Утро. Хозяин и хозяйка празднично одеты. Обе девушки, дочери хозяина, вышли в нарядных платьях, с красиво уложенными волосами. Только сейчас я обратил внимание, что это были очень милые особы. Во время завтрака хозяин с торжественным видом объявил.

— Сегодня закончилась война с Россией.

От радости я подпрыгнул за столом и спросил:

— Какое сегодня число?

— Девятое мая.

— Девятое мая, а сколько дней я прожил у вас?

Хозяин заглянул в блокнот и ответил.

— Девятнадцать дней. За девятнадцать дней ты набрал десять с половиной килограммов.

Я стал подсчитывать в уме, сколько же я прожил в лесу — вышло сорок шесть дней. Сорок шесть дней, а когда я жил в лесу, мне казалось, что прошло не меньше трех месяцев. Какие это были дни! Я как бы про себя проговорил.

— Сорок шесть дней.

— Что ты сказал? — спросил хозяин.

— Сорок шесть, — ответил я по-немецки.

— Это ты сорок шесть дней жил в лесу?

— А откуда вы знаете, что я жил в лесу?

— Я все знаю, на второй день я обнаружил твое белье на дереве. Принеси его сюда.

Теперь я понял, что он все знает обо мне, но я уже не боялся его, да и война окончилась. Я принес рубашку и подал хозяину.

— А теперь расскажи нам, откуда ты?

Я стал рассказывать ту же неправду, что говорил раньше, но хозяин меня остановил. Он развернул рубашку и держит ее, как будто получил в награду.

— Элла, — обратился он к младшей дочери, — прочитай надпись на рубашке.

Элла подошла к хозяину, внимательно присмотрелась и говорит:

— Бухенвальд.

— Это твоя рубашка, — спросил хозяин, — или ты ее украл?

— Моя.

— Тогда расскажи, откуда она у тебя взялась и не бойся, никто тебя здесь не тронет.

И тут я им открылся.

— Моя фамилия Зинченко, зовут действительно Гриша. И я стал рассказывать подробно о своей жизни, начиная с того момента, когда меня забрали на работу в Германию. Мой первый побег. Все пришли в ужас, услышав о тех мучениях и пытках, которые применяют к людям в Дрезденской тюрьме, от рассказа о подземном театре, где люди наслаждались человеческими мучениями. Тут меня хозяин немного прервал и добавил, что он слыхал о таких театрах. Там обучают жестокости молодых офицеров — заставляют привыкать к виду крови и мучениям людей. Я продолжил свою историю о Бухенвальде и как я спасся от крематория. Когда я закончил свой рассказ, хозяин рассказал, что произошло с Бухенвальдом.

— Когда американцы бомбили стены Бухенвальда, чтоб арестанты могли разбежаться, то оказалось, что весь лес окружен немецкими войсками и всех, кто пытался бежать — расстреливали. Было даже объявлено по радио, что если кто заметит подозрительного мужчину или женщину, нужно сообщить в полицию. Арестанта можно опознать по выстриженному кресту на голове, вот и Григор говорит, что сбрил этот крест перед побегом.

Так в разговорах и воспоминаниях прошел праздничный ужин. С того дня я добровольно проявлял усердие: кормил лошадей, коров, делал уборку в сараях. За все мои старания меня кормили досыта, сколько я хотел.

Так как мы кушали наливая с общей миски каждый себе, я старался весь жир собирать в тарелку, к тому же, если кому попадался жирный кусок мяса, то его отдавали мне.

Я поедал все это с неизменным аппетитом. Когда же начались полевые работы и все уходили в поле, я оставался один и был за хозяина. Продолжал проверять свой вес и радовался, что ежедневно прибавляю по полкилограмма. Иногда я выходил в городок и бродил по улицам, которые были переполнены войсками.

Как-то в воскресный день хозяин дал мне хороший костюм и предложил пойти в город вместе с Эллой, быть ее телохранителем, ведь город переполнен военными. Я стал своим человеком в этой семье. Хозяйка относилась ко мне доброжелательно, но девушки разговаривали со мной только тогда, когда нужно было передать какую-нибудь просьбу родителей. И вот, когда мы гуляли с Эллой по городу, я спросил у нее.

— Знаешь ли ты семью, в которой работают русские парень и девушка?

— Да, знаю.

— Можешь ли ты меня отвести к ним, я хочу поблагодарить их за ночной обед.

Мы вошли в дом. В зале сидела хозяйка и ее работница, которую я хорошо запомнил как землячку. Элла и хозяйка дома обнялись, а я сделал поклон головой. Хозяйка стала спрашивать Эллу обо мне, но я ответил сам.

— Вы меня видели, может, уже забыли?

Она внимательно посмотрела на меня и говорит.

— Нет, я никогда тебя не видела.

Тогда я спросил у землячки, помнит ли она меня, но и она отказалась. Я поблагодарил хозяйку за ночное угощение, которое получил от нее, когда полицай привел меня на допрос, а девушка и парень были переводчиками.

Девушка позвала парня.

— Ваня, иди сюда, ты узнаешь этого парня?

— Нет, я его никогда не видел.

— А помнишь, как-то ночью полицай привел мальчишку и мы переводили ему.

— Помню.

Но когда я заговорил к ним на украинском языке, то они сразу вспомнили. Я стал частым гостем в этом доме и они познакомили меня с другими украинцами, которые жили в этом городке. Когда мы собирались вместе, то делились новостями. У всех было одно желание — скорей вернуться на Украину. После таких встреч с земляками у меня не проходили мысли о доме, хотя здесь мне было очень хорошо. По воскресным дням мы ходили в церковь.

После служения хозяин мне рассказывал об Иисусе, но мой немецкий был очень ограничен, и я больше догадывался, чем понимал. Однажды после воскресного служения я сказал хозяину, что открылись лагеря, куда собирают русских для отправки на Родину и я тоже хочу возвратиться домой. Эта новость его сильно опечалила.

Я ожидал, что это обрадует его, ведь лишний рот за столом, но он не советовал мне возвращаться, уговаривал, чтоб я остался жить у него. Он предупреждал, что меня могут обвинить в измене Родине, и я уже почти решил оставить мысли о доме, ведь тут я чувствовал себя в безопасности.

Эллу я уважал как родную сестру, но частые прогулки по городку нас сблизили. Она рассказывала об отце, какой он хороший, что отец очень гордится мною и всем рассказывает, как спас меня. Он всегда мечтал иметь сына и меня принял, как сына. Моя душа разрывалась надвое.

Мне хотелось остаться в этом доме, но как только я вспоминал Украину, своих родителей, моих братьев и сестер, душа моя рвалась домой. Все чаще по вечерам заходил разговор на эту тему, но я старался уйти от этого разговора, а на прямо поставленный вопрос отвечал:

«Еще подумаю». Когда я проходил по коридору второго этажа, смотрел на двери. Первая дверь была кабинетом хозяина и потом их спальня. Затем шла спальня Мэри, а за ней Эллы. Здесь я останавливался и мне хотелось постучаться в дверь и пожелать ей спокойной ночи, но я этого никогда не делал, так как считал, что это неприлично. Проходил еще две комнаты, которые были уже пустые — француз и поляк уехали. Самая последняя комната — моя. Это мой дом, делай, что хочешь, отдыхай, читай.

Книг русских мне принесли много, было время — я читал, но сейчас не до книг. Ложился в кровать, все хорошо, только бессонница мучает, домой хочется. Начинал мечтать, как вернусь домой, какая будет радость. Мы уже не виделись три года, возможно, кого-то уже нет в живых, ведь шла война. Но мысль о том, что родителей нет в живых, причиняла мне муку и я сразу отгонял ее в сторону. Хотелось верить, что все хорошо, скоро увижу своих. Вернутся прежние счастливые времена, когда за родительским столом собиралась вся семья. Обеды наши не были такими сытными, как у этого немца, зато веселья за столом было больше. Почему-то вспоминалось все хорошее. Веселые, с искорками насмешки глаза отца часто представали перед моим мысленным взором, и в такие минуты я готов был снова обречь себя на трудности, лишь бы попасть домой. Всегда старался думать, что родители живы. Они меня провожали, и они меня ждут. И я останавливался на одном: мне нужно возвращаться домой. Съездил с друзьями на велосипеде в русский лагерь переселенцев, который находился примерно в двадцати километрах. Посмотрели на жизнь в лагере, народа там было много, кормили хорошо.

Рассказывали, что сюда приезжают вербовщики из Аргентины, Бразилии. Те, кто не хотел возвращаться обратно в Россию или на Украину, записались на очередь, чтоб выехать в какую-нибудь страну. Туда старались брать семейных. Эти люди должны были пройти медицинскую комиссию и потом их увозили в другой лагерь. Конечно, лагерей было много, а желающих остаться в Европе — еще больше. Но я окончательно решил ехать домой и ничто не могло повлиять на мое решение. Прощальный вечер прошел грустно и это понятно. Хозяин совершил молитву надо мной, мы обменялись адресами и распрощались. Я не знал, как отблагодарить хозяина и только повторял:

— Бог вам заплатит за меня.

На следующий день отправился в лагерь. Делать там было нечего и мы организовали группу велосипедистов, которые ездили по деревням и просили продукты для общей кухни. Я был доволен этой работой, ведь так быстрее проходило время. Когда мы ездили по селам, вели себя прилично и были довольны тем, что нам давали. Но существовала другая группа людей, которая занималась разбоем и прославилась своим пиратством.

Проявляли наглость, грабили и награбленное привозили в лагерь для общего пользования. У них даже появились мотоциклы с коляской. Но я к таким людям не присоединялся, поскольку считал себя верующим. Однажды наша группа примерно из пятнадцати человек выехала в направлении «моей» деревни. Я проговорился, что здесь недалеко живет мой хозяин. Все сразу же изъявили желание поехать к нему. Я согласился, но при одном условии, что мы ничего просить у него не будем, даже яиц, ведь он был такой добрый ко мне. Воображая из себя героев-победителей, мы вихрем внеслись во двор и я, как свой человек, иду к дому. На крыльцо вышел очень взволнованный хозяин дома, оно и не удивительно, ведь слух о русских, как о грабителях, дошел и до него. Я подошел к хозяину и снова стал благодарить за спасение моей жизни. Взгляд его сразу потеплел, а тут и хозяйка вышла на крыльцо. Нас пригласили в дом, накрыли стол и принесли ящик вина. Сколько я жил у них, ни разу не видел, чтоб в этом доме пили вино, поэтому был крайне удивлен. Прошло уже четыре года как я пил вино и знал, как болит голова после этого. Решил выпить совсем немножко, но даже от такого количества у меня закружилась голова. Я обратил внимание, что за столом не было Эллы.

— А где Элла?

— Она больная и лежит в своей комнате.

Я очень растерялся, не ожидая такого ответа. Поднялся на второй этаж, несмело постучал в комнату Эллы и зашел. Да, действительно она была больна. Немного посидел, поговорил. В последний раз я попрощался с Эллой, в ответ она покачала головой. Так и уехал в лагерь. Это было последнее свидание с этой семьей. Через несколько дней нас отправили на родину. Подали машины, загрузили наши вещи и прощай, Германия!

Эта история не выдумка, а действительная жизнь Григория Зинченко.