Полицейские допрашивали нас прямо в проулке, на заднем сиденье патрульной машины. Пока мы повторяли наш рассказ, зашло солнце. Повторив историю в третий раз, я откинулся, посмотрел в заднее окно и увидел почти полную луну, повисшую над пакгаузами. Пробирала вечерняя прохлада, и я подумал — неужели они продержат нас здесь всю ночь?

Тони вкратце коснулась смерти сестры — полицейские знали об этом; они сказали — самоубийство, девушка прыгнула с моста, — но Тони ответила, что не сомневается, это связано с делами секты. Тайлер не хотел с нами встречаться, поехал туда, а там — ритуал, светловолосая женщина с кляпом во рту, уже не говоря о козле, начиненном рисом. Полицейский сказал, что бывает всякое, но как объяснить, что пакгауз оказался совершенно пустым и так называемые служители сатаны не оставили никаких следов, кроме щепотки риса? Мы не могли этого объяснить. Но Тони взъярилась: устроили нам целый допрос и думают, что мы все сочинили! Она спросила о детективе Дженкинсе, полицейские позвонили в участок. Дженкинс был вне досягаемости. Должен вернуться через несколько часов.

С этим мы поехали ко мне домой; добрались только в десятом часу. Самый странный день в моей жизни. Я сварил безкофеинного кофе, достал хлеб, сыр, горчицу, и мы сели ужинать на кухне — она у меня маленькая, белые стены, крошечная стойка, белые табуреты. Мы расслабились, напряжение спало, но вопросов становилось все больше. Тайлер, секта, Лиз. Как это связано и что мы видели сегодня? Зачем им козел и что случилось с русоволосой женщиной? Жива ли она еще? Или ее уже расчленили и бросили в Миссисипи?

Около одиннадцати позвонил Дженкинс. Он уже знал о происшествии в пакгаузе и хотел поговорить с нами. Я сказал — конечно, и минут через двадцать завопил домофон. Значит, Дженкинс уже здесь; ничего удивительного, в Миннеаполисе самая длинная дорога занимает двадцать минут, если только не ехать из предместья Кун-Рэпидс. Дженкинс был одет в коричневую синтетическую спортивную куртку и бежевые брюки и имел при себе казенный желтый блокнот. Лицо усталое, как будто слишком много времени провел на работе. Мы перешли в гостиную и снова принялись за эту историю, начиная с моего звонка Робу Тайлеру из «Питерс гриля» и кончая тем, как мы подперли досками дверь и вторглись к Дж. Д.Хойту.

— Господи, ну вы и везунчики! Как вас не разорвали на куски? — сказал Дженкинс.

Тони пропустила его слова мимо ушей, она думала о своем.

— Тайлер пытался что-то убрать с глаз долой, — сказала она. — Он что-то знает о смерти Лиз, если не сам ее убил. Я уверена в этом. И это как-то связано с сектой. Лиз хотела о них написать и просила меня сделать фотографии. Это очевидно.

— Возможно, — сказал Дженкинс. — Но на мой взгляд, вы оба безумцы. Полезли в этот пакгауз! Счастлив ваш Бог — вы от них ушли. Это очень скверная группировка.

Я спросил:

— Иными словами, вы о них что-то знаете?

Он посмотрел на меня, явно взвешивая, что он может и должен сказать.

— Знаю. — Он почесал бровь. — Это группа «драконов». Она под наблюдением. Мы не так много о них знаем, кроме того, что это очень опасная банда. Вы ведь знаете об убийствах? Четыре женщины? Убийства начались в январе, все убиты, э-э… причудливым способом. Возможно, это как-то связано. Больше ничего не могу сказать, кроме одного: не суйтесь в это дело.

— Это почему? — взвилась Тони.

— Держитесь от них подальше и держитесь подальше от Роба Тайлера. Избегайте его.

— Не понимаю. — У Тони от негодования заалели щеки. — Почему вы молчите, черт побери? Почему не говорите прямо, что гибель моей сестры могла быть связана с этой сектой?

— Потому что я так не думаю и потому что мы пытаемся скрыть дело от газетчиков.

— Но…

— Дело в том, что четырех женщин убили ритуальным способом. Вашу сестру — нет.

— Да, но у Лиз была связь с членом секты, Боже мой!

— Послушайте, те женщины были изнасилованы, расчленены и пригвождены к деревьям. У вашей сестры в анамнезе депрессии, она уже пыталась покончить с собой, принимала лекарства, и ее нашли в Миссисипи.

Что-то здесь не так, думал я. Что-то еще происходит, что-то скверное. Но что?

— Алекс, придержи этот момент. Дай выход всему, что есть в подсознании, посмотри на эту сцену со стороны, как на картину. Что именно происходит?

Я задерживаю дыхание и как бы беру время в плен. Чувствую, что не сижу больше на диване, а парю над нами — детективом Дженкинсом, Тони и, как ни странно, над самим собой. Рассматриваю нас под другим углом, словно фото. Да, что-то еще происходит. Но что?

— Благодаря гипнозу ты вернулся к этой встрече с Дженкинсом. И сейчас ты знаешь больше и больше понимаешь, чем при реальной встрече.

Уже тогда, в моей квартире, после приключения в пакгаузе, Дженкинс знал больше об этой секте, да и о смерти Лиз. Но я тогда не понимал, почему он молчит, почему нам приходится самим вести охоту. Мы ее повели, ясное дело. И в- конце концов поняли все.

— О чем ты говоришь?

Да о том, что там был еще один слой, что мы только поскребли по поверхности, что Дженкинс не был…

Я задыхался, легкие мои скрипели, я набрал полную грудь воздуха, и это вернуло меня в прошлое, в мою квартиру в Миннеаполисе. Была поздняя ночь. Нам предстояло извлечь на свет божий реальность, скрытую за скупыми словами Дженкинса. Единственный способ — без суеты пройти все шаг за шагом. Медленно и логически.

— Поверьте, — говорил Дженкинс, — я сейчас пытаюсь организовать расследование как можно лучше. По-моему, смерть вашей сестры не связана с «драконами», но я могу и ошибаться. Несомненно, есть обстоятельства, требующие проверки, и, если я обнаружу что-то новое, вы узнаете об этом первыми.

Тони кивнула.

— Отлично. Доверьтесь мне. Я делаю все возможное. — Дженкинс взял с колен свой блокнот. — Сейчас мне нужна ваша помощь. Вы можете описать ту женщину в пакгаузе?

Тони опустила голову, подумала и сказала:

— Высокая, примерно пять футов десять дюймов. Не худая, можно сказать, полная. Блондинка.

— Яркая блондинка, — прибавил я. — С желтизной.

— Лицо круглое.

— Лет тридцати.

Дженкинс нахмурился, почесал затылок и вынул из желтого блокнота фотографию.

— Это она?

Я взял снимок — черно-белый, глянцевый, пять дюймов на семь. Улыбающаяся женщина явно германского или скандинавского типа. Круглые щеки, широкая улыбка, белые зубы, светлые волосы. Так выглядит половина женщин Миннесоты. Она стояла на тротуаре, смотрела куда-то через плечо. Привлекательная женщина с мягким взглядом — я мог бы с ней подружиться.

— Господи, не знаю, — неуверенно сказала Тони. — Как ты думаешь, Алекс?

Главные характеристики совпадали. Миловидная, полная женщина. Светлые волосы. Лицо женщины в подвале было искажено страхом и негодованием. Здесь — счастливое, улыбающееся, молодое. Думай, приказал я себе, восстанови ее образ.

Лицо как бы выпорхнуло из памяти, и я быстро ответил:

— Да, это она.

— Вы уверены? — спросил Дженкинс.

— Абсолютно. Я помню ее глаза, я на них смотрел, они были такие испуганные. И подбородок — они ткнули в него ножом. Ее подбородок.

Тони сжала губы, не решаясь согласиться со мной. Секунду спустя все же кивнула. Я был прав. Фотография той женщины, что была в подвале, — завязанной в белую простыню, с кляпом во рту.

— Согласна, это она, — сказала Тони. — Почему вы спрашиваете?

— Потому что эта женщина, — сказал Дженкинс, пряча фотографию, — исчезла неделю назад из «У». Бесследно. Ушла в библиотеку и как сквозь землю провалилась.

Господи, где же ее найдут, подумал я, на каком дереве? В каком поле? Мне было тошно об этом думать. В нашу жизнь вползает безумие. Кровавое безумие. Что случилось с Америкой, если студенты не могут спокойно пройти через кампус? Когда мы стали страной страха? Студентка шла в библиотеку, и вот вам. Конечно, живой ее не найдут. Дженкинс наверняка это знает. Так же, как и ее родители.

— Ладно, я намерен разобраться с нашим мистером Тайлером, — сказал детектив. — Поеду к нему домой завтра же… Не застану — поищу в Колледже живописи и дизайна. — Он провел рукой по своим редеющим волосам. — Говорю вам это вот почему: не хочу, чтобы он знал, что его видели на их сборище. Во всяком случае, пока. Я намерен держаться этой тактики. Но боюсь, если вы с ним встретитесь, это сборище станет темой — как бы это назвать — обсуждения.

— Да уж, — пробормотала Тони. — Мы там насмотрелись… А я никогда не умела держать язык за зубами.

— Так что, будете держаться от него подальше? — спросил Дженкинс и посмотрел на меня, на Тони, потом опять на меня.

— Конечно, — ляпнул я.

Тони кивнула.

— Договорились. — Дженкинс встал. — И ради Бога, не суйтесь к «драконам». Оставьте их мне. Я буду держать вас в курсе. Звоните в любое время, особенно если что-то надумаете.

Было поздно, он очень устал, мы с Тони тоже были в полном изнеможении. Дженкинс пробормотал что-то еще. Тони пробормотала слова благодарности. Я проводил его до двери, мы обменялись рукопожатием, и мне почудилось, что он когда-то учил детей физике. Вот кого он мне напомнил. Усталого школьного учителя, который поменял педагогику на более романтическую работу. Если это можно назвать романтикой.

— Спасибо, что потрудились зайти, — сказал я ему через порог. — Тони вам очень благодарна. Все это было очень тяжело для нее.

— Еще бы…

Он ушел, тяжело ступая, а я захлопнул дверь, запер ее на второй замок, проверил, закрыто ли, — я так делал каждый вечер перед сном. Шагнул от двери — и понял: у меня есть еще один гость. Тони. Почему я решил, что она в эту ночь останется у меня?

Я двинулся в гостиную, спрашивая себя: неужели это вернулось? Тони и я — мы опять вместе.