ИЛЬЯ ВОРОНЦОВ
Папок в сейфе не было. Очень хотелось протереть глаза, тупо глядя в пустое нутро древнего, еще советских времен, сейфа. Перед поездкой к отцу я собственноручно их запер. Может, Рита прибрала? Да нет, она раньше меня ушла…
Как есть, чертовщина! Сейф не был взломан, значит, у кого-то есть ключ. Всё страньше и страньше, как говорила одна не очень трезвая девочка… Ну кому могли понадобиться папки со старыми делами?
Надо будет завтра, с утра, сказать Рите провести ревизию: может, еще что пропало?
Я упал в кресло, не снимая пальто, и закурил. Образовывался загадочный водоворот, в который меня затягивало всё глубже. А началось-то с того запроса про Алекса Мерфи! Нюхом чую: смерть Кремлева тоже укладывается в схему… Мерфи, если разобраться, отлично подходит к той коллекции диковин, что собрал дядя Костя:.
ДЕЛО № 100.
Алекс Мерфи. Днем — преподаватель английской поэзии, ночью — боец в подпольном тотализаторе. Отличительная черта: может силой мысли сбрасывать с пьедесталов чугунные статуи…
Чем не феномен? И ведь не зря же дядя Костя просил разобраться с этим Алексом! Кремлев уже тогда подозревал, что он — наш клиент! Я вскочил. Ну конечно! Он, наверное, как только узнал про статую, тут же завел дело на Мерфи! Дело… Такая синяя тонкая папочка. С ней Кремлев приходил в мой старый кабинет…
Я бросился через коридор, рванул ручку. Не был здесь с тех пор, как услышал о несчастье, случившемся с дядей Костей. Вот она! Синяя папка!
Нет, спать сейчас нельзя… Сон нынче — враг номер один! Пока я буду репу мять, чего доброго, еще кого-нибудь убьют, или похитят… Кому понадобились документы из моего — то есть, бывшего Кремлевского, сейфа? Происки Кузнецова? Теперь везде, за каждым кустом, будет мерещиться его сытая харя…
Кивнув дежурному, сел в машину.
— Поехали к Максу. Тому хакеру…
— Романыч, ночь ведь на дворе. Люди спят. Тебе бы тоже не мешало…
— Пока мы с тобой мясо по-казацки жрали, из сейфа документы пропали.
Михалыч присвистнул, вытянув губы трубочкой. Пропажа документов с Лубянки — это же… Даже думать не хочется, что это такое.
— Может этот, толстомордый… утром приходил?
— Да думал уже. С другой стороны — зачем козе баян?
— Разберемся.
Я позавидовал железобетонному спокойствию Михалыча. Возможно, проистекало оно из того, что мой бывший старшина не видел всей картины целиком… Я её тоже не видел, и это меня изрядно бесило. А вот он — спокоен, как танк.
— Ладно, вряд ли парень спит. Насколько я помню, их брат всегда по ночам промышляет… — Михалыч завел двигатель.
— Подбрось, и до утра свободен. Тебе точно нужно отдохнуть.
Я-то молодой, здоровый, несколько суток без сна — раз плюнуть. Но Михалычу-то за пятьдесят…
* * *
— А я знал, что вы меня пасете.
Макс был взъерошен еще больше, чем в прошлый раз, в растянутом свитере, из которого торчала тощая шея и острые ключицы. Счастливый семьянин. На вид — и не скажешь, а вот поди ж ты…
— Извини, я хотел как лучше.
— Да я и не обиделся. Так даже спокойней. Я на работе пока сказал, что вирус подхватил. Начальник заразы как огня боится, пунктик у него. Только и знает, что руки антисептиком протирать. Он велел не показываться, пока не вылечусь… Так что неделя у нас есть.
— Надеюсь, столько не понадобится.
Я устало опустился на продавленную тахту, накрытую колючим одеялом. Подумал, что если прислонюсь к стене — мгновенно усну.
— Кофе будете? Растворяшка с сухими сливками.
— Супер!
Я достал фотографии. Они были распечатаны на принтере, на офисной бумаге. Крупное зерно. Плохой цвет. К тому же, сильно помялись. Когда Макс вернулся с двумя дымящимися кружками, я показал ему снимки.
— Сможешь найти?
— Даже не знаю…
Он повертел картинки без особого интереса и отложил. Отхлебнул кофе. Я тоже сделал глоток. Сойдет. Не такой уж я и привередливый.
— Если б какие-то зацепки… Имя, место работы, адрес? Что угодно… Программа распознавания лиц — штука дорогая, не для нас, трудовых хакеров. Вот у корпораций… Или правительственных спецслужб…
Спину продрало холодом. Спецслужбы! Как я раньше не подумал? Кто еще обладает такими мощностями? От кофе и новых догадок я взбодрился настолько, что снова начал соображать.
Михалыч правильно сказал: нужен мотив. Кому выгодна смерть Кремлева? Кузнецову? Метил на его место? Отец сказал, что он — пешка. У кого? Кто может управлять такой сильной фигурой, как генерал-полковник?
— Слушай, Макс… Я тебе сейчас разглашу государственную тайну, так что сам понимаешь… — парнишка только кивнул, молча. — У наших в информационном есть такая программа. Она и выдала эти снимки.
Он снова задумчиво кивнул.
— Почему-то меня это не удивляет. Ходили слухи, что им счастье привалило — кто-то новую прогу слил.
— То есть, сами они такую не могли сработать?
— Мозгов не хватит. Да и ни у кого не хватит, если по отдельности… Не много найдется организаций, способных на создание программного обеспечения такой сложности. Тут ведь надо не только опознать конкретного человека, но и уметь собирать данные с огромного количества уличных видеокамер и других источников. Мало того, обрабатывать эти изображения одновременно…
Я терпеливо ждал, пока парень соберется с мыслями.
— Найти так называемые «уязвимости нулевого дня» в чужом программном коде могут не многие. Прежде всего те, что сами занимаются софтом — у них имеются соответствующие знания. Ну и пираты… Те, кто зарабатывает на жизнь такими вот задачами.
— Подробнее, пожалуйста.
— Про пиратов? В основном, это те же хакеры, но объединенные общими целями. Например: им нужно вскрыть базу электронных счетов N-ского банка. Собирают команду — у каждого свои фишки, наработанные системные схемы… Разрабатывают общую стратегию и фигачат сразу по всем направлениям.
Я помотал головой. Бороться с апатией было невыносимо трудно. Встав, открыл форточку и закурил.
Темна вода во облацех… С чего отец решил, что я смогу распутать этот клубок? С другой стороны, остальным-то — вообще наплевать. Да и мне жить с оглядкой неохота. Рано или поздно — достанут ведь…
— Макс! Ты спать не собираешься?
— Да нет. Кофе же…
Везет. А мне вот уже не помогает. Сходив в прихожую, я шлепнул на стол синюю папку с делом Мерфи и те несколько уцелевших, что возил к отцу.
— Надеюсь, подписку о неразглашении с тебя брать не надо?
— А кому я расскажу? — парень хмуро открыл верхнюю папку.
— Первым делом — найди вот этого. — я постучал по фотографии Рашида.
— Есть одна идея… Но вам она может не понравиться.
— Говори.
— Я могу залезть к вам в Управление. Найти ту программу… И посмотреть, откуда взяли фото.
— То есть, ты предлагаешь взломать ФСБ?
— Говорил же: я хороший хакер. Никто не узнает…
— Тебя же поймали на крючок!
— Это было давно. Я был тогда еще дурак, свои же и подставили.
— А сейчас?
— А сейчас нет никаких «своих». Что знают двое — знает и свинья, поэтому я один. А вы меня не выдадите.
— С чего ты взял?
— А что, не так? Сами мне секретные дела подсунули.
— Ладно. Убедил… Найди мне этих троих. А я…
Несмотря на возбуждение, я всё время зевал.
— А вы спать ложитесь. Знаете, когнитивные функции головного мозга напрямую зависят от серотонина, выделяемого…
— Ладно, ладно, умник. Согласен.
Не раздеваясь, я вытянулся на тахте. Ноги не поместились, и неудобно свисали с края, но мне было уже всё равно.
АЛЕКС МЕРФИ
…Испытание оказалось гораздо страшнее, чем я подозревал: тонкий канат над ямой с горящей нефтью. Задыхаясь, ползу, как муравей, над огненной пропастью. Одежда и волосы дымятся, спина превратилась в сплошной ожог… Даже не подозревал в себе такую волю к жизни.
В следующий раз — еще веселее: отвесная стена. Без страховки, босиком… Задрав голову и не увидев в темноте, где она кончается, я осознал: до верха не доберусь. Представил, как это будет: пальцы устанут, я сорвусь и полечу вниз… Снова затошнило, слюна стала горькой. Я уткнулся лбом в камни, и застыл, пережидая приступ.
В спину уперся ствол автомата. Я не шевелился. Удар… Еще один… Черт. Придется лезть, а иначе они забьют меня прямо здесь.
Стена была гладкая, с крошечными трещинками, в них едва можно было просунуть кончики пальцев. Один раз из-под руки вывернулся камень, на который я только что перенес вес. Падение удалось затормозить, ободрав до костей пальцы и колени и сорвав два ногтя… Горячий ветер сыпал песком в глаза, отрывая тело от зыбкой, ненадежной опоры. Но я, сцепив зубы и стараясь дышать как можно ровнее, сантиметр за сантиметром полз вверх, почти вслепую, ощупывая трещины потерявшими чувствительность пальцами…
Сам не понял, как добрался до верха. Лежа на плоской крыше и глядя в черное, без единой звезды небо, я плакал. Бесконечное одиночество и безысходность овладели моей душой. Какой смысл бороться? Однажды я не справлюсь: сорвусь, утону, сгорю… Однажды моей удачи не хватит.
На этой крыше — крошечном пятачке два на два метра, рядом с выбеленными солнцем костями другого несчастного, я понял, что уже не выберусь. Баста, это мое последнее приключение.
Подобравшись к краю, я заглянул вниз. Ничего не видно… Налетел горячий ветер, высушивая слезы и пот, кожу стянуло. Сразу заболели все царапины и ссадины, нестерпимо заныли кончики пальцев с сорванными ногтями… Если б я видел землю, я бы прыгнул. Во всяком случае, надеюсь… Но казалось, что эта голодная пустота не имеет дна, что я буду падать целую вечность, что мучительный полет не прекратится никогда…
В камеру я вернулся опустошенный, отказался от завтрака, лег и отвернулся к стене, чтобы не видеть сочувствующего лица Кидальчика.
* * *
На следующий день, незадолго до захода солнца, я мрачно сидел на циновке, ожидая ночи.
Старик присел рядом, чего давно уже не делал, и протянул мне… волчок. Он удобно лег в ладонь. Дерево потемнело, острие скруглилось от бесконечного вращения. На каждой из четырех граней были выжжены буквы…
— Моего деда звали Шолем Кацман. Он жил в бедном районе Витебска, раньше такие называли гетто… Этот дрейдл передается в нашей семье по наследству, он был моей первой игрушкой. — старик взял волчок и привычным движением пустил его на пол. Тот бешено завертелся. — На его гранях — буквы. «Нун», «Гимель», «Хей» и «Шин». Нес гадоль хайя шам… Это значит: Чудо великое было там… — волчок всё крутился. — Дети из бедных еврейских кварталов, получая на Хануку свой первый дрейдл, приобщались Нотарикона и Гематрии. То есть, науки букв и чисел…
— Зачем вы всё это мне говорите? — в первую очередь, я не понимал, откуда он берет эти игрушки. Сначала — дайсы, теперь этот загадочный дрейдл…
— А еще его использовали для одной простой игры. — продолжил Кидальчик, как будто не услышав моего вопроса. — Эти же самые буквы в немецкой транскрипции означают: Nichts, Gans, Halb, Stell. Ничего, Всё, Половина, и Ставь.
— Зачем это всё? — повторил я настойчиво.
Он, вздохнув, достал из кармана кубики, теперь три штуки, и покатал их на ладони.
— Скажите число. Любое.
— Два.
Он только улыбнулся. Раскрыл ладонь, каждый дайс показывал двойку.
— Это легко. Давайте что-то еще.
— Пятнадцать…
Он снова открыл ладонь: 6+5+4.
— А знаете, что интересно? Пятнадцать — гематрия слова «предатель», богед.
— Бред какой-то.
Я снова вспотел.
— Меня зовут Александр Кацман. Я — математик, дорогой друг, и не верю в совпадения… Только цифры. Число — есть сущность вещей. Пространственные и временные отношения зависят от численных соотношений. Всякий предмет имеет свой прообраз в духовном мире — зародыш, из которого он развился. Так как сущность вещей — число, то тождество численного значения предметов доказывает тождество их сущностей…
Я сидел, тупо уставившись на кубики, которые Кидальчик снова катал по ладони. Они то образовывали различные комбинации цифр, то показывали одно и то же… Затем он сжал кулак, а когда разжал, это снова был дрейдл. Я непроизвольно вздрогнул. Он насильно всучил волчок мне.
— В стране Израиля вместо буквы «Шин» пишут букву «Пей». Тогда получается «Нес гадоль хайя по»: «Чудо великое было здесь».
Он сжал мои пальцы своими поверх лежащего в ладони дрейдла, и поднялся. Через минуту за мной пришли…