На левой башне Черного замка, столь высокой, что кажется с земли — подпирает небо, чуть ниже смотровой площадки есть особое место. Место схождения стихий. Здесь льется свет из восьми стрельчатых окон в стенах и одного круглого люка посреди потолка; здесь легче дышится тем, чья жизнь под угрозой. Сюда указывает ось клепсидры Дома Волка, обозначая центр Светлых земель, пропитывая его магией древа трех миров, гигантского цветка Мира под Холмами.

Это место, где когда-то, без малого три тысячелетия назад, лежала Синни.

Это место, куда теперь Мидир, еще окутанный мраком мира теней и собственными кошмарами, спустил Этайн.

Она, почивая на каменном ложе, дышала спокойно, глубоко и тихо; страшная рана розовела новой кожей, но Мидир все медлил с уходом. Отгонял липкий ужас, что охватил его при виде наконечника, вырвавшегося из груди Этайн, который вроде бы утих, а теперь накинулся с новой силой. Прореха в ткани словно говорила: противник может дотянуться до того, что составляет жизнь волчьего короля.

Хранитель дома, которому доверял еще Джаретт, появившийся словно из ниоткуда, засуетился рядом: соединил края блио, не дотрагиваясь; начал стирать засохшие бурые подтеки одним волшебством. Потом, рисуя посолонь руны на женской ладони, забубнил на древнем что-то лечебно-магическое. Мидир не слишком-то верил в его силу, но ее должно было с лихвой хватить для догляда за выздоравливающей.

Хранителя Мидир никогда особо не рассматривал. Поначалу — в силу малого возраста и небольшой заинтересованности. Магом волчий принц сам был неплохим, прибегать к помощи придворного волшебника не требовалось. Потом, когда дела королевства плавно перетекли в его личные, оставил Хранителя на месте, ибо кандидатур лучше не нашлось, а самоубийственных поползновений по смещению молодого короля тот, в отличие от многих, не предпринимал. Затем, после очередного конца света, стало вовсе не до придворного мага. Хранит себе волшебство замка, держит в узде почти одушевленное создание — и слава древним богам.

Теперь присмотреться стоило. Хранитель редко снисходил до бесед и всегда умудрялся глядеть мимо. Да и на нем мало кто мог удерживать взор, самому Мидиру это далось с усилием. Правильные, но словно скользкие черты отторгали взгляд, белесые глаза выдавали возраст ши без имени, а его губы были всегда поджаты, словно давая понять, насколько когда-то было хорошо и как теперь, в настоящем, все плохо. Даже волчьи черные волосы казались тусклыми и не вызывали желания дотронуться даже случайно.

Мидир поймал себя на мысли, что еще не встречал волка среди своих подданных, с которым бы ему было настолько неприятно общаться. Работу, впрочем, тот делал хорошо, пусть без рвения. Даже теперь приблизился с явным намерением помочь, но Мидир отвел руку в широком рукаве с графичным рисунком, потянувшуюся к нему с тряпицей. Хотя знал, как выглядит его лицо, на котором запеклись кровь земной женщины и пепел мира теней. Но уж больно неприятно выглядела намотанная на запястье металлическая плетка с острыми шипами, что тянулась к самому сердцу Черного замка, пусть видимая лишь магическим зрением.

Волчий король, еле прохрипев: «Ребенок?», получил в ответ привычно косой взгляд и столь тихое «Наследник в безопасности», что едва смог расслышать, притом что наклонился навстречу и повернулся ближе ухом. Осушил после кивка Хранителя — побоявшись не рассчитать время самостоятельно — поднесенный кем-то из стражей кубок. Это было бы забавно: он, владыка времени, хозяин оси клепсидры, не в состоянии почувствовать всего лишь один час! Однако с подобным магическим истощением смешным не казалось ничто.

Вода наполнила силой и показалась очень сладкой. Жаль, пить следовало помалу.

Этайн дремала. Женщину человеческого происхождения мир теней должен был истощить сильнее. Тем паче — беременную женщину, отдававшую все силы синей искорке, которая уже загорелась отдельной душой. Мидир, желая удостовериться, что жена по-прежнему спит, прищурился от лучей безжалостного светила и вновь повернулся к центру комнаты.

После возвращения из мрака и беззвучия, краски Нижнего слепили глаза, ноздри забивали тысячи запахов, уши — тысячи шорохов. Умывались мыши в подвале и сыто щерились виверны у излучины Синей реки; прорастали корни дерев в заповедном лесу и вызревали самоцветы в Черных горах; ловящие мошек ласточки рассекали воздух над Черным замком и взлетали роем феечки из кувшинок… Все вокруг казалось слишком ярким, слишком живым. Возрожден был Мидир, а вновь сотворенным, безгрешным и чистым казался ему весь мир.

Мидир смотрел на Этайн, словно видел ее впервые, преобразившую и преображенную. На маленькую родинку чуть ниже левого века, на четкий контур бровей, на чувственные губы, в мгновения веселья обрисовывающие четкий полумесяц…

Он начинал лучше понимать своих очень дальних предков, что утаскивали жен из других домов и никогда более не показывали их миру. Этайн ему тоже иногда очень хотелось запереть в опочивальне навечно. Вот только истинно певчие птицы не поют в клетках…

Но думы потом. Потом, все потом — и выговор страже, пропустившей королеву на Башню, и самой Этайн. Эта упрямица ослушалась его! Злость вскипела бурным ключом и тут же стихла. Сейчас имело значение лишь, что она жива.

Мидир склонился к ней, коснулся губами теплой кожи лба, втянул родной запах нагретого на солнце вереска. Не смея дотронуться до уст, провел рукой по щеке; страшась нарушить покой, только огладил волосы, ощутив шелковистую упругость каштаново-рыжих кудрей; подтянул выше покрывало… Затем надел заботливо поданный Аланом плащ. Погасил волнение за Этайн, дикое желание остаться и больные воспоминания о матери, поспешил на поле боя.

Весь замок передавал тревогу и беспокойство. Мидир, все больше торопясь, почти бежал по залам и коридорам, шагая через две ступеньки, минуя лестницы, торопясь туда, где в предвестии заката полыхали зеленым холодные благие небеса.

Открывшаяся с предпоследнего бастиона картина заставила остановиться, осмотреться, прислушаться к мешанине образов звуков и постараться собрать миллион крошечных деталей на цельное представление.

Рога трубили где-то далеко, возвещая об изменениях в движении галатов, штандарты Мидир различал многие, но не Эохайдовские. Сражались в основном механесы, наступление шло наиболее активно и с двух сторон. Мидир потряс головой в надежде перетряхнуть стеклышки калейдоскопа в более читаемую картину и различил магов, довольно много усиленных магов, очевидно, друидов, справа, где столкнулись воины возле штандартов. Слева было чуть попроще, но едва освоившихся с новыми силами галатов и неуклюжих, а оттого более опасных механесов, хватало.

Король встряхнулся, понимая, что нового ничего более не разглядит, а вот время и магию на сосредоточении потеряет. Подтянул ремень шлема и ринулся вниз. Алан неотступно бежал следом, желая то ли помочь, то ли перехватить.

Пока побеждало чувство содействия королю, а не противодействия, значит, смотрелся Мидир неплохо.

На одном из поворотов блеснула вода. Не темным, почти черным цветом, в котором плохо отражались даже облака. Кто-то пытался оборотить укрепления против хозяев: ров с водой переполняла магия живого хрусталя. Живого и беспощадного. Пара скелетов оттуда уже торчали, и даже белые кости казались посеченными.

Спину неприятно кольнуло — от одного плеча наискосок через лопатки к другому. Мидир дернулся, сбрасывая неважные и мелкие ощущения, наверняка, проявление шлейфа мира теней и близкой магии неблагих, приняв как несущественные и оставляя их тут.

Алан следовал по пятам как вторая тень. Волчий король обратил внимание на тени и на земле — времени прошло гораздо больше, чем показалось. Он прищурился, скользя взглядом поверх механических воинов, пытаясь определить, сколько осталось до захода солнца. По всему выходило — меньше часа. Тридцать-сорок минут. Отсутствие привычной точности в определении отрезков времени ощущалось как слепота, и Мидир с проснувшейся яростью рванулся вперед.

Вблизи не было ни наступающих галатов, ни своих волков. Огромные воины из камня лупили друг друга в полную силу, но как-то особенно болванисто, как если бы действительно были слепыми куклами.

Голову Мидира внезапно пригнул Алан, спасая от громадного кулака своего же механеса. Волчий король потер щеку, пострадавшую от холода мира теней, а теперь посеченную острыми камешками. Легонько ткнул ладонью своего механического воина, перепутавшего врага, в нужную сторону.

Затем обошел двух каменных великанов, принадлежащих галатам, которые ожесточенно молотили друг друга. Один уронил другого, коротким ударом сложенных кулаков сверху вниз вбил голову противника в плечи и тут же схватился с синим механесом опять из своего лагеря, чему Мидир только порадовался.

Все равно перехватить управление сейчас, при полном истощении, не выглядело разумным, да и тратить силы просыпающегося к жизни тела явно не стоило.

Летела крошка, широта замаха схватившихся в рукопашную каменных великанов превышала средний рост человека или ши. Никаких иных звуков, кроме глухих ударов, сродни шуму падающих валунов при горном обвале, волшебные существа не производили. Кликуши людей около замка, но далеко от Мидира, воинственно вопили что-то об оскорблении их короля. Волки дрались молча.

Мидир пробирался дальше и дальше от Черного замка, обходя горы упавших еще утром механесов, рытвины и настоящие колодцы, оставшиеся от заклинаний, битва продолжалась уже почти день, горизонт грозился скрыть лучи ясного солнечного света, при звездном — волкам будет удобнее, хотя Мидир почему-то все равно не желал наступления заката. Возможно оттого, что силы таяли быстро.

Идти вперед на одном чувстве долга не дал Алан, в переживании перехватив Мидира поперек груди. Черная волчья макушка возле плеча напомнила о брате, о Джареде, и усталость отступила. Мидир сам бы не сказал — отчего.

Хотя впереди было опасно, и сейчас оба волка, составлявших его семью помимо Этайн, бились там без Мидира!

Алан недовольно заворчал, опять повисая на плечах и разворачивая туда, где механесов было поменьше.

— Мой король! — его встревоженный голос пробивался сквозь мельтешение битвы и казался ощутимым даже зрением. Мидир нарисовал бы его приглушенно-алым. — Нужно опустить забрало! А лучше — восстановить силы! Мой король!

Отвечать Алану не хотелось, да и нечего было. Так было бы лучше, да, для Мидира. А вот для сражающихся за него волков вряд ли.

В качестве примирительного среднего варианта Мидир опустил забрало, отодвинул начальника замковой стражи и двинулся дальше, хоть и медленно. Мидир будто продирался через патоку, преодолевая сопротивление отдельного измерения мира: пространства, магии или времени. На задворках сознания зашевелилось какое-то воспоминание, неясное, неоформленное, а потому пока бесполезное.

Алан вздыхал тревожно, но под руку не лез, обнажив одноручный меч и прикрывая короля щитом. Ударил ближайшего мага-галата силой, лишая сознания, тот упал, теряя части коричневого доспеха, и волчий король отрешенно порадовался тому, что Алан для своего возраста неплохо овладел магией. Сразу около пяти синих механесов застыло безвольно, им тут же снесли головы собратья с черной броней.

Сорви с них доспехи — не разобрать, кто на чьей стороне.

Друиды даже придумать своего не могут — просто скопировали то, что когда-то создал он, больше из шалости, чем для практической пользы. Джаред был прав, когда говорил: друиды используют как слабость врагов, так и силу.

Механических воинов в нынешнем состоянии стоило только обходить. Завладеть их сознанием Мидир сейчас не мог, а чтобы встретить и удержать удар раздухарившейся каменной туши весом со среднюю колонну северной галереи, ему следовало быть в полной силе. Впрочем, сейчас Мидир был во много раз опаснее для вражеских магов: они его не чуяли, а он их — прекрасно. Собственное опустошение не давало развернуться в полную силу, прогулка в мир теней — дело затратное, однако Мидир оставался ши, воином и королем. Никакая магия не заменит многовековой опыт. Оглушать зазнавшихся верхних выходило очень даже неплохо.

Мидир дернул Алана за спину, развернулся и ударил лезвием двуручника плашмя по шлему очередного людского мага, попытавшегося перехватить управление лежащими механесами. Ввязываться в серьезный бой не хотелось, что-то тянуло Мидира дальше, надо было подойти туда быстрее, туда, к штандартам.

Обнаруживший его возле себя очередной увлеченно колдующий галат вскрикнул от удивления, выставил руку отвращающим жестом, собираясь оттолкнуть Мидира чистой магией, как молотом. И тут же вскрикнул еще более удивленно: сквозь руку, перехваченную волчьим королем, сила больше не проходила!

Чудесная новость! В присутствии Мидира магия не работала вовсе. Он съедал ее, как мир теней съедает души, представляя собой удивительный вид воронки, только затягивал он магию.

Галат в ужасе поднял голову, оценил рост и стать, яркие желтые огни в прорезях волчьей королевской маски… И закатил глаза, падая в обморок.

Мидир ощерился. Во-первых, его узнали! Во-вторых, он, по представлению павшего молодца, просто обязан был разорвать беззащитную жертву в кровавые клочья! В-третьих, магии галатов учили весьма умеренно, вероятно, в процессе обучения обдирая молодых магов на силу как липки.

И во всем этом ощущалось неприятное присутствие друидов. Кроме того, галат чем-то напомнил Атти… От мыслей о молодом неопытном воине, давшем слабину в сердце боя, сознание обратилось к чудесному спасению волка и присутствию в его судьбе Этайн.

Как выяснилось сегодня с ненужной ясностью, жизненно важному присутствию.

В чем-то этот молодой недомаг был прав. Если бы Мидир вернулся без души Этайн, намертво зажатой в его руке перламутровым пульсирующим шариком… Если бы он не опасался более навредить ее бесценной хрупкой жизни, то, одержимый черной местью, воззвал бы к первичным материям — и стер с лица земли Нижнего всех смертных, попросту сдвинув время этак на столетие. Даже если бы это стоило ему разума. Даже несмотря на возможный урон для дома Волка и мира Нижнего, всегда отвечающего на подобное — подобным!

Разум волчьего короля из дня нынешнего подсказал, что подобное действие очень походило бы на Джаретта, который никогда не руководствовался понятиями добра и зла, оперируя лишь «правильно» и «неправильно»: Словом, им же писаным. Что когда-то давно так не нравилось самому Мидиру.

Волчий король привычно отбросил ненужные мысли, приказав Алану следовать на расстоянии, двинулся к лагерю верхних, прикасаясь ко всем, до кого смог дотянуться.

Мидир гасил чужую магию, как свечу или факел.

Силы потихоньку прибывали. Другое дело, что мощь, невероятную мощь в представлении начинающих магов, было для Мидира единственной каплей живительной влаги. Сложно наполнить по капле сосуд, впрочем, наполнять и не требовалось.

Люди падали, невредимые, но лишенные магии. Удлиняющиеся тени разливались между бугрящимися спинами поверженных механесов, скрадывали лица и тела галатов, оставляя на виду одни доспехи.

Тревога вновь подняла голову. Что-то определенно было не так.

Или готовилось стать не так.

Стали проглядывать первые звезды. Ночь — время волков, и механесы в черном с удвоенной силой ринулись на синих, когда низкий, протяжный звук ударил по ушам. Далеко и сердито запели трубы, гласящие о немедленном отходе. Галаты замерли. Трубы затянули еще настойчивее, мелькнул наконец штандарт Эохайда. Король трубил отход войскам, словно не он отдавал команду атаковать. Возможно, так и было, но разбираться в интригах верхних и хитростях друидов Мидиру не хотелось.

Галаты начали возвращаться.

Мидир наконец понял, что ему показалось неправильным — действующих механесов после его утреннего удара должно было быть меньше. Гораздо меньше! И сейчас в их тенях отчетливо проступала аура благого мира, словно друиды, не имея сил на восстановление механических воинов, приплели сознание тех, кто был заранее настроен против волков в Нижнем — виверн и троллей. Очевидно, забирая для этого их тела и души. Колдовство было масштабным, значит, своих сил у друидов почти не осталось. Впрочем, у Мидира тоже. И он все еще не мог понять, ни где Джаред, ни где Мэллин.

— Мой король! — возле левого плеча и за спиной как по волшебству образовался Джаред. Он дышал тяжело, словно вручную разбирал тяжелые тела поверженных механесов. — Мой король!..

Мир замер.

Мидир медленно, с натугой повернулся. Сейчас, после битвы, не проигранной, но и не выигранной, тревога заполыхала в груди, как степной пожар. Как будто случилось еще не все плохое, что могло или готовилось произойти!

Думалось тоже с трудом. Джаред жив — это уже хорошо. Джаред взволнован! Это очень плохо.

— Что случилось! — прихватил Мидир его за плечо. — Говори!

— Мой принц, ваш брат… — Мидиру больше не требовалось слов.

Король волков огляделся и еле сдержал дрожь.

Следы магической битвы, поверженные механесы обеих сторон, сбитые с ши и людей доспехи, разве что не хватало живых теней и воронья…

Все остальное было как во сне. Во сне, больше похожем на кошмар!

— Он пал, мой король, — слова Джареда тупыми лезвиями ткнулись уже в спину отвернувшегося Мидира. — Стойте-стойте, мой король! Мидир! Не нужно вам, он… его…

Мидир отмахнулся. Он знал, где искать брата. И не мог перестать надеяться, несмотря ни на что.

— Мой король! — Джаред спешил по пятам.

Неудивительно, несущественно.

— Не пускайте его! — это Джаред скомандовал уже волкам подле штандарта.

Мидир увидел, как на лежащего ши в ясно различимых, вытянутых в его сторону знакомых сапогах, набрасывают флаг. Не для тепла, скрывая лицо и мертвое тело.

Король рванулся вперед, сшибая едва успевших оглянуться воинов, приземлился на колени, поспешно стянул ткань с лица лежащего.

Солнце скрылось.

Кожа Мэллина отливала холодноватой синевой, кровавая струйка засыхала возле уголка рта, черные вихры на виске слиплись от крови, грудь в разбитой кольчуге… Не было ни следа, ни даже тонкой нити, связывающей пусть мертвое тело с душой.

Дотронуться до брата стало страшно. Но хуже сделать было уже невозможно.

Мидир, успокоив себя таким странным образом, подхватил Мэллина на руки. Небо потемнело, земля ощутимо дрогнула, ветер, лишившись влаги, со свистом задул со всех сторон. Стоявшие вокруг волки со стоном упали, рухнули механесы — король потянул силу откуда мог, вплетая тот задел времени, что остался у него от клепсидры, вкладывая всю безумную, смертельную мощь мира теней… И, пока поднимался с колен, мало не ломая ноги, сдвигая мир, ощущая невероятное сопротивление, наложил две картины — сна и реальности.

Зажмурился от косых лучей солнца, вновь появившегося на горизонте, не давая ужасу случившегося поколебать создаваемое им настоящее. Из ничего. Только из веры и любви.

Солнце вновь пропало, брат слабо пошевелился, и Мидир, боясь поверить, приоткрыл глаза.

Мэллин закашлялся, раскосые глаза сияли серым недоумением:

— Ты же меня… уже… Я все помню! Я видел… — встрепыхнулся. — Чело… вечка! — и как только Мидир шепнул «жива», вновь потерял сознание.

Лишь теперь король поднял голову и встретился взглядом с Джаредом. С очень белым и широко распахнувшим светло-серые глаза. И лишь с этого момента тревога потихоньку начала отпускать Мидира.

— Клянусь, мой король, он был мертв совсем, я не чуял даже тень души! Я бы не рискнул, мой король, поверьте!

— Я верю тебе. Но этот безрогий олень даже умереть общим порядком не может, — и прижал к груди брата, живого брата, едва спасенного брата крепче.

Он бы нес брата до замка, но день получался изрядно насыщенным даже по меркам волчьих королей. Отдавать бессознательного младшего волкам, соорудившим носилки, не хватало духу. Покорился Мидир просьбе Джареда «не гневить судьбу» и передал Мэллина ему. Направился к замку, без давешнего ужаса оглядывая поле боя, вполуха слушая доклад идущего рядом советника, что сегодня во многих местах ши напрямую сражались с галатами, что двигались они с Мэллином двумя фронтами. О потерях обеих сторон, о странных всплесках волшебства, о еще более странном отсутствии Эохайда, о геройстве Мэллина — неоправданном, по мнению Джареда, о том, что на брата насели именно маги, кажется, приняв его за волчьего короля… И что именно объявившийся Эохайд дал команду отхода.

Все это было теперь не страшно, хоть и важно. Даже не хотелось толкнуть в спины уходящих галатов, чтобы убирались быстрее. Сегодня два дорогих для Мидира ши были отвоеваны у смерти. Ох, вернее, ши и земная женщина. Как лихо он причислил Этайн к своему роду! Впрочем, она нашлась именно в мире теней, куда нет доступа смертным, где он никогда не видел души матери…

Джаред бормотал уже нечто интересное:

— …видели? Определенно скакнуло внутри замка. Но у нас нет иных беременных, а на ши это не распространяется, — пожал плечами, как будто сомневаясь, видимо, припомнил, что полукровка. Мидир похлопал еще такого юного и мнительного на свой лад советника по плечу. Джаред договорил бодрее. — Вот Этайн и осознала…

— Что? — они миновали ров, и спину опять прошило молнией боли.

— Время пролетело в Нижнем, — племянник говорил осторожно, как если бы ступал по тонкому льду. — Навскидку — месяцев шесть-семь, может быть, больше.

— С чего бы клепсидре… — Мидир поморщился в равной степени от невозможности почесать лопатку под доспехами и вернуть вылетевшие слова обратно.

— Вы знаете, — Джаред, конечно, все понял. — Она испугалась за вас, мой король. Очень испугалась.

— Откуда могла прилететь стрела? — Мидир поспешил перевести тему, о смертях он думал сегодня достаточно, следовало вернуться к их причинам.

— Ниоткуда, — племянник умудрился пожать на ходу плечами, не побеспокоив Мэллина. — Нет ничего за стенами замка, что могло так лихо направить ее прямо вам в грудь.

— А вышло, что в грудь Этайн, — сквозь зубы выдавил Мидир.

— Если целили в ваше сердце, то попали весьма точно! — смотрел Джаред с тревогой, и все же неуместный каламбур раздражал. — Простите, мой король. Я мог бы понять, откуда, не сожги вы стрелу! Если только…

— Если только кто-то не пометил меня? Причем так хитро, что я этого не понял. Теперь нужно…

Сил и так едва хватало, а если специально прервать ток магии в тело и избавиться от скопившегося запаса, жить станет очень неприятно и трудно.

— Нет, мой король, — понял новую его недосказанность Джаред. — Нет смысла проводить полную магическую чистку. След исчез, растаял. Я не стал… — вздохнул, привлекая внимание, — мой король, я побоялся трогать вас, чтобы определить, кто оставил метку, но отсутствие следа определил точно. Ничто не выдержит погружения в мир теней. Вы словно умерли и родились заново.

Мидир усмехнулся на сравнение, подходящее просто прекрасно. И он был бы не против, если бы вслед за ним процедуру своеобразного перерождения не пришлось проходить еще двоим членам его семьи.

Черный замок приближался небыстро, однако приближался. Распахнутые ворота манили ощущением домашнего уюта, у Мидира возникло ощущение, будто замок их на самом деле ждет. И, возможно, даже волнуется. Следовало порасспросить придворного хранителя магии на досуге, насколько бы сам хранитель ни выглядел неприятным и даже отталкивающим.

Мидир помедлил на входе, не сдержавшись, погладил арку проема. И почувствовал ладонью не присущее камню тепло.

Мэллин, правда, почти сразу привлек его внимание к себе — попав в стены замка, брат заворочался и словно запылал ощутимым желтым огнем.

— У него жар, но это нормально, мой король, — Джаред тоже ощущал, а может, видел слабый ореол. — Наша королева…

Мидир выдохнул с облегчением: в стенах замка их поджидали обыкновенные заботы, все ужасы остались за стеной, семья пережила битву в полном составе, не пострадал даже крохотный синий огонек.

— Я к ней.

И как Мидир ни старался, в голос прорвалась усталость пополам с нежностью. Джаред вежливо сделал вид, будто не заметил.

— Ох, какой необычный бред… — приоткрыл один глаз Мэллин и попытался ухмыльнуться. — Меня несет на руках ледяной советник с горячим сердцем и теплыми руками. Можно даже потрогать голову, но я уверен, она у него холодная…

— Вы и впрямь бредите, мой принц, — ничуть не смутившись, ответствовал Джаред. — Пожалуйста, подключите ваше воображение окончательно и посчитайте, что я вам точно грежусь.

— Брежу-грежу-мечтаю! — брат ворчал почти неразборчиво, но тонкий слух позволял разбирать слова на расстоянии до пяти шагов. — Не думал, что ты и есть моя мечта, Джаред. Нет, ты прекрасен, я всегда любил грызть сосульки, но если сосулька горячая внутри, это уже не сосулька, как бы ты этого ни скрывал, племянник моего брата…

— Мой принц, я в восторге от ваших поэтических сравнений, — обычным деловым своим тоном произнес Джаред. — А особенно от вашей живости, — повернул голову к уходившему Мидиру: — Мой король, если вы не хотите до смерти напугать нашу королеву, ополоснитесь.

Мидир, коснувшись лица, поверх пепла и крови покрывшегося еще и слоем грязи от механесов, решил воспользоваться советом. Он заторопился к башне, а Мэллин прерывающимся голосом продолжал донимать терпеливого советника, развернувшегося в другую сторону.

Замок казался светлее, чем Мидир привык о нем думать, волчьи головы смотрели со стен дружелюбно, а поданная в покои вода для умывания, напротив, приблазнилась колкой. Волчий король встряхнул ладони, чтобы с них разлетелись капли — обычные, круглые и прозрачные. Никаких режущих неблагих граней или мозаики ломких отражений. Да и неоткуда было им взяться. По здравом размышлении Мидир решил, что это одно из последствий прогулки в мир теней, хотя с подобным раньше не сталкивался. Значит, никакого риска для его королевы.

Брести по замку после пережитого насыщенного дня было приятно, головы волков успокоительно ворчали, стража радовала бдительностью и частотой патрулей, мир колыхался магией и манил родным перламутровым светом.

Этайн, завидев его, нет, скорее услышав его шаги, привстала с ложа, заулыбалась, стеснительно поправила разошедшееся на блио верхнее бархатное, с серебряным шитьем, платье. Более мягкое, чем раньше, более свободное, не скрывающее округлости живота. Видимо, кто-то заботливый переодел ее, причесал и успокоил. И одарил силой — силой солнца. Мидир самую малость почувствовал в своей оживающей душе благодарность Лианне.

— Ты вырвал меня из чудесной страны, мое сердце, — обыкновенный вроде бы голос звучал музыкой для сердца. Смысл слов достучался не сразу. — Это просто нечестно, там было так тепло…

В памяти вставали лютый мороз и жуткая темнота, насыщенная душами умерших и еле живых. И едва-едва найденный вереск.

— Это обманка, душа моя, — еле смог выдавить улыбку Мидир. — На самом деле там холод и мрак.

— Мне можно к тебе? — выпростала она ножку из-под покрывала.

На ступне туфельки не было, за что Мидир Лианну мысленно поблагодарил. Этайн не стала бы сейчас бегать по камню босиком, и это оказался самый мягкий способ удержать излишне энергичную королеву от невместных порывов.

Побегала уже сегодня, хватит.

— Встать? — усмехнулся устало, присел на край ее ложа, поправил откинутое покрывало, укрывая босую ступню. — Ну уж нет. Сегодня день, когда я буду всех носить на руках!

— Всех?

Этайн бодро приподнялась на локтях, радуя своей радостью и тревожа своей тревогой. Мидир с трудом сосредоточился в непонимании: что он, собственно, такого сказал?

— Кто еще удостоился этой чести? — супруга поспешно уточнила вопрос, а Мидир понял, где проговорился.

— Еще Мэллин, — и чуть не отшатнулся от неожиданности, так быстро подалась к нему Этайн. — Он жив, — заглянула искательно в глаза, — теперь жив, мое чуткое сердечко.

Этайн всхлипнула, поджав ладони к груди, сгорбилась, и Мидир обнял ее, осторожно притянув ближе, поцеловал в висок.

— Все уже прошло, миновало, не бойся, они сильны, а мы сильнее, — погладил спину. — Мы волки, все, даже Мэллин, выносливые. Но если ты еще раз попытаешься сбежать от меня за грань, Этайн…

Голос предательски дрогнул, Мидир прервался, а Этайн залепетала извинения, перемежая их всхлипами.

— Я могу оказаться не таким выносливым, как прочие волки, понимаешь? — голос повиновался, пусть звучал глухо. — И поэтому снова прошу, дорогая моя неукротимая и неостановимая жена, внемли, пожалуйста, предупреждениям стражи. Хотя бы из опасения за их жизни.

— Я, — всхлип-всхлип-всхлип, — я обещаю, мое сердце! Я просто так обрадовалась! А потом так испугалась! А потом обрадовалась и испугалась вместе!

Этайн подняла на него полные слез глаза.

— Я понимаю, мой Фрох, я понимаю, — поцеловал в лоб, чуть отстранил, чтобы видеть лицо.

— Понимаешь? — улыбнулась она, словно думала о чем-то чисто женском.

— Понимаю, что оказался бездарным садовником, мой Фрох, я не умею ухаживать за тобой правильно, вот ты и рвешься на стены, ловить мои стрелы!

— Мидир! Как ты можешь! Мидир!

Мидир подхватил вновь всхлипнувшую Этайн, несмотря на жест хранителя. Король точно знал, что лучше для его королевы. И, вздрогнув, чуть не выронил ее: рука, лежащая под грудью Этайн, ощутила толчок и биение второго сердца под встопорщившейся одеждой.

— Да, Мидир! — засияла Этайн. — Ты тоже, ты тоже это почуял? — очевидно, припомнив все его сказанные и несказанные слова о детях, вздохнула: — Ты…

— Моя королева, ты делаешь меня лишь более счастливым, — прошептал Мидир. — Хотя кажется, что это невозможно, — кивнул хранителю, двинулся с женой на руках дальше, вниз по лестнице, аккуратно и медленно.

После очередного витка лестницы спросил затихшую:

— Скучала без меня?

— Со мной была Лианна, мое сердце. Она помогла мне переодеться, и расчесала волосы, и рассказала про скачок времени, а то я уже начала тревожиться за свой рассудок! — Этайн покачала головой, сетуя на обстоятельства или свою недогадливость. — Причем я помнила все эти месяцы! Месяцы, которые мы с тобой прожили вместе.

Мидиру было знакомо это чувство: когда клепсидра взбрыкивала, она имела обыкновение проматывать время перед внутренним взором, однако реальность не всегда менялась вслед. Как-то раз в подобном видении Мидира Мэллин вернулся из Верхнего, а потом волчий король долго искал его по всему замку, не заметив границы реальности и иллюзии. Сейчас Мидир был рад, что время осветило сон Этайн. Иначе беременность стала бы настоящим шоком.

— Разве я дал повод сомневаться в себе даже в твоей грезе? — Мидир почти выдержал беззаботный тон.

— Нет, моя любовь, нет! Но потом, как странно, будто — р-р-раз! И оказалась в самом начале. Только пузатая, — фыркнула она. — И понимающая, что ты ничего не знаешь о ребенке. А потом… я почуяла волнение Лианны за друзей, — внимательно посмотрела, одним взглядом давая понять, что она волнуется тоже. — Вернее, — улыбнулась по-прежнему, — за друга и супруга!

— С ними обоими все хорошо, — не желая произносить имя Фордгалла и притягивать этим возможные неприятности, пояснил Мидир. — Живы, не ранены. Вернулись или совсем скоро вернутся, Алан мог подвизать их помогать с ранеными.

— Спасибо! — Этайн просияла, заводя Мидира в тупик. Опять! Загадочная женщина. — Спасибо тебе, любовь моя, — поблестела глазами, наслаждаясь его непониманием.

Волчий король нахмурился, вздохнул раздраженно, слишком усталый для озорства. Этайн мягко обняла за шею, поцеловала в щеку, извиняясь без слов.

— Ребенок, — шепнула Этайн. — Ты обещал подарить мне ребенка! Помимо того, что «будешь нежить и оберегать меня каждый день, что мы отняли у богов». Я так мечтала о ребенке! И так горевала от того, что… я была уверена, что никогда… ведь ты… — Этайн всхлипнула ему в плечо. — Спасибо за свершившуюся сказку.

Мидир молча спустился с башни, минуя все долгие пролеты и переходы Черного замка.

Слишком страшной выходила эта сказка, рассказанная ночью.

Жена вновь забеспокоилась, завозилась на руках, заерзала, завздыхала, на расспросы отвечая, что все хорошо, раз все живы. Мидир смирил любопытство и тревогу до того момента, когда ей станет некуда отворачиваться.

— Почему ты волнуешься теперь, моя любовь? — еще раз спросил он, укладывая Этайн на постель.

И на этот раз получил ответ:

— Мне вновь мерещилось странное. Как в том сне, когда я видела Эохайда вместо тебя. Прости, любимый, — Этайн замолчала на миг, явно пребывая в горьком раскаянии и принимая вину на себя, несмело подняла на него взгляд. — Я даже спросила Хранителя обо этом. Не было ли чего-то в моем прошлом, что я забыла… Уж не я ли дала повод королю галатов для этой войны…

Этайн говорила все тише, все глуше, все менее смело. Она не собиралась оправдываться, но дорожила мнением Мидира. А ощутив однажды, что разговоры об Эохайде причиняют Мидиру неудобство и даже страдание, не желала говорить о подобном впредь. Но и молчать теперь не могла.

— И?.. — вымолвил Мидир, затаивая дыхание.

Хранитель не смог бы откровенно солгать на прямой вопрос, а способам увернуться и спрятаться за словами, как за чужими спинами, у него всегда можно было поучиться.

— Он сказал, что нет, ничем и никогда, — жена помотала головой, словно стараясь успокоить не только его, но и себя. — Ему можно верить, я ему поверила, ведь маги не врут, ибо дорожат своей силой. Хотя он странный ши, словно ожившая клепсидра, — она поежилась, обхватила себя за плечи руками. — Меня в его присутствии всегда продирает озноб.

Волчьего короля продрал озноб прямо сейчас. Хранитель решил, что Этайн можно солгать или что можно лгать Хранителю?

Мидир уселся в изголовье, возле плеча Этайн, притянул к себе, помогая, чем мог — хотя бы согреть, не дать холоду поселиться в теле. Заодно отогнал собственные неприятные мысли о неприятном ши.

— Ты волнуешься не только поэтому. — Потянувшаяся нему и перехваченная женская рука тревожила частым пульсом.

Этайн молчала, лишь улыбалась немного потерянно. Волчий король привычно переплел ее пальцы со своими, поцеловал висок.

— Женщина, ждущая ребенка, особо уязвима.

Происходящее вокруг не располагало к умиротворению и спокойному материнству. И теперь маленькая жизнь внутри Этайн, с бьющимся сквозь ее живот сердцем, настойчиво требовала внимания. Мидир отчаянно пытался подобрать слова:

— Ты знаешь меня. Твой ясный ум должен дать ответ: может ли король волков пренебречь той, кто нуждается в нем как никогда?

Он прервался, поглядел на жену, а та улыбнулась и покрутила головой из стороны в сторону.

— А твое горячее сердце должно подсказать, что этот король продолжает любить свою королеву больше жизни.

— За что, Мидир? Я не прекрасная ши, за что ты меня любишь?

— Ты научила меня любить, — задумался Мидир. — Я всегда ловил лишь чужие чувства.

— Глупости! Ты любишь Мэллина!

— Потому что он любит меня.

— Ты любишь Джареда и волков, и…

— Я ощущаю их отраженные эмоции. Любить сам я начал лишь с тобой. И я так тревожусь за тебя, что… — он отстегнул черный клинок в черных же ножнах, — дарю фамильный кинжал. Он режет даже броню. Возьми, для моего спокойствия.

Этайн смотрела на клинок с опаской и завороженным вниманием, однако брать в руки не спешила, еще отчаяннее прижимаясь к плечу. Мидир вздохнул, мысленно перебирая аргументы.

— Вереск не роза, у него нет шипов! Как бы мне ни хотелось, я не смогу быть с тобой каждый миг. Тревога за тебя ослабляет меня.

Этайн шмыгнула носом, выпутавшись из хватки Мидира, осторожно взяла кинжал за рукоять обеими руками. И охнула от неожиданности: лезвие было легче, гораздо легче, чем выглядело.

— Ты сильный, Мидир. Зачем говоришь о слабости?

— Нет, теперь я слаб. Я страшусь потерять тебя. Я даже, — удивился Мидир сам себе, — ощущаю потерю своих волков не просто как уменьшение своего Дома. А как потерю члена семьи.

Мидир долго баюкал Этайн, прогоняя даже мысль о мире теней, рассказывая о своей земле и, как обещал себе там, внизу, в немой черноте, о своей любви. Убирал ее беспокойство за тех волков, кто находился в Укрывище… Пока вересковый закат окончательно не померк в створе окна, а его королева не смежила веки.

Потом сидел рядом, не убирая ладонь с живота Этайн. Ребенок, словно чем-то обеспокоенный и недовольный, толкался долго, и Мидир шепотом напел сказку специально для него. Вернее, колыбельную, которую ему пела Синни. Слова вспомнились сами собой, как и незамысловатый мотив. Ребенок перестал бить ножкой на третьем куплете, Этайн вздохнула облегченно на четвертом. Не просыпаясь, положила свою ладонь поверх его, и Мидир только сейчас осознал глубину своего падения. Или взлета. Любовь, пусть внезапная, истинная — все же любовь, предмет знакомый. А тут…

Он, волчий король, известный своим бессердечием, поет сказки не рожденному еще крохе и при этом не чувствует себя глупо! Не иначе — мир перевернулся.