Англия. 1951–1955
15
— Я чувствую себя таким виноватым, — сказал безутешный Руперт Норе, когда они вернулись домой после заупокойной службы и Джеффри отбыл в уединение своего кабинета.
— Если бы только я приложил больше усилий, чтобы спасти его…
— Я уверена, что мы сделали все, что было в наших силах. Руперт, тебе не в чем упрекнуть себя, — устало отозвалась Нора. Она попыталась успокоить его, хотя было так трудно найти подходящие слова — она чувствовала себя совершенно опустошенной.
— Это была моя обязанность как главы семьи.
Она была поражена. Странно слышать такое.
— Руперт, твой отец потрясен сейчас, но именно он всегда был и остается главой семейства. По крайней мере, той части, что от него осталась.
Он мгновение пристально смотрел на нее, как будто никак не мог сориентироваться.
— Конечно. Я просто хотел сказать, что должен был заботиться о моем младшем брате. Кроме того, ты знаешь, как отец старается избежать любой ответственности.
— Я что-то не понимаю тебя, Руперт. Что это значит?
— Да, отец всегда старается по возможности не принимать решений.
Она начала вспоминать. Уже не в первый раз Руперт упоминал о том, что Джеффри старается избежать ответственности за что-либо. Она была в неподходящем настроении, чтобы начинать дискуссию по этому поводу. Ей вообще ни о чем не хотелось разговаривать.
— Я считаю, что твой отец просто прекрасно вел себя по отношению к Хьюберту, он всегда так старался помочь ему, всегда прощал его, несмотря ни на…
— Между прочим, все случилось по его вине, и он стал прощать его именно по этой причине!
Нет, сейчас ей не хотелось говорить о возможной вине Джеффри. Единственно, чего ей хотелось, — это пойти в свою комнату и остаться одной. Но она не могла резко прервать Руперта, не дать ему высказаться.
— Я просто падаю от усталости, Руперт, но скажи: почему твой отец должен испытывать чувство вины?
— Он знал, что происходило между дорогой маменькой и маленьким Хьюбертом, и, черт возьми, он ничего не предпринял, чтобы прекратить все это!
У нее сильнее забилось сердце.
— Что ты говоришь, Руперт? Что происходило между вашей мамочкой и Хьюбертом?
— Разве Хьюберт тебе никогда не рассказывал об играх, которыми мамуля занималась с ним в постельке?
Нора не просто была шокирована: ее затошнило.
— Прекрати сейчас же, Руперт! Хьюберт никогда прежде не говорил мне о подобных вещах, и я не желаю слышать о них сейчас!
Она начала было подниматься по лестнице, но Руперт побежал за нею:
— Это правда! Клянусь тебе!
— Я ничего не хочу об этом слышать. Я иду к себе и, конечно, забуду все глупости, которые ты говорил.
— Но это же все было! Почему ты мне не веришь?
«Боже! Неужели это никогда не кончится!»
Она устало присела на нижнюю ступеньку лестницы.
— Честно сказать, я не знаю, чему верить и чему не верить. Может быть, это было, а может, нет. Может, ты только думал об этом, потому что сходил с ума от ревности. Конечно, это была вина твоей матери — она так четко выделяла своих фаворитов. Но заявлять, что Джеффри все знал и ничего не предпринимал? Руперт, в это я не могу поверить. Ты не должен попадать в ловушку, когда не можешь отделить реальность от фантазии.
Руперт опустился на мраморный пол у ее ног и положил мокрое от слез лицо на ее колени. Сквозь шелк платья она чувствовала его слезы, ей стало так его жаль! Он все еще оставался маленьким мальчиком, чье примерное поведение не завоевало любовь матери.
Она откинула его всклокоченные волосы со лба.
— Теперь это уже не имеет никакого значения. Мать мертва, и Хьюберт тоже мертв. Никто никогда не узнает настоящую правду, может, это и к лучшему. Что касается твоего отца, ты должен быть добрым к нему — он потерял сына. Если сын умирает раньше отца — это самое страшное. Если даже…
«Прости меня, Хьюберт, за то, что я сейчас скажу!»
— Если даже умерший сын всегда был на втором месте в его сердце!
— Что ты имеешь в виду, «на втором месте»?
— Ну, Хьюберт всегда говорил, что ты — любимчик отца.
«Это, конечно, полуправда. Но разве кому-нибудь поможет, если она расскажет, что Хьюберт в действительности сказал, что после Анны в сердце отца всегда шел Руперт?»
Руперт выпрямился:
— Хьюберт сказал тебе это? Я не могу поверить. Но отец — что он сказал?
— О, он неоднократно намекал, что любит тебя больше всех.
«После того как скажешь полуправду, какое имеет значение, если еще немного отмоешь ее, пока она не станет маленькой белой ложью».
Руперт был настолько вне себя от радости, что забылся и страстно поцеловал ее в губы. Нора не стала отчитывать его. В конце концов, они оказались в самой необычной ситуации в самое неподходящее время!..
На следующий день она, Хьюби и Джеффри уехали из Лондона в замок Хартискор. Они старались убежать от сплетников и от своей скорби. Руперт, сделав вид, что вчера между ним и Норой не было никакого разговора, пожелал им доброго пути. Он сказал, что постарается «все расчистить», пока их не будет в Лондоне. Им остается надеяться, что к тому времени, когда они вернутся, сплетни несколько затихнут и они смогут продолжать нормальную жизнь.
Нора не верила этому. Гнусные сплетни обычно не умирали годами, часто они даже переживали тех людей, которые их вызвали. Ее мало волновали сплетни о себе, ей было жаль Хьюби и Джеффри — старого и малого! Хьюби так долго пришлось жить под тенью мрачной тучи, а у Джеффри, наверно, почти не осталось времени, чтобы вырваться из-под…
Хотя замок Хартискор совсем не казался ей той идиллией, каким его считал Джеффри, — она ощущала его больше мрачным, чем тихим и спокойным, — тем не менее и Нора, и Джеффри смогли провести там несколько недель спокойного, если не окончательно вылечившего их одиночества. Они смогли там расслабиться. Почти все время днем они проводили с Хьюби. Он был таким прелестным и милым, что они на некоторое время забыли о трауре и скорби по умершему. Они проводили вечера одни, не принимая посетителей и даже не включая телевизор. Им становилось легче в обществе друг друга, они читали, сидя в гостиной, время от времени поглядывая и улыбаясь друг другу. Вместе слушали музыку, играли в шахматы и разговаривали абсолютно обо всем, начиная с ухода за цветами и кончая политическим будущим Англии.
Они даже потихоньку вспоминали прошлое: она рассказывала о своем детстве в Котсуолдсе, а Джеффри вспоминал о своем, которое проходило на тридцать пять лет раньше. Они тщательно избегали любой темы, которая могла оказаться болезненной для кого-то из них. Они никогда не упоминали даже о том, что Хьюби не был его настоящим внуком. Ее не удивляло, что время от времени Джеффри говорил:
— Я даже не могу выразить, как много твое общество значит для меня!
— Вы мне не должны говорить этого, Джеффри, потому что я испытываю к вам то же самое чувство.
Наступило время, когда он сказал ей, что следует подумать о возвращении в Лондон, чтобы, как он выразился, «продолжить жизнь». Чем раньше они станут жить как прежде, тем скорее станут «выздоравливать» после потери.
Нора отвернулась от окна: она наблюдала, как Хьюби играл с маленьким сыном сторожа под присмотром гувернантки. Она взглянула на Джеффри и увидела, как он постарел после трагедии.
В течение нескольких недель он стал таким маленьким и хрупким. Раньше она всегда думала о нем как о человеке, полном жизненной силы, как о надежной опоре.
— Джеффри, дорогой, вы понимаете, что в данных обстоятельствах мы с Хьюби не сможем жить вместе с вами в доме Хартискоров? Пора нам переехать куда-нибудь.
— Переехать? — заворчал он. — Как ты можешь говорить так? Ты что же, хочешь стать с Хьюби парой бродяг или каких-то любителей приключений, которые скитаются с места на место? И самое главное — куда ты поедешь? Я даже не желаю об этом слышать! По моему мнению, ничего не изменилось. Твой дом всегда будет в Хартискоре! По крайней мере, пока ты не соберешься выйти замуж. Я думаю, что со временем ты это сделаешь, но… — он замолчал.
— Джеффри, я высоко ценю вашу щедрости особенно после того, как обманула вас, заверив, что мы с Хьюбертом были женаты и что Хьюби был его сыном. Мне так стыдно за многие вещи, но я не хочу, чтобы мне стало еще более стыдно — если я воспользуюсь вашей добротой!
Она подошла к викторианскому диванчику, обитому розовым бархатом, где сидел Джеффри, села на пол, взяла его руку и прижала к своей щеке.
— Я надеюсь, вы простили меня за это?
— Ты никогда не обманывала меня. Насчет мальчика я с самого начала твердо знал, что Хьюберт не был отцом Хьюби.
— Но почему тогда вы приняли меня? Вы всегда так хорошо относились ко мне. Почему?
— Помимо всяких других причин, Нора, ты всегда отдавала все, что получала. Гораздо больше того! Мы с тобой всегда понимали друг друга, не так ли? — Он погладил ее по волосам, она прислонилась головой к его ноге.
Это правда, подумала Нора. Они всегда понимали друг друга. Она вспомнила тот день, когда Джеффри произнес тост в ее честь. В тот момент она почувствовала, что они заключили невысказанное соглашение.
— Мы правда собирались пожениться, но все равно лгали вам. И потом я подвела вас. Я не смогла спасти…
— Это не твоя вина. Это я не должен был разрешить тебе, такой юной и неопытной, брать на себя эту огромную ответственность. Ты была не в состоянии изменить течение нашей жизни.
— Да, я была и юной и неопытной, — слабо улыбнулась она. — Была еще и невежественной. Приняв меня, вы сделали самое прекрасное из всего того, что кто-то когда-либо для меня делал! Вы дали мне возможность содержать сына. Но дальше я должна двигаться сама!
— Давай не будем больше говорить о прошлом, Нора. В моем сердце ты всегда была женою Хьюберта, а Хьюби был его сыном. Я всегда буду поддерживать тебя и Хьюби. Я буду оказывать вам помощь, какую могу, благодаря своему положению и достатку. Я не только обеспечу Хьюби, но дам ему возможность нормально жить и учиться, постараюсь открыть перед ним необходимые двери. Ты должна остаться, если не ради себя, то хотя бы ради Хьюби!
— О, Джеффри, вряд ли я смогу сделать это. Вы, пожалуйста, не думайте, что я не ценю все, что вы для нас сделали. Как бы в будущем ни сложилась моя судьба, я всегда буду помнить, что получила в результате нашей сделки. Рядом с вами и Хьюбертом я обрела человеческую зрелость, стала личностью. Я испытала любовь двух хороших людей, мне очень повезло, что я любила вас.
— О, Нора, ты говоришь о любви: ты любишь меня, а я люблю тебя, — и тут же, не переведя дыхания, заявляешь, что покинешь меня?
— Я покидаю вас? — Как может Джеффри принять на свой счет то, что она собирается начать собственную жизнь. — Я никогда не представляла, что, если я уеду из вашего дома, вы расцените это как предательство, решите, что я покидаю вас. Прежде всего я не хочу скандала. Мы можем сколько угодно делать вид, что его нет, но в действительности он есть! Вы знаете, какие злые языки у людей. Они всегда будут говорить о Хьюбе как об «ублюдке Хартискора, который на самом деле не имеет отношения к Хартискору», а меня они станут называть «печально известная леди Хартискор, которая не была ни леди, ни тем более женой». Но если мы поживем за границей, например в Париже, и начнем все сначала, Нора и Хьюби Холл, вероятно, смогут не выделяться в толпе.
— Чушь. Наш мир слишком тесен, и скандал будет преследовать тебя. Люди, которых ты встретишь в Париже, ничем не отличаются от тех, с которыми ты сталкиваешься здесь. Им так же нравится сплетничать!
— Но если мы останемся здесь, россказни о Хьюберте будут повторяться снова и снова, и вы…
— Что — я? Я твердо стою на земле, вот что, и пусть кто-то попробует посмеяться надо мной… Но ты, если ты сбежишь, как трусишка, над тобой и Хьюби всегда будут потихоньку смеяться. Ты всегда будешь стыдиться своего прошлого. Как можно с такой репутацией воспитывать сына?
Она начала было протестовать, но он положил палец на ее губы:
— Если ты останешься и добавишь немного стали в свою осанку, мы сможем пережить сплетни вместе и высоко держать голову. Тогда станет ясно, что ты приняла вызов, и Хьюби станет победителем!
«Удираешь, как трусишка… Занять достойное положение…»
Джеффри был старым хитрецом. Как хорошо он изучил обидные фразы, которые могли воспламенить ее и заставить сражаться дальше.
— Я не собираюсь бежать, как последняя трусиха, — недовольно сказала она, — я просто попыталась посмотреть фактам в лицо и постараться оградить Хьюби.
— Оградить Хьюби. Именно об этом я и говорю. Что бы ни случилось, я все еще граф Хартискор и у меня более миллиарда фунтов. Мы, Хартискоры, ведем свой род с давних времен. За исключением некоторых, как бедный Хьюберт, мы — волевые и крепкие парни! Нас не страшат грозовые облака. Пусть, черт возьми, льет дождь, гремят громы и сверкают молнии — мы все выдержим, а наши противники могут подавиться собственными проклятьями. Я хочу защитить тебя и твоего сына, и если ты мудрая женщина, какой я тебя всегда считал, ты согласишься со мной и примешь мою помощь, хотя бы ради сына!
— А как насчет Руперта?
Джеффри прищурился:
— Что насчет Руперта?
— Ну, мне кажется, что он не верит в собственные силы и…
— Весьма интересная мысль, должен заметить, но я совсем в этом не уверен, — сердито сказал Джеффри, — и потом, я не понимаю, какое отношение то, что Руперт не уверен в себе, имеет к тебе и Хьюби?
— Если мы здесь останемся, он расценит наше присутствие — мое и Хьюби — как потенциальную угрозу…
— Какая чушь! Какую угрозу для Руперта можете представить вы с Хьюби? Его интересуют только деньги и положение в обществе, и, несмотря ни на что, он будет все это иметь.
— Но его волнует и другое. Ваша любовь. Если мы с Хьюби останемся, он будет волноваться, мы же лишим его части вашей привязанности.
— И он будет не так уж неправ! — ухмыльнулся Джеффри. — Но вы ошибаетесь в отношении Руперта. Прежде всего ему наплевать на мою любовь. Хотя я и считаю его холодным и лишенным привязанностей человеком, мне кажется, что он чувствует ответственность по отношению к вам с Хьюби, и вы оба ему достаточно приятны. Он будет переживать, если вы нас покинете.
Она была согласна с Джеффри. Руперт хорошо относится к Хьюби и к ней самой, но, помня его слезы, не считала его холодным и бесстрастным человеком. Она совершенно не была уверена, что их дальнейшее присутствие приведет к чему-либо хорошему.
— Я не знаю, Джеффри. Хотя сейчас Руперт не увлечен какой-то определенной женщиной, может настать время, когда он захочет жениться и завести своих собственных детей. И что тогда? Как бы хорошо он ни относился к нам, мы будем мешать ему. Вы так же хорошо, как и я, знаете, что даже самый большой дом — недостаточен, чтобы вместить две семьи! И Хьюби станет, как бы поточнее выразиться, нежеланным пасынком, к тому же не имеющим настоящего, законно принадлежащего ему имени. А каков будет мой статус? «Номер два», но от чего будет вестись отсчет? Мы оба окажемся в неприглядном положении…
— Ну, — Джеффри пригладил свои усы, — ты все правильно разложила по полочкам. Но никому не пришло бы в голову как-то ущемлять твои права, если бы ты стала графиней Хартискор. Что бы они смогли сделать? Кто смог бы что-то сказать Хьюби, если бы он тоже носил имя Хартискор?
Она с удивлением посмотрела на него:
— Что вы имеете в виду?
— Моя дорогая, мне наплевать на то, когда и на ком женится Руперт, или что он чувствует по отношению к тебе и Хьюби. Разве я обязан все ему отдать даже до своей смерти? Это значит, что мы должны думать только о Хьюби и о нас! О том, чего хотим мы и что мы должны друг другу. И все это значит, что ты должна выйти за меня замуж.
У Норы все поплыло перед глазами. Выйти замуж за Джеффри?! Это просто невозможно!
Не дождавшись ее реакции, Джеффри продолжал, его энтузиазм нарастал с каждым словом:
— Да, мы должны сделать именно это! Просто прекрасно, что ты и Хьюберт не состояли официально в браке. В противном случае, согласно гражданским законам и законам церкви, я не смог бы жениться на тебе. Но в этой ситуации я имею на это право, и женитьба даст мне возможность заботиться о тебе и Хьюби, усыновить его. Если Руперту это не понравится, ему придется либо смириться, либо убраться отсюда!..
Это было какое-то безумие! Видимо, недавнее потрясение совершенно вывело Джеффри из равновесия, подорвало его не только физическое, но и душевное здоровье!
Внезапно она поняла, что все изменилось. Она почувствовала, что от него исходят флюиды силы и энергии. Он снова становился тем же импозантным и уверенным в себе мужчиной, его лицо приобрело живые краски. Если совсем недавно ей казалось, что он за три месяца преждевременно постарел, то теперь создавалось впечатление, что прямо у нее на глазах в течение секунд его годы стали откатываться назад! Происходило чудо! В течение долгих недель траура она подумывала о том, чтобы выйти замуж. Она пыталась себе представить, каким может оказаться ее будущий муж. Если бы она об этом не задумывалась, она была бы просто деревяшкой — ей было двадцать шесть лет и ее сыну — шесть. У нее не было ни гроша! И в течение многих лет она мастурбировала, чтобы заставить себя заснуть!
И Хьюберт дал ей наказ: «Живи и будь счастлива! Найди человека, который будет тебя любить так, как ты этого заслуживаешь, и будет заботиться о нашем «сыночке», и сможет его обеспечить достойным образом!»
Она мечтала выйти замуж за сильного мужчину, который будет страстно желать ее и любить так, как она уже давно желала, чтобы ее любили, — неистово, страстно.
И когда она посмотрела на Джеффри, чья энергия как бы вернулась после того, как он сделал ей предложение, Нора поняла, что он любит ее именно так! Он сгорает от неутоленной страсти, с ума сходит от желания, она ему постоянно нужна, его страсть доводит его до бешенства. Он желает ее слишком давно, может быть, с самого начала. И она поняла, что давно знала об этом.
«О Боже, милостивый Боже! Что же мне делать?»
Она была так многим обязана Джеффри. Он прекрасно относился к ней. Как могла она ему отказать? И как она могла отказать Хьюби в том, чтобы у него было законное и благородное имя?
Она услышала, как Джеффри сказал:
— Мы можем подождать несколько месяцев, чтобы все выглядело вполне прилично, и потом поженимся!
Он встал с дивана, протянул ей руки и помог подняться с пола.
— Нам так много нужно сделать. Ты успеешь собраться, чтобы мы уехали в Лондон завтра?
Она вспомнила, как робкой девушкой пришла на встречу с ним, как он объявил ей, что она станет жить в его доме и если даже он услышит отказ, ей все равно придется остаться там.
— Но, Джеффри! Я еще не сказала «да»! Мы еще ничего не решили! Я…
— Конечно, все решено! Это единственное решение, имеющее смысл.
Он засмеялся счастливо, как мальчишка.
— Ты же сказала раньше, что любишь меня, не так ли?
— Да… — неуверенно протянула она. Этого она не могла отрицать.
Забота о ком-то означала любовь, хотя это была несколько иная любовь, чем та, о которой она так мечтала.
— Я люблю тебя. Ты это понимаешь?
— Да, — отрицать это было бы ложью.
— И мы оба любим Хьюби, да?
Она утвердительно кивнула головой.
— И наш брак будет означать спокойное будущее для Хьюби. Такое будущее, какое только я смогу ему обеспечить. Не так ли?
Она снова кивнула. С подобным утверждением нельзя было спорить.
— Значит, все в порядке. Мы пришли к решению?
Она колебалась только секунду прежде чем сказать:
— Да, Джеффри, да.
Может быть, с самого начала так все и должно было случиться! Чтобы добро уравнялось со злом! Хьюберт заявил ей, что их брак будет удобен для них обоих, но сделал все не так, как нужно. Брак заключался ради любви — любви к нему и Хьюби. Но они так никогда и не поженились.
Этот брак будет исходить из обязательств и удобства, но он будет выражать любовь — любовь Джеффри к ней, и ее любовь к Хьюби! Она послушно подставила ему щеку для поцелуя.
Но он взял в руки ее лицо и крепко поцеловал в губы, потом снова поцеловал, крепко прижав к себе. Он нагнулся, чтобы плотно притянуть ее тело.
— Я всегда любил тебя, Нора! — пробормотал он страстно, продолжая целовать ее шею. Он снова и снова целовал ее и плотно, резкими рывками прижимал свои бедра к ее плоти.
«Всегда» — это слово навеяло на нее грусть. Она «всегда» будет любить Хьюберта. Она знала это. Но ей ли жаловаться?! Любовь есть любовь, и это дар дающему, так же как и принимающему. Этот дар нужно ценить, понимать и беречь! Что сказал ей Джеффри, когда у них начался этот важный разговор?
«Ты всегда щедро давала и так же много получала в ответ!»
Это ей было приятно, в этих словах были правда и благородство. И ее задача, чтобы так продолжалось и дальше.
Нора откинула голову назад и мягко улыбнулась Джеффри, потом она притянула его голову ближе к себе и тоже начала его целовать. Сначала сомкнутыми губами, потом она раскрыла рот и разрешила его языку проникнуть в ее рот. Он тихо застонал. Она взяла его за руку и положила себе на грудь, прямо в низкий вырез платья. Когда она почувствовала жар его плоти, резкая боль пронзила ее грудь, она вспомнила…
Нет, она не забыла Хьюберта и не хочет его забывать. И хотя Хьюби не был сыном Хьюберта, это не имело никакого значения. Лучшая часть Хьюберта будет жить для нее в Хьюби.
Потом она ласково улыбнулась Джеффри, глядя ему прямо в глаза, опустилась на диван и притянула его к себе так, что его тело полностью покрыло ее.
16
Когда они возвратились в Лондон, Нора удивилась, узнав, что скандал с Хартискорами уже затих, уступив место новому, который стал главной темой для обсуждений в салонах и на страницах газет, — Гай Берджесс и Дональд Маклин убежали в Россию, в пользу которой вели шпионскую деятельность. Если Джеффри эта новость очень расстроила, то Нора была счастлива, что у людей появилась новая тема для обсуждений!
Но ее все еще волновало, как Руперт отреагирует на сообщение об их предстоящей женитьбе. Она попросила Джеффри, чтобы он пока не говорил Руперту об этом, и они решили не рассказывать Хьюби о предстоящем браке, который должен был состояться лишь через несколько месяцев. Но от Руперта Джеффри не желал ничего скрывать.
— Не следует этого делать. Он не маленький мальчик, который может расстроится. Ты зря волнуешься, у тебя нет для этого никаких оснований. Руперта это не взволнует, мне кажется, что он будет просто счастлив.
Они пили чай в салоне, она разливала чай, и в этот момент Джеффри объявил новость.
Ей пришлось поставить чайник на поднос — так сильно тряслись руки.
Что бы ни думал Джеффри, эта новость прозвучала для Руперта как гром среди ясного неба!
Мгновение у него вовсе отсутствовало какое-то выражение на лице, оно как бы омертвело. Потом он немного расслабился, заморгал, и его губы изобразили подобие улыбки, прежде чем он смог произнести:
— Ну что ж, это огромный сюрприз! Могу ли я поздравить вас обоих? Наверное, это неправильно, да? Я должен поздравить жениха и пожелать удачи невесте. Теперь верно, как ты считаешь, Нора? Я никогда не разбирался в таких тонкостях. В этом Хьюберт выгодно отличался от меня, его так хорошо подготовила наша мать. Но теперь, когда ты сама станешь графиней, мы все будем обращаться за консультацией к тебе, не так ли? Что скажете, графиня? Я должен пожелать» вам удачи или могу просто поцеловать невесту?
Нора продолжала разливать чай.
— Хотя я пока еще не графиня, мне кажется, что было бы прекрасно, если бы ты поздравил нас двоих и пожелал нам счастья. Ты согласен со мной, Джеффри? — Она передала ему чашку с чаем.
— Я согласен со всем, что ты скажешь, дорогая.
Сделав свое заявление, Джеффри погрузился в кипу бумаг, которую принес с собой, — он так долго отсутствовал, что у него скопилось много неотложных дел.
Руперт взял чашку из рук Норы:
— Но я могу поцеловать невесту?
— Не думаю, — улыбнулась Нора. — Я пока еще не невеста. Я стану ею через несколько месяцев. Наверное, не раньше начала будущего года.
— Конечно, как я мог забыть об этом! Вы правы, вам лучше подождать. Не хотелось бы, чтобы люди снова начали болтать!
Нора посмотрела на Джеффри — как он отреагирует на заявление Руперта? Но он их не слушал, всецело занятый своими бумагами, поэтому она вздохнула и спросила:
— Что ты имеешь в виду, Руперт? Какие еще инсинуации?
Руперт отпил глоток чая.
— Я должен заметить, Нора, ты положила в чай ломтик лимона толщиной с листок бумаги, именно так, как я люблю, но ты забыла положить два куска сахара. — Он протянул чашку, чтобы она могла положить сахар.
— Два, как ты просил, — сказала Нора, кладя сахар серебряными щипчиками.
— Нельзя, чтобы в чае был лимон, но не было сахара, иначе будет очень кисло во рту, а этого бы совсем не хотелось!
Она поднесла ему блюдо бисквитов и ждала, пока он выберет себе один.
— Теперь, когда ты кончил со сладким, Руперт, почему бы тебе не рассказать нам, что ты имел в виду, сказав, что у людей могут появиться ложные представления, если бы мы поженились прямо сейчас?
— Ну, не хотелось бы, чтобы люди думали, что вам так не терпится и что вы просто не дождетесь, пока тело остынет!
Он расхохотался прямо в лицо Норе, несмотря на ее холодный взгляд.
— Ну, ты понимаешь, это просто шутка! — Он помешал чай. — О, дорогая Нора, чем ты недовольна? Я просто попытался пошутить, но сделал это довольно грубо. Извини. Мне кажется, что я и в этом уступаю Хьюберту. Мамочка всегда говорила, что Хьюберт может рассмешить даже статую!
Он отхлебнул чай и сделал гримасу.
— О, дорогая Нора, чай совсем остыл. Как ты считаешь, слуги могут приготовить нам очень горячий чай? Очень, очень горячий!
Нора была с ним совершенно согласна. Ее единственное желание сейчас состояло в том, чтобы выплеснуть содержимое чашки прямо ему в лицо, желательно, чтобы это был кипяток.
— Ты со мной не согласен, папа?
Джеффри отвлекся от бумаг:
— Согласен? С чем?
— Ты не считаешь, что чай совсем остыл?
Удивленный Джеффри отхлебнул глоток чая.
— Я не понимаю, о чем ты говоришь. У меня нормальный чай.
— Тебе повезло, папа, потому что мы все любим погорячее.
Он со звоном опустил чашку на блюдце.
— Стало быть, Нора, ты станешь моей мачехой, не так ли? Неправда ли, забавно?
Нора пожала плечами:
— Мне это не кажется забавным.
— Но это дает мне некоторые привилегии. Даже можно выразиться — прерогативы, — он резко встал со стула. — Как, например, возможность поцеловать невесту до ее замужества.
Внезапно он наклонился к ней, и она даже не успела подумать, что ей следует предпринять, как он уже крепко целовал ее в губы.
Она была поражена, когда услышала, как смеется Джеффри.
— Молодец, мой мальчик. Ну, Нора, я же говорил тебе, что он будет просто счастлив!
После обеда и многих, многих тостов в честь предстоящих брачных торжеств Руперт совершенно опьянел. Он был настолько пьян, что, когда Джеффри отправился в кабинет — заняться работой, Нора решила уйти в свою комнату, чтобы не оставаться наедине с Рупертом.
Но Руперт стал просить ее:
— Нора, пожалуйста, не уходи. Я понимаю, как я плохо себя вел во время чая, но ты должна мне представить возможность заслужить прощение.
— Это совсем необязательно, Руперт. Я понимаю, что новость могла привести тебя в шоковое состояние и это была твоя естественная реакция.
— Да, но я оказался не на высоте.
— Тебе вовсе не следует оправдываться…
— Это как в спорте, в соревновании всегда есть два соперника, два вполне порядочных человека и…
— Руперт, мы говорим не о соревновании.
— Нет, о соревновании, и пусть победит сильнейший… — Он захохотал и пожал плечами. — Мне кажется, что сильнейший и лучший уже победил, — он налил себе еще бокал вина.
Она твердо повторила:
— Это не было соревнованием, и никогда не шел разговор о лучшем мужчине и человеке.
— Ты абсолютно права. Я просто старался перевести все на язык спорта. Я и не думаю на самом деле, что победил лучший. Ты знаешь, тебе следовало бы подождать!
Она начала было вставать, но Руперт быстро обошел вокруг стола и, подойдя к ней, положил руку на ее плечо и сильно нажал, чтобы она не могла встать. Ей пришлось примириться с тем, что придется слушать человека, которого ей совсем не хотелось слушать. Она недовольно спросила:
— Ждать чего?
— Надо было подождать, и на тебе женился бы я!
Она не смотрела на него.
— Об этом никогда и речи не было.
— Ты же знала, что я был готов на тебе жениться. После того как пройдет приличествующее ситуации время. Я просто хотел, чтобы все было по правилам. Это мой стиль, и мне казалось, что ты ценишь его. Ты не могла не догадываться, как я отношусь к тебе.
— Я считаю, что тебе не следует продолжать, Руперт. Ты слишком много выпил, и…
— Да, я много выпил, но это ничего не меняет. Ты знаешь изречение: истина в вине!.. И ты прекрасно осведомлена о библейской традиции… Когда умирает один брат, другой должен жениться на веселой вдовушке и воспитывать сирот. О, я забыл. Ведь ты и Хьюберт не были мужем и женой, не так ли? И Хьюби не его сын. Тогда все меняется, я прав?
Она не могла реагировать на его выпады. Глупо обращать внимание на человека, который так пьян, как Руперт. Но все равно ей было очень неприятно! Хотя она и подозревала, что Руперт плохо воспримет новость, она не могла предвидеть такой яростной реакции! Ей и в голову не приходило, что Руперт может думать об их общей судьбе — ее и его.
Но ведь сам Хьюберт предупреждал ее. Это случилось в ту ночь, когда она наконец поняла, что им не быть любовниками. Что он тогда сказал? «Я не удивлюсь, если оба — отец и Руперт — замышляют убить паршивую овцу!..»
Конечно, это могло быть плохой шуткой. Но когда она начала протестовать, спрашивая, почему кто-то из них может захотеть его смерти, он ответил: «Может быть, потому, что каждый из них влюблен в жену этого глупца, этой паршивой овцы, и каждый из них хочет, чтобы она досталась ему!»
О нет, Хьюберт был далеко не глупец, но он уже мертв!
Она стряхнула руку Руперта со своего плеча:
— Я иду спать, и мне кажется, что тебе следует сделать то же. После хорошего отдыха, я уверена, ты станешь по-иному воспринимать вещи.
— А я в этом совсем не уверен. Я только что понял: конечно, ты не могла ждать, когда я женюсь на тебе. И не потому вовсе, что тебе было так уж невтерпеж замуж или так срочно требовался отец для Хьюби. Просто ты не могла дождаться, когда станешь графиней Хартискор!
Лежа в кровати, она долго не могла заснуть. Потом решила сказать Джеффри, что Руперт должен жить отдельно от них, возможно, даже для его согласия на это ей придется рассказать Джеффри все, что говорил его сын. Ей совсем не хотелось становиться между отцом и сыном, но она не могла представить, что еще можно предпринять.
Но когда утром от Руперта принесли гигантскую корзину цветов с запиской, содержавшей пылкие извинения и заверения в том, как дорога для него их дружба и как он хочет стать хорошим дядей для Хьюби, она решила, что ей следует простить его. Она сама столько раз ошибалась и постоянно прощала Хьюберта, причиняющего ей боль. Кроме того, ей бы не хотелось, чтобы у Джеффри и Хьюби появились какие-то сомнения в Руперте.
Они решили пожениться в начале марта. Руперт считал, что стоит устроить торжественную церемонию — прием для тысячи гостей, включая аристократию с континента и всей Англии плюс американские друзья, которых Джеффри приобрел за всю жизнь, включая Гарри Трумэна и Айка Эйзенхауэра. Если уж они вступали в брак, следовало все сделать по правилам, чтобы показать всему миру, что им наплевать на продолжавшиеся сплетни.
Руперт проявлял такой энтузиазм, вникая в каждую деталь, начиная с выбора вин до цвета скатертей, что очень растрогал Нору, хотя она не уставала повторять, что она хотела бы более скромной свадьбы. Но поскольку он продолжал настаивать на разработке всей процедуры, выбирая цветы, музыку и планируя меню, она сдалась. Она знала, что таким образом он пытается заслужить у нее полное прощение.
Как потом выяснилось, у нее не было причин пожалеть об этом. Все прошло великолепно! Пресса отнеслась к ней весьма лояльно. Единственным облачком, которое омрачило празднование, была смерть короля за месяц до свадьбы (Джеффри очень уважал короля Георга.)
Все было так тщательно продумано, что, как заметил Джеффри, даже Хьюберт, слывший знатоком всех обычаев, не смог бы сделать лучше. Руперт кивнул и довольно улыбнулся. Нора была счастлива. Казалось, что впереди лежит ровная, восхитительная дорога!
17
Как только они вернулись к каждодневной рутине, Нора оставила свои сомнения относительно Руперта. Он вел себя великолепно: он чудесно обращался с Хьюби, возился с ним, учил играть в шахматы, читал ему сказки перед сном. Он был очень мил и с Норой, предлагал сопровождать ее, если Джеффри не мог пойти куда-нибудь с нею. Когда ей требовалась помощь в каком-то мероприятии по сбору средств, он всегда оказывался рядом и не жалел ни времени, ни дельного совета.
Когда Нора рассказала обо всем Джеффри, он вдруг взвился до потолка:
— Пусть он лучше прилично ведет себя, или же я вышвырну его из дома. Я все еще полноправный хозяин здесь, а не какой-то старый, выживший из ума импотент!
Нора засмеялась:
— Ничего себе импотент, тут уж я могу кое-что порассказать.
Она совсем не льстила ему — все было правдой. Когда дело доходило до секса, Джеффри невозможно было до конца удовлетворить. Вид ее сидящей перед зеркалом в неглиже сразу же вызывал у него такое желание, что он немедленно вел ее в постель, где и доказывал, какой он умелый и неутомимый любовник.
Но она не была в восторге от бесконечных занятий любовью, несмотря на его высокую потенцию и большой опыт в делах любви. Она быстро начала рассматривать эти занятия как еще одну обязанность леди Хартискор, подобную ее обязанностям присматривать за домом, посещать и устраивать приемы, приглашать к себе дам на чай и коктейли, председательствовать на различных благотворительных собраниях в пользу неимущих. Тем не менее она с усердием и необходимой энергией занималась любовью со своим мужем, выполняя все его сексуальные притязания и даже фантазии. Она была весьма пылкой, хотя в этом присутствовал и элемент игры. Она была счастлива, что может доставить радость своему мужу. Это было самое малое, чем она могла отплатить мужчине, который только и думал о том, как бы доставить ей удовольствие. Он постоянно делал ей какие-то подарки: золотой браслет с сапфирами, в цвет ее глаз, или же картину, которая ей понравилась. Даже земельный участок в Котсуолдсе, вспомнив, как она ему однажды сказала, что скучает по местам, где прошла ее юность.
Назвав поместье Меррилли ее приданым, он сказал:
— Теперь, когда тебе захочется увидеть твой старый дом, ты просто должна сесть в машину и вскоре очутишься дома.
Она подумала, что он не совсем прав. Она всегда верила в мудрое высказывание: «Дом там, где твое сердце». Единственное место, которое она могла бы назвать домом, — это то, где находился Хьюби. Но все равно это был трогательный подарок, и она знала, что женщина, которая не оценит Джеффри, его заботу, будет не только неблагодарной, но к тому же еще и дурой!
Когда возник вопрос об образовании Хьюби, Джеффри и тут учел ее чувства и пожелания. Она знала, что он хотел одного — проводить все время только с ней, но разрешил ей нанять учителя, а не отсылать Хьюби в интернат, потому что знал — ее самой сокровенной мечтой было, чтобы сын находился рядом.
Нет, ей не на что было жаловаться. Все шло очень гладко, без особых всплесков. Она не имеет права желать чего-либо еще, повторяла она себе. Ей не следовало мечтать о молодом, очаровательном Принце, из-за которого у нее бешено билось бы сердце и все тело было бы в огне! Подобные мечты годились только для восемнадцатилетних, которым были необходимы волнение и возбуждение, без которых они с ума сходили. Но все это было исключено для взрослой, респектабельной леди с ребенком, о котором следовало всегда помнить, ибо она несла за него ответственность. У нее было так много, за что она должна была благодарить Бога, — Хьюби, Джеффри и даже — Руперт!
Кто знает? Возможно, если она будет стараться, она сможет способствовать превращению Руперта в более спокойного человека, даже — в современного героя, старающегося накормить страждущих, строящего музеи и больницы. Причем во всем добивающегося такого же успеха, какого он добился в зарабатывании денег. Она была уверена, что Джеффри был бы доволен, если бы ей это удалось. Он все время говорил, что Руперту необходимо расширить свой кругозор. Кроме того, для Хьюби неплохо было бы иметь в качестве примера для подражания подобного человека. Хотя не было на свете более преданного ему человека, чем Джеффри, возраст и положение несколько отдаляли графа от того, чтобы занять место отца: возиться с Хьюби, беседовать с ним, предлагать ему мужскую помощь, когда возникает такая необходимость. Зато Руперт был в том возрасте, когда мог великолепно выполнять эту роль. Он был всегда рядом и очень любил Хьюби. И хотя ей было нелегко признавать это, у Хьюби внимания и усидчивости хватало только на секунду, и ему могли бы очень пригодиться мужское внимание и помощь, в дополнение к заботам учителя, который был, по словам сына, «сухарем». Не удивительно, что у бедного учителя уже появились проблемы с мальчиком.
— Малое время концентрированного внимания — это признак хорошего интеллекта, — утешал Руперт. И Нора, уверенная, что на свете нет ребенка более милого, чем Хьюби, была счастлива слышать это. Но она хорошо знала, что, независимо от интеллекта, на свете не существовало более ленивого ребенка! Хьюби мог придумывать все что угодно, чтобы ничего не делать самому, если кто-то другой мог это сделать за него. Когда бы она, придя к решению, что пора уже перестать его портить излишней лаской и перестать поддаваться его очарованию, ни пыталась заставить его собрать раскиданную одежду или же собрать солдатиков, разбросанных в библиотеке на ковре, он всегда, мило улыбаясь, заверял ее, что слишком устал.
— Разве Элла не может это сделать или Мэри? Мэри так нравится убирать за мной. Мамочка, она сама мне об этом говорила!
Когда она объясняла, что слуги заняты другими делами и что он может отдохнуть после того, как соберет все игрушки, у него начинала премило дрожать нижняя губка, и он начинал жаловаться, что у него болит ручка или животик. Если она продолжала настаивать, он ложился на пол и начинал стонать, как будто испытывал ужасную боль. Или же его начинало рвать, он все кругом пачкал, и слуги были вынуждены убирать за ним. Нора поражалась, как его может вырвать именно тогда, когда это ему потребуется!
Он также старался нарушить ее железное правило по поводу ограничения его в сладостях. Он приходил в кухню и требовал у кухарки печенья, хотя Нора строго приказывала, чтобы ему ничего не давали без специального ее на то разрешения. Так, может быть, вел бы себя любой ребенок-лакомка, но Норе казалось, что он специально старался одержать верх над подневольной женщиной. Он или скулил и приставал к ней, или же очаровывал ее: целовал, рассказывал, как ее любит, пока улещенная женщина не давала ему в руки всю коробку с печеньем. Когда же он видел, что не может тронуть кухарку ни слезами, ни поцелуями, он просто ждал момента, когда она поворачивалась к нему спиной, и воровал печенье. После того как он съедал печенье и его обвиняли в воровстве, он с ангельским личиком признавался в преступлении:
— Прости меня, мамочка! Я совсем не хотел его брать. Просто я был так голоден, а это печенье мое любимое — большое, с изюмом, и я забыл, что не должен есть его без разрешения. Не сердись на меня, мамочка! Я обещаю больше этого не делать!
Однажды, подслушав, как Молли, горничная, призналась Мэри, служанке, что она поддалась притязаниям одного джентльмена, потому что «дьявол заставил меня сделать это, он шептал мне в ухо», Хьюби, моргая своими длинными ресницами, сказал Норе, что в этот раз «сам дьявол заставил его украсть печенье!».
Руперт очень смеялся, когда услышал такое объяснение.
— Мы должны пристально следить за этим старым дьяволом. Или же сделать так, чтобы наши служанки делали свои признания там, где их не будет слышать Хьюби. Иначе он узнает, что еще дьявол заставляет их делать.
— Перестань смеяться, Руперт, — сказала Нора, тщетно пытаясь сдержать свой смех. — Ты же знаешь, что все это совсем не смешно!
По правде говоря, она была больше обеспокоена, чем развеселена.
Джеффри сказал ей, что она поднимает излишний шум. Всякий мальчишка обязательно таскал сладости. В свое время и Хьюберт делал это. Если его не ловили с поличным, он горячо отрицал свою вину. А если ловили, он просто обещал, что больше не станет так делать. И конечно, продолжал таскать сладости.
— А как насчет Руперта? — хмуро улыбнулась Нора. — Он таскал сладости?
— Разумеется, нет. Руперт всегда хорошо себя вел, я уже говорил тебе это. Но иногда, когда Хьюберта не ловили с поличным, он старался свалить вину на Руперта.
— И Руперта наказывали?
— Нет, даже Миранда никогда не верила россказням Хьюберта.
— И что же тогда? Она наказывала его за ложь?
Джеффри засмеялся:
— Мне кажется, что можно назвать это своеобразным наказанием. У Миранды были свои понятия о справедливости. Она заставляла Хьюберта извиняться перед Рупертом, и когда наступало время десерта, она давала Руперту два пирожных или печений вместо одного. Это должно было утешить его за ложные обвинения. Но и Хьюберт тоже получал два пирожных, так как его следовало премировать за извинения перед Рупертом. Меня бы не удивило, если бы он получал три пирожных. Все дело в том, что Миранда просто физически не могла чего-то запрещать Хьюберту.
Он вздохнул:
— Но я могу признаться, что в конце концов это ничего не изменило.
— Хотя я понимаю, что это дурной вкус, когда вторая жена критикует первую, но мне кажется, что нельзя так воспитывать детей. Она только усугубляла неадекватное поведение Хьюберта. Если он понимал, что может воровать сладости и сваливать это на Руперта, а потом, извинившись, получить два пирожных за двойную ложь, он приобретал негативный стимул. Что касается Руперта, он получал как бы утешительную премию, что тоже весьма непедагогично.
— Я уверен, что ты права, но у меня голова идет кругом.
Она подозревала, что у Джеффри кружится голова, потому что ему это совсем неинтересно. У нее в ушах звучали слова Руперта: «Когда дело доходит до семейных проблем, отец всегда старается уйти от ответственности!»
— Ну а почему ты не вмешивался? — настаивала Норда. — Почему ты не говорил Миранде, что она не права?
— Мы не очень ладили с Мирандой, и я старался не вмешиваться в те дела, которыми она занималась.
— Но Хьюберт говорил, что Анна и Миранда не ладили. Тебе не казалось, что ты должен был вмешаться?
— Анна? — его тон стал ледяным. — Я никогда не говорю об Анне. В моем доме никогда не упоминается ее имя!
«Он разозлился на меня, — подумала Нора. — Раньше он никогда так на меня не злился».
— Прости, — сказала Нора. Ей действительно стало неприятно. Но она все равно считала, что, если бы он попытался помирить мать и дочь, может быть, Анна никогда не убежала бы в Австралию и не умерла бы от болезни Хартискоров — не повесилась бы!
Джеффри нежно улыбнулся ей.
— Такое грустное личико! Моя дорогая! — сказал он, целуя ее. — Ты читаешь слишком много книг по воспитанию детей. Мой тебе совет: радуйся, что Хьюби такой милый и энергичный ребенок, и постарайся, чтобы у твоего старика мужа тоже всегда было хорошее настроение!
Она решила, что действительно слишком остро на все реагирует. Она читала, что формирование характера подростка завершается к тринадцати годам. Ей не хотелось делать ошибки в то время, когда у Хьюби формируется характер. Ошибок, подобных тем, какие допустила Миранда со своими детьми. Ей было несколько неудобно, но она все равно считала, что Джеффри тоже был виновен в сложных судьбах детей.
В конце концов она решила, что Хьюби должен посещать школу, вместо того чтобы заниматься дома с учителем. В доме было слишком много взрослых, которые танцевали под его дудку! Ему нужна была компания друзей его возраста, он должен был научиться ладить со сверстниками, в чем-то уступать им и быть с ними на равных. Он должен был научиться существовать в реальном мире. Так как она не могла даже думать о том, чтобы отослать его в интернат, она записала мальчика в «Школу Треддуэлл». При нормальном движении на дороге езды до нее было всего пятнадцать минут.
Почти сразу на него стали жаловаться. Главное обвинение состояло в том, что Хьюби подрывал дисциплину в классе. Он был невнимателен, часто не подчинялся приказам, хотя всегда мог всех очаровывать. Он, казалось, был в центре любых «подрывных сил», как это часто случалось в школе у мальчиков. В общем, ничего страшного. Какие-то небольшие драки или небольшое издевательство над кем-то, какие-то шуточки — у учителя исчезала тетрадка, и ее находили в парте мальчика, которого не очень жаловали остальные ученики. Перестрелка бумажными шариками, как только учитель поворачивался спиной к классу… По словам Хьюби, он почти всегда был не виноват! Остальные мальчишки заставляли его вести себя подобным образом, или же, если затевалась драка, другой мальчик всегда начинал первым!
Нора очень расстраивалась, но Джеффри почти всегда защищал Хьюби, особенно если это касалось драки.
— Что, ты считаешь, должен был делать парень? Спокойно принимать на себя все удары? Ты что, хочешь, чтобы он превратился в чертова пацифиста, который даже не может себя защитить?
— Конечно, нет. Но могу ли я быть уверена, что он просто защищался? Что тот мальчик действительно толкнул его? Ты же знаешь, как Хьюби всегда… — И после паузы произнесла: — Ты же знаешь, как Хьюби всегда врет и винит во всем других.
Она почти поверила, что если Хьюби соврал один раз, значит, он врет всегда. Из-за своей репутации он всегда будет виновен… Тогда, зная, что ему все равно никто не верит, Хьюби станет заниматься и другими нехорошими вещами.
Даже когда Хьюберт лгал относительно занятий с доктором Уэбстером, даже когда он выдумал сон о том, что Руперт изнасиловал его, частичка правды все же просочилась через заграждения измышлений.
«Доктор Уэбстер говорит, что мне снится этот сон потому, что со мной все так и случилось. Тогда я не рассказал об этом отцу, это произошло из-за моей боязни, что он назовет меня лжецом, потому что он никогда мне не верил».
Бедный Хьюберт! Даже в его сне-фантазии проявилась правда: его всегда считали лжецом. Она не станет повторять такую же ошибку с Хьюби — называть его лгунишкой, даже не стараясь поверить ему или же хотя бы усомниться, что он и на этот раз лжет.
Если же она обнаружит, что он лгал, она не станет принимать его извинения, а потом как-то поощрять мальчика. Она будет стараться внушить ему, что ложь — это удел слабых людей и трусов и может принести только горе.
И однажды, когда он станет старше, а она сама — сильнее, она расскажет ему, как пыталась замаскировать его рождение ложью и чем все это обернулось…
18
Так как репутация Хьюби в «Тредуэлле» уже была подмочена, Нора перевела его в школу Уитона, чтобы ему окончательно не прикрепили ярлык еще до того, как он закончит начальную группу. Она пыталась объяснить ему, как важно хорошо начать учиться и вести себя в школе. Он должен выполнять правила, уважать и слушаться учителей и не делать ничего, что вдруг взбредет ему в голову. Сначала всегда следует подумать.
— Я понимаю. Все равно как перед прыжком, нужно посмотреть, куда прыгаешь.
— Совершенно верно, — она была счастлива, что он ухватил самую суть.
Но когда через несколько дней Хьюби увидел на дворе огромную лужу, он вместе с другим мальчиком тут же прыгнул прямо в ее середину, как бы решив, что нужно выполнить первую часть афоризма. Хьюби и Питер Хор-тон не только вымокли до нитки в грязной воде, но они обрызгали еще полдюжины других ребят, а разозленный помощник учителя заявил, что оба мальчика специально прыгнули в эту лужу. Они совершенно не думали о здоровье и безопасности других мальчиков. Школа начала раздувать этот проступок и потребовала, чтобы лорд и леди Хартискор прибыли обсудить поведение их сына. В школу также пригласили родителей Хортона. Но Джеффри отказался ехать, обозвав все это полной чушью, и посоветовал Норе забыть об этом случае.
— Но мне придется пойти, чтобы объяснить все это недоразумение. Заявить, что мальчики прыгнули в лужу специально, — это просто возмутительно. Я не хочу, чтобы у Хьюби в документах было записано замечание.
— А что Хьюби говорит в свою защиту? — поднял бровь Джеффри.
— Я еще с ним не разговаривала. Я хотела сначала поговорить с тобой. Решить, как мы намереваемся защищать…
Джеффри недовольно усмехнулся:
— Наверное, нам придется нанять Хьюби защитника и потребовать суда присяжных!
Норе стало очень обидно, она даже отпрянула от него. Если это была шутка, то очень плохого сорта, с почти очевидным намеком. Считал ли Джеффри, что дело не стоит выеденного яйца, и поэтому так пошутил, или же постоянные проказы Хьюби так уж ему надоели, что он просто не желал больше об этом разговаривать? И вообще: действительно ли его интересовал мальчик, которого он усыновил, или же он только притворялся, чтобы она больше старалась ублажать его самого?
Расстроенная, она обратилась за советом к Руперту.
— Как ты считаешь, было школе из-за чего поднимать шум?
— Не думаю. И разговор с двумя озорниками, стоящими перед судом взрослых, обернется инквизицией, но…
— Подожди, подожди, озорниками? В твоем выражении уже заложено утверждение их вины и…
Руперт ласково ухватил ее за руку:
— Это просто всего лишь выражение, но не ярлык. И я все еще вспоминаю нашу маменьку, которая говорила, что не представляет себе мальчишку, в котором бы не было капельки озорника, — он засмеялся. — Мне кажется, она так и не простила меня за то, что я всегда вел себя лучше, чем Хьюберт!
— О, бедный Руперт, как же тебе тяжело пришлось! Я уверена, что детские травмы никогда не проходят без следа. Поэтому я так хочу не совершать ошибок в отношении моего сына. В особенности я не желаю, чтобы Хьюби считали лжецом или же сорвиголовой! Как только ему приклеют ярлык, ты сам знаешь, как это бывает, он будет считать, что если это так назвали, то он должен вести себя соответствующим образом!
— Ты абсолютно права. Кроме того, виновен он или нет, как будет выглядеть, если ты не станешь его защищать? Всем станет ясно, что он тебя не интересует.
— Я не собираюсь защищать Хьюби, если он виноват.
Руперт грустно улыбнулся и покачал головой.
— Это ты сейчас так говоришь, но как только войдешь в комнату, где будут сидеть Хортоны и эти кисломордые преподаватели из школы, ты начнешь сражаться за Хьюби, как это всегда делала Миранда, защищая Хьюберта. Если кто-то смел в чем-то обвинить ее любимца, она вставала на дыбы и была готова вырвать глаза обидчику!
— Но, Руперт, я ведь не Миранда, и Хьюби — не Хьюберт.
— Конечно, нет. Просто дело в том, ну, как тебе сказать, Хьюби так напоминает Хьюберта, что они вполне могли быть отцом и сыном!
— Вот как? — ледяным тоном спросила Нора, хотя эта же страшная мысль неоднократно ей самой приходила в голову.
— Почему так? Разве существует какое-то физическое сходство? Только потому, что Хьюби так же хорош собой, как был Хьюберт? В мире примерно у половины людей голубые глаза и светлые…
— Но даже ты не сможешь отрицать, что между ними существует не только физическое сходство. У них похожие характеры.
— У Хьюби тот же шарм, перед которым невозможно устоять, как это было у Хьюберта, ты это имеешь в виду? — холодно поинтересовалась Нора. — И он так же любит хорошо проводить время. Ты именно это имел в виду?
— Я понял, что тебе неприятна эта тема. Давай прекратим наш разговор, ладно?
— Нет, я настаиваю, чтобы ты мне все объяснил.
— Нора, мне не хочется тебя обижать, но… Дело в том, что Хьюби как бы настоящий сын Хьюберта, унаследовавший его самую важную черту — отсутствие моральных устоев. Помнишь, мы уже с тобой говорили об этом?
Да, она прекрасно помнила их разговор — отсутствие моральных устоев, он назвал это слабостью характера, — и ей захотелось ударить его. Как он посмел? Но ведь она сама настояла, чтобы он произнес эти проклятые слова. Она заранее знала, что он скажет. Она не раз вспоминала: «Изъяны в натуре великолепного в физическом смысле человеческого экземпляра!»
— Ты знаешь, мне кажется, я сказал глупость, — продолжал Руперт, ему стало неудобно. — Хьюберт был взрослым мужчиной, а Хьюби еще маленький мальчик. Он просто озорной и живой ребенок. Я уверен, что он все это перерастет! Прости меня за мои слова, пожалуйста! Я просто…
— Ты хотел мне помочь… — Она пыталась улыбнуться ему.
— Да, ты права. Ты ведь знаешь, как я хочу быть твоим другом и другом Хьюби, я хочу помогать тебе, насколько это в моих силах. Ты мне позволишь делать это?
Она вспомнила, как Джеффри ловко увиливал от решения подобной проблемы.
— Конечно, я никогда не отказываюсь от хорошего предложения, даже если его делает мне сам дьявол! — Она рассмеялась: — Извини, я совсем не имела в виду…
Руперт тоже рассмеялся:
— Я знаю. Но мы обо всем договорились, правда? Если ты пойдешь на это чертово собрание в школу, почему бы мне не пойти с тобой, чтобы как-то помочь тебе?
— Благодарю тебя, Руперт. Мне и правда нужна помощь!
Она пошла в комнату Хьюби, чтобы выслушать, что он скажет по поводу случившегося. Почему они решили сделать свой знаменитый прыжок в лужу. Но Хьюби уже мирно спал. Она посмотрела на него в слабом свете ночника: его золотистые волосы вились кольцами на голубой наволочке, длинные ресницы отбрасывали тени на розовые щечки, губы — все еще прелестные губки малыша — улыбались, как будто он видел ангельские сны. Она нежно погладила его лобик и тихо поцеловала. Он был совсем не похож на мальчика, который страдал от «хронического заболевания характера».
Как может характер Хьюби быть точной копией характера Хьюберта? Разве лживый и плохой характер не должен передаваться лишь через гены? Может ли он передаваться какими-то таинственными, неизвестными человечеству путями, как болезнь? Может ли милый, похожий на ангела ребенок подхватить заболевание только из-за того, что он получил имя, которое ему по-настоящему не принадлежало? И если это так, то каких еще проявлений ей следует ожидать? Вырастет ли он еще одним прелестным бездельником, пользующимся успехом шарлатаном, дурящим людей жуликом, человеком, который мог любить, но не тех и не когда это было нужно?
Она начала размышлять, как это уже не раз было в прошлом, каким же человеком был подлинный отец Хьюби — Герцог из Монтаны. Кроме того, что он был неуклюжим и хамоватым мужланом, она больше ничего о нем не знала. Ей никогда не приходило в голову даже из простого любопытства что-нибудь узнать о нем. Лгал ли он? Мог ли он быть нежным? Мог ли он стянуть что-нибудь? Любил ли он свою мать? Жульничал ли он в играх? Мог ли он предать кого-нибудь? Отличал ли праведное от неправедного? Почему он так грубо и жестоко занимался любовью? Потому ли, что был жестоким человеком, или потому, что она его совершенно не интересовала? Мог ли он хорошо относиться к другому человеку? К своему собственному ребенку?
Улучшила ли война его характер? Выжил ли он во время битвы? Может, он жил и процветал в Бутте, штат Монтана. Вел там такую хорошую жизнь, о которой и сам даже не мечтал. Может, ей стоит ради Хьюби заняться розыском и что-то узнать о нем?
Она отказалась от этой мысли. Джонни Уэйн внес семя в ее лоно, но человек может разбрасывать по ветру сотни и тысячи семян. Только те, кто удобряет почву и ухаживает за слабыми ростками, несут ответственность за последующий урожай! Для Хьюби Джонни Уэйн был таким же незнакомцем, каким был для нее. Нет, ей следует верить тем людям, кто знает и любит ее и Хьюби, и помогает им — Джеффри (ей придется простить ему его невнимание) и Руперту, который поклялся ей помогать.
Руперт доказал свою преданность, когда он сопровождал ее в школу. Как ни странно, он быстро утихомирил всех присутствующих, пользуясь своим шармом и чувством юмора. Все взъерошенные перья постепенно выпрямились и улеглись, даже у неприятной миссис Хортон, которая была убеждена, что Хьюби дурно повлиял на ее Питера и побудил его плохо себя вести.
Прежде всего он заставил мальчиков признать, что они специально прыгнули в лужу, но только потому, что им это показалось интересным. Потом он стал ловко защищать их перед мрачными взрослыми. Кто из нас настолько стар, что забыл, как было приятно шлепать по лужам, кто стал таким черствым, что может наказать мальчишек только за то, что они так малы и полны энергии и озорства? Прежде чем разбирательство закончилось, оба мальчика пообещали, что в следующий раз они дважды подумают, прежде чем прыгать куда-нибудь! Все взрослые были довольны, хотя ребятам не поверил никто. Потом все пожимали друг другу руки и улыбаясь повторяли:
— Ну что делать?! Мальчишки есть мальчишки! — И еще: — Не могут же они быть другими.
Потом Руперт заставил всех прослезиться, когда вдруг нагнулся и прижал к себе Хьюби. Он сказал:
— Вы знаете, он мой названый брат. Он — хороший мальчик, очень хороший. Я очень люблю его, может, сильнее, чем если бы он был моим сыном!
По дороге домой Нора взяла руку Руперта и прижала ее к щеке:
— Ты просто прелесть!
— Хотя твоя похвала звучит в моих ушах музыкой, я не сделал ничего особенного.
— Для меня ты сделал так много! Ты сделал все, что мог. Я сейчас подумала, что у вас очень сильны родственные связи и черты.
— Что ты имеешь в виду?
— Сегодня я могла действительно сказать, что ты брат Хьюберта, — поддразнила она его. — В первый раз я поняла, что тебе и ему присущи две очень важные черты.
Руперт захихикал:
— Побыстрее скажи мне, что это за черты, чтобы я знал, печалиться или радоваться?
— О, тебе не стоит волноваться. Это были две лучшие черты Хьюберта. Я надеюсь, что Хьюби будет тоже благословлен ими — его шарм и его проявления любви.
Увидев, как помрачнело лицо Руперта, она быстро спросила:
— Это тебя расстроило?
— Конечно, нет. Кого бы не взволновало, если сама великолепная Нора назвала его любящим и могущим очаровывать? Но почему ты так долго не могла понять, что я такой же приятный и любящий, каким был мой братец? — спросил он, улыбаясь. Потом перестал улыбаться. — А я размышлял, каким же необычным человеком был на самом деле Хьюберт.
— Необычным? Да, во многом он был именно таким. Но необычность подобна красоте, ее видят далеко не все.
— Что ты считаешь в Хьюберте необычным?
— Я могу только повторить, что он был необыкновенным человеком.
Она повернулась и посмотрела в окно машины. За окном быстро темнело. Ее угнетало, что в сердце Руперта все еще сохранилось столько злобы и горечи в отношении покойного брата. Она увидела, как на улице целовались двое влюбленных. Ей в голову пришла еще более неприятная мысль. Чего в нем было больше — горечи или же ревности? Но она уже не была любовью его брата. Она стала женой его отца…
Она повернулась, чтобы посмотреть в лицо Руперта. Понять бы, что было у него на сердце, но его глаза впились в нее, и она снова отвернулась. Потом машина въехала во двор, Руперт открыл дверцу, и она тихонько прикоснулась к его руке:
— Пойдем найдем Джеффри и расскажем ему, что все чудесно прошло и что именно ты все уладил.
19
Нора готовилась пойти на прием в американском посольстве — прощальный прием в честь Хью Кантингтона, который отбывал домой после того, как отработал послом в течение десяти лет. Когда она зашла пожелать Хьюби доброй ночи, он стал умолять, чтобы она осталась с ним.
Он жалобно сказал:
— У меня болят живот и голова.
После того как она поговорила с врачом, она пошла вниз сказать Джеффри, чтобы он отправлялся без нее. Она нашла его нетерпеливо шагающим взад и вперед в библиотеке.
— Мы должны уже выезжать, или же мы опоздаем.
— Джеффри, мне кажется, что мне лучше остаться дома с Хьюби. Он себя плохо чувствует и…
— Ты позвонила врачу? — резко поинтересовался он.
— Да. Он сказал, что сейчас кругом все болеют гриппом и что нам лучше подержать его в постели, дать ему аспирин и много жидкости. А утром снова позвонить ему.
— Ну, ты ему дала аспирин?
— Да, но…
— Ты можешь сказать слугам, чтобы они его часто поили и проверяли, как у него дела?
— Наверное, — неохотно признала Нора.
— Тогда ты сделала все, что нужно было для Хьюби, так или нет?
— Но ты же знаешь, как вел себя в последнее время мальчик. Когда он себя плохо чувствует, он всегда хочет, чтобы я была рядом. И только я одна!
— Я все это прекрасно знаю. Ты никогда не задумывалась, что он так часто плохо себя чувствует только для того, чтобы больше получать внимания от его мамочки? Нора, ты его портишь. Ты всегда выполняешь все его капризы, как это делала Миранда! Однажды так случилось, что только прием в Букингемском дворце заставил ее выйти из дома! Поверь мне, ты не приносишь пользы Хьюби, когда потакаешь всем его причудам. Я тебе не позволю это делать! Кроме того, Хью будет очень расстроен, если тебя не будет на приеме. Ты знаешь, как хорошо он к тебе относится! Рита воспримет это как обиду. Ты ее тоже хорошо знаешь, она всегда ищет причину, чтобы встать в позу обиженной.
— Но если сегодня на приеме будет пять сотен гостей, ни Хью, ни Рита не смогут заметить, была я там или нет. Если они станут спрашивать обо мне, ты извинишься и скажешь, что мне очень жаль, но я никак не смогла быть у них. Пожалуйста, попытайся понять, мне кажется, что на сей раз Хьюби действительно болен. У него даже немного поднялась температура!
— Я в этом уверен, — хмыкнул Джеффри, — нет ни одного школьника, который бы не знал, как можно поднять температуру на градуснике. Для этого существует несколько способов, и я могу тебе поклясться, что наш разбойник знает все. Сейчас пожелай ему доброй ночи и возьми свою накидку. Ты знаешь, как я не люблю опаздывать.
Если честно, она могла понять раздражение Джеффри. Если она не пойдет с ним на прием сегодня, это будет уже в четвертый раз за этот месяц. Но Хьюби был в слезах и как-то странно вел себя в последнее время.
— Почему бы тебе не поехать прямо сейчас, а позже, если…
Она остановилась, когда вошел Руперт, после того как постучал в дверь, которая была открыта.
— Надеюсь, что не мешаю хорошенькой семейной ссоре или чему-нибудь подобному, — жизнерадостно заявил он.
— Я хочу провести спокойный вечер дома и подумал, не поискать ли мне хороший детектив. Может, Агату Кристи? Она неплохо для женщины закручивает сюжет, — поддразнил он, оглядывая Нору. — Но я вижу, что вы отправляетесь в свет. Должен признаться, что вы оба великолепно выглядите. Нора, ты просто прекрасна в этом платье с обнаженной спиной. Ты лучше выглядишь, чем во время бала в честь коронации. И куда это вы собрались?
— В американском посольстве прием в честь Хью Кантингтона, мы собираемся туда, если я смогу оторвать Нору от Хьюби, — сказал Джеффри низким голосом, он весь кипел.
— Вот как? А что за проблема с Хьюби?
— Он неважно себя чувствует. Я знаю, что он постоянно жаловался в последнее время и, как правило, не было ничего серьезного. Но мне кажется, что он по-настоящему заболел сегодня. Я решила остаться дома, но твой отец очень рассердился на меня.
— О, если бы я был на его месте, я тоже был бы зол. Ты слишком хорошо выглядишь, чтобы оставаться дома. Ему хочется похвалиться тобой. Мне кажется, что он хочет, чтобы все мужчины, включая старичка Хью, глазели на тебя и завидовали. Я прав, отец?
Джеффри гордо улыбнулся:
— Мне кажется, что Хью слишком уж потрепан для Норы, но даже посмотреть на нее принесет ему огромную пользу!
— О, прекратите, вы оба! Что за чушь вы несете!
— Ты не захочешь испортить отцу удовольствие, когда в этом нет особой необходимости. Я все равно остаюсь дома, и ты прекрасно знаешь, как хорошо я выполняю роль няньки! Сначала мы посмотрим «Я люблю Люси» по телику. Потом мы сыграем с ним в «Угадайку». Он неплохо играет. Он ленится подольше подумать, но я знаю, как его можно заинтересовать. Я разрешаю ему использовать сленговые слова, хотя это против правил, даже иногда разрешаю ему употреблять не слишком сильные ругательства. И на каждое из них я потом говорю ему другое, более вульгарное.
— Вот здорово! — засмеялась Нора. — Это именно то, что нужно, чтобы учить восьмилетнего мальчика разным новым словам.
— Мне это тоже нравится, ты сделал нам прекрасное предложение, — заметил Джеффри. — Видишь, и Нора согласна. Теперь нам пора двигаться!
— Ты уверен, что тебе это не доставит хлопот, Руперт? Мне не хотелось бы эксплуатировать тебя, но понимаю, что так оно и получается…
— Изыди отсюда, девица!
— О, Руперт, ты просто прелесть!
Когда Нора танцевала с Хью, она вдруг вспомнила, как Джеффри сказал, что Хью пускает слюни при ее виде. Хью держал ее очень крепко и близко к себе. Но, может, он это делал совсем не осознавая своего жеста.
— Я буду скучать по моим английским друзьям, — грустно улыбнулся Хью. — Но больше всех мне жаль, что мы расстаемся с вами и Джеффри.
— Джеффри и мне тоже будет недоставать вас. — Это было правдой. Хью был приятным человеком и настоящим джентльменом.
— Вы должны постараться приехать к нам в Америку.
— Это было бы просто прекрасно. Я никогда не была в Америке.
— Как вы считаете, когда может состояться ваш визит?
— Ну, я не знаю, — она с трудом сосредоточилась на разговоре, постоянно возвращаясь мыслями к Хьюби.
— Вам понравится Вашингтон.
Перед ней стоял образ рыдающего Хьюби, но она ответила:
— О, я в этом уверена.
— Вашингтон особенно красив весной.
— Да, мне говорили.
«У него почти началась истерика».
— Но летом там жуткая погода. Летом мы уезжаем на Кейп-Код. У нас там на берегу есть дом.
— Это просто прекрасно!
«Мне не следовало оставлять его, несмотря ни на что!»
— Вы, наверное, уже соскучились по дому?
— Да и нет. — Она почувствовала, как его рука крепче обхватила ее обнаженную спину. — Но у меня будет много дел. Айк просил меня, чтобы я начал работать в его кабинете. Я отказал ему, но буду счастлив работать в его администрации в качестве советника.
— О, как интересно! — Это был обычный разговор на приеме, но у нее не было сил даже для таких банальностей.
— Так вы приедете к нам? — Он крепче сжал ее руку. — Может, вам лучше навестить нас на Кейп-Коде вместо Вашингтона? Наше поместье, как ни странно, расположено рядом с землей Джозефа Кеннеди, моего уважаемого предшественника.
— Как чудесно! Вы друзья или просто соседи?
Хью рассмеялся:
— Отнюдь. Мы с ним часто спорили по поводу его антибританских настроений.
— Но это же было так давно. До войны. Вы уже, наверное, помирились?
— Более или менее. По крайней мере, мы вели себя по-соседски, когда сталкивались друг с другом, что случалось весьма редко, потому что я работал здесь.
— Конечно…
Подумав, о чем же они теперь начнут разговор, она улыбнулась Хью. Но видела лицо Хьюби, раскрасневшееся и испуганное. По его щекам ручьем текли слезы.
Когда она поднялась наверх, чтобы сказать, что с ним останется Руперт, он тесно прижался к ней.
«Что я здесь делаю, ведя идиотские разговоры с Хью Кантингтоном, когда во мне нуждается Хьюби?»
Она резко отстранилась от Хью:
— Извините меня, ради Бога, Хью, Хьюби плохо себя чувствовал, когда я уезжала. Мне нужно ехать домой! Скажите, пожалуйста, Джеффри, что я отправилась домой. Я потом пришлю за ним машину!
Когда она садилась в «роллс», прибежал рассерженный Джеффри. Он был очень зол:
— Нора, почему вдруг такая горячка? Хью очень расстроился.
— Ничего, он успокоится. Тебе совсем не обязательно уезжать. Вернись туда, Джеффри!
— Я настаиваю, чтобы ты вернулась вместе со мной.
— Я не могу. У меня такое предчувствие, что Хьюби нуждается во мне!
— Но ведь с ним Руперт.
— Мне вообще не следовало уезжать…
— Хорошо, — мрачно сказал он. — Мы вернемся домой вместе и посмотрим, из-за чего была такая спешка!
Нора бежала вверх по лестнице, за ней бежал Джеффри. Она понимала, что он хочет быть там, когда они увидят мирно спящего Хьюби, чтобы сказать:
— Ну что, ты довольна? Из-за этого нам пришлось уйти с приема!
Но ему не представилась возможность сказать эти слова, потому что, когда она тихонько, чтобы не разбудить Хьюби, если он уже заснул, открыла дверь комнаты мальчика, они увидели в полутемной комнате, полной теней, молчащего Хьюби, который обнаженный лежал в кровати, лицом вниз, у него были широко раскинуты ноги. Потом они увидели, что у Хьюби был кляп во рту и на нем верхом сидел Руперт, его обнаженное тело блестело от пота, когда он вонзал и вытаскивал свой член из тела мальчика.
Когда она начала кричать, она услышала, как Джеффри выдохнул:
— Боже мой, все оказалось правдой!
И она поняла, когда бежала к кровати Хьюби, что они сейчас переживают кошмар не только Хьюби, но и самого Хьюберта…
20
Нора оставалась в доме Хартискоров еще несколько месяцев, пока Джеффри не поправился. Она была рада и за него, и за себя, что он все-таки отошел от удара. Потом, в первую неделю, когда ему разрешили перейти из кровати в кресло, она сказала, что уезжает от него.
Она вывезла его в сад, чтобы он понежился на полуденном солнышке, и ему пришлось ухватиться за куст, как бы черпая у него поддержку.
— Уезжаешь? Ты хочешь отдохнуть? Почему ты не можешь подождать, пока я поправлюсь, чтобы поехать с тобой? Остались всего какие-нибудь недели две. Самое большое — три, четыре недели! Мы можем поехать на Ривьеру. В Канны или Монако, пожить в «Отеле де Пари». Тебе ведь всегда нравилось Монако. У нас есть приглашение от Ари Онасиса. Он хочет, чтобы мы поехали с ним в круиз в следующем месяце. Уинстон тоже там будет. Может, ты хочешь поехать в Штаты? Нас приглашал Хью…
— Я уезжаю совсем, Джеффри. Я оставляю тебя.
— Но почему? — Он схватился за сердце.
Она сделала глубокий вздох:
— Джеффри, ты не должен так волноваться, чтобы не вызвать приступ. Доктор сказал, что с твоим сердцем все в порядке. И ты спрашиваешь меня — почему?
— Но Руперт же ушел из дома!
— Это не так. Он живет в шикарном номере в «Савойе» и, как всегда, занимается делами семьи Хартискоров. Нет, он никуда не ушел! Но в любом случае дело совсем не в этом!
— Это не так! Ты уезжаешь из-за Руперта. Но у меня есть план, как укоротить его. Послушай меня!
— Не буду! На этот раз хватит. На самом деле Руперт оказался катализатором, а не причиной! Я уезжаю не из-за него. Главная причина — это Хьюби. Из-за него я стала членом семьи Хартискоров, и теперь из-за него я покидаю вашу семью. Честно говоря, я жду не дождусь, когда смогу уехать отсюда. Этот дом полон привидений — страшных теней прошлого. Так много мертвых душ!
Джеффри возмутился:
— Чушь! Просто чушь! Ты, как всегда, играешь, как на сцене! Я прекрасно понимаю, какая гадость произошла в доме в ту ночь, но мы сможем все отмести! Мы это сделаем! Я говорю тебе, что у меня есть план!
— А я говорю тебе, что меня не интересует твой план. Мне и так было трудно оставаться в этом доме с Хьюби, пока ты не поправился, чтобы я могла со спокойной совестью покинуть тебя.
Он укоризненно посмотрел на нее:
— Спокойная совесть? Уйти от меня после того, как я так много для тебя сделал?
Ей следовало ожидать, что он обязательно скажет что-либо подобное, что он так поведет себя. Ей стало интересно, как же она раньше не замечала, сколько у него в запасе разных дешевых трюков.
— Будет лучше, Джеффри, если мы не станем говорить о том, что ты сделал для меня. Ты помнишь, когда ты просил меня выйти за тебя замуж, я ответила, что ты хорошо относился ко мне. И я говорила это искренне. Потом ты сказал, что я так же много отдавала, как и получала сама. Хотя мне и были приятны твои слова, я им не поверила. Я считала, что я в большом долгу перед тобою. Я согласилась выйти за тебя замуж и по этой причине, и из-за Хьюби. Потому что ты собирался его признать своим сыном. Но это все были не те причины для брака, и, наверное, я получила все, чего заслуживала. Но Хьюби совсем не заслужил того, что с ним случилось! Я считаю, что пока оставалась здесь с тобой, ожидая твоего выздоровления, я дарила тебе это время. И если его как следует оценить — это весьма дорогой подарок! Было очень трудно оставаться здесь после всего, что случилось. Хьюби до сих пор просыпается и плачет по ночам, и я плачу вместе с ним! Плачу по Хьюби и по Хьюберту!
— Ты обвиняешь меня за то, что сделал Руперт? Разве это справедливо?
«Справедливо! Какое неподходящее слово!»
— Хьюберт приходил к тебе, испуганный, маленький мальчик, чтобы рассказать, как его братец насиловал его?
— Да, но…
— А ты был справедлив к нему? Ты ему верил? Ты хотя бы раз подумал и попытался выяснить правду? Или же ты называл его грязным лгунишкой и все продолжалось по-прежнему?
Джеффри ничего не ответил, его пальцы нервно перебирали бахрому пледа, покрывавшего его ноги.
— Тогда я должна обвинить тебя, ты согласен со мной?
Джеффри слегка вскрикнул, с его сухих, бледных губ сорвался вопрос:
— Но кто мог поверить Хьюберту? Ты бы поверила ему?
Это был трудный вопрос. Нора постоянно задавала его себе. Но как она могла честно ответить на вопрос по поводу этого периода в жизни Хьюберта? Когда она его встретила, все уже было в прошлом, и будущее Хьюберта было несложно предсказать — смерть через самоповешение!
— Если бы Хьюберт пришел ко мне, когда он был ребенком, мне кажется, что я, по крайней мере, хотя бы попыталась выяснить, в чем там дело. Как я бы сделала, если бы Хьюби пришел ко мне. Но он не пришел. Он боялся сказать мне, и почему же он боялся? Потому что Руперт убедил его, что ему никто не поверит, что его накажут и будут возмущаться, что он придумывает разные лживые истории. Руперт смог его убедить, потому что все это уже было раньше и именно таким же образом. Кто поверит Хьюби, маленькому обманщику, когда ему станет возражать уважаемый Руперт Хартискор, кристально чистый человек, который когда-нибудь станет тринадцатым графом Хартискором?
— Он им не станет! — закричал Джеффри. — Разреши мне рассказать тебе о моем плане! Я собираюсь наказать Руперта!
Нора покачала головой:
— Я все пытаюсь тебе объяснить, что дело совсем не в том, чтобы наказать Руперта. Дело в том, что тот ужас, который случился с Хьюбертом и Хьюби, мог произойти из-за того, что ты и Миранда создали ад на земле. То место, где и могли случиться такие кошмары! Вы вдвоем сделали этот дом испытательным полигоном, где зрело зло и происходили трагедии. Именно ты сказал мне, что история повторяется дважды! Я забираю отсюда Хьюби, чтобы с ним не произошли еще и другие злые вещи… Прежде чем его уложат в мавзолей Хартискоров, мавзолей мертвых душ!
Джеффри хитро улыбнулся ей:
— Если Хьюби станет заседать в Палате лордов, ты тоже будешь считать, что он замурован в мавзолей? Ты считаешь, что унаследовать богатства Хартискоров — это беда? Какая женщина в здравом уме откажется от такого наследства для своего сына?
Она плотнее прикрыла Джеффри пледом, потому что солнце уже начало заходить и в воздухе чувствовалась прохлада.
— Я сделаю это, потому что наследство включает в себя смертоносную злобу, которая впиталась всем в плоть и кровь! Проклятье, вызывающее еще большее зло, еще большую ненависть, — замкнутый круг, который никто не может разорвать. Мне хочется оставить своему сыну другое наследство, тебе это может показаться абсурдом, — порядочность и хороший характер, возможность иметь в жизни настоящие ценности — любовь, смех и надежду. Мне так больно, потому что Хьюберт знал обо всем — знал обо всех важных вещах в жизни. Он так сильно старался их достичь, но у него не было никаких шансов. Его совсем изуродовало прошлое…
— Слова! — презрительно сказал Джеффри. — Пустые слова! Ты что думаешь, когда Хьюби вырастет, он поблагодарит тебя за то, что ты лишила его титула и богатства?
— Не думай, что меня одолевают сомнения, но мне просто интересно. Ты как будто предлагаешь Хьюби то, что уже принадлежит Руперту. Ты что думаешь, что Руперту станет так стыдно за его поступок, что он разрешит Хьюби воспользоваться его правами и деньгами?
Джеффри наклонился к ней, он был уверен, что наконец-то подцепил ее на крючок:
— Именно это я и пытаюсь растолковать тебе, Нора. Я собираюсь обратиться в суд, чтобы лишить Руперта его прав, — он гордо улыбнулся ей.
— Ты имеешь в виду, что суд лишит его прав?
— Да, используя те же слова и выражения, и ту же причину, по которой он хотел расправиться с Хьюбертом — моральная развращенность, развратное поведение.
Она была поражена, что Джеффри считал все это легкодостижимым.
— Ты разве не понимаешь, что Руперт будет сражаться с тобой за каждую полушку? Или же ты думаешь… надеешься… молишь Бога, чтобы он просто уполз и повесился на башне замка Хартискоров?
Джеффри вздрогнул:
— Это так не похоже на тебя, Нора. Неужели я заслужил подобное отношение к себе?
— Грехов у тебя хватает, — горько заметила Нора, поежившись, ей неожиданно стало холодно. Она посмотрела на небо.
— Хочешь, я завезу тебя в дом? Солнце уже ушло.
— Что ты имеешь в виду: «грехов хватает». Да, я совершил ошибку, когда не верил Хьюберту, я должен был разобраться в этом. Но это была ошибка в оценке событий, а не преступление.
— Как насчет того, что Миранда свалилась с лестницы? Это было преступлением? А как насчет Анны? Это не было преступлением?
Сначала Джеффри непонимающе уставился на нее. Но когда понял, на что она намекает, он посмотрел на нее с такой же ненавистью, с какой смотрел на нее Руперт, когда она пришла к нему в номер в «Савойе»…
Руперт отдыхал на золотом диване, обитом бархатом, когда она пришла к нему. Он сдержанно и холодно держался с ней и поначалу был весьма корректен. Он встал и предложил ей сесть. Слегка ей поклонился. Потом взял сигарету из золотого портсигара и зажег ее золотой зажигалкой. Выдохнув дым, он предложил сигарету и ей. Нора отказалась. Потом он пригласил ее на ланч в «Гриль»:
— Сейчас самое время, и еда там прекрасная.
Нора дала себе слово, что не будет выходить из себя и не станет на него наскакивать. Она не станет пытаться выцарапать ему глаза, не будет обзывать его всеми грязными словами, которые вертелись на кончике языка. Ее сжигала ненависть.
Она спокойно сказала:
— Я знаю. Мы с Хьюбертом часто бывали здесь.
— Я должен был это знать. Хьюберт всегда ел в лучших ресторанах.
— Я пришла сюда не для того, чтобы обсуждать Хьюберта.
— Конечно, нет. Но все же почему бы нам не поесть, пока мы будем разговаривать? — Он обнажил зубы, как бы выдавив из себя улыбку.
— Я пришла сюда не для того, чтобы завтракать с тобой, понятно?
Он подумал немного и наклонил голову:
— Ты права, ты не за этим пришла сюда. И сейчас, когда мы с этим разобрались, почему бы тебе не сказать мне, зачем ты сюда пришла, чтобы я мог пойти в «Гриль» поесть. Я просто умираю с голоду.
— Я пришла, чтобы сказать тебе, что собираюсь подать на тебя в суд, чтобы тебя судили за то, что ты сделал. Я собираюсь требовать, чтобы тебя арестовали и посадили в тюрьму на всю…
— Нет, Нора, ты пришла сюда совсем не за этим. Если бы ты хотела, чтобы меня арестовали, зачем ты мне говоришь об этом? Почему бы тебе просто не сделать это? Ты знаешь, что я думаю?
Он начал кричать, и его глаза превратились в щелочки:
— Я думаю, что ты пришла сюда совсем по другой причине. Мне кажется, что ты пришла сюда, как сука во время течки! Шлюха моего брата! Проститутка моего отца!
«Боже ты мой, он же сумасшедший! Я тоже сошла с ума, придя сюда!»
Она начала было подниматься с дивана, хватая сумку и перчатки, собираясь рвануться к двери, прежде чем он сможет сказать еще одно грязное слово. Но до того, как она выпрямилась, он толкнул ее обратно на диван:
— Куда это ты так спешишь, дешевая проститутка? Ты только что пришла и еще не получила того, за чем пришла. Мы оба знаем, что тебе хочется того, чего ты никогда не получала ни от Хьюберта, ни от отца!
Он расстегнул «молнию» на брюках.
— Убирайся с моей дороги, Руперт! Ты не сможешь меня задержать здесь! Я тебе не маленький, испуганный мальчик!
Она снова начала подниматься, но он свалил ее на диван.
Он вытащил свой член из брюк, но она старалась не смотреть на него. Вместо этого она впилась взглядом ему в глаза, пытаясь сообразить, что же ей делать дальше.
— Конечно, мы оба знаем, что ты не маленький, испуганный мальчик, Нора. Что ты — сучка, которая желает, чтобы ее обслужили, и которая сначала вышла замуж за педика, а потом за старика. Бедная Нора, она просто сгорает от желания, ее никто никогда не трахал как следует. Правда, жаль? Так ты сюда пришла за этим, и именно это ты сейчас и получишь!
И вдруг он оказался на ней. Одна рука под ее жакетом пыталась расстегнуть сразу все пуговицы ее блузки. Разорвав блузку, он обнажил ее грудь, едва прикрытую маленьким кружевным лифчиком. Другую руку он запустил ей под юбку. Когда она открыла рот, чтобы позвать на помощь, рука, терзавшая ее груди, быстро сжалась в кулак, и он сильно ударил ее прямо в лицо. Она укусила его и почувствовала вкус крови. Но вместо того чтобы вскрикнуть от боли, Руперт засмеялся! Его лицо заблестело от пота.
— Ты хочешь, чтобы я развлекался с тобой таким образом? Мне следовало бы понять, что тебе нравится насилие!
Он сильно ударил ее по лицу, сначала по одной, а затем по другой щеке. Нора поняла, что не сможет его остановить, и он будет делать с ней все что захочет, — он был слишком силен, чтобы она могла с ним справиться. В какой-то момент ею овладела паника, несколько секунд она лежала не двигаясь, с закрытыми глазами, лихорадочно соображая, что же она может сделать?
В это время он содрал с нее чулки и трусики, решив, что молчание и то, что она лежит без движения, означают ее согласие. Она чувствовала его жаркое дыхание на своем лице!
Вдруг она вспомнила совет вышибалы из «Петуха и буйвола» — коренастого отставного моряка по имени Барни:
— Когда мужик станет просто вылезать из своих порток, ну, ты понимаешь, что я хочу сказать, и такой маленькой птичке, как ты, будет трудно с ним справиться, ты выдай ему лечение по счету «раз, два, три!». Первое — ты хватаешь его за уши и тащишь вниз как можно сильнее. Когда у него в глазах станет темно, ты отпускаешь уши и пальцы вдавливаешь ему в глаза. В то же самое время ты резко бьешь его коленом по его старым, грязным яйцам. Бить по яйцам надо изо всей силы. Если ты так сделаешь, гарантирую, что мужик сразу же остынет. Но помни, ты должна все это сделать внезапно и очень быстро!
Хотя она никогда не пользовалась этим рецептом, но неоднократно наблюдала, как сам Барни по счету «раз, два, три» доводил перепивших посетителей почти до «нормального» состояния. Но сможет ли она все правильно выполнить? Если она попытается и не сможет его утихомирить, Руперт может так озвереть, что просто убьет ее!
Она услышала, как он прохрипел:
— Ты знаешь, что я собираюсь с тобой сделать? Я хочу сделать то, что делал с Хьюбертом и с маленьким миленьким Хьюби. Потому что ты в действительности хочешь, чтобы я трахал тебя только таким способом. Я слишком воспитанный джентльмен, чтобы отказать в услуге даме! Давай, быстро переворачивайся на живот.
Она поняла, что должна оглушить его именно сейчас — по крайней мере, хотя бы попытаться, потому что, если она не сделает этого и Руперт изнасилует ее, она никогда не простит себе этого, дойдет до точки и кончит тем, что совершит преступление.
Открыв глаза, она увидела, что он отклоняется назад, сидя на корточках, чтобы она могла перевернуться. Его глаза стали тусклыми и безумными.
«Ты должна сделать все неожиданно для него и в быстром темпе!»
— Да, я именно этого и хочу! О да! — Она притворилась, что умирает от вожделения, и соблазнительно облизала губы. — Но я сначала должна что-то сделать. Я хочу и должна это сделать! Встань, Руперт, чтобы я могла выполнить все, что я собираюсь…
Она слезла с дивана и встала над ним. Руперт ожидал чего-то необыкновенного со стороны Норы, его дыхание было громким и хриплым, как будто он задыхался, он начал вставать на ноги. Но прежде чем он выпрямился, она неожиданно резко и сильно ударила его коленкой в пах. Как и предсказывал Барни, ветер победы покинул его паруса!
На несколько минут Руперт оказался беспомощным, и Нора начала очень быстро приводить себя в порядок, чтобы спокойно пройти через отель к выходу. Она все проделала на его глазах, а не в туалетной комнате, чтобы не прозевать и предвосхитить следующую атаку, если он вдруг оправится слишком быстро. Сейчас она стояла рядом с дверью, так что, если бы возникла новая опасность, она успела бы выскочить в коридор.
Но ей казалось, что он не станет снова пытаться ее изнасиловать. Во всяком случае, не сегодня! Сейчас Руперт мрачно поглощал прямо из бутылки коньяк «Наполеон». Казалось, он не понимает, что Нора все еще в комнате.
Он оказался прав: она пришла не затем, чтобы просто сообщить, что выдвигает против него обвинения. Как он правильно заметил — зачем предупреждать, проще сразу подать в суд. Она пришла, чтобы задать ему вопрос и получить ответ, без которого она не смогла бы закрыть хартискорскую главу ее жизни навсегда!
Сейчас, когда чулки были на месте, она надела туфли, выбросила разорванную, в крови блузку и застегнула до самого горла жакет, чтобы прикрыть грудь, стоя в безопасности у двери, она спросила его:
— Почему, Руперт? Почему ты сделал это?
Он с презрением взглянул на нее:
— Я считал, что ты гораздо умнее, Нора. Даже дурак мог все понять. Бывают акты любви и акты ненависти — то, что профессионалы называют актами проявления враждебности.
Он поднял к свету рюмку коньяку, как будто пытался что-то разглядеть через стекло.
— Ты знаешь, говорят, что граница между любовью и ненавистью так незаметна, что отделить одно от другого почти невозможно! Я так любил свою мамочку, но она выбрала Хьюберта, чтобы играть с ним в эти тихие игры, тогда я просто мечтал, чтобы она играла в них со мною. Поэтому я произвел враждебный акт над Хьюбертом, это был акт антагонизма, направленный против мамочки!
Он мрачно посмотрел на Нору:
— Это должно быть ясным даже такой наивной женщине, как ты, Нора!
— Но почему ты сделал это с Хьюби? Он невиновен ни в чем, и он так любил тебя! Доверял тебе! Он не заслужил, чтобы ты проявлял жестокость против него!
Он посмотрел на нее с такой ненавистью, что Нора вздрогнула.
— Ты заслужила это. Я любил тебя, но ты любила только Хьюберта и Хьюби. Когда наконец Хьюберт умер, я надеялся, что ты будешь любить меня. А ты… Ты предпочла мне отца!
— Значит, то, что ты делал с Хьюби, было враждебным актом против меня? — запинаясь, произнесла Нора, ее начал охватывать ледяной ужас.
— Наконец-то до тебя дошло! Вот видишь, Нора, ты, оказывается, не такая простушка и не такая наивная, как хочешь показать. И должна понять, что, если ты подашь на меня в суд, мне придется бороться с тобой!
— Как ты это сможешь сделать? Мы вдвоем с твоим отцом видели, как ты насиловал Хьюби. Тебя видел твой собственный отец! Два свидетеля и Хьюби. Мы будем поддерживать и дополнять свидетельства друг друга.
— Я тебя знаю. Ты никогда не разрешишь Хьюби давать показания. Чтобы он снова прошел через все? А отец никогда не станет давать показания против меня!
— Он сделает это!
Руперт покачал головой и холодно улыбнулся:
— Он этого не сделает. Он не сможет. Отец никогда не станет давать показания против меня, потому что, если он это сделает, я его разоблачу. И тогда у него не будет иного выбора, как только пойти и повеситься!
Она боялась задать ему этот вопрос, но все же заставила себя, ее рука уже была на ручке двери.
— Как ты сможешь разоблачить его?
— А ты что, до сих пор еще не поняла? В ночь, когда мамочка свалилась с лестницы, отец столкнул ее! Никто не видел его руку у нее за спиной, он сделал вид, что нежно обнимает ее. Но я стоял позади них и все прекрасно видел!
— Я тебе не верю! Тебе не поверит никто!
Он пожал плечами:
— Ты можешь мне верить или нет — это твое дело, а мне все равно. Но если будет нужно, я поклянусь и с удовольствием объясню, почему он это сделал. И все в суде поверят мне. Им доставит удовольствие поверить мне! — захохотал Руперт.
Нора повернула ручку двери. Она не желала больше ничего слышать, но Руперт продолжал говорить, он прямо исходил желчью:
— Ты не желаешь послушать, почему же он толкнул ее? Но ты уже все и сама знаешь. Отец столкнул маменьку с лестницы, чтобы она наконец замолчала. Ты, надеюсь, поняла, что она собиралась обвинить его в том, что он трахал мою сестрицу Анну, и это продолжалось годами! Почему, ты думаешь, Анна убежала из дома и даже после побега не смогла жить дальше? Она закончила тем, что повесилась на дереве! Но бедная маленькая Анна, как мне известно, так и не смогла правильно выполнить свое намерение и еще несколько часов мучилась…
Это был момент истины, и ей некуда было спрятаться.
— Если мы обратимся в суд, Джеффри, — я, чтобы выдвинуть против него обвинения по факту изнасилования Хьюби, а ты, чтобы пересмотреть его право наследования титула и состояния, — Руперт выдвинет контробвинения. Он собирается сказать, что ты столкнул Миранду с лестницы в ту ночь, когда она погибла.
Она внимательно наблюдала за ним, но Джеффри только заворчал:
— Пусть клянется в чем угодно! У него нет доказательств!
Она не была уверена в отношении Миранды — правда ли то, что утверждал Руперт. Она никогда не узнает этого точно.
— Он скажет, что это ты столкнул Миранду, потому что она собиралась заявить, что ты и Анна, — Нора просто заставила себя произнести эти слова, — были любовниками!
Она молилась, чтобы Джеффри снова вспыхнул и сказал: «Чушь собачья! Пусть дает свои показания!»
Но Джеффри промолчал. Он просто наклонил голову и зарыдал…
Нора протянула руку, чтобы удостовериться, что начал накрапывать дождь. Ее ладонь покрылась влагой. Дождь набирал силу, и Нора ввезла кресло мужа в дом. Он все еще полностью не пришел в себя, и ей не хотелось бы, чтобы он простудился.
21
— Я никогда не соглашусь на развод с тобой!
— Мне кажется, что в конце концов ты на него согласишься, — сказала Нора спокойным, но твердым тоном. Они спорили почти весь день. Джеффри не уходил из ее комнаты, пока она разбирала вещи, вытаскивая их из шкафов.
— Мне хотелось бы, чтобы ты не создавал дополнительных трудностей и не заставлял меня делать то, что мне делать не хотелось бы.
— Ты думаешь, что сможешь заставить меня дать тебе развод, шантажируя этими обвинениями со стороны Руперта? Если ты так думаешь, то ты совершенно не…
Нора устало покачала головой:
— Мне вовсе не доставляет удовольствие вытаскивать на свет ваши грязные семейные тайны. Нет, меня бы вполне устроило оставить их тебе и Руперту. Единственное, что мне хочется — покончить со всем этим. Я просто хочу развестись, побыстрее и без лишних осложнений.
— Ну, я тебе в этом не помощник. А без моей помощи ты никогда не сможешь развестись. Ты это прекрасно знаешь. Единственным основанием для развода является адюльтер.
— Да, я это знаю!
— И что же ты предлагаешь? Подставить меня, как выражаются в американских триллерах? Ты пришлешь полуголую соблазнительницу, которая тут же начнет сдирать с меня одежды, а фотограф выпрыгнет из шкафа, чтобы сделать компрометирующие снимки?
Нора слабо улыбнулась над сценой, которую он нарисовал.
— Нет, Джеффри, у меня нет никакого желания портить твою репутацию. Я готова выступить в роли прелюбодейки, и чтобы ты развелся со мною. И тогда ты всем сможешь рассказывать, что твоя жена, которой ты отдал свою постель и свое сердце, оказалась неверной и неблагодарной. Я уверена, что все будут очень сочувствовать тебе.
— Как насчет Хьюби? Ты согласна, чтобы его мать называлась женщиной, предавшей своего мужа? — поинтересовался Джеффри, полагая, что это единственное, что может удержать ее от развода.
— Я готова пойти на все, чтобы мы с ним обрели свободу!
— Ничего не выйдет, Нора! Что бы ты ни делала, я с тобой никогда не разведусь! Никогда!
— Ты сделаешь это, Джеффри! Мне бы только хотелось, чтобы ты не мешал мне и не заставлял меня причинять тебе боль! Мне так этого не хочется!
Она приехала в маленькую милую гостиницу в Стратфорд-на-Айвоне со своим другом Тони Нэшем. Но было слишком рано. Детектив, которого нанял ее адвокат, чтобы документально зафиксировать акт ее измены, должен был появиться только через два часа.
— У тебя, наверное, больше опыта в подобных вещах, Тони, чем у меня. Что мы будем делать до приезда мистера Хамболдта?
Тони проверил упругость кровати, прыгая на ней. Он засмеялся: в его актерской карьере это ему удавалось лучше всего. Он всегда играл романтические роли, и его великолепные белоснежные зубы очень помогали ему преуспевать в этом амплуа.
— Что ты имеешь в виду, говоря, что у меня «большой опыт»? Меня раньше никогда не называли «причиной» в бракоразводном процессе, если ты это подразумеваешь. Для меня эта роль станет новой и просто интересной.
— Но ты когда-нибудь жил в отеле с леди, которая не была твоей женой? — поинтересовалась Нора, заглядывая в ванную комнату. Комната — небольшая, но вполне приличная, с большой ванной, стоящей на ножках в виде лап льва.
— Конечно, я жил в отелях с женщинами, хотя бы потому, что никогда не был женат. Но это были не такие великолепные гостиницы и не такие восхитительные леди, как ты, Нора!
Нора рассмеялась:
— Тони, ты выглядишь джентльменом с претензиями, каких и всегда играешь в своих глупых фильмах!
Тони сделал вид, что оскорблен:
— Какие роли я должен, по-твоему, играть? Никто мне не предлагает роль Макбета.
— Как жаль! — согласилась она, делая вид, что поддерживает его. — Скажи мне, Тони, почему ты не женат?
Тони растянулся на постели, подложив руки под голову.
— По той же причине, по которой я никогда не играл Макбета: мне никто не предлагал. Но не следует думать, что я не стал бы рассматривать интересное предложение. Я скажу тебе, чем мы могли бы заняться, пока мистер Хамболдт не ворвется к нам, высадив дверь.
Он взбил подушку на свободной стороне кровати и показал рукой:
— Мы можем порепетировать!
— Мне кажется, что этого делать не стоит, — засмеялась Нора. — Во-первых, ты всегда говорил, что быстро выучиваешь роль, поэтому тебе не требуется репетиция. Я тоже все делаю самым естественным образом.
На мгновение она усомнилась, не допустила ли ошибку, попросив Тони сыграть роль ее любовника, вместо того чтобы пригласить совершенно незнакомого мужчину, как предлагал адвокат. Но Тони заверил ее, что с удовольствием поможет ей обрести свободу, что все будет очень интересно.
— Кто лучше меня подойдет на эту роль, — убеждал он Нору, — я высокий, с темными волосами и красивый. Все говорят, что я мог бы прекрасно сыграть роль Ретта Батлера, я снимался в постели с самыми прекрасными женщинами. Ну, кто из тех, кого ты знаешь, лучше подойдет на эту роль?
Он не передумал, когда она его предупредила, что все не так просто, как кажется, могут быть неприятные моменты. Их фото могут быть напечатаны на первых страницах самых скандальных и грязных газетенок. Но он лишь улыбнулся:
— Просто великолепно! Я надеюсь, что люди, увидев эти фотографии, скажут, что старый Тонн так же страстен в постели, как он изображает это на экране. Я надеюсь, что фотографии помогут моей карьере.
И она предпочла Тони незнакомому мужчине, ей казалось, что ей будет не так неудобно, да и лучше, если на фотографиях она окажется с относительно известным человеком, кого могут легко узнать. Но ей никогда не приходило в голову, что с Тони может возникнуть проблема. Они долгие годы были друзьями, он никогда не пытался ухаживать за ней, никогда не был с ней фамильярен. Да и она не давала ему повода подумать, что легко воспримет его заигрывания. Но при данных обстоятельствах он, возможно, решил, что она уступит.
Нора подошла к кровати и потянула его за руку:
— Быстро поднимайся на ноги, приятель. Пока мы ждем детектива, давай пройдемся по городу. Мы можем зайти в Королевский Шекспировский театр и дом, где родился наш Вильям. Кто знает? Может, на тебя так подействует обстановка, что какой-нибудь известный режиссер посмотрит на тебя, щелкнет пальцами и скажет: «Тони Нэш, я всегда думал, что ты можешь прекрасно сыграть Ретта Батлера, но как я ошибался! Ты так подходишь на роль Макбета в моей постановке!»
— Хорошо, хорошо, если так надо, пойдем прогуляемся! — он мило улыбнулся Норе, встал и нагнулся, чтобы поцеловать ее поднятые вверх золотистые локоны. — Ты уверена, что это самое мудрое предложение?
Теперь, когда он спросил об этом, Нора уже не была так в этом уверена. Тони был весьма привлекателен, и она испытывала странное ощущение — как будто экзотическая бабочка каким-то образом залетела в ее лоно и постоянно била там своими крылышками…
Элстон Хамболдт совсем не походил на человека, которого Нора представляла подходящим для подобной работы. Он был худощав, с небольшими усиками, носил очки и черный костюм. Она могла бы представить его в роли гробовщика или же викария. Он сохранял консервативное отношение к своей работе.
— Мистер Нэш, необходимо оголить только верхнюю часть туловища. Пожалуйста, снимите пиджак, галстук, рубашку, майку и полезайте под покрывало. А вы, леди Хартискор, пожалуйста, снимите блузку и присоединяйтесь к мистеру Нэшу. Ну, мы можем начинать!
— Он — прекрасный режиссер, — пробормотал Тони, пока Нора следовала его указаниям и пыталась утихомирить Тони.
— Вы должны дать человеку шанс!
Но оказалось, что мистер Хамболдт требовал от них только приличных и статичных поз. Они оба сидели, прислонившись к спинке кровати и пристально глядели в камеру. Другая фотография, где Тони неохотно обнимал ее за плечи. Потом они лежали на спине, протянув руки вдоль тела и пристально таращились в камеру.
Когда Тони начал протестовать, говоря, что они демонстрируют весьма посредственное поведение, которое нельзя характеризовать как настоящий адюльтер, мистер Хамболдт скупо объяснил:
— Нам необходимы лишь две, но весьма важные вещи: чтобы можно было легко рассмотреть кровать и чтобы четко были видны ваши лица.
Вид Тони, целующего ее ухо, на снимке был таким страстным, как только позволил мистер Хамболдт.
— Можно, я хотя бы укушу ее за ухо, — просил Тони, но мистер Хамболдт не поддавался:
— Совсем не обязательно делать это!
— Вот Черт, опять все насмарку, — ворчал Тони, отпуская ее ухо. — Нора, я должен тебе сказать, что день прошел очень неудачно. Мы когда-нибудь сможем провести время в более благоприятных обстоятельствах?
— Конечно, я тебе обещаю, — прошептала она ему на ухо.
— Когда? Слышишь, когда?
— Скоро, — шепнула она Тони, а детектив нахмурился.
Наконец он закончил свою работу.
— Достаточно. Я свяжусь с адвокатом, когда будут готовы эти фотографии.
Но теперь уже Нора сказала ему, что ей понадобится другая подборка фотографий, на которых они будут полностью раздеты и в более смелых позах. Тони сразу начал проявлять энтузиазм:
— Мне кажется, что так будет лучше.
Детектив заморгал и сухо сказал:
— Простите, леди Хартискор, но фотографии, которые я уже сделал, могут убедить любой суд в вашей измене. Совсем не обязательно делать другие, как вы выразились, более недвусмысленные фотографии. Не следует делать такие фото, которые могут рассматриваться как порнографические, — захихикал он, поворачиваясь, чтобы упаковать свое оборудование. — Право, не стоит этим заниматься!
— Мистер Хамболдт, пожалуйста, поймите меня. Я не прошу вас делать порноснимки. Все, что мне требуется, это снимки, которые будут создавать впечатление как будто мы на самом деле занимались любовью в разных позах. Их не увидит ни один судья.
Мистер Хамболдт не реагировал, но они видели, что у него зашевелились усы.
— Послушай, старик, леди говорит, что ей нужны более компрометирующие снимки. Я начинаю злиться, потому, что ты не соглашаешься с ней! Поверь, тебе лучше не злить меня, — грозно загудел Тони. Он пародировал крутого парня из Голливуда. Он начал подталкивать Нору в бок и наслаждался вовсю.
— Замолчи, Тони, — зашептала Нора. — Это уже не шутка. Ты его напугал по-настоящему. Ты же видишь, как он волнуется, чтобы не быть замешанным во что-то другое, нежели обычный бракоразводный процесс. Он заподозрил, что нам нужна просто порнуха!
— Ты считаешь, что он боится шантажа? — поинтересовался Тони, у него засверкали глаза.
Действительно, шантаж может мне пригодиться, подумала Нора.
Она снова шепнула Тони:
— Мне очень нужны эти снимки, Тони! Нам нужно постараться убедить его, иначе все это станет пустой тратой времени!
— Не беспокойся, если тебе нужны эти снимки — ты их получишь. Я смогу убедить его.
Убедить? На минуту Нора предположила, что он собирается припугнуть Хамболдта. Но Тони соскочил с кровати и подошел к столику в стиле королевы Анны, чтобы взять там свой бумажник. Потом, подмигнув Норе, он отсчитал несколько банкнот и передал их мистеру Хамболдту. Детектив молча взял деньги и положил их в карман. Топи подмигнул Норе еще раз и начал раздеваться догола. Тогда и Нора сняла под покрывалом комбинашку и трусы.
Они оставались в постели, пока не ушел мистер Хамболдт. Потом Нора вдруг застеснялась и закуталась в измятую простыню. Она встала, оставив в постели обнаженного Тони. Она старалась отвести глаза от весьма зримого доказательства — явственной эрекции у Тони. Нора обнаружила, что она тоже очень возбуждена. Она ощущала необычайное возбуждение в вагине — бабочка опять пустила в ход свои крылышки. Она почувствовала, что внутренняя поверхность ее бедер стала влажной.
— Все было забавно, — заметил Тони, но он не улыбался.
Надеясь как-то смягчить напряжение, которое воцарилось в комнате, Нора поддразнила его:
— Если все так забавно, почему же ты не смеешься?
— Потому что я грущу.
— Бедный мальчик. Почему же ты грустишь?
— Потому что я думаю о том, насколько все было бы лучше, если бы мы занимались любовью по-настоящему, а не имитировали половой акт…
Она подумала, что Тони прав. Это могло бы принести им массу удовольствия. Она никогда не спала с мужчиной только потому, что это приятно. Потом простыня упала на пол.
«Хотя бы раз просто, чтобы получить удовольствие!»
Нора разложила первую подборку фотографий — относительно скромные позы ее и Тони — на столе в библиотеке и позвала Джеффри, чтобы он посмотрел на них.
— Ты сможешь воспользоваться этими фотографиями, чтобы потребовать от меня развода!
— Я уже говорил тебе, что никакого развода не будет, — холодно ответил Джеффри, почти не глядя на фотографии. Потом, когда он начал быстро проглядывать одно фото за другим, его обычно красноватое лицо стало серым.
— Откуда взялись эти снимки? — спросил он хриплым шепотом.
— Их сделал специальный детектив.
Он взял одну фотографию, тщательно рассмотрел ее, бросил на стол, потом повторил ту же процедуру со всеми восемью фотографиями.
— Кто этот мужчина? — потребовал Джеффри, его голос был низким и грубым.
— Мой друг.
Он противно засмеялся:
— Да, учитывая тот факт, что ты с ним в постели, пожалуй, можно назвать его твоим другом. Но кто он? Как его зовут? — он начал кричать.
— Джеффри, какое имеет значение, кто он такой?
— Как ты посмела? Ты себя ведешь, как дешевая проститутка. Ты показываешь мне эту грязь и говоришь, что не имеет значения, кто он? — он сильно ударил ее по лицу.
У нее резко откинулась назад голова. Нора отпрянула скорее от неожиданности, чем от самого удара. Хотя ей очень хотелось дать ему сдачи, она сдержалась, увидев, что его лицо из бледного стало багровым, но краска легла на его лицо резкими пятнами.
«Господи, пусть только его не хватит еще один удар!»
— Джеффри, для твоего же блага, мне кажется, что тебе нужно взять себя в руки. Хотя ты и покинул свое кресло, но ты еще не полностью выздоровел!
Ей пришло в голову, что она все сделала не так. Но Джеффри не дал ей иного выбора, и она не знала, что еще может предпринять. Она только надеялась, что ей не придется показывать ему другую подборку фотографий. Если он считает эти фото грязной порнухой, что же он подумает о других снимках? Как он станет реагировать? Ей бы не хотелось узнать это.
— Послушай, Джеффри! Эти снимки были сделаны только с одной целью — это доказательство того, что ты можешь развестись со мной. Поэтому я и говорю, что не имеет никакого значения, кто этот мужчина. Он только помогал мне. Он просто оружие, с помощью которого я смогу стать свободной.
— Да, я ясно вижу, какое он оружие и как он может помочь тебе. Давно ли он стал твоим любовником? — Он впился в нее взглядом, как будто ждал, что, испугавшись этого грозного и неприязненного взгляда, она упадет на колени, чтобы вымолить его прощение. Нора поняла, что их развод не станет быстрым и они не смогут обойтись без грязи. Он будет продолжать цепляться за нее с отчаянием утопающего.
— Он всегда был моим другом — не любовником.
Он хитро посмотрел на нее:
— Ты сказала, что он был твоим другом. Прошедшее время! Значит, сейчас он твой любовник?
Нора начала нервничать, ей все это надоело. Было просто необходимо покончить с этим делом.
— Не твое дело — стал он моим любовником или нет. Достаточно сказать, что пока мы жили вместе, как муж и жена, у меня не было любовника. Мне это даже не приходило в голову. Но сейчас, когда наш брак распался, у меня нет причин, чтобы сохранять верность тебе.
— Верность! Что значит это слово для женщины вроде тебя! Но ты все еще не ответила на мой вопрос. Он твой любовник или нет? — дико заорал Джеффри.
— И что будет, если я скажу «да»? Ты тогда согласишься использовать эти снимки в бракоразводном процессе?
— Нет! Что же касается этих снимков, то они просто пошлые и омерзительные, и вот что я делаю с неприличными фото!
Он схватил несколько снимков, плюнул на них, разорвал и разбросал по столу, как обиженный ребенок.
Нора огорченно посмотрела на обрывки фото: — Мне жаль, что ты так сделал, но существуют и другие снимки, посмотрев их, ты изменишь свое мнение о разводе.
— Никогда!
Она застонала. Ей не хотелось проявлять жестокость, но иначе не получалось.
— Мне кажется, что ты изменишь свое мнение, когда я покажу тебе другие фотографии.
Она подошла к старинному секретеру, достала конверт и отдала его Джеффри.
— Прежде чем ты увидишь фотографии, я тебя предупреждаю, что если ты не представишь в суд старые фотографии, я пойду в самую грязную газетенку, с новыми снимками. Можешь мне поверить, что я дойду до конца; хотя мне придется хлебнуть столько стыда и грязи! Но ты тоже не избежишь этого. Мне кажется также, что тебе стоит узнать, кто же этот мужчина на фотографии. Он достаточно знаменит, и его снимки сделают фотографии еще более ценными для всех этих газеток. Я хочу тебе все объяснить заранее. Я удивлена, что ты его не узнал, хотя ты и редко ходишь в кино, но я уверена, что ты о нем слышал. Это звезда кино — Тони Нэш!
Он даже скривился от отвращения:
— Актер! Мне следовало бы ожидать этого!
Он выхватил конверт из рук Норы, резко открыл его и высыпал снимки на стол. Он брал их в руки один за другим, и они выскальзывали из его рук на пол. Джеффри зарыдал. И Нора поняла, что получит развод, как бы тяжело он ей ни достался.
Она нагнулась, чтобы подобрать свидетельства ее «измены»: она лежит, раскинув ноги и руки, Тони лежит на ней, его рот прижат к ее груди. На другом снимке его голова была между ее ног. На следующей фотографии она присела на полу, а Тони сидел на краю постели, ее рот был где-то на уровне его паха. Все снимки запечатлели обнаженные тела, руки, ноги, ее груди и попу. На снимках царили страсть и похоть…
День перешел в грустные сумерки, но ни один из них не поднялся, чтобы включить свет. Теперь, когда они, кажется, пришли к соглашению, ими овладело странное состояние. Больше ничего не было реальным.
— Какую сумму ты собираешься получить в качестве компенсации?
— Я ничего не хочу. Эти снимки совсем не для шантажа, что бы ты ни думал, Джеффри!
— Ты понимаешь, что Хьюби ничего не получит? Что…
Нора резко прервала Джеффри:
— Я все понимаю. Я так и хотела.
— Все равно мне бы хотелось что-нибудь дать тебе и Хьюби.
— Я ничего не приму.
— Но на что вы будете жить?
— Я еще об этом не думала. Я, наверное, продам мои драгоценности. На Деньги, вырученные от их продажи, мы сможем прожить года два. К тому времени я что-нибудь придумаю.
— А поместье Меррилли? Оно твое, я оформил его на твое имя. Его ты тоже продашь?
— Мне бы этого не хотелось.
— Может, ты сможешь там пожить?
— Да, мне кажется, что мы можем там немного пожить, чтобы подумать о том, что я буду делать дальше. Мне следует позаботиться о будущем Хьюби. Мне придется выйти в открытый мир и попробовать изменить его по моему желанию. Мне это нужно. И…
Она помедлила, не желая сильнее обижать Джеффри.
— Мне хочется немного пожить для собственного удовольствия.
«Мне так мало досталось этого в жизни».
— Как насчет Руперта?
Нора с удивлением посмотрела на Джеффри:
— Что насчет Руперта?
— Ты решила, что его не стоит наказывать?
— Я не думаю, что он сможет избежать наказания.
— Что с ним может случиться?
— У меня такое чувство, что ты и он будете долго выяснять отношения — устроите настоящую войну. Один из вас станет победителем, а…
Она почти сказала: «А другой повесится».
Ей не следовало так говорить — слишком мелочно и низко!
Нора продолжала:
— И пусть победит лучший!
Она подумала, что лучший из мужчин Хартискоров, исключая Хьюби, который не был Хартискором по крови, уже проиграл.
Она встала со стула, прошлась по комнате, зажгла свет.
— Я позвоню, чтобы тебе принесли чай.
Он жалобно посмотрел на нее:
— Ты разве не выпьешь чай со мной?
Нора заколебалась. Выпить чаю с Джеффри, — казалось, такая мелочь, всего лишь жест доброй воли. Ей было так трудно не чувствовать жалости к нему. Он по-своему любил ее и хорошо относился к Хьюби. Но как только она начнет его жалеть, она проиграет и опять вернется в прошлое.
Она обещала Тони, что появится около пяти.
— Извини, Джеффри, но я должна идти.
«Хотя бы иногда — просто чтобы получить удовольствие».