Пока ждали ночи, еще под землей, я пытался вспомнить, каким образом оказался в погребе, но так и не смог. Воронцов признался, что его последняя мысль была: «ну… всё».

Уцелел ли кто-то кроме нас, оставалось только гадать. Я чуть не сошел с ума от неизвестности, но он был прав: не стоит заявлять о себе раньше времени.

Выступив против Траска, мы залезли в берлогу к спящему медведю, не взяв с собой ружья. Опрометчивость, граничащая с глупостью. Но винить некого, кроме самих себя.

«Наступил на те же грабли» — так говорят о людях, неспособных учиться на собственных ошибках. Я же знал, что стихийные вмешательства в причинно-следственные связи будут иметь фатальные последствия! Но обманывал себя. Успокаивал тем, что это — не моя идея, а значит «они», — Рашид и Александр Наумович, — знают, что делают.

Я им не возразил, а как ребенок, которому разрешили шалить, с головой окунулся в проказы. Забыв, что сыр, как правило, предназначен для того, чтобы поймать мышь…

— Идиоты мы были, когда сунулись к Траску. Самонадеянные глупцы.

Я старался говорить как можно тише, голос то и дело срывался. Колотила дрожь — пока копали, успел взмокнуть, и теперь, сидя на холодной земле, быстро замерзал.

— Вы что же, думаете, это он? Как?

— Не знаю. Например, послал беспилотник…

— Глупости. Никто не позволит чужому беспилотнику летать над городом. — голос Воронцова походил на сдавленное кваканье.

— А почему — чужому? У Траска достаточно денег чтобы купить любого, даже на самом высоком уровне…

— Я, конечно, не могу утверждать, что в наших вооруженных силах служат сплошь неподкупные и благородные, но, по-моему, это перебор.

— Помните, что Макс говорил? Про «уязвимость нулевого дня»…

Воронцов надолго замолчал. Потом сказал:

— А если он доберется до ядерного оружия?

— Скорее всего, уже добрался…

Об этом диалоге я вспомнил, как только оказался на поверхности, под открытым небом. Никак не мог отделаться от мысли, что за нами следят…

* * *

Решили пробираться в Москву, к Максу. Возможно, он уже знает, кто из наших остался жив, и вообще… Если сам уцелел. Но проверить надо. На электричке в город нельзя — кто-нибудь обязательно запомнит парочку перемазанных землей бомжей… Да и денег нет.

И тогда Воронцов совершил первое в жизни правонарушение, по его же словам: угнал чужую тачку.

На трассу старались не выезжать.

* * *

— Он искал именно вас. — Воронцов резко выкрутил руль в попытке объехать огромную промоину.

— С чего вы взяли?

— Остальных он убил.

— Кидальчика не убил. Рашида не убил… Наверняка есть и еще чудесники…

— Не знаю. Не было времени проверить. Да это и не важно. Сейчас, по крайней мере…

— Откуда вы знаете, что важно, а что — нет? — я снова начинал злиться. — Когда мы вчера катались по городу, за нами следили. Вы об этом знали, но, сбросив хвост, успокоились. А нас выследили! Взрыв дома — это из-за них!

— Алекс…

— А что, не так? Почему вы их не остановили? Почему подпустили так близко?

— Алекс… Нас не выследили. Поверьте.

— Нельзя быть ни в чем уверенным! Я знаю, я прячусь всю жизнь!

— Алекс… тех, кто за нами следили — их больше нет.

Я сглотнул. Внезапно стало жарко.

— Вы их что… Убили?

— Не мы. Но… Подозреваю, кто. Тот же почерк, если можно так выразиться.

— Объяснитесь.

Я уже предчувствовал, что он скажет.

— Через пару дней после того, как вы сбежали, мы с Михалычем обнаружили хвост. Приняли меры. Когда подъехала опергруппа, оказалось, что в машине — трупы. Убиты выстрелами в затылок. Так же, как и те, что следили за нами вчера… И я думаю, что это сделал Рашид.

— Чего?

— Послушайте, у меня было время обдумать эту версию: из сейфа в кабинете Кремлева пропали документы. Досье на таких, как вы. Когда мы встретились, Рашид сразу признался, что это он их прибрал… Вообразите: слепой человек спокойно вошел в Управление, отыскал кабинет начальника, вскрыл сейф… Даже камеры его не зафиксировали!
 Те, кто за нами следили, убиты из пистолета с глушителем, выстрелами в затылок. Они ничего не подозревали! Ехали себе по дороге, а кто-то — может, на светофоре, или еще где, подсел к ним в салон, выстрелил — дважды, и вышел… Это вполне мог быть он. Или девочка…

Я тоже подумал об Ассоль. Но…

— Она была со мной. Помните? Мы оба были в плену, её просто не было в городе!

— Вчера она сделала нам ручкой в торговом центре, и испарилась. Куда?

Я промолчал. Я видел, как она убивает. Это вполне могла быть она…

— Убить человека. Вот вы, Илья, могли бы без лишних размышлений убить кого-то, кто вам мешает?

— По обстоятельствам. А вы?

— Вы не поверите… Но я, наверное, не смогу. Мы же не на войне, правда? Мы же, черт побери, не убийцы!

— Но вы допускаете мысль, что это может быть Ассоль.

— Если б вы видели то, что видел я…

— Я видел.

— И как вы к этому относитесь?

Воронцов ворочал рулем, не отрывая взгляда от извилистой, глубокой колеи.

— Трудно сказать. Не покривлю душой, если признаюсь, что она меня восхищает.

— А меня — пугает. Знаю, что звучит глупо… Но что мы, в конце концов, за мужики, если девчонке приходится делать нашу работу?

— Её этому учили с детства. Она — прирожденный воин. А вы только что признались, что не смогли бы убить, глядя в глаза.

— Вы правы. Я слюнтяй. А она очень сильная.

— И поэтому вы её отталкиваете?

Я промолчал.

В город въехали через какие-то склады, затем долго петляли по узким улочкам окраины. Наконец добрались до спальных районов; свет почти нигде не горел. Воронцов заглушил двигатель.

— Всё. Приехали. Дальше пешком. И кстати: вы — не слюнтяй.

Найдя какую-то тряпку на заднем сиденье, он стал вытирать отпечатки пальцев.

Выбравшись из теплой машины, я тут же замерз. Снег валил стеной. Подняв голову, я смотрел, как стремительно несутся к земле большие, влажные хлопья. По краям дороги, покрытой ледяной грязной кашей, намело изрядные сугробы.

Мы побрели, увязая по колено, цепляясь друг за друга, поскальзываясь и время от времени падая. Поднимались, и шли дальше. Была глубокая ночь, снег глушил все звуки, и только фонари терпеливо поливали улицы желтым светом.

— Охренеть! — тощий парень, открывший нам дверь, выпучил глаза.

— И тебе того же… — пробурчал Воронцов, проходя мимо него в квартиру. — Всё в порядке? — уточнил он, осторожно, сбоку, выглядывая по очереди во все окна.

— В каком, на хрен, порядке! Я думал, вы окочурились!

— Сюрприз, значит… Прошу знакомиться: Алекс, это Макс. Макс, это Алекс… — и Воронцов скрылся за узкой дверью. Сразу послышался шум воды.

А я так и стоял в тесной прихожей, на коврике, покрытом комьями грязного снега. Всегда чувствовал себя неуверенно с незнакомцами. Макс, по-моему, тоже. Неопределенно махнув вглубь квартиры, он подтянул широкие спальные штаны и спросил:

— Голодный небось?

— Как волк.

— Я пельменей сварил, надо только разогреть.

— Ты нас ждал?

Я удивленно смотрел на парня. Тоже чудесник с талантом предвидения?

— Очень просто: старика с девчонкой в больницу увезли, это в новостях было. Про остальных — ни слова. Вывод: или накрылись все, медным тазиком, или… Я решил надеяться на лучшее.

— Спасибо.

— За что?

— Не знаю… — я пожал плечами. — Приятно думать, что хоть кто-то надеется на лучшее.

Присев на табурет, я спрятал ноги под стол. Основные комки земли и грязи осыпались, пока мы шли, но всё равно чувствовал я себя, как разлагающийся труп.

Макс хлопотал. Поставил чайник — пузатый, в красный горох. В микроволновку — стеклянную миску с пельменями… Через пару минут они запахли, и живот скрутило судорогой. Чайник засвистел, Макс плеснул кипятку в большую глиняную кружку, кинул пакетик с заваркой, пододвинул мне.

В ванной продолжала шуметь вода.

— Что известно про взрыв? — обхватив кружку, я грел онемевшие пальцы. От чая поднимался земляничный пар.

— Как обычно: утечка газа. У нас всегда так говорят. Но я тут нарыл… — заметив, что вода в кружке мелко подрагивает, я убрал руки под стол. — На полигоне за городом произошел несанкционированный запуск ракеты. Подробностей пока нет, вояки сами ничего не понимают. Впервые у них такая фигня…

— А ты что думаешь?

— Хакнули их. — я посмотрел на него, как на умалишенного. Макс подвинул табуретку и присел рядом. От чайного пара у него тут же запотели очки. — Сейчас всё, начиная от светофоров и заканчивая космическими спутниками, управляется компьютерами, так? — я кивнул, уже понимая, к чему он клонит. — Если этот хакер смог залезть в комп автомобиля, кто мешал ему же взять на себя управление ракетной системой?

Я молча моргал, чувствуя, как лицо, начиная со щек, немеет и становится чужим…

Третья мировая — как минимум. Мы ведь всё время боимся, что у кого-нибудь сдадут нервы, и он нажмет «красную кнопку». Но если то же самое можно сделать удаленно… Если любой пацан, выучивший несколько трюков, сможет… Нет. Это бы давно произошло…

— Эй, что с тобой?

Я тряхнул головой.

— Ничего. Слушай… Это он, да? Траск?

Макс пожал хилыми плечами.

— Или кто-то для него. Я тут много читал… Он еще в детстве проявлял, так сказать, «задатки». Вырос в приемной семье, довольно приличной — судя по всему. Родная мать его, алкоголичка, умерла, когда мальчишке лет восемь было. Несчастный случай: принимала ванну и уронила фен в воду… Приемные родители его любили, отдали в элитную школу, затем в колледж… А он их кинул. Как только стал совершеннолетним, подал в суд, обвинив в «нарушении норм приличий» — уж не знаю, что это значит. Отсудил кучу денег. Я его одноклассников нашел: говорят, та еще сволочь, этот Джон Траск… Занимался вымогательством и шантажом. Его все ненавидят.

— Как ты это узнал?

— Случайно, можно сказать. Читал про скандал с Каталиадисом… Не слышал? Это один грек, входил в сотню «Форбс». Мужик разорился за считанные дни, просто пошел по миру. Как говорят эксперты — неблагоприятное стечение обстоятельств. Там — забастовка, здесь — авария, какие-то террористы на заводах, беженцы…

— И при чем здесь этот тип?

— А при том: Траск делал предложение его дочери, а она ему отказала. Через месяц папочка разорился. Деметра Каталиадис пошла учительницей, в среднюю школу в Афинах…

— Но мы с ним даже не знакомы! Я не знаю, при чем здесь…

— Мне немного рассказали о том, кто вы есть. А мужика этого, Рашида, я сам видел. Есть версия. — он посмотрел на меня поверх очков.

— Говори…

— У Траска есть свой чудесник. А вас он устраняет, как конкурентов.

Я отхлебнул чаю. Версия Макса кажется разумной. Если у Траска — ручной чудесник, который «щелкает» для него, значит… остальные могут мешать. Возможно, его человек слабее. Или совокупные действия нескольких чудесников — например, наши с Кидальчиком, — смогли «перебить» его удачу…

— Черт!

— Что?

— Если б я не стал ему мешать, он бы о нас вообще не узнал! Господи, как я на себя злюсь! — я обхватил голову руками и закрыл глаза.

— И за что? — Воронцов вошел розовый, добродушный, обмотанный поперек могучего туловища полотенцем в цветочек. — У тебя одёжа есть? — обратился он к Максу. — А то нашими шмотками и бомжи побрезгуют.

— Поройтесь в шкафу, там что-то от старых хозяев осталось. А мое на вас не налезет.

— Добре. А чем это пахнет?

Я тоже пошел мыться. Есть больше не хотелось… Встав на дно облупленной, шершавой, как наждак, ванны, и подставив спину под струю горячей воды, закрыл глаза. Пару часов назад я сказал Воронцову, что не смогу убить. Я врал? Ведь приходилось же — на войне, например… А если брать в расчет всех, кто умер из-за моей хромой удачи…

Вода неожиданно окрасилась розовым. Я чуть не подскочил от дурного предчувствия, но тут же рассмеялся. Ссадины и порезы, уже было подсохшие, размокли от горячей воды и стали кровить…

Нет никакого Божьего Провидения. Только я. Один.

Подростком я мечтал о мировом могуществе. Когда вырос, стало неинтересно: слишком хлопотно. Время от времени я, конечно, вспоминал об этом. О том, что, наверное, смог бы…

Но когда попал в Вегас, сел играть и наконец понял, что за всё придется платить…