АЛЕКС МЕРФИ, МОСКВА

Воронцов сел рядом, я молча подвинул ему кружку, из которой еще не пил. Он отхлебнул, вытер пену и только потом повернулся ко мне. Выглядел неплохо: где-то раздобыл приличную одежду, умылся, синяки почти зажили…

— Я знал, что ты туда пойдешь. — сказал он вместо приветствия.

— Хотел попрощаться.

— Понимаю. Ну… И что дальше?

— Траск.

— Вот так просто?

Я сфокусировал взгляд на Воронцове.

— Просто? Ты, блин, считаешь, что это просто?

— Не горячись. Я, может, не так выразился…

— Ну так выражайся яснее! — ухватить кружку удалось не с первого раза.

— Ты что, пьян?

— Угадай.

Я кивнул на батарею бутылок, кружек, рюмок, разодранный пакет с сушеной воблой, забитую окурками пепельницу… От всего этого, особенно от запаха рыбы, сильно мутило. Но остановиться я уже не мог.

Здесь, в отвратительной, засиженной мухами забегаловке, были люди. Такие же отбросы общества, как и я. Они не смотрели с отвращением на испачканные сажей и кровью, распухшие лица, не обращали внимания на драную одежду и сбитые, не по размеру, башмаки… Здесь все были такие. Тихо сидели за столиками, негромко переговаривались, выпивали… Мы, одинокие каждый по-своему, вместе были обществом.

Когда я попытался донести до Воронцова эту глубокую, полную скрытого смысла идею, он самым невежливым образом раздвоился. Тогда я обиделся, и закрыл глаза, чтобы больше на него не смотреть.

— Тебе надо поспать. — сказал он.

Самолет оставил в моей душе черную, полную обломков и человеческих останков, брешь.

Конечной точкой его падения стал госпиталь: огромный «Боинг» просто раздавил бетонные коробки зданий, сравняв их с землей.

— Ты ел что-нибудь? — не отставал Воронцов.

К горлу подкатила жгуче-горькая рвота.

— Не говори больше о еде. Никогда. Отныне я буду только пить.

— Ты серьезно?

— Более чем. Алкоголь поддержит когнитивные функции на должном уровне, пока… Пока они будут мне нужны. — я начал крениться.

— Послушай… — он поймал меня за шиворот. — Я знаю, что ты задумал. Считаешь, это выход?

— Смотря для кого…

— Для тебя! Думаешь, отомстив, ты заглушишь боль?

— Нет. Но кто-то же должен. — я посмотрел в глаза Воронцову. — Ты этого не видел. Если б видел, то понял бы…

— Я видел.

— Что?

— Я видел! Я там тоже был… Согласен, это нельзя так оставить, но… Как же правосудие? Мы же не на диком западе, в конце концов. Суд Линча…

— Ему это не помешало. «Глупые людишки почивают в теплых постельках, чем не отличная шутка сбросить им на головы самолет?» Траск — псих. Опасный псих… Представляешь, что еще он может натворить?

Воронцов вдруг схватил кружку, дергая кадыком, осушил, и с грохотом поставил на стол. Затем вперил в меня злющие глаза.

— А знаешь, ты прав! Давай напьемся! — воздев руку над головой, он заревел: — Официант! Пиво два раза и бутылку водки! — и вновь повернулся ко мне: — Только учти: я тебя не отпущу.

Я усмехнулся.

— Знаешь, я ведь могу и обойтись… Без монаршего соизволения.

— Я пойду с тобой.

— Да ну? А как же дикий запад?

— Обиделся? Не обижайся… Я это не со зла. — он ощерился. Губа лопнула, и показалась капля крови.

— Я не обижаюсь. Надеюсь только, что ты поймешь.

— Обязательно! Но для этого я должен хорошенько напиться.

* * *

— Лёха…

— М-м-м?

— Ты не умеешь пить!

— Еще как умею! Просто… Не пробовал никогда. Раньше.

— Вот те на!

— Повода не было.

— Извини. Хорошая была девчонка… И старик смешной. Помянем?

— Не надо. Давай лучше пойдем и замочим этого ублюдка!

— Тише! Люди кругом…

Я огляделся, и, на всякий случай, продолжил шепотом:

— Хорошо… Давай пойдем, и замочим ублюдка.

— Давай. Только я не помню, где он живет.

— Я тоже не помню. Может, новости почитать? Или посмотреть…

— Где?

— А вот… Я телефон спер. Сейчас запущу…

— Украл? Ты в своем уме?

— А у нас есть выбор?

Воронцов смотрел на меня с новым удивлением. Ну конечно… Идея убить человека его не смущает. Ну… Почти. А вот чужой телефон — и я уже социально опасен. Преступник…

Зайдя в «Гугл», я задал поиск по слову «Траск». Ага…

… «Джон Траск, известный миллиардер, после нашумевшего скандала отбыл из Москвы. По слухам, он собирается посетить северную столицу…»

ИЛЬЯ ВОРОНЦОВ, МОСКВА.

Мы пялились в экран айфона, как два барана. То, что Траск может преспокойно уехать, ни на секунду не приходило нам в головы.

— Как же так? Илюха, что теперь делать?

Я пожал плечами. В голове билась одна мысль: «отступать некуда…»

— До Питера не так уж и далеко.

— О'кей… — Алекс с трудом поднялся. — Только выпьем… На дорожку. И с собой…

Дальше было вспышками: стоим, покачиваясь, у обочины, голосуем. Ни одному из нас, кажется, даже в голову не пришло: а в ту ли сторону мы ловим…

Следующая вспышка: останавливается огромная фура, мы с трудом, помогая друг другу, карабкаемся в кабину. Алекс что-то втолковывает шоферу по-английски… Тот, самое интересное, согласно кивает. Здоровый такой дядька, с золотым «гимнастом» на шее… Угостил нас чаем из термоса, таким крепким, что защипало язык.

* * *

…Проснулся от непривычной тишины. Пахнет горячей пластмассой, пылью и выхлопными газами. Перед глазами — паук. Огромная животина, таких в народе Мизгирями кличут…

Моргаю. Паук застыл в капле силикона, на ручке переключения передач. От сердца отлегло.

— Выметайтесь, ханурики. Приехали. — хриплый, сердитый бас.

— К-куда? — я ничего не понимал.

— Как куда? Питер заказывали?

Я протер глаза. Сквозь мутное лобовое стекло виднеется высокая стелла: «Санкт — Петербург»… Алекс потягивается, зевает и шипит сквозь зубы — спать было страшно неудобно.

…Выпрыгнув из теплой кабины в мокрый снег, я тут же начал дрожать. Алекс соскочил рядом, трясущимися синими руками достал сигарету. Закурил, глядя на стеллу. Двигатель фуры взревел, из-под огромных колес полетели комья грязи.

Выпуская дым в стылый утренний туман и шмыгая носами, мы топтались на обочине, тщетно пытаясь согреться и прийти в себя. Друг на друга не смотрели: морды небритые, глаза безумные. Перегар, рванина с чужого плеча… Как нас еще в машину взяли?

— Твоя работа? — я кивнул в сторону стеллы.

Алекс пожал плечами, надвинул капюшон и пошел к городу, то и дело проваливаясь в грязный снег.

— Что делать-то будем? — всю дорогу я проспал, времени составить план не нашлось.

— Найдем его. Ну, а дальше… По обстоятельствам.

— А ну, стой! По каким обстоятельствам? Хочешь при всем честном народе подвиг совершить? Так ведь не поймут!

…Были мы уже в пригороде. Вокруг — высотки. Люди от нас не то чтобы шарахались, но стороной обходили. Я в который раз мысленно обругал себя за идиотизм. Не надо было вчера пить! Не надо было слушать это Горе Луковое. Теперь стоим вот, как два тополя посредь дороги, и хрен знает, что делать дальше…

— Слушай, Лёх, ну нельзя же просто так, за здорово живешь, убить человека.

— Он не человек.

— Да кто, в самом деле, дал тебе право решать? И ты сам говорил, что не сможешь — вот так!

— Это было давно. Понятно? — он дернул щекой. — Нет больше никаких правил.

Он ссутулился, и побрел в сторону центра, тяжело переставляя ноги в хлюпающих башмаках.

Я догнал, пошел рядом. Какая-то мысль не давала покоя, но я всё не мог её ухватить. О чем, бишь, я думал? А!

— Лёх, подожди!

— Че?

— А как ты умудрился договориться с дальнобоем? Насколько я знаю, таких, как мы, они не подбирают.

— Была вероятность, что кто-нибудь согласится? Была. Ну, и приплатил немного…

— А деньги где взял?

— На заправке банкомат сломался. Начал купюрами плевать… Я и подобрал.

— Опять вероятность?

Он, не оглядываясь, пожал плечами.

— А… Еще деньги остались?

— Не-а. А зачем?

Жрать охота. Да и холодно. Приодеться бы…