Если Ионические острова считались мостом между Балканами и Италией, то остров Корфу являлся тем замком, который этот мост запирал. Генуэзцы, а затем венецианцы основательно его укрепили. Никому еще не удавалось овладеть крепостью Корфу ни штурмом, ни осадой. Владельцы острова менялись не столько в результате военных поражений, сколько вследствие различных политических причин.

Тот, кто владел Корфу, господствовал и над соседним балканским побережьем, отделенным нешироким, от двух до десяти верст, проливом. Население острова, превышавшее 60 тысяч человек, при благоприятном отношении к хозяевам крепости, могло служить резервом гарнизона, длительное время снабжать его провизией. Военная гавань с адмиралтейством и доками позволяла ремонтировать суда всех классов.

9 ноября 1798 года соединенная русско-турецкая эскадра подошла к острову и, став на якоря полукругом, блокировала его с моря. Десант, высаженный на берег, овладел портом и военной гаванью с адмиралтейством в городке Гуино, отрезав крепость от остального острова. Город тоже был укреплен. Его окружал двойной вал и глубокий ров. С юго-востока он прикрывался Старой крепостью, построенной еще генуэзцами на крайней оконечности узкого скалистого мыса и отделенной от города широким каналом. С запада город от остального острова отделяла Новая крепость, при укреплении которой французские инженеры «истощили все свое искусство».

Новая крепость состояла из главного и трех отдельных фортов, пересекавших мыс и упиравшихся флангами в море. Каждый из них представлял собой самостоятельное укрепление, овладев которым наступающий попадал под уничтожающий картечный огонь из остальных. Казармы Новой крепости, высеченные в скале, имели глубокие пороховые погреба и подземелья для хранения провианта и воды. Между собой форты сообщались тайными подземными ходами. Обе крепости на случай осады могли вместить гарнизон до 15 тысяч человек, с соответствующими запасами. К началу ноября в них находился трехтысячный гарнизон с 650 орудиями, снабженный провиантом на полгода. В распоряжении коменданта генерала Шабо имелся даже кавалерийский отряд в 120 всадников.

С моря Корфу защищали укрепленные батареи острова Лазаретто и острова Видо. Береговую охрану несли 84-пушечный линейный корабль «Женерё», 60-нушечный линейный корабль «Леандр», недавно захваченный у англичан, 40-пушечный, фрегат «Брунс», два бомбардирских корабля, один бриг и шесть галер.

Таков был тот «орешек», который предстояло «разгрызть» русским морякам. Не было в истории случая, чтобы ограниченными силами флота штурмовались столь мощные крепости.

На другой день после установления блокады Ушаков вместе с капитаном фрегата «Св. Троица» Иваном Степановичем Поскочиным на быстроходном фрегате «Счастливый» капитана Белле дважды обошел Корфу.

Невольно Ушаков залюбовался лежавшим перед ним обширным и красивым островом. Покрытые вечнозелеными деревьями холмы, убранные осенние поля, тут и там разбросанные селения с побеленными каменными, под красной черепицей домами, редкая повозка или вереница тяжело нагруженных осликов — все дышало миром и спокойствием. Бездонное, не замутненное ни одним облачком небо дополняло картину.

Ничто, казалось, не предвещало в эти ясные последние дни осени скорого грома пушек, криков атакующих, стонов раненых — всех этих неизбежных звуков войны. И именно он, Ушаков, должен отдать приказ, который превратит этот мирный пейзаж в суровое поле боя.

— Да, Генрих Генрихович, — осмотрев укрепления острова, со вздохом произнес Ушаков, обращаясь к Белле, — серьезное нам предстоит дело! Особенно силен остров Видо!

— А вот эта крепость разве не в счет? — спросил Белле, указывая на похожую на гигантский маяк Старую крепость, высившуюся на оконечности мыса Десидерио и господствующую над городом.

— Это тоже важная крепость, но без батарей острова Видо она долго не устоит. Видо — ключ к Корфу. Важный и сложный. Как смотришь, Генрих Генрихович? Возьмем сей ключик?

— Взять-то мы возьмем, только вот как? Без десанта Видо не взять, а турки в десант не пойдут. Наших двух батальонов мало. Пять сильных батарей построены. Они, извольте убедиться, на весьма выгодных местах. На острове везде прорыты канавы, сделаны окопы, батареи обложены засеками. А кругом, где есть удобность пристать, обведен остров боном из корабельных мачт, скованных железными цепями. На самых пристанях везде свалены во множестве необрубленные деревья, так что штурмовать его не будет никакой возможности. Мы тут его на шлюпках сколько раз обошли. Все высмотрели, чистый Измаил.

— Ну, скажем, не Измаил, — вмешался Поскочин, — там и стены повыше были, и пушек поболе стояло. Но орешек твердый. Как, Федор Федорович, союзники наши скоро раскачаются на подмогу войсками? Этот разбойник Али-паша что говорит?

— Говорит-то он много. Дела только нот. Вот что, господа капитаны, давайте еще раз обойдем и посмотрим, где нам батареи под Новой крепостью поставить. Когда начнем, так со всех сторон и разом надо.

В это время «Счастливый», обогнув Видо, шел между берегом и островом Лазаретто.

— А что это там французы суетятся, посмотри-ка, Генрих Генрихович, у тебя глаза молодые.

— Не понять, ваше превосходительство. Вроде на галеру бегут.

— Дай-ка пару выстрелов да подверни к острову. Посмотрим, что там такое.

Фрегат послушно повернул и левым галсом пошел наперерез отчалившей галере. В ответ на маневр «Счастливого» открыла огонь батарея на Видо, но ядра, вспенивая воду, не долетали.

— Левым бортом из двух орудий первой батареи верхнего дека по галере — огонь! — раздалась команда Белле.

Ядра легли прямо перед носом французского судна. Галера остановилась. На ней поднялся белый флаг. Под белым флагом она направилась к фрегату. «Счастливый», убрав паруса, лег в дрейф.

Оказалось, что команда саперов и артиллеристов, строившая новую батарею на Лазаретто, увидев русский фрегат, повернувший к острову, побросала все свои инструменты и семь чугунных пушек, приготовленных для установки. Никто не сделал даже попытки открыть огонь из орудий ранее возведенной батареи. Все пустились бежать.

— Ну, если в крепости такие вояки, нам, Федор Федорович, здесь не долго воевать! Раз-два, и дальше, в Неаполь! — обрадовался Белле.

— Посмотрим, посмотрим, — сказал Ушаков и, обернувшись к Белле, произнес: — Генрих Генрихович, подними сигнал: «Казанской Богородице» приблизиться и взять трофеи… За тобой запишем, — увидев огорченное лицо Белле, успокоил его Ушаков, — А сейчас прими французов и пошли призовую команду на галеру. На остров тоже направь человек двадцать из десанта и с десяток прислуги, пусть достроят батарею. Этот островок нам еще пригодится. А сейчас подойдем поближе к берегу, посмотрим место для батареи…

К концу дня Ушаков собрал капитанов русских кораблей, пригласил Кадыр-бея и открыл совет.

— Корфу необходимо взять в самое ближайшее время, — говорил он, — пока не наступили холода и не начались зимние штормы. Но для штурма нужна тяжелая артиллерия и войска. В моем распоряжении осадной артиллерии нет, а войск сухопутных всего 1700 солдат. Снимать морских служителей с кораблей — значит оставлять пушки без канониров, а корабли без парусов. Султан отдал распоряжение прислать согласно союзному договору столько войск, сколько потребуется, но паши Янинский, Авлонский и Морейский войска не шлют, отделываются различными отговорками. Если бы я имел один только полк русского сухопутного войска, непременно надеялся бы я Корфу взять, совокупись вместе с жителями, которые только одной милости просят: чтобы ничьих других войск, кроме наших, к тому но допускать! По брать сию крепость кораблями есть дело в истории небывалое. Ваше превосходительство, — обратился Ушаков в заключение своей речи к Кадыр-бею, — будут ли, скажите прямо, союзные войска для штурма? И если будут, то когда? Долго нам стоять здесь нельзя. Идут зимние холода, штормы. Корабли обветшали, им нужен ремонт. Быстрый штурм решит все.

— Ваше превосходительство, — Кадыр-бей встал и почтительно раскланялся перед Ушаковым, — я уже писал его величеству Селиму III, падишаху всех правоверных, о неповиновении Янинского паши. Али-паша получил именной фирман, но все тянет с ответом.

Тут Ушаков не выдержал:

— Он рассчитывает, что без его войск мы Корфу не возьмем, и хочет получить взамен помощи войсками все прибрежные города и острова. Его расчеты нам известны, но этому но бывать! Но вы, ваше превосходительство, — обратился он вновь к Кадыр-бею, — вы ведь своими галонджиями и солдатами можете нам посодействовать. Надо две батареи ставить, а людей нет. Хоть это сделать можете?

— Эх, ваше превосходительство, — огорченно воскликнул Кадыр-бей, — разве вы не знаете моих галонджиев?! Одно ваше слово более подействует, чем все мои приказы и жалобы, — османы привыкли бояться вас с давнего времени.

Ушаков только безнадежно махнул рукой, мысленно пожалев об отсутствии Векова. Тот через свои связи с жителями Корфу мог бы мобилизовать людей в отряды самообороны и хоть в какой-то степени помочь ими в строительство и обороне батарей.

Перед самым концом совета с острова возвратился Метакса и, подойдя к Ушакову, протянул ему несколько листков с крупно напечатанным текстом.

Все заинтересованно вытянули шеи. У адмирала стал наливаться краской лоб, он задвигал ногами, потом вскочил и в волнении заговорил:

— Смотрите, ваше превосходительство, башибузуки Али-паши еще не прибыли, а ими уже детей пугают. Послушайте, господа, что французы в своих прокламациях пишут. Метакса, переводи господину Кадыр-бею. Вот, слушайте:

«Порта Оттоманская для преклонения под свое иго Ионических островов прибегла к постыдному обману, подняв на некоторых из своих кораблей Российский флаг, столько гренами уважаемый, что, набрав в своей столице несколько бродяг между европейцами, в оной проживающими, она надела на них русские мундиры и сим обманом старается положить оковы на возникающую в краях славной древней Греции вольность».

Все возмущенно зашумели. Кадыр-бей смущенно молчал, вздыхая и осуждающе покачивая головой.

Совет закончился поздним вечером, мало что прояснив.

Ушакова по-прежнему мучила мысль: как ускорить подготовку к штурму?

За те несколько дней, что эскадра стояла у острова, на кораблях побывало великое множество жителей, депутации сменяли одна другую. Среди них были рыбаки, крестьяне, торговцы — люди среднего достатка и явные бедняки, но ни один представитель дворянского сословия на корабль не явился.

Он долго ломал голову о причинах этой неприязни, пока не понял, что деды и прадеды греческих рыбаков, виноградарей, шерстобитов и прочих представителей третьего сословия, живя много лет под сменявшейся властью различных властителей, сохранили свой язык и веру. Что же касается местной аристократии и дворян, то они давно потеряли связи с коренными жителями острова, породнились с итальянской знатью, имели поместья на балканском берегу и были сторонниками Али-наши. Им не по нраву была конституция, введенная Ушаковым на освобожденных островах, уравнявшая в нравах все три сословия.

Между тем положение эскадры день ото дня становилось все более затруднительным. Турецкое правительство, обязавшееся регулярно снабжать весь объединенный флот провиантом, либо ничего не присылало, либо присылало испорченную провизию. Деньги, полученные от Томары, таяли, как снег весной. Присланные Мордвиновым но распоряжению Павла I 30 тысяч червонцев оказались бумажными ассигнациями, которые никто не соглашался брать. Провиант, направленный им из Ахтиара, был порченый.

Даже сейчас, когда русские корабли находились вдали от родины и людям грозил голод, Мордвинов не мог отказать себе в удовольствии навредить Ушакову.

В середине декабря наступила зима с холодными ветрами и штормами. Матросы и солдаты простужались и болели. Госпитали на островах переполнялись больными. Жители, так радушно принявшие в свое время освободителей и не ожидавшие такого количества больных, которых они согласились кормить и выхаживать, начинали роптать.

На свои деньги и на то немногое, что получалось из Стамбула, Ушаков закупил толстые суконные плащи наподобие кавказских бурок и теплые сапоги из овчины. Их выдавали командам на батареях, построенных у северного и южного укреплений Новой крепости, и караулам на кораблях. Хуже было положение на турецких кораблях. Дисциплина, и без того низкая, под влиянием трудностей с провизией и наступивших холодов стала совсем плохой. Заставить галонджиев или солдат что-либо сделать на батареях стало невозможно, а попадая на берег, они тотчас начинали грабеж, подчас сопровождавшийся вооруженными стычками с жителями.

Почти каждый день французы предпринимали вылазки, чтобы сбить батареи, но успеха не имели. Несмотря на трудности с провизией, неурядицы с союзниками, блокада становилась все более полной. Надежды на помощь исчезли, но генерал Шабо не думал сдаваться. Более того, он отправил в Тулон с линейным кораблем «Женерё» донесение, в котором обещал выстоять и дождаться помощи.

Капитан «Женерё» несколько раз пытался прорвать блокаду, но каждый раз его перехватывали русские фрегаты и он вынужден был возвращаться под прикрытие батарей. Но однажды командиру французского корабля все же удалось темной ненастной ночью, выкрасив паруса в черный цвет, проскользнуть мимо турецких кораблей.

Когда Ушаков узнал об этом из сигнала патрульного судна, он послал адъютанта Балабина к контр-адмиралу Патрон-бею с распоряжением пуститься на быстроходных фрегатах вдогонку за беглецом. Но тот спал и долго не мог взять в толк, зачем его разбудили. А узнав, заявил, что не надеется уговорить свою команду выйти в море, так как его галонджии давно не получают ни жалованья, ни провианта и стали такими сердитыми, что нужно даже от них скрыть требование Ушакова, а то еще и взбунтуются.

На повторное требование Балабина дать сигнал погони Патрон-бей пожал плечами и, удивленный настойчивостью русского офицера, ответил, что если француз убежал, так это лучше, меньше пушек у генерала Шабо останется. Чем гнаться за ним, дуйте ему лучше в паруса.

Не трудно представить реакцию Ушакова, когда он узнал об отказе Патрон-бея отправиться в погоню.

С негодованием писал он Кадыр-бею о происшествии и требовал более энергичного участия в подготовке к штурму: «Ежели еще несколько времени будет пропущено, то очевидная опасность настанет, что крепость Корфу взять будет невозможно».

Но не помогло даже прозрачное предупреждение о возможной каре со стороны Селима III.

Кадыр-бей сознавал, что вся вина за отказ от штурма Корфу ляжет на него. Это грозило потерей головы. Но паши, видя слабость центральной власти, не думали повиноваться султанским фирманам, и подмогу войсками и провиантом Ушакову не присылали.

Одно только порадовало Ушакова — пришло пополнение русской эскадры.

9 декабря к эскадре Ушакова присоединились два фрегата, находившиеся в составе блокадного отряда в Египте.

30 декабря после трудного плавания и задержки из-за противных ветров пришел из Ахтиара отряд контр-адмирала Павла Васильевича Пустошкина в составе двух новых 70-пушечных линейных кораблей «Св. Михаил» и «Семеон и Анна». Приход Пустошкина особенно обрадовал Ушакова. С Павлом Пустошкиным он учился в Морском корпусе, под его командованием Пустошкин отличился под Калиакрией. Это был дельный и храбрый моряк, на которого Ушаков мог положиться, как на самого себя. Подкрепление было тем более ко времени, что на турецких капитанов надеяться не приходилось.

Однако радость оказалась кратковременной — на прибывших кораблях тоже не было провианта.

Надо было что-то предпринимать. Ушаков решил послать к Али-паше Метаксу, чтобы вынудить того прислать обещанное пополнение.

Метакса на этот раз явился к Али-паше без эскорта, какой был у него в прошлое посещение, и Али-паша принимал его не в разоренной Превезе, а в своем дворце в Янине. Письмо, которое Метакса привез от Ушакова, сопровождалось богатым подарком — золотой табакеркой стоимостью в две тысячи червонцев, украшенной бриллиантами и изумрудами. Конечно, подарок был богатым, но мог ли только он склонить Али-пашу оказать помощь? Много труда и дипломатических ухищрений потребовалось Егору Метаксе, прежде чем Али-паша согласился прислать войска.

— Ваше превосходительство, досточтимый господин мой, — говорил в одной из таких бесед посол Ушакова, — бескорыстное содействие союзному флоту даст вам больше, чем вы просите. Вы сможете обезоружить врагов ваших в Стамбуле, утвердить в хорошем к вам мнении самого султана Селима. От этого влияние ваше по всему берегу балканскому еще больше увеличится. Высочайший российский двор тоже не оставит вас своими милостями и наградит щедрыми подарками.

— Я здесь и без того силен, — отвечал Али-паша. — Скорее, султан будет меня бояться в Стамбуле, нежели я его в Янине.

Но как ни храбрился Али-паша, он понимал, что идти в открытую против Стамбула ему было опасно. В одну из последних бесед он, оставшись с Метаксою один на один, даже стал жаловаться, что алчные султанские министры берут у него огромные взятки, а дела не делают.

— Едва найдешь себе опору и приятеля — он уже без головы, а ты без денег. Скажи мне, — неожиданно спросил он, — только откровенно, свое мнение: думаешь ли ты, что независимость, которую ваш адмирал провозглашает здесь, будет распространена и на греков матерого берега?

— Конечно, нет, — ответил Метакса, которого предусмотрительно проинструктировал Ушаков, — прочие греки не иод игом французов, как ионийцы, а подданные султана.

Этот ответ несколько успокоил Али-пашу относительно судьбы своих владений на балканском берегу. И они в конце концов условились, что Али-паша сам прибудет на корабль Ушакова и они обо всем договорятся лично. Отпустив Метаксу с ответными подарками, он обещал прислать 3 тысячи регулярных войск, но, оставаясь верным себе, прислал на 500 человек меньше.

Глядя на него, стали слать Ушакову свои войска и другие турецкие правители. Всего к середине февраля на Корфу было 4250 человек турецкого войска.

Много они доставили беспокойства, а толку от них, равно как и от союзной эскадры Кадыр-бея, оказалось мало.

Однако, худо ли, бедно ли, блокада делала свое дело. Батареи, установленные на приморских флангах Новой крепости, наносили серьезный ущерб гарнизону. С наступлением холодов ухудшилось положение осажденных. Попытки связаться с командованием французских войск в Италии успешно пресекались русскими фрегатами. Все говорило о том, что штурм близок.

В то время, когда Ушаков готовил штурм Корфу, Веков, едва не схваченный на обратном пути из Неаполя корсарами, ремонтировал «Панагию Дука» в небольшом рыбачьем поселке на юге Италии. Жестокий шторм, который спас бригантину от преследовавшего корсарского корабля, чуть было их не погубил. Бригантина потеряла мачту и почти весь такелаж, поврежден был корпус, и только счастливый случай да боевая удача спасли Захара и его товарищей от гибели.

Сейчас Захар рвался к Ушакову, сознавая, как важны те сведения, которые он вез. Но в маленьком рыбачьем поселке не было материала для ремонта его корабля.

Акоп, с которым Захар во время плавания особенно сблизился, видел отчаяние своего старшего друга и стремился хоть чем-нибудь ему помочь. Своими детскими хитростями он иногда вызывал улыбку у Захара, но что он мог поделать, когда все мысли Захара были на эскадре.

Однажды Акоп с братьями Лавриными бродил по пустынному берегу, усеянному плавником и мелкими обломками досок, выброшенными морем после недавнего свирепого шторма. Братья Лаврины внимательно смотрели под ноги, а Акоп пускал «блинчики». Неожиданно он увидел что-то черное, то возникавшее, то скрывавшееся под набегавшей волной.

— Дядя Василий, смотрите, что это?

— Где?

— Да вон, вон там. Смотрите, как будто человек?

Все трое стали внимательно всматриваться. Вдруг волна особенно сильно подбросила неизвестный предмет, и они увидели обломок мачты с перепутанными снастями.

— Слушай, Акоп. Мы останемся здесь, а ты мигом к бригантине. Пусть спустят лодку, и сюда. Да по дороге никому не сболтни, что видел. Беги!

И Акоп побежал так, как еще никогда в жизни не бегал.

— Вот, Андрей, кажется, мы нашему капитану отплатим добром за добро. Ты понял, что это?

— Бревно.

— Нет, братец, это мачта с такелажем с разбитого бурей корабля. Только бы местные рыбаки нас не опередили. Знаешь что, вода не очень холодная. Я одежку на голову привяжу и поплыву. Тогда уж у пас трофей никто не отнимет.

— А не потонешь от судороги?

— Не потону, — уже раздеваясь, произнес Василий.

Спустя полчаса он уже карабкался на мокрые бревна. Кое-как обтеревшись и надев хотя и подмоченную одежду, стал осматривать чудом доставшееся богатство.

Так случай доставил материал для ремонта. Подошедшая вскоре шлюпка взяла мачту на буксир и под завистливыми взглядами местных рыбаков отбуксировала ее к месту стоянки.

Несколько золотых, данных старосте, уняли поднявшийся ропот и даже привлекли нескольких добровольных помощников.

Пока шел ремонт, Захар занялся составлением доклада. От Мусина-Пушкина-Брюса, бывшего русским посланником при королевском дворе, из бесед с адмиралом Нельсоном, офицерами его штаба, а главным образом из живого общения с неаполитанцами он за те три недели, что пробыл в Неаполе, узнал много нового и неожиданного для себя.

Фактической правительницей была королева Каролина — родная сестра казненной в Париже Марии-Антуанетты, а не безвольный и недалекий король Фердинанд. «Неаполитанская фурия», как ее тогда называли в народе, бешено ненавидела французов и считала себя обязанной отомстить им за сестру. Она рассчитывала с помощью австрийских и русских войск, русского, английского и турецкого флотов обеспечить не только личную безопасность, но и спасти всю габсбургскую династию, изгнать французов из Южной Италии.

Из своих наблюдений и разговоров с офицерами штаба Нельсона Захар узнал о том, что и на флоте и в правительстве Англии зреет недовольство поведением героя Абукира, который, вместо того чтобы серьезно заняться штурмом Мальты, подчинил интересы британской политики на Средиземном море заботам об интересах королевской семьи и безопасности Неаполя. Этой же цели Нельсон хотел подчинить и действия русско-турецкой эскадры: очистить Южную Италию, а затем с помощью Суворова и обещанной помощи австрийских войск очистить и Северную Италию от французов, потом без больших потерь самому овладеть Мальтой, так сказать, соединив интересы британской короны с интересами неаполитанского двора.

Еще не взяты были все Ионические острова, еще крепость Корфу стояла непоколебимой в своей мощи, а уже вокруг русских плелись интриги. Все, что лихорадочно теснилось в голове у Захара, теперь, когда ремонт бригантины шел к концу, ложилось четкими выводами на бумаге. Беспокойство сменилось уверенностью в скором и успешном окончании экспедиции.

С трудом преодолевая штормовое море, часто ложась в дрейф и теряя пройденные мили, бригантина Векова держала путь на Корфу. Захар справедливо полагал, что Ушакова он может встретить именно там. Он вновь и вновь перебирал в памяти увиденное и услышанное, дополнял свой доклад, стремясь правильно оценить политическую и военную обстановку в Италии.

Поначалу Захар никак не мог понять причину болезненной неприязни Нельсона к Ушакову. Нельсон был малого роста, щуплый и физически слабый человек. Одетый постоянно в парадный адмиральский мундир, увешанный тяжелыми орденами и звездами, оттягивающими сукно, несдержанный и безрассудно азартный, он не шел из памяти.

При одном только упоминании имени Ушакова Нельсон приходил в ярость и, не зная, что Веков владеет английским, сыпал самые грубые ругательства в адрес русского адмирала, прикрывая брань любезной улыбкой.

Захар видел его и в иной обстановке: во время разговоров с другими офицерами, в моменты беседы с супругой английского посла или с кем-либо из знати. Каждый раз он наблюдал другого человека. За хрупкой наружностью чувствовалась великая воля.

Высокий и широкий лоб с залысинами, рано поседевшие редкие волосы, живой пристальный взгляд, непослушное лицо, отражавшее каждую мысль и состояние души, большой, но не мясистый — англосаксонский — нос нависал над широким ртом с мягкими чувственными губами, резко выделявшимися на бледном лице. Неподвижный, мутный, мертвый правый глаз, пустой правый рукав, пристегнутый под грудью, создавали общее тягостное впечатление.

Из восторженных или, напротив, унизительных рассказов о Нельсоне подвыпивших английских офицеров, с которыми Захар свел дружбу на одном из приемов в королевском дворце и поддерживал ее до самого отъезда, у него сложилось впечатление, что Нельсон — натура сложная и противоречивая. Он хотя и религиозен, но не фанатик, чужд догме, ему незнакомо милосердие, хотя о матросах заботился и многих знает в лицо и по имени, коварен, слову не верен. Он капризен, способен нарушить приказ но прихоти, упрям даже во вред себе, суетлив — сначала сделает, а потом ищет объяснение своему решению, но в то же время предусмотрительно стремится изучить все варианты действий своих противников и на каждый случай придумать способ противодействия. При всей обстоятельности подготовки к бою обстановку все же оценивает предвзято, презирает противника. Высокопарен и высокомерен.

Зная Ушакова и его нелюбовь к очернению людей, Захар искал в своих впечатлениях ошибки и не находил. Нельсон открыто подбивал нерешительного и трусливого короля Фердинанда на войну против французов, а это ни к чему хорошему не могло привести. Неаполитанская армия, по твердому убеждению Захара, хороша была на королевских парадах, а вот захочет ли она умирать за короля?

Трудно было понять поведение английского адмирала и в отношении Мальты. Осада крепости, куда менее сильной, чем Корфу, безрезультатно длилась уже много месяцев. Не иначе как русским надо будет помогать англичанам. Без них на суше ничего не получалось.

Захар вез Ушакову также копии нескольких писем Нельсона к Кадыр-бею и копию его донесения в английское Адмиралтейство о беседах с уполномоченным великого визиря Келим-эфенди.

Кадыр-бею Нельсон внушал, что для турок Египет более важен, чем Корфу: «Я надеялся, сэр, что часть соединений турецкой и русской эскадр пойдет к Египту — первой цели войны для османов, а Корфу — это второстепенное соображение».

Что касается беседы Нельсона с Келим-эфенди, то в ней он пытался возбудить подозрительность турок против Ушакова, и вообще против русских. Английскому резиденту в Стамбуле Спенсеру Смиту Нельсон писал: «Я имел долгую и дружную беседу с Келим-эфенди о поведении, которого, по-видимому, придерживается русский двор по отношению к ничего… не подозревающим и прямодушным туркам… Конечно, дорогой сэр, я был вправе ждать, что соединенные флоты турок и русских возьмут на себя заботу о делах восточнее Кандии. Я никогда не желал видеть русских к западу от Кандии. Все эти острова уже давно были бы нашими… Капитан Траубридж был уже совсем готов к отплытию, когда я с горечью услышал, что русские уже находятся там». Нельсон, надо думать, выражал не только личные симпатии и антипатии — он говорил языком лондонского правительства. Это было важно, это нужно было срочно знать Ушакову, а он, Захар, глаза и уши адмирала, бессмысленно болтается где-то в море, ежеминутно готовясь потонуть вместе со всеми сведениями или стать добычей корсаров, хотя в такое штормовое время они вряд ли стали бы рисковать.

Так в тяжелых думах шли дни, пока «Панагия Дука» медленно продвигалась к цели.

На эскадре полным ходом шла подготовка к штурму. Штаб Ушакова разрабатывал подробную диспозицию. На кораблях шли последние парусные и артиллерийские учения, снаряжались бомбы и картечи. На Кефалонии, Св. Мавре, в окрестных деревнях Корфу закупался уксус. Трофейные ядра и бомбы разбирались по калибрам пушек. К огорчению артиллеристов эскадры, многие из трофейных ядер и бомб не подходили по калибру к русским пушкам, зато капитаны кораблей, получившие трофейные медные пушки, были довольны: зарядов для них хватало с избытком.

На учебных стрельбах неожиданно выяснилось, что французский порох оказался почти в полтора раза слабее русского, и тогда стало понятно, почему при стрельбе из крепости пушки, равные по калибру русским, не доставали до кораблей, тогда как корабельная артиллерия успешно поражала цели в крепости. И еще одно стало ясно из рекогносцировочных проходов кораблей мимо крепостных батарей: при стрельбе ядрами, бомбами и книпелями русские канониры тратили на заряжание корабельной пушки примерно одну минуту, тогда как французы — две — две с половиной. Что касается турок, то у них на подготовку выстрела тратилось до пяти минут.

Все это полностью занимало внимание Ушакова, и поэтому доклад Захара, прибывшего в самый разгар подготовки, об интригах английских союзников и обстановке в Италии и на балканском берегу не вызвал у адмирала ожидаемого интереса:

— Потом, потом, — отмахнулся он от Захара, — после штурма поговорим подробно. Сейчас штурм, и только штурм. Отправляйся лучше на остров, свяжись со своими друзьями и начинай подготовку отрядов из горожан. Дай им трофейные ружья, попытайся убедить, что штурм будет успешным. Пусть наберутся куражу и атакуют вместе с турками и нашими батарейцами форт Авраам на севере острова. И ты вот что имей в виду. Греки очень боятся турок Али-паши. Обещай им, если они подкрепят нас своими солдатами, мы турок в город и крепость не пустим, а сразу — на суда и домой. Если же нам штурм не удастся, то будет задержка и турецких солдат привезем больше и, естественно, неприятностей от них прибавится.

— Это мне ясно, Федор Федорович, но будет ли поддержка и какая с моря?

— Северный форт будем брать только с суши. Там берег не позволяет кораблям подойти близко. А вот с юга там будут и корабли участвовать. Свяжись с капитанами «Макария», «Ирины», «Святого Духа» и «Святой Троицы». Они вместе с южной батареей у монастыря святого Пантелеймона атакуют форт Сальвадор на юге. Времени у тебя несколько дней. Как только ветер с норда или норд-веста будет, так мы и начнем. Рассчитывай на 17–18 февраля. Отправляйся, не медли.

Захару осталось только откозырять. Он вспомнил Ушакова в деле у Калиакрии. Тогда он так же горел предстоящим сражением, но восемь лет назад перед ними был только турецкий флот, на решение оставались считанные часы, а сейчас — мощная крепость, ненадежные союзники и 650 орудий в укрепленных батареях у противника. Конечно же, неаполитанские дела отошли в сторону, было не до них, но то, что Ушаков совсем не стал его слушать, Захара удивило.

Захар подумал, что он хорошо сделал, написав обстоятельный доклад еще во время плавания. Теперь, приложив к докладу дневник, который он подробно вел, не пропуская ни одного дня, и солидную пачку неаполитанских и французских газет и запечатав получившийся объемистый пакет своей личной печатью, Захар успокоился: результаты его экспедиции не пропадут, что бы с ним самим ни случилось.

Он нашел Балабина и передал ему солидных размеров сверток.

— Вот, храни и передай Федор Федоровичу, как только кончится штурм. Надеюсь, что собранные мною сведения будут здесь в надежном месте.

— А сейчас ты куда? Ведь только-только якорь бросил, — удивился Балабин.

— На берег, искать своих знакомых.

— Разве адмирал не сказал, что в твое отсутствие все дела на берегу с жителями вел Метакса? Ты бы с ним связался, он многое узнал и сделал.

— Странно, мне Федор Федорович ничего об этом не сказал. А где Егор сейчас?

— Он на батарее у деревни. Там французы постоянно атакуют. Раз они ее даже захватили. Мы ее с горожанами обороняли… Тогда многих наших ребят потеряли, даже в плен восемнадцать человек попало, правда, мы их сразу выменяли на французов. Горожане тогда разбежались, как только французы в атаку пошли. Наши одни и отбивались, пока заряды были, а потом — в штыки… Только сила солому ломит.

— Да, огорошил ты меня. А как дела с Али-пашой? Наладились?

— Вот и поговори с Метаксой. Он к Али-паше два раза ездил и его к адмиралу на совет привозил. Разодеты он и его сын были по-царски, а свита вся — ну, прямо нищие. Голодные, оборванные — одним словом, разбойники. Здесь их накормили, так потом бачков медных не досчитались. Союзники как раз у северной батареи лагерем стоят. Уже все разграбили, что было в деревне. Греки ждут не дождутся, когда крепость возьмем и этих вояк домой отвезем.

— Спасибо тебе, Петр Иванович; Хоть что-то узнал, а то сразу как в омут головой.

И Захар отправился на бригантину, которая за последние месяцы стала для него родным домом. Манопуло поворчал по обыкновению, но и он уже привык к своим пассажирам и с трудом представлял возможность разлуки. К вечеру Захар был на батарее у деревни.

На батарее тоже шла подготовка к штурму. Еще неделю назад, когда прибыли квартирьеры Али-паши и начали разбивать лагерь, все поняли: решительная атака близка. Засуетились унтер-офицеры, солдаты оживились — всем надоело мокнуть под дождем и копать размокшую глину: они стали осматривать и оттачивать штыки, боцманы раздавали патроны, сухари, пыжовники, укреплялись перекрытия пороховых погребов. С прибывших из деревень подвод сгружались бочонки с уксусом, необходимым для охлаждения пушек при стрельбе. У причала, ожидая ночи, стояли укрытые берегом шлюпки с бочонками пороха и корзинами с начиненными бомбами и картечами. В тылу батареи несколько греков сбивали мостики и лестницы для перехода через канавы и окопы на подступах к форту.

Метаксу Захар нашел в крайнем доме. С ним в комнате находились несколько греков, оживленно что-то обсуждавших.

Захар понял, что Метакса уговаривал греков организовать отряд и принять участие в штурме, а те, не веря в его благоприятный исход, ссылались на отсутствие оружия, командиров. Наконец Метакса, исчерпав все доводы, умолк.

Захар внимательно вглядывался в лица греков, но, кроме своего старого знакомого, никого из них не знал.

— Конечно, — нарушил молчание Захар, — сидеть дома и ждать, когда русские солдаты вместе с турками и солдатами Али-паши возьмут крепость, безопаснее. Но подумали ли вы о том, что, если атака на крепость сорвется из-за недостачи войск, адмирал вынужден будет просить у турок подмоги, а время будет идти, и вы думаете, что солдаты Али-паши будут смирно сидеть и ждать, когда эта подмога придет?

— Нет, мы так не думаем, — смущенно ответил знакомый Захара, — турки смирно сидеть не будут, это уж точно. Но что мы можем сделать, у нас нет оружия, нет командиров. Мы готовы помочь нашим освободителям, вот только пусть и господа дворяне помогут. Среди них и командиры и отставные офицеры есть, да и оружие найдется.

Метакса благодарно посмотрел на Захара и не стал вмешиваться.

— Что касается оружия, то с этим делом трудностей не будет. У нас много трофейных ружей, всем хватит. А относительно командиров — они есть и среди рыбаков и среди горожан. Твой брат, — обратился Захар к знакомому рыбаку, — он же отставной лейтенант. Неужели забыл военную науку? Он и не стар. Я видел, как он бочонки с уксусом сейчас сгружал, за троих ворочает. А вам, господа, хочу вот что сказать. Французов мы рано или поздно прогоним, но что будет с вами, когда мы уйдем, а здесь турки останутся. Об этом надо думать.

— А турки уже здесь. Вы же их пригласили. Что уж тут говорить, — не выдержал какой-то дворянин.

— Вот именно, они сейчас здесь. А могли бы и не быть, если бы вы, корфиоты, за те два с лишком месяца, что эскадра блокирует французов, подготовили бы тысячи три солдат для захвата фортов Авраам и Сальвадор, конечно, с нашей помощью, тогда солдат Али-паши и духу бы здесь не было.

— Они уже помогали, — улыбнулся Метакса. — Когда в ноябре французы на эту батарею пошли, они так помогли, что из всех помощников один инженер с нашими пушкарями на батарее остался.

— Да, инженер Маркати был храбрый человек, — согласился представитель дворянства. — А оружие вы нам точно дадите?

— Оружие можете получить хоть завтра. Но надо торопиться. Как только будет ветер, так и штурм. Дня три в запасе у вас есть. Вы хоть один форт возьмите. Остальное наши солдаты и матросы сделают. На батарее здесь останутся наши артиллеристы, а солдат дайте вы. Тогда мы и без турок справимся.

Разошлись поздно, когда, кроме часовых, все уже спали. В ночи сквозь шелест дождя глухо слышалась перекличка часовых в крепости да смутно доносился перезвон склянок на кораблях.

Оставшись одни, Метакса и Веков пристроились под навесом лодочного сарая и до рассвета проговорили о событиях последних трех месяцев. Им уже стало ясно, что поддержки от греков они не дождутся. Чувствовалось по всему, что дворянское сословие не очень-то хочет вооружать селян и рыбаков. Им явно не по вкусу пришлись обещания Ушакова дать право и власть всем сословиям одинаково. От турок можно откупиться, от французов — отговориться, а от своих простолюдинов куда денешься?

— А Федор Федорович ведь на них рассчитывает, — сказал Захар, — как ты думаешь, Егор?

— Точнее сказать, он рассчитывал, а сейчас не очень.

— Но все равно надо что-то делать.

— Знаешь, давай сейчас найдем пару верховых лошадей и помотаемся но селам, поговорим, послушаем.

— Это хорошо, но только не пара лошадей нужна, а не меньше десятка. На острове неспокойно. Без конвоя нельзя.

16 февраля эскадра закончила приготовления к штурму. Атака намечалась одновременно с моря и сухого пути. Флагманы и капитаны получили сигнальные таблицы, содержавшие 130 команд, и распоряжение прибыть на следующий день на совет к главнокомандующему.

Ушаков обратился с воззванием к жителям острова. Он призвал их соединиться с войсками на батареях для атаки наружных фортов Новой крепости и при возможности овладеть ими. Ушаков напомнил корфиотам, что русские войска, состоящие из солдатской команды, матросов и корабельных канониров, вооруженные и обученные огневому бою, будут наступать в первой линии, подавая пример.

Такое же обращение на турецком языке он послал войскам Али-паши и Кадыр-бея. Им предписывалось приготовить лестницы, полевые пушки и все необходимое для атаки острова Видо и крепости на Корфу.

После полудня 17 февраля на «Св. Павле» собрался военный совет. В каютах командующего переборки были уже сняты, все вещи и канцелярия перевезены на транспортное судно, отведенное от острова и поставленное в безопасном отдалении на якорь. В каютах Ушакова и Сарандинаки разворачивался госпиталь. Флагманы и капитаны, все в парадной форме, расселись на составленные штабелями носилки. Командующий заслушал рапорт капитанов о готовности кораблей к штурму. Затем он зачитал и раздал каждому приказ и диспозицию штурма, назначенного на следующий день, если не переменится ветер. Он подошел к открытому иллюминатору и, подозвав командиров, показал им на стоявший неподалеку английский бриг.

— Смотрите, господа, и помните, о каждой нашей промашке сей наблюдатель раззвонит но всей Европе. Сделайте все так, чтобы Россия-матушка сказала вам спасибо.

Все, от командующего до матроса, понимали неимоверную трудность завтрашнего штурма и делали последние приготовления к нему. Кто пришивал заплату к истершимся штанам, кто надевал чистую рубаху, припасенную для такого случая. Капитаны поглядывали на гюйсы, трепетавшие под сильным устойчивым северо-западным ветром, — все говорило за то, что и завтра погода не переменится.

Со второй палубы «Св. Павла» донеслась тихая песня. Сначала ее пели в два голоса. Сарандинаки узнал кузнецов из Вятки, вернувшихся с Захаром к самому штурму. Он хотел было позвать их и расспросить о плавании в Неаполь, но тут к поющим присоединились еще голоса, и песня набрала силу. Прерывать ее было жаль, и Сарандинаки задумался о своей жизни, которая, как эта песня, то затаиваясь, то расплескиваясь во всю свою мощь, вела его по морям неизвестно в какую последнюю гавань. Он не любил долгих приготовлений к бою, да их и не было на его памяти. Морской бой внезапен, готовиться к нему надо всю жизнь, а когда столкнешься с противником, тут не до приготовлений. Сегодняшнее ожидание боя было незнакомо, тягостно, вызывало совсем не героические мысли.

И вот он наступил, этот день, которого так долго ждали корфиоты, моряки и солдаты. Ждали его и союзники. Солдаты Али-паши надеялись на хорошую добычу, турки Кадыр-бея, уже смирившиеся с тем, что Ушак-паша грабежа не допустит, ждали конца затянувшейся осады, рассчитывая после взятия крепости сразу вернуться в Стамбул.

Ждал дня штурма и Спенсер Смит, английский резидент в Стамбуле, специально прибывший на бриге Ост-Индской компании. В успех штурма он не верил: если уж сам Нельсон почти семь месяцев не может взять Мальту, то что говорить о каком-то Ушакове — ему только против турок воевать, а здесь первоклассная крепость! Мысленно Спенсер уже составлял язвительный отчет о провале «авантюры Ушак-паши».

Ветер с утра 18 февраля 1799 года был с норда и норд-веста, средней силы, устойчивый, без шквалов. Пушка с флагмана возвестила начало штурма. На кораблях сыграли зорю и подняли сигнал приготовиться атаковать остров Видо, а батареям открыть беглый огонь и бомбардировать крепости Старую и Новую.

В восемь часов корабли стали занимать свои места по диспозиции и последовательно, проходя в виду крепостных батарей, бортовыми залпами сбивали французские пушки и расчеты. Ответные выстрелы ложились с недолетом, все маневры исполнялись строго по ордеру. Турецкие корабли держались во второй линии. Ушаков, зная неумелость турецких экипажей при постановке на шпринг и их медлительность в стрельбе, не стал искушать судьбу, но все равно не уберегся — несколько залпов попали не по французам…

К десяти часам утра все корабли стали на свои места и, оборотясь бортами против батарей, траншей и окопов осажденных, открыли сильный огонь, осыпая французов ядрами и картечами. Как ни выгодно были расположены батареи по отношению атакующих кораблей, через час-полтора почти все они были сбиты, а пехота, укрывавшаяся в окопах, принуждена была бежать с острова. Но мало кому удалось спастись от картечей.

Ушаков, убедившись, что только несколько батарей в глубине острова еще вели редкую пальбу, дал сигнал начать высаживать десанты, а всем кораблям — прикрыть высадку картечным огнем.

Северо-западный ветер относил клубы порохового дыма на остров, ослепляя французских артиллеристов, гром корабельных пушек и визг картечей внушали им ужас: это была их первая встреча с русскими моряками.

Гребные суда с десантом вышли из-за прикрывавших их кораблей и с отчаянной храбростью устремились в назначенные места, где корабельные пушки пробили им проходы в бонах. Пороховой дым, стлавшийся по воде, прикрыл высадку. Сбив оставшихся в живых солдат прикрытия, десантные отряды увлекли за собой немногие турецкие и албанские отряды и вскоре овладели островом. Из восьмисот ее защитников только немногим удалось спастись бегством на галерах в Старую крепость. Остальные были пленены или побиты артиллерией.

С одним из боевых отрядов пошли лейтенанты Балабин и Головачев, упросившие наконец Ушакова отпустить их для участия в деле. При них неотлучно находились братья Андрей и Василий Лаврины. Им Захар наказал смотреть за лейтенантами, для которых этот бой был первым. Отряд так стремительно ударил в штыки, что они и опомниться не успели, как оказались в центре острова у дома коменданта.

Из окна над дверью показался белый флаг. Балабин было кинулся к двери, но Василий Лаврин удержал его за полу и отодвинул за прикрытие.

— Не спешите, ваше благородие. Белый флаг еще не все. Пусть выйдут и оружие положат, а то, неровен час, вы к двери, а оттуда залп и атака. Бывало у меня такое. Обождем!

В это время дверь отворилась и из дома вышли несколько человек с поднятыми руками и без оружия.

— Вот теперь можно и нам идти. Смотрите, ваше благородие, никак, генерал!

Это действительно был комендант крепости со своим штабом.

Пока Балабин и Головачев расспрашивали их, подошли еще несколько отрядов. Тогда, поручив охрану пленных и штаба братьям Лавриным, лейтенанты повели десант к центру острова.

Неведомый летописец с одного из кораблей записал в шканечном журнале о конце штурма острова Видо:

«…Во 2 часу пополудни канонада с эскадр, атакующих остров, прекратилась и на острове и иа батареях подняты были флаги союзных держав. В исходе 2-го часа приведен на корабль «Св. Павел» взятый в плен французский генерал от инфантерии Пиверон, комендант острова, и с ним 6 человек армейских офицеров.

Из бывших на острове до 800 французов спаслись немногие, только бежавшие на гребных судах, в плен взято на соединенные эскадры от инфантерии генерал 1, комендант, штаб и обер-офицеров 21, урядников и рядовых 422, остальные были побиты и потоплены.

С нашей эскадры убитых и раненых 28, а на турецком фрегате убито 8, ранено 7; при сей атаке острова Видо взято в плен бомбардирское судно одно и полугалерка…

В 8 часу, отходя дальше от острова, оставя на оном пристойное количество гарнизону с обеих эскадр, стали на якоря.

В сие же время, когда производилось действие на острове Видо, войска наши, на батареях находящиеся, вспомоществующие всеми силами служителей корабля «Св. Троицы», фрегата «Сошествие», аката «Ирины», шебеки «Макария» и турецкого корабля Патрон-бея, соединясь с турками и албанцами… атаковали наружные укрепления крепостей с сухого пути и, штурмом произведя долговременно жестокий бой с неприятелем, взошли на Сальвадор и Монте-Абрам и из оных сильнейшим укреплением Сальвадором овладели. При том штурме на Сальвадоре и Монте-Абраме французов убито и ранено не малое количество, российских войск убито 19, ранено 55, турок убито 38, ранено 50, албанцев убито 23, ранено 42».

Так закончилось сражение за овладение сильнейшей крепостью восточного Средиземноморья. В руках генерала Шабо, правда, оставалась главная цитадель, но было ясно, что ее судьба с падением Видо предрешена.

На следующий день на «Св. Павел» к Ушакову явились парламентеры. Они просили остановить военные действия и договориться о порядке сдачи крепости.

Ушаков ответил парламентерам:

— Я всегда на приятные разговоры согласен, — и приказал поднять последний сигнал: «Прекратить и больше не стрелять!»

Формальности заняли еще три дня. 22 февраля гарнизон сложил оружие и на крепости Корфу были подняты русский и турецкий флаги. Правда, ни турок, ни солдат Али-паши Ушаков в город и в крепость не пустил. Этим он предотвратил кровопролитие и грабеж. Да и не заслужили войска Али-паши такой чести. Они отказались участвовать в атаке на остров Видо. Али-паша заявил в свое оправдание:

— Мы никогда не отважимся идти на приступ морской крепости, где приготовлены каленые ядра, да и драться мы умеем только на суше, а не на воде.

Не увенчались успехом и старания Метаксы и Векова привлечь корфиотов для помощи русским войскам в овладении Новой крепостью. Население Корфу не откликнулось на призыв Ушакова.

— Как можно с таким малым числом, да еще моряков, взять такую крепость? — сомневались старшины корфиотов.

Но русские войска смогли взять и эту крепость. Дело было сделано. Последний из Ионических островов — остров Корфу — и его мощные крепости покорились силе русского оружия и военному таланту российского флотоводца. В плен французов сдалось 2931 человек, во главе с генеральным комиссаром Французской республики и тремя генералами. Русские захватили 60-пушечный корабль «Леандр», фрегат «Вруне», несколько мелких судов.

Суворов, узнав о взятии Корфу, написал Ушакову из Северной Италии:

«Великий Петр наш жив! Что он, по разбитии в 1714 году шведского флота при Аландских островах, произнес, а именно: природа произвела Россию только одну: она соперницы не имеет, то и теперь мы видим. Ура! Русскому флоту!.. Я теперь говорю самому себе: зачем не был я при Корфу, хотя мичманом!»

В Корфу союзники взяли большие трофеи: 636 пушек, почти 5,5 тысяч ружей, огромное количество — буквально сотни тысяч — бомб, гранат, ядер, книпелей, более 3 тысяч пудов пороху.

Но Ушакову больше радости доставило наличие среди трофеев 2,5 тысяч четвертей пшеницы и другого провианта: его морские служители хоть на некоторое время получат приличную еду.

Все следующие дни были заполнены хлопотами с отправкой пленных в Тулон и Анкону, а солдат Али-паши — на балканский берег. Много неприятностей доставили они Ушакову, а еще больше жителям острова. Адмирал подчас думал, а нужны ли ему вообще они были? В штурме, кроме нескольких сотен албанцев, они участвовать отказались, постоянно требовали надзора, чтобы не допустить грабежей, и в дополнение ко всем неприятностям их Али-паша потребовал такую долю военных трофеев, какую не имела вся русская эскадра.

Но, худо ли, бедно ли, и с этой заботой Ушаков справился. Правда, потом, вплоть до окончания кампании, ему пришлось отписываться на все новые и новые жалобы Али-паши.

Прошло несколько недель. По образу самоуправления, установленного Ушаковым на других островах, были организованы органы власти и на Корфу. Здесь же должен был находиться и Сенат Республики семи островов.

В отличие от ранее действовавшей конституции, согласно которой власть принадлежала только первому, то есть дворянскому сословию, конституция Ушакова допускала участие в управлении всех трех сословий. Правда, она тоже предусматривала ограничения: довольно высокий имущественный ценз, к выборам допускались только коренные жители, другие требования. Но это была конституция, которая должна была предотвратить раздоры между сословиями и установить мир.

Так думал Ушаков, но не хотела этого аристократия, дворяне. До времени они не открывали своих намерений. Они ждали, когда русский флот уйдет из Корфу, и тогда уже готовились похоронить ушаковскую затею с равенством сословий и все вернуть на круги своя.

Но это планировалось «на потом», а сейчас развернулась деятельная подготовка к выборам Сената и его главы.

Когда улеглись тревоги, связанные со штурмом, когда и пленные и солдаты Али-паши покинули остров, горожане Корфу и жители деревень острова 27 марта устроили чествование победителей и бал. Ушакову пришлось потратить много усилий, чтобы не вызвать обвинение со стороны своих союзников в пренебрежительном к ним отношении.

Как и на других островах в подобных случаях, с наступлением ночи весь город был иллюминирован.

В том же шканечном журнале безвестный летописец написал:

«Во всю ночь происходило бросание ракет и всякого рода веселости, сходные нравам и обычаям оных жителей, и во многих местах сделаны были пирамиды иллюминированные».

Дело, порученное Ушакову, было сделано. «Корабли надежды», как назвали русскую эскадру жители Ионических островов, избавили их от французского ига, предоставили им независимость. От самих островитян теперь зависело, как они воспользуются обретенной свободой, сумеют ли ее сохранить.

Овладение Корфу в относительно короткий срок, в то время как значительно более слабый гарнизон Мальты вот уже много месяцев успешно отбивал все попытки англичан заставить его капитулировать, вызвало в Европе восторженные отклики. Успехи русского оружия называли невиданными, имя Ушакова не сходило со страниц газет всех европейских столиц.

Павел I прислал Ушакову бриллиантовые знаки к ордену Александра Невского и патент полного адмирала, султан Селим III в знак особого благоволения наградил Ушакова золотой табакеркой с алмазами и тысячей червонцев.

Но уже 29 марта новые заботы занимали адмирала. Из Палермо с просьбой о помощи прибыл министр неаполитанского короля. От имени короля обеих Сицилий он просил Ушакова назначить отряд кораблей с десантом и послать его к берегам Бриндичей и Манфредонии «для предохранения оных мест от неприятелей».

Подтвердились наблюдения и выводы, сделанные Захаром в Неаполе. При первом же столкновении с французскими войсками неаполитанская армия разбежалась. Первым бежал король Фердинанд.

Он бросил своих подданных на произвол судьбы и на корабле Нельсона бежал в Палермо, ожидая, когда русские отвоюют ему королевство от французов, как они это сделали с Ионическими островами.

Ушаков назначил для охраны королевских владений фрегаты «Св. Михаил», «Счастливый» и два турецких корвета. 3 апреля они отправились в. путь.

Вскоре и вся соединенная эскадра отправилась в Адриатику. Провожать русские корабли собрались чуть ли не все жители города Корфу. Когда раздались залпы прощального салюта и, одевшись парусами, корабли надежды тронулись в новый поход, притихшие люди задумались о будущем, о своей дальнейшей судьбе. Одни с благодарностью и грустью думали об ушедших, считая, что теперь наступит время справедливости, — таких было большинство. Другие — таких было не очень много — в душе радовались уходу русских, потому что надеялись вернуть себе привилегии единственного властвующего сословия.

Корабли, постепенно уменьшаясь, растаяли в морской дали. Люди молча расходились по своим делам. Наступил новый этап их истории, каким он будет?

Замыкающим кильватерной колонны русской эскадры шел корабль главнокомандующего союзным флотом «Св. Павел». На мачтах трепетали флаги расцвечивания, складываясь в сигнал прощального приветствия корфиотам. Ушаков стоял на шканцах и наблюдал в подзорную трубу, как уходили за горизонт сначала пристань с толпившимися жителями острова, затем сам остров и, наконец, верхушка башни Старой крепости. Он тоже думал о дальнейшей судьбе корфиотов: останется хоть что-либо из его попыток внести мир в отношения сословий созданной им Республики семи островов? Не зря ли были все его старания? Не впустую ли была пролита кровь русских людей в этом далеком от родины краю?

Рядом стоял Захар, держа в руках папку своего доклада о неаполитанских делах.

Его мысли тоже были на Корфу, вместе с Акопом. Их расставание было по-мужски сдержанно, но чувствовалось, какого труда эта сдержанность им стоила. Бригантина должна была после ремонта догнать эскадру в Палермо, с нею придет и Акоп…

Размышления Захара прервал Ушаков. Опустив подзорную трубу, Ушаков медленно ее сложил и устало сказал:

— Что ж, пойдем, Захар Федорович, думать, как нам теперь спасать королевство Неаполитанское. Ведь Россия всегда помогает тем, кто в беде.