Нис сверкнул жёлто-зелёными глазами, отшатнулся и прикрыл дверь. Конечно, привычно-вежливые слова ши-саа «разрешите мне покинуть вас» и произносить не стал!

Сам ушел, но его запах остался с Гвенн: острая свежесть с ноткой горечи, более подходящей волкам с их тёмными еловыми лесами, где почва пружинит от множества игл, неохватные стволы подпирают небо, а духи деревьев помнят робкие шаги первых богов.

Солнце поднялось выше… Нет, это покои царевича осветились и словно расширились, заискрились вкраплениями жемчуга, перламутра и белых самоцветов. Или это стены перестали давить на Гвенн? Не на пленницу, готовую на смерть, каковой она ощущала себя, идя рука об руку с Нисом к Айджиану, а дорогую гостью в царстве моря.

Радость стучалась в сердце, рвалась наружу, пьянила, улыбка неудержимо растягивала губы. Вольна остаться, вольна уйти! Памятью будет рисунок на руке и подаренная Нисом жемчужина.

А может, и останется! Уж больно хорош Нис, чтобы вот так отдавать его кому бы то ни было. Особенно этой… Темстиале, вспомнила Гвенн непривычное и неприятное имя.

Глупость — не воспользоваться тем, что дали боги. Глупость и слабость. Вот только спешно ушедший Нис не выглядел ни глупым, ни слабым. Это она, Гвенн, не может составить ничьё счастье. Или может?

Морская царевна помотала головой, решив, что со всем разберётся, как тут говорили, со следующей волной.

— И ведь отпустит своё счастье, — донёсся до царевны грустный голос русалки.

Гвенн покосилась на Лайхан, но та, опустив голову, перебирала сверкающие драгоценности и всем своим видом показывала, что ничего не говорила.

— Мы будем заниматься тут? — спросила она русалку.

— Покои нашего царевича защищены лучше всего, — вздохнув, ответила Лайхан. — После нескольких покушений… — она подняла изящно вычерченную золотистую бровь.

Про покушения Гвенн хотела бы узнать прямо сейчас, но сегодня её знакомили с тонкостями использования вилок и ножей для всяких морских деликатесов, подававшихся живыми.

На подносе, накрытом салфеткой, как раз оказалось с десяток скорлупок. Гвенн решила, что, если они даже начнут шевелиться во рту, для неё это будет значить не больше, чем судороги кролика в пасти волчицы.

Подхватила то, что было хотя быть сомкнуто, и засунула было в рот. Хрустит, но хоть не шевелится.

— Моя царевна! — ужаснулась русалка. — Выплюньте это немедленно! Это же не едят! Не положено!

Гвенн с победным видом прожевала все, что было во рту, и проглотила, запив кэ-таном, крепким напитком, похожим на горячее вино.

— Волки никогда не отдают свою добычу. Устройство пасти не позволяет!

Лайхан одним ножом ловко открыла плотно сжатые створки, другим, небольшим и овальным, достала содержимое. Мягкое, словно филе павлина.

— В следующий раз я сама попробую расколоть эту гадо… прелесть… ракушки! — нашлась Гвенн. — Ты тоже бери.

— Не положено, моя царевна.

— Положено — не положено! Вот заладила! Раздели со мной трапезу по обычаю волков и ты никогда не замыслишь против меня зла.

— Этого не требуется. Но, если моя царевна настаивает, — нанизала Лайхан белые кусочки на острую шпильку, украшенную огромным бриллиантом. — Только ради вашего спокойствия.

— Так я быстрее запомню, как это едят. И не зажую опять что-нибудь несъедобное.

И вместе есть будет не столь противно, подумала Гвенн, а говорить не стала.

Длинные скользкие водоросли отказывались наматываться на многозубые вилки. И походили на ту ненавистную зелень, которую Воган, главный повар волков, впихивал в юную принцессу чуть ли не под угрозой розог.

В итоге Гвенн поддержала пальцем скользкие концы и засунула в рот под неодобрительным взглядом Лайхан.

— Прижимайте к тарелке, моя царевна, а потом уже кушайте.

— В следующий раз — обязательно! — послушно согласилась Гвенн, торопливо дожёвывая ненавистную траву. — А вот это похоже на Мигеля, — заметила она, ткнув пальцем в одного из склизких созданий на третьей тарелке. Непонятно было, что из обитателей моря сознательное и подлежит защите, а что несознательное — и разрешено к употреблению. Царевна уже хотела спросить об этом русалку, как та сложила ладони перед собой:

— Только не говорите об этом нашему первому министру! Наш Мигель из южных морей, он такой впечатлительный!

— Надеюсь, осьминогов тут не едят? Не хотелось бы наткнуться на родню Ваа.

— Вы знакомы с Ваа? — Лайхан стремительно и густо посинела, и Гвенн это отложила про себя. — Его недолюбливают в Океании, а ведь он верен принцу! Его слушаются самые вредные коньки! Простите меня, царевна, — уже спокойно закончила она. — Несправедливо, когда судят только по внешности.

— Лучший друг моего брата — остроухий неблагой, — отмахнулась Гвенн, пытаясь подцепить овальной ложкой со странной зазубриной что-то похожее на разваренный рис.

— Подсоленные мозги, — доложила Лайхан. — Свежайшие, разумеется. Прорезь предназначена для того, чтобы слить лишний жир.

Гвенн, уже положившая в рот очередной деликатес, замерла. Затем мужественно проглотила, совершенно не почувствовав вкуса. Оглядела подносы и глубоко вздохнула, не найдя ничего, хоть немного напоминающего мясо.

— Красивый? — осторожно напомнила Лайхан. — Этот, друг вашего брата? Остроухие обычно красавцы.

Гвенн, отложив вилко-ложку, задумалась. Остроухих в Чёрном замке было двое. Джаред, полукровка, рождённый в Верхнем, обладал красотой холодной и совершенной. Мог бы увлечь любую, захоти он этого. Но Джаред, по его же словам, принадлежал только Дому Волка — и никакой ши в отдельности.

Что до встрёпанного неблагого, чья неправильность, видимо, явилась результатом действия Проклятия, или Тени, как его называли в Тёмных землях, то с ним всё было иначе.

— Вначале неблагой показался мне ужасным, — вернулась Гвенн к беседе. — Длинный нос, волосы, словно перья, острые уши. А потом я забыла про его уродство. Вот и Ваа… Зато Темстиале — красавица, — Гвенн расправила мягкую нижнюю юбку на коленях и поджала губы. Хорошая девочка, сказавшая хорошее про другую и ждущая ответа.

— О, да, — так же, как и Гвенн, совершенно без всякого выражения произнесла русалка. — Красавица. Она настолько глубокого о себе мнения, что считает всех селки безмозглой рыбой.

— Каракатица, — фыркнула Гвенн, выловив из памяти местное ругательство. — Не обижайся на неё. Джаред говорил: не стоит обижаться на слова тех, чьё мнение для тебя не имеет цены.

— Ваш кузен очень умён.

— Жаль, что я мало его слушала! Ши-саа Лайхан, скажи, а Темстиале и Нис… — внезапное видение Ниса, обнимающего это белоглазое синее совершенство, доставило Гвенн почти телесную боль. Очередной кусок еды, вкусом и видом напоминающий свёрнутый мох, встал поперёк горла, и она закашлялась.

— Ши-саа Темстиале была очень огорчена тогда. Она рассчитывала явно на большее, чем на одну ночь, — Лайхан провела сомкнутыми пальцами по краю золотого шитья, словно рыбка недовольно дернула плавником.

— Камни-мусорки! — выдала Гвенн свежеуслышанное ругательство.

— Это не только бранное слово. Фильтровальные камни или камни-мусорки ловят грязь из морской воды. Поглощают, перерабатывают и растут, как кристаллы. Потом их разламывают и вновь раскладывают по углам чистой сердцевиной наружу.

Царевна только диву давалась.

— А кто ближе всего к коро… к морскому царю? — поправилась она. — Что за океаны: Хейлис и Лотмор? — повторила то, что на слуху.

— Океанов четыре: Холодный, Крабий, Солнечный и Сердитый. Фионнар — город северного, Холодного океана. Лотмор — Восточного, солнечного. Хейлис — западного, его еще называют Сердитым океаном. Там пролегает граница с волками, там больше всего схваток и столкновений. Киун — город южного, или крабьего.

— А как же Тёплое море и эта… Аррианская впадина?

— Они по важности почти не уступают океанам. Аррия и Дарн — пятый и шестой по величине города.

— А Океания? — ошеломилась размерами Гвенн.

— Она центр и столица нашего мира.

Лайхан перечислила моря, рассказала о князьях, их жёнах, детях и внуках, упомянула о ледяных фоморах. Показала принадлежности для письма — тонкий, но прочный светло-зелёный пергамент, на котором можно писать палочкой; поведала о времени для отдыха, времени для еды и времени для охоты. Показала гербы и девизы…

Гвенн слушала, кивала, ощущая, что осознаёт не более половины сказанного, а запоминает менее четверти. Голова кружилась, платье вилось вокруг лодыжек, высокое небо синело в круглом окне. Внезапно оно превратилось в море, расширилось и поглотило Гвенн. Она синей рыбкой плескалась в волнах без страха и сомнений, опускалась на самое дно, пугая лупоглазых шароголовых сородичей. Высматривала осьминогов и щекотала коньков.

В итоге очнулась в одиночестве и в полной темноте, не заметив ни ухода Лайхан, ни наступления вечера. Даже стены почти не светились. Только слабым бело-фиолетовым пламенем полыхал странный круглый ночник с червячком внутри.

Гвенн потерла лоб. Сколько же она проспала? Это всё морской царь, поделившийся магией, и рука, которая словно вытягивает силу.

Царевна поспешила подняться с постели. Нис привычно лежал на полу, и глаза его были плотно закрыты. Она поёжилась от холода и подошла ближе. Отметила кожу, ещё более бирюзовую, чем обычно. Зачем-то толкнула в плечо, но тот спал, как младенец, безмятежно и беспробудно. Даже не пошевелился! А до этого вскакивал от малейшего прикосновения. Гвенн схватила его за руку — она была ледяной.

— Царевич! Нис! Эй, супруг, как там тебя с бесчисленными морями и океанами?!

Она закусила губу и потрясла Ниса за плечо. Он не просыпался, тишина давила, свет мерк.

— Папа! — вырвалось у Гвенн, как всегда в моменты особого волнения, и она прикусила язык.

Отчётливое ощущение опасности вмиг сожгло остатки сна.

Стоило проморгаться, как оно преобразилось в совокупность примет приближения морского царя, грозного повелителя четырёх океанов и морей без числа: вода шумела магией, силу колыхало взад-вперёд, как флаг под порывами ветра.

Дверь распахнулась, и на пороге возникла огромная рогатая фигура. Гвенн обернулась, но не испугалась, что больше соответствовало бы ситуации, наоборот, обрадовалась отцу мужа.

— Гвенн, где? — морской царь явился босиком, в штанах и рубахе простого кроя.

Увидел Ниса безмятежно спящим, он прищурился так, что правый глаз почти скрылся за поврежденным веком.

— Давно так?

Морской царь склонился над сыном, а Гвенн любопытно выглядывала из-за его плеча.

— Как я проснулась. Я будила! Он не просыпается! Он спит, но как-то неправильно!

— Это ясно, — Айджиан устроил свою широкую ладонь на лбу сына, схватил крепко за руку и проговорил строго:

— Домой.

Царевич вздрогнул, вцепился в отцовское запястье, царапнул короткими ногтями, задышал прерывисто, потом постепенно успокоился и открыл глаза.

— Па… Айджиан, — покаянно опустил взгляд. — Я виноват, допустил.

— Кто и когда, Нис? — фоморский царь нахмурился, белые глаза засветились сильнее.

— Не уверен, но думаю, у коньков. Кольнуло, не обратил внимания. Прости за волнение.

Цвет бликов на бледном лице мужа сменился от белого к зелёному, что смотрелось красиво на его бирюзовой коже. Только откуда тут взяться зелёным светлякам? Гвенн поискала источник и с удивлением вернулась к лицу Айджиана: до того белые, его глаза сияли ядовитой зеленью глубин, обманчивыми штормовыми огнями.

— Не злись так, отец! — Нис тщетно хватал родителя за руку и пытался дозваться. — Стой!

Владыка океанов и морей поднялся, отвернулся и вышел, унося с собой ощущение надвигающейся девятым валом расправы.

— Помоги подняться, Гвенни, — муж не глядел на неё и точно не владел собой, раз исковеркал её имя. — Нельзя его такого отпускать!

Нис с огромным трудом сел: шатало, как в бурю, но он пытался встать. Дверь в их спальню застонала, выгнулась в одну сторону, потом в другую, да и застыла, слившись со стеной. Нис произнёс то, что Гвенн ощутила волчьим чутьём:

— Запер. Теперь, пока не найдёт виноватого, можно не надеяться на прогулки.

Гвенн поняла, что от пережитого потрясения Нис стал чуть более разговорчивым, и задала вопрос:

— Что это было? Отчего он так зол? И я впервые видела зелёные глаза у фоморов!

— Это было морское проклятье ши-саа, — Нис усмехнулся. — Сейчас опять будет головы сносить не глядя.

— Кто, проклятие? — поперхнулась Гвенн.

— Отец, — выдохнул Нис и опустил голову.

Гвенн, подбежав к окну, распахнула полукруглые ставни. Мерцающие огни ночной Океании были видны плохо, словно через мутное стекло, и стоило царевне протянуть руку, как защита всколыхнулась, заискрилась вьюгой из сине-зеленых искр сильнейшей магии, совершенно спрятав окружающий мир.

— Бесполезно, — раздался голос Ниса. — Не выйти.

Он кашлянул, и Гвенн вернулась к нему, присела рядом. Кивнула на постель, но упрямый царевич вновь улёгся на пол в любимой позе.

— И что решил твой отец, застав тебя на коврике?

— Что наши игрища затянулись.

— Размечтался! — Гвенн, не удержавшись, заехала ему кулаком в плечо. — Вот теперь ты опять теплый! Ты что, меняешь температуру тела, как ящерица?

— Холодею от злости или боли. И нагреваюсь, когда… Неважно. Еще вопросы?

— Я мало чего поняла. Морской царь всегда так короток на речи и расправу?

— На речи короток. Правда, иногда он говорит долго, и тогда магия колышет весь наш мир. А на расправу скор, если это касается меня.

Он поёжился, и Гвенн вспомнила, какие ледяные у него были руки.

— Давай сегодня я согрею тебя. Именно и только согрею! — ответила царевна на блеснувшие золотым светом глаза супруга.

Сначала Гвенн обхватила его со спины, ощутив, как понемногу уходит холод. Потом улеглась с другой стороны: прижалась спиной к его груди, а его руки скрестила впереди себя.

— Спать не желаешь? — Слова Ниса будоражили, отдаваясь где-то под сердцем. Но своим сердцем Гвенн владела и больше не желала его отдавать никому. А что Нис нравится ей как мужчина — эка невидаль!

— Я выспалась за вечер. Раздеть бы тебя…

— Тогда я могу не совладать с собой, — голос звучал глухо, но Гвенн почему-то была уверена: Нис сдержит слово, даже если ему будет совсем невмоготу.

От этой странной уверенности в том, что её муж должник чести, а ещё — что она этому виной, стало легко и весело. А дергать зверей за усы Гвенн любила всегда.

— Что ты делал эти два дня? — Гвенн потёрлась затылком о плечо Ниса, пошевелила плечами, ненароком притираясь плотнее.

— Гасил волны, — руки Ниса сжали ее сильнее и отпустили словно неохотно.

— Исчерпывающий ответ, — хохотнула Гвенн. Погладила ступней ногу супруга через тонкую ткань штанов. — В фидхелл играешь?

— Нет! — отозвался вздрогнувший Нис и прижал ее шаловливую ногу к полу. — Не люблю бесполезных занятий.

— Тогда — поговорим?

— Разговор, Гвенни, в твоём понимании странен для меня. Может быть, это свойственно верхним, а может, только такой гордячке, как ты. Ты будешь спрашивать, а сама — молчать?

— А как ты хочешь?

— Давай вопрос на вопрос.

— Не думала, что ты такой…

— Умный?

— Хитрый! — не собиралась смиряться Гвенн.

— Может, я хочу больше узнать о тебе?

— Ммм… однако хотел ты в жёны другую.

— Я много чего хотел. Узнать отца, полюбить.

— Отца? — Гвенн выдохнула медленно, ощущая, что все больше злится. — Узнать отца?!

— Тебе смешно это слышать. У тебя был отец.

— Не-е-ет, это у Дея был отец, а у меня…

Гвенн уже собиралась выдать обличительную тираду, достойную самого Майлгуира, грозного владыки Благого двора, обожавшего сына и не слишком обращавшего внимания на дочь, как поперхнулась от нового вопроса.

— Самое печальное и самое радостное в твоей жизни?

— Сначала печальное — смерть матери и дяди, — выпалила Гвенн и заторопилась: — Теперь ты!

Супруг поворочался немного.

— Когда узнал, что Айджиан выудил меня из кучи мусора, где благие оставляют ненужные вещи. А еще когда узнал, что земная мать забыла про меня, а благой отец — бросил и даже не искал. Тогда я решил, что обязательно заберу себе Чёрный замок и весь благой мир и брошу под ноги Айджиана.

Гвенн затопило сочувствие к мужу. Она погладила обнимавшие её руки, вновь потёрлась затылком о Ниса.

— Я тоже думала, что моя мать бросила меня. Меня, отца, Дея. Я тогда решила для себя, что все женщины — обманщицы. Но это не так!

— Скажи о радостном.

Слова вырвались легко: радостного в жизни Гвенн тоже оказалось много, а вот с ходу вспомнилось странное:

— Отец однажды взял меня с собой на охоту. Мы были вдвоём, вечерами жарили мясо у костра…

Гвенн подумала, что Майлгуир, который в Чёрном замке никогда не воспользовался бы не той вилкой, на привале спокойно жевал мясо с ножа, да ещё от души хрустел костями.

— Но почему? — спросила она о другом. — Почему ты хотел именно Алиенну?

— Потому что я хотел, чтобы было, как в балладах. Я хотел всего совершенного.

Гвенн извернулась, ткнула кулаком в его грудь и выплеснула все, что накопилось:

— Рядом с тобой всё это время был любящий отец, настоящий отец, а ты!.. Ты мечтал о совершенном! О воображаемой любви, о воображаемом отце! Когда у тебя был Айджиан! Я обожала своего отца, но не видела и сотой доли той заботы, что получал ты. Ты, фоморов упрямец!

Словно смерч прошёлся по покоям, и Гвенн не поняла, как оказалась под тёплым мужским телом — перевёрнутой на спину и прижатой к жесткому коврику. Желто-зелёные глаза пылали совсем рядом, и знакомое лицо не отталкивало.

— Может, ты мне понравилась? Понравилась своим упрямством, своей гордостью. Ты настоящая. Может, я тоже хочу стать настоящим? С тобой.

Нис опустился к ней ближе. Синие губы прикоснулись к её губам. Сначала осторожно, но не успела Гвенн вдохнуть запах свежести и горечи — запах Ниса — как его язык обласкал губы, понежил язык, пресёк дыхание.

Но когда Гвенн потянулась к нему, Нис отшатнулся.

— Ты мало говоришь, — пояснил он прохладно. — Надо воспользоваться, пока твой рот не занят. Скажешь что-нибудь?

— Целуешься ты хорошо, — не удержалась от колкости Гвенн.

Нис еле заметно дёрнул щекой, словно она сказала глупость. Зловредное существо внутри Гвенн привычно подняло голову и фыркнуло:

— Ты прав, женщины у тебя были. Думаю, им всем с тобой понравилось!

— А ты думаешь, что тебя можно только хотеть и нельзя любить.

— Я ничего не думаю! — Гвенн отвернулась подальше от колючих слов несносного фомора. Провела языком по губам, загоняя далеко вглубь странное ощущение защищённости и полета, гася жар и желание.

— Идеальная жена для многих — та, что не думает и не задает вопросов. Мне досталась самая кусачая на свете.

— Можешь обменять на другую! Или на две сразу, чтобы два сапога враз приносили! Что молчишь?

— Похоже, нас выпустили.

Судя по шороху, Нис встал и подошел к двери.

— И что? Мне сплясать оттого, что клетка стала шире? — Гвенн обернулась.

Двери в вязи защитных рун распахнулись, и в проём влетел Мигель.

— Моё почтение, юный сир и прекрасная миледи! — прокашлялся он. — Пусть вечно стелется волна под ваши ноги, а бури обойдут вас стороной, пусть радость воссияет над вашей раковиной!

— Миге-е-ель, — устало протянул Нис.

— Имею честь доложить, что отец ваш не сердится, а также что двери ваших покоев больше не закрыты! — затараторил первый министр и подплыл ближе.

Гвенн подскочила, желая поймать говорящую козявку и расспросить поподробнее, но Мигель привычно вывернулся из её рук, заверещал пискляво:

— Миледи, щекотно! Что вы делаете? Так не полагае-йе-йется!

— Нашли того, кто подстроил пакость Нису? — спросила Гвенн, отчаявшись поймать говорливого первого министра.

— Да, миледи, — поправив юбочку, пошевелил рожками Мигель.

— И кто он?

— Конюший из прислуги.

— Конюшни у вас — это рассадник заразы! Один Ваа там нормальный! И коньки еще!

Нис прищурился, словно собирался стрелять:

— Дни свадеб — не время для казни. Надеюсь, отец это помнил, когда вершил правосудие? Или опять летели головы направо и налево?

— Что вы, юный сир! Конечно же нет, юный сир! — в такт каждой фразе Мигель то взвивался вверх, то опускался вниз на пол-локтя. — Вот только конюший чуть не умер, когда наш царь спросил, кто поручил ему это. Заклятье смерти, наложенное на память. И чтобы не лишать жизни это вредное создание, Айджиан заморозил его.

— Заморозил? — с ужасом переспросила Гвенн.

— Ничего страшного, миледи. Постоит статуей с годик у входа в конюшни, подумает, глядишь, и опамятуется. А может, и ума прибудет.

Гвенн поморщилась. Год стоять в сознании! Уж лучше быстрая смерть.

— Я вас оставляю, я вас оставляю! Мне надо лететь к морскому царю, он не может обойтись без моих советов!.. — Мигель скрылся, а к Гвенн подошёл подозрительно тихий Нис.

— Ты говорила о клетке.

Гвенн повела плечом, досадуя на свою несдержанность, но не собираясь извиняться за нее.

— Хочешь поплавать? Вдали от стражи и от столицы? Только ты и я?

— Я не умею! — ещё более сердито ответила Гвенн. — Буду бултыхаться, как глупая камбала.

— Тебе не придется плавать. Я помогу. Или… хочешь продолжить целоваться? — вздёрнул чёрную бровь и темно-синий угол рта.

— Н-н-нет!

Ночная вылазка? Гвенн обожала их в детстве и теперь, не удержавшись, кивнула. Хотя целовался Нис так, что до сих пор мурашки бегали по спине, слабели колени и тянуло низ живота.

— Если только ты покажешь мне что-нибудь особое, — решилась она. — Что-нибудь только для меня!

— Есть одно место, куда я сбегал от всех. Глубинные пещеры, но это опасно ночью. Даже не зна-а-аю…

Но светлые искорки уже промелькнули в глазах.

— Покажи! — взмолилась Гвенн. — И я тогда… я тогда разрешу тебе поцеловать меня!

— Я целовал тебя и без разрешения, — прищурился Нис. — Но так будет слаще. Это будет много и долго!

Он высунулся из приоткрытой двери, шепнул что-то акулам-стражам и позвал Гвенн за собой.