Гвенн проснулась мгновенно. Чужой мужчина обнимал её, чужое дыхание грело плечо, чужие руки сжимали её пальцы.

Синие фоморские лапы!

«Если присмотреться, — призналась себе Гвенн, — не такие уж и лапы».

Она любила рассматривать руки, заранее определяя, сыграть на слабости или силе, улыбнуться ли сразу или показаться недотрогой, растаявшей лишь для этого ши, похвалить силу или обратить внимание на ум. Тонкие длинные пальцы выдавали натуру романтичную и пылкую, художника или музыканта, крепкие широкие ладони говорили о любителе прямоты, о грубой силе и сдержанности в общении.

У царевича были крупные кисти красивой лепки, пересечённые тонкими полосами. Видно, следы от старых ран. Длинные, но отнюдь не тонкие пальцы заканчивались тёмно-синими ногтями, коротко подстриженными, однако не отполированными согласно новому поветрию, чему Гвенн только порадовалась. Нис следит за собой, и только. Утолщение на указательном пальце, похожее на след от тетивы. Фоморы стреляют из луков? Под водой?! Точно, из арбалетов, вспомнила Гвенн осаду Чёрного замка. Кожа ладоней казалась мягкой, ровной, и было совершенно непонятно, откуда вырывались жуткие синие бичи, рассекавшие даже доспехи.

По рукам царевича можно было сказать, что он хороших кровей, не неженка и не белоручка. Однако ничего нового. Было бы странно, если бы фоморского наследника, любимого сына Айджиана, Балора Второго, воспитывали менее строго, чем королевских волчат Благого двора.

Когда-то Гвенн спрашивала, дразня Алиенну, можно ли полюбить фомора. Конечно, нельзя. А Гвенн и не надо. Надо, чтобы в неё влюбились, тогда можно вертеть мужчиной как угодно. Ничего сложного, нужно только приноровиться к местным жителям. Ши Дома Волка уверены, что их лица подобны маскам. Посмотрели бы они на фоморов! Их лица действительно неподвижны, а голоса — монотонны. У благих по лёгкому изгибу брови, по движению губ или прищуру глаз легко можно понять, врет он или искренен, придумывает на ходу, отводя взгляд, или говорит правду. Или лжёт, говоря ту правду, в которую верит.

Гвенн разберётся. Океания будет в восторге от неё!

Правда, привыкать к воде придётся долго.

Как же хотелось побегать зверем, сбивая росу, с хрустом свести зубы на шее зверька, притягивающего страхом… Но можно ли обернуться? Не задохнётся ли волчица в том месте, где вода втягивалась с усилием, словно воздух, перенасыщенный влагой.

Да и кого ловить, хмыкнула Гвенн. Мурен за гладкие хвосты или голожаберных, похожих на извивающихся пиявок? Мысли о доме навевал странный аромат, похожий на запах соснового бора перед грозой.

Что-то тревожило Гвенн, она прикрыла глаза и прислушалась. Не шелестели шаги стражи, не звенело оружие, не щебетали ласточки, не гудел ветер в трубах. Очень тихо было во дворце Океании. Слышался только монотонный плеск и тихий шорох, словно песок обнимался с волной на плесе.

Это странно? Нет, не это. Гвенн всегда тщательно охраняла свою территорию, она привыкла спать в одиночестве, но объятия Ниса неожиданно оказались уютными, и покидать их царевна не спешила.

Как он сказал вчера: губы — коралл, волосы — дельфины? Более странного сравнения и придумать нельзя! Ну и почему тогда она шарахнулась от него? Пленить мужчину подобным образом — что может быть вернее?

Гвенн вздохнула. Слишком похож Нис на того, на кого не действовали ни её красота, ни её обаяние, кого хотелось любить и не хотелось обманывать; слишком устала она от пустоты, которой заканчивалась телесная близость.

Да привлекательна ли она для обитателей моря? Фоморки высоки ростом и плоскогруды, хотя Гвенн заметила и крепенькие коренастые фигуры, но в одеждах менее роскошных. Гвенн была достаточно высокой, а на грудь её таращились вполне определённо. Что это значит? Она не похожа на всех и всё же нравится? Тут её мысли прервались на самом интересном месте, потому что свежеиспеченная царевна ощутила настоятельную потребность пройтись. Осторожно выскользнула из объятий супруга, похвалив себя за то, что не разбудила его. Накинула на себя нечто зелёное, похожее на лёгкую шаль из мохо-перьев, закрутила ее узлом на груди, обнажив плечи, и принялась обследовать покои царевича.

Стены покрыты голубой мозаикой. Розовые шары, как в Чёрном замке, источали слабый свет, и немного тревожно горел пурпурный шар на коврике — там, где накануне лежал царевич.

Ноги по щиколотку тонули в мягких, неожиданно тёплых водорослях, похожих на шкуру незнакомого зверя, на глаза попадались разнообразные предметы, привычные и совсем непонятные по назначению. Бумаги, кристаллы. Раковины, которые служили и украшением, и местом хранения многочисленных мелочей от чьих-то зубов до камней и свитков.

Первая дверь вела в ванную; вторая, похоже, в кабинет. Гвенн скользнула взглядом по оружию, развешанному на стенах, по книгам, разбросанным на столе, и вздрогнула, увидев знакомый шлем Волчьего Дома, в котором нашёл младенца-Ниса морской царь.

Сколько волков погибло от меча Ниса? А сколько фоморов погибло от руки Дея? Нет, об этом лучше не думать, сейчас между благими ши и фоморами — мир.

Гвенн вернулась, так и не найдя того, что искала. Присела рядом с супругом, не сразу поняв, что изменилось. Рогов не стало видно! Может, фоморы показывают и убирают их так же, как ши Дома Волка — звериные зубы? Брат воевал, он знает фоморов, а вот Гвенн на войну не брали, пусть и обучена она была не хуже любого стража.

А может, и лучше, фыркнула Гвенн.

Вместо рогов на лбу, на границе иссиня-чёрных волос, у Ниса виднелись две тёмные отметины, похожие на выпуклые родинки.

Она поймала себя на том, что улыбается, разглядывая знакомое и незнакомое лицо, ища сходство и различие с лицом Дея: шрамик на подбородке, более густые брови, скулы чуть выше, шире глаза, очень гладкая бирюзовая кожа… Гвенн смирила ставшую привычной боль от раны, которая почти затянулась, а ноет лишь по памяти тела.

Потянулась к мощному даже для волков плечу её неожиданного мужа поправить сползшее покрывало, когда веки Ниса — дышащего ровно и явно спящего — резко поднялись. Сердце стукнуло, и царевна в ужасе отпрянула. Вернее, отпрянула бы, если бы её не схватили за запястье. Гвенн зашипела и выдернула многострадальную руку из теплого захвата. И зачем он ее вчера морозил?

— Ты подсматривал, да? Подсматривал?!

Нис вздохнул, уселся и потёр лицо ладонями.

— Гвенн, ты лучше зови меня сначала. Я привык спать один. И не привык к тому, что до меня дотрагиваются без спроса… Ты испугалась. Я страшный?

— Я всего лишь хотела… — быть пойманной врасплох за разглядыванием мужчины оказалось стыдно.

Привык спать один? Интересно.

— Женщины у меня были, — прохладно произнёс Нис.

Гвенн нахмурилась. Чем она выдаёт себя? Надо взять пример со сдержанных фоморов. Интересно, и сколько у него было женщин? И какие ему нравятся? Вернее, неинтересно!

Нис махнул рукой на крайнюю дверь.

— Нажми на большую раковину в стене. Заработает водоворот, там и… ты поймёшь.

Догадался, опять! Как он догадывается? И наверняка посмеивается над неумёхой.

Но когда Гвенн вернулась, Нис, сидевший уже на постели, по-прежнему казался серьезным. Выглядел так, словно только что помылся, причесался и надел свежую одежду. Разве ворот рубашки был забавно перекручен. На постели лежала плоская раковина, заполненная чёрной, остро пахнущей мазью, и несколько бинтов. Жестом показал на место рядом с собой, подождал, пока Гвенн присядет, и принялся разматывать повязку на её руке.

— Не проще ли позвать лекаря, мой супруг?

— Не проще. Это след от моего оружия, мне и лечить. Не бойся.

— Я не боюсь! — взвилась Гвенн, хотя от низкого вибрирующего голоса мужа её бросало в дрожь.

— Если бы ты не подставилась под удар, ничего бы не было.

— Если бы я не подставилась, ты бы забрал жену моего брата!

Нис размотал повязку. Рука выглядела так, словно к ней приложили раскалённую решётку. Гвенн стало себя отчаянно жалко. Почему обычное восстановление ши не помогает?

— Поговорим о наших семьях потом. Ожог заживет, но не быстро. И если ты не хочешь щеголять с огромным рубцом, — синие пальцы нанесли мазь, мягко наложили бинт, — то лучше, чтобы лечил тебя я.

— И часто ты так лечишь?

— Обычные раны — бывает, но подобные следы не приходилось. Бичи убивают, однако их цель была поймать, не извести. Это должна быть метка, а не наказание.

Гвенн согнула и разогнула руку. Повязка была наложена умело, не пережимала вены и не стесняла движений.

— Благодарю тебя, ши-саа Нис.

— Просто Нис, если не хочешь каждый раз произносить мой длиннейший титул наследного царевича, Балора Третьего, сына Айджиана, морского царя, властителя четырёх океанов и морей без числа.

Нис отвёл взгляд, словно что услышал, сощурил глаза — и дверь распахнулась.

— Молодой сир, молодой сир! — влетел Мигель, на этот раз фиолетового цвета с синими переливами. Трепыхнулся цветастой бабочкой и заскакал на уровне глаз между Нисом и Гвенн.

— Я помню про гонки, — произнёс царевич.

— А лучше бы забыли, молодой сир! Вам совершенно не обязательно участвовать! Пожалейте береговую линию!

— А что с ней? — шёпотом спросила Гвенн.

Первый министр повернулся к ней, повел рожками, словно думая, стоит ли отвечать полуголой береговой, но Нис протянул ледяным голосом «Миге-е-ель», и тот заторопился:

— Видите ли, юная царевна, ши-саа Гвенн, миледи! Это значит, что молодой сир начнёт рисковать, а когда он рискует, сир Айджиан волнуется, а когда волнуется сир, береговая линия ходит ходуном…

— Я поняла, ши-саа Мигель, — улыбнулась Гвенн. — Хотя я бы посмотрела, как Балор двигает береговую линию!

— Лучше бы вам этого не видеть, — пошевелил рожками Мигель.

— Гвенн, я оставлю тебя во дворце, — выговорил Нис как о чем-то решенном, и Гвенн вскипела:

— Оставишь меня?! — щеки заполыхали, а руки сжались в кулаки. — Ни за что!

— Не горячись. Сегодня гонки, и я должен участвовать.

— Я иду с тобой!

— Не стоит вам, миледи, правда не стоит, — заторопился Мигель, а Нис покачал головой.

— Если вы не хотели, чтобы я пошла с вами, зачем сказали, куда направляетесь?! — окончательно рассердилась Гвенн. — Я! Иду! С тобой!

— Ваш вывод совершенно, абсолютно нелогичен! — запаниковал Мигель.

— Зато забавен, — неожиданно уронил Нис, оглядывая Гвенн, словно оценивая степень её решимости, а Мигель поперхнулся. — Тогда нам нужно приодеть тебя, и быстро. Я торопился и разрезал рукав твоего платья. То, во что ты завернулась — коврик.

Никогда еще Гвенн так не краснела.

— Где моё платье?!

— То, в котором ты приехала, я выкинул. А в свадебном, с порванным рукавом, неприлично появляться не только во дворце, но даже в самом дальнем уголке Океании.

Ещё и платье её выкинул! Да что он о себе возомнил? Не то чтобы ей было жалко… Однако эта одежда — последняя память о её Доме.

Мигель, сделав круг подле сердитой Гвенн, унёсся, как подстреленный. И не успела она досверлить мужа взглядом, как из коридора донеслось:

— Скорее, ши-саа Лайхан!

Знакомая женщина с рыбьим хвостом вплыла грациозно. Скрестила руки на груди так, что ладони легли на предплечья:

— Мой царевич. Моя царевна.

Глубина поклона, несомненно, свидетельствовала о важности того, кого встречали. Гвенн привыкла к воинскому приветствию и прижимала к груди не ладонь, а сжатый кулак. Надо отучиться поскорее, и ещё запомнить обращения «мой царь», «мой царевич», которые никак не хотели выговариваться. Королей тут не было вовсе, а после морского царя сразу же шли князья морей и океанов. Фоморы, обращаясь к ним, прикладывали ладони ко лбу, губам и груди или кланялись до земли, иногда опуская руку так низко, словно пол собрались мести.

Лайхан распрямилась в ответ на неожиданно тёплые слова приветствия от Ниса, улыбнулась, подплыла к Гвенн, взмахнув алым плавником на золотом хвосте. Русалка подняла взгляд, и Гвенн, увидев ее так близко, вздрогнула. Глаза у фоморок были большие, непривычно светлые, бледно-голубые или лимонные, а у Лайхан — абсолютно белые. На лице насыщенно-синего оттенка это смотрелось жутковато, словно радужки не было вовсе, а зрачки переливались потусторонней синевой. В голову Гвенн полезли страшные сказки о сиренах, которые заманивают песнями смертных и обитателей холмов и топят после ночи любви. Ещё и грудь её с грудью сирены сравнил!

Дама ни петь, ни колдовать не стала.

— Сегодняшний день, моя царевна, мы должны были провести вместе. Мне поручено научить вас основам этикета, но раз вы хотите сопровождать наследника…

— Не хочу, а буду сопровождать! — вырвалось у Гвенн. — И уж основам этикета меня обучили в моём Доме!

— Разумеется, моя госпожа, — ответила Лайхан, не изменившись в лице, но укоризну Гвенн ощутила явственно.

Затем русалка совершенно по-мальчишески свистнула, и в комнату ворвалась целая стайка фоморок с многочисленными свёртками, где оказались одежда, обувь и драгоценности.

Нис, вокруг которого продолжал увиваться ярко-алый Мигель, поднялся, и Гвенн обратилась к мужу:

— Нис, э… мой супруг, ты уходишь?

— Я вернусь, когда ты будешь готова.

Вся эта суета была, конечно, приятна — Гвенн любила ухаживать за собой и всегда тщательно подбирала свою одежду и украшения — но утомительна, и Нис казался ей островком спокойствия в центре бури.

Лайхан потянула за край покрывала, оказавшегося ковриком, и расстелила его рядом с постелью. Синие рыбки мгновенно привели в порядок тело и волосы Гвенн. Вместо вчерашних жёстких туфель на царевну надели мягкие, расшитые бисером башмачки. Лайхан пробормотала что-то про себя, рассматривая грудь Гвенн, перебрала несколько платьев и вытащила серебристо-синее. Накинула его, провела рукой, не касаясь тела — и шнуровка затянулась сама собой так сильно, что царевна еле вдохнула.

— Уважаемая ши-саа Лайхан, фоморки не отличаются тонкой талией. Стоит ли подчеркивать… — засомневалась Гвенн.

— Стоит, моя госпожа. Если недостаток нельзя скрыть, его надо превратить достоинство. Как и вашу грудь. И, моя царевна, не добавляйте к моему имени ни «уважаемая», ни «ши-саа».

— Но Нис, — Гвенн прокашлялась, — мой супруг говорит именно так.

— Молодого сира, как его называет первый министр Мигель, — губы фоморки дрогнули в улыбке, большие, широко расставленные глаза осветились и перестали пугать Гвенн, — я знаю с пелёнок. Ему позволительно всё. Мой же род слишком мелок.

— Значит, я тоже буду звать вас именно так, — решила Гвенн.

— Как вам будет угодно, моя госпожа, — вот теперь довольство в голосе читалось явственно. — А сейчас нам надо заняться вашими волосами.

— Я боюсь, что Нис не отличается особым терпением.

— Много времени это не займёт.

Фоморка плавным движением подняла узкие руки, раскрыла их и повернула, словно сворачивая что-то в воде. Волосы Гвенн зашевелились сами собой. Лайхан поднесла серебряное зеркало, и Гвенн увидела себя с рогами. Это было дико, необычно, но, как ни странно, ей очень шло. Как и чёрные жемчужины в ушах, и струящаяся одежда, украшенная серебряными нитями.

— Благодарю вас.

— Не стоит.

— Нет, ши-саа Лайхан, — твёрдо ответила Гвенн. — Я от души благодарю вас за помощь. Не сегодня, но завтра вы обязательно расскажете мне обо всём, что я должна знать.

— Обо всём, что должна знать жена наследного царевича, не поведать и за год.

— Значит, у нас впереди очень и очень много времени, — усмехнулась Гвенн, желая оставить за собой последнее слово.

Фоморки уплыли так же незаметно, как и появились, Лайхан тоже ушла, а Нис всё не приходил.

Гвенн осторожно приоткрыла дверь и вышла в коридор. Он походил на ход, выгрызенный гигантским червем, расширявшийся туда, откуда падал голубой свет.

— Пожалуйста, пожалуйста, проследите, чтобы молодой сир не рисковал! — Мигель выплыл из-за тяжелой занавеси, запорхал чёрной юбкой с белой каймой. — Прошлый раз молодой сир направил дикого конька на загородку, и все ахнули от ужаса.

— А зачем он это сделал? — заинтересовалась Гвенн.

— Как пояснил молодой сир нашему сиру, конёк должен был успокоиться, увидев преграду.

— Да? — недоверчиво спросила царевна.

— Конечно! Девять из десяти, что остановился бы, так заявил юный сир Айджиану! — горестно взмахнул юбочкой Мигель.

— Вы не проводите меня к Нису?

— Молодой сир обещал прийти сам, — замялся Мигель, словно не знал, где находится «молодой сир», и его это изрядно тревожило.

— Как вам ночь с Нисом? Правда же, он необыкновенный? — отвлёк Гвенн голос фоморки, которая вчера смотрела злобно, а сегодня прикрылась маской любезности. — Хватит и одной ночи, чтобы понять это. Мне хватило.

Гвенн занесла её в разряд интриганок; пока она готова была занести туда всех, кого встречала и кто не доказал ей обратного. Только Лайхан, когда отозвалась о Нисе с приязнью, заслужила каплю её доверия.

Мигель спрятался за плечо царевны, глубоководная гадина, непонятно откуда выплывшая, мило улыбалась и всё больше настораживала Гвенн.

— Разумеется, мой супруг необыкновенный, раз вы до сих пор его вспоминаете, как-вас-там-на-одну-ночь? Простите мне моё незнание этикета, увы, вас не представили мне.

Мигель закашлялся, а дама посинела.

— Ши-саа Темстиале, наследная княжна Аррианской впадины, — быстро коснулась она лба и груди сомкнутыми пальцами.

— Я это запомню, — улыбнулась Гвенн и коротко кивнула. Что означают эти жесты, приветствие равных или признание власти над собой? Лучше не рисковать повторять, особенно с этакой каракатицей. Нет, фоморка была хороша и для ши, даже короткие рожки, торчащие в стороны, её не портили. Только улыбка казалась приклеенной, и злость сверкала в глазах.

— А вот и молодой сир! — завопил Мигель, бросаясь к появившейся в проходе высокой фигуре.

— Нис! — обрадовалась Гвенн.

— Нис-с-с… — отчетливо прошипела Темстиале. — Стоит ли так унижать царевича?

— Я дал разрешение на личное имя, — склонился Нис над рукой Гвенн.

Губы, коснувшиеся ее кисти, оказались мягкими и тёплыми.

— Я задержался, — Нис окинул взглядом прическу Гвенн. — Хотел подарить тебе это.

В протянутой руке сияло ожерелье из золотых жемчужин.

— Утренний дар, — недовольно произнесла Темстиале. — Ваша щедрость не знает границ. Не рано ли, царевич?

Нис молчал. Нитка сияющего жемчуга была явно чем-то большим, чем дорогой побрякушкой. Или Гвенн надевает на себя золотые кандалы?

— Я приму от тебя этот жемчуг, мой супруг, — решилась она. — В благодарность за тепло и заботу, что ты подарил мне этой ночью.

Ожерелье, надетое Нисом, сомкнулось на шее и согрело кожу.

— Прекрасно выглядите, миледи, — запорхал вокруг позолотевший Мигель. — Это платье вам исключительно идёт, исключительно!

— Нис порвал подвенечное, — нарочито медленно повела открытыми плечами Гвенн, с придыханием опустила ресницы, продолжая наблюдать за Темстиале — и порадовалась очевидному потемнению глубоководной.

Ни капли лжи, как и положено магу. Пусть у Гвенн силы немного, лишаться её не стоило.

— Встретимся на скачках, мой царевич, — присела в поклоне Темстиале, и Гвенн очень захотелось выцарапать ей глаза.

Потому что! Не успела она обзавестись мужем, не успела решить, как к нему относиться и нужен ли он ей, так его уже хотят увести!

Глубоководная и заносчивая княжна сделала несколько шагов к выходу — и пропала.

Гвенн ринулась следом.

— Осторожно! — Нис удержал её за руку.

Коридор заканчивался обрывом. Далеко внизу Темстиале уносила повозка с впряжёнными в неё толстыми тёмно-синими коровами, рогатыми, раскормленными и в крупных белых пятнах. С высоты двух поставленных друг на друга башен Дома Волка — отличная мера, решила Гвенн — из зыбкого марева проступала столица фоморского царства.

Далеко во все стороны, словно лучи солнца, расходились улицы, теснились дома от мелких ракушек до основательных дворцов, переливающихся разноцветными огнями.

У Гвенн от восторга перехватило дыхание.

— Добро пожаловать в Океанию, — произнёс царевич.