Транс накрыл меня быстро; наверно, потому, что я рвался в прошлое. Стоило мне лечь в кресло, глубоко вдохнуть и закатить глаза, как он пришел. Накатился. Скорее бы уйти от рассказа Мэдди о ее дружбе с Тони и вернуться к самой Тони. Мэдди продолжала свои гипнотические игры, свои песни-заклинания насчет дыхания, легкости и считала до десяти. Но мне это было не нужно. Не требовалось никакой взлетной площадки. Я был уже там и сказал об этом Мэдди — прервал ее, попросил замолчать; мне было чем заняться и что узнать.

— Превосходно, — проговорила она из своего маленького, печального, самодостаточного мирка. — Продолжаем. Было раннее утро…

Да, я знаю. Это моя история. Поздней ночью, или под самое утро, я тихонько встал, нашел одеяло, чтобы укрыть Тони, укрыл, пробрался в спальню и заполз на кровать. Я был совсем подавлен, даже тогда, среди ночи.

Утром, на кухне, я рассказал об этом Тони. Стоя к ней спиной, я готовил кофе.

— Я все думаю и думаю, как было бы хорошо, если бы ты мне тогда все объяснила, — сказал я, заливая воду в кофеварку.

— Должна была, верно, но мне самой было так трудно, что я подумала, ты этого не вынесешь.

Я посмотрел на нее — сидит на табурете, грива откинута назад, лицо светится надеждой, нежный рот улыбается. Красивая, теплая, как всегда. Злиться на нее невозможно.

— Может, и не вынес бы. Но это были бы мои проблемы.

— Ты прав. Но дело еще в том… — Тони отвела от меня взгляд, посмотрела на белую стену и опять повернулась ко мне. — Я пыталась понять, кто я такая, пыталась преодолеть отвращение к себе, и мне было легче отвергнуть тебя, чем быть отвергнутой. Может, это звучит глупо, но твоя любовь много для меня значила.

Я схватил губку и стал вытирать совершенно чистую стойку. Хотя нет — крошки у тостера, несколько капель воды у кофеварки и еще одно пятно, которое можно уничтожить, если долго и усердно тереть.

— Алекс, — сказала за моей спиной Тони, — мне надо вернуться в гостиницу и потом опять к Лиз. — Тягостная пауза. — Было очень приятно тебя повидать.

— Черт возьми, Тони, не уходи от меня второй раз. Еще не все кончено. — Я повернулся к ней, лицо у меня покраснело. — Все эти годы я думал о тебе, пытаясь разобраться, что случилось. Ты понятия не имеешь, сколько я о тебе думал. Ни малейшего. Я думал, что мне никогда не забыть тебя, и теперь… теперь… — Я помотал головой. Теперь ничего не поделаешь. Все, конец. — Черт, я все это время думал о тебе и вот не помню, какой кофе ты пьешь, черный или с молоком.

Она выжидательно посмотрела на меня.

— Вообще-то черный.

— Верно, черный.

Я открыл шкафчик, вынул кружку, набрал в грудь побольше воздуха и сказал:

— Ты можешь вернуться в гостиницу за вещами, Тони, но я хотел бы, чтобы ты до отъезда пожила у меня. Мне будет дерьмово, если ты не останешься. В гостевой спальне у меня велосипеды и всякие примочки, но ты можешь положить там свое снаряжение, а спать на диване в гостиной. Мне кажется, нам обоим будет полезно побыть вместе. — Я налил в кружку кофе и передал ей. — Идет, доктор Доминго?

Принимая от меня кружку, она коснулась моей руки и сказала просто:

— Идет.

* * *

Так началась наша новая дружба, основанная на реальном раскладе карт, а не на желаемом. Я сварил яйца всмятку — помнил, что Тони их любила. Все шло прекрасно, даже беззаботно, пока я не заговорил о Лоре. По голосу Тони я сразу догадался, что они все еще вместе.

— Как она? — спросил я. — Такая же веселая?

— Если всерьез, — Тони опустила глаза, вздохнула, — последний год было очень трудно. У Лоры развилась М3; с этим много проблем.

— Что это такое?

— Медикаментозная зависимость. Обычное дело у сестер — по крайней мере, так говорят. Понимаешь, наркотики под рукой, и все эти нагрузки… Последние два года она работала в отделении СПИДа, и ее это доконало.

Я чувствовал — здесь только верхушка айсберга, и спросил:

— И что случилось? Вы еще вместе?

— Нет, сейчас — нет. — Она нахмурилась, посмотрела на меня. — Тебе действительно это интересно?

— Конечно. — Мне все интересно, подумал я. Хватит с меня белых пятен.

— Ну ладно. — Тони вздохнула. — Неприятности начались года два назад. Лора всегда крепко поддавала, а тогда она стала работать с больными СПИДом. Они умирают. С этим она не справилась. Да и кто бы справился? Начала тянуть транквилизаторы, не знаю какие, и покатилось. Я думаю, здесь психология: все эти дела со СПИДом заставили ее крепко подумать о своих сексуальных делах. Год назад я попробовала ей помочь, но она меня послала. Я стала сатанеть от этого, она была совсем плохая — приходила домой пьяная или под кайфом почти каждый вечер. Это и раньше случалось, но тут она развернулась — ужас что такое. И однажды…

— Ну?

— Я пришла из больницы пораньше и вижу — она сидит в гостиной, готовится вкатить себе героин. Я чуть крышу не пробила — выхватила шприц, сломала, а она бросилась на меня. Началось настоящее побоище, с кулаками и все такое. Омерзительно. — Тони опустила голову. — Злоба так и перла из нее. Ярость. Она меня сшибла с ног.

— Да ты что?!

— Такой у меня был год. Моя милая подружка исчезла — распад личности, сущее исчадье ада, я ее выгнала, и тут погибла маленькая Лиз. О Господи!

— Понимаю…

— Хорошо, что ты рядом, Алекс. — Она улыбнулась, протянула мне руку. — Я всегда тебя помнила, ты был мне настоящим другом.

Я взял ее руку, сжал, выпустил.

— Значит, вы с Лорой разбежались?

— Наверное, так — пока что. Надеюсь, это временно. Я все еще ее люблю, но ей надо прийти в себя. Она действительно развалилась. Мне, конечно, пришлось сообщить в больницу, где она работала, ее тут же уволили. Она уехала к своей родне. Сейчас она здесь, в Миннесоте, в Северном Центре. В часе езды отсюда. Месяц назад родители поместили ее туда лечиться от МЗ.

— Миннесота, — засмеялся я. — Страна десяти тысяч оздоровительных центров.

— Да, вы, ребятки, этим знамениты. Пока Лора еще не выкарабкалась, но надеюсь, ей помогут.

— Ты в этот приезд ее видела?

— Нет. Она написала мне после смерти Лиз — маленькую открытку, но мы не виделись, она не хочет меня видеть. Она так решила. Она зла на меня за то, что я настучала на работу, и потом, думаю, в моем лице ненавидит все человечество. Она и себя ненавидит, и я за все это в ответе. Я говорила с ее психотерапевтом, она обещала спросить Лору, можно ли ее навестить. Я очень хочу ее видеть. Завтра позвоню и узнаю приговор. Если Лора согласится, поеду туда.

— Удачи тебе.

— Боже, какая тяжелая штука жизнь… Я к тому, что Лора — замечательный человек. Ее все любили в отделении СПИДа, она умела всех развеселить. Можешь себе представить, там не до веселья, а при ней было чистое кино. Осенью один больной так хохотал, что умер, — Богом клянусь.

— Ты шутишь?

— Ну, парень одной ногой стоял в могиле, но все-таки.

Я покачал головой и, не зная, что сказать, спросил:

— А твоя сестра знала про тебя и Лору?

— Да. И относилась к этому прекрасно. Она радовалась, что я не скрытничаю, — ты ее помнишь, она любила, чтобы все напрямик.

Мы молча допили кофе. Прежде чем принять душ, я позвонил на работу, сказал, что я еще не совсем в порядке и мне надо остаток недели побыть дома, чтобы оправиться от падения с велосипеда. Я мог говорить со своим боссом и остальными о программах, которые делает фирма, и об открывалках для гаражных дверей. Даже об автоответчиках. Но, подозреваю, никогда не заговорю с ними о своем — о Тони, например. Безнадежно. Хотя, может, здесь-то я и не прав.

Немного погодя я отвез Тони в гостиницу. Она забрала вещи и рассчиталась, сказав портье, что, если ее будут искать, пусть звонят по этому телефону. Она написала на листке бумаги мой телефон и фамилию, повернулась ко мне, сделала круглые глаза и сказала:

— Если вы — врач, вы всегда должны быть в пределах досягаемости.

— А, никуда не денешься, — сказал я со смехом.

Она села в свой автомобиль, я — в свой, и мы поехали. Это было хорошо — какое-то время побыть врозь. На душе у меня было черно, я поглядывал на Тони за рулем в зеркало заднего вида, твердо зная, что меня всегда будет тянуть к ее красоте и уверенности в себе.

Мы словно бы забавлялись. Забросили вещи ко мне и направились на квартиру Лиз, как бы вернувшись на старую дорожку, словно между нами ничего не происходило, не было наших объятий и остального. Мы просто перестали говорить о наших сексуальных предпочтениях. Радостно бросили все это и начали болтать о докторских делишках, о моей сестре, которую сбил автобус, о захватывающей профессий составителя технических инструкций. О моей велосипедной мании. Словом, о всякой всячине — как судачат соседи, когда есть время посплетничать.

— Будем надеяться, сегодня шторма не будет, — сказал я, ставя машину напротив дома Лиз.

Мы вошли в темную квартиру, и Тони сказала:

— О Господи! Как ты думаешь, что все-таки с ней случилось?

— Не знаю, но без сожалений выбрасываю этот бутерброд, — ответил я и пошел в кухню.

Он все еще покоился на раковине. Кофе я тоже вылил. Тут-то я и заметил на холодильнике несколько фотографий, прилепленных магнитиками, в лучшей провинциальной манере. Там был и снимок Тони среди других женщин.

— С подругами Лиз ты говорила? — крикнул я Тони.

— Нет еще. Наверно, стоит, но у нее их почти не было.

Я увидел, что к холодильнику прилеплена еще и визитная карточка доктора Эдуарда Доусона. На ней были два телефона; один номер отпечатанный — телефон в центре города; другой, написанный от руки, начинался с тех же цифр, что и мой. Значит, Доусон тоже живет в Кенвуде. Я стоял, смотрел на карточку и думал, как это было важно для Лиз — ее психотерапевт, его карточка, его телефон, прописанные им лекарства. Кроме того, к Доусону легко попасть на прием, так что помощь была всегда под рукой. Я не мог не задаться вопросом: если Лиз была в такой депрессии, что собралась покончить с собой, почему она не позвонила ему, не поговорила — только послала записку?

Я повернулся и прошагал по коридору в спальню, где меня колотили лампой — она все еще валялась на полу вместе с разными другими ценностями. Я поднял жалюзи, открыл окно и вернулся в гостиную, где Тони делала то же самое: впускала в комнату свет и воздух. Затем она встала посреди гостиной, огляделась и простонала:

— Что мне делать со всем этим барахлом?

Действительно, мебель в основном была жуткая, но, очевидно, были и вещи, которые Тони и родные захотят сохранить. Фото, семейные реликвии. На кофейном столике стояла серебряная шкатулка — фамильный утиль, подумал я.

— Возьми, что хочешь, а остальное отдай Армии Спасения, — дал я очевидный совет.

— Да зачем мне лишнее барахло.

Тони подошла к полкам из кирпичей и досок, на которых были книги, несколько компакт-дисков, фотокамера. На одном краю — стопка бумаг. Счета? Нет, они меньше размером.

— Что это? — спросил я, кивнув в сторону стопки.

Тони взяла оттуда блокнот.

— Рукописи ее стихов.

Я подошел к ней, заглянул через плечо.

— Если Лиз собиралась писать статью про эту секту, она, возможно, успела что-то наработать, а?

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, например, план, какие-то наброски. Может, даже начала писать.

Тони взглянула на меня, подняв брови.

— Возможно. Да, вполне возможно. Собрала материал и начала писать. Но она не стала бы писать на таких штуках, рядом со стихами. Журналисты так не делают. Может быть, в дневнике, но и это вряд ли.

— Ладно, у нее был компьютер?

— Нет.

— Тогда это должно быть где-то здесь… Может быть, даже напечатанное на машинке.

Я обшаривал глазами комнату. Журналистский блокнот? Папка?

— Алекс, — позвал отдаленный голос, — а как насчет грабителя? Парня, которого ты застал накануне в спальне?

Как я сам о нем не подумал?!

— Значит, вот что этот парень взял. Не стихи Лиз, а ее записи.

Правильно. Мой приятель, что врезал мне лампой. Роб Тайлер или кто другой — что вряд ли — проник сюда и рылся в вещах Лиз не в поисках денег или ценностей. Ему нужны были ее заметки о секте. Конечно! Он стремился уничтожить сведения о секте и, возможно — только возможно, — что-то, касающееся ее причастности к смерти Лиз.

— Ты прав, Алекс. Наверняка прав. Ты видел, как он взял блокнот с ее записями, и больше ничего не пропало. Во всяком случае, ценного. — Тони говорила и перебирала бумаги на полке. — Но он мог что-то оставить. Я просмотрю эти бумаги, а ты бы поискал в спальне. По-моему, там есть рабочий стол.

— Конечно…

Я направился было в спальню, но услыхал тяжелый стук в дверь. Мы посмотрели друг на друга, Тони пожала плечами. Мы никому не говорили, куда едем. Мне стало немного не по себе, хотя было сомнительно, что кто-нибудь вроде Роба Тайлера станет стучать в дверь.

— Кто там? — спросил я.

— Домовый смотритель, — ответил низкий голос. — Кто вы, черт побери?

Тони со своими бумагами поспешила к двери.

— Привет, Джон! Это я, сестра Лиз!

На лестнице стоял парень, который помог Тони выбить дверь в спальню. Вид у него был не так чтобы счастливый, и он вроде с тех пор не переоделся. Синяя рубаха из шотландки — грязная и мятая, старые джинсы сползли ниже талии, на ногах те же потрескавшиеся башмаки. Рыжеватые волосы торчат во все стороны.

— Привет, — повторила Тони. — Я здесь со своим другом Алексом. Разбираю вещи Лиз и…

— A-а, хорошо, я услыхал шум, понимаете, и решил проверить, не влез ли опять кто-нибудь.

— Спасибо, это можно только приветствовать, — сказала Тони.

Не спрашивая разрешения, он протопал внутрь.

— Как, э-э, все в порядке?

Тони взглянула на меня, пожала плечами и ответила:

— Все в порядке.

— А что полиция? Что они говорят?

— Они этим занимаются.

— А-а, — Джон откашлялся. — Вы им сказали насчет меня — что я тоже здесь был?

— Нет, по-моему, не говорили.

— Не говорили, — повторил я, удивляясь, какое это может иметь значение.

— Хорошо, хорошо. Это я из-за хозяйки. Она говорит, с нее хватит неприятностей. Говорит, надо по-быстрому сдать эту квартиру. — Он смотрел на компакт-диски. — Когда думаете забрать отсюда это барахло?

— К первому числу, не беспокойтесь.

Джон опять повернулся к Тони.

— Так, ага, вы из Чикаго, верно? Я тоже — вырос в одном из этих кирпичных домов — знаете, через улицу от «Ригли-Филд». Любил сидеть на крыше и смотреть, как играют. Это было здорово. Как вы думаете, «Медведи» их уделают?

Тони вздохнула, пальцами расчесала волосы.

— Слушайте, Джон, у меня столько дел.

— А! Да, конечно. — Он показал на дальнюю стену комнаты. — Стереосистему будете продавать? — Он засмеялся. — Я знаю, что она работает, потому что ваша сестра… Понимаете, у нее она так орала…

Дверь через площадку открылась. Я выглянул наружу — маленькая женщина запирала дверь квартиры напротив. Джон спросил еще что-то, повернулся и стал смотреть, как она идет к нам. Она нерешительно постучала в неприкрытую дверь и проговорила:

— Привет, я Крис, а вы… вы сестра Лиз, да? Врач?

— Да, — ответила Тони. — Кажется, мы познакомились, когда я приезжала в прошлом году.

Крис была маленькая, бледная, чуть за тридцать. С виду книжный червь. Мышиного цвета волосы, очки, маленький неуверенный ротик. Голубая майка, штаны цвета хаки. Вполне заурядная внешность. Одинокий солдатик. Она стеснительно взглянула на смотрителя.

— Привет, Джон. Мне… мне бы хотелось немножко поговорить с Тони.

Секунду все неловко молчали, и стало более чем ясно, что Джон ничего не понял и уходить отсюда не собирается. Тони взяла инициативу в свои руки.

— Входите, Крис. Джон уже уходит. Спасибо за заботу, Джон. Вы приглядываете за квартирой, это замечательно. Я дам вам знать насчет стерео.

Джон посмотрел на Тони, потом на Крис и наконец двинулся к выходу. Лицо у него было обеспокоенное, даже сердитое. Тони не обратила на это внимания и помахала ему рукой.

— Порядок, — промямлил Джон. — Понял, надо отсюда шлепать.

— Пока! — Тони закрыла за ним дверь и пробурчала: — О Господи!

— Не осуждайте его, — прошептала Крис. — В своем деле он человек неглупый, он телефонист-ремонтник, но немного тугодум. — Крис опустила глаза, переступила с ноги на ногу, собралась с духом и выговорила: — Я просто хотела сказать, что мне очень жаль вашу сестру. Мы с ней подружились.

— Спасибо, Крис.

— Она всегда была со мной очень мила. Иногда встретимся на площадке и говорим, говорим — прошлой зимой однажды проговорили час. Мне нравились ее стихи, она давала мне читать пару раз. Мы и о них говорили. Она хорошо писала. Это была настоящая потеря для меня.

— Мне тоже ее страшно не хватает, — сказала Тони.

Вдруг стало жутковато, словно что-то проплыло по комнате мимо нас. Словно призрак Лиз объявился. Я кашлянул и спросил:

— Вам не случалось видеть Лиз незадолго до ее смерти? Скажем, в течение недели?

— Э-э… — Крис переступила с ноги на ногу. — Разве в полиции вам не сказали? Я как будто говорила этому мужчине, детективу, что видела ее вечером накануне смерти.

Тони быстро взглянула на меня и тихонько охнула.

— Но мы с ней не говорили, было уже поздно. Я возвращалась домой, ставила машину, а она мне помахала рукой.

Я посмотрел на Тони. Почему Дженкинс не упомянул об этом?

— У меня абонемент на балетные вечера, и мы пошли с подругой, — продолжала Крис. — Это был Театр американского балета. Да, правильно. Обычно я не возвращаюсь домой так поздно.

— И с ней было все в порядке? — спросила Тони. — Вы не заметили, она выглядела спокойной, или, наоборот, плакала, или что-нибудь еще?

Крис подошла к большому окну на улицу. Мы с Тони за ней. Я успел увидеть Джона — он влез в темно-коричневый фургончик и уехал.

— Ну, не знаю. Не могу сказать точно, — ответила Крис. — Посмотрите, я была вон там, а они подходили к парадной. Но кажется, у нее было отличное настроение.

Я посмотрел, куда она показывала, и спросил:

— Они? Она что, была с этим своим Робом? — Спросил и подумал, что они за месяц до того расстались. — Вы знали его? Такой — вроде панка.

— Нет, она была с другим.

Тони не могла скрыть изумления.

— С другим? С кем? — Она подошла к окну и встала рядом с Крис. — Вы хотите сказать, что она встречалась с двумя парнями?

Крис взглянула на Тони, на меня и кивнула. Кивнула совсем чуть-чуть, словно выдавала тайну или непристойный секрет. Взгляд ее спрашивал, не предает ли она свою умершую приятельницу.

— Все в порядке, — быстро проговорил я. — Мы просто хотим сопоставить факты. — Я чувствовал, что лучше не подвергать сомнению версию о самоубийстве: Крис явно была из тех, кому сама мысль об убийстве непереносима. — Тони хочет понять, что случилось и почему. Хочет поговорить с кем-нибудь, кто видел Лиз последние день-два, понимаете? Узнать, что она делала, что могло быть у нее на уме, что могло ее так расстроить.

— Понятно.

— Так вы знали этого другого парня?

— Не знала. — Крис покачала головой. — Я видела его первый раз.

— Как он выглядел? — спросила Тони.

— Он пожилой.

— Какого возраста примерно?

— Не знаю. Может, лет пятидесяти. Как будто не слишком высокий.

— Какого цвета волосы? — спросил я.

— Не знаю. — Крис пожала плечами. — Кажется, седой, но я не уверена. — Она поглядела в окно. — Я же говорю, я была вон там и мало что могла рассмотреть. Тогда было довольно холодно; кажется, он был в шляпе.

Тони посмотрела на меня, и в глазах ее было написано: Лиз встречалась с пожилым человеком и словом о нем не обмолвилась? Что это может значить?

— Его имени вы наверняка не знаете, — сказал я.

— Нет. Она не называла. Как-то сказала, что влюбилась в пожилого мужчину. Она по-настоящему потеряла голову и не знала, что делать.

Я мысленно вернулся к нашим приключениям в пакгаузе. Большинство тех парней были молоды, но я заметил и нескольких пожилых. У одного — с перьями — были седые волосы на груди. А их главарь? Я еще раньше обдумывал такую возможность — что Лиз закрутила с другим членом секты и Роб Тайлер из ревности убил ее. Могло такое произойти? Наверно, нет. Но кто бы ни был ее пожилой приятель, имел он отношение к смерти Лиз или не имел, он безусловно знал о ее душевном состоянии в последние дни.

— Как вы думаете, вы могли бы его узнать? — спросил я.

— Не знаю. — Крис совсем смутилась и пожала плечами. — Я не видела его вблизи, но может быть…

Пожалуй, узнала бы. Похоже на нее: наблюдательный человек, хорошо чувствует литературу и тонкие детали жизни. Но как бы это устроить? Привезти ее на культовую сходку? Нет, это не дело…

Тони внимательно взглянула на меня, явно интересуясь, что еще я задумал, и сказала:

— В этом надо разобраться. Будет замечательно, Крис, если вы сумеете нам помочь. Я… Я просто хочу поговорить о Лиз с человеком, который знает, что ее тревожило. Это бы очень помогло.

— Хорошо, договорились. — Крис снова пожала плечами, улыбнулась. — Ну вот, я пошла, не то опоздаю на работу. Дайте знать, если я буду нужна, и все. Я на месте утром, а вечером лучше всего после восьми-девяти. Я работаю во второй половине дня.

Она подняла руку, помахала нам и ушла. Я видел, как Тони запирает дверь, слышал звук шагов Крис на площадке. Хлопнула дверь парадной, я вернулся к большому окну, где мы только что стояли втроем, и стал смотреть, как Крис сходит по бетонным ступенькам и идет через улицу к желтой машине, крошечной и тронутой ржавчиной. Я наблюдал за Крис из окна гостиной и вдруг ощутил отчаянный ужас. Меня прямо скрутило.

Тони подошла ко мне, положила руку на плечо и спросила:

— Что с тобой? Что случилось?

Тогда я, конечно же, ничего не мог объяснить. Но меня стала колотить дрожь, потому что во мне было знание: там кто-то есть, он мог видеть, как мы втроем стояли у окна гостиной, и сейчас смотрит, как Крис, тихая, маленькая книгочейка, садится в машину.

— Алекс, о чем ты говоришь?

В то время я ничего этого не знал — когда все происходило. Лишь потом, в конце, собрал все куски мозаики. Только так оно и могло произойти. Убийца Лиз должен был находиться там, снаружи.

Боже мой, думал я, нам и в голову не пришло, что беда сидит в засаде так близко.