Глава 1
— Моя дочь — гений, — говорит миссис Дурхам. — В двенадцать лет она получила первую премию за роль в школьном спектакле и затем стала актрисой. В четырнадцать лет, представляете, мистер Мансфельд, в четырнадцать!
Миссис Элизабет Дурхам шестьдесят один год, она мне сказала это сама. Она делает прическу, красится и одевается, как сорокалетняя женщина. Красные губы, крашеные черные волосы, чрезмерно пестрая блузка, обтягивающие брюки, босоножки.
Миссис Дурхам уже три раза делала себе подтяжку лица. Это она мне тоже сама сказала. Скоро подойдет время и для четвертой.
Доктор в Лондоне этой осенью вновь займется миссис Дурхам, и она будет в полном порядке, как новенькая. А до этого она намерена съездить на отдых на Эльбу. Всю дорогу на автомобиле!
Миссис Дурхам ездит на Эльбу каждый год. Это ее двенадцатая поездка.
Миссис Дурхам женщина одинокая. И, как все одинокие люди, она слишком много говорит. Она говорит начиная с того момента, как на окраине Флоренции остановила свой изящный «форд»: я поднял руку и попросил ее подвезти меня. Очень жарко. К счастью, «форд» с откидывающимся верхом. Я вижу сухую серую землю, сосны, маленькие дома, заброшенные здания и большое количество рабочих, которые, вооружившись отбойными молотками, работают на шоссе. Небо точно такое же голубое, как на фотографиях Верены, которые она мне показывала. Я в Италии впервые в жизни.
Четверг, пятнадцатое июля 1961 года. Между предыдущей главой и этой зияет дыра в несколько месяцев.
Миссис Дурхам хорошо водит машину. Мне повезло. Я стоял на трассе и голосовал полчаса, и тут остановилась она. Может ли человеку так долго везти? Она отвезет меня прямо до Эльбы. Через три-четыре часа мы будем в Пьомбино, так сказала она, и девяносто минут спустя на Эльбе, на острове, который она так любит и на котором меня ждет Верена. Испытываешь очень своеобразные чувства, когда находишься не за рулем, а рядом с водителем, а до этого сам продолжительное время водил машину. Я сижу рядом с миссис Дурхам. У меня больше нет машины. Мой «ягуар» выставлен на продажу у «Коппера и К°» во Франкфурте. Покупатель еще не нашелся. Я сейчас объясню, почему у меня больше нет автомобиля.
— В четырнадцать лет ваша дочь стала актрисой. Просто фантастика.
— Да! Вы знаете, мы так гордились ею. Между прочим, мистер Мансфельд, ваш английский тоже просто фантастика. Я очень рада, что встретила вас. Это так скучно — ехать одной. Я не люблю ездить одна в машине. Люблю с попутчиком, с кем можно поболтать. Так на чем я остановилась?
— На вашей дочери, миссис Дурхам. Она наверняка сейчас уже известная актриса. Я случайно не знаю, как ее зовут, может, ее псевдоним?
— Нет. И в первую очередь потому, что она уже больше не актриса.
Туннель. Нас обгоняют элегантные «фиаты», непрерывно сигналя.
— Знаете, Вирджиния настоящая красавица. Тут появилась куча молодых богатых мужчин… высшее общество. Там же миллионеры… они все хотели на ней жениться.
Ряды рекламных плакатов на обочине дороги: «Ristorante Stella Marina — specialita gastronomiche e marinarw!»
— Так она вышла замуж?
— Нет, господин Мансфельд. Не было подходящих мужчин.
«Nuovissimo! Elegante! Confortevole! „Il massimo hotel“! Sara il vostro preferito!»
— Сейчас моя дочь работает директором на наших заводах. Я вам говорю — она гений. Осторожнее, сейчас нам надо съезжать с дороги. Следующий город Пиза. Но давайте сначала поедим в «Калифорнии».
Глава 2
Вам знакомо это чувство?
Вы едете, а рядом с вами кто-то говорит и говорит часами. Ему не нужно, чтобы вы отвечали. Он уже оттого счастлив, что его кто-то слушает. Миссис Дурхам, должно быть, очень одинока. К тому же эта жара. Вы слишком плотно поели, потому что еще ни разу не пробовали итальянской кухни, ни таких спагетти, ни такого сыра, ни такого вина. Сознаюсь: я был пьян, когда мы поехали дальше, а у миссис Дурхам — ни в одном глазу. Она рассказывает и рассказывает. Я время от времени говорю «да» или «нет».
Она счастлива, что кто-то ее слушает. Я счастлив, что километр за километром приближаюсь к Верене.
Мы едем по аллее итальянских сосен. Если бы я не дремал, то понял бы, о чем рассказывает миссис Дурхам. А так я вспоминаю об очень многом. Обо всем, что произошло, начиная с того вечера четвертого марта, когда Манфред Лорд, потягивая свою гаванскую сигару, улыбаясь, заявил: «Представляете, эта девушка, Геральдина Ребер, на самом деле утверждала, что вы любовник моей жены. Конечно, я распорядился выкинуть вон эту мерзавку».
— Абсолютно правильно, — говорит Верена (господин Лео уже вытер коньяк, который она пролила). — Может, она шантажистка? В таком случае ты от нее так просто не отделался бы.
— Я думаю, что нет.
— Почему?
— Мне не кажется, что она шантажистка, дорогая, иначе она обратилась бы к тебе или Оливеру. А меня-то по какому поводу шантажировать Это же логично, Оливер?
Тебя можно пошантажировать, если сунуть под нос книжные странички с проколотыми буквами, супермен, думаю я про себя, но вслух, конечно, говорю:
— Да, конечно, логично, господин Лорд.
— Видишь, Верена, Оливер тоже со мной согласен. Боже мой, может быть, вы и встретились где-то случайно. А эта девушка, может быть, видела вас или кто-то другой. Девушка любит Оливера, это очевидно, не так ли? А так как Оливер абсолютно уверен, что с ее стороны это акт мести, я прошу вас, избегайте встреч. Сейчас Верена переедет на виллу в Таунусе, и желательно, чтобы нас всегда видели втроем. Тогда у этой девушки не будет никаких поводов.
— Что значит «поводов»?
— Боже мой, дорогая, ты же знаешь, какие злые языки у людей, как быстро непристойные сплетни расползаются по всему городу. Мои деловые партнеры, наши знакомые… Извините, Оливер, что я так говорю, но я беспокоюсь о своей репутации! Я бы не хотел, чтобы надо мной смеялись. Я еще не слишком старый. — Он сунул сигару в пепельницу и сильно, нажимая на окурок, загасил ее. — Оливер, у меня к вам просьба: разберитесь в своих отношениях с этой ревнивой девчонкой. Ну все, хватит. Давайте еще выпьем.
Глава 3
— Мистер Мансфельд!
Я чуть не подпрыгнул. Где это я? Что за автомобиль? Кто за рулем? Череп раскалывается. Сколько времени? Какое сегодня число? Миссис Дурхам приветливо улыбается.
Проклятое вино.
— Вы заснули? Это, наверное, от жары. И от кьянти. — Посмотрите, — миссис Дурхам своей тонкой рукой показывает вперед. Она уже свернула с дороги. Я вижу море. Оно абсолютно спокойно и выглядит как голубой бокал.
Далеко в море видны несколько пароходов. На узком пляже много людей, среди них красивые девушки в соблазнительных бикини. Кто-то плавает. Пестрые зонтики от солнца, пестрые водные велосипеды, пестрые мячи, купальники и шляпки. Все пестрит разноцветьем. Мы едем дальше. Цепочка ресторанов, один рядом с другим. А теперь пошли жилые дома, бунгало, современные виллы. Мы уже ехали по Ливорно.
На следующие два дня после моего приглашения к Манфреду Лорду я летел в Эхтернах. Ганси и Геральдину я еще увижу в интернате. Мне совершенно ясно, что Ганси с Геральдиной заодно. Их объединяет месть. Но кто сознается? Ганси мстит из-за Рашида. Конечно, Геральдина не сознается, что она была у Манфреда Лорда и как с ней там обошлись, ни за что в жизни. Так что не имеет смысла с ними на эту тему разговаривать. Поэтому я и не пытаюсь. Геральдина и Ганси очень любезны со мной и с Рашидом. Как никогда. Геральдина просит меня простить, что она так счастлива с Йенсом.
— Ну что за чепуха! Я же ушел от тебя!
— Ну и тем не менее мужчины такие странные.
— Я — нет, Геральдина. Я рад, что у вас с Йенсом все хорошо. Я желаю вам счастья.
— Спасибо, Оливер. Я тоже желаю тебе счастья, с тех пор как узнала тебя.
Она хорошая актриса. Но что-то у нее не ладится. Однако это не значит, что она оставит меня в покое. И прав ли я, что у нее что-то не ладится? И в самом ли деле господин Лорд не стал с ней разговаривать? Была ли она у него вообще? Может, он был у нее? Может, они вместе и выработали перспективный план? Может быть. Одно мне очевидно — так или иначе, Геральдина и Ганси еще не отомстили. Они ждут момента. Долго ли им придется ждать? А потом Эхтернах?
В аэропорту, во Франкфурте, меня встречал Тедди Бенке. В глазах у него стояли слезы.
— Будет лучше, если вы это узнаете от меня, и сейчас же, господин Оливер…
— Что-нибудь случилось?
— Да.
— Что-то серьезное?
— Наберитесь мужества, господин Оливер.
— Черт возьми! Что же произошло?
— Ваша мать… Она… Она уже не в клинике…
— А где?
— Неделю назад ее навестил ваш отец… У них был большой скандал. Ваш отец кричал, мне об этом позднее рассказали сестры. Ваша мать тоже кричала не переставая. Говорят, это было ужасно.
— О чем шла речь?
— О некоем докторе Виллинге. Сестры не хотели мне говорить, кто это. Вы его знаете?
— Да. Он был пациентом этой клиники. Но умер, когда поступила моя мать. Но она полагает, что он еще жив. Последняя надежда в ее жизни.
— Теперь я понимаю. Сестры сказали, что ваша мать угрожала отцу этим доктором Виллингом, который якобы будет представлять ее интересы. Говорят, она твердила о разводе и о том, что хочет получить все деньги. Бедная женщина.
После скандала с моим отцом (это я тоже узнал от Тедди) профессор заявил, что снимает с себя всякую ответственность за здоровье матери.
Когда я приехал в Эхтернах, мне дали адрес психиатрической лечебницы, расположенной за городом в идиллическом местечке. Чудесная местность. На всех окнах решетки. Врач упрашивает меня отказаться от визита к матери, но я настаиваю.
— Она сейчас находится под воздействием психотропных средств. Я боюсь, что она вас не узнает. Она никого не узнает.
— Я хочу к своей матери. Я хочу видеть ее.
И вот она передо мной. Лицо ее стало совсем крошечным. Зрачки размером с головку английской булавки. Она меня не узнает.
— Что вам надо? Вас прислал мой муж? Вы что, его адвокат? Убирайтесь вон отсюда, иначе я позову доктора Виллинга!
— Мама!
— Убирайтесь!
— Мама.
— Вы что, не слышите? — Она хватается за шнур звонка. Появляются два санитара в белых халатах.
— Уберите вон отсюда этого негодяя. У него яд в кармане.
Один из санитаров тихонечко шепнул мне на ухо:
— Выходите. Видите, она не в своем уме.
Я выхожу. В коридоре встречаю врача.
— Извините, доктор, мне следовало бы послушать вас.
Он пожимает плечами.
— Ну, может, так даже лучше. Теперь вы сами убедились.
— Есть надежда?..
— Надежда — это пока все, что у нас есть.
— Мать ни в чем не нуждается?
— Некий господин Бенке приносит для нее арахис. Она кормит им птиц. Это улучшает ее настроение. Мы готовы исполнить любое ее желание, ей нужно только попросить об этом.
— Кого, вас?
— Да. Мы сообщаем это вашему отцу, и он присылает все необходимое.
— Но у моей матери есть собственный счет в банке.
— Уже нет.
— Как это?
— Человек в таком состоянии, как ваша мать… Извините… недееспособен. Ваш отец распорядился заблокировать ее счет. Он потребовал, чтобы для нее был назначен опекун. Господин Мансфельд, ваша мать находится в наших надежных руках. Мы делаем для нее все, что в наших силах. Конечно, мы не в состоянии творить чудеса. Вы понимаете, что я имею в виду.
— Да, я понимаю, что вы имеете в виду. Всего доброго, господин доктор.
Глава 4
Пыль. Пыль. Слева виноградник, справа море. Через час мы будем на месте, говорит миссис Дурхам. На воде неподвижно лежат несколько лодок. Так жарко. Все такое чужое. Скоро я буду на месте. Верена сказала, что постарается в эти дни побыстрее уехать в Портоферрайо и ждать прибытия шестичасового корабля. Поэтому я попросил миссис Дурхам поторопиться.
Верена. Я так давно ее не видел, не целовал. Черный «ягуар» тащится перед нами, меня это просто бесит, целый час мы уже едем за ним. Он что, думает, что улица принадлежит ему? Надо его обогнать. По крайней мере, пусть он возьмет вправо. Миссис Дурхам сигналит, «ягуар» принимает вправо. Миссис Дурхам обгоняет «ягуар» у которого голландские номера и который весь в пыли. Красивая машина. Гораздо больше по размерам, чем тот, что был у меня. Уже довольно давно у меня нет моего маленького белого «ягуара».
Глава 5
Мы обгоняем голландский «ягуар», и я вспоминаю о своем «ягуаре», который выставлен на продажу в фирме «Коппер и К°». А покупатель еще не нашелся. Надеюсь, найдется, тогда у меня будут деньги.
Я оплатил уже семь векселей, а тут мама угодила в сумасшедший дом, и ее счет заблокировали. Я попытался продать свои часы, авторучку с золотым пером и бинокль, но за эти вещи мне предложили ничтожно мало. Вырученных денег едва бы хватило на два взноса. Не желая терять машину, я совершил еще кое-что, за что мне еще долго будет стыдно. Я попросил денег у отца, я позвонил ему и завел разговор о деньгах. Но у него характер покрепче, чем у меня.
— Денег я тебе не дам. У тебя есть все необходимое. Или объясни, на что они тебе нужны.
— Нет, этого я сделать не могу.
— Тогда до свидания. Всего хорошего.
А затем проходит восемь недель, и, согласно договору, я должен делать очередные взносы. Во Фридхайм приезжает господин от «Коппер и К°» и забирает мой «ягуар» из гаража фрау Либетрой. Верене я вру.
— Автомобиль мне никогда не принадлежал, понимаешь? Отец давал его мне на время. Из-за матери мы постоянно ссорились с отцом. Поэтому он потребовал вернуть «ягуар».
— Но как ты собираешься поехать в Италию?
— На поезде.
— А на остров?
— Предположим, на автобусе.
— Ты так любил свою машину!
— Все будет нормально. И, кроме того, это не мой автомобиль, я же тебе только что сказал.
Это было в мае, когда я врал Верене. Но я врал ей и раньше, хотя мы договаривались говорить друг другу только правду. Я не хотел врать Верене. Это все из-за страха. Я боюсь ее потерять. Я страшно этого боюсь. В тот вечер четвертого марта, когда Манфред Лорд рассказывал о визите к нему Геральдины, я так страшно испугался, что едва добрался до интерната.
На следующий день я сидел в гараже фрау Либетрой и ждал звонка Верены. Она никогда не звонила в воскресенье, но в это воскресенье она должна была позвонить. Она тоже была напугана.
Я дождался ее звонка. В трубке раздался ее дрожащий голос.
— Что теперь будет? Что же теперь будет?
— Ничего не будет, — ответил я.
Я не спал всю ночь. Все думал, что сказать Верене.
— А если он все знает…
— Ну ты же слышала, он не верит.
— Он притворяется! Он ждет подходящего момента. Он хочет устроить нам ловушку. Ты его не знаешь! А если эта девчонка придет еще раз…
— Больше она не придет.
— А если у нее действительно есть доказательства? А если эти доказательства уже у него?
— Даже в этом случае он ничего нам не сделает. Он не сможет ничего сделать. У меня тоже есть кое-какие доказательства.
— Какие доказательства?
— Верена, тебе не надо ничего бояться. Твой муж умный человек, очень умный…
— Я тебя не понимаю…
— Верена, ты откуда звонишь?
— С почты.
— Тогда я рискну.
Опасности, что нас кто-то подслушивает, нет. Во Фридхайме прямая телефонная связь.
— Твой муж передает через меня моему отцу книги, понимаешь? А отец также через меня передает книги твоему мужу.
— Да-да, ну и что случилось с этими книгами?
Я объясняю ей, в чем дело.
— Я сфотографировал многие страницы. У меня есть доказательства. Я даже могу шантажировать твоего мужа в случае необходимости. Теперь я такой же, как Лео, как Ганси, как Геральдина. Вчера он вновь передал для моего отца книгу. Я вновь сфотографирую нужные страницы, и чем дольше это будет продолжаться, тем прочнее твой муж будет у нас на крючке. Успокойся. Это самое главное. Твой муж не должен знать, что ты нервничаешь. Еще пару месяцев, и мы будем на Эльбе. Еще пару месяцев, и мы будем вместе. Фирма, которая намерена взять меня на работу, готова уже в конце года выплатить мне долговременный аванс.
Чистая ложь. Никто ничего подобного не обещал.
— Да… Оливер, тогда я могла бы уже до конца года уйти от него!
— Конечно. Ты снимешь квартиру и будешь там жить с Эвелин. К тому времени ты получишь развод, я сдам в школе экзамены и буду уже работать.
Ложь. Опять ложь. Что можно сделать до Рождества, до Нового года? Снять квартиру? На что? Развод. Тогда Верена должна будет во всем сознаться. Но до декабря еще далеко, сейчас только март. Кто знает, что произойдет за это время?
— А сейчас нам нужно быть осторожными. На эти три месяца нам придется прекратить наши встречи в башне.
— Нет.
— Тут у нас, в интернате, есть один мальчик, маленький калека. Он шпионит за мной.
— А я думала, Геральдина!
— Нет.
Теперь я говорю правду, почти правду. Я рассказываю, что разговаривал с Геральдиной и она поклялась мне отомстить. За то что я ее бросил.
Я рассказываю Верене о маленьком калеке, который хотел обязательно стать моим братом и был смертельно обижен, когда я позволил Рашиду спать в своей комнате. Я рассказываю, что наверняка этот калека и Геральдина нашли общий язык.
— Я понимаю…
На самом ли деле ты понимаешь? И все ли ты понимаешь? А я, например, не понимаю. Конечно, Ганси рассказал Геральдине то, что он знает. Но что он знает? Он же не мог следить за мной во Франкфурте? Это мог сделать только один человек, и я знаю, как его зовут. Лео.
— Верена…
— Да.
— Тебе нужно сейчас быть особенно осторожной. Не доверяй никому, никому из твоих друзей, никому из служащих, в особенности Лео.
— Почему в особенности ему?
— Я думаю, он шпионит за тобой по поручению твоего мужа. Маленький калека не мог все знать. Геральдина тоже не может все знать.
— Лео тоже не может. Мы были так осторожны!
К сожалению, недостаточно. Иначе я не лишился бы своего автомобиля. Может, Лео требует деньги от Манфреда Лорда за свою информацию?
— Я прошу тебя, остерегайся Лео, пожалуйста!
— Конечно. Я буду делать, что ты говоришь, Оливер. Когда мы вновь увидимся?
— Завтра я улетаю. В пятницу вернусь. Если сможешь, позвони мне. Я буду ждать. Когда вы приедете сюда?
— Пятнадцатого марта.
— Тогда это упрощает дело.
— Упрощает!
— Нам нужно набраться терпения. Перед пятнадцатым меня обязательно пригласят к вам. Мой отец наверняка передаст со мной книгу для твоего мужа. Ты увидишь, как он будет вежлив и приветлив со мной.
Так оно и было.
В пятницу десятого марта я возвращаюсь из Эхтернаха. Уже на следующий вечер господин Лорд приглашает меня к себе. Отец на этот раз передал ему старую Библию. Он отдал ее мне в отеле. Перед этим я ему позвонил.
— У меня книга от господина Лорда, забери ее.
— А сам бы ты не мог ее привезти?
— Нет, не мог бы. Ноги моей больше не будет в твоем доме. Не спрашивай почему. Я только что был в сумасшедшем доме.
Уже четверть часа спустя мой папочка был у меня в гостинице. Он забрал книгу Манфреда Лорда и вручил мне Библию. Он был у меня в течение трех минут. Я следил по часам. Чтобы переснять страницы, на которых иголкой были сделаны метки, мне после возвращения в интернат потребовалось полночи. Я был страшно измотан. В субботу вечером я поехал во Франкфурт на Мигель-аллею. Тогда мой «ягуар» был еще у меня. Сидя перед камином, господин Лорд вновь произносит, что самые прекрасные вечера — это те, которые проводишь в узком кругу. Не так ли? Да, действительно. Он восхищается Библией. Затем буквально на какое-то мгновение Манфред Лорд оставляет нас одних.
— Когда? — тотчас же шепчет Верена.
— Где? Быстрее.
— Позвони мне.
Она достает из декольте своего платья маленький сложенный конверт.
— Что это?
— Увидишь.
В конверте я нахожу много маленьких, нежных, коротких и вьющихся волос.
Глава 6
— Это Сиена. Удивительнейшее место! Вы устали, мистер Мансфельд? Может, мне остановиться? Мы уже подъезжаем к нашему кораблю, не бойтесь! Может, хотите немного пройтись?
Где я? Что за женщина рядом со мной? Что за автомобиль?
— Вы бледны. Вам плохо?
— У меня… немного кружится голова.
— Тогда я остановлюсь. Я знаю эту местность как свои пять пальцев.
Сразу направо есть переулочек, он ведет вниз к большой площади прямо у моря.
Вот эта площадь. Огромная. Совершенно пустынная.
Солнце здесь буквально обжигает. На площади, на выгоревших фасадах уродливых неухоженных домов красуется вывешенное белье. Я бесцельно прохаживаюсь, и вдруг меня охватывает ужасный страх. Никогда в жизни я еще не испытывал такого страха. Мне вдруг показалось, что я сейчас умру. Сейчас, здесь, в это мгновение. На этой огромной площади Сиены. Я спотыкаюсь. Мне нужно вернуться в машину. Я не хочу умирать. И только не здесь, у моря, не в этой ужасной, испепеленной солнцем пустыне. Миссис Дурхам протягивает мне флакон. Я жадно опустошаю его наполовину.
— Шотландское, — говорит миссис Дурхам. — Я его всегда вожу с собой. Ну, как дела?
— Everything is ail right again. Thank you. Thanks a million!
— Шотландское все как рукой снимает, скажу я вам.
Как далеко мы сейчас от Пьомбино? Как далеко мы от Портоферрайо? Как далеко я сейчас от Верены? Скоро ли я ее увижу?
Глава 7
Сейчас мы прибудем в Сассетту и затем выезжаем в Сан-Винченцо. Там стоит указатель «Пьомбино»!
— Все иностранцы попадаются на эту удочку и сворачивают направо, так как совершенно не подозревают, что дорога эта — сплошные ухабины! Но мы поступим иначе: поедем дальше до Вентурина, там окажемся на первоклассной дороге — и через десять минут мы в Пьомбино, несмотря на объезд!
— Да, миссис Дурхам.
— Этот указатель в Сан-Винценцо нужно убрать, пока не починят дорогу! Уже в течение нескольких лет он стоит там. Словно для того только и поставили, чтобы сбивать с толку. Люди попадают в самую настоящую западню.
Сбить с толку. Западня. Я не могу позволить заманить себя в западню. Я должен быть живым и здоровым. В здравом рассудке. Мне сейчас нужно думать за троих. Скоро все будет нормально. Если я не позволю сбить себя с толку.
Вновь мои мысли начинают блуждать. Миссис Дурхам в это время ругается на какую-то повозку, запряженную ишаком, которую она никак не может объехать.
Я не имею права попадать в западню. Я не могу допустить, чтобы кто-то из нас троих попал в западню — Верена, Эвелин или я сам.
Одну западню я уже знаю. В воскресенье, после ужина у Манфреда Лорда, я встретил Геральдину и Ганси. Я хотел побыть один и пошел утром в лес. И там вдруг я увидел…
Они шли, взявшись за руки. Геральдина — стройная и красивая, а рядом Ганси — кособокий, скрюченный и уродливый. Оба празднично одеты, оба приветливо здороваются со мной.
— Мы собрались в церковь, — говорит Геральдина.
— С Али и Джузеппе, — говорит Ганси.
— Мы бы и Рашида взяли с удовольствием, но с его верой…
— Ты свинья, — говорю я.
Он пытается улыбнуться, но улыбка тотчас слетает с его губ.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты все прекрасно понимаешь.
— Замолчи! — Он прижимает к себе руку Геральдины, та приветливо улыбается. — Впрочем, вот что, Оливер. Ради бога, ты можешь дружить с Рашидом, если хочешь. Ты можешь даже стать его братом.
— Не собираюсь.
— Это твое дело. В таком случае у тебя вообще больше нет братьев.
— Как это понимать?
— Это значит, что я тебе больше не брат. У меня теперь есть сестра.
— Геральдина?
— Да, — говорит та, улыбаясь, — представь себе.
— Не расстраивайся, — говорит калека. — Но после несчастного случая мы с ней стали очень близки друг другу. Она ведь тоже повредила позвоночник и чуть было не сломала его.
Это говорит он, негодяй, и еще улыбается, как ангел. Геральдина тоже улыбается. Они стоят передо мной, рука об руку. Показывала ли она ему свою грудь и прочее, прежде чем он решил наплевать на меня? Сделал ли он это только со злости или за какие-либо дополнительные услуги?
— Не сердись на него за то, что он не хочет быть твоим братом, — говорит Геральдина. — У тебя ведь и так полно забот с Рашидом.
Ганси не спускает с меня глаз. Он знает, о чем я думаю. Могу ли я, имею ли я право сказать Геральдине, что Ганси виноват в несчастном случае с ней? Какие это может повлечь последствия? Непредсказуемо! Почему я тогда сразу не заявил об этом? Как Ганси будет защищаться? (Он мне сказал, что хотел отделаться от этой Распутницы.) А погибшая госпожа Гильденбранд? А Верена?
— Идем, Геральдина, нам нужно спешить, — говорит Ганси. А мне бросает: — Может, пойдешь в «Квелленгоф» и утешишь немного своего бедного Рашида?
— Что значит утешишь?
— Он лежит в постели и ревет.
Глава 8
Это было двенадцатого марта 1961 года. Я пошел в «Квелленгоф», час сидел на кровати Рашида и успокаивал его, пока он не перестал плакать. Он плакал оттого, что он совсем один.
Все смешалось в этом мире. Потенциальный убийца Ганси становится братом Геральдины (здесь, в этом микрокосмосе, происходят те же события, что и в мире взрослых, в мире целых народов, в макрокосмосе).
В этом мире я теперь могу сказать:
— Ганси больше не брат мне. Рашид, ты хочешь стать моим братом?
Я чувствую его ручонки на своей шее, чувствую, как он прижимается всем телом ко мне и взволнованно что-то говорит, путая немецкие, персидские и английские слова.
Я даю ему шоколадку, газеты, книги и ухожу, но он этого не видит. Он лежит на постели, смотрит неподвижно в потолок и все время твердит:
— У меня есть брат. У меня есть брат.
Глава 9
— …Сталеплавильные заводы, понимаете, господин Мансфельд? Два сталеплавильных завода. Уже в течение нескольких поколений переходят по наследству по линии моего мужа…
Кто эта женщина? Что она говорит?
— Заводы находятся под Верингтоном.
— Это где, миссис Дурхам?
— Примерно в двух милях от Ливерпуля.
— Ага.
Она говорит, говорит. А я дремлю.
С того воскресенья, как Рашид стал моим братом, я потерял покой. Наконец я сел в машину и поехал в дом отдыха Общества гуманности «Ангел Господень». Я еду к сестре Клаудии. Зачем? Не знаю. В доме отдыха царит оживленная атмосфера, много народа. Иду мимо зеленой помпы, вхожу в старинное имение. В коридоре висят старомодные гравюры. На них приветливые ангелы, а ниже набожные изречения. Много детей, но много и взрослых, что меня крайне удивляет. Я думал, что здесь отдыхают только дети. Сестра Клаудия, у которой на правой ладони не хватает двух пальцев, очень обрадовалась, увидев меня.
— В воскресенье у нас вновь будет собрание.
— Какое собрание?
— Сначала брат Мартин прочитает проповедь. Затем состоится дискуссия. Если хотите послушать… Потом можно поговорить о своих проблемах. Я знала, что вы придете, господин Мансфельд.
Глава 10
Я нахожусь в Италии, а думаю о Германии. Перед глазами настоящее, а в мыслях прошлое. Я слышу, как миссис Дурхам рассказывает мне что-то о своих сталеплавильных заводах, а думаю обо всем, что произошло в последние месяцы со мной, с Вереной, со всеми остальными. Я вижу картины и слышу голоса, все перепутано, следует одно за другим в какой-то непонятной последовательности.
Я припоминаю, как брат Мартин предсказывал предстоящий конец света в огне атомной войны, как он цитировал откровения святого Йоганна, как он уверял, утешая сидящих перед ним слушателей — членов Общества гуманности, что с ними ничего не случится, так как они несут печать Господа Бога на своем челе.
В лучах заходящего солнца море становится золотистого цвета.
Следующий населенный пункт Сан-Винченцо! Мы запросто успеваем на корабль, даже можем в порту позволить себе рюмочку.
Июль. Вторая половина дня. Цветущие кусты, повсюду огромные красные цветы, жара, лазурное небо. А в мыслях у меня март, воскресенье. Таял снег. Брат Мартин закончил свой Доклад. Я и сестра Клаудия гуляем по парку в доме отдыха.
— В тот день, сестра Клаудия, когда я подвозил вас на шоссе, вы сказали мне, что я в любое время могу приехать к вам.
— Да.
— Могу ли я… могу ли я вновь заехать к вам? Даже если не стану членом вашего Общества?
— Конечно, можете. Мы всегда будем рады. Погода становится лучше. Не хотите присесть на скамеечку? Вы с кем-то желаете побеседовать? У вас есть вопросы?
— Да, и много. Но никто не сможет на них ответить.
Во всяком случае, здесь. Здесь все слишком хорошие.
— Вы постоянно смотрите на мою руку. Я попала в автомобильную аварию. Два пальца пришлось ампутировать.
— Я этому не верю.
— А где, вы думаете, я потеряла пальцы?
— Я думаю, нацисты… что вы в Третьем рейхе…
— Нет.
— А мне кажется, да! Или я ошибаюсь?
— Да. Вы не ошибаетесь, господин Мансфельд. На допросе в гестапо. На Принц-Альбрехт-штрассе в Берлине. Я там просидела три дня. Но, пожалуйста, не рассказывайте об этом никому. Мне очень повезло. Я потеряла только два пальца. Если бы вы знали, что потеряли другие.
— Сестра Клаудия…
— Да.
— Не могу ли я приехать к вам еще с одним человеком?
— Конечно.
— С женщиной можно?
— Да. Приезжайте, пожалуйста, господин Мансфельд. Хоть завтра приезжайте, и вообще заезжайте почаще. Здесь вы сможете обрести покой. Вы же это ищете, не так ли?
— Что, сестра Клаудия?
— Покой.
Глава 11
Крутые повороты, грузовики, кактусы. Покой. Да, мы его ищем, Верена и я. Когда она приехала во Фридхайм с мужем, с Эвелин, с господином Лео, когда она вновь ожила на этой прекрасной вилле, я веду ее в «Ангел Господень». Сестра Клаудия показывает нам скамейку в самой глубине парка. Мы сидим там часами. Начинают распускаться цветы, пахнет сиренью, белой и фиолетовой. В этом году весна наступает рано. Покой.
В парке дома отдыха мы обретаем покой. Никто нас там не ищет. Ни Ганси, ни Геральдина, ни Лео. Мы очень осторожны, мы приезжаем поодиночке и окольной дорогой.
Сейчас мы едем по Сан-Винченцо. Миссис Дурхам торжественно указывает мне на обшарпанный дорожный указатель. Я его вижу и не вижу. Я вижу дома в Сан-Винченцо, и в то же время вижу себя с Вереной на скамейке в парке, рука в руке. Мы сидели там много раз в марте, в апреле, в мае. Мы мало разговариваем. Иногда, когда мы прощаемся, сестра Клаудия осеняет каждого из нас крестом.
— Это любовь, не так ли? — спросила она как-то раз.
— Да, — ответила Верена.
Когда мы покидаем дом отдыха «Ангел Господень», то тотчас же расходимся в разные стороны. Каждый идет своей дорогой. В это время я много пишу. Моя рукопись становится толстой. Верена, которая читает все, что я пишу, говорит, что не знает, хорошо это или плохо. Она также не знает, какая она, наша любовь. Она полагает, что и книга моя хорошая, и любовь наша тоже. Каждый вечер мы прощаемся друг с другом — все тем же способом: карманными фонариками — я с балкона, она из спальни — мы сигналим друг другу.
Спокойной… ночи… любимый… Спокойной… ночи… дорогая… Приятных… снов. Тебе… тоже… Я… люблю… тебя. Завтра… в… три… у «Ангела».
Миссис Дурхам нажимает на тормоз. Она взволнована.
— Возьмитесь за пуговицу и загадайте желание.
Я медленно поднимаю голову.
— Зачем? Что случилось?
Жених и невеста переходят улицу. Крестьянский сын женится на дочери крестьянина. Она в белом. Он в черном. За ними процессия родственников. Дети и старики. У невесты в руках полевые цветы. Бренчит колокол маленькой церквушки. У входа в церковь стоит священник. На нем белый пиджак, но из-под него торчит черный, на ногах тоже белые крестьянские ботинки.
Теперь я слышу орган. Старый инструмент издает жидкие звуки. Кто-то, сильно фальшивя, играет на нем. Но все очень празднично.
Во Фридхайме тоже было празднично, когда состоялась свадьба доктора Фрея и мадемуазель Дюваль. Церемония проходила в загсе, а не в церкви. Пришло много детей. В помещении ратуши было празднично. Бургомистр сам регистрировал брак. Какой-то пожилой мужчина ужасно фальшиво играл на старом баяне, который издавал жидкие дрожащие звуки.
Когда церемония закончилась, мадемуазель Дюваль повернулась и крикнула детям:
— Простите меня, пожалуйста! Простите меня все!
— Что мы должны ей простить? — спросил меня Рашид.
— Не знаю, — ответил я.
Но, пожалуй, я знаю. Если бы все расы, все религии и все народы перемешались, дети и дети их детей были бы счастливы…
Мы с Вереной постоянно встречаемся в парке «Ангел Господень». Мы рассказываем друг другу новости. Каждый считает дни. Эльба! Эльба! Человеку нужно всегда на что-то надеяться, что-то хотеть, о чем-то тосковать.
Глава 12
Поцелуи, беседы и прогулки, взявшись за руки, — этого недостаточно. Верена говорит, что ночами она иногда сгорает от желания. Я тоже испытываю это чувство. Я лежу в постели и слышу, как Рашид плачет во сне. Он все еще спит в моей комнате, а я, кто так редко молился раньше, теперь шепчу:
— Господи! Пусть пройдет время, пусть оно пройдет поскорее. Перенеси нас на Эльбу. Подавать фонариками знаки друг другу и целоваться — это так мало. Я всегда был уверен, что могу прекрасно владеть собой. Но замечаю, что теряю самообладание, когда меня вежливо и изящно прижимает Манфред Лорд. Когда господин Лео накрывает на стол. Когда маленькая Эвелин смотрит на меня презрительным, полным отвращения взглядом. И когда Верена смотрит мимо меня, а я мимо нее. Боже, сделай так, чтобы сейчас был июнь. Перенеси меня на Эльбу. Сделай так, чтоб я был наедине с Вереной.
Время проходит быстро. Вот уже и май. «Коппер и К°» отбирают у меня мой «ягуар» и мне вновь приходится врать Верене. Но уже май! Через месяц окончание школы! А потом… Чувства переполняют нас обоих, мы не можем уже обходиться только фантазиями. Мы теряем всякую бдительность и в последующие дни, раза два в лесу, на зеленом мху под деревьями, на которых только что распустились свежие листочки, позволяем себе все. После первого раза Верена говорит:
— У меня такое чувство, будто ты лишил меня невинности.
Это потому, что мы уже давно даже не обнимались. После того как это происходит, мы сразу расходимся. В этом нет ничего хорошего ни для меня, ни для Верены, хотя она уверяет в обратном. Нет. Хорошо может быть только на Эльбе.
Геральдина… В апреле к нам приехал молодой американец Джеймс Хилтон. Геральдина оставила Ларсена и занялась Джеймсом. Затем приехал грек. Она оставила американца и занялась греком. Она вновь стала тем, кем и была. Распутницей. Со мной она всегда приветливо здоровается, но не разговаривает. С Ганси регулярно ходит гулять.
Геральдина учится хуже всех в классе. Все учителя принимают во внимание, как долго она болела, и снисходительны к ней.
Но на уроках латинского языка она показывает такие плохие результаты, что Хорек ей говорит:
— Как бы я ни старался быть к вам снисходительным, совесть моя протестует. Я не могу, Ребер, поставить вам положительную оценку, пока вы не возьмете себя в руки и не измените отношение к учебе.
Это замечание стоило господину доктору Хаберле всего, что он добился за свою пропахшую потом жизнь. Незадолго до окончания школы происходит страшный скандал, ученики пишут последнюю, решающую письменную работу. Непосредственно перед вторым числом Геральдина ведет себя вызывающе нагло. Хорек кричит:
— Ребер, вы придете сегодня ко мне в шесть часов и будете работать после занятий.
В тот же вечер Рашид занимается в библиотеке с новой учительницей. Директор школы принял ее на работу вместо госпожи Гильденбранд. Новая учительница, ее зовут Пальмер, молодая и красивая. Ребята из старших классов ухаживают за ней.
Что на самом деле произошло в тот вечер, наверное, уже никто и никогда не узнает. Я знаю только то, что рассказывал Рашид. Госпожа Пальмер оставила его одного, так как ей срочно нужно было сходить по какому-то делу на виллу, где жили девочки-старшеклассницы. Это было примерно в половине восьмого вечера. Рашид рассказывает:
— Вдруг я услышал, что кричит какая-то девочка…
Он страшно испугался. Но девочка продолжала кричать.
— Помогите! Помогите!
Рашид бежит на лестничную площадку.
— Помогите! Отпустите меня! Отпустите Сейчас же!..
Рашид кубарем летит по лестнице на второй этаж.
Вдруг дверь одного класса распахивается — это дверь нашего класса. Какая-то девушка выбегает оттуда. Это Геральдина. Ее платье сверху донизу разодрано. Чулки спущены вниз и она кричит:
— Помоги мне! Позови кого-нибудь! Он хочет меня изнасиловать.
Рашид говорит, что он не понял, что означает это слово — «изнасиловать». Но он сразу принялся звать на помощь. Вместе они побежали к лестнице. Рашид видел, как из класса выскользнула какая-то тень и направилась в коридор, в противоположную сторону. Он не мог узнать, кто это был. Уже смеркалось.
Когда на совместные крики о помощи прибежали директор и двое учителей, Геральдина истерично рыдала. Она то и дело повторяла:
— Он хотел меня изнасиловать…
— Кто?
Этого она не скажет. Нет, этого она не скажет.
Глава 13
Между тем мы получаем свои работы по латинскому языку, заключительную контрольную работу. Ноа получает единицу, Вольфганг четыре, а Геральдина тройку! Это означает, что она не провалилась на латыни. Доктор Хаберле прекращает урок раньше времени. Он говорит, что его вызывают к директору. Он уходит, согнувшись, плечи вздрагивают. Выглядит это так, будто он плачет. Я уже больше никогда не встречал господина доктора Хаберле по кличке Хорек. Впоследствии его заменил другой преподаватель. Вы знаете, как это обычно бывает в больших коллективах. Утаить ничего не удается, по крайней мере долгое время: секретари передают об этом уборщицам, уборщицы — воспитателям, воспитатели — своим подругам среди учениц, мне. О том, что случилось, рассказал господин Гертерих, эта бедная псина, которую мы презирали так, что он превратился в свою собственную тень. Аптекарь во Фридхайме сказал, он покупает слишком много снотворного. Он выпивает самое меньшее пять таблеток за ночь и постоянно обращается к врачу. Сейчас на него никто не обращает внимания, даже Али. Его просто никто не замечает. Это, наверное, самое противное, когда тебя никто не замечает.
Господин Гертерих рассказал мне:
— Господин Хаберле уволен.
— За что?
— Но я прошу вас, никому об этом не рассказывайте.
— Нет-Нет. Ни в коем случае.
— Он изнасиловал Геральдину Ребер.
— Не может быть.
— Он сам сознался.
— Я в это не верю. Он не мог ее изнасиловать, ни за что в жизни. Он слишком труслив для этого.
— Он все рассказал доктору Флориану.
— Что он ему рассказал?
Он рассказал, что уже год сходит с ума по Геральдине! А в этот день… Он сказал, что она будет заниматься после уроков, так как нагло вела себя…
— Я знаю.
— Он не мог уже владеть собой…
— Все это выглядит смешно.
— Он сам об этом клятвенно уверял господина Флориана.
— Ну и что? А Геральдина?
— Она сначала молчала как могила. Но когда услышала о признании, подтвердила, что все так и было.
— Она что, говорит, что Хорек ее изнасиловал?
— Да. — Господин Гертерих побледнел. На лбу выступили капельки пота. Он поднимает руку и вытирает пот.
— Скажите, не правда ли, ужасно? Уже не один десяток лет живет человек с женой, детьми, счастлив. Копит деньги на дом. А потом происходит вот такое. Я не хотел бы преподавать девочкам в старших классах.
— Не знаю, что вы думаете об этом, но я считаю, это просто искушение, чертовское искушение.
— Чертовское!
— Что теперь с ним будет?
— Его будут судить. Преподавать он теперь не имеет права. На его карьере можно поставить крест. На его браке тоже. Жена потребовала развода.
— Не может быть!
— Она продает дом и с детьми уходит к родителям. Боже мой, бедный доктор!
— Но у Геральдины по латинскому языку будет положительная оценка.
Глава 14
Окончание школы. В нашем классе никто не провалился. Лицо Геральдины абсолютно ничего не выражает, когда директор протягивает ей свидетельство. Где Хорек? Когда будут продавать дом? Как давно господин Хаберле женат?
— Да, но он ведь во всем признался…
Директор желает всем хорошо провести время на каникулах.
— Отдохните. Возвращайтесь здоровыми. Всем, кому придется на каникулах остаться здесь, тоже будет предоставлена возможность хорошо отдохнуть. Мы будем с вами плавать, ходить в походы и есть те блюда, которые вы будете заказывать.
Молодчина этот директор. Он тоже остается в интернате. В коридоре школы в течение нескольких недель одни и те же разговоры. Эти разговоры можно услышать в последнее время повсюду — в бассейне, в классах, в «Квелленгофе».
— Что ты собираешься делать на каникулах?
Многие взволнованно и гордо отвечают.
— Родители хотят забрать меня, мы поедем в Испанию или Египет, в Англию, Швейцарию, на Ривьеру, в Шварцвальд.
А многие так же гордо, но с грустью в голосе врут:
— Мой отец собирается поехать со мной в Индию, — говорит Сантаяна.
Мы все знаем, что она остается в интернате и никакой отец за ней не приедет.
— А я на этих каникулах должна буду обручиться со своим женихом, — говорит Кларисса. (Клариссе семнадцать. Она тоже остается в интернате. Ее родители умерли и сейчас у нее опекун. Она очень одинока.)
— Мои родители вновь женятся. Я должна быть у них на свадьбе, — рассказывает Эльфи, двенадцати лет. Ее отец действительно этим летом вновь женится, но ее мать терпеть не может свою дочь, поэтому Эльфи остается в интернате.
Так врут многие, и все знают, что они врут. Но никто не пытается уличить их во лжи. Дети иногда бывают милосерднее взрослых.
Ганси:
— Я тоже разговаривал с директором. Я остаюсь здесь. Если приедет мой старик, директор вышвырнет его отсюда!
Геральдина:
— Я лечу на Канаверал к отцу. Не знаю, вернусь ли я опять сюда. — Бросает на меня взгляд. — Но думаю, что да.
Али:
— Я пригласил Джузеппе, мы полетим в Африку.
Томас:
— Мне нужно в Париж. Проклятье!
Рашид:
— В этом году я остаюсь здесь. Дядя приедет меня навестить. Но на следующий год, когда в Персии…
Вольфганг:
— Поеду к своим родным, в Эрланген. Буду ждать с нетерпением окончания этих каникул. Мои родные замечательные люди, но такие придурки!
Специальное заявление делает Ноа.
— Мы с Чичитой летим в Израиль. Ее отец и директор согласны. У меня еще осталась родня в Израиле. Мы хотим вместе увидеть эту страну.
Чичита стоит рядом и сияет, когда говорит Ноа.
Глава 15
Меня снова приглашает Манфред Лорд. Все ясно! Я же собрался навестить маму и лечу в Люксембург. Господин Лорд вновь приготовил для моего отца красивую старинную книгу. Он очень сожалеет, что мы в течение двух месяцев не будем видеться.
Верена сидит между нами во время этого разговора. Она не смотрит на меня.
— Я хочу, Оливер, выразить вам свою признательность.
— За что?
— За то, что вы сдержали слово и ни разу не встречались с моей женой без меня.
— Но это само собой разумеется.
— В любом случае я вам очень благодарен. Эта девчонка больше не приходила и не звонила. Это важно для нас всех. Не давать повод для сплетен. Не так ли, дорогая?
— Конечно, Манфред.
— Как жаль, что вам нужно уезжать к матери. Я бы с удовольствием пригласил вас на Эльбу. У нас там маленький домик. И мне так часто приходится быть в отъезде. Вы могли бы разделить одиночество с моей женой. На Эльбе люди не такие, как здесь. Они не будут лгать и клеветать.
— Я бы с удовольствием приехал, но мне действительно нужно к матери.
— Вы хороший сын. Я по-настоящему полюбил вас, Оливер. Да и ты ведь тоже, Верена?
— Да, он славный малый.
— Что случилось, Лео?
— Я принесу еще кусочек льда для виски, милостивая госпожа. Пардон, пожалуйста.
— Спасибо, Лео, вы ведь видели «ягуар», который был у господина Манфреда, не так ли?
— Белый, маленький, да, конечно. Что-нибудь случилось? Произошла авария?
— Нет. Его отец, господин Мансфельд, отобрал у Оливера машину. Я считаю, что ваш отец не прав, Оливер.
Что здесь случилось? Какое Лео имеет к этому отношение? Почему господин Лорд рассказывает ему об этом?
— Если вы позволите высказать мое мнение, прошу прощения, я считаю это неоправданно жестоким.
Ну свинья!
— Я напишу вашему отцу, Оливер. Возьмете письмо с собой.
Мыслимо ли это, возможно ли это? Он и Лео заодно?.. Нет, это непостижимо! Просто непостижимо! Во всяком случае, господин Лорд действительно вечером пишет письмо моему отцу. С просьбой вернуть мне «ягуар». Если он ему позвонит, то сразу узнает, что мой старик никакой машины у меня не забирал. Может, он уже звонил? Может, он уже в курсе дела? Да нет, они никогда не звонят друг другу. А может, звонят? Я беру письмо. По дороге домой рву его на мелкие кусочки и выбрасываю в лесу. На следующий день я встречаюсь с Вереной в парке «Ангела Господня». Я отдаю ей всю рукопись, весь свой труд. И переснятые страницы старинных книг, которые я сделал, и их негативы. Она должна съездить сразу после нашей встречи во Франкфурт и все положить в банковский сейф. Через два дня она с мужем и Эвелин уезжает на Эльбу.
— А когда ты приедешь?
— Тринадцатого, может, четырнадцатого, самое позднее пятнадцатого.
— Приезжай скорее. Я подыщу для тебя комнату.
— Приеду как можно скорее.
— Если получится, садись в Пьомбино на шестичасовой корабль. Тогда в половине восьмого ты будешь в Портоферрайо. Я постараюсь в эти три дня ждать тебя. Если меня не будет, зайди в бюро морского сообщения, там будет для тебя письмо.
Она дает мне деньги.
— Ты что, с ума сошла?
— Тут совсем немного. Больше за такое короткое время мне, к сожалению, не удалось раздобыть. Но на Эльбе я дам тебе еще.
— Я не возьму эти деньги.
— А на что ты приедешь ко мне? Ведь от Люксембурга тебе придется добираться своим ходом, без автомобиля?
— Я…
— Я прошу тебя, возьми деньги.
— Спасибо.
Наконец-то оно прошло. Это мрачное время ожидания. А теперь настает время счастья. Еще какое-то время переждать, а потом все будет в порядке.
Потом все будет хорошо. Мы прощаемся с братом Мартином и сестрой Клаудией. Я говорю сестре, что какое-то время мы не будем видеться.
— Я буду думать и молиться за вас. Вы верующие?
— Нет.
— Но вы любите друг друга, не так ли?
— Да, сестра Клаудия, мы любим друг друга.
— Тогда я буду молиться.
Пьомбино! Он оказался маленьким, с узкими извилистыми улочками и переулками. Пригород Пьомбино был несоразмерно велик и некрасив. Мартеновские печи, горы угля, множество труб, из которых поднимался тяжелый и черный дым.
— Металлургическая промышленность, — говорит миссис Дурхам.
— Там, на той стороне, в Портоферрайо, между прочим, то же самое.
Мы вынуждены ехать буквально шагом, так как здесь все ходят по проезжей части. А сколько здесь людей! Люди кишат в городе, как муравьи.
Конечно, столы и стулья на улице. Мужчины пьют либо эспрессо, либо красное вино с водой. Жарко дискутируют. Каждое слово сопровождается жестом. Очень много кинотеатров. Афиш в шесть раз больше, чем в Германии! Город пестрит афишами, как фантик. Множество нищих. Они подходят к автомобилю и протягивают руки. Среди нищих есть и дети. Одетые в лохмотья, они тоже подходят и просят милостыню. Миссис Дурхам щедро подает.
Наконец мы в порту. Но не в большом, грязном, а в маленьком, к которому причаливают корабли, плывущие на Эльбу. Здесь, у воды, гораздо прохладнее. Тут же вереницы контор пароходства и туристических агентств. Повсюду грузовые автомобили. Посередине площади, конечно, бар. Это маленький, шикарный двухэтажный домик с террасами, музыкальным автоматом, хромированными креслами и маленькими столиками на улице.
— Когда я сюда приезжаю, — сообщает миссис Дурхам, — то обязательно немного выпиваю, буквально несколько глотков, так как мне больше не надо сидеть за рулем. У меня дом на острове. Меня в Портоферрайо всегда встречает управляющий. — И с удивительной гордостью она заявляет: — Еще ни разу я не приезжала на Эльбу трезвой! Поэтому предлагаю — давайте выпьем виски! Вы не против?
— Конечно, миссис Дурхам!
Надеюсь, она не слишком много будет пить? А то мои деньги…
— Два двойных шотландских виски, пожалуйста! Виски здесь всегда называют «Джонни», мистер Мансфельд. Название не имеет значения.
После первых двух больших «Джонни» миссис Дурхам заказывает еще два. И намеревается тотчас же расплатиться, но я протестую. Мы решили бросить жребий, монету в пять лир. Она проигрывает. Миссис Дурхам проигрывает и во второй, и в третий раз. Но по ней незаметно, что она выпила три двойных виски.
Я смотрю на море. Золотом отливает водная гладь, красное солнце спряталось за светящимися облаками и медленно заходит за горизонт. На море полный штиль, чайки кружат над водой. Миссис Дурхам припарковала свой автомобиль в конце короткого, но довольно широкого мола. Пока мы пьем, подъезжают все новые автомобили и останавливаются за «фордом» пожилой дамы. Затем появляется корабль. Он гораздо больше, чем я предполагал. Белый, с высокой надстройкой. Он входит в порт, разворачивается и кормой причаливает к молу. Его задняя стенка открывается и медленно опускается. Теперь можно увидеть внутренности корабля. А там в несколько рядов стоят автомобили. Один за другим они выезжают. Матросы подают сигналы, следят за правильным съездом.
— Пойдемте, — говорит миссис Дурхам и осушает свой бокал. — Пора! — И уверенной походкой направляется к молу, где мы садимся в автомобиль.
Толстый матрос в голубых брюках и белой сорочке дирижирует нами в освещенном проеме парохода. Мы проезжаем довольно далеко и останавливаемся. Один за другим автомобили въезжают на корабль, отчего днище его тихо вибрирует. Мы ступаем на палубу. Уже ровно шесть часов. Судно начинает медленно отчаливать от мола, описывая большую дугу на водной поверхности. Оно покидает порт и выходит в открытое море.
— А как насчет еще одной рюмочки маленького «Джонни»? — спрашивает меня миссис Дурхам по-английски.
Глава 16
Бар оказался довольно просторным, с панелями из красного дерева и с удивительно длинной стойкой. Работают три бармена. Один из них узнает миссис Дурхам и радостно, обращаясь к ней, говорит по-английски:
— О, миссис Дурхам! Очень рад вас вновь увидеть! Наверное, двойной виски?
— Да, Роберто, спасибо, — отвечает моя спутница по-итальянски.
Роберто приносит нам на палубу поднос с двумя бокалами.
— Потом как всегда, миссис Дурхам?
— Да, как всегда.
Бармен приветливо улыбается, обнажая ослепительные белые зубы. Очень красивый парень!
— А что означает — как всегда? — интересуюсь я.
— А это значит, что каждые четверть часа он будет приносить нам по два бокала виски.
— А не многовато ли, миссис Дурхам?
— Почему? Поездка продлится самое большее полтора часа. Вам что, не нравится виски?
— Да нет, я не это имел в виду.
Она внимательно смотрит на меня, затем кладет свою руку на мою и вкрадчиво говорит:
— Я все понимаю. У вас мало денег, но вы слишком горды, чтобы позволить мне угостить вас!
— Нет, дело не в этом, а в том…
— Послушайте, молодой человек, — перебивает миссис Дурхам, — у меня денег больше, чем я смогу потратить за всю свою жизнь. А что будет с ними после моей смерти?..
— А ваша дочь…
Миссис Дурхам делает большой глоток и подставляет лицо навстречу ветру. Потоки воздуха гладят наши лица, треплют волосы и освежают, неся запах водорослей и морской воды.
— А я вам сегодня сказала неправду, господин Мансфельд! Вирджиния не работает директрисой на наших металлургических заводах! Она вышла замуж за бедного композитора и вот уже десять лет живет в Канаде. Она прокляла меня, когда покидала! Сказала, что ее ноги не будет в моем доме! И мои деньги ей не нужны!
— Но почему?
— Я виновата! Она уже в четырнадцать могла бы выйти на сцену! Но я не хотела, чтобы она стала актрисой, и заставила пойти работать на наши заводы. Я… я хотела, чтобы кто-то продолжил наше дело… Вы понимаете меня? Я искала для Вирджинии такого мужа, который разбирался бы в промышленном производстве. А тут приходит она с этим композитором! Я даже не соизволила подать ему руки! — Миссис Дурхам отпивает еще глоток виски. — Дела у них сейчас идут очень неважно, об этом сообщают мои друзья из Канады.
— Ваши друзья?
— Да, друзья, мистер Мансфельд. Вирджиния мне никогда не пишет. Она меня ненавидит! О да! Дочь ненавидит меня. И, может, поэтому я так много путешествую.
— Миссис Дурхам…
— Действительно хороший виски, не правда ли?
Глава 17
Когда я приехал в Эхтернах, чтобы навестить мать, меня к ней не допустили.
— Сейчас это невозможно, господин Мансфельд, — сказал мне врач, с которым я разговаривал в последний раз. Вы не сможете увидеть вашу мать, она, к сожалению, находится как раз… она… в плохом состоянии. И ваш визит может ее очень возбудить. Поэтому я вынужден запретить посещение.
Так что мать я не увидел, а с отцом и тетей Лиззи смог встретиться. Они навестили меня в гостинице. Я передал отцу книгу от Манфреда Лорда. Разумеется, разговор состоялся короткий и холодный. И о том, что у меня больше нет машины, я даже и не заикнулся.
Спустя некоторое время там же, в Эхтернахе, я продал свои часы, авторучку с золотым пером и бинокль. Купил на эти деньги билет в вагоне второго класса и отправился в путь. До Флоренции добирался, сидя в переполненном купе, где за всю ночь не сомкнул глаз. Во Флоренцию приехал измотанным и усталым. Там я сошел с поезда не потому, что Верена рассказывала о таком маршруте, а потому, что дальше ехать на поезде больше не мог. На такси добрался до автострады, где мне повезло. Вскоре около меня остановился «форд» и…
— Четверть часа уже прошла, миссис Дурхам! — я испуганно поднимаю голову: красавец официант стоит перед нами с подносом, заставленным бокалами виски.
— Спасибо, Роберто! Один бокальчик возьми себе.
— Grazie, Signora, grazie!
Небо становится бесцветным, на нем появляются первые звезды. Вода почернела и, превращаясь в белую пену, плывет за кормой. Наступила мертвая тишина.
— Вы уже определились, где будете жить?
— Нет.
— Сейчас я дам вам свою визитную карточку, на ней адрес и телефон. Заходите в любое время. Вы играете в теннис?
— Да.
— А в бридж?
— Тоже.
— Прекрасно! Я знаю здесь одного старого майора с женой. У них совсем рядом есть небольшой домик. Они очень приятные люди, и мы могли бы вместе поиграть. А у меня есть теннисный корт и личный пляж. Но вы, конечно, не позвоните, я знаю…
Миссис Дурхам опьянела и поспешила сообщить мне об этом.
— Вам это не мешает?
— Мне? Я сам уже под мухой!
«Да, таким пьяным, как сегодня, я никогда еще не был!» — подумал я.
Чувствую, что плохо держусь на ногах. Миссис Дурхам в таком же состоянии. Мы непрерывно хохочем и рассказываем друг другу смешные истории. На самом деле, вероятнее всего, они были совсем не смешными. Остальные пассажиры подозрительно косятся на нас.
— Они принимают вас за моего жиголо, — поясняет миссис Дурхам.
Верена! Верена! Будешь ли ты ждать меня в порту?
— А я была бы рада иметь такого симпатичного жиголо! Я бы отдала ему все! — Она опять пьет. — Видите там, впереди, огни? Это Портоферрайо!
Глава 18
Вот мы и приехали на место. Но мне мало что удается увидеть по прибытии: лишь огни, освещающие причал и дорогу от него.
Наш паром опять начинает вращаться по кругу, чтобы подойти к причалу задом и чтобы мы смогли съехать с него. На освещенном причале вижу людей. Много людей. Но Верены среди них нет!
— А мой управляющий уже здесь. Вон он стоит внизу.
— Старая дама машет рукой. — Я немного перебрала. Не могли бы вы съехать на моем автомобиле на причал? Я буду вам очень признательна.
— Разумеется, миссис Дурхам! И большое, большое спасибо вам за все!
— Ах, какие пустяки! Но вы ведь все равно не позвоните!
— Почему же, позвоню!
— Не верю! Возьмите ключи.
Я очень пьян и не знаком с автомобилем миссис Дурхам. Я сбиваю брус ограждения и врезаюсь в стену на причале. Выхожу из автомобиля и смотрю на то, что наделал. Бампер погнут. И вдруг слышу у себя за спиной смех миссис Дурхам.
— Здорово это у вас получилось!
— Простите!
— Да бросьте вы!
К нам подходит мужчина в белых брюках и белой рубашке. Он почтительно здоровается с миссис Дурхам и целует ей руку. Пока этот мужчина достает мой чемодан из багажника и ставит его на булыжную мостовую причала, старая дама, не переставая, весело смеется. Управляющий, бросая на меня враждебные взгляды, садится за руль. Миссис Дурхам с трудом опускает стекло:
— Вирджиния… — она едва выговаривает слова, — моя… моя дочь… понимаете, мистер Мансфельд, моя Вирджиния… она… действительно… Я думаю, что я была к ней несправедлива.
Управляющий завел машину, и она тронулась. Я вижу, как миссис Дурхам откинулась на спинку сиденья.
Из чрева корабля выезжают все новые и новые автомобили. Я ставлю свой чемодан перед стеной на причале.
— Сердце мое!
— Верена!
На ней узкие желтые брюки, сандалии на босу ногу и пестрая блузка. Она обнимает и целует меня.
— Любимая, — говорю я, — любимая!
— Да ты пьяный!
— Да, любимая.
— Едем домой, ко мне домой!
— Как… домой?
— Мужа нет. Он в Риме. Уехал на три дня!
— А прислуга…
— Я всех уже отпустила. Мы будем одни.
— А Эвелин?
— На Корсике. С воспитательницей. Они вернутся лишь послезавтра вечером.
— Мы… одни до… до вечера послезавтра?
— Да, Оливер! Иди сюда. Машина там, на той стороне.
— Верена! Мне нужно кое-что тебе сказать.
— Я знаю.
— Что ты знаешь?
— Что ты хочешь мне сказать.
— И что же?
— Что ты меня любишь!
— Да! Но откуда ты знаешь?
— Я чувствую. Что ты пил?
— Виски.
— Я тоже очень люблю тебя, сердце мое! И мы едем домой. Я приготовила для тебя обед. Но перед этим мы можем искупаться в море, а то слишком жарко… А потом…
— Надеюсь, что я к этому времени протрезвею!
— А я надеюсь, что не совсем. Ты такой сладкий бываешь, когда выпьешь. Давай, давай… быстрее. Пойдем быстрее отсюда!