I

— Черт меня возьми, но ты сегодня хороша, как новенькая пожарная машина! — Линдон Бейнс Джонсон (ЛБД) запечатлел на губах Франчески полноценный поцелуй, так приветствуя ее в отделанном мрамором приемном зале «Ла-касадель-президенте» — огромного белого дворца Билла Шеридана на побережье Атлантики.

— Линдон, ты и в самом деле несносен! — проговорила с улыбкой леди Берд, пытаясь смягчить грубоватую шутку Джонсона. — Разве наша девочка заслуживает сравнения с пожарным автомобилем? Ты мог бы выбрать комплимент поизящнее.

Вице-президент одарил Франческу полновесным толчком в бедро, едва не сбив бедняжку с ног:

— Берд, по обыкновению, права. Ты, Фрэнки, красотка. Это несомненно. Прекрасна, как чайная роза Техаса. Билл, ты согласен?

В этот момент их ослепила вспышка фотоаппарата. Репортер заснял всех четверых — Линдона и леди Берд, Билла и Франческу. Билл улыбался во весь рот, а Линдон сжимал его запястье своей могучей рукой. Однако в глазах Билла можно было разглядеть выражение озабоченности. Он воспринимал слова Линдона всерьез, что бы тот ни говорил. Хотя эти двое и были друзьями многие годы и иногда оказывались вместе в одной политической лодке, в их отношениях проглядывала тщательно скрываемая настороженность.

Франческа невольно подумала, насколько схожи эти мужчины. Оба высоки ростом, чуть ли не громоздки. Оба — выраженные индивидуальности, умны и проницательны, несмотря на кажущуюся грубоватость. И Билл, и Линдон родились в бедных семьях и самостоятельно пробивались в жизни. Теперь они богаты и могущественны, и оба стремились достичь одной цели — сесть в президентское кресло Белого Дома. Поэтому ничего удивительного не было в их взаимной настороженности, как и в том, что они оба недолюбливали ныне здравствующего президента. Джон Кеннеди, парень из богатого семейства и всего на несколько месяцев старше Билла, без видимых усилий обошел своих друзей в президентских гонках и два года назад занял вакантное место в Белом доме, став самым молодым президентом США за всю историю американской демократии.

Разумеется, между ЛБД и Биллом существовали различия, прежде всего чисто внешние. Хотя никто не назвал бы Линдона уродом, Франческа тем не менее считала, что он ни в какое сравнение не идет с ее мужем. Когда они только познакомились, она повернулась к своей сестре Карлотте и выдохнула той прямо в ухо:

— Ну, разве это не самый красивый мужчина, которого тебе приходилось видеть?

Даже и сейчас, когда много было прожито и пережито, Франческа не изменила своего мнения. А тогда она была безумно влюблена в Билла Шеридана и в прямом смысле сходила от него с ума.

Впрочем, разница между двумя мужчинами не ограничивалась только внешностью, она лежала значительно глубже, но об этом могли догадываться только те, кто знали Билла в течение долгих лет, еще до того, как он объявился во Флориде, чтобы ухватить за хвост капризную птицу удачи. Во Флориде и Билл, и Линдон действовали одинаково. Вице-президент, казалось, был рожден для своей должности, а Билл, член Конгресса от Бостонского избирательного округа, как и сам президент Джон Кеннеди, мало чем уступал нынешнему хозяину Белого дома.

Размышления Франчески были неожиданно прерваны громким, исполненным притворного негодования криком ее дочери Д’Арси, чье шестнадцатилетие отмечали в этот вечер.

— Мне никто не поверит, но я готова подтвердить под присягой, что вице-президент Соединенных Штатов только что меня ущипнул!

Втайне надеясь, что ни один из многочисленных фотографов не зафиксировал эту сцену на пленку для вечности, и пытаясь сохранить гостеприимную улыбку на лице, Франческа перенесла внимание на дочь. В конце концов, Д’Арси никоим образом не пыталась заполучить вице-президента на свой праздник. Она всего-навсего хотела как следует повеселиться на собственном дне рождения в окружении небольшой компании друзей, где на пять девочек приходилось бы тоже пять симпатичных мальчиков, но ей совершенно были не нужны заполнившие дом многочисленные гости. Так об этом думала Франческа. Д’Арси полностью унаследовала от отца всю его красоту, в частности прекрасные светлые волосы, темно-синие глаза и вдобавок чудесный цвет лица, всегда отличавший жительниц южных штатов. Подобно ее отцу и матери, родившись в Бостоне, Д’Арси, тем не менее, являлась истинной северянкой, несмотря на южный тип красоты. Она была янки, пересаженной на тучные нивы юга.

Впрочем, ни по ее поведению, ни по манере разговаривать никто об этом не догадывался. Д’Арси читала «Унесенные ветром» три раза, фильм с тем же названием смотрела семь раз, и Скарлетт О'Хара представлялась ей эталоном женщины. Подражая своему кумиру, Д’Арси, как и несокрушимая Скарлетт, никогда не отступала от задуманного и изо всех сил старалась заполучить желаемое. Теперь же она была занята становлением собственной личности точно так же, как ее разлюбезная Скарлетт была поглощена желанием заполучить Эшли или как отец Д’Арси был занят мыслями о собственном президентстве.

«Что ж, — размышляла Франческа, — сегодняшний вечер вполне отвечает желаниям и Билла, и дочери. Несмотря на некоторые издержки в виде малознакомых людей и дальних родственников, приглашенных на праздник, Д’Арси получила достаточно пышное шестнадцатилетие и „взрослое“ вечернее платье, которого она так добивалась. В сущности, туалет дочери представлял собой точную копию наряда Скарлетт на балу в поместье „Двенадцать дубов“ в тот день, когда разразилась война между Севером и Югом, — отделанное зеленым белое муслиновое платье с огромной пышной юбкой. Билл же радовался, как маленький, рассматривая лист приглашенных. Список гостей был столь внушительным, что позволял превратить празднование дня рождения дочери в отдельное мероприятие, которое он назвал „потрясающим всеамериканским приемом для всех, живущих по соседству…“.

В соответствии с замыслом скромный семейный вечер напоминал парад-алле выдающихся политиков современности, большей частью не имевших ни малейшего отношения к виновнице торжества. Кроме политиканов на вечере должны были быть представлены все мало-мальски выдающиеся люди в сфере бизнеса, литературы и искусства. Среди приглашенных числилось несколько громких имен кинозвезд и деятелей кино (голливудские знаменитости не только придавали вечеру необходимый блеск, но могли оказаться полезными при необходимости финансировать предвыборную кампанию).

Когда Франческа с Биллом обсуждали список гостей, она сразу же поняла, что прием будет не столько празднованием шестнадцатилетия дочери, сколько демонстрацией политической мощи ее отца. Да, именно так — демонстрацией силы. Сегодня вечером губернатор Флориды постарается доказать своим гостям и сторонникам, что он не пожалеет никаких усилий в борьбе за президентское кресло избирательной кампании 68-го года.

Исходя из всех этих рассуждений, было совершенно ясно, почему в списке приглашенных на первом месте красовалось имя нынешнего президента. Биллу, хотя он всячески маскировал свои желания, до чертиков хотелось заполучить на прием всех, кого только можно из нынешней администрации, особенно президента и министра юстиции Бобби.

— Согласись, что мы просто не можем не позвать этих парней, — доказывал он жене. — Они наши ближайшие соседи по Палм-Бич, а мы решили пригласить всех наших знакомых по Палм-Бич. Разве не так?

Несмотря на его несколько ироничный тон, Франческа догадывалась, насколько важно было для Билла заполучить на прием Джона Кеннеди. Даже если отбросить «демонстрацию силы», встреча президента и Билла должна была показать расстановку сил внутри партии и определить, чье положение более устойчиво. Появление президента на приеме автоматически бы означало, что Кеннеди в курсе недавнего выступления Билла, когда он заявил, что голоса избирателей южных штатов у него в кармане. Кроме того, это бы также означало, что Кеннеди и его сторонникам понадобится во всей полноте помощь Билла во время грядущих выборов 64-го года.

— Они прекрасно знают, что без моей помощи им не обойтись, особенно если учитывать появившуюся в людях ненависть к проявлениям семейственности в правительственных сферах, — я говорю о Тедди, которого сейчас упорно протаскивают в Сенат. Ну и разумеется, не следует забывать о скандале после провала операции в заливе Свиней. Так что я нужен Джону до зарезу, и он догадывается, что для того, чтобы закрутить со мной политический романчик, ему следует явить свое личико на наше сборище.

Поскольку на прием должны были во множестве слететься журналисты и репортеры всех мастей, дабы осветить событие для широкой общественности, Франческа отлично представляла, отчего ее муж придавал такое значение визиту представителей славного клана Кеннеди. Впрочем, она хорошо понимала, по какой причине они могут отказаться от приглашения. Но Билл, похоже, ничуть не сомневается в появлении президента, а раз так… возможно, первый раунд останется за мужем.

— Наш праздник будет самым большим и роскошным шоу за последние годы. Готов спорить, что к нам пожалуют репортеры из «Лайфа» или даже «Лука», чтобы оставить описание вечера для наших потомков. Представляешь, как они озаглавят свои опусы? Что-нибудь вроде «Лайф» на празднике шестнадцатилетия»… Возможно, они даже поместят фотографию Д’Арси на обложке. Разве это не замечательно?

Но у Франчески, признаться, имелись некоторые сомнения на этот счет. В самом ли деле ее муж жаждет увидеть на обложке портрет дочери? А может быть, прежде всего свой собственный? Ведь «Лайф» и «Лук» выходят миллионными тиражами. И в каждом номере портрет Билла — наследного принца, который когда-нибудь станет королем, хотя многие называли его королем уже сейчас.

Франческа удовлетворенно кивала и улыбалась в ответ на каждое новое имя, которое Билл произносил вслух, прежде чем вписать его в список приглашенных, хотя, надо сказать, она вообще редко ему возражала. С того самого первого вечера, когда они познакомились.

Он говорил: «Смотри!» — и она смотрела. Он говорил: «Прыгай!» — и она прыгала. А когда он сказал: «Выходи за меня замуж!» (в тот самый день, когда они узнали о бракосочетании Карлотты), она спросила только: «Когда?»

Впрочем, когда совместными усилиями супругов список приглашенных был закончен и утвержден, они получили заверения представителя журнала «Лук», что вечер в их доме будет обязательно зафиксирован фотокорреспондентами, а фотографии попадут на обложку, Франческа подала голос протеста. Это произошло, когда Биллу уже после всего этого пришла в голову мысль пригласить на прием кузин и кузена Д’Арси. Ах, эти кузины! Племянницы Франчески, дочери Карлотты — Абигайль Трюсдейл и Джейд Боудин. И еще Джудит Тайлер Стэнтон — тоже племянницу, правда, ее возраста. Та была дочерью куда более зрелой, чем Франческа, своей двоюродной сестры. Ну а с ней, естественно, должен приехать Редьярд Стэнтон, восемнадцатилетний сын Джудит.

— Зачем? — требовательно произнесла Франческа. — Скажи, ради Создателя, с какой стати еще и их? Дочерей Карлотты мы, можно сказать, не знаем вовсе, а что касается Джудит, то разве ты забыл, что она наш враг? Она всех нас ненавидит! Зачем приглашать ее с сыном и незнакомых нам девушек?

— Да потому, что они кузины Д’Арси. — Билл ухитрялся сохранять легкомысленный тон даже перед гневом жены. — Как, ты думаешь, будет выглядеть, если мы пригласим разномастную компанию важных соседей и не разбавим их, хотя бы отчасти, парой-тройкой родственников? Это будет выглядеть неважно. Что же касается нашей вражды с Джудит, так что с того? Все это, в сущности, в прошлом, а родственникам все же следует рано или поздно мириться и забывать про старые обиды. Приглашаем их — и точка!

Это звучало как настоящий приказ, независимо от того, что Билл смягчил его иронической улыбкой. Поэтому у Франчески не оставалось выбора — приходилось подчиняться. Таким образом, приглашения кузинам Д’Арси были отправлены вместе с прочими. Ну а Джудит и Реду в Ньюпорт, шестнадцатилетней Абигайль в Бостон и пятнадцатилетней Джейд в Калифорнию.

Несмотря на то, что приглашения были благополучно запечатаны и отосланы, Франческа до последнего момента надеялась, что все четверо пришлют свои извинения с отказами… Она думала, что Трейс Боудин с негодованием отвергнет послание с приглашением на имя его дочери. А Джудит? Что ее заставило согласиться? Ведь именно Джудит, воспользовавшись всеми своими деньгами и немалым влиянием, способствовала тому, что они были вынуждены покинуть Бостон… А потом и сам штат Массачусетс!

Что же касается всей этой риторики Билла по поводу того, что следует забывать старые обиды и мириться, Франческа ни секунды в нее не верила. Наоборот, весь предыдущий опыт ее жизни с мужем подтверждал тот неоспоримый факт, что Билл никогда не прощал врагов — и новых, и старых. Более того, она догадывалась, что муж поименно запоминал всех людей, которые когда-либо ставили палки ему в колеса, и, когда наставал удобный момент, сводил с ними счеты. Уж тогда головы летели!

Не по этой ли причине Билл желал заполучить Джудит на свой прием?

По правде говоря, думала Франческа, ее муж, не задумываясь, послал бы на гильотину и Джудит, и ее сынка заодно.

Что, кроме мести, могло двигать Биллом? Впрочем, куда больше Франческу удивляли приглашения, отосланные в адрес Абигайль и Джейд. Она в глубине души понимала, отчего ее муж хотел видеть девушек, но именно по этой причине она — будь это в ее власти — никогда бы не позвала на праздник Абигайль и Джейд, просто потому, что они были дочерьми Карлотты. Менее всего на свете Франческе хотелось сейчас вспоминать о Карлотте!

Тем не менее, ответы от приглашенных были получены, и все четверо однозначно выразили свою признательность за приглашение. Как только пришла корреспонденция, Франческа особенно ясно ощутила реальность предстоящего свидания, и события приближающегося приема стали приобретать для нее очертания кошмара, поскольку только Господь Бог знал, насколько ей не хотелось встречаться с дочерьми Карлотты…

Франческа ответила на рукопожатие Джорджа Уэллеса, хотя, правду сказать, ничего утешительного она сообщить ему не могла. Ходили слухи, что он собирался потягаться силами во время ближайших выборов губернатора в Алабаме, но Франческа не слишком была уверена, что, особенно по вопросу о гражданских правах, тот превзойдет губернатора, который находился у власти в данный момент. В любом случае, что бы она ни сказала, это не имело большого значения с тех пор, как всякий уважающий себя политик в Дикси был обречен на борьбу против интеграции. За исключением, пожалуй, одного лишь ее Билла, который в свое время оказался одним из первых в южных штатах, кто отважился выступить против Джима Кро, чем она втайне гордилась. Тогда Билл впервые высказался против интеграции и продолжал придерживаться этой точки зрения до сей поры, а это — что бы там ни говорили его политические противники — было очевидным проявлением мужества!

Так и не решив для себя, что сказать Джорджу, она вместо этого повернулась к его жене и с энтузиазмом воскликнула:

— До чего мне нравится ваш наряд, дорогая! В нем вы выглядите на удивление элегантно…

Это не соответствовало действительности, но ведь должна же она была хоть чем-то порадовать семейство Уэллесов. Ведь она всегда испытывала легкое чувство жалости в отношении Лилин Уэллес, которая, казалось, вечно находилась в тени, подавляемая сильной личностью мужа. В ответ Лилин сообщила, что дом Шериданов просто великолепен, и Франческа знала, что та не лукавит и ее комплимент совершенно искренен. «Ла-касадель-президенте» был и в самом деле великолепен. На его покупке и перестройке настоял лично Билл, который уже тогда учуял, что роскошное поместье на берегу океана, окруженное пятью акрами жирного чернозема станет тем магнитом, который будет приманивать в его дом крупную рыбу. (Он заявил, что подобный дворец, окруженный зеленью экзотических растений и тщательно выстриженных газонов, превратится в настоящий политический улей, где будут басовито жужжать крупные политические шмели, и уж конечно, оказался прав.)

Разумеется, прием можно было назначить и в губернаторском дворце, который отличался изысканной архитектурой и, где на стенах внутри красовались полотна французских импрессионистов. Но он вряд ли мог соперничать в грандиозности и величии с «Ла-касадель-президенте», который являлся как бы воплощением величия идей самого Билла Шеридана. Скорее, это был даже не дом крупного государственного служащего, а настоящий королевский замок…

Термин «королевский» — не совсем подходил для американского демократического слуха, но Билла, кажется, это совершенно не волновало. Его могучая фигура и властное лицо олицетворяли собой закон, поэтому даже его противники называли его не иначе как «Король Шеридан», не говоря уже о более мелких чиновниках из Вашингтона. Истина заключалась в том, что Биллу было по большому счету наплевать, что о нем говорят и думают, и Франческа не могла отделаться от мысли, что это была одна из причин, по которой она его любила.

— Позволь мне сосчитать любовные пути. Их в этой жизни много…

Когда-то они с Карлоттой читали друг другу вслух любовные стихи. Много, много лет назад. А вот теперь она с тревогой думала о Билле и Карлотте, невольно объединяя их в одно целое. Как знать, как знать… Возможно, ее предположения и небеспочвенны. С Карлоттой надо было держать ухо востро.

При всех недостатках у дома было одно неоспоримое достоинство — он словно был специально создан для приема большого количества гостей, число которых в этот вечер перевалило за тысячу. Они подъезжали нескончаемой вереницей и останавливались у главного входа, декорированного гигантскими колоннами, потом выбирались из автомобилей и поднимались по мраморным ступеням к дверям, по краям которых красовались гигантские декорированные урны из мрамора в стиле ампир. Там, наверху, стояли Билл, Д’Арси и Франческа, изображавшие на лице по мере сил приветственные улыбки одном конце огромного холла располагался бар, украшенный зеркалами в рост человека, а в противоположном — громоздилась роскошная лестница — грандиозное сооружение из мрамора и бронзы. (Сам холл с его высоченными потолками, достигавшими не менее двадцати футов, недавно описывали в одном из архитектурных изданий, где утверждалось, что он почти такого же размера, как главный приемный зал знаменитой гостиницы «Уолдорф-Астория» в Нью-Йорке.)

Процессия гостей двигалась дальше и попадала в танцевальный зал, где высилась специально к случаю построенная платформа для оркестра и стояли десятки и десятки круглых столиков, окружавших площадку, предназначенную собственно для танцев. Этот зал отличался особой красотой и элегантностью — стоявшие у стен мягкие банкетки были обтянуты плотной, шитой золотом и шелком тканью. Уходившая вдаль бесконечная анфилада окон напоминала арки в стенах древнеримских строений, а промежутки между окнами украшали работы знаменитого Франсуа Буше, изображавшие картины природы в разное время года. Зеркальные панели, висевшие на стенах, были обрамлены литыми бронзовыми рамами с позолотой, а огромные канделябры, располагавшиеся между ними, буквально струились потоками хрустальных висюлек, искрившимися и переливавшимися сотнями небольших водопадов. Из танцевального зала можно было пройти в белую с золотом гостиную, а оттуда — в уставленный пальмами со стеклянным куполом вместо крыши концертный зал. Следом за концертным залом открывался выход на задний двор — настоящий итальянский патио с бившими из-под земли фонтанами, с ухоженными лужайками для гольфа и изящными садиками. Обед должны были подать в зеленую с золотом столовую, площадь которой, составляла шестьдесят квадратных футов.

Несмотря на роскошь и красоту окружающей обстановки, Франческа волновалась. Более всего ее смущали находившиеся на территории поместья национальные гвардейцы в полном походном снаряжении. Они в большом количестве слонялись по дорожкам сада, некоторые из них располагались в дверных проемах, охраняя многочисленные входы и выходы, или сидели группами на балконах и окрашенной в розовое крыше. Выглядели гвардейцы совершеннейшим диссонансом по сравнению с нарядной публикой, затянутой в шелка и бархат и наполнявшей ночной воздух запахами изысканнейших духов. Впрочем, жаловаться на их присутствие не приходилось — у «Короля Шеридана» имелось в достатке врагов и недоброжелателей. Да и как, Боже, могло быть иначе, когда Билл развил такую бурную деятельность, уже далеко перешагнувшую границы Флориды. Не следовало забывать, что восхождение к власти Билла было связано с рядом событий, которые иногда толковались общественностью двояко. Кроме того, вокруг Шеридана всегда копошилось большое число завистников, которые во всеуслышание задавались вопросом, как мог человек вышедший из низов и достигший выдающегося положения в обществе, попутно скопить немалое состояние. Ведь считалось, что государственные чиновники живут только пусть не на высокое, но все-таки жалованье.

Таким образом, несмотря на охрану, Франческа чувствовала их невидимое присутствие. Тайных недоброжелателей и открытых врагов Шеридана журналисты частенько именовали «тайной армией борцов с монархией было ясно, что их агенты ухитрились миновать и толстые двери, и натренированных охранников. На Франческу неожиданно нахлынули мрачные предчувствия, и она собственной кожей ощутила атмосферу нарастающей опасности, которая незримо витала над головами нарядных и ничего не подозревающих людей, собравшихся в своем большинстве, чтобы от души повеселиться.

Краем глаза Франческа заметила, что ее муж уже в десятый раз исподтишка бросает нетерпеливые взгляды на дверь, хотя прием лишь едва начался. Она невольно задумалась, чей визит является причиной столь страстных взглядов Билла — посещение Джона Кеннеди или приезд кузин, которые явно запаздывали.

Ожидалось, что барышни приедут в течение дня. Абигайль, которая следовала поездом, должна была объявиться в полдень. Джейд, вылетевшая во Флориду с побережья, прибывала позже, часа эдак в три. Что же касается Джудит и Реда, то их ждали между пятью и шестью часами вечера.

Но вот позвонила секретарша Джудит и заявила, что отлет частного самолета Стэнтонов откладывается. Абигайль послала телеграмму, в которой дала понять, что по неизвестной причине вынуждена задержаться на несколько часов, а посему выедет позже, чем планировалось. От Джейд объяснений по поводу опоздания не поступило.

Как только Государственный военный оркестр приступил к исполнению старинного марша «Старики остались дома», Д’Арси издала пронзительный вопль, который, должно быть, услышали за милю в окрестностях:

— Что делается, а? Сам Рок Хадсон здесь!

Хотя у Франчески не было сомнений в том, что дочь, будучи страстной поклонницей кино, угадала правильно, она решила проверить этот факт лично, поскольку имя актера не значилось в списке приглашенных. С другой стороны, Билл пригласил несколько человек просто по телефону, и у нее не имелось ни малейшего представления, кто они и сколько их. Повернув голову, она и в самом деле убедилась, что очаровательнейший мистер Хадсон действительно прибыл собственной персоной в сопровождении их соседей по Юпитер-Айленд — четы Гарриманов. Их приезд заставил хозяйку в очередной раз задуматься над тем, насколько тесен мир. Помощник государственного секретаря Соединенных Штатов Гарриман является по совместительству крестным отцом молодого Питера Дачина, чей оркестр уже занимал места на подиуме в зале для танцев. Что же касается собственно Рока и его появления на приеме, то Франческа вспомнила, что читала как-то в колонке одного из журналов, где публикуют светские сплетни, что Рок был одним из голливудских приятелей Карлотты. Уж не потому ли Билл позвал его? Кто его поймет! Интересно только знать — по этой ли причине пожаловал к ним Рок? Или зашел просто так, из вежливости?

Все вокруг только и делали, что пожимали руки друг другу, и Билл буквально лучился от счастья:

— Рад, что ты смог выбраться, Рок! У нас тут полно всякого развеселого народу, и чтобы поддержать класс, необходимы такие парни, как ты!

Франческа пожала плечами. Слова Билла невольно напомнили ей множество подобных же слов и словечек, которые он постоянно рассыпал вокруг, строя из себя своего парня для всех окружающих. Казалось, он чувствовал себя своим человеком в любой компании — с выпивохой он мог запросто опрокинуть стаканчик, с крутым парнем был всегда готов обменяться парочкой зуботычин, а если подворачивалась аппетитная дамочка — ему ничего не стоило ущипнуть ее за зад. И всегда ему хотелось первенствовать. Основным лозунгом Билла считалась фраза, которую он как-то случайно обронил: «Я могу положить на лопатки любого мужика, а если мне это все-таки не удастся, то уж перепить его я всегда сумею!»

Игра в своего парня позволяла ему неизменно одерживать верх во всяком обществе — будь то Сенат Соединенных Штатов, компания запыленных и пропотевших фермеров, с которыми ему время от времени пришлось встречаться, или даже бригада грубых и отчаянных ребят-докеров, пахавших в порту Майами. Его шуточки неизменно вызывали смех, хотя их смысл ни для кого не был тайной: «Билл Шеридан — человек из народа, и пусть об этом помнят все!» Иногда и сама Франческа забывала о том, что ее муженек закончил юридический факультет в Гарварде.

Тем временем Рок разразился одной из своих актерских шуток. Он бросил пламенный взгляд на Д’Арси, которая находилась неподалеку в своем незабвенном плантаторском наряде времен Гражданской войны, и голосом Кларка Гейбла воскликнул:

— Откровенно говоря, детка, ты сегодня чертовски хороша!

Потом он наклонился к девочке и, клюнув ее в щечку, произнес:

— С днем рождения, дорогая Скарлетт!

Эта минута стала мгновением абсолютного триумфа для Д'Арси. От восторга она не могла вымолвить ни слова, ее друзья и подружки застыли на месте, словно громом пораженные. Франческа была весьма благодарна кинозвезде за эскападу — ведь ее дочь казалась совершенно счастливой, а поцелуй самого Рока Хадсона кое-как примирил Д’Арси с тем, что отец решил устроить из ее дня рождения очередное политическое шоу. Заодно она готова была простить и Элвиса Пресли, которого в этот день не оказалось рядом, чтобы пропеть для нее «Счастливого тебе дня рождения»…

Когда Франческа впервые отважилась сообщить дочери, что на ее празднике девяносто девять процентов гостей будут приглашены ее отцом, та надулась.

— Хотела бы я знать, отчего он не устроил свой стариковский праздник в другой день? А теперь старается примазаться к моему!

— Только не веди себя как эгоистичная дуреха, — возразила ей Франческа. — Ведь я отлично знаю, что тебе нравится быть дочерью губернатора, а подобные приемы — часть жизни крупного государственного чиновника. В бочке меда чаще всего бывает ложка дегтя — и с этим надо мириться. Впрочем, я уверена, что ты не будешь возражать, если на твоем дне рождения появятся корреспонденты «Лайфа» или «Лука», а твое изображение, возможно, будет украшать обложку одного из этих изданий?

— Ой, мамочка, неужели это возможно? Мой день рождения будет описан в «Лайфе»? Ты представляешь, что запоют мои друзья по такому случаю? Да они просто поумирают от зависти. Клянусь тебе, они просто позеленеют, как молодой горох! А у меня на празднике будут исполнять рок-н-ролл? Или только песенки для стариков? Я имею в виду, что попробую упросить папочку не забыть пригласить для меня заодно со стариками Лоуренсом Белком и Перри Комо рок-певцов.

— А кого бы ты еще хотела? — поддразнивала дочь Франческа. — Может, уж звать так звать и послать приглашение самому Чабби Чеккеру?

Это была ошибка с ее стороны, поскольку Д’Арси немедленно ухватилась за предложение матери:

— А у меня есть право выбора? Тогда я хочу Элвиса. Обещай мне, что ты упросишь папочку и он позовет Пресли!

— Не глупи, Д’Арси. Разве такие вещи можно обещать?

— А почему нет? Все говорят, что папочка всегда добивается того, что хочет. Еще никто не отказывал в просьбе «королю Шеридану». Разве не так? — спросила девочка с хитринкой в голосе. — Так вот, я настаиваю на приезде Элвиса. Я хочу, чтобы он пропел мне «Счастливого тебе дня рождения», как в свое время Мерилин Монро исполнила эту песенку для президента Кеннеди.

Затем, вспомнив, что белокурый секс-символ нации, который был так же и ее любимицей, недавно трагически погиб, Д’Арси стала говорить на полтона ниже и трагическим шепотом произнесла:

— Она ведь пела «Счастливого тебе дня рождения» для президента. Ведь правда?

Потом Франческе напомнили еще об одной красавице кинозвезде, которая, по мнению Д’Арси, тоже жила на грани между жизнью и смертью и готовилась повторить трагический конец Мерилин. Франческе не слишком понравилось направление, которое стал принимать разговор, и она откровенно дала это понять дочери:

— Стыдись, Д’Арси, ты становишься смешной. Разве ты не понимаешь, что твой отец не имеет права отдать команду Элвису Пресли и навязать ему таким образом твое общество? В конце концов, твой отец не самодержец!

После этих слов они с Д’Арси неожиданно расхохотались. В жизни сложилось все так, что и они сами иногда забывали о том, что их муж и отец и в самом деле не королевская особа. Франческа чуточку пожалела об этом, поскольку не могла уже продолжить свой выговор дочери

— Согласись, что многие тоже именуют Элвиса королем», по крайней мере, мне так казалось. А ты и представить себе не можешь, что произойдет, если один король отдаст команду другому.

Д’Арси весело кивнула:

— Вот смеху-то бы было! Но, мамочка, разве наш папа не может в таком случае просто попросить?

— Мы, разумеется, сделаем все, от нас зависящее, но тебе следует помнить, что Элвис — человек чрезвычайно занятой и у него на этот вечер может быть назначена другая встреча.

— Договорились. Только мне хочется сообщить тебе еще одно. Пусть, кроме рок-ансамбля, на приеме будет оркестр, который в состоянии исполнить румбу.

— Румбу? Кажется, ты собиралась весь вечер отплясывать твист, а не какую-то старомодную румбу? Глаза Д’Арси округлились.

— Кто сказал румба? Мне хочется, чтобы для меня сыграли самбу.

— Послушай, если память мне не изменяет, самба появилась куда раньше румбы?

Д’Арси улыбнулась с чувством превосходства:

— Она снова входит в моду — и в этом-то все дело. Готова поспорить, что даже ваши старички с Палм-Бич умеют ее танцевать. Не думаешь же ты, что если человек умеет танцевать твист, то он не в силах сплясать самбу? Надеюсь, она не сложнее японского придворного танца?

Это было для Франчески уж слишком.

— Что ж, думаю, это можно устроить. Боюсь только, что мы с отцом можем тебя неприятно удивить. В свое время мы отвратительно танцевали румбу, если мне будет позволено сообщить свое мнение.

Румбу лучше всех тогда танцевала Карлотта. Карлотта вместе с Трейсом. Когда они отплясывали румбу, все, кто был рядом, мгновенно останавливались, чтобы насладиться этим зрелищем…

Поначалу мысль о том, как Д’Арси станет танцевать твист или даже румбу в платье времен Гражданской войны, заставила Франческу улыбнуться. Потом, правда, ее глаза неожиданно наполнились слезами. Ей отчего-то стало грустно, когда она представила себе, что ее дочь, подросток шестидесятых годов XX века, со всеми присущими ее возрасту и времени, в котором она жила, надеждами и слабостями, из кожи вон лезет, чтобы хоть капельку походить на Скарлетт О’Хара, тоже подростка, только из века минувшего. Она потянула руку, чтобы погладить девочку по волосам — белокурым и коротко подстриженным согласно требованиям моды. Та носила прическу в духе двадцатых годов — с прядью, ниспадающей на лоб. С правой стороны лица — пышная масса коротких прямых волос, с левой — волосы лежали более плоско и могли, по желанию их владелицы, зачесываться за ухо. Она постриглась так совсем недавно, когда посмотрела фильм «Последний год в Мариенбаде», от которого была без ума.

Ах, моя маленькая! Такая испорченная и такая любимая! Да будут годы снисходительны к тебе…

Неожиданно Франческа поймала себя на мысли, что говорила почти те же самые слова любимой сестре Карлотте. Было это, правда, сто лет назад. Тем не менее, она почувствовала пронизывающую душевную боль при воспоминании о прошедшем времени и, чтобы отогнать ее, рассмеялась.

— Слушай, а как нам быть с твоей прической? — обратилась она к Д’Арси. — Какая же из тебя Скарлетт О’Хара с такой стрижкой, пусть ты и наденешь платье времен войны Севера и Юга?

— Мам! Да ты словно в другом веке живешь. Разве ты не заметила, что в этом году, помимо всего прочего, в моду вошли парики? Как ты думаешь, какой мне надеть — белокурый или рыжий?

— Только не рыжий! Какой угодно, но только не рыжий! Слушай меня внимательно, Д’Арси Шеридан! Ты можешь надеть парик, если тебе этого так уж хочется, но он должен соответствовать по цвету твоим собственным волосам. Попробуй только сделать по-другому, и я отшлепаю тебя по голой заднице настоящим кожаным кнутом, которым стегали негров во времена Скарлетт О’Хара. У моего терпения тоже есть пределы.

Но Д’Арси в ответ только расхохоталась, и Франческа задумалась. Возможно, ее дочь, подобно своему отцу, знает ее лучше, чем она сама? В самом деле, есть ли у Франчески предел терпения или ею можно помыкать без конца?

Нет, не без конца! Когда-нибудь ее прижмут к стене и просто-напросто высекут.

В настоящий момент Франческа рассматривала свою дочь, которая с удовольствием потрясала фальшивыми белокурыми локонами, спадавшими ей на плечи. По-прежнему стоя рядом с домочадцами, которые принимали парад гостей, она тем не менее не затрудняла себя разными: «Здравствуйте, как поживаете…» и без зазрения совести флиртовала с неким юным джентльменом, который определенно чувствовал себя не в своей тарелке в официальном костюме и поминутно поправлял черный галстук-«бабочку». Франческа пыталась перехватить взгляд дочери, чтобы с помощью нахмуренных бровей призвать ее к исполнению долга хозяйки дома, но понапрасну. Д’Арси даже не глянула в ее сторону и, вполне возможно, делала это намеренно.

Франческа вздохнула. В сущности, ей не в чем было винить Д’Арси. Это был ее день рождения, и пожимать руки сотням людей, большинство которых она даже не знала, никак не входило в ее планы. Да и что мог вызвать у молодой девушки подобный процесс, кроме скуки? Особенно сейчас, когда в холл начали проникать звуки оркестра молодого Дачина, и ей наверняка не терпелось покинуть свой пост и присоединиться к друзьям в танцевальном зале. Нельзя сказать, чтобы ее слишком привлекала музыка «серьезного» оркестра Дачина. Зато там же находился кубинский оркестрик, умевший, как того требовала Д’Арси, «играть румбу», и очень модная местная рок-группа, настраивавшая свои чудовищные электрические инструменты. Таким образом, количество оркестров и разнообразие музыки, которую они готовились исполнять, способно было ублажить всех, включая и привередливую Д’Арси. Франческа умела держать слово, данное дочери.

Франческа преувеличенно сердечно поприветствовала Джимми Хоффа из профсоюза водителей грузовиков. До сегодняшнего дня она встречалась с ним лишь однажды, и их беседа была весьма коротка. Но с тех по как началось сближение между Биллом и Хоффа, Франческа не находила себе места от беспокойства. Союз, в котором верховодил Хоффа, в настоящий момент находился под колпаком у властей, и его деятельность расследовала служба самого министра юстиции. Ни для кого не было секретом, что лидер профсоюза постоянно пытался нагадить клану Кеннеди чем только мог. Они с министром юстиции Бобби Кеннеди едва не доходили до открытого столкновения, а как-то раз дело чуть не дошло до обмена ударами. И вот теперь он появился у них в доме собственной персоной в том момент, когда они ожидали или, по крайней мере, рассчитывали на приезд членов клана Кеннеди. Вот уж подарок так подарок! Именно этого сегодня вечером и не хватало!

Она никак не могла вспомнить, значилось ли имя Хоффа в числе приглашенных. Должно быть, Билл пригласил его по собственному почину. Как только Хоффа проследовал в зал, она пробралась поближе к супругу и едва слышно прошипела:

— С какой стати этот парень здесь? Совершенно немыслимо принимать его вместе с Кеннеди в одном доме!

Билл одарил ее одной из своих двусмысленных улыбок.

— Не трусь, Фрэнки. Надеюсь, оба господина не забудут о том, кто они есть — джентльмены прежде всего. Надеюсь, им обоим очевидно, что здесь прием, а не арена для гладиаторских боев.

— Не слишком убедительно звучит, Билл. Само присутствие этого человека у нас является откровенным вызовом президенту и его администрации. Ты только подумай, Роберт Кеннеди прилагает немало усилий, чтобы упрятать Хоффа в тюрьму!

— Тсс, Фрэнки, — попытался успокоить Билл жену. — Ты уж слишком разволновалась из-за пустяков. В любом случае мы даже не знаем наверняка, что братья Кеннеди приедут. Согласись, что это правда?

Возможно, Билл специально пригласил Хоффа в отместку за то, что так и не услышал определенного ответа со стороны братьев Кеннеди. Уж слишком долго они размышляли над его приглашением. Впрочем, вполне вероятно, что ничего такого Билл не замышлял и его просто привлекала возможная драчка.

— Билл, мне теперь не до шуток.

— Послушай, Фрэнки, сейчас не время это обсуждать. Давай-ка лучше продолжим наши труды — вернемся, так сказать, к пожиманию рук.

По-видимому, Билл все-таки был прав, а она как обычно, сглупила. Об уме мужа Франческе было известно хорошо. Однако он не достиг бы такого высокого положения, если бы не поддержка людей, подобных Хоффа. Немало способствовала его преуспеванию и помощь денежных тузов из крупнейших корпораций государства. Хотя Билл делал все, чтобы выполнить предвыборные обещания, своим успехом он был обязан не столько усилиям избирателей, сколько щедрым финансовым вливаниям в его предвыборную кампанию, которые, словно обильная смазка, позволяли плавно вращаться колесам и колесикам политического механизма. При этом скрупулезно учитывались взаимные интересы, которые обсуждались в бесконечных встречах промышленников и политиканов, тщательно скрываемых от глаз общественности. Таковы были обстоятельства, с которыми Франческе приходилось считаться. Жена политика в полном смысле слова должна быть продолжением своего мужа.

В очередной раз Франческа сверилась с изящными наручными часами, украшенными рубинами и бриллиантами. Эти часы ей подарил Билл по случаю сегодняшнего юбилея их дочери. Без пятнадцати восемь. Совсем немного времени осталось до конца рукопожатий. Потом гости сдвоят ряды и кинутся на штурм радостей жизни. Начнется настоящая месиловка, но пока ни малейшего намека на визит братьев Кеннеди! Кузины Д’Арси также заставляют себя ждать!

«Как было бы хорошо, если бы кузиночки вообще не появились», — устало подумала она. Впрочем, надеяться на это особенно не приходилось, особенно после того, как Билл настоял на том, что они останутся у них в доме на целую неделю после приема.

— Совместное проживание позволит девочкам получше узнать друг друга. Кроме того, у нас нет необходимости возвращаться в Таллахасси раньше девятого…

Она действительно глупа, если позволила уговорить себя на такую авантюру. Подумать только — целую неделю развлекать Джудит! Целую неделю созерцать дочерей Карлотты, которые будут постоянно напоминать ей о прошлом…

 

II

Франческа обратила внимание, что в холле появилась ее секретарша Бесс, и стала прокладывать себе путь к ней через толпу гостей. Что еще случилось? Может быть, ей придется воспользоваться услугами Джимми Хоффа, чтобы утрясти очередную напасть?..

— Я только хотела предупредить вас, что ваша племянница пятнадцать минут назад приехала.

Снова нахлынуло ощущение нависшей над головой угрозы.

— Которая из них?

— Та, что из Бостона. Абигайль. Эмма отвела ее наверх. Бедняжке необходимо чуточку освежиться и переодеться в бальное платье.

— Бедняжка? Почему вы назвали ее бедняжкой? — с любопытством осведомилась хозяйка у Бесс. Та пожала плечами:

— Не знаю. Просто показалась мне такой усталой и осунувшейся. И ужасно нервной. Она сообщила, что покинула Бостон вчера днем и не сомкнула глаз всю ночь, поскольку одна из ее престарелых тетушек потребовала от нее постоянно хранить бдительность и не спускать глаз с кошелька. Девушка ведет себя так, словно боится собственной тени. Я попросила ее спуститься к гостям, как только она будет готова.

Боится собственной тени? Дочь Карлотты?

— Тетя Франческа? — послышался робкий, прерывающийся голосок.

Сердце Франчески учащенно забилось, когда она повернулась, чтобы лицом к лицу встретиться с племянницей. Длинные темные вьющиеся волосы. Темные, влажные, с просительным выражением глаза. Несколько ядовитое по цвету розовое платье, не слишком хорошо сшитое. Да, Бесс была права, когда назвала это юное создание «бедняжкой».

Абигайль подняла руки и развела их в стороны так, что на мгновение Франческе показалось, что та сию минуту бросится ей на шею. Она невольно отступила на шаг назад… чтобы оказаться вне пределов досягаемости объятий девушки. Абигайль безвольно уронила руки, и было похоже, что она вот-вот расплачется.

Нет в этой девушке ничего от Карлотты, подумала Франческа. То есть буквально ничего: ни в лице, ни в фигуре, ни в манере поведения. Она заставила себя улыбнуться племяннице и даже наклонилась к ней, чтобы мимолетным движением коснуться губами ее щеки.

— Здравствуй, Абигайль, душечка! — Даже для самой Франчески фраза прозвучала как искусственная и вымученная.

Что ж, хотя Кеннеди еще не приехали, почин был положен. Количество кузин, находящихся в пути, сократилось до трех.

Франческа переключила свое внимание на Билла — с болезненным любопытством она следила за встречен мужа со старшей дочерью Карлотты. Интересно знать, появится ли на его лице хотя бы тень узнавания. А вдруг он ее поцелует? Или заключит в те родственные объятия?

— Билл! Ты только посмотри, кто к нам приехал! Это Абигайль! — Буквально в ту же секунду она испытала разочарование. Не следовало называть девушку по имени. Пусть бы сам догадался.

Билл широко улыбнулся при виде девушки и вытянул вперед руки, чтобы поймать племянницу сразу за обе ладони.

— Эбби?! Чертовски рад тебя видеть!

Франческа специально подошла поближе, чтобы лучше видеть, и в самом деле увидела нечто в его глазах. Но что? Радость узнавания? Или просто, разочарование, что Абигайль ни в чем не походила на свою матушку?

Но вот она заметила на лице Билла одну из его самых открытых и обаятельных улыбок, но смотрел он, правда, через голову Абигайль.

— Ну держись, Фрэнки. Не видишь разве, кто пожаловал? Не кто иной, как наш любимый президент! Ха! Я так и знал, что он рано или поздно объявится. Но ты только посмотри, сколько их! — продолжал он взволнованно шептать прямо ей в ухо. — Посчитай, почти вся семейка собралась, не считая славных представителей его карманной ирландской мафии!

В этот момент своего триумфа Билл совершенно позабыл про Абигайль, которая осталась стоять совершенно одна.

Итак! Можно с уверенностью утверждать, что не Абигайль ждал Билл сегодня с таким нетерпением, подумала Франческа. Но неужели весь его пыл предназначался членам семейства Кеннеди?

— А мне что сейчас делать, тетя Франческа? — прошептала потерянным голосом Абигайль.

Франческа посмотрела на девушку, отчаянно пытаясь решить, как поступить с племянницей.

— Ну… тебе следует отыскать Д’Арси, дорогая, и познакомиться с ней. Моя дочь просто с ума сходит — до того ей хочется узнать тебя поближе.

— Правда? — переспросила Абигайль таким голосом, словно отказывалась верить в слова своей тети. — Но как мне найти Д’Арси? — взволнованно сказала она, глядя на группу мальчиков и девочек, которые взахлеб болтали и смеялись, не обращая ни малейшего внимания на визит президента их страны.

— Ну, ее-то узнать нетрудно, — сухо произнесла Франческа. — Это девушка в самом центре компании, та, что в юбке колоколом и с фальшивыми локонами.

По-видимому, Д’Арси услышала краем уха слова матери, поскольку она мгновенно напряглась, расправила плечи, словно собираясь войти в клетку со львом, и, вызывающе покачивая бедрами, удалилась. Франческа, признаться, надеялась, что если не она, так, по крайней мере, ее дочь сможет приветить Абигайль. Надеяться-то она надеялась, но, как видно, зря!

Военный оркестр заиграл «Почтение вождю», и Билл, находясь в центре холла, спокойно наблюдал, как президент и сопровождающие его лица сомкнутым строем приближаются к застывшей в почтении вялой шеренге гостей. Вот они наконец сблизились, движение президентской когорты застопорилось. Президенту и тем, кто был с ним, приходилось поминутно останавливаться и приветствовать собравшихся: пожимать руки в одном

углу, разговаривать о чем-то в другом… Джон и Джекки, окруженные со всех сторон громоздкими агентами службы безопасности, профессиональная принадлежность которых была очевидна, несмотря на мешковато сидевшие смокинги и черные галстуки«бабочкой», важно шествовали по мраморным плитам холла. За ними следовали Бобби и мама Роза, словно приклеенная к рукаву сына, а затем двигались Этель и Энди Уильямс-друг семьи. Следом шли сестра Джекки Ли, вместе с Пат и Петер Лоуфорд.

Франческа удивилась, до чего похудела Ли, стала стройной и модной…

Наконец подоспели персонажи, которых Билл окрестил ирландской мафией президента. Франческа даже узнала некоторых из них, хотя многие были ей незнакомы. Блестящую вереницу родственников и придворных высокой особы замыкали младшенькие — брат президента Тед с женой Джоан. Оба невероятно красивые и юные.

Затем в зале снова послышались вопли Д’Арси:

— Что делается, а? Вот неожиданный подарочек! Какая ты милая, просто душенька!

Франческа полуобернулась через плечо и заметила, как Д’Арси с энтузиазмом хлопочет вокруг Абигайль, которая теперь выглядела куда более живой и не такой смущенной. Что же, прекрасно! Франческа почувствовала облегчение. По крайней мере, хоть кто-то из семейства Шеридан выглядел довольным и радостным по случаю приезда «бедняжки» Эбби Трюсдейл из Бостона.

Следом на Франческу нахлынуло острое чувство вины. В который раз уже. Причиной этого ни в коем случае не была Абигайль. Тем не менее, следовало признать, что Франческа Шеридан, дама, считавшая себя женщиной относительно достойной и порядочной, оказалась не в состоянии согреть своим вниманием душу этого одинокого и нескладного ребенка… Даже несмотря на то, что минуло столько лет: шестнадцать — и еще немного…

Франческа пожала руку президенту и сообщила ему, насколько она рада, что он почтил их своим присутствием, а после повернулась к Джекки, чтобы поздороваться с ней. Та, как обычно, чудесно выглядела в белоснежном облегающем платье с глубоким вырезом на груди, открывавшим для всеобщего обозрения редкой красоты жемчужное ожерелье. Этот стиль она сама и ввела в моду. Наверняка платье Джекки было от Гивенчи, а возможно, от Жана Луиса. Так, по крайней мере, показалось Франческе, хотя она где-то читала, что любимым модельером Джекки был Олег Кассини. Впрочем, какая разница, кто придумал и сшил этот великолепный наряд. Сама личность жены президента, то мягкое сияние, которое она излучала, делали ее присутствие в обществе всякий раз праздником. Сегодня вечером Жаклин блистала так же, как в тот день, когда Франческа увидела ее впервые. Это было в Ньюпорте, куда они с Биллом приехали на бракосочетание Джона и Джекки. С тех пор минуло девять лет… Сколько же воды утекло за эти годы! И сколько событий произошло в жизни каждого из них…

— Какую чудесную ночь вы выбрали для своего праздника, — Джекки говорила едва ли не шепотом, но Франческа расслышала и согласилась. Ночь и в самом деле обещала быть великолепной — настоящая тропическая ночь, которые столь часты в Палм-Бич в самом начале сентября. В это время воздух здесь душен, но напитан энергией надвигающихся осенних бурь, что создает дополнительный стимул для бурно развивающихся курортных романов. При этом в атмосфере также накапливается гнетущее ощущение неминуемой беды.

— Я ужасно люблю Палм-Бич в это время года… даже больше, чем в День благодарения или на Рождество, — сказала Франческа, неожиданно вспомнив, как проходили День благодарения в Новой Англии, а Рождество — в Бостоне… как весело звучали тогда праздничные гимны и песнопения в разгар морозной ночи.

Совсем другой мир, который существовал в незапамятные времена. На память, словно это было вчера, пришла картинка из прошлого — яркая и живая. Ей семнадцать лет, рядом Карлотта, недавно справившая свое шестнадцатилетие, но уже явно целованная. Вот они вдвоем выбегают на холодную улицу и присоединяют свои крики к многоголосому хору веселящихся… Как сладко тогда звучал нежный голосок Карлотты — просто незабываемо звучал…

Джекки подалась вперед, будто желая от хозяйки дома большей конфиденциальности:

— Я слышала, вы пригласили латиноамериканский оркестр. Как вы думаете, они в состоянии сыграть конгу? Господи, я так люблю конгу!..

Франческа от души про себя повеселилась: оказывается, не одна она воскрешает в памяти былые денечки. Джекки тоже хранит в душе воспоминания о добрых старых днях.

— Договорились, — тут же сказала она, — конга будет, если вы для нас станцуете. Кто же лучше вас с этим справится?

Бобби только улыбался и кивал. Всем было известно, что он не мастер поддерживать светскую беседу. Но Франческа услыхала, как он произнес, подвинувшись поближе к Биллу:

— Мне кажется, что у вас сегодня удивительно пестрый набор приглашенных, губернатор Шеридан.

Это могло означать только одно: Бобби уже засек Джимми Хоффа в зале, разговаривающего в это время с мэром Чикаго Дейли.

Франческа поинтересовалась у Этель, как идут дела в Хикери-Хилл, и спросила, насколько смелым шагом с ее стороны будет попросить Энди Уильямса исполнить песню «Лунная река» для дочери Д’Арси. Она хорошо знала, что песенка стала одним из самых модных шлягеров Энди во время этого сезона, а Д’Арси обожала ее, особенно после того, как она посмотрела фильм «Завтрак у Тиффани».

— Он такой романтичный, мамочка, — говорила девочка с энтузиазмом. — Клянусь, даже тебе фильм пришелся бы по вкусу.

Франческу тогда покоробили слова дочери — «даже тебе». Интересно знать, что она такого особенного сказала или сделала, что заставило Д’Арси думать, что ее мать напрочь лишена романтики?

— Боже мой, какой же я была романтически настроенной девой когда-то! И беззаветно верила в королей и фей, а особенно — в сказочных принцев…

Она пожелала Тедди удачи в его первых в жизни выборах и лишний раз подивилась, насколько молодо он выглядит. Пожалуй, даже слишком молодо, чтобы бал дотироваться в Сенат. А Джоан! Какие у нее яркие и невинные глаза… Была ли она сама когда-нибудь такой же невинной? Неужели Билл выглядел столь же юным, когда его избрали в Конгресс от штата Массачусетс? Таким же юным, как нарождающаяся весна…

Она справилась у Розы о здоровье супруга, который недавно перенес удар, и перед ее мысленным взором предстал образ Джо Кеннеди, знававшего лучшие дни и до последних остававшегося чрезвычайно сильной, если не сказать, подавляющей личностью. Она не могла заставить себя думать о Джо как о немощном старце, разбитом параличом. С тех пор как Билл и Джон были избраны в Конгресс от штата Массачусетс и стали вполне самостоятельными политиками, Джо многое сделал для карьеры своего сына. Рано осиротевший Билл, поскольку его отец, бедный эмигрант, умер от туберкулеза в душной и сырой палате госпиталя для бедных в Бостоне, всегда отчаянно завидовал Джону, в особенности из-за того, что его опекал любящий и заботливый отец. Ну и конечно, у Джона в семье всегда водились деньги, много денег. Когда дело доходило до предвыборной кампании, рядом с Джоном неизменно появлялся папаша с набитым кошельком, в то время как самому Биллу приходилось по такому случаю буквально побираться, бесконечно унижаться в поисках средств…

Роза, одетая не менее элегантно, чем ее невестка Джекки, несмотря на болезнь мужа, улыбалась и казалась примирившейся с этим миром.

— Мы живем надеждой и уповаем на Господа!

В этот момент Франческа позавидовала матери президента. Как прекрасно жить надеждой на лучшее и уповать на Бога!.. Спокойно ложиться спать, а не думать всю ночь напролет, о ком размышляет твой муж, посапывающий рядом… А вдруг дело просто в том, что Роза умеет взять себя в руки и приказать себе не размышлять на темы, которые ее особенно задевают, и обеспечить себе, таким образом, душевный покой?

Франческа послала Биллу условный сигнал, что уже пора заканчивать рукопожатия и приступать к следующей фазе торжества. Теперь им необходимо вместе с президентом и прочими официальными лицами проследовать в зал для танцев, чтобы открыть наконец бал.

Видно было, что Билл колеблется… По-видимому, подумала Франческа, ему не больно хочется покидать приемную. Так, значит, то, что она подозревала, правда. Значит, не прибытие президента заставило Билла весь вечер вести себя, как кота на раскаленной крыше. И уж тем более не визит Абигайль. Нет, мотивом его странного поведения является некая особа или особы, приезд которых задерживается по неизвестной для него, Билла, причине…

Никакого смысла сообщать Д’Арси о том, что вечер переходит к следующей стадии, не было. Она и ее друзья уже давно покинули холл и теперь носились по всему дому, визжа от удовольствия. Д’Арси подшучивала над Абигайль, которая все еще дичилась и немного сторонилась шумных приятелей Д’Арси. Абигайль обладает врожденной скромностью, решила про себя Франческа. Это вполне соответствовало теории, что среда более чем гены воздействует на развитие ребенка… Уит Трюсдейл, Селена и Джорж Трюсдейл — сторожа Абигайль… Тоже великие скромники и зажатые какие-то. Впрочем, как и все истинные бостонцы. Но Карлотта? Скромность и скованность были ей равно чужды. Ее скорее следовало назвать беспечной, безрассудной и чрезвычайно жизнелюбивой. Как сама жизнь.

Но ей не хотелось сейчас вспоминать о Карлотте и не хотелось думать об Абигайль. Тем не менее, она несколько раз ловила на себе взгляды племянницы, которая, казалось, хотела ей сказать: «Отчего вы не идете с нами, тетя Франческа? Я хочу быть там, где вы…»

Черт бы ее побрал! Ей что, недостаточно, что она здесь? Что этой девочке от нее-то нужно?

На самом деле Франческа кривила душой. Она знала, что нужно Абигайль. Девочке нужна любовь. А разве не все люди ищут любовь в той или иной ее форме?

Как только президент, его сторонники и Шериданы показались на пороге танцевального зала, оркестр Дачина разразился пьесой «Америка — прекрасная страна», — по всей видимости, в честь высокого гостя, — а потом исполнил «Таллахасси» — в честь губернатора Шеридана. Затем на эстраде показалась маленькая женщина в газовой тунике, надетой поверх атласных шальвар, и заговорила в микрофон голосом, от которого рыдала от восторга вся Америка.

— И теперь, дорогие дамы и господа, давайте пожелаем малютке Д’Арси, нашей имениннице, самого счастливого дня рождения в жизни!

После такого вступления оркестр сыграл аккомпанемент нескольких известных песенок, посвященных знаменательной дате, начиная с «Шестнадцати причин, по которым я тебя люблю». Их исполнила Джуди Гарланд, только что пламенно поздравившая Д’Арси. Сама же Д’Арси стояла чуть ли не по стойке «смирно», словно громом пораженная. Для нее Джуди Гарланд была чем-то вроде Дороти из книги «Страна Оз», которая самым сказочным образом перенеслась по небу, чтобы пожелать ей счастливого шестнадцатилетия. Очнувшись от остолбенения, Д’Арси кинулась к отцу, взяла его за руку и припала к ней щекой:

— Спасибо тебе, папочка, за то, что ты пригласил для меня Дороти, то есть я хочу сказать, Джуди… Я даже не знала, что ты с ней знаком.

— А я с ней как раз незнаком. Она приехала сюда по просьбе моего старого друга. Можно сказать, что она подруга друга.

— Но теперь, надеюсь, она станет и нашим другом, правда, папочка? А мамочка даже словом не обмолвилась, что Джуди приедет к нам!

Д’Арси оглянулась вокруг, пытаясь найти мать глазами. Сначала этого не удавалось, но потом она ее увидела… у входа в зал в противоположном конце комнаты. Ее мать стояла спиной к ней и, несколько неестественно выпрямив спину, разговаривала со статной женщиной, одетой в черное. Рядом с гостьей стоял молодой человек, затянутый в белый смокинг. Он был настолько хорош собой, что у Д’Арси перехватило дыхание.

— Папочка! — Д’Арси потянула отца за рукав.

— Не так громко, детка. Как ты себя ведешь! Посмотри, Джуди все еще для тебя поет.

— Я просто хотела выяснить, с кем это болтает мамочка, — прошептала Д’Арси прямо в ухо отцу. — Взгляни, папа, с кем она разговаривает? Какая-то незнакомая дама, а с ней самый очаровательный парень, которого мне когда-либо приходилось видеть…

Наконец Билл лично соизволил повернуть голову и взглянуть на говорящих, при этом его лицо побледнело даже под золотистым флоридским загаром:

— Это не дама, дружок, а твоя кузина Джудит!

— Так, значит, мальчик, что стоит рядом с ней, мой кузен Ред?

— Полагаю, что так, — сказал Билл и провел кончиком языка по внезапно пересохшим губам. — Более того, я просто уверен, что этот молодой человек твой кузен Ред.

— Вот это да! Я и представить себе не могла, что он настолько хорош!

— Да и я, — пробормотал Билл. — Да и я тоже…

 

III

Франческа буквально вцепилась в бокал с шампанским, которое разносил на серебряном подносе официант. Выпить ей было просто необходимо!

Она знала, что внешне ее поведение выглядело безуречно… Радушная хозяйка беседует с малознакомой гостьей. Джудит, со своей стороны, держалась с ней подчёкнуто официально, как, впрочем, она держалась и с сётрами Коллинз, и со своими тетушками Франческой и Карлоттой, даже когда все они были детьми одного и того же примерно возраста. Она практически ни раз демонстрировала родственницам, в открытую, к ним зависть, полыхавшую у нее в груди.

Для всех окружающих они болтали весьма дружелюбно, то есть поддерживали обыкновенную светскую беседу, а Ред, стоявший рядом, улыбался им обеим. Он настроен весьма добродушно — так, по крайней мере думала Франческа — и казалось, живо интересовался всем происходящим. Джудит же отчасти изменилась, правда, незначительно — по видимому, сказались годы проведенные ею в обществе политиканов, всегда окружавших ее мужа. По этой причине она легко говорила на любые темы, не слишком задумываясь о смысле сказанного. Да что и говорить, Джудит превратилась в настоящую светскую даму из того подобия гадкого утенка, за которого ее многие принимали в молодости. Конечно красавицей она не стала, но была весьма привлекательна.

Когда-то ломкие и, пожалуй, бесцветные волосы, выглядели сейчас весьма холено и ухожено, отливали перламутровым блеском и были уложены в модную прическу. Тело Джудит, когда-то худое и имевшее впадины на тех местах, где должны были попадаться выпуклости, теперь стало почти изящным и обрело формы, которые, впрочем, являлись итогом физических упражнений особого рода, так же как и строгой диеты. Но вот откуда у нее появились груди? Тут Франческа и в самом деле оказалась в замешательстве, но в конце концов пришла к выводу, что своему бюсту та обязана косметическо-хирургическому вмешательству и парафиновым инъекциям. В этом, собственно, не было ничего особенно шокирующего или необычного, но только не для Джудит. Вернее, той Джудит, которую Франческа помнила столь хорошо. Тогдашняя Джудит чрезвычайно пренебрежительно расценивала подобного рода женские ухищрения и смотрела на них задрав нос. Кстати, о носе. Джудит в этом пункте проигрывала самым определенным образом. Эта часть лица у нее действительно длинновата. Теперь же казалось, что ее нос словно бы укоротился как по мановению волшебной палочки, а вот подбородок, наоборот, увеличился по сравнению с той крохотной выпуклостью, с которой Джудит вступила в пору девичества.

Кто бы сейчас догадался, глядя на блистательную Джудит, что она не всегда была такой? Да, время идет, подивилась про себя Франческа. Впрочем, надо отдать ей должное. Джудит всегда отличалась умом, причем умом острым и изобретательным, который позволил ей, девятнадцатилетней девушке, увлечь и повести вместе с собой к алтарю одного из богатейших людей в стране! Хотя, надо признаться, тот в это время вдовствовал уже восемнадцатый год. Интересно знать, для него ли она старалась и со всем тщанием наводила красоту на лице и теле? Быть может, в ее жизни был еще один мужчина, или она старалась только ради сына? Неужели Джудит надела это кокетливое платье из черного атласа и кружев исключительно ради сына?

Франческа прикончила свой бокал с шампанским, а Ред мягким движением руки вынул из ее пальцев бокал и, сверкнув безупречными белыми зубами, предложил:

— Не прикажете ли повторить, тетушка Франческа?

Через полминуты он уже возвращался, неся в руках два стакана с искрящимся напитком — один для Франчески, другой для Джудит.

— Мадам, — проговорил он с подчеркнутой аффектацией, передавая матери шампанское и кланяясь. Потом добавил: — Только мне не хотелось бы, Джудит, чтобы ты относилась ко мне, как к младенцу. — И погладил матери руку.

Подумать только, какой светский парень, подумала Франческа. Пожалуй, даже более, чем светский. Со стороны было похоже, что он просто-напросто флиртует с собственной маменькой, а та в свою очередь буквально не спускала с него влюбленных глаз, самым откровенным образом наслаждаясь этой игрой.

Кроме поверхностного сходства, заключавшегося в голубом цвете глаз и светлых волосах, Ред мало напоминал мать. Он, в отличие от нее, уже родился на свет чрезвычайно привлекательным. Более того, он был обаятельным, а обаяние никогда не являлось чертой Джудит. Франческа решила, что, в сущности, мальчик вовсе не так плох. Он чрезвычайно хорош собой, еще и сексуален к тому же. Даже она, Франческа, никогда в жизни не испытывавшая влечения ни к одному мужчине, кроме Билла, невольно почувствовала исходивший от молодого человека зов пола. Он был настолько ощутим, что, казалось, его можно было потрогать. Манеры Реда выглядели безупречно. Что же касается его улыбки — никаким другим словом, кроме как «чарующая», назвать ее было нельзя.

Тем не менее, в нем было нечто, что смущало ее покой, Назвать это «что-то» словами она бы не смогла. Возможно, ее смущало как раз обилие достоинств, заключавшихся в нем, — слишком красив, слишком очарователен, слишком сексуален.

Запас слов для ничего не значащей беседы с племянницей у Франчески стал иссякать.

— Что ж, весьма рада видеть тебя такой красивой, — подытожила она, впервые в жизни делая комплимент внешности Джудит. — Ты просто прелесть!

— А я рада, что ты процветаешь, — в свою очередь уколола хозяйку гостья, кивком головы указывая на присутсвовавших вокруг важных особ, осчастлививших своим присутствием дом Франчески. — Кто бы мог подумать, что Билл Шеридан, бедный маленький конгрессмен, сражавшийся за кусок хлеба, пойдет так далеко? — Губы Джудит искривились в улыбке. Или это была презрительная гримаса?

Франческа решила, что именно так оно и было, и почувствовала, как мышцы ее лица едва не свело — настолько сильно она стиснула зубы.

— Кто бы мот подумать? Я, разумеется. И всегда это думала!

Задетая словами Джудит, Франческа хотела было добавить много еще, но воздержалась, решив, что время для этого не слишком удачное. К тому же Билл что-то говорил о забвении дурного — старой вражды, старинных обид. Он, правда, не проинструктировал, как в подобном случае ей следует поступить. Ведь это трудно, ужасно трудно… особенно если учесть, что именно из-за Джудит они были вынуждены убраться из штата, который привыкли считать своей родиной.

Все, что она смогла сделать, это как можно меньше времени проводить рядом с Джудит. Но снова и снова она задавалась вопросом: зачем Джудит явилась к ней в дом? Это было выше ее понимания. Ведь не затем же, в самом деле, чтобы обмениваться с хозяйкой булавочными уколами и заниматься фехтованием словами. И только ли для того пригласил ее племянницу Билл, чтобы продемонстрировать ей свое нынешнее процветание? Дескать, взгляни-ка, милашка, каков я сейчас! Оцени важных гостей и великолепный дом, мое личное королевство, где я самодержавно правлю…

Нет, это было бы слишком просто, а Билла никто бы не упрекнул в излишней простоте. По-видимому, ее, Франчески, первоначальная теория все-таки справедлива во всех отношениях, и Билл пригласил Джудит, чтобы каким-нибудь образом отплатить ей за прошлое. Но такая месть в свою очередь могла вызвать непредсказуемые последствия — Джудит и сама считалась мастером интриги.

Нависшее было молчание нарушил Ред, с самым естественным видом восхитившись происходящим:

— До чего же у вас здорово, тетя Франческа. Я просто умираю от желания познакомиться поближе с дядюшкой Биллом и очаровательной именинницей. Но если она хотя бы наполовину так же хороша, как ее мама, мы все рискуем попасть в затруднительное положение.

Он посмотрел на Франческу в упор и улыбнулся. Ее поразили его совершенно невероятно синие, прямо-таки фиалковые глаза, обрамленные длинными мохнатыми ресницами — мечтой всякой красавицы…

Джудит, конечно, по-прежнему осталась сучкой, какой всегда и была, но Ред… Сын Джудит оказался настолько очаровательным парнем, что Франческа ни на секунду бы не удивилась, если бы они все и в самом деле попали по его милости в какую-нибудь неприятность. По крайней мере, Д’Арси просто обречена на то, чтобы увлечься Редом Стэнтоном, а Франческа уже инстинктивно чувствовала, что всякая девушка, которая окажется поблизости от этого породистого призового щенка, произведенного на свет Джудит, достойна жалости изначально.

Ох, как же все-таки она боялась предстоящих праздников…

— А сейчас, — прокричала в микрофон Джуди Гарланд, — танцуют все!

Как Биллу не хотелось оказаться поближе к тому месту, где кучкой расположились Фрэнки, Джудит и ее сын, ему ничего не оставалось, как предложить руку Д’Арси, тем более что оркестр заиграл Папину дочку. Но секундой позже, увидев, что президент лично приглглашает Франческу на танец и та оставляет Джудит и Реда в одиночестве, он не смог себя пересилить. Это был его, возможно, единственный шанс в течение вечера пообщаться с ними наедине, и он решительно снял руку дочери со своего плеча.

— Извини, принцесса, но я вынужден отвлечься от тебя, дабы поприветствовать вновь пришедших.

— Я пойду с тобой!

— Нет! — резко бросил Билл, но мгновением позже осознал, что его слова, возможно, прозвучали оскорбительно для дочери, и тут же нашел выход: — Я хочу чтобы вы, мисс Шеридан, немедленно разыскали мисс Гарланд и от всего сердца ее поблагодарили. Ваша мать будет весьма расстроена, если узнает, что вы вели себя как невоспитанная маленькая глупышка. А с родственниками ты познакомишься попозже. Теперь же иди. — Он слегка подтолкнул ее по направлению к эстраде по попке, и быстрым шагом двинулся через зал, не дав Д’Арси ни малейшей возможности для протеста.

Этого момента он слишком долго ждал.

В то время как Д’Арси во все глаза высматривала Джуди Гарланд, лучшая подруга именинницы Маффи Гэльютин подлетела к ней в чрезвычайно возбуждении, чуть ли не до истерики, состоянии и, едва прошептала:

— Д’Арси, да ты представляешь, кто прикатил к тебе на день рождения?

— Разумеется, представляю, — равнодушно промямлила Д’Арси, занятая своими мыслями, — президент…

— Да я не о нем, ты, засранка. К тебе пришел сам Рок Хадсон!

Д’Арси изобразила на лице улыбку превосходства:

— Ах, вот ты о ком. Естественно, я в курсе, Маффи, дорогуша. А разве тебя не было здесь, когда он только что появился и сразу кинулся меня целовать?

— Он тебя поцеловал? Сам Рок Хадсон тебя поцеловал?

— А что, собственно, так тебя удивляет? Этот миляга Рок… он… он мой старый друг. А коль скоро ты мне о нем напомнила, мне придется его разыскать и немного с ним потрепаться. Видишь ли, когда он приехал, я была несколько занята…

— Он во-о-он там, — указала пальчиком Маффи, — разговаривает с Джуди Гарланд.

— Прекрасно. Мне заодно нужно поговорить и с Джуди, поблагодарить ее. Согласись, что с ее стороны было довольно мило приехать, чтобы поздравить меня с шестнадцатилетием? Надеюсь, ты меня извинишь? Мне просто необходимо уделить им чуточку внимания…

— А я как раз хотела с тобой поболтать…

— Нет, пожалуйста, только не сейчас, Маффи! Я обещала мамочке, что мои развеселые друзья не будут мне мешать исполнять долг гостеприимства и приставать со всякими детскими глупостями. Поэтому успокойся, Маффи, и веди себя достойно.

— Знаешь что, Д’Арси Шеридан? Хоть это и твой лень рождения, но я все равно скажу тебе, что ты самая большая на свете задница!

Д’Арси пожала плечами и, приподняв обеими руками края безразмерной юбки, чтобы сделать свой выход более заметным для окружающих, стала пробираться по направлению к Джуди Гарланд, ловко маневрируя, чтобы не столкнуться с танцующими. Неожиданно она заметила Абигайль, стоявшую прислонившись к стене спиной, и вздохнула от огорчения. Нет, с этой девицей определенно надо было что-то делать! Она подобралась к Абигайль поближе, а та, заметив, что ее обнаружили, с радостью покинула свое убежище и подбежала к Д’Арси:

— Что это ты здесь поделываешь, Эбби? Подпираешь стену спиной? Почему ты, собственно, не танцуешь?

Абигайль вспыхнула:

— А меня никто не приглашал.

— Не будь жопой, Эбби. Кто тебя заставляет стоять и ждать? Придется тебе, видно, позабыть старые привычки. Тебе надо всего-навсего выпростать лапки и вцепиться в ближайшего парня! Знаешь что? Пойдем-ка лучше со мной, я познакомлю тебя с Джуди Гарланд и Роком Хадсоном.

Некоторое время Д’Арси ждала, как прореагирует Эбби при упоминании имени Рока Хадсона. Но никакой реакции не последовало. Вместо этого Абигайль показала рукой куда-то в глубь зала и сообщила:

— Вон там стоит твой отец. Он разговаривает с Джудит Стэнтон и ее сыном Редьярдом. Может быть, нам лучше пойти и поздороваться с ними?

Д’Арси рассмеялась, тряхнув с пониманием фальшивыми локонами:

— Ага, значит, и ты разглядела нашего кузена Реда, не так ли? Согласись, он парень что надо. Тем не менее, мой отец потребовал, чтобы я сначала разыскала Джуди Гарланд и поблагодарила ее за добрые слова, а уж потом подошла приветствовать родственников.

Затем она с любопытством взглянула на Абигайль:

— Интересно знать, как это ты узнала Джудит и Реда в этой толпе? Помнится, ты говорила, что не встречалась с ними раньше. Как ты догадалась, что это именно они?

— Да ведь они из Бостона, и я много раз видела фотографии Джудит в местных газетах. Она чрезвычайно важная особа. Поговаривают, что она чуть ли не самая богатая дама в Соединенных Штатах. Ну, а кроме того мне доводилось пару раз видеть Реда. Один раз — на концерте, а один раз — на Гарвард-сквере.

— Так, значит, ты с ним все-таки встречалась?

— Да нет же. Просто видела его. Я с ним не знакома.

— Ты хочешь сказать, что видела этого роскошного Реда, который приходится тебе довольно близким родственником, и не поспешила с ним познакомиться, так сказать, лично?

— Нет, — просто сказала Абигайль.

— Бог мой, ну почему?

Абигайль безвольно опустила узкие плечики:

— Честно говоря, не знаю. Боюсь, мне было просто страшно. Он, знаешь ли, такой… Не знаю, как сказать… Блестящий, что ли. И с ним всегда такая куча народа. Ребята из его колледжа, как позже оказалось. И я, знаешь ли, почувствовала себя абсолютной дурой.

Нет, Д’Арси этого не знала. Более того, и представить себе не могла. Зато она была абсолютно уверена в другом — в том, что Ред — самый классный парень на планете и ей остается только одно — поскорее брать быка за рога. Она ткнула указательным пальцем в Абигайль и произнесла менторским тоном:

— Тебе придется изменить свой стиль, Эбби Трюсдейл. Если ты не сможешь когтями и зубами бороться за парня, который тебе нравится, ты будешь вечно плестись в хвосте. А как в таком случае ты собираешься наслаждаться жизнью? Ответь мне на этот вопрос.

Абигайль повесила голову, но, в сущности, ничуть не возражала против того, чтобы Д’Арси ее учила и поругивала. Она решила для себя, что если Д’Арси ругает ее, то, по крайней мере, к ней не равнодушны и хоть как-то интересуются ее проблемами.

Билл выражал свои эмоции с подчеркнутой аффектацией, Джудит вела себя холодно, и только Ред выглядел дружелюбным и открытым. Он крепко пожал руку Биллу, и тот отметил про себя, что рукопожатие Реда по-настоящему крепкое и мужское. Ему это понравилось. Для Билла рукопожатия вообще относились к области высокого искусства.

— Ты выглядишь — лучше не бывает, Джудит, — заявил Билл в своей любимой грубовато-сердечной манере.

Джудит откровенно рассмеялась:

— Как ты думаешь, что должна ответить дама на подобный комплимент? Может быть, мне потупить глаза шепотом сказать: «Чрезвычайно признательна вам, сэр».

Билл почувствовал, что начинает краснеть. Его обычная манера на этот раз не сработала. Грубоватые комплименты губернатора явно не вписывались в мир Джудит и в ее образ жизни. И он, и она сразу это поняли. И дело было не в тех волшебных изменениях, которые претерпела внешность Джудит, хотя сейчас она и являлась той дамой, про которую люди говорят «ухоженная».

— Да, что и говорить, Джудит, мы не виделись целую вечность, — предпринял он новую попытку сближения, сам тем временем пытаясь с присущей ему четкостью оценить достоинства ее сына.

Джудит, однако, вновь не поддалась на его уловки и прицепилась к его словам. Она изобразила на губах легкую улыбку превосходства:

— Некоторые умные люди считают, что вечность — понятие относительное…

Билл постепенно начал приходить в раздражение.

— Полагаю, что ничего относительного в этом нет. Это лишь означает, что мы не виделись долгое время, а ценность человека определяется тем, что он успел за это время сделать…

— Ну уж ты, совершенно определенно, зря его не терял. Действительно, у тебя сегодня собрались чрезвычайно важные особы. — Джудит кивнула головой в сторону танцующих. — Что и говорить, знакомства у тебя в самых высших сферах. — Она снова ехидно улыбнулась.

Билл скромно потупился:

— Ты же знаешь, как это бывает. Так уж получилось, но теперь сильные мира сего просто жить не могут без нашего с Франческой дома. Даже жена Понса де Леона как-то сказала: «Надеюсь, ты не поедешь во Флориду без меня, Понс?»

Шутка у Билла получилась не слишком удачная, и Джудит даже не пыталась изобразить подобие улыбки. Зато Ред засмеялся от всего сердца.

Какой же чудесный у него оказался смех! Старик Франклин Рузвельт смеялся подобным же образом — голова откинута назад, зубы ослепительно сверкают. Чрезвычайно эффектно!

— А я рад, что приехал во Флориду, сэр. — Он вытянул руки и слегка коснулся плеча Билла. — Я всегда следил за тем, как развивалась ваша карьера, и был от вас просто в восторге. Вы представить себе не можете, до чего мне приятно в конце концов познакомиться с вами так сказать, во плоти, дядя Билл.

Билл расцвел, обрадованный искренним теплым отношением к нему со стороны Реда. И еще ему понравилось, как парень коснулся его плеча — по-родственному, но без излишнего панибратства.

Настал черед улыбнуться Джудит. Билл по-прежнему помнил ее покровительственную улыбку:

— У моего сына отличные манеры, и он прекрасно воспитан. Не важно, с кем он говорит и при каких обстоятельствах, но он всегда ухитряется сказать то, что нужно.

Имеется в виду, что ему приходилось бывать в местах и получше. Поэтому Ред и не ударил лицом в грязь. Вот на что она намекает!

Несколькими словами Джудит ухитрилась выставить и Реда, и его самого — отпетыми дураками.

Билл почувствовал, что рассвирепел окончательно, и заметил, что и Ред вспыхнул от возмущения. А может быть, тоже от гнева?

Билл ощутил неимоверное желание сжать парнишку в объятиях и прижать к груди, сказав ему при этом, что не так уж и важно, что его мать пытается досадить им обоим, но он знал, что при данных обстоятельствах не может себе этого позволить. Более того, он даже не мог дать выхода своему гневу. Единственное, что ему оставалось, это поддерживать ставший уже бессмысленным разговор и ждать того момента, когда он окажется с Джудит наедине.

А мальчик и в самом деле хорош, подумал Билл. Волна золотистых волос, нависшая над чистым выпуклым лбом, изящно вылепленный природой нос, прямые, со смелым разлетом темные брови над фиалковыми глазами, а уж эти ресницы! Удивительно красивый мальчик, и это, к сожалению, может оказать ему дурную услугу. Никто не желает принимать красавчиков всерьез. Красавчики бывают или кинозвездами, или плейбоями, или просто ненадежными людьми, о которых говорят «перекати-поле». Но Ред молод. Ему только восемнадцать лет. У него впереди достаточно времени, чтобы вырасти из своей смазливой внешности, как из коротких штанишек. То, что выглядит сейчас просто кукольно, со временем может утяжелиться, налиться мощью настоящего мужчины. Кто, как не Билл, знал, что избиратели женского пола с большим энтузиазмом голосуют за интересного внешне кандидата, а это можно отнести к разряду положительных моментов.

Все шансы у парня превратиться со временем из красивого мальчишки в интересного мужчину несомненно были. Широкие плечи, узкие бедра, высокий рост… Ред был всего на дюйм или около того, ниже шести футов четырех дюймов роста самого Билла. Он еще вполне мог подрасти на парочку дюймов, а американская общественность с ума сходит по высоким парням. Высокий рост вселяет в людей уверенность в достоинствах кандидата.

Интересно проанализировать и его умение себя подать, думал про себя Билл. По крайней мере, ходит он, как гордый молодой лев, который в мире с самим собой. Самоуверен, как, впрочем, большинство людей, родившихся в богатых семьях. Кажется, он также уверен, что весьма нравится всем окружающим. Что ж… в определенной степени ключ к популярности — это ваша уверенность априори в том, что вас будут любить и вами будут восхищаться.

Биллу нравилось также, как мальчик говорил. Не испытывая ни малейших колебаний в своей правоте. Голос у него был приятного тембра, глубокий и звучный.

Он был настолько идеален почти во всем, что разум отказывался верить в подобное собрание добродетелей. Если, разумеется, Джудит еще не успела разрушить его, уделяя слишком много внимания его, так сказать, «светской» отделке и, таким образом, лишая его необходимого для этой жизни мужества. Ах, уж этот остро наточенный и отполированный до блеска нож Джудит! Ему приходилось осуществлять и куда более виртуозные резекции.

Биллу невольно вспомнились прошедшие дни. Указания Джудит всегда отличались точностью, и она всегда знала, чего хочет, а главное — каким образом заполучить желаемое…

Здесь… там… мягче… крепче… быстрее… вот сейчас!

Совершенно запыхавшаяся Д’Арси ворвалась в беседу Рока с Джуди Гарланд и на одном дыхании поблагодарила актрису за пение в ее честь. Тут же, даже не передохнув, сообщила актеру, что совершенно без ума от его роли в фильме «Любовник возвращается», где ей также до ужаса понравилась Дорис Дей.

— Не стоит говорить, что и я от вас без ума тоже, мисс Гарланд. Вы мне жутко понравились в одной картине, ох, черт, я забыла, как она называется…

Джуди засмеялась, и тут в разговор очень удачно вступила Абигайль, вспомнив название картины:

— «Нюрнбергский процесс». Я тоже считаю, что вы там сыграли изумительно, мисс Гарланд.

Затем, опустив глаза из страха встретиться со взглядом Рока Хадсона, она пробормотала:

— И вы тоже, мистер Хадсон. Я говорю про «Любовник возвращается».

— Спасибо на добром слове, — улыбнулся ей Рок. — Я понимаю, о какой именно картине вы говорите.

— О Господи! — неожиданно во весь голос выкрикнула Д’Арси. — Моя мать просто убьет меня за то, что я определенно забыла про свои обязанности хозяйки. Я ведь совершенно забыла вас представить. Позвольте мне, мисс Гарланд и мистер Хадсон, познакомить вас с моей кузиной, дочерью моей тети Карлотты.

— Так эта девушка — дочь Карлотты? — с энтузиазмом воскликнула Джуди. — Я всегда мечтала познакомиться с вами, Джейд. В конце концов, на свете не так уж много девушек, которые имеют в Вегасе отель, названный в их честь. — Тут мисс Гарланд рассмеялась.

— Нет, нет, — вспыхнула Абигайль. — Меня зовут Абигайль… Абигайль Трюсдейл. Я родом из Бостона, а не из Калифорнии, — тут она запнулась, словно извиняясь за то, что она не Джейд. — Джейд — моя сестра… моя единоутробная сестра.

— Правда? — В голосе мисс Гарланд послышалось разочарование. — А я и не знала… Я не знала, что у Карлотты есть еще одна дочь. Я…

Краска стала сходить с щек Абигайль, и ей вдруг стало трудно дышать. Один момент ей даже показалось, что она вот-вот заплачет. Даже если люди из Голливуда… люди, которые прекрасно знали ее мать, не подозревали, что у нее две дочери, это могло означать только одно — собственная мать, человек, о котором она думала почти ежедневно в течение всей своей жизни, настолько мало придавала ей значения, что не упомянула о ее существовании никому из своих друзей. Так, значит, то, что говорили ее отец и тетя Селена, было правдой? О том, что мать забыла о самом существовании старшей дочери!

Заметив на лице девушки выражение отчаяния и услышав объяснения Д’Арси — Эбби никогда не встречалась со своей матерью, — Джуди поняла, что произнесла бестактность, и обратилась к Року, прося глазами о помощи. И тогда тот, словно чертик из коробочки, бодро вклинился в беседу:

— О, я вспоминаю одну встречу с Карлоттой, когда она много говорила о тебе, Абигайль. Она наговорила много прелюбопытнейших вещей. В частности, о своих планах пригласить тебя в Калифорнию… чтобы жить с тобой вместе…

Он покачал головой, словно делая усилие, чтобы вспомнить, что было дальше. Потом с патетикой в голосе воскликнул:

— О, Карлотта! Какая чудесная у тебя дочь! Тебе следует ею гордиться…

— Да уж… — Абигайль принялась внимательно изучать носки своих розовых туфель на высоких каблуках, которые почти что подходили к ее вечернему платью, а затем вновь взглянула на стоявших.

Все трое ее собеседников — Д’Арси, Джуди и даже Рок — смотрели на нее с нескрываемым сочувствием, и она поняла, что Рок только что ей солгал. Ее мать ни разу не говорила ему о существовании Абигайль. Весь этот разговор с Карлоттой он вдохновенно выдумал — просто старался быть хорошим и добрым и рассказал ей сладенькую, милую ложь.

Но она не могла в глаза назвать его лжецом, особенно после того, как он изо всех сил старался выразить ей сочувствие.

— Моя сестра Джейд тоже должна сегодня приехать, — сообщила она, вместо того чтобы оскорбиться. — Мне и с ней не довелось познакомиться.

— Ну разве не мило? — засмеялась Д’Арси. — Следует признать, что у нас веселая семейка. Я, например, до сегодняшнего вечера не была знакома с Абигайль, равно как и мои отец с матерью. То же самое относится к Джейд. Никто из нас с ней никогда не встречался.

— Ну что ж, — вставила словечко Джуди Гарланд, — по-видимому, сегодняшний вечер грозит стать судьбоносным для всей вашей семьи, правда?

Что верно, то верно, подумала про себя Абигайль, особенно если Джейд все-таки сюда доберется. Возможно, она даже узнает что-нибудь новенькое о своей так называемой матери, в частности, отчего за всю свою не слишком долгую жизнь не получила от нее ничего более стоящего, нежели открытку с поздравлением на Рождество.

А вдруг они с Джейд станут добрыми подругами и будут часами болтать обо всем на свете, включая их маму, да и саму жизнь? По крайней мере, принято считать, что сестры должны дружить. Вдруг повезет и они смогут возместить друг другу все потери, которые накопились за годы жизни врозь? Может быть, Джейд так же не терпится увидеть Абигайль, как и она, Абигайль, всей душой стремится увидеть сестру?.. Почти так же, как поближе узнать свою мать, Карлотту…

Сразу же, однако, Абигайль посетили сомнения. Ведь может же случиться, что Джейд в ней разочаруется? И она, Абигайль, ни чуточки ей не понравится… Как тетушке Франческе…

Всю дорогу до Флориды она мечтала о сладком миге встречи с тетей. Та должна была с порога заключить ее в объятия, прижать к груди и хоть немножко, но любить, как следовало бы… ее родной матери. Но Франческа этого не сделала. В сущности, тетя Франческа отнеслась к ней, как к совершенно постороннему человеку. Но почему? Почему тетя была с ней так холодна?

О, милостивый Боже! Сделай так, чтобы Джейд, наконец, оказалась здесь! И сделай так, чтобы она меня

полюбила!

— А как с футболом? — спросил Билл после того, как Ред закончил свое повествование о первом учебном семестре, проведенном в стенах Гарварда. — Надеюсь, ты член команды?

Нет ничего лучше футбола, если молодой человек хочет развить в себе навык соревновательности. Ред просто обязан интересоваться футболом и участвовать в матчах.

На мгновение глаза Реда загорелись, но потом приняли обычное выражение, и он с сожалением покачал головой:

— В прошлом году я числился в команде первокурсников, но в будущем учебном году я стану членом яхт-клуба.

— Яхтсмен? Что это за спорт для человека, который, возможно, станет руководителем множества людей?

Джудит расхохоталась:

— Я… то есть мы… решили, что не стоит рисковать таким великолепным носом на футбольном поле. А вдруг он повредит колено или получит другую, более тяжелую травму, последствия которой будут сказываться в течение всей его жизни? Я хочу, чтобы Ред оставался тем же совершенством, как и сейчас, когда он займет президентское кресло в Белом доме.

Она снова высмеяла Билла и превратила все в шутку:

— Правда, Ред, дорогуша?

Ее глаза в упор смотрели на Реда, пока она ждала ответных слов с его стороны. На долю секунды, как удалось подметить Биллу, веки молодого человека задрожали, но уже через мгновение он собрался и преданно улыбнулся матери:

— Как скажешь, Джудит… — Он неожиданно подмигнул Биллу.

Так, значит, решил Билл, обстоят у них дела. Джудит все та же сучка и интриганка, а Ред — чрезвычайно милый, любящий и заботливый сын. Но, в конце концов, ясно одно — и сын, и мать мыслят в одном ключе — и это хоть в какой-то степени действовало успокаивающе. Конечно, оставалось еще много чего выяснить, а для этого предстояло потрудиться…

Д’Арси схватила Абигайль за руку и сунула себе под локоток:

— А теперь прошу нас извинить, — сообщила она Джуди и Року. — Мы отчаливаем, чтобы полюбоваться на волшебников, наших чудесных ведьмаков и ведьмочек из страны Оз.

Она хихикнула, довольная, что смогла элегантно намекнуть Джуди о том, что помнит об успехе последней в роли Дороти.

— Наши волшебнички — это Джудит и Ред Стэнтоны, с которыми мы до сего дня так и не сподобились познакомиться. Взгляните, — она ткнула пальцем в сторону кучки родственников. — Вот они где, голубчики. Беседуют, видите ли, с Тедом Кеннеди. Джудит и этот роскошный Ред. Ну разве он не прелесть, Джуди? Да он почти столь же великолепен, как старик Рок, который находится рядом с нами, правда?

У Абигайль едва не перехватило дыхание от такой отчаянной выходки со стороны Д’Арси, но Рок Хадсон только откинул голову и захохотал как сумасшедший.

— Кузен Ред! — Д’Арси бросилась на шею совершенно остолбеневшему Реду и в одно мгновение покрыла его

лицо поцелуями.

Абигайль с завистью наблюдала за ней. Пожалуй, она завидовала не столько откровенным объятиям, сколько раскованности, которую явно демонстрировала Д’Арси. Та, казалось, нисколько не была смущена ни красотой своего кузена, ни великолепным видом Джудит.

— Ты тоже прелесть, Джудит, — бросила она через плечо, поскольку, не теряя времени даром, уже тянула Реда присоединиться к танцующим. Рок-группа тем временем загрохотала гитарами и ударными установками, выдавая модный в сезоне хит «Время мять картошку».

— А вы тоже «мяли картошку» там у себя, в Бостоне, не так ли? — ворковала она, выделывая телом весьма рискованные движения, не менее рискованные, впрочем, чем ее слова и тон, которым они говорились,

Ред ухмыльнулся и ловко вильнул бедром. Правду сказать, до этого ему не приходилось выделываться под «Мятую картошку», но ничего страшного и не произошло — если вам приходилось хоть раз отплясывать что-нибудь в этом роде, считайте, что вы способны одолеть и все так называемые новинки. Тем более что девчонки и так вешались ему на шею, независимо от его хореографических способностей. Эти происходило с тех самых пор, как ему стукнуло четырнадцать, но только тогда, когда удавалось улизнуть из-под бдительного ока своей матушки. Вот где заключалась главная опасность. С девушками же все бывало просто. Что же касается его неожиданно обретенной кузины Д’Арси, то, что и говорить, она была девочка с перчиком, а ее платье имело на груди такой глубокий вырез, что позволяло ему не без успеха рассматривать в процессе танца ее первоклассные сиськи, а подобное зрелище всегда доставляет удовольствие.

Абигайль, оставленная на попечение Джудит, с большим интересом рассуждала про себя, о чем беседуют лихо танцующие молодые люди. Ей следовало что-нибудь сказать этой важной даме, но она решила предоставить инициативу матери Реда.

Джудит, со своей стороны, лишь вежливо улыбалась и, похоже, изучала Абигайль.

«Она, наверное, думает, что я полная дура», — решила Абигайль и почувствовала, как у нее от нервного напряжения начали увлажняться от пота ладони.

Какое ужасное платье, между тем думала Джудит, и не модное, и велико как минимум на размер. Что ж, ничего удивительного нет, когда бразды воспитания оказываются в руках таких особ, как Селена и Джордж, особенно после того, как этот идиот Уит Трюсдейл покинул сцену. Все Трюсдейлы были не только непроходимо скучными людьми, но еще, как и большинство членов старинных бостонских семей, скупы невероятно. Вполне возможно, что у Джорджа и Селены до сих пор хранится первый доллар, полученный ими после продажи первой партии знаменитых Плимут-Роков — предков большинства нынешних бостонских кур этой породы. Впрочем, надо сказать, что означенный доллар за долгие годы превратился в несколько миллионов.

Тем временем Абигайль, не в силах хранить затянувшееся молчание, выпалила первое попавшееся, что пришло ей в голову:

— Не правда ли, Д’Арси — чрезвычайно ярко выраженная личность?

Джудит с удивлением подняла брови:

— Разве?

— Мне кажется! Более того, я в этом просто уверена!

— Ну, раз так, значит, тогда это на самом деле правда. Но не могли бы вы мне сообщить, отчего она одета в подобное платье, которое более пристало для маскарада? — Джудит задала вопрос, хотя, как ей казалось, она смогла бы и сама ответить на него без особого труда. Дело в том, что Д’Арси была дочерью Франчески и от этого несколько экстравагантна, в то время как дочь Карлотты по сравнению с ней выглядела просто серой мышкой.

Абигайль была в недоумений. Оказывается, прелестное платье Д’Арси — своего рода костюм, но Джудит Стэнтон, без сомнения, в таких делах понимает больше.

— Хм… Я… Я не могу вам сказать…

— Ничего страшного. Это, в сущности, не столь уж важно.

Трудно было поверить, глядя на неуклюжую и робкую девочку, что она — дочь Карлотты. Совершенно очевидно, что иногда яблоко падает весьма далеко от яблони.

— Расскажи мне что-нибудь о себе, Эбби.

Абигайль проглотила клубочек, стоявший в горле. Что она, в самом деле, может рассказать о себе такого, что заинтересует Джудит Стэнтон, великую Джудит Стэнтон… которую даже тетя Селена не решалась называть оппортунисткой, а тетя Селена всех людей, которые выходили замуж или женились на богатых, называла оппортунистами.

— Рассказывать особенно нечего. Я хожу в школу Бикон-Хилл для девочек, — наконец выдавила она из себя. — На следующий год, в июне, заканчиваю курс и собираюсь поступить в Редклифф. Мне бы хотелось специализироваться в области английской литературы. — Абигайль и сама не заметила того, как стала говорить о сокровенном. Но потом она снова застеснялась: — Боюсь, что вам это не очень интересно.

— Нет, нет, очень интересно. Я и сама увлекаюсь английской литературой.

— Да что вы? — Абигайль взглянула на собеседницу с благодарностью и заметила, что та смотрит на нее с теплотой и сочувствием, словно она и в самом деле проявляла к ней интерес. От этого у нее неожиданно поднялось настроение и защемило сердце.

Франческа уже выпила четвертый бокал шампанского. Краем глаза она окинула длинный стол с холодными закусками, чтобы убедиться, что он по-прежнему сверкает великолепием, как и в начале вечера, а серебряные блюда и фарфоровые тарелки вновь и вновь наполняются яствами. Да, стол не потерял своего блеска, хотя и подвергался постоянным набегам со стороны голодных толп гостей, которые с равным аппетитом поедали и устриц, подаваемых на половинках раковин, окруженных толченым льдом, зернистую икру, холодную лососину, отварных крабов и крупных флоридских каракатиц, как и огромных розовых креветок из залива, говядину на ребрах и копченых индеек, поставляемых из собственных коптилен Шериданов. Вся эта снедь постоянно резалась, кромсалась, пласталась на ломти, раскладывалась по тарелкам и доставлялась по первому требованию гостей расторопными официантами в черных фраках.

Легким движением руки Франческа передвинула вазу с засахаренным виноградом на дюйм вправо. Смысл этого действа состоял в том, что не хотелось возвращаться в танцевальный зал. Ей хотелось как можно дальше оказаться от Эбби, которая смотрела на нее грустными, чуть ли не собачьими глазами каждый раз, когда она оказывалась поблизости. Кроме того, хотелось избежать и общения с Джудит, поскольку с самого начала отношения с ней не сложились.

На некоторое время Джудит была поглощена беседой с людьми, которых она знала еще по Ньюпорту. Она восседала за одним столом с этими так называемыми друзьями — титулованными и богатыми, а также с теми, кто находился в зависимости от богатых, но процветал благодаря уму… Например, Эльза Максвелл — одна из многих, кого не пригласили, но кто приехал, затесавшись в общую компанию. В частности, Эльза прикатила вместе с одним из Вандербильтов, завсегдатаем Палм-Бич, и сидела теперь за одним столом с герцогом и герцогиней Виндзорскими. Они прибыли на прием в сопровождении Марджери Пост Девис Мей из ее великолепного имения Мар-а-Лаго. Небольшая остановка на пути в Нью-Йорк, так объяснила Лилин Уэллис. По словам Эльзы, присутствие герцогов Виндзорских на приеме у Шериданов должно было обеспечить хозяевам полный успех, поскольку «куда едут герцоги Виндзорские, туда едет весь свет»…

— Неужели? — с чувством произнесла Франческа, изо всех сил стараясь не рассмеяться, глядя, с каким апломбом рассуждает о свете некрасивая Эльза.

Но Эльза была недалека от истины. Следовало признать, что приезд герцогов Виндзорских и их появление на балу и в самом деле вызвали большой переполох.

Уэллис красовалась в белоснежном облегающем платье с глубоким вырезом, а по пятам за ней тащился плащ такого же цвета. Она буквально искрилась от множества нацепленных драгоценностей. Следом за ней поспешал и сам герцог во фраке и белом галстуке. Их приезд вызвал почти такое же возбуждение, как и появление незабвенной Элизабет Тейлор в низко вырезанном алом струящемся наряде и тоже с ног до головы увешанной драгоценностями. Единственное, в чем Уэллис была не в состоянии конкурировать с Лиз, была великолепная грудь последней, поскольку грудь Уэллис больше напоминала два увядших бобовых стручка.

Элизабет обменялась рукопожатием с Д’Арси, после чего та примчалась к матери, чтобы единым духом выложить ей, что Лиз, возможно, скоро оставит своего мужа Эдди и соединится с Ричардом Бартоном. С ним у Элизабет состоялся нашумевший роман, начало которому было положено во время съемок «Клеопатры».

— Вот было бы здорово, если бы она привезла с собой Ричарда! Он такой милый! Но я не жалуюсь, мне вполне достаточно и того, что мое шестнадцатилетие почтила своим присутствием сама Лиз, хотя и без Ричарда. Из пяти самых знаменитых людей 1961 года меня посетили двое — Рок Хадсон и Элизабет Тейлор! Двое из пяти — не так уж плохо!

Франческа засмеялась:

— Так, значит, ты не в обиде на нас, что Элвис так и не приехал?

— Подумаешь, Элвис! — Д’Арси сморщила носик. — В списке знаменитостей за 1961 год он числился всего лишь на десятом месте!

Франческа отпила большой глоток шампанского, уединившись за большой пальмой в углу и на короткое время избавившись от всех. При всем желании она не могла винить Д’Арси за ее преклонение перед кинозвездами, их славой и великолепием — ей всего-то исполнилось шестнадцать лет. Но другие, те, кого принято было считать людьми разумными и умудренными опытом? Чем можно оправдать их? Ведь это люди чрезвычайно богатые и влиятельные, с большими заслугами перед страной! Но и они, словно дети, снизу вверх смотрели на герцога и герцогиню Виндзорских, на Лиз Тейлор и Рока, на Джуди Гарланд, совершено забыв на время, что в зале находится сам президент и астронавт Джон Гленн… В конце концов, актеры заслужили всеобщее внимание благодаря своему вкладу в искусство, тому удовольствию, которое их игра приносила всем, но в чем заслуги герцогов Виндзорских? В том, что ли, что они разъезжают по всему миру в поисках развлечений?

Нежный, благоухающий цветами ветерок подул через отворенные двери, изготовленные по французской моде. Франческа вышла на террасу, прямо перед которой куда глаза глядят расстилался океан. Стояла изумительная южная ночь. Трудно было поверить, что там, где-то далеко, возможно, бушует ураган, как говорилось в последней метеосводке. Оставалось надеяться, что буря потеряет свою силу, прежде чем достигнет берегов Флориды.

Франческа почувствовала, что немного пьяна, и весело хихикнула. Кто знает, может быть, куда более сильный шторм уже разразился внутри дома. Об этом тоже следовало помнить, принимая во внимание противоположные взгляды людей, собравшихся под одной крышей, да и просто открытую неприязнь, которую некоторые гости выказывали по отношению друг к другу и давно ставшую достоянием газетных колонок, повествовавших о всевозможных скандалах. Франческу удивляло, что многие влиятельные люди не делали секрета из своей вражды, более того, демонстрировали ее открыто, а это, как думала она, требовало от них немалого мужества. За это их приходилось уважать. Они слишком отличались от хозяйки дома, которая предпочитала вести свои частные войны в глубокой тайне от всех. От подобных мыслей повеяло грустью, Франческа тут же растеряла всю веселость, добытую с помощью шампанского.

Зряшная трата времени и хорошего шампанского… Что ж, пьяная или трезвая, но она должна была снова идти в бой. В конце концов, сколько можно прятаться?

Она единым духом допила шампанское и храбро двинулась в танцевальный зал.

Сразу же заметила, что Билл танцует с Джудит. Не то чтобы ею велся специальный счет, но это случилось уже в третий раз. Она, собственно, не очень-то была против, ведь Билл — хозяин и обязан по возможности ублажать присутствующих. Но почему он, Бога ради, не выбрал себе в партнерши Джекки или Лиз?

Неожиданно она почувствовала озноб. Черт бы побрал воздушные кондиционеры! Что бы с ними не делали, уменьшая или увеличивая подачу воздуха, никогда не бывает в самый раз!

Затем она увидела Реда, окруженного группой воздыхательниц, а непосредственно рядом с ним, придерживая его с чувством собственницы за руку, стояла Д’Арси, как бы давая понять всем своим видом, что это, дескать, мой кузен, который приехал на мой день рождения, и потому, дорогие подружки, руки прочь от кузена!

С другой стороны от Д’Арси стояла Абигайль, которая в свою очередь держала ее за руку с таким видом, словно изображала сцену «дружба до гроба» в живых картинах. Интересно знать, что она хотела этим продемонстрировать? Что касается Реда, то он вовсю наслаждался жизнью, хотя рядом не было ни одной девушки старше шестнадцати, а он, скорее всего, привык к более зрелой добыче. Было похоже, что Ред, оставаясь вне бдительного взгляда своей мамаши, изо всех сил пытался компенсировать время, проведенное под ее всевидящим взором.

Линдон подхватил Франческу за талию, подкравшись сзади, и прошептал ей прямо в ухо:

— С тобой говорит вице-президент Соединенных Штатов, деточка, и он умирает от желания потанцевать!

Со смехом она выбралась из его объятий и заявила, что прежде ей нужно все как следует проанализировать. Поскольку она хозяйка бала, ей не к лицу отдавать предпочтение кому-либо из гостей.

— Вы же знаете, как делаются вещи в этом мире, ЛБ! Быть политиком в наше время не значит считаться демократом или республиканцем. Главное сейчас — придерживаться принципа трех «и» — любить игру, икру и игристое…

— Черт возьми! А я думал ты скажешь, что для политика важнее принцип трех «т» — трепаться, тянуть виски и траха…

Не желая проявлять неуважение к вице-президентскому юмору, Франческа остановила его тираду милой улыбкой и, чтобы не выслушивать конца фразы, двинулась прочь, помахав рукой в знак того, что ее ждут неотложные дела.

Она видела, как Билл что-то шептал Джудит на ухо, и это, по-видимому, не было ей неприятно, поскольку Джудит улыбалась. Странная улыбка у Джудит — в ней любезность в сочетании… с чем, интересно, сочетается в ее улыбке любезность? Франческа никак не могла разобрать.

Было похоже на то, что вечер еще отнюдь не исчерпал себя. Тем не менее, конец неумолимо приближался, и меньше всего на свете Франческе хотелось бы увидеть под занавес Джейн Боудин. Ведь и в самом деле, с каждой уходившей минутой рассчитывать на ее визит приходилось все меньше и меньше…

 

IV

Только они все вместе расположились перед объективом фотографа из «Лука» чтобы запечатлеть себя на память для семейного фотоальбома, — Франческа и Билл, Джудит и Ред, Д’Арси и Абигайль, — как вдруг шум в гостиной подавила гнетущая тишина. Спустя мгновение ее сменил все возрастающий шквал возбужденных голосов, среди которых вдруг прорезался истеричный женский вопль:

— Господи Боже мой! Это Карлотта Боудин! Ему ответил другой голос:

— Этого не может быть! Карлотта Боудин давно умерла!

Нет, не так давно. Карлотта давно не снималась в кино, это да, а умерла? Три года, всего лишь три года… Франческа это знала точно так же, как то, что на дворе 1962 год. Она в этом была уверена, потому что считала каждый день с того самого рокового полудня, когда легендарной Карлотты не стало…

Все шестеро — Франческа и Билл, Джудит и Ред, Д’Арси и Абигайль, — как по команде, повернулись к лестнице, ведущей из зала для приемов наверх. Там, подобно невиданной красоты бабочке, упоенной полетом, возникло видение в изумрудно-зеленом атласном платье, слепящем блеске белого меха и драгоценностей. Видение вскинуло голову, и целый золотой водопад волос обрушился на ее плечи, умопомрачительно закрывая часть ее лица. Это было, как в сцене последнего триумфа Карлотты в фильме «Рожденная несчастной», сцене, которая сейчас ожила прямо перед глазами!

Сердце Франчески выстукивало только одно: Карлотта жива!

— Что делается, а? — раздался голос Д’Арси. — Это, должно быть, Джейд!

— Вау! — возопил Ред, совсем позабыв о правилах хорошего тона, и добавил совсем неслышно: — Да она самая красивая девчонка в мире!

Он проговорил это почти про себя, но Джудит услышала, нахмурилась и строго на него посмотрела.

— О! Это Джейд! Джейд! — Абигайль бросилась вперед, на этот раз не стесняясь расталкивать всех и вся на пути к своей сестре.

Инстинкт заставил Франческу взглянуть на Билла. Он был бледен и безмолвен, как после встречи с призраком.

Снова зазвенел голос Д’Арси:

— Я требую внимания! Посмотрите, кто там! Рядом с Джейд! Если меня не обманывают мои старые, бедные глазки. Нет, я не в силах поверить, но это капитан Рэтт Батлер, который пришел ко мне в гости!

Франческа оторвала взгляд от Билла. Что за чушь там несет Д’Арси? Наконец она увидела, о ком говорила дочь. Стройная фигура, особенно грациозно выглядевшая в своем дежурном наряде профессионального танцовщика танго, блестящие черные волосы, аккуратно подстриженные черные усы, белые ослепительные зубы! Трейс Боудин!

Как он осмелился?

И в такой вечер, когда весь дом полон высокопоставленными лицами, включая самого президента, а кроме того, здесь целая армия репортеров и фотографов. Трейс Боудин, профессиональный аферист, путающийся с различными темными личностями, не говоря уже о другом, был здесь явно лишним.

Она услышала, как Билл цедил сквозь зубы:

— Ублюдок! Сукин сын! — Он сжимал и разжимал кулаки.

Ее старый кошмар снова ожил! Опять все вместе! Она, Билл, Трейс и Карлотта, реинкорнированная в тело своей дочери Джейд. И как венец всему — Джудит!

Словно окаменев, Франческа, Билл и Джудит молча смотрели на Абигайль, бросившуюся на шею Джейд, которая в проявлении чувств была под стать своей сестре. Конвульсивно прижавшись к Абигайль, она обрушила на ее лицо целый ливень поцелуев. Трейс Боудин подался вперед и поцеловал обеих — свою дочь и дочь Карлотты от первого брака.

Не в силах больше ни секунды себя сдерживать Д’Арси взяла за руку Реда:

— Пойдем, кузен, поприветствуем нашу роскошную калифорнийскую кузину!

Вся сверканье зеленых глаз и яркости влажных губ, Джейд, целуясь, едва коснулась тонкими, изящными пальцами щек Франчески. Франческе же показалось, что она нестерпимо больно впилась ей в лицо.

— Дорогая тетушка Фрэнки! Я не могу выразить, как я рада вас видеть в добром здравии!

Голос был тоже, как у Карлотты, низкий, грудной.

— Я также рада тебя видеть, Джейд, — вежливо сказала Франческа.

— Мама так много рассказывала о вас. Она говорила, как близки вы были, как делились всем, даже секретами.

Интересно, подумала Франческа, сакцентировала Джейд слово «секреты» или это ей только показалось? Может быть, это надуманно? Франческе ничего не оставалось, как говорить и действовать подобно всем тетушкам в сходных обстоятельствах. Однако ей понадобилось немалое усилие, чтобы заставить себя осознать, что реплика принадлежала не ее сестре Карлотте, а пятнадцатилетней девочке.

— Я часто думала о тебе, Джейд.

Джейд рассмеялась смехом настолько мелодичным, что звучание его напомнило звон чистого хрусталя. Смехом Карлотты.

— Да, я уверена, что это именно так, тетушка Фрэнки. А я думала о вас. Часто. Особенно когда читала дневники матери.

— Дневники? А, ну да, конечно. Мы с Карлоттой вели дневники, когда были детьми. Я не думала, что она сохранила свои.

— Да, сохранила. Но это отнюдь не детские дневники. Это уже взрослые дневники. Она вела их где-то с восемнадцати до… вплоть до дня ее смерти. — Джейд улыбнулась своей тете.

Франческа мысленно поразилась тому, что Джейд говорила о смерти своей матери, одновременно улыбаясь и лучась глазами. Не злонамеренно ли это?

— Я часто читаю их. Каждый раз снова и снова. Они так изобличительны! Все эти секреты!

Опять это слово.

Джейд все еще продолжает улыбаться своей тете. Прекрасные белые зубки и кончик языка между ними, как будто она пробует каждое слово на вкус!

Нет, мне это не кажется. Она определенно хочет досадить мне.

Она, вне всякого сомнения, злонамеренна!

Франческа вспомнила, что Карлотта никогда не была такой. Злонамеренной. Все что угодно — эгоцентризм, эгоизм, но не злонамеренность. Часто она была черства… черства к чувствам других людей, к их душам.

Теперь она знала, что ее инстинкт правильно ей подсказывал избегать встреч с этой девчонкой, и была рада избавиться от некоторых угрызений совести, которые она раньше испытывала по отношению к этому. Она не приехала повидать ее после смерти Карлотты. Может, это было бы неправильно по отношению к Абигайль, но не по отношению к Джейд с ее разговорами о дневниках и секретах. Но почему так задевают эти инсинуации? Ведь жертвой была она, Франческа, а не Карлотта…

— Я привезла их с собой — дневники матери.

Франческа оставалась невозмутимой.

— Да? Зачем?

— Я думала, было бы забавно почитать их нам вместе. Вам и мне, может быть, еще Д’Арси.

— Зачем Д’Арси читать дневники твоей матери?

— Потому что они такие интересные… такие разоблачительные.

На что она намекает?

— Я бы предложила это Абигайль, а не Д’Арси, — сказала Франческа и увидела, как на мгновение спокойствие Джейд изменило ей, фасад ее осведомленности дал трещину, и она оказалась тем, кем была — всего только лишь подростком.

— Абигайль, — произнесла Джейд неуверенно. — Нет, я не думаю.

Уж чего она не хотела, чем бы занималась Абигайль, так это чтением дневников. Она совсем не намеревалась разочаровать сестру, разрушить обаяние образа их матери. Целью ее визита было, помимо сведения кое-каких счетов, дать почувствовать сестре, что она любима, что мать и на небесах продолжает любить старшую дочь.

Она попыталась снова придать себе выражение уверенности, обеспокоенная пристальным взглядом Франчески.

— Возможно, мы никому не покажем эти дневники — ни Д’Арси, ни Абигайль. Возможно, мы сохраним это между нами.

«По правде говоря, — думала Джейд, — я ничего не имею против Д’Арси». Она не более виновна, чем Эбби, Ред… Если бы она могла, она защитила бы их от правды, постаралась бы пощадить их — детей вины.

— Я думаю, эти дневники просто бы очаровали вас. Там так много о вас, дяде Билле и…

— Нет, спасибо, Джейд, — холодно ответила Франческа. — Я не хочу читать дневников твоей матери. Честно говоря, и тебе бы не советовала. Дневники — вещь личная, и ведутся они для себя, а не для кого-нибудь другого.

Джейд многозначительно покачала головой — волна ярко-медных волос коснулась ее лица, и опять этот давно знакомый жест отозвался болью в душе Франчески.

— Нет, — сказала Джейд. — Я по праву владею теперь дневниками, так же как и другим наследством: маминым красным «роллс-ройсом», ее платьями, мехами, коллекцией драгоценностей — всем, что она мне оставила по завещанию.

Пальцы ее в это время непроизвольно коснулись ожерелья из бриллиантов и изумрудов, как будто для того, чтобы удостовериться, что оно все еще на месте.

— Это все, что осталось от Карлотты, и это все будет всегда напоминать мне о ней. Я никогда не забуду ее.

Никогда не забуду и заставлю всех заплатить за то, что они сделали, в том числе и тебя, дорогая тетушка.

— Одно дело помнить, другое — копаться в прошлом с нездоровым интересом. — Франческа не без усилий пока сохраняла холодность своих интонаций.

— Но, тетя Фрэнки, как я могу жить в настоящем и заглядывать в будущее, не разобравшись в прошлом? — Для меня не секрет, как мама обожала вас, дядя Билл, — Джейд дышала ему в ухо. — Она всегда говорила, что вы лучше всех.

Лучше всех? Что она под этим подразумевает? Билл попробовал высвободиться, но это было чертовски трудно. Так трудно! Как хорошо было бы все забыть и попросту отдаться — с пьянящей остротой, с инстинктивной тягой тела… Отдаться этому вновь ожившему чувству, что на свете ничего и никого больше не существует, кроме них двоих…

Но он не мог. Что было, то было, а сейчас Джудит и Франческа пристально наблюдали за ним. И все дети, и гости заинтересованно поражены красотой дочери Карлотты Боудин. Человек в его положении имел свои преимущества, и вся тонкость была в том, чтобы иметь эти преимущества всегда при себе и не забывать об этом. К тому же, черт возьми, он прежде всего был в долгу перед Фрэнки. Его долг был защитить ее перед правдой!

И еще Боудин. С него нельзя было спускать глаз. Он должен разгадать, что задумал этот изящный ублюдок. Боудин был скользок, как змея, и так же смертоносен. О, Билл помнил, как он предупреждал Карлотту. Он просил ее. Никогда ни одного человека он ни о чем не просил, но Карлотту он прямо-таки умолял.

Наконец Билл с трудом оторвался от тела Джейд.

— Прекрасная мысль была захватить с собой отца, — закинул он удочку. — Я так рад, что ты об этом догадалась.

Джейд прищурилась, и на минуту ее пристальный взгляд выхватил из толпы приглашенных Трейса, обворожительно разговаривающего с Абигайль, Д’Арси и Редом. Затем она снова притворно заулыбалась Биллу, но среагировав недостаточно быстро. Поэтому Билл, старый опытный игрок в покер, мгновенно узнал то чувство, которое осветило ее лицо. Это не была любовь или что-то в этом роде. Это была открытая ненависть.

— Это не моя идея взять с собой отца. Это его идея. Он сказал, как было бы забавно возобновить старую дружбу с вами, тетей Фрэнки и кузиной Джудит.

— Твой отец упомянул Джудит?

— Да, конечно. Он сказал, что они с Джудит были старыми приятелями. Мило, не правда ли? Все — старые друзья. Ну, думаю, сейчас самое время мне подружиться с Джудит.

В тот момент, когда Джейд уже почти отвернулась, чтобы уйти, она посмотрела на него так многообещающе, как это не раз делала Карлотта.

— Как хорошо, что мы останемся здесь на целую неделю. Я думаю, у нас будет столько времени, чтобы узнать друг друга по-настоящему.

Да, конечно, дядя Билл, мы с вами действительно должны поближе познакомиться. Мы можем узнать друг друга так же хорошо, как вы знали друг друга с мамой.

На самом деле Джейд ничего не имела против Билла. Она знала, что он никогда не обижал Карлотту. Но как она могла сквитаться с Франческой без его участия?

Джейд поцеловала Джудит в губы, имея все основания подозревать, что для Джудит это было не очень-то приятно. На гримасу Джудит Джейд ответила притворно искренней улыбкой:

— Джуди! Могу я тебя так называть? Я знаю, что так тебя называла моя мама…

Не получив ни положительного, ни отрицательного ответа, она жизнерадостно продолжила:

— По крайней мере, так было написано в ее дневниках. Она просто сходила от тебя с ума. У вас с ней было столько секретов.

Джудит холодно улыбнулась Джейд. Ее манера вызывающая, подумала она. К тому же она явно использует ключевые слова: секреты… дневники. Были ли вообще эти дневники? Возможно. Эта дурочка Карлотта была достаточной идиоткой, чтобы вести и сохранять дневники, а этот ублюдок Боудин был достаточно туп, чтобы позволить попасть им в руки этой нахалки.

— Секреты?

— Да, множество секретов.

Джудит рассмеялась.

Может, эта маленькая сучка работает вместе с Боудином, размышляла она. Это не было бы для нее

сюрпризом. Она сама все планировала и осуществляла. Интриги, шантаж, взятки — все это не было ей чуждо. Но в свои пятнадцать лет она еще не чувствовала себя созревшей для таких козней. И как ей кажется, Джейд еще много чему нужно поучиться. Неужели она не знает, что, садясь играть в покер при высоких ставках, имей туза в рукаве. И у нее есть про запас, если до этого дойдет, кое-что и для Боудина, и для дочери Карлотты тоже. Интересно было бы знать, поумнее ли дочка своей матери.

— Ты прямо копия мать, не так ли?

Джейд опустила ресницы, наверняка зная, насколько она сейчас красива.

— Это все мне говорят.

— И ты вовсю им подыгрываешь, не так ли?

— А ты, кузина Джудит, не можешь передергивать, не так ли?

— Я стараюсь. Я люблю играть в открытую.

— Хорошо. Я тоже. Я люблю таких, как ты, кто… сам распределяет козыри.

Джудит улыбнулась и покачала своей головой:

— Я бы не хотела продолжать разговор в таком духе, Джейд. У меня абсолютно нет причин для уверенности в том, что я смогла тебе понравиться.

— Наоборот, Джуди. Я уверена, что буду обожать тебя. Я восхищаюсь твоим умом. Мама говорила, что ты очень умна, что никому не удавалось победить тебя в споре. Я надеюсь, что смогу, то есть имею в виду, что смогу полюбить тебя… что мы станем лучшими подругами и не будем скрывать ничего друг от друга. А теперь извини меня. Я должна идти, чтобы познакомиться с Редом, Д’Арси и Эбби. Открою тебе маленький секрет. Я предвкушала встречу с каждым из вас, но особенно с моей сестрой Эбби.

— Да, конечно. Мы с ней уже успели поговорить. Мне она понравилась. Очень милая, приятная и невинная девушка. Мне не хотелось бы, чтобы кто-то причинил ей боль. По-моему, она очень ранима. Совсем не похожа на тебя, ты ведь, как мне кажется, можешь позаботиться сама о себе. Действительно, вы с ней совсем не похожи друг на друга. Это на самом деле немного странно…

Улыбка сползла с лица Джейд. По всей видимости, обмен любезностями с Джудит пошел по второму кругу. Самообладание покидало ее.

— Что здесь странного? — парировала она. — Мы только наполовину сестры.

— Да, конечно. Но посмотри на нее! У нее совсем не тот цвет волос и глаз!

— Что значит не тот? — В вопросе Джейд промелькнуло нетерпение, и это свидетельствовало о том, что она начинает забывать, чья должна быть инициатива в этой пикировке. — По-моему, так все нормально.

— Эти темные волосы, эти темные глаза…

— И вовсе не эти темные, — совсем не в тон и не к месту сказала Джейд.

— Хотела бы я знать хоть кого-нибудь в нашей семье с такой мастью. Ни единой души. Все, насколько мне известно, белокурые и голубоглазые. Кроме тебя и твоей матери. Но в этом случае нам известно, откуда пришла эта масть. Твоя бабушка, мать Фрэнки и Карлотты, единственная, попавшая в нашу семью, была с рыжими волосами и зелеными глазами.

— Ну и в чем здесь суть?

— А суть дела, дорогая Джейд, в том, что дети похожи на одного из своих родителей: или на отца, или на мать. А Трюсдейлы тоже все блондины с голубыми глазами. Неужели ты не знала этого? Теперь посмотри туда. — Джудит кивнула в сторону стоящих вместе Абигайль, Д’Арси, Реда и Трейса. — И что мы видим? Ред голубоглаз и блондин, как и его мать, то есть я. Д’Арси голубоглаза и блондинка, как ее мать и отец. А вот Эбби — единственное исключение в этой компании, если не считать, конечно, твоего отца, — засмеялась она, — что, безусловно, глупо, потому что кровными узами он связан только с тобой.

Неужели эта дрянная девчонка на самом деле думает переиграть меня своими жалкими намеками на секреты? Переиграть Джудит Стэнтон, которая выигрывала и не в таких состязаниях, и без всяких шуток.

Но вскоре Джудит с огорчением заметила, что улыбка опять заиграла на губах Джейд, — явно она снова смогла овладеть собой.

— Ты говоришь, Джудит, как опытный эксперт в генетике или какой-то там другой науке, а что я знаю? — Джейд пожала плечами. — Я даже не окончила школу. Но я хотела бы больше узнать об этом предмете, а ты бы помогла мне. Может быть, цвет глаз и волос сестры — атавизм, доставшийся от семьи Коллинз по материнской линии или от Трюсдейлов по отцовской в каком-то там далеком прошлом. Кто его знает, в семье всякое бывает, ты понимаешь, что я имею в виду? — Она притворно хихикнула. — Давай, чтобы во всем этом получше разобраться, возьмем хотя бы тебя и Реда, к примеру. Очевидно, что вы оба голубоглазы и белокуры. Ну а твой муж, отец Реда? Он голубоглаз и белокур, ну, скажем, как… дядя Билл, а?

Джудит вместо ответа сощурила свои голубые глаза, а Джейд рассмеялась звонким, как колокольчик, смехом. По крайней мере, в одной игре Джудит Стэнтон уже вряд ли сможет победить. В игре намеков, экивоков и блефа выигрывает тот, кому меньше терять. А из них двоих кому, как ни Джудит, было что терять, и гораздо больше, чем ее собеседнице.

И чтобы закончить игру, Джейд выложила на стол еще одну козырную карту:

— А я, кузина Джуди, так просто без ума от этих голубоглазых и белокурых мальчиков, особенно таких, ну прямо-таки цветиков, как… Ред. Я балдею от них…

Именно в этот момент, как будто почувствовав, что о нем говорят, Ред мельком взглянул на них и встретился с глазами Джейд, смотревшей на него тем самым взглядом, которым девушки хотят показать, что молодой человек им очень и очень небезразличен, — сердце его сладко забилось в ответ.

Джейд снова рассмеялась:

— Я действительно предвкушаю эту предстоящую неделю, которую мы проведем все вместе. Прекрасно, не правда ли?

Сладкий, как мед, Трейс Боудин рассыпался в извинениях перед Франческой и Биллом, что позволил себе появиться в их доме, не предупредив заранее.

— Хотелось сделать вам сюрприз, — приторно осклабился он.

— У тебя это получилось, — сказала Франческа, не скрывая неприязни. — Удивлена, что ни наша охрана, ни президентская не поставили нас в известность перед тем, как…

— Не нужно ругать этих вполне милых джентльменов. К тому же я был с Джейд, которая была приглашена, я ведь все-таки отец вашей племянницы. И кроме всего прочего, я могу быть очень убедительным, вы знаете…

Он смеется над нами. Франческа, чувствуя, как звенит в ее теле каждый нерв, испытывала громадное искушение броситься на него и в бешенстве ногтями содрать эту сладкую ухмылку с его лица. Она выстрелила в Билла взглядом, который прямо-таки кричал: «Делай что хочешь, но убери этого вон из нашего дома!»

Билл взял ее за руку и нежно, успокаивающе погладил, как бы отвечая ей: «Успокойся, не спеши…»

Он не мог позволить Боудину вынудить его занять какую-то позицию, не выяснив предварительно, что стояло за всем этим. Почему Джейд присоединилась к тем, кому он ненавистен?

— Послушай, Фрэнки, я не хочу никаких скандалов. Черт возьми! Я прошу тебя, засунь меня куда угодно на неделю — в комнату прислуги, в гараж, в гостевой домик… Ты меня знаешь. Меньше всего мне бы хотелось, чтобы кто-то встал у меня поперек дороги.

Франческа наблюдала за детьми. Наконец-то они сошлись все вместе и вроде бы поладили: Джейд так же хохотлива и нежно-предупредительна с Д’Арси и Редом, как и со своей сестрой, которая — благо, Джейд здесь и никуда не денется — вцепилась в нее изо всех сил и не отпускала ни на шаг.

Естественно, Д’Арси забыла о всех своих друзьях, предпочтя им родственников. Обычно Франческа не раз напоминала ей об обязанностях хозяйки дома, но сейчас вряд ли бы это надо было делать. Постепенно светский раут начинал все больше смахивать на какой-то кавардак: все более или менее известные в политической сфере лица, находящиеся в зале, за исключением разве что конгрессмена от штата Невада и члена муниципального совета Беверли-Хиллс, старались держаться как можно дальше от Трейса Боудина, чтобы, не дай Бог, не попасть в кадр фотожурналистов вместе с этим известным уголовником. Можно было бы, особенно парням, оказавшимся не у дел на Побережье или в Вегасе, не без удовольствия и пользы пообщаться с Боудином, можно было бы воспользоваться его услугами особого рода, но в другом месте и в другое время, а не здесь и не сейчас. Самое ужасное, что Боудин обхаживал именно тех, которые старательно его избегали. И чем быстрее они от него убегали, тем быстрее он их преследовал.

— Боже мой! — только и могла простонать Франческа, обратив внимание Билла на то, как Боудин, сумев просочиться сквозь всех секретных агентов и телохранителей Джона Кеннеди, приобнял президента за плечи, позируя бойкому фотографу.

На этот раз Билл расхохотался:

— Ну, сейчас промашка Джона. Вышел на публику — держи ухо востро, здесь каждый сам за себя.

Франческа снова почувствовала что-то похожее на раздражение, увидев, как Билл снова танцует с Джудит, и это помешало ей от души позабавиться, когда Джейд разбила их пару. Она почти рассмеялась, увидев выражение лица Джудит, которая взглядом испепелила Джейд, и это было очень забавно, потому что никому, насколько знала Франческа, еще не удавалось вывести Джудит из себя. Однако Джейд это удалось, и несмотря на то что Джейд проделала и с ней то же самое, это все равно было очень забавно.

Потом она увидела, как Трейс пригласил Джудит, в то время как Билл и Джейд унеслись в вихре танца. И на него Джудит взглянула испепеляюще! Неужели Джудит, подобно политикам, тоже старается избегать его на людях, памятуя неудобоваримую репутацию Трейса, или здесь что-нибудь другое? Однажды они ведь даже были что-то вроде подельников, если можно так выразиться.

Франческа в каком-то наваждении, подобно потерянной душе, бродила по всему дому, заглядывая во все уголки в надежде отыскать своих близких. В оранжерее она увидела Бобби Кеннеди и Джимми Хоффа, свирепо озирающих друг друга. Она быстро и незаметно покинула комнату, тихо закрыв за собой дверь. Хорошо, что жадные до сенсаций репортеры не застали их врасплох. Какой же из уважающих себя фотографов не предпочтет кадр Бобби Кеннеди лицом к лицу с Хоффа какому-нибудь очередному снимку Д’Арси Шеридан, танцующей ватусси с кузеном Редом?

Вся голливудская команда собралась в бело-золотой гостиной: Лиз и Питер Лоуфорд, Джуди Гарланд, Рок — старые друзья. Старые друзья, подумала она, — лучшие друзья. Она же, благодаря Джудит, оставила своих старых друзей в Бостоне. Тогда она не могла отнести свои утраты только на счет Джудит: Карлотта была самым старым другом, и когда-то самым лучшим.

Франческа вернулась в танцевальный зал. Там Джейд танцевала с Редом: ручка нежно играет волосами на его затылке, голова чувственно запрокинута назад, тела медленно раскачиваются в такт мелодии «Только любовь разбивает сердца», ноги едва движутся.

Франческа заметила, что внешне Д’Арси, Джейд и Абигайль вроде бы делили Реда по справедливости, но Джейд танцевала с Редом все медленные танцы, оставляя те, где партнеры не касаются друг друга, двум другим претенденткам. Была ли там какая-то борьба за интимные танцы с Редом? Если да, то Джейд выигрывала, а если нет? По сравнению с Джейд Д’Арси была почти такой же, правда, по-своему наивной, как и Абигайль. На самом деле, если до этого бы дошло, то все трое — Абигайль, Д’Арси и даже Ред, с его превосходством в годах и кажущейся искушенностью, — были бы с легкостью обставлены своей младшей кузиной, которая явно обладала врожденной житейской мудростью.

Интересно было смотреть, как Джудит, которая, казалось, совсем забыла о своих богатых заграничных друзьях, всем своим видом выражала полнейшее удовольствие, когда Ред танцевал с Абигайль, хмурилась, когда он танцевал с Д’Арси, и откровенно пылала негодованием, когда он щека к щеке танцевал с Джейд.

В конце вечера Джейд, а вовсе не Джекки Кеннеди повела конгу. И не Франческа и Билл, как было задумано, продемонстрировали показательную румбу, чтобы доставить удовольствие Д’Арси, — конечно же, это опять была Джейд, и на этот раз с Трейсом. А Билл смотрел на них каким-то жадным и в то же время отсутствующим взглядом.

Наконец, когда Франческа уже было почувствовала, что больше ей не вынести, приглашенные начали расходиться. Президент любезно поблагодарил хозяев за прекрасный вечер, а Бобби кисло прокомментировал:

— Губернатор Шеридан, а вы действительно знакомы с самыми интересными людьми. Когда я вас приглашу к себе в гости, я постараюсь это не забыть, а вы не забудьте надеть плавки, потому что я, скорее всего, именно вас первым толкну в бассейн.

Все, кто слышал, засмеялись, включая самого Билла.

Как-то сразу толпа танцующих в танцзале поредела: блистали своим отсутствием Ред и Д’Арси, Джейд и Абигайль, как, впрочем, Джудит, Билл и Трейс. «Где они все?» — спросила Франческа сама себя и спустилась в зал для приемов, где некоторые гости умудрились весь вечер провести в баре. Неужели, почувствовав, что вечеринка идет к своему счастливому завершению, родственники решили посидеть по-домашнему в своем теплом кругу, совсем позабыв о ней?

Да, именно так. Вот они, все здесь с некоторыми прихлебателями. Как мило! Вся семейка в сборе на дружеской пирушке. Как трогательно, уютно и посемейному!

Джейд предложила приготовить коктейль для Реда. Джудит сразу же начала возражать. Джейд, полностью ее игнорируя, жестом выпроводила бармена и принялась за дело. Для начала она до краев наполнила стакан для коктейля водкой, затем взяла бутылку вермута, как будто собираясь добавить несколько скупых капель в напиток. Но вместо этого поднесла бутылку к своим губам, бесстыдно прильнула к горлышку бутылки. Она опрокинула ее таким образом, что лишь ничтожная часть содержимого попала ей в рот, а остальное обильно смочило губы и несколькими капельками застыло рядом. Кончиками пальцев она осушила их и, нежно облизав свои розовые пальчики, томно провела ими по губам Реда, предложив ему сделать то же самое, чем он не преминул воспользоваться. И только потом она поднесла ему наполненный до краев стакан чистой водки.

— Мартини Джейд, — проговорила она низким, чувственным голосом, глубоко заглядывая ему в глаза.

Трейс Боудин расхохотался, а у Д’Арси и Абигайль перехватило дыхание: у Абигайль — от неожиданности, а у Д’Арси — от восхищения и зависти одновременно. Вот это зрелище!

Джудит, увидев, как ее сын, сияя глазами, облизывает пальчики Джейд, еле сдержала ярость. Жалкая, дешевая театральность! Все в духе Карлотты!

Ред, не спуская глаз с Джейд и не проронив ни слова, продегустировал напиток. Он никогда не испытывал такого. У него уже имелся опыт встреч с женщинами гораздо старше Джейд… естественно, когда ему удавалось избежать бдительного ока своей матери, но такого у него еще не было. Это было сильнее самых сильных эротических впечатлений его жизни.

Билл сидел молча, ни один мускул не дрогнул на его лице. Он, как и Франческа, весь был там — двадцать лет назад, на далеком рождественском вечере в Бостоне, когда стал свидетелем… точнее, участником такого же зрелища. Только тогда был джин вместо водки, и все это называлось «Мартини Карлотты». А тот, для кого готовился этот напиток, был капитаном Биллом Шериданом, морская пехота США…

 

I

Когда Франческа Коллинз впервые заметила капитана Билла Шеридана, изумительно смотревшегося в парадной офицерской форме, ее сердце неожиданно забилось в бешеном ритме. Они познакомились в самый канун Рождества на благотворительном вечере, который давали в честь славных представителей вооруженных сил США.

Вот, должно быть, что люди называют любовью с первого взгляда, подумала она тогда. Затем взяла с подноса бокал с шампанским и поздравила себя с этим событием. Не то чтобы ей не приходилось влюбляться до этого дня, но всем существом осознала, что на этот раз она вступает в новую эру — эру любви.

Он выглядел таким крупным… просто настоящим великаном. А какая у него была улыбка — победительная, вот какая! Он и в самом деле казался самым настоящим победителем. Дыхание Франчески стало затрудненным, она словно забывала, что время от времени необходимо втягивать в себя воздух. Когда же он направился к тому месту, где она по настоянию Мими изображала из себя бармена, хотя и понятия не имела, как смешивать напитки, про дыхание забыла вовсе.

— Не уделит ли, мисс, бокал этого доброго шампанского раненому моряку, пострадавшему в боях за демократические ценности?

Было совершенно ясно, что он над ней подшучивал, — и в уголках глаз у него собрались морщинки сдерживаемого смеха.

Несмотря на веселость офицера и его шутки, девушка ощутила невольное чувство вины перед ним. Она перевела взгляд на его больную ногу — он заметно прихрамывал — и сказала:

— Надеюсь, вы скоро поправитесь, правда? Я имею в виду вашу ногу.

— Врачи сказали, что все заживает превосходно, но вот сейчас, увидев вас, я стал сомневаться в том, что мое сердце пребывает в добром здравии. Выдайте мне бокал с шампанским поскорее, а то вдруг оно остановится.

Франческа от души рассмеялась. «Я ему понравилась, — решила она. — Да нет, он и в самом деле со мной флиртует!»

Она перегнулась через стойку бара и оказалась в непосредственной близости от офицера.

— Хочу сообщить вам, капитан, что шампанское у меня не из лучших. Наша хозяйка Мими несколько экономит на выпивке. С тех пор как ее родители отправились на праздники в Палм-Бич, она не переставала думать, что бы ей такое учинить, воспользовавшись их отсутствием, и вот решила закатить этот вечер. Она сказала, что самое меньшее, что в силах сделать для наших доблестных военных, — это устроить в их честь прием в одном из лучших домов на Бикон-Хилл в эти разорванные войной рождественские праздники… — Франческа хихикнула. — Да, да, именно так наша Мими изволит говорить. Впрочем, приглашения получили только офицеры и джентльмены. Она объявила, что, если в гостиной появятся обычные рядовые солдаты, которые, возможно, даже не всегда моют руки после туалета, ее благородных предков может хватить удар.

Франческа даже закатила глаза, изображая манеры упомянутой Мими.

— Но самое смешное: поставив полгорода в известность о предстоящем празднике, она отправилась по магазинам и заказала партию самого дешевого шампанского, которого можно было достать, не говоря уже о том, что по ее требованию мы все прихватили с собой кофе, сахар и прочие продукты, которые отпускаются в магазинах в ограниченном количестве.

Правда, затем Франческа задалась вопросом: какого черта она рассказывает офицеру всю эту ерундистику о Мими и ее дешевом шампанском? Разве Карлотта когда-нибудь допустила бы такое? Уж она не стала бы распространяться о какой-то там Мими, наоборот, весь вечер чирикала бы только о себе. Или, что самое умное, забросала бы этого красавца вопросами и позволила ему самому, таким образом, поддерживать беседу. Именно так и должна поступать разумная и благовоспитанная девица. Мужчины любят говорить о себе и обожают женщин, которые их слушают. При этом девушка должна изображать неподдельный интерес и демонстрировать восторг от услышанного. Вот как бы сделала на ее месте Карлотта…

— Я знаю, чем вас угостить. Я приготовлю для вас коктейль «Зомби», только что прочла его рецепт в книге «Руководство для начинающего бармена». Гарантирую, что стоит вам его глотнуть, как вы в пять секунд в этого самого зомби и превратитесь. Идет?

— Нет уж, не стоит экспериментировать. Я, пожалуй, остановлюсь на мартини. Это, разумеется, не столь экзотический напиток, зато я буду уверен в том, что ввожу в организм. Я, знаете ли, предпочитаю знать наверняка, что потребляю.

Интересно знать, нет ли в его словах скрытого намека на сексуальную сторону жизни? Франческа задумалась. Так ни до чего и не додумавшись, она изобразила губами то, что в обществе было принято называть «очаровательной улыбкой», и сконцентрировалась на процессе приготовления коктейля. Три части джина и одна часть вермута. Она тщательно контролировала свои действия, желая от всего сердца, чтобы напиток получился как следует.

— Вам положить оливку или вишенку?

— Уж лучше вишенку. Я люблю ягодки, — заявил он со значением, и Франческа вспыхнула, вспомнив, что девушек иногда называют именно так.

Затем он отпил из бокала и застонал:

— Вы очаровательная девушка, юная леди, но у вас определенно слабость к вермуту. Что и говорить, вы несколько с ним переборщили.

Сердце у Франчески упало, хотя она и догадывалась, что он дурачится. Она даже хотела предложить ему новую порцию напитка с меньшим количеством вермута, но тут на сцене появилась улыбающаяся Карлотта, вся в золотистых локонах завитых волос, которые она время от времени откидывала со лба характерным жестом. Карлотта была в новом вечернем платье ярко-зеленого цвета без бретелек. Юбка едва доходила до колен, что позволяло видеть ее точеные колени и изящные лодыжки. В тон платья были зеленые туфли на высоких каблуках.

— Я приготовлю тебе настоящий мартини, солдатик, — промурлыкала Карлотта и под наблюдением Франчески и капитана Шеридана приступила к этому процессу. Она весьма своеобразно понимала слово «коктейль», поэтому просто наполнила стакан неразбавленным джином, а бутылку с вермутом поднесла к губам и отпила прямо из горлышка, проделав довольно откровенные сосательные движения… Было видно, как у моряка стал непроизвольно открываться рот, а губы пересохли, пока он наблюдал эту достаточно показательную сцену, демонстрировавшую все достоинства вновь пришедшей. Наконец последовал финал — чуть хрипловатым, грудным шепотом она произнесла:

— Вот вам фирменный мартини от Карлотты…

Франческа, молчаливая и слегка подавленная, наблюдала за тем, как капитан Шеридан пробовал очередной шедевр Карлотты. Его глаза смотрели в упор на лицо ее сестры, и еще до того, как он произнес «Великолепно», Франческа уже знала, что, хотя она и увидела капитана Шеридана первой и вступила с ним в беседу, он стал для нее безвозвратно потерянным. По-видимому, Франческа не была единственной, кто влюбился с первого взгляда в течение вечера.

Прежде чем Билл прикончил «великолепный» мартини, Карлотта схватила его за руку и потянула на середину комнаты, где был уже убран ковер, и потребовала от офицера потанцевать с ней, словно не замечая его раненой ноги. Тот, впрочем, и не думал отказываться, и пока электрофон прокручивал пластинку с незабвенной мелодией «Будь осторожен, это ведь мое сердце», они стояли, обнявшись, в центре комнаты практически без движения. Причем его руки крепко обнимали ее за талию, а ее — замком сошлись у него на шее. Он смотрел сверху вниз ей в глаза, она также не отрывала своего взора от его лица.

Неужели Карлотта стала третьей, влюбившейся в течение сегодняшнего вечера, с грустью размышляла Франческа. Вряд ли. Скорее всего, она просто увлеклась или влюбилась слегка на несколько минут, а может быть, часов или на худой конец дней…

Сама же Франческа была уверена, что теперь ее жизнь переменилась полностью и навсегда. Наблюдая за танцующими от стойки бара, она ощутила, как в ней рождается новое, не ведомое ей доселе чувство — ревность! В конце концов, судьба к ней попросту несправедлива!

Конечно, в определенном смысле она уже привыкла, что мужчины предпочитают Карлотту, а не ее. Но до сей поры это ее не слишком волновало, поскольку она была без ума от сестры, гордилась ее красотой, умом, тем особым блеском, который та излучала. Более того, Франческа чувствовала себя старшей в семье с тех пор, как их родители умерли и они остались совершенно одинокими в этом мире. Исключением была племянница Джудит, хотя ее в силу ряда причин смело можно было за близкую родственницу и не считать. Таким образом, Франческа не слишком возражала, что ей приходится играть вторую скрипку в их семейном дуэте, но, с другой стороны, она никогда не была по-настоящему прежде влюблена в мужчину, который пал жертвой чар Карлотты. До сих пор она и представить себе не могла, насколько это болезненно!

Неожиданно она почувствовал себя виноватой. Как это она могла позволить себе дурно думать о Карлотте? Ведь не ее вина, что она такая обворожительная… Дорогая, милая, любимая Карлотта!

Юный лейтенантик уселся на высокий стул в баре и предложил Франческе приготовить ему коктейль, предварительно назвав ее «блондиночкой». Франческа лишилась былого вдохновения и предложила ему бокал шампанского.

— Откровенно говоря, лейтенант, я плохой бармен. Возможно, даже самый плохой.

— Тогда, может быть, потанцуем?

Франческа отрицательно покачала головой:

— Мне нельзя оставить бар без присмотра. Кроме того, я и танцую немногим лучше, чем смешиваю напитки. Вот моя сестра — та, рыжеволосая, танцующая с моряком, у которого повреждена нога, — и в самом деле мастер в подобного рода штуках. Да вы сами видите. А какие коктейли у нее получаются! Если вам повезет, она, может быть, приготовит для вас мартини. Гарантирую, что вы получите впечатление на всю жизнь.

Лейтенант, без всякого сомнения, принимал все ее слова за чистую монету, поскольку немедленно переключил внимание с Франчески на Карлотту, которая медленно раскачивалась в танце, прижавшись всем телом к капитану. Глаза были закрыты, а голова покоилась на его могучей груди. Губы ее неслышно двигались, по-видимому, она что-то говорила в услужливо подставленное ухо капитана.

Лейтенант восхищенно присвистнул:

— Так это ваша сестра? Черт возьми, да она настоящая красотка!

— Это меньшее из ее достоинств, — пробормотала Франческа, но лейтенант ее не расслышал. На проигрывателе надрывалась пластинка «В самом сердце Техаса», и он вскочил, чтобы застолбить за собой следующий танец с Карлоттой, прежде чем это успеет сделать кто-нибудь другой: морячок явно был не самым лучшим партнером.

Биллу Шеридану явно не хотелось уступать свою даму многочисленным представителям военно-морского флота и армии, но тут уж было ничего нельзя поделать. Карлотта меняла партнеров одного за другим, постоянно изменялся и ритм танцев, которые она исполняла. Ее юбка извивалась вокруг стройных ног, демонстрируя время от времени подвязки шелковых чулок.

Билл помедлил, а затем двинулся к бару, чтобы скоротать время, болтая с очаровательной сестрой Карлотты. Та была мила и чрезвычайно дружелюбно настроена, а Билл был совершенно уверен, что сохранить хорошие отношения с родственниками избранницы — уже половина успеха. Особенно если у тебя серьезные намерения, а именно таковые появились у него в отношении Карлотты…

Билл буквально забросал Франческу вопросами, стараясь как можно больше разузнать о сестрах Коллинз. Франческа вполне отдавала себе отчет, что он более всего интересовался Карлоттой, а ею постольку поскольку, но отвечала терпеливо и, подробно, изо всех сил стараясь, впрочем, не высказывать ничего личного. Таких же примерно отношений она придерживалась с большинством всех этих матросиков и солдат на всевозможных благотворительных вечерах и балах, предназначенных для ублажения людей в военной форме. В обществе стало принято считать, что доброе отношение девушек к этим людям, идущим на смерть, — обязательно, и все они буквально из кожи вон лезли, чтобы соответствовать недавно возникшему понятию «славная девчушка». Однако же приходилось довольно умело балансировать на тонкой грани — стараться быть милой к парням в военной форме, но то же время не позволять, чтобы их вольности зашли слишком далеко. Сейчас Франческе было необходимо ни в коем случае не показать ни Биллу Шеридану, ни Карлотте, что она столь глупо влюбилась по уши в человека, который ей только что предпочел другую.

Несомненно, она будет вести себя чрезвычайно вежливо, как вела бы себя по отношению к любому мужчине, любому смертному, а не только к человеку, который походя разбил ее сердце.

Он спросил, где они живут.

— Всего в нескольких кварталах отсюда.

— С родителями?

— Нет, наши родители умерли примерно год назад.

— Извините, не знал. Вы работаете?

— Нет, мы обе все еще ходим в школу. В Редклиффе.

— Значит, девочки из Редклиффа?

— Как я понимаю, вы кое с кем там знакомы?

— Совершенно верно. Сам я родом из Бостона. Прежде чем вступить в военно-морской флот, закончил Гарвард, факультет права. Но я, по правде сказать, никогда не относился к избранному обществу и в модных аристократических клубах не числился. Зато мог себе позволить встречаться с девочками из Редклиффа, до чего настоящий, породистый выпускник Гарварда никогда не опустится. Возможно, выпускник Йеля к ним еще и снизойдет, но только не истый гарвардец.

Сама того не желая, Франческа расхохоталась:

— Тем не менее, ни я, ни Карлотта из этого проблемы не делали. А, кроме того, хочу вам напомнить — в случае, если вы забыли, — что идет война, а она внесла кое-какие изменения в наше существование. Осмелюсь вам сообщить, что вряд ли найдется в Гарварде студент — неважно, старшекурсник или нет, член закрытого привилегированного клуба или нет, — который был бы не готов отдать здоровый зуб за одну только встречу с Карлоттой!

— Осмелюсь вам сообщить… — Билл ухмыльнулся. — Выходит, из сказанного вами я должен сделать вывод, что вашей сестре приходилось иметь дело с парнями из Гарварда, так?..

— Едва ли. — Ей ужасно хотелось его поддразнить. — Как я уже имела честь вам доложить, капитан, в мире идет война, и патриотический долг любой мало-мальски привлекательной девицы состоит в том, что она просто обязана встречаться с парнями в униформе.

Он кивнул головой, и Франческе стало ясно, что он принял ее слова к сведению. Тем не менее, он сказал:

— А ведь вам, сестрички, удивительно повезло… Вы можете себе позволить учиться и при этом не работать.

Ему-то самому пришлось работать с того дня, когда исполнилось двенадцать… Он работал, когда учился в школе, затем в колледже, а потом и в университете.

В сущности, служба в морской пехоте стала для него в полном смысле слова передышкой в тяжелой борьбе за существование, которую он вел с этим миром с самого детства.

— Скорее всего, вы правы. Нельзя, правда, сказать, что мы так уж богаты, но небольшое состояние у нас тем не менее имеется. Этих денег вполне достаточно, если, разумеется, не шиковать и не транжирить их по пустякам. Иногда по этому поводу у нас с Карлоттой случаются стычки, но обыкновенно она все-таки меня слушается… если у нее хорошее настроение.

— Ага, — заявил он, разворачиваясь на подвижной высокой табуретке бара, чтобы лучше видеть Карлотту, самозабвенно танцевавшую в самом центре комнаты. — Значит, у вас именно так, как я и думал.

— Что это значит? Что вы такое думали о нас?

— Ну, думал, что вы старшая из двух сестер и заботитесь о Карлотте.

Франческа вспыхнула и почувствовала, как гнев медленно заполняет все ее существо, пробираясь даже сквозь привычную меланхолию. Такова была ее реакция на слова офицера, хотя она и понимала, что он абсолютно прав.

— Думаю, что вы не совсем точно представляете себе положение вещей, — заявила она. — Между нами разница всего лишь в один год. Мне девятнадцать, а Карлотте — восемнадцать. И, между прочим, капитан, у меня тоже есть имя. Меня зовут Франческа.

Тот подмигнул ей, полностью проигнорировав металл, неожиданно прозвучавший в голосе этой девушки, с виду такой мягкой.

— Вот мы и познакомились, Фрэнки. — Он взял ее за руку и поцеловал ее. — Надеюсь, мы будем друзьями, поэтому прошу вас, перестаньте именовать меня «капитан», а зовите просто Биллом. К тому же, вероятнее всего, в капитанах я пробуду не слишком долго.

С тех пор как он заполучил ранение в ногу, ему была предоставлена свобода выбора. Прежде чем снова вернуться на фронт, мог пройти целый год. До этого времени он мог или ошиваться где-нибудь при штабе, или выйти в отставку по ранению. Билл все еще не принимал решения. Но сегодня вечером, в течение каких-нибудь десяти минут, решение как-то появилось само собой. Нет, дезертиром он не станет — свой долг перед родиной он выполнил. Не его вина, что он пробыл на передовой только год. Виновата война. И пули, которые свистят над твоей головой. С другой стороны, лучше времени, чем сейчас, когда все нормальные мужчины на фронте, для начала карьеры не придумаешь. Уж слишком мало активных парней осталось дома. А он к тому же был награжден Морским крестом за исключительный героизм, проявленный в боях, так что почему бы не освободить место в строю для новичков? А теперь еще появилась Карлотта… Такая девушка, как она, не станет слишком долго дожидаться солдата с фронта…

Короче, ему предстояла большая и трудная дорога, и в самом ее начале так важен один-единственный момент, счастливый случай, который посылает тебе судьба… И было бы глупо им не воспользоваться…

Он пригласил Карлотту на вальс «Белоснежное Рождество», но, танцуя с ней, совсем позабыл и про вальс, и про рождественский благотворительный праздник. В мечтах он стоял, положив руку на Библию, и в присутствии сотен людей клялся перед Богом свято хранить Конституцию Соединенных Штатов. А за его спиной — красивая, зовущая и рыжеволосая, стояла первая леди Америки, само обладание которой он рассматривал как чрезвычайно ценное приобретение… не менее ценное, чем миллион долларов наличными…

Карлотта уселась за рояль и, аккомпанируя сама себе, стала петь «Блюзы в ночи». Хотя почти все собравшиеся знали слова песни, уже несколько недель возглавлявшей список самых популярных шлягеров, никто не отважился запеть вместе с ней. Эта вещь, казалось, была написана специально для Карлотты, и только для нее одной.

Одни из офицеров, облокотившись о рояль, пытался выяснить, отчего Карлотта прозябает в Бостоне, а не снимается в Голливуде. Ноги у нее лучше, чем у знаменитой Грейбл, лицом она под стать самой Веронике Лейк и уж куда сексуальнее, чем Рита.

— Крошка, вам просто необходимо сниматься в кино!

Карлотта привычным жестом взбодрила копну своих золотисто-рыжих волос и рассмеялась призывным смехом:

— Что ж, возможно, когда-нибудь это и случится… Она бросила скользящий взгляд в сторону Билла Шеридана, а тот подумал: «Только через мой труп!»

Как только гости затянули рождественские песнопения, показалось, что у Карлотты словно открылось второе дыхание. Она была просто неутомима.

— Давайте поедем еще куда-нибудь — веселиться, так веселиться! — заявила она Биллу.

— О’кей, я с удовольствием, — ответил он, решив про себя, что это было бы как раз самое лучшее. Больше всего на свете ему сейчас хотелось побыть с ней где-нибудь наедине.

— Собирайся, Фрэнки, — обратилась Карлотта к сестре. — Мы улетучиваемся.

Франческа заметила, как у Билла вытянулось лицо, и, не желая становиться лишней спицей в колеснице, сказала:

— Я остаюсь. А вы идите. — И снова она заметила, как Билл Шеридан испустил вздох облегчения.

— Ну уж нет! — настал черед Карлотты продемонстрировать родственные чувства. — Мы вместе пришли, вместе и уйдем. Будь добра, Фрэнки, притащи мое пальто. Мы с сестрой — неразрывное целое, — объяснила она Биллу.

Тот не знал, что и подумать. Может быть, Карлотте не хотелось оставаться с ним наедине? Или здесь скрывалось нечто другое? А может быть, эта девчонка пытается изобразить из себя недотрогу? Эдакую неприступную снежную королеву, которую совсем непросто добиться?

Он взглянул на Франческу, словно надеясь, что она поможет прояснить ситуацию, но та только пожала плечами. Если Карлотте зачем-то нужно, что бы она отправилась вместе с ними, то что здесь поделаешь? Вполне вероятно, что она просто не хочет оставаться с Биллом наедине…

Неожиданно тень надежды промелькнула перед ее внутренним взором. А если Карлотте он вовсе не так уж нравится, хотя это и невероятно? Возможно, только возможно, у нее есть еще один шанс попытаться влюбить в себя Билла. Несомненно, что несколько унизительно — играть роль резервного варианта, но это все-таки лучше, чем ничего… Лучше уж так — она не могла себе и представить, что больше никогда не увидит Билла. Иногда в жизни бывает и так, она слышала множество подобных историй… Кто в конце концов может сказать, наверное, пока живешь — всегда надеешься.

Она отправилась в гардеробную за пальто. Тем временем Билл перекинулся несколькими словами со своим приятелем Кайли. Они приехали на вечер вдвоем, и сейчас Билл предлагал ему продолжить увеселения в том же составе. Они завалятся в какой-нибудь клуб. Кайли оказался вовсе не против продолжения. Конечно, блондиночка не столь сногсшибательна, как рыжеволосая богиня, но все-таки ничего себе. А главное, сиськи у нее куда больше, чем у сестрицы.

Четверка встретила Рождество вместе. Следующие четыре дня они также не разлучались. Тридцатого Кайли совершенно разомлел, и Билл привел с собой Томми Хемингуэя, чтобы тот развлекал Франческу, которая восприняла замену совершенно спокойно. Ей было все равно. Томми ничуть не хуже умел поддерживать компанию, чем Кайли, да и как собеседник оказался куда интереснее. Так какая разница? Она участвовала в этом действе только потому, что ее упросила Карлотта, сказавшая, что ей претит сама мысль о том, что Фрэнки останется на праздники дома одна-одинешенька. Для самой Франчески также было значительно приятней кутить с Биллом и Карлоттой, с теми парнями, которых приводил для нее Билл, чем сидеть дома и постоянно задавать себе вопросы: чем, интересно, они там занимаются? Сидят ли в итальянском ресторане в северной части города, попивая красное вино и скрестив над столом руки? Или, может, расположились на заднем сиденье «бьюика» 1938 года выпуска и вовсю обнимаются?

За это время Франческа так и не смогла выяснить ничего конкретного по поводу того, как в действительности обстоят дела у Карлотты с Шериданом. Она просто боялась задавать слишком много вопросов на эту тему, опасаясь тем самым обнаружить свои собственные чувства, а Карлотта не торопилась делиться мыслями и впечатлениями с сестрой, отказываясь играть в любимую девичью игру в откровенность.

Они с сестрой одевались, чтобы отправиться на встречу Нового года в компании с Биллом и еще с кем-то — то ли Томми, то ли Кайли, а может быть, с каким-нибудь новым ухажером.

— Скажи, он тебе в самом деле нравится? — неожиданно спросила Франческа.

— Конечно, нравится. Разве бы я стала встречаться с ним, если бы не так, глупышка?

— Нет, ты ответь мне: он тебе очень нравится?

— Боже всемогущий! Фрэнки, ну как я могу тебе ответить с такой точностью, на которой ты настаиваешь? Он по-настоящему красивый парень, что и говорить, а ты ведь знаешь, что мне нравятся красивые мужчины. К тому же он от меня без ума, а мне нравится, когда меня любят. — Тут Карлотта хихикнула.

— Я думаю, что он тебя любит, Карлотта. И серьезно.

— И очень хорошо. Я довольна.

— Но ты же не хочешь, чтобы он от этого страдал, правда?

— О господи, Фрэнки! Это его личные трудности. Я, например, только и делаю, что холю себя и лелею, и тебе рекомендую делать то же самое. Беспокойся больше о себе, чем о нем. Нам всем следует уделять больше внимания себе. И еще…

— Что же еще?

— Еще два пункта моей программы, вернее, одно предложение и один вопрос. Предлагаю тебе сегодня от души повеселиться, но при этом спрашиваю: где бы нам раздобыть себе несколько пар нейлоновых чулок? Свою последнюю пару я недавно где-то зацепила, а другой у меня нет. Если мне придется натягивать на себя эти хлопчатобумажные чудовища, предупреждаю, буду реветь, как белуга!

Франческа направилась к своему персональному шкафчику, где хранила разные женские мелочи, вынула из одного из ящиков пару новеньких нейлоновых чулок в шуршащей упаковке и протянула пакетик сестре.

— Ты и в самом деле собираешься сделать мне такой ценный презент? — спросила Карлотта, вынимая тем временем чулки из пакета. — Не слишком приятно сознавать, что я лишаю сестру последнего достояния.

— Это не последние, — сухо заметила Франческа, — а предпоследние.

— Да у тебя запас! В таком случае без зазрения совести воспользуюсь твоей любезностью, милая Фрэнки. Знаешь, кого я люблю по-настоящему — от макушки до кончиков пальцев на ногах?

— Кого же?

Неужели она скажет, что Билла?..

— Тебя, дорогая. Неужели ты могла подумать, что я имею в виду Джудит?

После этих слов они обе залились веселым хохотом.

Хотя Джудит была их племянницей, примерно одного с сестрами возраста, и выросли они вместе, особой любви между ними не существовало. Впрочем, сестры и Джудит поддерживали, тем не менее, внешне дружеские отношения. Но, признаться, Джудит относилась к типу людей, дружить с которыми чрезвычайно трудно, а любить — и того трудней.

Однако же Джудит, как ни странно, нашла себе человека, который соглашался любить ее и в горе, и в радости, делить с ней тяготы пополам и тому подобное. Более того, Джудит собиралась сочетаться законным браком буквально на следующий день, в первый день Нового года.

— Ты только подумай, — насмешливо изогнула губки Франческа. — Джудит выходит замуж раньше, чем кто-либо из нас, за какого-то противного толстосума! И она прислала нам приглашение на свадьбу, хотя на протяжении последнего года мы едва перемолвились и парой слов. Удивительно!

— Знаешь, что, я думаю, по-настоящему достойно удивления? — спросила Карлотта, любуясь своим отражением в зеркале. — Это как она вообще ухитрилась заманить мужчину на такое дело…

 

II

Джудит росла, набиралась ума и сил, но по-прежнему не одобряла поведение Франчески и Карлотты, хотя они с детства вместе играли и ходили в одну школу. Правду сказать, Джудит инстинктивно чувствовала, что красотой ее Бог не наделил, а сестер — наоборот, особенно Карлотту. Сестры завивали волосы, украшались всевозможными оборочками, рюшечками и лентами и хорошели день ото дня, как два ярких, ухоженных весенних цветка. Кроме внешности, они обладали и другими достоинствами — беззаботным заливистым смехом, нежными звонкими голосками и легкими быстрыми ножками, которые при ходьбе, казалось, едва касались грешной земли.

Джудит же ходила тяжело ступая, волосы зачесывала гладко, а улыбаться — так вообще почти не улыбалась, не говоря уже о смехе. Платья она носила не то что не накрахмаленные, а иногда даже просто неглаженные, поскольку у Присциллы, ее матери, руки до таких пустяков не доходили — ей приходилось в поте лица зарабатывать на хлеб без мужней помощи, чтобы как можно меньше пользоваться подношениями со стороны своего отца Хью Коллинза, который по совместительству являлся одновременно отцом и Франчески с Карлоттой, а также со стороны Джейн Коллинз, матери ее сводных сестер, — по совместительству ее мачехой.

Так что Джудит приходилось не только мириться с наличием красивых и ухоженных сестричек, у которых водились в избытке игрушки и платья, но и ежедневно выслушивать злобное брюзжание Присциллы по поводу Франчески и Карлотты и их матери Джейн, что тоже не добавляло ей родственных чувств.

В тот самый день, когда Хью Коллинз привел с собой хорошенькую рыжеволосую и зеленоглазую Джейн, чтобы познакомить ее со своей семнадцатилетней дочерью от первого брака, Присцилла сразу поняла, что с отцом ей больше не жить. Никакой возможности примириться с этой женщиной — «девкой», как ее про себя называла, хотя по-настоящему не очень знала, что это значит, — она не представляла. Зато она знала, что новая «мать» была всего на год старше ее. Кроме того, она была не в состоянии освободиться от мысли, что Джейн, дочь ирландской иммигрантки-служанки, вышла замуж за отца исключительно из соображений ожидавшегося материального благополучия, которое ей обеспечило бы проживание под фамилией Коллинз.

Присцилла с ума сходила от ненависти к чужачке и ревности. В этой связи она и замуж вышла за первого подвернувшегося ей парня — счетовода отца, чрезвычайно тихого и скромного человека, который не оказал ей никакого сопротивления. Звали его Джон Тайлер. Затем она позволила своему отцу, который был втайне весьма рад избавиться от помехи в виде великовозрастной дочери, подарить новоиспеченному семейству маленький домик в Южном районе города в качестве свадебного подарка. Впрочем, получив и приняв дар отца, Присцилла решила, что небольшой размер домика и его слишком далекое от центра местоположение не соответствуют ее статусу любимой совершеннолетней дочери и затаила на дарителя злобу. Более того, чем больше она получала от Джейн и Хью, тем крепче становилась ее уверенность в собственной обездоленности. А подобное чувство в свою очередь помогало в ее душе созревать семенам неприязни к отцу и мачехе. К тому времени, когда Присцилла наконец подарила миру Джудит, а Джейн, год спустя, Франческу и Карлотту, эти семена дали обильные всходы в виде неприкрытой ненависти.

Когда муж Присциллы, человек, «невезучий по призванию», заболел дифтерией и несколько дней спустя пал ее жертвой, отец немедленно предложил дочери финансовую помощь. Но на этот раз Присцилла отвергла его «лицемерную благотворительность» и предпочла вместо этого самостоятельно зарабатывав себе на жизнь в качестве сиделки, что, по ее мнению, было куда лучше, чем прозябание в роли обыкновенной домохозяйки, живущей на доброхотные даяния родных.

Потом, вполне нелогично, она неожиданно позволила отцу и мачехе взять на себя все заботы о Джудит «в те часы, когда она надрывается на работе, чтобы заработать на корку хлеба». В то время она объявила, что хотя не позволит покупать для Джудит новые вещи, но согласна удовлетвориться обносками Франчески и Карлотты, чтобы пристойно одеть свою дочь, поскольку Джудит оказалась куда более мелкой, чем ее сводные сестры. Кроме того, отцу и мачехе было милостиво позволено поставлять для Джудит игрушки, от которых сестры уже отказались. «Новые вещи» она принимала исключительно как подарки на рождественские праздники или в день рождения Джудит.

Все складывалось так, что Джудит стала напоминать орудие мести, которое Присцилла избрала, чтобы насолить Джейн и Хью, словно сам вид ее дочери — в поношенном платье и с подержанной куклой в руках, у которой один глаз не открывался, — должен был служить вечным укором жестокосердным родственникам и их избалованным отпрыскам.

Согласно этой, избранной Присциллой модели поведения для Джудит, та могла посещать ту же самую дневную школу, что и Франческа с Карлоттой. Но волей матери она была лишена уроков хорошего тона, пения и музыки, не говоря уже о школе танцев, которые сестры посещали за отдельную плату. Таким образом, Джудит позволялось лишь самое необходимое, но никак не излишки.

Мысль о том, что своими действиями она, кроме вреда, ничего дочери не приносит на этой стадии развития событий, просто не приходила ей в голову — уж слишком Присцилла была занята, создавая из жизни Джудит памятник несправедливого со стороны отца и мачехи отношения к себе. В этом она настолько преуспела, что вряд ли бы обратила внимание на негативное отношение к этому своему занятию со стороны собственной дочери, если бы такое и последовало, поскольку дочь в скрытности и лицемерии ничуть не уступала ей.

Когда Франческа и Карлотта учились в школе высшей ступени, они прекратили игру в «добреньких девочек» и почти совершенно игнорировали Джудит в своих забавах и развлечениях, за исключением, пожалуй, тех случаев, когда их к этому принуждала мать. По их мнению, Джудит мельничным жерновом висела на шее у всего семейства.

«Стараешься, стараешься быть с ней хорошей, а что получаешь взамен? — жаловались они друг другу. — Самый настоящий плевок в лицо!» Джудит вела себя не только вызывающе и грубо с сестрами и прочими домочадцами, но, более того, постоянно демонстрировала окружающим свое превосходство, которым она, по глубочайшему своему убеждению, обладала перед всеми живущими.

Тем не менее Хью и Джейн испытывали определенное чувство вины перед Присциллой, которое последней удалось у них выработать путем бесконечных неустанных трудов, и они продолжали в один голос убеждать ее принять помощь, хотя бы ради Джудит. Именно этим они и занимались в тот роковой вечер, когда погибли одновременно с Присциллой. Стоял чрезвычайно жаркий июньский вечер 1941 года, когда Хью и Джейн, захватив ее с собой, отправились пообедать в ресторане при гостинице в Марблхед с надеждой уговорить упрямицу отослать Джудит в привилегированную школу в Редклиффе вместе с Франческой. До сих пор никакие уговоры не помогали, Присцилла упорно твердила, что Джудит пойдет работать, поскольку у нее нет за спиной такого богатого отца, как у Франчески, хотя и Хью и Джейн, в один голос твердили, что грешно лишать такую способную девочку возможности получить образование. Джудит и в самом деле училась лучше своих более красивых сестер.

Гостиница «Марблхед армз» представляла из себя огромное старое здание, выстроенное из просушенного леса. Поэтому, когда неожиданно вспыхнул пожар, весь дом занялся в одно мгновение, словно гигантский факел. Позднее было установлено, что все трое погибли от удушья прежде, чем до них добралось пламя. Последнее несколько примирило Карлотту и Франческу с происшедшим, хотя они и скорбели безмерно. Зато Джудит перенесла смерть матери довольно спокойно — в сущности, она недолюбливала собственную мать ничуть не меньше своих юных теток. Несомненно, у нее было за что осуждать мать — ведь та из-за глупых амбиций превратила жизнь дочери, да и свою тоже, в сущий ад, в серое, лишенное радостей существование. Она считала мать существом глупым и неразвитым и решила, что уж кто-кто, а сама будет жить по-другому и добьется успеха любой ценой. Истинная месть, рассуждала она, — это когда ты поднимешься на самую вершину и сможешь сверху вниз пренебрежительно поглядывать на своих врагов.

Джудит не впала в отчаяние, когда обнаружила, что после смерти матери осталась без гроша, да и без всякой прочей собственности, за исключением покосившегося маленького домика. Ничего другого она и не ждала. У матери не было ни цента, а в завещании дедушки о ней упомянуть забыли. Тот, составляя в один прекрасный день последнюю волю, оставил все своей жене Джейн, прекрасно зная, что та позаботится и о Присцилле с Джудит не хуже, чем о собственных дочерях. Но поскольку Джейн также пала жертвой пожара, все состояние отошло этим вертлявым потаскушкам, у которых ничего не было на уме, кроме танцулек и модных нарядов. Что ж, со временем она их поставит на место, да и вообще всем покажет, где раки зимуют. Все заплатят ей долги до последнего цента… Все те, кто позволял себе насмехаться над ней, в особенности ее милые сестрички! Она выросла в тени, они же всю жизнь нежились на солнце. И вот для Джудит настала пора выступить на передний план, а Франческу и Карлотту задвинуть подальше в темноту.

Хотя состояние отца оказалось не столь велико, как того ожидали, Франческа сказала Карлотте, что им необходимо поговорить с опекунами о выделении части средств в пользу Джудит, что позволило бы последней закончить колледж, избежав материальных затруднений.

— Не вижу в этом никакой необходимости, — заявила Карлотта, продолжая покрывать алым лаком пальчики на ногах. — Джудит не заслуживает подобной щедрости. Вечно она ходит задрав нос, да и разговаривает, словно делает тебе этим одолжение. Держит себя с нами, будто наследная принцесса, а все из-за того, что мы хорошенькие, а она нет. Кроме того, денег у нас не так уж много, и дай Бог, чтобы их хватило на наши собственные нужды.

— Перестань, Карлотта. Ты же знаешь, что дела обстоят совсем неплохо…

— Но ведь именно ты внушаешь мне мысль о бережливости: мы, дескать, не можем себе позволить покупать ничего дороже губной помады, да и то не чаще одного раза в год!

— Карлотта, ты совершенно невозможная девчонка! Вовсе я этого не говорила. Я всего-то и сказала…. впрочем, не стоит об этом! Ты прекрасно знаешь, что я имела в виду. И мне кажется только справедливым, если мы поможем Джудит — этого, по крайней мере, хотели бы и наши родители, если бы остались живы. В конце концов, она приходится нашему папочке внучкой.

— Ну и что с того? Кому какое дело? Пусть сама о себе позаботится, если такая гордая.

— Мне просто хотелось, чтобы она смогла учиться дальше.

— А зачем ей колледж? Да и вообще, что особенно хорошего в подобных заведениях? Четыре года портить себе фигуру, горбатясь над книгами, не говоря уже о зрении. Честно говоря, я и сама не слишком уверена, что мне хочется учиться дальше, да и тебе предлагаю дважды подумать, прежде чем поступать в колледж. Только подумай, сколько удовольствий мы могли бы заполучить на эти денежки вместо четырех лег учебного прозябания.

— А чем же мы в таком случае займемся?

— Брось, Фрэнки, не строй из себя пай-девочку. Мы могли бы наслаждаться! Отправились бы, например, в путешествие. В Европу или даже вокруг света. — В Европе идет война, ты забыла? Кроме того, и отец, и мама хотели, чтобы мы закончили колледж. Поэтому учиться нам все-таки придется.

— Если в Европе воюют, то мы может поехать в Калифорнию и погреться как следует на солнце. Снимем себе дом где-нибудь на побережье. Я всегда мечтала попасть в Голливуд. А вдруг нам повезет и мы станем кинозвездами? Разве тебя не устраивает такая перспектива? В крайнем случае, мы просто сможем отлично загореть. Говорят, что в Голливуде солнце жарит каждый день. Что ты скажешь на это, Фрэнки?

— Я по-прежнему настаиваю, чтобы мы поступали в колледж и предложили Джудит то же самое.

— Ну, хорошо! Если ты настаиваешь! Уж слишком ты правильная, Фрэнки Коллинз. И часто себе в ущерб. Надеюсь, нам не придется пожалеть о твоем решении, отдать уйму денег Джудит и из-за этого позабыть о Голливуде.

— Ждете благодарности? Ее не будет, — заявила Джудит, когда сестры объявили ей о своем решении дать ей денег на колледж. — Я не нуждаюсь в вашей благотворительности. У меня есть собственные средства, о которых вам неизвестно.

— В самом деле? — удивилась Франческа, решив, что Джудит говорит о деньгах.

— Да, в самом деле — Джудит похлопала себя по макушке. — И эти средства находятся здесь. Их иногда называют мозгами. Ты когда-нибудь слышала, что это такое?

Карлотта послала Франческе многозначительный взгляд: видишь, что бывает, когда пытаешься быть доброй в отношении Джудит. Одни оскорбления!

Когда они покидали домишко Джудит, то не имели ни малейшего представления, что их племянница собирается предпринять. Хотя Франческа была вынуждена отметить, что иметь дела с Джудит и тем более относиться к ней по-доброму практически невозможно. Самое лучшее — держаться от нее подальше. И видеться раз или два в год — на Рождество или День благодарения.

— Знаешь, что нам следует предпринять прямо сейчас, если мы хотим продемонстрировать миру, что наши котелки тоже чего-то стоят? — Карлотта похлопала себя по темени, как это только что сделала Джудит. — Нам необходимо кое-что отпраздновать.

— Что же мы будем праздновать?

— Мы будем отмечать день спасения наших денежек. Со стороны Джудит было очень мило немного сэкономить в нашу пользу. Почему бы нам, к примеру, не пообедать в «Копли», выпить шампанского в честь Джудит, а затем отправиться за покупками по шикарным магазинам?

Франческа засмеялась:

— Мне кажется, ты уже настроилась купить себе новое вечернее платье. Я права?

— Вот как раз сию минуту, — отрезала Карлотта, — я думала вовсе не о себе, мисс «короткие штанишки». Просто решила, что уж коль скоро ты собралась отправиться в Редклифф, тебе следует полностью сменить свой детский гардеробчик и одеться, как подобает взрослой девушке — студентке колледжа.

Мгновение спустя голос Карлотты вдруг стал нежным и по-родственному теплым:

— Мне кажется, что существо, подобное тебе, такое же чудесное, привлекательное и доброе… достойно обладать, — тут она широко раскинула руки в стороны и с чувством закончила, — всем миром!

— Какая ты милая! — На глазах Франчески появились слезы. Они потеряли родителей, а их племянница Джудит оказалась ужасной стервой, но все равно им, верно, повезло, что их было двое и они любили друг друга.

— И знаешь что еще, Фрэнки? Мне наплевать на умственные способности Джудит. Мне мнится, что она ужасная дура, по крайней мере, по той причине, что не оценила твоего щедрого предложения.

Франческа вытерла слезы:

— Должна сказать, что полностью с тобой согласна. Поедем же скорей в «Копли» и закажем шампанского, в том, правда, случае, если сможем убедить персонал, что мы достаточно взрослые, чтобы употреблять алкогольные напитки. Выпьем за то, чтобы скорее позабыть о Джудит и ее мудрой голове.

Карлотта хихикнула:

— Мы выпьем за то, чтобы настал такой день, когда наша любезная племянница приползет к нам на четвереньках и станет нас молить о забвении ее грубости и злости, а также с просьбой уделить ей несколько долларов в память старой дружбы…

— А что тогда будем с ней делать мы?

— Я знаю, как в подобном случае поступила бы я, но ты, возможно, не одобрила бы моих действий. Ты бы, несомненно, ее простила. Ведь ты вечно всех прощаешь.

 

III

Еще задолго до смерти матери у Джудит сложился план относительно своей будущей жизни. К двадцати одному году главная задача — стать богатой и влиятельной. В соответствии с этим она с предельной откровенностью составила список своих достоинств и недостатков, своих плюсов и минусов. Плюс — ее ум, минус — особенности характера. Странно, но свою внешнюю непривлекательность она отнесла в разряд плюсов. Это было ее секретным оружием — вряд ли кто ожидал от такой далеко не блещущей красотой девушки желание выйти замуж по расчету, хотя история военной стратегии учила тому же: удивить — победить.

Колледж не входил в генеральный план развития успеха Джудит, в отличие от школы медицинских сестер. Поэтому еще до окончания высшей ступени школы ее зачислили в центр обучения медсестер при неспециализированной клинике. Сдавая свой домик в наем, она вполне сносно обеспечивала свое существование и смогла уделить достаточное время обучению и исследовательской работе. Джудит проводила массу времени в публичной библиотеке, старательно изучая материалы по тематике «Кто есть кто», а также колонки общественной и деловой жизни местных газет. Круг ее чтения охватывал общие финансы, бухгалтерский учет, государственное управление и право. Также она прочитывала все пособия по технике секса, которые только удавалось достать.

Насколько она была непопулярна среди своих сокурсниц по школе медсестер, которые за ее спиной постоянно над ней надсмехались, как над белой вороной, или среди молодых врачей, служивших объектами безустанного флирта со стороны тех же студенток, настолько же она была любима в среде пациентов, и особенно пожилых.

Джудит производила впечатление мягкой, застенчивой скромницы. Она играла в сердечную, заботливую, преданную, неутомимую труженицу, не боящуюся никакой грязной и черной работы, которую обычно пытались избежать другие медсестры. Все это было частью ее программы по самоусовершенствованию. Кроме этого, она была квалифицированна и надежна, а постоянный персонал знал, что на нее можно положиться.

Вскоре, спустя всего лишь шесть месяцев после начала ее обучения, план Джудит, к счастью для нее, стал ускоренно реализовываться: японцы атаковали Пёрл-Харбор, и маховик войны раскручивался все быстрее и быстрее. Соединенные Штаты вступили в войну, и Джудит уже предвидела острую нехватку медсестер. Теперь юноши призывного возраста по всей стране бросились вербоваться на военную службу, так же, наверное, поступят и еще обучающиеся медсестры. Все шло один к одному: если уж будет нехватка обучающихся медсестер, что говорить о практикующих медсестрах, особенно таких компетентных, как она. Зачем тратить время на завершение обучения, когда для своих личных целей она уже вполне достаточно овладела этой профессией. Размышляя таким образом, Джудит обратилась к своим материалам, рассортированным по папкам «досье», как она любовно их называла, и выбрала имя, которое ее наиболее заинтересовало.

Джудит отрекомендовалась в особняке Дадли Стэнтона на Бэкон-стрит, примыкающей к бухте Бэк Бей, за семь дней до рождественских праздников.

Праздники — хлопотливое дело для каждого — бедных или богатых, а особенно таких богатых, думала Джудит. Они, должно быть, наверняка связаны по рукам и ногам тем, что в их доме находится старый больной человек, нуждающийся в круглосуточной помощи.

Джудит повезло: она пришла как нельзя кстати. Аделин Первис, старшая из трех племянниц Дадли Стэнтона, которая руководила разрушающимся дядюшкиным хозяйством, как раз находилась в затруднительном положении. Завтра они должны были ехать в Палм-Бич, но поездка в самый последний момент могла сорваться. Роз Маккарти, сиделка, дежурившая по ночам, только что утром сообщила ей, что по личным обстоятельствам не может выехать из Бостона. И кроме того, Аделин не нашла еще замену повару, который отказался ехать в Палм-Бич гораздо раньше.

В тот самый момент, когда Джудит перешагнула порог дома, Аделин сидела за большим письменным столом красного дерева в роскошной библиотеке, отделанной резными панелями, и требовала у агентства в Палм-Бич представить ей по прибытии туда несколько поваров для предварительного собеседования. По разумению Аделин, повар имел, во всяком случае, гораздо больше преимуществ, чем ночная сиделка. Она рассчитывала повеселиться в Палм-Бич, а какое могло быть веселье без повара? Действительно, что же это — значит, вообще не есть? На крайний случай она всегда могла попросить экономку, миссис Бикум, или даже горничную подежурить у кровати Дадли. Сколько там внимания потребуется этому старому канюку ночью? А повар просто необходим, и сейчас же!

Поэтому, когда миссис Бикум доложила, что прибывшая Джудит Тайлер предлагает свои услуги практикующей медсестры, Аделин восприняла это как подарок судьбы. Она уже слышала, что медицинские сестры, практикующие или еще там какие, в большой цене. Даже если бы эта просительница была полной невеждой в медицине, она все равно бы наняла ее. Даренному коню в зубы не смотрят! Что там эти ночные сиделки делают во время своего дежурства? Ну, разве поправят подушку старику Дадли, разметавшемуся во сне.

— Милая, скромная девушка, — доложила миссис Бикум свои наблюдения.

— Пригласите ее, — сказала Аделин.

Аделин понравилось, что Джудит Тайлер оказалась немодно одетой дурнушкой. Хорошенькие были, как правило, ненадежны. Хорошеньких стоило кому-нибудь поманить, и они срывались с места, исчезая безвозвратно.

— Интересно, как так случилось, что вы появились у наших дверей, подобно подкидышу в корзинке. Мы всегда нанимали сиделок по рекомендациям агентств или доктора Филлипса. Что заставило вас обратиться к нам?

Джудит объяснила, что в разговорах со своими коллегами узнала, что Стэнтонам требуется практикующая медсестра. Она не была уверена, что это соответствует действительности, но решила попробовать, тем более что искала работу.

— Знаете, как это всегда бывает, — объясняла она почтительно, — на любой работе всегда ведутся разговоры о вакантных местах и какие из них лучше, где люди более доброжелательны и искренны.

— — Да? — явно польщенная спросила Аделин. — Они так говорят о нас? Я рада слышать, что все еще есть те, кто может оценить эти качества.

Джудит рассказала, что во время учебы в центре подготовки медсестер была одной из лучших студенток, но финансовые затруднения вынудили ее оставить обучение.

— Однако я довольно много успела узнать, чтобы хорошо справляться со своими обязанностями. И если бы я так не нуждалась в деньгах… — потупилась она в смущении.

Эта девушка с каждой минутой все больше нравилась Аделин. Хотя ей и нужны были деньги, но нанять ее можно было бы дешево, что наверняка понравилось бы мужу Аделин Уоллесу, столь нетерпимому в экономических вопросах. Он ненавидел, когда ее сестры время от времени брали на себя ведение хозяйства Дадли. Он говорил, что Теодора была мотовкой, а Нэнси Ли просто дурой, когда дело касалось денег.

Больше всего ее раздражало в сестрах то, что они пытались увильнуть от своих обязанностей, всегда взваливая все на нее. Думал ли Уоллес об этом? Едва ли. Все, что его беспокоило, так это то, чтобы Дадли видел: Аделин — единственная из всех племянниц печется о его благосостоянии… и изменил бы завещание в ее пользу. Это она могла понять, но видел бы Уоллес, чего это стоило — вести хозяйство Дадли! Его единственной заботой был бизнес: подготовка бесконечных бумажных потоков за подписью Дадли. А главное — не позволить мужу Теодоры Эдди перетянуть одеяло на себя. Это было совсем нетрудно — Эдди был в этих делах без царя в голове. Что касалось Нэнси Ли, то у нее в голове было только одно: побыстрее достать себе еще одного титулованного мужа или любовника поэкстравагантнее. Удовлетворение своих плотских желаний — больше она ни о чем не думала! Откуда у нее эта бешеная кровь? Никто в их семье этим не отличался. Разве что Дадли! Но когда это было… еще до его первого удара. Поговаривали, что он путался с женщинами сомнительной репутации, но в этом ничего особенного не было, если принять во внимание то, что он никогда не был женат. Ну, слава Богу, с тех пор много воды утекло…

— У вас, наверное, есть какие-нибудь рекомендации? — спросила Аделин, хотя уже решила нанять Джудит Тайлер.

— Вы можете справиться обо мне в неспециализированной клинике. Я думаю, они смогут поручиться за меня. И к тому же я Коллинз… Моя мать носила фамилию Коллинз.

Аделин была знакома эта фамилия. Хорошая семья, пусть даже у них и не водились деньги.

— Это ваши родители погибли во время пожара в Марблхеде?

— Это были моя мать, дедушка и его жена.

— Да, теперь я вспомнила. Хью Коллинз. После него остались две дочери, не так ли?

— Мои тетушки — Франческа и Карлотта Коллинз.

— Да… да… я слышала, одна из них, говорят, очень хороша собой и легкомысленна.

Джудит скромно потупила взгляд:

— Знаете, как это часто бывает? Люди склонны распускать сплетни о привлекательной девушке за глаза.

— Что ж, может быть, вы и правы. А у вас? У вас много знакомых мальчиков?

Джудит вспыхнула:

— О нет. Даже если… У меня совсем нет времени для этого. У меня вообще никого нет.

«Прекрасно, — подумала Аделин. — Это превосходит все ожидания».

— Если вы будете приняты на работу, смогли бы вы приступить к своим обязанностям немедленно? Смогли бы вы отправиться в Палм-Бич прямо сейчас?

— Конечно, мэм. Я готова выполнить любые ваши поручения.

— Хорошо! Будем считать вопрос решенным.

Дело сделано, подумала Аделин. Она производит впечатление смышленой девушки. Было бы не удивительно ожидать от нее и большего. Возможно, если она, конечно, справится, Джудит смогла бы помогать миссис Бикум разбираться со счетами или составлять ежедневное меню с поваром. Господи, я совсем забыла о поваре! Нужно заняться этим немедленно!

Аделин с мужем еще раз просматривала план. Она уезжала завтра с экономкой миссис Бикум, дворецким Чарльзом, горничной Кларой и медицинской сестрой Хиггинс, которая подготовит для больного комнату. Потом, послезавтра, едут Дадли, медицинская сестра Вудс и эта новая девушка Джудит. Шофер Уолтер поможет посадить Дадли в поезд, а сам поедет туда на автомобиле.

— Если ты хочешь, чтобы я оставила Уолтера и «роллс-ройс» здесь, я смогу нанять машину и там?

— Нет, пусть лучше Уолтер будет там с вами. Дадли любит старика, зачем волновать его по мелочам. Главное, чтобы он был доволен и ни о чем не беспокоился.

— Ты приедешь на Рождество?

— Попробую. Ведь я все это время, как проклятый, буду летать туда-сюда, черт возьми! Пока Дадли не подпишет эту чертову доверенность, мне придется побыть при нем мальчиком на побегушках, таская эти бумажки. А ты не забывай, что тебе нужно сделать. Помни, ты там не на каникулах. Вдалбливай ему все время о доверенности, о нашей большей доле в завещании…

— Неужели, Уолли, опять все то же самое?

— Заруби себе это на носу! Постарайся по возможности изолировать его от Тедди и Эдди, как, впрочем, и от Нэнси Ли. Не позволяй ей подлизываться к нему. Как только она навострит к нему лыжи, сразу же займи ее каким-нибудь «спасателем» с аргументом побольше.

Аделин мелко захихикала:

— Правда, что ли, Уоллес?

— Мне не до шуток, Адди. Какие тут могут быть шуточки? Два с половиной миллиона долларов!

И правда, подумала Аделин. Ну, что действительно смешно, так это цифра, которую назвал Уоллес. Она всегда полагала, что у Дадли никак не меньше трехсот миллионов. Об этом не уставал повторять ее собственный папа. Может, Уоллес пытается ее обжать? Или все только лишь строят догадки о его действительном состоянии?

Когда Уолтер, который служил Дадли верой и правдой тридцать лет, довез его до поезда и разместил в вагоне, Дадли на минуту прильнул к нему. Мир Дадли Стэнтона исчезал, он чувствовал, что все ускользает от него. От него, который когда-то господствовал в этом мире, господствовал сдержанно: без фанфар и излишней помпы, как старикан Рокфеллер, или старикан Вандер-бильдт, или этот ублюдок Форд.

Уолтер больше, чем шофер, он был старый друг, а у Дадли Стэнтона их оставалось не так много. Были еще племянницы — Адди, Тедди и Нэнси Ли. Любимицей была Нэнси, потому что не жадничала и умела развеселить. Аделин с Уоллесом — настоящие сквалыги. Тедди, наверное, стала бы такой же, будь у нее побольше мозгов в голове или имей она мужа поумней. Эдди совсем не был похож на Уоллеса. Если бы он сам не недолюбливал Уоллеса так сильно, было бы забавно наблюдать, как Эдди пытается сунуть свой нос в дела фирмы, а Уоллес, хлопнув дверью, каждый раз его прищемляет. Он частенько подумывал оставить все свое состояние (по собственным грубым подсчетам — а в последнее время все труднее уследить за всем, — оно составляло около четырехсот миллионов долларов) Нэнси Ли только лишь из чистого ехидства, чтобы досадить Адди, Тедди и их муженькам. Но затем эта мысль трезво блокировалась болезненным осознанием того, что Нэнси Ли пустит по ветру и состояние, и фирму буквально через несколько лет своей беспутной жизни. Ее уже трижды надували с поддельными счетами, пользуясь ее доверчивостью.

А когда все пойдет прахом, что останется от того, что сумел достичь и ради чего жил Дадли Стэнтон?

О Боже, сейчас, конечно, уже поздно, но как жаль, что он в свое время не встретил женщину, которая смогла бы стать ему другом и компаньоном сейчас и которая подарила бы ему детей, унаследовавших бы его имя и увековечивших бы то, что он создал… Вот тогда все это имело бы смысл.

Каждый день он напоминал себе, что должен кое-что сделать, пока еще не поздно. Заложить некий фундамент, сделать ряд пожертвований, чтобы быть уверенным, что все им заработанное пойдет лучше на благо человечеству, а не станет добычей его семьи в угоду мнимой гуманности. Тогда его имя останется в веках и будет что-то значить. Он должен найти в себе силы сделать это! Но это так трудно. А все из-за успокаивающих таблеток. Все эти дни он еще меньше, чем его измученное болезнью тело, мог положиться на свои мозги. И доверять адвокатам он уже не мог, не зная, который из них более предан ему, нежели Уоллесу. Это так изматывало — быть все время начеку против их поползновений, их попыток вырвать у него из рук рычаги управления еще до его смерти.

Здоровой рукой он схватил Уолтера за локоть:

— Ты скоро приедешь, дружище?

— Конечно, мистер Стэнтон. Я сразу же выезжаю на «роллс-ройсе», как только вернусь домой.

— Хорошо. Мне будет легче, когда ты рядом.

Бедный мистер Стэнтон, думал Уолтер. У него никого нет, несмотря на все его деньги. Ни одна из трех племянниц не даст за него и цента. Он увидел, как новенькая девушка Джудит внимательно наблюдает за их прощанием.

— Хорошо позаботьтесь о мистере Стэнтоне, барышня. Вы поняли? — сказал он ей.

— Непременно, — заверила его Джудит, улыбнувшись пожилому человеку и его старому слуге. А Уолтер подумал, что, когда она улыбается так приветливо, она не такая уж и дурнушка.

Джудит сочувственно погладила руку мистера Стэнтона. Он поднял глаза и увидел не тронутое ни косметикой, ни пороком лицо с ясными доверчивыми голубыми глазами: воплощение доброты и невинности, подумал он и почувствовал себя увереннее.

Другая сиделка, Бонни Вудс, проворно суетясь в купе, выпроводила Уолтера, чтобы не мешал должным образом устроить мистера Стэнтона. Его еще нужно было переодеть в ночную рубашку, накормить обедом раньше обычного, дать успокоительного, чтобы он нормально мог отдохнуть.

— Так, — сказала она Джудит. — Ты его раздевай, а я пока поищу ночную рубашку.

Тело Дадли Стэнтона было напрочь лишено плоти — одна кожа да кости, поэтому Джудит обращалась с ним так осторожно, как будто он мог в любую минуту рассыпаться. Он застонал и отвернулся, внезапно устыдившись перед этой молоденькой девушкой своего дряблого скелетообразного тела и съежившегося морщинистого членика.

Интуитивно она почувствовала это и утешающе прошелестела:

— Все будет хорошо.

Бонни Вудс в тот самый момент появилась с ночной рубашкой и бесцеремонно закатилась смехом:

— Конечно, все будет хорошо! Почему бы и нет? Я иду в вагон-ресторан, посмотрю, смогу ли раздобыть тарелку горячей каши и рисовый пудинг. Может быть, желе. В общем, что-то, что пролетит вовнутрь со свистом и сможет там задержаться…

За спиной мисс Вудс Дадли Стэнтон скорчил рожу и, когда Джудит, не сдержавшись, тайком озорно хихикнула, улыбнулся ей в ответ, довольный своей выходкой.

После ужина мистер Стэнтон явно намеревался вздремнуть. Иногда успокоительные действовали быстро, поэтому Бонни Вудс предложила:

— Ну что, Джуди, сможешь удержать оборону, пока я пропущу стаканчик на сон грядущий в салон-вагоне?

— Конечно. Я прекрасно справлюсь. Пожалуйста, не беспокойтесь. Занимайтесь своими делами.

— Уговорила, займусь. Потом никогда не знаешь, кого можешь встретить в салон-вагоне. Может быть, даже мистера Райта.

Как только сиделка вышла, Дадли Стэнтон проснулся и увидел Джудит, которая безмятежно сидела рядом с ним и смотрела на него.

— Поговори со мной, — сказал он. И в его словах прозвучало что-то большее, чем просьба. Действительно, с ним уже давно никто не разговаривал.

— А вы не спите?

Он хитро улыбнулся:

— Иногда эти успокоительные не действуют, но я притворяюсь, что они подействовали, иначе мне увеличат дозировку.

Она понимающе кивнула:

— О чем поговорим?

— Расскажи мне все о себе.

— Хорошо. Я сирота и действительно чувствую себя совсем одинокой в этом мире. Есть у меня две тетушки примерно моих лет, но они настолько заняты друг другом, что им не до меня. Они думают, что мир принадлежит только им, потому что у них водятся деньги и они красивы. Все, что им нужно — это неплохо, провести время…

Эти слова тронули его, он протянул ей свою действующую руку — рука дрожала. Джудит зажала ее своими ладонями, чтобы унять эту дрожь, и он ощутил тепло и силу, исходящую, от них.

— Чего бы тебе хотелось, дорогая?

— Любви. Я хотела бы любить и быть любимой…

Он кивнул ей в ответ. Джудит заметила, что у него сильно пересохло во рту и губы покрылись белым налетом. Она налила немного воды в высокий стакан и дала ему сделать несколько глотков.

Через час Джудит услышала, как Бонни Вудс, хрипло смеясь, пьяно разговаривала с каким-то мужчиной. Потом они дружно, споткнувшись о порог, ввались в соседнее купе и защелкнули замок.

Поезд, яростно громыхая по рельсам, набирал скорость, и в ночной темени казалось, что он движется еще быстрее. Когда Дадли Стэнтон вдруг проснулся, перепуганный и сбитый с толку, Джудит, чтобы унять дрожь его хрупкого тела, легла рядом на его узкую кровать и крепко прижала его к себе.

 

IV

Почти сразу же Джудит взяла на себя в два раза больше обязанностей, чем от нее ожидали, некоторые из них она вовсе не должна была выполнять. Бонни Вудс уехала с человеком «каких мало» из поезда, и Джудит сама предложила выполнять ее работу. Аделин не больно сопротивлялась, она чрезвычайно обрадовалась, что не придется подыскивать когда-нибудь еще, поскольку достаточно уже намучилась с приходящей прислугой.

— Вы уверены, что справитесь? — спросила она строгим голосом, ожидая, впрочем, услышать только утвердительный ответ.

— Разумеется.

— Сестра Хиггинс возьмет на себя инъекции и все остальные процедуры, которые положены по медицинской части. Вам же придется преимущественно заниматься тем, что выносить судно и регулярно менять белье. Я знаю, что Уолтер с удовольствием поможет вам, когда потребуется физическая сила и он не будет занят. Потом вы сможете посидеть рядом и почитать что-нибудь дяде Дадли, если, разумеется, вся работа будет выполнена на совесть. Таким образом, вы сможете отдохнуть, даже находясь, так сказать, на боевом посту. И конечно же, за дополнительные услуги в ваш конверт будет вкладываться более существенная сумма (почему бы и нет, ведь они смогут сэкономить на другой сестре, которую пришлось бы нанять). Только не благодарите меня. Просто таким образом мы покажем уважение к вашей деятельности.

— Тем не менее спасибо. Как вы думаете, возможно ли устроить что-нибудь вроде импровизированной кровати для меня непосредственно в комнате мистера Стэнтона? Мне будет легче…

— Ни слова больше. Прекрасная мысль. Конечно же, это будет сделано. Ваша идея позволит сэкономить массу времени.

Когда они перенесли складную кровать Джудит в комнату Дадли, тот тоже решил, что идея превосходная. Он вспомнил, как ему было хорошо в ту ночь в поезде, когда она забралась к нему на полку.

Сестра Хиггинс тем более не стала возражать, что Джудит будет спать в комнате мистера Стэнтона. Наоборот, она была просто счастлива оттого, что Джудит не выпендривалась, без возражений выполняла всякую грязную работу. Ведь с недавнего времени сестра Хиггинс стала страдать ногами: они распухли и превратились в колонноподобные столбы, должно быть от перемены климата.

Тем не менее, обнаружив в рождественское утро, что Джудит помогает мистеру Стэнтону совершать упражнения для его парализованной ноги, в то время как остальные находились внизу в холле и были заняты распаковыванием рождественских подарков, она пришла в неописуемую ярость:

— Кто вам позволил это делать? Ни один врач пока еще не рекомендовал ничего подобного. Вы злоупотребляете своим положением, девушка, не говоря уже о том, что подобные упражнения могут просто повредить нервной системе мистера Стэнтона. Ну-ка, убирайтесь отсюда! — Не говоря лишнего слова, она оттерла своим мощным корпусом Джудит в сторону и принялась восстанавливать нарушенные покровы на постели больного и подтыкать со всех сторон простыни и одеяла.

Дадли тут же пытался слабо протестовать, вздевая в воздух свою здоровую руку.

— О, умоляю вас! Оставьте мистера Стэнтона в покое. Разве вы не замечаете, что у него портится настроение, — пыталась урезонить Джудит сестру. — Я никогда не позволила бы себе подобного, если бы только могла представить себе, что из этого может выйти скандал. Прекратите, прошу вас, или я уйду. Я уволюсь… Я не знаю, что я сделаю, если вы сию минуту не прекратите издеваться над мистером Стэнтоном!

— Хватит болтать! — Даже сестра Хиггинс отступила перед таким напором. — О каких это скандалах ты там толкуешь? Кто тебе сказал, что у мистера Стэнтона испортилось настроение, или отчего, Боже сохрани, над ним издеваются? И кто здесь говорит об увольнении?

— Извините, — неожиданно спокойным голосом, полным скрытого достоинства, произнесла Джудит, адресуясь к Дадли Стэнтону. — Но я не собираюсь работать там, где в ходу сцены и скандалы, когда ты всего лишь пытаешься заступиться за своего пациента. К тому же мне весьма тяжело видеть, когда вы печальны или когда у вас портится настроение. Мне придется уйти.

Слова Джудит неприятно поразили Дадли Стэнтона. Джудит оказалась первой, которая относилась к нему как к человеку, а не просто больному, немощному телу, будущему трупу. Эта девушка просто настоящий ангел! Он не хочет ее потерять. И не позволит. Ни за что! В конце концов, он пока еще хозяин у себя дома, слава Создателю! И тут он неожиданно заговорил:

— Вы останетесь! Уйти придется мисс Хиггинс.

Берты Хиггинс едва челюсть не отвалилась от удивления. Как? В течение нескольких секунд она лишилась самого доходного и теплого местечка за много лет! Это все… не говоря уже о месяцах, которые она смогла бы проводить в Палм-Бич! То, что ей было обещано давным-давно.

— Посмотрим, что на это скажет миссис Первис!

Аделин, раздававшая подарки служащим, к тому моменту уже была на взводе. Нэнси Ли была на месте, присутствовали также Тедди и Эдди, но куда запропастился Уоллес? Он нарушил обещание почтить своим присутствием церемонию. Сигарета с золотым ободком, которую только что курила Нэнси, вывалилась из массивной пепельницы черного дерева и слоновой кости и прожгла неопрятную дыру в голубом с розовым ковре от Абюссона. Аделин было совершенно наплевать, что Нэнси поднесла ей две пары нейлоновых чулок в качестве рождественского подарка. Один только Господь Бог знает, где она достает эти штуки или каким путем на них зарабатывает. Это подозрительно, всего месяц прошел с тех пор, как Штаты вступили в войну, а нейлоновые чулочки самым волшебным образом испарились из продажи. Интересно, что исчезнет следом?

Аделин слушала жалобы медсестры Хиггинс всего несколько секунд, а затем и сама впала в ярость:

— Какого черта вы огорчаете мистера Стэнтона? У меня что, мало других проблем?

Тедди и Эдди думали одинаково: поскольку сестра Хиггинс была квалифицированной сиделкой, а Джудит делала в этой сфере только первые шаги, то уволиться следовало ей, Джудит.

— Да что вы понимаете? — разъяренно напустилась на них Аделин.

Пикантность ситуации заключалась в том, что Дадли нравилась Джудит, а Уоллес изначально попросил Джудит угождать во всем Дадли, особенно в мелочах, чтобы тот не слишком злился по поводу более серьезных дел. Кроме того, сестры «с опытом за плечами» были для всех постоянной болью в голове. Как только часы били восемь, они все бросали и уходили, если даже несли больному «утку». Молодые и свежие, эти сестрички, вырвавшись со службы, первым делом мчались на свидание со своим дружком. Сестры более почтенного возраста все свободное время проводили в креслах, поедая фунтами сладости: случайно оставленная где-нибудь в гостиной коробка с шоколадными конфетами тут же подвергалась невосполнимому урону.

Аделин решительными шагами направилась наверх, чтобы лично установить, что же в самом деле происходит? Впрочем, она застала совершенно идиллическую картину.

Джудит сидела у постели больного и читала ему в полный голос биографию президента Рузвельта. Дадли же слушал ее со всем вниманием и лишь иногда посмеивался над замечаниями, которые Джудит время от времени отпускала в процессе чтения. Воистину картина, достойная кисти живописца!

Как только Дадли увидел Аделин, он тут же проблеял:

— Я больше не желаю видеть эту грубиянку Хиггинс. Настоятельно требую избавить меня от этого!

— Ну конечно же, дядюшка Дадли. Вы ее больше не увидите. В этом я совершенно с вами согласна. Таким образом, дело было улажено.

Аделин была не прочь последовать совету Джудит и вместо задиравших нос дипломированных сиделок нанять парочку приходящих, обычно не доставлявших много забот.

Джудит по собственной инициативе решила взять на себя найм и отбор сиделок. По ее словам, главное, в чем нуждался Дадли, был покой, а уж принести ему несколько таблеток и поправить подушки под головой могла и она сама. В конце концов, болезнь Дадли не требовала принятия неотложных мер в любое время суток. Дело, к счастью, о жизни и смерти больного не шло. По мнению доктора Филлипса, выздоровление Дадли протекало спокойно, и только бы его не постиг новый удар, после которого пациент довольно быстро предстал бы перед самой высокой инстанцией.

— А как быть с этими… иголочками? — Аделин решила, что пришла ее пора задавать вопросы и спросить хотя бы об инъекциях. При этом она, правда, не могла скрыть собственной неприязни к уколам и поэтому состроила маленькую гримасу.

— Знаете ли, инъекции, скорее, дело техники, — ответила ей Джудит. — Часто опытная сестра может сделать укол куда лучше любого врача. У меня на уколы легкая рука. Ведь это так просто. Для начала нужно перетянуть резиновым жгутом руку, чтобы под кожей как следует обрисовалась вена, а затем следует ввести иглу. Хотите, покажу, как это делается? — и Джудит сделала движение, словно намереваясь взять Аделин за руку.

Аделин в ужасе отпрянула:

— В этом нет необходимости. Я не сомневаюсь, что у вас все получается по высшему разряду.

Самое же интересное началось потом. Когда Джудит наняла пару местных сиделок, из Вест Палм-Бич, приходивших по скользящему графику и исполнявших не слишком сложные функции, то оказалось, что у нее появилось достаточно времени, не только чтобы ухаживать за Дадли, выкатывать его время от времени в кресле-каталке на прогулку, но и помогать Аделин вести дом и хозяйство. Джудит взяла на себя инициативу, чего никогда не делала экономка. Таким образом, у Аделин высвободилось время ходить в сауну, посещать теннисный клуб и ездить в Эверглейдс, чтобы поиграть в гольф. Она могла даже позволить себе заняться яхтенным спортом на озере Уорт в компании друзей.

Уоллес также был доволен Джудит, поскольку она взяла на себя кропотливое дело по проверке счетов, в изобилии приходивших из магазинов и от торговцев. Получилась даже некоторая экономия средств. Более всего Аделин радовало то, что в комнату Дадли она могла теперь заглядывать от случая к случаю, так как терпеть не могла больничных палат, запах лекарств и всего того, что было связано с болезнями.

Единственной ложкой дегтя в бочке меда была нехватка авиационного топлива для самолета компании, что затрудняло Уоллесу совершать челночные полеты по делам фирмы. Неожиданная атака японских императорских воздушных сил на Пёрл-Харбор изменила многие планы Уоллеса и испортила лучший сезон в Палм-Бич. Впрочем, Аделин знала, что рано или поздно Уоллес найдет выход и раздобудет горючее, сунув кому надо в лапу. А если и это не получится, то у нее под рукой была Джудит, которая, отличалась умом и проницательностью, могла дать ценный совет. Кстати, для такой молодой женщины — это редкость. Уж не соврала ли Джудит насчет своих восемнадцати лет? Но уж через секунду Аделин рассмеялась над этой глупостью. Уж слишком прямолинейна и неиспорченна была Джудит, чтобы обманывать кого-либо.

Уолтер только что вернулся из городской аптеки, и Джудит спросила, не было ли затруднений в получении лекарств, выписанных доктором Филлипсом.

— Нет, мисс Джудит, с какой это стати?

— Я подумала об этом потому, что доктор Филлипс получил диплом врача в Массачусетсе, а не во Флориде…

— Да что вы, никаких проблем. Мы имеем дело с этой аптекой больше двадцати лет. Каждый год доктор Филлипс приезжает, чтобы узнать, как идут дела у мистера Стэнтона. Полагаю, что у доктора Филлипса договор и с аптекой, и с доктором Праути, который лечит мистера Стэнтона здесь.

— Полагаю, вы совершенно правы.

Как-то она попросила у доктора Филлипса несколько незаполненных, но подписанных им рецептов вместо того, чтобы спросить доктора Праути о некоторых нужных ей лекарствах.

— Они могут мне пригодиться, в случае если… — тут Джудит заговорщицки понизила голос: — Между нами говоря, доктор Филлипс, было несколько случаев, когда я звонила Праути по поводу здоровья мистера Стэнтона, но он не слишком спешил навестить больного. Мне кажется, что он не так предан этому дому, как вы, — польстила она ему.

Джонас Филлипс только что объявил, что Дадли находится в своей лучшей форме за последние десять лет. При этом он сказал, что физиотерапия, курс которой проводит с больным Джудит, принесла значительную пользу. Раньше доктор воздерживался от похвал в ее адрес. На щеках у Дадли появился румянец, должно быть, розы расцвели на лице больного из-за того, что Джудит частенько отправлялась с ним в путешествия на кресле-коляске и подолгу оставалась на свежем воздухе.

У врача не было причины не дать преданной сиделке несколько просимых ею бланков за своей подписью. Если ей пришла в голову мысль слегка попичкать своего расслабленного питомца витаминами, о которых она читала в новомодных медицинских журналах, то греха в этом особого не было. Разве что она бы потратила малую толику из богатств Стэнтона, а у Адди и Уолли окажется в кармане на несколько долларов меньше. Да и кто в самом деле разбирается по-настоящему в медицине? Психотерапевтический эффект не стоит совсем уж сбрасывать со счетов.

— У вас в доме прячется маленькое чудо, Адди, — заявил он хозяйке, когда она потащила его на вечеринку к Сисси Биддли в Маналапан. — Постарайтесь ее сохранить.

— И не говорите, доктор. Видели бы вы, как она обмывает Дадли в резиновой ванночке! Буквально за одну секунду. А раньше на это затрачивали полчаса. Ну, скажи, разве я не умница, что откопала такую сиделку?

Как только Уолтер вышел из комнаты, Джудит осторожно отклеила этикетки с аптечных бутылочек. Витамины, конечно, приносят Дадли большую пользу, но немного стимулятора также не повредит — время от времени, разумеется. Глядишь, он вообще скоро почувствует себя, как мальчишка…

Дадли Стэнтон начал самым определенным образом чувствовать, что физиотерапия, которую проводила с ним Джудит, стала оказывать на него благотворное влияние. Пару раз ему даже показалось, будто что-то ожило на парализованной стороне тела. А уж массажи Джудит превратились в самое приятное событие дня. Все прочие сестры и массажистки, когда-либо прикасавшиеся к его телу с лечебной целью, теперь казались Дадли неуклюжими и равнодушными, а их прикосновения — неприятными и даже болезненными. Джудит вначале мыла руки теплой водой, и ее прикосновения были такими мягкими, нежными… казались лаской. Дадли не мог припомнить, когда бы он за многие последние годы был так счастлив и доволен.

Как-то во время массажа Джудит, словно невзначай, взяла в руку его старый и довольно уже увядший член, — тут Дадли едва не хватил новый удар счастья, так приятно было оказаться его дряблой плоти в нежной и теплой руке. Более того, Джудит принялась массажировать его. Поначалу Дадли чуть не задохнулся — широко открытыми глазами он молча уставился на Джудит. Она нежно улыбнулась ему. Да, это был не сон, и он закрыл глаза и застонал, целиком отдаваясь неге полузабытых ощущений. Ее пальцы очень мягко и нежно двигались вверх и вниз по трепещущему отростку его тела. Дадли застонал, снова всей душой желая пережить оргазм, но в следующую секунду от страха болезни горячо попросил провидение, чтобы этого не произошло.

Но он опоздал. С криком удовольствия и боли об изверг семя, и его тело задрожало в конвульсиях наслаждения. Неожиданно для себя зарыдав, он потянулся неокрепшей, трясущейся рукой к той, другой руке, которая принесла ему наслаждение. Десять лет Дадли не испытывал оргазма, поэтому он сжал пальцами ладонь Джуди и покрывал ее поцелуями до тех пор, пока Джудит не высвободилась и не стала целовать его худые и сухие руки. Дадли снова застонал, но на этот раз уже от переполнявших его эмоций и благодарности.

Так Джудит впервые в жизни поцеловала мужчину (вернее, его руку), уже не говоря о том, что коснулась его гениталий. С каждым днем она все более совершенствовалась и в поцелуях и в ласках.

Она научилась нежно тереться губами о его губы, сосать его нижнюю губу, а затем запускала свой язычок ему в рот, и уже язычок выполнял основную работу — он ласкал и касался каждого миллиметра внутри рта и добирался до самых глубин и, казалось, вот-вот пропадет в водовороте его миндалин и альвеол. И когда Дадли уже находился почти в полном экстазе, она переключалась на его член, начиная двигать по нему рукой вверх и вниз — поначалу медленно, а потом все сильней и сильней, все быстрей и быстрей, увеличивая силу и давление до тех пор, пока Дадли не начинал молить о пощаде.

Но однажды днем, когда солнце заливало комнату и теплый ветерок шевелил шторы, настал момент, когда она не смогла довести его до оргазма, привычно используя руку, и Дадли разрыдался от огорчения.

— Не расстраивайтесь, — шепотом сказала она. — Джудит все устроит как надо.

Она опустила голову вниз и поцеловала его там точно так же, как перед этим целовала его губы, — мягко, нежно, тщательно и сосредоточенно, как и все, что делала, общаясь с Дадли. Она слегка укусила его за член, прежде чем втянуть его глубоко в себя, а потом ласкала языком до тех пор, пока Дадли не истек в нее с пронзительным вскриком.

Когда она обмыла его и приготовила к дневному отдыху, он неожиданно сказал:

— Я люблю вас!

— А я вас…

Дадли поверил Джудит. Впрочем, он был не так глуп, чтобы поверить, что Джудит полюбила его в романтическом смысле этого слова, то есть как юная девушка любит молодого человека, равного с ней возраста и пылкого. Он не питал иллюзий насчет того, что Джудит видит в нем сильного мужчину, эдакого защитника и опору. Зато он был просто убежден, что она, как чувствительная и заботливая женщина, привязалась и привыкла к нему, как привыкают к доброму старому другу, которого жалеют и которого боятся потерять.

Что же касается его любви, то это уже отдельная история. В его чувстве сочетались благородность и уважение, но главное — он питал страсть к телу очаровательной юной девушки, едва созревшей для любви, готовой встретить здорового и умного мужчину, отца ее будущих детей.

Но, независимо от природы ее чувств, Дадли не был готов дать Джудит свободу и так просто от нее отказаться. Господь свидетель, он еще жив! И кроме всего, именно Джудит побудила в нем интерес к жизни.

Дадли велел Уолтеру отправиться в самый дорогой ювелирный магазин на Уорт-авеню — признаться, он уже не знал, какой из них самый дорогой, — и купить для Джудит браслет. Поскольку нужно было дать Уолтеру хоть какие-то инструкции для покупки, он ограничился только одной, понятной им обоим, — обойтись десятью тысячами долларов.

— Как прикажите заплатить сэр? Наличными?

— Нет, — величественно произнес Дадли. — Я лично выпишу тебе чек, и ты сам проставишь необходимую сумму. Некоторые полагают, что я уже вроде мертвеца, и уже подбираются к моему состоянию, но я все еще хозяин собственных денег, старина Уолтер. Там, на столе… в верхнем ящике. Принеси мне одну из моих чековых книжек.

Он не подписывал чеки года три и тут почувствовал, насколько, оказывается, это приятно делать снова, пользуясь здоровой рукой. Уолтер же в тот момент прижимал своей рукой чековую книжку к столешнице.

Тем не менее, некоторые сомнения Дадли все-таки испытывал: возможно, когда Уолтер будет покупать, кто-нибудь — продавец, а может, случайный наблюдатель — сообщит об этом Адди. Но он волновался не слишком. Сейчас он чувствовал себя сильнее, чем когда ему было пятьдесят… нет сорок, а пожалуй, и тридцать пять! Он по-прежнему в состоянии разобраться с этой жадной шайкой!

Когда Дадли поднес Джудит алмазный браслет с цейлонским сапфиром в середине, к его удивлению, она расплакалась и наотрез отказалась принять его:

— Да неужели вы думаете, что я возьму от вас подарок за то, что я делала ради любви?

Но еще более он удивился, когда Джудит так и не приняла подарок и сама лично вернула браслет в магазин. После этого Дадли решил, что она не только добрая и чудесная молодая женщина, но еще и обладающая неистощимыми запасами любви и щедрости, в отличие от его алчных родственников.

 

V

Вскоре после возвращения в Боогон Аделин решила отдохнуть от всех домашних дел и обязанностей. Получив приглашение от своей старинной подружки Люси Коул из Атланты, она им воспользовалась.

— Вряд я там пробуду больше четырех недель, — сказала она Уоллесу, который возражал против ее поездки.

— В Палм-Бич и шагу не ступишь без доверенности этого старого ублюдка, и завещание он менять не хочет: все по-прежнему разделено на три равные части, и это после всего, что мы для него сделали! А если после твоего отъезда он даст дуба? Что тогда?

— Не даст, — парировала жизнерадостно Аделин. — После того как Джудит стала за ним ухаживать, он просто расцвел.

— А это хорошо?

— Это дает нам время. Обещаю, что когда вернусь, то буду при нем денно и нощно. А пока я в отъезде, Джудит за ним посмотрит. Тедди и Нэнси Ли здесь вообще делать нечего, впрочем, как и тебе. Лучше поживи пока в нашем доме, а здесь ты и так сможешь держать все под контролем, подписывая бумаги или что-либо обсуждая с Дадли.

Джудит решила использовать отсутствие Аделин для своих определенных целей. Поскольку она нуждалась в поддержке персонала, поэтому по любому поводу относилась ко всем слугам почтительно, скорее прося, а не требуя от них помощи. Прежде всего она высказала Дадли, что его слуги вознаграждаются далеко не по заслугам. Уоллес и Адди так скупы, когда нужно расплачиваться, и вряд ли это правильно. Как одному из самых состоятельных и привилегированных людей в Америке, ему следует быть гораздо щедрее остальных.

— Пусть имя Стэнтона станет синонимом справедливости и благотворительности. Всем известно, благотворительность начинается у порога твоего дома. Возьмем Уолтера или миссис Бикум. Они служат вам многие годы, не раз доказывали свою преданность, гораздо большую, чем… ладно, неважно. А их жалованье ниже всяких стандартов. Цены же за время войны очень выросли…

Дадли никогда не задумывался над этим, все его мысли были о собственном здоровье и благополучии. Но теперь, когда он чувствовал себя гораздо лучше, слова его ангела-хранителя внезапно возымели действие.

— Конечно же, Джудит, ты, как всегда, права. Определи, сколько положено каждому, и скажи в конторе, что это все делается от моего имени. Если Уоллес будет возражать, я поговорю с ним!

Джудит сама объявила о прибавке, дав всем без лишней скромности понять, кому они обязаны этим. Она каждому говорила, как яростно ей пришлось отстаивать их интересы, как страстно защищала именно их честность и преданность, в отличие от Тедди и Нэнси Ли, которые только что и делали, что клеветали на них, при этом добавила:

— Я просто отчитала их, как когда-то миссис Первис, когда она попробовала сказать мне о вас что-то подобное. Всем трем я сказала, что не хочу ничего такого слышать о вас.

Результат не замедлил сказаться: по указанию Джудит всякий раз, когда Нэнси Ли и Тедди приходили, им вежливо говорили: «Мистер Стэнтон спит», «Мистер Стэнтон на прогулке с мисс Тайлер» или же: «У мистера Стэнтона сеанс массажа, его нельзя беспокоить».

Эдди довольно-таки просто отвадили и по делам фирмы. А с Уоллесом Джудит решила заняться сама:

— Мистер Стэнтон только что заснул, и, честно говоря, мне не хотелось бы его будить. Он так плохо спал ночью.

Плохой сон мистера Стэнтона можно было скорее объяснить тем, что Джудит всю ночь крепко сжимала его в объятиях, и стоило ему пошевелиться, как она покрывала его тело бесчисленными поцелуями, но этим она едва ли с кем-нибудь хотела бы поделиться.

— А почему бы вам не оставить эти бумаги? Когда мистер Стэнтон проснется, я ему их покажу, а потом отошлю их вам.

Поначалу Уоллес и не настаивал, чтобы Джудит разбудила пожилого человека. Но когда этот отказ повторился три или четыре раза подряд, он потребовал пропустить его к дяде. У него были кое-какие вопросы, требующие безотлагательного решения. Но Джудит тоже была готова к этому:

— Если вы мне изложите суть этих вопросов, я передам ему информацию…

Нахальная девчонка! Много о себе стала понимать!

Уоллес оттолкнул ее и поднялся наверх в спальню Дадли. Джудит бросилась за ним, чтобы уже там вы

крикнуть:

— Я говорила мистеру Первису, что вы отдыхаете, мистер Стэнтон! Я пыталась остановить его, но он и слушать не захотел, просто оттолкнул меня!

Ее голос сорвался, она растирала руку, с трудом сдерживая слезы от боли.

Это не ускользнуло от внимания обоих.

— Я ее не трогал! — закричал Уоллес.

— Я знаю, что вы не хотели причинить мне боль…

— Убирайся! — закричал Дадли. — И больше никогда не появляйся! Отныне все свои бумаги оставляй у двери.

— Это было очень мужественно, Дадли, но я должна уехать.

— Нет! Никогда! Я не допущу этого!

— О, мой бедный Дадли! Они сделают мою жизнь невыносимой, но это все не то… Что меня действительно пугает, так это что они могут сделать с тобой…

— Что они могут сделать со мной? Я все еще на коне. У них нет моей доверенности. Я пока единственный, кто может подписывать бумаги. Они ничего не могут сделать без меня.

— Они найдут способ, ты не сможешь выиграть. Ты инвалид, и тебе их не одолеть. И все законники на их стороне.

— Я становлюсь сильнее день ото дня. И у меня есть ты. Ты поможешь мне!

— Как я смогу тебе помочь? Они сильнее нас обоих. И потом, что я из себя представляю? Мне едва девятнадцать, и я чуть больше, чем служанка.

— Не говори так! Я женюсь на тебе! Знаю, что я старый, больной человек, и могу предложить только деньги, но, по крайней мере, они у тебя будут, и к тому же — имя и положение в обществе. После моей смерти ты сможешь найти себе настоящего мужчину, в прямом смысле этого слова. Выходи за меня, Джудит, мы вместе дадим им бой!

Она предчувствовала, что Дадли сделает ей предложение, но сразу принять его не могла. Если выйти замуж за старого, больного человека, у которого проработала всего несколько месяцев, она будет легко уязвима со стороны закона. На нее навесят ярлык стяжательницы. Дадли объявят неправомочным, а брак несостоявшимся.

— О, Дадли, как ни хочу выйти за тебя замуж и заботиться о тебе, я этого не смогу сделать. Они обратятся в суд, объявят тебя неправомочным. Да Уоллес уже наверняка готовит почву у законников.

Сердце Дадли затрепетало, он испугался, и чем больше рос в нем страх, тем меньше он способен был соображать. Все, что он знал — это что он не хотел потерять Джудит.

— Скажи, Джудит, что мы можем сделать?

— Думаю, прежде всего, надо найти надежную фирму, лучшую в городе, которая не имела бы ничего общего с компаниями Стэнтона или Уоллеса. С отменной репутацией.

Джудит читала список наиболее престижных юридических фирм в городе, потом фамилии старших компаньонов этих фирм. Читала и ждала, какое же из них отзовется в памяти Дадли. Уоллес и Адди старались по возможности изолировать его от старых друзей и приятелей по бизнесу. Но в свое время Дадли был одним из уважаемых городской элитой людей в Бостоне и знал всех, кто хоть чего-то стоил. Она надеялась, что какое-нибудь их этих имен принадлежит тому, кто вспомнит о Дадли с любовью и уважением.

Когда она произнесла имя Фэнтона Хардвика из фирмы «Хардвик. Хардвик и Линдсей», Дадли воскликнул:

— Фэнни!

Она уже знала, что это тот, кто им нужен.

— Фэнни? Так ты знаешь его?

— Знаю его? Да мы с ним старые друзья! Сокурсники по Гарварду. Мы оба носили зеленые галстуки, заляпанные жирной свининой!

— Что? — вскрикнула Джудит в нетерпении. — Заляпанные свининой галстуки?

— Это галстук моего клуба «Порселлиан» в Гарварде. Этот клуб был основан в 1791 году, и его называли «Свиным клубом», потому что его первые члены — Фрэнсис Кабот Лоуэлл и Роберт Пэйн — были большими любителями жареной свинины, — радостно хихикнул Дадли.

— И вы оба с Фэнни принадлежали к этому «Свиному клубу»? Как здорово!

Да, подумала Джудит, Фэнни как раз тот, кто нам нужен.

Фэнтон Хардвик основал юридическую фирму «Хардвик, Хардвик и Линдсей» еще до своей службы в Массачусетском верховном суде, а после выхода в отставку занялся работой фирмы вплотную. Имя его было одним из самых почитаемых в городе. Разве что Франклин Делано Рузвельт не был членом клуба «Порселлиан»! Какой суд в Бостоне посмеет отказать старому другу и клиенту бывшего судьи Фэнтона Хардвика?

Джудит позвонила в фирму и попросила назначить время для встречи мистера Стэнтона с его старым другом где-нибудь на неделе. Затем пригласила в дом портного снять с Дадли мерку для шести новых костюмов, один из которых должен был быть уже готов на этой неделе.

— Просто позор! — говорила она Дадли. — Человек вашего положения не имел годами нового костюма! — Затем она наняла парикмахера, хотя обычно она сама брила и стригла Дадли, который стал приходить каждое утро, тщательно выбривая его и подравнивая по последней моде подстриженные волосы.

Однако Дадли чувствовал некоторое смущение.

— Как я смогу пойти к Фэнтону в офис? Почему бы его не попросить самого прийти меня проведать?

— Потому что пусть и в инвалидном кресле, но нужно, чтобы ты появился на людях здоровым, бодрым и в прекрасной форме. И потом, при чем здесь инвалидное кресло? — возбужденно спросила она. — Президент Соединенных Штатов тоже инвалид, но у него нет никаких трудностей в управлении страной и ведении войны, не так ли?

Несмотря на то, что Дадли доказывал, что президент минимум на пятнадцать лет моложе его и хотя и инвалид, но не болен, он никогда не видел Джудит такой оживленной и взволнованной. Бог свидетель, он не мог подвести ее! Он не мог позволить лопнуть ее мыльному пузырю энтузиазма и надежд.

Утром дня назначенной встречи Джудит увеличила ежедневную дозу стимулянта. На немного, чуть-чуть, не настолько, чтобы причинить ему вред, но достаточно, чтобы он почувствовал себя бодрым, полным энергии. Она не могла не сделать себе комплимента, когда вкатила Дадли в офис Фэнтона.

Дадли являл собой картину цветущего здоровья, с румянцем после массажа, с хорошей стрижкой и ухоженными ногтями, на несколько фунтов тяжелее, чем он был до ее прихода на работу, в своем новом костюме и ярком галстуке. Даже Уолтер, который помогал ей поднять Дадли на этаж, был под впечатлением.

— Вы выглядите, как миллион долларов, мистер Стэнтон, — и затем добавил: — Вы тоже, мисс Тайлер, довольно хорошо выглядите.

— Спасибо, Уолтер, — она улыбнулась.

Хотя она знала, что выглядит не очень-то хорошенькой, но «довольно-таки», в своем новом черном костюме, вполне приличном и продуманно не столь неряшливом и старомодном, как обычно. Впервые в жизни она попробовала помаду — чуть-чуть, бледно-розовую. Она производила впечатление скромной молодой женщины, которая определенно знает, что хочет.

Старина Фэнни не мог поверить своим глазам, настолько хорошо выглядел его друг, который, как он слышал, стоял уже одной ногой в могиле. Но что было более впечатляюще, чем вид Дадли, так это его почти девственная память. Надо же, этот сукин сын помнил их эскападу в восемьдесят восьмом году! Приключение, о котором он не вспоминал, по крайней мере, лет тридцать, нет, сорок, кажется. А Дадли помнил во всех деталях!

Когда-то они вдвоем, еще совсем зеленые, боясь запятнать себя посещением домов с нехорошей репутацией в Бостоне, отправились в знаменитый нью-йоркский квартал Тендерлойн и посетили не менее известный Хэй-маркет, самый одиозный бордель тех дней, где и столкнулись нос к носу с одним из уважаемых профессоров — Джаспером Лэйтоном.

— Не знаю, как ты, а я никогда не забуду выражение лица Джаспера, — сказал Дадли. — Помнишь, как он бежал по коридору в своих подштаниках, таких же ярко-красных, как и бархат обивки стен Хэймаркета?

Фэнни был откровенно сражен. Ему было невдомек, что Джудит перед тем часами расспрашивала Дадли об этой поездке в Нью-Йорк, от которой у Дадли самого было весьма смутное воспоминание, и предложила ему «обить» стены красным бархатом и «нарядить» профессора в подштаники. Она с ним еще и еще раз прошлась по всем деталям, пока, наконец, он и сам не поверил в то, что рассказывал. Дадли смог пересказать эту историю так уверенно и без запинки, что Фэнтону ничего не оставалось, как только досадовать, что у него самого память не столь цепкая. А ведь им обоим было по семьдесят два. Чертовски жаль, что Дадли ограничен в движении своим инвалидным креслом, когда он еще такой острый, как шило, думал Фэнтон. Почему бы ему и не быть во главе собственной компании, лишний раз доказывая, что он один из самых лучших финансистов государства? Черт возьми, стране нужны такие люди, особенно сейчас, во время войны! Вот почему он сам после отставки вернулся к работе. Потому что человек в семьдесят может еще показать, на что он способен, его рано сбрасывать со счетов и менять на тех, у кого нет и одной десятой его опыта и мудрости.

— Они такие жадные, я боюсь за мистера Стэнтона, — доверительно сообщила Джудит Фэнтону. — Я думаю, они ни перед чем не остановятся. Убеждена, что за их попыткой взять у мистера Стэнтона доверенность скрывается желание объявить его неправоспособным.

Фэнтон самодовольно улыбнулся:

— Думаю, что я получу громадное удовольствие, посмотрев на их потуги это сделать. Ну что ж, перейдем к делу.

Первое, что требовало внимания, было завещание Дадли. Он захотел полностью исключить из него Адди и Тедди и оставить какие-то крохи Нэнси Ли. Но Джудит, сохраняя имидж справедливой и доброй девушки, попросила его оставить хоть что-то всем трем племянницам.

— Когда-то ведь они вам нравились…

В конце концов было решено оставить Адди и Тедди по двадцать пять тысяч каждой, а Нэнси Ли — пятьдесят в надежде, что она использует деньги для того, чтобы начать новую жизнь, и найдет себе респектабельного мужа.

— И слугам, — напомнила ему Джудит. — Особенно Уолтеру и миссис Бикум. Вы должны быть щедры по отношению к ним.

— Ты обо всех подумала, Джудит, но только не о себе самой.

Дадли хотел быть уверенным, что Джудит не осталась без внимания, несмотря на ее такое безразличие к собственной судьбе. Он заявил Фэнтону, что половину своего состояния хотел бы использовать для учреждения некоего фонда, а половину отписать Джудит, лучшему другу, которого ему доводилось встречать в жизни.

Джудит выглядела прямо-таки обескураженной:

— Это неправильно. Вы ведь знаете меня всего лишь несколько месяцев…

— Всю жизнь, — поправил ее Дадли.

— Нет, Дадли, я не могу позволить вам сделать это. Я, наверное, даже не знала бы, что делать с таким количеством денег. Это огромная ответственность. Если бы вы мне оставили несколько тысяч долларов, я бы смогла их принять. И неустанно бы повторяла, как вы добры и справедливы. Но я даже не могу подумать о времени, когда…

Фэнтон, размышляя о том, как повезло Дадли, что он нашел такую необычно для своих лет здравомыслящую девушку, к тому же так обеспокоенную его благосостоянием, не мог не согласиться с Джудит. Оставить такую огромную часть состояния на благотворительность — это было одно, а оставить половину Джудит — это совсем другое. Он мог быть абсолютно уверенным, что сможет отстоять в споре с семьей Дадли его правомочность, но доказать обоснованность завещания, где такая сумма денег оставлялась женщине, которую Дадли так мало знал, было под вопросом… Есть три пути оставить наследство Джудит, если так хочет Дадли. Он мог бы сделать ей просто крупный дар прямо сейчас, он мог бы назначить ее своим душеприказчиком вкупе с юридической фирмой, или он мог бы сделать ее доверенным лицом фонда, который назначил бы ей парочку миллионов долларов на содержание.

Дадли сказал, что он принимает все три предложения Фэнтона, хотя Джудит пыталась протестовать против этой слишком большой суммы. Но Дадли уверял, что сумма недостаточна для женщины, вернувшей его к жизни и придавшей ей смысл. И он не успокоится, пока… она не станет его женой.

Фэнтон решил про себя, что Дадли попросту счастливчик: их наверняка связывают более чем служебные отношения. Что задумал старикан Дадли? Как он там еще справляется? У него уже лет семь не было эрекции.

Согласились на том, что у Джудит будет доверенность от Дадли, чтобы она могла увереннее общаться с Уоллесом Первисом до тех пор, пока его не уволят с фирмы.

Обдумав положение дел, Джудит решила, что лучшим было бы избавиться от «Стэнтон интерпрайзиз» и одновременно от Уоллеса и его команды. Убедить Фэнтона, что Дадли сам способен руководить фирмой, было бы нетрудно, но надо придумать кое-что другое. Она не была настолько глупа, чтобы понимать, что успех не будет зависеть от числа людей, на которых можно было бы положиться. Вообще ни на кого не хотелось полагаться, кроме себя, потому что еще совсем некому доверять. Она вполне бы управилась с инвестированными средствами, но не с многопрофильной фирмой.

«Стэнтон интерпрайзиз» была единой огромной частной холдинговой компанией, служащей как бы зонтиком для множества других, занимающихся железными дорогами, транспортировкой грузов, добычей минералов, нефти, производством пиломатериалов и мануфактуры. Джудит предложила Дадли продать все, а вырученныеденьги вложить в акционерные общества, где инвесторы лишь получают чистую прибыль, а все другие работают. Сначала этот план расстроил Дадли — поменять свою фирму на кучку акций, и чего ради? Его здание — «Стэнтон билдинг» — самое высокое в городе с тысячами служащих, и это все тоже продать?

— Не обязательно. Оно может быть включено в состав Центра Стэнтона, где разместится ваш фонд, и более того… более того! Театр Стэнтона театр сценических искусств, может быть, музей Стэнтона или библиотека Стэнтона… а возможно, даже госпиталь Стэнтона. Почему все это должно ждать вашей смерти? Почему бы не начать прямо сейчас, как можно быстрее? Пусть имя Стэнтона стоит больше, чем деньги в ваше время, Дадли! Это то, что вы должны были делать десять лет… двадцать лет назад. Разве вы не понимаете этого? Эта мечта может воплотиться в жизнь при вас. Мечта, объединяющая желания миллионов! И вы сможете увидеть это!

Дадли из-за потоков слез, струящихся по его лицу, видел только Джудит. Она была его воплощенной мечтой!..

Джудит легла с ним в постель и поцелуями осушила его слезы, хотя, по соображениям экономии силы, она определяла ему сексуальное вознаграждение до одного раза в неделю, но сегодня она решила сделать исключение, чтобы отпраздновать их договоренность.

Не успела она взять его орган себе в рот и нежно провести по нему языком, как он, спустя всего лишь несколько секунд, забился в истомных оргастических конвульсиях. И Дадли снова разрыдался.

— Боже, почему это не могло произойти двадцать лет назад? — сетовал он сквозь слезы.

Она прижала его голову к своей груди:

— Мы попробуем, Дадли. Мы попробуем повернуть время вспять.

Она знала, что действовать ей нужно быстро. Не пытаться повернуть время вспять, а гнать его во всю мочь вперед.

 

VI

Первым распоряжением Джудит как полномочной главы «Стэнтон интерпрайзиз» было увольнение Уоллеса и его шурина Эдди. Их служба заканчивалась предуведомлением «в течение часа освободить занимаемое место». Она проследила за этим лично, вполне насладившись яростью Уоллеса. В предвкушении расправы семья немедленно обратилась в суд с просьбой освидетельствования на правомочность их бедного дядюшки, который пал жертвой зловредных чар Джудит Тайлер. Освидетельствование было назначено на осень, а тем временем Джудит приводила свой план в действие. Она уволила часть исполнителей, наиболее приверженных Уоллесу, тем самым дав понять оставшимся, кто им платит деньги. Потом наняла команду экспертов для осуществления своих целей, начав распродавать различные отделения фирмы.

Для того чтобы облегчить инвестирование прибылей от продаж, она купила небольшую, но с хорошей репутацией брокерскую контору, которая занялась покупкой огромных партий обычных акций в дополнении к акциям тех отраслей промышленности, которых, по ее мнению, в послевоенные годы ждал быстрый расцвет. Это были акции фирм, производящих телевизоры, бухгалтерское оборудование и самолеты. Она считала, что настанет новое время, когда большинство людей смогут так же легко и часто пользоваться самолетом, как сейчас автобусом.

Дадли одобрял ее деятельность, настолько восхищаясь не по годам зрелой деловой проницательностью Джудит, насколько он вообще готов был сделать для нее все, чего бы она ни пожелала.

Как и вся воюющая страна, Джудит напрягла все силы в борьбе за свое выживание. Она сражалась на своем домашнем фронте. Начав поиски подходящего места для предполагаемого «Стэнтон Центра», она встречалась с архитекторами, заказывали рисунки и чертежи. Последовав примеру президента, она наняла для реабилитационных занятий Дадли тренера по плаванию в закрытом бассейне на первом этаже дома Стэнтона. Теперь никто в суде не посмел бы встать и обвинить ее в том, что она действовала из личных корыстных побуждений.

Она устраивала еженедельно два вечерних приема. Один — салон по вторникам, куда приглашался весь цвет бостонского браминского общества — теологи, проповедники, художники, покровители искусств, как, впрочем, и те, кто блистал всего лишь в стрижке купонов. Субботние вечера были предназначены для старых друзей и приятелей Дадли, которых он еще помнил по дням расцвета своих дел и сил, и беседа в эти вечера тоже бывала легкой и светлой.

Для этих случаев ей доставляло истинное удовольствие одевать Дадли, наряжая его, как свою куклу. Он носил только светлые, а не мрачные темные костюмы, яркие галстуки и «бабочки». Иногда она добавляла к его костюму еще шелковый или бургундского бархата жилет. Восседая во главе обеденного стола, он даже выпивал несколько унций вина с гостями, так же как и все, находясь в прекраснейшем расположении духа и добром здравии. Подаваемая еда всегда была изысканна, и вряд ли кто-нибудь мог заметить, что Дадли ел что-нибудь отличное от других.

Собравшиеся разговаривали о чем угодно: о состоянии Бостонского общественного фонда, политике президента Гарвардского университета, даже немного сплетничали о том, кто кого видел… Все неизбежно находились под впечатлением от Джудит, особенно жены друзей Дадли, которые были старше ее, по крайней мере, лет на сорок. Ее юность их совсем не пугала, как это могло бы быть, будь она мила и очаровательна. Наоборот, они ей сочувствовали: такая молоденькая — и взвалила на себя такую ответственность.

Что еще выставляло ее в выгодном свете, так это всегда приличный и невызывающий туалет — никаких коротких юбок или длинных разрезов. На самом деле, она одевалась настолько скромно, что даже не позволяла себе и маленькой нитки жемчуга, считавшейся просто обязательной. И это при том, что выполняла функции хозяйки дома Дадли. Предполагалось, что это меньшее, что мог бы Дадли подарить ей при случае.

Состав гостей варьировал от субботы к субботе, но он почти всегда включал в себя судью Хардвика и его жену Алису, которая сказала как-то Фэнтону:

— Если бы у меня и была дочь, то мне бы хотелось, чтобы она как можно больше походила бы на Джудит Тайлер.

Дела шли настолько отлично, что Джудит с неохотою ехала в Ньюпорт на короткий летний сезон Новой Англии. Но уже там, в коттедже Стэнтона (летние резиденции знати назывались коттеджами), она поняла, что, если бы никогда и никуда больше не выезжала, этого было бы достаточно. Как обычно, тщательно изучая литературу по Ньюпорту, она прочитала высказывание русского великого князя Бориса о Ньюпорте: «Я и мечтать никогда не мог о такой роскоши… таком большем в глаза богатстве. Это все равно, что ходить по золоту!»

С этим Джудит была полностью согласна. Стэнтон-Хиллс, гордо стоящий на улице «золотых» домов вдоль побережья Атлантики Белевью-авеню, более подходил бы королевской семье, нежели скромным гражданам демократической республики, сводчатые потолки, витражи, экстравагантный неоготический стиль. Она часами бродила по дому, недоверчиво трогая полированное дерево резных панелей стен, заглядывая в оранжерею с видом на море в рамке буйной тропической зелени, останавливаясь в картинной галерее, заполненной работами старых голландских мастеров. В этом доме были императорский фарфор, музейной редкости образцы Севрской фабрики, мраморные камины, целиком вывезенные из старинных французских замков, бархатно мягкие от древности персидские ковры. К Джудит пришла еще большая, чем когда-либо, решимость. Если это замок Стэнтона, то она будет в нем правящей королевой. А если она будет королевой, у нее должен быть если не король, то тогда уж наверняка принц. И именно здесь он должен родиться… в Стэнтон-Хиллс, в родовом замке.

Она старалась, как никогда, сделать Дадли счастливым, испытывая к нему благодарность, перерастающую в любовь, — это будет именно он, кто воплотит ее желания. И хотя день ото дня он становился счастливее и сильнее, Дадли все-таки чувствовал, и довольно остро, свою некоторую ущербность. Мужчина может дать женщине все деньги мира, но он не почувствует себя мужчиной, пока женщина не почувствует с ним себя женщиной.

— Мне бы хотелось сделать для тебя то, что ты делаешь для меня, — сказал он ей однажды, когда они сидели на частном пляже Стэнтон-Хиллс. Он лежал на песке, а не сидел, как обычно, в коляске.

Она поняла, что он имел в виду: довести ее до высот оргазма. Это было еще одно, на что она должна была пойти ради Дадли Стэнтона. Прямо на песке она раздела его и разделась сама, усевшись на него сверху. Он был поражен и испуган.

— Но я не смогу… — крикнул он, как от боли.

— Нет, ты сможешь! Где есть любовь, там нет ничего невозможного!

Ничего ему не говоря и взяв его член в свою руку, она медленно провела им по губам влагалища, потом еще и еще раз, пока не ввела его в себя, несмотря на его неуверенность. Дыхание Дадли стало прерывистым и учащенным — он явно возбудился. Сладострастно стеная и учащенно дыша, Джудит вся отдавалась поступательным движениям вверх-вниз, пока через несколько минут этой неистовой пляски ее стон не перерос в крик оргастического наслаждения. Как только это случилось с ней, Дадли тоже излился своей скупой лужицей семени.

После этого он стал еще более, чем раньше, благодарен. Он смог доставить женщине — своей любимой Джуди! — удовольствие, на которое способен только настоящий мужчина! А Джудит отметила про себя, что маленькое притворство — не такой уж большой подарок мужчине, который тебе собирается отдать все!

— Выходи за меня замуж, Джудит! Выходи за меня! — умолял он. И хотя это было именно то, что она намеревалась сделать, еще было не время.

Предстояло всего лишь освидетельствование на правомочность, а не судебное разбирательство нашумевшего убийства. Но поскольку это был Бостон, где публику вообще не баловали отчетами о громких процессах, газеты готовились разрекламировать это судебное разбирательство по полной программе. Состав действующих лиц был очень интригующий: медсестричка, девятнадцатилетняя девушка-мышка, даже еще и не медсестра, старый, больной, парализованный человек, чье состояние, по слухам, доходило до полумиллиарда долларов, три племянницы, две из которых с безупречной общественной репутацией, а третья — трижды побывавшая замужем и успевшая развестись с мужьями, титулованными европейцами. Все пытаются завладеть дядюшкиным состоянием и фирмой, которая распродавалась прямо у них под носом. Трое обратились с иском, что эта мышка незаконно воспользовалась их бедным, дряхлым дядюшкой для достижения своих корыстных целей.

Поскольку на предстоящем судебном разбирательстве на карту ставилось не только состояние умственных способностей Дадли Стэнтона, но и репутация Джудит Тайлер, то позвонила Франческа и спросила, может ли она чем-либо помочь в этом случае. Если нужно, они с Карлоттой приедут, чтобы выступить на суде и рассказать, какой у Джудит прекрасный характер. Но Джудит была полна сарказма:

— Мой прекрасный характер скажет сам за себя. Вы думаете, суд воспримет серьезно то, что вы расскажете с Карлоттой? Скорее, все, что кто бы из вас ни сказал, будет мне во вред, а не на пользу, так как для суда важнее источник этой информации.

Франческу эти слова полностью убедили, и они с Карлоттой на слушании не присутствовали. Рядовой публики в зал правосудия набилось до отказа, все надеялись услышать какие-нибудь колоритные или пикантные подробности из жизни высшего света.

Джудит, обутая в слегка затасканные цвета морской волны туфли-лодочки на низком каблуке и одетая в вискозное, такого же цвета платье с огромным белым отложным воротником, с тускло-желтыми волосами, стянутыми в узел на затылке, вкатила своего работодателя в зал заседания суда. Он был опрятно одет в жемчужно-серый тонкой шерсти костюм, идеально подходящий его гладко причесанным седым волосам. Красный шелковый галстук был того же оттенка, что и торчащий из нагрудного кармана носовой платок. Он совсем не глядел в сторону своих племянниц, явившихся в мехах, так как заседание проходило в ноябре. Нэнси Ли с черно-бурой лисицей в три четверти длины, Адди с более простенькой темно-коричневой норкой, а Тедди с черным персидским каракулем, уверенная, что черное ей больше к лицу.

Все трое рассказывали одно и то же: они годами выказывали преданность своему дядюшке, окружили его заботой и комфортом, стараясь сделать последние годы его жизни как можно более приятными, пока в их жизнь не вползла Джудит Тайлер и не сумела сбить с толку старого, больного человека.

— О, как я проклинаю тот день, когда наняла ее! — всхлипывала Аделин, прикладываясь льняным платочком к уголкам глаз. — Дядя Дадли так одурачен, он просто воск в ее руках. Она настроила его против нас…

Уоллес Первис клятвенно утверждал, что при нем фирма процветала. Он привел схемы, диаграммы, финансовую отчетность, и даже те, кто совсем ничего не понимали в финансовой отчетности, не могли не поразиться цифрам, витавшим в воздухе, — не сотням тысяч, миллионам! Уоллес горестно обратился к суду с вопросом: мог ли человек в здравом уме позволить Джудит Тайлер уволить исполнительного директора, приносившего такие доходы?

Психиатр, приглашенный племянницами, отделался в основном общими фразами. Доктор Праути из Нью-порта свидетельствовал в пользу сестер, заявив, что пожилой человек частенько бывал дезориентирован и неадекватно воспринимал реальность. Но бостонский врач, доктор Джонас Филлипс, со всей ответственностью утверждал, что он нашел физическое состояние мистера Стэнтона гораздо улучшившимся после поступления мисс Тайлер на работу, а его ментальные способности значительно активизировавшимися. А психиатр, приглашенный Дадли Стэнтоном, так даже пошутил, что он сам хотел бы иметь финансовую сообразительность мистера Стэнтона, признавшись, что однажды попросил его как опытного финансиста дать ему совет по фондовому рынку, и, застенчиво улыбнувшись, добавил, что этот совет принес прибыль.

Шофер Уолтер свидетельствовал, что он, по крайней мере, дважды в неделю играл с мистером Стэнтоном в шахматы и мистер Стэнтон, как правило, в пух и прах разделывал его.

— Я бы сказал, что у мистера Стэнтона все шарики в порядке, а некоторые…

Далее Уолтер рассказал, как однажды он получил поручение от мистера Стэнтона купить браслет ценою в десять тысяч долларов для мисс Тайлер в знак благодарности. Тут по залу суда прошелестел ропот, сменившийся вздохом уважительного удивления, когда он добавил:

— Но она сама вернула его в ювелирный магазин, сказав при этом, что не может его принять, так как всего лишь выполняет свой долг.

Затем он, совершенно не побуждаемый вопросом судьи, заявил:

— Эти племянницы… Они не стоят и десятой доли такой женщины, как Джудит Тайлер. Конечно, она молоденькая девчонка, но по-настоящему заботится о мистере Стэнтоне, а если они о чем и заботятся, так только о деньгах мистера Стэнтона.

Адвокат племянниц заявил протест, но слова уже были сказаны, и исходили они от простого человека из рабочего класса, а не от кого-то из богатых. Слова были искренни, в них чувствовалась неподкупная правда.

Мисс Бикум, экономка, свидетельствовала:

— Мисс Тайлер — святая, а они, все эти, они — та еще компания.

Остальные из прислуги, один за другим, так или иначе подтвердили эту мысль, не забывая упомянуть о неустанной заботе Джудит. Затем выступили несколько завсегдатаев салона по вторникам и рассказали, насколько хорошо Дадли обо всем информирован и как прекрасно он во всем разбирается, начиная от положения на фронтах и кончая последними веяниями в искусствах. После настал черед старых друзей, ужинающих по субботам, изложить свои соображения:

— Такой обаятельный человек!.. Такая живость ума!.. Блистателен, как всегда!..

Алиса Хардвик, жена судьи, сообщила суду о Джудит:

— Всегда так скромно одета. Никогда не видела на ней даже булавки с камешком или крохотной нитки жемчуга. Все, что я видела, — это полная преданность Дадли.

Наиболее пространными были свидетельские показания судьи Фэнтона Хардвика, партнера по гольфу председателя суда Лукаса Сэфайера.

Фэнтон, доверив процессуальное ведение этого дела младшим компаньонам своей фирмы, сам выступил на суде с речью, в которой он поведал о том, что Дадли помнил об их юношеской эскападе в мельчайших подробностях. И это было в 1888 году!

Далее он рассказал, что Джудит Тайлер очень твердо отказалась от половины наследства, предложенной ей Дадли Стэнтоном.

— Скорее ей надо было бы пройти психиатрическую экспертизу, — выкрикнул кто-то из зала суда, снискав себе лавры шутника дня.

Дадли Стэнтон был в своей лучшей форме.

— Я сам решил вложить все свое состояние в фонд, все, потому что Джудит Тайлер, мой лучший друг, отказалась что-нибудь принять для себя. Она сказала: «Зачем ждать? Сделай это сейчас! Построй сейчас „Стэнтон Центр“! Людям Бостона он нужен сейчас!» Своим пожертвованием она вдохновила и меня. Какие у нее планы создания Центра! Какая широта охвата! Госпиталь! Музей! Библиотека! Она полагает, что Бостон должен иметь лучшую частную библиотеку в мире! И если считать, что планы Джудит Тайлер по улучшению жизни в Бостоне и продажа моих коммерческих фирм для осуществления этой цели — сумасшествие, значит, я сумасшедший!

Потом он воздал должное своему преданнейшему другу, сравнив ее с Элеонорой Рузвельт, женой президента, которая, как и Джудит, была его ногами.

Звенящая тишина наполнила зал суда. И уже не было необходимости доказывать, что Джудит распродавала «Стэнтон интерпраизиз» для того, чтобы вложить вырученные деньги в американские общественные акционерные общества и тем самым увеличить прибыль до нескольких миллионов долларов, которые пошли бы на создание фонда Стэнтона и общественное благо.

Результаты этого процесса не только обернулись поражением племянниц Дадли Стэнтона и Уоллеса Первиса, но и показали силу Джудит Тайлер, которая теперь была готова стать невестой.

Планируя свою свадьбу, Джудит решила, что церемония должна пройти, как у любой девятнадцатилетней девушки, выходящей замуж за молодого, богатого и здорового жениха. И, конечно же, в белом подвенечном платье! А почему бы и нет? Это ее первый брак, и она так же девственна, как и должна быть любая невеста. И так же как у любой невесты с замирающим сердцем, у нее должно быть прекрасное белое подвенечное платье. Это ее день! День, когда она становится одной из самых богатых женщин Америки. Она заказала подвенечное платье и свадебный костюм для Дадли, самым придирчивым образом исследовав все детали как его костюма, так и своего платья.

Свадебная церемония должна состояться в Стэнтон-Хаузе на Бич-стрит первого января 1943 года. Для этой цели в гостиной будет освобождено от мебели место для приема более трехсот гостей. Судья Хардвик будет ее посаженым отцом, а его жена Алиса — главной подружкой невесты. А кто будет шафером? Джудит на минуту задумалась. Наконец, решение было найдено. Ну конечно же Уолтер, с которым Дадли вот уже вместе тридцать лет. Прекрасный штрих! Да, и она пригласит для совершения обряда его преосвященство Говарда Йэтса Смита, одного из самых почитаемых священнослужителей, посещавших ее салоны по вторникам.

Затем она обдумала список приглашенных. Естественно, никаких родственников: у Дадли — только племянницы, у нее — две тетки. Прислуга! Прекрасная идея. Вся прислуга будет их гостями, и тогда прислуга по найму понадобится всего лишь на один вечер, а именитые гости не преминут отметить ее демократический образ мыслей. Затем она тщательно отобрала этих именитых гостей среди многих, побывавших у них в доме с начала действия ее салонов по вторникам и ужинов по субботам.

Практически в последнюю минуту — за два дня до свадьбы — она все-таки решила пригласить Франческу и Карлотту. Безусловно, это могло показаться странным — ведь Джудит не общалась с ними с того времени, когда отказалась от их предложения поступать в Редклифф, конечно, если не считать телефонного звонка Франчески перед слушанием дела, ну и что из этого? Она скажет им, что так как это ее свадьба и празднуется она на Новый год, то хочется по-новому наладить с ними отношения. Что же может быть более естественным, тем более в преддверии обретенного ею счастья, протянуть руку дружбы единственным во всем мире близким людям, которые у нее остались, если не считать, конечно, ее великолепного нового мужа?

Вполне понятно, Джудит не простила бы себе, если Франческа и Карлотта не стали бы свидетелями ее триумфа — ее элегантного особняка, ее высокопоставленных гостей, ее подвенечного платья, стоившего две с половиной тысячи долларов. Наконец, ее изумительного свадебного подарка от жениха — двадцатидвухкаратного бриллианта, просто прикрепленного к золотой цепочке вокруг ее шеи (она сама его купила, съездив в Нью-Йорк на аукцион Парк-Берн). Этот камень был из фамильных драгоценностей белого русского офицера, бежавшего от красных в Париж, а затем от нацистов — в Нью-Йорк, где он умер, оставив сказочные сокровища давно прошедших времен. Так же был приобретен на распродаже и кроваво-красный рубин.

Джудит позвонила своим сестрам Коллинз. Трубку взяла Карлотта., которая всегда ее раздражала. Она предпочла бы разговаривать с Франческой, но делать было нечего, пришлось пространно излагать цель своего звонка.

Карлотта, выслушав, расхохоталась:

— Ты смеешься?

— Совсем нет, — ответила Джудит и пустилась в заранее заготовленные объяснения, как ей хотелось бы, чтобы они все втроем стали дружить.

— Думаю, это было бы очень интересно. Мы с Фрэнки обязательно приехали бы, но у меня свидание с этим красавцем моряком, а я не могу расстраивать наших мужчин в форме, не так ли?

— Во что бы то ни стало бери его с собой, — сладко заприглашала Джудит. — И потом, какое сейчас празднество обходится без военнослужащих?

Действительно, подумала Джудит, список приглашенных премиленько закруглился: бравый военный в форме и две ее тетушки. Она вполне искренне полагала, что они сдохнут от зависти.

 

I

Билл Шеридан объявился в одиннадцать часов, чтобы сопровождать Франческу и Карлотту на свадьбу Джудит, назначенную в полдень.

Он вошел в дом по-хозяйски и сразу же наткнулся на Франческу, одетую в бледно-голубое вечернее платье, весьма рассерженную на Карлотту, которая примеряла наряд из золотистого шифона.

— Тебе нельзя носить этот цвет, — уверяла она сестру;

— Почему нет? — Карлотта расчесывала перед зеркалом волосы. — Разве мне не идет это платье? — спросила она детским голосом, изображая маленькую девочку. — Билл, — обратилась она к нему, — тебе не кажется, что оно мне очень к лицу?

— Конечно же, Билл беспрекословно с ней согласился. Естественно, Карлотта просто очаровательна, даже более того — она великолепна, она роскошна. Настолько хороша, что ее «немедленно хочется съесть», так выразился Билл.

Франческа попыталась было зайти с другой стороны:

— Ты прекрасно знаешь, Карлотта, что не о твоей исключительной красоте мы сейчас говорим. Твое платье слишком светлое, почти белое. А платье из белого шифона просто неприлично надевать на любую свадьбу. Это прерогатива невесты, и только ее одной. Получится, что ты как бы собираешься состязаться с невестой, а это не слишком красиво. Особенно сегодня, поскольку невеста далеко не столь хороша, как ты.

— И вовсе мой костюм не белый. Он цвета шампанского и, скорее, бежевый, чем белый.

— Это почти одно и то же, и ты знаешь об этом почти так же хорошо, как и я. Сними это платье сию же минуту!

— Слишком безапелляционное утверждение с твоей стороны, Франческа. Твое счастье, что я тебя люблю и уважаю, иначе ни одной минуты бы не стала выслушивать этот бред. Если я пойду переодеваться, дорогая хозяйка, мы рискуем опоздать на свадьбу, а это еще хуже. Прилично ли будет, если мы появимся уже после того, как брачная церемония завершится! Племянница Джудит будет оскорблена до чрезвычайности.

— Что ж, нам придется пойти на такой риск, — холодно ответила Франческа, но потом спохватилась и добавила куда более нежно: — Ну, пожалуйста, Карлотта. Будь хорошей девочкой.

— А ты что скажешь, Билл? Стоит мне переодеться?

— Ни в коем случае, — ухмыльнулся Билл. — В это вы меня не втяните.

— Ты такой же бяка, как Фрэнки, — вздохнула Карлотта. — Какие вы все скучные и нудные…

Она стала подниматься вверх по лестнице.

— Как вы думаете, почему я приняла приглашение Джудит? Потому что мне захотелось немного развлечься. А теперь, Франческа, ты мне все испортила. Представляешь себе, какой бы вид был у Джудит, если бы я вошла в этом платье? Она была бы просто в шоке!

Когда через двадцать минут Карлотта снова спустилась в гостиную в новом изумрудно-зеленом вечернем платье с глубоким декольте и разрезом вдоль бедра, Франческа почти пожалела, что отправила сестру переодеваться. В новом наряде Карлотта выглядела даже еще шикарнее, чем в платье из золотистого шифона…

Они и в самом деле опоздали. Все гости уже сидели в гостиной на позолоченных стульях, стоявших рядами. Посередине сопутствовавшей церемонии торжественной кантаты, которая состояла из произведений Баха и Генделя, дворецкий быстро усадил их в последний ряд. Все, словно бы в унисон, повернули головы, чтобы взглянуть на вошедших. По залу прокатился приглушенный говорок: их узнали. Франческа полностью игнорировала шум — он обычно всегда сопровождал появление Карлотты, зато ее сестра одарила всех присутствующих очаровательной улыбкой.

Достопочтенный Смит стоял около импровизированного алтаря, украшенного белыми цветами — заостренными копьями дельфиниумов, пучками мадагаскарского жасмина, букетиками лилий и огромными букетами хризантем. Лицом к священнику и всему этому великолепию находились жених в кресле-каталке со своим дружком Уолтером, стоящим рядом. Дадли выглядел весьма элегантно на европейский манер — на нем был белый двубортный жилет, в жемчужно-сером галстуке — опаловая булавка, а в бутоньерке на левом лацкане — белая роза. Карлотта, перегнувшись через Билла — тот сидел между сестрами, — прошептала Франческе в ушко:

— Ты только посмотри, как он одет! Тебе не хочется упасть на пол и хохотать? …

Франческа приложила указательный палец к губам:

— Ш-ш-ш!

— Послушай, но он выглядит просто глупо! Джудит вытащила почтенного старца на свет, как могла, почистила и подкрасила. В конце концов, это чисто домашняя свадьба, а женишок древен, как Мафусаил.

— Карлотта, прошу тебя, замолчи! Нас могут услышать!

— Да не беспокойся ты так. Может юная девушка немного повеселиться или нет? — Она надулась и положила руку на бедро Билла.

Хотя нежная, почти прозрачная ладонь девушки едва касалась его тела, Биллу чувствовалось, что она прожигает его сквозь ткань костюма, как раскаленная. К вящему неудобству он почувствовал, что у него начинается эрекция, и он, осторожно сняв с себя ладонь девушки, быстро скрестил ноги так, что никто не успел ничего заметить. Но Карлотта все поняла и даже слегка этому порадовалась. Более того, желая продлить его муки, она снов, вернула ладонь на прежнее место, но на этот раз не просто положила руку ему на бедро, а несколько раз ласкающе провела по нему вверх и вниз.

При всем желании Франческа не могла не заметить этой игры и, сердито покраснев, отвела от них глаза. Она готова была убить Карлотту. Ей и так было не слишком сладко сидеть рядом с Биллом Шериданом, желая его всем своим существом и зная, что он точно так же желает обладать Карлоттой. Но наблюдать, как сестрица поддразнивает Билла, и созерцать его реакцию было свыше ее сил!

Кроме того, то, что проделывала сейчас Карлотта, выглядело невероятно дешево и напомнило Франческе случай с платьем цвета слоновой кости — целью всего этого было одно — потешить себя и шокировать окружающих.

Тем временем свадебный марш вагнеровского «Лоэн-грина» благополучно подошел к концу. Вперед вышла Алиса Хардвик и подвела Джудит за руку к судье Хардвику. В это мгновение Франческа решила, что все они совершили большую ошибку, посетив свадебную церемонию своей племянницы. Она ни на секунду не верила, что Джудит пригласила их из добрых чувств. Джудит было важно только одно — продемонстрировать всем знакомым, и особенно тетушкам, богатый, роскошно обставленный дом, респектабельных гостей. Наконец, огромные деньги, которые, судя по кислому выражению лиц собравшихся, плыли ей в руки в связи с браком.

Франческа старалась сконцентрироваться на свадебном ритуале, несмотря на то, что пальцы Карлотты уже забирались под полу пиджака Билла, И он, которого она читала разумным и сдержанным, позволял ей производить эти манипуляции над собой, хотя и был красен как рак. Если Карлотта вела себя в общем-то естественно, то Билл выглядел абсолютным болваном!

Краешком глаза Франческа заметила, как пальцы Карлотты двинулись ниже и зацепились за поясной ремень Билла. Больше она этого терпеть не могла и громким шепотом зло прошипела в сторону Карлотты:

— Если ты не прекратишь свои штуки, я сейчас же встану и уйду отсюда!

Карлотта хихикнула, а Билл даже стал еще краснее, хотя казалось, что более красным быть уже нельзя. По всему залу пронеслись шепоток и одновременно шелест, поскольку буквально все оглянулись на ее слова и десятки глаз с негодованием уставились на нарушителей спокойствия…

— То, что соединяет Господь, ни один человек не в силах разрушить!

Джудит наклонилась и коснулась ртом слегка вывернутых губ мужа, а затем, ухватившись за ручки коляски, повезла его вдоль по залу, в то время как орган торжественно загремел «Свадебный марш» Мендельсона.

Гости собрались в «красном» салоне, среди них сновали официанты с подносами, на которых стояли бокалы с шампанским.

— Нам тоже прикажете смешиваться с этими людишками? — пожаловалась Карлотта. — Я, наконец, хочу есть. Я с утра не позавтракала. Может, нам попытаться проникнуть в столовую, пока они все здесь прохлаждаются, и добраться до буфета? А уж потом мы можем пойти и поздравить Джудит, но на полный желудок. Вот что нам необходимо, прежде чем предстать перед ее очами, — насыщение, то есть я хотела сказать, подкрепление.

Билл чуть не взвыл от хохота. Он находил Карлотту не только великолепной девушкой, но еще и чрезвычайно остроумной. И даже Франческа рассмеялась на шутку сестры.

Боевые порядки гостей медленно передвигались.

— По-моему, у Джудит сегодня было весьма красивое платье, — заметила Франческа Карлотте. — По крайней мере, выглядела она довольно привлекательно.

— Привлекательно? Не зашла ли ты слишком далеко? Тебе следовало больше внимания обратить на тот камешек, который висел у нее на шее. Вот эта штука действительно выглядела привлекательно. Когда я буду выходить замуж, уж я позабочусь о том, чтобы у меня на шее висел такой же…

Франческа прекрасно понимала, что Карлотта несет свой обычный безобидный бред, но Билл нахмурился. В сущности, он выглядел едва ли не несчастным.

— Хочу пожелать тебе самого большого на свете счастья, Джудит. — Франческа поцеловала племянницу в щеку. — И вам, разумеется, тоже, мистер Стэнтон.

Джудит деланно улыбнулась:

— Тебе бы следовало звать его Дадли. Если уж я прихожусь тебе племянницей, то, значит, Дадли — твой племянник. Но уверена, что ты не будешь настаивать, чтобы он называл тебя тетушка Фрэнки, разве не так?

Все вокруг вежливо посмеялись.

Карлотта вместо того, чтобы поздравить сначала Джудит, прямиком направилась к Дадли и, нагнувшись, поцеловала его в щеку.

— Но я настаиваю. Я прямо-таки требую, чтобы вы называли меня тетушка Карлотта, вы согласны? — Она искоса посмотрела на Джудит в надежде услышать от нее что-нибудь резкое в ответ, но та не обратила внимания на выпад Карлотты. Вместо этого она буквально пожирала глазами Билла Шеридана.

Джудит решила, что ей в жизни не приходилось видеть более привлекательного мужчину, чем капитан Шеридан. Впервые в жизни она смотрела на представителя противоположного пола, роскошного самца, чей запах она ощущала своими трепещущими ноздрями, осознавая, что она всего лишь женщина, самка, которая обязана подчиняться исходящей от этого человека силе. Не имея до того ни единственной встречи с мальчиком ее возраста, не позволив себе до достижения совершеннолетия ни малейшего флирта, она была искренне поражена тем ощущением, которое зародилось у нее внутри… той дрожью, которая внезапно сотрясла ее вагину. Но успев прочитать уже достаточно много специальной медицинской литературы, она немедленно классифицировала свое состояние и наклеила на него бирку — сексуальное влечение. Затем внесла некоторые коррективы в свое определение. Скорее, это состояние можно было классифицировать как сумасшедшее вожделение.

Франческа взяла на себя миссию представить собравшихся:

— Наша племянница Джудит Тайлер Стэнтон и ее муж Дадли… Капитан Уильям Шеридан, морская пехота Соединенных Штатов.

— Это видно, Фрэнки. Мы пока еще в состоянии отличить военную форму от штатского костюма, — сухо произнесла Джудит. Но когда она заговорила с Биллом, ее голос звучал чуть ли не медоточиво:

— Должно быть, все вас называют Большой Билл Шеридан.

Франческа и Карлотта посмотрели друг на друга с изумлением. Это было что-то новенькое! Уж не пыталась ли она флиртовать?

Билл осклабился:

— Должен отметить, что меня так называли, и не раз, — Он приблизился, чтобы пожать руку Дадли: — Рад знакомству, сэр.

Принимая во внимание его рост и тот факт, что Дадли сидел в каталке, Биллу пришлось чуть ли не согнуться в три погибели, чтобы пожать руку старику, что еще больше подчеркнуло физическую разницу между ними.

Джудит вспыхнула, почувствовав, как в ней растет и поднимается привычная неприязнь к сестрам. Она пригласила их специально для того, чтобы, как говорится, утереть нос и продемонстрировать, каких высот она достигла, но почему-то получилось, что нос утерли ей… Они привели с собой этого юного Адониса, и она, разумеется, проигрывала, стоя рядом с каталкой калеки-мужа.

Джудит выдавила на губах улыбку:

— Скажите мне, капитан Шеридан, чей вы, собственно, кавалер — Фрэнки или Карлотты?

Билл обнял сестер за плечи:

— Готов сразиться с каждым, кто будет утверждать, что я не приударяю за обеими красотками Коллинз сразу. — То есть поступил чрезвычайно галантно.

— Господи! — Джудит закатила глаза. — Это звучит чрезвычайно печально или попахивает испорченностью нравов.

Билл приподнял вопросительно бровь:

— Каким образом?

— Очень просто. Три человека образуют любовный треугольник, и это печально, поскольку из троих всегда есть один, который любит, но которому не отвечают взаимностью. С другой стороны, если в данной ситуации довольны все, это называется «любовь втроем», что почитается обществом за разврат.

Билл вяло улыбнулся в ответ на выпад Джудит. У этой племянницы, оказывается, остренькие зубки!

Франческа же снова пожалела, что они здесь оказались. Смешно было и думать, что Джудит может измениться.

Но Карлотта только смеялась, почти не скрывая своего торжества:

— Да что ты говоришь Джудит? Любовный треугольник означает прежде всего любовь, а «любовь втроем» — секс. А что ты знаешь о том и о другом?

Франческа едва не задохнулась, услышав такое, но Карлотта снова рассмеялась и чмокнула Джудит в щеку:

— Я шучу.

Джудит прищурила глаза и ответила:

— Надеюсь, что так.

Пора было идти к гостям, где дожидались Алиса и Фэнтон Хардвик. Биллу особенно не терпелось познакомиться с судьей, поскольку, как он узнал, тот возглавлял одну из крупнейших адвокатских контор в Бостоне. Что и говорить, ценное знакомство для молодого адвоката, который собирался стать на первую ступень лестницы, чтобы осуществить свои грандиозные планы.

— Я чрезвычайно рада. Большой Билл Шеридан, что Фрэнки и Карлотта привели вас с собой. Мы поговорим с вами поподробнее несколько позже, — пообещала Джудит. — Я хочу, чтобы мы все узнали друг друга поближе. Ты согласен, Дадли?

Дадли мигнул:

— Несомненно. Как ты решишь, Джудит. — Он только что сочетался законным браком, и хотя его блаженству не было предела, утомление дня уже начинало сказываться.

Дадли, насколько это было можно в его положении, выглядел неплохо, и, казалось, находился в добром здравии. С видимым удовольствием принимая поздравления и пожелания счастливой семейной жизни, он тем не менее сдавал все больше и больше. Так, по крайней мере, решила Джудит. Она видела, что муж нуждается в отдыхе.

Дадли слабо сопротивлялся, но Джудит была настойчива. К тому же она напомнила супругу, как бы в шутку, что сегодня им предстоит брачная ночь и ему понадобятся силы. Но вместо того чтобы вызвать Уолтера, который отмечал свадьбу на другой половине дома вместе со слугами, — те, естественно, держались своей компанией, — она попросила помочь Билла Шеридана:

— Мне нужна помощь сильного человека, чтобы отвезти Дадли в постель, но мне не хочется беспокоить Уолтера, поскольку сегодня он выступал в качестве официального свидетеля мужа. Так что если ваша больная нога не будет служить препятствием…

— Моя нога к вашим услугам, и мы вместе будем рады оказать вам необходимую помощь.

Билл уложил Дадли на просторную кровать, а Джудит подоткнула со всех сторон одеяло.

— А теперь закрой глаза и постарайся уснуть.

Она чрезвычайно нежно поцеловала своего мужа в Лоб, и Билл, наблюдая эту сцену, никак не мог прийти к определенному выводу. Ведь совершенно очевидно, что она вышла замуж за этого пожилого джентльмена из-за его денег, и он не мог осуждать ее за это. (В сущности, рассматривая дом Джудит, его роскошную мебель и другие богатства, собранные в нем, он испытал почти такое же возбуждение, которое испытывал, сидя рядом с Карлоттой.) Тем не менее, Джудит вела себя так, словно и в самом деле неплохо относилась к старику.

Они тихо вышли из комнаты, поскольку с той минуты, когда Дадли закрыл глаза, он словно перестал существовать для всего мира. Уже в зале Джудит сказала:

— Надеюсь, вы не перетрудили больную ногу?

— Нет, что вы. У меня все нормально.

— На какой срок вы выбыли из строя, капитан?

— Я или моя бедная нога? Врачи утверждают, что она заживет полностью через четыре-пять месяцев. Что же касается меня лично, боюсь, больше в военных действиях мне участвовать не придется. Думаю, что меня скоро уволят в запас.

— Это правда? — Сердце Джудит учащенно забилось. — В таком случае вы, наверное, скоро уедете из Бостона? Отправитесь домой и все такое…

— Моя родина — Бостон. Я родился и воспитывался здесь. Здесь же пошел в колледж. Закончил Гарвард, факультет права.

Конечно же, он бостонец, — и как только она раньше не заметила? Это знаменитое широкое бостонское «э». Впрочем, ей поначалу и в голову не приходило обращать внимание на его акцент. Она была слишком занята, наблюдая его роскошное тело, уловив голос собственного тела, которое безошибочно ответило на бессознательный сексуальный зов, исходивший от него. Что же с ней случилось? Каким словом можно назвать это? Быть может, «пробуждение» подойдет как нельзя лучше?

— Таким образом, вы остаетесь в Бостоне?

— Именно так.

Биллу стало интересно, с чего это Джудит начала проявлять такое повышенное любопытство к его скромной особе.

— Что ж, прекрасно. Нам следует встречаться почаще. Я хочу сказать, мне и Дадли будет очень приятно видеть вас, Карлотту и Франческу… — При этих словах она тихо рассмеялась и добавила: — Это, разумеется, в том случае, если ваша дружба с сестрами продлится и дальше.

— О, я собираюсь дружить с ними и впредь. — Он был знаком с Карлоттой всего неделю, но ему казалось, что знает ее уже целую вечность…

Да, он, разумеется, не отстанет так просто от сестричек, подумала Джудит. Особенно от Карлотты. Судя по всему, он ею чрезвычайно увлечен. А Карлотту Джудит не любила даже больше, чем Фрэнки. Особенно сейчас… Теперь ей придется проводить ночи рядом с Дадли, ощущать рядом с собой его изломанное болезнью, хорошо пожившее тело, в то время как Карлотта будет изнывать от счастья в объятиях этого красивого животного. Тем не менее, на свете бывают различные ситуации…

Она заглянула в его загадочные голубые глаза:

— Знаете что, капитан Шеридан? Вы пожелали мне долгой и счастливой жизни с Дадли, но забыли поздравить с Новым годом.

Билл ухмыльнулся:

— Извините. Я, конечно же, поздравляю вас с Новым годом, Джудит Стэнтон.

В следующий момент он чуть не лишился дара речи от удивления. Джудит поднялась на цыпочки, схватила его голову руками и, прижавшись всем телом к его мускулистой плоти, крепко, до боли, поцеловала. Ему не оставалось ничего другого, как ответить поцелуем на поцелуй, думая про себя, что Джудит Тайлер Стэнтон — женщина, полная загадок и неожиданных сюрпризов.

В полночь Джудит пришлось позвонить доктору Филлипсу, который немедленно приехал, бросил на Дадли один единственный взгляд и вызвал «скорую помощь». Дадли постиг еще один удар, и, возможно, одновременно с этим у него начался сердечный приступ.

— Скорее всего, свадьба слишком утомила и взволновала его…

Джудит разразилась рыданиями:

— Это все моя вина. Мне не следовало затевать все это, но он и слышать не хотел об отсрочке. Он очень настаивал, чтобы мы поженились чем раньше, тем лучше, и хотел, чтобы свадьба была по высшему разряду — много гостей, праздничный ужин и все такое. И я подумала, что, возможно, это доставит ему бездну удовольствия, а у него за последние годы их было так мало…

— Он и в самом деле был счастлив. Мне еще не доводилось видеть человека столь переполненного радостью. И запомните одну вещь, Джудит. Если бы вы не ухаживали за ним столь преданно и самоотверженно, его, возможно, сейчас не было бы в живых. По крайней мере, он не пережил бы этого сердечного приступа.

— Значит, у вас есть надежда?

— Думаю, он выкарабкается. Мы, по крайней мере, сделаем все, что в наших силах, Джудит.

— О да, мы сделаем все, что только в человеческих силах! — воскликнула Джудит. — Он выкарабкается!

Она была убеждена, что горы двигают не вера, но воля и целеустремленность. Разве не гак? Ведь она достигла своего нынешнего положения только благодаря целеустремленности и сильному характеру, ну, и уму, разумеется.

Благодарение Богу, что у нее хватило этого самого ума, чтобы позволить Дадли изменить завещание в ее пользу всего лишь за неделю до свадьбы. Согласно его новому завещанию, половина состояния Стэнтонов поступала в безраздельное пользование его будущей жены, и только половина переходила в распоряжение фонда Стэнтона. Таким образом, даже в случае смерти мужа она получала половину всего достояния семьи. Одно время она носилась с идеей сделать так, чтобы Дадли оставил ей все, думая при этом, что эта мысль принадлежит и исходит от него, но потом удержалась от соблазна. Слишком немного времени прошло с тех пор, когда она вообще отказывалась принимать от Дадли что-либо. Если бы он завещал ей все, даже вновь обретенные союзники в лице Хардвиков насторожились бы… вполне возможно, в случае смерти Дадли речь могла зайти о том, чтобы опротестовать подобное завещание…

В совершеннейшей истерике — так, по крайней мере, выглядело со стороны — Джудит поехала в больницу на той же самой машине «скорой помощи», которая увозила туда Дадли. Джудит молила Бога, чтобы человек, который ехал вместе с ней и находился в бессознательном состоянии, остался в живых… Хотя бы ненадолго.

В последующие шесть недель она ни на минуту не покидала Дадли и даже спала в его палате. Она не позволяла себе спускаться вниз в кафетерий, чтобы поесть, и постоянно кормила Дадли с ложечки. Больничный персонал готов был присягнуть, что ему в жизни не приходилось видеть примеры такой абсолютной преданности. И даже те, кто позволял себе сомневаться в искренности ее чувств по отношению к Дадли, вынуждены были изменить свое мнение. В самом деле, если бы она не любила Стэнтона, зачем ей тогда стараться, чтобы он остался в живых? Смерть Дадли означала для Джудит получение наследства, которое оценивалось в триста миллионов долларов. Живой же Дадли становился для Джудит весьма неприятным бременем, еще большим, чем было до самого последнего удара. Паралич почти полностью лишил его возможности двигаться, а речь сделал бессвязаной и маловразумительной.

Когда Джудит привезла Дадли домой, она ни в коем случае не убавила своего пыла. В сутки она спала не более трех или четырех часов. Дом заполнили врачи, специалисты по восстановлению речи, физиотерапевты, то есть все возможные профессионалы, которые должны были поддержать ее усилия.

Доктор Филлипс взывал к ее разуму:

— При таком образе жизни вы и сами можете заболеть, Джудит. И потом, все эти врачи, так называемые специалисты… Вы пытаетесь совершить невозможное.

— Не говорите, пожалуйста, при мне слово «невозможное». Пока человек жив, всегда есть место надежде. Я сделаю все, от меня зависящее, чтобы превратить Дадли в того человека, за которого я выходила замуж, и по мере возможности вернуть ему здоровье.

Она совершенно искренне произнесла эти слова. Ведь именно Дадли дал ей свою любовь… дал ей все, вернее, половину всего того, чем владел сам. Ей необходимо, чтобы Дадли продолжал жить, и тогда заполучить его состояние целиком.

 

II

В марте, к тому времени, когда Билл уже готовился уйти в отставку, он в своих отношениях с Карлоттой достиг определенного уровня стабильности, правда, с отдельными оговорками. Они встречались друг с другом, но Карлотта выторговала себе необходимый уровень независимости. Биллу ничего не оставалось, как принять это к сведению, поскольку выбора у него не было — Карлотта поставила вопрос ребром: или так, или никак.

Прежде всего, Карлотта настояла на своем персональном участии в каждом из устраивавшихся в городе благотворительных балов в пользу военнослужащих, которых было необходимо развлекать, пока они не отправились воевать за океан. Она подчеркивала, что в этом заключается ее патриотический долг, как и в том, чтобы ходить на свидания со старыми друзьями, которые поступили на военную службу и приехали домой в отпуск. Эти прогулки она мотивировала тем, что ее друзья только на короткое время оказались в привычной для них мирной обстановке, а скоро снова окажутся в огне сражений, а некоторые, возможно, даже встретят смерть на поле брани. Как, спрашивается, она будет себя чувствовать потом, узнав о смерти кого-нибудь из них и вспоминая, что отказалась сходить на совершенно невинное свидание с беднягой? Да и как сам он, Билл, будет чувствовать себя, узнав, что из-за его эгоистичности бравый герой, павший в бою, не смог насладиться в свой последний мирный вечер общением с подругой?

Кроме того, оставались люди, которые выполняли свой патриотический долг дома, укрепляя таким образом, военные усилия страны. Вроде Уита Трюсдейла, освобожденного от армии из-за прободения барабанной перепонки, но который был полон желания помочь армии и стране и поклялся, что за каждое свидание с Карлоттой он готов покупать по облигации военного займа на крупную сумму. В ближайшее время должен был состояться очередной благотворительный вечер, на котором красивые девушки будут торговать облигациями упомянутого займа, и та, которая ухитрится продать наибольшее их число, будет всенародно названа Мисс Победа. Так могла ли Карлотта устоять перед подобным искушением?

Билл догадывался, что весь этот треп про патриотизм — чистейшей воды надувательство. Дело заключалось лишь в беспокойном характере Карлотты, нежелании лишиться свободы, в ее непостоянстве, вечном стремлении к перемене людей и мест и бешеной жажде удовольствий. Возможно, это был способ проверить или подразнить. Точно так же она постоянно дразнила его своим телом, смеющимся ртом, пальцами, игравшими на нем, как на скрипке. Она поднимала его до самых вершин возбуждения, но никогда не суждено было ему найти желанного успокоения…

Что ж, в этом, как ни странно, было и своего рода удобство. Поскольку из-за всех балов и благотворительных лотерей Карлотта проводила с ним далеко не все свободное время, он до определенной степени мог быть уверен, что серьезного соперника у него, тем не менее, не было. По крайней мере, это не Уит Трюсдейл, которого Карлотта именовала «милым негодником», но говорила, что встречается с ним только потому, что он согласился покупать облигации военного займа.

Когда Карлотта занималась благотворительной деятельностью, у Билла появилась привычка проводить время с Франческой, которая почему-то в такие вечера всегда оказывалась свободной. Все-таки провести вечерок с Биллом Шериданом было лучше, чем ничего. Хотя Франческа с радостью была готова заменить Биллу Карлотту, она тем не менее всегда ее защищала:

— Послушай, — говорила она ему, — ведь ей нет еще и девятнадцати. И она на самом деле старается помочь стране. Признаться, даже и вовсе хотела уйти из колледжа, чтобы все свои силы отдать на дело победы.

Она чувствовала, что защищать Карлотту и ее капризы — ее обязанность. Несмотря на горячую любовь к Биллу, она отлично понимала, что мужчины приходят и уходят, а сестра останется на всю жизнь. Как бы они ни относились к Шеридану, ее привязанность к Карлотте, их родственная близость были несравненно глубже. Даже если Карлотта выйдет замуж за Билла, ей придется заставить себя разделить счастье сестры: она обязана удовлетвориться сознанием того, что сестра вышла замуж за по-настоящему любящего и порядочного человека. Франческа знала, что Карлотта всегда нуждалась в человеке, который бы о ней заботился и оберегал ее.

Но если замужества не последует, если Карлотта, например, устанет от Билла и он ей надоест… Тогда картина резко меняется. В подобном случае может произойти и так, что именно она, Франческа, устроит свое счастье. Ведь может такое случиться? Хотя возможность такого исхода весьма эфемерна…

Тем временем Франческа превращалась в человека, которому Билл доверял свои самые сокровенные мысли и планы. Он поведал ей, что родился в бедной семье и с детства мечтал стать богатым и могущественным. Он рассказал ей о своих мечтах достичь успеха на политическом поприще: поднимаясь со ступеньки на ступеньку, добраться до кресла президента Соединенных Штатов.

Сначала Франческа смеялась как сумасшедшая, полагая, что Билл шутит. Она знала, что об этом мечтает чуть ли не каждый мальчишка в Америке, идею равных возможностей для всех детей в этой стране впитывают с молоком матери. С другой стороны, вряд ли найдется достаточное количество взрослых мужчин, которые отважатся на подобное заявление и могут искренне верить, что подобное может случиться на самом деле. До сих пор Франческа не встречала ни одного. Когда же она поняла, что Билл говорит о президентстве совершенно серьезно, то полюбила его еще больше и даже стала чувствовать к нему своего рода жалость, острую душевную боль за него и его начинания. Она слишком хорошо знала, что значит мечтать о несбыточном.

— Но ведь ты ирландский католик, — заявила она ему. — У нас никогда еще не было президента-католика, и все утверждают, что никогда не будет.

Тот усмехнулся:

— Так-то уж и все? Это ты говоришь, поскольку принадлежишь к семье бостонских протестантов.

— Не совсем так. Мы и в самом деле протестанты, но наша мать была ирландской католичкой. Карлотта и я — наполовину ирландки. Кстати сказать, когда мы были малышками и дрались с Джудит, она называла нас «грязными ирландками». Конечно же, эти словечки она услышала из уст мамаши, нашей сводной сестры, которая ненавидела и нас с Карлоттой, и нашу маму. Думаю, что «грязные ирландки» были самые неприличные слова, которые Джудит когда-либо знала.

Билл засмеялся:

— Нечто подобное я слышал и в свой адрес, когда меня хотели оскорбить побольнее. Думаю, нам следует отметить этот факт рукопожатием, оказывается, у нас есть кое-что общее.

Он торжественно вытянул руку, и Франческа пожала ее. Похоже было, что они только что заключили некий пакт, правда, она не слишком понимала, против кого он направлен. Разумеется, то, что они когда-то именовались «грязными ирландками», не было тем единственным, что связывало и объединяло их. Главным связующим звеном являлась их общая любовь к Карлотте, той самой, которая не верила в невыполнимые планы. Если спросить Карлотту, она бы ответила, что всяческие прожекты — пустая потеря времени и наслаждаться следует лишь моментом.

— Скажи мне, Билл, что нужно для того, чтобы сделаться президентом?

— Ну, если ты богат, перед тобой весьма широкий выбор всяческих ходов. Но если президентом хочет стать такой человек, как я, совершенно нищий морской пехотинец в отставке с медалью за храбрость на груди, выпускник Гарварда, ему ничего другого не остается, как броситься вперед этой самой украшенной медалью грудью. Такому бедолаге, как я, необходимо прежде всего найти наилучшую из всех возможных работ в какой-нибудь преуспевающей адвокатской конторе. Начать работать день и ночь, чтобы со временем вставить в щель в заветной дверце сначала носок ботинка, потом ступню целиком, а затем уж и всю ногу. При этом необходимо улыбаться как можно большему числу нужных людей в надежде, что в один прекрасный день они тебе помогут.

— Я уже готова тебе помогать, — с энтузиазмом воскликнула Франческа, — я верю в тебя и твою звезду… Он схватил ее трепещущую руку и поцеловал ее:

— Я знаю, что ты веришь в меня, Фрэнки. Хотелось бы только, чтобы ты убедила свою сестру тоже в меня поверить.

Франческа сглотнула появившийся в горле комочек и опустила глаза — она до ужаса боялась себя выдать.

— Я постараюсь, — пообещала она. — Кроме того, помогу тебе во всех твоих начинаниях по мере своих слабых сил. Я имею в виду твою карьеру.

Он взглянул на нее с благодарностью и улыбнулся:

— Ты молодчина, Фрэнки.

Но она знала, кого он считал молодчиной номер один — конечно же, Карлотту. Ей же было уготовано всего лишь второе место.

— Джудит! — вдруг воскликнула Франческа таким голосом, словно ее осенило. — Вот кто поможет тебе получить хорошую работу.

— Две умные головы, а пришли к одной и той же мысли, — ухмыльнулся Билл. — Именно об этом я и сам подумывал. Место в фирме ее друзей Хардвиков явилось бы прекрасным началом карьеры будущего президента страны.

— Несомненно. Но нам не следует очень-то на нее рассчитывать. Что-то мне не верится, чтобы она горела энтузиазмом оказать помощь другу Карлотты. Боюсь, что мы с сестрой те самые люди, которым Джудит меньше всего хотелось бы оказывать поддержку.

— Но ведь она пригласила вас на свою свадьбу.

— Ну и что с того? Ей просто хотелось продемонстрировать нам, до каких высот она добралась и какую крупную рыбу поймала в свои сети. Запомни, что это отнюдь не означает, что она нас слишком любит или ей захочется помогать кому-нибудь из наших друзей.

Но Билл, припомнив, насколько самозабвенно Джудит обнималась с ним в день свадьбы, подумал, что в этом пункте Франческа, возможно, обманывается. Джудит как раз будет не прочь сделать для него кое-что, хотя бы для того, чтобы утереть сестрам нос.

— Что ж, быть может, ты и права, Франческа, а может, шанс заручиться поддержкой Джудит все-таки есть, в любом случае…

— Стоит попытаться, — закончила за него Франческа, и они снова пожали друг другу руки.

— Когда за дело берутся два таких великих ума, — начал Билл, и они с Франческой расхохотались.

Как здорово находиться рядом с Биллом и вместе с ним придумывать, как строить его жизнь дальше! Это ведь так сближает…

— Первым делом завтра утром позвоню Джудит я, — пообещала девушка, — и если она откажется, попробую попросить помощи у адвоката, который занимался в свое время делами отца. Кроме того, у нас под рукой всегда есть Уитмен Трюсдейл. Он тоже адвокат, а уж для Карлотты готов просто в лепешку расшибиться…

Билл скорчил гримасу:

— Премного благодарен…

Позже выяснилось, что звонить никуда не надо. С утренней почтой прибыло приглашение от Джудит на имя Карлотты, Франчески и Билла Шеридана явиться к ней на обед в пятницу вечером.

— Даже и не думай об этом, — решительно заявила Карлотта сестре. — Свадебное торжество в доме Джудит было скучным до чертиков. Обед же в компании с Джудит и Дадли будет просто непереносимым!

— Я лично сомневаюсь, что Дадли будет присутствовать за столом. По слухам, ему еще не позволяют вставать и он далек от выздоровления.

— Тем более нет никакого смысла идти. Джудит в единственном числе способна отравить любой вечер.

— Мне кажется, ты недопонимаешь меня, Карлотта. Еще сегодня утром я хотела звонить Джудит, чтобы попросить ее помочь Биллу получить приличное место в адвокатской фирме судьи Хардвика. Этот обед предоставляет нам великолепную возможность прощупать почву в этом направлении.

— Что ж, — надулась Карлотта, — если так, то я согласна. Но предупреждаю, я совершаю над собой насилие. О Господи, вот что должна пережить девушка ради мужчины! Тебе не кажется, что это сродни проституции?

Так случилось, что в самый последний момент Карлотта не пошла к Джудит. Подвернулся отпускник Юстин Дарсли, с которым Карлотта когда-то ходила в школу танцев. Он-то и сделал предложение, от которого Карлотта просто была не в силах отказаться, — в отеле «Норт шор» должен был состояться танцевальный марафон, а сбор от продажи билетов должен был, естественно, поступить на какие-то военные нужды. Юстин, правда, не знал, на какие, но зато сказал, что некий его приятель со своей подружкой обещал перетанцевать всех, и даже держал на этот счет пари.

— Но этот сосунок еще не видел, как танцуем мы, — грозно хмурил брови Юстин. — Ну, что ты скажешь?

И Карлотта сказала «да». Франческа была вне себя от ярости:

— Как ты можешь? Какой-то там танцевальный марафон… Нам предстоит решить серьезные проблемы в доме у Джудит. Ведь это касается будущего Билла. Или тебе наплевать?

Карлотта намотала на пальчик огненно-золотистую прядку волос:

— Конечно же, мне не наплевать. Но мне жаль Билла, если его будущее зависит от Джудит. Кроме того, Фрэнки, откровенно говоря, мне кажется, что вам без меня будет легче. Джудит, несомненно, тебя не любит, зато меня она просто ненавидит. Таким образом, вы с Биллом прекрасно без меня обойдетесь. А вы только подумайте о бедняге Юстине! Эти состязания так много для него значат. Ведь он только что закончил офицерские курсы, и только один Создатель знает, куда они его в состоянии заслать. Если мы победим в марафоне, подумайте только, какие прекрасные воспоминания останутся в его сердце! Возможно, они будут согревать его в холодном, мокром окопе. Прошу тебя, Фрэнки, не требуй от меня того, чтобы я его разочаровала!

— Ладно.

Как всегда в отношениях с сестрой, Франческа дала себя уговорить. Может быть, и в самом деле им будет легче иметь дело с Джудит без Карлотты. Франческа всегда старалась контролировать то чувство неприязни, которое возбуждала в ней Джудит, зато Карлотта ничего подобного не делала. Она всегда бросалась в бой закусив удила.

— Спасибо, Фрэнки, дорогуша. Только вы обязательно пожелайте нам с Юстином удачи. Как ты думаешь, мне зачесать волосы наверх или позволить им свободно лежать на плечах? — Тут она обеими руками приподняла вверх всю массу своих золотисто-огненных волос, чтобы дать Франческе полную картину, как она будет выглядеть с волосами, зачесанными вверх. — Ну, что ты скажешь?

Как оказалось, на обеде присутствовали Фэнтон и Алиса Хардвик, Франческу все время заботило, как начать разговор о трудоустройстве Билла. К своему удивлению, она обнаружила, что такая работа уже вовсю ведется и инициатором ее, как ни странно, оказалась Джудит.

— Джудит мне столько рассказала о вас хорошего, капитан, — заявил Фэнтон Хардвик Биллу, когда они подкреплялись коктейлями, прежде чем сесть к столу. Помимо коктейлей гости угощались также и устрицами, и другими холодными закусками. — Оказывается, вы были награждены медалью за храбрость в бою и закончили Гарвард одним из первых среди своих сокурсников.

Билл был буквально ошарашен. Разумеется, никакого секрета из своих наград он не делал — они бренчали на его мундире чуть ли не на каждой вечеринке, но как Джудит удалось узнать, что он сдал выпускные экзамены лучше всех в группе? Он вопросительно посмотрел на нее, но она лишь загадочно улыбалась и смотрела на него.

За блюдом из спаржи, сопровождающимся белым шабли, Фэнтон объявил тост:

— Нет никого на свете, кого бы я уважал больше, нежели мужчину, который выполнил свой долг перед Богом и страной!

Консоме подавали с «Батар-Монтраше», и, попивая пиво, Фэнтон наставительным тоном заметил, что ничто так не украшает фирму, как наличие подлинного героя среди ее служащих. Франческа уже стала подумывать, не перебрал ли господин Фэнтон.

Главное блюдо — жареная телятина — сопровождалось обильными возлияниями «Макконе», и Алиса Хардвик сопроводила телятину не менее изысканным предложением, добавив к сказанному Фэнтоном, что «он просто обязан просить этого молодого человека работать в его фирме».

За десертом — довольно простым: ванильное мороженое с клубничной подлитой, сдобренное вином из Новой Англии и черничным ликером, — дело в основном было сделано. Фэнтон официально предложил Биллу стать сотрудником его фирмы, и тот предложение принял.

Затем Джудит предложила выпить за Билла и Дадли — беднягу, «мирно спящего в своей кровати». Франческа, поднимая бокал с шампанским, никак не могла поверить, что все уже кончилось. Предприятие прошло без сучка и задоринки, хотя следовало признать, что успеху они целиком были обязаны Джудит. Возможно, она, в конце концов, была не слишком справедлива к последней…

Билл, правда, был старше Франчески на несколько лет, успел побывать на войне и вследствие этого относился к происходящему более сдержанно. Почему Джудит совершила то, что совершила? Просто из-за того, что она такая хорошая? Или за этим стояло нечто другое? Своего рода сделка, к примеру?

Когда прозвенел телефонный звонок, Билл находился в крошечном кабинетике, предложенном владельцами «Хардвик, Хардвик и Линдсей», и пытался разобраться в огромной груде папок, которые хранили в себе дела наиболее важных клиентов фирмы. Он быстро схватил трубку, полагая, что звонит Карлотта, — она обещала ему вместе пообедать. Но оказалось, что звонит Джудит. Времени на светскую беседу она не тратила, лишь заявила, что хочет встретиться с ним лично и побеседовать о делах. Билл взглянул на часы. Было только одиннадцать тридцать — Карлотта все еще могла позвонить.

— Как насчет того, чтобы встретиться завтра? Может быть, вы придете прямо в офис?

— Завтра так завтра, но только не в офисе. Я хочу поговорить с вами конфиденциально.

— Конфиденциально?

Ну вот, все становится на свои места. Вот почему она устроила его на работу в контору своего адвоката. Ей нужен свой человек в этой фирме, ее глаза и уши. Таково, по-видимому, условие. А почему бы и нет? Она была вправе рассчитывать на ответную любезность.

— Тогда, может быть, ленч вдвоем? Ресторан при отеле «Ритц-Карлтон» вам подходит?

— Нет. Вряд ли это то самое место, где можно поболтать наедине. У меня есть дом, в котором никто не живет. — Она продиктовала ему адрес. — Жду вас ровно в час дня.

Он посмотрел на клочок бумаги, где записал адрес. Что и говорить, не слишком фешенебельный район. Франческа как-то сказала ему, что в распоряжении Джудит по-прежнему находится дом, завещанный ей матерью. Вот оно в чем дело. Джудит сохранила его специально для встреч такого рода, «конфиденциальных», так, кажется, она выразилась. Удивления, однако, он не испытывал. С самого начала он понял, что Джудит палец в рот класть не стоит.

Дом оказался небольшим деревянным строением в южной части города. Билл позвонил, услышал «Войдите» и, открыв дверь, ступил на порог. Откуда-то сверху голос Джудит скомандовал:

— Заприте замок и поднимайтесь сюда!

Странное чувство, нахлынувшее сразу, напомнило ему кое-что пережитое в Новой Гвинее, когда внезапный шорох, звучавший посередине чернильно-черной ночи, заставлял волосы на затылке вставать дыбом. Медленно он поднялся по узкой деревянной лестнице. Наверху располагался крохотный коридорчик, куда выходили четыре двери. Все они были заперты. Быстро охватив их взглядом, он по-военному четко определил, что три из них открываются в спальни, а четвертая — в ванную.

— Сюда! — раздался голос Джудит из-за одной двери, которая располагалась в правом углу.

«Какого черта ей надо? — подумал Билл. — Уж не стоит ли она там с бейсбольной битой в руках, чтобы размозжить ему череп?»

Тут он иронически улыбнулся сам себе: «Эй, Шеридан, тебе приходилось бывать и в худших переделках, о чем свидетельствуют орденские ленточки на френче. Надеюсь, ты в состоянии справиться с девятнадцатилетней самовлюбленной дамочкой, которая ровно в два раза младше тебя? Чего ты, черт возьми, боишься?»

Он толкнул ногой дверь и в ту же секунду понял, что весь его внутренний монолог был всего-навсего пустой бравадой и бояться ему как раз было чего. Такого страха он, пожалуй, не испытывал давно!

Перед ним на кровати лежала совершенно обнаженная Джудит с плоскими грудями и выдающимися ребрами.

Это какая-то шутка, думал про себя Билл. Но как раз Джудит выглядела совершенно серьезной и не улыбалась, да и ему, черт возьми, было не до смеха. В действительности Билл находился в самом настоящем состоянии шока и, хотя в комнате стоял холод, чувствовал, что покрывается потом.

— Здесь, кажется, сквозняк, а вы, по-моему, одеты довольно легко, — попытался было пошутить Билл, хотя ничего смешного в сложившейся ситуации, по крайней мере, для него, не было.

— Обещаю, что здесь скоро станет теплее, — голос женщины звучал сдержанно, в нем не было и намека на юмор, так что шутка замерла у него на губах.

— Что вы хотите, Джудит?

— А вы как думаете?

— Я не слишком хорошо понимаю.

— Попытайтесь довериться своим инстинктам.

— Мои инстинкты настоятельно требуют, чтобы я убирался отсюда к чертовой матери, и как можно скорее.

— Я, признаться, думала, что вы умнее. Если вы останетесь, вам же будет лучше.

— Это каким же образом? — Он тянул время, стараясь придумать, что делать дальше.

— Подойдите сюда. Мне не нравится кричать через всю комнату, — сказала она, хотя комнатка оказалась не слишком велика — их разделяло всего несколько футов.

Он преодолел это ничтожное расстояние и нерешительно присел на край кровати.

— Так что же вы хотите? — спросил он снова.

— Интересно знать, а как вы сами думаете? Я хочу, чтобы вы меня трахнули.

Этого не должно было произойти, но ее слова будто хлестнули его. Он словно почувствовал сокрушительный удар в низ живота. Тем не менее, он старался не выдать своего волнения голосом:

— Я люблю Карлотту.

«Как он смеет произносить это имя, когда я лежу перед ним обнаженная? Да люби ты ее хоть до второго пришествия, но тебе, тем не менее, все равно придется меня трахнуть!»

Она принялась гладить свои груди, касаясь сосков кончиками пальцев и лаская их круговыми движениями, не спуская с него глаз. Она уже почти чувствовала его внутри своего тела — его твердый и напряженный член. Ее руки стали постепенно передвигаться все ниже и достигли, наконец, промежности, после чего она ввела себе во влагалище два пальца и стала двигать ими там взад и вперед.

Как ни странно, он наблюдал за ее действиями с известным любопытством.

— Ты теряешь время, — она неожиданно перешла на «ты». — Тебе придется сделать то, о чем я прошу. Ты будешь со мной спать!

— Это почему же? — Он вдруг почувствовал, как внутри него стало расти и накапливаться возбуждение.

— По нескольким причинам. Прежде всего, потому, что я добилась для тебя теплого местечка, но могу с легкостью тебя его лишить. Потому, что я могу познакомить тебя с нужными людьми, которые помогут твоей карьере. Потому, что я в состоянии получить займы для любой политической кампании. Так что прекрати терять время и раздевайся. Помимо всего прочего, ты и сам меня хочешь.

Он попытался засмеяться, но смех вышел хриплым и еле слышным. Тем временем Джудит продолжала раскачивать бедрами в такт движениям собственной руки — вверх… вниз… вверх… вниз…

Наблюдая за ней, вслушиваясь в ее тяжелое от напряжения дыхание, обоняя резкий запах ее гениталий, который словно бы целиком заполнил его ноздри, он понял, что начинает возбуждаться. Это казалось сумасшествием, но даже ее плоские груди с набухшими от страсти сосками выглядели до странности сексуально.

— Ты сделаешь так, как я тебе скажу, хорошо?

— Я не проститутка, которой за это платят, — пробормотал он.

— Ты так в этом уверен?

— Да, в этом я уверен, — со злобой в голосе выкрикнул Билл, но, как ни странно, злость только укрепила его эрекцию.

Ему было ясно, что перед ним лежит шлюха, и ему хотелось навалиться на нее всей своей тяжестью и изо всех сил войти в нее — до самого конца. Ему хотелось причинить ей боль, таранить ее, разорвать се пополам.

Она извлекла пальцы из своих сокровенных глубин и принялась их облизывать. Затем она провела пальцами по его губам, и он почувствовал их солоноватый вкус. Она наблюдала, как растет его возбуждение, и вдруг рассмеялась:

— Что бы ты сказал, если бы я предложила тебе пятьсот долларов за одно сношение, скажем, разок в неделю? Это большие деньги, а у тебя нет ни цента. Человек, который хочет добиться успеха, нуждается в деньгах. Так вот, назовем эту сумму деньгами «на первичное обзаведение».

Он схватил ее за руку и старался держать ее так, чтобы солоноватые пальцы Джудит не касались его губ.

— Так, значит, раз в неделю? И как долго?

— До тех пор, пока я не перестану покупать этот товар.

Он открыл рот и принял в него ее солоноватые от гениталий пальцы, а затем стал кусать их до тех пор, пока она не застонала от боли. Она же прижала ладонь к его набухшему от возбуждения члену и принялась с силой его тереть.

Он подумал о новых костюмах, об автомобиле, даже о Карлотте, к телу которой так и не прикоснулся, но которая тем не менее требовала внимания и подарков, и почувствовал, как от этих мыслей его эрекция достигла апогея: член стал твердым, как железо.

Неожиданно для Джудит Билл резко вскочил на ноги.

— Две с половиной тысячи в месяц чистыми! — произнес он, стягивая с плеч пиджак, вешая его на стул и расстегивая брючный ремень.

Джудит снова засмеялась:

— Так, значит, я была права, а ты — нет. Ты — самая настоящая проститутка. Вопрос только в цене.

Когда он, наконец, разделся полностью, то бросился к ней, стащил ее с постели на пол, навалился на нее всей тяжестью мускулистого тела и хотел войти внутрь, но вдруг неожиданно встретил сопротивление! И тогда он понял, что стонущая под ним на полу шлюха — самая настоящая девственница!

Он с силой проник в нее, не помышляя ни на секунду о том, что причиняет ей боль разрывая девственную плеву. Вперед… назад, потом снова вперед, поднимаясь на руках и снова опускаясь на распластанное тело, стремясь все глубже и глубже, действуя членом, как оружием. Ему хотелось разорвать ее на части — и он это сделает… непременно сделает!

 

III

— Почему ты, черт возьми, не выходишь за меня замуж? — хриплым шепотом твердил Билл, что есть силы сжимая ее нежные белые руки.

Они сидели в недавно приобретенном «плимуте» с открывающимся верхом, за который он заплатил бешеные деньги. Производство легковых автомобилей в связи с военным временем почти прекратилось, и легковушки, особенно с откидывающимся верхом, стали синонимами роскоши. Они с Карлоттой обнимались уже битый час на сиденье автомобиля, причем большей частью они целовались, оттого-то губы у Билла распухли, и он с ума сходил от неудовлетворенных желаний — и физического, и ментального.

— Ты делаешь мне больно, — заметила недовольным голосом Карлотта, выдергивая руку из крепкой хватки Билла.

— Мы женимся, Карлотта, и точка, — убедительно произнес Билл, который решил, что подобный способ обращения с Карлоттой единственно приемлемый. Ей необходимо отдавать команды, а не задавать вопросы и сюсюкать.

— Не глупи, Билл, — засмеялась она, нагибаясь, чтобы поцеловать его в горло, и добавляя Биллу возбуждения, которое и так еще с него не схлынуло. — Я еще слишком молода, чтобы думать о замужестве.

— Тебе уже почти девятнадцать. Вряд ли можно назвать это «слишком юным возрастом».

Тут Билл приготовился прочитать Карлотте целую лекцию по статистике. В частности, о том, сколько девушек выходит замуж в шестнадцать или семнадцать лет, но вовремя спохватился: для Карлотты статистика в мире являлась не более чем пустым звуком.

— Но я даже не закончила колледж! Фрэнки меня убьет! Она буквально спит и видит, как мыс ней вдвоем получим образование.

— Ей будет наплевать на колледж, если ты станешь счастливой. Да и кто тебя просит уходить из колледжа, в случае если мы поженимся?

Он и в самом деле думал так: верил в силу знаний. Кроме того, женщина с образованием явится куда лучшей спутницей для человека с серьезными планами в сфере политики. Но какой смысл был сейчас распространяться на эту тему? Было совершенно ясно, что в случае с Карлоттой риторический метод не срабатывает.

Самый лучший вариант — постараться внушить непокорной Карлотте мысль о замужестве с помощью ее сестры. Если бы ему только удалось доказать Фрэнки, что самое лучшее для Карлотты — выйти замуж, пока она не успела натворить глупостей и, возможно, не слишком безобидных… Тогда Франческа начнет атаку на Карлотту, и кто знает, может быть, тогда мечта Билла осуществиться, Карлотта всегда в конце концов соглашалась с сестрой. А главное — он знал наверняка, что Франческа на его стороне. По крайней мере, лучшего друга у него не было, и она всегда соглашалась поддержать его планы. Значит, самое главное — это все-таки убедить Франческу, что чем скорее ее сестра выйдет за него замуж, тем для нее же, Карлотты, лучше.

Он снова попытался поцеловать Карлотту, но она отвернулась так, чтобы он не мог дотянуться до ее губ.

— У меня болят губы. Отвези-ка меня, пожалуй, домой. Завтра с утра занятия в колледже. Ты что, забыл, что я еще хожу в школу? — сказала она резко.

Он решил купить Карлотте обручальное кольцо в качестве подарка к ее приближающемуся девятнадцатилетию. Обручальное кольцо с бриллиантом. Какая девушка сможет устоять перед бриллиантовым кольцом? Все они любят сюрпризы, особенно Карлотта, которая всегда была без ума от подарков и драгоценностей…

Нет, кольцо с бриллиантом несомненно должно сработать! Одно дело твердить девушке о замужестве или даже требовать этого. Совсем другое, когда при этом перед восхищенным взором девицы сверкает какая-нибудь побрякушка, которая, так сказать, своим блеском усиливает значение произнесенных слов. В этом случае если согласие не последует, то желанный приз уберут из-под самого носа капризницы.

Перед походом в магазин он сообщил Фрэнки о подарке.

— Только ничего не говори Карлотте. Я хочу, чтобы это стало для нее сюрпризом. Надеюсь, ты поможешь выбрать мне что-нибудь стоящее. Более того, если она выразит восторг по поводу подарка, ты тоже продемонстрируй не меньший энтузиазм, разглядывая кольцо.

Обручальное кольцо? Франческе и в голову не приходило, что в своих мыслях Билл забрался так далеко… Обручение, свадьба! Она, разумеется, знала, что Билл был без ума от Карлотты, но бракосочетание? Неужели он не понимает, что Карлотте просто не до этого? Как же тогда она сможет бегать на свидания к своим многочисленным Дикам, Томам и Харри, затянутым в военную форму? Да он просто дурак, этот Билл проклятый, ничего не понимающий в жизни дурак! Он, представьте, думает, что Карлотта, узнав про эту новость, с ума сойдет от радости! А ей еще предстоит разыгрывать роль сестры, до чертиков счастливой от предстоящего брака своей младшенькой! Ничего себе работенку придумал ей Билл — заставить Карлотту принять обручальное кольцо, обручиться, да еще и выйти за него замуж! Это выглядело настолько несправедливо, что, как говорится, дальше ехать некуда.

— Мне кажется, Билл, что ты сегодня просто несносен. Я и думать не могла…

Билл умиротворяюще обнял Франческу за плечи. Она задрожала, но он даже не заметил.

— Знаешь, что я скажу тебе, Фрэнки? Из меня вышел бы прекрасный муж для Карлотты, и я бы о ней по-настоящему заботился. Или ты не думаешь, что я ее недостаточно люблю?

— Ну конечно же, ты ее любишь и будешь о ней заботиться, но…

— Что?

Все дело в Карлотте. Она еще не готова усесться у домашнего камелька.

— Она сделает это, если ты настоишь…

Ах, эта его самоуверенность! С какой стати, в конце концов, она должна на этом настаивать? Может быть, больше пристало ей, Франческе, обзавестись собственным домом и стать женой и матерью? А не ублажать этого красивого, самоуверенного болвана и потакать его прихотям…

Словно прочитав ее мысли, Билл промолвил:

— Для меня лично ты можешь не стараться. Но сделай это для Карлотты. Ты ведь понимаешь, что с таким образом жизни, который она ведет, ей очень легко попасть в беду. За моей спиной она с легкостью избежит ненужных соблазнов.

Этими словами он только подлил масла в огонь. Франческу и в самом деле волновал образ жизни сестры. Она казалась неуправляемой. Не совсем, правда. Вполне в рамках своего юного возраста. В конце концов, может молоденькая девушка побеситься немного? Карлотта, в свою очередь, уверяла сестру, что той как раз не хватает этой самой юношеской беззаботности. По ее мнению, Франческа была как раз слишком тихой, слишком хорошей. Франческа думала, что, может быть, ее сестричка даже где-то права. Из двух сестер Карлотта, конечно же, брала куда больше от жизни.

Итак, Франческа была озадачена. Кто знает, может, Билл и прав — Карлотте лучше всего выйти замуж. «Может быть, эгоизм Франчески мешает устроиться как следует сестре? Вдруг и в самом деле с Карлоттой произойдет что-нибудь ужасное? И что тогда?..

Франческа согласилась помочь Биллу в выборе кольца для Карлотты и даже изобразить столь необходимый восторг при вручении подарка… Но как она сможет уговорить Карлотту принять этот дар?

— А почему бы ей и не принять мой подарок?

Фрэнки заметила, что глаза Билла сузились и приобрели оттенок стали.

— Да потому, что я не в силах заставить принять ее нечто, что свяжет ее судьбу навек. Лишь одна Карлотта знает, любит ли она тебя настолько, чтобы вручить тебе свою руку.

— Да нет же, она меня любит, это бесспорно, — его голос приобрел уверенность. — Она мне сама об этом столько раз говорила. — Неожиданно уверенность в голосе пропала. — А что, она говорила тебе обратное? Что, не хочет за меня замуж?

Франческа заколебалась. Ей не хотелось обманывать никого из них, в том числе и себя. Да и что такое, в сущности, истинная правда?

— Так как же? — настаивал Билл. — Она говорила тебе, что меня не любит?

— Нет…

— В таком случае она говорила тебе о своей любви ко мне?

— Да…

Но Франческа была не слишком уверена, что само значение слова «любовь» Карлотта и Билл трактуют так же, как она…

— Ну вот. Этого я и добивался. Я знаю, что она меня любит…

Все осталось на прежнем месте. Бедняга Билл! Он ведь не знает, что слово «любовь» может иметь разные значения, варианты и оттенки. А скорее всего, для Карлотты просто еще не наступила пора любить… Но если сказать об этом Биллу, тот почти наверняка ничего не поймет. Он слишком влюблен в сестру, чтобы принимать во внимание такие вещи. Дело в том, что сама Карлотта могла воспламенить кого угодно, но вот взамен предложить почти ничего не могла, кроме, разумеется, объятий и поцелуев на заднем сиденье автомобиля, да еще ни к чему не обязывающих танцулек. Вот почему в ее поведении были столь часты невероятной высоты подъемы, которые люди любящие, вроде Билла и Франчески, принимали за настоящее чувство. Но вслед за этим почти всегда наступал спад, оставляя влюбленных в Карлотту людей опустошенными и эмоционально неудовлетворенными.

Кроме того, существовала девственность Карлотты, с которой, по словам сестры, она вовсе не собиралась в ближайшее время расставаться, хотя при этом обожая и поцелуи, и объятия, и даже легкий «петтинг».

— Итак, Фрэнки, узнав кое-что обо мне, прекрати, пожалуйста, читать мне нотации. Я не собираюсь в ближайшее время становиться «падшей женщиной». Это не входит в мои намерения, дорогуша, — тут Карлотта хихикнула. — Я не люблю давать ничего даром, даже если бы у меня возникло неожиданно подобное желание, чего в данном случае нет. И я не хочу вымаливать удовлетворения собственных прихотей у некоего субъекта, которого отчего-то следует называть «мужем». Куда приятней довести парня до белого каления так, чтобы просто шипел от вожделения, а потом… не предоставить желаемого.

Франческа на мгновение опечалилась:

— Но в таком случае ты…

— Ты хочешь сказать, что я обыкновенная «дразнилка»? — Карлотта расхохоталась. — Не бойся произнести это вслух, моя милая. Слова не кусаются. Иногда стоит побыть с мужчинами наедине. Это не столь приятно, как смешно. — Карлотта приняла картинную позу. — Представь себе: он, неважно кто, сгорает от страсти. Его голос дрожит от любовных модуляций. Он молит о сочувствии, о понимании, тяжело дышит, словно у него вот-вот начнется сердечный приступ, или, наоборот, думает меня изнасиловать!

Несмотря на всю эксцентричность Карлотты, Франческа в тот момент затаила дыхание:

— А дальше, как ты поступаешь дальше?

— А ты как думаешь? — Карлотта загадочно улыбнулась. — Глядя на этого человека, слушая его признания в любви, понимая, как он возбужден, я сама начинаю чувствовать, что возбуждаюсь. Мое влагалище, помимо воли, начинает сжиматься, и тогда я… кончаю!

— Я не очень тебя понимаю. Что в твоих устах значит «кончаю»?

— Я имею в виду именно то, о чем только что сказала. Я кончаю. Я получаю оргазм без единого с его стороны прикосновения, — голос Карлотты неожиданно охрип, а глаза заблестели. Франческа была в ужасе и страхе от слов Карлотты и тона, которым они были произнесены. Как старшая сестра и как хранительница морали она прервала эту затянувшуюся беседу, дав при этом понять, что находит тему разговора «неприличной» для порядочной девушки. Тем не менее, ей доставило немалое облегчение сведение, что девственность Карлотты вне опасности, а с Биллом они любовниками не являются. Впрочем, любопытство часто толкает даже таких благовоспитанных девиц, какой почитала себя Фрэнки, на не слишком умные поступки, поэтому почти сразу же она нелогично спросила:

— Ну, а они что?

— Кто они? Ах, эти парни… Они и представления не имеют, что я достигла пика наслаждения. Ну, а поскольку у них все осталось, как было, они чуть с ума не сходят. Подумай только, они не знают, что делать с собственной эрекцией. Иногда они в прямом смысле теряют контроль над собой. Они бросаются на меня, стараясь силой заполучить желаемое, но, конечно же, — произнесла она гордо, — я им этого не позволяю.

— Что значит заполучить желаемое? Будь любезна выражаться яснее!

— Послушай, Фрэнки. Ты как маленькая девочка, право. Понятно, что мужчины тоже хотят получить оргазм, но когда и ты и он в полном боевом снаряжении, это довольно затруднительно, не так ли? Вот парень и пытается трахнуть тебя, что называется, «всухую», то есть не снимая с тебя штанишек!

— Как ужасно это звучит — «всухую»!

— А как же еще прикажешь называть подобный способ? Всухую и есть всухую. Проникновения во влагалище нет, вникаешь?

— Но если отношение имеет место, как ты выражаешься, всухую, то куда тогда изливается… ну, ты понимаешь?..

— Сперма? Все зависит от того, в брюках он или нет. Если в брюках — все в порядке, тогда, как говорится, в штаны, если же нет…

— Можешь не продолжать! Я и слышать не хочу про эту гадость…

— Можешь не слушать, но я тебе все равно расскажу. Прежде всего, я этого парням никогда не позволяла. Но однажды некий морячок помог себе рукой прямо перед моими глазами…

— И что же ты сделала?

— Ну, имея свой собственный способ вступать в отношения с мужчинами, даже к ним не прикасаясь, я просто получила еще один оргазм вот и все!

Казалось, Карлотта испытывала откровенную гордость за столь необычное изобретение.

— Ну, что ты на это скажешь?

Франческа застыла, не в состоянии выдавить из себя ни одного слова. Но потом она все-таки задала вопрос, тот самый, который ей не хотелось задавать ни за что на свете:

— А как Билл? Что он творит, когда… возбуждается?

— Что ты, Билл — просто душка. Он ничего вульгарного себе не позволяет. Ни в коем случае. И все время старается выглядеть настоящим джентльменом и никогда особенно не напирает. Но у меня, правда, есть подозрение, что, поцеловав меня в щечку и пожелав мне спокойной ночи, он едет домой, а там запирается в ванной и мастурбирует…

— Карлотта!

— Но ты же спросила. А уж если ты спрашиваешь, я не могу не рассказать всю подноготную…

Франческа и в самом деле не была уверена, что захочет эту самую «подноготную» услышать, но, с другой стороны, она бы лопнула от любопытства, если бы не узнала все, до самого конца.

— Так что же еще?

— Я сейчас тебе все покажу.

Она улеглась на ковер в гостиной, и в эту минуту Франческа почувствовала, что Карлотта собирается заняться онанизмом прямо здесь, перед ней. Франческа хотела было запротестовать, но Карлотта велела ей замолчать:

— Я не собираюсь играть с собой, поэтому прошу тебя, старушка, не надо столько эмоций. Но если ты будешь вести себя тихо, я постараюсь сконцентрироваться.

Карлотта закрыла глаза, согнула ноги в коленях и слегка их раздвинула. Некоторое время она находилась в состоянии покоя, но затем ее губы раздвинулись, и с них начали доноситься нежные стоны, которые постепенно стали переходить в тяжелое, затрудненное дыхание. Она сомкнула бедра, затем раздвинула их снова, а потом снова и снова, словно стараясь задать телу определенный ритм. Ее тело напряглось, а потом стало медленно извиваться. Телодвижения сопровождались стонами и выкриками, которые становились все громче и призывнее, а телодвижения ускорялись и ускорялись до тех пор, пока Карлотта неожиданно не издала громкого выкрика, который скорее напоминал вопль. Затем тело ее несколько раз содрогнулось, задрожало и, наконец, успокоилось, хотя она все еще глубоко дышала, с усилием втягивая в себя воздух.

— Ох!.. — выдохнула из себя Франческа, которая, казалось, тоже забыла о дыхании, наблюдая разворачивающийся перед ней спектакль.

Карлотта приподнялась с ковра и улыбнулась:

— Видишь, в сущности, мне мужчина вообще не нужен. Могу и тебя научить. Все дело в самоконтроле и умении управлять мышцами — там, внутри. Хочешь, ложись рядом…

Франческа, ужасно заинтригованная и одновременно потрясенная увиденным, пробормотала:

— Может быть, потом, когда-нибудь…

Вспоминая потом эту сцену, Франческа задавалась вопросом, как долго будет Карлотта добиваться оргазма таким столь необычным образом. У нее было такое чувство, что в один прекрасный день занятия любовью наедине с собой прекратятся. Вполне вероятно, это будет своего рода тестом, насколько Карлотта любит того или иного человека. Возможно, со временем она поймет, что то, что она делает для ублажения плоти, недостаточно для того, чтобы любить мужчину и отдаться ему всей душой.

Билл сразу же отказался от тех колец, которые ювелир им продемонстрировал поначалу. Тридцать пять унций, сорок унций… Да Карлотта ему в глаза рассмеется за такой дар.

— Камень должен быть величиной не менее карата, — сказал он.

— В таком случае стоимость карата может возрасти до пятисот долларов — в зависимости от чистоты камня, его окраски и огранки, — предупредил покупателя ювелир.

— Согласен.

Франческа взглянула на него вопросительно, но промолчала.

Когда ювелир продемонстрировал Биллу коробочки, где хранились кольца с бриллиантами по два карата, Билл отверг и их.

— В какую цену может обойтись кольцо с двухкаратным бриллиантом?

— Чем больше по размерам камень, тем выше стоимость за один карат, сэр.

На этот раз ювелир выказал куда больше расположения покупателю. Хотя количество свадебных и обручальных колец, которые он ежедневно продавал, значительно подскочило, поскольку множество молодых людей, прежде чем идти в армию, женились или, по крайней мере, обручались, но мало кто спрашивал кольцо с камнем, превышавшим весом половину карата.

Ювелир принес два подноса с маленькими коробочками — на одном из них находились кольца с кристаллами в два карата величиной, на другом — величиной около трех каратов. Билл, вспоминая слова, сказанные Карлоттой на свадьбе Джудит, что когда она будет выходить замуж, то уж у нее будет бриллиант никак не меньше, инстинктивно отодвинул футляры со сравнительно небольшими камнями и взял в руки кольцо с камнем плоской огранки, которое даже на взгляд тянуло больше, чем на три карата.

Франческа затаила дыхание.

— Одно такое колечко вполне может обойтись минимум в две тысячи долларов, — едва слышно прошептала она.

Интересно знать, он уже настолько втюрился в Карлотту, что это стало сказываться на его умственных способностях?

— Надень его на палец, Фрэнки, чтобы была видна игра камня, — произнес Билл.

Рука Фрэнки задрожала, когда Билл надел ей кольцо на тот самый, третий палец на левой руке.

— Вряд ли ты можешь позволить себе что-либо подобное.

Билл покраснел, поскольку в этот момент подумал, что три тысячи долларов — почти та сумма, которую он регулярно получал от Джудит в качестве месячного «пособия». Он что-то забормотал по поводу денег, которые сэкономил, пока служил в армии.

— А как, ты думаешь, будет смотреться невеста самого многообещающего адвоката фирмы «Хардвик, Хардвик и Линдсей», разгуливая по городу с бриллиантом на пальце величиной с сустав?

— Но тебе он нравится? — настаивал Билл, не обращая внимания на иронию, сквозившую в вопросе Фрэнки.

Она взглянула на кольцо и отрицательно покачала головой:

— Пожалуй, нет. Это оправа для него не подходит.

— Наоборот, крупные камни лучше выделяются в более скромной оправе, а эта изготовлена у Тиффани, — быстро пропел льстивым голосом ювелир. — Вы только взгляните, как он играет! Цвет слегка голубоватый. Отличный камень!

После долгих торгов Билл выбрал бриллиант несколько грушевидной формы весом более трех каратов и отправился в офис, чтобы выписать счет. Ему не хотелось, чтобы Франческа видела, как он будет расплачиваться пятидесятидолларовыми банкнотами. Кроме того, принимая наличные в крупной сумме, торговец мог бы решить, что деньги нажиты нечестным путем на черном рынке. Да и кто, в конце концов, в наши дни расплачивается наличными?

Когда они уже собрались уходить, внимание Билла, который сжимал в кармане заветную бархатную коробочку с перстеньком, привлекла богато украшенная витрина магазина, где на обитых бархатом витринах лежали дорогие украшения — золотые кольца, осыпанные алмазной пылью, крохотными рубинчиками и маленькими сапфирами или изумрудам

— Вот эти, например — спросил Билл, — можно дарить в знак дружеского расположения?

— Их называют кольцами для «коктейлей», но многие утверждают, что их можно дарить и в знак дружбы.

— Давай-ка взглянем на них, а?

— Что это ты собьешься делать? — прошептала Франческа. Неужели он собирается купить для Карлотты целых два украшения — одно кольцо для дневных приемов, а бриллиантовое — для вечерних?

— Я хочу выбрать подарок для своего лучшего друга, — сказал Билл и нежно улыбнулся своей провожатой. — Мне только что пришло в голову, что если Карлотте вот-вот исполняется девятнадцать, значит, ее сестре скоро будет двадцать лет. Ты никогда не называла мне точную дату своего рождения, поэтому я решил: а почему бы мне не сделать тебе подарок на день рождения прямо сейчас?

Глаза Франчески наполнились слезами:

— Но мне неудобно…

— Очень даже удобно. А то потом ты станешь твердить, что не я твой самый лучший друг.

Ты этого хочешь? — Фрэнки опустила голову, не в силах говорить, слезы душили ее, и под шумок Билл выбрал для Франчески золотое кольцо с изумрудами, которое тут же и примерил на левую руку.

— Нет, сэр, — заметил ювелир, — такие кольца, которые дарятся в знак дружбы, носят на правой руке, а не на левой.

— Вот так-так! — Билл выронил левую руку Франчески из своей и взял ее за правую.

Пока девушка стояла не помня себя, он мгновенно надел ей колечко не безымянный палец.

— Тебе нравится? — спросил он. Фрэнки кивнула. — А по размеру подходит?

Тут у Франчески нашлись слова:

— Как перчатка.

Пока Билл выписывал чек, оплачивая новую покупку, она поднесла руку к глазам, чтобы получше оценить камень. Изумруд. Теперь колечко принадлежало ей, но Билл выбрал камни, которые по цвету идеально подходили к глазам Карлотты.

Билл засунул чековую книжку в карман.

— С днем рождения тебя, Фрэнки, мой лучший друг! — При этом он нагнулся и поцеловал ее.

— Спасибо тебе, — произнесла Франческа, поднимая лицо, чтобы встретить поцелуй, хотя, слегка повернув голову вбок, ей удалось встретить дружеский поцелуй Билла губами. Не впервой им приходилось целоваться, так сказать, по-дружески, но сейчас впервые их губы соприкоснулись. И хотя поцелуй оказался всего лишь мимолетным, она вся затрепетала и невольно потянулась к Биллу всем телом. Кажется, так бы прижалась к нему и не отпускала всю жизнь!

Вот, значит, как чувствуешь себя, когда целуешь любимого человека! Таким вот образом и попадают в расставленные мужчинами сети хорошие девушки…

Теперь она уже могла сама судить о том, что Карлотта не любит Билла, — как же иначе, поцеловавшись с ним, она могла позволить себе встречаться с другими и, хоть на время, разлучаться с любимым? Она всегда считалась «добропорядочной» из двух сестер, а Карлотта «шустрой». Но если бы ситуация изменилась и Билл полюбил бы ее, а не Карлотту, то Франческа никогда в жизни не согласилась использовать вагинальные мышцы так, как это привыкла делать Карлотта, а, наоборот, приняла бы все, что мог бы ей дать Билл Шеридан.

 

IV

Был один из вечеров, когда Карлотта ушла на свидание с очередным «военным», а Франческа осталась дома на случай, если Билл забежит поболтать. Он всегда хотел остаться «еще на минутку», но она обычно его выпроваживала самое позднее в одиннадцать или в половине двенадцатого. Зная, что он хочет застать Карлотту после свидания, она не могла допустить этого, не могла позволить ему следить за сестрой. К тому же случалось, что Карлотта не возвращалась домой почти что до рассвета, а сидеть и ждать ее с Биллом было невыносимо. Правда, она подозревала, что иногда после своего ухода Билл припарковывал свой автомобиль чуть выше по улице, где в темноте его не было видно, и продолжал нести свою сторожевую службу.

Это был прекрасный вечер, довольно теплый для начала июня. Они сидели в небольшом садике позади дома и пили чай со льдом. Билл хотел поговорить о вечеринке, которую хотел закатить в честь обеих сестер — Франчески и Карлотты. Дни их рождения шли один за другим с интервалом всего в восемь дней. Он думал все затеять в последнюю субботу июня, тем более что на следующий день должен быть календарный день рождения Карлотты.

— Мне хотелось бы, чтобы вечеринка была бы сюрпризом для Карлотты. Она могла бы быть сюрпризом и для тебя, Франческа, но без тебя я не смогу ее организовать. Что ты думаешь? Снять ли мне комнату в отеле, или устроим все здесь, в твоем доме? Тогда мы сможем воспользоваться и садом.

— Все зависит от того, сколько человек ты собираешься пригласить.

— Ну, пригласим ваших с Карлоттой подруг, пусть они приведут с собой своих мальчиков. Но кого уж мы точно не пригласим, так это представителей зверинца сражающихся героев Карлотты.

Франческа кисло улыбнулась:

— Я думаю, вряд ли. Мы должны будем пригласить каких-нибудь мужчин, если не хотим собрать стаю одиноких женщин…

— Да, конечно. Я сам об этом позабочусь. Приглашу кое-кого из моей конторы. Каких-нибудь политиков. Кого-нибудь из Лиги бизнесменов-демократов. Смогу и сам слегка поучаствовать. Но их я лично тщательно отберу, чтобы быть уверенным, что никто не сможет приглянуться моей дорогуше. И никого в форме, это уж точно, — он хохотнул, стараясь все обратить в шутку, но Франческа знала, насколько он серьезно к этому относился.

— Можешь, конечно, ее запереть или спрятать ее туфли, — Франческа улыбнулась, чтобы смягчить сарказм, но Билл пропустил все мимо ушей.

— Это для ее же блага, поверь мне.

Франческа не хотела ему верить, правда, не совсем.

— Кого для тебя пригласить, Фрэнки? Ты можешь выбрать. Кого ты предпочитаешь — адвоката или бизнесмена? Хорошо, я знаю, кого-нибудь из моих друзей-политиков… Хотя, честно говоря, они в основном староваты.

Она вдруг завелась. Что он о себе думает? Я не могу сама кого-нибудь пригласить? Что, никто на меня и не смотрит? Уж не считает ли он, что если у нее такая неотразимая сестра, то на ее фоне она настолько непривлекательна, что не может уже и сама себе найти ухажера?

— Не стоит утруждаться. У меня есть кое-кто на примете, кого я хотела бы пригласить, если это устроит. Или ты хотел бы и мне кого-нибудь отобрать более тщательно?

Опять он не заметил сарказма, но обезоружил ее, сказав:

— Я на самом деле хотел бы тебе кого-нибудь подобрать, если мог бы быть уверенным, что он вполне хорош для тебя. Ты заслуживаешь самого лучшего, Фрэнки.

— Согласна. Я действительно этого заслуживаю. Но дело в том, что самый лучший уже занят.

— Кто же этот счастливчик, кого ты собираешься пригласить?

Не зная, что сказать, Франческа лишь упрямо выдвинула подбородок.

— Это мое дело, а не твое, — дерзко ответила она. В конце концов, они решили устроить вечеринку в отеле, там можно было заказать оркестр.

— Вечеринка не будет вечеринкой для Карлотты, если она пройдет без танцев, — сказала Франческа.

— Да, я знаю. Сделаем так. Я за ней заеду и скажу, что поедем провести вечер по всем лучшим заведениям города, а ты жди нас с остальными в отеле. Перед отъездом я дам ей обручальное кольцо, и уже в отеле, когда все будут в шоке от неожиданности, мы объявим о нашей помолвке.

Опять его понесло, думала Франческа. Превратить день рождения в празднование помолвки! Так он в себе уверен! И так уверен в ней, старой, доброй Фрэнки, которая поможет убедить Карлотту принять его кольцо и согласиться на помолвку, хотя она не раз ему уже говорила, что не сумеет и не будет что-либо устраивать для Карлотты.

— Я тебе уже говорила, Билл. Ты не можешь быть уверенным в том, что Карлотта согласится выйти за тебя замуж. Почему ты не хочешь этого понять?

— Я никогда не пойму этого, — сказал он спокойно. — Как я не хочу понимать и признавать то, что мне кто-то скажет, что я никогда не буду президентом.

Франческа не знала, что делать: хохотать ли над ним или плакать. Над собой.

— У меня болит голова, — сказала она. — Пожалуй, тебе лучше уйти.

Он удивился, но быстро согласился, поцеловав ее в лоб.

— Бедная Фрэнки, — проговорил он нежно. — Бедная маленькая головка.

— Уходи быстрее, пожалуйста. Ты убиваешь меня своей нежностью.

После его ухода она сидела в темноте, вдыхая благоухающий сладкий запах вьющихся по задней стене дома роз. Франческа нащупала кольцо, которое он ей дал, — она носила его на цепочке на шее. Несмотря на ночь, она грезила наяву…

Они в ювелирном магазине, проходят мимо колец с маленькими изумрудами. Вместо них он выбирает одно, усеянное сапфирами, и надевает на ее палец.

— Оно идет к твоим глазам, — шепчет он, пристально глядя ей в глаза. — Они прекраснее всех глаз на свете.

Пока Джудит не кончила, жаркий, потный и обессиленный Билл весь покрылся испариной. Она была похотлива, как сучка в течку, но отдавалась, как тигрица: когтями царапая его спину, кусая его губы и безжалостно тиская мошонку.

Он всегда хотел побыстрее от нее отделаться, действуя по принципу «тыры-пыры, бим-бэм, спасибо, мэм», — и за порог. Каждую неделю он клялся себе, что все будет именно так, — ненавидя себя за то, что продавался, ее за то, что покупала, ненавидя время их встреч, — но сделать так, как он хотел, было не так просто и совсем не так быстро.

Каждую неделю на пути к ее дому он втайне надеялся, что, может быть, на этот раз из-за хлещущей через край ненависти к ней и ее абсолютной неаппетитности мужская сила подведет его. Каждую неделю он проклинал тот день и тот час, когда входил в этот дом. Заведенный порядок был всегда один и тот же: незапертая дверь (он закрывал ее после себя), подъем на второй этаж, где он находил ее лежащей на кровати — обнаженной, ожидающей. Он раздевался, не проронив ни слова, а она смотрела.

Иногда этот порядок слегка дополнялся: она мастурбировала, когда он входил в комнату… возбуждалась. Не важно, так или иначе, но как только он раздевался, его член уже был тверд, налит кровью и готов к употреблению. А сам он, горя, как огонь, не хотел ничего больше, как только побыстрее начать. Что было такого, что так плотски влекло его к ней? Ее требовательное желание секса? Их разнонаправленные отношения? Или желание подчинить другого? И чтобы этот другой умолял… просил пощады? Или это была страсть, которую он сумел пробудить в ней? Страсть и неистовство, когда она была даже готова вырвать его член…

Может быть, это находило выход сдерживаемое разочарование от общения с Карлоттой? Может быть, он делал с Джудит то, чего желал от эфемерной Карлотты, которая была в его сладострастных грезах, в его идеализированном видении будущего?

Он быстро принял душ, стараясь побыстрее убраться отсюда к черту и выбросить из головы все, что только что произошло, забыть еще на одну неделю. Когда он вернулся в комнату взять деньги с верхнего ящика бюро — тоже часть еженедельного ритуала, — Джудит, все еще лежа в постели, сообщила ему, что первого июля она уезжает в Ньюпорт. И так как пообещала познакомить его с нужными людьми, то собирается прислать ему приглашение на прием, который состоится вечером в последнюю субботу июня, а именно двадцать шестого.

— Я не могу, — сказал он. — Я устраиваю вечеринку по поводу дня рождений Франчески и Карлотты в «Ритце» этим же вечером.

— В «Ритце»! — усмехнулась она. — Ты, наверное, купаешься в золоте.

— Ну, повод довольно-таки серьезный. Франческе исполняется двадцать — девятнадцатого, а Карлотте девятнадцать двадцать седьмого.

— Я это прекрасно знаю. Мне тоже исполняется двадцать в этом месяце. Знаешь, что мы сделаем? Отменим вечеринку в отеле и отметим в моем доме тройной праздник. Одновременно я познакомлю тебя со всеми этими людьми, которые тебе смогут помочь.

Билл задумался. Он должен встретиться со знакомыми Джудит. Не стал бы он трахаться с ней только из-за денег. И людям, с кем он общается, далеко до уровня знакомых Джудит. С другой стороны, Карлотта скорее утопится, чем согласится в день своего рождения вместо посещения всех самых роскошных в городе заведений, как он ей обещал, тащиться в гости к Джудит. И Франческе это не понравится. Она тоже будет его пилить.

— Я уже спланировал. Не можешь перенести прием на следующую неделю?

— Нет. Мы с Дадли будем в Ньюпорте всю следующую неделю. И в любом случае большинство уезжает из города на Четвертое июля.

— Может быть, тогда в субботу до двадцать шестого? Девятнадцатого?

— Боюсь, что нет.

Она наслаждается, задав мне эту задачку, думал он.

— Те, кого я хочу пригласить в твоих же интересах, не того сорта, чтобы их приглашать в последнюю минуту. Или двадцать шестого, или никогда!

Он быстро просчитал в уме: после двадцать шестого он обручится с Карлоттой и покончит с Джудит. Поскольку они с Карлоттой будут помолвлены, нечего будет и думать о том, чтобы продолжать с Джудит, а это гораздо большее наслаждение, нежели то, когда у него впервые в жизни появились лишние деньги.

Но об этом не следует говорить Джудит сейчас… что он не собирается с ней продолжать отношения. Сначала нужно встретиться с ее влиятельными друзьями.

Когда Франческа в декольтированном розовом платье из атласа и тюля открыла дверь Биллу, она подумала, что упадет в обморок. Билл Шеридан в повседневной одежде был красивее любого мужчины, в форме он выглядел ошеломляюще, но затянутый в белый жилет для приемов, с гладко зачесанными назад белокурыми волосами был настолько прекрасен, что вряд ли могло бы найтись хоть одно способное не разбиться женское сердце.

— Ты прекрасно выглядишь, — выдохнула она. Но он едва ли ее слышал.

— Где Карлотта? — спросил шепотом Билл. — Я хочу отдать ей кольцо перед тем, как мы поедем к Джудит.

— Она все еще наверху, — уныло ответила Франческа, подумав про себя, что он мог бы сказать, как она хорошо выглядит.

— Она одета?

Франческа странно на него посмотрела. Он глуповато улыбнулся.

— Я только хотел выяснить, готова ли она. Я бы хотел подняться и отдать ей кольцо прямо сейчас.

— Думаю, что она готова, но на твоем месте я не спешила бы с кольцом. Как ты знаешь, она все еще сердита на тебя за то, что мы должны идти к Джудит сегодня вечером.

— Ты считаешь, что стоит подождать до завтра? Пригласить ее на ужин и потом уже отдать ей кольцо?

«Он слишком многого от меня хочет и никак не может остановиться! Может быть, он возьмет меня с собой и в первую ночь после свадьбы, чтобы я проводила Карлотту до брачного ложа!»

Однако она кивнула:

— Так, наверное, будет лучше. Ужин на двоих при свечах и розах.

— Ты права. Да и день рождения ее завтра. Только это чертово кольцо жжет мой карман. Я не могу расслабиться, пока не увижу его на ее пальце.

Он улыбнулся ей в надежде на ее понимание. Она заставила себя улыбнуться в ответ, дав ему понять, что все поняла.

— Ты ведь все понимаешь относительно сегодняшнего вечера, Фрэнки? Мне действительно очень нужно там быть.

— Да, я понимаю. И я уговорила Карлотту пойти. Но больше я вообще ничего не собираюсь ей говорить, дальше твое дело.

Потом на лестнице, ведущей вниз, появилась Карлотта в белом платье без бретелек, густые ярко-рыжие волосы водопадом рассыпаны по белым плечам — и сердце его остановилось. Он поймал себя на мысли, что не сможет дождаться до завтра, чтобы отдать ей кольцо и скрепить их судьбы…

Как только они вошли в дом Джудит, залитый ярким светом и наполненный благоухающими цветами, сердце Билла заколотилось. Он не знал, куда прежде всего обратить свой взор. Точнее, на кого ему прежде всего посмотреть. Куда ни глянешь — увидишь какую-нибудь знаменитость, чье лицо настолько известно, что просто не может быть не узнано.

— Там… — прошептал он девушкам. — Там президент второй по величине страховой компании в стране. А там, — он показал, конгрессмен Кёрли.

— Я видела портрет этой тучной женщины в черном с длинным жемчужным ожерельем в сегодняшней газете. Это Патриция Чейз. Ее клуб собрал около миллиона долларов на благотворительные цели! — говорила ему Франческа. — А этот мужчина там, который разговаривает с мистером Кабо. Не он ли председатель Первого национального союза коммерсантов, а, Карлотта? Помнишь, мы с ним встречались, когда…

Карлотту это не интересовало, она даже не посмотрела в ту сторону. Она надула свои сочные темно-красные губки.

— По всей видимости, здесь не будет никаких танцев. Все, что я вижу, это струнный квартет. Вот это день рождения!

Билл не слышал. Он был занят узнаванием лиц. Если он не ошибался, одиноко стоящий в углу мужчина был владельцем «Глоуба». Вот это прием! Весь цвет влиятельного Бостона был здесь! Если только двадцать пять процентов этих людей… даже двадцать процентов, окажут ему поддержку, не надо будет начинать на уровне городского совета или сената штата. Он сможет все это проскочить, сэкономив несколько лет, и сразу прыгнуть в большую политику. Одна только мысль об этом вызывала головокружение. Он не думал о республиканской или демократической партиях. Какая разница? Нужно идти туда, где есть поддержка и деньги.

— Ути-пути, кто идет, — одним лишь уголком рта проговорила Карлотта. — Это Джудит. Боже праведный, в сером! В двадцать лет носить серое!

— Наконец-то вы здесь, — сказала она, обращаясь к Биллу, полностью игнорируя Карлотту и Франческу. — Мы не можем терять время, если ты хочешь со всеми познакомиться. Пойдем, я представлю тебя губернатору Солтонстоллу.

— Губернатор здесь? — Франческа была поражена.

— Конечно, — самодовольно ответила Джудит.

— Как насчет Элеоноры? — спросила Карлотта, округлив глаза. — Президент прислал ее или сам тоже приехал? — захихикала она над собственной колкостью.

— Франческа, пока мы с Биллом походим, почему бы тебе не отвести свою смешливую сестренку поприветствовать Дадли? Он немного угнетен тем, что не может сегодня присутствовать на вечеринке, я уверена, что Карлотта, с ее прекрасным чувством юмора, подбодрит его.

И, взяв Билла под руку, она их оставила.

Билл, как бы извиняясь, посмотрел через плечо именно в тот момент, когда Карлотта показала ему язык.

— Прекрасно сработано, Фрэнки. Ну и вечерок, куда ты меня заманила, должна тебе заметить, — кисло сказала Карлотта.

Франческа вздохнула:

— Да, но мы пришли сюда ради Билла, а не для развлечений. И потом, предполагается, что сегодня и наш день рождения тоже.

— Естественно. А знаешь, какой подарок мы получим от Джудит на день рождения? Нож в спину.

— Постарайся не забыть, что все это ради Билла. Ну что, пойдем наверх, поприветствуем Дадли? Это будет самое лучшее.

Карлотта характерным движением откинула волосы:

— Не думаю. Почему бы тебе не пойти туда одной, раз уж ты самая добропорядочная в нашей семье? А я побреду в бар и чего-нибудь выпью. Скорее всего, дайкири. Янки, которые работали на железных рудниках в Дайкири и изобрели этот коктейль, приписывали ему целебные свойства, а это как раз то, что мне нужно сейчас. Сильное снадобье. А потом попробую найти мужчину под тридцать, который был бы не прочь повеселиться.

Франческа, озадаченная истоками этой истории с дайкири, недоуменно проследила взглядом, как ее сестра змееобразно ввинтилась в толпу и, откровенно виляя бедрами, удалилась. Не было ни одного мужчины на ее маршруте, который бы не оборвал беседу на полуслове и не уставился бы на нее. Это могла быть и старая консервативная публика, но Карлотте было все равно — она привыкла быть гвоздем программы вне зависимости от окружения.

«Буду держаться рядом с ней, — решила Франческа. — Бог знает, какое у нее настроение и что она задумала. Чем консервативнее общество и значительнее люди вокруг нее, тем более вызывающе она себя ведет, тем сильнее в ней желание эпатировать. Она даже может напиться и, сидя на стойке бара, распевать „Мама, положи мне пистолет“. Франческа поспешила за Карлоттой.

— Подними крышу! — сказала Карлотта Биллу, когда они сели в машину.

— Но ты всегда любила ездить в открытой машине.

— Не этим вечером. Сегодня мне холодно. Я замерзла, — проговорила она с угрозой в голосе и отвернулась от него.

Билл понял, что она имела в виду.

Карлотта не была сегодня в центре внимания ни у Билла, ни у всех остальных, — это ее раздосадовало. И это тогда, когда прочила себя в мини-сенсацию сегодняшнего вечера, когда она выглядела лучше, чем могли ее видеть когда-либо… А его почти не было рядом, он едва обмолвился с ней двумя словами за весь вечер.

Несмотря на то что Карлотта на него дулась, Билл был на седьмом небе, голова шла кругом от успехов сегодняшнего вечера. Практически всем, с кем его познакомили сегодня, он понравился — своими воинскими заслугами и тем, что работает в фирме судьи Хардвика. Он получил массу приглашений выступить в различных организациях — Союзе ветеранов войны за рубежом, Женском клубе, Обществе святого имени, а лидер одного из профсоюзов попросил его произнести речь перед портовыми грузчиками. Все были заинтересованы послушать героя, вернувшегося с войны.

Он обдумывал, сможет ли именно сейчас порвать с Джудит, прикидывая, хватит ли ему знакомств, завязанных сегодняшним вечером, или стоит еще с ней немного покрутиться…

Мог ли он рискнуть не продолжать отношений с Джудит? С другой стороны, Карлотте все могло стать известным. Предположим, она согласилась бы на помолвку, поклялась бы выйти за него замуж, перестала бы заглядываться на других, а потом все бы вылезло наружу? Джудит, конечно, не тот человек, кто ей все расскажет. Нет, из двух зол… он не может рисковать потерять Карлотту. Он справится и без Джудит, если постарается, но он не сможет без Карлотты…

Билл протянул руку и дотронулся до руки Карлотты, смотревшей в темное окно машины. Она ее отдернула, и он почувствовал, что она не дуется, а обижена по — настоящему. Это было что-то новенькое! Она часто дулась, но никогда так не замыкалась. Черт возьми! И это, тогда когда он собирается вручить ей чертово кольцо!

— Ты плохо провела время? — спросил он с фальшивым участием.

— А ты хорошо? Ты слышала, Фрэнки? — Она повернулась к Франческе на заднем сиденье. — Билл спрашивает: хорошо ли я провела время? А ты хорошо? Или, по-твоему, только Джудит и Билл неплохо провели время сегодня?

Франческа не ответила.

Карлотта не просто злится на Билла, она его ревнует! Ревнует его к Джудит! Она не могла припомнить, чтобы Карлотта кого-нибудь раньше ревновала. Сестра всегда была слишком самоуверенна. Не означает ли это, что она действительно влюблена в Билла, и настолько, что даже сама еще не осознала?

Билл тоже пришел к такому же выводу. Карлотта ревнует! Он ликовал. Если девушка ревнует, это означает только одно! Она любит, даже если и сама не допускает мысли об этом!

Может быть, то, что он был занят с Джудит сегодня вечером, вместо того чтобы, как обычно, вздыхать подле Карлотты, наоборот, сработало на него. Может быть, сегодня вечер для него удался как раз во всех отношениях. Может быть, он сегодня и должен отдать ей кольцо, когда она разгорячена ревностью?

Пожелав всем спокойной ночи, Франческа пошла наверх, оставив Карлотту и Билла наедине в гостиной. Она была более чем подавлена. Она была напрочь выведена из душевного равновесия.

Франческа сняла свое праздничное платье, по ее мнению, так шедшее ей, но которое Билл не удостоил ни одним комплиментом. Теперь это не имело значения. Мысли были только о Карлотте: та провела вечер, устроив что-то наподобие самодемонстрации, выпивая и флиртуя с мужчинами гораздо старше ее и к тому же женатыми. А прошлой ночью после свидания с каким-то младенцем из торгового флота она пришла домой в четыре утра, как бисквит, пропитанная ромом. Пропустив столько занятий за последнюю пару месяцев этого семестра, она еле выдержала экзамен в колледже. Что из нее выйдет, если вскоре не остановится? И хотя, по ее же собственному признанию, она еще ни с одним «не прошла все до конца», это оставалось, пожалуй, единственным, что она еще не попробовала. Напрашивался вывод: Карлотта нуждается в чьем-нибудь уверенном влиянии, в ком-то надежном, способном ее исправить.

Франческа почистила зубы, смазала лицо кремом, погасила свет и легла в постель в большом сомнении, что сможет заснуть, как бы она ни устала.

Сегодня вечером на приеме она встретила нескольких не на много старше ее и Карлотты женщин, удачно вышедших замуж за благополучных, спокойных, надежных мужчин. Эти женщины могли не волноваться о своем будущем, наслаждаться жизнью, полной уважения и уверенности в завтрашнем дне. Она подумала, что если бы Карлотта вышла замуж за одного из этих мужчин, то тоже смогла бы стать вполне такой же. И не приходила бы домой пьяная и посреди ночи. Не было бы больше никаких моряков, лапающих ее и спереди, и сзади. Она была бы в безопасности… даже от самой себя.

Франческа признавала, что Билл как раз такой мужчина. Он может сделать гораздо большую карьеру, чем все эти гости на приеме, сможет защитить и воспитать Карлотту и, более того, уберечь ее. Он достаточно любит сестру, чтобы сделать это… А она достаточно любит Карлотту, чтобы помочь Биллу уберечь ее от себя самой. Она должна настоять на том, чтобы ее младшая сестра приняла предложение Билла выйти за него замуж, чего бы это ей ни стоило и как бы больно ей самой ни было. Это было бы единственно правильным, что нужно было сделать… И что она могла сделать.

Они стояли друг против друга. Карлотта ждала, когда он уйдет. Он пытался обнять ее, она его отталкивала.

— Иди и целуйся с Джудит.

Билл попытался засмеяться, так она была близка к правде.

— Почему это я должен с ней делать? Джудит мне даже не нравится, а по тебе я схожу с ума.

— Да-а? Но никто об этом не узнает. Я могла бы поклясться, что ты без ума от Джудит.

— Перестань, Карлотта. Джудит только хочет помочь мне с карьерой.

— По моему мнению, Джудит хочет помочь себе самой… с тобой.

— Джудит? Фригидная Джудит? Смешно!

— У меня такое подозрение, что все это игра. Кроме того, этот старый петух, за кого она вышла замуж, наверняка уже ничего не может, даже если бы она и захотела. Я думаю, она уже из трусов выскакивает и, более того, на тебя глаз положила. А почему бы и нет? Посмотри на ее мужа и посмотри на себя!

Он подошел к ней, чтобы обнять.

— Думаешь, есть разница, а? Теперь она заулыбалась:

— Ты можешь сам на это ответить. Бьюсь об заклад, что у Джудит каждый раз встает, когда она на тебя смотрит.

Он поцеловал ее в шею за ушком.

— Не глупи, — нежно прошептал он. — У девчонок ничего не встает.

— Да-а?

Она откинула голову назад, позволив ему плотно к ней прижаться и положить руки на ее грудь, уступив на этот раз без какого-либо сопротивления.

Даже когда кровь бросилась ему в голову и застучала в ушах, он понял, что разговор о Джудит имеет свои «плюсы» для него, действуя на Карлотту как сексуальный стимул… и тем самым «воплощает» его обычно бесплотную любовь.

Он положил ее на софу, его руки неистовствовали, одна даже сумела забраться под ткань ее корсажа без бретелек — уж этого раньше она никогда ему не позволяла. Ощутив шелковистую кожу ее груди, он сладко застонал, но она отодвинула его руку. Черт!

Это не означало сигнала к отступлению. Наоборот, ее глаза блестели, а красиво очерченные губы приоткрылись в улыбке.

— У меня фантастическая идея! Ты должен переспать с Джудит!

— Что?!

Он, должно быть, ослышался. Но она была возбуждена, ее дыхание стало учащенным; он мог слышать, как ее сердце бьется напротив его.

— Да, ты должен сделать это! Тогда она будет на все готова ради тебя! Ты что, не видишь? Если ты переспишь с Джудит, она будет марионеткой в твоих руках и будет готова сойти с ума или сломать свой хребет ради тебя!

Она поцеловала его и, опустив руку, потрогала его там, отчего голова пошла кругом. Одна мысль о том, что он переспит с Джудит, подвела Карлотту к тому, чего он не мог от нее добиться месяцами ухаживаний!

Решено безотлагательно: это его шанс!

Он склонился над ней опять и зашептал на ухо.

Когда, наконец, Билл собрался уходить, то он чувствовал себя таким счастливым, что не мог припомнить, бывало ли с ним такое раньше. Хотя они и не «прошли до конца», но он был вполне доволен тем, как далеко они смогли зайти. Она позволила ему поцеловать ее «туда», и это было невыразимо сладко. Карлотта тоже постоянно дотрагивалась до него «там», как будто не могла от него оторваться. Но самое главное — она надела его кольцо!

У двери они опять поцеловались, соприкоснувшись языками.

— Я думаю, что интереснее всего в этой истории то, что она заплатит тебе за то, что ты с ней спишь, слышишь, ты, похотливая проститутка, — хихикнула она. — Как мне все это хотелось бы рассказать Фрэнки, но мы не можем. Ей не покажется все это забавным. Ты знаешь, какая Фрэнки, идеалистка, она считает тебя олицетворением морали. Нельзя ее разочаровывать. Поклянись, что никогда ей ничего не расскажешь. Я не хотела бы, чтобы Фрэнки была против нашей помолвки.

Он сам хотел себе в этом поклясться. Его сексуальные отношения с Джудит склонили Карлотту на его сторону, но могли навсегда настроить против него Франческу. И хотя больше всего на свете он желал любви Карлотты, однако он не мог пренебрегать уважением ее сестры.

Когда Билл покидал Карлотту в субботу поздно вечером, он словно плыл по облакам. Однако ко вторнику эйфорическое состояние начинающего политика стало медленно улетучиваться. Направляясь к Джудит, чтобы повидаться с ней перед ее отъездом в Ньюпорт, он был мрачнее тучи: его мучило гадкое отношение к самому себе и к тому, что они проделывали с Джудит. Билл догадывался, что предстоящая помолвка с Карлоттой требовала от него незамедлительного с ней разрыва. Однако в соответствии с жестокой логикой вещей ему следовало бы продолжать отношения с этой женщиной, по крайней мере, еще несколько месяцев.

Сделанное для его карьеры в прошлую субботу трудно было переоценить, и он нуждался в ней сейчас, пожалуй, больше, чем ранее. К тому же выяснилось, что «чары» Джудит и его зависимость от этой сучки самым странным образом распаляли чувственность Карлотты по отношению к нему.

Если бы это могло точно так же вызвать у Карлотты и любовь!..

Вот в последнем он был как раз не уверен. О какой, к черту, любви может идти речь, если девушка, которая, как считается, тебя любит, просто умирает от любопытства, желая услышать все детали интимных отношений своего парня с другой? В кино, по крайней мере, бывало совсем по-другому. Да уж, если это и любовь, то совершенно особого рода… Изволь рассказывать Карлотте мельчайшие подробности их половой связи с Джудит, только чтобы распалить ее воображение! Мысль о том, что Карлотта совсем еще дитя, помогала мало. Франческа, например, была на год старше ее, но Билл и представить себе не мог, чтобы та могла извлекать удовольствие из подобной ситуации. Наоборот, она, скорее всего, была бы полна горя и отчаяния, узнав об измене любимого. Она бы навсегда прекратила любить такого человека, и была бы совершенно права…

Франческа, конечно же, необыкновенная девушка. Умная не по годам. Может быть, и Карлотта подрастет немного и тоже изменится, пытался уверить он себя. Но потом ему пришла в голову мысль, что, когда Карлотта вырастет, наберется опыта… она может просто разлюбить его или, более того, начать его презирать.

Как Билл ни старался объяснить все происходящее, ответы не приходили. Да и вообще, кто на этом свете знает, что такое любовь на самом деле? Наверняка не только серенады при луне и розы при встрече. Возможно, любовь для разных людей представляется совершенно по-разному.

Что ж, пока Джудит будет развлекаться в Ньюпорте, возможно, кое-что само собой образуется. За два месяца может многое случиться. Вдруг все разрешится, и даже без его участия!

Собираясь уходить, он, как всегда, взял деньги из верхнего ящичка бюро, торопясь побыстрее убраться.

Сегодня деньги и в самом деле дались ему непросто. Джудит была чистой фурией. Она выбрала для себя позицию сверху и в буквальном смысле «заездила» его, время от времени подгоняя резкими, едва ли не командными словами, подбирая удобный для себя ритм. Но вот все, наконец, кончилось для него на целых восемь недель…

Неожиданно он услышал, как она произнесла:

— Надеюсь увидеть тебя в Ньюпорте в следующий вторник где-нибудь во второй половине дня.

Он резко повернулся, чтобы взглянуть ей в лицо, но взгляд его напоролся на ее не прикрытые простыней плоские груди с непристойно торчащими сосками.

— Я не имею возможности ездить в Ньюпорт!

— Это отчего же?

— Поездка туда и обратно отнимет у меня целый день, а ведь я работаю, как ты помнишь.

— Не мне забывать про твою деятельность, тем более что ты ее получил с моей помощью… Впрочем, я позаботилась об этом. Я сказала Фэнтону, что мне потребуются твои услуги каждый вторник, чтобы обсуждать интересующие меня детали некоторых проектов.

Билл почувствовал, что он в панике. Если отказаться, это даже может стоить ему работы. Неожиданно он подумал о проблеме, с которой и у Джудит могут возникнуть сложности. У него не хватит бензина, чтобы гонять туда и обратно в Ньюпорт каждую неделю.

— Ничего не выйдет. Идет война, если помнишь. Ты, надеюсь, в курсе, что бензин сейчас выдают по карточкам?

Она ухмыльнулась:

— Весь необходимый бензин ты получишь.

— Где? Как?

— Послушай, ты меня удивляешь. Вот уж не считала тебя таким наивным!

Билл впал в ярость. Она что, не видела расклеенных повсюду плакатов, призывающих к военным займам? На них тебе в глаза смотрит умирающий пехотинец, а внизу лозунг: «Он отдает свою жизнь, а вы — только деньги!» А Джудит готова способствовать смерти этих храбрых парней, занимаясь спекуляциями на черном рынке, чтобы удовлетворить свою похоть? Может быть, она думает, что он тоже из таких? Так вот, худшего оскорбления для него быть не может.

— Я сражался на Гавадал-канале, разрази тебя гром! Видел кругом убитых и умирающих. Ты что, думаешь, я способен предать наших парней, чтобы ублажать жирных тыловых крыс? Тебе следовало взглянуть на кровь и грязь фронта, и тогда, возможно, ты не стала бы предлагать мне горючего, купленного на черном рынке!

В ответ Джудит только улыбнулась:

— Значит, в тебе еще осталась кое-какая честь? Это приятно сознавать. А я, признаться, решила, что вы, бывшие вояки, все шлюхи.

В тот момент больше всего на свете ему захотелось накинуться на нее и избить до потери сознания, сломать челюсть, наставить страшных черных синяков, расплющить нос в кровавое месиво…

Кто знает, может быть, ей этого и хотелось больше всего на свете, даже больше, чем ублажения своей дырки!

Но, увы, в тот момент, кроме усталости и чувства отвращения к самому себе, в нем ничего уже не было. Джудит не врет. Он точно такая же шлюха, как та, что торгует своей задницей по два доллара в час! И даже хуже.

— Ты права, — сказал он. — Я, конечно, шлюха, но ты шлюх производишь. Но и у меня, как выяснилось только что, сохранился остаток чести, и ездить на бензине с черного рынка я не буду.

Она расхохоталась:

— Тогда ты будешь ездить на поезде!

После того как Билл Шеридан удалился, Джудит решила, что он больше дурак, чем шлюха. За все время, пока они встречались, он даже не подозревал, что не только его красота и мужские достоинства привлекали ее, но и определенные качества «племенного животного» (так она выразилась про себя), которые могли пригодиться Джудит в будущем. Он являлся носителем всех тех качеств — силы, красоты, решительности, способности действовать в трудную минуту, которые она хотела бы видеть в собственном сыне. С деньгами Стэнтонов и его знаменитым именем ее сын станет куда значительнее какого-то служащего адвокатской конторы. Он будет настоящим принцем!

У Джудит не было и тени сомнений, что она родит сына. Именно сына она страстно хотела иметь, и она его получит! Она верила в собственную волю и целеустремленность, как иной верит в Бога.

Главной проблемой являлось время. Она сильно сомневалась, что Дадли протянет еще год, хотя делала все возможное, чтобы продлить его существование, включая легкие стимуляторы и даже изредка секс. Ей следовало быть чрезвычайно осторожной, чтобы ни в коем случае не перегрузить его ни тем, ни другим. Особенно сейчас, когда он был почти полностью парализован, в сущности, являя собой лишь жалкую тень человека, которого могло уничтожить любое дуновение. Тем не менее, она не могла позволить ему абсолютно лишиться надежды, если не на выздоровление, то хотя бы на улучшение состояния.

Каждый день Дадли навещал специалист, занимавшийся постановкой речи, и столь же регулярно к нему приходил физиотерапевт. Она с жаром ловила всякую попытку верно произнести слово с его стороны, и хотя получить его корявую подпись под чем бы то ни было труда не представляло, Джудит считала, если муж членораздельно заговорит, пусть и плохо, для нее это будет лучше. Ведь насколько внушительнее будет выглядеть, когда Дадли, узнав, что его жена беременна, заявит своим адвокатам лично, что желает изменить завещание, оставляя половину состояния, как и прежде, ей, а другую, ту, которая должна была послужить основой фонда Стэнтонов, — будущему наследнику. Она же, Джудит Стэнтон, будет единственным опекуном. И насколько убедительнее для окружающих будет факт, что Дадли сравнительно твердой рукой в присутствии свидетелей поставит свою подпись под новым завещанием, а не нацарапает некие крючки с помощью жены…

Тогда она станет владелицей всего, и кто в состоянии будет это оспаривать? Все будет совершено по закону, а для Джудит настанет долгожданное спокойствие. Что же касается создавшегося в благотворительных целях фонда Стэнтона, она не прочь и поделиться от щедрот, но в свое время, и будет выделять на цели фонда только те суммы, которые найдет нужным. В любом случае этот фонд может подождать, хотя бы до конца войны…

Необходимо было забеременеть. Вот какова ирония судьбы! В романах и фильмах стоило «хорошей» девочке допустить слабость и уступить страсти, как она тут же оказывалась в «беде», то есть беременела. А она, жена уважаемого человека, обладатель огромного состояния, которое готово послужить будущему наследнику Стэнтонов, никак не может понести, даже после многочисленных попыток. Оставалось одно — стараться изо всех сил, прежде чем иссякнет время. Придется заставить Билла навещать ее в Ньюпорте дважды в неделю, что, несомненно, внесет разнообразие и комфорт в ее тамошнюю жизнь. Кроме того, побочно, не позволит ему проводить слишком много времени с Карлоттой.

Джудит не забыла, насколько ревнива была Карлотта в тот памятный вечер, когда пригласила Билла познакомиться с нужными людьми. Как ей хотелось тогда сказать Карлотте, что они с Биллом любовники. Но подобное удовольствие могло бы подорвать ее позиции в этом мире и потому явилось бы чистейшей воды легкомыслием. Когда родится ребенок, ни у кого и малейшего сомнения не должно возникать, кто его отец. Только она одна должна знать об этом с уверенностью, да еще, возможно, у Билла появятся кое-какие соображения, но только потом… Ей, признаться, было наплевать на то, о чем станет думать и догадываться Билл. К этому времени, когда родится ее сын, Билл Шеридан будет слишком повязан, и ему будет что терять, если правда выплывет наружу. Чем более видное положение будет он занимать, чем выше подниматься по собственной лестнице, тем крепче он станет хранить их общую тайну. Тайну, которая свяжет их вместе до конца жизни…

Билл Шеридан всегда будет принадлежать более ей, чем Карлотте!

Когда Джудит заявила Биллу, что ему придется приезжать в Ньюпорт дважды в неделю, тот был вне себя от ярости:

— Ты с ума сошла! Можно подумать, что мне делать больше нечего, как ездить туда-сюда на этом растреклятом поезде!

— Ты всегда сможешь нормально отдохнуть. У нас прекрасные апартаменты для гостей, — поддразнивала она его. — К тому же у нас теннисные корты, прекрасное купание. Ты же играешь в теннис, не так ли?

— Все равно я на это не соглашусь!

— Что ж, давай обсудим. Что ты имеешь сейчас? Две с половиной тысячи долларов в месяц? Это крупная сумма, я бы даже сказала, очень крупная. Но ведь и ее можно поднять. Что ты скажешь о четырех тысячах?

Четыре тысячи чистыми в месяц! Да это же чистое сумасшествие! Большинство людей не зарабатывают столько в год. Отчего она полна решимости платить ему такие бешеные деньги? Нет, здесь все далеко не так просто. Конечно, выплаты регулярны, но она обращается с ним, как с последним дерьмом, а разговаривает так, словно он ее раб! Таким образом, ни о какой любви с ее стороны к нему говорить не приходится. Но даже зная, что станет уважать себя после этого еще меньше, он был не в силах отказаться от четырех тысяч зеленых в месяц. Да, пожалуй, уже и не смог бы. Какого черта! Он привык иметь в кармане сотню-другую. Они стали ему необходимы!

Тем не менее, Билл все еще колебался, буквально раздираемый на части нравственными страданиями. Он прекрасно отдавал себе отчет, что попал в ситуацию, которая обыкновенно зовется «продажей души дьяволу», и, более того, увязает в ней глубже и глубже. Он никогда не вырвется из лап Джудит! Даже если взять интимную сторону их отношений: всякий раз, когда он трахал ее, его возбуждение возрастало, словно ему было мало испытанного с ней ранее, — ему хотелось затрахать ее чуть ли не до смерти!

— Знаешь, что я думаю? — говорила между тем Джудит, внимательно разглядывая его лицо. — Морис Тобин на следующий год собирается баллотироваться в губернаторы штата. Ему придется искать себе помощника, проходящим в одном с ним списке. Разве для тебя это не было бы превосходно? Так сказать, блестящим началом будущей блестящей карьеры…

Билл почувствовал, как его и так не слишком крепкие бастионы начинают сдаваться один за другим.

— Ты хочешь сказать, что в состоянии обеспечить это? Достать мне место в одном списке с ним?

— Конечно, гарантировать я ничего не могу. Если бы я упомянула о гарантиях, то солгала бы, а это не в моих правилах. Но даю тебе слово, что сделаю все, что в моих силах, а ты знаешь, что влияния мне не занимать. Тем временем, тебе можно было бы обеспечить штаб-квартиру и штат тренированных сотрудников, которые могли бы пригодиться и дальше. Ты сам поймешь необходимость подобного штата, когда окажется, что выступать тебе придется все больше и больше перед различными общественными группами и организациями по мере того, как будет приближаться время выборов. Выступать, кстати, придется по всему штату, а ведь ты хочешь именно этого — добиться популярности, по крайней мере в его пределах. Нет, тебе совершенно определенно понадобится целый штат сотрудников. Потом еще — отношения с прессой. Да что и говорить, пора тебя выпускать в открытое море: в отношениях с прессой главное, чтобы ни один газетный номер не выходил без упоминания твоего имени. А если будут фотографии — еще лучше. Все женщины решат, что ты просто душка. Когда же у нас не окажется возможности пристроить информацию о тебе бесплатно, то на этот счет всегда есть те или иные платные каналы, которые помогут тебя рекламировать. Обычно они проходят под рубрикой «В интересах широкой публики».

— Но до помощника губернатора предстоит еще продержаться пару лет или около того. А вдруг ты потеряешь ко мне интерес? Согласись, такие случаи бывают…

— Ты хочешь сказать, что я потеряю интерес к твоим талантам особого рода?

Она захватила в ладонь его половые органы, чтобы он однозначно понял, на какие его «особого рода» таланты она намекала.

Он покраснел, но не попытался отодвинуться или убрать ее руку, и она поняла, что попала в самую точку.

— Все это будет зафиксировано на бумаге, коль скоро уж ты мне не слишком доверяешь, — сказала она, несколько удивленная. — Но ты, надеюсь, не будешь возражать, что род услуг, который ты мне оказываешь, будет в документах несколько видоизменен? Согласен? Давай подумаем, как это оформить… Скажем так: поскольку я искренне уверена, что Большой Билл Шеридан является воплощением всего лучшего, что наша великая страна в состоянии предложить… Ну и дальше как-нибудь. Ты ведь у нас адвокат. Так что договор будешь составлять ты…

— Но почему? Я хочу сказать, почему ты так из-за меня стараешься? Вокруг столько мужчин, которые…

— Это правда. Но никто из них не зовется Большим Биллом Шериданом. Скажем так, ты меня несколько заинтересовал, а я могу себе позволить слегка побаловать того человека, который меня интересует…

Но Билл по-прежнему не мог до конца взять в толк, о чем говорит Джудит, и думал об этом всю дорогу, пока ехал в поезде, возвращаясь в Бостон. Может быть, это все как-то связано с его любовью к Карлотте? Или с их помолвкой? Он-то прекрасно знал, как Джудит относится к его невесте. Скорее всего, ей доставляет удовольствие трахаться с человеком, влюбленным в Карлотту… Втянуть его в измену любимой девушке и наслаждаться, принимая в этом самое непосредственное участие!

Он с горечью рассмеялся. Если только в этом все и дело, то, учитывая восторг, с которым Карлотта следила за развитием ситуации, в глупом положении, возможно, окажется Джудит… Или это только кажется?

Лето промелькнуло для Билла как одно мгновение. Между еженедельными поездками в Ньюпорт и странствиями по всему штату, где он выступал перед всевозможными организациями, включая союз ветеранов, женские клубы, ассоциации матерей-героинь, профсоюзные группы. Если добавить к этому речи, которые он произносил по поводу военных займов и на военных заводах, то времени бывать у себя в адвокатской конторе у него почти не оставалось. К счастью, Фэнтон Хардвик был весьма рад, что Шеридан взял на себя заботы по делам семейства Стэнтонов. Кроме того, в газетах не раз отмечалось, что Билл Шеридан являлся служащим его конторы. Для них обоих союз оказался весьма плодотворным.

В конце недели Билл иногда разбирал дела в близлежащих поселках, посещал всевозможные пикники, вечеринки и гонки яхт, организованные под соусом той или иной политической кампании, или занимался церковными делами. Единственной возможностью для него побыть с Карлоттой являлась попытка возить ее повсюду с собой — насколько, разумеется, это было возможно. Это, признаться, не доставляло ей большого удовольствия — приходилось не ходить на привычные свидания или в дансинги. Она даже жаловалась Франческе:

— Это такая скука. Скажу тебе честно: смотреть, как Билл прикалывает голубую ленточку какой-нибудь свинье — отнюдь не мой идеал развлечений.

Но Франческа после того, как состоялось обручение Карлотты и Билла, старалась изо всех сил помочь сестре и спасти ее от себя самой и держалась непоколебимо.

— Ты только подумай, — обыкновенно говорила она, — какое блестящее будущее ждет вас с Биллом, если он станет сенатором или, чего доброго, губернатором!

Она, правда, не осмеливалась упоминать слово «президент», поскольку Карлотта просто высмеяла бы ее, а Франческе хотелось, чтобы сестра отнеслась к идее серьезно и приняла ее как можно ближе к сердцу.

— Попробуй пережить все это, Карлотта. Подумай о будущем. Только представь себе, что твой Билл — сенатор Шеридан и ты сидишь с ним на галерее Сената Соединенных Штатов. Конечно же, ты будешь носить меха, костюм самого последнего покроя, чудесную шляпку, и все женщины вокруг будут шептаться: «Представьте, это жена-красавица сенатора Шеридана. Разве они не великолепная пара?»

— Господи Боже мой! Это еще скучнее, нежели просто стоять рядом с Биллом и наблюдать, как он принимает великое решение — какой свинке повязать голубой бантик. Хотя следует сказать, что иная свинья-рекордистка куда умнее, чем многие из нынешнего окружения Билла.

Франческа изо всех сил старалась не хихикнуть. Она считала не педагогичным поощрять эскапады Карлотты смехом, тем самым как бы давая понять ей, что она на ее стороне.

— Тебе не следует так говорить, Карлотта. Твое дело — помогать Биллу, а значит, быть милой и нравиться всем. Уверяю тебя, Билл станет большим человеком и тогда получишь всевозможные блага. Ты переедешь в Вашингтон и сможешь, сколько твоей душеньке угодно, ходить на всякие модные обеды и балы, о которых мы с тобой столько читали. Послушай, а ведь вполне может представиться возможность потанцевать с самим президентом, кто бы им ни был в это время. И конечно же, на тебе будет самое роскошное бальное платье на свете!

Карлотта смотрела на нее таким взглядом, что казалось, что она вот-вот заплачет:

— Но у меня нет ни малейшего желания отплясывать с президентом, — жалобно произнесла она.

— Почему, ради Бога?

— Да потому, что я предпочитаю танцевать сейчас с любым парнем в форме, пусть на мне будет и не самое роскошное платье на свете. — Она коснулась пальчиком тоненькой бретельки, которая поддерживала легкое летнее платье.

Франческа постепенно теряла терпение:

— Но почему, Карлотта? Любая девушка с радостью ухватилась бы за тот образ великосветской женщины, которую я только что описала… — Про себя Франческа знала, что она бы уж точно ухватилась. — Отчего ты не желаешь себе счастья?

Карлотта запустила тонкие пальцы в волосы.

— Потому… Потому что все твои слова звучат… занудливо. От них так и веет унылой добропорядочностью. Они справедливы, но скучны. Если верить тебе, то за всю жизнь со мной не случится ничего волнующего или неожиданного!

— А много ли тебе радости приносят твои хождения на танцульки в военные клубы с солдатами и сержантами, каждый раз новыми и незнакомыми? Там даже комнаты не проветриваются как следует и стоит ужасная духота…

— Да, приносят. Не могу сказать аргументировано почему, но, когда я слышу, как играет музыка, мои ноги сами хотят танцевать, словно в них живет душа. А как хороши маленькие вечеринки по случаю чьего-нибудь дня рождения, когда подается пирог, в одном из кусочков которого запечен сюрприз, и тебе хочется укусить каждый, чтобы не пропустить свою, пусть маленькую, но удачу! А эти мальчики в военной форме — каждый раз новые… Они все такие милые, и у них всех такие очаровательные и разные лица! Вот меня приглашает один из них, и мое сердце начинает биться быстро-быстро — ведь так хочется узнать, что нового хранят в себе его бренная оболочка и блестящие от возбуждения глаза…

Франческа скептически скривила губы:

— И часто эти солдатики хранят в себе это самое «новое» для тебя?

— Что тебе сказать, — Карлотта виновато улыбнулась. — Почти никогда. Но не в этом дело. Все дело в самой возможности. Она-то и приносит наслаждение. Это как русская рулетка. Ты вращаешь барабан, приставляешь ствол к виску и не знаешь, чем все обернется.

— А как же Билл? Он тебя уже не волнует? — Франческу он волновал, да еще как. Хватило бы на десять жизней.

— О, Билл, конечно же, очень мил и я люблю его, правда же, люблю. Но он всегда такой одинаковый…

Одинаковый, серый, будничный… Даже мысль о том, что он трахает за деньги Джудит, которая поначалу возбуждала, потеряла уже всю свою прелесть. Подробные отчеты Билла о том, как это происходило — он потрогал ее там… она укусила его за плечо… он укусил ее за сосок… она вскрикнула… Все эти штучки уже постепенно теряли свой колорит, ветшали и не волновали, как прежде. Карлотта даже стала подозревать, что некоторые подробности Билл принялся изобретать сам — только, чтобы завести ее. Нет, когда-нибудь найдется другой, который сможет дать ей нечто большее…

— Знаешь, Фрэнки, дорогуша, только ты сможешь уговорить Билла позволить мне ходить на танцы и вечеринки. Он чрезвычайно уважает твое мнение и прислушивается к нему. Сам-то считает меня легкомысленной, и лишь твоя голова, по его мнению, работает как надо. Я же со своей стороны клянусь, что даже и флиртовать ни с кем не стану. Я хочу только танцевать — вот и все. Поверь мне, я даже и думать не хочу о том, чтобы встретиться с кем-нибудь, кроме Билла. Я знаю, как он меня любит, и ценю это, поверь. Но танцы, ничего не значащая болтовня и несколько смешков, как, скажи, это может ему повредить? Я просто постараюсь в течение нескольких часов развлечь своим присутствием наших военных, а ведь ты знаешь, как Билл относится к нашим солдатам. Как он хорошо говорит об этом в своих речах, ну, по поводу того, сколько мы все им должны… что нет такой жертвы, которую общество не должно было бы принести ради них…

Кроме того, Франческа прекрасно знает, что она, Карлотта, хочет лишь танцевать с этими парнями, а не трахаться с ними!

Если бы он все рассказал ее сестре… Лицемер, который трахается с Джудит за деньги и за отдаленную возможность процветания! Ему желательно, чтобы она сохранила для него чистоту, но уж его самого святым никак не назовешь! Вот если бы она могла поведать Франческе обо всех его проделках, но это запретная тема, об этом ни-ни…

— Ну хорошо, но почему бы тебе хотя бы не сопровождать Билла, когда он отправляется произносить речи. Ведь твое место рядом с ним.

— Бог ты мой! Рядом с ним! Если тебе нравятся речи, то поезжай с ним сама. В таких делах ты разбираешься куда лучше меня. И людям нравишься, и наблюдательность у тебя есть — короче, всегда знаешь, что сказать, чтобы угодить публике. Билл будет за тобой просто как за каменной стеной! Ты даже в состоянии вести какие-то там аналитические подсчеты, я сама слышала, как вы с Биллом шептались, будто колдовали: евреев — десять процентов белых протестантов — двадцать пять, ирландских католиков — тридцать… Нет, я серьезно. Это просто какое-то чудо. Я не могу взять в толк, как это у тебя получается. Ты просто прирожденный политик! И к тому же любишь это занятие, а я нет. Отчего же нам не делать каждой то, что нравится, и таким образом наслаждаться жизнью?

Что ж, неплохая в самом деле мысль, подумала Франческа. И большого вреда не будет, если она поедет вместе с Биллом, оставив Карлотту дома. А позже, когда начнется настоящее дело, Карлотта повзрослеет и, кто знает, вдруг почувствует в политической игре некий намек на те, щекочущие душу удовольствия, которые ей раньше доставляли свидания и танцульки. Может быть, она даже увидит в политике своего рода вызов, а ведь Карлотта всегда была готова ответить на любой вызов, ударом на удар! И конечно же, ее красота и обаяние всегда окажутся Биллу на руку. Разумеется, второй Элеонорой Рузвельт ей не стать, но, кажется, Билл к этому не очень-то стремится.

В конце концов, Билл согласился на предложение Франчески. По ее словам, никакого ущерба для его престижа не будет, если Карлотта посетит несколько балов в честь военнослужащих, отправляющихся на фронт. По крайней мере, это выглядит как патриотическое деяние. Возможно также, деятельность на этом поприще позволите Карлотте избавиться от той дряни, которая крепко завладела ее головой. Он был благодарен ей уже за одно то, что она потеряла интерес к его связи с Джудит. Нельзя, правда, сказать, чтобы ему от этого была какая-то польза. В интимных отношениях с Карлоттой он не продвинулся ни на шаг. Как обычно, она доводила его до последней стадии возбуждения а потом ускользала, оставляя его чуть ли не рыдающим от неудовлетворенной страсти. Билл так до сих пор и не понял, как эта девушка ухитрялась быть страстной и искренне желать близости с ним, а уже через минуту превращалась в холодное и циничное существо, в самой откровенной форме отвергающее его ласки…

По крайней мере, с Джудит сюрпризов не предвиделось. Она возбуждалась до крайности, пока не исходила криком в пароксизме страсти. К тому же он радовался про себя, что лето подходило к концу, — трудно описать словами, насколько он ненавидел интимную близость с ней в доме Стэнтонов в Ньюпорте под одной крышей с ее мужем. Причем пока они занимались любовью в запертом на ключ душном кабинете, Дадли лежал в комнате этажом ниже, разбитый параличом и умирающий…

После этого Билл чувствовал себя самой мерзкой тварью, когда-либо рождавшейся на свет…

Джудит и Дадли вернулись в Бостон в первой неделе сентября, когда она впервые стала подумывать, что наконец беременна. Через неделю ее подозрения подтвердились. Теперь ей лишь оставалось убедить Дадли, что, несмотря на его почти полный паралич и тяжелейшую болезнь, он оказался в состоянии зачать ребенка.

Это оказалось нетрудно — бедный Дадли был настолько напичкан различными медикаментами и транквилизаторами, что, просыпаясь, не всегда мог отличить день от ночи. Он знал только, что когда он ест, значит, на улице дневное время, тогда же приходил и его физиотерапевт. Когда же Джудит укладывалась на кровать рядом с ним это означало ночь. Таким образом, когда однажды днем Джудит вошла в их спальню и принялась раздеваться, он никак не мог взять в толк, почему сквозь шторы в комнату било солнце, освещая его жену таким образом, что она представлялась ему чуть ли не ангелом. Неужели он незаметно умер и взят на небеса прямо в рай?

Нет-нет, он ни в коем случае еще не умер, поскольку ощутил вес ее тела на своей совсем уже немощной плоти.

— Что случилось? — в испуге промямлил он.

— Успокойся, милый… — Она поцеловала его пересохшие губы. — Просто сейчас мы займемся любовью, Дадли, как проделывали это раньше…

— Но, но… я не могу, — едва промычал он, издавая нечленораздельные звуки.

— Ты можешь, Дадли, ты все можешь. Мой дорогой Дадли… Я хочу от тебя ребенка… сына, чтобы он носил твое имя.

Тогда Дадли снова подумал, что ему мерещится и все на самом деле происходит не так. Каким образом, интересно, он может наградить Джудит ребенком? Он ведь просто не в силах…

Но Джудит была рядом — такая живая, теплая, такая настойчивая. Она убедила его вполне человеческими словами, что он не грезит, что, если хочет сына, ему необходимо постараться… почувствовать… напрячься немного… и, наконец, излиться в нее. Она говорила еще, что его сперма по-прежнему обладает той же силой, что и в молодости.

— Тебе ничего не надо делать, Дадли, дорогой. Позволь только любящей Джудит помочь тебе!

Она обещала ему все: обещала ему бессмертие, и он поверил в ее слова.

Она поцеловала его внизу. Он видел, как двигалась ее голова, а потом она вдруг вскарабкалась на него и ввела его несчастный орган в необходимое место, после чего принялась совершать ритмические движения вверх и вниз. Она извивалась и стонала, тяжело дышала и тряслась, как в лихорадке, — и все для него. Он любой ценой должен почувствовать, что совершается в это время. Если даже сексуальные чувства Дадли уже не способны были воспринимать происходящее — хотя кто его знает? — зато он был вполне в состоянии видеть и слышать, что уже было хорошо само по себе. Иногда Дадли приходил в сознание, и ему казалось, что его сон стал прекрасной явью… Или все было наоборот?

Доктор Филлипс был так взволнован, словно перед ним находилась в положении его собственная жена. Он явился свидетелем чуда: триумфа духа над немощной телесной оболочкой. Он нисколько не сомневался, что причиной всего стала несгибаемая воля Джудит, ее беззаветная преданность мужу, послужившая также одной из причин наблюдаемого феномена.

Фэнтон Хардвик, которого вызвали составить новое завещание, был полон восхищения перед Дадли:

— Подумать только, и эта старая развалина… — говорил он своей жене Алисе, а та удивлялась, с чего это он так раскипятился. Хотя, с другой стороны, Фэнтон и Дадли были одного возраста, к тому же Дадли постоянно болел. Но вот выяснилось, что Дадли смог, а Фэнтон нет! А Алиса и думать забыла о детях…

Когда в следующий раз Билл направился забрать деньги из ящика бюро, то обнаружил там дополнительные четыре тысячи долларов. Он быстро взглянул на Джудит, не скрывая удивления. Та встретила его взгляд спокойными холодными глазами.

— Плата под расчет, — тихо сказала она.

Так, значит, все, наконец, окончилось, подумал он со смешанным чувством облегчения и сожаления. И, как ни странно, сожаление относилось не только к деньгам, которые с сегодняшнего дня перестанут поступать. Он почувствовал, что ему будет не хватать их с Джудит противоречивых отношений, в которых было нечто такое, что, он знал, вряд ли обнаружится в отношениях с другими женщинами. Определенная интенсивность страсти между ними все-таки существовала. Это в будущем могло сказаться на его отношениях с другими особами женского пола, то есть сделать их пресными и лишенными своеобразной пряности.

— Не волнуйся, Билл, ты сохранишь за собой и штаб-квартиру, и весь персонал…

Он знал, что ему следует сказать при расставании. Что-нибудь вроде: «Прощай и давай останемся друзьями», но он промолчал. Даже не спросил, отчего она решила с ним порвать. Он просто вытянулся по стойке «смирно», поднес ладонь под углом к виску, словно отдавая воинское приветствие, и через секунду его перед Джудит уже не было…

А на нее нахлынуло чувство одиночества. Момент все-таки оказался горьким, на что она вовсе не рассчитывала. Более того, едва Билл ушел, ей уже хотелось его снова. Мысль о том, что его тело больше никогда не сольется с ее в страстном порыве, что она никогда уже не почувствует его внутри себя, никогда уже не получит то, чему наследницей станет Карлотта, становилась почти непереносимой. Конечно, связь можно было и продолжить, но в этом, она это знала, всегда будет присутствовать определенная доля риска. А так рисковать даже в малейшей степени она позволить себе не могла. Ни свою судьбу, ни будущего ребенка ставить под угрозу она не имела права.

Она невольно восхитилась напоследок Биллом за то, что он не задавал вопросов, не говорил «почему». Но он узнает, догадается о причине — и довольно скоро… И тогда он, в свою очередь, тоже не захочет рисковать — в последнем она была совершенно уверена. И перед ней, и перед Биллом лежало большое будущее, и одно это уже ставило их на одну доску и сближало.

Что же касается Карлотты, то ясно одно — эта девица его не заслуживает, и уж она, Джудит, сделает все от нее зависящее, чтобы Карлотта не смогла его заполучить. Уж если Билл не может достаться ей, то почему он должен принадлежать Карлотте, которая его недооценивает и не любит?

В тот день, когда Дадли должен был подписать новое завещание, Джудит, сделала ему специальную стимулирующую инъекцию, чтобы он взбодрился. После этого по ее указанию его спустили на первый этаж и усадили в кресло-качалку. Затем Джудит лично покатила кресло в библиотеку, где их уже дожидался Фэнтон вместе со своим секретарем и Биллом Шериданом, который, помимо всего прочего, являлся членом фирмы и персонально занимался делами Стэнтонов.

Дадли, слегка порозовевший от волшебным образом выполненной им высокой миссии продолжения рода Стэнтонов и от бензедрина, которым его уколола в вену Джудит, вполне уверенно выразил свою последнюю волю, подмахнув окрепшей рукой завещание, хотя, несмотря на все предыдущие усилия физиотерапевта, это и заняло у него некоторое время. В течение процедуры глаза Джудит несколько раз скользнули по лицу Билла, но равнодушно. Взгляд ее оставался чистым и незамутненным, и прочитать по нему было ничего нельзя. Но и его глаза, признаться, смотрели спокойно и равнодушно, вопросов не задавали. Он знал, и она знала… поэтому обсуждать было нечего.

После подписания состоялся небольшой, но торжественный обед. На нем присутствовали — Джудит и Дадли, Фэнтон и Алиса, Франческа, Билл и Карлотта. Естественно, что своей радостью Джудит могла поделиться только со своими родственниками и ближайшими друзьями.

Дадли ел овсянку и рисовый пудинг, тогда как остальные наслаждались произведениями французской кухни, включая трюфеля, и поедали сочный ростбиф. Дадли позволили выпить несколько глоточков шампанского, поскольку за столом звучали тосты в честь будущего наследника.

Франческе показалось, что за обедом Билл был непривычно тих и сдержан, и она несколько раз спросила, нормально ли он себя чувствует.

Карлотта пила слишком много и постоянно обнимала Билла, желая позлить Джудит, поскольку тоже догадывалась о ее секрете.

Джудит приняла во внимание повышенную заботливость Франчески по отношению к жениху сестры и изо всех сил старалась не замечать публичных заигрываний Карлотты с отцом ее будущего ребенка. Она поцеловала Дадли в порыве неожиданно возникшей приязни, и все за столом зааплодировали. При этом Джудит снова дала себе обещание — ни в коем случае не допустить, чтобы Карлотта и Билл Шеридан соединились.

 

I

Дом был украшен гирляндами из остролиста, горшками с огромными белыми и красными цветами, стоявшими буквально в каждом углу. На каждой двери, на каждом камине висели внушительных размеров венки, перевязанные лентами красного и зеленого атласа. Со всех канделябров свисали веточки омелы. В большом зале стояла высоченная елка — на ее ветвях висели красные и белые шарики рождественских леденцов, а верхушку украшал прекрасный ангел из папье-маше. Елка в гостиной была еще выше — все игрушки на ней были либо серебряные, либо ярко-красные, а венчала лесную красавицу огромная серебряная звезда.

Необъятных размеров обеденный стол был заставлен традиционными рождественскими блюдами — индейкой с каштанами и окороками под медовой глазурью с разрезанными в виде маленьких звездочек вишенками.

Высаженные вокруг дома хвойные деревья были украшены гирляндами цветных лампочек — ближайшая ко входу елка казалась ярко-синей, вторая — красной, третья — изумрудно-зеленой… Довершали картину рождественской сказки величественный Санта-Клаус — Джудит сама выбрала эту дорогую игрушку — и самый настоящий северный олень, каких обычно рисуют рядом с Санта-Клаусом. Изящный красавец важно прогуливался по лужайке у южного фасада…

Джудит хотелось устроить такой рождественский ужин, чтобы о нем помнили еще много лет все приглашенные, а для Дадли он стал бы светлым впечатлением, окрасившим все не столь уж долгие дни, что ему оставалось жить на свете. Джудит очень надеялась, что муж доживет хотя бы до рождения ребенка. Она действительно испытывала к этому человеку искреннюю симпатию, действительно заботилась о нем, ведь Дадли был единственным человеком, по-настоящему любившим ее.

Джудит надеялась также, что это Рождество надолго останется в памяти Билла Шеридана, а также Карлотты и Франчески. Если все пойдет по плану, они действительно не смогут забыть этот день до конца жизни…

Джудит в красном бархатном платье (никогда прежде она не любила красные тона, но сейчас ей показалось, что этот цвет выгодно оттеняет беременность) раздавала гостям — а их собралось полтораста человек — подарки. Каждый подарок был завернут в пакет из серебряной фольги и перевязан красной атласной ленточкой.

Джудит долго думала, кому что подарить. Биллу достался золотой ключик — ключ от его новой штаб-квартиры. Франческа получила кольцо с сапфиром — она буквально остолбенела при виде столь дорогого подарка, считая, что Джудит явно ее недолюбливает.

— Я обратила внимание, что ты носишь на правой руке кольцо с изумрудом, — произнесла, улыбнувшись, Джудит. — Кажется, это подарок Билла на день рождения? По-моему, тебе больше пойдут сапфиры — они ведь подходят к твоим глазам…

Кажется, впервые Франческа подумала, что Джудит может быть не только наблюдательной, но и внимательной. Раньше она никогда не придавала этому значения, думая лишь об отрицательных чертах характера этой женщины. Может быть она наконец подобреет? Ведь говорят же, что беременность смягчает сердце многих женщин.

Джудит не отходила, ей хотелось, чтобы Франческа тотчас же надела кольцо. Фрэнки примерила его на безымянный палец правой руки, но оказалось, что оно слишком велико и было рассчитано на средний. Надеть подарок племянницы на средний палец левой руки? Это было бы довольно странно…

— А почему бы тебе не надеть кольцо с изумрудом на левую руку? — спросила Джудит, догадавшись, о чем думает Фрэнки. — Давай я тебе помогу… А теперь можешь надеть мой подарок на правую руку в знак нашей дружбы. Мы ведь теперь подруги, не так ли?

— Да-да, конечно, — пробормотала Франческа глядя на свои руки. Ей было странно видеть кольцо Билла на левой руке. Впрочем, в этом был определенный смысл…

Карлотта — на ней было короткое вечернее платье из зеленого бархата, глубокое декольте оттеняло соблазнительную грудь — от нетерпения топала ногами: что же подарят мне? Она нисколько не сомневалась, что Джудит подойдет к ней в последнюю очередь — хотя бы таким образом стараясь ее унизить.

Знай Джудит, что мне известно, кто отец ее ребенка, она вела бы себя поскромнее, думала Карлотта. Да и Фрэнки не обрадовалась бы колечку, узнав, какую штуку устроила эта стерва с Биллом!

Карлотта смотрела, как постепенно убывают серебряные пакетики на блюде: Джудит не спеша вручала подарки гостям. Наконец, подарки кончились, а Карлотта по-прежнему стояла с пустыми руками.

— Ах, Карлотта! — воскликнула Джудит. — Извини меня, пожалуйста! Я совсем забыла про тебя.

Как же, забыла! «Ах ты, беременная сука! — с гневом подумала Карлотта, но через какую-то долю секунды ей стало смешно. — Знаю я твои штучки, Джудит. Я тебя насквозь вижу!»

Карлотта подошла к Биллу, ей хотелось сказать ему пару колкостей насчет грядущего отцовства и золотого ключика. Надо было сделать это так, чтобы Фрэнки ничего не услышала.

Джудит не сводила глаз с Карлотты: «Я не забыла тебя, дорогая!» Нет, она не забыла о рождественском подарке для Карлотты. Просто та получит его с небольшим запозданием.

Можно ли рассчитывать на Трейса Боудина? Он ведь обещал прийти чуть позже — это сделает его появление лишь более эффектным. Трейс обещал. Что стоят его слова? Такие люди просто созданы для того, чтобы на них никто не мог рассчитывать. В этом был их особый шарм. Уж чего-чего, а шарма Трейсу Боудину было не занимать.

Когда Джудит впервые услышала по телефону голос Трейса Боудина, она поняла: с этим человеком можно будет провернуть кое-какие дела.

Их знакомство состоялось при следующих обстоятельствах. Джудит всерьез готовилась к открытию «Стэнтон Центра» — ведь до окончания войны оставалось совсем немного времени. Она решила приобрести картины, которые было бы не стыдно повесить в залах будущего Центра. Ее интересовали имена — Джудит так и сказала галерейщикам. В искусстве она совершенно не разбиралась, но некоторые имена ей кое-что говорили, например, Ван-Гог, Ренуар, Пикассо, еще какие-то старинные голландцы. Если появится на горизонте что-то в этом роде — конечно, не дико дорогое, — пусть дадут знать…

Вскоре ей позвонили, незнакомец говорил намеками: не заинтересуют ли госпожу Стэнтон некоторые произведения живописи, недавно попавшие в Америку из Франции, из Нидерландов? Эти картины были освобождены ведь именно так принято сейчас выражаться — в ходе немецкой оккупации… Недавно в Бостон приехал некий джентльмен, готовый отдать подлинный шедевр истинному ценителю… разумеется, за солидную сумму. Конечно, госпожа Стэнтон понимает, что Рембрандты стоят недешево, к тому же покупка может быть связана с определенной долей риска…

Риск налицо, подумала Джудит. Действительно, эта сделка рискованна как для продавца, так и для покупателя. Цена баснословная, а учитывая незаконный характер сделки, едва ли представится возможность квалифицированно подтвердить авторство… О том, чтобы выставлять эти картины в стенах вновь открытого Центра, не приходится и мечтать! Единственное место, где их, пожалуй, можно будет показать, — это Германия, да и то лишь в том случае, если немцы одержат победу в войне. В Америке такие картины можно держать лишь под семью замками…

Нет, ее не интересуют эти картины, но заинтересует джентльмен, предложивший столь рискованную сделку. Может быть, у нее найдутся для него другие предложения: пока война еще не закончилась, можно заработать кучу денег. Умный бедняк имел все шансы стать миллионером, умный миллионер — миллиардером. Джудит имела в своем распоряжении несколько сот миллионов (она уже давно прикинула, сколько достанется ей по завещанию от Дадли). Что ж, к концу войны надо будет сколотить себе миллиард.

Джудит встретилась с Трейсом Боудином в кафе «Копли». За соседними столиками восседали почтенные бостонские матроны в шляпках и перчатках, попивали маленькими глоточками «Эрл Грей». Английский чай из изнемогавшей под бомбежками страны. Отсюда, из Бостона, война казалась такой далекой, что вообще трудно было поверить, что где-то идут бои и гибнут американские парни… Да, где-то люди убивают друг друга, а она сидит за покрытым крахмальной скатертью столиком и беседует с вальяжным мужчиной — волнистые черные волосы, черные усы, смуглая кожа, ослепительная улыбка. Казалось, он только что сошел с экрана — так страшно походил он на игрока, каким изображали их в голливудских фильмах про девятнадцатый век. Аккуратный серый в полоску костюм со значком демобилизованного ветерана явно диссонировал со всем обликом Боудина. Они мило беседовали о шедеврах великих мастеров, которые были украдены нацистами из музеев разоренной Европы.

Как ни странно, Джудит, похоже, было приятно общество Боудина. Конечно, он был не столь красив, как Билл Шеридан, зато в нем была какая-то особая мужская сила, какое-то сексуальное притяжение. Конечно, Джудит отдавала себе отчет в том, что никогда не решится познать этого человека в библейском смысле слова (только полная идиотка согласиться спать с Трейсом Боудином), даже в этой беседе «об искусстве» было что-то весьма щекотливое…

— Где вы достали эти картины? Вернее, меня интересует, как вы их достали? — спросила она, хотя прекрасно понимала, что покупать их она не будет.

Боудин прищурил глаза:

— О, это не мои картины. Картины принадлежат моим друзьям, интересы которых я здесь представляю… — Трейс делал многозначительные паузы, полагая, очевидно, что таким образом ему удастся придать больший вес своим словам. — Если хотите, я — торговый представитель… — Саркастическая улыбка скользнула по его губам.

Джудит заметила, что глаза его остались при этом такими же холодными, как и прежде.

— А где сейчас эти ваши друзья?

— На побережье. В Калифорнии.

— В Лос-Анджелесе?

— Разумеется.

— А чем занимаются ваши друзья? Помимо торговли крадеными картинами…

Услышав слово «краденые», Боудин снова улыбнулся. Снова одними губами.

— Они занимаются всем.

Джудит не настаивала, она прекрасно понимала, что наивно ждать откровенностей при первой встрече. Да и вообще открытость Боудина была ни к чему — нужно было понять, сможет ли он ей помочь.

— А каким образом картины попали к вашим друзьям? — спросила Джудит. Ее мало интересовали пути контрабанды произведений искусства, хотелось знать, как отреагирует на этот вопрос Бодуин.

— Новые хозяева прислали их для продажи.

— Прислали? Полагаю, не по почте?

— Не по почте.

— Но зачем им это?

— Им нужны доллары. Воевать против половины земного шара — дорогое удовольствие. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду?

— И они рассчитывают заработать здесь? В Америке? В стране, с которой они находились в состоянии войны?

Боудин пристально посмотрел на Джудит:

— Покупатель всегда и везде найдется. Вас интересуют эти картины?

— Меня? Ну конечно же, нет. Я патриотка своей страны и никогда не пойду на сделки с врагом.

Боудин рассмеялся:

— Я так и подумал… — Потом он подозвал официантку и спросил, нет ли в кафе импортного шотландского виски.

Получив отрицательный ответ, Боудин снова обратился к Джудит:

— Представьте себе, миссис Стэнтон, в наше время очень трудно достать настоящее шотландское виски… Если бы я был в Лос-Анджелесе, я запросто раздобыл бы бутылочку… В Лос-Анджелесе я могу достать все…

Джудит не удивилась. Может быть, этот человек способен достать кое-что и в Бостоне… Она почувствовала это кончиками пальцев, а интуиция редко обманывала ее. Ясно, что Трейс Боудин не просто интересен — он был обворожителен, обворожителен, как кобра, гипнотизирующая свою жертву… Для большинства людей змеи отвратительны, однако всегда находятся немногочисленные смельчаки, получающие особое удовольствие от близкого контакта с ядовитыми гадами. Джудит готова была пойти на риск. Да, она будет иметь дело с Трейсом. Кто бы он ни был — игрок с берегов Миссисипи… копия Кларка Гейбла… деловой человек со связями — они смогут принести друг другу выгоду…

В танцевальном зале дома Стэнтонов для всех желающих были устроены танцы. Карлотте очень хотелось танцевать. Она позвала с собой Билла. Билл неважно станцевал линди то ли ростом он был слишком высок, то ли мешало чувство собственного достоинства (как-никак политик) расслабиться и выделывать ногами необходимые крендели… В общем, он изобразил нечто, похожее на румбу…

Недовольная Карлотта стояла в гостиной, и тут-то вошел Трейс Боудин. Его смуглая кожа так резко контрастировала с бледной кожей бостонцев. Едва Карлотта увидела этого человека, сразу же подумала: он мог бы сыграть Ретта Батлера! Прекрасный, сексуальный Рэтт! Она почувствовала, что теряет над собой контроль…

Карлотта никогда не могла понять, почему же Скарлетт О’Хара предпочла сладкострастному, похотливому Рэтту бледного, сдержанного Эшли… В этом было что-то неестественное, поэтому фильм казался неправдоподобным. А Карлотта верила фильмам. Она часто думала про себя, что если не суждено ей будет выйти замуж за Билла Шеридана, то она обязательно уедет в Голливуд и станет кинозвездой…

Джудит отозвала Билла в сторону. Вскоре к ним присоединился Фэнтон. Джудит поведала в чем дело: она собиралась купить винный заводик на севере штата Нью-Йорк и хотела, чтобы Билл с Фэнтоном предварительно съездили туда. Фэнтон сразу же согласился. Билл стал отказываться: ему совершенно не светило уезжать из Бостона, тем более на праздники. Очень хотелось провести эти дни с Карлоттой, ведь они так долго не имели возможности остаться наедине.

— Почему именно я? Я юрист и совсем не разбираюсь в винах.

Джудит улыбнулась:

— Я посылаю тебя не на дегустацию.

— А чем мне прикажешь заняться? Проверкой бухгалтерской отчетности? Но ведь я и не бухгалтер!

— Бухгалтер поедет вместе с тобой. Меня интересует структура этого предприятия, например, как они сбывают продукцию. Нужно все разузнать, я не собираюсь покупать кота в мешке. Нужно все тщательно проверить. Чтобы все было легально, никаких сомнительных моментов! И потом, почему бы тебе не взять на себя ведение переговоров от моего лица? Побудь там, пока будут подготовлены необходимые бумаги. Будем время от времени созваниваться.

— Торчать в этой дыре, пока не будут подготовлены все бумаги? Да я застряну там до самого Нового года!

— Не беда, — менторским тоном произнесла Джудит. В период между Рождеством и Новым годом ничего не происходит. Полагаю, у тебя нет срочных дел в Бостоне? Ты нигде не выступаешь?

— У меня были совсем другие планы…

Джудит состроила недовольную гримасу, всем своим видом показывая, что отговорки Билла ей надоели.

— Если тебе очень хочется встретить Новый год дома, можешь приехать на денек в Бостон. Потом вернешься обратно.

В разговор вступил Фэнтон:

— Не сомневаюсь, что тебе удастся быстро со всем разобраться, Билл. Мы знаем, как ты умеешь работать.

Билл пожал плечами, у него не было сил сопротивляться напору Джудит. Конечно, ему страшно не хотелось никуда тащиться, но что поделать? Он стал искать глазами Карлотту.

Гостиная опустела, все переходили в соседний танцевальный зал. Сейчас будут танцы, подумал Билл. И действительно, оркестр начал играть «Болеро» Равеля — было что-то обворожительное, манящее в этих звуках…

— Ну что ж, — улыбнулась Джудит. — Будем считать, что мы обо всем договорились. А теперь пойдемте в зал, послушаем эту дивную музыку…

Оркестр исполнял «Болеро», но все гости стояли вдоль стен зала, боясь даже пошелохнуться, — они смотрели, как танцуют Карлотта и этот незнакомец — Трейс Боудин… Казалось, что проходит очередной тур конкурса бальных танцев: Боудин обнимал Карлотту за талию, ни он, ни она не улыбались, но с каким-то странным напряжением смотрели друг другу в глаза… Танец не предусматривал интимных объятий, но, несмотря на это, всем окружающим было очевидно, что между Трейсом и Карлоттой существует какая-то особая близость.

Биллу Боудин сразу не понравился.

— Он похож на профессионального танцора, — произнес он таким тоном, как будто хотел сказать не «танцор», а «сутенер».

Билл взглянул на Джудит — между ними тоже существовала какая-то особая, таинственная близость…

— Пожалуй, ты угадал, — отозвалась Джудит. — Трейс говорил мне, что ему приходилось работать профессиональным исполнителем танго. Но это было давно.

— Да? — Билл приподнял брови. — А чем он занимается сегодня?

— Бизнесом.

— Каким?

Джудит неожиданно захихикала:

— Точно не знаю… Но, в конце концов, какое это имеет значение, они ведь просто танцуют…

В ее голосе Билл прочитал продолжение этой фразы: в отличие от нас с тобой!

Заметив, что Билл расстроен, Франческа попыталась отвлечь его и начала болтать о каких-то глупостях. Но Билл был очень расстроен: во-первых, ему предстояло уехать из Бостона на праздники, а во-вторых, Карлотта продолжала танцевать с Боудином один танец за другим.

Франческа попыталась намекнуть сестре, что это не совсем прилично, но та лишь мечтательно улыбнулась и пошла с этим типом на очередной танец.

Билл и Франческа подошли к бару попросить стакан простой газированной воды для Франчески — у нее всегда от волнения пересыхало в горле. Вдруг она заметила, что у стойки бара сидит Карлотта. Трейс Боудин стоял рядом, низко склонившись над нею. Франческа остановилась как вкопанная.

— Знаешь, Билл, я больше не хочу пить, пойдем обратно.

Но было поздно, Билл все заметил. Карлотта сидела нога на ногу, держа в руке стакан вермута. Она обмакнула кончик пальца в стакан и водила им по губам Трейса — голова ее была запрокинута назад, глаза горели…

«Нет, только не это!» — подумала Франческа. Карлотта вела себя так лишь в тех случаях, когда хотела произвести на мужчин особое, неизгладимое впечатление…

Франческа автоматически повернулась к Биллу: тот стоял без движений, от лица отхлынула кровь. Он был сейчас так же бледен, как сама Карлотта.

Франческа осмотрелась по сторонам, ища глазами Джудит. Как отнесется она к столь откровенному бесстыдству, да еще на глазах всей публики? Но, к ее удивлению, Джудит не только не была возмущена, она с довольным видом улыбалась!

Карлотта куда-то исчезла, и Биллу надоело ее искать.

— Пойдем отсюда! — сказал он Франческе. — Я пойду в гардероб за нашими пальто, а ты поищи сестру!

Франческа прошлась по танцевальному залу, библиотеке, столовой, вернулась в гостиную, подождала минут пять возле туалета. Увы, ни Карлотты, ни Боудина нигде не было. На всякий случай она даже заглянула в буфетную и на кухню — все ее поиски ни к чему не привели.

Может быть, подняться наверх? — подумала Франческа. Вдруг Карлотта решила привести себя в порядок, а туалетные комнаты на первом этаже заняты? Но она тут же отогнала в сторону эту мысль: Франческа испугалась, что действительно найдет сестру там, в одном из уединенных уголков.

— Знаешь, Билл, я нигде не могу ее найти. Может быть, она пошла в туалет…

— Нет, Франческа, она ушла.

— С чего ты взял?

— На вешалке нет ее пальто.

Когда Билл с Франческой выходили из дома Стэнтонов, оркестр играл «Белое Рождество», а на дворе, как по заказу, начали падать белые хлопья снега.

— Посмотри, Билл, как красиво! Снег пошел! — Франческа пыталась изобразить радость. — Пожалуй, в этом году действительно, будет белое Рождество!

— Вот и славно, — холодно процедил Билл.

Они ехали в полной тишине.

«О Господи, молю Тебя, сделай так, чтобы Билл не остался ждать Карлотту!» Франческе казалось, что она не вынесет этого. К тому же потом разыграется такая страшная сцена!

Франческа включила радио: «Тихая ночь, святая ночь!» — раздалось в динамике.

Билл выключил приемник.

Едва они прижались к обочине, Франческа резко распахнула дверцу:

— Думаю, тебе не стоил выходить, Билл. Скорее поезжай домой, а то все дороги завалит снегом. Он ласково улыбнулся:

— Я думал, ты скажешь, что Карлотта уже спит, а я могу нечаянно разбудить ее…

— Да… — протянула Франческа. Это ей даже не приходило в голову. — Может быть, ты прав. Она выпила так много шампанского… Пожалуй, она и вправду могла заснуть…

— Много шампанского? Я готов поклясться, что она пила мартини.

— Мартини? Возможно… — Франческа вышла из машины. — Ну что ж, счастливого Рождества, Билл. Пойдешь с нами утром в церковь?

— Пойду. Думаешь, Карлотта проснется к службе?

— Конечно, проснется. Я нисколько не сомневаюсь в этом.

Франческа действительно надеялась, что сестра придет в себя к утру.

— Она будет как новенькая.

Билл покачал головой:

— Как новенькая? Увы, новенькими люди бывают только в момент рождения. Впрочем, ты, пожалуй, исключение — все время обновляешься…

Фрэнки захлопнула дверь машины. Билл завел мотор и поехал домой. Огромные белые хлопья, медленно кружась в воздухе, плавно ложились на землю.

На всякий случай Франческа поднялась наверх — вдруг, вопреки ее ожиданиям, сестра вернулась домой и уже спит?

Но предчувствие не обмануло Фрэнки: Карлотты дома не было.

Потом она спустилась в гостиную и села возле окна — снегопад усиливался, на тротуарах появились сугробы. Она почувствовала, как сердце заполняет какая-то непонятная тревога, более того — чувство обреченности…

Как это сказал Билл: «Новенькими люди бывают только в момент рождения!»

Фрэнки чувствовала, что с этого дня, а скорее всего, с того времени, как в дом Стэнтонов вошел Трейс Боудин, что-то коренным образом изменилось в их жизни. Прежнего не вернешь. Когда она увидела, что Карлотта делает для Трейси мартини, внутренний голос сказал ей: отныне твоя сестра никогда не будет в безопасности!

 

II

В пять часов утра к обочине припарковался темный «паккард», из него вышла Карлотта. Она взбежала вверх по ступенькам, резко обернулась и послала в сторону машины воздушный поцелуй. Ей не пришлось доставать ключ — прежде чем она успела открыть сумочку, Франческа настежь распахнула дверь.

— Ах, дорогая Фрэнки! — Карлотта заключила сестру в объятия. — Счастливого Рождества!

— Ничего себе счастливое Рождество! Да как ты могла?! Как ты могла обойтись так с Биллом?

— Пожалуйста, Фрэнки, не ругай меня… Не порти мне праздник…

Франческе захотелось отлупить сестру.

— Не портить тебе праздник?! А то, что кроме тебя самой на свете есть другие люди, тебе и в голову не приходит? Ты гадкая, испорченная девчонка! Как ты смела так обойтись с Биллом?!

— Билл! Билл! Билл! Ты только о нем и думаешь. А я не могу все время думать о нем! В конце концов, самому Биллу это не понравилось бы! А обо мне ты не подумала? Тебе не интересно, чего хочется в этой жизни мне? Ты всегда заступаешься за Билла и спускаешь на меня всех собак! Все уши мне прожужжала рассказами о том, какой он замечательный человек, как мне повезло, что я с ним знакома, какой он, наконец, красивый мужчина!..

— Да, Билл действительно красивый мужчина. Но это не главное. Главное, что он порядочный человек и…

Карлотта уставилась на Франческу:

— Послушай, сестричка, да ты же в него влюблена! Ну точно! А я… Я настолько была поглощена собой, что до сих пор не заметила этого!

Франческа покраснела. Она пыталась что-то возразить, но Карлотта не дала ей сказать ни слова:

— Ах, Фрэнки, почему же ты мне ничего не сказала раньше?! Господи, да неужели бы я начала крутить с ним роман, знай я… Тебе надо было мне все рассказать, и я… я никогда… Неужели ты мне не веришь, Фрэнки? Если бы только сказала! Тебе было необходимо все рассказать! Что ты так на меня смотришь?

Франческа молча покачала головой. Что такое лепетала сейчас Карлотта? Если бы она знала, что Фрэнки Коллинз, сестра неотразимой Карлотты Коллинз, влюблена в мужчину, с которым Карлотта помолвлена, она отбросила бы этого человека, как надкушенный кусок пирога? Как могла она объяснить Карлотте, что так не поступают? Нельзя передать жениха сестре, как поношенное пальто. Если сама Карлотта не понимала этого, бесполезно было стараться что-либо объяснить ей.

Франческе стало стыдно за всех: за Карлотту, которая не понимала что-то столь существенное, за Билла, который по уши влюблен в девицу, не способную по достоинству оценить эту любовь, за себя саму, прекрасно понимавшую, что нельзя есть надкусанные другими куски пирога. Это чревато несварением желудка, но она все равно готова была схватить этот кусок… Карлотта сладко зевнула:

— Послушай, давай поговорим обо всем завтра. Ужасно хочется спать. Какой замечательный вечер! — Она стала подниматься по лестнице.

— Карлотта! — крикнула ей вслед Франческа. — Что значит «замечательный вечер»?

— Разве ты сама не понимаешь?

— Карлотта, ты не…

Карлотта взбежала по лестнице, так и не ответив на вопрос сестры.

Франческа прекрасно понимала, что имела в виду сестра. Ей не хотелось верить в это, но лучше горькая правда. Карлотта, всегда испытывавшая наслаждение при виде глазеющих на нее мужчин, наконец нашла того, кому решилась отдать свое тело… Им стал Трейс Боудин! Одно это имя бросало Франческу в дрожь, она очень боялась за сестру…

Проснувшись поутру, Франческа первым делом подбежала к окну: в детстве они с Карлоттой всегда смотрели в окно после ночного снегопада. Если туч на небе уже не было и солнце вот-вот собиралось растопить снежный покров, сестры, наскоро надев галоши, шарфы и варежки, выбегали во двор и лепили снежную бабу. Они старались успеть поиграть со снегом до того, как позовут завтракать, иначе они могли бы не успеть — снег в Бостоне лежал недолго.

Франческа вспомнила один из таких снежных дней: маленькая Карлотта в зеленой куртке и вязаной шапочке, из-под которой выбиваются непокорные пряди огненно-рыжих волос, прыгает по сугробам. Щеки девочки раскраснелись, она смеется, радуясь жизни. Тогда ее душа казалась чистой, как только что выпавший снег.

Ах, Карлотта!

Почему бы не вспомнить былое? Ведь и в это утро они могли бы выбежать из дому до завтрака и слепить снеговика… Как удивился бы Билл, застав их за этим занятием! Билл рассказывал ей, что он провел детство в доме, дверь которого выходила прямо на узенькую, грязную улочку. Когда он выходил из дому, снег был всегда грязный, серый. Ему никогда не хотелось лепить снеговика. Вместо этого уличные мальчишки лепили снежки, скорее, комки подмерзшей грязи, и затаивались в укромных местечках, ожидая подходящую жертву…

Конечно, они слепят для Билла снеговик! Глаза можно сделать из двух угольков, нос из морковки, рот из стручка красного перца. У них получится отличный снеговик!

Она побежала будить Карлотту. Неважно, что та спала всего четыре часа, она всегда с радостью соглашалась на такие приключения. Карлотта любила игру, и это было одно из самых замечательных ее качеств.

Когда Франческа распахнула дверь в спальню Карлотты, она увидела, что кровать пуста. Карлотты не было дома. Уйти в такую рань на Рождество! Куда же она ушла? И зачем? О Господи, зачем?

Они сидели в номере довольно паршивенького отеля с явно не подходившим ему названием — «Солнечный». Карлотта, в облегающем свитере и юбке в обтяжку, ждала инструкций. Трейс Боудин позвонил портье и попросил принести дополнительные пепельницы и стаканы. На столе уже стояло несколько бутылок спиртного. Он знал, где раздобыть виски на Рождество даже в Бостоне.

Трейс повесил трубку и обратился к Карлотте:

— Тебе надо будет следить, чтобы стаканы не оставались пустыми, будешь все время подливать. И не жди, что тебя попросят, это не принято.

С такой девушкой, как Карлотта, успех обеспечен!

— Знаешь, когда будешь подливать виски, можешь слегка прижаться к мужчинам. В общем, сама понимаешь, детка. Понимаешь или нет? — Трейс вопросительно посмотрел на нее.

— И это все, что от меня требуется? — с обидой в голосе процедила Карлотта. — Я-то думала, что надо будет стоять у них за спиной, заглядывать в их карты и подавать тебе знаки…

Трейс рассмеялся. Он не думал, что эта девушка могла быть столь наивна.

— Для этих целей ты не годишься, крошка. Ты, наверное, и в покер-то играть не умеешь…

— Ну и что? Зато я разбираюсь в мастях: пики, черви…

Трейс прищурился:

— Черви… Да-да, они похожи на сердечки, а ты — мастерица разбивать сердца! — Он потянул Карлотту к себе, впился в ее губы жадным поцелуем и повалил на кровать.

— У нас еще есть время? — прошептала Карлотта. — Время до прихода твоих друзей?

Трейс взглянул на часы:

— У нас еще полчаса. Если нам не хватит этого времени, заставим их немножко подождать у двери.

Билл пришел вовремя, ровно в одиннадцать. Франческа была еще в халате — она так испугалась, обнаружив исчезновение Карлотты, что совсем забыла о том, что надо одеться. Ей надо было что-то наврать Биллу. Конечно, он ей не поверит, не поверит тому, что Карлотта вообще ночевала дома.

— Ты до сих пор не одета, — проговорил Билл.

— Не думала, что ты приедешь вовремя — на улице так много снега.

— Выехал на полчаса раньше. По дороге все время буксовал. Знаешь, сколько времени теряешь при езде в такую погоду. — Он осмотрелся по сторонам. — А что Карлотта? Уже проснулась?

— Да. Она проснулась спозаранку. Ты оказался прав: когда я пришла домой, она уже спала.

— Неужели?

— Представь себе. Она оставила записку, просила не будить. Кажется, у нее разболелась голова и мистер Боудин подбросил ее до дома. Она написала, что не хотела портить нам вечер, вот и попросила Боудина.

Билл кивнул.

«Он слишком хорошо воспитан, чтобы обвинить меня во лжи», — подумала Франческа. Пускай Билл не поверит ей, все равно надо будет увидеться с Карлоттой раньше, чем он, и предупредить ее. Вдруг она проговорится…

— Ну и где же она?

— Кто? Карлотта?

— Конечно, Карлотта. Ты сказала, она у себя.

— Понимаешь, Билл… Она собиралась сбегать в церковь. Конечно, она пообещала помочь в организации праздничного обеда, который Молодежная лига устраивает в приюте при церкви святой Елизаветы…

— Да что ты?! Она мне об этом ничего не говорила.

— Разве ты не знаешь Карлотту? Вечно она все забывает.

— Да, так оно и есть, — спокойным тоном произнес Билл. — А как же рождественский обед? Помнишь, мы собирались пообедать втроем. А потом мы должны были поехать на вечеринку в госпиталь ветеранов и в сиротский дом Маквильямса раздавать детишкам подарки.

— Да-да, конечно… — Франческе не удавалось скрыть свое раздражение. — А теперь, если позволишь, я пойду переоденусь. Потом в церковь, а там… может быть, Карлотта будет уже встречать нас дома.

Когда они вышли из церкви, Билл предложил сразу же отправиться обедать и позвонить Карлотте из ресторана.

— Думаю, она сможет добраться до ресторана своим ходом. Ей ведь нравится гулять по свежему снегу…

Франческа вернулась к столику:

— Никого нет дома. Наверное, никак не может добраться.

— Наверное. — Билл поднял бокал. — За тебя, Фрэнки. Счастливого Рождества! Допивай. Нам надо осилить эту бутылку вдвоем.

Побывав в госпитале и в сиротском доме, Билл и Фрэнки наконец приехали домой. Было девять вечера, но дома никого не было.

— Пожалуй, я не буду заходить, — сказал Билл. — Завтра в шесть утра мне надо ехать в Нью-Йорк.

— Зачем ты уезжаешь? — Фрэнки не могла больше сдерживаться и расплакалась. — Скажи, это надолго? Ей стало страшно, что Билл не будет рядом в такое время.

Билл улыбнулся:

— Разве это имеет значение?

— Конечно, имеет, — вздохнула Фрэнки. — Карлотта будет скучать. И потом, мы даже не разворачивали подарки. — Она сделала жест в сторону рождественской елки, под которой лежало несколько свертков — подарки Билла сестрам и сестер — Биллу.

— Давай откроем наши прямо сейчас!

— А как же Карлотта?

— Ладно, как хочешь. Развернем их на Новый год. Будем надеяться, что к тому времени Карлотта вернется…

— Не надо так говорить! — Франческа забыла, что еще недавно пыталась сочинить какую-то благопристойную версию отсутствия сестры. — Билл, за нее нужно бороться!

— Бороться? Я не уверен, что мне этого хочется…

— Но ведь ты любишь ее! Ты так любишь Карлотту!

— Да. Именно поэтому мне так трудно. Очень трудно любить того, кто не отвечает тебе взаимностью.

«Еще бы! Я сама могла бы рассказать тебе об этом, Билл Шеридан», — подумала она.

Франческе было невыносимо трудно произнести эти слова, но она все же сделала над собой усилие:

— Она тебя любит…

Карлотта снова вернулась к утру, и снова Франческа дожидалась ее у двери.

— Знаешь, Билл уехал. У него дела в Нью-Йорке, Джудит что-то поручила… Вернется только к Новому году.

— Надо же! — Карлотта попыталась изобразить удивление. — Мне он ничего об этом не сказал.

— А когда он мог это сделать? Джудит эта идея пришла только позавчера.

Карлотта покачала головой:

— Джудит верна себе. Посылает Билла в деловую поездку и даже не считает своим долгом предупредить его заранее.

— Давай оставим Джудит в покое. Поговорим лучше о тебе.

— Давай отложим на завтра. Я с ног валюсь от усталости.

— — Мы не смогли даже развернуть подарки.

— А почему?

— Мы ждали тебя.

— Ну и зря.

— Может быть, и зря. Ладно, расскажи, пожалуйста, где ты была. Меня не интересует, с кем ты проводила время, расскажи только, какие важные дела заставили тебя шататься неизвестно где в день Рождества! — Франческа изо всех сил сдерживалась, чтобы не закричать на сестру.

— Знаешь что, Фрэнки, по-моему, ты что-то перепутала! — Карлотту раздражали расспросы старшей сестры. — Я всего на год моложе тебя, а потом, ты ведь мне не мать, а сестра. Ты мне не сторож! А теперь позволь мне пройти в спальню! — Она резким движением поправила волосы, и Франческа заметила, что на ее руке нет обручального кольца.

— Карлотта! — воскликнула Франческа. — Ты сняла обручальное кольцо? Куда ты его дела?

— Оно в сумочке… Понимаешь, я поранила палец, он опух… — Она направилась к лестнице.

Франческа всегда знала, когда Карлотта лжет. Она схватила сумочку Карлотты и высыпала ее содержимое на пол — ключи, косметичка, губная помада, новой платок, скомканная пачка «Лаки страйк», зажигалка, долларовая банкнота, мелочь… Кольца в сумочке не было.

— Где оно?

Карлотта нервно рассмеялась:

— Ты, конечно, не поверишь, но это чистая правда. Мы… мы с Трейсом пошли на одну вечеринку, и гости начали играть в карты. В покер… Знаешь, ради смеха я тоже решила сыграть. Просто так, очень захотелось. У меня не было денег, вот и поставила кольцо. Я думала, это шутка.

Карлотта говорила все быстрее и быстрее. Наконец, ее слова начали сыпаться, как из пулемета:

— Понимаешь, я была уверена, что все это несерьезно. Была уверена, что кольцо вернут…

Неожиданно для самой себя Франческа с размаху ударила Карлотту по лицу. Та прижала ее руку к лицу, несколько мгновений молча смотрела на старшую сестру, а потом разревелась. Франческа была потрясена ничуть не меньше: впервые в жизни она кого-то ударила.

Карлотта повернулась и побежала вверх по лестнице. Она никогда не простит этого Фрэнки! Никогда! Фрэнки думает о Билле и его проклятом кольце больше, чем о родной сестре! Ей и самой было страшно стыдно, что все так получилось! Трейс поклялся, что отдаст кольцо через пять минут, что отыграет его и получит еще десять тысяч долларов в придачу!

Добежав до верхней ступеньки, Карлотта обернулась и жалобным голосом проговорила:

— Трейс обещал вернуть кольцо. Он обязательно его вернет, Фрэнки. Вот увидишь!

Только сейчас Фрэнки поняла, что произошло на самом деле.

— Так, значит, это он проиграл кольцо Билла? Он?! И ты посмела дать ему это кольцо?!

Карлотта зажала уши и бросилась в свою комнату.

Кольцо Билла! Кольцо Билла! Кольцо Билла! Фрэнки только об этом и думала! Интересно, если бы она рассказала Фрэнки, откуда у Билла взялись деньги на это кольцо, она по-прежнему любила бы его?

Но Карлотта твердо знала, что никогда не сможет рассказать этого сестре. Фрэнки любила Билла. Любила всем сердцем. А сама Карлотта Коллинз любит другого человека — Трейса Боудина! И она будет любить его до самой смерти!

В эту ночь Франческа так и не заснула. Она сидела в кресле у окна и глядела на белый снег…

Карлотта отдала Трейсу Боудину не только тело, она отдала ему свою душу…

 

III

Сначала Билл не мог вообще ничего понять. Джудит поручила ему разобраться в корпоративной структуре винного завода в Грин-Хейвене. Но никакой корпоративной структуры вообще не существовало. Была лишь огромная куча разных бумажек, на одну сортировку которых у Билла ушел целый день. Он выяснил, что пять процентов капитала компании принадлежали кузену Говарду, семь — кузену Джошуа, двенадцать — дяде Питеру, но, судя по всему, тот продал пять из двенадцати своих тете Гертруде, у которой в результате оказался двадцать один процент. Десять процентов капитала принадлежало дяде Гарри, но он перешел в лучший из миров, и было совершенно неясно, кто унаследовал его долю. Короче, полная неразбериха!

Билл был в полном недоумении: зачем Джудит, обладавшая таким острым чутьем во всем, что касалось бизнеса, решила залезть в эту помойку. Иметь дело с компанией, совладельцами которой являются чуть ли не два десятка человек, да тут сам черт ногу сломит! Потеряешь уйму времени, а толку — чуть.

Через два дня приехавший вместе с Биллом Джудиан Уинтроп, специалист по бухучету, признался:

— Знаешь, Билл, я отказываюсь что-либо понять! Все книги перепутаны. По-моему, никто всерьез не занимался отчетностью в течение последних ста лет. Вот, например, неоплаченные счета пятилетней давности. А этот кузен Хэтти Уинкер — он у них вроде бы за бухгалтера — не может или не хочет отвечать на мои вопросы. И, наконец, самое главное: это ведь винный завод, следовательно, должно быть и само вино — в бочках ли, в бутылках. У меня есть подозрение, что вина-то как раз и нет! По-моему, нам надо убедиться в его наличии.

— И что ты предлагаешь? Заглянуть в бочки? Нет уж, спасибо! У меня такое ощущение, что кто-то над нами поиздевался.

— Думаешь, они хотели обмануть миссис Стэнтон? Но как? У них бы ничего не вышло!

— Да, брат, ну и головоломка!

На самом деле Билл понимал, что головоломка заключалась не в том, что творилось на этом злосчастном винном заводишке, а в том, зачем Джудит понадобилось посылать его в эту дыру.

Прямо с вокзала Билл отправился к Джудит. Не успел он взяться за медный молоточек, как дверь открылась: на пороге стояла Джудит, а рядом с ней — Трейс Боудин. Судя по всему, он собирался уходить — на нем было пальто, кашемировый шарф и мягкая широкополая шляпа. Он был весел — черные глаза ярко блестели. Увидев Билла, Боудин галантно приподнял шляпу и поклонился:

— Кого я вижу! Адвокат Шеридан!

Биллу захотелось заехать ему в челюсть, но он сдержался, все равно это ничего не изменило бы. Да и вообще, при чем здесь Боудин? Он был всего лишь орудием в руках Джудит.

— Как ты здесь оказался, Билл? — Казалось, Джудит вовсе не удивлена. — Я думала, ты задержишься в Грин-Хейвене… Ну ладно, проходи, не стой на пороге. Мистер Боудин как раз уходит…

Не успели они войти в библиотеку, как Билл спросил:

— Что за дела у тебя с Боудином?

— Да так, пустяки… Помогает достать мне кое-какие вещи. Таким, как Боудин, нельзя поручать серьезные дела, нельзя им доверять, — проговорила Джудит вкрадчивым голосом. — Но, должна признаться, он очень, очень привлекателен как мужчина… Именно в физиологическом смысле этого слова. Должно быть, он очень хорош в постели. — Она сделала паузу. — Только я еще не сошла с ума, чтобы ложиться вместе с ним.

— Да? Насколько мне известно, ты не очень-то разборчива в мужчинах.

Джудит рассмеялась:

— Неразборчива? Да нет, Билл, я как раз очень разборчива, слишком это ответственно выбирать себе партнера. Ошибиться в этом деле непозволительно… Такие мужики, как Боудин, стремятся сразу же поймать женщину на крючок, а потом использовать ее, торговать ею, ездить на ней верхом. А что до меня, сам знаешь, где сядешь — там и слезешь. Я сама кого хочешь оседлаю. — Она кокетливо улыбнулась. — Знаю, как обращаться и с Трейсом Боудином. Кроме меня, такую власть над ним имеет лишь его работодатель.

— Работодатель? Кто же это такой?

— Тебе знакомо имя Росс Скотт?

— Кажется, нет.

— Ах, Билл, ты безнадежный провинциал! Если тебе хочется сделать карьеру в общенациональном масштабе, потрудись расширить свой кругозор. Надо знать, что творится в стране. Росс Скотт в Калифорнии большая шишка. Понимаешь, что я имею в виду?

Билл догадывался, на что намекала Джудит, но ему хотелось, чтобы она сама все ему рассказала.

— Нет, не понимаю. Я ведь провинциал. Сделай милость, расскажи, что значит «большая шишка».

— Ну, в общем… Росс Скотт имеет кое-какие связи. Он даже торгует с нацистами! Теперь понял?

— С нацистами?

Джудит была права: Билл был слишком провинциален и, по сравнению с ней, совершенно невинен. Ему надо было еще многому научиться. Он пришел к Джудит, чтобы просить, зачем она послала его в эту дыру, но теперь и без ее объяснений все стало ясно: присутствие Трейса Боудина говорило само за себя. Ей не было никакого дела до этого паршивого винного завода! Ей просто нужно было отослать его из города денька на два-три, пока Трейс подцепит на крючок Карлотту.

Она даже не пыталась скрыть это! Настолько была уверена в своих силах, что не тратила силы на конспирацию. Она использовала Боудина, которого, в свою очередь, использовал Росс Скотт. Боудин, в свою очередь, использовал Карлотту. Джудит использовала Боудина точно так же, как чуть раньше использовала его самого, Билла Шеридана. Она подцепила его на крючок, превратив в своего раба. Что касается бедной Карлотты, то Джудит, хитрая лиса, нашла ее слабое место, ее ахиллесову пяти. Чуть раньше она нашла ахиллесову пяту и у Билла — его тщеславие. Джудит умела использовать чужие слабости.

Она прекрасно знала, что Карлотта любила рисковать, что ей нравилось ходить по краю пропасти — опасность странным образом распаляла ее страсть. И вот Джудит нашла Трейса Боудина, человека, от которого так и веяло опасностью.

Билл скользнул взглядом по животу Джудит — там, в ее лоне, подрастал его ребенок, его семя. Билл предал самого себя, а значит, в некотором роде и Карлотту. Может быть, самой невинной жертвой его предательства было это не рожденное еще дитя, его ребенок. Ведь и его он предал.

Билл не мог осуждать Джудит. Во всем был виноват он сам — он сам припер себя к стене. Он всех припер к стенке. Наверное, было уже поздно спасать Карлотту — девушку, которую он так любил! И уж совершенно не вызывал сомнения тот факт, то бесполезно даже думать о спасении из цепких щупальцев Джудит его ребенка! Но, может быть, есть еще время позаботиться о собственном спасении? Возможно, он еще сможет стать достаточно сильным, чтобы спасти остальных? Надо постараться.

— А пошла ты… — Билл плюнул под ноги Джудит, прямо на роскошный персидский ковер.

На дворе дул порывистый ледяной ветер. Билл поднял воротник пальто и зашагал прочь от дома Стэнтонов.

Франческа сидела на ступеньках крыльца, закутавшись в шерстяной жакет, на голове у нее была морская фуражка.

— Что ты тут делаешь? — воскликнул Билл. — Скоро полночь, да еще холод собачий… — Билл присел к Франческе. — Господи! Да эти ступеньки совершенно ледяные!

Действительно, он заметил, что влага в трещинах на кирпиче замерзла и блестела тоненькими ледяными полосками.

— И все-таки, что ты здесь делаешь?

— Я не могу находиться в доме. Он пришел. Совсем недавно.

— Понятно.

Биллу действительно все было понятно. Узнав, что Билл возвратился в Бостон, Боудин решил действовать с еще большим напором…

Билл соскреб со ступенек горсть снега, слепил шар и запустил его в уличный фонарь — снежок пролетел немного выше цели.

— Ты так рано вернулся? Я ждала тебя к Новому году…

— Видишь ли, Фрэнки, это была гусиная охота.

— Что-что?

Билл слепил еще один снежок и снова бросил его в фонарь. На этот раз он попал в цель — фонарь закачался, издавая холодный металлический гул.

— Джудит отправила меня на гусиную охоту — ей нужно было, чтобы я убрался из Бостона.

Франческа с ужасом посмотрела на Билла. Она все поняла:

— Так, значит, она все предусмотрела? Выходит, Боудин…

— Да.

— Но как она догадалась, что Карлотта, влюбится в него по уши?

— Догадалась. Она слишком хорошо знает Карлотту.

— Господи! Какая же она хитрая! Как черт! Но зачем? Зачем ей понадобилось это?

Билл не мог рассказать Франческе всю правду: не мог признаться ей, что сам отчасти повинен в том, что произошло с ее сестрой.

— Ты же сама говорила, что она ненавидит вас обеих, особенно Карлотту…

— Да. Она действительно всю жизнь ненавидела нас, а Карлотту особенно. Она хочет уничтожить ее. Ее, но не тебя. Тебе-то она, наоборот, все время помогает. Она открыла для тебя штаб-квартиру, все там обустроила… Зачем?

— Думаю, она хочет приручить меня. Хочет, чтобы я был у нее в кармане. — С этими словами Билл залез в карман пиджака и достал оттуда золотой ключ от штаб-квартиры — подарок Джудит на Рождество. Он подержал его в руке, а потом с силой швырнул куда подальше — ключ беззвучно упал в снег.

— Знаешь, Билл, обручальное кольцо Карлотты тоже потерялось, — запинаясь, пролепетала Франческа. — Мы шли по тротуару, а тут сильный снег… В общем, оно куда-то укатилось.

— Укатилось? Что ж, может быть, она еще найдет его, когда растает снег.

— Думаешь, это возможно?

Билл пожал плечами:

— А что вообще невозможно? Ладно, давай лучше пойдем в дом. Мне очень хочется выпить чашечку горячего шоколада. А то я себе отморозил все… — Он вовремя запнулся: Франческа — дама, и не следовало употреблять в разговоре с ней грубых выражений.

Он протянул руку, Франческа ухватилась за нее и поднялась с холодных ступенек. Она покачнулась, и Билл удержал ее, обняв за плечи.

— Ах, Билл! — Франческа уткнулась носом в его плечо.

— Знаешь, Фрэнки, когда мой отец лежал на смертном одре, он сказал мне: «Помни, сынок, пока не окончена последняя битва, война еще не проиграна!»

— А потом?

— Потом он умер.

— А-а… — Франческа не поняла, что хотел сказать Билл.

Они прошли в дом. Было совсем тихо. Билл и Франческа заглянули в гостиную — в камине горел слабый огонь, но Карлотты и Трейса здесь не было. Тогда они заглянули в столовую, но и там было пусто.

— Может быть, они пошли в южную гостиную? — предположила Франческа.

Но тут до них донеслись голоса: звонкий смех Карлотты и густой баритон Боудина. Звуки доносились откуда-то сверху.

Франческа и Билл подбежали к лестнице. На нижней ступеньке валялся один ботинок Карлотты, второй лежал на три ступеньки выше. Еще выше, у самой верхней площадки, был брошен ее зеленый свитер. Дальше ничего не было видно — свет наверху не горел.

Франческа посмотрела на Билла. Его лицо застыло…

Франческа не смела взглянуть ему в глаза, ей было страшно стыдно за сестру, за свою бесстыжую младшую сестру.

Как они посмели?! В их собственном доме, зная, что с минуты на минуту вернется она, Франческа!

— Ну что, — прервал молчание Билл, — сделаешь мне шоколаду?

— Мне кажется, тебе лучше уйти, — прошептала Франческа.

— Ты выгонишь меня в ночь, на мороз, не угостив горячим шоколадом? Как тебе не стыдно! Я на это не могу согласиться! — Билл вытолкнул Франческу на кухню. — Пожалуй, я сам все сделаю, — он снял пальто. — Где у тебя какао?

— В шкафу, справа.

— Прекрасно. Ты не хочешь раздеться?

— Билл, что нам делать?

Он открыл холодильник, достал бутылку молока.

— Не надо бояться трудностей… Что мы, маленькие, что ли?

— А как же твоя карьера? Джудит собиралась помочь тебе… Ты ведь хотел выставить свою кандидатуру на пост вице-губернатора!

— Ерунда! Зачем мне это надо! Лучше выставлю свою кандидатуру в Конгресс.

— Без поддержки Джудит? Думаешь, что-нибудь получится?

Но все время Франческа думала только об одном: что происходит сейчас наверху?

— Обязательно получится! Ты, кажется, забыла, что я решил стать президентом США еще до того, как познакомился с этой Джудит. Тогда я был еще мальчишкой.

Надо же, подумала Франческа, какое у него самообладание! Но потом, когда Билл разливал в чашки горячий шоколад, она заметила, как сильно он нахмурил лоб. Боже, как ему, наверное, плохо!

— Хочешь пирожное?

— За кого ты меня принимаешь? Конечно, хочу.

Франческа подошла к буфету за пирожными и, посмотрев в окно, увидела, что снова пошел снег.

— Смотри, не успел растаять старый снег, как уже выпал новый…

— Старый снег успел испачкаться. К утру весь город будет покрыт чистым, белоснежным покрывалом.

Она посмотрела на Билла. Кажется, совсем недавно он говорил ей, что ничто в жизни не обновляется, особенно люди…

 

IV

Карлотте очень хотелось, чтобы они дружили все четвером — она сама и те трое, кроме которых она никого на свете не любила: Трейс, Франческа и Билл. Она предложила встретить Новый год вместе — почему бы не отправиться в «Ритц»? Отличное место: танцы, шампанское, фейерверки. Они с Трейсом уже купили четыре билета.

— Фрэнки, ну, пожалуйста!

Франческа не знала, что ответить. Что не хочет больше дружить с сестрой? Что ей глубоко противна такая компания? Она решила посоветоваться с Биллом.

— А почему бы и нет?

Билл не видел препятствий для того, чтобы отправиться в «Ритц» вчетвером — по крайней мере, Трейс будет у них под наблюдением.

В конце концов, отказом пойти на вечеринку Карлотте не поможешь. Билл не поверил Джудит на слово и решил навести кое-какие справки. В результате он выяснил, что Трейс Боудин действительно работает на некоего Росса Скотта — весьма крупную шишку из Калифорнии. Сам Трейс не более чем мелкий проходимец, любитель азартных игр и женщин.

Боудин явился в «Ритц» со значком демобилизованного ветерана на лацкане. Билл ничего не мог понять: то ли этот парень напрочь лишен вкуса и не понимает, что такие регалии здесь неуместны, то ли, наоборот, он хочет показать всем, что он был на фронте.

Столик был на четверых. Только что произнесли очередной тост. Карлотта прижалась к Трейсу. И тут Билл, показывая на значок, спросил:

— Когда демобилизовался?

— В сентябре.

— Воевал в пехоте?

— Да.

— Был ранен?

— Был. — Боудин прищурился. — Это что, допрос?

Билл пожал плечами:

— Да нет, я ведь тоже воевал, вот и спрашиваю.

— Правда? А я-то думал, ты белобилетник!

Боудин нагло ухмыльнулся в густые усы. Карлотта рассмеялась, и он добавил:

— Не обижайся, старина, я пошутил.

Билл сдержанно улыбнулся:

— Пошутил? Я тоже. Куда тебя ранило? Где…

— В грудь… Пуля прошла в полдюйме от сердца — так, по крайней мере, сказали в госпитале.

— Бедный Трейс! — воскликнула Карлотта.

— Где это произошло? В каком месте?

— Африка. Тунис.

— Несладко там пришлось?

— Еще бы! Я был ранен в июне, а если быть совсем точным — пятого июня. В течение пятнадцати дней нас даже не могли оттуда вывезти. Валялись в полевом госпитале в каких-нибудь сотне ярдов от линии фронта.

— Занятно, — протянул Билл. — Значит, наша пропаганда бессовестно врет? Ведь они уверяют весь мир, что бои в Северной Африке закончились еще в мае. Если быть совсем точным, немцы капитулировали двенадцатого мая.

У Франчески перехватило дыхание. Но Трейс нисколько не стушевался, напротив, с совершенно невозмутимым видом он вынул изо рта сигару и рассмеялся.

Карлотта засмеялась тоже. Потом она поднялась из-за стола и предложила:

— Давай станцуем. Играют мою любимую мелодию.

— Какую? — поинтересовалась Франческа. — «Дым застилает твои глаза»?

— Ах, Фрэнки! Ты совершенно не разбираешься в музыке! Это ведь «Скажут, что мы влюблены».

Трейс и Карлотта пошли танцевать. Она обняла его за шею, крепко прижалась к нему всем телом. Ей казалось, что никогда она не будет так счастлива, как в этот миг…

— Как тебе кажется, Билл? — спросила Франческа. — Он что, вообще не воевал? Белобилетник! По такому парню не скажешь, что у него что-то болит. Какой загар! Да еще зимой!

— Просто он нашел способ уклониться от призыва.

— Какая низость! — воскликнула Франческа. — По-моему, мы должны рассказать об этом Карлотте.

— Зачем? Ты же сама видела, я уличил его во лжи, а твоя сестра лишь рассмеялась. Ей совершено наплевать, служил он или нет.

— Что же делать?

— А что тут поделаешь? Остается только надеяться, что дым перестанет застилать ее глаза. Надо, чтобы она сама во всем разобралась. Нам она не поверит.

И тут они увидели, что Карлотта вырвалась из объятий Боудина и с размаха залепила ему пощечину.

— О Господи! Они дерутся! Да еще при всех!

— Что же, может быть, это к лучшему, — заметил Билл.

Но тут, к ужасу Билла и Франчески, Трейс тоже ударил Карлотту — намного громче и намного сильнее.

В зале наступило замешательство: танцующие пары остановились, и лишь оркестр продолжал играть очередную мелодию.

Билл вскочил со стула, он был готов убить этого сукина сына. Но не тут-то было! Трейс стрелой выскользнул из зала и скрылся за дверями. Билл побежал вслед за ним, но напрасно. Боудин исчез. Билл вернулся в зал и пошел к их столику.

Франческа пыталась успокоить Карлотту, но та плакала навзрыд, отмахивалась от сестры и повторяла:

— Трейс! Трейс!

Наконец она оттолкнула Фрэнки и выбежала из зала. Франческа бросилась за ней, но Билл остановил ее.

— Она же без пальто!

— Ничего, разберется как-нибудь. Сядь! — скомандовал Билл. — Пусть делает что хочет. А мы с тобой останемся здесь и встретим Новый год.

Он достал из серебряного ведерка бутылку шампанского, наполнил два бокала.

— С Новым годом, Фрэнки!

Билл немного поспешил: до первого января 1944 года оставалось еще целых полчаса.

В этот день Карлотта даже не нашла в себе сил одеться. Она праздно шаталась из комнаты в комнату, закутавшись в халат, и упорно отказывалась пойти обедать с Франческой и Биллом.

— Ты что, до самой смерти собираешься ходить как неприкаянная? И все из-за ссоры с этим проходимцем? — спросила Франческа.

— Фрэнки! Не смей так говорить о Трейсе! Я тебя предупреждаю!

— Предупреждаешь? А что ты можешь мне сделать? Отвесишь пощечину, как он? При всем честном народе?

— Послушай, какое мне дело до всего честного народа? Это ты все время думаешь, что скажут окружающие, Фрэнки. Плевать мне на их мнение!

— Думаю, ты не права. Но как бы то ни было, он тебя ударил! Где твоя гордость?

— Я ударила его первая. Он только дал мне сдачи. Я прекрасно понимаю Трейса.

— Что с тобой стряслось? Ты знакома с мужчиной всего неделю, а уже окончательно лишилась рассудка! У меня такое впечатление, что он набросил на тебя какую-то невидимую сеть. Ты что, не понимаешь, кто он такой?

— Отчего же, прекрасно понимаю. Это бизнесмен, который…

— Ну конечно! Знаешь, каким бизнесом он занимается?

— У Трейса много интересов: бега, ночные клубы, внешняя торговля…

— А где находится его контора? И потом, о какой внешней торговле может идти речь во время войны? Чем он торгует? Бомбардировщиками? Пулеметами?

— Если тебе так интересно, могу сказать, что контора находится в Калифорнии. Именно поэтому Трейса нет сегодня в Бостоне, он должен был рано утром уехать в Лос-Анджелес. Из-за этого мы и поссорились: я хотела поехать с ним, а он сказал, что я буду некстати.

— Некстати? Очень мило. Знаешь, на этот раз я полностью согласна с твоим Трейсом: твое присутствие в его компании действительно совершенно некстати! Знаю я, чем он занимается в Лос-Анджелесе. Он связан с гангстерами, рэкетирами! Вот какие у него интересы! Он и его дружки проворачивают сделки с нацистами. Понимаешь… с нацистами!

— Ты лжешь! Это самая бесстыдная ложь, что мне приходилось слышать! Кто тебе сказал? Билл? Ну конечно, Билл! Билл просто ревнует — вот в чем дело. Иначе зачем ему понадобилось бы сочинять такую неправдоподобную историю? Фрэнки, ты же умная девушка! Неужели ты могла поверить этой гнусной клевете? Знаешь, я сама удивлена — все-таки я была о Билле лучшего мнения. Вот увидишь, ему еще станет стыдно!

— Нет, Карлотта, это тебе должно стать стыдно! Связаться с мужиком, которого специально наняли соблазнить тебя!

Карлотта в недоумении уставилась на Франческу:

— Что ты сказала? Ты соображаешь, что говоришь?!

— Я-то соображаю. Действительно, в это трудно поверить, но Джудит наняла его!

— Что ты несешь? Зачем это ей?

— Она ревнует, ей очень не хочется, чтобы ты была счастлива с…

— С Биллом? — Карлотта язвительно рассмеялась. — Это Билл тебе рассказал? И ты ему поверила?!

Карлотта была вне себя от гнева: да как он смеет! После того, как сам он продался этой бабе! Ей ужасно хотелось рассказать всю правду Фрэнки.

— Все это смешно, Фрэнки! Я не верю ни одному твоему слову. Я знаю наверняка: Трейс любит меня!

— Кто это тебе сказал?

— Кто? Он сам!

— Ах, вот оно что. Ну конечно, мужчины никогда не обманывают бедных девушек!

Карлотта покачала головой:

— Нет, Фрэнки, он не обманывает, я точно знаю.

— Но какие у тебя есть основания?

— Я чувствую, чувствую это всеми фибрами души, чувствую своим сердцем… Понимаешь, и сердце, и разум, оба они говорят, что это правда. Мое сердце выстукивает: Карлотта любит Трейса! Трейс любит Карлотту!

— Твое сердце лжет.

— Нет!

— Значит, оно ошибается!

— Этого не может быть. Когда я смотрю в его глаза, я вижу, что это не может быть ошибкой, — произнесла решительным тоном Карлотта. — Я вижу в его глазах настоящую любовь!

Франческа знала, что в действительности видела Карлотта в этих черных глазах, устремленных на нее. Взгляд Трейса посылал ей призыв: «Я — сама опасность! Попробуй, рискни! Попробуй, влюбись в меня!»

И она откликнулась на этот призыв. Карлотта была бесстрашна и любила рисковать. Более того, она просто не могла жить без риска, сама искала опасных встреч.

Франческа была в ужасе: её прекрасная сестра, подобно мошке, полетела на огонь, который разжег Трейс Боудин, на огонь риска и опасности…

Теперь ей ничто не поможет! По крайней мере, сейчас. Может быть, со временем Карлотта сама все поймет… Франческе оставалось лишь надеяться, что это произойдет раньше, чем это коварное пламя опалит ее слишком сильно.

— И потом, Фрэнки, Трейс сказал, что в следующий раз он постарается взять меня в Лос-Анджелес. Он сказал, что у него есть друг, который занимается кинобизнесом. Трейс уверен, что как только он меня увидит, сразу же захочет, чтобы я снималась в кино. Понимаешь, я буду кинозвездой! Правда, здорово!

Может быть, Билл был прав, старалась успокоить себя Франческа. Может быть, действительно не стоит бояться трудностей? Может быть, все еще встанет на свои места?

Трейс исчез. Прошло несколько дней, а он даже ни разу не позвонил. На шестой день терпение Карлотты иссякло:

— Я убью его!

Карлотта пошла к телефону в другую комнату. Через некоторое время Франческа услышала ее веселый смех. Но ее мало интересовало, кому звонит сестра. Вскоре Карлотта закончила разговор и, весело припевая, стала подниматься по лестнице. Франческа, наконец, решила узнать, в чем дело.

— Что случилось? У тебя, смотрю, резко улучшилось настроение?

— Я отправляюсь на свидание. Знаешь с кем? Тебе наверняка понравится мой кавалер. Это Уит Трюсдейл. Умница, богач, к тому же холостяк.

Франческа была бы рада, если бы не одно «но». Она прекрасно знала, как Карлотта относится к этому Уиту: да, она дружила с ним, да, они гуляли вместе до помолвки Карлотты с Биллом, да, Уит был по уши влюблен в Карлотту. Но сама Карлотта явно не питала к нему никаких чувств — он был страшной занудой, а их она терпеть не могла. Если сестра действительно решила найти себе кого-то вместо Трейса Боудина, то почему ее выбор остановился на Уите?

— Знаешь, Фрэнки, я, пожалуй, преподнесу крошке Уиту один сюрпризик, — с этими словами Карлотта скрылась в своей комнате.

Когда она вышла, Франческа с трудом поверила своим глазам. Даже она не могла представить себе, что сестра может выглядеть так соблазнительно — в облегающем черном джемпере с глубоким вырезом, на ногах — черные сандалии с ремешками на щиколотках, стоившие ей целого года экономии продуктовых карточек. Но главное было не это. В Карлотте было что-то особенное, не поддающееся рациональному объяснению. Можно было сказать: это воплощенный соблазн!

Когда приехал Уит, он почувствовал это и обращался с Карлоттой, как с дорогим именинным пирогом, неожиданно доставшимся ему. Он был вне себя от счастья!

Несколько часов спустя Карлотта вернулась домой. Волосы ее были растрепаны.

— Знаешь, Фрэнки, Уит считает, что получил долгожданный подарок, — сказала Карлотта. — Только он никак не может понять, чем заслужил его.

— Ты говоришь загадками. Что случилось?

— Ну, сначала мы пообедали в «Гусе», а потом, потом я спросила, не заказал ли он номер в отеле.

Франческа нахмурилась:

— Я не понимаю…

Карлотта рассмеялась:

— Уит тоже сначала не понял. Наконец до него дошло. И тут он просто стрелой бросился к ближайшему телефону звонить в «Копли».

— Если я правильно поняла…

— Да, дорогая Фрэнки, ты поняла правильно. Произошло именно это.

— Но зачем? Зачем тебе это понадобилось? Почему именно с Уитом Трюсдейлом?

— А что? По-моему, отличный способ насолить Трейсу! Есть, правда, еще один вариант… Но он отпадает.

— Ты намекаешь на Билла?

— Да. Но я и мечтать не смею отправиться спать с Биллом…

— Правда? А почему бы и нет? Ты, по-моему, с кем угодно готова отправиться спать!

Карлотта засмеялась:

— Ах, Фрэнки, какая же ты смешная! С кем угодно? Я до сих пор переспала только с Уитом Трюсдейлом.

— И с Трейсом Боудином.

— Трейс — другое дело. С ним я не переспала, с ним я занималась любовью.

По ее тону было видно, что Карлотта придает особое значение этим словам.

— А в чем, собственно говоря, разница?

— Разница огромная. Надеюсь, со временем сама поймешь.

— Едва ли. Я, во всяком случае, не собираюсь «спать» с мужчинами — «спать», следуя твоей терминологии. Я хочу по-настоящему любить, и любить только одного человека.

После небольшой паузы она продолжила:

— А почему ты не можешь переспать с Биллом?

Карлотта улыбнулась:

— Дело в том, дорогая Фрэнки, что у меня есть тоже принципы. Та, наверное, считаешь меня совсем беспутной, но, как бы то ни было, я не сплю с чужими мужиками.

— Что? — Франческа попыталась притвориться, что ничего не поняла. — Ты сказала с «чужими»? Да ведь ты же была помолвлена с Биллом, ваша помолвка расторгалась всего две недели назад!

— Он чужой, чужой! Может быть, ни он сам, ни ты — да-да, именно ты! — сами не хотите признаться себе в этом, но это так.

Франческе не хотелось говорить на эту тему. Все казалось ей слишком зыбким, слишком ненадежным, ведь Билл даже ни разу не поцеловал ее. Ни разу! Нет, он по-прежнему скорбел из-за измены Карлотты. Конечно, он сильный человек, он смог перенести эту драму стоически, но боль все равно остается болью.

— И все-таки я не понимаю, почему ты решила переспать с Уитом?

— Я же тебе все сказала. Когда Трейс вернется в Бостон и обо всем узнает, он будет вне себя от злобы.

— Ты собираешься все ему рассказать? — Франческа не поверила своим ушам.

— Естественно. Собираюсь. Какая же ты глупышка, Фрэнки! В этом-то все и дело.

Да, она действительно рассказала все Трейсу.

Франческа отправилась спать, и Карлотта была в гостиной совсем одна. Она без конца ставила одну и ту же пластинку Фрэнка Синатры и танцевала.

Было уже почти двенадцать ночи, когда дверь позвонили. Карлотта со всех ног бросилась в прихожую — на крыльце стоял Трейс. Она распахнула дверь и кинулась в его объятия. Он прижал ее к себе и стал покрывать нежными поцелуями щеки, шею, руки…

— Я так скучал по тебе, детка, — прошептал Трейс. — А ты?

— Немножко, — проговорила Карлотта. Ей доставляло удовольствие дразнить Трейса.

— Немножко? Только и всего? — Трейс рассмеялся: он не поверил ей.

И тут она ему все, рассказала, во всех подробностях, не опуская ни одной детали… И в мгновение ока Трейс Боудин — мужчина ее мечты — превратился из доброго, улыбчивого джентльмена в ревнивое чудовище.

Франческа долго не могла уснуть в ту ночь.

Сначала она услышала звонок в дверь, затем голос Трейса. Он был тихим, мелодичным. Потом настала тишина.

Наверное, они целуются, подумала Франческа. Может быть, Трейс уже повел Карлотту в постель?

Неожиданно для самой себя Франческа встала и приоткрыла дверь, чтобы лучше слышать. Ей было стыдно подслушивать, но она ничего не могла поделать с собой.

До нее донесся крик Трейса:

— Ах ты сука! Проститутка! — орал он.

Франческа поняла, что внизу началась драка: звуки пощечин, звон разбитой посуды. Что это было — тарелка, пепельница, ваза? Потом до ее ушей донесся какой-то еще более громкий звук. О Господи, что же это такое?

Потом наступила тишина. Франческа испугалась еще больше. Может быть, этот негодяй сильно ударил Карлотту? Может, это звук ее падающего тела?

Франческа не могла оставаться наверху, когда там избивали ее сестру! Надо было хотя бы посмотреть, что происходит. На цыпочках она стала спускаться по лестнице. Крики прекратились, и теперь тишина прерывалась только тяжелыми вздохами. Что же там происходит?! Неужели этот подлец достал нож и стоит сейчас над Карлоттой, готовый зарезать ее?

Франческа поняла, что ей необходимо все увидеть своими глазами. Она сделала еще несколько шагов вниз по лестнице… И тут она осознала, почему наступила тишина, почему до нее доносились лишь сдавленные вздохи: Карлотта и Трейс лежали на полу гостиной и занимались любовью. Отблески огня, горевшего в камине, освещали их тела… И хотя Франческа была неискушена в таких делах, все же поняла, что это какой-то странный любовный акт: Карлотта время от времени взвизгивала от удовольствия, а Трейс постоянно оскорблял ее:

— Шлюха! Дрянь! Сука! — доносилось до Франчески.

Франческа почувствовала, что еще немного, и сама упадет в обморок…

Собрав в кулак всю свою волю, поднялась наверх, стремглав пробежала по коридору и бросилась в свою постель. Она с головой зарылась в одеяло, желая спрятаться от этих звуков — звуков, сопровождавших медленную гибель Карлотты.

 

V

После каникул Карлотта не вернулась в колледж.

— Это не для меня, Фрэнки. Мне ведь никогда особенно не хотелось учиться. Это ты заставила меня поступить в колледж.

— Учеба не для тебя? Что ж, решай сама. А что для тебя? Помимо этой истории с Трейсом?

— Ах, Фрэнки, лучше бы ты не начинала говорить на эту тему! Я устала воевать с тобой и с Биллом. Впрочем, что бы вы ни делали, что бы ни говорили, вы все равно останетесь самыми близкими для меня людьми. А можно, Фрэнки, я тебе кое-что скажу? Знаешь, я очень рада, что у вас с Биллом все получается!

— Что ты несешь? — перебила ее Франческа. — Ничего у нас с ним не получается!

— Получается! Получается!

Карлотта подбежала к Франческе, поцеловала в обе щеки и начала щекотать.

Неожиданно для самой себя Франческа расхохоталась.

— Ладно, ладно, хватит! — пыталась она урезонить сестру.

Наконец Карлотта успокоилась.

— Ах, Фрэнки, очень тебя прошу: постарайся быть счастлива! Хотя бы потому, что счастлива я!

Но Фрэнки не могла радоваться счастью сестры. Действительно причин для радости не было. Установилась порочная традиция: как только Трейс Боудин куда-нибудь исчезал, а это случалось довольно часто, Карлотта начинала искать себе других мужиков — солдат, моряков, морских пехотинцев… Уита Трюсдейла. Она не ограничивалась тем, что изменяла Трейсу, — она каждый раз в мельчайших подробностях излагала ему обстоятельства своей измены: один как-то особенно ласкал ее грудь, другой целовал ее в пупок, покусывал кончики ее пальцев…

И всякий раз Трейс отвечал на эти откровения вспышкой грубости — сначала он избивал Карлотту, а потом со страстью овладевал ею.

Франческе не хотелось знать всего этого, но Карлотта не успокаивалась, пока все не рассказывала сестре, Фрэнки пыталась зажимать уши, убегать из комнаты. Все было напрасно. Младшая сестра умела добиваться своего. Особенно когда речь шла о капризах. Конечно, Франческа никогда не рассказывала об этом Биллу. Она не могла сделать это. Впрочем, это было и ненужно — он сам обо всем догадывался.

— Послушай, Карлотта, — пыталась достучаться до разума сестры Франческа. — Что ты с собой делаешь? Остановись! Прошу тебя. Во что ты превращаешься? Скоро скатишься до его уровня, будешь такая же, как этот тип. У тебя не останется ничего своего. Неужели ты не хочешь понять это? Прошу тебя, уйди от греха подальше! Брось его!

— Не могу! Не могу, Фрэнки! Он нужен мне! Карлотта улыбнулась:

— Мы с Трейсом — две части одного целого… Без него я потеряю свою сущность.

— Нет! Только не это! Я никогда не поверю в это! Пойми, он просто парализовал твою волю. Тебе необходимо освободиться от него! Он уничтожит тебя, Карлотта!

Карлотта весело рассмеялась:

— Уничтожит? Да он любит меня всей душой! Он возьмет меня в Голливуд — я стану кинозвездой, и мы заживем там счастливо, как бывает только в сказке! Вот увидишь.

Боже! Этот негодяй полностью подчинил ее себе! Она противится любым доводам! Бесполезно убеждать ее в чем-либо. Неужели это никогда не кончится?

И тут Франческа подумала о Джудит: она знала, что Карлотта не устоит перед Трейсом Боудином, и сейчас, наверное, эта подлая ведьма злорадно смеется, радуясь своему триумфу.

Фрэнки подумала, что, будь она другим человеком, она попросту убила бы Джудит. Убила бы без малейшего сожаления.

В то июньское воскресенье Билл сидел один-одинешенек на задней скамье в церкви. Никто не позвал его на крестины Редьярда Тайлера Стэнтона. Карлотты и Франчески в церкви тоже не было — Джудит порвала с ними всякие отношения. Билл мог позвать с собой Франческу, и она, наверное, составила бы ему компанию, но едва ли ей было бы здесь приятно…

Биллу было жаль, что он сидел так далеко: ему хотелось посмотреть на своего сына, а отсюда был виден лишь крохотный комочек, завернутый в белые пеленки. Как же ему хотелось подойти поближе!

Джудит сразу же заметила его. Как он посмел прийти сюда в такой день?! Что ему нужно?! Может быть, Билл хочет отомстить ей — испортить весь праздник одним своим видом? А может, он намекает, что готов пойти на шантаж? Хочет, чтобы она откупилась от него? От этой мысли — пришла в ужас: одно дело — просто кому-то заплатить, другое — оказаться в зависимости от Билла. Она и так зависела от него — память об этом человеке, сильном, страстном, ни на миг не оставляла ее. Она поняла, что слишком сильно привязалась к Биллу Шеридану.

Она с трудом досидела до конца крестин, злясь скорее на себя, чем на Билла. Ведь у нее был свой план, своя тщательно разработанная схема. И все напрасно! Она допустила ошибку. Зачем только впутала в это дело Трейса Боудина? Зачем свела его с Карлоттой? Если бы она не ревновала Билла к Карлотте, все вышло бы иначе. Билл вел бы себя по-другому…

Но Джудит не могла вынести этого. Если бы не этот ее просчет, он держался бы за свою карьеру, боялся бы лишиться всего. О, тогда бы он не представлял для нее никакой опасности! Чего же она не учла? Может быть, все дело в том, что Билл оказался куда более цельной натурой, чем ей казалось? А может, она ошиблась, считая его неисправимым честолюбцем? Неужели привязанность к этому мужчине лишила ее былого чутья? Поистине это была роковая привязанность — ведь она поставила под угрозу судьбы свою и сына.

Кроме того, неосторожно повела себя с Боудином — позволила этому мерзавцу узнать ее секреты. Теперь, после того как она попросту наняла его для нейтрализации Карлотты, он слишком много знал… У него в руках оказался важный козырь, и Джудит должна быть постоянно начеку.

Она взяла ребенка на руки. О Боже, как же она любила малютку! Это был ее сказочный принц! Он принадлежал ей, и только ей. Никто в мире не имел права притязать на него. Она никого не подпустить к младенцу, чего бы это ей не стоило, и сделает все, чтобы защитить крошку от любых сплетен, от любых слухов… Никто не имеет права замахнуться на их независимость — независимость Джудит и ее сынишки!

Джудит была готова немедленно броситься туда, где, как могло показаться, скрывалась опасность, нет, просто даже намек на опасность! Да, броситься туда и сделать все, чтобы защитить крошку Редьярда!

Билл с силой сжал спинку передней скамьи. Ему было необходимо увидеть сына, взглянуть в его лицо, в его глаза. О, если бы он только мог хоть раз взять его на руки! Это заменило бы ему все то, чего он лишился, что ускользнуло из его рук, — Карлотту и выборы 1944-го. У него бы все вышло, не положись он на Джудит. Он слишком рассчитывал на ее помощь… Теперь надо ждать 1946-го. Моему сыну будет тогда два года, подумал Билл, и у него, по сути дела, так и не будет отца.

Он встал и медленно направился к выходу, до последнего мгновения не зная, сможет ли он сдержать порыв и не броситься к сынишке, чтобы изо всех сил прижать его к сердцу.

В сентябре, вернувшись из отпуска, который он проводил с женой и сыном, скончался Дадли Стэнтон, Карлотта прочитала некролог в газете и бросила:

— Ну как, на похороны поедем?

Франческа ответила ей взглядом, полным укора. Разумеется, они не поедут на похороны, но разве можно отпускать шуточки по поводу чьей бы то ни было смерти? Тем более что покойный Дадли был так мил!

Но на похороны пришел Билл. Пришел в надежде увидеть Джудит и сынишку. Он надеялся, что она принесет младенца на проводы в лучший из миров его «отца». Как ни странно, Джудит сама подошла к Биллу и заговорила с ним. Ей хотелось расставить все точки над «I».

— Хорошо, что ты пришел, Билл, — сказала она. — Дадли хорошо к тебе относился.

— Но мы были почти незнакомы…

— Так зачем же ты пришел?

— Я подумал… — Билл помолчал секунду, потом, собравшись, произнес: — Я подумал, что ты будешь с ребенком. Я хотел увидеть его.

— Увидеть? И все?

Она кинула на Билла подозрительный взгляд. Неужели все так просто? И не будет никаких вымогательств, шантажа? Неужели Билл не хочет отомстить ей за Трейса и Карлотту?

— Клянусь, Джудит… Мне больше ничего не надо. Я просто очень хочу видеть сына. Пойми меня, это же так естественно.

Но Джудит поняла другое: эти естественные отцовские чувства были для нее опаснее шантажа и мести. Где их граница? Ограничится ли Билл редкими встречами с ребенком или со временем пожелает большего?

— Забудь об этом! Ты сделал работу и получил плату. Я хотела дать тебе больше, но ты не захотел. И вообще у тебя по-прежнему есть работа, которую дала я. Мы квиты. Оставь нас в покое. Ты должен уйти из моей жизни и из жизни моего сына.

Джудит подняла голову и посмотрела вокруг. Возле них собралось довольно много народа — эти люди ждали своей очереди выразить соболезнование безутешной вдове.

— Здесь нам поговорить не удастся. Зайди ко мне на следующей неделе. Во вторник. В три часа дня.

Он считал дни, часы, минуты. Наконец переступил порог библиотеки в доме Джудит. Она даже не поздоровалась, сразу выпалила:

— Редьярда здесь нет, можешь не надеяться увидеть его!

— Но…

— Никаких «но»! А теперь послушай, что я тебе скажу. Я по-прежнему готова помочь тебе, если ты согласен забыть о Редьярде. Джеймс Керли из одиннадцатого округа собирается баллотироваться в мэры на будущий год. Это значит, что в сорок шестом году его место освободится. И я помогу тебе занять это место. Тебя это устраивает?

— Ты так ничего и не хочешь понять! Мне противно получать от тебя помощь после всего, что ты сделала с Карлоттой!

— Ах, вот оно что! — воскликнула Джудит. — Значит, дело не только в Реде. Ты никак не можешь забыть Карлотту. Ты что же, полагаешь, я одна во всем виновата? А тебе не кажется, что Карлотта сама хороша, раз связалась с этим мерзавцем?

Биллу захотелось ударить эту женщину. Но к чему бы это привело?

— Мне от тебя ничего не надо, только позволь увидеть сына! Хотя бы раз!

— Жадным одного раза мало, — отрезала Джудит. — А ты ведь жадный, не правда ли? И потом, это не твой сын. Это мой сын и сын Дадли Стэнтона. Тебе понятно? Как ты докажешь, что это твой ребенок? Только я знаю всю правду. И не вздумай шпионить за Редом, я тебя быстренько арестую как извращенца или похитителя младенцев. Подумай, что скажут твои потенциальные избиратели.

Жестокая, бессердечная баба! Впрочем, это Билл знал и раньше.

— Я не боюсь тебя!

— Напрасно! Боудин сказал, что Карлотта не прочь выйти за него и отправиться в Калифорнию. Тебе, кажется, и сейчас жалко бедняжку Карлотту? А представляешь, что будет, если она выскочит за него замуж? Все в моих руках.

Джудит заметила, как вздрогнул Билл при этих словах.

— На твоем месте я подумала бы всерьез о… Карлотте. А что касается Реда — оставь его в покое. Представляешь, что будет, если обо всем узнает Боудин? Тогда ни у тебя, ни у твоего сына, в любви к которому ты здесь признаешься, не будет покоя. Он не оставит вас.

Билл молча вышел из дома. Садясь в машину, краем глаза он заметил, что вдали появилась няня, везущая коляску… Может быть, это возвращался с прогулки его сын? Билл стиснул зубы и нажал на акселератор…

Джудит сидела возле окна и вдела, что он уехал. Что заставило его отказаться от желания повидать Реда? Что оказалось для него самым важным: Карлотта… Ред… или собственная карьера? Едва ли сам Билл Шеридан мог ответить на этот вопрос.

Да и сама Джудит не была уверена, что, найди Билл на этот раз нужные слова, она не согласилась бы продолжить жизнь втроем — с Биллом Шериданом и их общим ребенком…

Ведьма, шлюха. Конечно, Билл Шеридан имел полное моральное право сказать ей все эти слова. Но, с другой стороны, он чувствовал, что Джудит обладала какой-то огромной силой, принося не только вред, но и пользу. Он чувствовал, что если Джудит будет с ним, то он победит на выборах 46-го года по одиннадцатому избирательному округу и в конце концов рано или поздно окажется в Белом доме…

Может быть, она и права. Действительно, его присутствие могло лишь травмировать Реда. И что касается Карлотты, то… Конечно, весь этот план созрел в голове Джудит, но от кого зависел окончательный исход дела? Может быть, от него, Билла, а может, от Боудина? А почему бы и не от самой Карлотты? И так ли опасен Боудин для будущего их сына? Судя по реакциям Джудит, все было не так уж страшно. Должно быть, она прибрала его к рукам.

Да, в Джудит действительно была какая-то огромная сила. И ее слова не прошли мимо ушей Билла: почему бы ему и впрямь не баллотироваться по одиннадцатому округу, — ведь это Бостон, Черлстаун, Сомервилл и Кембридж! Тамошние избиратели хорошо знали его, он импонировал им, они аплодировали ему, и он смог бы собрать немало активистов в свою поддержку. А возле него была бы верная, неутомимая подруга — Фрэнки!

А потом, кто знает? Может быть, Карлотта вернется к нему? Может быть, к тому времени сеть, которую набросил на нее Боудин, порвется? Но даже если Карлотта ушла навсегда… Все равно он не оставит надежду попасть в Белый дом. Пусть он останется без Карлотты, пусть никогда не увидит родного сына — у него останется Фрэнки. Билл знал, что всегда может рассчитывать на нее.

 

VI

— Фрэнки, дорогая, ну, пожалуйста, давай устроим рождественский ужин для нас четверых!

— Это совершенно исключено. Ни я, ни Билл ни за что не сядем за стол с Трейсом Боудином. Зачем лицемерить и строить из себя хороших друзей? Ведь мы презираем его. Какой уж тут семейный ужин! Тоже мне, придумали! А если ты когда-нибудь выйдешь за него замуж, вернее, если тебе удастся уговорить его взять тебя в жены, знай, я к этой семье никакого отношения иметь не собираюсь!

Карлотта разревелась:

— Да как ты можешь! За что? Выходит, если я выйду замуж за любимого человека, ты отказываешься называться моей сестрой? Как у тебя только язык поворачивается! Если бы ты даже сделала мне очень-очень плохо, ну хотя бы даже руку отрезала, я все равно не смогла бы сказать тебе такого!

Франческа не могла вынести слез Карлотты, она сжалилась над сестрой. Конечно, они устроят семейный ужин на Рождество, если только Билл согласится прийти.

И Билл согласился, хотя видеть Карлотту вместе с Боудином для него неимоверно больно. Его убедила Фрэнки, которая сказала, если они будут регулярно встречаться все вместе, это будет лучше для всех.

Франческа и Карлотта занимались стряпней много дней подряд. Казалось, не осталось ни одного блюда, обычно подаваемого на Рождество, которое бы они не приготовили. Они так и не смогли сделать выбор, что лучше: индейка, ветчина или гусь. Вот Карлотта и решила подать к столу все три блюда.

— Где ты найдешь столько продуктовых талонов? — с недоумением спросила Франческа.

— Я обошлась без талонов. Это все Трейс, он все сам достал. Правда, замечательно?

— Замечательно? Подбирай выражения. Ведь речь тут идет о черном рынке, что уж тут может быть замечательного? Уж лучше сказать ловко, непатриотично! Это подло, наконец.

Карлотта снова расплакалась:

— При чем здесь патриотизм? Ведь всем ясно, что война идет к концу…

— Но она еще не кончилась! — бросила Франческа.

Впрочем, зачем она об этом? Она хотела было сказать, что ни она, ни Билл даже не притронутся к этим яствам с черного рынка, но подумала, что Карлотта опять будет плакать, и смолчала. В последнее время Карлотта очень часто плакала, ее нервы были на пределе. Бедная, некогда беззаботная Карлотта! Франческа не хотела видеть слезы сестры.

Пришел Билл, он был явно на взводе.

— Послушай, Фрэнки, — сказал он, не очень удивляйся, если я буду мало есть. Сидеть за столом, заставленным деликатесами с черного рынка, и наблюдать, как этот негодяй терзает твою сестру, тут не только всякого аппетита лишишься, а вообще блевать пойдешь!

— Ты помнишь, что обещал сдерживаться? — спросила Франческа.

Потом пришел и Трейс Боудин — он был в куртке из меха ламы и лихо заломленной набок широкополой шляпе. Казалось, Трейс тоже был на взводе. Но, когда он подошел к Биллу и пожал ему руку, в его глазах было удивительное, подчеркнутое спокойствие.

Он бросает вызов, подумала Франческа. Зачем только она согласилась устроить этот ужин?! Надо было все это предвидеть.

Едва успела Карлотта снять пальто, как Трейс — щегольский шерстяной костюм придавал ему вид человека из Голливуда — пошел к телефону. Потом, когда были выпиты коктейли и съеден гусиный паштет, он снова пошел звонить. Едва подали компот, как раздался звонок, попросили Трейса.

— Извините, неотложные дела, — произнес он и направился к выходу.

— Какие еще могут быть дела на Рождество? — удивилась Франческа.

— Дела, всегда дела, — парировал Боудин.

— А что за дела? — спросил Билл как можно более вежливым тоном.

— Прибыли два фургона сигарет — «Лаки страйк», «Честерфилд», и «Пэлл Мэлл». Пойди достань сейчас такие сигареты! Подумать только, табак, завернутый в тонюсенькую бумажку, а сколько можно заработать!

Карлотта выбежала из-за стола и через пару минут вернулась в столовую в жакете с серебряными блестками — рождественском подарке Трейса.

— Я поеду с тобой, — произнесла Карлотта.

— Отлично. Я надеялся, что ты мне поможешь.

— Карлотта! А как же рождественский ужин? — пыталась возразить Франческа.

— Что поделаешь… Поужинайте вдвоем с Биллом, а завтра все вместе доедим то, что останется.

— Какие сигареты предпочитаешь, Шеридан? — спросил Боудин. — «Кэмел»? Я принесу тебе завтра пару блоков. Пусть это будет мой рождественский подарок.

— Спасибо, не стоит. С меня вполне хватает «Вингз». Пусть лучше «Кэмел» достанется нашим ребятам на фронте.

— Кому? Этим сосункам? Нет уж, пусть они и курят «Вингз»!

Не успел Боудин закончить свою реплику, как Билл отвесил ему пощечину. Это был совсем не сильный удар, скорее, символический, но все стало на свои места. Боудин резко сунул руку в карман — что пришло ему на ум? Но потом передумал. Он подмигнул и процедил:

— Каждый человек вправе оставаться при своем мнении, не так ли?

Когда они ушли, Билл обнял Франческу, пытаясь успокоить ее.

— Послушай, а что, если мы выбросим все эти яства в помойное ведро и поищем какую-нибудь нормальную еду?

— Я не против. Пойдем куда-нибудь поедим. Но зачем добро переводить? Лучше сложим все это в пакет и отнесем туда, где есть голодные. Мало ли пунктов по бесплатной кормежке бедных? Только не будем говорить, что все это купил Трейс Боудин.

Билл рассмеялся: Франческа была в своем репертуаре!

 

VII

Франческа и Билл получили приглашение Тимстеров встретить Новый год в клубе «Хитрый пес» в Сомервилле. Франческа практически не разговаривала с Карлоттой с самого Рождества и не знала, что на уме у сестры. Она просто наблюдала за Карлоттой — как та слонялась по дому в халате, пила один мартини за другим, слушала пластинки Синатры и время от времени начинала плакать. Франческа поняла, что между Карлоттой и Трейсом что-то произошло — то ли они очередной раз поругались, то ли Трейс снова куда-то уехал по делам, оставив Карлотту встречать Новый год без него.

Когда Билл заехал за Франческой, она упросила его взять с собой Карлотту.

— Знаешь, она плачет целыми днями, никуда не выходит. Не надо оставлять ее одну.

— Конечно, — согласился Билл.

Карлотта собралась за двадцать минут, как будто только и ждала, когда ее позовут. Она была в облегающем платье из черного атласа, ее роскошные рыжие волосы были схвачены в пучок.

Карлотта танцевала практически со всеми мужчинами, приглашенными на праздник. Потом она вышла из кабинета, в котором собрались гости Тимстеров, в большой зал клуба, где завсегдатаи отмечали Новый год. Ее долго не было, и Франческа вышла посмотреть, где сестра. Карлотта сидела у стойки бара и строила глазки довольно противному бритоголовому типу с узкими глазами.

— Пойдем, Карлотта, до полуночи осталось совсем немного, а мы с Биллом хотим встретить Новый год все вместе. У нас даже есть тост: за скорейшее окончание войны.

Франческа надеялась, что сестра не станет сопротивляться, но не тут-то было. Карлотта вцепилась в бритоголового, крепко обняла его и, поцеловав в губы, проговорила:

— Я тут пью с друзьями, понимаешь? Блейд — друг Трейса, правда ведь, Блейд? А все друзья Трейса — мои друзья.

Франческа вернулась в кабинет за Биллом, может быть, ему удастся уговорить Карлотту. Франческе явно не понравился бритый. Через некоторое время она снова пришла в зал, на этот раз с Биллом, и, к своему ужасу, увидела, что сестра направляется к выходу в сопровождении Блейда.

— Билл, посмотри! Она уходит с ним. Ты рассмотрел его? Какой мерзкий взгляд! Она говорит, что это друг Трейса.

— Да, рассмотрел, — откликнулся Билл. — Говорят, он наемный убийца.

— Что?

— Убийца. Ему платят — он убивает.

— Боже мой! Что же нам делать?

— Выход один: ты берешь такси и едешь домой, а я постараюсь проследить за ней.

Франческа вернулась домой и стала ждать. Чтобы ожидание не было столь тягостным, она включила радио. Она не знала, за кого больше волноваться — за Билла или за Карлотту, за сестру, которую хотела защитить, или за мужчину, которого любила больше жизни.

Когда часы пробили двенадцать, диктор обратился к радиослушателям с просьбой присоединиться к молитве о наступлении мира в новом, 1945 году. Франческа молилась о том, чтобы Карлотта и Билл вернулись домой целыми и невредимыми.

Позже, когда Билл привез домой Карлотту, растрепанную, но живую и здоровую, Франческа уложила сестру спать, радуясь, что ее молитва была услышана. Потом она спустилась к Биллу:

— Наверное, несладко тебе пришлось? Тебя не было так долго!

— Ничего страшного. Я ехал за ними до гостиницы, и мне удалось забрать ее прежде, чем… прежде чем что-то произошло.

— Но как тебе удалось? Ты говорил, он… У него был пистолет?

— Нет, всего лишь нож.

— О Боже! Он ведь мог тебя убить!

— Как же! На поверку он оказался размазней. Но я немного утомился. Пойду посплю.

— Конечно, конечно. Но я что-то не верю, что все обошлось так просто. Он даже не пытался подраться с тобой?

— Да так, слегка, легкая потасовка. Поэтому мы и задержались. Сама понимаешь, после потасовки у меня был видок соответствующий и я не хотел невольно тебя испугать. Мы с Карлоттой заехали ко мне, и я привел себя в порядок.

Значит, предчувствие не обмануло ее! Конечно, Билл рассказал не все. Но она решила не докучать ему расспросами. Утром все подробности расскажет ей Карлотта.

Франческа поцеловала Билла и закрыла за ним дверь. Тут она заметила, что он обранил носовой платок. Она подняла его и увидела бурое пятно. Кровь! Это была кровь Билла, которую он пролил, защищая Карлотту от этого чудовища Блейда, защищая Карлотту от самой Карлотты!

Франческа почувствовала прилив гнева. Билл мог погибнуть — и все из-за Карлотты! Кажется, впервые в жизни Франческа задала себе вопрос: достойна ли ее сестра того, чтобы ради нее рисковали жизнью?

Наутро Франческа потребовала от Карлотты рассказать, что же произошло в ту ночь, но сестра оказалась не слишком разговорчивой, сказалось похмелье и, как хотелось думать Франческе, стыд.

— Извини, Фрэнки, я плохо помню, что было вчера… Наверное, я немного перебрала.

— Немного? Да ты напилась, как… Ты понимаешь, что тебя могли убить? Что могли убить Билла? Я видела кровь на его платке. Что там случилось?

— Но я действительно ничего не помню. Кажется, у него была царапина на плече. Он не хотел, чтобы ты узнала, не хотел тебя расстраивать. Я, кажется, обещала ему ничего тебе не говорить. Пожалуйста, не рассказывай Биллу, что я… Это была просто царапина.

— А ты говорила, что ничего не помнишь!

— Ну, я помню только это. Пожалуйста, не говори Биллу. Я обещала ему. И, пожалуйста, не сердись на меня. Ты же знаешь, как мне плохо, когда ты сердишься. Обещаю, этого больше никогда не повторится. Я твердо решила. Я никогда не отправлюсь спать с другим мужиком, чтобы возбудить в Трейсе ревность.

— Но, насколько я поняла, ты не спала с Блейдом… Билл сказал мне…

— Я и не спала. Я хотела сказать, что никогда не стану заигрывать с другими мужиками.

— Что все это значит? Ты решила порвать с Трейсом?

Карлотта рассмеялась:

— Когда, наконец, ты перестанешь выдавать желаемое за действительное? Я люблю Трейса. Я сказала только то, что сказала. Я больше ни с кем не буду спать, кроме него. Отныне кончаю с распутством и становлюсь такой же чистой, как ты, дорогая Фрэнки. А теперь поцелуй меня, поздравь с Новым годом и скажи, что любишь свою сестричку.

Франческа не могла долго сердиться на младшую сестру. Она поцеловала ее.

— Вот что я тебе скажу, Карлотта. Клянусь, я люблю тебя гораздо больше, чем твой Трейс Боудин.

Когда через несколько дней Трейс позвонил Карлотте и пригласил в пользовавшийся довольно сомнительной славой отель «Дрекселл», она сразу же согласилась, словно позабыв, что совсем недавно, перед самым Новым годом, он оскорбил ее, уехав, даже не попрощавшись. Франческа была возмущена реакцией сестры, но справиться с Карлоттой ей не удалось.

Она вернулась домой через несколько часов и хотела потихоньку проскользнуть к себе наверх, но именно в это время навстречу ей вышла Франческа.

— О Боже! — воскликнула она при виде Карлотты: все ее лицо представляло из себя сплошной кровоподтек, один глаз заплыл, губы разбиты в кровь.

— Негодяй! Я посажу его в тюрьму!

— Трейс ни в чем не виноват, — с трудом произнесла Карлотта, стараясь оттолкнуть Франческу, которая встала у нее на пути.

— Я не верю тебе! Зачем ты защищаешь этого мерзавца?

— Он не виноват, — повторила Карлотта, с трудом шевеля разбитыми губами. — Это я во всем виновата.

— Что случилось? Что ты натворила?

— Я сказала ему… Я сказала, что спала с Блейдом. Пусти же меня, наконец! Мне надо умыться и поспать.

— Но ведь ты не спала с Блейдом. Билл сказал, что вызволил тебя оттуда раньше. Да и сама ты говорила, что не спала с ним.

— Я наврала Трейсу. Я выдумала кучу подробностей. Даже о самом интимном.

— Что? Так, значит, ты сказала Трейсу, что спала с Блейдом. И что же было дальше?

— Он вышел из себя и избил меня.

— И что же потом? Надеюсь, ты сказала, что больше не хочешь знать его?

— Ах, Фрэнки, ты ничего не хочешь понять… Потом мы занялись любовью… как обычно.

— Как ты можешь так жить? — произнесла Франческа почти бесстрастным тоном. — Ты сама себе не противна?

Карлотта расплакалась:

— Ах, Фрэнки, ты действительно ничего не понимаешь… Я ничего не могу с собой поделать.

Франческа отошла в сторону, пропуская сестру наверх.

— Тебя никто не может понять. И еще, когда придет Билл, прошу тебя, не попадайся ему на глаза. Я не хочу, чтобы он видел тебя, пока не пройдут следы побоев, если, конечно, они вообще когда-нибудь пройдут. Билл узнает, что произошло, и пойдет разбираться с Трейсом. Знаешь, Карлотта, честно говоря, ты недостойна этого.

— Зачем ты говоришь такие жестокие слова, Фрэнки?

— Жестокие? Это ты ничего не понимаешь и не хочешь понять, Карлотта! У меня сердце кровью обливается при виде всего этого.

Карлотта покачала головой:

— Но ведь ты не плачешь. Почему ты не плачешь, если тебе меня действительно жаль?

— Так, значит, ты хочешь, чтобы я оплакивала тебя? Знай, я никого не буду оплакивать! Никого! Разве что, может быть, саму себя.

Но Франческа не сдержала свое обещание: она горько плакала, узнав двенадцатого апреля о смерти Франклина Рузвельта. Она оплакивала президента и всю нацию. А на следующий день, тринадцатого апреля, она оплакивала Элеонору Рузвельт, которая лишилась такого человека, такого героя. Через день она снова плакала, думая об Элеоноре, потому что узнала, что Франклин скончался на руках у другой женщины.

Восьмого мая она плакала от радости, узнав, что Германия капитулировала, и, поняв, что и войне в Тихом океане тоже скоро придет конец. Плакала и в начале июня и тоже от радости — в связи с окончанием обучения. Она стояла в мантии и шапочке бакалавра, а Билл и Карлотта поздравляли ее. Однокурсники Франчески должны были заняться теперь поисками работы, а она уже знала, чем будет заниматься — она будет помогать Биллу на выборах 46-го года.

Она плакала и в августе. Шестого числа. В тот день, когда сбросили эту жуткую бомбу на Хиросиму. На этот раз она думала о детях и о той страшной разрушительной силе, которая была выпущена в тот день на волю, чтобы навсегда стать угрозой всему миру. Билл пытался успокоить ее, он говорил, что это приблизит окончание войны и сохранит жизни тысячам солдат сейчас, а в дальнейшем, возможно, не даст разгореться новой войне.

В самом конце августа, когда японцы капитулировали, она плакала, ощутив, что с ее души свалился огромный камень. Наконец война завершилась, настал мир, и можно было спокойно заниматься своей собственной жизнью. Билл начнет предвыборную кампанию. Может быть, исчезнет куда-нибудь Трейс Боудин. И, наконец, не станет черного рынка…

А в сентябре Франческа плакала, узнав, что Билл вынужден отказаться от выборов по одиннадцатому округу: вернулся в город сынок Джо Кеннеди Джон, говорят он будет бороться за это место.

— Ты хочешь сказать, что сдаешься заранее?

— Я не сдаюсь. Просто я уступаю ему одиннадцатый. Подберу себе другой округ.

— Но почему? По-моему, это нечестно. Ты уже так много сделал. Тебя так любят в этом округе.

— Ничего, полюбят и Джона. Он просто само очарование.

— Но ты ведь герой войны.

Билл улыбнулся:

— Джон тоже.

— Но большинство избирателей в одиннадцатом — рабочие, и ты для них свой человек. А что Джон Кеннеди? Он богач, вообще, наверное, ни дня не работал…

— Хороший политик знает, как справиться с препятствием такого рода. А Джон — очень хороший политик.

— По-моему, у вас равные шансы на успех, к тому же ты симпатичнее внешне.

— Не знаю, не знаю, — смутился Билл. — Говорят, людям нравятся волосы Кеннеди.

— Да что ты! Разве можно сравнивать твою шевелюру с его неряшливой копной волос! Не сдавайся, Билл, сразись с ним.

Билл серьезно посмотрел на Франческу:

— Нет. Я не могу ввязаться в борьбу, в которой я обречен на поражение с самого начала.

— Обречен на поражение? Да мы только что решили, что…

— Все дело в деньгах его папаши. И вообще, его папаша — очень влиятельный человек. А Джон не только Кеннеди, он еще и Фитцджеральд. Так что мне его не одолеть. Но я не сдаюсь, просто делаю тактический ход — буду искать себе другой округ.

Франческа все поняла. И горько расплакалась.

 

VIII

Но ни слезинки не упало из глаз Франчески, когда за неделю до Рождества Карлотта сказала ей, что она

беременна.

— Ты уверена?

— Да. Фрэнки, ты должна мне помочь.

— Конечно, я помогу тебе.

Но Франческа знала, что уже поздно. Теперь Карлотту никак не спасти от Боудина.

— Дай подумать, — проговорила она. — Надо срочно устроить свадьбу. Какой у тебя срок?

— Не знаю… Наверное, недель восемь-девять.

— Надо все делать немедленно. Скажем, что в нашей семье дети рождаются раньше срока. Свадьба должна состояться на следующей неделе. Позови сюда Трейса, и мы всем займемся. Думаю, что никто ничего не заподозрил, надо устроить скромный прием, человек на двадцать-тридцать.

Франческа никак не могла осознать, что происходит: она выдавала Карлотту замуж за Трейса Боудина!

— Я договорюсь с доктором Хьюиттом. Конечно, не стану говорить, что ты беременна, навру, что жениху нужно срочно уезжать по делам, а ты хочешь отправиться с ним. Поэтому мы никак не можем откладывать…

— Свадьбы не будет, — проговорила Карлотта.

— То есть как не будет? Свадьба должна состояться. Ведь ты же беременна…

— Я хочу сделать аборт. Помоги мне, Фрэнки, помоги избавиться от ребенка!

Франческа не верила своим ушам:

— Но это ведь грех, Карлотта! Грех против Бога! И потом, это опасно для тебя, ты можешь сама умереть. Нет, я не позволю…

Франческа подумала, что Карлотта наконец поняла, какой негодяй Трейс Боудин и расхотела за него замуж. Бедная Карлотта! Но теперь ей придется выйти за него.

— Послушай, Карлотта, можешь выйти за него замуж, а потом после рождения ребенка развестись. — Франческа стала говорить очень быстро: — Обещаю тебе, все будет хорошо. Потом, после развода, сможешь снова выйти замуж. За кого угодно, за того, кто захочет жениться на тебе. Помни только, что ты по-прежнему остаешься той же прекрасной Карлоттой Коллинз, перед которой не может устоять ни один мужчина!

Франческа сама верила в то, что она говорила… Что Карлотта сможет наконец отделаться от Трейса Боудина и оказаться на свободе. Но сначала ей надо было выйти замуж, родить ребенка, потом развестись, а дальше будет видно.

— Знай, Карлотта, что бы ни случилось, я тебя не предам. Я помогу тебе — и выбраться из этой ситуации, и воспитать ребенка.

Карлотта молчала, и Франческе показалось, что сестра находится в состоянии шока.

— Карлотта… — проговорила Франческа, прикасаясь к ее плечу.

— Ты ничего не поняла, Фрэнки, — произнесла наконец Карлотта, не отводя глаз от камина. — Мне нужно сделать аборт. Трейс меня бросил!

Так вот в чем было дело! Она-то подумала, что Карлотта в таком состоянии, что раз беременна то должна выйти замуж за Трейса, а сама не хочет этого. Но Франческа ошиблась: ее сестра мучилась оттого, что Трейс куда-то исчез.

— Где он?

— Не знаю. Наверное, в Калифорнии. Когда я сказала ему, что беременна, он ответил, что я потаскуха и что мне не удастся окрутить его с помощью ублюдка, прижитого с другим мужиком. — Карлотта вышла из состояния оцепенения и заплакала. — Ах, Фрэнки, я больше никогда не увижу его.

— Скажи мне правду, Карлотта. Это его ребенок? Может быть… Ты ни с кем больше не спала за последние два-три месяца?

— Ты что, мне не веришь? — обиженно спросила Карлотта. — Своей сестре?

— Прошу тебя, Карлотта. Я вовсе не хотела сказать, что не верю тебе. Я просто пытаюсь понять, имеет ли Боудин основания не доверять тебе…

— Нет, Фрэнки, я не спала ни с кем, кроме Боудина, целый год. С прошлого Нового года…

Франческа не сразу обратила внимание на эти слова.

— Ладно, ладно. Какая в конце концов разница, верит тебе Трейс или нет? Главное, что это правда. Сама знаешь, как мне не хочется, чтобы ты выходила за него замуж. Не волнуйся. Мы что-нибудь придумаем. Я помогу тебе.

И вдруг до нее дошло:

— Посмотри на меня, Карлотта.

Но Карлотта отвела глаза.

— Посмотри на меня Карлотта!

— Нет, не хочу. Я боюсь тебя. Я и так вне себя.

— Повтори, что ты сейчас сказала. Ты не спала ни с кем, кроме Трейса, с прошлого Нового года? Но разве ты спала с кем-то в тот день? И ты, и Билл говорили, что он спас тебя до того, как что-нибудь произошло. Так или не так?

Но они долго не возвращались домой. Они поехали к Биллу привести себя в порядок…

— Почему ты боишься меня, Карлотта? Потому что я знаю правду? А правда такая страшная?

— Какую правду? Я не понимаю, на что ты намекаешь.

— Действительно не понимаешь?

Карлотта начала всхлипывать:

— Фрэнки, Фрэнки, мы не хотели, мы не думали, что это случится…

Сначала Фрэнки пыталась реагировать спокойно:

— Конечно, не хотели… — Потом она перешла на крик: — Но это все же случилось! Да?

— Да, но мы не хотели этого.

— Конечно. Вы просто не смогли справиться с собой, не так ли?

— Ах, Фрэнки, я знала, что ты все поймешь. Я так и сказала Биллу: Фрэнки поймет. Он так расстроился. Но пойми, просто все так вышло… Он спас меня, он был моим героем: подрался ради меня с Блейдом и не испугался его. Блейд такой страшный, а Билл не испугался! А потом, когда я обняла его, чтобы поблагодарить, я увидела кровь, я сама вся испачкалась. Пришлось ехать к нему отмываться. Пойми, мы не хотели, чтобы ты узнала, что Билл ранен, мы не хотели расстраивать тебя…

— Конечно, не хотели… И вы мне ничего так и не сказали. Но ты сказала Трейсу, ты ведь всегда так поступала! Вот он и не верит тебе сейчас, не желает поверить, что ты беременна от него.

После небольшой паузы Франческа сказала:

— Это была твоя ошибка, Карлотта, всегда рассказывать Трейсу, с кем ты спишь. А теперь скажи мне, что ты говорила ему про Билла в постели?

Карлотта явно не ожидала такого поворота.

— Я рассказала ему всю правду. Что заниматься любовью с ним, Трейсом; — это напоминает бурю, молнии и гром. А Билл… Билл похож на теплый летний дождь.

— Карлотта, ты говоришь, как настоящий поэт! Но все-таки это была ошибка. Никогда нельзя рассказывать тем, кого любишь, что ты занималась любовью с другим. Это серьезная ошибка.

— Но я не могла иначе! Я не могла не рассказать ему об этом. Во всех подробностях… О нашей любви!

— О любви? Ну что ж, может быть, — Франческа говорила это спокойным тоном, ощущая при этом, что голос ее как бы оторвался от тела, а тело — от сердца. — Но знай, Карлотта, ты допустила две ошибки, рассказав об этом Трейсу и мне. Рассказав, что это походило на теплый летний дождь…

— Фрэнки! Я не хотела тебе рассказывать! Считай, что этого не случилось.

— Это случилось, Карлотта. Сделанного не вернешь. — Она вышла из комнаты, прошла зал и остановилась возле лестницы.

— Куда ты? — прокричала ей вслед Карлотта.

— Я ухожу от тебя. Как Трейс.

— Но ты должна помочь мне! Ты не можешь бросить меня одну!

Карлотта догнала сестру и крепко уцепилась за нее:

— Ты осуждаешь меня, а я ни в чем не виновата!

— А кто же виноват? Билл?

Карлотте хотелось закричать: да, Билл! Это он во всем виноват! Но она не смогла сделать этого.

— Нет, Билл здесь ни при чем. Он не хотел этого. Это я. Понимаешь, я сняла платье, чтобы отстирать кровь, и… понимаешь, была пьяна, а рядом со мной стоял Билл, такой сильный, такой смелый. Я обняла его. Я поцеловала его… Не осуждай Билла и прости меня!

Франческа представила себе эту сцену: Билл и обнаженная Карлотта, осыпающая его благодарностями и поцелуями, искушая его той самой любовью, что так долго скрывалась в его сердце. Нет, она не могла осудить Билла за это.

— Я не осуждаю его, — сказала Франческа бесстрастным тоном. — Это все ты, Карлотта, ты. Билл всегда хотел тебя, у него есть оправдание: он любил тебя. Но ты? У тебя нет оправданий. Ты не любила его, но знала, что я люблю этого человека, знала, как сильно я его люблю, как сильно я люблю тебя… Это ты, Карлотта, предала меня. Ты не любила Билла и сделала это. Ради чего?

— Ради чего? Ради любви!

— Ради любви? — Франческа рассмеялась. — Любви Трейса? Неужели ты впрямь считаешь, что это животное достойно любви и само способно на любовь? — Она оттолкнула Карлотту и пошла вверх по лестнице.

— Не бросай меня, Фрэнки! — жалобно произнесла ей вслед Карлотта. — Что я буду без тебя делать?

— Придумаешь что-нибудь. Такие, как ты, всегда что-нибудь придумывают.

— Но как мне быть с Трейсом? Как вернуть его?

— Не волнуйся! Говорят, что настоящая любовь всегда найдет себе дорогу, а ведь Трейс и есть твоя настоящая любовь, не так ли?

Карлотта вышла замуж за Уита Трюсдейла за день до Рождества. Им пришлось жениться тайком: дядя и тетя Уита, его опекуны, были против этого брака. Когда Билл узнал обо всем, он решил, что все, наверное, сложилось к лучшему. Тогда он сделал предложение Франческе. вернее, он подошел к ней и сказал: «Выходи за меня замуж!» Это звучало как приказ, и она согласилась.

Они поженились вскоре после Карлотты и Уита, еще до Нового года. Каждый из них имел свою тайну. — Франческа не знала, что Билл — отец ребенка Джудит, а он не знал, что Франческе известно о том, что он спал с Карлоттой.

Одна Карлотта знала все. И одна Карлотта могла ответить на вопрос, почему она предпочла Биллу Уита Трюсдейла, когда ей захотелось родить ребенка…

 

I

Последний гость, собиравшийся уезжать домой, окончательно отключился после очередного бокала. И его самого, и тех, кто приехал в тот вечер вместе с ним, охрана проводила до машины. Праздник закончился.

Вдруг в комнату вбежал один из помощников губернатора.

— В чем дело, Морт? — спокойно спросил Билл.

— Только что позвонили из береговой охраны: штормовое предупреждение, сэр. Говорят, что ураган будет здесь уже к утру, а к полудню мы окажемся в самом его эпицентре.

«Завтра?.. — подумала Франческа. — Мы уже в центре урагана». Она повернулась к гостям:

— Не волнуйтесь, пожалуйста, ничего страшного. Просто придется закрыть ставни поплотнее. У нас есть два дополнительных генератора, а также много свечей, так что не бойтесь — мы даже не останемся в темноте.

— Интересная тут у вас с Биллом жизнь, — ухмыльнулась Джудит.

— Да, ужасно интересно, — подхватила Джейд. — Никогда не видела урагана. У нас в Калифорнии разве что землетрясения порой случаются. Да и то совсем слабые, пару минут — и все.

— Нет, не все, — рассмеялся Трейс. — После землетрясений бывают еще отдельные толчки.

Джейд подумала какое-то мгновение и добавила:

— Конечно, папа бывают и дополнительные толчки. И порой они случаются через много часов после самого землетрясения, не так ли? — она пристально посмотрела на Трейса: он не смог выдержать этот взгляд.

Примерно через час все разошлись спать: Джейд и Абигайль расположились в одной комнате по соседству с Д’Арси, а Трейсу выделили третью спальню в крыле, примыкающем к северному залу, рядом с Джудит и Редом.

Франческа с нетерпением ждала наступления ночи, чтобы остаться наконец наедине с Биллом и задать ему те вопросы, которые уже так долго мучили ее. Почему он так часто танцевал с Джудит? О чем они разговаривали? Как ему показалось, сильно ли изменилась Джудит? А Джейд? Не заметил ли он, что она не только внешне похожа на Карлотту? Но какая наглая! И в этом, пожалуй, ее главное сходство с Трейсом.

Но когда, почистив зубы и умывшись, она наконец добралась до постели, Билл уже спал. Или притворялся спящим? Может быть, он предвидел ее вопросы и не хотел на них отвечать?

Но Билл не притворялся: он постепенно отдавался во власть сна и находился в том странном состоянии, когда мечты смешиваются со сновидениями и трудно понять, что окружает тебя — действительность или сон. Ему казалось, что он стоит между Редом, его родным сыном, который протягивает ему обе руки, и Джейд в ее зеленом праздничном платье — она тоже протягивала навстречу ему свои изящные белые руки. Вдруг он понял, что не знает, кто эта девушка — Джейд или… Карлотта. Впрочем, разве имело это какое-нибудь значение? Может быть, между ними действительно не было никакой разницы? И вдруг откуда-то издали, из бытия, появилась Джудит: она стояла скрестив руки на груди, как будто ожидая чего-то…

Д’Арси с нетерпением ждала, когда же наконец уснет ее мать, — тогда она проскользнула бы потихоньку в комнату Абигайль и Джейд. Ей очень хотелось поболтать с девочками: интересно, не положила ли Джейд глаз на Реда. А то, того и гляди, у нее появится соперница. Она долго ждала и… неожиданно для самой себя уснула.

Ред лежал в постели. Ему не спалось, и он сочинял рифмы. Про Абигайль:

Прелестная подружка наша

Скучна, как рисовая каша…

Потом его поэтические фантазии перекинулись на Д’Арси:

Полна страстей, прекрасна, молода…

Легко ли овладеть ей? В общем, да!

Наконец, настала очередь Джейд. Но сколько ни пытался он зарифмовать пару строчек о ней, ничего не выходило. Ред смог лишь представить себе ее образ, крепко зажмурив глаза. Вот она прижималась к нему во время танца, смочила губы в бокале вермута, потом вытерла рот кончиками пальцев и облизала их… Ред тогда чувствовал, что теряет над собой контроль. Ему хотелось повалить ее прямо на пол возле стойки бара и не выпускать из своих объятий, пока оба не удовлетворят свою страсть.

Ред представлял последующее сладостное изнеможение….Вскоре он тоже уснул.

Джейд поняла, что, коль скоро она осталась наедине с сестрой, Абигайль станет досаждать ей вопросами о Карлотте. Она заранее приготовилась: на простые вопросы отвечала бы прямо, а ответы на более сложные обдумывала бы в то время, пока сестра задавала их. Она знала, что может произвести впечатление на Абигайль: рассказ о частых разговорах Карлотты о своей любви к ней, о желании бороться за нее с Трюсдейлами. Судьба же решила иначе, неожиданно столкнув роскошный «роллс-ройс» с могучим старым деревом.

Карлотта возвращалась домой с вечеринки, проходившей где-то на побережье, и врезалась в дерево кондори. И «роллс-ройс», и дерево практически не пострадали от столкновения. Досталось лишь бедной Карлотте — ее прелестная белая шея не выдержала удара и переломилась. Таковы были факты.

В газетах много писали о кондори. Никто, оказывается, не обращал раньше внимания, что деревья этой породы растут и в Южной Калифорнии, а не только на севере штата.

Не забыли написать газетчики и о том, что знаменитая своими экстравагантными выходками красавица Карлотта Боудин на одном из маскарадов, устроенном в клубе «Полм Гротто» на Сансет-стрип, принадлежавшем ее мужу Трейсу Боудину, появилась перед собравшимися в костюме леди Годивы. Она медленно проехала среди элегантных членов клуба верхом на белой лошади, прикрытая лишь собственными волосами.

Это произошло давно, и тот клуб закрылся года за два до гибели Карлотты, но людям нравилось повторять такие истории: из тех времен, когда Голливуд был настоящим Голливудом, а Карлотта Боудин — одной из самых ярких его звезд.

Да, Джейд не только была готова ответить Абигайль на все ее вопросы, но и отдать сестре свое ожерелье из бриллиантов и изумрудов со словами:

— Это от мамы. Она всегда говорила, что хочет подарить эту вещь тебе. Бриллианты и изумруды от Карлотты — для Эбби с любовью. Она так любила тебя, Эбби!

Но не успела Джейд достать зубную щетку из своей косметички, как заметила, что Абигайль — не сняв даже своего праздничного розового платья — сладко уснула на розовом покрывале, расстеленном на одной из двух кроватей.

«Бедная Эбби, — подумала Джейд. — Наверное, слишком утомилась от путешествия, от вечеринки, к тому же все чувства ее явно были на пределе». Она легла на свободную кровать, сняла покрывало и заботливо укрыла им сестру.

«Не волнуйся, мама, я позабочусь о ней», — подумала Джейд.

Она повторила сейчас обещание, данное в тот день, когда обнаружила дневники матери несколько дней спустя после ее гибели. В тот день она не столько поклялась заботиться о сестре, сколько отомстить тем, кто был так или иначе виноват в смерти матери. Ведь прекрасная и знаменитая Карлотта Коллинз Трюсдейл Боудин ушла из жизни так рано — в возрасте тридцати пяти лет, — и кто-то должен был ответить за это!

Однажды Джейд прочитала, что людей убивают не пистолеты, а люди. Конечно, людей не убивают ни роскошные «роллс-ройсы», ни раскидистые деревья кондори. Только люди повинны в гибели себе подобных — будь их жертвы даже такими красивыми женщинами, как ее мать. Джейд прочитала ее дневники и посчитала повинными в гибели Карлотты Фрэнки, Джудит, Трейса и Росса Скотта. Она не знала точно, кто из них виноват больше всего, но каждому из них была готова отомстить!

Франческа так и не смогла уснуть. Она встала и вышла в соседнюю комнату, боясь разбудить Билла, который наконец перестал ворочаться и вздыхать и тихо засопел на своей половине кровати. Она подошла к окну и раскрыла ставни. Дождь прекратился, ветер почти улегся. С тех пор как они переехали во Флориду, она видела много ураганов и знала, что это всего лишь временное затишье перед бурей.

Ей показалось, что кто-то гуляет по пляжу. Но так далеко, что нельзя было разглядеть без бинокля этого безумца, бросающего вызов стихии. Наверное, этот человек ничего не боится!

Это напомнило Карлотту…

Разве плохо ей жилось с Уитом? Она была в полной безопасности, ничто ей не угрожало. Подумать только — миссис Уитмен Трюсдейл, почтенная матрона, верная жена, любящая мать, живет в кирпичном доме Трюсдейлов. Любая девочка из Бостона скажет, что нет ничего надежнее такого дома! И только ненормальный мог бросить все это и выбежать в неизвестность, навстречу бурям жизни.

Стоило Трейсу Боудину поманить ее, и Карлотта все бросила! Она ушла, не оборачиваясь назад, — полетела навстречу урагану. Дурочка: недооценила опасности, и судьба погубила ее в расцвете лет.

Франческа так и не смогла простить Карлотту, но — видит Бог — не хотела ее смерти, никогда не желала, чтобы сестра стала беззащитной пташкой, не имеющей сил победить бурю. Ее вновь пронзила резкая боль утраты. В тот же миг молния осветила небосклон, снова пошел дождь. Пришлось закрыть окна и ставни.

Она ни разу не видела Карлотту с той страшной ночи, когда узнала, что сестра предала ее. Она осуждала Карлотту, ей очень хотелось вообще забыть о ее существовании. Увы, это оказалось невозможно! Если бы она не получала писем от Карлотты! Писем с мольбой о прощении, о совете, о наставлениях, а также с просьбами рассказать о ребенке, которого она бросила. Франческа никогда на них не отвечала, поэтому, может быть, гибель сестры и нанесла ей такой сильный удар, вызвала такое острое чувство вины.

И все же самое страшное в том, что Франческа до сих пор не могла до конца простить Карлотту!

Трейс Боудин тоже никак не мог уснуть. Когда он оставался наедине с собой, он был не таким беззаботным, как при людях. Он размышлял. Когда Росс Скотт велел ему поехать с Джейд на праздник к Шериданам, чтобы добиться определенных целей, Трейс согласился с неохотой — зачем ему это? Но теперь понял, что для этого предоставилась масса возможностей. У него давно уже был в кармане ключ: Трейс знал от Карлотты, что Билл Шеридан был отцом ребенка Джудит. Теперь надо было найти ту замочную скважину, к которой этот ключ подошел. Но приходилось быть осторожным с незнакомыми дверьми: а то, глядишь, потолок упадет на голову или пол провалится.

Долгое время он собирался шантажировать Шеридана, но понял, что и за ним кое-кто наблюдает. «Пожалуй, этот способ не совсем безопасен», — решил Трейс про себя.

Что касается Джудит, то он точно знал, как отнять у нее несколько миллионов, но она несколько беспокоила его, особенно с тех пор, когда стала тайной партнершей Скотта. В этом качестве Джудит по сути дела, купила его самого. Купила молчание Скотта в некоторых делах: как-то отель «Джейд» в Лас-Вегасе, киностудии…

Но теперь все изменилось. Джудит не сотрудничает со Скоттом и, похоже, потеряла всякий интерес к его делу. И теперь, когда ее отпрыск подрос и готов начать собственную карьеру, она, скорее всего, не захочет вспоминать, что когда-то была партнершей пресловутого Росса Скотта.

О Боже, как же ему были нужны сейчас деньги! Кроме того, в нем кипело желание отомстить Джудит за все, что она ему в свое время сделала! Он жаждал припереть ее к стенке! Вопрос, как? Ответ надо было найти в течение ближайших дней. Трудности в том, что было очень непросто иметь дело с Джудит Стэнтон: чуть покажется, что прижал ее к стенке, как она мигом достает из шляпы кролика, да при этом не только оставляет тебя в дураках, но вдобавок еще сводит с ума!

Трейсу надо было подумать еще о многом. Например, о Джейд. Ему не нравилось, как она смотрела на него в последнее время. Что бы это значило? За Джейд нужен глаз да глаз — по крайней мере, до тех пор, пока ей стукнет двадцать один год. Тогда она получит в наследство принадлежавшую Карлотте коллекцию драгоценностей, которая потянет не меньше чем на пару миллионов! Он ловил себя на мысли, что хочет отнять у Джейд те украшения, которые она всегда носила с собой, — а вдруг побежит жаловаться Скотту? Тот лично подарил Карлотте большую часть драгоценностей и, похоже, искренне испытывал теплые, чувства к Джейд, — ах он, сукин сын!

Надо еще подумать о его дочери, Абигайль Трюсдейл. Он никогда не сомневался в том, что это его дочь, но кому она была нужна в этой игре? Лишний груз… Даже Карлотта оставила свои планы отвоевать ее у Трюсдейлов, когда уезжала в Калифорнию. Действительно, стоило ли вообще заботиться о ней? По сравнению с Джейд она казалась дурнушкой. Ничего общего с матерью. Да и вообще, разве кто-нибудь мог походить на Карлотту? Разве что Джейд. Иногда он видел во сне Карлотту, порой даже вместе с Россом Скоттом…

Трейса удивляло, что он не испытывает никаких чувств при виде Абигайль. Что бы это значило?! Рассудок подсказывал, что он ничего не выиграет, если расскажет ей, что она — его плоть и кровь. Карлотта говорила, что у Уита Трюсдейла не было ни гроша собственных денег и после его смерти ей ничего не досталось. Теперь это становилось весьма занятным. Ведь все считали, что Абигайль — дочь Уита. Интересный получается узел…

Обычно Джудит, любившая самодисциплину, засыпала через долю секунды после того, как ее голова касалась подушки. Она считала, что о своих проблемах надо думать днем, когда мозги еще не потеряли сообразительность. Но в эту ночь, вопреки самовнушению, она долго не могла предаться объятиям Морфея.

На душе было тревожно — кто-то ей угрожал. Но кто? Это был явно не Трейс Боудин, который спал в соседней комнате. Одно слово, один намек Россу Скотту на то, чем занимался Трейс в казино, — и ему конец!

Может быть, Джейд угрожала ее благополучию? Но она — еще ребенок. Правда, ясно намекнула, что у нее есть планы подобраться к ней — через Реда. Ребенок! Может быть, но очень соблазнительный, в этом ей никак не откажешь! Впрочем, Джудит не в первый раз сталкивалась с юными особами женского пола, желавшими заманить в свои сети ее сына. Что ж, придется постоять за себя и за Реда еще раз.

Однако она знала твердо: чтобы не потерять влияние на Реда, надо постоянно держать его возле себя. Она должна была лично подбирать ему друзей и особенно подруг. С годами это становилось все труднее и труднее, но Джудит понимала; нельзя предоставить сына самому себе. Конечно, когда Ред был ребенком, все было намного проще. Она могла оградить его от влияния школ, наняв домашних учителей. Потом, когда ему исполнилось четырнадцать, пришлось отдать сына в школу, но все же это был не интернат — Ред каждый день бывал дома. Постепенно она предоставляла ему немного свободы — но лишь в меру, чтобы избежать возможных протестов с его стороны. Теперь ему восемнадцать. В этом возрасте юноши достигают половой зрелости, они полны страстей, вожделения, но все еще незрелы эмоционально… Именно сейчас от нее требовалось найти единственно верный путь — путь осторожного балансирования. Немного отпустить вожжи, потом резко натянуть их; задать сыну взбучку, потом польстить ему; чередовать доверительность в отношениях со строгой дисциплиной; соединять небольшие дозы свободы с намного большими — господства над Редом.

Джудит прекрасно помнила, как трудно было справиться с Редом прошлым летом — особенно в том, что касалось женщин. Действительно, ее сын стал прекрасным юношей, превзойдя даже все ожидания матери. Он был не просто красив — в его облике было что-то завораживающее, чарующее, и это буквально сводило с ума девушек: они слетались к нему, как бабочки к свечке. Но, конечно, Джудит воспитывала сына не для того, чтобы он стал игрушкой в руках какой-нибудь бабенки! В его жизни должны быть другие приоритеты!

Но не только женщины представляли опасность для Реда — этого прекрасного богатого Адониса с великолепными манерами и блестящим образованием. Другой опасностью был дилетантизм, или, другими словами, синдром плейбоя, столь типичный для богатой молодежи. Симптомы были налицо: предрасположенность к частым выпивкам, привязанность к роскошным автомобилям и высоким скоростям, страсть к яхтам, неразборчивость в выборе друзей. Джудит знала, к чему это может привести: Ред рисковал ничего не добиться в жизни, не достичь славы, может быть, даже вообще потерпеть полное фиаско в карьере! Нет, не такое будущее готовила Джудит своему сыну, не об этом мечтала еще тогда, когда Ред даже не был зачат, а она только начинала думать, что у нее родится сын, который принесет матери столько радости, став знаменитым и преуспевающим. Джудит ревновала сына к его окружению; она чувствовала, что сама была, не прочь получить все то внимание, которое доставалось сыну. Особенно волновало ее то обстоятельство, что, будучи объектом живого интереса всех женщин моложе пятидесяти лет, Ред, похоже, не имел сил сопротивляться дамским чарам и легко увлекался теми, кто оказывал ему знаки внимания.

Да, главное — держать сына под контролем! И по мере того как искушения и соблазны вне дома становились все сильнее, а дисциплина дома все более трудно осуществимой, у нее оставалось только одно эффективное средство — деньги! Ред получил прекрасное образование, у него был изысканный вкус. А раз он решил посвятить свою жизнь политической карьере, — на этом ведь много не заработаешь, — то единственным источником финансов для него было оставленное отцом наследство, пожизненным опекуном которого являлась Джудит. Ред не получит ни цента без ее разрешения, и так будет продолжаться до самой ее смерти!

Надо найти Реду невесту, похожую на нее — с такой же хваткой. Джудит знала, что такая девушка найдется, вопрос только, кто и когда. Как только она заметит в окружении сына молодую особу, отвечающую ее идеалам, то скажет свое решающее слово. Будущему президенту нужна хорошая жена, а кто, как не она, знает, что значит «хорошая жена»?!

Джейд? Едва ли. Она очень соблазнительна, хотя ей пятнадцать. Но все-таки Ред — сын своего отца, а Джейд — дочь своей матери… В конце концов, Джудит была готова немного пожевать Джейд, чтобы потом выплюнуть ее.

Нет, не Джейд мешала Джудит уснуть. Это был… Билл Шеридан, по-прежнему он. Она не боялась его, не думала, что этот человек станет что-то от нее требовать. Просто вспомнились те дни, когда они были вместе, и поэтому никак не могла успокоиться…

Хотя на протяжении стольких лет между ними была огромная дистанция, память о Билле так и не стерлась. Она помнила часы их близости: как сладки они были, как крепко он сжимал ее в своих объятиях, как обладал ею. О, как ей хотелось этого большого, светловолосого, мужественного человека! И она знала, что это желание осуществится — тем или иным образом. Однажды она купила его, и сейчас была готова пойти на это! Впрочем, Джудит покупала Билла уже дважды — один раз его присутствие, второй — отсутствие.

Это было в 1950 году. Карлотты не было в Бостоне вот уже четыре года. Лишь Билл оставался рядом, продолжая угрожать ей и Реду. Нет, она не думала, что Билл когда-нибудь придет к Реду и прямо скажет ему, что он его отец! Даже если ему наплевать на спокойствие мальчика, он не рискнул бы поставить под удар свою собственную карьеру — будучи тогда уже конгрессменом, не позволил бы поставить под удар Фрэнки и их дочь. Ему не нужен был скандал. Но само присутствие Билла в Бостоне содержало в себе некую угрозу. Любой внимательный взгляд мог бы заметить их сходство — у Реда была та же улыбка, тот же взгляд. Мальчику было всего шесть лет, но Джудит боялась, что с каждым годом сходство будет лишь расти. Она была обязана удалить Билла, заставить его уехать как можно дальше.

— Уезжай из города! — сказала ему Джудит. — Из Бостона, из Массачусетса…

— Ты что, с ума сошла? Я избран в Палату представителей от этого штата. Куда прикажешь мне теперь деваться? И чего ради — только для твоего спокойствия? Пойми, это совершенно невозможно…

— Ты уедешь, — твердым голосом повторила Джудит.

— Черта с два!

— А за миллион долларов?

— А что мне твой миллион? Разве на эти деньги купишь все то, что есть у меня здесь?

— Два миллиона.

— Куда я должен уехать?

Она знала, что Билл сломается.

— Может быть, во Флориду? Там сейчас бум на земельные участки, — сказала она. — Штат быстро развивается. С твоими способностями и с двумя миллионами в кармане ты приобретешь полштата. А затем, с таким солидным капиталом, может быть, ты закончишь карьеру мэром Майами-Бич.

Ему захотелось дать ей пощечину. Джудит всегда будила в нем такие чувства. Иногда он готов был избить ее до полусмерти.

— А что я скажу Фрэнки?

— Скажи ей, что я не даю тебе жить, использую свое богатство и связи, чтобы насолить тебе, что вы оба меня раздражаете и я требую вашего отъезда из Бостона. Скажи, наконец, что в Бостоне твоя политическая карьера обречена на провал.

— Три миллиона, — произнес Билл. Джудит рассмеялась:

— Я всегда знала, что ты продажная девка, Билл Шеридан. Три миллиона так три миллиона!

Ставни не пропускали свет, и в комнате было совсем темно. Но Джудит знала, что уже настало утро. Она встала с кровати, подошла к окну и открыла ставни. За окном творилось нечто ужасное: порывы ветра, несшиеся с Бог знает какой скоростью, носили по двору листья пальм, оторванные ставни, куски черепицы. На земле валялись вырванные с корнем деревья.

Ураган, казалось, придал Джудит дополнительную энергии. Она твердо решила, что Билл Шеридан снова будет принадлежать ей. У нее были другие мужчины, но никто из них не мог сравниться с Биллом.

Однажды они заключили сделку, что ж, можно попробовать еще раз. В конце концов, все эти Фрэнки, Д’Арси, Трейс, Джейд были здесь ни при чем. Речь шла, по сути дела, лишь о них троих — о ней, Билле и их сыне Реде.

 

II

Когда Абигайль проснулась утром, то не сразу поняла, где находится и почему в комнате так темно. Потом догадалась, что ставни закрыты из-за урагана. Рядом лежала Джейд. Простыня, прикрывавшая ее, оттеняла обнаженные плечи сестры. На ней все то же праздничное платье — значит, она заснула не раздеваясь! Разумеется, она даже не пожелала спокойной ночи Джейд. Разбудить сестру? Нет! Лучше сначала раздеться, принять душ, потом одеться снова. Может быть, за это время Джейд проснется сама и они смогут немного поболтать, прежде чем надо будет спускаться вниз. Ведь Абигайль совсем не надеялась до этого побывать во Флориде и, увидеться с сестрой…

Когда почтальон принес приглашение на празднование шестнадцатилетия, Абигайль была дома одна. Она страшно обрадовалась: значит, Шериданы еще не забыли о ее существовании! Но спустя некоторое время загрустила: конечно, дядя и тетя ни за что не согласятся отпустить ее на этот праздник. Вслед за отцом они никогда не разрешали ей встречаться с Шериданами и Джейд! Об этом было сказано сразу же после похорон отца. Казалось, он смог вынести бегство Карлотты, но не ее смерть: через неделю после того, как Карлотта нашла вечный покой в теплой калифорнийской земле, Уит Трюсдейл поднялся на чердак своего кирпичного дома на Луисбург-сквер и повесился.

Как только они вернулись с похорон домой, тетя Селена сказала:

— Карлотта приносила зло при жизни. Увы, она и мертвая никак не успокоиться! Вполне допускаю, что у нее хватило наглости встать из могилы только для того, чтобы накинуть петлю на шею Уитмену.

Абигайль, которой было тогда тринадцать лет, хотела было закричать:

— Ничего подобного! Все случилось, как в «Сияющих высотах», Кэти и Хитклиффа! Ее дух прилетел за ним, и оба они нашли свое единство в смерти! — Она не дерзнула произнести это вслух. Зачем? Она знала правду: Карлотта по собственной воле бросила мужа и малолетнюю дочь, и не было никаких оснований превращать этот неприятный факт в романтическую историю.

Была еще одна причина, по которой Абигайль в тот раз смолчала: она никогда не спорила с двоюродной бабушкой. Это было невозможно. Она всегда побаивалась строгих манер и суждений тети Селены. Может быть, и Карлотта боялась того же?

Иногда Абигайль играла в игру «что, если». Что, если бы ее родители не жили с Джорджем и Селеной? Что, если бы они не зависели от дяди Джорджа и, тети Селены? Несомненно, маме было невообразимо трудно жить с ними. А если бы не так? Что было бы тогда? Может, все кончилось бы по-другому?

Через неделю после похорон на заднем дворе дома дяди Джорджа состоялся акт сожжения — убираясь в комнате племянника, тетя Селена обнаружила кипу журналов с фотографиями Карлотты. В одном из ящиков шкафа Уит прятал все то, что осталось от Карлотты после ее побега: легкий газовый шарф, булавку, шелковый цветок, белую кофточку со следами губной помады на воротнике, опорожненную наполовину бутылку «Орхидеи джунглей», давно потерявшую всякий запах, и даже пару кружевных розовых трусиков.

Абигайль стояла за углом дома и смотрела, как языки пламени пожирают все, что напоминало отцу о матери.

Ей очень хотелось броситься к костру и спасти хотя бы немногое — наверное, было бы достаточно одного номера «Серебряного экрана». Но разве могла она сдвинуться с места под пристальным, мстительным взором тети Селены!

Абигайль была почти уверена, что ее не пустят на праздник в Палм-Бич. Года два назад она хотела послать Шериданам во Флориду и Джейд в Калифорнию поздравления с Рождеством — просто чтобы напомнить им о своем существовании. У нее хватило ума спросить адреса у тети Селены. Конечно, Абигайль знала, что та не позволит ей написать большое письмо, а рождественские открытки — это же так невинно! Но двоюродная бабка была против, произнеся слова, которые навсегда остались в памяти Абигайль:

— Ты до сих пор ничего не поняла, Абигайль. Но ты уже достаточно взрослая — пора серьезно поговорить на эту тему. Так знай: твоя мать, которая с такой легкостью бросила тебя, — самая настоящая блудница. Я знаю, это достаточно грубое слово, но оно употребляется даже в Библии, поэтому не собираюсь подбирать более мягкие выражения. Что касается Франчески — ее сестрицы, — то она ненамного лучше. Обе они были дурно воспитаны, их поведение после смерти родителей часто граничило со скандальным. Мы просто умоляли твоего отца держаться подальше от них, особенно от Карлотты! Мы предвидели, что все кончится плохо еще до того, как она связалась с этим Трейсом Боудином. Но все наши уговоры были напрасны — она просто околдовала твоего несчастного отца. Если бы не она, он до сих пор был бы жив. Ты должна помнить все это. А Франческа? За кого она вышла замуж? За того самого ирландского проходимца, которому в свое время дала от ворот поворот твоя мать! А Джейд! Кроме того, что мать у нее блудница, кто ее отец? Знаменитый игрок и преступник. А теперь позволь мне спросить тебя: достойны ли эти люди получать от тебя рождественские поздравления? Полагаю, нет. Хочу сказать тебе еще кое-что: хотя со стороны матери в твоих жилах течет та же кровь, что и у Джейд, ты должна благодарить Бога за то, что у тебя есть кровь твоего отца — кровь Трюсдейлов. И ты должна сделать все возможное, чтобы эта кровь одержала верх!

Абигайль вспомнила костер, устроенный Селеной на заднем дворе, и ей стало страшно: вдруг Селена захочет устроить публичное кровопускание, чтобы очистить ее жилы от скверной крови Карлотты! Она охотно оставила планы послать родственникам рождественские открытки и вообще была готова забыть имена не только Джейд и Шериданов, но заодно и своих кузенов — Стэнтонов.

Хотя Селена не считала Джудит Стэнтон и ее сына столь же опасными для Абигайль, как Джейд или Шериданов, но и эта парочка была у нее не на хорошем счету. Трюсдейлы считали, что Джудит явно вышла замуж по расчету — Дадли Стэнтон был для нее лишком стар и слишком богат. Но больше всего раздражало Селену то, что Джудит тратила деньги Стэнтона — хвастливо, напоказ.

Конечно, ничто не могло заставить Джорджа и Селену отпустить ее во Флориду. Абигайль села и горько заплакала, хотя и понимала, что уже не в том возрасте, чтобы лить слезы по всякому поводу. Теперь она должна учиться принимать обстоятельства такими, как они есть. Но как трудно было не расстраиваться, не страдать! Абигайль тосковала по тому, чего у нее никогда не было — по любви. Конечно, Джордж и Селена никогда не любили ее! Они только выполняли свой долг воспитателей — какая уж там любовь! Может быть, даже отец никогда не любил ее! Может быть, измена Карлотты нанесла ему такой сильный удар, что он так и не смог найти в себе силы любить плод этого несчастного союза. Да, Абигайль прекрасно понимала, почему ее не любят, но одно дело — понимать, а другое — стать счастливой. Разве можно быть счастливой без любви? Поэтому она изо всех сил цеплялась за иллюзорную мысль о том, что мать все-таки чуточку любила ее! Может быть, хоть тетя Франческа сможет дать ей немного любви? Или Джейд?

Абигайль подумала, что лучше всего будет разорвать приглашение на мелкие кусочки. Да, это был единственный шанс увидеть тетю Франческу и свою двоюродную сестру Д’Арси, но ее никто не отпустить в Палм-Бич! Она снова взяла в руки конверт и тут заметила, что кроме обычного приглашения в него был сложен железнодорожный билет и небольшой листок бумаги, исписанный торопливым почерком:

«Моя дорогая Абигайль!

Хотя мы ни разу с тобой не виделись, надеюсь, что это можно исправить. По-моему, шестнадцатилетие Д’Арси — прекрасный повод для встречи. Очень хочется верить, что ты сможешь убедить двоюродных бабушку и дедушку отпустить тебя к нам.

Посылаю тебе железнодорожный билет туда и обратно. Хотелось бы, чтобы ты погостила у нас еще дня два после дня рождения. Я очень надеюсь, что ты приедешь — тем более что мы послали приглашения твоей сестре Джейд и кузенам — Джудит и Редьярду Стэнтонам».

Там будет ее сестра Джейд! Как же она могла остаться?! Абигайль так захотелось повидать сестру, что решила во что бы то ни стало приехать на праздник. Чего бы это ни стоило!

Теперь ей плевать на своих стариков, раз Франческа прислала железнодорожный билет. Конечно, надо будет просить, умолять на коленях. Но если они так и не уступят, она попросту убежит! Кто сможет помешать? Ведь не запрут же на замок в конце концов! Она поедет, даже если Трюсдейлы не разрешат. Ведь так хотелось увидеться с сестрой, пообщаться и поговорить с ней. Может быть, тогда она узнает наконец, испытывала ли покойная мать хоть немного любви к своей брошенной дочери?

Она готова была выполнить целый список обещаний, если только дядя Джордж и тетя Селена согласятся отпустить ее к Шериданам (разумеется, не сказав им о том, что Джейд также приглашена).

Итак. Она будет в два раза дольше сидеть над домашними заданиями.

Она никогда не будет отвлекаться во время церковных служб и станет ходить в воскресную школу каждую неделю, а не раз в две, как раньше.

Она никогда не будет отлынивать от воскресных походов в гости с двоюродными дедом и бабкой, не будет возражать, если рядом с ней во время чаепития захочет сесть старый мистер Пирсон (он страдал катаром дыхательных путей, поэтому несколько раз в минуту доставал из коробочки салфетку и отхаркивался, после чего аккуратно убирал ее в коричневый бумажный мешочек, бывший всегда при нем).

Она готова в течение полугода не включать телевизор или (если бы это больше устроило стариков) отказаться от своих любимых передач, чтобы смотреть все, что нравилось им.

Она не пойдет на концерт Джоан Баэз, хотя уже был куплен билет. Его можно было продать Джейни Трумен, которая очень страдала, что ей он так и не достался. Вырученные деньги можно пожертвовать на благотворительные нужды!

Список занял три страницы. Кажется, Абигайль написала все, что могло прийти в голову. Она решила подождать до утра, чтобы собраться с силами для предстоящего разговора. В постели, крепко прижимая к груди приглашение, она все время повторяла:

— Господи! Прошу тебя, сделай так, чтобы хоть раз сбылось мое желание! — Какое счастье, что в конверт был вложен железнодорожный билет! Ведь Джордж и Селена очень скупы и могли бы отказать, сославшись на дороговизну. Как это тетя Франческа догадалась, что для стариков Трюсдейлов основным признаком благочестия была именно бережливость?!

Абигайль спустилась в столовую, сжимая в одной руке приглашение, а в другой — железнодорожный билет и список обещаний. Сердце ее бешено колотилось. Потом, собравшись с силами, она молча протянула старикам приглашение.

— Когда оно пришло? — спросил Джордж.

— Вчера. Когда вас обоих не было дома.

Старики обменялись многозначительными взглядами. Абигайль показала им билет.

— Почему ты не рассказала о приглашении сразу? — спросила Селена.

— Потому что я… я… готовила вот это, — пролепетала Абигайль, показывая список обещаний.

Дядя Джордж и тетя Селена по очереди прочитали список. Одно то, что они сразу же не ответили отказом, вселяло в Абигайль надежду. Ей с трудом удавалось сдержаться, чтобы не начать упрашивать, — тогда неминуемо последовал бы отказ. Тем более нельзя было плакать. Слезам в этом доме никто не верил. Они могли вызвать у Джорджа и Селены лишь отвращение, это никак не вязалось с их представлением о хорошем вкусе. Пророни она хотя бы одну слезинку, отказ последовал тотчас же.

Неожиданно Джордж произнес:

— Ну что ж, весьма внушительный список.

А Селена добавила:

— Задумано много хорошего. Как тебе кажется, Джордж?

— К тому же они прислали билет.

— Да и вообще, поездка по стране может оказаться полезной для расширения кругозора. Полагаю, что Франческа и ее муж-губернатор не смогут за какие-то несколько дней испортить девочку. Что же касается их дочери, то она отвечает за своих родителей не больше, чем Абигайль за свою мать.

— Ты права, — подхватил Джордж, — права, как всегда.

Абигайль не могла поверить своим ушам: невероятно! Они, кажется, были готовы выполнить ее просьбу! Она не знала, что накануне этого разговора Селена напомнила мужу, что выходные перед Днем труда — последний шанс съездить на море. Поэтому она могла лишь радоваться, что отпадает тяжелая необходимость тащить с собой Абигайль, думать о том, как та ведет себя за столом и с кем проводит время. Особенную тревогу вызывало у Селены именно окружение воспитанницы. И потом, не придется тратиться на девочку. Праздники продлятся четыре дня, экономия налицо: им не придется платить за еду и отдельную комнату для Абигайль.

Селена кивнула Джорджу, и он с серьезным видом произнес:

— Ну что ж, Абигайль, мы согласны. Можешь съездить.

— Спасибо, спасибо, дядя Джордж! Спасибо, тебя Селена! Вы не пожалеете об этом, обещаю вам!

— Надеюсь, ты сдержишь свои обещания, — сказала Селена. — Сразу же после завтрака можешь пойти к себе и написать Франческе, что ты приедешь. Однако должна сказать, что твоя тетя повела себя довольно странно — ведь она не написала, насколько дней тебя приглашает…

— Она написала! Меня приглашают на целую неделю!

— Где это ты вычитала?

— В конверт была вложена записка, — Абигайль предусмотрительно выбросила ее, чтобы старики не узнали, что среди приглашенных — Джейд.

— А можно на нее взглянуть? — протянула руку Селена.

— Я ее куда-то задевала. Наверно, выбросила по ошибке, — пробормотала Абигайль, а сама при этом думала: «О Господи! Лишь бы она не стала рыться в помойке!»

— Гм, ты очень невнимательна.

— Простите меня, тетя Селена. Я больше не буду.

— Хорошо. Но надо продумать о подарке для твоей двоюродной сестры. Можно преподнести ей книгу или коробку льняных платочков с вышивкой. Выбери подарок сама, а я дам денег.

— Спасибо, тетя Селена.

Селена откинулась на спинку стула: она была довольна, что все сложилось именно так. Правда, придется потратиться на праздничное платье для девочки — такое, чтобы прослужило ей еще года два. Она разрешит ей купить и туфли к платью — это не очень дорого. Сейчас, кажется, в моде туфли на шпильках? Что ж, пусть купит себе такие.

 

III

Наконец проснулась Джейд. Она сладко потянулась, увидела Абигайль и сказала:

— Ах, Эбби, мне снился такой чудесный сон!

Абигайль присела на край кровати. Именно для этого она приехала в Палм-Бич: ей хотелось побыть наедине с сестрой.

— О чем, Джейд?

— Какой прекрасный сон! Мне снилась мама. Мы были в ее спальне. Знаешь, там было так красиво! Я никогда не забуду, как выглядела эта комната при маме: зеркала, атласные покрывала, белый ковер, туалетный столик со всевозможными кремами и лосьонами.

Абигайль кивнула головой, хорошо представляя себе спальню матери. Однажды, просматривая старые журналы в одном из букинистических магазинов, она обнаружила интервью с Карлоттой, где в мельчайших подробностях описывалась ее спальня. Журналист не забыл упомянуть даже об огромном стенном шкафе с зеркальными дверцами: «Обворожительная Карлотта любит сидеть у камина на своей вилле, напоминающей чем-то орлиное гнездо, прилепившееся к склону одного из холмов Бель-Эйр. Она проводит все свободное время в обществе обаятельного Трейса Боудина — владельца знаменитого клуба „Палм-Гротто“. Всегда рядом с Карлоттой ее очаровательная дочка — миниатюрная копия мамы».

В журнале был помещен ряд фотографий. На одной из них был портрет Карлотты, висевший на стене спальни. Она была изображена в белом бальном платье, с распущенными волосами, свободно ниспадавшими по плечам, глаза ее блестели, рот — чуть приоткрыт. Это был портрет кинозвезды, ставшей по мановению какой-то невидимой волшебной палочки королевой бала.

— А мамин портрет — он еще висит на стене?

— Откуда ты знаешь про портрет?

— Я видела фотографию в старом журнале — никак не могу забыть…

Джейд решила сделать сестре приятное и с ходу сочинила продолжение сна:

— Знаешь, Эбби, мне снилось, что мы с тобой сидим в той спальне и разговариваем с мамой.

Абигайль склонилась к сестре:

— Правда? А о чем мы разговаривали?

— Да так, ни о чем. О жизни, о поэзии.

— О поэзии! Как я люблю стихи! А ты не помнишь, о каком именно стихотворении мы говорили?

— Не помню. Помню, что мы ели ванильное мороженое с каким-то печеньем, разговаривали и все время смеялись. Все вокруг было белое. Мы были в белых платьях — легких летних, — и свежий ветерок колыхал белые занавески на окнах!

— Ах, — вздохнула Абигайль, — какой сон! Как я хочу оказаться в этом сне!

— Я знаю, я знаю! — С этими словами Джейд крепко прижала голову Эбби к своей груди, радуясь, что сестра поверила этой сказке и оказалась вовлеченной в ее фантазию. — Мне тоже хочется, чтобы этот сон стал явью, чтобы мы были там, в маминой спальне, вместе с тобой. Знаешь, Эбби, а почему бы нам не попытаться представить себе, что это не сон? Ведь это так просто: я, ты и мама — сидим вместе и едим мороженое!

Абигайль кивнула головой. Именно так она представляла себе встречу с сестрой. Казалось, они были знакомы целую вечность. Ей захотелось излить душу перед Джейд, ведь та рассказала ей свой сон! Надо было придумать какую-нибудь романтическую историю.

— Знаешь, Джейд, мне сегодня тоже снился сон, — соврала Абигайль.

— И что же тебе снилось? — заинтересовалась Джейд.

— Мне снился… Ред! — Эбби назвала первое имя, пришедшее в голову. Джейд вздрогнула:

— Ред?! Она не заметила, чтобы Эбби обращала на него особое внимание вчера вечером. Наверно, он был ей интересен, но едва ли речь шла о влюбленности. Джейд не могла допустить, что кто-то другой мог испытывать к Реду те же чувства, что она сама. — А что именно тебе снилось? Что вы делали во сне?

Абигайль не знала, что ответить. Но видя живой интерес Джейд, решила выдумать что-нибудь поинтереснее. Ведь если сказать, что просто разговаривали и смеялись — это будет так похоже на сон сестры!

— Мы целовались! — выпалила она, — Прямо как в кино. В губы!

— В губы? — удивилась Джейд.

— Да, — радостно продолжила Абигайль; она заметила, что Джейд заинтересовалась, и это обстоятельство лишь подстегнуло ее девичью фантазию. Его язык был у меня во рту… А потом он сказал, что любит меня!

— Правда? — переспросила Джейд, широко раскрыв глаза. Наверное, Эбби по уши влюбилась в Реда, если ей снится такое. — А ты? Что ты ему ответила?

— А ты как думаешь? Я тоже призналась ему в любви. — Эбби чувствовала, что должна ответить именно так, она обязана была сочинить романтическую историю.

— Ты действительно его любишь? — Джейд устремила на Абигайль испытующий взор. Если Эбби действительно влюблена в Реда, она не будет становиться у нее на пути! Даже не станет флиртовать с ним и забудет о своих планах вскружить голову этому парню. Ведь ей был нужен не столько он сам, сколько гнев его матери: Джейд знала, что Джудит выйдет из себя при виде ее флирта с Редом. Эбби никогда не знала материнской любви, и теперь Джейд была готова пойти на все ради сестры.

— Ты уверена, что любишь Реда? — спросила она еще раз.

Абигайль пожалела, что начала разговор на эту тему. Зачем только она солгала?! Оказывается, даже самая невинная ложь постепенно затягивает — начинаешь врать еще и еще. Что ответить на вопрос сестры? Ограничиться ничего не значащими словами, что Ред очень мил? Поздно: это был бы так банально, так скучно! Нет, она скажет Джейд именно то, что та хочет услышать — это будет их общая тайна!

— Да, Джейд, мне кажется, что люблю!

Джейд отвернулась, чтобы Абигайль не увидела, какое впечатление произвели на нее эти слова. Она твердо решила помочь Эбби заполучить Реда!

— Надо всерьез заняться этим, — сказала Джейд. Если он до сих пор не влюбился в тебя, то обязательно влюбится ко времени отъезда. А потом оба вы окажетесь в Бостоне, и — все будет О’кей!

— А как же Д’Арси? — возразила Абигайль. — По-моему, она влюбилась в него по уши. Она ведь красивее меня!

— Красивее?! — возмутилась Джейд. — Да ты ничуть не хуже!

«Ред не может обладать Д’Арси — она ведь его сестра», — подумала она про себя.

Единственная проблема Эбби заключалась в том, что ей не хватало уверенности в себе — должно быть, тому причиной было воспитание в доме Трюсдейлов. Джейд поможет исправить положение — даст Эбби почувствовать себя полноценной! Она вскочила с кровати, взяла свой чемодан и вытащила розовый кашемировый свитер с глубоким вырезом.

— Сними этот балахон и надень это. Только без лифчика!

— Без лифчика? — удивленно переспросила Абигайль.

— Ты что, глухая? Мы заткнем эту Д’Арси за пояс! — Ее сестра Эбби кого хочет заткнет за пояс — и Д’Арси, и Джудит, и даже ее саму, Джейд!

При мысли о том, что она может стать роковой женщиной, Абигайль расхохоталась:

— Ах, Джейд, как я тебя люблю! Больше всего на свете!

— Еще бы! Я тоже люблю тебя больше всего на свете, Эбби!

— Правда? А как же твой отец? По-моему, он такой замечательный!

— Конечно, конечно. Я его тоже люблю… — разве могла она рассказать Абигайль всю правду, что любила отца, пока не обнаружила дневники Карлотты. Теперь она желала ему только одного — смерти!

…Джейд едва исполнилось двенадцать. Но еще за несколько месяцев до гибели Карлотты она заметила: что-то случилось.

Стоял зимний день. Смеркалось. Солнце, всего какой-нибудь час назад светившее так ярко, спряталось за горизонт. Стало совсем темно. Карлотта, в длинном белом платье, встала с дивана. Джейд думала, что она хочет включить электричество, но вместо этого мать зажгла свечу и поставила ее на стол. Комната залилась волшебным светом.

— Правда, красиво? — сказала Карлотта, взглянув на Джейд. Потом она прикрыла глаза и стала медленно декламировать:

Я с двух концов зажег свечу; Недолго ей гореть — о нет!

Врагам, друзьям сказать хочу: взгляните, что за чудный свет!

Джейд не поняла смысл этих строк Милле, но одно ей было ясно: речь идет не о свече, а о чем-то гораздо более важном. Она посмотрела на лицо матери и тотчас, испугавшись, что вдруг эта свеча догорит раньше времени, сама подбежала к ней и задула. Но Карлотта снова зажгла ее:

— Свечи существуют для того, Джейд, чтобы светить ярко… и недолго. Так устроен мир.

Джейд знала, что ее мать — «очаровательная дурочка», вычитав эти слова в одном романе, где героиня книги так напоминала ей Карлотту. Обе походили на изысканные цветки на тонких стебельках. Но когда Карлотта погибла в автокатастрофе, когда сломался пополам стебель ее изящной шеи, Джейд поняла, что между матерью и возлюбленной Гэтсби Дэзи была огромная разница. Ведь Дэзи ни о ком не заботилась, она походя калечила души людей! А Карлотта? Она сама погибла, а все остальные даже не пострадали.

Но окончательно все Джейд поняла, лишь обнаружив дневники матери. Она узнала, что раньше Карлотта была сильной женщиной и, если продолжить сравнение со свечой, никто не мог задуть ее пламя! Так продолжалось до тех пор, пока в ее жизнь не вошли некоторые люди, пока сопутствующие им обстоятельства не сломили ее. Именно это в итоге и стало причиной того, что красный «роллс-ройс» врезался в дерево кондори. А ее жизнь угасла, как свеча, зажженная с обоих концов. Несчастный случай? А может, Карлотта сама искала смерти, окончательно запутавшись в жизни?

В полицейском протоколе, составленном сразу же после катастрофы, было написано, что «в крови пострадавшей обнаружено большое количество алкоголя». Следствие пришло к выводу: причиной трагедии было управление машиной в нетрезвом виде.

Джейд же знала: алкоголь здесь ни при чем. Всего за несколько месяцев до этого Карлотта перестала пить. Она ходила к врачу, которого посещали кинозвезды и богатые люди, решившие завязать. Неужели не сдержалась на вечеринке в Малибу? Джейд сама видела, насколько серьезно было намерение Карлотты покончить с выпивками. Один только вид алкоголя вызывал у матери чувство отвращения: в последнее время не могла даже пригубить свое любимое шампанское. Разве она не выбила бокал из руки Трейса через две недели после посещения того врача?

— Выпей, детка, — говорил ей Трейс. — Это всего лишь шампанское, в нем и градусов почти нет.

— Спасибо, я не буду, — ответила, улыбаясь, Карлотта.

— Всего глоточек. Это тебе не повредит. — Он поднес бокал к самым ее губам.

— Может, и не повредит, но и не поможет, — Карлотта по-прежнему пыталась обратить все в шутку. — Прошу тебя, Трейс, оставь меня в покое.

— Как же не поможет! — процедил Трейс. — Очень может быть, что именно это тебе и поможет. С тех пор как перестала пить, ты стала какая-то грустная. Где твое былое веселье? А кому ты нужна такая скучная?! Мне лично не нужна. Скотти — тоже.

Карлотта перестала улыбаться:

— В таком случае я могу уйти. Мы с Джейд найдем себе другое место…

На этот раз рассмеялся Трейс:

— Не так это просто, детка. В сценарии все по-другому: ты должна оставаться здесь и веселиться…

Карлотта оттолкнула руку с бокалом:

— А кто автор сценария? Ты? Или Скотти? Кто?

— Сама знаешь кто. Ты знаешь это лучше меня.

Он снова поднес бокал к ее губам и попытался влить шампанское ей в рот.

Она резко отпрянула, и бокал, вылетев из руки Трейса, вдребезги разбился о стену.

Он схватил ее руку и стал заламывать за спину. Тут в комнату вошел Росс Скотт. Поняв, что происходит, он повелительным тоном сказал Трейсу:

— Успокойся!

Потом он обернулся и увидел Джейд, стоявшую все это время в углу и наблюдавшую эту сцену. Натужно рассмеялся:

— Смешную игру придумали папа с мамой, не правда ли, крошка?

И хотя Джейд прекрасно понимала, что это никакая не игра, она тоже рассмеялась вслед за своим крестным. Всего минуту назад, когда Трейс схватил за руку Карлотту, ей хотелось разреветься, а теперь все эмоции вылились в этот громкий смех…

Солидные газеты ограничились сообщением о том, что Карлотта была в тот вечер в Малибу, и выдержками из отчета следователя, бульварные издания выдвинули самые разнообразные версии — были напечатаны даже взаимоисключающие списки гостей, приглашенных на ту вечеринку. Все газеты сходились в одном: на празднике была Мэрилин Монро в сопровождении некоего господина с Востока, отказавшегося назвать свое имя, — судя по всему, известного политика. Среди приглашенных был также Росс Скотт, близкий друг семьи Боудинов, и его приятель, ведущий популярных телепрограмм Дж. С. Хант со своей новой любовницей — высоченной пышногрудой датчанкой, ни слова не понимавшей по-английски.

В газетах писали, что, узнав о трагедии, Трейс пришел в ужас. Он считал, что во всем виноват продюсер Черлз Драйер. Нашлись свидетели, видевшие, как Карлотта с Чаком сидели в его машине и пили водку прямо из горла.

— Этот сукин сын Чак влил в нее целую бутылку — ведь Карлотта не могла отказаться, если ей предлагали!

Рассказывали, что Карлотта заснула прямо в машине Чака, а когда потом ее растолкали и вытащили наружу, заявила, что немедленно едет домой, причем убедила всех окружающих, что справится с машиной.

Чак Драйер не мог ничего толком припомнить — он сам был пьян в стельку. Может быть, Карлотта действительно допивала при нем какую-то бутылку, но, кажется, это была не водка — ведь хозяин дома Гарри Принс хранил у себя в буфете только то, что он пил сам, а водку он не пил. Чак помнил, что бывший шеф Карлотты по студии «Мэджестик» принес какой-то импортный напиток. Скотти — Росс Скотт — пил только самые изысканные напитки:

— Эти ребята такие, все у них самое хорошее — будь то вино, женщины или наркотики!

Одна дама — хорошо сохранившаяся блондинка, основным занятием которой было устройство вечеринок для политиков обеих партий — рассказывала, что, когда Карлотту вытащили из машины Чака, кто-то дал ей маленькую красную пилюлю, «чтобы она пришла в себя». Блондинка готова была поклясться, что пилюлю дала Карлотте не кто иная, как Мэрилин Монро. Она утверждала также, что приехавший с Мэрилин политик был в восторге, что оказался на настоящем голливудском празднике, и весь вечер приставал к гостям с расспросами, когда же наконец начнется оргия.

Муж блондинки, техасский нефтепромышленник, заявил, что напоил Карлотту не Чак, а сам Трейс Боудин: он видел, как Трейсс держал в одной руке бутылку водки, а другой запрокидывал Карлотте голову. Жидкость лилась по ее подбородку…

Прочитав все эти репортажи, Джейд ясно поняла, что никогда не узнает, что же случилось в тот день на самом деле. Даже если бы она решилась, невозможно расспросить самого Чака Драйера. Недели через две после гибели Карлотты он отправился на кинофестиваль на Ривьере, где попал на вечеринку, устроенную прямо на борту яхты. Чак перегнулся через борт, упал в воду и утонул — хотя яхта стояла у причала.

Это случилось после того, как погибла Карлотта, и до того, как Джейд обнаружила дневники. Многое тогда еще не было понятно. Джейд смотрела на портрет матери и задавала немой вопрос: «Мама, стоило ли так жить? Дни, полные безрассудства, ночи, полные безумия! Жизнь, прожитая с умопомрачительной скоростью! Скажи мне что-нибудь, мама! Пошли мне знак! Что лучше: погибнуть, как ты — в расцвете лет? Или ждать, пока жизнь станет тяжелой и невыносимой? Или твоя жизнь была уже столь невыносимой?» Впрочем, уже тогда Джейд стала казаться, что мать выбрала слишком опасную профессию.

Смотря в зеркало, Джейд видела, как она была похожа на мать! Карлотта останется в памяти тех, кто ее знал и любил, вечно молодой. А сама она, наверное, состарится, и это сходство навсегда исчезнет! Джейд чувствовала это уже сейчас, будучи совсем еще девочкой. Суждено ли ей тоже сгореть, подобно зажженной с двух концов свече?

Но обнаружив дневники, Джейд твердо решила: она доживет до старости, но будет совершенно другим человеком, она ни за что не повторит жизненный путь матери! Хотя и будет походить на Карлотту, и, как Карлотта, любить жизнь! Карлотта была подобна изумруду — прекрасная, блестящая… но такая хрупкая! Джейд будет крепче! Необходимо походить на алмаз. Ведь алмаз — эталон крепости!

В дневниках Джейд нашла ответы на многие вопросы. Но ответы на них требовали постановки все новых и новых!

— Прокатимся верхом? — Джейд вышла из ванной комнаты. На ней была атласная кремовая блузка, белые бриджи и до блеска начищенные черные сапоги.

Абигайль рассмеялась:

— Мне кажется, сегодня никто не поедет кататься на лошадях. Хотя ураган закончился, на улицу страшно выглянуть — все перевернуто.

— Ты меня не поняла: я не собираюсь кататься. Просто такое настроение, что я решила надеть костюм для верховой езды. Мне идет?

— Еще как!

— Тебе тоже идет мой свитер. Только зачем вы проявляете своеволие, мисс Тюрсдейл? Что я вам сказала? — Джейд подошла к Абигайль и провела рукой по ее груди. — Я же сказала, что не надо надевать лифчик!

— Но…

— Никаких но. Или ты снимешь лифчик сама, или этим займусь я. И вообще, запомни: надо делать все, как я говорю!

— Хорошо, хорошо, — рассмеялась Абигайль, поднимая руки вверх, — Сдаюсь.

— Правильно делаешь. Быстро раздевайся!

Абигайль, покраснев, сняла розовый свитер и отвернулась, расстегивая лифчик.

— Ах, какая недотрога! — ухмыльнулась Джейд, подходя к сестре с другой стороны. — Какая грудь! Крошке Реду должно понравиться.

Абигайль поспешно натянула розовый свитер, прикрывая наготу:

— Ну как? Теперь ты довольна?

— По-моему, прекрасно. А теперь пройдись по комнате — надо посмотреть, как ты выглядишь в движении.

— Ты невыносима!

— Знаю. А тебе надо усвоить еще одну вещь: твои джинсы слишком свободны. Не забывай, что ты на войне, а Д’Арси будет драться до последнего. Так что советую надеть мои джинсы — они будут тебе как раз в обтяжку. Будь спокойна — Ред не сможет устоять при виде такой красавицы! — Джейд было больно говорить все это, но она знала — другого выхода нет.

Она достала из чемодана пару джинсов и кинула их сестре:

— Давай побыстрее! Если мы сейчас же не спустимся к завтраку, то, пожалуй, опоздаем и на ленч.

 

IV

Ред сидел в столовой и пил кофе. Он надеялся, что Джейд придет на завтрак без Эбби. Ему очень хотелось оказаться наедине с Джейд, но ее сестрица все время ходила за ней по пятам. Что касалось матери, Ред был уверен: от нее сбежать будет нетрудно.

Он хорошо помнил день три недели назад, когда они получили приглашение на день рождения Д’Арси. Тогда Джудит помешала ему позабавиться с Д. Д. Клейтон…

План Реда был прост: сбежать из дому прежде, чем Джудит его поймает. Мать имела обыкновение влезать во все его дела, ее интересовал распорядок дня сына, вплоть до каждого часа и минуты. Для перестраховки он хотел даже улизнуть из дому до завтрака, прежде чем она станет выяснять, что он собирается делать, но это ему не удалось. Уже в самой прихожей его окликнула секретарша Джудит Беатрис Юит:

— Подожди, Ред, мама хотела поговорить с тобой.

— Скажите ей, что я зайду к ней попозже. А сейчас я тороплюсь на теннис.

— Мать просила тебя зайти именно сейчас. Она получила какое-то срочное приглашение. А еще хотела поговорить с тобой об этой лодке.

— О Боже! Как надели ему эти разговоры о лодке!

— Мать ждет тебя в библиотеке, — сказала Беатрис.

Ред нагнулся и поцеловал Джудит в макушку:

— Что за спешка, дорогая Джуди? Куда нас приглашают?

Джудит протянула ему приглашение и записку, в которой Шериданы предлагали им провести неделю в их доме.

— Отлично! Я давно хотел познакомиться с ними. Поедем!

— Ну что ж, если так хочешь, поедем. Ты ведь у нас главный.

Ред саркастически улыбнулся: Джудит любила эту игру, будто Ред и впрямь главный. Оба они понимали, что на самом деле все не так, но Ред никогда не возражал и подыгрывал матери. Иногда он начинал даже изображать легкий флирт, показывая таким образом Джудит, что хотя она ему и мать, он по достоинству оценивает ее женские качества.

— А ты что, не хочешь? — Ред не понимал, что может не нравиться его матери в Шериданах, вообще он чувствовал, что мысли Джудит — непостижимый постороннему лабиринт. — Мне кажется, там будет весело.

— Тебе! — произнесла Джудит с шутливым укором. — Тебе везде весело.

— А разве это плохо? И потом, кто знает — может, мы подружимся? Мне очень хочется познакомиться с кузинами — Д’Арси и этими сестрами… Как бишь их?

— Абигайль Трюсдейл и Джейд Боудин.

— Да-да. У них разные отцы? А какая из них красавица?

— Понятия не имею. А почему ты решил, что одна обязательно должна быть уродкой? Ред пожал плечами:

— Ну, так всегда бывает, когда у сестер одна мать и разные отцы: одна — прелесть, другая — страшилка. — Он скорчил гримасу, думая рассмешить мать.

Но Джудит почему-то не рассмеялась. Напротив, весьма серьезным тоном она спросила:

— А что, ты располагаешь статистическими данными, подтверждающими эту теорию?

«Да, — подумал Ред, — наверное, ляпнул что-то не то».

— Мама, — сказал он вслух, — я обеими руками голосую за поездку. А теперь мне надо бежать. Надо быть на корте.

— С кем ты сегодня играешь?

— Мы в паре с Д. Д. Клейтон играем против Хатча и Лорен.

— Д. Д. твоя партнерша? — изумленно спросила Джудит. — Мне всегда казалось, что у нее не хватит ума завязать шнурки на ботинках.

«Ах, мама, — подумал Ред, — разве дело в этом? У Д. Д. есть другие достоинства…»

Он громко рассмеялся и направился к выходу. Но не успел он открыть дверь, как услышал слова Джудит.

— Послушай, Ред, а почему ты тебе не пригласить своих друзей пообедать с нами?

— С нами? — Ред замер на пороге.

— Да. Предлагаю встретиться всем вместе в начале второго около «Казино», а потом мы можем съездить посмотреть на лодку.

О Господи! Ведь он почти ускользнул от матери! Теперь он знал: этот день у него занят, Джудит не обведешь. Самое обидное заключалось в том, что она, скорее всего, и не собиралась покупать эту лодку, о которой он так давно мечтал. Ред знал тактику своей матери: она обтожит покупку до следующего лета и целый год будет дразнить его!

Он постарался изобразить улыбку:

— Отлично, Джуди. Встретимся в начале второго. Только умоляю: не надевай платье с декольте — а то беднягу Хатча хватит сердечный приступ.

Джудит усмехнулась: конечно, она не поддалась на эту маленькую лесть, но ей нравилось, когда Ред дразнил ее, создавая образ опытной женщины, сводившей с ума мальчишек.

— И, пожалуйста, напиши им, что мы приедем. По-моему, сойтись поближе со стариком Шериданом было бы весьма полезно для блестящего молодого человека, вынашивающего планы захватить Белый дом!

Эта реплика тоже была часть его игры. Реду иногда хотелось придушить Джудит. Он даже представлял себе, каким именно способом: подошли бы канат лодки, струна теннисной ракетки, даже шнурки от ботинок Д. Д. Клейтон. Но сегодня мать одержала очередную победу над сыном — она не дала ему переспать с Д. Д.

Когда Абигайль и Джейд вошли в комнату, Ред, позабыв о хороших манерах, вскочил на ноги, едва сдерживая возмущение: опять эта Абигайль притащилась вместе с сестрой! А на дворе такая погода, что позвать Джейд на прогулку не получится! Как соблазнительно выглядела Джейд в этом костюме для верховой езды! Зачем только она его надела?

— Ты что, собираешься прокатиться верхом?

— Ты что, не в своем уме?! — насмешливым тоном произнесла Джейд. Она надеялась отбить у Реда всякий интерес к себе. — Кто же ездит верхом в такую погоду?! А где все?

— Франческа закончила завтракать минут пятнадцать назад. У нее какие-то дела по хозяйству. Насколько я понял, из-за урагана часть прислуги не смогла попасть в дом, так что приходится самой всем заниматься. Что касается дяди Билла, то он встал очень рано. Да и твой отец тоже, Джейд. Они куда-то ушли.

Джейд недоверчиво взглянула на Реда:

— Мой отец проснулся в такую рань, да еще в самый разгар урагана? Не может быть?

— Ураган уже прошел над этим местом. Тетя Франческа сказала, что Билл как губернатор обязан сразу же выезжать на места стихийных бедствий и оценивать причиненный ущерб. Вот они и поехали вместе с твоим отцом.

— Какая осведомленность! — произнесла Джейд тем же насмешливым тоном. Джейд не могла понять, зачем это Трейс отправился вместе с Биллом, а Ред не мог понять, почему дочь Трейса неожиданно стала столь недружелюбной. Еще накануне она была так мила, даже больше, чем мила, — явно проявляла к нему интерес.

— Не хотите ли присесть? Я вас обслужу. — Ред перекинул салфетку через локоть и учтиво поклонившись продолжил: — Я к вашим услугам, юные леди. Что желаете: яйца всмятку, колбаса, бекон, овсянка, тосты, датские печенья, всевозможные сладости…

Абигайль рассмеялась и села за стол:

— Мне, пожалуйста, яичницу с беконом и тост с персиковым мармеладом.

Джейд искоса поглядела на Реда, всем своим видом показывая, что его шутка пришлась ей не по вкусу:

— Не стоит беспокоиться обо мне. Я буду только кофе, причем налью его сама.

Она налила себе чашку кофе и села за стол напротив Абигайль. Но Ред не успокоился: накладывая яичницу в тарелку Эбби, он произнес:

— Думаю, леди, вам не мешало бы немного подкрепиться — завтрак способствует улучшению настроения.

— Да что вы говорите?! — протянула Джейд. — Вот, оказывается, о чем вы… А я вот все думаю, куда же это подевалась Джудит, и как она решилась оставить без присмотра своего любимого сыночка…

Абигайль тяжело вздохнула. Джейд откровенно хамила — зачем? Хотя Эбби и не была влюблена в Реда, он в принципе ей нравился. Было неприятно смотреть, как сестра обижает этого парня.

Ред воспринял слова Джейд, как пощечину: «Ну и стерва!»

Ладно, он ей покажет, на что способен! Хамить, так хамить!

Джейд опустила глаза и уставилась в чашку. Пожалуй, она зашла слишком далеко. Не надо было говорить всего этого. Но было уже поздно. Важно одно: после этих грубых слов Ред наверняка забудет о ней и переключится на Абигайль. Кажется, это уже произошло: он склонился над Эбби и что-то шептал ей на ухо так тихо, что Джейд не могла ничего расслышать. Джейд подумала, что именно этого она и добивалась — сближения Реда и Абигайль!

Ред болтал какую-то бессмыслицу на ухо Абигайль, заглядывая в вырез на ее свитере, но мысли его были заняты другим: какая муха укусила Джейд? Что явилось причиной столь резкой перемены в ее поведении? Вдруг он заметил, что Абигайль была без лифчика. Интересно! Кажется, впервые Ред посмотрел на Эбби, как на девушку.

Вскоре вбежала Д’Арси. Эбби обернулась: она тоже была без лифчика! Тоже в облегающих джинсах! Выходит, все ухищрения Джейд оказались тщетными!

Д’Арси подбежала к Реду и произнесла, кокетливо надув губы:

— Как?! Вы тут завтракаете без меня?! И никто не удосужился сходить за мной!

— Садись к нам, — сказал Ред, скользнув взглядом по Джейд.

Джейд поняла, что была права, когда подозревала Д’Арси в чрезмерном интересе к Реду. Она буквально трясла своими грудями у него перед лицом! Джейд очень надеялась, что этот флирт останется без последствий: она должна была помешать этому — и ради Абигайль, и ради самой Д’Арси. Та ведь сама не знала, что перед нею собственный брат! Что будет, если они привяжутся друг к другу?!

А Ред тем временем думал, как бы ему заставить ревновать Джейд. Пожалуй, большего эффекта можно достичь, флиртуя с Д’Арси. Бог с ней, этой Эбби. Главное — успеть что-нибудь предпринять до того, как в столовую спустится мать!

 

V

Джудит проснулась в отвратительном настроении.

Она заснула лишь после рассвета, а теперь было уже около полудня: было чувство, что потеряна впустую уйма времени! Она открыла ставни — за окном моросил мелкий дождик. Мелькнула надежда, что ураган не достиг Нового Англии и стихия пощадила Ньюпорт.

Прежде чем спуститься вниз, Джудит постучала в дверь Реда — выяснить, на месте он или нет. Она надеялась, что он еще не вставал. Пусть лучше валяется в постели до обеда, чем якшается со своей рыжеволосой кузиной или с Биллом! Сначала Джудит сама поговорит с Биллом обо всем, а потом уж будет видно! На стук никто не ответил. Она толкнула дверь и увидела, что в комнате Реда нет, затем поспешила вниз по лестнице.

Когда Джудит вошла в столовую, экономка уже убирала со стола.

— Доброе утро, миссис Стэнтон. Я уже начала убираться, но, конечно, вы еще можете позавтракать. Что вам подать — может быть, омлет?

— Спасибо, не стоит. Пожалуй, ограничусь соком, чаем и тостами. А где остальные?

— Господин губернатор с мистером Боудином уехали выяснять последствия урагана. Миссис Шеридан на кухне. Сегодня у нас мало прислуги, вот она и хлопочет по хозяйству. Большинство прислуги живет далеко отсюда, а в такую бурю разве заставишь кого выйти из дому, тем более — поехать в такую даль?! Потом, у нас ведь отключили электроэнергию, а из запасных генераторов работает только один. А холодильник, по-моему…

— Нельзя ли короче?! Где молодежь?

— Все пошли наверх. Поскольку в доме мало прислуги, миссис Шеридан предложила им самим навести порядок у себя в комнатах.

— Прекрасная идея, — сказала Джудит, усаживаясь за стол. Едва притронувшись к еде, она недовольным тоном произнесла: — Скажите, а свежих тостов у вас нет? И потом, сколько времени назад вы налили в чашку этот чай?

— Извините, миссис Стэнтон, я принесу горячий чай.

— Уж будьте так любезны. И еще: не забудьте, пожалуйста, охладить сок. Надеюсь, вы умеете это делать?

— Я уже говорила, что холодильник не работает. Попробую что-нибудь придумать.

— Сделайте милость. Кстати, у вас есть свежие газеты?

— Нет мэм. Сами понимаете — буря, — с этими словами экономка поспешно ретировалась.

Вдруг до Джудит дошло: если дети занимаются уборкой в своих комнатах, то почему же никого нет в комнате Реда? Где он? С кем? Она поспешно встала из-за стола и пошла наверх.

Поднявшись по лестнице, она услышала голоса, смех, музыку. Все эти звуки доносились из комнаты Джейд и Абигайль. Джудит резко распахнула дверь: на одной из двух кроватей лежал Ред, а над ним склонились Абигайль и Д’Арси, которые пытались стянуть его на пол. Девушки визжали и смеялись. Из радиоприемника доносились звуки песни Сэмми Дэвиса «Какой же я дурак». Увидев мать, Ред резко вскочил на ноги. Д’Арси одернула свитер, а из ванной появилась Джейд.

— Тетя Фрэнки послала нас навести порядок в комнатах… — извиняющимся тоном начал Ред.

— Мы решили, что лучше работать всем вместе, — добавила Д’Арси. — Начали здесь.

— Понятно, — сухо произнесла Джудит. — Общими усилиями, не так ли?

— Мы убираем постель, а Джейд приводит в порядок ванную, — с серьезным видом сказала Абигайль. — Закончим уборку тут — пойдем к Д’Арси, а потом — к Реду.

— Интересно у вас получается: один человек — почему-то в костюме для верховой езды — занимается ванной, а кровать поправляют аж втроем! — съязвила Джудит.

— Что поделаешь, — сказала, улыбнувшись, Д’Арси. — Раз один человек улегся на кровать и никак не хочет вставать, приходится поднимать ее вдвоем!

— Да, нелегкая вам досталась работа, — рассмеялась Джудит. Кажется, все довольно невинно. — Ладно, ребята, продолжайте уборку. А ты, Ред, не будь таким лентяем — вставай поскорее и не заставляй девочек стаскивать тебя силой!

Абигайль выбежала из комнаты вслед за ней:

— Джудит, я здесь не нужна. Можно, я уберу твою комнату?

— Почему бы и нет, дорогая? Это очень мило с твоей стороны. Спасибо.

Едва закрылась дверь, Д’Арси кинулась обратно к кровати и снова стала сталкивать с нее Реда, а Джейд, облокотившись на косяк двери ванной, протянула:

— Редьярд, сынок, будь хорошим мальчиком, встань, пожалуйста, с кровати.

Ред схватил подушку и запустил ею в Джейд.

Завтрак для Джудит принесла Франческа.

— Надеюсь, сок достаточно холодный, Джудит, — сказала она. — Я поставила его в кастрюлю со льдом, боюсь теперь, что мы останемся без льда. А кто его знает, когда починят генератор…

— Извини, Фрэнки, я не хотела причинить тебе так много беспокойства. Может быть, нам лучше уехать?

— В любом случае это сейчас невозможно. Аэропорты закрыты, поезда не ходят. Ураган продолжает путь вдоль побережья.

— А где Билл? Он звонил домой?

— Нет, но уверена: к вечеру он вернется.

— Говорят, и Трейс поехал с ним. Что это с ним случилось?!

— Именно об этом мне и хотелось спросить тебя, Джудит.

— Меня? Откуда я знаю?!

— Помнится, Трейс всегда обсуждал с тобой важные дела.

— Да что ты, Фрэнки! Не так уж часто это бывало. Сейчас, насколько я понимаю, Трейс решил обсудить что-то с Биллом.

«К чему она клонит?» — подумала Франческа. Как бы то ни было, надо было уходить отсюда.

— Извини, Джудит, у меня дела… — Тут она заметила стоявшую на пороге Абигайль. — Ты что-то хотела, Эбби?

— Да нет, я просто закончила убираться в комнате Джудит и теперь могу помочь на кухне. Здесь, наверху, мне делать нечего. Может быть, я вытру со стола или помою тарелки…

— Спасибо, Эбби, — прервала ее Франческа. — Ничего не надо. Сами справимся. А теперь, еще раз прошу прощения, но мне надо идти…

«Что это с ней? — подумала Джудит. — Понятно, что меня она терпеть не может, но за что она набросилась на бедную девочку? Странно, что она так себя ведет по отношению к дочери Карлотты…» — и она с улыбкой посмотрела на Эбби, стоявшую в углу с видом побитой собаки.

— Я хотела помочь… — смущенно пробормотала Абигайль.

— Ну, конечно, конечно. Ты правильно поступила. Послушай, а не выпить ли нам чаю? У нас есть чашка и блюдце, а тост мы разделим пополам.

Абигайль с радостью села возле Джудит. Та налила ей чаю.

— Ты будешь со сливками или с лимоном?

— А ты?

— Я — с лимоном.

— Тогда я тоже. — Заметив, что Джудит не положила себе сахару, Эбби решила последовать ее примеру.

— Ты помогаешь по хозяйству дома?

— Конечно. У меня есть своя работа, не говоря уже о моей комнате и ванной. Тетя Селена держит только одну служанку, и она не справляется со всем хозяйством.

Да, маленькая Эбби очень мила. Подумать только — плод любви Карлотты и Трейса! Что касается Джейд, то ни у кого не вызывало сомнений, что она дочь Карлотты и Трейса. И дело не только во внешней сходстве с Карлоттой — у нее был характер родителей. Джудит было интересно, кто, кроме нее, знал, что Эбби — дочь Трейса. Скорее всего, это было известно Франческе и Биллу. Из разговора с Джейд она сделала вывод, что и она знала об этом. Трюсдейлы, вероятно, пребывали в неведении. Иначе они бы выгнали девочку вон. Кто мог открыть эту тайну? Явно не Франческа с Биллом. Джейд? Едва ли. Это мог сделать только один человек — Трейс — если это было бы ему выгодно и если бы не нашелся другой, более сильный человек, который остановил бы его.

Джейд считала, что обладает такой силой. Она смогла бы остановить этого негодяя.

— Тебе нравится в Палм-Биче, Эбби? Ураган не испортил впечатления?

— Нет, что ты! Вот сейчас, например, мне так хорошо оттого, что мы вместе пьем чай! Одно только жаль — ведь мы обе живем в Бостоне и до сих пор ни разу не виделись.

— Я думала о том же. Когда мы вернемся в Бостон, мы исправим положение. Будешь приходить ко мне в гости на обед — ну, хотя бы на чай — раз в неделю. Договорились?

— Договорились! — восторженно произнесла Эбби, пододвинув свой стул вплотную к Джудит. Джудит была так заботлива, так внимательна — не то, что тетя Франческа. Джудит обращалась к ней, как родная тетя!

— Ладно, Эбби, не хочу вырывать тебя из компании сверстников. Ты, наверное, хочешь вернуться к ним, наверх.

— Нет, нет! Мне здесь так хорошо.

Тут Джудит поняла, что и ей хорошо с Эбби — было приятно ощущать себя объектом такого восторга, — у девочки горели глаза! У кого еще вызывала она такие чувства? Наверное, ни у кого. Во всяком случае, не у Реда.

Через некоторое время Джудит и Абигайль поднялись наверх посмотреть, чем занимаются другие. Все были в комнате Реда. Джейд снова убиралась в ванной комнате, а Ред с Д’Арси поправляли постель. Снова в комнате стоял смех: Ред лежал на кровати, но на этот раз Д’Арси улеглась сверху.

При виде Джудит Д’Арси, тяжело дыша, скатилась с Реда. Он сел на кровати, а Джейд вышла из ванной — она обрадовалась, что Джудит помешала «игре» Реда с Д’Арси. Все это время она только и думала, как это сделать, но чтобы Ред не подумал, что ревнует. Конечно, она ревновала, но гораздо больше ее злило другое: она так много сделала сегодня для Эбби, обхамила Реда… А Эбби — когда путь к сердцу этого парня был практически открыт — куда-то убежала, уступив поле боя Д’Арси, которая наступала на Реда, как танк. Что стряслось с Эбби? Она сдалась без боя! Ну что ж, пусть теперь Джудит займется своим сынком. Она уж наведет порядок…

Как ни странно, Джудит не устроила скандал. Конечно, ей не нравились эти забавы Реда, но она решила, что лучше сохранить спокойствие.

— Ред, дорогой мой, — сказала она, улыбаясь, — что скажут на это твои однокурсники из Гарварда? Что ты снова стал маленьким мальчиком? Сколько тебе лет?!

Ред побагровел от гнева: Джудит всегда удавалось высмеять его! А теперь она сделала это в присутствии Д’Арси и Джейд! На Эбби он не обращал особого внимания. Впрочем, его раздражало, что та подлизывается к его матери.

— А ты, Д’Арси, — продолжала Джудит, — о чем ты думаешь? Что бы сказали об этом твои папа с мамой?

Д’Арси встала на ноги:

— Подумаешь! Думаю, что папа просто бы рассмеялся. А мама?! Мама, пожалуй, немного старомодна. Но ведь мы просто играли, валяли дурака. Неужели ты ей все расскажешь?

— Да нет, не расскажу. Зачем понапрасну огорчать ее? Вы ведь «просто валяли дурака».

По правде говоря, она вообще не хотела говорить с Франческой, только с Биллом. Скорее бы он вернулся! Ей хотелось поскорее узнать, о чем беседовали Билл с Трейсом!

 

VI

Когда рано утром Трейс заявил, что хочет поехать с Биллом, тот понял, что Боудину нужно поговорить с ним без свидетелей. Но на протяжении всего дня им та и не удалось оказаться наедине — Билл был все время в гуще событий. Он разговаривал с людьми, выяснял, серьезны ли повреждения от урагана. Всюду — и в джипе, и в вертолете — их окружали люди. Наконец, Билл закончил свои дела. Усталые, грязные, голодные, они возвращались домой. Теперь никто не мог помешать их разговору, если не считать шофера, — но тот следил за дорогой, да и шум мотора не дал бы ему ничего расслышать.

— Ладно, Боудин, выкладывай, — сказал Билл. — Что ты хотел сказать?

— Я могу и подождать. У нас впереди целая неделя, — Трейсу показалось, что сейчас не время. Действительно, они так утомились за день, а говорить на столь серьезные темы лучше за столом, в спокойной обстановке…

— Не рассчитывай на неделю, Боудин. Я выставлю тебя отсюда раньше!

— Однако ты невежлив, Шеридан. Мой партнер Скотти говорил, что ты воспитанный человек.

— Партнер?! Какой он тебе партнер?! Он твой босс, а ты — ноль, мыльный пузырь!

«Ты к тому же гнусный вор, похитивший Карлотту и упрятавший ее в столь гнусное место, куда, по всей видимости, не проникали лучи палящего калифорнийского солнца!» — добавил про себя Билл.

Он вспомнил, как однажды зимой Карлотта говорила ему:

— Ах, если бы мы оказались с тобой сейчас в Калифорнии! На солнцепеке! Наверное, это прекрасно — заниматься любовью под палящим солнцем! Правда, Билл? — Интересно, занимались они с Трейсом любовью под палящим солнцем?

— Видишь ли, Шеридан, насколько мне известно, у тебя кое-какие проблемы с репутацией. А человек, решивший стать президентом, должен иметь безупречную репутацию.

— Хочешь меня запугать, скотина?

— Нет, мы никого не запугиваем. Иногда просто предупреждаем.

— Идиот, — процедил Билл, вплотную придвигаясь к Боудину. — Ты хоть сам понимаешь, кого ты хочешь «предупредить»?! Меня не напрасно зовут здесь «Королем». Ты находишься на моей территории, понял?! Однажды утром ты проснешься покойником, и никто ни о чем не спросит.

На какое-то мгновение Боудин испугался, опустил глаза, не зная, что сказать. Вскоре, однако, он совладал с собой:

— Этим меня не удивишь. Мы тоже так делаем.

— Дерьмо! — бросил ему Билл. — Ну ладно, раз уж твой босс подослал ко мне такого ублюдка, придется выслушать. Выкладывай, в чем дело!

Боудин знал, что не надо говорить все сразу. Чтобы победить противника — особенно такого, как Билл, — надо было сохранить самообладание.

— Дело весьма серьезное, Король, — процедил Боудин. — Речь идет о тебе, о твоей заднице. Ребята Кеннеди сильно мешают Скотти и его друзьям — надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду… Бобби лезет явно не в свое дело. Ребята хотят убрать его из министерства юстиции, а это значит, что и Джону придется освободить Овальный кабинет к шестьдесят пятому году…

— И что из этого следует?

— Люди, которых представляет Скотти, прекрасно понимают, что, если в шестьдесят четвертом Кеннеди потеряет Юг, он проиграет выборы. Они понимают также, что ты обладаешь большим влиянием на избирателей Юга. Если ты не поддержишь Кеннеди, он проиграет. А мои ребята в долгу не останутся — мы знаем правила игры.

— Что ты имеешь в виду?

— Что я имею в виду? Ты играешь с нами — мы играем с тобой. Ни для кого не секрет, что рано или поздно ты захочешь вылезти на самый верх. И тогда мы отблагодарим тебя сполна. Мы поддержим твою кандидатуру — а мы умеем поддерживать, ты ведь знаешь.

— Знаю. — Голос Билла был по-прежнему спокоен, и Трейс немного расслабился. Он решил, что Шеридан согласится. Что ж, тем лучше — значит, не придется доставать свой последний козырь. Он никому не станет рассказывать, что Ред — сын Билла. Пока что не будет. А там, глядишь, подвернется случай использовать этот козырь лично для себя, а не для Скотти.

— А если я не играю в ваши игры? — все так же спокойно спросил Билл.

— Тогда ты должен понять, что у тебя много врагов, причем они гораздо опаснее политических противников.

— Я тебя не боюсь.

— Испугаешься, куда ты денешься, — рассмеялся Боудин. — Даже президенты с треском вылетают.

Билл еще ближе придвинулся к Боудину и схватил его за яйца:

— Слушай меня внимательно, Боудин. Ты поползешь обратно в ту яму, из которой вылез, и передашь своим приятелям, что Билл Шеридан желает им поиметь самих себя. Я сам решаю, кого поддерживать на выборах. Понял, дерьмо? Если понял, скажи «да».

Глаза Боудина налились кровью. Он попытался схватить Билла за запястье и высвободиться из стального захвата, но это было невозможно. Несколько секунд он пытался терпеть, но, наконец, сломался и прокряхтел: «Да». Билл тотчас же отпустил его.

«Ты ответишь мне за это, Билл Шеридан, — подумал Боудин, — Когда-нибудь я убью тебя!»

— Если бы не Джейд, я бы вышвырнул тебя вон прямо сейчас, — проговорил Билл. — Но я не хочу огорчать девочку. Запомни это хорошенько и держи язык за зубами. И вообще, Боудин, не советую тебе попадаться мне на пути!

Боудин понял, что действительно, сейчас не время делать сенсационные разоблачения. Он прибережет свой козырь на потом. Впрочем, у него была приготовлена еще парочка бомб замедленного действия…

Франческа открыла дверь.

Как дела, Билл, есть серьезные разрушения? — Всем своим видом она показывала, что стоявший рядом Трейс для нее не существует.

— Ничего, могло быть и хуже, — ответил Билл.

Тут из дома выбежала Джейд. Ей, казалось, тоже не было никакого дела до Боудина — она с радостью бросилась на шею дяде:

— Ах, бедный дядя Билл! Ты так устал!

Франческа взяла Билла под руку и практически оттащила его от Джейд. Она понимала, что это выглядит смешно — защищать мужа от поцелуев собственной племянницы, но ничего не могла с собой поделать.

— По-моему, Джейд, твой отец тоже изрядно вымок и устал. Ты не хочешь принести ему мартини? — С этими словами Франческа увела Билла в дом, оставив Джейд наедине с Трейсом.

Трейс пристально посмотрел на Джейд: что у нее на уме? Ему не понравилось, как она бросилась на шею Шеридану.

«Какая дура! — подумал Трейс. — Вся в мать!»

Карлотта тоже не умела видеть свою выгоду. Вот и Джейд — зачем она тратит время на Билла? Лучше бы охмуряла своего богатенького кузена! Ведь еще вчера он, казалось, совсем уж попался на ее крючок. Наклевывалось выгодное дельце! Что же произошло с тех пор? Наверняка в дело вмешалась Джудит — само собой разумеется, ей не очень нравится Джейд, и она не хочет отдать ей на растерзание своего сынка. Что ж, Трейс постарался бы взять на себя Джудит — он помог бы дочери, а она, в свою очередь, помогла бы потом ему.

Трейс обнял Джейд за плечи, но она резко оттолкнула его руку. Что такое? Трейсу в этот день явно не везло. Однако он сохранил самообладание:

— Что случилось, детка?

Джейд посмотрела в его глаза. Вот уже почти три года она сдерживала в себе эти чувства — эту ненависть, это отвращение. И вот, наконец, настал день, когда она скажет Трейсу все, что думает о нем! Когда-то она любила его, когда-то она верила в волшебную сказку о любви Карлотты и Трейса… Но судьбе было угодно раскрыть перед ней страницы дневников матери. Иллюзии рассеялись. Джейд чувствовала: ее терпению настал конец.

— Это у тебя надо спросить, что случилось!

Трейс и так изрядно перенервничал, ему хотелось поскорее закончить разговор с дочерью:

— На что это ты намекаешь? А ну, выкладывай.

— Я намекаю на мамины дневники.

— Что?! Разве она вела дневники?

— Да, и я нашла их. Более того: я взяла их с собой. Теперь мне все известно.

Трейс поймал руку Джейд и заломил ее за спину:

— Что это тебе известно?

— Что ты убил маму!

Он выпустил ее руку и разразился хохотом:

— Дурочка! Она перебрала лишнего и врезалась в дерево…

— Это был лишь один момент, а ты… ты медленно убивал ее годами. Ты продал ее!

Трейс снова рассмеялся:

— Продал? Но кому — белым работорговцам?

— Работорговцам? Пожалуй. Ты продал ее Россу Скотту.

Трейс с размаху ударил ее по лицу. Джейд не издала ни звука, только прижала к щеке ладонь.

— Как ты смеешь так разговаривать с отцом?!

— С отцом? А ты уверен, что именно ты — мой отец?

Теперь был ее черед смеяться. И хотя Джейд прекрасно понимала, что ничего смешного во всем этом нет, она расхохоталась в лицо Боудину!

А ведь когда она впервые открыла дневники Карлотты, ей было совсем не до смеха.

…Карлотта ехала в Калифорнию поездом. Бесстрашная Карлотта боялась самолетов, причем ее пугала не столько перспектива разбиться, сколько само ощущение беспомощности, невозможности постоять за свою жизнь на этой огромной высоте. Там, за облаками, ты был совершенно бессилен, твоя судьба полностью принадлежала кому-то другому.

Ей не нравилась эта поездка. Еще бы — три долгих ночи и три долгих дня! Как тут не тосковать об оставленной малютке? Крошке Абигайль едва исполнилось тогда три месяца. Но Карлотта утешала себя мыслью о том, что совсем скоро она вернется за Эбби — этим видимым плодом их любви с Трейсом. Это была настоящая лю6овь Карлотта постоянно твердила эти слова. Бели бы Трейс не любил ее, зачем бы он послал за ней? Зачем бы позвал в Калифорнию?

Конечно, он позвал Карлотту к себе потому, что не мог жить без нее. Как только он увидит Абигайль, он поймет, что и без этой малютки ему не прожить, он полюбит ее так, как любит ее сама Карлотта! Карлотта с нетерпением ждала того часа, когда Трейс наконец увидит дочь. Ведь у нее были его глаза, его волосы! Разве можно остаться равнодушным при виде того, как Эбби улыбается и воркует?! Скорее бы Трейс увидел дочку!

Они вместе посмеются над этим именем: Абигайль — это важное и претенциозное имя совсем не подходит малютке! Имя придумали Джордж и Селена — они решили назвать девочку в честь жены второго президента США: Джордж считал себя ее потомком по материнской линии. Кроме того, Абигайль Адаме была не просто вторая по счету Первая Леди страны — она представляла из себя квинтэссенцию самого понятия «леди». Конечно же, Уит не стал спорить с ними. У него не нашлось сил даже для того, чтобы защитить Карлотту от нападок, которые не прекращались с того дня, как он привел ее в их дом после свадьбы. Джордж и Селена смотрели на нее, как на заразу, как на ведьму, похитившую любимого племянника.

С этим домом все кончено! Кончено раз и навсегда. Карлотте больше никогда не придется иметь дело с Джорджем и Селеной, не придется выдерживать их полные ненависти взгляды! Она вырвалась из дома Трюсдейлов, и скоро, совсем скоро ее обнимет Трейс. Он прижмет ее к груди и скажет, что любит ее, что жизнь без нее невозможна, что они будут вместе до самой смерти…

«Трейс Боудин, Трейс Боудин, Трейс Боудин! — стучали колеса поезда, мчавшего Карлотту с одного конца страны на другой. — Трейс любит Карлотту, Трейс любит Карлотту…»

Когда Трейс уехал в Калифорнию, Карлотта возненавидела его. Но вскоре гнев прошел — действительно, разве он виноват? Ведь она сама подробно рассказывала ему о своих мужчинах, — что же удивительного, что Трейс не сразу поверил ей? Конечно, он имел все основания считать, что она беременна от другого… Но теперь — все позади. Трейс поверил Карлотте. Он даже сказал, что раскаивается в том, что не женился на ней тогда. Они вернутся за Эбби и будут жить дружной семьей: она, Трейс и их дочь!

Карлотта искренне старалась ужиться с Уитом. Ей вовсе не хотелось причинить ему боль. Когда она осталась одна, без Трейса, Уит воспользовался случаем жениться на ней — он не мог и не хотел ждать. Увы, после свадьбы он не мог и не хотел быть великодушным мужем, постоянно оскорбляя Карлотту. Казалось, он самоутверждается, мучая ее. Бедный Уит! Он так и не нашел в себе силы простить ее. Ему было нужно только одно: чтобы никто — прежде всего Джордж и Селена — не узнал, что он женился на женщине, беременной от другого.

Но теперь все мосты, связывающие ее с той жизнью, были сожжены. Только бы доехать до Калифорнии, до Трейса — исчезнут все проблемы, все невзгоды! Все будет, как в сказке, как в настоящем голливудском фильме, герои которого не знают горя и наслаждаются друг другом долгие годы, всю жизнь…

Она вышла из поезда и бросилась в объятия Трейса. Наконец они вместе! Ничто вокруг не интересовало Карлотту — ни вокзал, ни калифорнийские пейзажи, ни жаркое солнце и голубое небо — она была с любимым человеком… Вдруг она поняла, что Трейс не один за его спиной стоял какой-то человек: худощавый, элегантный, с гладко причесанными седыми волосами и какими-то странными, практически бесцветными глазами. Но глаза внушали страх. Аккуратно подстриженная бородка клином лишь подчеркивала жесткую линию рта. Трейс представил незнакомца:

— Росс Скотт. Называй его просто Скотти. — Но глаза Трейса говорили: — Будь с ним повежливее — это не простой человек!

Тогда, в Бостоне, Трейс иногда говорил ей о Россе Скотте. Он называл его своим компаньоном, приятелем. Но сейчас Карлотта инстинктивно почувствовала: Трейс боится этого человека. Кто же он такой, этот Росс Скотт? Несмотря на полуденную жару, Карлотта почувствовала, как по ее коже пробежал озноб. Она поняла, что тоже боится Росса.

Они посадили ее в белоснежный «бентли» и отвезли в примостившуюся на склоне одного из живописных холмов очаровательную розовую виллу. Карлотта не верила своим глазам: это ее дом! Террасы, сады, фонтаны, бассейн с мозаичным дном, теннисные корты, даже конюшня! Наверное, Трейс — добрый волшебник! Откуда иначе могло появиться это чудо? Внутри дом выглядел тоже великолепно: интерьер был оформлен с гордым презрением к веяниям современной моды. Стулья с высокими спинками, обитые сафьяном; столики на витых ножках; мягкие диваны с причудливыми позолоченными подлокотниками; мраморные статуэтки; хрустальные бокалы на изящных ножках. Десятки зеркал отражали свет тонкой работы люстр и бра, а в одной из комнат на деревянной подставке, инкрустированной слоновой костью, стояла настоящая венецианская ваза. Как удалось Трейсу так обставить виллу? Кто помог ему выбрать все эти шедевры? Где он взял столько денег? И как смог он приобрести «Палм Гротто» — этот роскошный клуб на Сансет-стрип?

И вдруг ее осенило! Трейс не имел никакого отношения к этим богатствам — все здесь принадлежало Россу Скотту. Скотти! Он был настоящим хозяином! Ей предстояло жить в его доме. Когда они повели ее наверх, чтобы показать спальню — белый бархат, атлас, зеркала во всю стену, — Карлотта поняла, в чьей кровати ей придется спать. Все это принадлежало Россу Скотту. Ему принадлежал Трейс, ему будет принадлежать и она. Карлотта поняла, что радужным иллюзиям настал конец.

Сначала она подумала бежать. Но куда? Где могла она найти пристанище? Броситься к Биллу? Нет, теперь он принадлежал Фрэнки, а та уже однажды показала, что не позволит сестре перебегать ей дорогу. Вернуться к Уиту, который — несмотря на страстное желание обладать ею — на самом деле глубоко презирал ее? Возвратиться в Бостон, к крошке Абигайль? Нет, слишком поздно. Мосты уже сожжены.

Трейс схватил ее за руку и сладким-пресладким голосом прошептал на ухо:

— Ты должна сделать это! Ради нас… ради нашей любви. Сделай это ради нашего ребенка. Подумай, о будущем нашей Эбби. Мы возьмем ее к себе. Карлотта, если ты действительно меня любишь, сделай это — докажи, что можешь пойти на это ради меня!

В эту ночь Карлотта спала с ними обоими. Сначала — с тем страшным человеком, которого Трейс боготворил, а потом с самим Трейсом, который лицемерно шептал ей на ухо, что боготворит ее.

Карлотта была раздавлена случившимся — ей никогда еще не было так стыдно. Зато Трейс мог по праву гордиться: он обещал принести своему идолу такую жертву, о которой тот мог лишь мечтать, и вот сегодня он сдержал обещание!

Через месяц она поняла, что снова забеременела, — ей было все равно, чей это ребенок — Скотти или Трейса. Но Трейс был в восторге:

— Скотти очень доволен. Он хочет, чтобы мы поехали в Мексику. Там ты сможешь быстренько оформить развод, и мы поженимся. Если у тебя родится девочка, Скотти хочет, чтобы ее назвали Джейд — так называется гостиница, которую мы строим в Лас-Вегасе. А что — неплохое имя. Как тебе кажется?

Она произнесла в ответ что-то невнятное. Трейс взял ее за плечи и слегка встряхнул:

— Что это ты такая кислая? Здесь нужна веселая Карлотта. Поняла?

Джейд? Пусть будет Джейд. В конце концов, если неважно даже, кто отец ребенка, какое значение имеет имя? Как все-таки повезло Абигайль! Ее назвали в честь жены второго президента, ей суждено расти в далеком Бостоне, вдали от обманчивого солнца Калифорнии. Она никогда не услышит лживые слова Трейса Боудина, не увидит бесцветные и безжалостные глаза Росса Скотта. Счастливица Абигайль, бедняжка Джейд!..

Когда Джейд прекратила смеяться, она посмотрела на Трейса и спокойно произнесла:

— Как видишь, мне все известно. Все. И даже больше. Я знаю про ваши дела с Россом Скоттом. Обо всем этом написано в дневниках мамы — черным по белому.

Трейс поверил ей — это было видно по его глазам.

— Послушай, Джейд, подумай о себе самой. Ты ведь умная пташка. Знаешь, когда пташки слишком громко чирикают, их… — он слегка сжал руками ее горло.

Джейд знала: нельзя показывать Трейсу, что она испугалась. Конечно, ей было страшно — она ведь знала, на что способен этот человек. Собрав в кулак всю свою волю, она процедила издевательским тоном:

— Неужели ты решишься на это? А вдруг я все-таки твоя дочь?

— Может, моя, а может — нет. Как бы то ни было, у меня есть дочь — Абигайль. И это я знаю наверняка. На твоем месте я все время помнил бы об этом и держал язык за зубами!

 

VII

Билл проснулся на заре. Огромный оранжево-розовый диск солнца медленно поднимался над океаном. Сегодня ему предстояло поехать на север штата — выяснить, какие разрушения принес ураган в эти места. Но сначала ему хотелось поговорить с Джудит. Сейчас, когда все еще спали, было самое удобное время для этого разговора.

Он постучал в дверь так, чтобы было слышно только ей, но чтобы не разбудить спавших в соседних комнатах Реда и Трейса. Джудит открыла почти сразу — должно быть, уже не спала. Может быть, она кого-то ждала, подумал Билл. На ней была ночная рубашка из черного атласа с кружевами на груди. Интересно, она все время ложилась спать такой нарядной? Безупречная прическа, косметика в полном порядке. Если она кого-то ждала, то кого: его или Трейса? Билл хорошо знал Джудит и был готов ко всему.

— Ты так рано встал… — Джудит присела на край кровати.

— Мне сейчас надо будет уехать по делам. Хочу поговорить с тобой. — И он вкратце рассказал ей о вчерашнем разговоре с Трейсом.

— И ради этого ты разбудил меня в такую рань? — усмехнулась Джудит. — Чтобы поведать мне, как ты послал Боудина к такой-то матери?

— Я хотел предупредить тебя. Думаю, он знает, что Ред… По крайней мере, Карлотте это было известно. Могу допустить, что она рассказала Боудину.

— Если так, почему он не пригрозил тебе предать гласности этот факт?

— Может быть, он хочет придержать этот козырь, чтобы шантажировать тебя?

— Возможно. Тебя он шантажировал по поручению своих дружков. Если он пристанет ко мне, то ради денег. Ему очень нужны деньги.

— Деньги всем нужны.

Джудит рассмеялась:

— Кое-кому они особенно нужны. Боудин нуждается в деньгах, чтобы выжить.

— А если он действительно станет шантажировать тебя, ты дашь ему денег?

— Зачем? Мне кое-что известно о мистере Боудине… Если я стану говорить, Трейс — покойник. Точнее, у него будет маленькая отсрочка — но ровно до тех пор, пока его найдут. Так что с его стороны было бы логичнее шантажировать кого-нибудь другого.

Билл был доволен. Его не интересовали подробности. Одно было важно: сохранить в тайне то, что объединяло его с Джудит… Теперь надо было поговорить и о другом — рассказать, зачем он пригласил Реда и Джудит во Флориду. Неожиданно Билл замялся: еще недавно, тщательно продумывая все аргументы, которые он хотел высказать Джудит, Билл полагал, что ему удастся убедить эту женщину не прятать от него Реда. Действительно, в тот год, когда Джудит за три миллиона выставила его из Массачусетса, он был беден, не обладал именем и авторитетом. Какая могла быть от него польза Реду и ей самой? Теперь все изменилось — он мог помочь им. Но как объяснить все это?

Пауза затягивалась. Джудит первая нарушила молчание.

— Ты хочешь видеться с Редом, — с улыбкой проговорила она. — Ты хочешь дружить с ним, хочешь сыграть в его жизни какую-то роль… Ты ведь это хотел сказать?

— Да, — вздохнул Билл, радуясь, что Джудит нашла нужные слова. — Поверь: я не собираюсь никому ничего рассказывать. Пусть все останется по-прежнему. Я предлагаю взаимовыгодный обмен: ты разрешаешь мне хоть немного заняться Редом — буду его наставником, покровителем, другом, может быть, со временем, даже спонсором, — а я помогу тебе сделать его президентом.

— Ты и сам-то не стал президентом…

— Стану. Я обязательно стану президентом США. Можешь не сомневаться.

— Когда? В шестьдесят четвертом победа обеспечена Кеннеди.

— Надеюсь пробиться в шестьдесят восьмом.

Джудит задумалась: — Что ж… может быть.

— Никаких «может быть»! Я буду президентом. И тогда я смогу помочь Реду.

— Занятно, — проговорила Джудит. — Не знаю, как ты сможешь помочь Реду. К тому же президентом он может стать не раньше, чем через тридцать лет. Кто знает, что будет с тобой через тридцать лет. Как бы то ни было, я полагаю, что мы обойдемся без твоей помощи.

Билл понял, что сбываются его опасения: Джудит не поддалась на его аргументы. Он стал терять самообладание.

— Ты рассчитываешь на свои миллионы, но деньги — это еще не все.

— Деньги — огромная сила. Сам знаешь.

— Ум — тоже сила. А сообразительность? А хватка? Все меняется, Джудит. Одними деньгами ничего не добьешься.

— Ты говоришь, как на предвыборном митинге, Король Шеридан.

— Послушай, Джудит! Я сделаю это для себя, а потом — для него!

Глаза Билла сверкнули, и Джудит показалось, что ее ударило током. Ей стало понятно, почему Шеридан за считанные годы покорил весь Юг. Он умел убеждать. И дело было не только в его словах — людей очаровывал он сам, его личность, его особая харизма. В Билле было что-то гипнотическое, и в этом Ред был его копией. Нечего удивляться, что женщины сходили с ума от одного взгляда ее сына. Конечно, причиной тому была не только и не столько красота Реда, сколько этот магнетизм, унаследованный от отца. И сейчас, как почти двадцать лет назад, Джудит со всей силой ощутила на себе влияние этой волшебной силы Билла Шеридана.

— Ты обещаешь сделать моего сына королем?

Билл рассмеялся: кажется, он убедил ее.

— Первая обязанность монарха — обеспечить наследование престола.

— Может быть, — задумчиво произнесла Джудит. — Давай попробуем. Может, что и выйдет? У меня есть неподалеку дом. Сейчас он пустует, но можно жить там по нескольку месяцев в году.

— Значит, договорились? — радостно выпалил Билл, с трудом сдерживая крик восторга. Как хотелось ему сейчас забраться на крышу и кричать на всю округу о своей победе!

Но тут, к его великому удивлению, — а он-то уж было решил, что научился ничему не удивляться, — Джудит быстрым движением рук развязала бретельки ночной рубашки.

— Запри дверь, — сказала она тоном, не допускающим возражений. Все было как двадцать лет назад — тот же тон, та же сила. Единственное, что изменилось в Джудит за эти годы, было ее тело.

Что это — соблазн? Билл и сам не знал. Слишком часто ему самому хотелось обладать этой женщиной! Как бы то ни было, он был опытным политиком и прекрасно знал, что сделки надо обмывать.

Он разделся и лег рядом с ней.

— Насколько я помню, — сказал он, чувствуя, что им, как и в те далекие годы, овладевает непреодолимое вожделение, — когда мы были с тобой впервые вместе, ты уже была замужем несмотря на это, сохранила девственность. Все это наводило на мысли, что у Дадли Стентона не все в порядке по мужской части. Скажи, Джудит, как тебе удалось убедить эту старую развалину, что Ред — его сын.

— Вот так, — прошептала Джудит, ложась сверху на Билла. — Когда ты сверху, гораздо легче убедить в чем угодно!

Тогда, с Биллом, она была впервые снизу. Тогда она стала женщиной. Когда она обманывала Дадли Стэнтона, она была сверху. Ей больше нравилась эта поза, и сейчас, когда после двадцати лет разлуки она снова была в постели с Биллом, Джудит решила быть наверху — она чувствовала, что ситуация у нее под контролем, она снова оказалась на высоте…

Через час после того, как Билл ушел от Джудит, в ее дверь тайком постучал Трейс Боудин. Джудит, успевшая к тому времени одеться в бирюзовый шелковый костюм, встретила его весьма сдержанно. Она знала, что рано или поздно Трейс придет сюда.

Трейс был не в лучшей форме — конечно, он изо всех сил старался казаться спокойным и выдержанным, но мелкие капли испарины, выступавшие на лбу, выдавали волнение.

Джудит была совершенно спокойна: Ред их не услышит — часом раньше она разрешила Биллу разбудить сына и взять его с собой.

— Слушаю тебя, Трейс. Чем могу быть полезна?

— Мне нужен миллион баксов, — проговорил Трейс, стараясь изобразить улыбку.

— Миллион? Это большие деньги. Что ты готов сделать за эту сумму? — Джудит заранее знала, о чем будет говорить с ней Трейс. Знала она, и чем закончится разговор. Ей было невыносимо скучно.

— Сделать? Скорее я готов не сделать кое-что. За миллион я готов помолчать насчет того, что Шеридан — отец твоего сына.

— У тебя нет доказательств, а бездоказательные обвинения — это клевета. А вот у меня есть доказательства. Я знаю, как ты добывал деньги в казино «Джейд». Ты ведь понимаешь, что Скотти не станет требовать улик — мне-то он поверит на слово.

Если бы не бронзовый загар, Трейс, наверное, побелел бы как простыня.

«Откуда она знает? Как она разнюхала, что он грел себе руки на каждом долларе, заработанном казино?» Именно поэтому ему и понадобились деньги — стало казаться, что его заподозрили. Он должен был вернуть часть денег обратно!

Откуда же Джудит узнала обо всем? Сомнений быть не могло: кто-то шпионил за ним и докладывал ей.

— Насколько мне известно, Трейс, по данным на тридцать первое июля 1962 года тебе не хватает двух миллионов долларов. А ты просишь только один миллион. Что дальше? Придешь через месяц за вторым? По правде говоря, Боудин, мне глубоко наплевать, сколько денег ты стащил у Скотти и его ребят… Мне нужно лишь одно — чтобы ты не мешал мне жить. Ты, конечно, догадываешься, что я, среди прочего, не заинтересована в том, чтобы кто-то узнал о моих делах со Скоттом. Ах ты, жадина-говядина, держись-ка подальше от меня. Смотри: подойдешь чуть ближе, я все расскажу Россу Скотту. И тебя быстренько пришьют. А если будешь соблюдать дистанцию — глядишь, годика два еще протянешь.

«О Господи! Если бы я мог придушить ее прямо сейчас! Просто положить ей руки на горло и сжать посильнее! Но что мне это даст? И что я скажу Скотту?»

— Насколько я понимаю, ты отдаешь себе отчет в происходящем. Трейс. Так что будь любезен — катись к чертовой матери из моей комнаты. Мне надо кое-чем заняться. Кстати, ты заметил, как много тут летает всяких мошек — так и жужжат над ухом. Так что Флорида в сентябре — это как раз для тебя, особенно при нынешней погоде.

Он снова подумал, что хорошо было бы ее задушить. Но знал, что с ней не справится. Джудит всегда одерживала верх, а потом еще смеялась над поверженным противником. Надо было вести себя по-другому. Может быть, с самого начала, еще тогда, он выбрал неправильный подход? Возможно, с Джудит надо было обращаться так же, как обращался он с другими? Ведь она тоже женщина. Ей тоже хочется мужика. В конце концов, разве есть на свете такие бабы, которым совершенно не хочется мужика?!

Он попытался собраться с мыслями. Вместо того чтобы уйти, он аккуратно присел на край стула лишь бы не помять стрелку на брюках! — и снова постарался изобразить улыбку.

— Ну и хватка у тебя, Джуди! Леди с такой хваткой — где это видано?! Знаешь, иногда ты просто сводишь меня с ума.

Джудит посмотрела на него поверх газеты, которую она уже начала читать:

— Правда?

Трейсу в ее тоне послышался живой интерес. Неужели клюнула?

— Правда. Я всегда любил женщин с хваткой.

— Интересно, — проговорила Джудит, сверкнув глазами. — Скажи еще что-нибудь.

Он вскочил со стула, как кошка, и бросился на Джудит, крепко прижал ее к себе и стал гладить по спине и ягодицам.

— Чувствуешь, Джудит? Видишь? Я не могу сдержаться. Я совсем потерял с тобой голову…

— О-о-о, — простонала Джудит. — Как хорошо, как мне сейчас хорошо!

Трейс подумал, что победа за ним — наверное, она уже много лет ни с кем не спала!

Он опрокинул ее на кровать, жадно впился в ее губы своим ртом. Она поддалась и раскрыла губы, потом позволила расстегнуть кофту, покрыть поцелуями грудь.

— Ах, Джудит, милая моя леди с хваткой! Тебе хорошо со мной? — прошептал Трейс.

Но Джудит поддавалась его ласкам лишь до тех пор, пока возбужденный похотью и мнимой победой над опасной противницей Трейс не стал наконец расстегивать брюки. Тут она вдруг отпрянула в сторону и громко расхохоталась. Джудит долго не могла остановить смех, наконец, глядя в упор на остолбеневшего Трейса, она проговорила:

— Помнишь, что я сказала о Палм-Бич в сентябре? Носится по воздуху всякая мошкара. Наверное, и вредителей ползает немало. Так что, милый Трейс, советую спрятать свое хозяйство подальше, пока не пришел какой-нибудь грызун покрупнее и не откусил его! — Джудит щелкнула зубами и снова принялась хохотать.

Вернувшись в свою комнату, Трейс поклялся убить эту бабу. Нет, он убьет их обоих — и Джудит, и Шеридана. Надо только решить, как. Важно было и другое: за эти два дня он дважды был опозорен. Да еще Джейд со своими угрозами рассказать о нем Скотти. Он не сомневался, что дневники действительно существуют — эта паршивая Карлотта все записывала! Если бы только завладеть ими! Может быть, там есть и для него какая-нибудь полезная информация? Что, если порыться в комнате сестер, когда их не будет дома? Но дом Шериданов был такой большой, и Джейд могла сунуть дневники куда угодно.

Главным все же были деньги, он должен был раздобыть их — хотя бы немного! Другого способа отсрочить смерть нет — иначе ребята Скотта не станут церемониться. Хорошо хоть, что ураган закончился — девчонки наверняка пойдут гулять, и он сможет пошарить в их комнате. Потом надо ехать в Майами — повидаться кое с кем и разузнать, что там творится. Говорят, в городе полно наркотиков. Кто знает, может, удастся поживиться на чем-нибудь. А все-таки как некстати погибла Карлотта! Когда она была рядом, один ее вид служил пропуском во многие места, куда одному Трейсу никогда было не проникнуть. Он так надеялся, что со временем эту роль будет играть Джейд, но крошка оказалась куда менее покладистой, чем ее мать…

— Что это случилось с папой?! Он поехал с Редом, а меня оставил дома! Какая подлость! — причитала Д’Арси, когда они вдвоем с матерью сидели за столом и завтракали.

— Когда папа уезжал, я еще спала, — сказала Франческа. — Но что плохого в том, что он взял с собой Реда?

— А я и не говорю, что это плохо, — мрачно произнесла Д’Арси. — Плохо, что он меня оставил дома.

Франческа не знала, что больше огорчает Д’Арси — что ею манкировал отец или разлука на целый день с Редом. Вообще, ей давно казалось, что дочь ревнует Билла к Реду.

— Наверное, папа подумал, что ты хочешь побыть с Джейд и Абигайль.

— Ну, конечно, — проворчала Д’Арси, откусывая большой кусок бутерброда. — Но вообще-то, если бы мне позволили сделать выбор самой, я предпочла бы общество Реда.

Значит, Д’Арси расстроилась из-за того, что осталась без Реда. Что ж, ничего удивительного… Франческа очень надеялась, что Д’Арси не влюбится в Реда — что хорошего может быть в отпрыске Джудит? Увы, это, кажется произошло. Но ничего страшного, успокаивала себя Франческа, через несколько дней юный плейбой уберегся восвояси, а в шестнадцать лет девочки так же легко забывают своих возлюбленных, как и влюбляются…

— Тебе нравятся Джейд и Абигайль?

— Да, но, между нами говоря, они какие-то странные. Сначала Эбби просто повесилась мне на шею, потом, когда приехала Джейд, полностью переключилась на нее. Потом… потом она стала заигрывать с Редом, а теперь, забыв обо всех остальных, хвостиком ходит за Джудит. Разве может нормальная девушка предпочесть Джудит Реду?

Франческа вздохнула:

— Наверное, может, если ей всю жизнь хотелось иметь мать, — подумала она.

— А Джейд? — спросила она вслух. — Она тоже кажется тебе странной?

— Знаешь, когда я впервые увидела ее вместе с Редом, мне показалось, что она имеет на него виды. Мне стало даже немного не по себе. Она ведь такая красивая! А вчера, вдруг ни с того ни с сего она начала ругаться с ним. С одной стороны, мне это даже выгодно — ведь она опасная соперница, а с другой — я ничего не понимаю. Ред, мне кажется, тоже.

Франческе показалось, что она кое-что понимает. Скорее всего, Джейд положила глаз на самого дядю Билла. Еще бы: что ей Ред — пусть красивый, обаятельный, но мальчишка. А рядом есть настоящий мужчина — Билл! Наверное, она решила пойти по стопам матери, всегда предпочитавшей зрелых мужчин мальчикам. Впрочем, уж кто-кто, а Трейс Боудин на настоящего мужчину явно не тянул.

— По-моему, Д’Арси, вам надо оставить это романтическое соперничество. Разве нельзя просто дружить? К тому же вы все родственники.

— Конечно, — усмехнулась Д’Арси, — все было бы прекрасно, будь мы все девочки и двоюродные сестры. Но коль скоро в нашей компании оказался представитель противоположного пола — к тому же он мне вообще двоюродный племянник… Это многое меняет, мамочка. А еще меня удивляет, как непохожи Джейд и Эбби. Эбби — такая милая пай-девочка, а Джейд… она похожа на динамит.

— Ничего удивительного. Разные отцы, разное воспитание.

— Джейд больше похожа на мать, не так ли? Ведь и тетя Карлотта была, как динамит.

Меньше всего хотелось Франческе обсуждать Карлотту.

— Пожалуй, — проговорила она, — может быть, в этом было все дело.

— Все дело? Что ты имеешь в виду? По-моему, она прожила самую, что ни на есть фантастическую жизнь: вышла замуж за Трейса Боудина — ах, ну чем не Кларк Гейбл?! — а сама — знаменитая кинозвезда! О такой жизни можно только мечтать.

«Разве можно мечтать о столь короткой жизни?» — подумала Франческа.

— Да-да, конечно, Д’Арси, — сказала она вслух, — о такой жизни, наверное, можно мечтать…

— Мама, а почему вы ни разу не виделись с тетей Карлоттой с тех пор, как она уехала в Калифорнию?

Д’Арси не в первый раз задавала Франческе этот вопрос. Но что она могла ответить дочери? Разве можно рассказать, как сестра предала ее, соблазнив того мужчину, который был ее, Франчески, мужем и отцом Д’Арси? О таких вещах не рассказывают.

— Мне не хочется говорить на эту тему, Д’Арси. Неприятно вспоминать. Понимаешь, смерть Карлотты — это такая боль… — В этом Франческа не солгала: действительно, она тяжело восприняла смерть сестры. — А теперь пора подумать, что мы будем делать сегодня. Наверное, тебе стоит заняться девочками, чтобы они не скучали, а я… я займусь Джудит. Хотя, честно говоря, этого мне очень не хочется.

— Почему ты не любишь Джудит, мама?

— Долгая история. Давай поговорим о чем-нибудь другом.

— Ах, мама, как мне хочется, чтобы эта антипатия у тебя прошла, — пожалуйста, сделай это ради меня! Ведь мне действительно очень нравится Ред. Почему бы нам не встречаться чаще? Семьями. Ведь у них есть неподалеку дом — совсем рядом с домом Кеннеди. Хорошо, если бы они приезжали сюда каждый год.

— Послушай, Д’Арси, я вижу, что ты влюбилась в Реда, но неужели ты полагаешь, что это на всю жизнь? Конечно, он очень привлекателен, да и тебе сейчас шестнадцать… Но уверяю тебя — ты еще много раз будешь влюбляться и забудешь о нем.

Д’Арси покачала головой:

— Нет, мама, я знаю, что это что-то настоящее.

Франческе очень хотелось, чтобы Д’Арси ошибалась. Интуиция подсказывала ей, что Ред — даже если рядом с ним не было бы Джудит — может поломать всю жизнь ее дочери. Некоторые девочки рождены слишком влюбчивыми, некоторые парни рождены для того, чтобы сводить их с ума и ломать жизнь… А если уж такой парень вдобавок сын Джудит Стэнтон — той, кто влюбится в него, можно только посочувствовать!

Трейс неслышно подкрался к комнате сестер. Если бы их не оказалось сейчас на месте, он тотчас бы проник и занялся поисками дневников Карлотты! А потом — скорее в Майами. Он остановился у двери и прислушался. Черт возьми! Они были там! Он услышал голос Джейд. Но что это? Она не разговаривала с сестрой — нет, она читала ей вслух. Это были дневники Карлотты.

— Когда я смотрю на малютку Джейд, лежащую в своей кроватке, мне хочется плакать. Нет, конечно, я очень ее люблю, она моя родная дочь. Но каждый раз в памяти моей встает другая — маленькая Абигайль. Непреодолимо хочется бежать отсюда в Бостон, к моей, старшей дочке. Без нее я не смогу быть счастлива. Я утешаю себя мыслью о том, что так для нее будет лучше, я все время повторяю себе эти слова, как заклинание. Но сердцу от этого не становится спокойнее — не проходит и дня, чтобы я не вспоминала малютку Абигайль. Ее милое личико все время перед моими глазами. Мне так не хватает ее… Абигайль!

— Так почему же она не взяла меня с собой?! — прервала Абигайль сестру.

— Она писала это в поезде. Она хотела вернуться за тобой.

— Но она так и не сделала это!

— Не сделала. Как только мама оказалась в Калифорнии, она поняла, что тебе лучше остаться в Бостоне.

Абигайль не удовлетворил ответ сестры. Она расплакалась.

— Лучше? — прошептала она сквозь слезы. — Что ты хочешь этим сказать?

Джейд самой с трудом удавалось сдерживать слезы.

— Послушай меня, Эбби. Всякий раз, когда я спрашивала маму о тебе, она отвечала, что ты живешь с отцом у его дяди и тети, что они в Бостоне — уважаемые люди. В общем, говорила она, чтобы все понять, надо понять Бостон и его нравы. Это не Калифорния, говорила мама, там, в Бостоне, свои традиции, свои ценности. Она считала, что тебе лучше оставаться там, в Бостоне, а если бы она забрала тебя в Калифорнию, это было бы проявлением эгоизма.

«Эгоизма? Какой странный ход мысли», — подумала Абигайль. Все эти годы она утешала себя, что все было бы хорошо, если бы только знать, что мама ее любит! Но оказалось, что одной любви недостаточно. Когда Джейд читала ей вслух дневники, Абигайль поняла, что все эти слова о любви были всего лишь словами. А слова — даже самые красивые — не могли заменить мать.

Что там говорила ей Джейд о Бостоне, его нравах и ценностях? О том, что Карлотта не имела права забирать оттуда свою собственную дочь? Что за чушь?! Неужели мама действительно могла считать, что хорошее воспитание и жизнь в среде добропорядочных бостонских обывателей стоит больше, чем любовь? Неужели Джейд верила всему этому?

Абигайль не поверила, но решила сделать вид, что верит — ради Джейд. Ведь та всем своим видом хотела показать, что любит сестру.

— Ладно, — сказала Джейд, — пойдем позавтракаем.

Когда Абигайль вышла умыться, Джейд взяла дневники и засунула их в большую кожаную сумку. Немного подумав, она положила туда же украшения, которые привезла с собой. Она не допустит, чтобы Трейс завладел всем этим — ни дневники, ни драгоценности ему не достанутся! Она будет все время носить сумку с собой!

Абигайль вышла из ванной, и сестры, взявшись за руки, пошли вниз, в столовую.

— Эбби, — сказала Джейд, — вчера ты без малейшего сопротивления сдала поле боя Д’Арси, бросившись вдогонку за Джудит. Послушай меня внимательно: если ты думаешь, что путь к сердцу парня лежит через дружбу с его матерью, ты сильно ошибаешься. Ты должна глаз не спускать с Д’Арси, ни на минуту не оставлять ее без присмотра. Она — хитрющая. Чуть расслабиться, останешься ни с чем.

— Но… — начала Эбби. Ей хотелось рассказать Джейд всю правду: что Ред ей действительно нравился, но не настолько, чтобы затевать из этого целую историю.

— Никаких «но»! — прервала ее Джейд. — Сама видела, на что способна Д’Арси — как вскарабкалась на него, когда вы вчера стелили постель.

«Я на такое не способна! Мне так хотелось бы, чтобы ты… Чтобы ты влюбилась в Реда, и тогда кончилась бы вся эта дурацкая игра», — хотелось сказать Абигайль. Но разве могла она признаться сестре, что обманула её?

— Чтобы на моем месте была такая девушка, как ты, — сказала она вслух. — У тебя бы все получилось.

Джейд выдавила улыбку.

«Ах, Эбби, — подумала она, — если бы ты только знала, как мне хочется быть на твоем месте!»

 

VIII

— Очень мило, — произнесла Джудит, входя в столовую. — Сегодня одни дамы.

— Вообще-то мы уже поели, — сказала Франческа, — но с удовольствием посидим с тобой, пока ты позавтракаешь.

— Давай я тебе помогу, — сказала Абигайль, вскакивая на ноги. — Сегодня на завтрак французские тосты.

— Я буду сок, тост и чай, — произнесла Джудит, усаживаясь возле Джейд. — Ты сегодня прекрасно выглядишь. Ты всегда завтракаешь в пижаме?

Д’Арси всю передернуло от таких слов, но Джейд лишь улыбнулась:

— Разве ты не знаешь, Джудит, что у нас в Голливуде принято завтракать именно в таких пижамах?

— Ах, Голливуд, — кивнула Джудит. — Фабрика грез, вскружившая голову стольким школьницам. Ты хочешь стать такой, как мать, Джейд?

— Может быть. А как, по-твоему, мои шансы на успех? Ты ведь знаешь кухню кинобизнеса! — Спокойно произнесла Джейд, пристально глядя на Джудит.

— Я? С чего ты это взяла? — переспросила Джудит с легким удивлением, словно делая замечание допустившему легкую промашку ребенку.

— Ну как же, ведь ты — совладелица «Мэджестик студиос»…

— Я? Владелица киностудии? Занятно. Как ты сказала — «Мэджестик»? — проговорила Джудит, делая вид, что пытается припомнить название. — Кажется, там снималась твоя мать перед тем, как покинуть большой экран?

Джейд сдерживалась изо всех сил:

«Покинуть большой экран»! Да ее просто выгнали с большого экрана!

В дневнике матери об этом говорилось так:

«Все позади. Карьере настал конец. Это было все, что оставалось у меня, кроме Джейд. Скотти сказал, что больше мне не сниматься. Я умоляла его, ползала на коленях и умоляла. Даже Трейс умолял. Ему, конечно, нужны деньги и слава. Моя слава, отблески которой перепадают и ему. Он привык гордиться своей женой — звездой большого экрана…

Но все было напрасно. Сколько я не унижалась перед Скотти — все оказалось впустую! Он говорит, что не в силах мне помочь: моего ухода добивается Джудит, а студия «Мэджестик» — ее вотчина. Скотти открыто называет ее боссом. Джудит! Я всегда знала, что она меня ненавидит. Теперь она решила уничтожить меня!

Что мне теперь делать? Не знаю. Ждать, пока эти ублюдки Трейс и Скотт вконец промотают деньги, которые я заработала? Как мне хочется умереть… просто уйти из этой жизни! Но что тогда будет с Джейд? Я вижу, каким взглядом смотрит на нее Трейс — он обдумывает, как бы и из нее извлечь пользу…»

«Нет, я не позволю ему использовать меня в своих целях! — Джейд твердо знала, что она не допустит этого. — Ни ему, ни Россу Скотту, ни тебе, Джудит! Я всех вас выведу на чистую воду!»

— Да, мама действительно снималась на «Мэджестик», и могу поклясться: она говорила, что именно ты, Джудит, контролировала финансы студии!

— Мне очень жаль, но твоя мама что-то перепутала. — Джудит повернулась к Франческе: — Кому могла прийти мысль, что я вкладываю средства в кинобизнес? — Она отпила сок из стакана, принесенного Абигайль. — Наверное, очередные небылицы Трейса Боудина. Извини, Джейд, но иногда твоему отцу приходит в голову такая чушь! Не так ли, Фрэнки?

Франческа промолчала, и Джудит снова повернулась к Джейд:

— И вообще, кинематограф меня мало интересует. Могу признаться: я даже не видела ни одного фильма с участием твоей матери.

На самом деле она видела все фильмы с участием Карлотты — некоторые по два раза. Она сидела в своем кинозале и смотрела на экран — перед ее взором была вечно юная и прекрасная Карлотта! Та самая девушка, которую так любил Билл Шеридан и которая была ему дороже всех на свете… И Джудит решила раз и навсегда изгнать с киноэкрана этот прекрасный образ. Это было нетрудно: купить она могла кого угодно — И Скотта, и Трейса Боудина, и Билла… Разница была лишь в цене.

Франческа решила перевести разговор на другую тему:

— Джудит, а Ред оставил тебе записку? Он ведь уехал с Биллом, посмотреть, что натворил ураган в северных районах штата…

— Я знаю. Я сказала Реду, что такая поездка не кажется мне забавным приключением, но запрещать не стала.

— Как? Ты уже не спала, когда они уезжали?

— Не спала. Были кое-какие дела. А что ураган? Куда сейчас переместился? Или, наконец, вся его сила вы шла наружу и на всем побережье штиль?

— Боюсь, что нет. Сейчас он достиг берегов Нью-Йорка и Нью-Джерси, причем скорость ветра лишь увеличилась. Метеорологи надеются, что он рассеется на пути к Новой Англии.

— Хорошо бы, — произнесла Джудит таким тоном, как будто ураган был личным врагом, собиравшимся причинить ей зло. — Но как бы то ни было, я рада, что хотя бы во Флориде хорошая погода.

Джейд поднялась наверх переодеться — они с Д’Арси и Эбби решили пойти в теннисный клуб, посмотреть, что там происходит. Д’Арси надеялась встретить там многих своих приятелей.

Она сразу поняла: в комнате кто-то побывал. Джейд хорошо помнила: перед тем как пойти на завтрак, она взбила подушки и тщательно натянула покрывала. Теперь одно из покрывал съехало набок, а обе подушки потеряли былую аккуратную форму.

Сомнений не было: это Трейс! Конечно, Джудит не стала бы шарить по чужим спальням, а вот человек, называвший себя ее отцом… Но надо было убедиться. Ничего не боясь, по-прежнему крепко прижимая к себе большую кожаную сумку, она направилась к комнатам Трейса и Джудит.

Дверь в комнату Трейса была распахнута настежь — служанка занималась уборкой,

— Привет, сказала Джейд. — В этой комнате живет мой отец. Вы его не видели?

— Нет, мэм. Я никого не видела.

Если Трейса нет ни в комнате, ни внизу, то где же он? Улыбнувшись служанке, Джейд подошла к шкафу — посмотреть на месте ли вещи Трейса. Вещи были в шкафу. По крайней мере, большая их часть. Где бы он ни был в данный момент, он собирался вернуться.

Выйдя из комнаты Трейса, Джейд подошла к двери Джудит и постучала.

— Войдите, — раздался голос из комнаты. Джейд открыла дверь — Джудит стояла посреди комнаты, одетая в желтый шелковый костюм. — Она собиралась отправиться с Франческой на прогулку: бридж, ленч, коктейли…

Джейд знала, что терять ей нечего, и решила действовать напрямую:

— Это ты устроила обыск в моей комнате? Дневники искала? Напрасный труд — они у меня всегда с собой.

— Так вот зачем ты таскаешь с собой это! — рассмеялась Джудит. — Выходит, дневники действительно существуют! Успокойся, Джейд, я не рылась в твоей комнате. Рыскать по всем углам, залезать в каждый ящик… нет, это не для меня. К тому же эти дневники не представляют для меня никакого интереса.

— Не представляют?! Эти дневники могут вывести тебя на чистую воду!

Джудит молча смотрела на Джейд в течение нескольких секунд. Наконец она произнесла:

— Садись, Джейд, и давай разберемся с этими дневниками раз и навсегда. По правде говоря, ты начинаешь мне надоедать.

— Ничего! — выдавила Джейд, не пытаясь даже скрыть гнев. — Когда я предам дневники гласности, тебе станет очень весело! — Но все-таки она присела на край кровати.

Джудит по-прежнему стояла во весь рост. Она как бы нависла над Джейд, очевидно считая, что таким образом ей лучше удастся победить новоявленную противницу.

— Ты хочешь обнародовать все мои тайны? Зачем?

— Зачем?! Да чтобы весь мир узнал, кто ты на самом деле! Весь мир, и Ред в том числе!

— Зачем тебе это?

«Она что, полная дура?» — подумала Джейд.

— Я хочу отомстить, — сказала она вслух. — Отомстить за то, что ты поломала жизнь моей матери!

Джудит снова рассмеялась:

— Это очень смахивает на мелодраму, Джейд! Так нельзя. В мелодрамах всегда искаженная перспектива. В чем ты меня обвиняешь? В последний раз мы виделись твоей матерью за много лет до ее смерти.

— Тебе и не надо было видеться с ней. Надо было. Просто дернуть за веревочку… Ты уничтожила ее — с помощью Росса Скотта и Трейса. Вы трое виноваты в ее гибели.

— И Франческа. Надо не забыть и о ней!

Джейд не могла больше сдерживаться — по щекам ее потекли крупные слезы.

— Зачем ты это сделала? Она же никогда не причиняла тебе зла!

— Коль скоро ты пришла ко мне с открытым забралом, позволю себе быть предельно откровенной. С самого детства я терпеть не могла твою мать. Она всегда была зазнайкой, воображалой. Ни о ком не думала — только о себе. Еще бы: этакая рыженькая куколка! Посмотрите, как она танцует, как поет! А какая она была жадная — все ей подавай: и внимание, и восторги, и любовь! Потом, когда она выросла, все осталось по-прежнему. Ей захотелось обладать всеми мужчинами, вне зависимости от того, любила она их или нет. Да, я действительно ненавидела Карлотту. Но уничтожить ее? Нет. Она сама себя погубила.

— Нет, это твоих рук дело! Не будь тебя — не было бы Трейса, Скотти. Это ты бросила маму этим стервятникам, ты швырнула ее, как кусок падали…

— Потише, Джейд! Или ты хочешь, чтобы тебя услышали? Слуги, например. Неужели ты хочешь, чтобы весь мир узнал, что прекрасная Карлотта Боудин была всего лишь гангстерской подстилкой?

Джейд бросилась к Джудит — ей хотелось расцарапать до крови ее лицо. Но у Джудит была отличная реакция — она чуть отклонилась вбок, и Джейд, промахнувшись, упала на кровать.

— Я хочу, чтобы ты внимательно послушала меня, Джейд. Мне самой ужасно надоел этот разговор, и чем раньше мы закруглимся, тем лучше для нас обеих. Если бы с самого начала твоя мать не была бы шлюхой — что бы я могла с ней сделать? Помнишь название ее последнего фильма «Рожденная порочной»! Это как раз про нее. Никто не может сделать женщину порочной, если у нее нет тяги к этому. Это не я познакомила ее с Трейсом: просто он был у меня в гостях — и Карлотту как магнитом потянуло к нему. Роковая привязанность.

— Нет! — закричала Джейд. — Мама не была порочной! Она была… глупой, но не более того. А ты, ты пыталась извлечь из этого выгоду!

— Может быть, скажешь еще, что я стояла с кнутом у постели и понукала ее отдаться Россу Скотту? Я не связывала ей руки, не раздвигала ноги, не открывала рот…

— Замолчи! — взмолилась Джейд, зажимая уши, но Джудит была неумолима:

— Это не я превратила ее в шлюху, в проститутку!

— Нет, нет! — рыдала Джейд, — Она не была шлюхой, не была проституткой!

— Так почему же она всем отдавалась? Почему не сопротивлялась?

— Она… не могла. Ей было страшно. Ей некуда было деваться.

— Если женщине очень надо, она найдет куда деться! А весь этот кинобизнес? Да, я действительно распорядилась не продлевать с ней контракт, ну и что из этого? Другие звезды уходили на другие студии, создавали свои собственные кинокомпании, шли на телевидение. Что она, хуже других?

— Она не могла… Она устала, у нее не было сил. Она «была прекрасной птицей с ярким оперением, но крылья ее были перебиты. Она не могла не упасть…».

— А как могла она бросить дочь? Разве настоящая мать может так поступить? Ты говоришь, что во всем виновата я, но разве я заставила ее бросить дочь, как только Трейс поманил ее пальчиком?

— Она не хотела бросить Эбби. Она собиралась вернуться за ней.

— Собиралась? Ну и что же: собралась?

Неожиданно Джейд почувствовала, как силы возвращаются к ней.

— Нет, не собралась, но разве хорошая мать могла отдать дочь на откуп Трейсу Боудину? Кто бы тогда защитил крошку от этого негодяя? Вот она и решила скрыть от нее правду о том, кто ее настоящий отец. Но знай: она сделала это совсем по другим причинам, чем ты, когда скрываешь от Реда, что он сын Билла Шеридана. — Джейд заметила, как по неподвижному до сих пор лицу Джудит пробежала гримаса. Выходит, она попала в точку! — Он… Билл! Ведь именно из-за него ты решила погубить маму, не так ли? Билл — отец твоего сына. Может быть, ты даже любила его. Не знаю. Я вообще не знаю, способна ли ты любить. Но поскольку тебе было не суждено обладать им, ты решила сделать так, чтобы и маме он не достался. Так ведь?

Джудит промолчала, и Джейд восприняла это молчание как знак согласия.

— Но почему именно мама, а не Франческа? Ее ты тоже не переносишь, а она ведь, помимо всего прочего, — его жена. Так почему же ты решила уничтожить Карлотту, а не Франческу?

Джудит усмехнулась — она могла говорить с Джейд совершенно откровенно, ей нечего было терять.

— Потому что Франческа — пустой звук. Билл любил только Карлотту, ради нее он был готов на все. Даже на то, чтобы оставить карьеру.

Но пора было заканчивать разговор. Джудит подсела к Джейд:

— Мне кажется, ты намного умнее, чем Карлотта, так что слушай и делай выводы. Все, что написано в дневнике о моих делах с Россом Скоттом, невозможно доказать. Это всего лишь слухи — в данном случае голословные утверждения психически неуравновешенной женщины. Единственное, чему могут поверить — это что Билл — отец Реда. Но и это ты не сможешь доказать. Едва ли Билл сам проговорится. Зачем ему это? Карлотту не вернешь, зато лишиться он может всего: жены, дочери, скорее всего — и карьеры. Что касается Реда, то он поверит мне. У него нет другого выхода — что он без меня? Так чего ты добьешься?

— А вот чего, — продолжила она после небольшой паузы. — Ты вынудишь меня раскрыть один твоей секрет… твой и твоей матери — что настоящий отец Абигайль — Трейс Боудин. И тогда сойдет на нет, то единственное добро, которое сделала в своей жизни Карлотта, когда решила защитить Абигайль от Трейса как от отца. Она сделала выбор для крошки Эбби. Она выбрала ей в отцы Уита Трюсдейла. Разве это был неправильный выбор? Так что решай сама. В чьем окружении ты хочешь видеть Эбби? Есть только два варианта — Трейс Боудин и Трюсдейлы. Выбирай. Знай: если ты станешь болтать, я в долгу не останусь. А если я заговорю, старики Трюсдейлы вышвырнут Абигайль за дверь. Что ей останется делать? Перебираться к Трейсу? Тебе, конечно, не повезло, но ведь у тебя никогда не было выбора.

«Шах и мат!»

Джудит была права: Джейд предстояло сделать выбор — отомстить Джудит за мать или защитить Абигайль от страшной правды. Разве имела она право рисковать сестрой?

И тут Джейд поняла, какая огромная сила таится в Джудит — способность видеть людей насквозь… Предвидеть, как поступят они в той или иной ситуации. Она была уверена, что Карлотта попадется в сеть Трейса. Она знала, что произойдет, когда Карлотта встретит на своем пути другое воплощение зла — Росса Скотта. Теперь знает, что она, Джейд, не станет наносить карающий удар, предпочтя мщению спокойную жизнь сестры.

Джейд взяла сумку и направилась к выходу:

— Ты уверена, что игра стоит свеч? А если Трейс сам все расскажет?

— Уверена. О Боудине я позабочусь.

Джейд поверила ей. Джудит может позаботиться о ком угодно. Джудит была дьяволом, и сейчас Джейд заключила с ним сделку. Что ей еще оставалось?

— На твоем месте, Джейд, я бы сожгла эти дневники. Насчет сестры можешь не беспокоиться, а с Трейсом и Скоттом рассчитается сама жизнь.

«А ты, Джудит, кто с тобой рассчитается?» Но вслух она произнесла совсем другие слова:

— Почему, Джудит? Почему ты решила позаботиться об Эбби?

— Как? — Джудит удивленно посмотрела на Джейд. — Это ведь пункт нашей сделки. Ведь мы заключили сделку, не так ли? К тому же Эбби мне нравится. Очень нравится. Мне бы хотелось иметь такую дочь. И потом, она настоящая леди: милая, невинная, послушная.

— Послушная! Так вот в чем дело!

Джейд подошла к двери, но Джудит окликнула ее:

— Еще одно условие. Держись подальше от моего сына.

Джейд повернулась:

— Коль скоро ты имеешь такое сильное влияние на сына, не проще ли запретить ему общаться со мной?

— Не уверена, что это будет проще. К тому же ты — дочь Карлотты, он — сын Билла…

— На твоем месте, Джудит, я обратила бы внимание на Д’Арси. Она ведь тоже дочь своего отца, как и Ред!

«Да, эта девчонка намного умнее матери!» — подумала Джудит.

 

IX

Ред отлично провел день вместе с Биллом. Шеридан обращался с ним, как со взрослым мужчиной. Он спрашивал его мнение по любому поводу, а потом давал оценку ответу. Как непохоже это было на общение с матерью Реду было интересно, но все равно, Джейд никак не уходила из его головы. Что с ней такое случилось? В субботу вечером строила глазки, а в воскресенье — обхамила!

Когда они вернулись в дом Шериданов, Ред был готов броситься к Джейд и немедленно потребовать объяснения. Но времени для этого у него не было — уже звали обедать. Франческа пригласила на обед две супружеские пары — Памелу и Стивена Бош и Джинни и Сета Марс.

Подали первое. Ред старался поймать взгляд Джейд, но она, казалось, была целиком поглощена устрицами и вином и ни разу не посмотрела в его сторону.

Выглядела она прекрасно: длинное белое платье, оставлявшее обнаженным одно плечо; роскошные рыжие волосы прибраны с нарочитой небрежностью; тонкой работы обруч на голове… Наверное, так выглядели царевны Древнего Египта, подумал Ред.

Должно быть, Джинни Марс уловила мысли Реда: она повернулась к Джейд и спросила, не был ли ее наряд представлен на недавнем показе мод в Нью-Йорке — в коллекции Сила Чепмена «Дочери Нила».

— Клянусь, детка, мне все время кажется, что вы только что сошли с какой-нибудь египетской ладьи.

Джейд рассмеялась:

— Кто же тогда мой Марк Антоний? — Она кокетливо обвела взором всех сидевших за столом мужчин, демонстративно быстро скользнув глазами по Реду и задержавшись на Билле Шеридане. — Но нет, я, конечно, шучу. Это платье не выставлялось на последних показах мод — оно досталось мне от мамы. Она была в нем на открытии отеля-казино «Джейд» в Лас-Вегасе. У меня есть даже фотография.

Джейд запомнила до мельчайших деталей эту фотографию: Карлотта в египетском платье, облокотившаяся на руку Росса Скотта. Скотт серьезен, даже мрачен — Карлотта широко улыбается в объектив. Чуть поодаль — Трейс, у него в руках белая меховая накидка Карлотты. Да, фотография запечатлела суть дела: Трейс стоял поодаль, хотя официальным владельцем казино считался именно он. Карлотта всегда смеялась в объектив фотоаппарата: смеялась или, по крайней мере, улыбалась — одаривала фоторепортера своей лучезарной улыбкой. И сейчас Джейд постаралась изобразить эту улыбку, подавая знак официанту наполнить ее бокал.

— А то платье, в котором вы были в субботу? — вступила в разговор Памела Бош. — Оно тоже от вашей мамы?

Вместо Джейд ответила Д’Арси — знаменитый эксперт в области кинематографа:

— Ну конечно, В этом платье она снялась в «Рожденной порочной», и она тоже подала знак наполнить ее бокал. Франческа недовольно нахмурила брови: ей вообще не нравилось, когда молодежь употребляла спиртные напитки за обедом — это Билл считал, что один бокал никому повредить не может. Следить за Д’Арси было ее обязанностью, но краем глаза она видела, как пьет вино Джейд. Странно, почему Трейс разрешает это дочери? И вообще, куда он подевался? Никому ничего не сказал. Хорошо, если бы он поскорее вернулся к себе в Калифорнию! Взял бы еще с собой Джейд — тогда уж точно никто не стал бы говорить здесь о Карлотте.

Но, судя по всему, Карлотте еще долго предстояло быть предметом разговоров в доме Шериданов. Теперь расспрашивала Джинни Маро:

— Скажите, милочка, у вас есть платья из всех ее фильмов?

— Почти. Обычно киностудия после съемки фильма отдавала маме платья. Половину этой коллекции я подарю Эбби.

Абигайль покраснела:

— Но они не подойдут мне, Джейд. Я ведь выше. Лучше оставь все себе.

Когда официант Эндрю очередной раз обходил стол с бутылкой, Ред попросил налить ему еще один бокал. Может быть, Джейд что-то задумала, делая вид, что ей нет до него никакого дела? Реду приходилось уже сталкиваться с такого рода кокетством — девчонки демонстративно не обращали внимания на ребят, полагая, что таким образом окончательно сведут их с ума.

В какой-то момент их взгляды на мгновение встретились, и, к своему великому удивлению, Ред прочел в глазах Джейд вожделение… Но тут же словно какая-то невидимая вуаль упала на ее лицо, и она вновь стала бесстрастной и безразлично-насмешливой.

Джудит задала Джейд какой-то пустяковый вопрос. Реда поразил чересчур любезный тон матери: он был уверен, что та терпеть не может Джейд, которая ответила еще более вежливо. Что происходит? Неужели он что-то упустил? Он готов был поклясться, что Джейд ненавидела Джудит.

Джейд, потихоньку отпивая ярко-рубиновое «Каберне» из бокала на высокой ножке, думала о том же: «Что происходит? Мы улыбаемся друг другу, как закадычные приятельницы, а ведь это одна из двух женщин, поломавших жизнь моей матери. Невероятно! Прости меня, мама, но мне кажется, другого выхода просто не было. Я должна была подумать об Эбби — даже ценой сделки с дьяволом. Ты ведь тоже пошла на многое ради крошки Абигайль! А что касается Реда Стэнтона, то с ним я на днях разберусь».

За ликером разговор сосредоточился на урагане. Билл рассказывал о нанесенном ущербе — по сравнению с тем, что наделала стихия в Нью-Джерси, Нью-Йорке и Коннектикуте, Флорида, можно сказать, отделалась легким испугом.

— А что там в Ньюпорте? — поинтересовалась Джудит.

— Ньюпорт не пострадал, зато побережью Массачусетса будь здоров как досталось.

— Надеюсь, тетя Селена и дядя Джордж успели возвратиться домой до начала бури! Они поехали отдыхать на Северный берег. Вы не слышали о Северном береге, дядя Билл? — спросила Абигайль.

— Пока не слышал, детка. В сводках, которые я получаю, не сообщаются такие подробности.

— Не волнуйся, Эбби, спокойным тоном произнесла Джудит. — Твои дядя и тетя — люди осторожные. Уверена, что как только передали по радио штормовое предупреждение, они тотчас же сложили все вещички и поспешили в свой крепкий кирпичный дом. А знаешь, что говорят в Бостоне о таких домах? Что им не страшен ни шторм, ни злой человек. Правда ведь, Фрэнки?

Франческа сдержанно улыбнулась:

— Точно не помню. Я так давно не была в Бостоне. Впрочем, что мы все о непогоде? Предлагаю сразу же после еды сыграть в бридж. А молодежь, надеюсь, сама придумает себе развлечение.

Она попыталась прикинуть в уме, кто же станет играть, и поняла, что, если дети уйдут, игроков останется всего семь…

— Ред будет восьмым, — предложила Джудит, заметив ее замешательство. — Он прекрасно играет в бридж.

«Нет, я ее все-таки точно придушу, — подумал Ред. — Она что, издевается над ним — сидеть весь вечер за карточным столом вместо того, чтобы повеселиться с девчонками?! Сегодня перед едой Д’Арси шепнула, что она прихватила в клубе немного травки, так что намечается приватная вечеринка для молодежи…»

Неожиданно на помощь пришла Эбби:

— А давайте я сыграю вместо Реда. Я буду в паре с тобой, Джудит. Дядя Джордж и тетя Селена часто звали меня четвертой. Говорят, у меня неплохо получалось…

— Действительно, Джуди, — подхватил Ред, — почему бы тебе не сыграть с Эбби? Я что-то устал.

От радости он даже поцеловал Эбби — она вся залилась краской от смущения и неожиданности.

«Какой прекрасный вечер!» — подумала Абигайль: она будет играть в паре с Джудит, потом ей предстоит еще одна ночь наедине с Джейд. Какое чудо!

— Вы подождите здесь, а я схожу за припасами, — прошептала Д’Арси, когда они вошли в большую комнату на втором этаже, служившую библиотекой. Она замерла возле двери, ведущей в коридор, и подождала, пока мимо пройдут двое охранников. — Ни за что не поверите, куда я запрятала товар. Ладно, потом расскажу все подробности. Да, ребята, непросто жить в этом доме: я тут между Сциллой и Харибдой. С одной стороны — мать, с другой — эти фашисты, — она кивнула головой в сторону удалявшихся шагов охранников. — Я сейчас. Только не начинайте без меня.

Как только Д’Арси выскользнула из комнаты, Ред повернулся к Джейд и спросил:

— Интересно, на что она намекает? Что это мы не должны начинать без нее?

Джейд пожала плечами. Ей было несколько не по себе оттого, что Ред сидел так близко от нее на диване. К тому же она выпила лишнего — голова немного кружилась. Она закрыла глаза и откинулась на холодную кожаную спинку. Наверное, надо было сразу после еды пойти спать, подумала она. А Ред придвинулся еще ближе, обнял ее. Его пальцы гладили плечо Джейд.

— Не надо… — прошептала Джейд. Что это с ним? Она так старалась отшить его — неужели не сработало? Она попыталась отодвинуться, но Ред снова приблизился к ней, его рука по-прежнему лежала на ее плече.

— Я хочу этого, и ты тоже хочешь, правда? — Он стал целовать плечо Джейд. — Разве я тебе не нравлюсь?

— Нравишься. То есть нравился…

Он поцеловал ее в закрытые веки:

— Так что же случилось? Почему ты делаешь вид, что я тебе неприятен?

— Не знаю, — у нее шла кругом голова. — Прошу тебя, перестань.

— Но почему? — Его губы спустились ниже, к ее горлу.

— Мы не должны… — но она уже не могла сопротивляться и только выгнула шею, поддаваясь ласкам Реда.

— Почему не должны? — Он немного поднял голову, и его губы оказались на уровне ее рта. Ред прильнул к ней и крепко поцеловал ее в губы…

— Я тебя люблю, — прошептал он, оторвавшись от ее уст.

— Нет, нельзя!

— Почему нельзя? Я люблю тебя! — Он стал ладить ее грудь.

— Остановись! Не надо! — закричала Джейд, но на Реда эти слова не произвели никакого воздействия.

— Скажи мне, — прошептал он, поднимая голову, — скажи, что любишь меня. Я знаю, что это так! Я сразу почувствовал это. Я почувствовал, что ты меня любишь и что я люблю тебя. Ты ведь тоже это почувствовала. Скажи «да»!

Джейд стала гладить его по голове, по затылку, по плечам. Она позабыла обо всех на свете — Джудит, Эбби… Она уже не помнила даже, ради чего приехала в Палм-Бич…

— Я люблю тебя… — прошептала она.

В коридоре послышался голос Д’Арси — она что-то объясняла охраннику. Джейд и Ред отпрянули друг от друга и сели в разные углы дивана, она поправила платье. Вдруг резко протрезвев, Джейд озлилась на саму себя. Что с ней случилось? Душу наполнило негодование: как могла она настолько забыться? За какие-то несколько минут поставила под удар будущее Эбби, свела на нет все свои усилия. Она так много сделала, чтобы Ред отстал, — теперь придется начинать все заново. Теперь это гораздо труднее, ведь они признались друг другу в любви. Как теперь исправить допущенную ошибку?

В библиотеку с торжествующим видом вошла Д'Арси — в руках ее был небольшой бумажный пакет. Она поставила первую попавшуюся пластинку и включила проигрыватель, потом выложила на столик самокрутки и коробок спичек и уселась на диван между Редом и Джейд.

Ред посмотрел на Джейд: что это с ней опять? На что она рассердилась на этот раз? «О Господи! Ну почему она снова злится? Потому что между нами уселась Д’Арси? Чего она от меня хочет?» Может быть, ему надо было сказать что-нибудь Д’Арси? Попросить ее пересесть в другое место? Но тогда Джейд рассердится на эти слова! Реду стало казаться, что Джейд относился к тем девчонкам, которые вечно чем-то недовольны — он уже встречал в своей жизни такие экземпляры. Но сейчас все было не так, как прежде, — он действительно любил эту девушку! И она тоже призналась ему в любви! Эти слова переполнили радостью душу Ре да.

«Если бы они остались наедине… Ничего, может быть, такая возможность еще предоставится, — утешал он себя. — Может быть, „травка“ убаюкает Д’Арси и она отправится к себе спать».

— Чего мы ждем? — спросила Д’Арси. — Давайте курить!

— Ну конечно, Д’Арси, — воскликнула Джейд, поднимаясь с дивана, — конечно, давай, кури. Деткам надо развлечься! Что касается меня, то я пошла спать. Может, книжку почитаю перед сном.

У Реда от неожиданности отвисла челюсть: что это с ней?!

— Ты что, Джейд, с ума сошла? — проговорила Д’Арси, качая головой. — Я не думала, что ты этакая пай-девочка — недотрога.

Джейд улыбнулась:

— При чем здесь это? Просто все это очень скучно. Прятаться от родителей и ловить кайф от «травки» — детский сад какой-то! Смотрите, детки, будьте бдительны. А то мамочка задаст тебе, Д’Арси, трепку — она ведь у тебя такая добропорядочная! А ты, Ред, не боишься схлопотать от мамы по попе? Приятной вам ночи, крошки. Кайфуйте, но оставайтесь начеку. А то, говорят, марихуана иногда оказывает на детишек неожиданное воздействие.

Джейд вышла в коридор и осторожно прикрыла за собой дверь. У нее хватило выдержки спокойно дойти до холла. Но потом терпение иссякло — она стремглав бросилась в свою комнату, захлопнула за собой дверь и горько расплакалась.

— Что происходит? — спросила Д’Арси. — Какая муха се укусила?

Он знал, что происходит. Она просто шлюха, первоклассная шлюха! От этой мысли ему захотелось плакать.

— Ничего особенного. Просто шлюха. Обычное дело. Таких много.

— Я не такая.

Реда переполняла злоба, но он нашел силы ласково улыбнуться Д’Арси:

— Я знаю, что ты не такая, — он наклонился и поцеловал ее. — Ладно, хватит о ней. Она ушла — травки стало больше… Давай закурим!

— Сейчас-сейчас… Но сначала я должна вернуть тебе должок, — с этими словами она обвила руками его шею и нежно поцеловала.

Супруги Бош и Марс отправились домой, охрана запирала двери, а Джудит, Абигайль, Франческа и Билл поднялись наверх.

— Тихо, как в могиле, — заметила Джудит. — Наверное, дети отправились спать.

— Странно, что так быстро, — проговорила Франческа. Она знала, как трудно загнать в постель Д’Арси. — Надо проверить: Д’Арси часто забывает выключить свет.

— Этим могут заняться люди из охраны, — сказал Билл. Больше всего ему хотелось спать — он очень устал. — И потом, даже если она не погасила свет, ничего страшного не произойдет.

— Но мы стоим в двух шагах от ее комнаты. Почему бы…

— Ладно, ладно, проверь сама, — Билл повернулся к Джудит и Абигайль и улыбнувшись произнес: — Фрэнки считает, что ее дочь так мала, что неспособна сама выключить свет, телевизор, даже завернуть кран!

— Тихо! — прервала его тираду Франческа, открывая дверь библиотеки. В помещении было темно.

— Ну что, довольна? — ехидно спросил Билл. — Свет выключен.

— Свет-то выключен, а проигрыватель — нет. Слышишь, шипит? И потом, чем это пахнет? — Франческа нащупала выключатель и повернула его…

Билл и Джудит подбежали к дивану: на нем лежали Ред и Д’Арси. Они проснулись от яркого света и, жмурясь, пытались понять, что происходит. Ред почти лежал на Д’Арси, крепко обняв ее.

— Д’Арси! — воскликнул Билл.

— Удивительно! — процедила сквозь зубы Джудит.

— Что это тебя так удивляет? — спросила Франческа, инстинктивно чувствуя, что надо встать на защиту дочери — пусть даже провинившейся.

— Что это твоя дочь, а не дочь Карлотты.

Абигайль, которая сразу поняла, что это за запах, опрометью бросилась в свою комнату, благодаря Бога за то, что на диване с Редом лежала именно Д’Арси, а не дочь Карлотты Джейд. Джудит так рассердилась — а Эбби очень не хотелось, чтобы сердились на ее сестру.

 

X

На следующее утро Билл встал раньше всех. Он так и не смог заснуть — поворочавшись часа два в своей постели, он вышел в соседнюю гостиную, налил себе виски и со стаканом в руке стал смотреть на поднимающееся из-за океана солнце. Он был рассержен на всех — на Реда, на Фрэнки, на Джудит, но особенно — на свою собственную дочь! Как посмела она натворить такое? Билл не осуждал жену за то, что та встала на защиту Д’Арси от нападок Джудит, но, по правде говоря, Джудит имела все основания язвить по этому поводу. Как бы то ни было, Билл был до глубины души возмущен поведением дочери — его нисколько не утешала мысль о том, что Д’Арси не знала, что Ред — ее брат. К тому же ему было страшно неудобно перед Джудит.

Д’Арси разрушила все его планы, да и Фрэнки подлила масла в огонь — стала выгораживать дочку, а всю злобу выместила на Билле. Но гораздо больше пугал его гнев Джудит. Она строгим голосом заявила, что не намерена больше оставаться в доме Шериданов и готова немедленно убраться восвояси при первой возможности. Может быть, это было бы и неплохо, но… но она ведь забирала с собой Реда!

Слава Богу, что хотя бы Ред повел себя достойно. Он поступил, как настоящий мужчина — взял всю вину на себя, даже сказал, что травку привез с собой из Бостона. Конечно, ему никто не поверил — само собой разумелось, что вся инициатива исходила от Д’Арси.

И какое право имела Фрэнки злиться на него?! Все было бы совсем по-другому, воспитай она дочь не так… Ну хотя бы так, как Абигайль. Черт возьми! Даже дочь Трейса Боудина могла вести себя, как леди!

Впрочем, в одном Фрэнки была права — Джудит придала этому происшествию слишком большое значение. Пусть Фрэнки не знала всю правду — все равно, Джудит раздувала из мухи слона. Да, действительно, существовала угроза инцеста — но ведь ничего не произошло! Ред поклялся, что между ними ничего не было, и Билл сразу же поверил ему. Дети перебрали вина за обедом, накурились вдобавок марихуаны и остались наедине. Вот и получилась такая история. Подумаешь, на их месте так могли поступить любые подростки. Теперь ему надо было убедить Джудит, что подобное никогда не повторится.

Ах, если бы Джейд не ушла спать и не оставила их вдвоем! Честно говоря, он, как и Джудит, скорее мог предположить, что в объятиях Реда окажется именно Джейд, а не Д’Арси! Он мог поклясться, что Ред втюрился в Джейд. А кто была Д’Арси по сравнению с ней? Ребенок, да и только!

Билл посмотрел на часы. Было почти семь. Пока весь дом еще спал, ему надо было переговорить с Джудит. Главное, чтобы об этом разговоре не узнала Фрэнки. Билл убедился, что поблизости нет никого из охранников, и направился к двери Джудит.

— Наш уговор отменяется, — решительным тоном произнесла Джудит, — Я еще не сошла с ума, чтобы позволить Реду балансировать над пропастью.

— Подожди немного. Не поддавайся эмоциям.

— Я… я все обдумала этой ночью. Я «поддалась эмоциям», когда согласилась приехать сюда. Именно тогда я совершила ошибку.

Он обнял ее, крепко прижал к себе, стал шептать что-то на ухо.

— Напрасно стараешься. Эта ситуация совершенно недопустима. — Она была права, и Биллу надо было твердо себе это уяснить. Она прекрасно обходилась без Билла Шеридана все эти годы, обойдется без него и впредь — слишком многое было поставлено на карту.

— Между ними ничего не было. Я уверен в этом…

— Это не имеет значения. Ситуация взрывоопасна. Рано или поздно Ред и Д’Арси снова окажутся наедине. Ты отдаешь себе отчет в том, что они брат и сестра?! Меня не интересует, как далеко они зашли в своих любовных играх! Все это слишком рискованно, а я не собираюсь рисковать. Сегодня же мы уезжаем!

— Самолеты сегодня не летают…

— Ты, кажется, забыл, что я прилетела на частном самолете — он готов к вылету.

— Никто не разрешит тебе взлететь — все аэропорты от Вашингтона до Мэна закрыты.

— Тогда я поеду поездом.

— Но и это невозможно — поезда ходят только до Вашингтона.

— В таком случае найдем машину с шофером. Даже если мне удастся держать под замком Реда, я не могу находиться под одной крышей с Фрэнки. Мне, конечно, жаль, что она обиделась на мои слова в адрес Д’Арси, но что я еще могла сказать?! Ей действительно следовало лучше заниматься воспитанием дочери. А то ведет себя, как девица легкого поведения!

Если бы кто-нибудь другой посмел сказать это про его дочь, Билл, наверное, тотчас бы отвесил пощечину… Но, во-первых, он сам страшно злился на Д’Арси, а во-вторых, эти слова произнесла Джудит — женщина, от которой он полностью зависел.

— Успокойся, — робко пробормотал он, — они ведь оба поклялись, что ничего не было.

— Может быть, ничего и не было, но послушай, разве Можно им верить? Ред ведет себя, как джентльмен, оберегая честь дамы. Что же касается Д’Арси — что еще она могла сказать? Разве ты забыл, что всегда говорила Карлотта, убеждая тебя, что ее честь не затронута?

Билл хотел потихоньку проскользнуть в спальню, но Франческа уже проснулась. Она сидела у туалетного столика и расчесывала волосы.

— Где это ты гуляешь в такую рань? Можешь не отвечать — попробую сама догадаться. Ходил к Джудит, извинялся за то, что воспитал дочь шлюхой?

— Выбирай выражения, Фрэнки! Как ты смеешь!

— Что не угадала? Значит, ты решил поступить, как отец, обнаруживший дочь в объятиях опытного соблазнителя, пошел к этому мальчишке и провел с ним воспитательную беседу?

— Нет, Фрэнки, ты опять не угадала. Не извинялся я перед Джудит и не вел воспитательных бесед с Редом. И вообще, насколько я понимаю, все это самая настоящая буря в стакане воды. — О Господи! Как ему хотелось, чтобы это действительно оказалось так.

— Буря в стакане воды? А сам-то ты веришь в это? Если бы вы с Джудит не стали сваливать всю вину на Д’Арси, я, пожалуй, и впрямь подумала бы, что ничего страшного не произошло. Подумаешь — детки пошалили и заснули! Можно было бы хорошенько отругать их за курение марихуаны и этим ограничиться. Я устроила бы нагоняй Д’Арси, а Джудит сама решила бы, что делать с ее отпрыском. А вы с Джудит что устроили? Почему всех собак спустили на Д’Арси? Почему во всем виновата девочка? — Как только Франческа произнесла эти слова, в ее памяти встали события почти двадцатилетней давности.

— Я не осуждаю Билла. Это все ты, Карлотта, ты!

И ответ Карлотты:

— Билл здесь ни при чем… Не осуждай Билла. И прости меня!

А сейчас она тоже осуждала девочку. Осуждала и не прощала. Ее тон несколько смягчился:

— Так где же ты был в такую рань? Просил прощения у Д’Арси за вчерашнюю грубость?

— Нет, этого делать я не собираюсь. Я был у Джудит, пытался отговорить ее уезжать. Надо, чтобы сначала все успокоилось.

— Вот видишь, выходит, я угадала с первого раза. Ты был у Джудит, уговаривал ее остаться, извинялся за поведение дочери.

«Ах, Фрэнки, Фрэнки! Если бы ты только знала, о чем мы с ней говорили!» — подумал он.

Франческа позвонила на кухню, попросила сделать ей кофе и сказала экономке, что она может не накрывать на стол к завтраку, — пусть гости придут на кухню и сами решат, что им есть. Потом она вышла в гостиную и увидела, что небритый и неодетый Билл стоит у окна и смотрит на океан.

— Билл, тебе надо позавтракать…

— Не беспокойся — я уже завтракаю, — сказал он, наливая в стакан виски.

Этот ответ только разозлил Франческу, и она опрометью выбежала из гостиной. Что-то случилось с Биллом, и она не могла понять, что именно. Он был подавлен. Карьера? Вряд ли: столько раз на протяжении последних лет у него были взлеты и падения, но ни разу он не упал духом. А теперь? Неужели из-за того, что дети накурились «травки»? Или из-за того, что Джудит уезжает домой раньше времени?

В таком состоянии Франческа не видела его с тех пор, как Карлотта связалась с Трейсом Боудином.

Джудит позвонила на кухню и попросила принести ей завтрак и телефонный справочник. Ей надо было найти машину с шофером, чтобы уехать в Бостон. Затем пошла к Реду — сказать, что пора собирать вещи. Она открыла дверь и увидела, что сын еще спит. Джудит немного успокоилась и не стала его будить. Все равно надо поискать машину с шофером.

Как только за ней закрылась дверь, Ред открыл глаза. Меньше всего ему хотелось общаться с матерью. Хотя больше всех кричал вчера Билл, Ред чувствовал, что инициатива исходит от Джудит. Что они устроили! Можно подумать, что его застали за совращением невинной девы. Вернее, не так: коварную блудницу застали за совращением невинного девственника! В итоге все шишки посыпались на бедную Д’Арси, хотя, конечно, и он оказался в весьма неловком положении — и все благодаря дорогой мамочке!

Самое обидное, что при всем этом они даже не трахнулись!

Конечно, это могло произойти: Ред видел, что Д’Арси очень возбуждена, да и сам он был не прочь. Правда, его возбуждала не столько Д’Арси с ее горячими объятиями, сколько Джейд с ее странным поведением. Можно сказать, что во всем виновата именно она — Джейд! Если бы она не меняла так резко ласку на безразличие — к тому же сразу после того, как оба они признались друг другу в любви, — он не оказался бы на этом диване с крошкой Д’Арси! Бедная девочка. Она даже не всплакнула, когда Джудит выразила ей свое глубокое презрение и на нее напустился Билл. Она расплакалась потом — услышав, что Джудит собирается немедленно уезжать домой! Именно в этот миг Ред почувствовал, что виноват перед Д’Арси, — она, выходит, действительно была к нему неравнодушна.

Но что поделать! Если уж мать решила уезжать — тем лучше: он сможет наконец забыть Джейд.

Абигайль с нетерпением ждала, когда же наконец проснется Джейд. Как только она открыла глаза, Эбби вскочила с постели и выпалила:

— Ты все пропустила!

Джейд потянулась:

— Что это я пропустила?

— Д’Арси и Реда застукали спящими на одном диване!

Джейд села на кровати: сон как рукой сняло.

— Когда? Этой ночью?

— Да. Друзья тети Франчески разошлись по домам, и мы поднялись наверх: я, Джудит, тетя Фрэнки и дядя Билл. Все было тихо, но тетя Фрэнки решила проверить, всюду ли выключен свет. Мы вошли в библиотеку, там было темно, но работал проигрыватель. Тетя Фрэнки включила свет… и мы увидели эту парочку! Представляешь себе — они спали, обнявшись, на диване! Запах стоял, как в притоне наркоманов. А он еще засунул ногу между ее ног…

Джейд закрыла глаза. Ей хотелось спросить, были на Д’Арси трусики, не была ли расстегнута ширинка Реда, но она не смогла заставить себя задать эти вопросы. Ее тошнило. Больше всего ей хотелось зарыться с головой под одеяло и отключиться. Случилось то, о чем можно было помыслить лишь в самых кошмарных мечтах…

— И что было потом? — спросила она безразличным тоном.

— Дядя Билл закричал: «Д’Арси», а Джудит: «Удивительно!»

— «Удивительно»? Что она имела в виду?

— Она сказала, что удивляется, что на диване лежит Д’Арси, а не дочь Карлотты. По-моему, она имела в виду не меня.

— Мне тоже так кажется, — ухмыльнулась Джейд.

Это была ее вина. Это она спровоцировала Реда. Она просто подтолкнула его… Надо было все предусмотреть и воспрепятствовать Д’Арси осуществить свои планы — ведь та добивалась именно этого! Если бы только… Впрочем, она сделала все, что могла. Ведь думала только о благе сестры! А Эбби влюбилась в Реда, да и Джудит обещала рассказать, кто на самом деле отец Эбби, если Джейд не оставит Реда в покое.

— Не расстраивайся, Эбби. Всякое бывает. Они накурились и зашли слишком далеко. Это ничего не значит.

— Знаю, знаю. Да я и не расстраиваюсь. Я хочу сказать, что коль скоро Ред относится к тем ребятам, которых интересует лишь секс… Знаешь, сказать по правде, в тот момент, когда Джудит выразила удивление, что с Редом лежишь не ты, а Д’Арси, я почувствовала облегчение. Именно потому, что это была Д’Арси, а не ты! Мне не хочется, чтобы Джудит плохо думала о тебе. К тому же Д’Арси мне двоюродная сестра, а ты — родная. Я никого не люблю так сильно, как тебя!

— Я тоже тебя люблю. — Джейд обняла сестру. Она почувствовала, как невыносимо тоскливо ей без Реда Стэнтона, как ей хочется снова быть в его объятиях, слышать его слова о любви…

— А что было дальше? Джудит сказала, что удивлена… А Ред с Д’Арси? Что они сказали в свое оправдание?

— Не знаю. Я побежала спать.

Джейд показалось, что бедная Эбби лишь притворяется такой спокойной. Должно быть, на самом деле ей было очень тяжело — иначе зачем было убегать к себе?

Ред быстро натянул свитер и джинсы. Если уж мать действительно решила немедленно уезжать, надо, по крайней мере, постараться что-нибудь сделать для Д’Арси. Он не был уверен, что Билл и Франческа поверили им на слово. Джудит, пожалуй, тоже. Реду казалось, что мать не столько обеспокоена, с кем именно его застукали, сколько самой возможностью того, что он оказался наедине с женщиной. Будь воля Джудит — он до сорока лет оставался бы холостым, а потом женился бы исключительно для того, чтобы произвести на свет наследника! Тогда у Джудит появилась бы новая маленькая жертва.

Кроме того, Реду хотелось извиниться перед Биллом и Франческой. Ему не хотелось, чтобы они запомнили его этаким развращенным мальчишкой, соблазняющим невинных созданий, эгоистичным негодяем, помышляющим лишь об удовлетворении собственной похоти…

Франческа была явно не в восторге от того, что Ред к ней пришел. Нельзя сказать, что этот парень не понравился ей с первого взгляда, но было какое-то нехорошее предчувствие: эти безупречные манеры, смазливость, почти профессиональное обаяние… К тому же, что хорошего можно было ждать от сына Джудит? И вот предчувствия сбылись. Она, конечно, понимала, что между Редом и ее дочерью не произошло ничего такого, но в душе оставался неприятный осадок от того, что какое-то непредвиденное событие нарушило гармонию в ее доме.

— Тетя Фрэнки, я пришел попросить прощения.

— В этом нет необходимости, — холодно произнесла она.

— Это необходимо для меня. Хотя между нами ничего и не было — так, несколько поцелуев, — я все равно чувствую себя в ответе.

— Перестань, Ред. Я не сомневаюсь, что ничего не было, так что можешь не чувствовать себя в ответе. Несколько поцелуев… Ну что ж, в этом нет никакой трагедии. — Франческа постаралась изобразить улыбку.

— Я не хочу, чтобы вы плохо думали о Д’Арси. Мне следовало бы вести себя по-другому: помнить, что я ваш гость, и не целовать вашу дочь — как бы ни была она очаровательна. — Он обворожительно улыбнулся. — Что же касается марихуаны, могу лишь сказать, что я сделал глупость. Не надо было брать ее с собой и тем более — давать Д’Арси. Пожалуйста, не осуждайте ее. Во всем виноват я. Ну, пожалуйста, простите меня!

— Увы, я не умею прощать, мистер Стэнтон. — И все же Франческа почувствовала, что обида на Реда постепенно проходит. Он выглядел вполне искренним. В конце концов, разве он виноват, что Джудит — его мать? За что его осуждать? За то, что поцеловал симпатичную девочку? Ну, допустим, не просто поцеловал, но… Конечно, дело усугублялось марихуаной, хотя Франческа твердо знала: травку принесла Д’Арси. Но и это было не так страшно. Все подростки — рано или поздно — пробовали курить травку. Так в чем же его вина? В том, что он так красив, так обаятелен?

Бедная Д’Арси! Ничего удивительного, что она увлеклась этим парнем. Разве можно устоять перед его чарами? Она сама ведь тоже не смогла устоять перед Биллом Шериданом! Франческе вдруг стало грустно. Не потому, что произошел этот инцидент, а потому, что все так обернулось. Ведь для Д’Арси это могло быть лишь трогательной романтической историей, воспоминание о которой навсегда осталось бы в ее памяти чем-то светлым и добрым…

— Мне очень жаль, что все так вышло.

— Мне тоже, Ред, — сказала Франческа и поцеловала его в щеку.

Франческа постучалась к Д’Арси.

— Уходите. Не хочу никого видеть! — раздалось в ответ.

— Это я, мама. — Франческа подергала дверь: было заперто. — Открой, детка. Я не буду ругать тебя.

Мать была единственным человеком, заступившимся за нее вчера. Д’Арси открыла дверь и побежала обратно в кровать. При виде ее заплаканного лица Франческа сама с трудом сдержала слезы.

— Я хочу, чтобы ты запомнила одну вещь, мама. Я никогда не прощу твоему мужу те слова, которые он сказал мне вчера в присутствии Реда.

Франческа обняла ее:

— Папа не хотел тебя обидеть. Он просто расстроился. И, пожалуйста, не смей называть его моим мужем. Он ведь твой отец.

— Не защищай его! Ты защищаешь его по любому поводу — это противно. Почему ты не хочешь признаться, что он поступил плохо? Люби его на здоровье, но не называй черное белым!

— Хорошо. Я люблю папу, но вчера он действительно был не прав.

— Значит, ты веришь мне? Ты веришь, что между нами ничего не было?

— Конечно, верю.

— Так зачем же вы раздули всю эту историю?

— Мне кажется, что из-за Джудит. Папе стало неудобно перед ней.

— Значит, мнение Джудит для него важнее, чем собственная дочь?

— Знаешь, иногда бывает так, что люди больше думают о том, что скажут посторонние. Это, конечно, не значит что…

— Ах, мама! — взорвалась Д’Арси. — Сегодня он уедет домой, а я его люблю! Что мне делать?! Джудит ненавидит меня и теперь никогда не разрешит нам видеться!

Д’Арси была права. Это было в стиле Джудит: ненавидеть мою сестру — значит ненавидеть меня. Ненавидеть меня — значит ненавидеть мою дочь! Джудит никогда не выберется из этого порочного круга. Как жаль, что все так вышло! Не будь этой слепой ненависти, вокруг воцарился бы мир, можно было дружить семьями. Но, увы! Оставалась только непроходящая боль, вечная открытая рана! Впрочем, и память о Карлотте была для Франчески такой же незаживающей раной!

— Мама, ты поможешь мне снова увидеться с Редом?

Разве могла она ответить «да», зная, чего это будет стоить? Джудит не допустит этого. Франческа так и не поняла, какие чувства испытывал к ее дочери Ред. Легкое увлечение? Пожалуй, не больше. Может быть, со временем он действительно полюбил бы ее. Увы, было уже слишком поздно! Любовь имеет свои законы. Но как бы то ни было, Франческа не могла сейчас сказать «нет» — это нанесло бы дочери слишком сильный удар.

— Посмотрим, Д’Арси.

— Зачем ты говоришь «посмотрим»? Обычно это произносят, когда хотят вежливо отказать. Скажи «да»!

— Хорошо, Д’Арси, я попробую.

— Смотри, я поймаю тебя на слове!

— Хорошо-хорошо. А сейчас, пожалуйста, выполни мою просьбу: умойся, оденься и поговори с папой. Вам надо объясниться.

Д'Арси снова помрачнела:

— Нет! Может быть, я еще буду с ним разговаривать, но простить его я не смогу! Вчера он предал меня. Вместо того чтобы сказать: «Это моя дочь! А моя дочь не могла сделать ничего дурного!» — он стал поносить меня как последнюю мерзавку, да еще в присутствии Реда и его мамаши! Нет, я не смогу его простить!

— Ты не понимаешь, что говоришь, Д'Арси. Папу надо простить. Так будет лучше для тебя.

«Легко тебе говорить, Фрэнки Шеридан. Сама ты так и не смогла простить, и это навсегда отравило твою жизнь!»

— Постарайся, Д'Арси! Обещай мне, что постараешься.

— Хорошо, мама, я буду стараться!

Сама Франческа решила: надо простить, и тогда, может быть, все встанет на свои места. Карлотты уже нет в живых, но живы ее дочери. Пусть она не сможет быть им матерью, но постарается стать любящей теткой, настоящей подругой. Подружиться с Эбби нетрудно — то ли дело Джейд. Притом Франческе казалось, что на самом деле именно Джейд остро нуждается в чьей-то дружбе.

Ред с трудом поверил своим глазам: несмотря на ранний час, Билл был пьян. Более того, он подливал себе еще и еще. Когда же он начал? И зачем? Неужели из-за вчерашней сцены? Реду стало неудобно за дядю. Не таким он представлял себе Билла Шеридана. Он думал, что это крепкий, жесткий, может быть, даже немного грубый человек — не из тех, кто будет искать решение своих проблем на дне стакана спиртного.

Ред поспешно пролепетал извинения за вчерашнее, еще раз повторил, что во всем виноват он один, и хотел поскорее уйти. Но это оказалось не так просто: Билл встал с кресла, положил руки ему на плечи и стал говорить, что он его прекрасно понимает и что если кто и виноват, то это, конечно, Д'Арси. Потом он хлопнул его по плечу и сказал, что ему ужасно жаль, что Джудит решила уехать.

— Клянусь тебе, Ред, мы еще встретимся!

Ред посмотрел в лицо Биллу и увидел, что в его глазах стоят слезы. Этого он никак не ожидал!

Когда, наконец, Реду удалось выйти, ему захотелось убежать куда-нибудь подальше. Он был не готов встретить Джудит. Вообще ему никого не хотелось видеть! Может быть, спасение было в прогулке вдоль пляжа?

Надо же, какая прекрасная погода! — думал Ред, прогуливаясь по пляжу. Даже не верится, что совсем недавно здесь свирепствовал ураган. Не верится, что сегодня только вторник, а они приехали сюда в субботу вечером. Потом он заметил Д'Арси: она сидела на песке и смотрела на море. Реду не хотелось разговаривать с ней, и он повернул обратно к дому. Но Д'Арси сама заметила его.

— Ред! — Она изо всех сил замахала ему рукой. Ему пришлось пойти на ее зов. Она бросилась навстречу и повисла у него на шее: — Ах, Ред!

Он тихонько отстранил ее в сторону. Именно так нужно было поступить в этот момент. Кто поверит, что они не договорились заранее об этой встрече на пляже? Продолжать то, что они не успели сделать вчера, — и все то, после заверений о чистоте помыслов и извинений?

— Ах, Ред, я боялась, что больше никогда не увижу тебя!

— Послушай, Д'Арси, не надо, чтобы нас видели вдвоем. Они подумают, что у нас с тобой…

— Мне нет дела, что они подумают! А тебе? — Слезы текли по ее щекам, смывая краску с ресниц.

Она была слишком возбуждена, и Ред подумал, что не время говорить, что ему действительно было дело. Более того, именно мнение окружающих было ему важнее, чем сама Д'Арси…

— Так нельзя, Д'Арси, — ласково проговорил он. — Мы не можем пренебрегать мнением окружающих. По крайней мере, сейчас.

Ред допустил ошибку: он сказал «мы», и Д'Арси подумала, что он имеет в виду их двоих, противопоставляя их всему остальному миру. Он сказал «сейчас», и она подумала, что у них будет свое «потом»…

— Ах, Ред, я так люблю тебя! А ты?

О Господи! Опять этот вопрос!

Сколько раз ему его задавали! Ред сбился со счета. Иногда это звучало как приказ: «Скажи мне, что любишь меня!» И не всегда вопрос этот задавали такие юные девушки, как Д'Арси. Зачем они спрашивали об этом? Наверное, их учили не признаваться в любви первыми — ждать, когда скажет парень… Реду всегда было трудно ответить «нет» — почти невозможно.

— Ты любишь меня? Любишь? — молила Д'Арси.

— Конечно, люблю!

Что еще оставалось ему сказать?! Она была на грани истерики. Если бы он сказал «нет», кто знает, не пошла бы она сразу же топиться в океан? И действительно, он любил ее. Любил по-своему. Она была его дальней родственницей. Притом очень милой девочкой. И потом, разве это плохо — сказать девочке, что ты любишь ее?

— Но сейчас тебе надо вернуться в дом. А я… я погуляю один.

— Но ведь ты сегодня уезжаешь, — скорбно вздохнула Д’Арси, моргая покрасневшими глазами. — Твоя мама сказала…

— Мало ли что она сказала. Не уверен, что нам удастся улететь.

— Но ведь мы все равно увидимся. Правда?

Он нежно погладил ее по голове:

— Конечно, увидимся. Пока.

Она долго смотрела ему вслед и пошла в сторону дома только после того, как его фигура исчезла вдали. Ред сказал, что они еще увидятся, а мама обещала помочь! Может, и вправду все выйдет? В конце концов, какое ей дело до того, что подумает Джудит и что скажет отец!

 

XI

— Пойдем позавтракаем, — сказала Абигайль. — Умираю с голоду. А ты?

— Пожалуй… — Но Джейд было не до завтрака — гораздо больше интересовало ее, что произошло вчера после того, как Д’Арси и Реда обнаружили в библиотеке. У нее было предчувствие, что вчерашний инцидент может сократить ее пребывание в Палм-Бич — чтобы успеть свести счеты с теткой, надо было торопиться. После того как она заключила сделку с Джудит и решила до поры не трогать Трейса, Франческа оставалась единственным человеком, кому она могла отомстить прямо сейчас.

Да, она решила пока что не мстить Трейсу. Ей было страшно. С одной стороны, Джудит обещала заняться этим подонком сама, но что она там надумает? На что могут пойти Трейс и Скотти? Джейд знала достаточно много. Она понимала, что эти люди способны на все…

У Карлотты был еще один близкий друг. Режиссер. Его звали Питер Вайс. Отличный парень. Кажется, он даже нравился Карлотте.

— Он так вежлив со мной во время съемок. Когда я делаю что-то неправильно, то изо всех сил старается сделать замечание потактичнее — лишь бы не обидеть меня. А обращается со мной так, как будто перед ним дорогая, хрупкая кукла — сдавишь ее сильнее, она и разобьется на мелкие кусочки (он не знает, что я уже давно разбита, что эту куколку много раз подклеивали). Он даже не решается строго взглянуть на меня. Как много доброты в его карих глазах! Доброты, понимания… Иногда мне хочется сказать Питеру, чтобы он не смотрел на меня так. У него слишком выразительные глаза. Они слишком многое говорят. Я читаю его мысли, и мне становится страшно. За себя и в гораздо большей степени — за него. Как там поется: «Люди скажут, что мы влюблены»? А те, кто меня окружают, умеют обо всем догадигваться с первого взгляда: они заранее чувствуют опасность, и не приведи Бог оказаться жертвами их ярости!

Через несколько недель Карлотта записала: «Я сказала Питеру, что он не может, не должен — пусть в мечтах — искать близости со мною. Мы не должны даже репетировать наедине. Никогда. И нигде: ни в моей гримерной, ни у меня дома, ни даже в студии, если вокруг не будет свидетелей.

Я так боюсь, что улыбка, взгляд, даже тембр голоса при общении со мной принесут Питеру горе. Они скажут, что мы влюблены.

Я снова попросила его быть осторожнее, хотя он ни разу не позволял себе никаких вольностей — не смел даже прикоснуться к моей руке. Но сегодня, хотя я снова предупреждала его, он покачал головой и взял меня за руку. Только и всего, но этого было достаточно, чтобы я отдернула руку, как от горящих углей. На самом деле я боялась, чтобы он не почувствовал, что я вся горю!»

Три недели спустя в дневнике Карлотты появилась новая запись о Питере Вайсе: «Я сказала Скотти, что мне не нравится работать с Питером Вайсом — пусть поищет другого режиссера. Теперь никто не подумает, что мы влюблены!»

И еще одна запись, всего несколькими днями позже: «В следующем фильме у меня будет другой режиссер (Джейд не смогла прочесть следующую строчку — она была залита чернилами). Они сказали мне, что Питер парализован, до конца дней обречен на инвалидную коляску. Интересно, что значит „до конца дней“? Долго ли будет продолжаться такая жизнь? Питера жестоко избили, до полусмерти. Избили и, вероятно, бросили умирать на одном из пустырей к югу от Беверли-Хиллс. Наверное, кому-то могло показаться, что мы были влюблены, но ведь на самом деле мы даже ни разу не поцеловались».

Ред зачерпнул горсть песку и смотрел, как медленно просачивается он между его пальцами. Конечно, Джейд — самая хладнокровная шлюха, которая встречалась ему в жизни, но, по крайней мере, она не задавала ему этой дурацкий вопрос: «Ты меня любишь?» У нее хватило терпения дождаться, пока он первый признался ей в любви, и лишь потом она сама прошептала: «Я люблю тебя!»

Ну и что из того? Она была всего лишь шлюхой — шлюхой с ледяным сердцем и лживым языком!

Ред встал. Пора было возвращаться домой — выяснить, уезжают они или нет. Заодно увидится с Джейд. Она, наверное, тоже думает, что он трахнул Д’Арси. Ну и пусть себе думает что хочет! Ему совершенно наплевать на Джейд! Но сколько ни пытался Ред уверить себя в этом, внутренний голос постоянно твердил, что все это неправда и что ему есть дело до нее, и только до нее.

Джудит перехватила его по дороге:

— Представляешь?! Никто не хочет довезти нас до Бостона! Они все с ума сошли: только и говорят, что о вышедших из берегов реках, рухнувших мостах и упавших на дорогу высоковольтных проводах! Ну и трусы — даже тысячедолларовый куш их не прельщает. Если так пойдет дальше, не знаю, что станет с этой страной!

— Тысяча долларов? Я готов, Джуди. Давай возьмем машину напрокат, — он вызывающе посмотрел на мать.

Джудит смутилась: она не могла понять, разыгрывает ее сын или говорит серьезно.

— Зачем тебе тысяча долларов? Не пойму, к чему ты клонишь, но сдается мне, все это очередная блажь: ты и водить-то толком не умеешь!

Этого и следовало ожидать, подумал Ред. Мать всегда считала, что он ни на что не способен с практической точки зрения. Конечно, сын мадам Стэнтон — прекрасный, умнейший юноша. Посмел бы он только принести домой плохую оценку — что бы она ему устроила! Со временем он обязательно станет президентом США. Но что касается мелких бытовых проблем — будь то замена колеса или открывание бутылки кетчупа, — тут она считает его полным идиотом и несмышленышем! Впрочем, может быть, она и права.

— Дело твое, Джудит. Значит, мы сегодня никуда не едем? А завтра?

— Возможно. Чем раньше, тем лучше. И вообще, хорошо бы поскорее убраться из этого дома.

— Так что же — переехать в отель?

— В отель? Может быть, и в отель. Посмотрим. А пока что мне хочется посмотреть на наш дом, который находится здесь неподалеку — хочу его продать. Пойдем вместе. А потом, потом мы приглашены на ленч в Мара-Лагсг к герцогу и герцогине. Они, кажется, тоже застряли в этих краях из-за урагана. Тебе бы надо переодеться.

— Что прикажете надеть? Фрак? Смокинг?

Джудит попыталась изобразить улыбку:

— Это что, студенческий юмор? Ну и вкусы в Гарварде!

— Извини. На пустой желудок мне ничего более остроумного в голову не приходит. Можно, я немного перекушу?

— Ты до сих пор не завтракал? Скоро уже ленч.

— Мне просто необходимо подкрепиться. Я ведь маленький мальчик, не умею даже машину водить. Так что регулярное питание мне просто необходимо!

— Не будь таким обидчивым, Ред. Я разговаривала с профессиональными шоферами, и даже они испугались ехать в такую погоду. Неужели ты думаешь, что справишься с задачей лучше? А теперь пойди подкрепись. Да и я пойду с тобой — выпью чашку чаю.

Подойдя к двери столовой, Ред заметил, что за столом сидят Эбби и Джейд. Увы, отступать было поздно — особенно после того, как обогнав сына, в дверь проплыла Джудит и громким голосом пожелала сестрам приятного аппетита. Ред сдержанно кивнул в сторону сестер, пододвинул матери стул, а сам уселся во главе стола, подальше от Эбби и Джейд. Потом он решил, что такое поведение могло показаться смешным — будто бы он обижен и не хочет разговаривать, так что буквально через минуту пересел поближе к Джудит, напротив девушек.

Неожиданно для самого себя он громко произнес:

— Да будет известно всем и каждому, что вчера вечером я не соблазнял Д’Арси Шеридан; она тоже меня не соблазняла. То, что произошло между нами, можно назвать ласковым поцелуем, столь обычным для родственников. В этот момент мы почувствовали некоторую усталость и решили вздремнуть.

Он повернулся к вошедшей в столовую служанке и попросил принести стакан апельсинового сока — двойного, со льдом. Потом он уставился на Джейд. Она выдержала этот взгляд — даже не моргнула. Ему показалось, что в выражении ее лица было что-то…грустное. Ред понял, что это чувство передалось и ему — на душе тоже стало как-то грустно, неуютно. Аппетит куда-то пропал, и Ред пошел к себе переодеться, оставив Джудит в компании девушек.

— У меня есть предложение, — неожиданно сказала Джудит. — Мы с Редом приглашены на ленч к герцогу и герцогине Виндзорским. Но сначала собираемся посмотреть наш дом, он тут, неподалеку. Почему бы тебе не пойти вместе с нами, Эбби? Во-первых, будет интересно прогуляться, а во-вторых, познакомишься с важными персонами. Я бы пригласила и тебя, Джейд, но, боюсь, привести с собой двух незваных гостей — не совсем прилично.

— Я все понимаю, Джудит.

Абигайль явно смутилась:

— Мне очень хотелось бы пойти с вами, но я не могу.

— Все ты прекрасно можешь, — прервала ее Джейд. — Обязательно пойди с Джудит. Тебе понравится. А я посижу здесь и подожду отца.

— Вот и прекрасно, — сказала Джудит, как бы неожиданно вспомнив, что у Джейд есть еще и отец. — Кстати, а куда подевался Трейс? Я только сейчас поняла, что он не был вчера на ужине.

«Забавно, — подумала Джейд. — Ведь Трейс исчез еще вчера, и до сих пор никто, кроме Джудит, не удосужился хотя бы из вежливости поинтересоваться, где он».

— Думаю, он сегодня вернется. Подожду его здесь. К тому же бассейн наконец почистили, можно будет искупаться и позагорать. Может быть, Д’Арси составит мне компанию.

— Ты точно не обидишься? — спросила Абигайль. — Может, мне все-таки остаться?

— Ни в коем случае. Иди с Джудит. Пойдем наверх. Тебе надо переодеться.

Джейд действительно была рада: все складывалось как нельзя лучше. Джудит, Ред и Эбби уходили на прогулку, и теперь ей оставалось только выяснить, чем занимаются Франческа, Д’Арси и Билл.

— А теперь сиди спокойно! Сейчас все будет готово. — Джейд нанесла последний штрих на веки сестры. Потом она немного отступила назад, чтобы полюбо-иаться результатом своих трудов. — Гм, прекрасно! Думаю, даже герцог не устоит перед твоими чарами, не говоря уже о Реде.

Абигайль захихикала:

— А тебе не кажется, что это чересчур? Представляешь, что сказала бы тетя Селена?!

— Может быть, она тоже пришла бы в восторг.

— Как же! — усмехнулась Абигайль, страшно довольная тем, что ей предстояло провести полдня с Джудит и Виндзорами. Никто в школе не поверит, что она сидела за одним столом с герцогом и герцогиней!

В дверь постучали.

— Наверное, это Ред или Джудит! — воскликнула Абигайль, вскакивая со стула. — Они пришли за мной.

Но это была Франческа: решила выполнить данное себе самой обещание и попытаться сблизиться с племянницами. Она замерла на пороге и, собравшись с духом, произнесла:

— Мы с Д’Арси собираемся пообедать в ресторане «Птит Мармит», а потом отправиться по магазинам. Может быть, составите нам компанию? Д’Арси не в духе после вчерашнего, а вы, девочки, могли бы помочь ей немного развеяться.

— Я бы с радостью, тетя Фрэнки, — проговорила Абигайль. — Но Джудит уже пригласила меня на ленч к Виндзорам!

— Да ну? А ты, Джейд? Ты тоже идешь к герцогу?

— Нет, меня никто не приглашал.

— Ну, тогда позволь мне тебя пригласить. Пойдем с нами?

— Спасибо за приглашение, но я, пожалуй, останусь здесь — подожду отца. «Ты немного опоздала, тетя Фрэнки. У меня другие планы!»

— Ах, конечно, твой отец. Куда он подевался? Он вернется сегодня?

— Возможно.

— Ну, если это только возможно, то почему бы тебе не пойти с нами? Думаю, мы неплохо проведем время, — настаивала Франческа.

— Нет, спасибо. Я собиралась немного позагорать. А что дядя Билл, он тоже идет с вами?

— Нет, он неважно себя чувствует — хочет немного полежать. Кстати, сегодня вечером мы все приглашены в одно место. Впрочем, об этом чуть позже. Мы вернемся к четырем.

«Что ж, — подумала Франческа, — по крайней мере, попытка сделана». Девочки, правда, отказались, но она их звала.

Джейд сидела в белом бикини на краю бассейна. Включенный на полную громкость радиоприемник передавал в унисон ее мыслям добрые старые песни: «Если бы я любил тебя», «Я пленник любви»… Она ярко накрасила ногти на ногах, хотя обычно предпочитала бледные тона лака. Каждые десять минут — точно по часам — окуналась в бассейн, чтобы не обгореть на ярком солнце. Когда на часах было половина третьего, Джейд вошла в дом, посматривая по сторонам — нет ли поблизости охранников. Ей было не нужно, чтобы кто-то видел, как она проходит в спальню Билла Шеридана. Джейд посмотрела на свои наручные часы. Было без пяти четыре. Отлично! Франческа сказала, что вернется к четырем.

Дверь была не заперта. Джейд вошла без стука: в комнате было темно. Закрытые наглухо ставни практически не пропускали солнечный свет, и только работавший телевизор — звук был выключен, но экран ярко горел — позволял разглядеть, что происходит. Джейд увидела мертвецки пьяного Билла, лежащего на кровати. На тумбочке стояла почти порожняя бутылка виски, рядом с Биллом валялся опрокинутый стакан. Пахло спиртным.

Он был почти голый, и это было на руку Джейд — чтобы раздеть Билла в таком состоянии, пришлось бы изрядно потрудиться! Она поспешно сняла бикини и легла на кровать возле Билла. Наверное, он так пьян, что даже не проснется, подумала Джейд, но ей это было и не нужно — достаточно будет, если Франческа увидит их вдвоем обнаженными.

И все-таки надо привести его хоть немного в чувство. Джейд начала гладить Билла: ее руки скользили вдоль его спины, ласкали плечи и грудь. Он стал медленно просыпаться. Открыл рот, чтобы набрать побольше воздуха, но его губы встретили губы Джейд, ее язык. Неожиданно для Джейд то, что она начала делать совершенно рассудочно, стало выходить инстинктивно.

Билл с трудом открыл глаза и, увидев, кто находится рядом с ним, с удивлением произнес:

— Карлотта! Ты вернулась ко мне! — В этот миг Джейд почти забыла, что она лишь дочь Карлотты, а не сама Карлотта.

Билл посмотрел на нее. Да, Карлотта! Те же яркие зеленые глаза, те же длинные рыжие волосы, разбросанные по простыне, та же белая кожа…

Он обнял ее и прижал к себе.

На какое-то мгновение Джейд стало страшно — она действительно не понимала, кто она такая — мать или дочь своей матери. И кто был этот мужественный человек, державший ее в своих объятиях — отец или сын? Может быть, это не имело значения? Но потом она как бы очнулась от этого наваждения: все имело значение. В какую-то долю секунды вожделение оставило ее, она резко отпрянула назад…

Первое, что увидела Франческа, войдя в комнату, был телевизор, который работал без звука. Лишь потом разглядела в темноте фигуры на кровати. Она не расплакалась, не закричала — просто выключила телевизор, прошла в соседнюю гостиную и закрыла за собой дверь на защелку.

Билл неожиданно почувствовал, что он абсолютно трезв. Еще минуту назад он был в каком-то другом месте, в другом времени. Сейчас все вернулось на круги своя — он был в своей комнате, в соседней гостиной заперлась Франческа, а рядом, в постели, лежала не Карлотта, а Джейд. Он не знал даже, что сказать. Зачем только ей все это понадобилось?!

Джейд снова надела бикини и молча направилась к выходу.

— Зачем? — смог только произнести Билл ей вслед.

— А почему бы и нет? Я ведь дочь Карлотты, — ответила Джейд таким тоном, как будто в этих словах было какое-то объяснение, и вышла из комнаты. Билл так ничего и не понял.

Да, действительно, Джейд во многом походила на Карлотту, но это была не Карлотта. Такой, как Карлотта, больше никогда не будет. Ведь суть этой удивительной женщины не сводилась к ее внешности — роскошным рыжим волосам, зеленым глазам, бледной коже, ярким губам. Нет, у нее был свой дух, свой образ. Может быть, Билл что-то придумал сам, но он твердо знал, что никогда не сможет расстаться с этим образом, порожденным, должно быть, в равной мере его фантазией и действительностью. Увы! Сегодня он вновь стал жертвой своих фантазий — ему действительно показалось, что к нему пришла Карлотта, чтобы сказать о своей любви.

Он утешался тем, что ничего не произошло, что любовный акт, если можно было так выразиться, так и не состоялся. Он не был ни в чем уверен, но в памяти запечатлелось, что еще до того, как в комнату вошла Фрэнки, Джейд отпрянула назад — как всегда делала это в те далекие годы Карлотта… Всегда, если не считать того самого раза. Но как ему удастся убедить Фрэнки, что ничего не было? Поверит ли она ему — ведь сам-то он не поверил родной дочери при гораздо меньшем количестве компрометирующих фактов!

Он подошел к двери гостиной и начал стучаться:

— Фрэнки! Фрэнки! Пусти! Я все тебе объясню!

Франческа не отвечала. Билл махнул рукой, прошел в свой кабинет и тоже запер за собой дверь.

Джейд пошла к себе в комнату и стала ждать Франческу — она нисколько не сомневалась, что та придет. Вот тогда бы они и свели окончательно счеты! Она вынула из сумки дневники Карлотты и разложила их на столе, открыв на некоторых страницах. Потом уселась напротив окна и стала смотреть на океан. Она думала, что несколько минут назад была совсем похожа на мать… но даже в этот момент ей так и не удалось стать Карлоттой!?

Франческа вспоминала, как спешила она домой, к Биллу. Тревожное предчувствие охватило ее, когда они с Д’Арси пили кока-колу возле магазина. Она поняла, что не надо было оставлять мужа одного в таком состоянии, что надо возвращаться как можно скорее. Фрэнки не догадывалась, что именно так расстроило Билла. Но ему было плохо — значит, он нуждался в сострадании, в понимании. А она оставила его одного! Ведь именно это придавало смысл любому браку — жизнь ради другого. Она оставила Д’Арси в городе и устремилась домой, где страдал Билл… И вот все это…

Может быть, она сама была во всем виновата. Ведь выйдя замуж за Билла, она полностью лишилась всех своих прав — прав свободной личности. Фрэнки стала жить по законам, диктуемым Биллом Шериданом. А может быть, ошибка произошла еще раньше — когда она стала отказываться от своих интересов ради Карлотты? Конечно, она совершила тогда роковою ошибку. С одной стороны, приучила Карлотту чувствовать себя более слабой, а с другой — потеряла саму себя — Фрэнки Коллинз. Между двумя личностями — Биллом и Карлоттой — не оставалось места для третьей. От Фрэнки Коллинз Шеридан осталась лишь пустая скорлупа.

Если ей не хотелось видеть в своем доме Джейд и Абигайль, не надо было их пускать. Как, впрочем, и Джудит с Редом. Она должна была настоять на своем — твердо сказать Биллу, что имеет право на свое мнение. Тогда ничего бы этого не произошло. Впрочем, проявлять силу надо было намного раньше — Фрэнки не должна была выходить замуж за человека, безнадежно: влюбленного в другую женщину. Для этого человека ее собственная любовь к нему не имела на самом деле никакого значения.

В дверь постучала секретарша.

— Да-да, в чем дело? — отозвалась Франческа, не открывая дверь.

— Звонила Д’Арси, сказала, что пойдет в гости к Элоизе Анделсон и перезвонит попозже. Еще звонила Абигайль, просила передать вам и ее сестре, что они со Стэнтонами не придут на ужин. А миссис Хаббл спрашивает, что делать с ужином.

— Скажите миссис Хаббл, что по поводу ужина может не беспокоиться. Позвоните Д’Арси и передайте, что Стэнтоны не придут к ужину, так что может оставаться у Анделсонов сколько ей заблагорассудится. После этого вы свободны, Бесс. Можете идти домой.

— С вами все в порядке, Фрэнки?

— Конечно, в порядке, не волнуйтесь.

Даже если сейчас все было не очень хорошо, Фрэнки найдет в себе силы исправить положение. Чего бы это ни стоило, завтра утром она велит Джудит убираться вон из ее дома. Джейд она выставит сегодня! После того, что случилось час назад в этот день, у нее больше не было мужа, но дом оставался ее домом, и она не собиралась больше терпеть в нем шлюх, ведьм, а также призраков.

Она достала ключ, открыла ящик письменного стола и вынула из него письма Карлотты — эти бесконечно-длинные письма, в которых сестра молила ее о прощении. Зачем она хранит этот мусор? Чтобы поддерживать в себе чувство вины? Или просто, чтобы время от времени портить себе настроение? Надо было еще давно избавиться от них! Она зажгла газовую горелку в камине и бросила письма в огонь… Это было начало, только начало. И эти горящие письма символизировали разрыв с прошлым.

— Я хочу, чтобы ты немедленно собрала вещи и выкатилась вон из моего дома, — сказала Франческа Джейд.

— Но мой отец еще не вернулся.

— Когда он вернется, я отправлю его вслед за тобой. Вам обоим нечего делать в моем доме. Два сапога — пара!

«Что ж, неплохое начало», — подумала Джейд и сказала:

— А знаешь, я совсем не уверена, что он мой отец. А тебе как кажется?

Франческа даже вздрогнула от неожиданности, но потом совладала с собой и, сморщившись, пожала плечами. Что здесь удивительного? Вполне возможно, что Карлотта меняла мужиков и после того, как поселилась в Голливуде.

— Мне кажется только одно: шлюха — всегда шлюха. И ты точно такая же — вся в мать пошла.

Произнеся эту тираду, Франческа села на кровать — казалось, она вложила все свои силы в эти слова. Переведя дыхание, продолжила:

— Карлотта ложилась в постель с первым встречным. Чего ей хотелось, то она и получала. Совсем как ты.

Джейд поняла, что Франческа не догадывается, каковы настоящие мотивы ее поведения, решив, что ей просто захотелось переспать с Биллом, захотелось этого взрослого, сильного мужчину, захотелось насладиться его телом. Фрэнки не поняла, что ею двигало лишь чувство мести за Карлотту. Фрэнки должна была узнать всю правду!

— Ты ничего не поняла, Фрэнки! Я вовсе не хотела его. Не для этого я все устроила!

Франческа горько улыбнулась:

— Ну, конечно, не для этого. Ты сделала это потому же, что и твоя мать. Не потому, что она хотела его, не потому, что любила. Она сделала это просто так — потому что была шлюхой, и ей было наплевать, с кем спать и кого оскорблять при этом. Да, твоя мать спала с Биллом. Тебе это известно?

— Известно. Она написала об этом в дневнике. У меня есть мамины дневники. Там обо всем написано! Обо всем! — Джейд подбежала к столу, схватила одну из тетрадей и подбросила ее в воздух. — Здесь об всем написано! О том, как ты не захотела ей помочь! Как ты отвернулась от нее! Как она писала тебе письмо за письмом, моля о прощении, упрашивая вновь стать ее подругой! Как ты ни разу не ответила ей! Ни разу! Как ты помогала убивать ее!

— Убивать? Последний раз я видела твою мать за много лет до ее смерти. Я даже ни разу не была в Голливуде!

— Вот именно! Ты ни разу не удосужилась съездить к ней. Ты отвернулась от мамы, позволила этим негодяям уничтожить ее. Ей некуда было бежать, не к кому вернуться, а ты… ты ни разу не ответила на ее письма!

— Позволила? Кому им?

— Трейсу и Скотти. Скотти — это тот человек, которому Трейс ее продал. Возможно, он мой отец.

— Но это не я послала ее вдогонку за Трейсом. Сначала она предала меня, а потом и саму себя. — Франческа изо всех сил сдерживалась. — Так вот зачем ты решила соблазнить моего мужа? Решила отомстить мне за мать? Вообразила, что я виновата во всех бедах?

— Во-первых, я его не соблазняла. Между нами ничего не было! А если бы это и произошло, с чего ты взяла, что мне надо было соблазнять его? И чем моя мать хуже твоего мужа? Ведь это он спал с ней, а ты все равно вышла за него замуж, а от нее отвернулась, бросила ее умирать! — Вдруг порыв дерзости прошел, и в голосе Джейд появились жалобные нотки: — Она всегда рассчитывала на тебя. У нее никого больше не было!

Франческа поняла, что Джейд страдает. В конце концов, она была всего лишь пятнадцатилетней девочкой, любившей свою мать и оказавшейся не по своей воле в положении, всю тяжесть которого ей было вынести не под силу. А она старалась бороться и победить. Гнев прошел, на смену ему пришло отчаяние. Какая разница, что произошло или не произошло между Джейд и Биллом! Самое важное для нее сейчас — объясниться с Джейд.

— Да, Джейд, Билл действительно изменил мне с Карлоттой, и я, несмотря на это, вышла за него замуж. Но между предательством Билла и предательством Карлотты есть большая разница. Он всегда любил ее, хотел ее и… никогда не обладал ею. Я была опустошена, но все же смогла оправдать Билла — пойми, он действительно любил Карлотту! Но сама она никогда не любила Билла, никогда не стремилась к нему. Для нее переспать с ним было так — пустым делом. Она разбила мое сердце, а ей было хоть бы что! Просто очередной каприз. Карлотта знала, как я люблю Билла, как я люблю ее! Известно ли тебе, что сначала, несмотря на то, что я уже любила Билла, я уговаривала ее выйти за него замуж? Я знала, что этот человек сможет защитить ее. Я была готова уступить, отойти в сторону. Поверь мне, это было невыносимо трудно. Невыносимо! Знаешь, иногда приходится провести в жизни определенную границу, определенную черту. Я смогла простить Билла за его любовь, но простить Карлотту за ее эгоизм, за ее предательство, за то, что она никогда по-настоящему не любила меня…

— Она любила тебя, Фрэнки! Она очень любила тебя. Более того, знай, что ради тебя она пошла на жертву. Тебе, наверное, неприятно будет узнать об этом, но надо знать правду! — Джейд стала судорожно листать дневник в поисках нужной записи. — Вот. Двадцать третье декабря 1945 года. За день до их свадьбы с Уитом Трюсдейлом. Почитай!

Франческа отвернулась в сторону:

— Нет! Не хочу!

— Ты должна это прочесть. Тогда ты поймешь, что она ради тебя сделала.

Франческа отодвинулась в сторону — казалось, она боится дневника, как горящих углей.

— Не хочешь? — проговорила Джейд. — Что ж, прочту тебе вслух.

— Нет!

Но Джейд стала читать:

— «Сегодня я ходила к Биллу, спрашивала, как мне быть. Больше мне не с кем посоветоваться — ведь Фрэнки даже видеть меня не хочет. У меня есть только они двое. Мои единственные друзья. Они всегда любили меня, всегда прощали… даже когда я поступала дурно. Но на этот раз я слишком сильно обидела Фрэнки. Она не может меня простить, и я не осуждаю ее за это. Я действительно поступила ужасно, и опьянение служит лишь слабым оправданием…»

— Перестань! — проговорила сквозь слезы Франческа. — Я не могу это слышать.

— Ты должна выслушать до конца. Тебе надо знать всю правду!

Франческа замолчала, и Джейд продолжила чтение:

— «А Билл… Ведь с ним я тоже обошлась ужасно, но он по-прежнему меня любит. Любит настолько, чтобы простить. Когда я рассказала ему о том, что беременна и что Трейс меня бросил, он позвал меня замуж! Он поклялся, что вечно будет любить и меня, и ребенка. Ребенка Трейса! Он сказал, что позаботится о нас обоих. О Боже, какое сильное искушение! Боже! Дай мне силы устоять перед Биллом! Я недостойна этой тихой гавани. Я не имею права выйти за него замуж! Даже если мне никогда не придется увидеть их — Фрэнки и Билла, — я все равно сделаю это ради нее, ради моей дорогой Фрэнки…»

Джейд закончила читать и закрыла тетрадь.

— Видишь, тетя Фрэнки, она любила тебя настолько, что смогла отказаться от «тихой гавани»…

Джейд хотела прочитать дальше — о Уите Трюсдейле. Ему Карлотта тоже рассказала всю правду, и он женился на ней, но так и не нашел в себе силы простить ее, превратив ее жизнь в чистилище, из которого она убежала, чтобы попасть… в ад, уготованный Трейсом и Скотти. Но поймав потрясенный взгляд Франчески, она поняла, что и так прочитала больше, чем достаточно.

— Видишь, тетя Фрэнки, мама была глупой, слабой женщиной. Она совершала дурные поступки, но сама не была дурной. Она ведь не заслужила того, чтобы ее уничтожили, не правда ли? — Ее голос сорвался, по щекам потекли слезы.

— Нет, нет, конечно, нет! — Франческе тоже хотелось плакать, но глаза ее остались сухи. — Я ведь тоже была глупой и слабой. Если бы у меня нашлись силы простить Карлотту — кто знает, может быть, это спасло бы ее. Но я ни в чем не уверена. Мне кажется, слишком велика была сила Трейса — Карлотту просто тянуло к нему. Но и меня судьба наказала — я тоже уничтожена.

Только сейчас до Джейд дошло, что она натворила — она помогла уничтожить Фрэнки, которая, в сущности, была виновата ничуть не больше, чем Карлотта. Может быть, даже меньше.

— Поверь мне, тетя Фрэнки. Между нами с Биллом ничего не было. В последнюю минуту я передумала. Я решила не заходить так далеко. А Билл, он вообще не понял, что происходит: был пьян. Ему казалось, что это сон. Он думал, что рядом с ним Карлотта. Не осуждай его. Во всем виновата я одна. Ах, тетя Фрэнки, прости меня!

Снова эти слова: «Не осуждай Билла». «Прости меня!» Долго ли еще будет длиться этот кошмар?!

Разве она не дала понять Джейд, что не имело никакого значения, произошло у нее совокупление с Биллом или нет! Важно было другое — что пьяный или трезвый, спящий или бодрствующий, Билл был готов поддаться искушениям девчонки, которую он принял за Карлотту! А хуже всего было то, что Билл, уже помолвленный с ней, с Фрэнки, и прекрасно понимавший, как сильно она его любит, сделал предложение Карлотте всего за несколько дней до их свадьбы. Свадьба Билла Шеридана и старой, доброй Фрэнки Коллинз, оказавшейся в этой истории совершенно лишней и никому не нужной!

Нет, она не могла заставить страдать еще и это дитя.

— Я не могу простить тебя, Джейд. Не могу, потому что не осуждаю тебя. Теперь я вижу, что никого из нас нельзя осуждать. Ни тебя, ни Карлотту, ни меня. Все мы жертвы… жертвы жизни, и я не знаю, за что нам досталась такая судьба. Но мне кажется, что больше всех досталось тебе. Вынести такое бремя, такую тяжесть! Забудь обо всем этом, Джейд! Забудь, если только сможешь! Сожги эти проклятые дневники и спасайся!

— Я не могу это сделать. Там написано кое-что о Трейсе со Скотти и о Джудит.

— О Джудит? Я знаю, что это она свела Карлотту с Трейсом, а что еще она натворила?

— Сейчас это не имеет значения. Но мне необходимо сохранить дневники — тогда у меня останется шанс отомстить им. Сейчас я не могу это сделать — нельзя, чтобы Абигайль узнала, что ее настоящий отец — Трейс. Джудит знает кое-что о темных делишках Трейса, так что он будет вести себя смирно до поры до времени. Спокойствие сестры для меня важнее, чем месть Джудит.

Франческа покачала головой: одна из дочерей Карлотты уже так много знала в свои пятнадцать лет.

— Сожги дневники, — повторила Франческа. — Предай этих людей суду Божьему.

Джейд по-прежнему раскаивалась, что устроила сегодня эту сцену. Может быть, от ее глупости распадется семья Фрэнки?

— Пожалуйста, тетя Фрэнки, не осуждай дядю Билла, хорошо? Я же тебе все объяснила. Он не понимал, кто я такая, — думал, что это Карлотта.

Стараясь скрыть боль, причиненную этими словами, Франческа постаралась отшутиться:

— Наверное, это не так уж плохо. Ведь ему могло показаться, что ты Джудит.

«О Господи! — подумала Джейд. — Она ничего не знает! Не знает о Джудит и Билле! Не знает, что Ред — сын Билла. Если бы Фрэнки знала, она не стала бы так шутить!

И я не могу рассказать ей об этом! Я и так натворила слишком много! Все, что я могу сейчас сделать для Фрэнки — это не обрывать последнюю нить, связующую ее брак!»

 

XII

Проснувшись, Абигайль с ужасом обнаружила, что Джейд собирает вещи.

— Что случилось?! — спросила она.

— Хочу заранее собраться: как только вернется отец, я уеду.

— Да ты что! Пожалуйста, не уезжай! Тогда и мне придется ехать. Посуди сама: ты уедешь, Джудит с Редом уедут… Что я буду здесь делать без вас?

— Разве тебя не устраивает компания Д’Арси, Фрэнки и…

— Разве ты сама не видишь: Д’Арси меня явно недолюбливает, а тетя Фрэнки просто не обращает никакого внимания.

— Думаю, ты ошибаешься. Просто Д’Арси смотрит на тебя, как на соперницу, а у тети Фрэнки, по-моему, просто какие-то личные проблемы, ты здесь совершенно ни при чем.

— Мне нет до них никакого дела. Ты что, действительно собралась уезжать?

— Действительно. Мне кажется, отец пропал после ссоры с дядей Биллом. Короче, будет лучше для всех, если мы отсюда уедем.

— А когда мы снова увидимся? Боюсь, что это произойдет нескоро. Едва успели познакомиться, даже не поговорили толком…

Джейд обняла сестру:

— Мне тоже очень грустно, Эбби. Но мы обязательно встретимся, обещаю тебе.

— Когда? Как?

— Точно не знаю, обязательно что-нибудь придумаем.

— Послушай? А что, если ты приедешь в Бостон на Рождество? Вряд ли тебе удастся пожить у нас — тетя Селена, боюсь, не согласится. Но вот Джудит… Знаешь, я уверена, что она не сможет отказать нам — будешь жить у нее, а это ведь совсем рядом.

— Замечательно, — задумчиво произнесла Джейд, прекрасно понимая, что этим планам никогда не суждено осуществиться.

— Я просто уверена, что Джудит согласится, — продолжала Эбби. — Знаешь, она так добра ко мне! Обещала, что в Бостоне мы не потеряем друг друга из виду.

— Хорошо. Но послушай, отец еще не вернулся и я пока никуда не уезжаю. У нас впереди целый день — или, по крайней мере, полдня. Давай проведем это время вдвоем. Сначала позавтракаем, потом пойдем погуляем по городу. Мы ведь так ничего и не видели в Палм-Бич, и кто знает, окажемся ли здесь еще?

— Отлично! Но сначала я хочу попрощаться с Джудит — вдруг она уедет прямо сейчас?

— А с Редом ты не хочешь попрощаться? — напомнила Джейд.

— Хочу. Но знаешь, мне показалось, что ты интересуешь его гораздо больше, чем я.

— С чего ты взяла?

— Вчера вечером он только о тебе и говорил.

— Я кажусь Реду чем-то не обычным. Как бы это сказать… Он из Бостона — я из Голливуда. Он думает, что во мне есть что-то экзотическое, странное. Признавайся, тебе ведь тоже так кажется! — Она бросилась к Абигайль и стала ее щекотать. Вскоре обе они лежали на кровати и истерически хохотали.

Абигайль отправилась на поиски Джудит, а Джейд пошла к Франческе. Франческа беседовала с экономкой и поваром — давала распоряжения относительно прощального ужина сегодня вечером. Он устраивался в честь Джудит и Реда, улетавших на следующий день — бостонский аэропорт «Логан» открылся в шесть утра.

— Но почему только завтра, тетя Фрэнки? Ты ведь сказала, что выставишь Джудит за дверь сегодня же, невзирая ни на что. Ты ведь, кажется, твердо решила избавиться от нее.

— Я изменила свое решение ради Д’Арси. Мне не хочется, чтобы для нее все окончилось на такой невеселой ноте. Понимаешь, если ситуация с Джудит и Редом хоть немного урегулируется, Д’Арси не будет так сердиться на отца. Мои отношения с Биллом не имеют значения — в любом случае нехорошо, чтобы девочка держала зло на родного отца. Это может привести к тяжелым последствиям.

Джейд поняла, на что намекает тетя Фрэнки.

— Д’Арси так обрадовалась, что Ред останется здесь еще на день, — продолжала Франческа. — Они смогут побыть вместе, девочка уже не так сердится на Джудит, да и та, кажется, поняла, что лучше расстаться по-хорошему. Она даже перестала грубить Д’Арси.

— Ты довольна?

— А почему бы и нет? — рассмеялась Франческа. — Д’Арси вообразила, что она влюбилась в Реда. По-моему, гораздо разумнее позволить девочке разобраться в свои чувствах, чем сразу запрещать, — тогда уж точно она в него по уши влюбится. Д’Арси очень упрямая, и хотя я надеюсь, что это всего лишь минутное увлечение, мне не хочется, чтобы у моей дочери на всю жизнь осталось чувство обиды за то, что ей запретили любить.

Джейд прекрасно понимала политику Фрэнки — она тоже знала, как сладок запретный плод. Вся беда заключалась в том, что Франческа ничего не знала… Но как объяснить благодушие Джудит? Она-то знала лучше всех, чей сын Ред! Может быть, и она опасалась эффекта запретного плода, полагая, что любые препятствия смогут лишь возвысить Д’Арси в глазах Реда?

— Наверное, ты права, тетя Фрэнки. Мне только очень жалко ту бедную девочку, которая выбрала Джудит себе в мачехи! — Джейд скорчила жалобную рожу, давая понять, что это всего-навсего лишь шутка.

Франческа рассмеялась, но потом серьезно посмотрела на Джейд:

— Если я не ошиблась, все это время ты сама подталкивала Эбби по направлению к Джудит и Реду.

— Я думала, ты поймешь меня! Ведь Джудит просто необходима моей сестре. Только она сможет защитить ее от Трейса!

Все собрались в большой гостиной, ожидая гостей и — возможно — Трейса Боудина. Джейд показалось, что попала в какой-то яркий цветной фильм: сама она была в ярко-оранжевом платье, Эбби — в бледно-голубом, Д’Арси — в розовом, Фрэнки — в темно-красном, и лишь Джудит — в черном, казалось — скрывает какую-то тайну. Билл — на нем был пиджак цвета морской волны и белые брюки — заметил, что дамы напоминают ему букет весенних цветов.

— За исключением Джудит, — съязвил Ред. — Впрочем, она может сойти за черный георгин.

— Черный георгин выглядит несколько зловеще, — улыбнулась Джудит.

— Перестань, — прервал ее Билл. — Ты выглядишь замечательно — как загадочная волшебница.

— Я? — Джудит изобразила удивление. — Да меня насквозь видно! — При этих словах Ред громко расхохотался, и мать бросила на него недовольный взгляд.

Ред — на нем, в отличие от Билла, были брюки цвета морской волны и белый пиджак — выглядел отлично. Целый день он провел на теннисном корте, и к загару, приобретенному в Ньюпорте, добавился свежий оттенок. Джейд заметила, что он как-то особенно обворожителен. Она изо всех сил старалась не смотреть на Реда и Билла — ей было страшно неудобно. Но когда один раз ее взгляд встретился со взглядом Реда, она прочитала в его глазах такую острую боль и обиду, что с трудом сдержала слезы.

Когда официант спросил, что подать из спиртного, Ред ответил:

— Я бы выпил мартини. — Потом, очень громко и четко он произнес: — Джейд, ты сделаешь мне мартини?

Его тон был столь явно враждебен, что все присутствующие повернулись в сторону Джейд, ожидая, что она ему ответит.

— Нет, Ред. Ты еще не дорос до моих коктейлей!

Джейд хотела пошутить, но по лицам собравшихся — особенно Реда, покрасневшего как рак, — поняла, что

зашла слишком далеко. «Как я похожа на маму, — подумала Джейд, — сжигаю за собой все мосты!»

Неожиданно дверь распахнулась, и в комнату вошел Трейс. Он походил на человека, боявшегося опоздать к застолью. На нем были облегающие черные брюки и белоснежная рубашка, расстегнутая чуть ли не до середины груди. Трейс широко улыбался. Франческа подумала, что он выглядит как настоящий игрок, а Билл вспомнил, что еще много лет назад, при первой встрече с Боудином, понял, что это просто типичный сутенер.

Судорога скривила лицо Джейд, а Д’Арси, чуть привстав, нараспев произнесла:

— Ах, дядя Трейс! Ты так похож на Рэтта Батлера!

Тут Джейд заметила, что в руках у Трейса была маленькая желтая птичка.

— Что это ты принес? — спросил, прищурившись, Билл.

— Посмотрите, — Трейс протянул вперед ладонь. — Это канарейка — маленькая певчая птичка. Я нашел ее на пороге этого дома. Бедняжка мертва — кто-то проломил ее крошечную головку. До чего же обидно, не правда ли?

— Где ты был все это время? — спросила Абигайль. — Джейд так волновалась.

Трейс рассмеялся:

— Волновалась? Совершенно напрасно. Я увидел, как вам здесь хорошо, и решил смотаться на пару дней в Майами.

— Ах, вот что, — проговорила Абигайль, с трудом сдерживая слезы: она помнила, что Джейд собиралась уехать, как только вернется отец. — Ну и как ты провел время?

— Спасибо, дорогая. Все было очень хорошо.

Трейс не лгал: он действительно хорошо провел эти два дня. В Майами ему удалось напасть на золото, на кубинское золото. В кармане у него было сейчас сто тысяч. Хватит на первое время, а там — видно будет.

Одеваясь к ужину, Билл смотрел телевизор. В выпуске новостей сообщали, что ураган наконец прекратился, — на последнем издыхании он нанес сильный ущерб побережью в районе Бостона. Билл помнил, что Эбби беспокоилась о стариках Трюсдейлах, отправившихся отдыхать в «Дори Инн». Прежде чем спуститься вниз, он попросил одного из своих помощников выяснить подробности о ситуации в штате Массачусетс.

Сейчас, когда все гости уже сидели за столиком и доедали картофель, фаршированный черной икрой, к Биллу подошел помощник и что-то шепнул ему на ухо. Билл поднялся и вышел из-за стола. Минут через десять он вернулся в гостиную и шепнул что-то Франческе. Она пошла к гостям и стала как можно более тактично объяснять, что пора расходиться. Билл взял Абигайль за руку, отвел ее в сторону и приготовился поведать ужасную весть. Когда Абигайль пришла в себя, она сидела, откинувшись на спинку дивана. По бокам от нее были Джудит и Джейд.

— Надо вызвать врача — пусть даст ей успокоительное, — сказала Франческа.

— Не надо, — возразила Джудит. — Абигайль — сильная девочка. С тобой все в порядке, Эбби, не так ли?

— Может быть, тебе стоит подняться к себе в комнату и немного полежать? — предложила Франческа.

— Нет, нет, — заговорила Эбби. — Я не хочу лежать! Я не хочу оставаться одна!

— Ну конечно, конечно, — стала успокаивать ее Джудит.

— Ты будешь не одна, — вступила в разговор Джейд. — Я пойду с тобой.

— И я тоже, — неохотно проговорила Д’Арси: с одной стороны, она понимала, что нехорошо оставлять в беде родственницу, с другой — ей очень хотелось побыть с Редом. Может быть, и Ред поднимется вместе с ними к Эбби? — А может быть, пойдем все вместе? Джейд, я и Ред?

— Нет! — замахала руками Абигайль. — Я лучше останусь здесь. — Ей было очень страшно, а рядом с Джудит этот страх куда-то отступал.

— Конечно, оставайся здесь, — проговорила Джудит, гладя Абигайль по руке.

— Ну вот, — тяжело вздохнула Абигайль. — Теперь я круглая сирота.

— Но ты не одна, — сказала Джейд. — У тебя есть я.

— И я, и мы… Мы не бросим тебя! — подхватила Франческа. Она знала, что говорит. На этот раз у нее хватит сил сдержать свое обещание — она позаботится о дочери Карлотты. Пусть Эбби станет членом ее семьи — такой же, как Билл и Д’Арси. Каковы бы ни были ее отношения с Биллом, к Эбби это не имеет никакого отношения. — Правда же, Билл? Правда, Д’Арси? — Она повернулась к мужу и дочери, ища их поддержки.

Билл был готов сейчас согласиться с Франческой в чем угодно.

— Да-да, конечно, — выпалил он.

— Конечно, конечно, — поддержала его Д’Арси. — Мы ведь родственники.

Но Абигайль, казалось, не слышала их: ее взгляд перебегал с Джудит на Джейд — только им двоим было до нее дело. Она еще не успела оправиться от известия о гибели дяди Джорджа и тети Селены, но в душе ее уже поселилось беспокойство о своем будущем. Что ей делать? Куда идти? Ведь у нее не оставалось больше родственников по линии Трюсдейлов, а перспектива жить у тети Фрэнки казалась безрадостной и унылой. Эта женщина с первого взгляда не понравилась Абигайль. Что ждало ее — круглую сироту, уже не ребенка, но еще не взрослую девушку?

Когда Абигайль не отозвалась на ее предложение, Франческа поняла, что девочка отказалась жить с ней, с ее семьей. Да и могла ли она рассчитывать на другое? Разве сама она хоть раз вспомнила о крошке Эбби за все эти годы? Было слишком поздно: Фрэнки не суждено заменить ей мать, не суждено даже занять место любящей тетки. И все же Абигайль придется жить у них — пусть даже не по собственной воле! Куда ей еще деваться?

Ред и Трейс молчали — им было нечего сказать.

Ред думал о том, что Эбби — пусть сама она еще не поняла это — не нуждается в соболезнованиях. Скорее, ее можно поздравить. Еще бы! У нее теперь все трюсдейловские миллионы и полная свобода действий — ни тети с дядей, ни матери. Абигайль свободна! Точнее, полностью свободной она станет через пару лет, когда достигнет совершеннолетия и сможет распоряжаться наследством по своему усмотрению.

Трейс думал приблизительно о том же. Его дочь стала наследницей огромного состояния, и ему надо было решить, как вести себя дальше. Конечно, ни в коем случае не стоит сразу же заявлять, что он — ее настоящий отец, — Джудит не даст. Тут еще Джейд с этими проклятыми дневниками. Трейс понимал, что должен преподать себя так, чтобы Эбби не смогла отказать: надо избрать единственно верную тактику — тактику хитрости, лести…

Абигайль вдруг вспомнила, что не знает даже, как погибли тетя и дядя, — ей сказали только, что их нет больше в живых.

— Ничего не понимаю! — сказала Абигайль. — Почему они не вернулись домой, зная о приближении урагана? Это так непохоже на тетю Селену! Она была такая предусмотрительная. Дядя Билл, что случилось конкретно?

— Не знаю, детка. Подробности пока неизвестны. Мне удалось узнать только, что во время урагана они были на побережье и… В общем, их тела были опознаны. По прибытии в Бостон ты сможешь узнать больше.

Да, подумала Франческа. Несмотря ни на что, Эбби надо будет поехать в Бостон на похороны. Конечно, она поедет с ней.

— Думаю, нам с Эбби имеет смысл полететь завтра утром с тобой, Джудит, — если, конечно, в твоем самолете найдется для нас местечко. Я побуду с Эбби в доме Трюсдейлов до тех пор… Может быть, и ты полетишь с нами, Джейд? — Конечно, Джейд смогла бы поддержать Абигайль в эти трудные дни: Франческа понимала, что общество сестры гораздо приятнее для девочки, чем ее собственное.

— Конечно, конечно, — отозвалась Джейд. — Я хочу быть с Эбби.

— И я тоже, — выпалила Д’Арси. — Надо, чтобы в этот тяжелый час рядом с Эбби было как можно больше родственников! И потом, разве можно, чтобы на похоронах почти никого не было? — Какое счастье, подумала Д’Арси, полететь в Бостон на личном самолете Джудит и Реда и пробыть с ними еще несколько дней до конца каникул!

Но тут в разговор вступила Джудит:

— Я прекрасно понимаю, что все вы хотите быть рядом с Эбби в эту трудную минуту. Однако мне кажется, что в этом нет необходимости. Я знаю, как привык Билл полагаться на твою помощь, Фрэнки, — ему будет трудно без тебя. Если вы беспокоитесь насчет устройства похорон и оформления завещания, то для этого существуют опекуны имущества Трюсдейлов. Они все уладят. А что касается того, где жить Эбби, то я просто не разрешу ей жить сейчас в этом доме — слишком это будет тяжело. Так что она поживет у нас с Редом.

Абигайль невольно прижалась щекой к руке Джудит.

Пожалуй, она права, подумала Франческа. Эбби действительно не стоит жить сейчас в доме Трюсдейлов, к тому же ей так хочется побыть с Джудит. Процедурными вопросами займутся опекуны и адвокаты. Сама она приедет в Бостон только на похороны и остановится в отеле. А потом вернется во Флориду, взяв с собой Эбби.

— А можно Джейд полетит с нами? — с надеждой в голосе спросила Абигайль. — Всего на несколько дней?

Ред почувствовал, как в ожидании ответа его сердце забилось чаще.

— В принципе это возможно, — задумчивым голосом произнесла Джудит. — Но нельзя же думать только о себе — у Джейд скоро начнутся занятия в школе.

— Я могу опоздать на несколько дней. Это не имеет никакого значения.

— А зачем? Похороны займут каких-нибудь два часа. Лучше приезжай на Рождество — тогда и у Эбби настроение будет получше и ты сможешь пожить у нас подольше. Да и вообще, рождественские каникулы куда более подходящее время для такой поездки. За Эбби не беспокойся: ей будет хорошо у нас.

Абигайль во все глаза уставилась на Джудит. Неужели ей не послышалось? Неужели завтра она поедет к ней домой и останется жить там? Жить с ней.

Когда Джейд поняла, что Фрэнки собирается взять Эбби к себе — даже несмотря на ссору с Биллом, она вздрогнула. Хотя было логично предположить, что Эбби поселится именно у Шериданов. Фрэнки действительно искала дружбы с обеими племянницами, особенно с Эбби — невинным созданием, так остро нуждавшимся в любви.

— Что ты говоришь, Джудит? — изумленно произнесла Франческа. — Ты хочешь, чтобы Эбби жила у тебя?

— Конечно. За эти дни мы так подружились. Правда, Эбби?

— Конечно! — воскликнула Абигайль. — Конечно!

Франческа еще раз поняла, что безнадежно опоздала. Еще несколько минут назад она была уверена, что Абигайль будет жить у нее дома за неимением выбора. Теперь оказалось, что выбор у нее был, более того, она уже его сделала, предпочтя ей Джудит.

— Вот видите, Эбби тоже хочешь жить со мной, — спокойным голосом продолжила Джудит. — Я, конечно, понимаю, что ты, Фрэнки, ее тетка, но ведь вы с Биллом — как бы это сказать — такие занятые. Жизнь политика ко многому обязывает. И потом, Эбби не придется столь резко менять образ жизни — она будет ходить в ту же школу, общаться со старыми друзьями, потом сможет поступить в Редклифф. Не волнуйтесь, Эбби будет хорошо со мной, с нами. У нее будет все, что она только пожелает. И потом, мне всегда хотелось иметь дочь…

— Ах! — вздохнула Абигайль, блаженно улыбаясь.

Франческа кинула взгляд на Джейд — она не возражала. Более того, она, кажется, была довольна. Несмотря на презрение к Джудит, Джейд понимала, что та предлагает разумные вещи. В свои пятнадцать лет Джейд уже знала, что такое борьба и какие у нее законы, умела идти на компромисс. К тому же самой Эбби так хотелось этого. Что тут говорить?

Но тут заговорил Трейс:

— Постойте. Вы все забыли одну немаловажную деталь, умолчать о которой я не вправе. Эбби — сестра Джейд. В их жилах течет одна кровь. Девочки должны жить вместе. О Господи! Если я не возьму Эбби к себе, если я позволю снова разлучить их — что я тогда скажу Карлотте, когда мы встретимся с ней на небесах? Но я знаю, что она мне тогда скажет… — Он сделал небольшую паузу и вытер платком глаза. — Она скажет мне: «Трейс, милый, почему ты не взял мою дорогую дочку к себе? Я так хотела, чтобы они были вместе!»

«Ну что? — злорадствовал Трейс. — Как они смогут мне возразить?!»

Боудин продолжал:

— Поверьте, мне совершенно не хочется услышать от Карлотты эти горькие упреки! Думаю, и Джейд этого не хочется. Не так ли, моя принцесса?

Джейд молча смотрела на Трейса, не зная, что ответить.

— Нет, эти девочки должны быть вместе. Если я не добьюсь того, чтобы Эбби жила с Джейд, я предам… предам память Карлотты! — Трейс повернулся к Эбби: — Ты ведь хочешь жить вместе с сестрой, дорогая моя? — Боудин знал, что Абигайль ни за что не выберет его, именно поэтому он предлагал ей Джейд.

Джейд хотелось закричать: «Нет! Она не хочет жить со мной!» Но как можно произнести эти слова? Что подумает тогда Эбби? Она беспомощно посмотрела на Франческу… на Джудит: что же делать? Помогите! Помогите мне спасти Эбби от Трейса!

Эбби перевела взгляд с Джудит на Джейд. Она знала, что ей хотелось их обеих. Чтобы Джудит была ей матерью, а Джейд — сестрой. Франческа и Билл обменялись многозначительными взглядами: они прекрасно знали, кто такой Боудин, но что они могли сказать? Трейс переплюнул всех — даже Джудит. Почему же она молчит?

Паузу прервала Д’Арси:

— Можно мне, дядя Трейс? То, что вы сказали сейчас о встрече с тетей Карлоттой на небесах, — самые прекрасные слова, которые мне доводилось слышать за всю жизнь. Ах, Эбби, как я рада, что все кончается так хорошо — что ты будешь жить вместе с Джейд!

«Аминь, — подумал Ред. — Да, милая Эбби, сделай милость, отправься жить с этой шлюхой — твоей сестрицей и этим дерьмовым актеришкой — ее папашей!» Но потом подумал, что, если бы Эбби поселилась у них в доме, это могло бы ослабить давление матери на него. Гм, а это было бы совсем неплохо!

Но Джейд и Абигайль по-прежнему хранили молчание.

— Что же ты молчишь, принцесса? — поторопил Трейс. — Хотим мы, чтобы Эбби жила у нас?

Абигайль не моргая смотрела на Джейд — она ждала ее ответа.

«Почему же молчит Джудит?» — переживала Джейд, но вслух произнесла единственно возможные в этой ситуации слова:

— Конечно, да. Конечно, я хочу, чтобы Эбби жила с нами!

— Ну что ж, — проговорила упавшим голосом Франческа, — раз все решено, не пойти ли нам спать? Утро вечера мудренее.

— Прекрасная идея, — отозвалась Джудит. — С утра решим все окончательно. — Она посмотрела на Джейд, и та прочитала в ее взгляде: я сделала все, что могла. Теперь твоя очередь действовать. Ты умная девочка — обдумай все хорошенько!

Но о чем тут было думать? Эбби разрывалась между сестрой и Джудит, не в силах сделать выбор. Варианты? С одной стороны — хищный оскал Трейса, с другой — Джудит с Редом: безбедная жизнь, золотое будущее, может быть, даже самый золотой мальчик. Какой уж тут выбор? Надо было лишь подтолкнуть сестру в нужном направлении.

Наутро Джейд пропала! Сначала с Эбби случилась истерика, ее сменило состояние растерянности. Зачем Джейд говорила ей эти слова о любви? Для того лишь, чтобы бросить ее, как однажды сделала это Карлотта? Оставила лишь записку: «Я тебя люблю. Буду писать». Но что значат все эти слова после того, как она бросила ее? Рядом с запиской лежало ожерелье Карлотты с бриллиантами и изумрудами. Что значит этот дар по сравнению с предательством? Эбби бросила ожерелье на пол:

— Мне не нужны драгоценности Карлотты! Мне от них ничего не надо — ни от Джейд, ни от Карлотты!

Джудит подняла ожерелье. Если Эбби не возьмет его, то Трейс не столь щепетилен. Придет время, и она будет носить эту вещь, поймет, как красиво это ожерелье, станет относиться к нему просто как к ювелирному изделию.

Франческа смотрела, как Джудит обняла Эбби: неужели она действительно любит девочку? Впрочем, разве это важно? Абигайль будет думать, что ее любят. Этого будет достаточно.

Гораздо больше волновала Франческу судьба Джейд, такой юной и такой одинокой! Она только старалась выглядеть грубоватой и сильной — какой же характер требовался, чтобы принять такое решение? Куда она убежала? Она сделала это из-за любви, из-за самопожертвования. Люди, способные на такую любовь, беззащитны перед лицом зла. Джейд — беззащитная дочь Карлотты, а мир — увы! — полон Трейсов Боудинов.

Билл размышлял, почему убежала Джейд: должно быть, она решила, что у нее нет другого выхода. Но ведь ей было всего пятнадцать — совсем еще ребенок, несмотря на всю свою обольстительность! Ему стало страшно: стало понятно, что Джейд обречена, обречена, как Карлотта. Она принесет горе не только самой себе, но и всем, кто полюбит ее. По его наблюдениям, Ред всерьез увлекся Джейд — можно ли было осуждать его за это? Но Джейд ему не пара. Связь с ней равнозначна немедленной смерти для любого мужчины, всерьез собирающегося заняться политикой. Билл постарается узнать, куда убежала Джейд, и держать ее в поле зрения. Конечно, он не станет звать ее обратно: где бы она ни была, чем бы ни занималась — это в любом случае лучше общества Трейса Боудина. Ах, если бы Карлотта в свое время нашла силы убежать от этого негодяя!

Д’Арси ничего не могла понять: куда сбежала эта сумасшедшая девчонка прямо посреди ночи?! Ей с самого начала показалось, что Джейд немного с приветом. А теперь еще везучка Эбби будет жить в одном доме с Редом!

Ред не мог свыкнуться с мыслью, что Джейд исчезла. За всю свою жизнь он ни разу не встречал таких странных девушек. Сначала горячая, потом ледяная. Но он знал наверняка: в ней была какая-то особая сила. Он понял это в тот вечер, когда они целовались на диване в библиотеке. Кто же она такая? И куда убежала? Душу остро полоснуло чувство утраты.

Трейс позвонил в авиакомпанию и заказал билет на самолет. Эта подлая девчонка свела на нет его грандиозные планы! Казалось, сама судьба отдает ему в руки солидный куш, еще немного, и он был бы избавлен от опасности, да что там — он бы просто заткнул всех за пояс! Но это еще не все — она забралась ночью в его комнату и украла несколько тысяч долларов — из тех денег, что он привез из Майами! Мерзкая маленькая шлюха! Но какая хватка! Ничего, они еще встретятся, и он отплатит ей сполна! Но сначала дождется ее совершеннолетия — пусть сперва станет официальной владелицей коллекции драгоценностей Карлотты. А пока что у него будет чем заняться: для начала надо объяснить Скотти, куда пропала Джейд. Он, конечно, страшно развопится! Да вдобавок ко всему — отказ Шеридана участвовать в их планах насчет Кеннеди… Как же ему хотелось сунуть яйца Шеридана в кофемолку!

Билл, Франческа и Д’Арси вышли попрощаться с Джудит, Редом и Абигайль, которые уезжали в аэропорт на губернаторском лимузине. Биллу хотелось обнять Реда, но он не решился сделать это при Франческе и Джудит. Ничего, он найдет способ снова увидеться с сыном! А пока что надо подумать, как жить дальше с Фрэнки.

Франческа поцеловала Абигайль, племянница ответила ей тем же — но весьма сдержанно. У Фрэнки пропало желание лететь в Бостон на похороны. Зачем? У нее и без этого полно проблем: надо подумать о своем будущем. Когда-то она выходила замуж за человека, которого считала героем, а теперь — хотя она любила его так же сильно, как тогда, — приходилось мириться с фактом, что он совсем не такой.

Джудит пожала руку Франческе, потом — Биллу. Все вышло не совсем так, как ей хотелось. Ей не удалось заполучить в свою собственность Билла — зато она увозила с собой Эбби. Да и с Биллом все впереди.

— До встречи, — произнесла Джудит, посмотрев в глаза Биллу, и заметила, как в его взгляде загорелась надежда.

Потом на пороге дома появился Трейс. Он улыбался во весь рот:

— Может, подбросите до аэропорта бедного бродягу? Что ни говори, а мужчине надо иногда бывать дома — только там он может успокоиться и набраться сил для новых подвигов.

Трейс поблагодарил Франческу за гостеприимство и, уже садясь в лимузин, бросил Биллу:

— Ради Бога, дружище, не теряй меня из виду. Передумаешь — сообщи, — он подмигнул и захлопнул дверцу.

Д’Арси расцеловала всех на прощание — самые нежные поцелуи достались Реду.

Когда все уже сели в машину, Абигайль вдруг прижалась к Джудит — ее переполняло чувство благодарности, оно было сильнее любви. Ведь Джудит готова была заменить ей мать! А Джейд? Джейд была как Карлотта, а кому нужна очередная Карлотта? Во всяком случае, не ей. Да и вообще, наверное, никому…

Семья Шериданов стояла на пороге дома и смотрела вслед лимузину. Д’Арси махала рукой, пока машина не скрылась за поворотом. Фрэнки была удивлена, что дочь в таком хорошем настроении. Она думала, что девочка будет плакать, прощаясь с Редом. Но все вышло наоборот — Д’Арси улыбалась, глаза ее блестели. Что же переменилось? Франческа ничего не понимала.

А Д’Арси мысленно повторяла слова своей любимой героини: «Я подумаю обо всем завтра… Завтра я придумаю, как вернуть его. Завтра — это ведь так скоро!»

 

I

Двадцать второго ноября 1963 года Шериданы были в Палм-Бич — собирались в кругу семьи провести День благодарения и следующую за ним неделю. Они приехали сюда накануне, а Д’Арси ждали на следующий день.

Билл сидел в кабинете на втором этаже и внимательно изучал список возможных кандидатов в губернаторы на выборах 1964 года. По законам штата он не мог выдвинуть свою кандидатуру повторно, и теперь надо было подобрать себе подходящего преемника, такого, чтобы, с одной стороны, мог неплохо справляться с работой губернатора, а с другой, чтобы не перебежал ему дорогу… Билл знал, что ему надо где-то отсидеться в течение ближайших четырех лет, чтобы потом, в 68-м, когда Кеннеди уже не сможет баллотироваться в президенты, выдвинуть свою кандидатуру в Белый дом. Тот, кто займет его место в кресле губернатора Флориды, должен будет время от времени публично обращаться за советом к нему — настоящему губернатору.

Билл перебирал кандидатуры удовлетворяющих всем этим требованиям, когда в кабинет вбежал его помощник Джон Ли Конрой и, на бегу включая телевизор, закричал:

— Покушение на президента!

Билл и Джон Ли уставились в экран телевизора: растерянный Уолтер Кронкайт сообщал, что в президента стреляли трижды и что Кеннеди тяжело ранен.

— Быстро сюда, Фрэнки! — рявкнул Билл, сжав карандаш с такой силой, что он сломался пополам.

Через несколько минут Джон Ли вернулся с секретаршей Франчески Бесс.

— Фрэнки в Джексонвилле, выступает на форуме по правам человека, — сообщила Бесс.

— Немедленно свяжитесь с ней, пусть едет сюда! А мне — что-нибудь выпить и, пожалуйста, поищите себе другой телевизор!

— Хорошо, сэр, — сказала Бесс. — Но вы уверены, что вам будет лучше одному в такое время?

Билл был уверен в этом.

Через некоторое время объявили, что президент умер.

Билл уткнулся в телевизор, он был настолько поглощен выпуском новостей, что даже не заметил, как в комнату вбежала Фрэнки.

— Ах, Билл, какой кошмар! Что будет со страной? Бедная Джекки и детки!

Он тупо уставился на Франческу. Неужели она не понимала, что сегодня его лишили всех шансов победить на президентских выборах 1968 года? Только что по телевизору показали, как Джонсон принимает присягу! Джонсон присягал, а рядом стояла скорбная, но преисполненная силы и достоинства вдова… Эта картина надолго останется в памяти избирателей: они отдадут свои голоса Джонсону. Да и партия выдвинет кандидатом именно этого человека, принявшего бразды правления из рук убитого — и уже успевшего стать легендарным — президента.

Билл попросил помощника не звать его к телефону и вместе с Франческой удалился в спальню, где работал телевизор. Передавали первую речь президента Линдона Джонсона, он выступал прямо на летном поле военной базы Эндрюс.

Франческа все время плакала. Билл погладил ее по руке:

— Не плачь, все будет нормально. Я еще стану президентом. Чуть позже, но обязательно стану. Не думаю, чтобы Линдона выбрали еще на один срок…

Франческа с ужасом уставилась на Билла:

— Что ты несешь? Президента убили, а ты!

— Перестань, Фрэнки, президент жив. Президент только что вошел в Белый дом… Линдону непросто будет сидеть в кресле своего предшественника. Понимаешь, Кеннеди преставился всего каких-нибудь два часа назад, а каким ореолом славы уже окружено его имя: герой, мученик… Да ему и не снилась такая слава! А что он оставил в наследство Линдону? Разборки с Хрущевым? Болото Вьетнама? Вечно недовольное правозащитное движение? А потом, есть еще и ирландская мафия, которой Джонсон совершенно ни к чему… Нет, милая моя, Линдону Б. Джонсону долго не усидеть в Белом доме! — Билл снова погладил Франческу по руке. — Утри слезы, Фрэнки, у нас с тобой впереди большие дела. В шестьдесят восьмом я буду баллотироваться в президенты, а на будущий год ты выставишь свою кандидатуру на пост губернатора великого штата Флорида.

Было уже поздно. Франческа и Билл по-прежнему сидели в спальне, уткнувшись в экран телевизора. Вдруг до нее дошло, что до сих пор не было ежедневного звонка Д’Арси домой. За три месяца, что дочь была в Бостоне, такое случалось всего раз или два. Франческу особенно беспокоило это потому, что в день национальной скорби потрясенные американцы стремились как можно скорее связаться с родными и близкими. Что с Д’Арси? Может, быть, она заболела?

— Господи! — воскликнул Билл. — Да ведь она же будет завтра дома! Наверное, скажет все при встрече, что именно поэтому и решила не звонить. Ничего страшного! И потом каждый звонок родителям лишь обостряет чувство тоски по дому и одиночества.

По правде говоря, Билл был рад, что Д’Арси испытывает в Бостоне тоску по дому и одиночество. Она ведь поехала учиться в этот город вопреки воле отца. Может быть, со временем ей станет так тоскливо, что она вернется во Флориду…

Когда Д’Арси впервые заявила о своем желании ехать учиться в Бостон, Билл пришел в ярость: дочь губернатора Флориды обязана учиться во Флоридском колледже! Конечно, он не стал бы требовать поступать в колледж в Таллахасси — такой девушке, как Д’Арси, было бы непросто учиться в том городе, где большую часть года проводят ее мать и отец. Но были еще Флоридский университет в Гейнсвилле и университет Майами в Корал-Гейблз. Поэтому Билл был решительно против Бостона.

Главной причиной возражений был, конечно, Ред. Ведь именно к нему так сильно тянуло в Бостон его дочь. Франческа прекрасно понимала это, но когда Д’Арси решила послать документы в Бостон, встала на ее сторону. С одной стороны, она обещала Д’Арси помочь встретиться с Редом: Фрэнки надеялась, что это всего лишь легкое увлечение, которому суждено вскоре пройти. С другой — она так и не смогла до конца простить Билла, и помощь дочери в борьбе против его мнения доставляла ей какое-то нездоровое удовлетворение.

Наконец Билл сдался: пусть Д’Арси сама решает, куда ей поступать. Он продолжал чувствовать себя виноватым перед Франческой — за тот случай с Джейд — и старался хоть как-то загладить свою вину, хотя бы такими, не имеющими ни малейшего отношения к делу уступками. Он не стал запрещать Д’Арси направить запросы в два бостонских колледжа. Первым значился Редклифф, а вторым — в случае отказа — Бостонский университет. В конце концов, думал Билл, почему бы его дочери и впрямь не поступить в такое престижное учебное заведение, как Редклифф? Ведь поступила же в него Эбби!

Д’Арси была почти уверена, что в Редклиффе ей не посмеют отказать: она ведь не только дочь губернатора Флориды, но и выпускница этого колледжа! Разве можно не принять девушку с такими анкетными данными?

Но случилось непредвиденное: в Редклиффе отказали. Франческа была вне себя от ярости, подозревая, что. Здесь не обошлось без Джудит… Она настояла на том, чтобы Билл лично позвонил президенту Гарвардского университета. Тот долго отказывался, но устоять под напором жены ему снова не удалось. Он выполнил и эту ее просьбу. Увы! Редклиффское руководство осталось непреклонно — Д’Арси якобы не подходила им по уровню успеваемости.

Самолюбие Билла было задето, но, с другой стороны, он был даже немного рад. Может быть, Д’Арси расхочется ехать в Бостон?

— Не расстраивайся, — пытался он успокоить Франческу. — Сама знаешь, Д’Арси никогда не была отличницей, ну и что из этого? Главное ведь не успеваемость. В конце концов, твоя дочь сможет поступить в университет Майами, это как раз для нее.

В это время в комнату вошла Д’Арси. Она не слышала, о чем именно говорят родители, но поняла, что опять они спорят. Она снова почувствовала обиду… обиду на отца. Впрочем, это чувство не покидало ее с того самого дня, когда Билл встал на сторону Джудит, увидев ее с Редом в библиотеке…

Когда пришло письмо из Бостонского университета, сообщавшее о зачислении Д’Арси, обе они — дочь и мать — были вне себя от радости: Д’Арси поедет в Бостон и покажет им всем, на что она способна! Франческа мечтала о том, что Д’Арси станет лучшей ученицей на курсе, и Билл поймет, как жестоко он ошибался, недооценивая способности дочери. А эти наглецы из Редклиффа еще принесут свои извинения! Д’Арси тоже хотела успехов в учебе — надо утереть нос отцу, Джудит и Эбби. Но главное — сбудется ее сокровенная мечта: скорая встреча с Редом, и тогда она упадет в его крепкие объятия…

За те месяцы, что прошли со времени ее шестнадцатилетия, Д’Арси лишь утвердилась в мыслях о том, что она любит Реда. Чувства со временем не ослабевали. Ей хотелось при первой же встрече броситься ему на шею. В ее мечтах Ред стал еще красивее, еще обаятельнее, он заслонил для Д’Арси все остальное в жизни. Какими значимыми казались ей те слова, что шептал Ред на диване в библиотеке, все более горячими и страстными представлялись его поцелуи… Постепенно вместо реального Реда Стэнтона в фантазиях Д’Арси появился некий юный полубог, к которому стремилось ее сердце.

Вскоре после того дня рождения Д’Арси написала Эбби и Реду. На первое письмо он ответил сразу же, на второе — через несколько недель, а потом вообще перестал писать. Эбби, напротив, регулярно отвечала на все письма Д’Арси. Именно Эбби прислала то самое письмо, в котором от себя лично и от имени Реда вежливо отказалась приехать в Палм-Бич на рождественские каникулы. (Франческа решилась послать им приглашение, даже не посоветовавшись с Биллом.) Джудит берет их с собой в Париж, сообщала Эбби. Может быть, лучше сама Д’Арси приедет в Бостон на весенние каникулы? Но вскоре пришло еще одно письмо: Эбби просила прощения, но планы менялись. В Париже было так хорошо, что Джудит решила на пасхальные каникулы повезти их в Лондон!

Потом Эбби прислала цветную открытку с видом Лондона: смена караула у Букингемского дворца. На обратной стороне было короткое послание, написанное ее рукой, под ним стояли две подписи — ее и Реда. Больше Д’Арси ничего не получала из Бостона. Она успокаивала себя, что ждать осталось совсем недолго, что скоро наступит тот самый вожделенный сентябрь, когда она поедет в колледж и снова увидит Реда.

 

II

В сентябре Франческа поехала с Д’Арси в Бостон, желая побыть с дочерью первое время, пока она немного не привыкнет к новой жизни. К тому же очень хотелось посмотреть, что стало с Эбби.

Д’Арси с нетерпением ждала дня и часа, когда они с матерью окажутся наконец у Стэнтонов, но, увы, ее ждало страшное разочарование.

— Мне очень жаль, но Реда сегодня не будет, — сообщила им Джудит. — У нас кое-какие неприятности с домом в Ньюпорте, вот и пришлось отправить Реда туда. Что же касается Эбби, то она, конечно же, здесь…

При виде Эбби Франческа буквально замерла на месте: под присмотром Джудит нежный бутон превратился в роскошную розу… Темные волосы, еще в прошлом году беспорядочно разбросанные по плечам, были теперь аккуратно расчесаны и чуть укорочены; кашемировый свитер и жакет из верблюжьей шерсти подчеркивали стройность девичьей фигуры, на шее висели бусы из натурального жемчуга — ничего лишнего, но какой вкус! Поистине ее взору предстала настоящая светская леди.

Эбби разлила чай, приготовила коктейли. Она отдавала распоряжения служанке с таким видом, как будто занималась этим всю жизнь. Она непринужденно болтала о Париже, Лондоне, о дорогих магазинах…

Джудит не скрывала своей гордости. Еще бы, ведь это были плоды ее воспитания! Такую Эбби полностью создала она, Джудит. Казалось, Карлотта вообще не имела к этой девушке никакого отношения.

Хозяйки вели себя подчеркнуто вежливо. Джудит пообещала Франческе присматривать за Д’Арси, приглашать ее на обеды и другие семейные мероприятия, а Эбби пообещала Д’Арси как можно чаще встречаться, по крайней мере, раз в неделю, — обсуждать университетские дела, болтать о моде и мальчиках…

Поначалу Джудит и Эбби действительно время от времени звонили Д’Арси, хотя она, конечно, ждала звонка от Реда. Джудит несколько раз приглашала Д’Арси на обед и на чай, но каждый раз вскоре перезванивала, чтобы по той или иной уважительной причине отменить приглашение. Эбби тоже никак не могла собраться встретиться с Д’Арси.

— Понимаешь, я так много занимаюсь, — жаловалась она по телефону. — Никогда не думала, что колледж будет отнимать столько времени.

Потом сама Д’Арси стала практически ежедневно звонить Стэнтонам, надеясь застать дома Реда. Увы, это оказалось невозможно! Не имело значения, в какое время суток она звонила — рано утром, в полдень или поздно вечером. Реда никогда не звали к телефону, всякий раз придумывая новую причину. Напрасно она просила передать Реду, что ждет его звонка, очевидно, эти пожелания не доходили до юного Стэнтона. Во всяком случае, он ни разу не перезвонил ей.

Д’Арси стала всерьез обдумывать план, как пробиться к Реду, обойдя с фланга двойную оборону — Джудит и Эбби. Она прекрасно понимала, что именно они не дают им встретиться. Когда она уставала обдумывать вариант очередного маневра, сердце ее переполнялось ненавистью к Джудит и Эбби, жившим под одной крышей с Редом, к собственному отцу, предавшему ее в тот далекий день в Палм-Бич, и, наконец, к отвратительной пасмурной погоде Новой Англии. Она никак не могла сосредоточиться на учебе, так и не обзавелась новыми друзьями. Ей не было никакого дела до парней, время от времени приглашавших ее выпить пива или просто прогуляться. Даже соседка по комнате не знала, что делать с Д’Арси: сначала ей показалось, что это веселая, остроумная южанка, с которой можно будет славно проводить досуг. Затем оказалось, что Д’Арси Шеридан — мрачная, нервная девица, с каждым днем становящаяся все более раздраженной и все более тощей, — ей некогда было заботиться даже о регулярном питании.

Д’Арси занимали только три заботы: регулярные звонки матери; как усыпить бдительность Джудит и все-таки встретиться с Редом, и, наконец, почему он сам не предпринимает никаких шагов, чтобы эта встреча состоялась. Если даже ему не передавали, что Д’Арси звонила, почему он сам не проявляет инициативу? Первое время Д’Арси боялась даже отлучаться надолго из комнаты — вдруг именно сейчас позвонит Ред? Потом она предположила, что он, скорее всего, не знает ее телефона, как и номера комнаты в общежитии. Наверняка Джудит и Эбби скрывают от него это.

Надо найти какой-то другой способ, думала Д’Арси.

Пойти к Стэнтонам прямо без предупреждения? Бесполезно, наверняка прислуга получила соответствующие указания и ей, как всегда, ответят, что Реда нет дома и неизвестно, когда он вернется.

Д’Арси приняла решение выследить Реда. Она стала гулять по улицам, прилегающим к Гарвард-скверу, заглядывая во все книжные магазинчики, кофейни, забегаловки. Она знала, что Ред бывает в этих местах. Д’Арси не смущало, что ей было не известно расписание его занятий и место, где именно искать его. Она ходила и ходила вокруг Гарвардского университета, надеясь, что долгожданная встреча состоится…

И она действительно состоялась.

Холодным ветреным ноябрьским днем, когда насквозь продрогшая Д’Арси медленно шла вдоль берега реки, совсем уже потеряв надежду увидеть его в этот день, она заметила вдали знакомую фигуру. Это был Ред! Он куда-то спешил, ничем с виду не отличаясь от других студентов. Но Д’Арси сразу узнала его — юношу, о встрече с которым так долго мечтала!

Она позвала его, но он не услышал. Еще бы! Ред шел по другой стороне проспекта, между ними был поток транспорта, и шум машин заглушал те звуки, которые не были унесены в сторону ветром. Д’Арси бросилась на другую сторону дороги. Наверное, водители проклинали сейчас эту взбалмошную девчонку, несшуюся прямо под колеса их машин… Если бы она только могла, она бы просто перелетела проспект!

— Ред! — снова крикнула она.

Он повернулся и через несколько секунд понял, кто это.

— Д’Арси! — вырвалось у него, и он, развернувшись, пошел ей навстречу.

Она не могла остановиться — все бежала и бежала изо всех сил, пока не бросилась ему на шею:

— Ах, Ред, наконец-то!

Ред был поражен, насколько изменилась Д’Арси за тот год, что прошел со дня их расставания. Он запомнил милую, аккуратно подстриженную блондинку с округлыми формами. Теперь же перед ним стояла исхудавшая (это было видно даже под просторной, размера на два больше, чем надо, куртке) девушка с длинными засаленными волосами, расчесанными на прямой пробор. Он запомнил ее в ярком летнем платье, подчеркивавшем соблазнительную полную грудь, — теперь на ней был толстый шерстяной шарф, замотанный до самого подбородка, и тяжелые ботинки.

— Д’Арси, — проговорил Ред, — что с тобой произошло? Где моя солнечная девочка? — Ему надо было что-то сказать, и он не смог найти другие слова.

— Солнечная девочка пропала, ее погубили здешние Холода. Но ничего, она скоро снова появится! Как хорошо, что я снова нашла тебя, дорогой!

— Какими судьбами в Бостоне? — спросил Ред, нервно озираясь по сторонам. Он опаздывал.

— Какими судьбами? Я здесь учусь! В Бостонском университете. Разве ты не знаешь?

Так она и думала: Джудит и Эбби даже не сказали ему, что она приехала в Бостон. Но сейчас было некогда говорить об этом.

— Ты не занят сейчас? У тебя есть машина? Может, пойдем куда-нибудь, согреемся? Заодно и поболтаем. Я все время звонила тебе. Подумать только! Я уже три месяца в Бостоне, и мы ни разу не виделись. — Она потянула его за руку: — Давай пойдем куда-нибудь, согреемся!

— Извини, Д’Арси, у меня сегодня деловая встреча. — Он снова нервно посмотрел на дорогу.

— Но мне так нужно поговорить с тобой! Ты не можешь отложить эту встречу?

— К сожалению, нет. Боюсь, я уже опоздал. Знаешь, я сам позвоню тебе. Мы обязательно встретимся.

Реду некогда было объясняться с этой приставалкой, он действительно опаздывал. Если через пять минут он не будет в условленном месте, Барбара просто-напросто уедет, она не маленькая девчонка, чтобы по полдня ждать его в машине.

— Я позвоню завтра, договорились? — Ред попытался высвободить свою руку из руки Д’Арси.

— Но у тебя нет даже моего телефона. А может, встретимся сегодня вечером?

— Нет-нет, сегодня вечером я очень занят. Дай мне свой номер…

— А ты точно не можешь сегодня?

— Нет, Д’Арси, не могу. Мне очень жаль…

Реду было действительно жаль: он был рад видеть Д’Арси, но отменить ради нее свидание с Барбарой Беддингс — это уж слишком. Реду тоже приходилось преодолевать двойную оборону — со стороны матери и со стороны мужа Барбары — сенатора от штата Массачусетс. Возможность встретиться с этой женщиной предоставлялась не так уж часто, так что…

— Так когда же? — настаивала Д’Арси.

— Завтра, — быстро проговорил Ред. — Давай завтра!

Черт побери! Барбара сейчас уедет! Она не любила подолгу ждать в машине, все время боялась какого-нибудь подвоха.

— Давай встретимся во время ленча? В «Миджите». Ровно в двенадцать дня.

Но Д’Арси вовсе не устраивала такая перспектива: их первая встреча после долгой разлуки — ив какой-то забегаловке! Нет, ей хотелось побыть с Редом наедине.

— Нет! — воскликнула она.

У Реда не оставалось ни секунды времени:

— Извини, я очень спешу. Позвони.

— Подожди! — Д’Арси снова вцепилась в его руку. В памяти ее всплыло название маленького отеля на Гарвард-сквере. — Давай встретимся в отеле «Либерти» на Гарвард-сквере… — Прямо сейчас она пойдет туда и забронирует номер. — Завтра, в двенадцать дня, идет? Спросишь у портье, где меня найти. Ты знаешь этот отель?

— Знаю! — С этим словом Ред со всех ног бросился бежать…

Сначала Д’Арси хотелось проследить, куда он побежал, но потом она передумала. Не хватало еще, чтобы Ред заметил, что она следит за ним.

Молодой, но уже видавший виды портье взял у Д’Арси деньги.

— Пожалуйста, двойной номер на завтра, двадцать второй.

— Освободите ровно в одиннадцать послезавтра. Больше ничего не желаете?

— Что вы имеете в виду? — Портье хитро прищурился:

— Ну, знаете… что, по-вашему, растет на городских газонах?

— Вы намекаете на травку?

— Вот именно.

Д’Арси снова достала бумажник:

— Сколько с меня?

Когда на следующий день Д’Арси в одиннадцать часов утра пришла в отель «Либерти», нагруженная разными пакетами, портье ехидно заметил:

— Вы, кажется, собирались въехать в двенадцать? Рановато пришли, я не могу пустить вас.

— А может, сделаете для меня исключение? Я ведь освобожу номер раньше оговоренного срока.

— Так я и думал, — улыбнулся портье.

Д’Арси достала из бумажного пакета фрукты, вытерла их до блеска и положила в ярко-голубую вазу, которую купила накануне. Два яблока, две груши, два банана, два апельсина… Как жаль, что не удалось купить виноград. Ведь виноград — плод влюбленных. Она могла бы постепенно отрывать виноградины от грозди и кормить Реда — класть ягоды ему прямо в рот, когда он будет лежать на постели, похожий на античного императора — нагой и прекрасный. Да, он будет императором, а она — нагой и обворожительной соблазнительницей…

Д’Арси открыла коробку шоколадных конфет и поставила ее на тумбочку возле кровати, с трудом удерживая желание съесть хотя бы одну. Ей хотелось, чтобы и конфеты были как можно лучше. Еще она купила бутылку шампанского, которая стоила всего два доллара сорок девять центов. Д’Арси удивилась, что бывает такое дешевое шампанское. Но как остудить его? Она не осмелилась идти к портье и спросить, нет ли у него льда и серебряного ведерка. Можно было обойтись без всего этого. Д’Арси пошла в ванную и открыла кран холодной воды.

Струя была ледяной — так она и подумала, — шампанское будет холодным!

Вернувшись в комнату, она развернула оберточную бумагу и поставила в зеленую стеклянную вазу — тоже купленную накануне — букетик недорогих цветов. Конечно, ей хотелось купить алые розы — символ любви, но денег было в обрез… К тому же эта зеленая ваза стоила целых три доллара. Д’Арси собиралась на следующий день отправиться домой во Флориду, и Франческа решила не высылать ей на этой неделе очередной чек.

Но эта вынужденная бережливость, когда каждый цент был на счету, даже нравилась Д’Арси — она придавала их встрече с Редом какой-то особый романтизм. Они становились похожи на двух бедных влюбленных, целующихся в скромной комнатке на мансарде и отказавшихся от всех благ мира во имя любви.

Д’Арси зажгла ароматическую палочку под названием «Сладость ночи». Какой удивительный запах, подумала она, запах страсти и вожделения… Затем разделась и встала под душ.

Стоя под струями теплой воды, она напевала под нос услышанную недавно песенку про любовь и тщательно намыливала свое тело — тело, которое вскоре покроет ласками Ред.

Ред опаздывал, и Д’Арси пережила десять, пятнадцать минут настоящего ада. Где он? Может быть, его сбила машина? Или, наоборот, он сам на машине врезался в телеграфный столб, спеша на свидание с ней?

Наконец в дверь постучали. Д’Арси бросилась к двери и настежь распахнула ее…

Дежурная улыбка исчезла с губ Реда, когда он увидел на пороге Д’Арси. Она была совершенно голая, мокрые волосы мягкой волной ниспадали на по-прежнему прекрасную грудь.

Прежде чем войти в нее, Ред на какое-то мгновение отодвинулся и спросил:

— Ты предохраняешься? — Он привык иметь дело с опытными женщинами и не взял с собой презерватив.

— Да! Да! Конечно! — прошептала Д’Арси, не в силах больше ждать.

В этот миг Ред понял, что Д’Арси — девственница. Вдруг она солгала? Может быть, она не предохранялась? Но у него не было сил размышлять — Д’Арси страстно привлекла его и впустила в себя…

Когда все было кончено, Ред проговорил:

— Это у тебя впервые?

— Да! — ответила Д’Арси, радуясь, что ей удалось сберечь свою чистоту для любимого. — Ты доволен?

Она не сомневалась, что ответ будет положительным: ведь во всех книгах, которые она читала, мужчина всегда радовался, когда возлюбленная оказывалась девственницей, когда он был у нее первым.

— Да, конечно, — ответил Ред. — Но ведь ты сказала… сказала, что предохраняешься. Как?

— Черт возьми, Ред, ты что, ни разу не слышал о противозачаточных пилюлях?

Ну конечно, пилюли! Хотя в его голове не укладывалось, зачем девственнице глотать эти пилюли… Женщины, принимавшие эту гадость, часто жаловались, что от таблеток болит голова, что от них толстеют. А Д’Арси была более чем изящна. Что-то здесь было не так.

Д’Арси прервала размышления Реда. Она встала с постели и, протянув руку, сказала:

— Пойдем вместе в душ. Сначала я тебя помою, а потом ты меня.

Он улыбнулся и последовал за Д’Арси. В этот день Ред испытал совершенно новые ощущения. Ему нравилось заниматься любовью с опытными женщинами, такими, как Барбара Беддингс: они многое умели, сами могли кое-чему научить. Но в них не было свежести, того любовного порыва, которые подарила ему Д’Арси. Кроме того, Реду нравилось осознавать, что любящая его девушка не замужем и никому, кроме него самого, не принадлежит — не надо бояться, что неожиданно нагрянет муж, что появятся нежелательные свидетели. Можно было спокойно лежать в объятиях подруги, посасывая в промежутках между ласками леденцы…

С Барбарой все было не так: «Прошу тебя, Ред, поскорее! У нас нет на это времени! Поторопись, мне надо через час быть дома!»

Когда наступили сумерки, Реда осенило еще одно открытие: Барбара и женщины, вроде нее, занимаясь любовью, все время что-то требовали для себя. Казалось, всеми своими действиями, даже ласками, они говорили: «Я! Я! Мне!» Это был самый настоящий эгоизм, облаченный в одежду притворной любви. С Д’Арси все было наоборот — ее уста, ее сердце, ее тело говорили только одно: «Ты… Ты… Только ты!» Те женщины стремились, найти и взять свое, Д’Арси хотела отдать…

Когда Ред вышел из отеля «Либерти», было около шести вечера. Стемнело. Обычно в такое время окрестности Гарвард-сквера были тихи и безлюдны, но сегодня на улицах царило необычное оживление. Ред поспешил к своей машине, включил радио и понял, в чем дело — убит президент. Вот уже несколько часов Кеннеди не было в живых — сердце президента перестало биться примерно в то же самое время, когда Ред упал в объятия Д’Арси…

Через много лет, когда в одной компании он пытался припомнить, чем именно он занимался в тот час, когда был убит Джон Кеннеди, Ред почувствовал себя крайне неловко: в его памяти пронесся этот пасмурный день, Гарвард-сквер, отель «Либерти», Д’Арси, отдавшая ему свою невинность…

Наверное, Джудит не поймет, почему в этот исторический момент сын не находится рядом с ней, подумал Ред. Возможно, она страшно разозлится, но ничего, со временем все утрясется. Эбби ее успокоит. Эбби поистине удавалось очень многое, она служила буфером между Редом и разгневанной Джудит. И за это Ред был ей очень благодарен.

Ред обещал прийти на следующий день ровно в четыре. Конечно, этот мерзкий портье станет требовать деньги вперед, а Д’Арси была на мели. Надо было где-то раздобыть деньги. У нее оставался один-единственный выход — сдать авиабилет. Тогда она сможет не только заплатить за гостиницу, но еще и сходить по магазинам купить фрукты — виноград и что-нибудь более экзотическое, например инжир. Она купит духи, много духов, чтобы опрыскать ими свое тело, простыни, всю комнату! Она сможет превратить этот дешевый обшарпанный гостиничный номер в райские кущи!

К десяти вечера терпение Фрэнки иссякло: она подошла к телефону и набрала номер общежития, в котором жила Д’Арси. На том конце провода никто не ответил. Должно быть, Франческа ждала не больше пяти минут, но ей показалось, что прошла целая вечность.

— Наверное, что-то случилось, — встревоженно проговорила она. — Никто не подходит к телефону.

— Подумаешь! — отозвался Билл. — В общежитии не завели еще особых дежурных на телефоне. Наверное, все смотрят телевизор. Как, впрочем, и все нормальные американцы.

— Но должен же кто-то сидеть у телефона! — не успокаивалась Фрэнки.

— Сегодня особенный день, сегодня никто никому ничего не должен.

Наконец Фрэнки дозвонилась до общежития — к телефону подошла какая-то девушка.

— Д’Арси Шеридан? Минуточку, сейчас посмотрю. Через несколько минут она вернулась и сообщила, что не может ее найти.

— А где она? — спросила Франческа, не осознавая всю бессмысленность этого вопроса.

— Не знаю, — ответила девушка. — Сегодня убили президента.

Должно быть, она считала, что это событие столь коренным образом меняет все устоявшиеся правила, что само по себе является ответом на любые вопросы.

 

III

Проснувшись на следующее утро, Д’Арси долго не могла понять, что происходит. На душе стало тревожно: который час? Надо было расплатиться с портье до одиннадцати. Она взглянула на часы: они стояли, стрелки показывали без двадцати три. Быстро оделась и побежала вниз. Портье на месте не было, а стенные часы показывали без пяти восемь. Она выбежала на улицу, не обращая внимания на холодную и пасмурную погоду. Улицы показались непривычно пустыми, а на Гарвард-сквере не было обычной для субботнего утра суеты.

Д’Арси достала из ящика стола авиабилет и наклонилась над кроватью соседки по комнате. Лесли крепко спала, и ей пришлось долго трясти ее за плечо.

— Ну что тебе надо? — сонно бормотала Лесли. — Я легла спать в четыре утра.

— Дай взаймы немного денег, мне не хватает, чтобы доехать до аэропорта. Как только вернусь из Флориды после Дня благодарения — верну.

— Возьми в сумке. Желаю счастливого Дня благодарения, если в этом году он вообще может быть счастливым, — Лесли отвернулась к стенке и заснула.

— Спасибо, — машинально произнесла Д’Арси, не понимая, о чем идет речь. Несомненно, она будет счастлива именно в этот день! А что имела в виду Лесли?

Д’Арси влетела в гостиницу и попросила ошарашенного портье принять плату на неделю вперед. Ему это предложение явно не понравилось.

— Вы, кажется, ошиблись адресом. Здесь не общежитие для отчисленных за неуспеваемость студентов!

Колкость этого грубияна не испортила прекрасного настроения, и она побежала за покупками.

Ред должен был прийти в четыре, значит, они смогут пообедать прямо в номере. Д’Арси купила оливки, орехи, сыр, паштет, длинный итальянский хлеб. Хотела было купить итальянскую салями, но потом показалось, что у колбасы не слишком эстетичный вид. Вместо салями купила упаковку тонко нарезанной ветчины, баночку черной икры и копченые устрицы. Она слышала, что устрицы с древних времен считались блюдом, возбуждающим страсть. Вот что было сейчас нужно! В винном магазине взяла две бутылки хорошего французского вина.

Поскольку в гостинице предстояло провести целую неделю, Д’Арси решила приобрести радиоприемник. А вдруг он останется здесь ночевать, подумала она, и тотчас, удивляясь, что эта мысль не приходила ей раньше, побежала в бакалею за кофе, апельсиновым соком, сахаром и сухими сливками. В соседнем магазине купила электрочайник.

Она остановилась у парфюмерного магазина, где на витрине стояли несколько сортов лосьонов для тела. Подумав, что Реду должен понравится аромат земляники, купила тюбик «Земляничного наслаждения». Потом заглянула в восточную лавочку и купила себе кимоно — черный атласный наряд с вышитым на спине золотым драконом. Блондинкам ведь идет черный цвет! Чтобы было не так тоскливо в те ночи, когда Ред не сможет остаться, Д’Арси решила купить журналы. Ее взгляд упал на «Мадемуазель». Реду же купила «Тайм» и… «Плейбой» — последний на случай, если его мужская энергия иссякнет и надо будет восстановить ее с помощью воздействия извне. Ей казалось, что читать вслух эротические рассказы — совсем неплохое занятие для юных влюбленных.

И только в этот миг она вспомнила, что должна была сейчас находиться на борту самолета по пути домой! Подбежав к ближайшему междугородному телефону, позвонила матери в надежде, что та еще не уехала в аэропорт ее встречать. Действительно, Фрэнки была еще дома. Похоже, что она страшно разозлилась, узнав, что дочь решила поехать с Лесли в Тинек, штат Нью-Джерси, чтобы познакомиться с ее братом Бертом, студентом Висконсинского университета. На самом же деле Франческа даже обрадовалась, что Д’Арси в хорошем настроении и думает не только о Реде Стэнтоне.

— Позвони мне от Лесли, Д’Арси. Если тебе понадобятся деньги, я смогу выслать телеграфом на ее адрес.

— Спасибо, мама, не надо.

Ей было немножко стыдно, что пришлось наврать матери, но отступать было поздно.

— Я расскажу тебе о Берте. Лесли говорит, что он отличный парень.

— Ладно, детка, надеюсь, все будет в порядке. Я так волновалась вчера вечером, когда не застала тебя в общежитии. Подумала, что, может быть, гибель президента…

— Что? Что ты сказала о президенте?

— Просто боялась, что ты примешь известие об этом убийстве слишком близко к сердцу.

— Да-да, конечно. Я действительно пришла в ужас!

Ред опоздал на пятнадцать минут, но Д’Арси была заранее готова к этому — мужчины любят опаздывать, они отстаивают таким образом свою свободу. Д’Арси уже успела понять, что не надо требовать особой пунктуальности. Надо сохранять спокойствие. Мужчины ведь очень дорожат свободой!

Одетая в кимоно, Д’Арси показалась Реду восхитительной. Он сделал ей комплимент и заметил, как щеки девушки зарделись ярким румянцем. Крепко обнявшись, они нежно прижались друг к другу. Но он тотчас разжал объятия и стал быстро раздеваться.

Д’Арси была удивлена: к чему такая спешка? Потом, решив, что Ред, наверное, просто сгорает от желания, она рассмеялась, ведь и сама тоже была не из терпеливых! Пытаясь немного замедлить его темп, она скинула с плеч кимоно и, ласково обняв Реда за талию, прошептала:

— Давай примем душ.

— Отличное предложение, — грубо прервал Ред. — Но у меня нет времени.

— Что случилось?

Ред взял ее на руки и понес к кровати.

— В моем распоряжении всего час. — Он взглянул на часы. — Нет, даже меньше. Сорок пять минут.

Ред осыпал ее поцелуями, но Д’Арси никак не могла расслабиться:

— Куда ты так торопишься?

— Мы едем в Вашингтон.

— Кто это мы?

— Джудит, Эбби и я, — ответил он между поцелуями. — Мама хочет лично выразить соболезнования семье Кеннеди. А завтра, в воскресенье, гроб с телом покойного повезут на лафете по Пенсильвания-авеню. Знаешь, довольно впечатляющее зрелище.

Д’Арси не было дела до похорон президента, ее волновало только одно — любимый уедет из Бостона.

— Но зачем? Зачем ты едешь в Вашингтон?

— Этого хочет мать.

Ему сейчас было не до вопросов, все мысли были об одном: как поскорее удовлетворить свое вожделение… Он лег на девушку…

— Но, по-моему, — проговорила Д’Арси, — она никогда не испытывала особых симпатий к Джону Кеннеди.

— Не испытывала, ну и что?

Когда же наконец она заткнется? Ред терпеть не мог женщин, разговаривавших на посторонние темы во время любовного акта.

— Она считает, что мы должны поехать. Понимаешь, мы будем представлять Массачусетс. К тому же ей очень нравится Джекки. — Движения Реда стали более резкими.

— Когда ты вернешься? — спросила она, тяжело дыша.

Ответа пришлось ждать долго.

— Наверное, во вторник, — наконец сказал он, удовлетворив похоть. — В понедельник заупокойная месса и похороны на Арлингтонском кладбище. Мама обязательно останется до конца: момент исторический! Будут главы девяноста государств, в том числе де Голль. После похорон — прием… — Ред снова посмотрел на часы, было без четверти пять. Ему надо было идти. Если он не уйдет отсюда ровно в пять — всему конец.

— Ты уже? — Ред постарался задать этот вопрос как можно более тактично. Впрочем, и без ответа было ясно, что Д’Арси «еще не».

Что ж, он поопытнее вчерашней девственницы: его рука стала ласкать ее лоно. Через минуту она изогнулась в экстазе.

Однако физиологическое удовлетворение не принесло Д’Арси никакой радости — слишком сильным ударом был его отъезд.

Когда он уходил, ее сердце, казалось, не вынесет боли расставания.

— Когда ты вернешься?

— Я же сказал, наверное, во вторник. — Ред старался говорить как можно более мягко, даже вкрадчиво.

— Как только вернешься — сразу сюда?

«Ну и бабы, — подумал он, — сдерживая раздражение. Все об одном!»

— Постараюсь, — произнес он вслух, открывая входную дверь.

— Я буду ждать тебя. Здесь! — крикнула вслед Д’Арси.

Но Ред уже не слышал этих слов: стремглав сбежав по лестнице он бросился на улицу.

Д’Арси не знала, что делать. Расплакаться? Выбежать голой на улицу? В душе было, как никогда, пусто. Перспектива не радовала. Сегодня только суббота. Откуда взять силы, чтобы дождаться вторника? Чем заняться? Она достала тюбик лосьона «Земляничное наслаждение», того самого, которым хотела умастить свое тело, чтобы еще больше понравиться Реду, и, выдавив его в раковину, включила воду.

Потом открыла одну из бутылок, радуясь, что догадалась приобрести штопор. Он, наверное, похвалил бы ее за это, будь сейчас рядом. Опорожнив первую бутылку, Д’Арси хотела было откупорить и вторую, но неожиданно для себя уснула.

Когда она проснулась, на часах было двенадцать. Страшно болела голова. К счастью, в сумочке нашлась упаковка аспирина. Д’Арси выпила четыре таблетки подряд и снова заснула.

Наутро состояние ее было просто отвратительное. Надо позвонить матери, может быть, станет немного легче, подумала она. Скажет, что отдыхает в Тинеке, штат Нью-Джерси, что ей очень весело, еще наврет об этом Берте…

Д’Арси сняла трубку и позвонила портье, назвав номер.

— Это дом губернатора, — добавила она не без гордости. — Сможете соединить меня?

— Соединить-то я с кем угодно смогу, — ухмыльнулся портье. — Вопрос в другом: сможете ли вы расплатиться?

— Не волнуйтесь, смогу. Поднимайтесь за деньгами хоть сейчас!

Портье рассмеялся, и буквально через полминуты Д’Арси разговаривала с Бесс:

— Алло, Д’Арси? Как там у тебя дела в Тинеке?

— Отлично! Просто отлично! Я в полном восторге от Нью-Джерси. Мама дома?

— Они поехали в Вашингтон на похороны, детка. Какой кошмар! Но постарайся не принимать это близко к сердцу…

— Да-да, конечно…

— Я передам маме, что ты звонила. Она перезвонит тебе, как только приедет. Скажи мне номер телефона.

— Не надо. Я сама позвоню. А когда они вернутся?

— Скорее всего, во вторник.

Д’Арси откупорила вторую бутылку вина и высыпала из пакета все то, что приобрела для несостоявшейся «трапезы влюбленных», — сыры, паштеты, ветчину, икру, оливки, орешки, длинный батон… Глядя в одну точку, она стала заталкивать себе в рот, едва успевая проглатывать куски пищи. Когда больше уже ничего не лезло, открыла банку копченых устриц и, поборов отвращение, руками запихала их…

Тут же стремглав бросилась в туалет — ее рвало.

С трудом доплелась до кровати в изнеможении свалилась на покрывало.

В дверь постучали. Это он! Он вернулся! Д’Арси кинулась к двери и распахнула ее настежь — на пороге стоял портье. Он с изумлением уставился на обнаженную Д’Арси и произнес:

— Не хотите расплатиться за разговор?

— Какой еще разговор?

— Ну как же, вы ведь звонили губернатору… — проговорил портье издевательским тоном. — С вас два доллара семьдесят пять центов, но если…

— Если? Что еще за если? Что за грязные намеки?

— Я мог бы отлучиться с работы на полчасика… — невозмутимо ответил портье.

— Ну и прекрасно! Можешь за эти полчасика сам себя поиметь! — Д’Арси прикрыла дверь, подошла к столу, достала из сумки три долларовых бумажки и протянула их портье: — Сдачи не надо!

— Если передумаешь, позвони, — ухмыльнулся он, сверкая масляными глазками.

Д’Арси вышла в город поискать еще выпить. Все винные магазины в округе были закрыты, и она вернулась в гостинцу.

Пришлось обратиться к портье. Вышибала был в служебном помещении. Она долго звонила в колокольчик, висевший над столом. Наконец он появился.

— Тут по телеку такое показали! — выпалил он. — Ни за что не поверишь!

— Ну и что же там показали? — вздохнула Д’Арси.

— Ли Харви Освальда пристрелили прямо перед телекамерой!

— Подумать только! А кто такой этот Ли Харви Освальд?

Не дождавшись ответа, быстро проговорила:

— Мне надо выпить. Есть что-нибудь?

— Что ты имеешь в виду? Что значит есть? Тут гостиница, а не винный магазин.

— Короче. Что и почем?

— Есть полгаллона гвинейского красного, но удовольствие обойдется тебе в десять баксов!

— А ты за него сколько отдал? Два?

— Ладно, кончай болтать! Берешь или нет?

Д’Арси вытащила из сумки десятидолларовую бумажку и швырнула ее на стол. Портье сунул деньги в карман и ушел в служебное помещение. Вскоре он вернулся с бутылью.

— Может, телик вместе посмотрим?

— Очень надо! Если еще кого-нибудь пристрелят, позвони и сообщи.

Полгаллона красного хватило на целую ночь. К рассвету Д’Арси отключилась в состоянии полного ступора. Проснулась через несколько часов: голова раскалывалась от боли, тошнило… Едва успела добежать до туалета — ее вырвало. Надо купить еды, подумала Д’Арси. Слегка пошатываясь, вышла на улицу. Сначала долго не могла ничего понять: вроде бы понедельник, а город словно вымер — улицы пусты, почти все магазины закрыты. Она не знала, что вся страна прикована в этот час к экранам телевизоров где шла трансляция похорон президента. Но Д’Арси не было дела до национального траура — и без этого было горько и уныло.

Наконец набрела на открытую пиццерию. Заказав три больших порции, стала ждать. Когда пицца была готова, Д’Арси поняла, что ей нечем расплатиться — денег хватало только на две порции. В конце концов хозяин отдал третью — бесплатно, что оставалось делать с этим куском, к тому же подгоревшим?

Вернувшись в гостиничный номер, Д’Арси с жадностью набросилась на пиццу, судорожно глотая куски. Не успела доесть последний, как к горлу снова подступила тошнота, и она стремглав бросилась к унитазу…

Оставалось две таблетки аспирина. Она растворила их в остатках красного вина и залпом выпила. Может быть удастся заснуть?

Все запасы иссякли: аспирин, вино, деньги. Ничего не оставалось, кроме времени, его было много, слишком много. Как протянуть до следующего дня?

Полежав с полчаса, Д’Арси поняла, что заснуть не удастся. Она встала, умылась, расчесала волосы, кое-как подвела глаза и спустилась в вестибюль.

— Кстати, как тебя зовут? — спросила она портье стараясь изобразить улыбку.

— Дом. Доминик, — вышибала кинул на нее подозрительный взгляд. — А что?

— Да нет, просто надоело обращаться на «эй, ты».

— У тебя ко мне дело? Нужно что-нибудь?

— В общем, да. Хреново себя чувствую, надо выйти из этого состояния.

— Боюсь, что ничем не смогу помочь. У меня тут не аптека.

— Ну хоть что-нибудь найдется? — Она прикрыла веки.

— Закосить хочешь? Я верно понял?

— Верно.

Портье задумался:

— Есть немного травки.

Д’Арси смущенно захихикала:

— Нет-нет, травки не надо. А то у меня от нее всякие глюки пойдут…

— Жаль. Я думал, именно это и надо. А вообще, тебе расслабиться или взбодриться?

— И то и другое.

— Ладно, пошли. — Он показал рукой на дверь в служебное помещение, но Д’Арси оставалась стоять на месте.

— В чем дело?

— Я не торгую собой.

У портье были все основания разговаривать в таком тоне — она действительно походила на шлюху.

— Не торгуешь — не надо. Иди куда шла.

Д’Арси задумалась. Наверное, лучше отдать золотые часы — подарок матери на семнадцатилетие, чем расплатиться с этим наглым вышибалой собственным телом. Она сняла часы с руки и положила на стол. Портье посмотрел на них и процедил:

— Я вообще-то не ростовщик. — Послушай, ты, задница, я сама знаю, кто ты такой!

— Ах так! Задница? Что это случилось с нашей трепетной Скарлетт О’Хара?

Д’Арси ехидно улыбнулась:

— Ее унесло ветром! Ты берешь часы или нет? Чистое золото.

Портье поднес их к глазам и стал внимательно изучать:

— Ладно. Шесть желтеньких, шесть красненьких.

— По дюжине каждых! Часы дорогие.

Они сторговались на шестнадцати таблетках — восемь желтых, восемь красных — и еще одной бутылке вина.

Процедура оказалась на редкость простой. Д’Арси глотала таблетку седативного — «расслабухи», выпивала полстакана вина и засыпала. Проснувшись, принимала «бодрящее» — антидепрессант — с четвертью стакана красного. В промежутках между отключениями рассматривала купленные накануне журналы. Наконец дошла до французского журнала мод. Внимание привлекла манекенщица на обложке — редкой красоты девушка с густо накрашенными ресницами и аккуратным каре черных как смоль волос. Лицо девушки показалось Д’Арси до боли знакомым. Но на кого она походила? Этот чувственный рот, проницательные глаза. Д’Арси расхохоталась, с ума сойти, если бы не эти густые ресницы и черные волосы, можно поклясться, что с обложки смотрит Джейд!

Пора глотать желтенькую пилюлю! Д’Арси включила радиоприемник. Вот и все, что было нужно в этот момент: желтые колеса, глоток вина, хорошая музыка!

Наступил долгожданный вторник. Ред не давал о себе знать. Колеса еще оставались, но она не настолько отключилась, чтобы забыть о звонке матери, — иначе Франческа сама начнет разыскивать ее в Тинеке.

Д’Арси позвонила Доминику и попросила соединить ее с Флоридой, пообещав расплатиться, как только вернется ее парень. Портье наотрез отказался. Оставался один-единственный выход: найти десятицентовую монету, добраться до ближайшего телефона-автомата и заказать разговор за счет родителей. «Если заказать такой разговор через портье, он может проболтаться, что я в Бостоне», — подумала девушка. Вытряхнув на кровать содержимое сумки, отыскала десятицентовую монету и, проглотив еще одну таблетку, вышла на улицу…

Она сочиняла подробности романа с Бертом, а Франческа поведала о том, как трогательно выглядел малыш Джон-Джон у гроба отца:

— У меня сердце кровью обливалось.

— А ты не встретила Реда и Джудит?

— Нет. С чего ты взяла, что они были на похоронах?

— Так, просто спросила.

— У тебя что-то с голосом, Д’Арси. Все в порядке?

— В порядке. Мне надо идти. Он меня зовет. Ред… Ой, то есть Берт.

— Ты сказала — Ред?

— Тебе показалось. Телефон плохой…

Ред позвонил в среду. Доминик решил, что на этот раз, пожалуй, можно и соединить — хватит того, что он не сделал это вчера, когда парень звонил этой шлюхе в первый раз.

Прозвонил телефон. Она схватила трубку. В голове мелькнуло, что надо бежать в душ, помыть голову, привести себя в порядок.

— Ред, дорогой! Я тут с ума схожу без тебя!

Надо будет сказать этому вышибале, чтобы прислал в номер горничную. Вообще, есть тут горничные или нет? Что за дыра! У них что, даже не принято менять простыни, подумала она.

— Когда ты придешь? Вечером? А раньше никак не получится?

Неужели придется томиться в ожидании еще целый день?

— Я же сказал, что постараюсь прийти вечером, — вежливо поправил ее Ред.

У Д’Арси не было сил спорить, упрашивать. Если настаивать, Ред подумает, что она вешается на него, а мужчинам это ведь не нравится. Слава Богу, что он вообще придет.

Времени много, тем лучше: можно придумать себе новую прическу. И, конечно же, поменять простыни. Вспомнилось, что со времени посещения той пиццерии ничего не было во рту. Когда же это было? Вчера? Или позавчера? Не удивительно, что у нее нет сил! Может быть, сегодня вечером, после того как придет Ред и они насладятся друг другом, можно будет вместе пойти в какой-нибудь ресторанчик? Это было бы так замечательно: уютный зал, цветы, свечи, вино в хрустальных бокалах!

В восемь вечера Ред позвонил еще раз:

— Прости, Д’Арси, мне ужасно жаль, но… Короче, прийти не смогу — мама затеяла приготовление ко Дню благодарения, и мы страшно заняты. Нам с Эбби надо украсить гостиную, столовую, переднюю.

— Украсить? — Д’Арси не верила своим ушам. — Что значит украсить?

— Ну, понимаешь, Джудит — такая фантазерка. Она решила превратить дом в какой-то сказочный замок. Мы вырезаем из картона индейцев, пилигримов, связываем в пучки кукурузу, делаем маски из тыкв, кабачков. Дел много. Даже странно, как это Джудит решилась устроить такой маскарад? Забот хватает. Понимаешь?

Д’Арси отказывалась понять. Ред занимается вырезанием из картона в компании Эбби, тогда как она вот уже несколько суток ждет его в этой вонючей гостинице!

— Давай я приду к вам — помогу готовиться к празднику, У меня должно неплохо получиться. Увидишь!

— Нет, Д’Арси, — металлическим голосом прервал ее Ред. — Думаю, тебе не стоит приходить к нам.

Неужели она не понимает, что Джудит даже имени ее слышать не может?!

— О-о-о! — Она завыла, как раненый зверь. — Ну а завтра? Завтра ты придешь?

— Нет, Д’Арси, завтра тоже не получится. Завтра праздник — День благодарения. Никак не получится. Может быть, в пятницу? Ты пробудешь здесь до пятницы? — Он не мог больше говорить. — Так ты будешь здесь в пятницу, Д’Арси?

Ред не мог понять, какого черта делает Д’Арси в этой занюханной гостинице. Его уже туда больше не тянуло. Наверное, девочке не хотелось ехать домой, а торчать одной в пустой общаге — слишком тоскливо.

— Послушай, Ред, — взмолилась Д’Арси, — а может, я все-таки приду на ваш праздник? Давай, а?

В ее голове быстро созрел план: немедленно побежать в общежитие, подыскать как можно более экстравагантное платье и явиться к Стэнтонам. Она всех за пояс заткнет, особенно Эбби.

— Да нет же, Д’Арси, это невозможно. Мама уже разослала все приглашения, лишних мест нет. Да и вообще, она будет против. Извини, мне надо идти. Позвоню в пятницу, ладно? — С этими словами Ред повесил трубку, но Д’Арси не сразу поняла это и какое-то время продолжала говорить в мертвую трубку:

— Ред, милый мой, что ты говоришь? Твоя мама наверняка обрадуется мне. Я ведь родственница! Такая же, как Эбби! Пожалуйста, разреши мне прийти! Пожалуйста!

Но тут услышала гудок. Дрожащей рукой Д’Арси повесила трубку.

Она проглотила последние таблетки — две таких, две таких, — допила остатки вина. Результат несколько разочаровал: в глазах двоилось — только и всего. Вдруг она расхохоталась: перед ее взором стояли два Реда. Может быть, два — это даже лучше, чем один? Во всяком случае, лучше, чем ни одного!

В четверг у Доминика был редкий выходной. Эти мерзавцы — администрация гостиницы — не очень-то его жаловали. Он решил провести этот день в комнате для персонала на третьем этаже — забить косячок, выспаться… Но расслабиться не удавалось: мысли были поглощены этой шлюшкой, мисс Д’Арси Шеридан, выдававшей себя за дочь губернатора Флориды. Конечно, он не поверил этому — дочь губернатора не стала бы останавливаться в такой дыре…

Доминик вспомнил, что не виделся с ней с понедельника, когда состоялся обмен «колес» на часики. Во вторник она вообще не показывалась, а в среду разговаривала с этим хахалем. Еще требовала в номер горничную! Но он смог поставить ее на место. Теперь же куда-то запропастилась. Это тревожило. Она ведь не выходила из номера с понедельника, значит, с тех пор ничего не ела! К тому же у нее были эти «колеса», его «колеса»!

Несмотря на выходной день, Доминик решил узнать, что происходит с Д’Арси. Хорошо бы вышвырнуть ее поскорее из гостиницы! Плевать, что она заплатила за целую неделю. Доминик готов был вернуть деньги за оставшиеся два дня. Внутренний голос подсказывал, что от этой девицы можно ждать любых неприятностей. Надо действовать!

Доминик спустился в вестибюль, взял у дежурившего вместо него старика ключ от номера, предупредил, что могут быть неприятности, и поднялся наверх.

Он постучал в дверь и, не услышав ответ, вставил в замок ключ и повернул его. Радиоприемник был включен на полную громкость: Питер, Пол и Мэри распевали песенки Боба Дилана. Потом он увидел ее. О Господи!

Паршивая девка сидела на кровати, прислонившись спиной к стене, совершенно голая, с закрытыми глазами. Простыни были залиты кровью. Ее кровью! Кровь струилась, по меньшей мере, из двадцати, нет, скорее из тридцати ран. Чтоб ее!.. Доминик испугался, что прямо сейчас наложит в штаны, но этого не произошло — он побежал в туалет блевать.

 

IV

На кой хрен вызывать «скорую» и фараонов, думал Доминик. Вызовешь фараонов, а они от тебя потом не отстанут! Пусть ее хахаль и сообщает!

Он окинул взглядом номер, нет ли чего-нибудь компрометирующего? Коробки от «колес» быть не могло — эта дура унесла их прямо в пригоршне. Подобрал пустую бутыль и тщательно обтер ее носовым платком. Не хватало еще, чтобы обнаружились его отпечатки!

Сбежав вниз, отпустил старичка дежурного поспать и сел к телефону. Припомнил имя этого хлыща: Ред Стэнтон. Когда эта несчастная самоубийца требовала горничную, то сказала: «Ко мне должен прийти Ред Стэнтон — из семьи Стэнтонов. Они не привыкли находиться в свинарнике!» Доминик знал, кто такие Стэнтоны. Еще бы, жить в Бостоне и не слышать об этой семейке!

К телефону подошел кто-то из прислуги и долго не хотел звать мистера Стэнтона к телефону. Потеряв терпение, Доминик заорал, что, если Ред немедленно не подойдет, всему семейству придется ой как несладко!

— Ах, Д’Арси! Д’Арси! — Ред крепко прижался к ней. В этот миг не испытывал ничего, кроме безграничной любви к несчастной! Тут он заметил, что тело сохранило тепло и что кровь текла из многочисленных резаных ран не бурными потоками, а скорее тоненькими ручейками. Весь в крови, он повернулся к Доминику:

— Когда вы звонили в «скорую»? Почему до сих пор никто не приехал?

Тут портье признался, что ни в какую «скорую» он не звонил, и Ред с трудом удержался от того, чтобы на месте не придушить этого подлеца. Но здравый смысл ему подсказал: самое главное сейчас не мстить вышибале за то, что тот не позаботился о Д’Арси, а постараться спасти ее. Она ведь была еще жива!

«О Господи, лишь бы только она не умерла! Я буду любить ее до конца жизни!» — подумал он.

Ред позвонил в больницу «Стэнтон мемориал», будучи уверен, что, во-первых, помощь прибудет оттуда скорее, а во-вторых, что там Д’Арси окажется в самых хороших условиях.

Но когда в больницу приехала узнавшая обо всем Джудит, она по-своему истолковала его мотивы:

— Как хорошо, что ты догадался позвонить в «Стэнтон мемориал», отсюда не просочится никакая информация. Молодец!

Ред пытался возразить, но Джудит оборвала его:

— Ты уверен, что никто не сообщил об этом в полицию?

Ред молча кивнул.

— Вот и хорошо! — Джудит брезгливо покосилась на его окровавленный костюм. — Пойду распоряжусь, чтобы тебе прислали чистую одежду, а то больно уж ты смахиваешь на этакую Джекки Кеннеди в мужском обличье. Весь в крови!

Шутка матери показалась безвкусной и жестокой, но он предпочел смолчать. В его ли положении делать ей замечания?

— Когда переоденешься, поедешь в гостиницу — надо забрать все ее вещи. Не хватало еще, чтобы об этом заговорили! Именно поэтому посылаю тебя. Понял? Нам не нужен скандал. Вечно лезешь в какое-нибудь дерьмо! — Джудит запнулась, поняв, что зашла слишком далеко. Она улыбнулась сыну и продолжила более мягким тоном: — Извини меня за грубость, но больше всего я забочусь… о Д’Арси. Если полиция пронюхает, ее сразу же заберут. Кто их поймет? Отправят бедняжку в психиатрическую клинику на экспертизу, а это, сам понимаешь! В случае попытки самоубийства… Если, конечно, такая попытка была действительно совершена…

— На что ты намекаешь, мама? — изумленно спросил Ред. — Ты думаешь, это был обычный спектакль? Все было сыграно для меня?

— Не надо быть наивным, — медленно проговорила Джудит. — Если она всерьез собиралась перерезать себе вены бритвой, можно было не наносить десятки легких царапин. Достаточно разок полоснуть по горлу или по запястьям — и все. А тебе как кажется?

У Реда закружилась голова. Он сел, опустив голову на колени. Бедная, милая Д’Арси!

Конечно, во всем был виноват один-единственный человек — он сам. Но все же слова матери посеяли в душу сомнения.

— Знаешь, Ред, если даже это было не самоубийство, все равно у нее не все дома, — продолжала Джудит. — Мне всегда казалось, что она какая-то неуравновешенная. И вообще, о чем ты думал, когда влезал в эту жалкую и мерзкую историю?

Слова матери больно задели Ре да.

Жалкую? Но ведь Д’Арси действительно любила его. Может быть, это казалось Джудит жалким? Мерзкую? Он действительно вел себя мерзко. Да и вообще, разве можно назвать все это историей? Они занимались любовью всего два раза, к тому же второй раз едва ли можно было назвать настоящим любовным актом. Впрочем, бесполезно было говорить об этом Джудит. Она была самой настоящей шлюхой, а он — достойным сыном своей матери, вот и вел себя соответственно.

— А эти порезы? Они останутся на всю жизнь? — спросил он, с трудом сдерживая слезы.

— Да что ты! Это вообще не порезы, а царапины! Дня два-три, и следа от них не останется. Какая она все-таки хитрая! Море крови — и почти никакого риска для жизни! Как ей хотелось причинить тебе боль! Надеюсь, ты все осознал и теперь будешь все хорошенько взвешивать, прежде чем позволишь втянуть себя в очередное псевдоромантическое приключение. Например, как с этой Барбарой Беддингс.

«Барбара? Откуда она знает?»

— Да-да, мне известно о миссис Беддингс. Приходил ее муж. Он вне себя от ярости! Я сказала, что вы больше никогда не будете встречаться. Но с тобой-то мне что делать, Ред? — Джудит говорила игривым тоном, но за этой видимой легкостью угадывалась железная воля. — Как нам уберечь тебя от подобных неприятностей? А то не видать тебе Белого дома как своих ушей… Или ты уже забыл о наших планах? Я делаю все, что он меня зависит, а ты?..

Какой странный день, думал Ред. Каких-нибудь два часа назад он вез Д’Арси в больницу, моля Бога лишь об одном: чтобы она не умерла! А теперь Джудит рассуждает о том, как уберечь его от «неприятностей», чтобы пробить дорогу в президенты США.

Да, ну и денек! Может быть, стоит сохранить на память этот залитый кровью костюм? Ведь полезно иногда вспоминать о таких вещах!

Когда Ред приехал в «Либерти», номер Д’Арси был в идеальном состоянии: все вычищено до блеска, постелены свежие простыни, нигде ни единого пятнышка крови.

— Полиция? Они все-таки приедут? — спросил дрожащим от волнения голосом Доминик. — Им известно о таблетках?

Ред утвердительно кивнул, радуясь, что может хоть как-то отомстить этому ублюдку за то, что не вызвал «скорую», а сейчас даже не спросил о здоровье Д’Арси. Он решил соврать:

— Да, приедут. Да, знают. Они спрашивали, не знаю ли я, откуда она взяла эти таблетки.

— И что вы им сказали?

— Что таблетки дал я. Полагаю, что, если вы обращались с ней достаточно вежливо, она не станет давать показания, компрометирующие вас. Но если вы ее чем-то обидели! Право, не знаю, что она тогда расскажет полиции. Где ее вещи?

— Все здесь, мистер Стэнтон. Я сохранил даже журналы. Обязательно передайте мисс Шеридан, что я интересовался ее здоровьем. Передайте, что очень беспокоюсь за нее. Все в этом чемодане — одежда, радио, даже вазы для фруктов и для цветов. А еще… еще часики. — Доминик решил не рисковать и вернуть часы владелице. — Вот журналы, они лежат возле чемодана.

— Можете их выбросить, — бросил Ред, поднимая чемодан. Потом он заметил, что журнал, лежавший сверху, французский. Надо же, французский журнал! Какая смешная девочка эта Д’Арси! Лицо манекенщицы на обложке показалось ему знакомым. Конечно, это типичная француженка с модной парижской прической. Но кого-то оно напоминало! Тут его осенило: это же лицо Джейд! Даже без роскошных рыжих волос Джейд нельзя было спутать ни с кем. Ред оторвал обложку, аккуратно сложил ее и положил в карман, не обращая никакого внимания на Доминика.

«Паршивый ублюдок! Белая кость! — думал портье, представляя себе, с каким удовольствием он залепил бы пощечину этому холеному красавчику с безупречным гарвардским произношением. — А может быть, не стоило отдавать часы?»

Ред вернулся в больницу. Хотел подождать, пока Д’Арси проснется. Он должен быть первым человеком, которого она увидит! Пусть знает, что он здесь ради нее. Неважно, благодаря каким чувствам — любви или дружеской привязанности, важно, что Д’Арси пострадала из-за него! Неважно, права Джудит или нет: пыталась ли девушка действительно покончить с собой или просто хотела произвести на него сильное впечатление! Он сомневался в правоте матери. Д’Арси была доведена до отчаяния, и виноват во всем он, Ред Стэнтон!

Но пришедшая мать убедила его пойти домой.

— Я поговорила с психиатрами. Они считают, что твое присутствие может лишь усугубить положение Д’Арси, — солгала Джудит. — Ей необходимо побыть без тебя. Она сделала это из-за тебя, так что твое отсутствие пойдет ей на пользу. Они хотели положить ее в психиатрическое отделение, но я уговорила не осложнять учебу в колледже, пусть полечат амбулаторно. Пойми, я обещала врачам, что Д’Арси будет серьезно лечиться, а ты на некоторое время оставишь ее в покое.

Ред не стал спорить с матерью. Что он мог сказать? Конечно, ему не хотелось видеть Д’Арси в палате для душевнобольных. Если она сможет продолжить учебу, ее жизнь постепенно вернется в нормальное русло, а ведь именно этого ему хотелось больше всего!

Когда Д’Арси проснулась, первым ее чувством была радость. Она радовалась, что осталась жива! Радовалась, что живет в том же мире, где Ред! Потом оглянулась, пытаясь узнать, куда попала. Это был явно не отель: слишком здесь было чисто. Она лежала на металлической кровати, вокруг были женщины в белоснежных халатах и таких же шапочках. Д’Арси поняла, что находится в больнице, и снова отключилась…

Когда она проснулась через несколько часов, рядом сидела Джудит.

«Господи, что ей от меня нужно?»

— Д’Арси, детка! Я так рада, что тебе лучше, что не останется даже шрамов. Я очень волновалась, что эти следы у тебя останутся на всю жизнь. Такая красивая девочка, и вдруг… В общем, я очень рада!

Д’Арси вспомнила, что нанесла себе несколько десятков порезов. Она ощупала руки, грудь, лицо — повязок не было!

— Поверхностные раны, — донесся до нее голос Джудит. — Я подумала, а может, не стоит сообщать Фрэнки и Биллу? Зачем их расстраивать понапрасну? Как тебе кажется?

Д’Арси было страшно неудобно, к тому же она не совсем еще пришла в себя… Но Джудит права. Действительно, зачем рассказывать обо всем отцу и матери?

— Где я?.. Я понимаю, что это больница, но какая?

— Это «Стэнтон мемориал». Наша больница, моя и Реда.

— Как я сюда попала?

— Счастливое совпадение. Из отеля позвонили в «скорую помощь» и вызов передали сюда. Знаешь, все городские больницы по очереди высылают свои машины по вызовам. Как только тебя привезли, кто-то из приемного покоя позвонил нам. Они слышали, что Шериданы — наши родственники. Поистине неисповедимы пути Господни!

— Ред? Он знает, где я?

— Конечно, знает. Как только мне позвонили из больницы, я рассказала обо всем Реду.

— Так почему же он не пришел? Не захотел?

— Нет, что ты! Он, конечно, хотел… Но не смог.

— Почему?

Д’Арси пришла в ужас: ему на меня наплевать. Я наглоталась этих таблеток, порезалась из-за него, я истекала кровью. А он…

— Почему он не смог?

— У него дела, дорогая. Понимаешь, у каждого свои приоритеты, и порой они не совпадают с приоритетами других. Тебе пора смириться с этим. Вчера был День благодарения. Скоро снова начнутся занятия, вот Ред и решил помочь Эбби с уроками.

О Господи! — подумала Д’Арси. Она чуть не погибла, а Ред решил помочь с уроками Эбби.

И в следующий раз Джудит по-прежнему сидела возле нее. Может быть, она никуда и не уходила?

— Я хочу видеть Реда, — проговорила Д’Арси. — Это возможно?

— Только не сейчас, милая. Ред очень занят, но они с Эбби просили передать привет и пожелания скорейшего выздоровления. Я разговаривала с твоими родителями. Они думают, что ты провела праздники в Нью-Джерси. Я сообщила, что ты там простудилась и лежишь с гриппом. Я успокоила их, сказав, что постоянно держу с тобой связь. Фрэнки просила тебя позвонить, как только станет лучше. Может быть, позвонишь ей завтра?

На следующее утро Д’Арси окончательно пришла в себя — мысли ее были ясны. Как только в палату вошла Джудит, она приподнялась с кровати и решительным тоном проговорила:

— Мне нужно видеть Реда. Сегодня!

Джудит присела на край кровати:

— Думаю, настало время объясниться. Ты пыталась покончить с собой. Это, между прочим, уголовно наказуемое деяние. Если тебя и не посадят, психиатрической лечебницы тебе не избежать. Со своей стороны, я постаралась сделать все, чтобы у тебя не было неприятностей. Но последнее слово за тобой. Или ты заставишь себя забыть о Реде, или пеняй на себя. Что касается сына, то он желает тебе лишь добра. А добро для тебя — забыть об этом печальном инциденте и переключиться на что-нибудь другое.

— Он так и сказал? Почему же сам не пришел повторить мне все это?

— Он очень занят.

О Господи, да разве можно во все это поверить?

— И ты думаешь, что я тебе верю, Джудит?

Джудит с холодной улыбкой посмотрела на Д’Арси:

— А что тебе остается делать? Реда здесь нет, и никто не докажет, что он этого не говорил. Он вообще сюда не приходил. Ты неглупая девочка. Подумай хорошенько. Разве само его отсутствие тебе ни о чем не говорит?

Возразить было нечего. Действительно, Реда не было рядом с ней. Наверное, он и не приходил в больницу. Это уже свидетельствовало о многом.

— А теперь послушай меня внимательно. Я говорила с врачами — сегодня тебя выпишут. Будем считать, что на этом инцидент исчерпан. Если ты не оставишь в покое моего сына, мне придется еще раз поговорить с врачами. Чего ты добиваешься? Сделаешь несчастной свою мать, скомпрометируешь отца — он никогда этого не простит. И потом, ты причинишь кучу неприятностей самому Реду. Боюсь, он будет огорчен.

Джудит права, подумала Д’Арси. Они оба правы — мать и сын. Ей было нечего ответить, и она отвернулась к стене.

— Итак, мы обо всем договорились, — продолжила Джудит. — Ты вернешься в колледж и забудешь о нас. В свою очередь, мы тоже никогда не будем вспоминать об этом неприятном инциденте.

За неделю до Рождества Д’Арси поняла, что беременна. Поначалу она долго не могла разобраться в своих чувствах. Может быть, все к лучшему? Может быть, весь этот кошмар закончится совсем неплохо? Дня два она была в отличном настроении: ей казалось, что ребенок уже шевелится в ее лоне, хотя умом осознавала, что это невозможно. Она прыгала, смеялась без причины, распевала веселые песенки. Одна из соседок по общежитию даже спросила:

— Что с тобой? Часом, не влюбилась?

Она почти угадала. За считанные дни Д’Арси забыла о том, что ненавидит Реда Стэнтона, решив, что Джудит наверняка обманула ее. Конечно, Ред хотел прийти в больницу… Или просто не знал, где она находится!

Оставались кое-какие подозрения. Чтобы рассеять их, Д’Арси решила пойти в отель «Либерти». Доминику сказала, что пришла за вещами, хотя чемодан со всем ее добром она получила еще при выписке из больницы (к ее великому удивлению, там были и золотые часики), но другого повода придумать не смогла.

Портье уже не боялся, что в гостиницу нагрянет полиция, ведь прошел без малого месяц. Поэтому он вел себя довольно нагло:

— Чего тебе надо? Твой приятель забрал все шмотки еще в День благодарения, в том числе золотые часики, которые я решил вернуть по доброте душевной. Он отвез тебя в больницу, а потом вернулся и все забрал, так что не вешай мне лапшу на уши — я ничего тебе не должен! Спроси лучше у него, если, конечно, он еще от тебя не сбежал.

Даже Доминик обо всем догадался! Какой ужас!

Как же теперь быть? Как узнать всю правду? Может быть, это Джудит запретила ему приходить в больницу? Но как только Ред узнает, что она ждет ребенка от него, он все переосмыслит. «Плевать мне на всех! — скажет он. — Давай поженимся!» И они заживут счастливо и безмятежно до самой смерти!

Но вскоре Д’Арси поняла, что оснований для такого оптимизма нет. Ред — не маленький мальчик. Если бы он действительно захотел навестить ее в больнице, никакая Джудит не смогла бы воспрепятствовать. Если бы только действительно захотел, хотя бы в два раза меньше, чем хотела этого она сама! Довольно тешить себя иллюзиями! Если Ред искал встречи с ней, эта встреча давно бы состоялась. Он мог пойти в общежитие, по крайней мере, позвонить. Снова ее сердце наполнила ненависть… Она была вне себя от гнева.

Любил Ред или нет, ребенок, живший под сердцем Д’Арси, был его ребенком. Он обязан на ней жениться! Она ему все расскажет, и если он не сделает ей предложение, придется поставить условие: либо Ред женится на Д’Арси, либо его ожидают неприятные последствия. Если и это не подействует, она пойдет к Джудит и расскажет обо всем ей! Ей будет некуда деться. Ведь не захочет же она, чтобы весь мир узнал, что ее любимый сынок — отец незаконнорожденного ребенка дочери Билла Шеридана. Такие слухи ой как повредят карьере милого Реда!

Итак, она заставит Реда жениться. Дальше будет видно. Главное, что у нее родится ребенок и у него будет законный отец, к тому же с именем. Это ведь тоже важно — имя! Ради ребенка она готова на многое — даже не будет прививать ему ненависть к отцу. Скорее всего, крошка сам научится ненавидеть этого человека!

Через некоторое время ей стало казаться, что она снова ошиблась. Не придется заставлять Реда… угрожать ему. Конечно же, он женится на ней по своей собственной воле: он действительно любит ее и будет любить их общего ребенка!

Д’Арси знала, звонить Реду бесполезно. Лучше выследить его возле дома Стэнтонов.

Оставалось всего два дня до Рождества. Стояла холодная, но солнечная погода. Накануне выпал снег, и жители Бостона с трудом прокладывали себе путь в сугробах. Д’Арси спряталась за припаркованным фургоном и наблюдала за мощными металлическими воротами владения Стэнтонов.

Она увидела, как из дома появился Ред. Он был красив, как всегда. С чего она взяла, что он мог измениться за эти четыре недели? На нем были просторная клетчатая куртка шарф, шерстяные перчатки. Головной убор отсутствовал. Солнце так освещало его белокурые волосы, что издали казалось, будто голова Реда окружена нимбом…

Д’Арси вышла из своего укрытия и быстрым шагом пошла ему навстречу. Она готова была окликнуть его и верила, что Ред бросится к ней и заключит ее в свои объятия!

Но тут из дома выбежала смеющаяся Эбби. Конечно, с горечью подумала Д’Арси, Эбби имеет все основания для веселья! Ей не о чем беспокоиться!

На Эбби тоже были куртка, шарф и перчатки, причем куртка была такого же ярко-красного цвета, как у Реда. Забавно, подумала Д’Арси, она никогда не видела, чтобы Эбби так беззаботно смеялась. По крайней мере, за те несколько дней, что они провели вместе в Палм-Бич, такого с ней не было. В те дни она лишь изредка грустно улыбалась.

Как сильно изменились все они за эти полтора года! А может быть, никто, кроме нее, не менялся? Д’Арси вспомнила, как целовалась с Редом на диване в библиотеке, как сильно любила она его в свои шестнадцать лет! Сейчас ей было всего семнадцать, но в ее утробе уже жил его сын, и она знала, что никогда уже не будет по-настоящему юной, как тогда. А Эбби, маленькая робкая Эбби! Неужели это она?

Эбби и Ред начали что-то строить из снега. Снежную бабу? Потом Эбби слепила снежок, прицелилась и запустила им в Реда, попав ему в лицо. Ред бросился вдогонку за Эбби, которая еще полтора года назад вообще не умела флиртовать.

Эбби упала на снег. Ред навалился сверху и стал запихивать пригоршни снега ей за воротник. Восторженный визг Эбби был слышен даже с противоположной стороны улицы. Вскоре на пороге появилась Джудит и рассмеялась при виде невинных забав ее милых деток — сына и воспитанницы.

И тогда Д’Арси поняла, что не подойдет к Реду, чтобы рассказать о будущем наследнике Стэнтонов. Теперь ей не хотелось иметь ничего общего с этим человеком! Всего четыре недели назад она лежала в больнице, чудом выжила! А вот сейчас он беззаботно резвится на снегу с Эбби. И Джудит с улыбкой наблюдает за ними. Все трое так веселы, так счастливы! Реду так хорошо, что даже не верится, что совсем недавно из-за него чуть не погибла девушка. Да, порезы на теле оказались неглубокими, они быстро прошли, но раны в душе не зажили и едва ли заживут.

Пошли они все к чертовой матери! Все трое!

На следующий день Д’Арси поехала домой. Она решила рассказать матери о том, что беременна (посвящать в свои проблемы отца она, естественно, не собиралась). Там будет видно, что делать. Д’Арси очень хотела сохранить ребенка, хотя теперь ненавидела его отца. Но одно дело отец, другое — дитя.

Рассказать обо всем матери при первой встрече не удалось. Франческа была и без того расстроена — дочь приехала из Бостона такой истощавшей, такой бледной и угрюмой! Д’Арси не понимала, почему ее внешний вид огорчает мать. Неужели ей хочется, чтобы она всю жизнь оставалась пухленькой дурочкой? Кроме того, было видно, что мысли Франчески целиком заняты политикой: в будущем году она собиралась выставить свою кандидатуру на пост губернатора!

— Но ты же полный ноль в политике, мама! С чего ты взяла, что кто-то пойдет голосовать за тебя?

— Неважно, кто я, важно, что твой отец призовет их отдать свои голоса мне, — рассмеялась Франческа. — Ты же знаешь, как он популярен во Флориде. Здешние избиратели выполнят любую его прихоть.

— Ты хочешь сказать, что все они пешки в его игре? Да и ты тоже…

— Д’Арси, как ты смеешь! — обиженно прервала Франческа тираду дочери.

— Извини, мама, я не хотела тебя обидеть, но ведь я угадала, не так ли? Он выдвинул твою кандидатуру лишь потому, что не может сам быть избранным на следующий срок. Вот папа и нашел себе подставное лицо.

— Ты не допускаешь, что у меня могут возникнуть собственные идеи? — попыталась возразить Франческа.

Неужели мать стала послушной марионеткой в руках отца? Д’Арси не могла понять, в чем дело. Она чувствовала, что за полтора года, отделяющие ее шестнадцатилетие, что-то коренным образом изменилось в их взаимоотношениях.

— Что за идеи? Расскажи, пожалуйста.

— Тебе действительно интересно? — с удивлением спросила Франческа. Она не ожидала от дочери такого вопроса.

— Действительно.

— Ну, например, во время поездок по штату я говорила о планировании рождаемости.

Планирование рождаемости? Забавное совпадение!

— А что говорит по этому поводу папа?

— Он отшучивается. Но лично мне кажется, что тема очень важная. А что, неплохой получится лозунг: «Голосуя за Фрэнки, голосуешь за противозачаточную пилюлю!»

— Что-что? — Д’Арси рассмеялась. Впервые за несколько недель. — А как же спирали? Колпачки? Ты отдаешь свой выбор именно пилюле?

— Да нет же, для меня не имеет никакого значения, каким контрацептивом пользуется женщина. Моя идея — контроль рождаемости, и я хочу, чтобы все женщины штата — вне зависимости от достатка или образовательного ценза — имели доступ к контрацептивам.

— Да, мама, кажется, ты и впрямь решила заняться политикой, — проговорила Д’Арси. Она поняла, что именно сейчас представился случай перекинуть мостик к ее собственной проблеме. — А как насчет абортов? Считаешь ли бы аборт грехом против Бога?

Услышав вопрос дочери, Франческа вздрогнула. С чего бы это? Потом вспомнила, что именно эти слова говорила она в свое время Карлотте, когда сестра просила помочь ей сделать аборт: «Это грех, Карлотта. Грех против Бога!»

Тогда она убеждала сестру выйти замуж за Трейса, чтобы потом развестись, будучи уверенной, что такой исход намного лучше, чем аборт. Как наивна она была в те годы! Глупа. Инфантильна. Если бы в тот раз она выполнила просьбу Карлотты, скольких неприятностей удалось бы избежать! Разве то, что окружало потом Карлотту, не было грехом?

— Я за аборты, Д’Арси. За законные аборты.

— А тебе не кажется, что это… убийство?

— Убийство? Какое страшное слово. Во-первых, не считаю, что человеческая жизнь начинается с момента зачатия. Во-вторых, думаю, что женщина вправе делать выбор. Это не дело церкви — вмешиваться в такие вопросы. Тем более это не дело законодателей, в основной своей массе мужчин. Если когда-нибудь женщина станет папой римским или займет место в Белом доме не в качестве Первой Леди, я, возможно, изменю свое мнение. Но если у женщины уже есть дети и она не может воспитать еще одного или если девушка рискует всю оставшуюся жизнь расплачиваться за ошибку юности…

— А если девушка решает сохранить незаконного ребенка?

— Тогда это ее личное дело. Мне остается лишь пожелать ей удачи. Но мне кажется, что в наших условиях и матери, и ребенку придется в этой ситуации очень трудно. Может быть, когда-нибудь в будущем. Правда, есть еще один вариант: девушка сохраняет ребенка, а потом отказывается от него — его усыновляют другие. В этом есть свой смысл, но это очень тяжело. Как трудно потом жить, зная, что у тебя есть ребенок, но тебе никогда не суждено увидеть его. Короче говоря, мне кажется, что всех этих неприятностей можно легко избежать, пропагандируя среди женщин идеи контрацепции.

— Знаешь, мама, я очень хочу, чтобы ты победила на выборах. По-моему, из тебя выйдет прекрасный губернатор. А потом, на следующих выборах — я нисколько не сомневаюсь в этом, — ты сможешь победить уже без помощи папы. Ты завоюешь любовь избирателей.

Конечно, ее мать сможет привлечь многих избирателей, особенно женщин! Отца ждут большие сюрпризы.

Д’Арси позвонили старые подружки и стали звать в Форт Лодерлейдл, где каждый год на рождественские каникулы устраивались молодежные тусовки. Но ей не хотелось туда, она чувствовала, что выросла из этого возраста.

Франческа тоже стала уговаривать дочь пойти повеселиться со сверстниками.

— Нет, мама, мне почему-то не хочется. Возраст не тот.

— Не тот? Но тебе всего семнадцать…

Д’Арси грустно улыбнулась:

— Но ведь и ты когда-то выросла, мама? Выросла и повзрослела. Так дай и мне такую возможность. Разве ты не хочешь видеть свою дочь взрослой?

— Конечно, хочу, — проговорила Франческа.

Как же вышло, что ее дочь, ее маленькая Д’Арси, такая веселая хохотушка, такая наивная, еще недавно: воображавшая себя Скарлетт, еще недавно по уши влюбленная в Реда Стэнтона, так неожиданно изменилась?

Франческа не догадывалась, что именно она, будущий губернатор штата Флорида, помогла дочери повзрослеть и понять, что ей надо в жизни.

После того как Д’Арси уехала обратно в Бостон, Билл как бы между прочим спросил Фрэнки:

— Она не говорила с тобой о Реде? Как их роман?

— Нет, Билл, сама она не говорила, а я решила ни о чем не спрашивать. По-моему, Д’Арси выросла и очень изменилась.

— По-моему, тоже. Со мной почти не разговаривает.

Да, Франческа знала, что Д’Арси все еще обижалась на отца. Но она была уверена, что девочка найдет в себе силы преодолеть эту обиду, как смогла преодолеть то чувство, которое испытывала к Реду.

 

VI

После аборта Д’Арси почувствовала страшную пустоту: было стыдно оттого, что ребенок, так недолго проживший в ее лоне, больше не существует. Ей казалось, что погибла какая-то очень важная часть ее тела, ее души. Сколько бы ни говорила Франческа, что человеческая жизнь не начинается с момента зачатия, что находящийся в утробе матери зародыш — еще не человек, Д’Арси чувствовала, что совершилось убийство. Но убийцами были не она, разрешившая операцию, и не врач, вина лежала на Джудит и ее сыне.

Д’Арси пыталась серьезно заняться учебой: аккуратно посещала занятия, каждый вечер подолгу сидела над заданиями, стараясь вникнуть в предметы. Но вскоре поняла, что это ей не нужно, — почувствовала себя кораблем, сорвавшимся с якоря и дрейфующим куда-то по течению…

На весенние каникулы Д’Арси решила не ездить во Флориду. Она много слышала о ферме в Нью-Гэмпшире, где обосновалась своеобразная молодежная коммуна. Говорили, что народ там на редкость добродушный: женщины целыми днями стряпают, шьют, присматривают за детишками — своими и чужими, мужчины плотничают и делают на продажу метлы, и все по очереди копаются на огороде. Д’Арси решила отправиться на эту ферму…

Никто не просил у нее никаких денег, никаких пожертвований. Каждый, кто приходил в коммуну, сам решал, сколько может отдать в общую кассу, и подключался к работе… Решив остаться здесь, она с радостью избавилась от стольких оказавшихся теперь лишними вещей — тощего кошелька, двух золотых браслетов, колечка с гранатами, кулона на изящной цепочке, ножного пляжного браслета и тех самых часиков. Часы коммуне были совершенно не нужны — вокруг никто никуда не торопился.

Весну сменило лето. Д’Арси ходила в длинной хлопчатобумажной юбке — это была первая вещь, которую она сшила своими руками, в венке из полевых цветов и с длинной косой. Когда сносились сандалии, стала ходить босиком. На огороде копала, сеяла, полола. Потом собрала плоды созревшего урожая, политого своим потом, и сварила суп. Ребята из команды ели и благодарили, и Д’Арси испытывала если не радость, то какое-то подобие удовлетворения.

Но потом один из вновь прибывших предложил в качестве пожертвования ЛСД… Некоторые уже были знакомы с этим средством и стали баловаться. Какой-то восемнадцатилетний парнишка увидел «необычный, фантастический, постоянно изменяющийся образ», принятый им за божество, и нырнул вслед за этим видением прямо в озеро. Больше этого парня не видели.

Еще через несколько дней, когда один из «коммунаров» обвинил другого в воровстве, а две матери подрались из-за бутылки уже прокисшего (холодильника на ферме не было) молока для своих детей, Д’Арси поняла, что не все так прекрасно, как казалось.

В конце августа она повезла беременную незамужнюю Пэтти в город к врачу. Пэтти была на седьмом месяце, и, хотя некоторые женщины из коммуны немного разбирались в акушерстве, никто из них не мог понять, что случилось с бедной Пэтти, испытывавшей острую боль, ничего общего не имевшую со схватками. Пока они сидели в приемной больницы, Д’Арси заметила на себе несколько настороженных взглядов других женщин из очереди: очевидно, ее внешность шокировала их. Длинная юбка была покрыта толстым слоем пыли, грязные босые ноги облеплены глиной, на голове — немытая, нечесанная коса, к которой она не притрагивалась вот уже три дня. Конечно, надо было хотя бы причесаться и заново заплести косу. Но Д’Арси и всем остальным в коммуне казалось, что все это не имеет никакого значения. А когда медсестра, прежде чем повести Пэтти в кабинет врача, принесла большой кусок банного мыла и махровое полотенце и предложила ей сначала помыться, Д’Арси просто стало стыдно. Вспомнились слова матери: надо прилично выглядеть не для того, чтобы кичиться этим, это нужно, чтобы сохранять чувство собственного достоинства.

Пэтти выздоровела, но ребенок, находившийся в ее утробе, был уже мертв. В больнице сказали, что обратиться к врачу надо было гораздо раньше. И Д’Арси задумалась, не является ли убийством такое беспечное отношение к своему здоровью.

На кухне сломался водяной насос, но в коммуне не нашлось ни одного человека, который мог бы его починить. По утрам становилось все холоднее и холоднее. Осень рано приходит в Нью-Гэмпшир. Неужели скоро зима? Значит, придется всерьез заняться заготовкой дров, ведь многие ребята лежали на тонких матрасах, постеленных прямо на полу. Ей еще повезло: спала на кровати, к тому же в последнюю поездку домой захватила с собой теплые сапоги и куртку.

Д’Арси пыталась было наладить регулярную заготовку дров и какое-нибудь рукоделие. Ведь надо же на что-то существовать, а последний урожай с огорода был уже снят. Но единственное, что интересовало обитателей фермы, была марихуана — они судорожно искали растения, из которых можно было получить «травку».

Она подходила к ребятам и просила, умоляла не расслабляться: надо проявить смекалку, надо что-то придумать! Но вскоре ей стало ясно, что те, кто мог проявить смекалку, уже сделал это, покинув коммуну в поисках других мест. На ферме оставались те, кому все было безразлично. Абсолютно все, в том числе и свое будущее.

Но тут она поняла: ей еще совсем не все безразлично. Д’Арси Шеридан сможет сопротивляться!

Несколько дней она бесцельно бродила по Бостону, с трудом понимая, по каким улицам гуляет днем и в каких парках проводит ночи. Все ее пожитки умещались в большой сумке через плечо. Она старалась придумать, что делать дальше. За месяцы, проведенные в коммуне, Д’Арси несколько раз звонила матери — у нее всегда была наготове десятицентовая монета, чтобы в любой момент соединиться с домом за счет родителей. Она знала, что Франческа помнит о ней, обязательно придет на помощь, стоит только позвать. Но не хотела ни о чем росить, отец решил бы, что она сдалась, а ей было уже восемнадцать. В таком возрасте человек должен сам определять свою судьбу.

Д’Арси собирала милостыню, ночевала где придется. Наконец познакомилась с девушкой, которая позвала ее себе. «К себе» — громко сказано о небольшой квартире, де, кроме нее, было еще человек двенадцать-четырнадать таких же молодых бродяг. Это тоже была своеобразная коммуна, но городская: ее обитатели, в отличие от своих сельских собратьев, были побогаче и попредприимчивее занимались попрошайничеством, сдавали кровь за деньги, предлагали услуги для различных лабораторных опытов, спекулировали наркотиками.

Они спали на раскладушках, матрасах, в спальных мешках, на голом полу. Но в квартире было паровое отопление, а стены были даже украшены в соответствии со вкусами жильцов: на одной была запечатлена какая-то психоделическая фантазия, на другой — чья-то рука выла огромные буквы: «Иисус жив!»

Д’Арси прожила в этом месте несколько недель, надеясь скопить денег, найти подходящую работу и вырваться из этого болота. Однажды утром она проснулась на помятой простыне — рядом лежал такой же помятый парень. Она с трудом вспомнила, что накануне, изрядно задвинувшись, сама выбрала его. В углу комнаты парень и девушка, которых все вокруг считали нежно влюбленными друг в друга, ругались из-за того, кому первому пользоваться шприцем.

Что станет со мной через год? Да ей будет всего девятнадцать! Как говорится, вся жизнь впереди. Нелепая перспектива! Что доконает ее на этот раз? Игла? Очевидно, другого выхода в данной ситуации не было. Ведь стал же другой острый металлический предмет — бритва — орудием, перечеркнувшим прежнюю жизнь Д’Арси.

О Господи! Отцу, пожалуй, будет на все плевать, но мама! Она поняла, что не сможет нанести такой удар Франческе — мать и так страдает: во время последнего телефонного разговора она все время всхлипывала.

Да, один раз она сдалась — позволила убить своего нерожденного ребенка, но еще не поздно постараться искупить этот грех. Еще можно найти место в жизни себе и, если Бог даст, своим будущим детям. Ею еще сможет гордиться мать, а может быть, даже отец. Она еще сровняет счет — расквитается за все с Редом Стэнтоном! Разве не стоит жить ради этого?

Вот и уличный телефон-автомат. Обычно она опускала десятицентовую монету, заказывала разговор за счет родителей, а поговорив, стояла несколько секунд в надежде, что монетка выпадет обратно. Ни разу автомат не съел ее десять центов. На этот раз можно ничего не ждать, — она звонила, чтобы сказать, что возвращается.

Д’Арси Шеридан еще жива!

 

I

В аэропорту Д’Арси встречала Франческа. Она не видела дочь почти год, а изменения внешности скрывали тайну. Нельзя было сказать, что Д’Арси резко похудела или пополнела за это время: в ее облике не было ничего вызывающего, свойственное представителям бунтующей молодежи — тем, которых раньше называли битниками, а теперь — хиппи. Она ничем внешне не отличалась от своих сверстниц-студенток: черные шерстяные колготки, короткая юбка, свитер с широким воротом. Волосы, пожалуй, несколько длиннее обычного, но тщательно вымытые и расчесанные… И тут Франческа поняла, в чем дело: ее поразили глаза дочери, навсегда утратившие былой блеск юности. Старые, усталые глаза.

— Ах, Д’Арси! — Они сели на заднее сиденье лимузина, и мать ласково прижалась к дочери. — Как я рада тебя видеть! Ты приехала как нельзя более кстати.

Д’Арси вымученно улыбнулась — хотелось быть с матерью приветливой, веселой. Может быть, когда-нибудь ей это удастся. Но пока что она еще не могла поверить, что все возвратилось на круги своя.

— Что ты имеешь в виду? Что значит «как нельзя более кстати»?

— Осталось всего три недели до выборов. Мне надо поднажать. У меня не так много помощников, я рассчитываю на тебя. Ведь ты поможешь мне, детка?

— Конечно. Честно говоря, я забыла, что в этом году выборы, давно не смотрю телевизор, не читаю газет и журналов.

— Да? Так значит, ты не знаешь последние новости? Твой отец поддерживает кандидатуру сенатора Голдуотера!

— Как ты сказала? — недоуменно переспросила Д’Арси. В ее глазах появился какой-то интерес. — Барри Голдуотера, архиконсервативного республиканца из Аризоны?

— Его самого.

— Забавно! — Д’Арси рассмеялась, и это не понравилось Франческе.

— А что здесь забавного?

— Сама ситуация. А ты, мама, баллотируешься от какой партии: от демократов или от республиканцев?

— Естественно, от демократов.

— Конечно, забавно: папа был демократическим губернатором Флориды, он выставил твою кандидатуру на этот пост, а сам поддерживает на президентских выборах республиканца! Это даже не забавно, это просто бред какой-то!

Франческа промолчала: вспомнила, какой ужас испытала сама, узнав о решении Билла поддержать Голдуотера.

Было ясно, что с первых же дней своего президентства Джонсон столкнулся с призраком Кеннеди. В частности, брат убитого президента Боб создал некое подобие «теневого кабинета» из приближенных Джона Кеннеди, питавших отнюдь не дружелюбные чувства к ЛБД — Линдону Бейнсу Джонсону. Те же люди очень хотели видеть на посту вице-президента Бобби, что никак не соответствовало планам ЛБД, боявшегося, что кандидатуру Боба Кеннеди выдвинут без согласования с ним — президентом. Поэтому он выступил со специальным заявлением: «…было бы крайне нежелательно, чтобы кто-либо из моего кабинета занялся по своей инициативе…»

Когда Билл ознакомился с текстом заявления, понял, что сторонники Кеннеди Джонсону этого не простят. Они выставят свою кандидатуру на выборах шестьдесят восьмого года. Джонсону, конечно, придется туго, но и он, Билл Шеридан, окажется за бортом.

Выход был — попасть в кандидаты на пост вице-президента. Если по каким-либо причинам Джонсон откажется от борьбы за Белый дом в шестьдесят восьмом, у Шеридана появятся отличные шансы на успех. Может, и не тогда, но уж в семьдесят втором — наверняка. Линдон должен предложить пост вице-президента именно ему. В конце концов, он мог бы убедить сомневающихся южан, действительно ли демократическая партия выражает их интересы, а поправки к Биллю о правах, протаскиваемые Джонсоном через Конгресс, действительно разумны.

В начале августа Билл поехал в Вашингтон — спокойный, уверенный в своих силах политик-южанин. Он убедился лишний раз, что от былого гарвардского выговора не осталось и следа — Джонсон на дух этого не переносил.

Однако во Флориду возвратился совсем другой человек, похожий на разъяренного тигра.

— Этот сукин сын отказал мне! Я, видите ли, не нужен этому паршивому ублюдку!

— Да как он посмел! — Франческа пришла почти в такую же ярость, как сам Билл. Она по-прежнему высоко ценила деловые качества мужа и все равно любила его, хотя до сих пор не могла до конца простить ему измену. — Он что, не понимает, как выгодно выдвинуть тебя на пост вице-президента? За тобой так много избирателей!

— Джонсон сказал, что я полный дурак! Проницательный политик, — добавил он менторским тоном, — сам бы понял, что мне как южанину баллотироваться в вице-президенты незачем — ведь сам ЛБД из Техаса! Поэтому, видите ли, нужен северянин! Потом вдруг стал выяснять, сколько голосов на выборах я могу гарантировать. Все меняется, — проговорил Билл, подражая голосу Джонсона. — Короли выходят из моды! На прощание посоветовал возвращаться домой, к моим кубинцам и беднякам из белых во Флориду. Глядишь, когда-нибудь судьба еще может улыбнуться!

— Какой кошмар! — воскликнула Франческа. — Что же теперь делать?

— Как сказал бы сам Линдон, «надо подумать часок-другой».

В эту ночь Франческа впервые отдалась Биллу после того, как застала его с Джейд. Она же по-прежнему любила его!

Засыпая, Билл удовлетворенно думал, что если даже суждено провалиться всем его честолюбивым замыслам, рядом всегда остается верная Фрэнки.

Наутро Билл объявил Франческе о своем решении поставить на клан Кеннеди, который, судя по всему, воздержится как от открытой борьбы с Джонсоном, так и от его поддержки. Если помочь им, они при случае помогут ему.

— Ты уверен в этом? — недоверчиво спросила Франческа. — Они никогда не испытывали к тебе особой любви, как, впрочем, и ты к ним. Чего ты добьешься? Враждебного отношения Джонсона? А угрозы Трейса Боудина? О них ты уже забыл?

— Плевать мне на Боудина и его дружков! Плевать па Джонсона! Я не боюсь их. Мне не нужен этот Линдон!

— Пожалуйста, Билл! Подумай еще раз!

— У меня нет времени думать. Выборы через четыре месяца.

Но тут до Билла дошло: действительно, связываться с Кеннеди не было никакого резона — скажут «спасибо», и только. Боб Кеннеди не станет сотрудничать с людьми, хотя бы косвенно связанными с мафией. Губернатор Флориды доставит Бобу Кеннеди одни неприятности, если вспомнить, что его племянница — дочь Трейса Боудина и крестница Росса Скотта.

Какая ирония судьбы! — подумал Билл. Желая оградить Реда от Джейд, он имел в виду именно это же — связи с мафией. Как бы ни было горько, стало ясно как Божий день, что его не примут ни в одном лагере — ни у Джонсона, ни у Кеннеди. Что ж, не надо выходить из себя, приходилось искать другие варианты. Единственно, что оставалось для Билла — поддержка республиканцев и их кандидата Барри Голдуотера.

— Это безумие! — воскликнула Франческа. — Ты не можешь так резко, неожиданно переметнуться к республиканцам! Тебя не поймут. Решат, что ты…

— Совсем спятил?

— Это в лучшем случае! Могут решить, что ты двурушник, предатель. Ты не можешь поддержать Голдуотера, Билл! У него совсем другие политические убеждения!

— Плевать. Я принял решение. Мы оба поддержим Голдуотера!

— Ты сказал «мы»? Но я баллотируюсь в губернаторы от демократической партии!

— Знаю. Именно я выдвинул тебя в кандидаты. Или уже об этом забыла? Ты будешь баллотироваться в губернаторы от демократов и вместе с тем поддержишь Голдуотера!

— Нет, Билл, я не могу.

Билл в недоумении уставился на Франческу.

— Я не могу пойти на это, Билл, — повторила Фрэнки. — Надеюсь, и ты не станешь поддерживать Голдуотера. Не забыл, что в прошлом он выступал против электрификации сельских районов, а ведь значительная часть наших избирателей — сельские жители. Он голосовал против договора о запрещении ядерных испытаний, против Билля о гражданских правах. А я всегда гордилась тобой, ведь ты один из немногих южных губернаторов, выступавших за права человека! Поэтому не намерена менять свою позицию! Если когда-нибудь стану губернатором, то никогда не буду поддерживать тех политиков или те идеи, с которыми не согласна. Да и не намерена также замалчивать свои собственные идеи. Если хочешь, я могу снять свою кандидатуру!

— Ну что ты, Фрэнки! Из тебя выйдет прекрасный губернатор. Вижу, неплохо выполнила домашнее задание и готова ко всему… Но, пожалуйста, войди и в мое положение: кто не со мной — против меня.

Стало ясно, они вполне четко определили содержание своих позиций.

— Мне бы очень хотелось, Д’Арси, чтобы ты помогла мне в эти последние недели предвыборной кампании, — попросила Франческа. — Только, пожалуйста, постарайся не обращать внимания на наши разногласия с папой.

— Как же можно не обращать на это внимание?

— Видишь ли, одно дело — политические взгляды, другое — личные отношения. И потом, ты наша дочь. Пожалуйста, не забывай об этом. Постарайся понять нас, ты ведь уже взрослая.

К сожалению, Франческа до сих пор не понимала, как сильно презирала Д’Арси отца — не как политика, а именно как человека.

Билл же был рад видеть дочь. Он очень волновался за ее судьбу, узнав, что она связалась с хиппи. Наивная Фрэнки, несмотря на все свои многочисленные выступления в поддержку пропаганды контрацептивов среди молодежи и подростков, так толком и не осмыслила нравы современной молодежи! Она лишь полагала, что отличительными чертами хиппи являются исключительно длинные волосы, босые ноги и, может быть, любовь к музыке «Битлз». Ей не было доступно главное — для многих ребят и девушек «свободная» жизнь становилась болотом, из которого они уже не могли вылезти.

Слава Богу, Д’Арси вернулась домой! Она повзрослела, поумнела, значит, все пошло лишь на пользу. Интересуется политической платформой отца? Отлично. Лучше так, чем повернуться спиной ко всему миру, замкнувшись в своих мелочных проблемах. Но самое главное — за последнее время она даже не заикнулась о Реде! Д’Арси была немного агрессивна, сейчас Биллу это даже понравилось: значит, дочь может постоять за себя! Когда он пригласил ее в поездку по южным городам, где выступал с речами в поддержку Голдуотера, Д’Арси резко оборвала отца и бросила:

— Ты это серьезно? Действительно полагаешь, что я буду сопровождать тебя в этой поездке? Когда будешь агитировать народ за человека, собирающегося развязать во Вьетнаме настоящую войну?

— Но ведь не Барри послал во Вьетнам наших парией… — попытался возразить Билл.

— Ты хочешь сказать, что он не «ястреб»? А кто голосовал против ограничений ядерных испытаний? Кто голосовал против Билля о гражданских правах? Или, может быть, ты сам уподобился Голдуотеру, папа?

После этих слов Билл смутился: дочь зашла слишком далеко. Стало даже казаться, что она настроена против него лично гораздо в большей степени, чем против Барри Голдуотера. Он решил прекратить обсуждать эту тему. Тут в разговор вступила Франческа, ей не нравилось, что Д’Арси разговаривает в таком тоне с родным отцом:

— Ты не хочешь извиниться перед папой, Д’Арси?

— По-моему, это он должен извиниться перед нами за ту позицию, которую сейчас занял.

— Д’Арси! — воскликнула Франческа.

— Ладно, ладно, не будем ссориться, — улыбнулся Билл. — Что бы ни говорили злые языки, каждый член нашей семьи имеет право на свои личные убеждения. Я тоже имею такое право, даже если моя дочь считает меня фашистским диктатором!

Билл хотел пошутить, но Д’Арси восприняла его слова всерьез:

— Это твои слова! — воскликнула она. — Я этого не говорила!

В эту минуту Франческа вспомнила другие слова мужа: «Кто не со мной — против меня!»

По правде говоря, несмотря на шутливый тон, Билл был сильно взволнован. С каждым днем он все глубже осознавал, что сенатор Голдуотер — обаятельный, яркий, необычайно цельный человек — проиграл выборы в самый день своего выдвижения в кандидаты от республиканской партии. И когда его жена Фрэнки, а теперь и дочь разъезжают по всему штату и агитируют за Джонсона (пожалуй, не менее активно, чем за саму Франческу), Билл выглядел полным идиотом. А он-то думал что Фрэнки будет всего лишь подставным лицом! Даже им самим созданная республиканская партия Флориды начала их высмеивать: «Фрэнки баллотируется в губернаторы, чтобы по-прежнему правил Билл!», «Голосуя за Фрэнки Шеридан, ты голосуешь за Короля. Долой монархию во Флориде!» — издевательски звучали лозунги. Похоже, его блестящий замысел терпел полное фиаско.

Теперь же к Фрэнки присоединилась Д’Арси. Положение Билла усугубилось: если человек не может справиться со своими домашними, кто доверит ему больше? А потом в Майами состоялась демонстрация белых и негров. Ожидалось, что все пройдет без эксцессов, но демонстранты вышли за рамки дозволенного, некоторых забрали в полицию. В тот вечер миллионы телезрителей могли видеть потрясающий кадр: дочь губернатора Флориды размахивает плакатом с надписью: «Долой человека, выступающего против равноправия для всех!», а сотрудники службы безопасности штата, непосредственно подчиненные губернатора, тащат ее куда-то в сторону.

Вопрос был только в том, кого именно имела в виду дочь губернатора — Голдуотера или своего отца?

Франческа распорядилась подготовить самолет.

— Куда ты? — спросил Билл.

— В Майами. Надо вытащить этих ребят из тюрьмы. Поехали вместе, тебе это пойдет на пользу. — Она не стала развивать свою мысль, а он не понял, о какой пользе идет речь: для души или создания имиджа.

Он отрицательно покачал головой.

— Как жаль! — вздохнула Франческа. — Если бы ты только знал, как мне жаль!

На его губах появилась натянутая улыбка:

— Правда? С чего бы это? Мои люди считают, что у тебя все шансы на победу. Женщины Флориды от тебя без ума. Еще бы! Ты первая сказала им, что наплевать в глаза мужу — вполне нормально. Это явно понравилось. Они постараются применить твои рекомендации на практике.

Предвыборный туман развеялся. Президентом стал Линдон Бейнс Джонсон, одержав внушительную победу Губерт Хэмфри — вице-президентом, Роберт Кеннеди — новым сенатором от Нью-Йорка, Фрэнки Шеридан — новым губернатором Флориды…

А Билл Шеридан оказался в политическом вакууме, откуда не было возврата. Он не принадлежал ни к одной из партий, и вся основа его власти разрушилась. Республиканского кандидата поддержали только шесть штатов, одним из которых был его собственный. Остальные пять южных штатов отказали Биллу в доверии. После ожесточенных расовых волнений ни один демократ, включая самого Кеннеди, не мог рассчитывать в них на победу. А тот факт, что Билл Шеридан не смог заручиться поддержкой даже в своем собственном штате — Флориде, подорвал его репутацию представителя власти.

Стало совершенно ясно — Билл Шеридан не являлся больше жизнеспособным претендентом на пост президента в любой из предвыборных кампаний.

Вероятно, он смог бы снова стать губернатором Флориды после истечения двухлетнего срока правления Фрэнки. Согласно изменениям в конституции штата, двухлетнее ее правление было переходным периодом, после которого править могли как Билл, так и Фрэнки. Однако это потеряло всю свою прелесть, так как он оказался без власти и без перспективы добраться когда-нибудь до кресла президента. Кроме того, захочет ли Фрэнки уступить ему дорогу после того, как она испытала сладкий привкус победы и щемящий вкус власти? Он не был уверен в этом. Она уже доказала ему, на что способна.

Однако Франческа не находила свою победу столь завораживающей. После двух лет раскаяния она бы позволила ему вновь обрести покой, любовь и, возможно, в виде исключения — прощение… Но сейчас их роли поменялись. Теперь уже она согрешила против него, а он оказался ее жертвой. Его жизнь превратилась в руины, а она была губернатором, пребывающим в том самом щекотливом положении, в котором может оказаться любая обезумевшая от любви девчонка — беременной и фактически без мужа. Единственное различие заключалось в возрасте и положении — защитница ограничения рождаемости должна была лучше других знать, чем это кончается.

Хуже всего было то, что любовь к нему не проходила, и тем тяжелее было осознавать, что именно она помогла поставить этого великого воина на колени.

— Я умоляю тебя не уходить из партии, — сказала она примирительным тоном.

— Да. Это, должно быть, очень приятно чувствовать свою абсолютную правоту.

— Мне надо было сделать то, что считала правильным, не правда ли?

— Конечно. Ты нашла в себе смелость иметь свои убеждения и сейчас — мадам губернатор, а совесть твоя чиста. Можно ли быть более счастливой!

— Билл, не поступай с нами так.

— С нами? Ты считаешь, что есть «мы»?

— Ты же сам хотел, чтобы я стала губернатором, говорил, что всегда будешь рядом со мной и…

— Да, я хотел, чтобы ты стала губернатором, но никогда не хотел, чтобы ты при этом отрубила мне яйца.

Тогда Фрэнки не знала, кто из них совершил больший грех. Какой из них был более греховным? Тот, который позволял ему любить другую женщину больше, или тот, который превратил ее в инструмент для кастрации?

— Но ты же сказал, что, если я стану губернатором, будешь помогать мне.

— А… — Он поднял свой наполовину наполненный бурбоном бокал, как будто собирался произнести тост. — Но это было до того, как я узнал о твоих удивительных способностях. Не бойся, Фрэнки. Ты станешь великим губернатором!

Но она никогда не хотела стать губернатором. Она хотела быть всего лишь его женой, любить его и быть любимой, чтобы он любил ее больше всего на свете.

Она уговорила Д’Арси примириться со своим отцом, попытаться утешить в этот трудный для него час и даже передать ему, что она сожалеет о случившемся.

— Но я же не сделала ничего плохого. Это он сделал: поддержал кандидата по своим личным причинам. Даже не говоря уже о том, как он сам со мной поступил…

— Быть правым не всегда важно. Важна любовь.

Д’Арси с сомнением покачала головой. Ее мать все еще сентиментальная дура, несмотря на то, что стала губернатором. Но ради нее она сделает этот примирительный жест по отношению к отцу.

Самое забавное, что он не держал зла на нее за то, что она выступила вместе со своей матерью против его кандидата. Во всяком случае, он не так разозлен, как она на него.

— Что собираешься делать?

— Вернусь в университет

— Мудрое решение.

— Думаю получить специализацию по политическим наукам.

Он улыбнулся:

— Собираешься заняться политикой, как твоя мать? Д’Арси покраснела:

— Не обязательно. Есть и другие вещи, которыми может заниматься специалист в области политических наук.

— Разумеется. Куда же ты собираешься пойти? В какой университет?

— Думаю, что вернусь в бостонский, если они меня примут.

Только на какое-то мгновение его веки задрожали. Ню больше уже не беспокоило ее сближение с Ре дом. Он понимал, что привлекало Реда в той, прежней Д’Арси — жизнерадостность и манеры южной красавицы. Но она, нынешняя, уже утратила эти качества, да и сама, похоже, не проявляет былого интереса к нему. Сомнительно, что ныне Ред станет столь значимым в ее жизни.

— А что ты собираешься делать сейчас, отец?

Он довольно ухмыльнулся. Прежняя Д’Арси всегда называла его папой.

— Выберусь как-нибудь. А вот что ты будешь делать до начала нового семестра в следующем году?

— Я бы съездила в Европу на несколько недель, если вы с матерью не возражаете.

— Куда-то конкретно или просто поболтаться?

— Я хочу поехать в Париж. Знаю, что это звучит глупо, но у меня такое чувство, что Джейд там. Около года назад я увидела фотографию на обложке какого-то журнала — обыкновенная фотомодель. Хотя у той девчонки были очень черные и короткие волосы, но уверена, что это была Джейд.

— Да, это была она. Твоя мать и я следили за ней все это время, пока она жила одна. А не связывались мы с ней только потому, что она знала, где мы находимся, и сама могла бы подать себе весточку. Мы полагали, что должны уважать ее стремление жить по-своему, своей жизнью. Разве не этого хотят молодые люди? Жить по-своему? Но почему это вдруг ты решила повидаться с Джейд?

— Потому что постоянно думаю о ней. Я осознаю, что у меня никогда не было возможности хорошо узнать ее. А мне хотелось бы этого. Думаю, мы могли бы стать друзьями.

— Почему бы и нет?

Когда Д’Арси ушла от отца, у нее осталось чувство, что все, о чем они говорили, не имело для него большого

значения, что он думал совершенно о других вещах.

Д’Арси готовилась к своему путешествию, Франческа — к вступлению в должность, а Билл был погружен в раздумья. Он ломал себе голову над тем, как теперь распорядиться остатком своей жизни. Учитывая его сорокалетний возраст, это было не так уж и мало. Было еще нечто такое, чего он мог бы достичь. Если уж сам не будет президентом, то это может сделать его сын! А он смог бы быть рядом с ним и наслаждаться властью за троном. К чертям все то, что он наобещал Джудит! Тем более что этот запрет держаться подальше от сына утратил свой первоначальный смысл, так как уже не существовало опасности, что Ред и Д’Арси будут увлечены друг другом. Это время пришло и ушло. Все, чем хотела стать нынешняя Д’Арси — это самоотверженным политическим деятелем и покорной женой, в некотором роде быть Фрэнки до встречи с ним.

Может быть, переехать в Бостон и поближе узнать своего сына? Почему бы, собственно говоря, не вернуться в Бостон? Что теперь его держит во Флориде? Жена-губернатор? Это смешно! Она уже показала, кто он такой рядом с ней.

В Бостоне он бы снова ожил, возродился из пепла. Сохраняя свою жизнеспособность в качестве царедворца, развернул бы движение, форум, платформу, ставшую бы его собственной, и получил бы возможность быть увиденным и услышанным. Он мог бы сделать это! У него все еще много сторонников, готовых стать под его знамена, много важных людей и политических деятелей, на которых он мог бы опереться с целью приобретения общенациональной известности. Но для этого необходимо найти свой конек, нечто такое, что принадлежало бы ему одному и вместе с тем было бы близко сердцам людей. Более близко, чем Вьетнам, холодная война, проблема чернокожих, феминистское движение, гонка ядерных вооружений или волнения в студенческих городках. Закон и порядок! Он бы объявил войну преступности на улицах городов, наркомании и насилию, презренной толпе, стоящей за ними известными человеку пороками! Он бы призвал к очищению Америки, чтобы каждый законопослушный гражданин мог наслаждаться тем, что с таким трудом построил и сохранил.

Единственными словами, которые услышала Франческа, были: «…вернуться в Бостон!»

— Но почему? Почему ты хочешь вернуться туда?

— Почему бы и нет? Это мой родной город, он полон жизни и находится в центре событий. А что здесь, во Флориде?

Ее сердце сжалось, но она постаралась сказать как можно мягче:

— Здесь я, Билл. Я для тебя.

Он засмеялся, как будто отвечая на ее шутку.

— Я не могу здесь оставаться. Всему есть свое время и место. Мое время во Флориде закончилось.

— Но как же я? — закричала она. — Как же мы?

— Мы? Да брось ты, Фрэнки. Существуем ли «мы»?

— Но должны же быть «мы». О, Билл, я люблю тебя! Все эти политические дела… Они не имеют абсолютно никакого отношения к нам, как к мужчине и женщине. — Она была в отчаянии. — Возможно, я была не права, но…

— Но что? Если ты действительно думаешь, что ты была неправа, то у тебя все еще есть выбор. Ты можешь поехать со мной, вернуться вместе в Бостон.

Но это ее не устраивало. Кроме того, она не была уверена в том, что ошиблась.

— Но, Билл, меня только что избрали губернатором! Я чувствую ответственность перед людьми, которые отдали мне свои голоса. К тому же так много дел, которые надо завершить, — родительские центры, жилищное законодательство, гражданские права. Ты хочешь, чтобы я ушла в отставку, прежде чем приступила к работе?

Он пожал плечами:

— Это твое решение, Фрэнки. Твой выбор.

Он знал, что бы она выбрала раньше…

— Посмотри правде в глаза, Фрэнки. Ты не сможешь сохранить и то и другое. Получить все не удастся!

Да как он смеет?

— Почему я должна выбирать между креслом губернатора и супружеским ложем? Тебе тогда не пришлось так выбирать. А что сейчас? Почему ты должен выбирать между Бостоном и Флоридой? Ведь можно развернуть твое движение отсюда точно так же, как и из Бостона. Тем более что я помогу тебе.

Нет! Его лицо было непроницаемым. Она хорошо знала это выражение лица. Было ли это просто выбором между Бостоном и Флоридой? Или же он хотел заставить ее выбрать между ее убогими, как он считал, делишками и тем, что представлялось для него важным?

— Неужели возвращение в Бостон так важно для тебя, что ты готов оставить здесь жену?

— А разве не в этом все дело? — насмешливо сказал он. — Если ты прежде всего жена, то поедешь со мной, если же прежде всего политический деятель, то останешься здесь.

— Почему? — выпалила она гневно. — Почему ты должен вернуться в Бостон? — И тут она застыла в догадке. — О Господи! Это из-за Джудит! Это Джудит, не правда ли? Ты хочешь быть поближе к ней. А я удивляюсь, почему ты так хотел снова ее увидеть, почему ты так настойчиво приглашал на эту вечеринку! Какой же я была дурой! Думала, ты увлекся Джейд, а это была Джудит.

Она начала безудержно смеяться, но это был смех на грани истерики.

— Не будь дурой! — заорал он. — При чем тут Джудит? Мне нужен ее сын! Мой сын!

Ее истерический смех тут же прекратился, показалось, что она никогда не сможет больше смеяться.

Какое-то время их разговор еще по инерции продолжался, но все это уже было не существенно по сравнению с тем, что произошло. Она без умолку болтала, перескакивая с одной мысли на другую и не находя в себе силы остановиться.

— И все это время я думала, что ты влюблен именно в Карлотту! Я знала, что ты спишь с Карлоттой…

— Ты знала? — спросил он.

Но она проигнорировала его реплику и продолжала:

— Я думала, что не выдержу этого, но выдержала. А затем выяснила, что ты действительно просил Карлотту выйти за тебя замуж, когда она была уже беременна от Трейса. А меня ты забыл, отбросил в сторону, как старую тряпку, несмотря на то, что мы с тобой хорошо понимали друг друга. И все же я сделала вид, что меня это не волнует. Я всегда была рядом с тобой и вот теперь узнаю, что это была вовсе не Карлотта!

Конечно, он не поверил, что она догадывалась о его измерениях относительно Карлотты, что он действительно предложил ей выйти замуж за него.

— Ты знала и ничего мне не сказала? Тебе было все равно?

— Какой ты глупый! — Она набросилась на него с кулаками. — Все равно? Я готова была убить тебя за это, была без ума от горя, но мне было стыдно признаться в том, что все знала! Можешь это понять? Мне казалось, что если бы ты узнал об этом и ничего не изменил, то подумал бы, что я — никчемное и стыдливое создание, и испытывающее чувства гордости и достоинства. Да я хотела, чтобы ты любил меня, почти как я тебя, так же, как любил Карлотту. И даже тогда я не винила тебя ни в чем. Как это можно! Обвинять героя? Никогда! Я простила тебя: Я сказала себе: он любит… любил… Карлотту так сильно! Любовь и является единственным его оправданием. Понимаешь, я знаю, что такое любить бесстыдно, беспредельно. А потом ты воспылал страстью к Джейд, и я снова простила тебя: в конце концов, она была частью Карлотты. И, наконец, узнаю, что твоей настоящей любовью была отнюдь не Карлотта! Это Гила Джудит, которую ты любил всегда и которая была матерью твоего сына!

— Нет! — выпалил он. — Я никогда не любил Джудит. Мне было наплевать на нее. Просто выжимал из нее деньги! Ей нужен был мужик для зачатия, а мне нужны были ее баксы!

— О Господи! И все это ради денег?

Она не знала, что было худшим злом — спать с Джудит без любви или делать это ради денег.

— Но мы приехали сюда во Флориду, оставили Бостон. Что же, мы приехали сюда с деньгами Джудит? Она же никогда не принуждала тебя покинуть Массачусетс. Она купила тебя с потрохами?

Он молча кивнул.

— О, какая же я дура! Меня всегда поражало, как ты быстро делал деньги. Я говорила себе: ты, чучело гороховое, ничего не понимаешь в финансах! Я тебе верила, считала финансовым гением. Иногда у меня появлялись какие-то догадки, но я никогда не задавала никаких вопросов. Как я могла допрашивать Короля Шеридана? Он не мог ошибаться, и я верила всему, что он говорил. Верила, потому что любила тебя! — Она смущенно покачала головой. — Все эти годы… Карлотта не была первой в твоей душе. Это были Джудит, ее деньги и ее сын. Твой сын Ред, а я снова была второй. И Д’Арси тоже была на втором месте. — И вдруг ее поразила страшная догадка. — О Господи! Д’Арси! Он же ее брат! А она думала, что любит его! А ты и твоя Джудит все время доказывали ей, что она делает нечто ужасное. О Господи! Как ты мог? Подонок! Как ты мог ее так подставить? Она же твоя дочь, а ты с ней так обошелся!

Он бормотал что-то невнятное о раскаянии, сожалении, но она не слушала его, не хотела слушать. Ей хотелось избить его своими кулачками, но руки в бессилии опустились. Вместо этого она налила виски из графина и поднесла ко рту. Внезапно с гримасой боли, она выплеснула содержимое ему в лицо.

— Ублюдок!

Он достал носовой платок и отерся:

— Прости, Фрэнки.

Впервые за всю их совместную жизнь он произнес это простое слово «прости». Но было уже поздно… слишком поздно.

— Ну что же, Билл. Настало твое время решить. Теперь ты выбирай: Бостон или Флорида?

Дело было уже совсем не в этом, и он снова повторил:

— Прости, Фрэнки.

Они вместе поехали в аэропорт провожать Д’Арси. Когда самолет уже взлетел, Билл поинтересовался, собирается ли она сказать ей про Реда.

— Нет, ни за что! Как я могу сказать своей дочери, что все эти годы у нее, в сущности, не было отца… в истинном значении этого слова!

На следующий день Билл улетел на север, и Франческа не провожала его в аэропорту. Более того, она решилась на крайний шаг — сделала аборт. Прегрешения бывают разные, размышляла она, и некоторые грехи намного хуже других. Иногда приходится выбирать из самого худшего, и не всегда это по-настоящему свободный выбор.

 

I

Голубая дверь распахнулась, и на пороге показалась она — не та девушка с обложки журнала с короткими, тщательно завитыми черными волосами и подкрашенными мышиными глазками, а сама Джейд с ненакрашенным лицом, обрамленным собственными длинными рыжеватыми локонами, одетая во фланелевую ночную рубашку. Д’Арси стояла в нерешительности, не будучи до конца уверенной в том, что желанная гостья.

Лицо Джейд вытянулось от изумления, затем она закричала, запрыгала вокруг как безумная.

— Чтоб я провалилась, если это не моя маленькая кузина из Штатов! Не померещилось ли мне? — Она тут же затащила Д’Арси в комнату и захлопнула дверь.

— Как это здорово, что ты приехала! — сказала она, обняв Д’Арси, и добавила, не переводя дыхание: — Как ты нашла меня?

— Ты останешься здесь, со мной?

Д’Арси огляделась вокруг. Это была одна, но довольно просторная комната с небольшим набором самой необходимой мебели и односпальной кроватью, покрытой сатиновым кружевным покрывалом — единственной приличной вещью.

— У тебя есть комната для меня?

— Мы найдем место. Я буду спать на полу. Здесь просторно, не правда ли?

Д’Арси решила быть предельно откровенной со своей кузиной. Это был единственный способ стать настоящими подругами. Она пошла на кухню, которая была не больше чулана. В ней находилась еще и ванна.

— Проще не бывает! — сказала она. Джейд не обиделась:

— А мне нравится. Меня это устраивает. Это соответствует моему внутреннему настроению.

Д’Арси поняла, что она имеет в виду, и подумала, что эта квартирка, возможно, соответствует и ее настроению.

— Но эта односпальная кровать? У тебя нет любовников?

Джейд засмеялась:

— Д’Арси, ты находишься здесь всего лишь несколько минут. Дай мне передохнуть!

— Если я сейчас дам тебе передохнуть, хватит ли у тебя сил потом все рассказать?

— Кто знает? — загадочно сказала Джейд, хотя так радовалась приезду Д’Арси, что готова была открыть ей всю свою душу.

Они позавтракали по-французски — длинной поджаренной булочкой, ломтиками ростбифа, чудесным сыром, запивая все это прекрасным вином. Потом Д’Арси предложила отправиться в «Ритц» и провести там время в роскошном номере, предусмотрительно забронированном матерью.

— «Ритц»? Это по карману только твоей матери.

— Я говорила ей, что не заслуживаю этого. Но она настояла на своем, сказав мне: «Д’Арси, в этой жизни ты заслуживаешь всего, что тебе доступно!» Итак, что ты решила?

— Почему бы и нет? Мы заслуживаем всего, что мы можем получить! — И они рассмеялись. — Но мне потребуется пара минут, чтобы привести себя в порядок.

Усевшись за свой импровизированный столик, Джейд несколькими быстрыми движениями преобразила себя — бледное матовое лицо, очень красные губы, обведенные тенью глаза и серебристый лоб. Затем набросила темное меховое пальто поверх ночной рубашки и сказала:

— Ну как, ничего?

Да, действительно, очень даже ничего, подумала Д’Арси.

— Прекрасно, не правда ли? — Д’Арси обвела взглядом покрытые светлым шелком стены в номере «Ритца», простыни из настоящего полотна, золотистые шторы и позолоченные настенные подсвечники. — Именно такую обстановку я надеялась встретить у тебя.

Они сидели на большой двуспальной кровати, с аппетитом поглощая икру с поджаренным хлебом и запивая все это шампанским.

— У меня? — Джейд рассмеялась. — Я всего лишь бедная труженица. А ты богатая американская принцесса.

— Ничего подобного! — неожиданно трезво сказала Д’Арси. — Когда-то, миллион лет назад — да. Но мои лучшие дни позади.

Джейд не хотела грустить:

— Нет, ты не права. Сейчас мы пьем шампанское, а значит, это наши лучшие дни! — Она подняла серебряную вазу, в которой возвышалась единственная и очень красивая роза.

Д’Арси покачала головой:

— Это просто веселое времяпровождение. А как ты? У тебя все отлично?

— Вряд ли, — сказала так же грустно Джейд, но потом добавила с наигранным весельем: — Ты знаешь, мне приходится много работать. Меня постоянно дергают, тащат за волосы, орут на меня и даже бьют! Быть Моделью не так уж и легко.

Но Д’Арси по-прежнему оставалась серьезной:

— Но тобой восхищаются, постоянно говорят, что ты прекрасна, и ты, должно быть, присутствуешь на волнующих вечеринках. Разве не так?

— Иногда, когда я чувствую одиночество. Когда оно становится невыносимым.

— Но у тебя должно быть много друзей.

— Не совсем так, не настоящих. После смерти моей матери у меня не было настоящего друга.

Д’Арси протянула ей руку:

— Джейд, я хочу быть твоей подругой, настоящей подругой. Ты согласна?

Джейд взяла ее руку, сжала и неожиданно рассмеялась сквозь слезы:

— Только, если ты пообещаешь мне любовь, честность и покорность.

На глазах Д’Арси тоже появились слезы:

— С покорностью у меня дело обстоит плохо. Покорность не в моем характере.

— Я знаю. У меня та же проблема.

Д’Арси пальцем подцепила последнюю икринку и сличала ее языком.

— Если ты была одинокой, почему ты никогда не писала мне?

— О, пару раз я написала письмо твоей матери. Но потом разорвала его. И несколько раз писала Эбби, но она никогда не отвечала мне. Я думаю, моя сестра очень сердита на меня.

Д’Арси чуть было не наговорила гадостей про Эбби, считая ее слишком эгоистичной, чтобы потрудиться ответить своей сестре, но передумала: это могло бы расстроить Джейд и осложнить отношения между ними.

— Почему она должна сердиться на тебя?

— Видишь ли, я действительно сбежала, и она, вероятнее, думает, что я сбежала от нее, потому что не хотела, чтобы она жила со мной и Трейсом.

— Почему же ты исчезла в ту ночь?

— Потому что я действительно хотела, чтобы она жила вместе со мной и Трейсом. В этом она была бы права, возможно, всего не понимая. Я не доверяла Трейсу и боялась, что он попытается прибрать к рукам ее наследство.

Д’Арси была поражена:

— Твой отец способен сделать что-нибудь подобное?

Джейд внимательно посмотрела в глаза Д’Арси:

— Нет, конечно же, не мой отец. Отец Эбби, вероятно, попытался бы сделать что-нибудь в этом роде.

Д’Арси показалось, что она не очень хорошо поняла, о чем идет речь.

— Ты хочешь сказать, что отцом Эбби является Трейс?

— Да, но я не уверена, что он мой отец. Настоящим отцом мог быть человек, на которого он работал и который не лучше Трейса, может быть, намного хуже.

В ответ на это признание Д’Арси решила поделиться своей тайной, чтобы окончательно скрепить их дружбу.

— Я была беременной и сделала аборт, — выпалила она и зарыдала.

— О, Д’Арси… — Джейд обняла ее. — Это ужасно! Разве твоя мать не захотела помочь тебе оставить ребенка?

— Она ничего не знала об этом. Я никому не говорила. Ты — единственная, и не скажешь ей, правда?

— Конечно, нет. Надеюсь, и ты не сообщишь Эбби о том, что я тебе рассказала?

— Нет, никогда. — Д’Арси поняла, что теперь они стали настоящими подругами. — Жаль, что мы не стали друзьями после первой же встречи.

— Это была моя ошибка, — сказала Джейд. — Я не могла тогда думать о чем-либо, кроме собственных проблем: судеб Эбби и своей.

— Нет, это я виновата: думала тогда только о Реде. Что с нами происходит? Почему мы думаем только о парнях? А наша дружба всегда на втором плане. Я боялась тебя, была уверена, что он предпочтет тебя мне. Ты была такая красивая! Я просто ревновала. В то время мне и в голову не могло прийти, что ты была равнодушна к нему…

Какой сейчас смысл, думала Джейд, говорить Д’Арси о том, что она была отнюдь не равнодушна к нему, но отдала приоритет Эбби. Сейчас это уже не имело ровно никакого значения.

Какое-то время они молча сидели на кровати, погруженные в собственные раздумья. Неожиданно Джейд спросила:

— А отец ребенка? Ты не хотела бы выйти за него замуж и родить?

— Я думала об этом. Господи, как много я об этом думала! Но я никогда не говорила ему о ребенке. По правде говоря, у меня не было возможности для этого.

— Почему? Он что, уехал?

— Можно и так сказать. Собственно говоря, он убежал к своей матери, и на этом все и кончилось.

— Вернулся к матери?

Эти слова прозвучали как гром среди ясного неба.

Джейд подалась вперед и затаила дыхание. Ей очень не хотелось, чтобы Д’Арси продолжала. Но Д’Арси все е сказала:

— Он вернулся к своей матери и твоей сестре Эбби.

В следующую минуту Джейд пожалела о том, что Д’Арси приехала к ней и выложила все свои секреты. Но было поздно. Для них обеих уже было слишком поздно!

На следующее утро Д’Арси сказала:

— Я хочу отказаться от своего дальнейшего путешествия и провести все это время с тобой!

Джейд поняла, что ей придется забыть тот нежелательный и ужасный образ кузины, уже давно поселившейся в ее сознании. Они должны провести это счастливое время вместе.

— Полностью в твоем распоряжении.

— А как же твоя работа?

Джейд пожала плечами:

— Я пользуюсь успехом. Могу работать, когда хочу, и не работать, если нет желания. По правде говоря, я работаю, когда на меня много орут или действительно нужны средства. Но поскольку денег я трачу мало, нет нужды в их большом количестве — это делает меня в некоторой степени независимой.

— Тебе везет.

— Ты действительно так думаешь? Почему?

— Тебе повезло, что такая красивая и пользуешься успехом в качестве модели. А если бы все было не так? Что бы делала?

— Вероятно, умерла бы от голода. Шутка!

— Знаешь, ты могла бы попросить денег у моей матери.

Джейд и так уже слишком много получила от Франчески — нарушенное доверие к мужу, если не сказать больше. Но не время думать об этом! Во всяком случае, пока Д’Арси в Париже.

— Собственно говоря, мне не нужны были деньги. Я прихватила их немного у Трейса еще до отъезда из Палм-Бич, и у меня были с собой некоторые драгоценности матери.

— Ты продала их?

— Да, в Нью-Йорке, до приезда в Париж.

— Интересно, как это тебе удалось?

— Ну, в Нью-Йорке у меня был человек, который помог мне продать драгоценности и достать паспорт.

— Ага! Шерше ля мэн!

Джейд хихикнула. Несмотря на все то, что она пережила, Д’Арси все еще удавалось быть веселой, что украшало ее.

— Нет, это совсем не то. Это был старый друг моей матери.

— Ее любовник!

— О, Д’Арси, ты невозможна! Твои мозги работают только в одном направлении. Нет, конечно же, не любовник. Все, что они делали, так это просто смотрели друг другу в глаза, а потом он оказался в инвалидной коляске после того, как был до полусмерти избит бейсбольной битой. Нет, он не был любовником. Просто несчастный, искалеченный друг…

— После этого ты приехала в Париж и получила работу модели?

— Не совсем так. Сначала я была ассистентом фотографа, его звали Арман.

— Он твой любовник?

— Д’Арси, прекрати, пожалуйста. Конечно же, он не мой любовник. Он гомосексуалист.

— Ну, не сходи с ума. Я знаю, что даже гомосексуалисты могут спать с женщиной.

— Арман не может. Со мной, по крайней мере. Но даже если бы он хотел, почему я должна этого хотеть?

Д’Арси призадумалась:

— Ну, если ты так ставишь вопрос, то я не знаю, почему ты должна этого хотеть. То есть я уверена, что у тебя есть масса более предпочтительных возможностей, скажем так.

Джейд засмеялась.

— Да, скажем так… — ответила она загадочно.

— Да ладно тебе! Можешь мне сказать. У тебя много любовников?

— Ну, ладно. Я скажу тебе, если ты пообещаешь не поднимать больше этот вопрос.

— Обещаю. Ну, я слушаю.

— Нет.

— Что это означает «нет»?

— Это означает, что у меня не много любовников.

— Это не честно. Я вынуждена задать еще один вопрос.

— Да?

— Ну, хоть несколько любовников у тебя есть?

— Я говорю тебе «нет» и не позволю больше задавать подобных вопросов.

Она сказала Д’Арси всю правду. Не было не то что много любовников, даже нескольких стоящих. В Париже у нее было много безликих мужчин, с которыми она спала, но которых не любила. Так было легче — покоряться без сопротивления. Она была очень одинокой. Одиночество окружало ее еще в Лос-Анджелесе, но никогда еще оно не было таким отчаянным, как после бегства из Палм-Бич. Именно там остались два самых дорогих для нее человека. Она всегда вспоминала песенку Тони Бенетта «Я оставил свое сердце в Сан-Франциско». Только пела ее по-другому: «Я оставила свое сердце в Палм-Бич!» Это, конечно же, звучало ужасно немелодично. Однажды она проснулась в какой-то странной постели, на грязной простыне, с каким-то незнакомым и уродливым мужчиной, и ее переполнило чувство самоотвращения. Она-то думала, что использовала этого самца, но оказалось, что пользовались ею, унижая и растаптывая ее душу. Точно так же Трейс и Скотт использовали Карлотту. Так же поступали все мужчины, которым так беззаботно и глупо отдавалась Карлотта, пытаясь эпатировать Трейса. А она, Джейд, хотела впитать в себя лучшие черты своей матери и отбросить наиболее глупые, отталкивающие, саморазрушительные… После этого у нее уже не было безликих мужчин и любовников.

Джейд не могла не спросить:

— А ты? У тебя были любовники, кроме… — Она не могла заставить себя произнести его имя.

— Настоящие любовники, кроме Реда? Нет. Он был моим первым любовником, и к тому же единственным, в истинном значении этого слова.

Джейд закрыла глаза: можно завидовать Д’Арси, хотя это было неприятно, учитывая все ужасные обстоятельства. Как бы она хотела иметь право произнести то же: «Ред был моим первым любовником…»

Вместо завтрака Джейд настояла на прогулке по Парижу. Они решили посетить Левый берег Сены, поэтому проехали на такси вниз к площади Согласия, чтобы переехать мост. Д’Арси очень удивилась, что таксисты старались обогнать друг друга, а не спокойно доставить пассажиров до места назначения.

— Поездка здесь такая же сумасшедшая, как и в Бостоне!

— Или в Лос-Анджелесе, — добавила Джейд. — Думаю, что то же самое происходит во всем мире.

Но обе подумали, что в известном смысле ни Париж, ни Лос-Анджелес не могут сравниться с Бостоном.

Хотя было уже достаточно холодно, они перекусили в кафе на открытом воздухе.

— Итак, что же ты делаешь в свободное от работы время?

— Беру уроки французского.

— Но у тебя же ужасный французский. За все это время ты произнесла только несколько слов, заказывая завтрак и объясняя таксисту дорогу.

Джейд рассмеялась:

— Что я сказала этому таксисту? Бонжур! Знаешь, самое трудное для меня всегда было объясняться с таксистами. Когда я только приехала и пошла покупать матрас, то допустила самую ужасную ошибку. Я спутала «мателот» и «мателасом» и, таким образом, сказала таксисту, что хочу купить матроса.

Она рассмешила этим Д’Арси и была очень довольна.

— Я просто не желаю говорить по-французски, как чужеродная американка. Я хочу научиться говорить, как француженка, и читать по-французски в оригинале…

Совершенно неожиданно Д’Арси разрыдалась, вызвав недоумение Джейд.

— Почему ты плачешь?

— Все, что ты только что сказала, означает, что не собираешься когда-либо вернуться в Америку! Я, похоже, никогда тебя больше не увижу!

— Конечно же, увидишь. Ты еще приедешь в Париж, а я когда-нибудь снова вернусь домой.

— Когда?

— Ну, трудно сказать.

— Скоро?

— Может быть.

— Почему ты не хочешь вернуться сейчас?

— Я думала, что ты все поняла, Д’Арси. Из-за Трейса и моего крестного отца Росса Скотта. Я предпочитаю оставаться на другом конце мира, подальше от них.

А еще потому, что я не могу находиться в одном полушарии с Редом. Так же как и ты, я не уверена, что устою перед ним. А Эбби любит его! Я не могу подвергать опасности их любовь.

И чтобы окончательно увести Д’Арси от неприятной темы, она застенчиво добавила:

— Я также беру уроки письма.

— Да? Какого письма?

— Это курс письменного сочинения. В основном короткие рассказы.

— Это действительно здорово. Но только на каком языке ты собираешься сочинять? На французском или английском?

Они сидели под деревьями на площади Фюрстемберг.

— Я видела твою фотографию на обложке одного модного журнала, — сказала Д’Арси, хотя это навело ее на грустные воспоминания об отеле «Либерти». — Но тогда твои волосы были черными и короткими. Что все это значит?

— Это был парик. Поначалу я всегда его носила. Это было что-то вроде маскировки. Думала, что меня никто не узнает, если изменю цвет волос и стиль прически.

— Но от кого же ты пряталась?

— Просто хотела принять меры предосторожности на тот случай, если кто-нибудь в Америке увидит мою фотографию, как это случилось с тобой.

— Но ты же скрывалась не от меня?

— Нет, конечно же, нет! От Трейса и Скотти. Не хотела, чтобы они узнали, где я. Потом поняла, что это глупо, что, если бы они захотели найти меня, они бы это сделали. Они всегда находят того, кто им нужен. У них есть способы.

— Но они никогда не пытались?

— Да. Полагаю, я переоценила свою важность для них.

Единственное, что она сделала, так это сожгла дневники о Трейсе и Скотти, предварительно сняв копии с тех страниц, которые имели отношение к их преступной деятельности. Вначале решила, что когда-нибудь использует эти бумаги против них, но потом поняла, что они могут уберечь ее от их посягательств, послужить для нее своего рода страховым полисом. Она отослала копии Трейсу и Скотти, сообщив при этом, что остальные копии находятся в руках нескольких надежных людей и что они непременно передадут их властям, если с ней что-нибудь случится. Она солгала, но они об этом не знают, пусть думают, что так оно и есть.

— Я поражаюсь, что ты вообще стала фотомоделью, зная, что они непременно будут тебя разыскивать.

— Ну, вначале я была просто ассистентом фотографа, но это была такая скука. Мне приходилось подбирать модели и укреплять им прически. То есть приводить их в надлежащий порядок. Конечно, наиболее известные модели имели своих специалистов. А мне приходилось держать фен, чтобы их волосы развевались. Кроме того, была на посылках, разыскивая по всему Парижу необходимые аксессуары. И пока не находила нужную вещь, мне не оплачивали расходы на такси. Приходилось поэтому ездить на метро, что я ненавидела больше всего. Ведь я из Лос-Анджелеса, а там метро нет.

А потом однажды какой-то босс посмотрел на меня и сказал: «Боже мой, она же просто Карлотта Боудин!» У меня была другая фамилия, и им просто в голову не могло прийти, что я ее дочь. Но они в восторге от американских кинозвезд, и поэтому Арман, посмотрев на меня еще раз, сказал: «Да, поразительное сходство…» Они отмели все мои возражения, и я в конце концов согласилась стать фотомоделью, но только при условии, что буду надевать черный парик. По правде говоря, было чрезвычайно радостно избавиться от необходимости болтаться по Парижу на метро.

Они снова были на Правом берегу, прогуливаясь по Ру-де-ля-Пэкс, любуясь прекрасными ремнями и сумочками из крокодиловой кожи, шелковыми блузками и кашемировыми свитерами, нитками с жемчугом.

— Мать сказала, чтобы я купила несколько прекрасных французских вещей, но мне бы хотелось и для нее подобрать что-нибудь особенное.

— Мы обойдем весь Париж и найдем магазины со скидкой.

Да, Франческа действительно заслуживает чего-нибудь необычного, подумала Джейд. Можно было передать с Д’Арси что-нибудь и для Эбби — подарок от любящей сестры.

— Тебе приходилось когда-либо встречаться с Эбби? — Она долго ждала удобного момента, чтобы задать этот вопрос, но боялась тронуть связь Эбби с Редом.

— Один раз. Когда впервые приехала в Бостон. Мы с матерью заскочили к ним. Мать хотела узнать, как они поживают, а я, естественно, хотела увидеть Реда.

Вообще говоря, я видела ее дважды: второй раз, когда они с Редом веселились на снегу. Счастливые, как совокупляющиеся голуби.

— И ты никогда больше с ней не виделась?

— Неужели ты этого не понимаешь, Джейд? Она не хотела меня видеть или Джудит не хотела, чтобы она меня видела. Они даже никогда не приглашали меня на День благодарения, хотя я родственница и не уезжала домой.

Вместо этого она провела День благодарения в больнице, истекая кровью, рядом с Джудит. Но зачем говорить об этом Джейд?

Перекошенное от боли воспоминаний лицо Д’Арси отражалось в витрине, где они заметили черное вечернее платье. Джейд все еще хотела знать многое.

— Как выглядела Эбби, когда ты ее встретила?

— Чудесно! Намного лучше, чем когда ты ее видела в Палм-Бич. Она была прекрасно одета, просто излучала собственное достоинство. Она вся светилась!

Джейд кивнула, уверенная, что поступила правильно, уехав и оставив Эбби на попечение Джудит. Но не вызвала ли она у Д’Арси массу неприятных воспоминаний своими расспросами?

— Я знаю. Как насчет того, чтобы сегодня пойти на вечеринку?

— Я думала, что ты не посещаешь вечеринки.

— Нет. Иногда я хожу. По особым случаям. А это и есть особый случай — приезд моей кузины из-за океана.

— Ну что же, давай пойдем. Тем более что я давно не была на них.

Д’Арси купила платье, присмотренное в витрине магазина, и стала настаивать, чтобы и Джейд подобрала себе что-то, оплатив по кредитной карточке Франчески.

— О нет! Это уже слишком. Могу купить сама. Я зарабатываю достаточно много.

— Ты не понимаешь. Мать будет очень рада, если узнает, что купила тебе платье. Возьми что-нибудь стоящее, о чем не стыдно было бы написать домой!

— Ну, раз ты так считаешь!

Джейд примерила облегающее золотистое мини. Оно было, по меньше мере, на три дюйма короче, чем носят в Штатах. Д’Арси была в восторге. Затем они прокатились на такси до Ру-де-Фаберже Сент-Оноре, чтобы сделать прически у Александра. По словам Джейд, он был единственным мастером, кому доверяли свои головы сливки общества.

— Но примет ли он нас без предварительной договоренности?

— Ну, ты выглядишь вполне представительно, а я в конце концов — страстная девушка с обложки журнала.

Все случилось именно так, как предполагала Джейд. Когда они вошли в парикмахерскую, состоящую из множества комнат, Джейд проигнорировала протесты приемщицы, что их нет в ее журнале приема посетителей, и они беспрепятственно прошли в салон. Там, бегая взад и вперед, их тщательно осмотрели консультанты, потом провели в голубую комнату к Александра. Он поцеловал Джейд и пробормотал что-то вроде «ужасное дитя», но, оставаясь во власти ее очарования, стал священнодействовать с ее волосами.

Три часа спустя, когда они пронеслись мимо все еще ожидающих своей очереди графинь, баронесс и виконтесс с их очаровательными завитушками на затылках и лбах, Д’Арси отметила про себя, что Джейд была такой же царствующей королевой на современной парижской сцене, как и ее мать в свое время в Голливуде

— Вот это шик! — прошептала Д’Арси, входя в квартиру близ Буа, украшенную хрустальными люстрами, висящими гобеленами и дорогой мебелью. — Ты должна так же жить.

— Я? — усмехнулась Джейд. — О, это слишком шикарно для меня. Это декаданс.

Д’Арси огляделась вокруг. Неподалеку она увидела достаточно пожилую женщину в платье с глубоким вырезом на груди, какого-то господина с румяными щеками и еще одного в черном галстуке и с длинными волосами, завитушки которых спадали на его щеки.

— Чья это квартира? Кто устраивает эту вечеринку?

— Марселла. Фотомодель, и причем самая крутая. Вон там, — показала Джейд. — С молодым парнем в кафтане.

Д’Арси увидела женщину лет сорока с оранжевыми губами и мертвенно-бледной кожей, с чертами лица, как будто вырубленными из мрамора. Она была тонка, как рапира, с обвивающими подбородок платиновыми волосами.

— Если она модель, да еще и крутая, то тебя ожидают неприятности. Ты никогда не будешь такой. Ху-у! Она роковая женщина. — Затем она увидела, как Марселла повернулась к другой женщине и нежно поцеловала ее в губы. У Д’Арси перехватило дыхание.

Джейд засмеялась:

— Се ля ви! — Она показала на стол из розового мрамора около трех футов в диаметре, стоявший посредине комнаты. — Видишь тот стол? Когда я впервые пришла сюда, выпила шесть бокалов вина и танцевала на нем.

— Ты что, серьезно? Сделай это сейчас для меня!

— Боюсь, что не смогу. Я таких вещей больше не делаю.

Мимо продефилировала белокурая женщина с массивным подбородком в белом сатиновом платье.

Заметив ее белокурые волосы, Д’Арси прошептала:

— Я думаю, что она выдает себя за Мерилин Монро.

Джейд кивнула:

— Да, но только это он.

Д’Арси была поражена:

— Я понимаю, что это декаданс, но не вижу, чтобы кто-нибудь принимал наркотики.

— Конечно же, нет. Это же рафинированный декаданс. Марселла никогда не позволяет этого у себя в салоне. Если ты хочешь, пойди на кухню. Там, вероятно, есть полный набор в серебряных кувшинчиках, даже тхай стикс.

Д’Арси покачала головой:

— Нет, спасибо. Я больше не балуюсь такими вещами.

Около полуночи Джейд отправилась на поиски своей Синдереллы, чтобы сообщить ей, что пора возвращаться в свое элегантное убежище в «Ритце». Она нашла Д’Арси в спальне рядом с Марселлой, которая уже просунула под нее свои белые длинные пальцы с оранжевым маникюром.

— Д’Арси! — вскрикнула Джейд, чтобы обратить на себя внимание.

Марселла повернулась и проворчала с досадой:

— Ох эти несносные американки!

Джейд подала Д’Арси ее пальто:

— В самом деле! Что ты себе позволяешь? Я больше не возьму тебя с собой.

— Да что ты разошлась! Я не собираюсь ничего делать.

— Ты чуть было уже не сделала.

— — Я же была одета, не правда ли?

— Да, но как долго ты была бы одета?

— Я ничего не собираюсь делать. Мне было просто интересно, что будет дальше.

— И когда же ты собиралась остановиться?

— В момент истины! — И они обе засмеялись.

— Твой момент истины мог бы наступить, когда было бы уже поздно, и что тогда?

Они вышли из дома и окунулись в холодную, чистую ночь. Д’Арси снова хихикнула и сказала:

— Ну, тогда бы я получила интереснейший парижский опыт любви и увезла бы его с собой. Ведь, в сущности, сама эта вечеринка была прекрасным парижским опытом, во всяком случае, достаточно интересным для меня.

— Знаешь, что было бы настоящим французским опытом? Небольшое любовное приключение. Ни одна парижская женщина не верит в существование опыта одной встречи. Нужен какой-нибудь любовный эпизод. Я подумаю об этом и, может быть, приведу кого-нибудь специально для тебя.

— Любовный роман?

— Да, коротенький. — Джейд засмеялась. — Только на тот период времени, когда ты будешь здесь.

— Не утруждай себя. Так или иначе я больше этим не занимаюсь.

Джейд вздохнула:

— Я знаю. Я тоже этим больше не занимаюсь.

— Джейд, давай не будем возвращаться в «Ритц». Мне кажется, я уже пресытилась роскошью. Давай вернемся в твою квартиру. Там как-то уютнее.

— Окей, пошли. — И они, взявшись за руки, направились вниз по улице.

— Ты уверена, что не останешься здесь до Рождества? Виндзоры устраивают вечеринку в своем доме в Бау-де-Болонь, и я уже получила приглашение. Из-за этих приглашений творится смертоубийство! — Джейд так не хотелось отпускать Д’Арси.

— О, Джейд, мне бы хотелось остаться, но только ради тебя, а не каких-то там Виндзоров. В конце концов, я уже встречалась с ними. Помнишь, они были у нас на моем шестнадцатилетии? И мне что-то не очень хочется их больше видеть, — сказала она, пытаясь развеселить Джейд. Но ей это не удалось. Тогда Д’Арси взмолилась: — Я должна вернуться к Рождеству! Отец уехал, и мать там совсем одна.

— Я знаю и очень сожалею, что твои родители разошлись, — сказала Джейд и подумала при этом, что, вероятно, и она сама внесла свою лепту в то, что с ними произошло.

Д’Арси пожала плечами:

— Я считаю, что это было неизбежно. После всех этих лет он просто не мог смириться с тем, что мать имела свое собственное мнение.

— Как ты думаешь, почему он выбрал именно Бостон?

«Чтобы быть рядом с Редом», — подумала она, как бы отвечая на этот вопрос.

— Ну, это его родной город. Мать говорит, что он собирается основать движение, направленное против преступности. То есть организованной преступности и всего такого. Кто знает, о чем он думает? Возможно, он намерен использовать все это, как трамплин для организации третьей партии.

— О нет, Д’Арси! Он не должен этого делать!

— Что именно? Создавать третью партию? Это действительно кажется безнадежным.

Джейд было все равно, безнадежное это дело или нет. Но она хорошо знала, что борьба с организованной преступностью и такими, как Росс Скотт, была крайне опасной.

— Не позволяй ему начинать эту борьбу!

Д’Арси засмеялась:

— Неужели ты думаешь, что он послушает меня? Кроме того, какая разница, чем он будет заниматься? Для политики одна тема столь же хороша, что и другая. Ты просто пытаешься найти для себя такую, из-за которой еще никого не забили насмерть.

— Но я не имею в виду борьбу с преступностью как политическую тему. Он не должен связываться с членами преступных синдикатов. Они уничтожат вас. Они всегда доберутся до тех, кто им мешает!

— Но это же политика, Джейд. Здесь всегда кто-то хочет уничтожить тебя, и для этого вовсе не обязательно быть членом преступного синдиката.

— О, Д’Арси! Ты не понимаешь и так цинична!

— Возможно, ты права. Возможно, я цинична. Может, мне самой придется заняться политикой. Кто знает? Может быть, я буду первой женщиной — президентом Соединенных Штатов.

Стало ясно, что бесполезно пытаться заставить Д’Арси понять, насколько опасной была ситуация. Она просто отказывается воспринимать это все серьезно.

— Лично я бы предпочла видеть тебя с любящим прекрасным мужем в доме, полном детей, чем президентом.

Фраза была бестактной, поскольку Д’Арси была вынуждена отказаться от ребенка.

Наступило грустное молчание. Но Д’Арси быстро пришла в себя:

— Большое спасибо. Я здесь мечтаю о президентстве, а ты вынуждаешь меня играть роль домохозяйки и няни.

Джейд засмеялась:

— Ну, может быть, ты будешь одной из тех удачливых женщин, которые все это имеют, — мужа, детей и президентство!

Д’Арси снова призадумалась.

— Может быть, я действительно все это буду иметь. Все, что для этого нужно, — это безошибочно выбранный муж, верно? Я хочу сказать: если я сделаю правильный выбор, я буду иметь президента в моем распоряжении, даже если сама им не стану. Разве это не так?

Джейд не знала, шутит ли Д’Арси или все еще окружена романтическими мечтами, несмотря на здравые мысли о Реде. Но как сама могла спросить об этом? В чужом сердце всегда остаются заповедные уголки, куда не может вторгаться даже самый близкий друг.

Когда они прибыли в Орли, обнаружилось, что самолет Д’Арси отправится, по меньшей мере, через час.

— Давай выпьем немного вина, пока есть время, — сказала Джейд, уводя Д’Арси в буфет. Они сели за небольшой столик и были так взволнованы, что не могли даже говорить.

— Ты обещаешь писать мне? — спросила Д’Арси со слезами на глазах.

— Да. А ты должна отвечать мне. И, пожалуйста, постарайся почаще видеть Эбби.

— Джейд, я уже говорила тебе. Она не хочет встречаться со мной.

— Но ты попытаешься сделать это для меня? Я уверена, что ей тоже нужна подруга.

— Зачем? У нее есть Джудит и Ред. Ей больше никто не нужен. Ладно, я попытаюсь. Для тебя. Но только, если мне не придется общаться с ее бесценными Стэнтонами.

Джейд сжала ее руку:

— Спасибо. Я знаю, что тебе это нелегко.

Затем, чувствуя, что их время подходит к концу и что у нее, вероятно, не будет другой такой возможности, Д’Арси сказала:

— Знаешь, тогда, в ту неделю в Палм-Бич, я была убеждена, что ты и Ред симпатизировали друг другу. Это правда?

Теперь они были друзьями навсегда, и хотя Джейд знала, что между друзьями не должно быть лжи, она все же не смогла заставить себя сказать Д’Арси всю правду о том, что произошло между ней и Редом.

— Ты ошиблась. Мы отталкивались друг от друга, как масло от воды. Разве ты этого не помнишь? — И чтобы хоть как-то ее утешить на прощание, она добавила: — И еще, Д’Арси, даже тогда у меня было ощущение, что вы не подходите друг другу. У меня было такое чувство, что Ред и Эбби как раз и нужны друг другу.

— Ну, это самая ужасная нелепость, которую я когда-либо слышала, — резко сказала Д’Арси.

— Извини. Это только мое личное ощущение.

— Ощущения обманчивы, — сказала она грубовато.

Джейд вынуждена была рассмеяться, а Д’Арси неохотно отбросила свою горечь и тоже засмеялась. Она не хотела улетать в подавленном настроении.

Они медленно шли к выходу на взлетную полосу.

— Джейд, когда ты вернешься домой?

— Я не знаю, где мой дом. Моя мать как-то сказала, что дом — это место, где тебе хорошо. Я даже не знала, какое именно место она имела в виду. Но у меня было чувство, что это Бостон, а не Лос-Анджелес. Я не уточнила этого, так как она была очень печальна. Но одно я знаю хорошо: мой дом наверняка не в Лос-Анджелесе, где находятся Трейс и Скотт. По крайней мере, у тебя нет такой проблемы. Ты знаешь, где тебе хорошо — во Флориде со своей матерью. Я до сих пор не могу понять, почему ты хочешь вернуться в Бостон, в то время как твоя мать остается совершенно одна. Из-за того, что ты хочешь примириться с отцом?

— Нет. И не потому, что снова хочу возобновить отношения с Редом, если ты это имеешь в виду. Я тебе уже говорила: возвращаюсь в Бостонский университет. Возможно, удастся выбить у них несколько кредитов. К тому же там хорошая школа политических наук. Да и какое место может быть лучше, чем то, где находится объект для реванша? Но, Джейд, я все еще не понимаю, что ты собираешься делать?

— Что ты имеешь в виду под делами? Завтра я позвоню Арману и скажу, что готова приступить к работе, а он наорет на меня и будет клясться, что уволит, если я снова прогуляю так много дней.

— А что потом?

— Потом я пойду на занятия по французскому, а через день, возможно, напишу рассказ. Или, пожалуй, попытаюсь написать его. А потом Рождество, и я пойду на вечеринку к герцогу и герцогине.

— А потом?

— Да не беспокойся ты обо мне, Д’Арси. У меня множество приглашений на Новый год. У меня даже есть одно приглашение на ужин к Ноэлю Коварду в Швейцарию.

Д’Арси нетерпеливо покачала головой:

— Я имею в виду остаток твоей жизни. — Она была так озабочена судьбой подруги, казавшейся ей необыкновенно одинокой.

Настало время для посадки на самолет. Джейд поцеловала ее:

— Не беспокойся обо мне. Я делаю то, что делают все: живу сегодняшним днем. Но я всегда буду помнить о тебе, обещаю!

Д’Арси удалось лишь прошептать в ответ:

— Береги себя, слышишь?

И она улетела, а Джейд все не уходила, пока самолет не скрылся в небе.

 

II

На рождественском приеме в Виндзорском дворце собралась довольно пестрая группа гостей — итальянский кинорежиссер, известный мастер по женским прическам, несколько выдающихся модельеров, какие-то богатые американцы и беспокойные европейские аристократы, утомившие всех своими рассказами о том, где они недавно были — Мексика, острова Греции, Лондон — и где они собираются побывать — в Биаррице, Риме и Коста-дель-Сол. Еще одной весьма популярной темой разговоров были другие приемы, на которых они присутствовали, — кто там был, в чем они были одеты и что подавали к столу.

В самом центре внимания, естественно, была герцогиня, прославившаяся как своим фантастическим гардеробом и драгоценностями, так и тем, что до развода была женой американца и имела прямое отношение к английскому трону. Она спросила у Джейд, какие чулки та носит, на что Джейд ответила, что носит только гольфы и колготки. Уэллис призналась, что она все еще носит чулки и закупает их в Соединенных Штатах по цене один доллар девяносто пять центов.

— Фантастически выгодная сделка, не правда ли? — гордо спросила она.

— О! — воскликнула Джейд. — Еще бы!

Затем Уэллис подозвала мужа и вынудила его сказать Джейд, что он тоже был чрезвычайно горд тем, что она так умна, покупая чулки в Штатах по цене один доллар девяносто пять центов за пару.

— О, дорогая! Да, да, я очень горжусь этим, — пробормотал он с нескрываемым энтузиазмом.

Джейд наигранно улыбнулась и сделала большой глоток из бокала с вином.

Затем герцогиня, бесспорно владевшая самой большой коллекцией драгоценностей в мире, поинтересовалась тем, что произошло с драгоценностями Карлотты Боудин.

Джейд попросила принести ей чего-нибудь покрепче и рассказала герцогине всю историю с драгоценностями ее матери: небольшую часть их она вынуждена была продать, а большую хранит в надежном банке. При этом она пообещала герцогине сообщить ей о своем намерении продать часть этой коллекции, если возникнет такая потребность.

— Ты демонстрируешь мини? — спросила герцогиня.

— Конечно, если это соответствует договору. Вам нравится мини?

— Да, это прекрасно, если молодая леди имеет чудесные формы. Что же касается меня, то я предпочитаю двубортные костюмы и не люблю, когда женщины носят брюки. А что вам нравится?

— О, помилуйте, герцогиня, — рассмеялась Джейд. — Если это вам действительно интересно, я люблю стихи Руда Гернрейх, знаете, открытый бюст…

Герцогиня закашлялась, покраснела и тоже рассмеялась, а «господин Чу», один из наиболее любимых ее псов, сидевший у нее на коленях, засуетился и написал на ее дорогое, от Диора, платье.

— Ох-ох! — воскликнула Уэллис, набросившись почему-то не на виновника этого происшествия, а на герцога. — Ты не выгулял его! Это единственное, о чем я тебя прошу, и ты не сделал этого!

Услышав это, герцог разрыдался и выдавил из себя:

— О, Уэллис, ты опять заставила меня плакать! — Затем он спустился вниз по лестнице в свою спальню, а Джейд приказала принести свое пальто и покинула гостеприимный дворец.

Некоторое время спустя Джейд воспользовалась приглашением Ноэля Коварда и поехала к нему на Новый год, который он встречал в своем бело-розовом доме в Альпах. Она не была до этого знакома с ним, но хорошо знала, что его друзья любят, когда вечеринки украшают хорошенькие девушки. Ей было, собственно говоря, все равно, и она решила отправиться туда.

Элегантный мистер Ковард в остроносых тапочках, которые, по его словам, сделал сам Мерле Оберон, был приятно удивлен, узнав, что Джейд была карбоновой копией легендарной Карлотты.

— Она была абсолютно восхитительна! Вы непременно должны попробовать эту сладчайшую малину, которую доставили самолетом из Израиля. Вы так же восхитительны, как и ваша чудесная матушка.

Весь этот дом, как, впрочем, и его хозяин, воплощал в себе всю цветовую гамму красок, на что Джейд не смогла не обратить внимания. Вдоль дороги, ведущей к его вилле, цвели розовые и белые петунии, несмотря на то, что была уже середина зимы. А сам Ноэль был одет в ярко-пурпурный смокинг, гармонировавший с его пурпурной софой, а его зеленый галстук вполне соответствовал цвету скатерти, покрывавшей кофейный столик. Повсюду виднелись многоцветные подушки с острыми углами.

— Эту сделала Мэри Мартин, а ту — Дороти Хамерштейн. Вы знакомы с Дороти? Она просто очаровательна!

Джейд была представлена Биллу Холдену, который тут же поинтересовался, приедет ли Одри.

— Одри? — удивилась Джейд.

— Да, Одри Хэпберн, — сказал Билл, как бы удивляясь, что имя этой актрисы кому-то может быть неизвестным.

Там был также Орсон Уэллис — впечатляющая фигура, необыкновенно заинтересовавшая Джейд. Мистер Уэллис сказал ей, что она точная копия своей матери и что, несмотря на то, что был женат на легендарной блондинке Рите, он все же считает Карлотту Боудин самой прекрасной блондинкой в мире.

В этот самый момент к разговору присоединился Джеймс Мэйсон, заявивший, что считает Карлотту воплощением голливудского обаяния, а подошедший Ноэль произнес:

— Когда Герти… Гертруда Лоуренс, — объяснил он, полагая, что Джейд слишком молода, чтобы знать, кто она такая. — Когда Герти и я танцевали, все вокруг говорили, что мы являемся самым точным определением изящества!

Давид Нивен, еще один житель Швейцарии, поведал Джейд о том, какая это была трагедия, что ее талантливая мать прожила столь короткую жизнь. Затем он представил ее Чарли Чаплину, который сидел один, погруженный в свои мысли. Мистер Чаплин обошел молчанием Карлотту, поскольку ее творческая карьера протекала уже после его собственной, и Джейд была признательна ему за это. В конце концов, она приехала в Швейцарию не для того, чтобы собирать мемуары о своей блистательной, но уже покойной матери.

Она взяла четвертый бокал шампанского и направилась к окну, чтобы поглазеть на уже невидимый Монблан.

— Прекрасный вид, не правда ли? — сказал подошедший к ней Ноэль.

— Нет, не очень, — откровенно призналась Джейд, повернувшись к нему.

— Какая ты капризная, — сказал мистер Ковард, шутливо пригрозив ей пальцем. — Точно как твоя прекрасная матушка.

Пронесся слух, что скоро, возможно, приедет сам Ирвин Шоу, что очень обрадовало Джейд, обожавшую его короткие рассказы. К тому же он, наверное, не знал ее мать. Но узнать, приехал ли он, ей так и не довелось, так как вскоре она покинула этот дом в сопровождении какого-то принца из какого-то княжества, покорившего ее своими необыкновенно голубыми глазами и напоминавшего кого-то из прежней жизни.

Принц решил показать ей свою виллу, расположенную чуть выше виллы Ноэля, и все то, ради чего обычно приезжают в Швейцарию: набережные, виллы и лыжные прогулки.

Утром она почувствовала легкие угрызения совести. Наступило разочарование в виллах вообще и в этой в частности. Ведь нарушено собственное обещание не ввязываться больше в амурные дела и не искать себе любовных приключений.

Так наступил этот первый день Нового, 1965 года. Она даже не решила, как проведет этот год. Слава Богу, что закончился старый.

 

III

Встреча с Д’Арси принесла Джейд некоторое беспокойство. Вся ее жизнь стала казаться бесцельной и бессодержательной, и она снова и снова задавала себе те же вопросы: что ты собираешься делать дальше? Как ты собираешься прожить остаток своей жизни?

А весной у нее вдруг появилось чувство, что за ней следят. Идя по бульвару, она как бы кожей почувствовала на себе чей-то взгляд. Но вокруг никого не было. Может, это был призрак? Ее одолели сомнения, временами стала даже подумывать о том, чтобы перебраться в Лондон. Она могла получить там работу фотомодели, ведь у нее действительно была неплохая профессиональная репутация. Но что-то подсказывало, что следует подождать до осени.

А некоторое время спустя, в июне, убедилась в том, что была права. В один прекрасный день она открыла дверь и увидела того, кто ее преследовал. Удивления совершенно не было, так как давно уже жила ожиданием. Он заполнил собой все пространство двери — был выше, шире и прекрасней, чем прежде. Она сразу забыла о том, что во время их последней встречи игриво отвергала все его попытки заполучить ее. Забыто было все, кроме счастья повиснуть на руках Реда Стэнтона.

За все это время у нее накопилось к нему множество вопросов, она хотела сказать ему миллионы слов, но все это сейчас было неважным и могло подождать.

Их тела и губы слились в одно единое целое. О, губы Реда привели ее в состояние экзальтации: сперва они были сухими, мягкими и плотно сжатыми, затем они разжались, дав ей почувствовать его возбуждающе сладковатый язык. Поначалу их руки двигались медленно и осторожно, но вскоре их движения стали быстрыми и нетерпеливыми. Она с невероятным трудом оторвала себя от него, чтобы освободиться от скрывающей ее тонкой белой ночной рубашки. Затаив дыхание, он наблюдал за ней, еще более прекрасной, чем прежде. Как долго он мечтал о ней, представляя белую кожу, розовые соски и красноватый шелк треугольника внизу живота. Сперва он долго держал в голове все эти грезы, но потом они стали постепенно забываться. Это было так давно.

Он начал возиться со своей собственной одеждой, бросив на пол пиджак, затем галстук.

— Давай я, — сказала она, видя, что он не может справиться с пуговицами рубашки. Ее пальцы оказались более ловкими и быстрыми.

Дальше все пошло более слаженно: она расстегнула его ремень, он — «молнию», она сняла с него брюки, он ногой отбросил их в сторону. Затем он снова прижал ее к себе, наслаждаясь близостью ее тела и совершая движения, приводящие их обоих в неописуемое возбуждение. Он поднял ее на руки и отнес на ту самую кровать, про которую Д’Арси сказала, что она маловата для любви. Кузина ошиблась. Если она для чего-нибудь и была пригодна, так только для любви.

Он не хотел спешить, опасаясь утратить всю остроту и полноту ощущений. Он хотел долго ласкать ее тело легкими прикосновениями рта, языка и рук, но почувствовал, что у него просто не хватит сил для такой неспешной и ленивой любви. Ждать было уже невмочь. То же чувствовала и она.

Джейд откинулась на спину и раздвинула ноги, позволяя ему сильнее прижаться к ней. Одной рукой он ласкал ее грудь, а другая скользнула вниз живота, нащупывая ее трепетную плоть. Всем своим телом она прильнула к нему, страстно подталкивая и направляя. Еще одно усилие, и она с приглушенным стоном приняла его в себя. Подчиняясь женскому инстинкту, все ее тело стало совершать конвульсивные движения, все больше и больше вбирая в себя всю силу его безудержной страсти. Через какое-то мгновение они почти одновременно застыли от пронзительного и совершенно неописуемого блаженства, охватившего их. И только после этого, придя в себя, стали неспешно наслаждаться любовной игрой, целуя и лаская друг друга, и обмениваясь самыми нежными словами, которые только могли прийти им в голову.

— Как ты нашел меня?

Он лежал на спине, засунув руки под голову, а она продолжала целовать его.

— Это было не так уж и трудно.

Он рассказал ей, что увидел ее фото на обложке французского журнала.

— Неужели ты думала, что твои черные волосы помешают узнать тебя кому-то, в особенности мне? Я ведь всегда помнил о тебе.

«Не говори мне этого, — подумала она. — Я слишком уязвима. — И в ту же секунду, прикасаясь к тугой коже его живота, она неожиданно ощутила чувство вины. — О, Эбби! Я предаю тебя! И Д’Арси тоже!»

— Не могу поверить, что ты здесь, в Париже, один.

На какое-то мгновение его лицо стало грустным. Неужели она, как и прежде, насмехается над ним? Неужели все еще принимает его за маленького мальчика Джудит? Хотя так оно и есть… именно по милости Джудит он сейчас в Париже. Ред решил вести себя так же, как и Джейд. Если любишь человека, то должен говорить правду. Иначе он будет таким же, как и все, то есть обычным объектом лжи.

Ну, она вряд ли могла спорить — помнила это по собственному опыту.

— Я знаю, — были ее слова. Но это «я знаю» огорчило его.

— Сколько же их у тебя было? — Этот вопрос взбесил ее. Она же не спрашивает его об этом.

— Я не считала, а ты?

Она никогда бы не спросила его о Д’Арси, так как считала это предательством по отношению к ней. Но он первый завел этот разговор. Рассказал, как нашел ее в тот самый День благодарения с многочисленными ранами.

Для Джейд это было полной неожиданностью: Д’Арси рассказала ей о своей беременности и аборте, но ни словом не обмолвилась о том, что в результате этой безответной любви чуть было не покончила с собой, тем более в больнице, где ее навещала только одна Джудит.

— Это было лишь увлечение? — потребовала ответа Джейд. — Разве ты совсем не любил Д’Арси? — предпочтя услышать утвердительный ответ. Было неприятно осознавать, что Д’Арси любила, страдала и мучилась совершенно напрасно. Ради него самого так хотелось видеть его совестливой и целостной личностью!

— Это трудно объяснить. Я не был равнодушен к Д’Арси, причем настолько, что не позволил бы себе переспать с ней просто так, не заботясь о ней. Но не смог отказать ей, когда она предложила себя в качестве подарка, понимаешь? Потом увидев ее, истекающую кровью, и понял всю глубину ее чувств ко мне… что она умирает или уже умерла из-за меня. Я должен был сделать все, чтобы спасти ее, — готов был любить, жениться и всегда заботиться о ней. Но когда она уже находилась в клинике, Джудит сказала, что психиатры не рекомендуют нам видеться, поэтому я старался держаться в стороне. Потом Джудит сообщила мне, что она не хочет видеть меня, и я вынужден был смириться. Сперва думал, что Джудит говорит мне правду. Но позже, размышляя об этом, пришел к выводу, что Джудит обманывала нас обоих. Она никогда не любила Д’Арси. Поэтому я решил повидаться с ней, но она уже уехала. Сообщили, что живет в какой-то коммуне…

— И что бы ты сделал, если бы нашел ее?

— Точно не знаю, но думаю, что попросил бы ее выйти за меня замуж.

Только теперь Джейд поняла, что Д’Арси любила и страдала не совсем напрасно. В конце концов, ей приглянулся заботливый, нежный человек. Но она была рада, что отношение Джудит к Д’Арси было жестоким. Жестоким, но абсолютно правильным при тех обстоятельствах.

Он спросил, почему она убежала той ночью. Он никогда не мог понять этого.

— А я думала, что ты все понял. Думала, что это всем понятно. Ведь было ясно, что Трейс был… когда он попросил Эбби переехать жить к нам, ко мне… он был заинтересован только в ее наследстве. Я вынуждена была так спасти Эбби от его притязаний! А когда уехала, она уже не могла приехать к нам домой.

— И ты уехала, начала свою собственную жизнь в пятнадцать лет, только чтобы спасти Эбби? Но она же ничего об этом не знала. Она думала, что ты убежала от нее, а не ради нее.

— Я знаю. Я написала ей, но она не ответила. Я считаю, что она не приняла моих объяснений, и только одна-единственная вещь могла убедить ее — то, о чем я никогда не смогу ей сказать, — что Трейс в действительности является ее отцом.

— Боже мой! Кто бы мог подумать! Бедная Эбби! Это будет для нее ударом, но ты должна сообщить ей это таким образом, чтобы она поняла, почему ты…

— Нет. Я не могу этого сделать. У нее никогда не было матери, и я не могу отнять у нее отца, его образ, и предложить ей взамен Трейса Боудина. Тогда у нее никого не будет!

— У нее была бы ты.

— Но она ведь, в сущности, не знает меня. У нас нет общего прошлого. А ей очень нужно прошлое, чтобы поддерживать ее и гордиться им. Как у тебя, например. Как бы ты не относился к своей матери, ты — сын Дадли Стэнтона, и его именем можно гордиться. Ты всегда имел такую возможность.

Он был тронут ее проницательностью и мудростью.

— А ты, Джейд? У тебя есть такая возможность? Откуда тебе известно, кто ты такая?

Она улыбнулась ему:

— У меня все окей. Может быть, отец и не дал мне много, но у меня была замечательная мать. Я знаю, кем и чем она была. Поистине великой женщиной, и ее лучшие качества всегда будут со мной.

— Хорошо. Я очень рад. Но если ты не скажешь Эбби, кто ее настоящий отец, почему ты думаешь, что Трейс этого не сделает?

— Потому что твоя мать не позволит.

— Что? Моя мать знает, что Трейс отец Эбби, и забирает ее к себе? Она хотела защитить ее? — Это было непостижимо для него.

Джейд кивнула:

— И я очень рада, что она защитит Эбби от него. Ты должен признать, что твоя мать — очень сильная женщина.

Он не мог этого отрицать. Возможно, она представляла собой даже нечто большее. Может, он просто не понимал ее? Она действительно была доброй женщиной? А то зачем бы ей брать Эбби к себе и предлагать ей свою защиту и покровительство?

Однажды поздно ночью он разбуди крепко спящую Джейд.

— Что случилось? — спросила она испуганно.

Он приподнялся на локте и спросил, почему она была такой стервой в пятнадцать лет и устроила ему кошмарную жизнь.

— То ты была добра ко мне, то отворачивалась.

— Ты разбудил меня, чтобы удовлетворить свое дурацкое любопытство? Откуда мне знать? Мне было всего лишь пятнадцать, как ты сам только что сказал. Я смущалась. В какой-то момент ты мне нравился, но потом становилось страшно. И к тому же я была сосредоточена на других — на Эбби, на Трейсе…

Могла ли она сказать ему, что Эбби сломалась на нем, а ей хотелось, чтобы они были вместе? Именно это и сдерживало тогда от проявления своих истинных чувств к Реду. Только поэтому она отвергла его.

— Кроме того, — сказала она, обезоруживающе улыбаясь, — я очень старалась влюбиться в тебя.

— Да уж! Ты так старалась, что сделала это почти невозможным!

— Ну а теперь давай спать!

— Только если ты пообещаешь больше этого не делать.

 

IV

Она, естественно, не могла ему ничего обещать, но попыталась найти наиболее легкий выход из положения.

— Если ты доставишь мне море удовольствия прямо сейчас, — сказала она, — я постараюсь больше этого не делать.

Он сделал все возможное и даже больше, оставив ее весьма удовлетворенной.

Затем ему приснилась Джудит, вспомнились ее слова: «Будь хорошим и послушным мальчиком, всегда слушай свою мать, и когда ты станешь взрослым, обязательно будешь президентом!»

Он тут же проснулся, пытаясь понять, всегда ли он по-настоящему хотел быть президентом. Или это Джудит пыталась убедить его в этом? Может, это только укоренившаяся привычка? Он пронес ее через все эти годы, но не была ли она результатом успешного промывания мозгов?

Он видел, что Джейд проснулась, поставила кофе, сосредоточенно отмеряя нужное количество. Она стояла у плиты обнаженная, с умиротворенным лицом. Он подумал, что, пожалуй, попробовал бы стать президентом, если бы Джейд смогла провести оставшуюся часть жизни с ним.

— Выходи за меня замуж! — неожиданно громко закричал он.

Она повернулась к нему и засмеялась. Что ей оставалось делать? Воспринимать его всерьез или позволить ему так думать о себе? Он сорвался с кровати, бросился на кухню и сжал ее в своих железных объятиях.

— Ах, ты смеешься надо мной? Мне придется тебя наказать за это!

— О, пожалуйста, накажи меня! — закричала она. — Накажи поцелуями!

Через некоторое время Джейд стала подумывать о том, чтобы выбраться в свет. У них было всего лишь десять недель, и они проходили с ужасной быстротой. Но если они будут оставаться в комнате слишком долго и слишком часто заниматься любовью, то станут слишком привязаны друг к другу, а этого быть не должно. Джейд все чаще вспоминала Эбби, чувствуя при этом, что Ред был дан ей как бы в долг, а возвращать придется с процентами. Неизбежность разлуки убеждала ее в том, что его лучшая женщина осталась в Бостоне.

Когда они вместе бродили по Парижу, Джейд с удивлением обнаружила, что видит этот город как-то по-новому. Новый город? Нет, просто город любви. Как все обычные любовники, они ходили по бульварам, взявшись за руки: на рассвете завтракали в открытых кафе, наблюдая, как восходит солнце над Нотр-Дамом; неспешно потягивали кальвадос на террасах Елисейских полей в тени Триумфальной арки. И снова она говорила об Эбби — какая она хорошенькая, умная и образованная, особенно теперь, когда она заканчивает второй курс в Редклиффе. К тому же, вероятно, все еще невинна. Все эти добродетели Джейд выпячивала по контрасту с собой.

Но это не производило на него ни малейшего впечатления. Когда они бросили монету в фонтан у дворца Сен-Мишель и загадали желания, он громко объявил, что хочет жениться на ней.

— Быстрее, — закричал он, — скажи, что выйдешь за меня замуж, или я тотчас же прыгну в воду и утону!

— Давай! Прыгай! — ответила она. Но когда он все же прыгнул в воду, ничего не оставалось делать, как последовать его примеру.

Однажды она взяла Реда с собой на вечеринку, чтобы он мог познакомиться с невидимой стороной жизни Парижа. Его очень огорчило то, что мужчины смотрели на нее и целовали при встрече.

«Неужели она со всеми переспала?» — подумал он.

Поначалу она протестовала и всячески старалась развеять его подозрения, но потом, помня, что должна скорее отослать Реда домой, стала подыгрывать его ревности и гневу. Разумеется, они разругались. Он выскочил на улицу, но затем, передумал, вернулся обратно и натолкнулся на нее. Джейд стала упрашивать его вернуться в дом, а он настойчиво продолжал объясняться ей в любви. Она подтвердила, что любит его, но напомнила, что все это, к сожалению, только временно. Обескураженные этой сценой любви и ревности, они заскочили в первый попавшийся под руку отель…

Отпущенное им время неумолимо приближалось к концу, и Джейд стала ломать голову, каким образом отослать его назад в Бостон, к Эбби. Про себя она решила, что будет день за днем пробираться по лабиринту этой суетной жизни до того самого момента, когда сможет вернуться домой. Но это произойдет только тогда, когда она отчетливо поймет, где же ее дом.

Его мозги работают только в одном направлении, подумала Джейд, когда он сказал ей:

— Это очень просто: мы вступаем в брак, и ты возвращаешься домой моей женой!

Он уже, кажется, десятый раз повторил ей эту фразу.

— Что ты куришь? — спросила она резко.

— На этот раз я добьюсь от тебя ответа, — сказал он, — смеясь. — Ты можешь забыть свою манеру увиливать от ответа.

— Ты ведешь себя, как ребенок. Тебе это известно?

— А этот надменный тон ты тоже можешь забыть. Я весь твой.

Она попыталась быть как можно более серьезной:

— Неужели ты не понимаешь, что мы с тобой плохая пара? Что я ядовита для любого мужчины, интересующегося политикой?

Он все еще не хотел воспринимать это всерьез.

— Ты слишком хороша, чтобы быть ядовитой.

— Прекрати, пожалуйста, дурачиться и послушай меня! Мои прошлые контакты с Трейсом и Россом Скоттом положат конец любому кандидату на любой пост, от ловца собак до…

Неожиданно он стал серьезным:

— Я хочу рискнуть.

— Ты хочешь, а Джудит нет!

— Джудит? Я сыт ею по горло!

— Нет, лучше не надо. Если кто и нуждается в матери, так это ты!

Ну, опять она за свое, подумал Ред, опять обращается с ним, как с маменькиным сыночком. Но почему? Сказала же, что любит его. Почему же опять поет свою старую песенку?

Весь день они ссорились, и только к ночи наступило перемирие. Их время истекло, и Джейд знала, что после его отъезда снова наступят бессонные, одинокие ночи.

На следующий день Ред начал новое наступление на Джейд.

— Я тут подумал немного. Хочу сделать все это по-своему. Мне кажется, что хочу этого так же, как тебя. Вернусь домой женатым на тебе и скажу Джудит, что нам ничего от нее не надо — ни поддержки, ни денег. Давай сделаем это вместе.

Она отвернулась от него:

— Ты плохо меня знаешь. Я не из тех, кто получает удовольствие от подобной борьбы. Скажу по правде, мне даже не смешно. В конце концов, я — дочь своей матери.

— Что ты теперь хочешь этим сказать?

— Разве твоя мать не рассказывала тебе о Билле, Карлотте и Фрэнки? Билл был чрезвычайно амбициозным, а Фрэнки любила его. Но он любил Карлотту. А Карлотта была не из тех, кто мог находиться рядом с Биллом просто преданной маленькой женой, во всем угождающей своему мужу. Она любила веселье, волнения и переживания, поэтому выбрала Трейса Боудина. И только после этого Билл женился на Фрэнки, которая всегда все делала правильно. А я дочь Карлотты.

В течение нескольких минут он обдумывал все, что она сказала.

— Здесь что-то не так. Когда мы говорили о твоей матери, ты сказала, что она была замечательным человеком и что ты унаследовала лучшие ее черты…

Джейд пожала плечами:

— Это истинная правда. Но, я полагаю, во мне есть и ее худшие черты. Это, знаешь, как добро и зло: они всегда идут вместе.

— Извини. Я не могу этого понять.

— А ты можешь понять, что я не люблю тебя достаточно сильно?

— И это не годится. Ты выдала себя с головой вчера, когда сказала, что являешься ядом для любого человека в политике из-за своих прошлых контактов с Трейсом и Скоттом. Ты говоришь, что не любишь только потому, что хочешь спасти меня и мою карьеру, так же как ты убежала из дома, чтобы спасти Эбби и Трейса.

— Ты чудовищный эгоцентрист! Ты просто не в состоянии принять правду.

— Нет, я вполне могу. Но я не могу принять твою ложь. Когда ты говорила, что любишь меня, это была чистая правда.

— О, ты… Как ты можешь отличить ложь от правды?

— Мне подсказывает мое сердце. Я чувствую, что ты любишь меня.

— Ну, значит, твое сердце лжет.

Итак, все, что она говорила, не возымело никакого действия. Усилия были напрасны. Но она должна была найти способ убедить его. Вопрос заключался не столько в том, любит ли она, сколько в том, любит ли достаточно сильно, чтобы сделать то, что должна была сделать?

До его отъезда оставалось только четыре дня, и ей очень не хотелось провести их в бесплодных дискуссиях. Ред решил отправиться в магазины купить подарки своей любимой. Джейд вынужденно согласилась, хотя выхода у нее и не было. Она поцеловала его на прощание и, когда он уже был у двери, окликнула:

— Ред!

— Да! — Он повернулся.

Она смутилась на какое-то мгновение и тихо промолвила:

— Я просто хотела сказать… возвращайся быстрее!

— О, это уже трогательно. Мы становимся неразлучными.

Она видела, что он остался доволен и послал ей воздушный поцелуй:

— До встречи!

— До встречи, моя любовь! — прошептала она.

После того как за ним захлопнулась дверь, она бросилась к чемодану и стала поспешно набивать его случайно попавшими под руку вещами. Она еще не знала, куда идет и что будет потом, просто спешила уйти до его возвращения.

Вдруг она застыла в растерянности. Если он поймет, что она ушла, то еще больше укрепится в мысли, что она любит его, и ушла только потому, что не хочет портить ему жизнь… Это будет выглядеть жертвой с ее стороны, и он непременно отправится на ее поиски. Даже не найдя ее, он никогда не освободится от этого навязчивого чувства любви! Никогда не сможет полюбить кого-то другого… Эбби!

Здесь ей может помочь только одно. Это наверняка подействует. Она посмотрела на часы: если все сделать быстро, то успеет.

Стремглав выскочив на улицу, она завернула в кафе на углу, где часто бывала раньше и довольно близко знала нескольких постоянных посетителей. Джейд быстро осмотрела кафе и приметила молодого художника из Чикаго. Его звали Клифф, но фамилии его вспомнить она не могла, да это было и неважно…

Когда Ред вошел, комната была уже затемнена, и полуденное солнце почти не пробивалось сквозь низко опущенные шторы. Он еще ничего не мог видеть и только слышал странные звуки, доносившиеся с того места, где стояла кровать. Он безошибочно определил характер этих звуков, а когда его глаза привыкли к темноте, увидел на кровати два обнаженных тела и разметанные золотисто-красные волосы…

Пройдя через контрольные ворота Лоугенского аэропорта, Ред увидел единственное знакомое лицо — это был шофер Роберт. Это очень удивило Реда, так как он полагал, что его мать непременно придет встречать его после десятинедельного отсутствия или, по крайней мере, пришлет Эбби. А Эбби была бы очень кстати сейчас с ее непосредственностью, истинно бостонскими манерами и чисто американской внешностью. Для него это было бы как выход из длинного темного тоннеля к свету и свежему воздуху.

— Где же все, Роберт?

— Они в Ньюпорте, сэр.

Ред всегда вздрагивал, когда более старший по возрасту Роберт называл его «сэр». Он неоднократно просил называть его просто Ред, как в детстве, но Роберт опасался, что это не понравится миссис Стэнтон, считавшей, что Ред был уже вполне взрослым человеком.

— Что они делают в Ньюпорте? — раздраженно спросил Ред.

— Ну, День труда еще не наступил. Семья всегда остается в Ньюпорте ко Дню труда.

Ах да, конечно. Он как будто выпал из колеи времени, забыв, что был все еще конец августа. Он только помнил, что на душе сначала была весна, а сейчас вдруг наступила зима, несмотря на жаркий день.

Он всегда садился рядом с шофером на переднем сиденье, как в детстве. Но сейчас, когда Роберт уложил его вещи в багажник и открыл для него заднюю дверь, Ред автоматически сел внутрь.

— Сейчас нет смысла останавливаться возле дома. Давай отправимся прямо в Ньюпорт.

— Да, сэр, то же самое предложила и миссис Стэнтон. Она и мисс Трюсдейл готовятся к большому приему в этот уик-энд, а губернатор Шеридан уже там. Этим летом он все время мотался туда и сюда.

Это не удивило Реда. С тех пор как Билл вернулся в Бостон, он был частым гостем в этом доме.

Он слегка подрагивал от прохладного воздуха в лимузине. Очевидно, Роберт перестарался и переохладил салон машины кондиционированным воздухом еще в аэропорту. Но Ред, вместо того чтобы сказать об этом Роберту, поднял воротник и потянулся к бару машины за бутылкой.

 

I

Еще в середине марта, когда повсюду лежал снег, Джудит, сидя вместе с Эбби в библиотеке за обеденным чаем, завела разговор о предстоящем в июне двадцатичетырехлетии Реда.

— Не рановато ли мы начали обсуждать наши планы на июнь?

— Но я хотела бы устроить вечер особым образом, так как эта годовщина совпадает с окончанием его учебы.

— Ну, если вы хотите объединить два события в одну Грандиозную вечеринку, это будет весьма необычно, не правда ли? А почему бы не устроить празднество четвертого июля? Тогда у нас был бы еще и фейерверк!

— Это чудесная идея, Эбби! У тебя голова работает что надо. — Джудит широко улыбнулась той самой приятной улыбкой, которая нечасто встречалась на ее лице.

— Да, событие очень важное. Двадцать четыре года — знаменательный рубеж в жизни молодого человека, гак как за ним следует двадцать пять.

Эбби наигранно улыбнулась. Ее умилял этот примитив.

— Да, считать я умею. Двадцать четыре определенно предшествует двадцати пяти.

— Конечно. Но известно ли тебе, что двадцать пять — самый ранний рубеж, когда человека начинают серьезно воспринимать в политике. Стало быть, в двадцать четыре года он должен привести свою жизнь в надлежащий порядок!

— Что вы имеете в виду? — спросила Эбби, прекрасно понимая, к чему ведется весь этот разговор и чувствуя первые признаки наступающей головной боли.

— Я хочу сказать, что в этом возрасте человек должен подумать о женитьбе и о своей будущей семье. Намного больше уважают семейного человека, особенно в наши дни, когда многие молодые люди, кажется, забыли настоящие ценности. Да, избиратели будут более серьезно относиться к женатому человеку, а тем более к Реду, учитывая его внешность. Стоит лишь один раз взглянуть на него, и у них может сложиться впечатление, что он собирается сниматься в кино, а не баллотироваться на государственную должность. Люди всегда ценят благопристойную внешность человека, за которого им придется голосовать…

Желая быстрее окончить этот разговор, Эбби попыталась успокоить Джудит:

— Но Джон Кеннеди, не будучи женатым в свои тридцать лет, уже был сенатором. — Она хорошо знала, что та боготворила политические способности семьи Кеннеди. — И никто, кажется, не возражал, что он был закоренелым холостяком до женитьбы.

— Но это были другие времена. К тому же Джон был морским офицером, героем войны. А герою не обязательно иметь жену, чтобы его принимали всерьез. После войны наступили времена изобилия, поэтому публика не возражала против импозантного холостого героя войны. Это вполне соответствовало ее настроениям. Но сейчас, когда американские парни умирают во Вьетнаме, существует угроза ядерной войны, а молодежь принимает наркотики или бунтует на улицах, — сейчас все по-другому. В политиках они ценят стабильность. Посмотри на Бобби Кеннеди. Ты думаешь, все эти дети хотят подорвать его карьеру? Ничего подобного. Люди знают, что у него еще будет шанс в будущем!

Теперь, в дополнение к головной боли, Эбби почувствовала легкую тошноту в желудке. Это уже напоминало семейный разговор. Ей было хорошо известно желание Джудит подтолкнуть ее замуж за Реда, сделать образцовой женой политика. И она делала все возможное, чтобы угодить Джудит, поскольку жила вместе с ними: брала уроки танцев, риторики, даже обучалась правильно пользоваться косметикой. Одевалась так, как того требовала Джудит, носила прическу, которую та считала наиболее привлекательной, и даже посещала по ее рекомендации курсы в Редклиффе. После их окончания согласилась пройти бизнес-курс в Гарварде, хотя ей хотелось завершить свое собственное образование. «Это серьезное преимущество для политика, — сказала ей Джудит, — когда его жена знает, как обращаться с деньгами. Ты согласна со мной, не правда ли? Это освобождает его от всех забот и потом, нельзя же полагаться на посторонних людей!» И как обычно, следовал готовый набор примеров — Джон Кеннеди имел мощную поддержку своей семьи, как и Бобби сейчас. А у Нельсона Рокфеллера был брат Дэвид. У Франклина Рузвельта — его мать Сара. Мать, конечно же, хорошо, но нельзя предполагать, что она всегда будет рядом(это замечание было рассчитано на протест со стороны Эбби). Даже Линдон всегда опирался на свою леди Берд, которая, скажем прямо, имела недюжинные деловые способности. «Все знали, что Джонсон мог всецело положиться на леди Берд».

Намеки Джудит были настолько прозрачны, что Эбби хотелось закричать: «Ваша взяла!» — и броситься тотчас же в колледж с криком: «Хочу получить ученую степень по финансам!» А самое любопытное, что у нее были свои собственные деньги, но она никогда о них не думала — об этом заботились другие.

Друзей она тоже отбирала по подсказке Джудит, отвергая всех остальных. При этом ее совершенно не тревожила судьба Д’Арси, про которую Джудит однажды сказала: «Она не принадлежит к нашему кругу!» И этим было сказано все. Даже когда Д’Арси вернулась из Парижа с подарком от Джейд и вполне разумными объяснениями ее бегства, она все же не написала Джейд, потому что Джудит посоветовала оставить все как есть. Отцом Джейд был Трейс Боудин, а это не предвещало ничего хорошего.

Да, она сделала все, что могла! Она бесстыдно флиртовала с Редом, унижаясь до того, что он, по приказу Джудит, сопровождал ее на различные вечеринки. И все это ради Джудит! Она даже была готова выйти замуж за Реда, чтобы ее ублажить. Хотя и отдавала себе отчет в том, что он был не тем человеком, которого она бы избрала себе в мужья. Джудит знает что делать!

И дело не в том, что Ред не нравился. Нравился. Он был замечательным, веселым. Его безупречно чудесные манеры завораживали, и он никогда бы никого не обидел. Но иногда казалось, что невозможно выйти замуж за человека с такой внешностью. Рядом с Редом она выглядела менее привлекательной. Он был самоуверенным, изящным, необыкновенным, ему доставляло огромное удовольствие делать особенным и человека, находящегося рядом. С детства его приучили к мысли, что он призван облагораживать всех окружающих…

Однажды в читательном зале библиотеки она повстречала парня с теплыми темно-карими глазами и необыкновенно мягкими манерами. Речь его была медленной, а когда он отстаивал свои взгляды, то был настолько искренен, что покорял своих собеседников. Она долго помнила, с каким состраданием он рассказывал ей о бедственном положении людей в странах третьего мира. А некоторое время спустя, за чашкой кофе, он признался ей в том, что считает ее необыкновенной девушкой.

Они встречались несколько раз, пили кофе, пиво. Но она никогда не приглашала его к себе домой и не ходила к нему, зная, что Джудит встретила бы его прохладно, да и Ред, обменявшись рукопожатием, вряд ли спросил бы его о Гарварде или рассказал о своем участии в гонках в Ньюпорте и выигрыше Кубка Америки. А Ноэль, в свою очередь, никогда бы не рассказал Реду о том, что собирался вступить в Корпус мира.

Разумеется, это было для нее не столь важным. Самым главным в жизни стало стремление угодить Джудит, приютившей ее и отдавшей ей свою любовь и сердце, — именно то, в чем Эбби нуждалась больше всего. «Ну не дура ли я? — потешалась она над собой. — Какая же нормальная девушка не захочет выйти замуж за Реда? Он богат, красив и с блестящим будущим». Но дело даже не в том, что у нее есть свои собственные деньги, а его красота как-то ее не очень волнует (даже не возникало никогда желание прикоснуться к его необыкновенно длинным ресницам, о чем всегда мечтали ее многочисленные подруги). Весь вопрос в том, кто посмеет отвергнуть этого Золотого Парня, вместе с его мамашей Джудит?

Собственно говоря, ей чертовски повезло, что Джудит готова принять ее в качестве невестки. Но если бы она могла каким-то образом оправдать ее ожидания! Несмотря на все старания, завоевать сердце Реда ей было не под силу. А эта бесконечная борьба лишала покоя, буквально истощала.

— Что я могу поделать? — в отчаянии говорила Эбби Джудит. — Ред просто не желает меня… ни в качестве жены, ни в качестве любовницы. — Три года назад какое-то время после его возвращения из Парижа она все еще надеялась на какие-то перемены в отношениях. Но затем он отшатнулся от нее. — Очевидно, ему нужна другая женщина.

Эбби надеялась, что Джудит оставит этот разговор до лучших времен, но та решила довести дело до конца.

— Давай попытаемся проанализировать ситуацию. Что у этих женщин есть такого, чего нет у тебя?

Эбби вспыхнула:

— Я… Я полагаю, он находит их более сексуальными, — выпалила она, — и не видит объекта секса во мне.

Этот ответ отнюдь не обескуражил Джудит.

— Ну тогда, остается последнее средство. Мы должны помочь ему обнаружить твои сексуальные достоинства.

Эбби готова была провалиться сквозь землю.

— Но я не сексуальна. Это известно мне, вам, Реду, и ничто не поможет мне изменить это.

— Но ты должна это сделать, Эбби.

— Должна? — Это ее напугало. А Джудит тем временем продолжала:

— Я отношусь к тебе как к своей дочери и не могу себе представить, чтобы кто-то другой жил в этом доме в качестве жены Реда и моей дочери. Эта девушка должна прежде всего устраивать меня. Ты это понимаешь?

Эбби была поражена. Оказывается, Джудит знала все это еще три года назад, когда позволила Реду отправиться в Европу без присмотра. Она знала, что он непременно встретится с Джейд, но была также уверена в том, что, в конце концов, Джейд пожертвует собой ради Эбби, ради карьеры Реда и отправит его домой ни с чем.

Это было тонкое знание людей и понимание того, что не всегда дети наследуют худшие качества своей матери. Обе дочери Карлотты знали, в чем состоит долг женщины, и готовы были его выполнить, разумеется, если их наставить на путь истинный.

— А сейчас слушай меня внимательно, дорогая. Если все пойдет так, как надо, возможно, наше предстоящее торжество будет устроено по особо важному случаю…

В тот вечер Джудит собиралась на один из своих многочисленных благотворительных приемов. На этот раз он устраивался в пользу «Стэнтона мемориала», и поскольку это была их больница, предполагалось, что Эбби и Ред будут ее сопровождать. Но у Эбби обнаружились признаки простуды, вероятно, гриппа, и Джудит настояла на том, чтобы она лежала в постели и пила как можно больше лекарств. А Реду, естественно, было дано указание остаться с больной и следить за выполнением всех предписаний. Разумеется, она могла бы оставить кого-нибудь из прислуги, но Эбби не всегда подчинялась их указаниям.

Эбби пыталась было протестовать, говоря, что Реду нет необходимости оставаться из-за нее дома, но тот остался непреклонен. Вообще говоря, он был сыт по горло этими благотворительными делами.

— О нет, — говорил он, — ты не избавишься от меня так легко. Тебе до смерти хочется остаться здесь совсем одной, не правда ли? С кем бы ты хотела остаться? С тем профессором, который так нежно держал тебя за руку?

Продолжая навязанную ей игру, Эбби изображала крайнее возмущение.

— Я не держала за руку профессора Мартина. Если хочешь знать, мы обсуждали… Да это пустяки! Это не твое дело, Ред Стэнтон, что мы обсуждали. А у тебя всегда одно на уме.

— Конечно, конечно. И все же я останусь здесь и позабочусь, чтобы ты находилась в постели без профессора Мартина.

— Джудит, заставь его замолчать!

Джудит весело засмеялась:

— В самом деле, вы ведете себя, как дети. Я ухожу, постарайтесь вести себя хорошо. Почему бы вам не сыграть в скреббл или что-нибудь другое? А ты, Ред, позаботься о том, чтобы Эбби лежала в постели, принимала аспирин и пила больше горячего чая. Я сказала миссис Сеймор, что прислуга может уйти сегодня раньше, поэтому Эбби полностью на твоей ответственности. Смотри, чтобы она была в постели.

— О, я всегда старался уложить ее в постель, — подмигнул Ред.

У Эбби засосало под ложечкой, но она сделала беззаботное лицо и показала ему язык.

Итак, ответ на этот вульгарный намек был дан. Но она ведь даже не знала толком, что от нее требуется и что нужно предпринять. У нее не было совершенно никакого опыта в этих делах. Правда, по словам Джудит, нужно было предоставить все естественному ходу событий, женский инстинкт подскажет, что и как. А Ред, как мужчина, сделает все остальное…

Пока Эбби надевала ночную рубашку и халат, Ред приготовил аспирин и стакан горячего лимонада.

— Мой собственный секретный рецепт, — сказал он ей. Если бы она не нервничала, то непременно пошутила бы над ним и его «секретным рецептом». Но ссориться с ним сейчас показалось неуместным.

Однако потом, во время игры в скреббл, она готова была убить его! Она долго не могла сосредоточиться, и у нее все получалось плохо. Он всегда обладал сильным врожденным даром игрока, что неизбежно проявлялось во время любых игр в слова. А сейчас стал просто невыносимым в своем превосходстве над ней. Он постоянно провоцировал ее на ошибки, и она их совершала, хорошо при этом понимая, что попадает в ловушку. Наконец он покровительственно предложил ей щедрый гандикап, что было последней каплей, переполнившей чашу терпения. Она швырнула уже сложенные квадраты букв на пол.

— Тише, тише, — успокаивал он ее, смеясь. — Бэби-Эбби ведет себя как капризный ребенок. Она бросила в него доской.

— Я не верю тебе! Тебе уже скоро двадцать четыре, заканчиваешь юридический колледж, а ведешь себя, как невоспитанный подросток! Ты как дитя, получающее огромное удовольствие от игры в шарики.

Опомнившись, она взяла себя в руки. Эбби, какая же ты дура! В любую минуту он может бросить все и уйти. Что потом скажет Джудит?

Но он поступил воспитанно, собрав все разбросанные по полу маленькие буквы и положив игру обратно в ящик. Затем, напевая какую-то сердитую мелодию, он приложил руку к ее лбу.

— Ты вся горишь! Но виновата сама. Нельзя же так расстраиваться из-за проигрыша. Если не повезло в игре, то это не означает, что ты обязательно глупа. Это говорит о том, что, может, просто нет способностей к этому. Но ты должна вести себя по-спортивному.

— Убирайся! — закричала она, тут же пожалев об этом. Что делать, если он в самом деле уйдет и не вернется? Она легла на подушки и, опустив глаза, извинилась за то, что нагрубила.

— Это из-за того, что я чувствую себя не очень хорошо, а ты насмехаешься надо мной.

— Ну ладно, — сказал он примирительно. — Я понимаю. Далеко не каждый может проигрывать. Это искусство. — Эти слова снова задели ее, но она сдержалась.

— Наверное, настало время еще раз принять аспирин и чашку чаю. Я спущусь вниз и, если ты будешь хорошо себя вести, дам тебе вдобавок две булочки. Может быть, три. Ну как?

— Это было бы неплохо, — скромно сказала она.

Когда он вошел в комнату, одной рукой открывая дверь, а другой — балансируя с тяжелым подносом, то неожиданно для себя обнаружил Эбби совершенно обнаженной.

— О, Ред! — закричала Эбби, задохнувшись от смущения и стыда. — Я переодеваюсь.

— Я вижу, — сказал он, не отрывая от нее глаз и на ощупь ставя поднос на какую-то плоскую поверхность. Он и понятия не имел, что у Эбби такие прекрасные формы. Вероятно, просто никогда не думал об этом. Ее груди были полные и тяжелые: намного полнее, чем можно было себе представить, с большими темно-розовыми сосками. Треугольник внизу живота был покрыт густыми волосами. Он никогда еще не видел у женщин таких плотных волос, и это открытие необыкновенным образом возбудило его. Почувствовав, что дыхание учащается, он поднял глаза к ее лицу. Рот у нее был слегка приоткрыт, и он увидел язык, мягко облизывающий губы. Его же собственные губы были на редкость сухими.

— О, Ред! — успела промолвить она и бросилась к нему, преодолевая свою природную застенчивость и не находя больше сил сопротивляться внезапно зародившейся в ней страсти.

При первом же ее прикосновении его охватила дрожь. Он обнял Эбби, поцеловал в мягкие губы, почувствовал ее язык и прикоснулся к нему своим. В ту же самую секунду она ощутила его упругую, наполненную энергией плоть, прижалась к нему еще сильнее, как будто хотела, чтобы он прорвал тонкую ткань своих брюк и вошел в нее. Она сладостно застонала и закинула голову назад, а он, взяв в пучок ее волосы, стал целовать шею и грудь.

— Мы не должны этого делать! — вскричала она, неожиданно вспомнив, что Джудит была права — ее женский инстинкт сработал, и оставалось лишь удивляться, что не знала этого раньше… — Быстрее, — прошептала она. — Сними одежду!

Но теперь Ред уже был в своей стихии и знал, что нужно делать лучше.

— Не торопись, дорогая, помедленнее. В спешке мы многое потеряем! — Он поднял ее на руки и осторожно положил на кровать.

— Ред, Эбби! Что здесь происходит? — Джудит стояла на пороге комнаты, все видела, и поэтому вопрос этот был совершенно неуместным. Она прекрасно видела голую спину и задницу Реда, лежавшего на Эбби. Ее пальцы глубоко впились в его плечи, конвульсивно поддергиваясь в такт движения тела.

Ред мигом скатился с Эбби, судорожно пытаясь прикрыть свою наготу углом простыни. А она в это время начала плакать и тоже пыталась хоть чем-нибудь прикрыться.

— Не могу доверить своим глазам! — Джудит казалась непритворно изумленной. — И, пожалуйста, перестань плакать, Эбби. А ты, Ред, отдай ей свою простыню.

Ред, накрывая Эбби, подумал, что Джудит отнюдь не выглядит очень расстроенной. Скорее встревоженной. Во всяком случае, мать была не из тех, кого можно было легко шокировать. Она мудрая женщина и не станет скандалить из-за этого действительно неординарного происшествия. Но ему чертовски хотелось, чтобы Эбби перестала, наконец, плакать. Этим она лишь отягощает последствия.

Джудит подошла поближе и села на край кровати. Втроем они представляли собой незабываемое зрелище — Джудит в своем черном вельветовом костюме от Ив Сен-Лорана, Ред, завернутый в бледно-розовую простыню, и Эбби, слегка прикрытая цветным покрывалом.

Джудит пригладила взъерошенные волосы Эбби.

— Ну хватит, перестань, плакать, Эбби. Все будет хорошо. — Она повернулась к Реду, который уже набрался смелости, чтобы сказать, что это он виноват во всем, даже попытаться просить прощения у Эбби за то, что воспользовался сложившейся ситуацией. Да, это прозвучало бы хорошо, и он уже было открыл рот, но Джудит остановила его жестом руки. — Редьярд, я возлагаю лично на тебя всю ответственность за происшедшее — ты мужчина, ты старше и к тому же более опытен.

Ред вздохнул, хотел было сказать, что просто потерял голову, но потом передумал: знал по опыту, что Джудит не допустит никаких отговорок.

— Полагаю, Ред, что могу найти оправдание твоему поведению на этот раз. Знаю, как трудно бывает порой контролировать свои страсти, когда два молодых, здоровых человека любят друг друга. Надо быть совсем глупым, немым и слепым, чтобы не видеть те чувства, которые вы испытываете друг к другу.

При этом Эбби стала плакать еще сильнее, совершенно не протестуя, чем вызвала удивление Реда. Если она не отвергает слов Джудит, то как же он мог это сделать? При данных обстоятельствах так бы выглядел только самовлюбленный, эгоистичный подонок. Что он мог, черт возьми, сказать ей на это?

Он умолял Эбби не плакать, даже вытер ей щеки углом своей простыни. Черт бы его побрал! Очень хотелось найти повод, чтобы встать и убраться отсюда куда глаза глядят.

Эбби постепенно успокаивалась и только шмыгала носом. Хорошо! Теперь она могла бы выложить Джудит все начистоту: они увлеклись, но не потому, что любили друг друга. Но она молчала, благодарно улыбаясь ему, продолжая вытирать слезы. А может, это — любовь?

Джудит, в свою очередь, тоже улыбалась, глядя на них обоих.

— Возможно, это я виновата, Ред, а не ты. Я должна была предчувствовать, зная, что вы выжидаете говорить о женитьбе до того момента, когда ты окончишь колледж. Это очень любезно с вашей стороны. Настоящий мужчина не спешит жениться до тех пор, пока не станет на ноги. Но сейчас, сегодня вечером… вы обнаружили, что страсть, физическая любовь не столь терпелива, как вам того бы хотелось. Я должна была прийти намного раньше, зная, как вы любите друг друга.

— О, Джудит! — промолвила Эбби впервые за все это время. — Ты замечательный человек: так все понимаешь! Я действительно очень люблю Реда!

Позже Ред сочтет странным, что Эбби сказала эти слова не ему, а ей. Но в тот момент он был подавлен, опрокинут ощущением своей вины.

Она любила его не как брата или кузена. Она страстно отдала ему свое тело и свою невинность. Теперь он тоже любил Эбби, как когда-то Д’Арси, обнаружив ее в бессознательном состоянии, истекающую кровью от чувства к нему. Он знал многих женщин, любивших слишком легко, поверхностно. Поэтому не мог не оценить этой чистой, доверчивой любви. К тому же ему ли не знать, какую боль доставляет отвергнутая любовь!

Он поцеловал Эбби в лоб, а его молчание, было красноречивее многих слов. Джудит, как ребенок, захлопала в ладоши, изображая наивную радость при виде этой юношеской любви.

— Итак, все решено! Мои дети помолвлены! Но это, конечно же, неофициально. Нужно еще об этом заявить формально. А до того времени я хочу, чтобы вы вели себя надлежащим образом! Мы не можем допустить, чтобы невеста шла под венец с очевидными признаками ее любовных утех, не правда ли? — пошутила Джудит и послала Реда на кухню за бутылкой шампанского.

Поднимая свой бокал шампанского, Ред неожиданно задумался. Он всегда считал, что Эбби была девственницей — может, единственной в мире среди девушек старше шестнадцати. Он никогда не упускал возможности поддразнить ее за это. Она всегда при этом бледнела и краснела, но никогда не отрицала. А сегодня вечером у нее все получилось как-то слишком легко. Он пожал плечами и отпил большой глоток шампанского: в наше время все возможно. Девушка часто становятся жертвами насилия. Порой невозможно отличить девственниц от жертв инициации.

Конечно, он не мог знать, что совсем недавно Джудит водили Эбби к гинекологу, где ей искусственно удалили девственную плеву. При этом Джудит убедила ее в том, что нет никакого смысла переносить этот дискомфорт в постели с мужчиной. И сейчас Эбби, пригубляя из бокала свое вино, была уверена в том, что гименотомия была проведена не ради нее, а ради Реда. То есть Джудит в очередной раз постаралась облегчить работу сыну — она всегда убирала камни с его дороги, обеспечивая тем самым его быстрое продвижение вперед.

 

II

А Джудит прежде чем идти спать, решила сделать еще одно важное дело — посчитала своим долгом позвонить Биллу и поделиться с ним новостью. Он, должно быть, обрадуется, что это дело улажено. Она сняла трубку и набрала его номер, линия была занята. С кем он там болтает в этот поздний час? Через несколько секунд она набрала еще раз, потом еще с тем же результатом. Ей уже захотелось позвонить на станцию, чтобы прервать его разговор, но что-то остановило — хотелось, чтобы Билл узнал, что она так сильно жаждет с ним поговорить, что в течение последних трех лет он стал занимать слишком важное место в ее жизни. Неплохо бы сохранить взаимную свободу от обязательств и наслаждаться общением друг с другом, не давая повода для сплетен и домыслов. Теперь даже не приходилось беспокоиться относительно сходства между Биллом и Редом. У сына более тонкие черты, особенно сейчас, когда отец постарел. А сходство цвета волос и роста не вызывает подозрений, так как белые американцы преимущественно светловолосые, крупные и голубоглазые.

Нет, их отношения не вызывали никаких подозрений. Д’Арси уже давно не представляла никакой угрозы для них: даже когда Билл стал частым гостем в ее доме, она не проявляла никакого интереса к их жизни. Кроме того, Билл говорил, что его дочь увлечена каким-то молодым человеком.

Билл и Джудит были старыми друзьями, а старые друзья самым обыкновенным образом становятся лучшими друзьями. Поэтому всем казалось вполне естественным, что, живя в одном городе, они часто встречаются и это доставляет им удовольствие. Кроме того, было еще одно немаловажное обстоятельство — она была кузиной его дочери. Лишь Франческа, Джейд и Трейс могли доставить ей беспокойство. Но Трейса она поставила на свое место. Джейд уже доказала свою лояльность, отвергнув притязания Реда. Франческу же она сможет отшить при первом же удобном случае. Нет, эти трое уже ее не беспокоили. Опасность исходила только от ее слишком сердечной привязанности к Биллу Шеридану: чем больше она зависела, тем слабее становилась. И если Билл это поймет, то она станет чрезвычайно уязвимой.

Но как это было замечательно приобрести, наконец, верного друга, хорошо знавшего, кто и что она есть, не пытаясь судить или критиковать. Ей доставляло огромное удовольствие чувствовать, что он ценит ее ум, поддерживает замыслы и просто делает приятные комплименты. Он даже как-то сказал, что она прелестно выглядит. Она, Джудит, прелестна! В известном смысле слово «прелестная» является более предпочтительным, чем «прекрасная», «милая», или даже «красивая». Это слово пробуждает воспоминания о юности, невинности, весенних днях, счастье взаимной любви…

Но превыше всего она ценила то неописуемое удовольствие, которое он доставлял ей в постели. Она не напрасно стремилась к этому все эти годы. Но как бы ни хорошо было вместе, Джудит понимала, что следует быть крайне осторожной, чтобы он не подчинил ее себе, не навязал свою волю, не бросил вызова.

Именно поэтому она так ему и не позвонила. Столь поздний звонок мог выдать ее привязанность с головой, быть истолкован как проявление крайней беспомощности и потребности в нем.

 

III

Билл положил трубку, чувствуя себя совершенно истощенным и разбитым. Потянулся за выпивкой, то ли в шестой, то ли в двенадцатый раз за этот трудный день. Вероятно, тридцать первого марта 1968 года войдет в историю его жизни как третий наихудший день.

Все началось с заявления Джонсона о том, что он не выставит свою кандидатуру на очередных президентских выборах. Зачем тогда Билл выходил из партии и перешел к Голдуотеру? Ведь это мог быть его год!

Но кто же знал, что Лондон выйдет из игры незадолго до выборов? Что проблемы во Вьетнаме, вступление в предвыборную борьбу Бобби Кеннеди и ожидание неприятностей со стороны Маккарти расколят этого старого негодяя на две половинки?

А сейчас, после заявления Джонсона, выдвижение кандидатов во многом будет зависеть от быстроты соперников. Даже необыкновенная популярность Бобби может быть подорвана стремительной кампанией Маккарти. Возможно, в предвыборную гонку вступит Хэмфри, рассчитывающий на поддержку Джонсона. Кроме того, значительную часть голосов может завоевать третья партия Джорджа Уоллеса. Черт побери! Такие возможности; он мог бы рассчитывать на успех, мог бы стать лидером в этой гонке!

Сейчас самое время объехать всю страну со своей идеей правопорядка, которая не могла не произвести впечатления, не могла не собрать сторонников. Но что это даст? Куда он поедет с этой идеей? В стране такой бардак из-за этого вонючего Вьетнама. И всех беспокоит только Вьетнам. Результат выборов будет зависеть только от соотношения сил сторонников и противников этой грязной войны — бить их сильнее или полегче, вытряхнуть из них душу или убраться к чертовой матери домой…

Единственное, что ему оставалось — вернуться опять к демократам, предложить свою поддержку одному из наиболее реальных кандидатов и молиться, чтобы он победил на выборах. Поскольку люди Кеннеди уже отвергли его однажды, выбор пал на Маккарти, и он решил ему позвонить. До этого Биллу никогда не приходилось разговаривать с ним лично. Поэтому он позвонил в офис вице-президента Хэмфри, а через пару часов ему перезвонили и сообщили, что поскольку вице-президент еще не объявил о своих намерениях, то любые шаги были бы преждевременными. Дали совет связаться с Джорджем Уоллесом.

Плюнул в потолок, что называется! Какая наглость! Он же всегда поддерживал негров! Да и вообще говоря, почему он должен связываться с какой-то третьей партией?

Затем Билл решил, что пора подумать о республиканской партии. Они с Нелсоном Рокфеллером были старыми друзьями, а сам Рокки вот-вот должен был объявить о своем решении. Черт возьми! Они с Нелсоном могут составить прекрасную команду! Нелсон из Нью-Йорка, и вместе с крутыми парнями с Юга они вышибут Маккарти, Кеннеди и кого угодно! Рокки наверняка предоставит ему второе место в своей команде. А потом, если демократы будут разобщены, а республиканцы поддержат умеренного Нелсона, а не твердолобых Годдуотера и Никсона, они… он будет на коне!

Рокки позвонил Биллу только через час и радостно поприветствовал его:

— Рад слышать тебя, губернатор Шеридан.

Билл тут же перешел к делу.

— У меня есть к тебе взрывное предложение, губернатор Рокфеллер. — И он изложил ему суть дела.

— Откровенно говоря, Билл, я не уверен, что мы сможем составить команду. У нас с тобой есть одна общая проблема. Я был разведен, а ты на полпути к этому. И потом, если твои крутые парни с Юга так легко меняют партии, то вероятней всего, что они предпочтут Джорджа, а не такого старого северного либерала, как я.

— Несколько недель назад я случайно встретил Фрэнки на конференции губернаторов. Она выступила с замечательной речью, и должен тебе сказать, она произвела хорошее впечатление. Она заявила им, что они упускают из вида совершенно забытое меньшинство — женщин и что-то недопустимо, если они хотят остаться на своих местах. Ты знаешь, это возымело действие. Даже старики иногда посматривают на женщин, занимающих высокие должности.

— Да, ты можешь гордиться ею, хотя и у вас есть свои собственные проблемы…

— Я действительно горжусь ею.

— Ну, до встречи, губернатор Шеридан.

— До встречи, губернатор Рокфеллер, — сказал Билл, понимая, что его снова отшили.

Находясь в подавленном состоянии и поминутно прикладываясь к рюмке, Билл размышлял по поводу случившегося. Может, ему все же стоит попробовать с Джорджем и его третьей партией? В конце концов, его движение за правопорядок соответствует линии Джорджа. Он вспомнил его слова: «…если бы полицейские управляли этой страной, они бы быстро навели здесь порядок».

Может, обсудить это с Джудит. Что бы там ни говорили, она разберется быстрее, чем кто-либо другой. В известном смысле ее цинизм приятно контрастировал с умилительной добросердечностью Фрэнки, часто превращающейся в тормоз.

Это действительно было очень забавно — ненавидя Джудит большую часть своей сознательной жизни, он потянулся к ней с той самой минуты, когда вернулся в Бостон. Разумеется, здесь был замешан Ред, но, черт возьми, не только в нем было дело. Может, они действительно созданы друг для друга, и этим объясняется их взаимопонимание и общение?

Знала ли его по-настоящему Карлотта? А Фрэнки? Нет, только Джудит знала все тонкости его натуры. Она даже знала, какой именно секс он предпочитает больше всего и когда он начинает испытывать оргазм…

Одна лишь мысль об этом привела его в возбуждение, и он уже собрался позвонить ей, — помимо всего прочего, они могли бы обсудить перспективы союза с Уоллесом. Но в эту минуту раздался телефонный звонок. Он подумал, что это, вероятно, Джудит, так как им часто приходят в голову одни и те же мысли. И потом, только она могла позвонить в столь поздний час.

Но это была Фрэнки! Где-то глубоко в душе у него родилась слабая надежда. Может, не придется звонить Джудит, потому что иногда, в такие минуты, как сейчас, ему очень хотелось вернуться домой, в свой дворец, в то время и на то место, где он некогда был «Королем». А только Фрэнки имела ключ от двери этого замка.

Именно Фрэнки в 1966 году, хотя они и были в разводе, позвонила ему и спросила, не желает ли он принять участие в предстоящих выборах губернатора. Это означало только одно — она была готова оказать ему всемерную поддержку!

Сейчас она спросила его, как дела, а он ответил, что все прекрасно, и передал комплимент Рокки. Он также рассказал, что недавно видел Д’Арси, пригласил ее вместе с парнем на обед и что молодой человек ему очень понравился.

После небольшой паузы Билл спросил мнение Фрэнки о решении Линдона не участвовать в предстоящих выборах.

— Мне очень жаль, Билл, — сказала она, и ему показалось в эту минуту, что она плачет.

— Билл, — сказала тихо она, — я подаю документы на развод.

«Борьба не закончена, — подумал он, — до тех пор, пока она не закончена», — и промямлил:

— Но, Фрэнки, мы же католики.

— Да, Билл, но я новообращенная и думаю, что это совсем другое дело.

Вероятно, он был настолько пьян, что не мог понять сути разговора. Идет ли речь о религии или о чем-то другом? Разговор прервался, и наступило тягостное молчание.

Через некоторое время она сказала:

— Какая разница, Билл, между законным разводом и фактическим распадом семьи? Развод чище, он даст нам свежие, новые силы.

Теперь он уже наверняка знал, что она плачет, но не мог с ней спорить, так как оба поняли, что борьба окончена. Неизвестно лишь, будет ли этот удар для них судьбоносным…

Он набрал номер Джудит, и она вместо «хелло» ответила «Билл?»

— Да, как ты узнала?

— Я знала, что ты позвонишь.

— Приезжай ко мне.

— Но я уже в постели, в ночной рубашке.

— Тем лучше. Нам не придется начинать с самого начала.

Эбби все еще не могла уснуть от волнения. В какой-то момент показалось, что хлопнула входная дверь внизу, в холле. Она встала с постели, чтобы посмотреть, что происходит, и увидела Джудит, спускающуюся вниз в меховой накидке. В голову даже не пришло спросить, куда она направляется в столь поздний час. Вероятно, собралась прокатиться на машине, чтобы разогнать бессонницу: она часто разъезжала по спящему городу, чтобы успокоить нервы.

Эбби снова забралась в постель и стала обдумывать нее то, что произошло с ней сегодня… впервые в ее жизни, что привело к помолвке, как и предполагала Джудит. Беспокоило то, что это был хорошо продуманный трюк. А разве вся жизнь не является трюком? Разве не сама природа запланировала этот трюк? Разве любовная игра двух людей, обезумевших от страсти, не ведет к браку и продолжению рода?

Ей припомнился случай в Палм-Бич, когда Джейд заставила ее надеть свитер без бюстгальтера, чтобы возбудить Реда. Это тоже был трюк, рассчитанный на использование женских прелестей, хотя и более невинный. Может, написать Джейд, если, конечно, найти ее нынешний адрес без помощи Джудит. Пусть Джейд узнает, как все случилось. Внезапно ее охватила грусть: как бы было здорово, если бы они поддерживали нормальные отношения! Она вряд ли могла сказать Джудит: «Сегодня я впервые спала с мужчиной и, откровенно признаться, не понимаю, из-за чего все эти волнения…»

Ред в это время тоже не мог уснуть, хотя и был порядком измотан. Его как будто переехали бульдозером. Какая, в сущности, ему разница? Он все равно не мог жениться на той женщине, о которой мечтал, а Эбби сделала то, что сделала бы на ее месте любая другая девушка. Даже более того. По крайней мере, она проста и мила, с ней легко общаться. К тому же у нее есть свои собственные деньги. Будет весьма неплохо, если она поможет ему стать более независимым от Джудит.

Именно в этот момент он твердо решил, что станет президентом Соединенных Штатов. О чем еще ему осталось мечтать? Чего еще желать больше всего на свете? Будущее было так же непонятно, как и его быстрое согласие на брак. К тому же их отношения, не требующие с его стороны чрезмерно страстной влюбленности, имели еще одно важное преимущество — они позволяли ему более ревностно относиться к своей карьере.

 

IV

На следующий вечер Джудит и Билл более подробно обсуждали события предыдущей ночи за предобеденным коктейлем.

— Если ты действительно хочешь быть полезным Реду в будущем, тебе следует забыть эти бредовые идеи насчет поддержки команды Джорджа Уоллеса. В самом деле, Билл, его третья партия — это безнадежный блеф отчаявшегося неудачника!

Билл заставил себя засмеяться, хотя тоже чувствовал себя неудачником. Джудит прикончила старого Джорджа, как будто тот был москитом, которого можно прибить хлопушкой для мух.

— Что же ты предлагаешь делать? Мне отказали все кандидаты в этой предвыборной гонке, кроме одной маленькой старушки из Блумингтона в Индиане, выдвинувшей лозунг: «Голос за Герти Гартерса — это голос против корсетов».

Эта шутка отнюдь не развеселила Джудит. Она вздохнула и стала постукивать пальцами по подлокотнику кресла.

— Ну так что ты предлагаешь мне делать? Никсон остался единственным кандидатом, к которому я еще не обращался. Но он для меня полная загадка. Я не могу его вычислить.

— Нетрудно вычислить, что именно он одержит победу в своей партии. Но я не могу понять, почему ты побеспокоил Нельсона Рокфеллера?

Он засмеялся. Она опять за свое, как будто Рокки еще один клоп на стене. Да, она неплохо борется с насекомыми. Может быть, именно поэтому ему и нравится.

— Ты полагаешь, я должен пойти к Никсону и умолять республиканцев, чтобы они бросили мне кость?

— Я этого не говорила. Если тебя больше беспокоит своя собственная изношенная мечта о личной славе, чем желание помочь Реду…

Он попытался изобразить улыбку, хотя его глубоко задели ее слова.

— Продолжай, — сказал он.

— Давай посмотрим правде в лицо, Билл. Что бы ты ни делал, тебя забросают тухлыми яйцами. Если политику не доверяют, это все! Шансов больше нет. Но ты все еще можешь помочь Реду, если вернешься к демократам.

Если Ред собирается начать свою карьеру в Бостоне — а это действительно так, — то ему неизбежно придется искать поддержки среди демократов. Именно на это я была настроена все эти годы. Если Реду суждено стать демократом в Бостоне, то есть в Массачусетсе, то ему, черт возьми, лучше поддерживать Кеннеди. Массачусетс станет его штатом до той самой поры, когда Ред сможет бросить вызов Тедди. И может, тогда этот штат станет штатом Стэнтона.

От этих слов у него закружилась голова.

— Подожди. Я думал, что мы говорим о нынешних выборах. А мы уже добрались до Тедди и Реда.

Иногда ей казалось, что она переоценивает политическое чутье Билла.

— Ну, хорошо. Шестидесятые были временем Джона. Сейчас наступило время Бобби. Сколько времени осталось до Тедди Кеннеди? Восемь? Двенадцать? За это время республиканцы полностью исчерпают себя и потерпят поражение. В нашем распоряжении шестнадцать лет… двадцать, начиная с сегодняшнего дня. Ред и Тедди непременно столкнутся однажды друг с другом.

Ее скрупулезность в анализе ситуации никогда не переставала удивлять Билла.

— Значит, ты считаешь, что мы оба, Ред и я, должны поддерживать Кеннеди на этих выборах? Она молча кивнула.

— Но Бобби подвел меня четыре года назад. Я ненавижу его характер!

— Да брось ты! Каждый политик ненавидит характер другого. Тебе просто надо выступить публично и заявить о своей поддержке Бобби, больше ничего. Вероятно, так же Джонсон поддержит Хэмфри, но ничего больше для него не сделает. А Ред уже будет активно действовать в пользу его избрания. Для него это будет отличная возможность заявить о себе. Большая удача, что конец его учебы совпал с выборами, — будет достаточно времени. Ты же после заявления о своей поддержке Кеннеди будешь заниматься своими делами, особенно борьбой с преступностью. Кстати, это поможет Реду позже. Эта тема постоянная и безопасная. Кто будет против этого возражать, кроме самих преступников? Кроме того, этот год, кажется, будет богат насилием.

Билл не успел рассмеяться по поводу саркастического замечания Джудит. Это сделал вместо него Ред, остановившийся в двери. Билл и Джудит настороженно переглянулись. Сколько времени он там стоял, слушая их? Не сказали ли они чего-нибудь компрометирующего?

— Ну что, Ред, долго ли ты будешь там стоять? — сказала Джудит. — Хочешь выпить с нами? Где ты пропадал после обеда?

— Да отлучился на минутку. Записался добровольцем во Вьетнам. Я решил, что политическую карьеру лучше всего начинать будучи героем войны.

У Джудит перехватило дыхание.

— Ты в своем уме?

— Апрельская шутка, мать, — с триумфом заявил Ред. — Как я тебя разыграл? — Он налил себе немного виски из бутылки, которая теперь всегда стояла в баре. — Но это не такая уж плохая идея. В конце концов, ты всегда хотела, чтобы я выполнил свой долг перед Богом и перед страной, не правда ли?

— Твой долг служить стране там, где ты принесешь наибольшую для нее пользу и где сможешь применить свое превосходное образование.

— В чем дело, мать? Война слишком насильственна для тебя в этот год насилия? Ты же это только что говорила, не так ли? И ты была права. Я сейчас прочитал о том, что какого-то черного убили в Мемфисе во время мирной демонстрации… Даже мирные демонстрации становятся источниками насилия.

— Какой бес в тебя вселился, Ред? Знаешь, ты мне не нравишься.

— Мне кажется, я знаю, что его действительно беспокоит, — сказал Билл. — Он подслушал, как мы обсуждаем его карьеру и кого он должен поддерживать на предстоящих выборах. Ему это не понравилось, и я могу его понять: молодому человеку скоро двадцать четыре, он заканчивает юридический колледж, к тому же недавно помолвлен, — значит, имеет право на собственное мнение. Будучи в твоем возрасте, я всегда бесился, если кто-нибудь осмеливался диктовать мне, что делать и кого поддерживать. Лучше скажи нам, Ред, кого бы ты сам поддержал и какая предвыборная проблема кажется тебе наиболее актуальной?

Ред был застигнут врасплох и покраснел от смущения: строил из себя героя, а на самом деле не знает, кому отдать предпочтение и что будет наиболее важным в предвыборной борьбе. Он даже не удосужился подумать над этим. Какими же смешными были его притязания: стать президентом только потому, что его мать так считала, что они были богатыми и вели праздную жизнь, что он был красив и мог очаровать практически каждую девушку… кроме одной.

Даже эта неуместная шутка с Джудит насчет войны. Не попытка ли это переложить на нее чувство вины за неспособность самому сделать правильный выбор? Одно время он подумывал о том, чтобы бросить школу и отправиться во Вьетнам, но если быть честным, что могло помешать ему сделать это? Во что он верил? Была ли у него когда-либо твердая позиция? Да, он не пошел на эту бойню, но не сжигал публично свои призывные повестки в армию. Поддержал справедливое отношение к чернокожим, но где продемонстрировал свою позицию? По какой улице, в каком городе и по какому поводу прошел в марше, как множество других людей его поколения?

— Думаю, Билл, что, прежде чем ответить, я должен покопаться немного в своей душе.

Биллу и самому не мешало бы получше разобраться в самом себе. Когда-то он имел весьма прочную позицию по любому вопросу. Еще будучи губернатором Флориды, часто принимал непопулярные решения, всегда уверенный, что он прав. Что же с ним случилось? Почему он так легко бросается от одного кандидата к другому, не учитывая при этом их позиций? Чем можно объяснить его бездеятельность? Амбициями? Джудит? В течение прошедших трех лет они были постоянными партнерами. Может быть, именно так вела себя с мужчинами его мать? Лишала их мужественности, не допускала никаких полумер. Может, для того, чтобы остаться самим собой, нужно поскорее отойти от этой связи?

После обеда Ред предложил Эбби сходить в кино… или послушать музыку. В Харпе выступала какая-то новая рок-группа, и говорят, очень неплохая. Он заметил, что она бросила быстрый взгляд на Джудит, как будто спрашивая ее совета.

— В чем дело, Эбби? Неужели ты сама не можешь решить, что тебе делать? Джудит не ходит в кино и к тому же не может отличить рок от Рахманинова.

— Я просто хотела узнать, нет ли у нее других планов, касающихся нас четверых, — твердо сказала Эбби.

— Что ты можешь нам предложить, Джудит? У тебя есть какой-нибудь грандиозный план на этот вечер?

— Нет, — сказала Джудит, смеясь, как будто ей было очень весело.

— Превосходно! Тогда мы отправимся куда-нибудь. Куда же именно, Эбби? В кино или на рок-концерт? Или ты можешь предложить что-нибудь более интересное?

При этих словах Эбби неожиданно разрыдалась:

— Какой ты противный!

— О Господи! Чувствую, что нам предстоит принять даже более крутое решение, чем мне казалось. Может, созвать семейный совет, или ты позволишь мне самому решить? Черт возьми, я беру это на себя. Мы идем в кино. Есть возражения? Джудит? Билл?

Поток слез Эбби заметно усилился, что привело к вмешательству Джудит.

— Ну в самом деле, Ред, как тебе не стыдно нападать на Эбби из-за пустяков.

Она, конечно же, была права. Только, черт возьми, неужели она всегда будет смотреть на Джудит, когда он открывает рот?

— Ну, ладно, — он дал Эбби свой носовой платок. — Не надо больше слез. Кто-нибудь здесь может развеселить ее? Где ваше коллективное чувство юмора? Пойдем, Эбби, — он протянул ей руку. — Давай посмотрим в газетах. Может, там что-нибудь есть.

И все-таки кино — это правильное решение, подумал он. С таким настроением лучше всего сидеть в темноте и молча держать Эбби за руку.

— На этот раз, я полагаю, ты допустила ошибку, Джудит, — сказал Билл, после того как молодые ушли. — Она никогда не сможет справиться с ним.

— Сможет. Я помогу ей.

— Именно это ему и не понравилось. В этом вся трудность.

— Не смеши меня. Это не проблема, а ее решение.

— Ты привыкла иметь дело с мальчиком Редом. Мужчиной он станет совершенно другим, к тому же он мой сын.

— Что ты имеешь в виду?

— Только то, что в его возрасте я бы никогда не подчинился кому-либо.

— Да? Не подчинился бы? И не подчинялся?

— Я тебя не понимаю, — сказал Билл.

— Ты бы охотно подчинился Карлотте, если бы у тебя был шанс. И потом, ты ведь подчинился мне и моим деньгам.

— Иди ты к черту!

Она рассмеялась:

— С удовольствием, если ты составишь мне компанию.

Некоторое время спустя, уже находясь в постели, Джудит снова вспомнила про Реда.

— Знаешь, я считаю, что глупо ждать выпускного вечера в колледже. Можно устроить помолвку через две… три недели, а потом вместо выпускного вечера и дня рождения мы могли бы устроить свадьбу в Нью-Порте в июне.

— Что за спешка? Боишься, что кто-нибудь из них передумает?

— Не плети чепуху. Никто не передумает. Но это очень важный год — год выборов, и мы не можем пропустить их. Если мы сделаем так, как я сказала, то Ред и Эбби вернутся из свадебного путешествия как раз перед общенациональной кампании.

Он не поверил ей. Все дело было в том, что молодежь бунтовала во всем мире, и Джудит опасалась, что эта болезнь может оказаться весьма заразной, достичь ее собственного угла.

Но по-своему она была права, как всегда. Иногда ему было даже интересно гадать, что было бы, если бы она находилась рядом с ним в самом начале, если бы он женился на ней, а не на Фрэнки. Сидел бы сейчас в Белом доме?

Было уже поздно, когда Ред и Эбби вернулись домой. Они сразу же поднялись наверх. Эбби видела, что дверь комнаты Джудит была закрыта. Обычно в таких случаях ее дверь была приоткрыта, что означало желание видеть их и немного поболтать. Сегодня же закрытая дверь означала только одно…

Когда Ред наклонился над ней, чтобы подарить свой дежурный поцелуй, Эбби приподнялась, обняла его за шею и страстно поцеловала, как предыдущей ночью.

— Ты не останешься со мной? — прошептала она.

Это не входило в его планы, и он неуверенно пожал плечами. Но она ждала его, а разочаровывать даму ему не могло позволить галантное воспитание…

 

V

— Я подумала, что для Эбби будет более приятно получить семейную реликвию, — сказала Джудит, показывая Реду бриллиант весом в пять каратов. — Этот камень подарил мне твой отец, когда я согласилась выйти за него замуж.

Ред улыбнулся:

— Он, возможно, заплатил за него, но я могу догадаться, кто его выбрал.

Его догадка была верна. Это бриллиантовое кольцо было одним из нескольких украшений, собственноручно купленных Джудит, притом не самое крупное.

— Это все сантименты. Так, по-моему, у вас говорят?

— Ты права. — Ред зажал кольцо в кулаке, как бы пытаясь взвесить его. — Полагаю, это неплохая вещица для такого случая.

Джудит вздохнула. С ним становится все труднее разговаривать.

— Что значит «неплохая вещица»?

Он подбросил кольцо вверх и поймал его.

— Я хочу сказать, что мне все равно пришлось бы покупать невесте кольцо за твои деньги. Она заставила себя улыбнуться.

— Мои деньги — это и твои деньги.

— Это звучит прекрасно, мать, но, строго говоря, это не совсем так. Если бы твои деньги были и моими, не пришлось бы выпрашивать их у тебя.

— Оставь эти глупости, Ред, конечно же, тебе не надо их выпрашивать. Ты всегда получаешь сумму, адекватную твоему возрасту и потребностям, а сейчас получишь еще больше, соответственно статусу женатого человека и нового положения в обществе. А теперь возьми это кольцо и подари его Эбби в знак своей глубокой любви.

— Да, мэм, твоей и моей, не правда ли?

— Абсолютно. И если бы ты не был глупцом, был бы рад, что я люблю девушку, которая скоро станет твоей женой.

— О, я глупец. Я жизнерадостный глупец.

Она недовольно поджала губы.

— Должна тебе сказать, Ред, что твой иронический тон становится в последнее время просто невыносимым.

— Ты права. Но скажи мне откровенно. Если я буду хорошим мальчиком, то сколько я за это получу?

Ему понравилось, когда она в ответ запустила в него расческой. Ему вообще нравилось больше всего на свете, когда Джудит теряла самообладание.

Сразу после того, как слуга подал шоколадный мусс, Ред вынул кольцо из кармана и, непринужденно поцеловав Эбби, надел его на третий палец ее левой руки.

— О, какая прелесть! — воскликнула она, соскочив с места и осыпая его поцелуями, затем бросилась целовать Джудит. В волнении она поцеловала даже Билла.

Ну что же, очень хорошо, что она так счастлива и довольна, думал Ред, глядя на нее. Однажды, много лет назад, в Париже, он вышел, чтобы купить подарок своей возлюбленной и вернулся с небольшим кольцом — золото стягивает любовный узел. Но увидел свою ненаглядную в постели с другим мужчиной. Ну что же, похоже, эта девушка не откажется ни от него, ни от этого кольца, а это уже неплохо.

Поскольку до помолвки оставалось не так уж много времени, Джудит настояла на том, чтобы каждый немедленно составил свой список гостей. Затем эти приглашения должны быть отправлены по телеграфу, что, правда, обойдется в копейку, но позволит гостям основательно подготовиться. Она предоставила всем, включая Билла, полную свободу в выборе персон.

Но после того как общий список гостей был уже составлен, позвонил Билл и сказал, что хочет пригласить Д’Арси. По его голосу Джудит быстро определила, что он был слегка навеселе.

— Скажи мне, Билл, ты уверен, что это приглашение будет уместным?

— Да, все будет нормально. Она замужем. Они поженились на прошлой неделе.

— Неужели? Она что, опять сбежала с ним?

— Не совсем так. Они уехали в Палм-Бич и там обвенчались. Свадьба была скромной.

— И Фрэнки тебя не пригласила? Как жестоко! У нее есть свои недостатки, но я никогда не думала, что она может быть жестокосердной.

— Фрэнки не виновата. Я думаю, что это Д’Арси не захотела меня пригласить. Во всяком случае, она уехала из Бостона, чтобы выйти замуж, не сказав мне ни слова. Могу ее понять: в последнее время я уже фактически не был ей отцом.

— Ну, Д’Арси никогда не была образцовой дочерью. Она никогда не прилагала никаких усилий, чтобы быть ближе к семье.

— Нет, это я ничего не предпринял, чтобы быть ближе к ней. Я заботился только о себе и… о моем сыне.

Джудит с трудом сдерживала нарастающее раздражение:

— Ну знаешь, нет ничего плохого в том, что ты проявлял заботу о сыне.

— Но он, в сущности, не принадлежит мне, а дочь принадлежит… принадлежала.

В этот момент он начал плакать, и Джудит подумала, что перед разговором немало выпито. По правде говоря, пригласить Д’Арси с мужем на помолвку и на свадьбу было неплохой мыслью. Это могло бы положить конец всем разногласиям.

— Впрочем, ты можешь пригласить Д’Арси и ее нового мужа. Если бы не помолвка и не свадьба, сама устроила бы для них небольшой прием. Может быть, займусь этим осенью. Чем занимается ее муж?

— По-моему, он заканчивает магистерскую диссертацию по американской истории и собирается писать докторскую.

— Это неплохо.

— Думаю, что Д’Арси придерживается другого мнения, — грустно заметил Билл. — У нее свои планы относительно мужа.

— Это естественно. Она всегда была волевой девушкой.

Чем больше Джудит думала об этом, тем больше ей нравилась идея пригласить Д’Арси на помолвку Реда. Для Д’Арси было бы весьма полезным увидеть Реда и Эбби вместе. Ее мысли незаметно перескочили на Джейд. Ей также следует знать, что Ред и Эбби соединили свои судьбы.

— Эбби, я подумала о том, что тебе следует написать своей сестре и рассказать ей о помолвке. Я уверена, что она будет чрезвычайно обрадована и непременно захочет поздравить тебя.

Эбби была поражена проницательностью Джудит, так как она уже думала об этом.

— О, Джудит! Приятно, что наши желания совпадают. Только у меня нет ее адреса.

— Вот возьми. — Джудит протянула ей лист бумаги. — Она сейчас в Лондоне и весьма успешно работает качестве модели.

— В Лондоне? Интересно, почему она оставила Париж?

Джудит довольно ухмыльнулась:

— Меня это не удивляет. Лондон, как многие говорят, сейчас очень перспективное место. Там больше развлечений для молодых людей. В Париже студенты бунтуют и все такое прочее, а в Лондоне молодежь прекрасно проводит время, наслаждаясь революцией моды — «Битлз», звезды рока, мини. Полагаю, что Лондон — самое удачное место для твоей сестры.

Нет, она по-настоящему не знает своей сестры, подумала Эбби. Сколько они были вместе? Несколько дней. Похоже, Джудит знает о ней гораздо больше.

— Мне бы хотелось побольше знать о своей сестре.

— Это несложно, Эбби. Она в точности как твоя мать. Карлотта всегда была беспокойной. Ее никогда не устраивало то место, где она находилась в данный момент, всегда тянуло туда, где танцевали и играла музыка, где было действие. Как ты думаешь, почему она, оставив твоего отца и тебя, уехала в Калифорнию к Трейсу Боудину?.. Сейчас, я думаю, Джейд по-своему очень красива, но никто не может отрицать, что она — вылитая мать!

После таких слов желание Эбби восстановить контакт с Джейд несколько поубавилось. Но времени подумать об этом и разобраться не было. Может быть, после помолвки и свадьбы. Вдруг пришло в голову спросить Джудит, откуда у нее адрес Джейд и довольно точная информация о ее жизни.

— Ты меня удивляешь. Эбби. Неужели ты думаешь, что я могу оставить твою сестру без внимания, хотя она и сторонится нас? Чем бы ни занималась, Джейд член твоей семьи, и именно поэтому я обязана знать, где она находится и что делает. Хотя бы для того, чтобы при случае помочь ей.

Эбби была потрясена великодушием Джудит.

— Ты необыкновенный человек, Джудит!

Джудит скромно пожала плечами и добавила:

— С этого времени ты могла бы называть меня матерью, так как сама очень скоро станешь моей дочерью.

 

VI

Все доходы Эбби по акциям ее ареста, а также проценты из этой суммы постепенно накапливались в банке и до сих пор оставались нетронутыми, так как Джудит оплачивала абсолютно все ее счета. Не удивительно поэтому, что Эбби располагала весьма внушительной суммой денег, и это привело ее к мысли сделать Реду подарок по случаю помолвки, никому об этом не сообщая. Впервые в жизни она решила сделать самостоятельную покупку на свои собственные деньги. Это долго быть нечто совершенно особенное и крайне необходимое Реду. Она хорошо знала, что нужно купить, поскольку он сам часто об этом говорил.

Однажды, преодолевая сильное волнение, она вытащила Реда из машины и подвела его к блестевшему на солнце ярко-красному автомобилю «феррари». От неожиданности тот потерял дар речи! Ред был поражен изяществом машины, но еще больше — щедростью и вниманием Эбби. Он мечтал о такой годами! Крепко обняв Эбби, быстро уселся за руль машины.

— Садись, поехали, — крикнул он. — Давай прокатим эту малышку!

Эбби собралась уже было сесть в машину, когда увидела Джудит, появившуюся в двери.

— К чему это все, Эбби? — строго спросила Джудит, вызвав у Эбби неприятное ощущение в животе.

— Я купила это Реду в качестве подарка по случаю нашей помолвки. Мне хотелось сделать ему приятное. Я сделала что-то не так? Вы расстроены? Рассержены?

— Да, я расстроена. Точнее сказать, недовольна.

— Но почему?

— А тебе не кажется, что ты должна была посоветоваться со мной, прежде чем делать такую покупку?

— Я хотела сделать ему сюрприз. И только за свои деньги.

— Неужели ты думаешь, что я не могла купить ему такую машину еще много лет назад? Он Бог знает сколько просил меня об этом.

— Но я не думала…

— Вот именно. Если бы ты хорошо подумала, прежде посоветовалась со мной. И я бы тебе сказала, что считаю «феррари» слишком опасной игрушкой для такого беспечного человека, как Ред. Слишком легко забывают некоторые молодые люди о том, что такой автомобиль создан для больших скоростей. Кроме того, это слишком заметная машина для человека, занимающегося общественной деятельностью, — всегда бросается в глаза. И, наконец, молодой человек не должен получать немедленно все то, что он хочет. Подарки — не лучший способ завоевать доверие и чего-то добиться в жизни. Это всегда известно хорошей матери и должно быть известно хорошей жене. Ты же хочешь быть хорошей женой, я надеюсь?

— Да, конечно! Я сожалею, что…

Джудит остановила ее жестом руки:

— Я знаю, что ты хотела как лучше, Эбби, но просто не подумала достаточно хорошо. С машиной сейчас уже ничего не поделаешь. Ее не вернешь назад, но в будущем будь более осмотрительна, и всегда помни, что ты оказываешь Реду плохую услугу, потакая всем его слабостям и прихотям.

— Да, разумеется, мама! Я обещаю это!

Выезжая на большой скорости из города, чтобы выбраться на открытое шоссе, Ред думал о том, что неплохо иметь девушку, располагающую своими собственными средствами. На деньги можно купить много всего… даже свободу. Но как только он начинал думать о свободе, Неизбежно вспоминал Джейд. Его всегда удивляло, почему именно она ассоциировалась со свободой. Он нажал на акселератор и прибавил скорости.

Вернувшись домой, Ред предложил Эбби прокатиться, но она отказалась, заявив, что идет с Джудит за покупками. Ведь до сих пор не куплено платье для праздника. Ред сказал, что мог бы отвезти их в магазин в новой машине, но обе женщины отказались. После этого он понял, откуда дует ветер.

Подготовка к помолвке проходила без участия Реда, как будто он не имел к этому совершенно никакого отношения. А он, со своей стороны, старался не вмешиваться во все эти дела, ссылаясь на приближающиеся экзамены. По правде говоря, больше чем учеба его занимали самые разные размышления. Так, где-то прочитав о возрастном кризисе у мужчин средних лет, долго пытался найти у себя признаки этого кризиса, несмотря на свои двадцать четыре года. Но в основном он обдумывал свое будущее и судьбы мира, пытаясь понять, каким образом они могут быть взаимосвязаны.

Он также много думал об Эбби и о ее способности быть самостоятельной. Хватит ли у нее силы оторваться от Джудит? Более того, увлечь его за собой. Хватит ли у него сил, чтобы вдохновить ее на это? Он рассмеялся. Какой-то порочный круг. Как он собирается работать с людьми, если не в состоянии разорвать этот круг, не может справиться с двумя женщинами?

Затем он вспомнил разговор с Джудит о том, что в этом году будет много насилия. Разумеется, он не верил, что насилие — это преходящее явление, подобно моде, но вместе с тем он понимал, что Джудит была недалека от истины. В этом году насилие было в моде, особенно в апреле. Убийство Мартина Лютера Кинга привело к взрыву насилия во многих городах, несмотря на присутствие федеральных войск. В Западной Германии полиция применила силу против студентов, протестующих против убийства своего лидера. В Нью-Йорке полиция силой изгнала студентов нз колумбийского университета после того, как они захватили несколько зданий и долго их удерживали. Во Вьетнаме войска численностью сто тысяч человек из пяти стран предприняли новое наступление — крупнейшее за все время войны. Везде разгул насилия!

Ред прочитал в какой-то статье, что голод и недоедание свирепствуют в стране, и подумал, что это, в сущности, тоже форма насилия. Насилие против насилия. Каждый человек, стремящийся стать президентом этой страны, должен быть достаточно сильным, чтобы справиться с этим. И если он не сможет справиться с двумя женщинами, то как сможет справиться с национальными проблемами?

 

VII

Торжество по случаю помолвки постепенно приобретало неотъемлемые черты свадьбы.

— Тебе не кажется, что это лучшая вечеринка, которую ты когда-либо видел? — спросила Эбби Реда, который, как ей показалось, был не очень веселым.

Он смотрел на весенние цветы, которые были повсюду — красные, оранжевые, фиолетовые, розовые и белые.

— Замечательная, — подбодрил он Эбби и вдруг заметил Д’Арси. Почему никто не сказал ему, что она приедет сегодня?

Он знал, что она в Бостоне, посещает университет, но никогда не пытался встретиться с ней — все давно уже прошло. Он никогда не спрашивал Билла о ней — это было бы слишком болезненно, да и какая от этого польза. Было намного легче совсем об этом не думать. Но теперь она здесь, и он не мог проигнорировать ее присутствие. Ему хотелось только подготовиться к встрече…

Он не мог не заметить, что она неплохо выглядела: была очень милой в своем светло-желтом платье, напоминающем один из весенних цветов. Ему стало приятно, и он почувствовал, то очень обрадован их встрече. Подойдя к ней, сказал:

— Д’Арси! Как я рад видеть тебя!

— Неужели? — спросила Д’Арси довольно холодно: все утро отрабатывала она этот отчужденный тон.

— Ты выглядишь просто чудесно! Она улыбнулась:

— А почему это тебя удивляет? Ты не это ожидал увидеть? Думал, выгляжу так, как тогда, когда ты отвозил меня в больницу? — Она совершенно явно бросала ему вызов.

Он был поражен. Это была совсем не та Д’Арси, которую он помнил. Прошло почти четыре с половиной года с того самого Дня благодарения. Он хотел объяснить ей… попытаться рассказать, что он долго искал ее после выхода из больницы, но вряд ли это было бы своевременно в этот день и в этом месте.

— Я бы хотел поговорить с тобой как-нибудь, объяснить тебе…

— О нет. Мне что-то не хочется ворошить прошлое, — сказала она, глядя куда-то в сторону. — Какой в этом смысл?

— Почему бы и нет? — настаивал он. Но ее глаза говорили яснее слов.

— Значит, все произошло именно так, как предсказывала Джейд.

— Джейд? Когда?

— Когда? Дай подумать. Это было в Париже, как раз перед Рождеством, в шестьдесят четвертом. Да, именно тогда. Как раз год спустя после… ну, ты же помнишь? — лукаво спросила она. — Джейд была прекрасна… прекрасна, как всегда. — «Она была более чем прекрасна, — подумала Д’Арси, — она была моим другом».

Он был потрясен. Ведь он видел Джейд после этого, следующим летом, и рассказал ей о Д’Арси. Но она ничего не сказала о том, что Д’Арси навещала ее. Да, она очень многого не сказала ему. Поэтому и он, в свою очередь, воздержался от рассказа о том, что был в Париже и видел Джейд.

— Мы поддерживаем связь друг с другом. Она сейчас живет в Лондоне. Ты, наверное, знаешь об этом?

Нет, он не знал, очень многого не знал. Ему стало трудно говорить с Д’Арси, и он подозвал Эбби, находившуюся неподалеку.

— Эбби, посмотри, кто здесь, — он произнес с энтузиазмом. — Ты знала, что Д’Арси придет к нам?

Эбби сделала вид, что поцеловала Д’Арси в щеку.

— Конечно же, я знала и была уверена, что и ты знаешь. Ты вообще слушаешь, о чем тут говорят? — защебетала Эбби, обнаруживая некоторые манеры Джудит.

— Я очень рада видеть тебя, Д’Арси. Я давно уже собиралась связаться с тобой, после того как ты привезла мне подарок от Джейд, но знаешь, как это бывает…

— Ну разумеется, знаю, — ответила Д’Арси.

Ред с удивлением обнаруживал новые для себя подробности. Значит, Эбби видела Д’Арси, а та привезла ей подарок Джейд.

— А где же твой муж, Д’Арси? — спросила Эбби.

— Муж? Ты замужем? — вытаращил глаза Ред. Д’Арси рассмеялась:

— Да, замужем и держу пари, что ты об этом знаешь. — «Ты вообще слушаешь, о чем тут говорят?» — повторила она фразу Эбби с точно такими же интонациями. — Или ты думал, что на мне никто не захочет жениться? Вот он, — показала она, — мой дорогой новый муж. Он разговаривает с моим отцом.

Ред и Эбби повернулись в ту сторону, которую указала Д’Арси, и теперь Эбби застыла от удивления. Мужем Д’Арси оказался не кто иной, как ее старый друг Ноэль — парень которого она встретила в библиотеке много лет назад…

— Ноэль говорил мне, что вы были друзьями когда-то. По-моему, это замечательно. Мы все здесь хорошие старые друзья.

Ноэль, широко улыбаясь, поцеловал оторопевшую Эбби и крепко пожал руку Реда. Билл был очень доволен, что все были веселы и вели себя непринужденно. Было бы здорово, считал он, если бы они все остались друзьями и почаще встречались. Это была бы настоящая семья! Он оставил их и отправился искать Джудит, чтобы поделиться с ней своими приятными мыслями.

Как только Эбби увидела мужа Д’Арси, в ней пробудилось легкое, щемящее чувство ревности. Ведь это был ее Ноэль с теплыми коричневыми глазами и добрым, заботливым сердцем. Сейчас она более пристально рассматривала его внешность. Волосы были длинными и неухоженными. Одет он в плохо сидящий синий костюм, сшитый несколько лет назад. Рукава пиджака, по меньшей мере, на два дюйма короче нормальной длины. Он был такой же высокий, как и Ред, но гораздо уже в плечах, выглядел неуклюжим, лишенным определенного изящества. А как он говорил! Раньше ей казалось, что эта неторопливая, отчетливая речь свидетельствует о его искренности. Но сейчас все выглядело совсем по-другому.

Эбби перевела взгляд на Реда, на его прекрасно сшитый костюм кремового цвета, удивительно гармонировавший с его короткими светлыми волосами и голубыми глазами. А его грандиозная походка, утонченные манеры! Да! Она вполне может гордиться им. Рядом с Редом Ноэль выглядел — она с трудом нашла подходящие слова — примитивным, деревенским парнем. Почему же она считала его в то время таким привлекательным? Да он Реду и в подметки не годится!

Все эти мысли привели ее в прекрасное расположение духа. Даже ее отношение к Д’Арси стало более великодушным.

— Я понимаю, Д’Арси, что это несколько запоздалое предложение, но я бы была чрезвычайно рада, если бы ты согласилась быть моей подружкой на свадьбе. Дело в том, что моя подруга Лейси Горгон только что сообщила мне, что уезжает в Европу, и ты бы могла ее заменить. Это было бы просто чудесно!

Д’Арси с легкой улыбкой посмотрела на Реда.

— Я бы с удовольствием согласилась быть твоей подружкой. — Она поцеловала Эбби, затем Реда. — Как забавно! — промолвила Д’Арси и добавила уже вполне серьезно: — И все же я не понимаю, почему бы тебе не пригласить для этой цели Джейд. Мне кажется, это был бы более правильный выбор.

— По правде говоря, никогда об этом не думала, — сказала Эбби. — Я не поддерживаю с ней контакт, и она так далеко от меня. Ты знаешь, как это бывает.

— Но я же тебе все объяснила, и ты мне сказала, что все поняла. Джейд была бы просто счастлива встретиться с тобой. Она очень любит тебя. — Д’Арси отметила про себя, что, может быть, впервые за все время этой встречи она была совершенно искренней.

— Да, ты говорила мне. И у меня нет никаких оснований сомневаться в этом. Я действительно собираюсь написать ей о помолвке, как только выберу свободную минуту… А сейчас вы должны извинить меня. Мне необходимо пообщаться с другими гостями. Ты идешь, Ред?

— Через минуту, дорогая. — Он хотел поговорить с Ноэлем и был рад, что Билл увел Эбби к гостям, оставив их одних. — Чем занимаешься, Ноэль?

— Собираюсь преподавать после получения докторской степени. А до этого мы с Д’Арси намерены вступить в Корпус мира. Через несколько недель мы улетаем в Мозамбик.

— В самом деле? Вот это да! Ноэль засмеялся:

— Почему ты так удивлен этим?

— Нет, все нормально. Просто я знаю многих людей, которые часто говорят о Корпусе мира, но никто из них пока еще не решился испробовать это на себе. Думаю, что это прекрасно и очень интересно.

— Да, и к тому же очень полезно. Нам придется не только учить других, но и учиться самим. Я думаю, что мы извлечем для себя немало пользы. Прости меня за высокопарность, но это не только возможность помогать другим, но и в известном смысле привилегия.

— Нет, не считаю это высокопарным. Предполагаю, что жителям Мозамбика крупно повезло.

— Мы с Д’Арси думаем, что это нам повезло. Она действительно хочет работать с этими детьми. Знаешь, она просто без ума от детей.

— Да? Я не знал этого. — Ред бросил взгляд на Д’Арси, весело беседовавшую с кем-то, и вспомнил юную Скарлетт О’Хара, глупо влюбленную грустную девушку. А сейчас эта самая Д’Арси отправляется в третий мир, чтобы трудиться на благо бедных детей. Ему почему-то захотелось плакать.

Ред положил руку на плечо Ноэля Ренкина:

— Полагаю, вы правильно поступаете. Я уверен, что вам крупно повезло.

Это было необъяснимо. У Ноэля не было нормального костюма, и, вероятно, ему было наплевать на это. И все же Ред завидовал ему больше, чем кому-либо на этом свете.

Некоторое время спустя Ред, Эбби и Джудит устало сидели среди оставшегося от вечеринки разгрома, наблюдая за работой прислуги и анализируя прошедший вечер — что было подано, кто пришел, кто что говорил. Ред преимущественно молчал.

— Что вы думаете о муже Д’Арси? — обратилась Эбби к Джудит.

— Довольно симпатичный, но мне показалось, что это странный выбор для Д’Арси. Он кажется таким серьезным, честным. Совсем не таким, как Д’Арси. Я всегда считала ее легкомысленной, но думаю, что люди меняются со временем.

— Да, действительно. — Эбби положила в рот слегка подсоленный миндаль. — Представить только — поездка в Мозамбик! Кому нужно рисковать жизнью в этой жаре, с насекомыми, без водопровода?

— По-моему, у них не все дома, — рассмеялась Джудит, и Эбби ее охотно поддержала.

Ред молча изучал свои ногти. Да, Д’Арси сильно изменилась, чего нельзя сказать о его матери. Да и не только Д’Арси. Прямо на глазах менялась Эбби. Она многое переняла у Джудит, а Джудит знала, как подчинить ее себе.

 

VIII

В мае насилие в стране не прекратилось, и это заставляло Реда постоянно следить за происходящими событиями. Как-то он спросил Билла о перспективах войны во Вьетнаме сейчас, когда все мирные переговоры зашли в тупик.

— Сейчас тебе не следует беспокоиться о Вьетнаме и даже общенациональных проблемах. Тебе нужно сосредоточиться на более близких делах — Бостон, Массачусетс.

— Очень трудно закрыть глаза на все происходящее. Посмотри на себя — ты объездил всю страну со своей войной против преступности.

— Но я же не собираюсь бороться за кресло в этом штате. Это твоя задача. Поверь мне, когда приезжаю в какой-либо город, то стараюсь говорить о проблемах, которые волнуют жителей именно этого города, готовлюсь к этому разговору.

— Ты не находишь, что это опасно? Местная специфика, имена конкретных людей.

Билл засмеялся:

— Как говорит старина Гарри Трумэн, если боишься огня, не ходи на кухню. Кроме того, все эти так называемые крутые парни это сущий вздор. Их угрозы не мешают мне спать. Если они действительно крутые, то ты должен быть еще круче.

Ред надеялся, что все это так на самом деле. Но Билл был прав — у него есть свои собственные проблемы. Ему понадобятся силы, чтобы выдержать предстоящую свадьбу.

Трагическое убийство Роберта Кеннеди вызвало такую волну насилия в стране, игнорировать которую было просто невозможно. Когда президент Джонсон объявил воскресенье 9 июня днем национального траура, Ред подумал, что им следует отложить свадьбу. Эбби высказала предложение провести церемонию, но ограничить число приглашенных. Билл согласился с ней. Вино, обед, танцы в этот траурный день — все это было бы кощунственным и, вероятно, могло повредить будущей карьере Реда. Ведь ему предстоит работать на команду Кеннеди, как только он вернется из свадебного путешествия. Джудит, как всегда, сказала свое последнее слово.

— Мы пригласили более шести сотен гостей из всех уголков страны. Вероятно, уже невозможно отложить свадьбу сейчас. Нельзя безответственно относиться к нашим гостям, уже составившим свои планы. Вы знаете, что говорят хорошие актеры в таких случаях — представление должно продолжаться.

— Почему? — спросил Ред. — Почему представление должно продолжаться? Я никогда не понимал этого. Это действительно только представление, не затрагивающее основ мироустройства.

— Мой дорогой Ред, разве я тебя не учила, что жизнью управляют маленькие вещи и маленькие события, а вовсе не большие.

— Скажи это Этель, Роуз и детям Бобби… всем людям, которые верили Кеннеди.

Джудит потеряла остатки терпения:

— Разве мы виноваты, что некоторым идиотам приходит в голову убивать людей?

Несмотря на траур, день 9 июня выдался светлым и чистым. На свадьбу не прибыли только около ста выдающихся гостей из всего списка приглашенных. Дом утопал в море цветов и тропических растений. Весь ландшафт украшали огромные горшки с белыми и красными розами, а завезенные по этому случаю тропические растения образовали густую аллею, ведущую к дому. На лужайке были выставлены большие круглые столы, покрытые розовыми скатертями и букетами свадебных цветов. А над столами развевались розово-белые тенты. Неподалеку от бассейна играл струнный квартет, а чуть поодаль располагались рок-группа и обычный духовой оркестр.

Д’Арси, подружка невесты, была одета в светло-розовое платье, Джудит — в темно-розовое. Этот же цвет преобладал и в одежде других женщин. Невеста была в белом свадебном платье Джудит, потребовавшем лишь незначительной доработки. Оно состояло из высокого имперского корсажа, длинных суживающихся рукавов и многочисленных украшений из роз и жемчуга. Лицо прикрывала белоснежная вуаль, прикрепленная к шапочке Джульетты.

Эбби хотела надеть свое бриллиантево-изумрудное ожерелье, наследство Карлотты, которое Джейд оставила ей перед тем, как уехать, но в последнюю минуту передумала. Вместо него она попросила у Джудит ее ожерелье из сапфиров и бриллиантов, более старомодное. Д’Арси молча наблюдала за этим обменом ожерельями и, наконец, спросила:

— На тебе есть что-либо новое?

— Мое белье от Диора, — сказала Эбби торжественным голосом. — Оно из белого шелка и совершенно новое.

Когда орган уже начал выводить торжественные звуки свадебного марша, Ред, одетый в бледно-серый, почти белый фрак, подумал, что его ярко-желтые волосы резко выделяются на фоне всего этого бело-розового моря. Однако быстро успокоился, когда священник, прежде чем обвенчать их, произнес слова молитвы за упокой убиенного недавно Роберта Кеннеди.

Когда свадебное торжество уже подходило к концу, на небе появилась темная туча — первое мрачное обстоятельство этого светлого дня. Многим показалось, что скоро пойдет дождь, и они с тревогой посматривали на темное небо, взвешивая, не пора ли уходить домой. Ред подумал, что это похоже на наказание Господне за то, что они устроили танцы на могиле Роберта Кеннеди.

Билл посмотрел в сторону океана, на горизонт, пытаясь определить, откуда появляются эти грозовые тучи, и ему показалось, что на берегу кто-то есть. Черт возьми! Где вся эта охрана, которую они наняли? Почему они не поставили там своих людей? Ведь именно с этого места легче всего пробраться к дому. Он пожалел, что не проинструктировал охрану на этот счет, и хотел было исправить эту ошибку, но, к своему удивлению, не обнаружил поблизости никого из этого отряда. Что за черт! Неужели они все в доме и набивают рты? Ему придется самому спуститься туда и посмотреть.

Было уже довольно темно, поэтому Билл не сразу разглядел винтовку в руках незнакомого человека в черном костюме. Выстрел прозвучал почти одновременно с раскатом грома. Начался шторм…

Возле дома творилось нечто невообразимое. Все бросились под укрытия, громко крича и толкая друг друга. Некоторые пытались добежать до дома. В течение двадцати минут непрерывно грохотал гром, дождь лил как из ведра. Но внезапно все прекратилось. Снова появилось солнце, и только мокрая трава и стулья в саду напоминали о том, что недавно прошел дождь. Билла обнаружили только после того, как все гости уже разошлись. Он лежал без сознания у кромки воды в луже крови, но еще дышал.

 

IX

Джудит, доверяя только своему собственному персоналу, настояла на том, чтобы Билла отправили в «Стэнтон мемориал». Д’Арси, Ноэль и Эбби сопровождали ее и Билла, а Ред остался дома с полицейскими. Приехав в госпиталь рано утром на следующий день, он обнаружил Эбби и Ноэля, тщетно пытавшихся успокоить бившуюся в истерике Д’Арси.

— Пуля прошла мимо сердца, но застряла в позвоночнике, — сообщили они Реду. — Он все еще в коматозном состоянии. С ним там доктора.

Когда появилась Джудит, Ред сообщил ей, что, по мнению полиции, это была попытка покушения, осуществленная профессиональным убийцей.

— Я никогда в этом не сомневалась, — спокойно сказала она, поразив Реда своим самообладанием. И только ее мертвенно-бледное лицо на фоне темно-розового платья свидетельствовало об огромном внутреннем напряжении. — Они знают что-нибудь еще? Никто ничего не заметил? А что же наша собственная охрана, эти олухи?

— Никто ничего не видел, но полиция, конечно же, допросит всех свидетелей, соседей. Настоящий бардак. Думаю, нам следует обратиться в ФБР. Не знаю, относится ли это к их компетенции, но ты должна это сделать, Джудит, — заставить их заняться этим делом.

— Посмотрим. По крайней мере, подождем, пока Билл придет в сознание. Может быть, он сообщит что-либо по этому поводу.

— Значит, они надеются вывести его из комы? Он поправится?

— Несомненно! — сказала Джудит, как будто ничего другого и представить себе не могла.

Но еще в течение нескольких долгих часов Билл не приходил в себя, а доктора были не уверены в том, что ему удастся выкарабкаться. Ред снова стал настаивать на привлечении ФБР.

— Мы теряем драгоценное время, мать. Чем раньше они начнут расследование, тем лучше. Почему ты не хочешь подключить их?

— Я не говорила, что не хочу, просто жду. Возможно, мы обойдемся без них. Иногда все решается естественным ходом событий.

Ред оставил эту тему. Может, Джудит знала нечто такое, чего не знал он. Она всегда знала чуть больше, чем кто-либо другой.

Джудит предложила всем вернуться домой, переодеться и немного отдохнуть, пока она будет с Биллом.

— Нет! — вскричала Д’Арси. — Я останусь. Он мой папа! — Она не могла избавиться от чувства вины перед ним. Даже его проступки по отношению к ней казались сейчас сущим пустяком, плодом ее воображения. Не помогали даже уверения Ноэля в том, что она была хорошей дочерью.

— Брось эту глупость, Д’Арси, — уговаривала ее Джудит.

— Когда твой отец откроет глаза, он должен увидеть тебя отдохнувшей и спокойной. Так будет лучше для него самого.

— А как же ты, Джудит? — спросила Д’Арси. — Разве тебе не нужно переодеться и отдохнуть, чтобы мой отец увидел тебя свежей и совершенно спокойной?

— Хорошо, что ты беспокоишься обо мне, Д’Арси, но я уже послала за одеждой и договорилась о комнате, в которой смогу отдохнуть. — Она произнесла эту фразу так, как будто разговаривала с умственно неполноценным ребенком. — В самом деле, Ноэль, вы должны увезти Д’Арси домой и позаботиться о том, чтобы она хорошо отдохнула.

Но Д’Арси не успокоилась:

— Почему именно я должна уехать? Он мой отец, а что он для тебя? Я никогда не могла этого понять!

— Ну, я его хороший друг, а хорошие друзья часто… ну, скажем так, хорошие друзья близки, как члены одной семьи. — И она отвернулась, чтобы прекратить дальнейший разговор.

Но Д’Арси успела крикнуть ей вслед:

— Моя мать едет сюда. Она уже в пути. Я позвала ее. Это она должна быть здесь, а не ты! — При этом она обратилась к присутствующим: — Заставьте ее уехать отсюда! Когда приедет моя мать, ее не должно быть здесь!

Ред беспомощно покачал головой, а Эбби тихо сказала:

— Д’Арси, не надо! Джудит лучше знает, что делать.

Ноэль, в свою очередь, попытался увести жену прочь. Что он мог? Джудит была здесь хозяйкой, она за все отвечала, это была ее больница. Как он смог бы заставить ее уехать?

Когда Франческа добралась наконец до больницы, ее встретила бледная, убитая горем Джудит.

— Я сожалею, Фрэнки, что Д’Арси вызвала тебя. Я собиралась сама позвонить тебе, когда будут хорошие новости.

— Ну что ты в самом деле, Джудит. Я же не ребенок.

— Конечно же, нет, — утешила ее Джудит. — Ты губернатор штата, и по должности тебе приходится иметь дело со многими печальными проблемами. Именно поэтому я и не хотела беспокоить тебя. — На ее лице появилась легкая, грустная улыбка.

Но Франческа не захотела играть ту роль, которую Джудит ей пыталась навязать. Она была на ногах с пяти утра, преодолела расстояние в тысячу миль, чтобы быть рядом с человеком, которого она любила и который был ни грани смерти. А Джудит, которая купила ее мужа и родила от него ребенка, пытается вовлечь ее в свою собственную игру. Это уже слишком!

— Брось, Джудит! Оставь эту чушь! Д’Арси не могла не сообщить мне. Я жена Билла! Мое место здесь!

— Но вы же разведены, — пробормотала Джудит.

— Это еще не окончательно. Но даже если бы это было так, что это меняет? Это всего лишь клочок бумаги, которым нельзя перечеркнуть двадцать пять лет совместной жизни.

— Да, конечно. Есть вещи, которые нельзя забыть. Для этого понадобилось бы прожить еще одну жизнь. — Речь Джудит была полна намеков.

— Каково состояние Билла сейчас?

— Врачи настроены более оптимистично. Они говорят, что появились первые признаки выхода из комы, и это значит, что все будет хорошо.

— Я хочу видеть Билла.

— Разумеется, ты увидишь его. Я поговорю с врачами. — Затем Джудит отправилась домой на какое-то время, заявив Реду, что не хочет им мешать. Он был приятно удивлен ее чуткостью.

Через некоторое время Джудит вернулась в больницу в своем ярко-красном платье, означавшем, что она ожидает хороших новостей. Надежды ее не обманули. Билл уже вышел из коматозного состояния, и доктора были уверены, что теперь он поправится. Правда, в теле еще оставалась пуля и ему предстояло выдержать операцию, может, даже и не одну. К тому же было еще неизвестно, какой вред причинило это ранение его нервной системе, то есть ожидает ли его частичный паралич. Но как бы то ни было, он был жив, и это было самое главное. По этому поводу Джудит предложила выпить немного шампанского.

Франческа деликатно отклонила предложение Джудит остановиться у нее на время пребывания в Бостоне, сказав, что ей бы хотелось побыть с Д’Арси и Ноэлем, а через пару дней вернуться во Флориду, если с Биллом будет все хорошо.

— Понимаю, — кивнула Джудит. — У тебя много неотложных дел во Флориде. Я много слышала о твоих реформах — все эти программы для женщин. Ты добилась грандиозного успеха. А твои меры против оскорбления жен! Читала, как эта негритянская певица…

— Чернокожая певица, Джудит. Мы так их сейчас называем…

— Да, конечно. Так вот, я читала, как ты пригласила ее в резиденцию губернатора, так как ей не позволили петь на приеме в Майами. Это было просто чудесно!

— Не совсем так, — пробормотала Франческа, вспомнив этот случай. Но какой смысл спорить с Джудит спустя столько лет.

— Нет, это действительно было замечательно. Но дело не в этом. Мне кажется, сейчас все должны вести свою обычную жизнь, поскольку Билл будет находиться в больнице довольно продолжительное время. Я уже сказала Реду, что нет никаких оснований для отмены их свадебного путешествия, и думаю, что Д’Арси и Ноэль не должны отказываться от своей поездки в Мозамбик.

— Да, я тоже говорила Д’Арси, что она сейчас ничем не может помочь Биллу, что врачи сделают все возможное, а ей с Ноэлем нужно с честью выполнить свой долг.

После этого разговора Франческа пошла к Биллу, а Джудит снова отправилась домой, где ее ждали неоконченные дела.

Росс Скотт был приятно удивлен тем, что Джудит ему позвонила.

— Очень сожалею о том, что произошло с твоим другом, бывшим губернатором Флориды. Он был так искренен в своих убеждениях. Да, иногда очень опасно открывать свой рот.

— Совершенно с тобой согласна, но я бы хотела поговорить с тобой не о своем друге, а о твоем…

Когда она закончила говорить, Росс Скотт сказал:

— Не знаю, как тебя благодарить, Джудит. Я подумаю об этом.

Ей стало интересно, сколько времени он будет думать. День? Два? Наибольшее — три. Единственное, что можно сказать о всей этой компании — их наказание более быстрое, чем карающая сила закона. Она вложила досье на своего старого друга Скотта в конверт и написала на нем адрес Комиссии Соединенных Штатов по борьбе с преступностью. Да, подумала она, их возмездие отнимет намного больше времени — месяцы, если не годы. Правда, возмездие и справедливость — не всегда одно и то же.

Три дня спустя, когда Ред и Эбби готовились к отъезду в свое свадебное путешествие по странам Центральной и Южной Америки, что, по мнению Билла, дало бы Реду массу полезных сведений о соседях США, газеты сообщили об убийстве в Лас-Вегасе Трейса Боудина, предполагаемого владельца городской гостиницы и казино. Боудин был застрелен на окраине города, в доме Дебби Галахер, которой недавно было предъявлено обвинение в незаконном содержании публичного дома. Начав следствие, власти выразили уверенность в том, что он стал жертвой преступной группировки, так как они уже получали сведения о том, что Боудин воровал деньги из кассы казино.

Прочитав это сообщение, Ред больше не удивлялся, почему его мать не вызвала ФБР, но он был крайне поражен тем, насколько далеко распространялось влияние Джудит. Он знал, что во многих отношениях она была замечательной женщиной, но сейчас у него просто перехватило дыхание! Это отнюдь не делало ее более привлекательной, но он не мог не восхищаться ее способностями и чрезвычайной эффективностью ее действий.

Реакция Джудит на это сообщение была просто потрясающей.

— Я никогда не понимала, почему полиция тратит свое время на расследование подобных дел. Они должны радоваться, что эти люди убивают друг друга, не доставляя горя другим и экономя деньги налогоплательщиков. Преступники, так сказать, сами выносят сор из избы.

«Действительно, так сказать», — подумал Ред.

Эбби с ужасом уставилась на сопровождавшие это сообщение фотографии. На одной из них был изображен мужчина в расцвете сил с женой-актрисой, повисшей на его руке. На другой — занавешенное окно дома мадам Галахер. На третьей — распростертое на диване тело Трейса Боудина с прикрытым лицом.

— Как это ужасно. Думаю, что Джейл была права. Он был страшным человеком, — сказала она тихо Реду и принялась быстро просматривать сообщение, чтобы убедиться в том, что в ней не упомянуто имя Джейд. Такого рода известность никому не сулила ничего хорошего, тем более ей — жене Редьярда Стэнтона. Пробежав глазами статью, она успокоилась.

Франческа в своем Таллахасси была с головой погружена в заботы и никогда бы не заметила в газете сообщения о смерти Боудина, если бы один из ее сотрудников не показал ей его. Она была потрясена и несколько часов не могла приступить к работе. Из головы не выходили те дни в Бостоне, когда они все впятером были вместе. А сейчас Карлотта была мертва, Трейс убит, а Билл ожидал приговора судьбы в больнице. Сама же она находилась в губернаторском кресле Билла, в то время как Джудит сидела у его больничной койки.

Джудит хотела, чтобы Джейд знала, что она не остается в долгу. Поэтому она, вырезав из газеты фотографии и сообщение об убийстве, отправила все это по почте Джейд, вместе с бессмертными словами покойного Мартина Лютера Кинга — СВОБОДЕН, НАКОНЕЦ, СВОБОДЕН! Кроме того, вложила в конверт сообщения местных газет о бракосочетании Реда и Эбби.

Затем, несколько недель спустя, она отправила Джейд газетные репортажи о ходе расследования преступной деятельности Росса Скотта, который, как сообщалось, был главарем преступного синдиката на Западном побережье Соединенных Штатов.

 

I

Джейд неохотно позволила Бруно уговорить себя поехать в Брайтон для съемок последнего эпизода его художественного фильма «Смерть на берегу» и теперь сожалела об этом. Их сопровождала совсем небольшая группа киношников и какая-то неряшливая рок-группа под названием «Мосс». Было совсем нетрудно догадаться, что они заимствовали это название у «Роллинг Стоунз». Конечно, Бруно предпочел бы отправиться на Ривьеру, но у него было слишком мало денег. Соглашаясь на эту поездку, Джейд не предполагала, что ей придется изображать, жертву этих стервятников из группы «Мосс» и сниматься совершенно обнаженной, лежащей на песке.

— Послушай, Бруно, я не собираюсь раздеваться лишь для того, чтобы эта дерьмовая группа нерях портила мое нетронутое тело.

Бруно ответил, что его картина представляет собой Произведение искусства, а он сделает ее великой звездой. У него был его обычный довод, когда она отказывалась исполнять его замысел.

Пока они спорили, появился Джо Гудмен со своей неизменной «Лейкой».

— Что вы здесь делаете? — возмутилась Джейд. — И что вы тут собираетесь снимать? Уж не хотите ли вы пользоваться съемкой фильма для поиска клубнички? Дня порнографического журнала или для какого-нибудь скандала?

Джо засмеялся. Он вообще много смеялся, что было ему очень к лицу. Бруно никогда не смеялся, так как считал себя очень серьезным человеком. Но Бруно был когда-то ее любовником, а Джо нет.

— Поверьте мне, мое единственное желание — снять вас в чем мать родила в качестве жертвы насилия со стороны группы кретинов, как в фильме Бунуэля. Я просто хочу запечатлеть один день из жизни многообещающей актрисы, и мне пришла в голову мысль, что, может быть, вы сами напишете текст.

— Хотите, чтобы сама написала текст к фотографиям?

— Превосходно! Эта девушка не только может говорить, ходить и прекрасно выглядеть, но и читать мысли. Итак, каков будет ответ?

Она согласилась с этим предложением и нашла удобный компромисс с Бруно — снялась в этой сцене в изрядно изорванном мини.

Впервые она встретила Джо после годичного пребывания в Лондоне. Она к тому времени уже была известной моделью и вовсю наслаждалась лондонской жизнью — клубами, вечеринками, рок-звездами. Да и сама она уже была звездочкой. Ей об этом говорили все, даже журналисты, знавшие в этом толк. Твигги была воплощением красоты своего времени, Джейд Боудин — классической женской красоты, а это непреходяще.

Даже Джо Гудмен признался в том, что она прекрасна. Это произвело на нее сильное впечатление, так как он был первоклассным фотографом и много повидал красивых женщин. Джо делал так называемые «социально значимые» снимки, несущие на себе печать времени.

Несмотря на то, что он много смеялся, Джейд относилась к нему как к серьезному человеку и профессиональному фотографу, в отличие от многих других, с которыми просто веселилась.

Она пригласила его к себе, чтобы он посмотрел ее короткие рассказы, сочиняемые в свободное от работы и развлечений время. Он был первым человеком в Лондоне, которому Джейд позволила переступить порог своей квартиры. С любовниками она всегда встречалась на их квартирах.

Джейд где-то прочла, что серьезные писатели часто читали вслух свои произведения друзьям и знакомым. Поэтому, усадив Джо в кресло, она стала неспешно читать ему недавно написанный рассказ о девушке, приехавшей в Париж из далекой страны. Вдруг он засмеялся, услышав описание действий девушки, чистящей на кухне свеклу.

— Что тут смешного? — возмущенно отреагировала Джейд.

— Да про девушку в твоем рассказе, чистящую свеклу. Ты видела когда-нибудь, как чистят свеклу?

— Да, — холодно ответила Джейд. — В Лондоне нет, но в Париже видела.

— Не надо врать, — засмеялся он еще больше. — Если бы ты знала, как это делается, то поняла, что ее не чистят, как ты это описываешь, а соскребают кожицу.

— Да откуда ты знаешь, как это делается?

— Я родился в сельской местности в Айове и часто видел, как это делала моя мать.

— Что ты пристал ко мне, Гудмен?

— Просто мне кажется, что тебе следует писать о том, что ты хорошо знаешь. Ну, например, об американской девушке, которая приехала в Париж для…

— Продолжай. Для чего?

— Это ты должна мне сказать для чего. Или еще лучше — описать в своем рассказе.

Все дело в том, подумала Джейд, что Джо, вероятно, помнит о Карлотте Боудин, кинозвезде. Может быть, еще будучи мальчиком, он ходил в местный кинотеатр и видел Карлотту на экране. С тех пор он, видимо, убежден в том, что ни Карлотта, ни ее дочь никогда не чистили или не скребли свеклу, а может быть, никогда и не ели этот овощ, не относящийся к самым изысканным продуктам в мире.

— Шел бы ты проявлять свои негативы, Джо. Что ты понимаешь в писательском ремесле?

Джо остался ее другом — единственным в Лондоне. Она даже подумать не могла о том, что может потерять друга. Любовники приходят и уходят, а хороший друг остается всегда.

Бруно никогда не был ее другом. Зато был моложе Джо, и к тому же не американцем. Он даже не подозревал о существовании Карлотты Боудин. Но как кинорежиссер, считающий себя художником, безусловно знал Гарбо и видел фильмы с ее участием. Поэтому как-то сказал, что она «гарбоподобна» — такого ей еще никто не говорил. Он также убеждал ее, что модель — это ничто: лицо и тело, быстро становящиеся пошлыми. А великая актриса с гарбоподобным лицом и более прекрасным, чем у Гарбо, телом будет бессмертной.

Джейд не поверила Бруно Серрути. Ей лучше было известно, что это не так. Жизнь актрисы заканчивалась смертью — из нее вытряхивали все живое: богатством, алкоголем, наркотиками и даже мужчинами. Она не хотела быть актрисой, но Бруно был весьма привлекательным и к тому же не был ее другом. И потом, она не была уверена в том, что больше напоминает Карлотту, а не Гарбо. Ей казалось, что невежество Бруно было частью его обаяния, вместе с его оливкового цвета телом и живыми средиземноморскими глазами. Он был так непохож на всех ее знакомых! Эта непохожесть и привлекала.

Постепенно он добил ее. Работа фотомоделью наскучила, и Джейд подумала, что, может, актерская деятельность принесет ей больше радости. Во всяком случае, это был способ убить время и подготовить пути к возвращению домой. Разумеется, Джо с самого начала отнесся к этому скептически. Бруно считал свой фильм экспериментальным искусством, а Джо — претендующим на оригинальность дерьмом. Джо был циником и, несмотря на свое многознание, все же не понимал, что ей было глубоко на все это наплевать. Бруно был превосходным любовником, и с его помощью она могла с большим удовольствием убить время. Но к тому времени, когда они начали снимать свой последний эпизод, Джейд, конечно же, понимала, что Джо был прав. Это приносило ей не большее удовлетворение, чем демонстрация моделей.

Во время ужина тем памятным вечером Джейд обнаружила, что не только жизнь многообещающей актрисы привела Джо в Брайтон. Он принес с собой вырезки из бостонской газеты, где сообщалось о бракосочетании ее сестры и кузена, завершившимся выстрелами в бывшего губернатора Флориды.

— Я подумал, что ты должна это знать и что будет лучше, если…

Она взглянула на него сквозь слезы.

— Если это сделает близкий друг? Конечно, ты прав. — Она благодарно стиснула его руку. И только некоторое время спустя у нее зашевелилось любопытство — догадался ли Джо, что ее слезы лишь отчасти были посвящены Биллу Шеридану. Иногда друзья знают больше, чем им следует знать!

 

II

Несколько дней спустя Бруно предложил Джейд поехать с ним в Монте-Карло, чтобы отдохнуть и отметить окончание съемок. Джейд тут же высказала свое недоумение:

— У тебя едва хватило средств, чтобы отснять последний эпизод, а сейчас, вместо того чтобы выпустить фильм, ты хочешь потратить время и деньги на эту поездку?

Бруно нетерпеливо взмахнул руками:

— У меня еще достаточно много времени, чтобы выпустить фильм, раз уж я продал его.

— Но прежде чем продавать, лучше было бы выпустить его на экран. С готовым продуктом ты бы мог добиться более выгодной сделки.

— Сделка! Продукт! Ох уж эти американцы! Фильм — это не продукт, это — искусство.

Джейд пожала плечами. Будучи связанной с Голливудом, она, как считала, лучше его знала, что такое фильм. Но если ему приятно было думать, что его фильм — искусство, то почему она должна была разочаровывать его?

— Хорошо, это искусство. Но не лучше было бы предоставить потенциальному покупателю законное произведение искусства, чем…

— Не забивай себе голову вещами, в которых ты ни черта не смыслишь, — презрительно сказал Бруно. — Это мои проблемы.

Пусть будет так, подумала Джейд. Откровенно говоря, она бы нисколько не огорчилась, если бы этот фильм вообще не появился на экране. У нее не было радости от участия в нем. Если Бруно хочет взять ее в Монте-Карло на несколько дней, то почему бы не согласиться? Ничего более лучшего здесь пока не предвиделось. Но Джо был несколько озабочен ее поездкой.

— Не вижу в этом никакого смысла, — заявил он. — Я вообще не слышал, чтобы фильм продавали еще до того, как он вышел на экран. Это чревато тем, что Бруно может потерять свободу действий на завершающем этапе производства фильма. Но он ведь считает себя великим художником и никогда не согласится на это, что грозит вам крупными неприятностями,

— Бруно молодой и неопытный, — сказала Джейд. — Он, вероятно, не понимает, что в этом деле много ловушек.

— Ты тоже молодая и также не понимаешь всех тонкостей.

— Да, я молодая, но меня вряд ли можно назвать неопытной.

— Пожалуй, вряд ли, — согласился Джо.

Этот намек разозлил Джейд, и она набросилась на Джо:

— Что ты хочешь этим сказать? Что я развратна? Предположим, что так. Но тебе-то какое до этого дело? Ты же не мой любовник.

— Ты права. Я не твой любовник, и мне, в сущности, наплевать, что ты растрачиваешь себя и свою жизнь на этого Бруно.

Джейд очень не хотела ссориться со своим старым другом и поэтому первая пошла на примирение:

— Подумаешь, какая беда! Я уезжаю всего лишь на несколько дней и исключительно ради того, чтобы поваляться на солнце.

— Но весь вопрос в том: с кем ты собираешься там валяться?

— Ах, вот оно что!

Он просто ревновал ее к Бруно. Бруно был никто и ничто, а Джо — надежный и проверенный друг, значительная личность. Но неужели он не понимает, что любовники и друзья — это совершенно разные вещи и их нельзя смешивать. В противном случае можно потерять друг друга. Кроме того, они с Бруно связаны общим делом.

Как только Джейд переступила порог огромного розового дворца, расположенного высоко в горах, его хозяин, друг Бруно — необыкновенно толстый мужчина с труднопроизносимым именем (ей пришлось называть его просто Алекс) бросился приветствовать их, и она тут же почувствовала на себе его жадные, плотоядные глаза. В душе Джейд зародилось смутное беспокойство. Видимо, Бруно хорошо знал весь процесс кинопроизводства, намного лучше, чем она предполагала. Он, безусловно, просчитал, что это потребует массу времени и денег, и решил с ее помощью ускорить этот процесс. Ненасытный взгляд Алекса подсказывал ей, что предстоящая сделка будет не очень трудной для Бруно, но весьма дорогостоящей для нее лично.

В тот же вечер они вместе ужинали в открытом ресторане «Сент-Жан-Кэп-Феррата», где между столиками сновали обнаженные по пояс официантки, а гитаристы исполняли душераздирающие испанские мелодии фламенко. Бруно уговаривал Джейд подпевать, а Алекса убеждал, что она обладает совершенно бесподобным голосом. Тот же, поглаживая своей потной рукой тело Джейд, бормотал, что она обладает не только прекрасным голосом. Наконец, успевшая к этому времени выпить несколько рюмок бренди, Джейд с трудом оторвалась от Алекса, выбежала на середину украшенной цветами площадки, сбросила с себя туфли на высоких каблуках и принялась отплясывать, щелкая пальцами и отбрасывая назад голову. Она танцевала исключительно для себя, хотя при этом хорошо понимала, что с каждой минутой танца она утрачивала способность оказывать сопротивление Алексу.

Скоро к ней присоединились еще несколько человек — всемирно известный американец, производитель автомобилей, его жена, сестра жены, которая была замужем за греческим магнатом — судовладельцем. Среди них был также автомобильный промышленник из Италии, который не только танцевал, но и разбрасывал еду в духе дружеского соревнования. Вдруг Джейд остановилась и уставилась на дверь: там стоял Джо и грустно смотрел на нее. Она обрадовалась ему, как никогда, побежала за ним и потащила к столу. Бруно и Алекс были совершенно очевидно разочарованы этим обстоятельством. Извинившись, они встали из-за стола и ушли, сославшись на необходимость обсудить свои дела. Джейд упрекнула Джо в том, что он зря приехал на Ривьеру защитить ее: это, как она считала, было совершенно излишне.

— Ты знаешь, что я сама в состоянии позаботиться о себе.

— А я не уверен в этом. Но ты не права, Я приехал сюда, чтобы сделать снимки людей на пляжах Ривьеры, и совершенно случайно набрел на это чудесное местечко, где можно перекусить.

— Да, конечно. Ты собирался снять здесь картинки общественной жизни? — Она указала жестом на одного из посетителей, балансирующего посредине площадки с корзиной хлеба на голове. — Да, это чрезвычайно интересный социальный мотив.

— А почему бы и нет, если его сделать как следует. Кусочек жизни взбесившихся от достатка богачей. Как насчет текста? Ты будешь его писать?

— О Джо, давай потом поговорим об этом.

— Ладно, но прежде чем вернутся твои дружки, я хочу тебе кое-что показать.

— С удовольствием посмотрю, Джо. Готова поспорить, что это будет намного приятней, чем у этого старого толстого Алекса. — Она положила руку на его бедро.

Он довольно вежливо отстранил ее руку.

— Мне кажется, ты слегка перебрала, и не следует это показывать мне…

— Извини за эту глупость. Раз уж ты заговорил об этом, я хочу знать, что там у тебя. Пожалуйста! — И вдруг она сообразила, что эта новость не будет для нее приятной. — Не волнуйся. Я в порядке.

Он протянул ей обрывок телетайпной ленты. В ней сообщалось, что Трейс Боудин был застрелен в доме своей любовницы на окраине Лас-Вегаса. На этот раз не было никаких слез, а только какое-то необычное ощущение в желудке.

— Вообще говоря, он фактически не был мне отцом. Даже моим настоящим отцом…

— Я знаю, знаю…

— Откуда ты знаешь, Джо?

— Потому что ты мне небезразлична. А это, я полагаю, дает мне особое чутье на такие вещи.

К столу возвращались Алекс и Бруно, который что-то очень быстро говорил, размахивая при этом руками.

— Хочешь, Джо, я тебе еще что-то скажу? Таких, как Трейс Боудин, великое множество. Они повсюду. Кто-то получше, кто-то похуже. Они везде, понимаешь?

— Я это знаю давно, как и ты.

— Жаль, что моя мать этого не знала. И очень жаль, что у нее не было такого друга, как ты.

 

III

В ту же ночь Джейд переехала в «Отель де Пари», где Джо снимал комнату.

— Эта гостиница очень дорогая, хотя и довольно старая. Почему ты не захотел поселиться с кем-то еще, чтобы сэкономить?

— Для того чтобы экономить деньги, есть другое время и место. Я не думаю, что было бы лучше экономить на гостинице.

Из этого она поняла, что Джо был таким же мудрым, как и она. Он также разделял любовниц и друзей.

Они провели вместе несколько дней, решив все-таки закончить очерк о жизни на Ривьере, тем более что Джо уже разместил некоторые фотографии многообещающей актрисы в каком-то журнале. Было очень весело, так как Джо, будучи профессионалом, постоянно давал ей советы. Например, он предложил ей снять огромные и очень темные очки от солнца, чтобы лучше видеть все вокруг.

— Если будешь слишком долго их носить, они начнут постепенно искажать твое впечатление об окружающей тебя реальности.

Она весело смеялась:

— Ты помнишь, что я из Лос-Анджелеса? В Голливуде такие очки являются образом жизни, привычкой, и я все еще предана ей, хотя уже давно нахожусь вдали от Голливуда.

— Ты сказала «давно» с какой-то ностальгией. Может, настало время вернуться домой?

— Нет, Лос-Анджелес уже не является моим домом, и я по нему не грущу. — Как она могла соскучиться по месту, где уже не было Трейса, но все еще оставался Скотти. — Кроме того, в данный момент я еще не готова к возвращению в Америку.

— Я знаю это.

— Ты знаешь! Ты знал! Что-то слишком много знаешь, Джо Гудмен. Это твой недостаток.

— В самом деле? Не знал, что у меня есть какие-либо недостатки — полагал, что я само-совершенство.

Она запустила в него рулеточной фишкой, которую прихватила из казино, — все равно уже никогда не окажется в этом заведении. Вообще нужно держаться подальше от этих азартных игр в казино.

Вернувшись в Лондон, Джейд обнаружила газетные вырезки Джудит и тут же швырнула их в ящик письменного стола, даже не посмотрев. Ей уже было все известно — свадьба, смерть Трейса, его фотографии до Карлотты, после нее… лицо, изуродованное пулей. Все это было слишком грустно.

Несколько недель спустя она прочитала статью о ходе расследования преступной деятельности Скотти, вспомнила все связанные с ним эпизоды ее жизни и решила, что однажды обязательно вернется назад в Штаты, чтобы вновь обрести свою родину.

Вскоре Джо удалось продать очерки о Ривьере журналу «Харпер базар», и они решили отметить это событие. Но как только он предложил ей сделать еще один очерк о злачных местах Парижа, Джейд со смехом отклонила это предложение:

— Нет, благодарю покорно. Я уже была там.

— Ну, тогда что-нибудь под названием «Шалости в Альпах». Может, нам удастся проникнуть в одну из тех клиник, где в богатые задницы вводят обезьяньи железы?

Джейд снова рассмеялась:

— Извини, я и там уже побывала, и даже каталась на лыжах.

— Ладно, ладно, мы сделаем что-нибудь здесь, в Лондоне. Давай подумаем над заголовком. Как насчет этого: «Классовое общество все еще классное»?

— Это пошлятина. Хорошо, что ты фотограф, а не писатель.

— Ну, для этого у меня есть ты. Подумай о другом заголовке. Но мы все-таки договорились с тобой?

— Как я могу устоять перед твоим упрашиванием?

Для начала они решили сходить на вечеринку в Бэлгрейв-сквер, что, как оказалось потом, положило конец их профессиональному сотрудничеству. Там Джейд повстречала Пола Фризона, в отличие от Бруно Серрут, и, кинорежиссера с солидной репутацией. Бросив на нее лишь один взгляд, он тут же воскликнул: Карлотта Боудин!

Джо всячески пытался предостеречь ее, убеждая в том, что Пол Фризон — хладнокровный и умный циник, который будет эксплуатировать ее изощреннее, чем это делал Бруно. Конечно, он был много старше, намного обаятельнее, наголову удачливее, но их сущность была совершенно одинаковая.

Нет, на этот раз Джо просто ничего не понял, думала Джейд. Бруно никогда не слышал о Карлотте, чего нельзя сказать о Поле Фризоне. Джо не мог понять, что для нее очень важно, чтобы Карлотта продолжала жить, чтобы ее мама не была предана забвению.

 

I

Когда у Реда и Эбби родился сын, они стали думать, как подыскать собственный дом. Наступила весна, а эта пора года всегда была самым подходящим временем для покупки прекрасного дома для не менее прекрасной семьи — папы, мамы и маленького Билли. Ред предполагал, что Эбби будет настаивать дать сыну имя ее отца — Уитмен Трюсдейл Стэнтон. Но она легко согласилась на имя отца Реда, в особенности после его частых приходов к ним домой в промежутке между первой операцией и ожиданием второй. Эта была своего рода дань мужеству человека, ставшего жертвой преступного нападения. Ни Ред, ни Эбби с этим не спорили, таким образом, на свет появился Уильям Шеридан Стэнтон.

Но Джудит попросила Реда подождать немного с покупкой собственного дома, чтобы не лишать Билла каждодневного с ними общения. Ведь это подбадривает его и отвлекает от назойливых мыслей о предстоящей операции. Разумеется, Ред прекрасно понимал, как тяжело Биллу быть частично парализованным, прикованным к инвалидной коляске. К тому же общение с ним было очень полезно для него самого, так как на следующий год он собирался выставить свою кандидатуру на выборах в Палату представителей. А Эбби тем временем могла встать на ноги и приспособиться к своей новой роли матери.

— Это действительно будет недолго, — сказала Эбби Реду. — Ведь Джудит просит отсрочить покупку дома всего лишь на несколько месяцев.

Но за весной быстро последовало лето, которое они провели в Ньюпорте, а осенью Биллу была сделана еще одна операция — последняя, как утверждали доктора. Выписывая его, они были совершенно уверены в том, что Билл полностью поправится, если пройдет весь курс физиотерапии, о нем будут постоянно заботиться, а сам он постарается вести здоровый образ жизни.

Теперь Джудит была настроена более решительно.

— Сейчас я вынуждена настаивать на более длительном пребывании твоей семьи в этом доме, — сказала она Реду. — Сейчас Биллу требуется гораздо больше внимания, чем прежде. Мне нужно следить за его физиотерапией, занятиями и развлечениями. Я вряд ли смогу справиться с этим без вашей помощи, поэтому бы хотела, чтобы Эбби управлялась по дому, присматривала за финансовыми делами, заботилась о всех мелочах нашей жизни.

— Но это же абсурдно, Джудит! Ты одна из богатейших женщин в стране. Ты можешь нанять домработниц, управляющих, менеджеров, нянь, врачей и секретарей в любом количестве. Ты можешь оплатить услуги тысячи таких людей!

— Мне кажется, что ты все еще не понимаешь. Конечно, я могу нанять тысячи таких людей. Фактически уже сейчас на нас работают сотни слуг, но ведь за ними всеми нужно следить, контролировать их работу. И чем больше людей работает в доме, тем больше времени уходит на руководство этими людьми. А кому можно доверить само руководство? Только членам семьи. Кому, к примеру, я могу доверить все свои финансовые дела? Конечно же, своей дочери. За эти последние несколько месяцев я стала полностью зависеть от Эбби. Разумеется, есть люди, которые знают о финансах больше, чем она, но никому из них не могу доверять полностью. Могу даже доверить Эбби свою жизнь, точно так же, как Билл мне свою. Подыскать наилучших физиотерапевтов нетрудно, но кто из них будет работать более преданно на меня? В конце концов, именно я смогла выходить твоего отца, причем собственноручно.

— А моральное состояние Билла? В этот тяжелейший для него период жизни ты предлагаешь лишить его всего того, что дает ему маленький Билли? А то удовлетворение, которое он получает, общаясь с тобой, от обсуждения всех политических проблем страны? Я уж не говорю о той помощи, которую он может оказать тебе в следующем году, когда ты будешь баллотироваться в Палату представителей. Билл — все тот же боевой конь, что и прежде! Его мозг не парализован. Реда отнюдь не убеждало красноречие Джудит. Он сам был достаточно убедителен. Но как всегда, на стороне Джудит оказывалась Эбби.

— На протяжении всей твоей жизни и большей части моей, Джудит всегда была рядом с нами. Неужели ты такой эгоист, что отвернешься от нее сейчас, когда ей так нужна наша помощь?

Выдержать натиск этих женщин он был не в состоянии. Да и что, черт возьми, случится? Эти несколько месяцев не имеют ровно никакого значения.

Затем наступил новый год, и опять ему было некогда искать дом. Он вступил в борьбу за свою первую в жизни выборную должность, а на все остальное времени просто не хватало.

 

II

— Даже думать не могу о выборах в Сенат в этом году. У меня просто не хватит времени для борьбы за это место, — убеждала Франческа членов комитета, уговаривавших ее вступить в предвыборную кампанию. — Это потребует от меня девять месяцев напряженной предвыборной работы. Вы же сами знаете, как трудно убедить избирателей голосовать за женщину в Сенат США. Пожалуй, раза в два труднее, чем получить место губернатора. А я слишком занята на своей работе.

— А что, если вам не придется потратить слишком много времени на предвыборную кампанию? — спросил Ралф Бертрам, глава комитета. — Не вижу в этом абсолютно никакой надобности: ваш послужной список говорит сам за себя. Все, что от вас требуется — это объявить себя кандидатом, и можете спокойно продолжать работу на посту губернатора. Самое большее, что вам, возможно, придется сделать, так это выступить несколько раз по телевидению. Но это не так уж трудно. Вы просто не понимаете, насколько сейчас популярны. Вас поддерживают все демократы штата Флорида.

— Безусловно, они поддерживают меня как губернатора Флориды. Но сенатор Конгресса США — это совершенно иное дело.

— Вы должны это сделать, — вступила в разговор Женни Петерсон. — Вы сделали для женщин Юга больше, чем кто-либо другой, и настало время вступить в борьбу за права женщин по всей стране. Вы нужны нам в Сенате, Фрэнки!

Слово преподобного Хариса Клеменса оказалось решающим.

— Лично я буду весьма доволен, — мягко улыбаясь, сказал он, — если Фрэнки сделает в Вашингтоне хотя бы половину того, что здесь, во Флориде. — Франческа поняла, что отступать больше некуда: много хороших людей поддержали ее и слишком велик был соблазн испытать себя в Сенате. Ей так много еще хотелось сделать!

— Хорошо. Согласна. Но помните свое обещание, Ралф. Я не хочу тратить много времени на эту кампанию.

— Но все же, — пытался вывернуться он, — я сказал, что вам не придется тратить на это слишком много времени…

Все последующие дни Франческу не покидали мысли о Билле. Каким беспомощным он, вероятно, чувствует себя в инвалидной коляске, в доме Джудит, находясь вне основного потока политической жизни. Интересно, что он подумает о ее участии в борьбе за место в Сенате? Будет ли доволен? Будет ли гордиться этим? Захочет ли быть рядом с ней, помогать ей? Если бы не он, она бы никогда не стала губернатором. Соответственно никогда бы не получила возможности стать сенатором. О, если бы Билл был сейчас рядом! Он мог бы помочь ей, а она смогла бы помочь ему — поддержать в этот тяжелый для него час. Снова ей с огромным трудом удалось сдержать себя от искушения позвонить ему…

 

III

Каждый раз, когда Эбби, Джудит и даже Билл надоедали ему до смерти, Ред успокаивал себя мыслью, что через пару месяцев все они уедут в Ньюпорт и он не будет видеть их, за исключением выходных. К тому же Билли поможет ему выдержать этот период времени. Не может же человек, впервые участвующий в избирательной кампании, позволить себе расслабляться на морских курортах за несколько месяцев до выборов!

Он был очень доволен тем, что втайне от всех снял квартиру для периодического отдыха от семейных забот.

Он не видел абсолютно никакого смысла каждый вечер возвращаться домой. Помимо всего прочего, придется содержать огромный штат сотрудников, а кому хочется, чтобы они видели, когда он уходит и когда приходит!

Эбби часто жаловалась Джудит, что Ред иногда не возвращается домой на ночь, хотя и понимала, что у него были достаточно серьезные для этого основания — подготовка выступлений, встречи с избирателями, работа с персоналом. Разумеется, далеко не всегда это заканчивалось в пять часов вечера.

— Мне бы хотелось, чтобы он почаще бывал дома, с нами.

На сей раз Джудит была более строга, чем раньше.

— Возможно, ты не все делаешь для того, чтобы ему было приятно дома.

— Ну, когда он приезжает домой, у него, кажется, нет недостатка в развлечениях, — дерзко ответила Эбби. — Он больше проводит времени на теннисном корте и на яхте, чем со мной и Билли. К тому же он слишком много времени проводит с Биллом.

— Когда я говорю о развлечениях, я имею в виду не только теннис и яхту.

— А что же еще вы имеете в виду? Вечеринки? Он не пропустил ни одной из них.

— Я имею в виду одну важную вещь, Эбби: С-Е-К-С.

— Мама!

— Нет, не мама, Эбби. Секс! Когда вы в последний раз спали как муж с женой?

Эбби была крайне смущена этим вопросом.

— Я уже не помню точно. Перед тем как мы приехали в Ньюпорт.

— Так. Мы приехали сюда в конце июня. А сейчас конец июля. Прошел месяц. А до того, как мы сюда приехали?

— Я не помню.

— Эбби, это слишком много времени для мужчины.

— А если у него есть…

— Что ты хочешь сказать, Эбби? Что у него есть другая женщина?

— У меня нет доказательств, но я же не дура. Мы никогда не говорили, мама, какая у Реда была репутация до женитьбы. Тогда его все называли мальчиком со смазанной «молнией». Это была шутка, что он смазывал свою «молнию» на брюках растительным маслом, чтобы она быстрее застегивалась и расстегивалась.

— Пожалуйста, Эбби! Это же вульгарно. Все дело в том, что сильному и энергичному мужчине требуется больше сексуальной практики, чем обычному. Поэтому тебе следует уделять больше внимания сексу…

Эбби очень не понравилось, что Джудит упрекнула ее в этом.

— Но Ред мною совершенно не интересуется. Он даже не прикасается ко мне…

— А ты? Ты пыталась сама расшевелить его?

— Я отказываюсь выставлять себя дурой. Первый шаг должен сделать мужчина.

— На твоем месте, Эбби, я бы не задумывалась над тем, кто должен сделать первый шаг. Это только ты такая щепетильная в этих вопросах. Помни, что есть множество женщин, которые не столь разборчивы в вопросах секса, и их мало интересует, женат ли мужчина или нет. Полагаю, тебе следует хорошо подумать о своих приоритетах.

— Чего вы хотите от меня? Чтобы я бегала за своим собственным мужем как какая-то дешевая проститутка?

— В вопросах секса, моя дорогая, проститутки имеют свои собственные достоинства.

Эбби не смогла произнести ни слова. Никогда еще Джудит не разговаривала с ней так резко, и это ее расстроило больше, чем равнодушие Реда.

— Что вы хотите, чтобы я сделала?

— Что ты сама пожелаешь. Все, что может тебе помочь. Неужели мне нужно все тебе объяснять в подробностях? Боже мой! Ты же дитя шестидесятых! Это время освобождения женщин. Ты можешь делать, что хочешь и как хочешь. Прежде всего тебе надо поехать в город и купить в лучших магазинах самое лучшее сексуальное белье. Сделай все возможное со своей стороны, Эбби. Я очень надеюсь на тебя.

Это еще больше испугало Эбби.

— Представьте, я сделаю все возможное, а Ред еще больше увлечется другой женщиной.

— Ну, в таком случае я советую тебе забыть обо всех противозачаточных средствах и нарожать ему как можно больше детей. Во-первых, ничто так не привлекает избирателей, как куча очаровательных детишек у кандидата, а во-вторых — ничто так не привязывает мужчину к семье и дому, как дети.

Джудит была весьма опытной женщиной в вопросах секса и в совершенстве владела искусством обольщения неудовлетворенных мужчин. Именно это всегда помогало ей добиваться успеха. Сейчас, правда, были совсем другие времена. Несмотря на свою прикованность к инвалидной коляске, Билл все еще оставался наиболее желанным для нее мужчиной. Она хотела удержать этого человека рядом с собой и сыном. Никакая физиотерапия не могла удовлетворить его довольно развитые сексуальные потребности, не разрушенные искалеченным телом. То есть физиотерапия неизбежно должна включать в себя сексотерапию. Иначе наступит атрофия мужских органов, и Эбби должна это знать. Как говорили когда-то, когда она была еще молоденькой девочкой, — либо пользуйся этим, либо ты это потеряешь! Джудит больше всего на свете хотела, чтобы Билл это не потерял. В конце концов, сексом могут заниматься не только молодые.

 

IV

Когда Фрэнки появилась в Ньюпорте в конце августа, Джудит была расположена к ней весьма доброжелательно и дружелюбно. Они все втроем пили чай на террасе и любовались океаном. Вначале разговор как-то не ладился, но когда Франческа стала рассказывать о своих предвыборных делах, Билл оживился и быстро включился в разговор.

— Фрэнки, ты проделала большую работу на посту губернатора, и избиратели знают это, поэтому ты далеко впереди всех своих конкурентов. Не забывай, что ты известная личность. Они не тронут тебя, так как знают в лицо и по имени. Я чертовски горжусь тобой, Фрэнки! — Билл попросил слугу принести ему рюмку бурбона.

— Да, мы все гордимся тобой, Фрэнки! — добавила Джудит. Может, ты хочешь выпить чего-нибудь?

Франческа вежливо отказалась и молча наблюдала за тем, как Джудит взяла у слуги рюмку и стала игриво дразнить Билла, то поднося ее к губам, то убирая.

— Тебе можно это пить? — спросила Франческа.

Билл засмеялся, печально взмахнув рукой: мол-де меня это уже не испортит. А Джудит добавила, улыбаясь:

— Я прекрасно понимаю, что значит лишить южанина его любимого бурбона.

В этот момент на террасу вышла Эбби, держа за руку маленького Билли. Мальчик вырвался и бросился к Билли громко крича «па-па». Джудит была необыкновенно довольна этим, а Эбби попыталась объяснить Франческе, что мальчик все еще путает своих родственников.

Франческа вяло улыбнулась, а затем просияла от радости.

— О, Билл! — закричала она. — Я чуть было не забыла сказать тебе. Д’Арси беременна!

Билл, корчивший в это время мальчику жуткие рожи, чтобы развеселить, бросил на Франческу удивленный взгляд.

— В самом деле? Это прекрасно. Скоро ты станешь замечательной бабушкой, Фрэнки!

— И ты тоже, Билл! Ты будешь дедушкой! — Она осторожно взглянула на него поверх головы мальчика. Эбби тут же поздравила Франческу, а Джудит сказала:

— Ты должна сказать Д’Арси, что мы все чрезвычайно рады за нее.

— Знаешь, Билл, Д’Арси и Ноэль возвращаются домой.

— Нет, ничего об этом не знал. Я уже несколько месяцев ничего о ней не слышал. — Он сделал вид, что хочет укусить мальчика за палец, и тот снова весело рассмеялся.

— Да, прошло уже два года, и Д’Арси хочет, чтобы ребенок родился здесь. Естественно, я очень рада — мы все будем вместе. — Ее голос сорвался, и она перешла на крик: — Билл! Я хочу, чтобы ты вернулся домой!

Билл замер от неожиданности и вытаращил на нее глаза. Джудит жестом показала Эбби, чтобы она увела мальчика в дом. Эбби подхватила его на руки:

— Нам пора спать, Билли.

— Ты не могла бы нас оставить, Джудит? — спросила Франческа. — Я хочу поговорить с Биллом наедине.

Джудит не пошевелилась:

— Это решит Билл. Если он скажет, я уйду.

— Я думаю, — сказал Билл, — что Джудит имеет право остаться. Она заботилась обо мне все это время… Ты застала меня врасплох, Фрэнки. Я не знаю что сказать.

— Скажи все, что ты думаешь, — умоляла Франческа. Д’Арси возвращается домой, и я бы хотела, чтобы она, Ноэль и их ребенок жили вместе. Ноэль сможет получить степень доктора во Флориде, и мы сможем быть вместе… вместе с тобой. Я все время думала об этом, но я ничего тебе раньше не говорила, потому что здесь, в Бостоне, за тобой присматривали врачи. Сейчас я сама могу позаботиться о тебе.

— Но, Фрэнки, — вполне резонно заметила Джудит, — ты участвуешь в борьбе за место сенатора. Все говорят, что тебя изберут. Как ты сможешь заботиться о нем? Как ты обустроишь его жизнь?

— Это не твое дело, Джудит. Это касается только меня и Билла, Если ты вернешься ко мне, Билл, я брошу все эти выборы, буду заботиться о тебе. Я просто хочу, чтобы мы все были вместе — ты, я, Д’Арси, Ноэль и наш внук.

— Я не могу позволить тебе отказаться от места сенатора, Фрэнки. Я не смогу чувствовать себя спокойно.

— Хорошо. Тогда помоги мне. Помоги мне закончить эту кампанию. Рядом со мной. Помоги мне стать настоящим сенатором. Из нас получится хорошая команда. Мы забудем все прошлые ошибки и будем помнить только хорошее. Нас ожидает прекрасное будущее.

Они оба плакали. Билл все еще любил Фрэнки. Он всегда ее любил. Как он мог не любить эту хорошую, добропорядочную женщину, любившую мужа больше, чем себя! Но было ли этого достаточно? Принадлежали ли они друг другу? Может быть, и нет. Он любил Карлотту, но было ли это правильно? А сейчас? Заслужил ли он любовь Фрэнки? А Джудит? В последнее время они привыкли быть вместе и всегда понимали друг друга. Он посмотрел на Джудит.

Джудит улыбалась ему. Он все еще подсчитывает, подумала она. У него должен получиться правильный результат. Что важнее: помочь Фрэнки стать сенатором или помочь сыну стать президентом? Кого он любит больше — Д’Арси или Реда? Какой внук будет для него более дорогим, чем Билли, носящий его имя? А кто сможет заботиться о нем так, как это делала она? И кто понимает его лучше, чем она? Несомненно, только они подходят друг другу. Об этом знали все, в том числе и Билл. Только Фрэнки это было неизвестно.

Прошло несколько минут молчания. Билл подъехал на коляске к краю террасы и долго смотрел на море. Франческа поняла, что это был его ответ. Она поднялась со стула. Поднялась и Джудит:

— Его место всегда было со мной, Фрэнки. Он всегда принадлежал мне, почти с самого начала.

Франческа размахнулась и ударила Джудит по лицу.

На щеке сразу проступила красная полоса. Но Джудит, слегка прикоснувшись рукой к щеке Франчески, сказала:

— Бедная Фрэнки! Ты так ничего и не поняла…

 

V

— Вот это сюрприз! — весело приговаривала Джейд, похлопывая Д’Арси по ее большому округлому животу. — Самый лучший сюрприз в мире! — Джейд повернулась к Ноэлю: — Звучит банально, но мне кажется, что я хорошо знаю тебя по письмам Д’Арси.

— По каким письмам? — удивилась Д’Арси. — Мы женаты всего лишь два с половиной года.

— Я знаю — вздохнула Джейд, — но здесь, в этом захолустье, я иногда теряю ощущение времени.

— Лондон — это захолустье? — подшучивала Д’Арси.

— Ну, ты понимаешь, что я имею в виду. Это не Америка.

— Хорошенькое захолустье, — сказала Д’Арси, осматривая прекрасную обстановку в комнате. — Если я тебе расскажу о нашем жилье в Мозамбике, ты поймешь, что такое настоящее захолустье. Ноэль хитро подмигнул Джейд:

— Не позволяй ей дурачить себя, Джейд. Для американской принцессы, привыкшей жить во дворце, это была хорошая жизненная практика. Когда она выбегала во двор по нужде, к яме, служившей уборной, помереть можно было от смеха. Должен признать, она выдержала с честью все эти испытания.

Он действительно может гордиться ею, подумала Джейд. Гордость за свою жену присутствовала в его голосе, в глазах, в прикосновениях. Гордость и любовь. Эта переполнявшая их сила любви согревала ее шикарную, но довольно прохладную комнату и комом застревала в горле Джейд. Как это замечательно, что Д’Арси, отвергнутая Редом, нашла своего Ноэля. Это просто чудесно.

— Я так рада за вас обоих, что могу сейчас разрыдаться. Мы все выглядим ничтожными на вашем фоне.

— Не может быть! — воскликнула Д’Арси. — Посмотрите на мисс Великую Кинозвезду, занятую поглощением своего пирога. Конечно, мы еще не видели твои фильмы, но их видела мать, и она в восторге. Она написала нам, что ты не только очаровательно выглядишь на экране, но и прекрасно играешь! Она сказала, что очень рада за тебя, Джейд. Что у тебя есть прекрасный дар… как и у твоей матери.

Джейд чуть было не расплакалась. Она была тронута добротой Фрэнки.

— Мы тоже очень рады за тебя, правда же, Ноэль?

— Разумеется, — ответил он, подмигнув Джейд.

— Я вам чрезвычайно благодарна, но в действительности, я думаю, вы вдвоем сделали более полезное дело, чем я.

— Все приносят какую-то пользу, — сказал Ноэль. — Мы все делаем то, что можем и к чему мы склонны. И нам очень понравились твои фотографии, которые сделал Джо Гудмен.

— Вы видели их? В Мозамбике?

— Да, их прислала нам Фрэнки. Это отличная работа. Мы надеялись, что будут и другие.

Джейд пожала плечами:

— Я собиралась продолжить съемки, но… потом я встретила Пола Фризона. Теперь он мой режиссер и продюсер. Времени на фотографии у меня просто не стало… Но сейчас и Джо этим больше не занимается. У него более серьезная работа — настоящее дело. Его снимки могут всех взбудоражить.

— Как это интересно, правда, Ноэль? Пока мы здесь, хотели бы встретиться с ним. Может, сегодня вечером? Может, поужинать вместе?

— Его нет в Лондоне, — тоскливо сказала Джейд. — Освещает текущие события в Белфасте. Вообще говоря, последнее время мы редко видимся.

— Почему? — разочарованно спросила Д’Арси.

— Ну, ты знаешь, как это бывает. Джо занят, я тоже, а Пол его недолюбливает.

— Какое отношение имеет к нему Пол? Джо твой друг, а Пол — режиссер. Или нечто большее? Пол твой любовник?

— Д’Арси! — запротестовал Ноэль. Д’Арси отмахнулась от него:

— Это правда?

Джейд наигранно засмеялась. Ей было очень трудно это объяснить, да еще в присутствии Ноэля. Что она могла ей сказать? Что Пол сделал из нее звезду по образу матери и хотел жениться на ней? А Джо заявил, что любит ее больше, чем Пол. А Пол, в свою очередь обвинил Джо в том, что он оказывает дурное влияние на нос и может испортить ее карьеру. Джо пытался убедить се в том, что Полу наплевать на настоящую Джейд… что он хочет превратить ее в бездумную куклу в образе ее матери. Короче, они поссорились из-за нее, и каждый из них запрещал ей видеться с другим…

— Я бы хотела, чтобы вы встретились с Полом. Он действительно очень интересный человек. Но боюсь, что его тоже нет в Лондоне. Он должен быть в Риме на этой неделе, чтобы подготовиться к съемке нового фильма.

— Я бы все же предпочла встретиться с Джо, — сказала Д’Арси. — Он вызывает у меня больше доверия.

Джейд попыталась изобразить улыбку на своем лице.

— Д’Арси, это же не политическая кампания. Джо — просто мой друг. Очень хороший, самый лучший, но все же только друг.

— Меня это не волнует. — Д’Арси вскинула голову. — По тому, как ты мне его описала в письмах, могу судить, что он замечательный человек. Почти такой же, как и Ноэль.

Все весело рассмеялись, но Джейд хорошо поняла, что Д’Арси имела в виду. Это сходство было отнюдь не внешнее, Ноэль был темноволосым и черноглазым, а у Джо были серые глаза и песочного цвета волосы. Ноэль был высоким и худощавым, Джо — невысоким и довольно плотно сбитым, мускулистым. Нет, их сходство было скорее духовным. Оба были откровенно веселыми и честными, обладали кристально чистыми характерами. Оба охотно веселились и шутили, но при этом всегда помнили, что самое важное — это прочная жизненная позиция. Все, что они говорили и делали, было пронизано первородной добротой и отзывчивостью…

— Но если серьезно, Джейд, не кажется ли тебе, что Ноэль мог бы стать прекрасным политическим деятелем?

Джейд не сразу поняла, шутит ли Д’Арси, но она не могла не заметить легкую тень, покрывшую лицо Ноэля.

— Ну, я не знаю. Какого рода политическую деятельность ты имеешь в виду? Конгрессмена или что-нибудь другое?

— Конгрессмена? Бери выше. Я имею в виду президентский пост.

Джейд рассмеялась — Д’Арси просто дурачится. Ноэль тоже рассмеялся, но гораздо менее охотно.

— Моя жена, — сказал он, — убеждает меня в том, что я напрасно теряю свое время, приобретая квалификацию преподавателя, историка. Она хочет, чтобы я стал президентом. Скажи ей, пожалуйста, Джейд, что она немного спятила. Из меня не получится президент.

— Непременно получится! — сказала Д’Арси. — Ты наиболее порядочный человек из всех, которых я знала. Более достойный, чем все претенденты на этот пост, вместе взятые. Посмотри на него, Джейд! Разве он не похож на Линкольна?

Джейд вряд ли могла сказать, что он не похож на Линкольна. Ей просто хотелось, чтобы у них обоих не было никаких разногласий, связанных с будущим Ноэля.

Джейд отвезла их на машине в аэропорт, сожалея о предстоящем расставании.

— Я хочу, чтобы вы остались немного дольше.

— Я тоже. Но мать там одна, а скоро выборы. Она совершенно одинока. И мне неприятно видеть, что ты так же одинока.

— Но это же не так. У меня есть Пол, Джо.

— Нет, ты не сможешь сохранить их обоих, — сказала Д’Арси. — Рано или поздно тебе придется выбрать одного.

Джейд была уверена, что Д’Арси ее не понимает. Джо и Пол были совершенно разными людьми. Отношения с одним из них никак не сказывались на отношениях с другим.

— Поскольку вы охотно даете советы, миссис Ренкин, вы не будете возражать, если и я дам вам один. Оставь в покое Ноэля. Пусть он сам выберет себе жизнь.

Теперь уже Д’Арси была уверена в том, что Джейд ее не понимает. Ведь Ноэль — великий человек. Стране нужны такие люди. Он в десять раз более крупная личность, чем Ред Стэнтон. Ей самой очень хотелось, чтобы Ноэль был выше и лучше Реда Стэнтона. И она сделает для этого все.

— Когда ты вернешься домой?

— Я еще не знаю. Может быть, скоро.

— Ради Бога, постарайся сделать это побыстрее.

Джейд улыбнулась: Д’Арси всегда была такой нетерпеливой. Она всегда хотела, чтобы все случалось вчера.

Они улетели, и Джейд опять почувствовала себя совершенно одинокой. Ей захотелось, чтобы Джо побыстрее вернулся из Белфаста. В конце концов, что он мог там сделать? С ним или без него, этот конфликт, кажется, не будет разрешен никогда.

 

VI

Когда они вновь вернулись в Бостон из Ньюпорта, Эбби была снова беременна: решила последовать совету Джудит. Вопреки своим собственным убеждениям, она накрепко привязала Реда к себе. Это было нетрудно, поскольку он был легок на подъем, — ему это было так же естественно, как дыхание. Но она ясно осознавала, что это ничего не меняло в их взаимоотношениях.

Когда Эбби сказала Джудит, что даже ее интересное положение не заставит Реда любить жену больше, Джудит не обратила на это ровно никакого внимания.

— Любовь слишком неуловимая вещь. Существуют разные ее формы. Уверена, что Ред любит тебя. А какую любовь ты имеешь в виду? Романтическую? Это для старшеклассниц, Эбби, а ты уже взрослая. Ты образованная и к тому же богатая женщина и должна знать, что романтическая любовь тебе уже не нужна. Конечно же, Ред любит тебя. Почему бы ему не любить жену, помощницу, мать его детей? Любовь означает возможность получать друг от друга все, что нужно человеку. И ты хорошо знаешь, что Реду нужно от тебя. Ему нужна жена, которая будет помогать ему в достижении его целей, будет рядом с ним на протяжении всего трудного пути вверх. Это и есть любовь, Эбби. Уважение и общие цели. Романтическая любовь, так же как и сексуальная, — преходяща. А этот тип любви останется с тобой до конца твоей жизни.

— Но что же мне теперь делать? Неужели мне придется всегда вынуждать его любить себя? — спросила Эбби в отчаянии.

Джудит взглянула на нее с любопытством:

— Ты сама должна ответить на этот вопрос. Что думаешь о любви? Какие чувства испытываешь к Реду? Желаешь ли близости с ним? И волнует ли тебя эта близость?

Эбби была обескуражена. Она даже не могла представить себе, что Джудит будет задавать такие вопросы. Она не была готова к ним. Но что бы она ни ответила, реакция Джудит была ей известна. Ее совершенно не интересовало, любит ли Ред Эбби, ее волновало другое — любит ли Эбби Реда. Джудит всегда хотела, чтобы все любили его. А сама Эбби хотела, чтобы ее любила Джудит.

— Вы знаете, я обожаю Реда. И, конечно же, испытываю величайшее удовольствие от близости с ним. Но как вы можете спрашивать такие вещи?

— Ну, поскольку ты его любишь, продолжай в том же духе. Люби его, рожай детей и помогай ему в его карьере. Скоро уже выборы. У тебя еще есть пара месяцев, чтобы доказать ему свою незаменимость. Выступай в женских организациях, клубах, церквах, синагогах. Разноси им чай во время приемов. Проведи серию встреч в нашем доме, раз в неделю. Будь вежлива к ним и постоянно напоминай всем, как вы с Редом счастливы и какой у вас замечательный мальчик. Это, несомненно, поможет Реду, и ты увидишь, как он любит тебя.

Первые выступления Эбби были не очень удачными — мешала ее природная сдержанность. Лексика была бедной, а интонации неумелыми. Но с помощью тренировок она добивалась все более впечатляющих результатов и скоро стала специалистом в этом деле. Чем лучше становились выступления, тем большее удовлетворение она получала и тем крепче было желание выступать снова. Часто, сойдя с трибуны, она спрашивала своих сотрудников, как они оценивают ее выступление. И когда слышала, что была великолепна, то испытывала такой неописуемый восторг, которого не знала даже в лучшие минуты физической близости с Редом. Она даже овладела в совершенстве техникой «рукопожатия», что раньше неизменно вызывало у нее только отвращение.

Потом это все неожиданно закончилось. День выборов прошел, и ее охватила грусть, хотя они и победили. На вечеринке, которую Джудит устроила для всех друзей Реда — его сторонников, персонала и добровольных помощников, — когда оркестр заиграл «Снова настали счастливые дни», Эбби охватило щемящее чувство, что это ее лебединая песня. Что ей делать теперь, когда все позади?

Она задала этот вопрос Джудит, надеясь, как всегда, что получит ясный ответ. А та, возбужденная первым успехом, естественно, нашлась: сперва Эбби должна родить второго ребенка. Затем наступит весна — прекрасное время для переезда в Вашингтон, где они отныне будут проводить большую часть года. Конечно, надо оставить за собой родной дом Реда в Бостоне. Но Ред не сможет часто навещать его, у него будет много работы в столице. Ему предстоит обзавестись друзьями и устраивать приемы, а это несомненно является лучшим средством достичь успеха.

— Ты будешь лучшей хозяйкой в столице, Эбби, и наиболее видной из всех жен в Вашингтоне. А когда наступят очередные выборы, снова будешь помогать Реду. Между выборами сможешь обзавестись еще одним ребенком, что, безусловно, укрепит твое положение в обществе. Разве это не захватывающая перспектива?

Разумеется, она права. Но неужели для этого необходимо постоянно рожать детей? Два ребенка — это идеальное количество. Если их будет больше, то это непременно привяжет ее к дому. Но Эбби не хотелось говорить об этом Джудит сейчас. Больше всего на свете ей не хотелось спорить с Джудит… благодаря которой все это случилось.

 

VII

Д’Арси, вернувшаяся к этому времени в Бостон с малышом Кренстоном (названным так в честь отца Ноэля), прогуливалась со своей матерью по берегу. Беседа шла неторопливо. Дочь шутливо просила мать:

— Когда у тебя будет дом в Вашингтоне, госпожа Сенатор, позаботься о том, чтобы в нем были две гостевые комнаты, так как мы с Ноэлем собираемся часто тебя навещать, и к тому же я надеюсь, что в следующем году у Кренстона будет сестричка или братик.

— Д’Арси! Ради всего святого, Кренстону только два месяца. Куда ты торопишься?

Д’Арси рассмеялась:

— Я совсем забыла, с кем я говорю. Ты же горячая сторонница планирования семьи. Какая сейчас норма? Полтора ребенка на семью или один целый и тридцать четыре сотых?

— В самом деле, Д’Арси, это не смешно. И тебе хорошо известно, что я не поддерживаю идею контроля над рождаемостью. Прекрасно, если люди имеют столько детей, сколько они хотят и сколько они могут…

— Прокормить и обеспечить. И я полностью за это. Думаю, что в качестве сенатора ты сможешь предложить хорошую общенациональную программу планирования семьи. Но нас это не касается, поскольку Ноэль и я хотим полный дом детей и мы сможем о них позаботиться.

— Ну, если вы хотите завести полный дом детей, может, мне следует снять в Вашингтоне дом с тремя гостевыми комнатами… четырьмя или даже пятью! — Она подняла руки к небу.

— Может, лучше продать «Ла-каса-дель-президенте» и купить небольшой дом здесь и что-нибудь более приличное в Вашингтоне?

Франческа резко остановилась.

— Продать наш дом? Зачем? Я не могу этого сделать! Это же наш дом. Вы выросли здесь!

— Но, мама! Мы больше не живем одной семьей. Я живу в Бостоне, а отец уже никогда не вернется домой. Все уже прошло. Сама об этом говорила. Этим летом ты наконец поняла, что между вами уже все кончено. Между тобой и этим говнюком!

— Д’Арси, не смей так говорить об отце!

— Извини, но я не могла сдержаться. Ты отправилась в Ньюпорт, чтобы уговорить его вернуться домой, а он предпочел остаться с этой ведьмой Джудит! Что я еще могла о нем сказать!

— Ты все еще его дочь, и чтобы не случилось между ним и мною, это не имеет никакого отношения к тебе. Браки, как сама видишь, могут разрушаться, но отношения между родителями и детьми должны всегда сохраняться, при всех обстоятельствах.

— «При всех обстоятельствах»! — это слишком расплывчато. Но дело не в этом. Я надеюсь, что ты подумаешь насчет продажи дома. Мне неприятно думать, что ты останешься совсем одна в этом огромном замке. Это анахронизм. Кто сейчас содержит такие дома? Да еще это дурацкое название!

— Д’Арси, Д’Арси… — Франческа мягко упрекнула ее.

— Да, дурацкое и очень претенциозное. Дом президента! Единственным домом президента является Белый дом, и бывшая королева Флориды, а сейчас Бостона и Ньюпорта, не должна цепляться за него. К тому же если ты продашь его, то сможешь приобрести весьма приличный дом в Вашингтоне, достаточно большой, чтобы приютить нас всех, когда мы переедем туда в семьдесят втором.

— Мне бы хотелось, чтобы ты забыла идею протащить Ноэля в Палату представителей. Когда вы вернулись в прошлом году и я предложила вам переехать ко мне, Ноэль сказал, что он настроен получить степень доктора в Гарварде. Почему бы тебе не оставить его в покое?

Д’Арси подняла камешек и бросила его в море, наблюдая за тем, как он исчезает под водой.

— Я уже сделала это. Он работает над своей докторской.

— Но я же знаю тебя, Д’Арси. Ты не отступишься и будешь обрабатывать его.

— Ты ничего не понимаешь, мама. Он может очень многое предложить обществу. Он будет в десять раз более лучшим президентом, чем Ред Стэнтон. Ноэль действительно верит в людей. А в кого или во что верит Ред?

— Но я полагаю, это же все не из-за Реда?

Д’Арси закатила глаза:

— Ну в самом деле, мама. Я уже вполне взрослая: мать и жена, и очень люблю своего мужа. Просто хочу, чтобы он добился наибольшего успеха…

— Давай попытаемся определить, что означает «наибольший успех»? А как насчет самого Ноэля? Чтобы заниматься политикой, чтобы пройти путь от конгрессмена до президента, нужно очень сильно этого желать, нужно хотеть этого больше, чем чего-либо другого на свете! Интересно, чего Билл хотел добиться больше всего? Карлотты? Реда? Овального кабинета?

— Я уверяю тебя, мама, что к концу семьдесят второго года Ноэль очень сильно захочет стать членом правительства.

— Я надеюсь на это… ради тебя, Д’Арси.

Д’Арси рассмеялась:

— А ради Ноэля?

— И ради него тоже. Я надеюсь, что он будет счастлив.

— Честное слово, мама! Мы все надеемся на это. Что же касается тебя, то очень желаю, чтобы ты все-таки продала этот Дом президента, поскольку, как сама понимаешь, ни один настоящий президент уже не будет жить в нем. Это просто лишняя обуза, а тебе предстоит совершенно новая жизнь! Сейчас ты сенатор Шеридан, и забудь прошлое! Фрэнки Шеридан и Ренкины вступают в новую жизнь… Самую прекрасную из всех возможных. Не забывай об этом!

 

I

Ред был взбешен, когда узнал, что Джудит купила в Вирджинии имение площадью шестьдесят акров, неподалеку от поместья Хикори-Хилл Этель Кеннеди. Ему было наплевать, что это, по словам Эбби, «прекрасное, живописное место для молодого человека, стремящегося попасть в Овальный кабинет, вполне подходящее для проведения грандиозных вечеринок и приемов, которых Вашингтон еще не знал…». Он сразу узнал почерк и язык Джудит, хотя жена убеждала его вроде бы от себя.

Теперь он стремился вести самостоятельную жизнь в Вашингтоне, желая этого даже больше, чем занять место в Конгрессе. Ему хотелось, расположиться в огромном гостиничном комплексе «Уотергейт», где можно позволить себе жить анонимно. Свою известность, о которой так часто говорили Билл и Джудит, он хотел бы ограничить зданием Конгресса.

Ознакомившись с планом Джудит устроить общую семейную жизнь в Вирджинии, Ред твердо заявил:

— Не пойдет.

— Не глупи, — сказала Джудит. — Все будет хорошо.

Ред не мог, разумеется, сказать, что не хочет, чтобы семья была с ним. Дело было не в Эбби, а в самой Джудит. Просто сын мечтал, чтобы мать хоть на время оставила его одного. Господи! Как он стремился к этому, все время противясь проживанию его семьи в ее доме. Да и вообще, почему она должна переезжать в Вашингтон?

— Нет, мама. Мужчина, тем более конгрессмен, должен, по крайней мере, делать вид, что он является главой своего семейства. Мы не можем продолжать жить в твоем доме.

К его удивлению, Джудит охотно согласилась с этим:

— Ты прав. Но следует самому сказать Эбби, чтобы она не предпринимала попыток переехать в Вашингтон, а осталась бы в Бостоне. При этом обязательно пообещай, что будешь периодически наведываться к ней.

Вот оно что! Он попытался найти единственно возможный ответ:

— То, что мы не переезжаем вместе с тобой, отнюдь не означает, что Эбби должна остаться в Бостоне. Мы просто приобретем свое собственное жилье, как и все нормальные люди. Смею утверждать, что только немногие конгрессмены проживают вместе с матерями, и то только потому, что им это удается.

— Хорошо. Желание быть независимым вызывает только восхищение. Почему бы нам не позвать Эбби прямо сейчас, и ты скажешь ей все о своей восхитительной независимости. Я уверена, что это приведет ее в ужас.

Эбби вошла в кабинет с мрачным предчувствием. Она уже догадывалась, что речь пойдет о приобретении дома.

— Ну, Ред, — громко сказала Джудит, — расскажи Эбби, как вы собираетесь обустроиться здесь, в Вашингтоне.

— Вот что, Эбби. Мы не переезжаем в мамин Стэн-тонвуд. Мы будем жить отдельно.

— Но, Ред, этот дом достаточно большой для всех нас. В нем может разместиться дюжина семей. Два плавательных бассейна, причем один из них детский. Здесь просто чудесно!

Ред грустно улыбнулся.

— Я думаю, — сказал он, — для начала будет вполне достаточно небольшого и менее чудесного дома.

— Конечно, этого будет достаточно, Эбби, — согласилась Джудит. — Зачем вам два бассейна? Зачем шестьдесят акров плодородной земли? Да здесь работников нужно будет столько, что голова кругом идет. Я тоже думаю, что начинать нужно с того, что вы можете себе позволить. Ред, как ты думаешь, сколько сможешь наскрести себе денег на содержание дома? За месяц?

Ред пожал плечами: у него всегда были трудности с финансовыми расчетами. Он предоставил это Эбби.

— Я еще не думал об этом, — ответил он.

— Так вот, лучше подумай об этом, прежде чем говорить. И не рассчитывай, что я буду оплачивать твой собственный дом, в то время как я уже купила этот, для всех нас. А ты отказываешься в нем жить.

Нет, он на это не рассчитывал и был готов к решительным действием. Даже если Эбби не поддержит его и примет сторону Джудит, это будет ее собственный выбор. Да, именно так. Либо она останется его женой, либо — дочерью его матери. У нее есть свои собственные средства, и на них можно купить свободу для всех, кто в ней остро нуждается.

— Нет, мама, я не жду от тебя никаких подачек. Но думаю, что было бы справедливо, если бы моя жена немного раскошелилась. Как ты считаешь, Эбби?

Впервые в своей жизни Эбби обрадовалась условиям своего наследства.

— Но ты же знаешь, я не правомочна брать эти деньги! Ни копейки! Могу распоряжаться только доходами от вложений. Тебе хорошо это известно.

На мгновение Реду показалось, что он превратился в большой шар, а Эбби его проколола.

— Нет, я не знал! Ты никогда не говорила!

— Нет, говорила, но ты же никогда не слушал меня! Всегда был слишком занят собой!

Он посмотрел на Джудит. Интересно, а она в курсе? Да, конечно же, опять оказался единственным глупцом в этой семье: об этом знали все, кроме него.

Ему даже неизвестно, сколько денег было на счету Эбби. Несколько миллионов? Но сколько бы их ни было, они ни в какое сравнение не идут с состоянием Джудит. До него доходили слухи, что оно приближается к миллиарду. Более точной информации не было: его всегда держали в неведении. Мать постоянно напоминала, чтобы он не забивал себе голову подобными пустяками и полностью отдавался своей будущей карьере. Он желчно засмеялся: вероятно, так никогда и не узнает сколько же денег в его семье, даже после смерти Джудит. Скорее всего, она оставит эти деньги трастовому фонду, как в случае с Эбби, и даже из могилы будет контролировать его.

— Какой у тебя ежегодный доход? — тоскливо спросил он Эбби, зная заранее, что этой суммы будет явно недостаточно.

— Имеешь в виду чистый? — язвительно уточнила Эбби, конечно же, знавшая, что имеется в виду. Он хотел объединить ее доход со своим жалованьем конгрессмена и попробовать купить свой дом в одном из окраинных районов Вашингтона. Там едва ли найдется лишняя комната для служанки, няни или повара, без которых им трудно будет обойтись. В таком доме она вряд ли сможет устраивать пышные приемы, соответствующие высшим стандартам столицы.

Эбби посмотрела на Джудит, и та угодливо сообщила:

— Разумеется, есть множество способов экономить деньги, но ты и сама об этом знаешь, Эбби. Поначалу вам нужна будет няня, но расходы можно сократить, нанимая ее не полный день. Вы можете также сэкономить на своем гардеробе. Можно обойтись без многих развлечений, не устраивать шикарные обеды для гостей. Сократите расходы на школу где будут учиться ваши дети. В конце концов, никто не ожидает от молодой матери, живущей с мужем-конгрессменом на одну его зарплату, что она будет одеваться, как Жаклин Кеннеди. Тебе же, Ред, придется уделять больше внимания своему имиджу, так как ты будешь на виду у всех. Я читала где-то, что жена конгрессмена Хастингса сама подстригала себе волосы, чтобы сократить расходы. Возможно, и тебе придется научиться этому, Эбби.

Ред сделал над собой усилие, чтобы засмеяться:

— Ладно, мама, картина нам ясна!

Эбби готова была убить Джудит. Как всегда, она перестаралась: была с сыном деликатна, как паровой молот. А в результате — этот смех Реда. Разве они этого хотели — заставить его истерично смеяться?

А Ред в этот самый момент подумал о человеке, который не должен отказать ему в помощи… относился к нему, как к сыну, и всегда обещал быть рядом. Конечно, Билл был другом матери и в известном смысле зависел от нее, но он все же должен помочь ему, если Джудит не узнает про это. Как можно жить в доме Джудит и не удержаться от соблазна укусить ее за руку?

— Я бы с удовольствием выручил тебя, Ред, но у меня просто нет таких денег, которые тебе нужны. — Билл сказал это извиняющимся тоном, отмечая с горечью, что Ред ему не верит. Он тут же поспешил объяснить, что после развода Фрэнки предложила не делить все их состояние на две части, а перевести большую часть в трастовый фонд для Д’Арси и ее семьи.

— Я не хочу вдаваться в подробности, но мне пришлось уступить ей, — сказал Билл. — Таким образом, до конца жизни мы достаточно полно обеспечили себя доходом, но это все, что я сейчас имею. Разумеется, дом в Палм-Бич оставлен ей.

Билл не хотел говорить Реду о том, что Фрэнки настояла, чтобы они отказались от той части состояния, которая основана на деньгах Джудит, полученных им много лет назад, чтобы вырваться из Бостона.

Вместо денег Билл предложил сыну один полезный совет:

— Границы независимости человека определяются не тем, где человек работает или с кем он живет. Важно прежде всего его внутреннее состояние. Это находится здесь, — он указал на голову, — и здесь, — на сердце. Ред вежливо пожал руку Билла. «Тебе хорошо пороть эту несусветную чушь, — подумал он. — Политическая карьера уже позади, и вполне достаточно денег, чтобы быть независимым. За тобой ухаживает Джудит, которую ты, несомненно, периодически трахаешь. Но будь осторожен! Цена всего этого может быть слишком велика!»

В конце концов, они все переехали в Стэнтонвуд, с его конюшнями, бассейнами, теннисными кортами, собственным озером и даже детским зоопарком. Как он посмел бы лишить детей и жену всей этой роскоши, говорила ему Эбби. Да, сейчас ему пришлось уступить, но, с другой стороны, Ред также чувствовал, что этим свел с ней все счеты, ничего не оставив на потом. Действительно, поскольку именно Эбби лучше всего разбиралась в финансах, значит, именно она все это и устроила, тем самым определив свое место на всю оставшуюся совместную жизнь. Теперь он ничего ей не должен!

 

II

Вскоре Джудит запланировала свой первый прием в Стэнтонвуде. Он устраивался по весьма особому случаю и обещал быть необыкновенно грандиозным. Что может быть более грандиозным, чем свадьба? Этого не мог отрицать никто, даже Билл.

Билл Шеридан в это время ломал голову над тем, был ли у него выбор: Джудит уже неоднократно напоминала ему, что они не могут дальше жить под одной крышей без формальной регистрации их отношений. Дескать, это могло вызвать различные толки и сплетни, окружить их новый дом легким привкусом скандала и самым серьезным образом повредить репутации человека, задумавшего стать президентом. И потом, как долго его «продолжающаяся недееспособность» может служить оправданием совместного проживания? Откажи он Джудит — ему пришлось бы подыскивать жилье в другом месте, а это означало оказаться в полном одиночестве, в стороне от жизни и карьеры Реда. Что у него осталось бы? Конечно же, не Д’Арси. Он ничего о ней не слышал и не винил ее за то: девочки всегда остаются с матерью. Фрэнки? Он сам сжег все мосты, ведущие к ней.

Д’Арси не присутствовала на свадьбе отца, хотя вся ее семья получила приглашение. Она была слишком оскорблена предстоящей брачной церемонией и даже попыталась объяснить Биллу, что она вновь беременна, поэтому вряд ли сможет выдержать столь длительную поездку. Ограничилась лишь небольшой запиской, где пожелала ему всего наилучшего.

«Как я могу поехать?» — спрашивала она Ноэля. Слишком тяжело видеть, как отец связывает свою жизнь с женщиной, которая фактически выкрала его, разбила сердце ее матери и вообще не очень приятная особа. Она, правда, не сказала Ноэлю, что, помимо всего прочего, считает Джудит ответственной за тот аборт, который до сих пор не смогла забыть. И ее сына тоже.

Когда свадьба уже была позади, Д’Арси все же нашла время ознакомиться с газетными репортажами, обильно освещавшими это незаурядное событие. Очерки о нем были помещены во всех столичных газетах, как, впрочем, и в изданиях зарубежных столиц. Во время президентства Никсона подобным сенсациям уделялось исключительно большое внимание, чего нельзя сказать о социальных проблемах населения. Свадьба Джудит Стэнтон и Билла Шеридана, поразившая многих своим великолепием, возвращала Вашингтон к тому изяществу, которого он не знал со времен пребывания в Белом доме Жаклин Кеннеди. Это был также намек на то, что эти роскошные приемы будут регулярными, наподобие веселых развлечений Этель и Бобби в Хикори-Хилл. Кто из редакторов газет может отказаться от такой темы?

Наибольший интерес у Д’Арси вызвала статья знаменитого репортера и знатока светских сплетен Нью-Йорка. Она даже вырезала ее, чтобы отослать потом Джейд.

«Дорогие мои читатели, постарайтесь не пропустить ни слова, а то будете сожалеть. Жених — бывший губернатор Флориды и все еще довольно привлекательный мужчина, хотя и прикован к инвалидной коляске. (Подробности потом.) Во Флориде он был известен по прозвищу „Король“ и проживал в Палм-Бич во дворце на берегу моря. Одно время он даже подавал надежды стать президентом. Теперь — внимание. Бывший Король был женат на Фрэнки Шеридан — недавно избранной сенатором, которая, в свою очередь, была… есть (да какая, в сущности, разница?) губернатором Флориды и по странному совпадению — тетей… да, я не оговорился, тетей… невесты, вступившей в брак без какого бы то ни было принуждения. Да, да, именно так!

Она (невеста) — некто Джудит Тайлер Стэнтон из Бостона и Ньюпорта, недавно поселившаяся в Вашингтоне и считающаяся одной из богатейших женщин в мире с миллиардным, как говорят, состоянием. Знающие люди также говорят, что она приехала в Вашингтон с целью протолкнуть карьеру своего великолепного мальчика Реда Стэнтона, также живущего с недавних пор в Вашингтоне. Он был недавно избран в Конгресс от штата Массачусетс, и, уверяю вас, мальчик Редди — один из самых смазливых конгрессменов, которых Вашингтон видел за многие годы. Во всяком случае, за годы моей работы в этой газете. Но вернемся к мамочке, невесте.

Раньше Джудит была замужем за финансистом Дадли Стэнтоном, отцом Реда. Он умер очень много лет назад и был, по крайней мере, на полвека старше миссис Шеридан. Но самое интересное, когда молоденькая и невинная Джуди вышла замуж за Дадли, он тоже был привязан к инвалидной коляске. Любопытное совпадение, не правда ли? Разница лишь в том, что старый Дадли был инвалидом задолго до своей женитьбы (Джудит была его нянечкой, как вы понимаете), а нынешний жених стал инвалидом совсем недавно в результате предполагаемого покушения.

Хотя виновник этого покушения так и не был достаточно точно идентифицирован людьми в голубой форме (интересно, носят ли они все еще эту форму? Я что-то не видел их за последнее время), ходили слухи, что он стал жертвой мафиозных разборок. Вот как!

Подождите, это еще не все. По странному стечению обстоятельств, несколько дней спустя Трейс Боудин, хорошо известный аферист и главный человек в городе (имеется в виду Голливуд и Лас-Вегас), был застрелен в гостиной своей любовницы, и это убийство, как полагают, тоже было связано с мафией, поскольку Трейс работал на Росса Скотта, ожидающего приговора суда за свои прегрешения.

Но самое интересное в этой истории заключается в том, что Трейс Боудин был знаком с Биллом Шериданом и Джудит Стэнтон еще с ранних лет юности в Бостоне. Еще тогда красавчик Трейс Боудин положил глаз на Карлотту Коллинз, которая, прошу не перепутать, была сестрой Фрэнки Коллинз Шеридан, жены Билла Шеридана, нынешнего жениха Джудит. Следовательно, Карлотта являлась тетей Джудит и свояченицей Билла Шеридана. Фу-у! Вы еще не запутались?

Некоторые люди в Бостоне полагают, что Карлотта Коллинз, вышедшая замуж за Уитмена Трюсдейла (потомка истинной бостонской семьи), имела роман с Биллом Шериданом, сходившим, как говорили, с ума от девушки. Затем она уехала в Голливуд, вышла замуж за уже известного нам Трейса Боудина и стала кинозвездой. Вы, вероятно, помните Карлотту Боудин и ее блестящие роли в кино в пятидесятые годы вплоть до того момента, когда она погибла за рулем красного «роллс-ройса», будучи не совсем в нормальном состоянии.

Если вы думаете, что это конец истории, то вы не заслуживаете того, чтобы узнать дальнейшее. Но я все равно расскажу вам это.

Великолепный Ред Стэнтон, который, как говорят, любит хорошеньких девушек так же сильно, как они любят его, женат на Абигайль Трюсдейл, дочери покойной Карлотты и покойного бостонского аристократа Трюсдейла, что делает ее полукровной сестрой зарубежной кинозвезды Джейд Боудин, американки, столь же блистательной, как и Карлотта.

Итак, друзья, если вы смогли проследить всю эту родственную нить, то вы убедились в том, что этот смазливый Ред также является кузеном своей милой жены Эбби, прославившейся своими замечательными выступлениями во время предвыборной кампании мужа. Кроме того, он состоит в родственных отношениях с Джейд, которую многие призывают вернуться домой и здесь доставлять радость многочисленным кинозрителям, истосковавшимся по величию Голливуда прошлых лет. И, наконец, наш мальчик Ред является кузеном Д’Арси Шеридан Ренкин из Бостона, дочери Билла Шеридана.

Между прочим, дочь Билла Шеридана является женой некоего Ноэля Ренкина, выпускника Гарварда, о котором ничего фактически не известно, что само по себе очень странно.

Фу-у! Что же касается списка гостей, собравшихся на это торжество, то он включал в себя даже большую группу республиканцев, хотя сам Ред представляет демократов, так же как и его мамочка, а жених был первым демократом во Флориде, вплоть до предвыборной кампании Джонсона — Голдуотера в 1964 году. Но это уже совсем другая история, и у меня нет возможности сейчас останавливаться на этом, иначе вы не узнаете самого интересного.

Пэт и Дик Никсон присутствовали на этом торжестве в течение двух часов, хотя планировали остаться там всего лишь на один час. Можете себе представить, какое там было веселье!

И эти остряки Эрлихман и Холдеман почтили этот дом своим присутствием, что тоже говорит о многом, так как они не часто посещают подобные вечеринки. Там был также Генри Киссинджер, добавивший разнообразия всему происходящему. Ну и разумеется никакой настоящей вашингтонской вечеринки не было бы без Хэнки Генри (да, именно так его зовут девушки). Всем известно, что это единственная светлая голова на сером фоне социальной политики администрации Никсона. Это также означает, что никсонианцы представляют собой достаточно серьезно мыслящую группу.

Ну да ладно. Какое нам до всего этого дело? Хорошие времена вернулись, и пусть все идет своим чередом.

Там были также Уорены, Джули и Дэвид, принцесса Грейс. Кроме того, Генри Форд, Анненберги и Белла Абцуг. Плюс фактически все послы в Вашингтоне. А те, кто не удостоился чести быть приглашенными, пусть стыдятся этого.

К этой почтенной публике следует также добавить половину членов Сената и около четверти Палаты представителей, вместе с ведущими светилами журналистики Вашингтона. Возможно, что новая невеста и ее сноха очень любят быть популярными. Почему бы и нет? Вашингтон всячески этому способствует.

Очень мило отплясывала на этой вечеринке Лиз Тейлор. Весьма недурно играл Питер Дачин, который, как говорили, присутствовал на приеме по случаю шестнадцатилетия дочери Билла Шеридана Д’Арси. Среди присутствовавших были также Джордж Ромни вместе со Спиро и Джуди. Спиро Агню, должен вам сказать, выглядел очень опрятным. Что касается одежды, то не секрет, что он превосходит своего босса.

Да, чуть не забыл. Бывшая жена жениха сенатор Фрэнки блистательно отсутствовала на этом празднике, хотя невеста сказала, что она была приглашена, но не смогла найти свободного времени. Они остались большими друзьями, несмотря на недавний развод. Как видите, это одна большая семья.

Теперь немного о еде, друзья. Даже Ор Девры, которые являются настоящим показателем кулинарного мастерства и которые, как всем известно в Вашингтоне, не умеют хорошо готовить…»

Джудит и Эбби прочитали от корки до корки все репортажи, посвященные свадьбе. При этом Джудит уговаривала Эбби не обращать слишком большого внимания на колкие статьи отдельных авторов.

— Дело в том, Эбби, что в политике нельзя все принимать близко к сердцу, нужно всегда оставаться спокойным.

— Но как вам удается сохранять спокойствие?

— Ты научишься этому. Непременно научишься.

В целом же они были весьма довольны. Большинство статей производили весьма приятное впечатление. Кто-то назвал Эбби новым ярким явлением на вашингтонском ландшафте, и это навело ее на мысль о том, что неплохо бы завести своего собственного газетчика и секретаря по связям с общественностью, что может быть полезным Реду.

Она скрыла от Джудит, что совершенно случайно видела его выходящим из спальни и спешно заправляющим рубашку в брюки. Ей пришлось тут же уйти, чтобы Ред ее не заметил. Эбби опасалась, что Джудит заставит ее выяснить все подробности у Реда, а ей очень не хотелось этого делать. Она боялась подобного рода скандалов в семье, стараясь не обращать на все это внимания, сосредоточившись на самых важных для нее вещах. К тому же ей чертовски надоело улаживать все такие дела с Джудит.

Ред удосужился прочитать только нью-йоркского репортера и нашел, что в целом эта статья отвратительна. Правда, утешала мысль о том, что вся эта чушь не стоит того, чтобы обращать на нее серьезное внимание. И все же они выглядели в этой статье удручающе тривиально, в особенности он сам. Неужели все это правда? Да, возможно, это так, подумал Ред и решил, что все нужно изменить. Он просто должен изменить то представление о себе, которое уже сложилось в общественном мнении. Во всяком случае, нужно попытаться сделать это.

Билл так и не прочитал до конца эту нашумевшую статью, только дошел до того места, где говорилось о Дадли Стэнтоне, сидевшем в инвалидной коляске на своей свадьбе. Тут им овладели воспоминания о тех временах…

В тот самый день… ее свадьбы с Дадли, он впервые увидел Джудит, Его привели туда Карлотта и Фрэнки в качестве гостя. Карлотта смеялась тогда над Дадли, но не из-за его инвалидной коляски, а из-за причудливой манеры одеваться. «Он выглядит глупо, — сказала она. — Джудит просто пытается украсить это бедное, усталое, старое существо». Затем Карлотта положила руку на его бедро, чем привела его в необыкновенное возбуждение и смущение. Но Биллу было жаль старого, бедного Дадли, который женился не на милой и сладострастной Карлотте, а на своенравной и жестокой Джудит.

А теперь вот и он, почти тридцать лет спустя… старый, уставший и также прикованный к коляске, женился на той самой Джудит. Все возвращается на круги своя. Ему стало трудно дышать.

Д’Арси все же решила не отсылать Джейд вырезанные статьи из газет: вдруг та расстроится из-за них. Вместо этого она позвонила Франческе в Вашингтон, решив, что мать наверняка прочитала все это. Но ей ответили, что она уехала в Палм-Бич, и Д’Арси тут же перезвонила ей туда:

— Что ты делаешь в Палм-Бич?

Им так и не удалось поговорить об этой скандальной статье, так как Франческа сообщила, что решила последовать ее совету и продать свой дом — «Ла-каса-дель-президенте». Какой смысл был говорить о новостях, которые уже изрядно устарели?

 

III

Переделав свою картину «Рожденный быть негодяем», Пол стал уже задумываться над следующим фильмом с участием Джейд. Но не тут-то было. Джейд была усталым и эмоционально истощенным подобием своей матери. Она даже и думать не хотела о следующей картине, не желала повтора грандиозного успеха Карлотты.

— Я полагаю, мне следует немного отдохнуть, — сказала она Полу, когда они сидели в одном из баров Рима на Виа Венето. На ней были джинсы, свободного покроя блузка и неизменные, огромного размера солнечные очки.

Пол взглянул на нее, оторвавшись от газеты.

— Ты устала? Мы можем съездить в Марбеллу на пару недель. — И вдруг спросил, как будто увидев ее впервые за весь этот день: — Почему ты в джинсах?

«Опять он за свое», — вздохнула Джейд.

— Потому что джинсы — именно то, что мне нужно для нормального отдыха.

— Это не для тебя. Ты же звезда и всегда должна выглядеть в соответствии с этим статусом. Видишь всех этих людей? Они узнают тебя и хотят, чтобы ты выглядела как звезда, а не как все они. Ты должна поддерживать свой имидж.

— Но я не хочу этого делать, Пол, и не хочу ехать в Марбеллу. Хочу нормально существовать и иметь больше времени, чем пара недель.

Он опустил газету и снова посмотрел на нее. Симфоническое сочетание серых тонов, подумала Джейд, оглядев Пола, — темно-серый костюм, умеренно-серый галстук, прекрасно подстриженные серебряно-серые волосы, бледно-серые глаза на загоревшем бронзовом лице. Его глаза отливают сталью, подумала она. У Джо тоже серые глаза, но совсем не такие: они имели желтоватый оттенок, как будто отражали солнце.

— Сколько времени тебе нужно?

Она пожала плечами. Ее рыжие волосы спадали на один глаз — прическа из фильма «Рожденный быть негодяем».

— Месяцев шесть, возможно.

— Зачем тебе шесть месяцев?

— Для размышлений.

Услышав это, он рассмеялся и тем самым испортил всю симфонию серых тонов, так как зубы его были не серыми, а белоснежно-белыми на фоне бронзового загара… такие же, как у Бруно на фоне оливкового или у Трейса на фоне калифорнийского.

— Тебе платят не за размышления, — сказал он. — Нужно играть, создавать свой образ. Предоставь все размышления мне.

Джейд вдруг почувствовала, как белое вино, которое она пила, становится невероятно кислым, фактически превращаясь в кислоту. Она тут же заказала вермут — сладкий итальянский вермут. Пол удивленно поднял брови:

— Сколько раз тебе говорить, что изысканная женщина не должна пить сладкое вино.

— А что же мне пить? Мартини, что ли? — резко спросила Джейд.

— Ты можешь пить что хочешь, но только в меру. Нам бы не хотелось, чтобы ты растолстела. — Он выдавил из себя улыбку.

Джейд обратила внимание, что его улыбка не отражалась в глазах. Он улыбается как Трейс, подумала она, и как Скотт. Глаза как сталь, не обогреваемая солнцем.

— Вот почитай, как раз для тебе. — Он протянул ей газету. — Вот эту колонку, — он ткнул в. газету своим изящным пальцем.

Джейд прочитала несколько строк, прежде чем поняла, о чем идет речь. Она прочла еще немного, и ей стало дурно. Пришлось собрать все свои силы, чтобы дочитать статью до конца. После захотелось выпить чего-нибудь покрепче, чем этот слишком сладкий вермут. Было чувство, что автор статьи выставил их всех напоказ, на всеобщее обозрение… и осуждение. Не посчитались даже с тем, что Карлотты нет в живых. Это ужасно по отношению к мертвым!

— Мне кажется, ты правильно сделала, отказавшись ехать в Марбеллу, — задумчиво произнес Пол. — Единственное, что нам нужно сделать прямо сейчас, так это вступить в брак и отправиться в Голливуд. Эта статья навела меня на мысль, что мы уже созрели для пробы сил по ту сторону океана. После такой рекламы американская публика непременно возжаждет увидеть дочь Карлотты. Для нас нет ничего более полезного, чем сплетни, а такая завораживающая сплетня, как эта, заставит чаще биться пульс американской публики…

Именно в этот самый момент Джейд весьма отчетливо поняла, кто такой Пол Фризон — не только необыкновенно талантливый режиссер, не только экстраординарный продюссер и искусный любовник. Теперь она его хорошо узнала. Джейд посмотрела прямо в его глаза и увидела в них свое отражение. Затем, как бы желая побыстрее смыть это наваждение, она взяла фужер со сладким вермутом и выплеснула содержимое в изумленное лицо Пола Фризона.

 

IV

Джо не сразу согласился работать с Джейд, Он долго убеждал ее в том, что она должна полностью посвятить себя настоящей журналистике.

— Это реальный мир, мисс Боудин, а вы все-таки не просто обыкновенный любитель.

— Вы меня обидели, сэр. Я не любитель. Я работала с великим фотожурналистом Джо Гудменом.

— Правильно, но дело не в этом. Больше не будет никакой многообещающей актрисы на пляже в Брайтоне и никаких шалостей на Кот ДАзюр.

— Это несправедливо, Джо. Это были твои идеи, а сейчас ты используешь их против меня.

— Я не смеюсь над тобой, Джейд. Это очень серьезно. Да, это все придумано мною, но мне было весело с тобой, и я рад, что мы это сделали. С тех пор я заметно изменился, и то, что я сейчас делаю, является более важным. Именно поэтому хочется быть уверенным, что и ты отнесешься к этому серьезно. Хочу знать, что это так, прежде чем дать согласие работать с тобой, потратить много сил на обучение и создание нормальной рабочей обстановки.

— Я вполне серьезно.

— Вполне?

— Да, вполне.

— Без дилетантства?

— Боже мой! Джо! Что ты хочешь от меня? Подписать клятву кровью?

Но она хорошо понимала, чего он добивается — чтобы она покончила со всеми Фризонами и оставила попытки вернуть к жизни Карлотту. Джо всегда был мудрее, чем она, и прекрасно понимал, что мертвых не воскресить.

— Видит Бог, — засмеялся он, — твоя кровь — это самое последнее в мире, чего я мог бы от тебя потребовать.

— Чего тебе надо от меня, Джо? Он не сразу ответил, а только внимательно посмотрел на нее.

«Может, мне не следовало задавать этот вопрос», — подумала Джейд.

— Я просто хочу убедиться в том, что ты знаешь, на что идешь. Иногда это грязная и даже опасная работа. Ты столкнешься с такими вещами, от которых будет тошнить или захочется кричать…

— Я готова на все.

— Почему?

— О, Боже мой! Ты невыносим! Почему? Почему?! Я не знаю почему! Совсем недавно ты сказал, что сильно изменился. Я тоже хотела бы измениться.

— А ты не будешь тосковать по своему имиджу кинозвезды?

— Нет. Это все в прошлом. Я тебе обещаю.

Они снова были одной командой. Все было так, как и предсказывал Джо, — тяжело, грязно и часто опасно, иногда грустно. Она действительно повидала много неприятных вещей. Но были также и хорошие времена — много веселья и глубокомысленных разговоров. У них были свои тайны и свои мечты. Он был ее наставником и другом, а иногда ей казалось, что, возможно, будет и чем-то большим.

Однажды в Пакистане, после длинного, трудного и изнуряющего дня, когда они вернулись в гостиницу, она пригласила его в свою комнату, чтобы немного выпить мартини. Но он сказал, что больше не пьет мартини.

— А раньше пил?

— Практически нет. Но однажды мне очень хотелось выпить.

— Ну?

— Ну, я решил, что для меня это слишком крепкий напиток.

— Я могу сделать для тебя что-нибудь полегче…

— Нет, — твердо сказал он. — Если я не могу пить, как другие, то мне лучше не пить вовсе.

Иногда Джо мог казаться загадочным, но на сей раз Джейд все прекрасно поняла, и в очередной раз она задала себе все тот же вопрос: не теряют ли они слишком многого из-за того, что остаются только друзьями, а не любовниками? Но она решила предоставить Джо право ответить на этот вопрос. Он был, несомненно, умнее ее.

 

I

Джейд и Джо неоднократно бывали во Вьетнаме, и всегда возвращались с грустными и тревожными чувствами от вида разгула ужаса и страха, что являл суровый лик войны. Но на этот раз им показалось, что наступили самые худшие времена. Сам воздух на Сайгоне был пропитан насилием и тревогой. Здесь находилось более тысячи американцев и многие тысячи вьетнамцев, которым пообещали, что они не будут оставлены на милость врага.

— Я не знаю, выдержу ли я все это, Джо, — сказала Джейд, когда они сидели в баре гостиницы «Континентал Пэлес хоутел».

— Выдержишь. Не обращай внимания на военные действия… даже не эвакуацию. В Сайгоне много корреспондентов, которые должны освещать все эти события. Просто рассказывай историю человеческой трагедии вокруг себя.

— А нужно ли нам сосредоточиваться исключительно на негативных вещах? Ведь здесь можно рассказать о надежде, вере и мужестве людей. Посмотри, как многие ведут себя даже в таких условиях — сохраняют спокойствие и занимаются своим обычным делом. В ресторанах все еще подают прекрасные блюда, в ночных клубах рекой льются пиво и кока-кола, а в вестибюле гостиницы «Идеи Билдинг» продают сигареты. Даже книжные магазины открыты. Ты ведь всегда акцентрировал внимание на положительных моментах.

— Да, но ты должна рассказать о том, что есть на самом деле, показать обе стороны монеты, иначе прошлое нас ничему не научит.

Джейд подумала, что иногда Джо просто запутывает ее. Он всегда говорил, что прошлое — это только прошлое, а теперь выходит, что мы должны извлекать уроки из прошлого. У него совершенно разные подходы к одним и тем же вещам…

Он заметил ее вопрошающий взгляд.

— Ну, хорошо. Я говорил тебе, что нужно забыть прошлое, но только после того, как ты внимательно его изучила. Только так ты можешь справиться с будущим.

Теперь она была совсем не уверена, имеет ли он в виду Вьетнам или ее жизнь. Несмотря на все это, Джейд с высочайшим чувством долга составляла хронику всего того, что фотографировал Джо, пытаясь схватить сущность происходивших в Сайгоне событий, — последние дни этого города перед его падением. Она описывала женщин и детей, собравшихся перед американским посольством и со слезами на глазах умолявших вывезти их из этого ада; женщин, которые были согласны остаться здесь, если американцы вывезут в безопасное место их детей; древнего искалеченного старика, говорившего им, что он слишком стар, чтобы покидать родину, и что ему вообще наплевать на всех, так как его семья погибла. Она писала о хорошеньких девушках, которые пытались дозвониться до своих мужей или парней, вернувшихся в Штаты, в надежде, что те помогут им выбраться отсюда.

Везде был ужасный конец и ужас без конца.

День за днем приближался конец этого кошмара, и однажды Джо послал ее в посольство — там находилась недавно прибывшая в Сайгон группа американских конгрессменов, очевидно, не представляющих себе истинного положения дел в городе.

— Послушай, о чем они будут там говорить.

— А ты пойдешь со мной?

— Нет, благодарю. Я всегда смогу снять конгрессменов. Но для тебя должно быть интересно сопоставить то, что говорят они, с тем, что ты видишь вокруг.

Он посадил ее в бело-голубое такси и уехал на «хонде», которую купил у какой-то вьетнамской рок-певички, сбежавшей в Штаты в надежде стать там новой Дженис Джоплин. Им тогда очень хотелось спросить, знает ли она, как окончила свою жизнь Дженис.

Когда Джейд прибыла в посольство, она наконец сообразила, почему Джо отправил ее сюда одну. В толпе конгрессменов выделялся Редьярд Тайлер Стэнтон.

Многие журналисты были слегка удивлены появлением Джейд Боудин, бросившейся навстречу Реду Стэнтону, пока кто-то из них не вспомнил, что они родственники. Сама же Джейд в эту минуту забыла обо всем, а Ред смутно припомнил, как он однажды вышел купить этой девушке подарок — знак своей любви, а вернувшись, нашел ее в объятиях другого мужчины. Но воспоминания улетучились, и они обнялись, как будто никогда не расставались.

Наконец, он отпустил ее. Кто-то из его коллег хитро ухмылялся, кто-то таращил в изумлении глаза, газетчики самодовольно хихикали, а фотографы спешно щелкали своими аппаратами, желая зафиксировать на пленке полную драматизма встречу на фоне гибнущего Сайгона. Вытирая глаза, Джейд сделала несколько шагов назад. Ред пристально смотрел в ее блестевшие от слез глаза — зеленые, как трава, как бутылочное стекло, и пытался припомнить, всегда ли они были такие.

Не находя в себе достаточно сил, чтобы сдержаться, он снова подошел к ней и крепко обнял. Это была его Джейд, девушка, с которой он всегда мечтал провести тысячу и одну ночь. И в то же время — совсем другая, предавшая их любовь десять лет назад. Нет, тысячу! А с той поры, когда они встретились впервые, когда ей было всего пятнадцать, а ему — восемнадцать, прошла целая вечность.

Ред повернулся к своим коллегам:

— Это моя свояченица, — извиняющимся тоном объяснил он. — Мы не виделись десять лет, и вдруг — такой чудесный сюрприз.

— — Еще бы, — сказал один из них, хитро улыбаясь, а стоявший рядом с ним подумал, что эта встреча не может не быть неожиданной. Разве хоть один нормальный человек может избрать это Богом проклятое место, где повсюду разгуливает смерть, для преднамеренной встречи? В особенности с такой очаровательной сексуальной Джейд Боудин.

Джейд, в свою очередь, чувствуя на себе любопытные взгляды и ухмылки, повернулась к конгрессменам и сказала:

— Он мой кузен и зять, муж моей сестры!

— Забудь сестру! — тихо пробормотала стоявшая рядом журналистка.

Это был всего лишь шепот, но Джейд услышала его.

Забыть сестру? Да как же? Ведь Ред был мужем Эбби!

Они молча посмотрели друг на друга, как будто подумали об одном и том же. Ред извинился перед своими коллегами:

— Я надеюсь, вы обойдетесь без меня какое-то время…

Джейд молча улыбнулась, и они ушли, оставив любопытных зевак.

Несколько минут они шли молча, не нуждаясь в словах. Затем их руки сплелись, и они двинулись прямо, не обращая никакого внимания на толпы беженцев, пытавшихся покинуть эту страну и уехать туда, где не было войны и страданий. В небе кружили вертолеты, а Реду и Джейд казалось, что они в Париже, в апреле месяце…

Потом они вдруг остановились, и Джейд спросила:

— Как Эбби?

— Да при чем тут Эбби, Джейд? — промямлил он.

Мимо промчались грузовики, переполненные солдатами, постоянно проносились мотоциклы, велосипеды и автомобили. Какой-то мальчишка, ехавший на мотороллере, закричал им:

— Американцы! Убирайтесь домой!

Ред вздрогнул, а затем рассмеялся от нелепости всего происходящего.

— Я бы с удовольствием убралась домой, — сказала Джейд, — если бы могла, если бы знала, где мой дом.

Он поцеловал ее, и она, отвечая ему тем же, подумала, что она тоже беженка, мечтающая о своем спасительном убежище.

Они остановились, чтобы выпить на террасе «Континентала», и увидели множество детей, пытавшихся хоть что-нибудь продать. Ред был так же удивлен этим, как и она, когда впервые приехала сюда. Что все эти люди здесь делают — торговцы, бармены, официанты? Чего они ждут, на что надеются?

— Они делают только то, что умеют делать — продолжают жить.

Заказав водку и тоник, они сидели, держась за руки.

— Я никогда не забуду мартини, который ты мне сделала, когда мы встретились впервые, — сказал Ред. Она покачала головой и улыбнулась:

— Мне было только пятнадцать, и я была такой глупой! Казалось, что знаю ответы на все вопросы.

— Это был лучший мартини в моей жизни. Ничего подобного я никогда больше не пробовал.

Она опустила глаза, чтобы не выдать своих чувств.

Какими они были тогда нежными… Она, Эбби, Д’Арси и Ред. Нежными и очаровательно глупыми — невинными жертвами.

— Мы были жертвами, — сказала она вслух, сама того не желая. — Невинными жертвами, — повторила шепотом.

— Жертвами? Что имеешь в виду?

Ему показалось, что она хочет ему объяснить свой поступок в Париже. Он наклонился к ней, чтобы услышать о той единственной причине, заставившей ее так жестоко обойтись с ним, и которая так долго не давала ему покоя.

Она прочитала этот вопрос в его глазах. Он страстно желал узнать. Но что можно было добавить к тому, что объяснено еще в Париже? Что она хотела отослать его домой к Эбби? Конечно же, нет.

— Я обо всем тебе говорила, но ты же не слушал меня. Не хотела подвергать опасности твою карьеру своими связями с Трейсом и Россом Скоттом, но ты только смеялся над этим. Поэтому я сделала единственный ход, который мог на тебя подействовать.

Ей не следовало бы этого говорить.

— Боже мой! — простонал Ред в отчаянии. Было невыносимо думать, что она, оба потеряли из-за желания защитить его! Хотелось кричать, но он смог выдавить из себя только слабый стон. — Неужели ты думаешь, что для меня есть нечто более важное, чем ты? Господи! Я так любил тебя!

Он употребил слово «любить» в прошедшем времени, подумала она.

— И я любила тебя, — сказала она, используя то же самое время.

Как больно говорить о любви в прошедшем времени.

— Любила тебя…

Он был так захвачен своими переживаниями, что даже не заметил, как перешел на прошедшее время. Он встал и поднял ее со стула.

— О Джейд! Я так люблю тебя!

Физиологическое влечение было настолько сильным, что она даже почувствовала это в его голосе. Джейд давно поняла, что и сама охвачена этим страстным желанием.

Они прильнули друг к другу здесь, в гибнущем Сайгоне, в окружении толпы детей и продавцов. Она дала Эбби возможность наслаждаться им в течение всей жизни, и, наверное, не будет слишком ужасным, если вернет его себе всего лишь на несколько часов. Тем более что жила именно в этой гостинице.

Они пробыли в ее номере остаток дня и всю ночь. Джо, расположившийся по соседству, так и не пришел на ночь в гостиницу. Она хорошо знала об этом, так как он всегда заходил к ней после очередной поездки, чтобы пожелать спокойной ночи, узнать, все ли у нее в порядке, и сообщить о новостях… Да, Джо все прекрасно понимал и позаботился о том, чтобы провести эту ночь где-нибудь в другом месте.

Они занимались любовью страстно и даже с некоторой яростью, понимая, что другой такой возможности у них просто не будет. Ведь если они встретятся когда-нибудь еще, реальные обстоятельства не позволят им насладиться друг другом. Джейд хорошо знала то место на обочине жизни, которое она занимала. Ее всегда будет преследовать мысль о том, что уже слишком поздно, что ее поезд ушел и нет возможности догнать Реда — одного из главных пассажиров этого поезда.

На следующее утро Ред заявил, что после завтрака он намерен присоединиться к своей делегации. Но после еды решил перенести расставание с Джейд на послеобеденное время. Потом наступило время обедать, и обоим стало ясно, что не расстанутся в этот день. Джейд даже не вспоминала, что у нее есть срочные дела. Они просто не могли найти в себе достаточно сил, чтобы решиться и покинуть гостиницу.

— Расскажи мне, пожалуйста, все об Эбби, — умоляла Джейд, чувствуя себя несколько неловко. Это, должно быть, дурной вкус, думала она, спрашивать мужчину о его жене, находясь в это время с ним в постели.

— Значит, она тебе никогда не писала? Хотя всегда говорила мне, что собирается это сделать.

— Нет. Я отправила сама несколько писем, но… Джейд почувствовала, что ей больно говорить об этом. — Но понять ее могу. Я напоминаю мать, и мне никогда не удавалось объяснить, почему Карлотта ее бросила, оставив одну. Эбби испытывала к ней только отвращение. Да и ко мне питает те же чувства, что и к Карлотте.

— Ну что же, она может себе это позволить, — сказал горько Ред. — Ты ей не нужна. Ей никто не нужен, кроме Джудит.

— О, Ред, тебя не должно огорчать то, что она любит твою мать. Джудит для нее единственная мать.

— Ты не понимаешь, Джейд. В начале это было действительно так. Она была дочерью моей матери, любила Джудит больше всего на свете.

— Но не больше, чем ты, я надеюсь.

Он хотел уже было привести ей кое-какие аргументы в свою пользу, но передумал.

— — Сейчас же это переходит все мыслимые пределы. Эбби сама уже превращается в мою мать.

Джейд недоверчиво засмеялась:

— Эбби? В Джудит? Ты это серьезно?

— Да, вполне. Сегодня ты бы ее не узнала. Такое же мудрствование, такие же амбиции по отношению ко мне, к себе. Хочет быть непременно в центре вашингтонского общества. Уже почувствовала вкус к власти, как и Джудит. Одновременно состоит в дюжине организаций и комитетов. Разумеется, убеждает меня в том, что это все ради моей карьеры, постоянно твердит, что мое место в Белом доме. Больна этой президентской болезнью больше, чем кто-либо другой. Как и Джудит, увлекается покупками множества ненужных вещей. Джудит для нее сейчас больше, чем мать. Она ее партнер, коллега, сотрудник и королевский казначей.

— Королевский казначей? Что это значит?

— Ты же знаешь, своих денег я практически не имею, Джудит всегда держала их подальше от меня. Она использует их, как морковку для зайца, чтобы он прыгал, когда ей это нужно. Ну да ладно. Можно было бы с этим смириться. Но я желаю жить самостоятельно, как и большинство нормальных людей. И не хочу жить, как принц. Хочу отделиться от нее и жить так, как это делают другие политики. Но Эбби не поддерживает меня. «Почему мы должны собирать гроши, — говорит она, — когда Джудит может дать нам все, и даже больше? Почему мы вынуждены тратить время на сбор средств, когда Джудит может оплатить самую расточительную предвыборную кампанию? К тому же она готова оплатить нашу роскошную жизнь в Вашингтоне».

— А как насчет денег Эбби? Тех самых, которые ей оставил Трюсдейл?

— Они на специальном банковском счете. Она имеет только доход. И ничего больше. — Ред злорадно засмеялся: — Неужели ты думаешь, что моя мать позволила бы мне жениться на девушке со своими деньгами, делающими нас независимыми от нее?

Они тут же вспомнили, что однажды в Париже он изъявил готовность жениться на девушке без цента в кармане. Правда, она сама немного зарабатывала, и в Калифорнии были драгоценности ее матери, хотя надежда получить их была нереальна.

— Раньше Джудит манипулировала Эбби посредством своей материнской любви, а сейчас она делает это с помощью денег. Когда же я захотел обрести свободу, Эбби меня не поддержала.

Джейд охватило отчаяние. Она так любила его и пожертвовала своей любовью ради Эбби, а теперь это все кажется бессмысленным. Было совершенно очевидно, что Ред несчастен. А может ли при этом быть счастлива Эбби? И что будет с их детьми? Как могут быть счастливы дети, если несчастливы их родители? Может, и они обречены стать невинными жертвами?

Ред снова начал ее целовать — губы, шею, грудь, но ощущение вины не покидало, мешало всецело отдаться порыву нахлынувшей страсти. Она чувствовала себя во всем виноватой.

Эбби любила Реда, но была ли это взаимная любовь? Возможно, Эбби чувствовала, что Ред не любит ее достаточно пылко, страстно, и именно поэтому обратилась к компенсирующим вещам — уважению к Джудит, власти, деньгам, положению в обществе. Не мечтала ли она о Белом доме только потому, что хотела быть первой леди страны?

Похоже на то, что Ред просто не мог удовлетворить сильной страстью любящее сердце Эбби, так как он любил ее, Джейд. Любил столь пламенно, может, даже слишком… Разумеется, до нее доходили слухи о прочих любовных похождениях Реда. Какой-то газетчик даже сравнил его с Джоном Кеннеди, сексуальные приключения которого уже стали легендой. А другой вашингтонский журналист шутил, что этот конгрессмен изучил спальни округа Колумбия лучше, чем номера гостиниц. И не она ли сама подтолкнула его в эти спальни?

Но их время неумолимо истекало. Она спросила о Билле, о его присутствии в Стэнтонвуде, о помощи и поддержке, которые он несомненно мог оказать Реду.

Ответ Реда был печальным:

— Я уважал его раньше, считал его сильным и мужественным человеком, в особенности после того покушения. Но все изменилось после того, как он женился на Джудит. Она посадила его на крючок, и с тех пор я уже не мог уважать его по-прежнему. Он слабак — мягкотелый и добродушный слабак! — Ред покачал головой. — Представь себе, он предпочел мою мать Франческе. Дерьмо собачье!

— Фрэнки! Она сейчас великая женщина! На Капитолийском холме нет ни одного человека, который бы не уважал ее и не преклонялся перед ней. Все говорят, что она в высшей степени порядочная и преданная своему делу.

Джейд напряженно думала, что бы еще сказать Реду. Истекали последние часы, которые останутся в памяти навсегда. И все же она иногда прислушивалась к шагам за дверью, ожидая, что войдет Джо с сообщением, что мир не катится в пропасть, и все будет хорошо. Но Джо не показывался. Он, видимо, чувствовал, что ей нужно еще немного побыть в стране любви.

На следующее утро Джейд проснулась рано и сразу же разбудила Реда:

— Ты должен идти. Там, наверное, все встревожены твоим отсутствием. Мы не знаем даже, что происходит в городе, и мне нужно разыскать Джо. Возможно, ему нужна помощь.

Ред ухмыльнулся:

— Это мне нужна твоя помощь… прямо сейчас, — и он потянулся к ней.

Она подумала, что этот последний акт любви не будет таким уж неуместным.

В самый разгар их любовного наслаждения, когда Джейд вскрикнула от экзальтации, а Ред прошептал «Я люблю тебя, Джейд!», началась гроза. В Сайгоне настал муссонный сезон. Но вскоре дождь прекратился, и Джейд более настойчиво повторила свою просьбу:

— Теперь ты непременно должен уйти!

— Я уйду только вместе с тобой.

Его слова испугали Джейд. Она-то думала, что все ему объяснила, а он опять за свое.

— Ты сумасшедшая, — добавил он, — если думаешь, что я оставлю тебя здесь, в этом аду. Хочу, чтобы ты сегодня же покинула Сайгон.

Джейд облегченно вздохнула. Он просто беспокоился о ее безопасности, не имея в виду ничего другого.

— Иди и не беспокойся обо мне. Все будет хорошо. У меня есть Джо. Он не позволит, чтобы что-нибудь со мной случилось.

— Забудь Джо, — упрямо сказал Ред. — Отныне я сам буду заботиться о тебе.

— Нет…

Он так ничего и не понял. Она вскочила с кровати и попятилась к двери. Неужели совсем не понимает, что должен покинуть ее?

— Я не могу забыть Джо, — сказала она. — И кроме того, у тебя есть о ком заботиться.

Он тоже встал с постели и направился к ней.

— Но ты мне дороже всех на свете. — Ред попытался обнять ее, она воспротивилась. Ей очень не хотелось опять пройти через все эти мучения.

— А как же Эбби? Твои дети? Ты нужен им! — умоляла она.

— С детьми будет все в порядке, — уверенно сказал он.

— А Эбби? А твое будущее?

— Как ты не можешь понять, — разозлился Ред, — что без тебя вся моя жизнь теряет свой смысл?

— Но у тебя же есть обязательства…

— Перед кем? Перед чем? Я отвечаю только за себя и за женщину, которую люблю. Дети вырастут вне зависимости от того… Я сам вырос без отца!

Он был неправ. Неправ во всем. Но как она могла ему это доказать?

— Ну, тогда подумай об Эбби.

— Я не могу, но это не имеет ровно никакого значения. Мои чувства к ней не очень сильны. И Бог знает какие чувства она испытывает ко мне. Если это любовь, то уж очень прохладная, ее чувства обманчивы.

— Нет, это не так! Еще много лет назад Эбби говорила мне, что любит тебя, и я в этом нисколько не сомневаюсь. Если ты продемонстрируешь ей свою любовь, увидишь, она обязательно откликнется. Сделай это! Докажи ей свою любовь, и она будет предана тебе!

Джейд не могла, да и не должна была проявлять свою слабость. На карту было поставлено слишком многое. Она не хотела быть источником семейных неурядиц Эбби. Если Ред уйдет от Эбби, то Джудит также бросит ее, оставит на произвол судьбы вместе с ее детьми. Джейд не желала ей такой участи.

— Ты не любишь меня, Джейд! — Его голос был приглушен отчаянием. — А говорила, что любишь!

— Да, конечно, я любила тебя. Но тогда мы были детьми. Существуют разные виды любви. Наша любовь представляла собой детскую фантазию, которая никогда не сбывается. Это была просто мечта. Но сейчас мы вполне взрослые люди, и все изменились. Я тоже. Сейчас у меня есть другая, взрослая любовь.

— Кто? — спросил он холодно.

— Джо, как ты сам мог догадаться. Я привязана к нему. Он замечательный человек, сильный, темпераментный и отзывчивый.

— И ты любишь его?

— Да, очень.

Джейд была уверена, что говорит правду. Как она уже сказала Реду, существуют разные виды любви.

— А то, что происходило в этой комнате? Что это было?

— Это был остаток мечты, и сейчас он полностью исчез.

— А где же находилась эта твоя взрослая любовь, пока мы тут с тобой забавлялись?

— Я же сказала тебе, что он замечательный и понятливый человек. И к тому же мудрый. Невероятно мудрый. Он знал, что мне нужно окончательно избавиться от остатков своей мечты.

— Ты права, — сказал равнодушно Ред. — Он замечательный и понимающий тебя человек. На твоем месте я бы держался за него.

Джейд не поняла, шутит ли он или говорить серьезно. Но это уже не имело никакого значения.

Она подошла к окну, чтобы взглянуть на странный золотистый свет, окутавший Сайгон после проливного дождя, а Ред тем временем быстро оделся и ушел. Она слышала, как хлопнула дверь, и ей показалось, что где-то вдали раздались раскаты артиллерийской канонады. Она еще долго стояла у окна, дожидаясь Джо.

 

II

Вскоре после шести часов вечера наступил финал этой Сайгонской драмы. Последний президент Южного Вьетнама покинул столицу. Джейд отчетливо слышала выстрелы орудий противовоздушной обороны, видела, как по улицам бежали обезумившие от происходившего люди. В темнеющем небе она увидела какой-то самолет… красные вспышки выстрелов и услышала нарастающий шум сражения. Сайгон был охвачен огнем взрывов, и она знала, что Джо должен появиться с минуты на минуту. Она с нетерпением ждала, когда он распахнет ее дверь.

 

I

Джейд сидела дома одна и смотрела новости по телевизору. Девочки были на вечеринке, а Джо освещал в Израиле события в секторе Газа. Джейд надеялась услышать что-нибудь новое из Штатов, где проходили первичные выборы кандидата в президенты страны. В Нью-Гэмпшире решалась судьба сенатора Стэнтона, представлявшего демократическую партию. Джейд всей душой желала, чтобы он набрал наибольшее число голосов. Она знала, что Ред уже предпринял одну попытку баллотироваться в президенты в 1988 году, но тогда для него все окончилось неудачно. Как сообщила Д’Арси из Вашингтона, причиной этого было появление Гэри Харта. Но в этом году у Реда были все возможности для победы на первичных выборах, и это ее радовало.

Зазвонил телефон. Джейд взяла трубку, ожидая разговора с девочками, возвращающимися домой. Джейк и Карлотте было всего лишь пятнадцать и шестнадцать лет. Они были смазливенькие и привлекательные, поэтому мать строго-настрого приказала им не принимать предложения парней подвезти их домой с вечеринки, хотя они и считали это слишком навязчивой опекой. Затем она решила, что девочкам звонить было слишком рано, а на проводе ее Джо. Разговора с ним она прождала весь день, но слова, произнесенные чужим голосом, привели ее в шоковое состояние.

— Нет, я не могу в это поверить, — кричала она в трубку. — Этого не может быть! Это недоразумение! Джо — американец, и мы живем в Англии. Как это он убит? Это чушь какая-то! Получше проверьте эти сведения!

Она медленно положила трубку, и только после этого до нее стал доходить смысл состоявшегося разговора. Да, это действительно могло случиться. Джо в самом деле мог броситься на бомбу террориста, пытавшегося взорвать школьный автобус, переполненный детьми…

Поначалу ее охватило чувство неукротимой ярости и злости. Она проклинала его за этот поступок, оставивший ее без мужа, а дочерей — без отца. О Джо, Джо! Как ты мог оставить меня? Оставить совсем одну, с двумя детьми, в чужой стране. Неужели мне опять предстоит быть бездомной?

Первые несколько дней Джейд пыталась вести обычный образ жизни. Карлотта и Джейк еще не отдавали себе отчета в том, что произошло, и требовали к себе обычного внимания. Но Джейд хорошо знала, что всю глубину горя и отчаяния они познают некоторое время спустя. Она сама уже прошла через все это один раз.

Сначала это помогало, но потом наступили дни поминовения, и она вдруг осознала, что никогда не увидит даже тела Джо, что он был разметан чудовищной силой взрыва. Она не находила себе места, думала только о нем. Он уже никогда не поцелует, не будет рядом в постели, не приласкает. Она уже никогда больше не услышит замечательного и неповторимого смеха, глубокомысленных размышлений о будущем дочерей, неловких и неумелых объяснений в любви.

О нет, Джо! Как можно без всего этого прожить? Она часами находилась в его кабинете, пытаясь представить, как он сидит в своем излюбленном кресле и слушает свои старые пластинки. Его любимым занятием было вспоминать, что они делали, слушая одну музыку, как они любили друг друга под другую. Иногда она брала и держала в руках фотоаппараты, к которым прикасались его пальцы.

Однажды она стала вспоминать мужчин, которых знала до встречи с Джо. Все они не оставили практически никакого следа в ее душе, кроме, пожалуй Реда. Воспоминания о нем всегда вызывали у нее чувство горечи и сожаления. Сколько лет их совместной жизни с Джо прошло впустую, прежде чем она стала ценить это время?

О Джо, ты всегда знал, как нужно ценить время.

Они уже вернулись в Лондон, когда Джейд узнала, что ей предстоит ответить на старый как мир вопрос, что делать с непредусмотренной беременностью. Это всегда было самым трудным для женщин. Очень часто ответ осложнялся осознанием того, что зачатию предшествовала любовь. Иногда ей казалось, что она чувствует биение сердца младенца.

В те последние дни агонии Сайгона Джо внимательно наблюдал за Джейд, пытаясь помочь ей преодолеть чувство неловкости, которое она испытывала после встречи с Редом. Она хотела все объяснить, но не могла найти подходящего для этого времени. После ухода Реда они оказались в речном порту Кхан Хой, где вместе с другими помогали посадке беженцев на баржи, отправлявшиеся в более безопасное место. Работали круглые сутки, и, естественно, любые объяснения в таких условиях казались неуместными. Потом пошли другие, не менее срочные дела. А когда она узнала, что беременна от Реда, было уже слишком поздно объясняться в любви Джо. Это было бы несправедливо по отношению к нему.

— Мне нужно принять решение, Джо, — сказала она, наконец.

— Давай обсудим. Говорят, что две головы лучше, чем одна.

— Боюсь, что это тот самый случай, когда ты не можешь мне помочь.

— Я попытаюсь, — улыбнулся Джо.

— Короче говоря, у меня будет ребенок… если я соглашусь оставить его.

Джо подумал и не спеша произнес:

— Ну, это не такая уж и сложная проблема. Она вполне разрешима. Что подсказывает тебе твое сердце?

— Сердце говорит мне «да», но ум противится этому. Он подсказывает мне, что не следует повторять ошибок прошлого. Еще один ребенок с сомнительным отцовством — я… моя сестра Эбби… Ред. Только Д'Арси родилась в нормальной семье, да и то настрадалась из-за Реда.

— Всегда прислушивайся к советам своего сердца, прошептал Джо. — Сердце никогда не обманет тебя.

— Но ум обладает большей убедительностью.

— А сердце говорит правдивее… с любовью и достоинством.

— Но не зря же говорят, что благоразумие — лучшая часть достоинства. К чему нужно прислушиваться, если благоразумие является главной добродетелью?

— Подчинись велению сердца, обверни ребенка своей любовью и накрой его наиболее достойным именем.

— Но не будет ли это повторением прошлого? Ребенок без отца?

— Об этом не стоит беспокоиться. Выходи замуж за человека с достойным именем, ну, скажем, Гудмен, который будет любить твоего ребенка так же сильно, как тебя… И не будет никаких сомнений в отцовстве.

Джейд долго и внимательно всматривалась в глаза Джо. Он никогда раньше не говорил о своей любви к ней, хотя у нее и не было сомнений в том, что любима им. Сейчас она окончательно убедилась в своей правоте. Но как же страстная любовь к Реду? А можно ли быть уверенной в преимуществах такой любви? Вероятно, существуют различные виды страсти, как и различные виды любви. Ведь именно безумная страсть уничтожила, в конце концов, Карлотту.

Все дело в силе чувств, а Джо — сильный человек, не из тех, кто боится прошлого… ее прошлого.

И все же она спросила:

— Ты уверен в себе, Джо?

— Так же как уверен в своей любви к тебе и в твоей — ко мне.

— О Джо! Ты знаешь, что я люблю тебя? Когда ты узнал об этом и почему так долго молчал?

— Я просто ждал, когда ты вырастешь и оставишь свое прошлое, чтобы присоединиться ко мне в будущем.

— А ты умен, Джо.

— Знаю. Я гений.

Джейд весело рассмеялась.

— Ну ты даешь, Джо! — И она бросилась к нему в объятия, впервые за долгое время почувствовав, что перестает быть вечной беженкой, что нашла свой приют.

 

II

Джейд бессмысленно бродила по дому, по их родному дому, тщетно пытаясь хоть как-то успокоиться. Ей казалось, что она вот-вот где-нибудь встретит Джо. Но когда разум прояснялся, она с отчаянием понимала, что никогда уже не увидит его. Все естество отвергало его смерть, так же как когда-то отвергало смерть матери…

Когда в январе у Джейд родилась дочь, она была слегка разочарована тем, что у девочки были красно-рыжие волосы.

— Я надеюсь, — говорила она, — что эти голубые глаза не превратятся в зеленые. В нашей семье уже достаточно рыжих волос и зеленых глаз.

— Лично я, — сказал на это Джо, — не считаю, что это плохо. Зеленые глаза и рыжие волосы были у твоей матери и бабушки. По-моему, это прекрасно, — добавил он.

— Но мне бы хотелось, чтобы наша дочь была похожа только на саму себя, а не на кого-то другого. Как мы ее назовем?

Джо ответил без колебаний:

— Как насчет Карлотты? Прекрасное имя.

Джейд вздрогнула:

— Нет, Джо, это имя принадлежит прошлому. Ты же сам говорил мне, чтобы я порвала с ним.

— Да, говорил, но я никогда не призывал тебя его забыть. Если забудешь прошлое, перестанешь быть целостной личностью. Я знаю, как ты любила свою мать, как долго сохраняла память о ней и как много из-за этого страдала. У Карлотты были, помимо всего прочего, прекрасные качества, и не надо их забывать. Надо уметь гордиться прошлым, заимствуя из него самое хорошее. Назовем свою дочь Карлоттой, и пусть в ней воплотятся лучшие качества первой — духовная возвышенность, прекрасное лицо, чудесные формы. Все — как у тебя. Что ты на это скажешь?

— Ты заставляешь меня плакать. Полагаю, что Карлотте Гудмен очень повезло иметь такого отца, как ты.

Тогда же она решила, что непременно заведет еще одного ребенка — специально для Джо. Очень хотелось, чтобы это была тоже девочка. Сестры будут почти ровесницами и непременно самыми близкими друзьями…

Именно так и произошло. Год спустя, почти в тот же самый день, родилась Джейк. Она была очень похожа на свою старшую сестру.

— Мы назвали Карлотту в честь моей матери, — сказала Джейд мужу. — Теперь настал черед твоей. Ты часто рассказывал мне, какой замечательной женщиной была Джи Кей. Но мне не хотелось бы называть ребенка инициалами. Что означает Джи Кей?

Джо засмеялся:

— Тебе это имя не понравится. Ее звали Джудит.

— О нет!

— Я же говорил!

— А что означает Кей?

— Кэтрин.

— Ну что же, так мы ее и назовем. А пока будем звать ее просто Джейк.

Как и предполагала Джейд, сестры были очень похожи друг на друга, различались с трудом. Правда, Карлотта была немного выше, а Джейк смотрелась более веселой. Но самое главное — они были настоящими подругами.

Да, у них была счастливая семья. Джейд пыталась успокоить себя этой мыслью — что они с Джо провели вместе семнадцать счастливейших лет. Даже когда она сказала ему, что больше не хочет колесить с ним по миру, а желает просто сидеть дома и воспитывать дочерей, это ничего не изменило, не повлияло на их взаимоотношения. Иногда он покидал их на короткое время, но после возвращения вся семья была снова счастлива, как и прежде.

Когда Джо впервые собирался уехать по делам без Джейд, он спросил ее:

— Что ты собираешься делать в мое отсутствие?

Джейд вначале не поняла вопроса:

— Что ты имеешь в виду? Неужели думаешь, что я останусь без работы?

— Я сделал из тебя первоклассную писательницу, и мне бы не хотелось, чтобы ты из-за меня утратила свои навыки.

— Ага, — сказала Джейд, догадываясь на что он намекал. Она хитро улыбнулась. — Все еще помнишь тот рассказ, что я писала, когда впервые встретила тебя? О девушке, чистящей свеклу?

— О Господи, как я мог забыть это?

— Я уже думала о нем. Конечно, ты был прав. Придется немножко переделать его и посмотреть, что из этого получится. Как ты на это смотришь?

— Что же, очень хорошо! Нисколько не удивлюсь, если эта девушка в рассказе…

Через два года Джейд опубликовала свою первую новеллу.

 

III

Джейд подумала, что эта новелла была, в сущности, таким же наследством Джо, как и дочери. Но это нисколько не утешило, на душе было так тоскливо, что захотелось уснуть и никогда не просыпаться.

Карлотта и Джейк просто не знали, как поддержать мать. Они пригласили друзей и соседей, провели их наверх в комнату Джейд, но та отвернулась к стене, не обращая на них абсолютно никакого внимания. И тут-то им пришла в голову мысль позвонить Д'Арси: они опоздали — та уже отправилась в Лондон.

Джейд все еще лежала, отвернувшись к стене, когда в комнату ворвалась Д'Арси и закричала своим неподражаемым из-за латиноамериканского акцента голосом:

— Что это за безобразие! Как не стыдно лежать на этой постели и делать вид, что умираешь, хотя ты можешь выглядеть в тысячу раз лучше, чем мы все, вместе взятые!

Джейд повернула голову и улыбнулась, впервые за последние дни.

— Д'Арси Шеридан Ренкин! Как ты тут оказалась, черт тебя подери?

— А как ты думаешь, как я здесь оказалась? Ах ты, старая калоша! Да я же приехала, чтобы поддержать тебя, свою маленькую старушку-сестричку. — Д'Арси запрыгнула к ней в постель и принялась осыпать ее поцелуями, несмотря на весьма решительные протесты Джейд.

— Прекрати! Перестань вести себя как сумасшедшая! Мы уже не в том возрасте, чтобы дурачиться.

Но Д'Арси не слушала ее, пока смех Джейд постепенно не перерос в неконтролируемые горестные рыдания.

— Что значит ты не можешь смириться со смертью Джо? — разгоряченно спорила Д'Арси с Джейд. — Ты ничего не можешь изменить. Нужно думать о его дочерях. Они уже потеряли отца, и не приведи Господь, если потеряют еще и мать. Достаточно, что уже напугала их до смерти. Они такие хорошенькие и очень похожи на тебя, так же красивы, как и ты в их возрасте.

— Мне плевать, что они красивые. Мне важно, чтобы они были счастливы.

— Ну, тогда, может быть, возьмешь себя в руки?

Д'Арси удалось наконец уговорить Джейд спуститься вниз и поужинать. Напряжение понемногу спадало, и, отправив девочек спать, они проговорили до поздней ночи.

— Я очень сожалею, что оторвала тебя от Ноэля и детей, — сказала Джейд.

— Пустяки. Не забывай, что мои парни уже достаточно взрослые. Кренстон в июне этого года уже заканчивает колледж. А Ноэль сам затолкнул меня в самолет. Он всегда говорил, что если бы не ты, то мы, вероятно, не были бы сейчас женаты. Во всяком случае, мы не были бы так счастливы. Более того, Джейд, ты спасла наши жизни.

Джейд пыталась что-то возразить, отметив про себя, что иногда полезнее разгласить тайну, чем сохранить ее. Вспомнила, какие именно обстоятельства навели на эту мысль.

Джейд тогда очень обрадовалась, когда узнала, что Д'Арси и Ноэль с детьми собираются навестить ее. Ноэль к тому времени был избран в Палату представителей, заняв освободившееся место Реда, ставшего сенатором.

— Ты представляешь, — говорила она взволнованно Джо, — я не видела ее столько лет. Последний раз это было, когда она была беременна Кренстоном, а сейчас у них уже Томас, Абрахам и Франклин. Интересно, почему они не назвали Кренстона Джорджем, был бы полный набор отцов-основателей нашей страны, — хихикнула Джейд.

Джо видел, что ее беспокоили те перемены, которые произошли с Д'Арси. Несколько лет назад он поехал в Вашингтон для сбора материала об уотергейтском скандале и по просьбе жены навестил Д'Арси, Ноэля и Фрэнки. Позже он сообщил ей, что Д'Арси почти замучила Ноэля своими идеями о его политической карьере.

— Даже ее мать просит прекратить давление на мужа, но все это бесполезно. По правде говоря, не думаю, что Д'Арси в состоянии оставить его в покое. Она слишком завистлива. Всей семьей собираются к тебе.

Но это было в 73-м, а шесть лет спустя Джейд надеялась, что у них все нормально, поскольку Ноэль уже стал конгрессменом Ренкином.

— Очень интересно взглянуть на них — сказала она. — Д'Арси впервые увидит Карлотту и Джейк. Фотографии, которые я ей отослала, не дают точного представления.

Но после этих слов ее охватило тревожное предчувствие. Не обнаружит ли Д'Арси ее тайну? Тайну отцовства Карлотты и Джейк?

Джо, понимая ее внутренние переживания, попытался ее успокоить, сказав, что Карлотта и Джейк очень похожи друг на друга, а все вместе — на саму Джейд…

С первой встречи с Д'Арси, Ноэлем и их сыновьями она поняла, что ее тревога была напрасной. После традиционного приветствия Д'Арси сразу же перешла к подробному изложению всех перипетий выборов 1978 года. Оказалось, что Ноэль изменился больше, чем кто бы то ни было. Он выглядел совсем не таким, каким она его помнила — очень постаревшим. Прежний Ноэль был добродушным, уравновешенным и веселым. Даже в самых трудных случаях ему всегда удавалось развеселить Д'Арси. Нынешний Ноэль мало смеялся, огрызался на все замечания. Их отношения напоминали миниатюрную зону военных конфликтов.

В тот самый вечер Д'Арси и Ноэль умудрились поссориться даже из-за такого пустяка, как — должен ли Кренстон съесть вторую отбивную котлету. Д'Арси настаивала на том, чтобы он съел, а Ноэль с этим категорически не соглашался.

— Это все из-за тебя, — набросилась на него Д'Арси. — Ты слишком мягкотелый. Ты рохля. Если бы ты был более твердым, ты бы уже сидел в сенате вместо Реда Стэнтона.

— Я уже до смерти устал от твоего Реда Стэнтона, — огрызался Ноэль. — Может, он сидит в Сенате потому, что хочет там сидеть, и потому, что его жена не указывает, где ему сидеть.

— Ну, превосходно! Может быть, ты хотел бы поменяться с ним женами?

— Д'Арси! — не выдержала Джейд, хотя и пообещала Джо, что не будет вмешиваться в их непрерывные споры.

Д'Арси тут же обратила свой гнев на Джейд:

— Ах, ты тоже? Вы все против меня? Как и моя мать. Мать всегда поддерживает его. Бедный Ноэль! Его жена такая несносная, амбициозная стерва! Меня же никто не понимает: ни моя мать, ни отец. Ему вообще наплевать, что у его единственной дочери муж политик. Он никогда не помогал нам, заботится только о сыне своей жены, той суки.

— Д'Арси! Здесь же дети! — протестующе воскликнула Джейд.

Ноэль выдавил из себя с горечью:

— Джейд, не напоминай, пожалуйста, о детях. У нее не хватает на них времени. Она слишком поглощена подготовкой следующих выборов. Лучше расскажи о Билле Шеридане. Наша Д'Арси его точная копия!

— Потрудитесь не говорить обо мне в третьем лице! — резко вмешалась Д'Арси. — И, пожалуйста, не надо говорить в присутствии детей, что я плохая мать.

Джейд казалось, что эти споры никогда не закончатся. Джо встал из-за стола и отвел всех детей в другую комнату.

Когда они остались одни в спальне, Джейд не выдержала и разрыдалась.

— Я знала, что Д'Арси не подарок, но чтобы вот так! Не понимаю, зачем они сюда приехали. С таким же успехом могли выяснять отношения дома. Но они же так любили друг друга! Ноэль был таким вежливым. А Д'Арси! Разумеется, она никогда не была слишком мягкой и тонкой, но веселой и любвеобильной. Что с ними будет, Джо?

— Я не знаю. Может быть, Д'Арси поймет, что она с ними делает.

— Это все из-за Реда. Она просто не может выносить, что Ноэль занимает более низкое положение. Но вся беда в том, что ему никогда не удастся его обойти.

— Да, конечно. Он совершенно другой человек, и в этом все дело.

— Интересно, а что, если Д'Арси узнает всю правду, что Ред является ее братом, не поможет ли это изменить ее?

— Возможно… если это уже не слишком поздно.

— Они были так счастливы! Для счастья ничто не может быть слишком поздно.

— Не уверен, что правильно тебя понимаю.

— Я тоже не уверена. Это будет ужасно, но разве это не стоит того, чтобы спасти их семью? Их жизни?

— Это трудный вопрос. Я склонен думать, что об этом ей должна сказать ее мать, а не ты.

— Не думаю, что Франческа знает всю правду. Но даже если и знает, никогда не скажет Д'Арси об этом. Несмотря на развод, все равно будет защищать Билли и его нормальные отношения с Д'Арси. Она, вероятно, знает, что Д'Арси никогда не простит Билла.

— Но там же нечего уже защищать, и, может быть, отношения между ними станут лучше, если они узнают правду…

— Неужели ты не понимаешь, что делаешь, Д'Арси? Ты должна оставить свою навязчивую идею с Редом, — убеждала ее Джейд.

— Ты думаешь, это легко? Если бы я могла это сделать. Но не могу! Может быть, и не стала бы ненавидеть его так сильно, если бы не любила когда-то.

Да, Д'Арси была одержима этой идеей, подумала Джейд, и, наверное, уже ничего нельзя поделать, кроме как сказать ей всю правду, какой бы неприятной она ни была.

— Он твой брат, Д'Арси. Ты полукровная сестра Реда. — Джейд произнесла это как можно спокойней, радуясь, что Джо, Ноэля и детей в этот момент не было рядом.

Они перешли на кухню, где Джейд в очередной раз поставила чайник.

— Когда ты об этом узнала? — спросила Д'Арси.

— Очень давно. Еще в то время, когда мы с тобой впервые встретились на вечеринке. После смерти матери я прочитала ее дневники, которые она старательно прятала.

— А моя мать? Она знает об этом?

— Не знаю, известно ли ей это сейчас, но тогда она ничего не знала.

— Не могу уразуметь, почему ты молчала все эти годы! Мы же стали друзьями. Господи, Джейд, ну зачем ты мне не сказала?

— Я думала об этом, но не знала, как поступить. И потом, хотела защитить твою мать. И, наконец, не знала, что ты так любила Реда, пока мы не стали настоящими подругами. Я думала, что это было просто юношеское увлечение, которое благополучно пройдет благодаря усилиям Джудит. А потом, когда ты рассказала мне про аборт, было уже слишком поздно. Мне не хотелось усложнять вашу жизнь, тебе и твоей матери.

Д'Арси кивнула.

— Мне кажется, что мать должна знать об этом. Когда они развелись, она заставила его отдать мне почти псе деньги. Зачем бы она это сделала, если бы не знала, что мой отец взял деньги Джудит на… — Она не смогла заставить себя произнести эти слова. — Может, моя мать хотела заставить таким образом наказать его…

Д'Арси горько усмехнулась:

— Подумать только! Кроме того, что Джудит подарила мне брата, она сделала меня еще и богатой женщиной. Хотя, конечно, я истратила огромную сумму денег на предвыборные кампании Ноэля, к чему сам он никогда не стремился. Бывают же такие хохмы! Но это должно быть смешно Ноэлю, а не мне. Я сделала аборт, но за все пришлось расплачиваться Ноэлю. О Господи! Джейд! Каких мучений это ему стоило. Ты знаешь, давно не видела его смеющимся. А мои дети! Да, Ноэль был прав. Я пренебрегла ими! Не физически, конечно, но больше времени потратила на Ноэля, чем на них… Да, я была слишком занята своими бредовыми идеями. Скажи мне, Джейд, кто еще знает о том, что Ред — мой брат? Джудит? Мой добрый старый отец? Ред?

— Нет, не думаю, — сказала Джейд, совершенно уверенная в том, что Ред об этом ничего не знал, по крайней мере, до Сайгона…

— Но это же только твои предположения.

— Разумеется.

— А Эбби? Как ты думаешь, она знает? Ты не сказала ей тогда в Палм-Бич?

— Нет. Я ничего ей не сказала, даже не раскрыла тайну ее собственного рождения. И если я этого не сделала, то кто мог еще? Моя мать мертва, Трейс тоже. Остаются только Джудит и Билл, но они, конечно же, ничего не скажут. Зачем им это нужно? Они крепко будут хранить этот секрет.

— Что же мне делать сейчас, Джейд? Сказать Реду?

— Это твое дело, Д'Арси. Если это поможет тебе…

— Нет, вряд ли. Да и зачем? Это только причинит ему боль, а я уже достаточно натерпелась. Знаешь, что самое смешное во всей этой истории? Все это время меня не покидало чувство, что Джудит манипулирует Редом, что он тогда пришел бы в больницу проведать меня, если бы не она… Ну, да ладно. Это не так уж и важно сейчас.

— Да, это все в прошлом. И Ред является жертвой этого прошлого, как и ты сама до недавнего времени. Что же касается аборта, то при тех обстоятельствах это был лучший выход из положения, не так ли? Все прошло, Д'Арси, и нам остается, как говорит Джо, только примириться с прошлым. Сейчас перед нами только настоящее и будущее… твоих сыновей и Ноэля.

— О Господи! Мой бедный Ноэль. Мне придется много потрудиться, чтобы загладить свою вину.

Несколько недель спустя Д'Арси позвонила Джейд. Она сообщила, что выборы прошли успешно и что Ноэль собирается вернуться к преподавательской деятельности в университете Джорджа Вашингтона. Таким образом, они будут ближе к Фрэнки.

Джейд вспомнила строчку из известного романа Фицджеральда «Великий Гэтсби» — «…Мы плыли против течения, борясь с ветром и беспрерывно возрождаясь в прошлом!» Да, все они — Д'Арси, Эбби, Ред и она сама — беспрерывно возрождаются в прошлом. Но, может быть, для нее и Д'Арси борьба против течения была уже позади?

Это все произошло давно, а сейчас Джейд вновь пришлось вступить в борьбу с прошлым.

— Знаешь, Д'Арси, — неожиданно сказала Джейд, — Джо убило прошлое.

— Ну, это самое глупое, что я когда-либо слышала, — протестующе воскликнула Д'Арси.

— Это не так глупо, как кажется на первый взгляд. В Израиле и Палестине всегда шла борьба. Многие годы, сотни лет. И если бы не все эти проблемы прошлого, эту проклятую бомбу не подложили бы в автобус, и Джо не погиб бы, спасая детей.

— Слишком неубедительное предположение, Джейд. То есть причина слишком отдаленная от нас во времени.

— Нет, я так не думаю. Прошлое всегда настигает нас своими причинами и последствиями.

— Джейд, когда у меня были проблемы в семье, ты сказала, что мне нужно избавиться от навязчивой идеи соперничества с Редом, и была права. Теперь уже я советую тебе сделать то же самое. Избавься от навязчивого прошлого. Мне хочется, чтобы Джейд собрала своих девчонок и вернулась домой.

— Мой дом здесь.

— Но ты же сама говорила когда-то, что дом — то место, к которому стремится твое сердце. К тому же Джо уже никогда не будет здесь. Надо смириться с этим и вернуться домой, где тебя будут окружать любящие люди.

«Д'Арси просто не понимает, о чем говорит, — подумала Джейд. — Если я вернусь, прошлое снова достанет и вцепится в меня своими ужасными когтями».

— Нет, Д'Арси, я не могу.

Но Д'Арси показалось, что дело продвигается вперед. Надо заставить Джейд выговориться. Именно так делают психоаналитики: заставляют человека говорить до тех пор, пока причины душевного расстройства не будут обнаружены и вскрыты. И тогда — конец мучениям. Вы излечены! Нет, они не называют это излечением. Поскольку причина беспокойства стала осознанной, вы просто оказываетесь в состоянии преодолеть ее или смириться с ней.

Джейд весело рассказывала Д'Арси историю о том, как они с Джо оказались в какой-то заброшенной африканской деревне и, к ужасу своему, увидели огромных размеров котел с кипящей водой. Они испугались, но Джейд попыталась убедить Джо, что ей никогда не попадалось слово «каннибал» в книгах об этом племени. Его это нисколько не успокоило, он спросил, встречала ли она утверждение, что это не каннибалы.

— Знаешь, Д'Арси, мы успокоились только тогда, когда увидели женщин этой деревни, несущих к котлу свое белье для стирки. После этого нам и в голову не приходило, что эти огромные котлы могут быть предназначены для чего-нибудь другого.

Д'Арси весело и долго смеялась, потом вполне серьезно заявила:

— Вот об этом тебе и нужно думать: только о хорошем. И еще одно. Не думаю, что Джо хотел бы, чтобы ты осталась здесь одна с дочерьми.

— Что за ерунда, Д'Арси. Я не буду здесь одинокой. У меня множество друзей.

— Друзья — это совсем другое дело. Это не семья. Если ты приедешь в Вашингтон, вокруг тебя будет настоящая семья. Подумай об этом. Подумай о своих детях. — Д'Арси неожиданно вспомнила про Эбби. Конечно, Эбби была частью навязчивого прошлого Джейд, но с другой стороны, с ее помощью можно будет вырвать Джейд из когтей этого прошлого, — К тому же там Эбби, ты же знаешь. Ей очень нужна подруга.

Джейд подозрительно взглянула на Д'Арси:

— Начнем с того, что Эбби, судя по всему, не хочет иметь со мной ничего общего. Она отвергала меня на протяжении многих лет. И потом, почему ты вдруг стала проявлять такую заботу о ней? Раньше ведь всегда была безразлична к ней.

— Потому что она меня отвергла, так же как и тебя. Но ей действительно нужен настоящий друг.

Джейд отвернулась:

— Насколько я знаю, у нее все прекрасно. Она активно участвовала в кампании Реда, и я часто вижу ее фамилию в вашингтонских газетах.

— Но это не означает, что при этом счастлива. Она совсем не такая, какой была раньше, и полностью находится под контролем Джудит. Всем известно, что у нее нелады с мужем. Даже моя мать говорит об этом, а уж она-то не будет пересказывать сплетни.

— Откуда же ей это известно?

— Видимо, что-то слышала и, кроме того, сама находится в весьма дружеских отношениях с Редом.

— Что? Ты никогда мне об этом не говорила.

— Но я же не могу помнить обо всем. Мать на протяжении многих лет была лидером то большинства, то меньшинства в Сенате и всегда тесно сотрудничала с Редом.

Джейд задумчиво покачала головой:

— Странно, как иногда оборачиваются события. Твоя мать и Ред — друзья. Интересно, насколько они были бы дружны, если бы она узнала, что Ред был…

— Она знает, Джейд. Совсем недавно мы с ней говорили об этом. Мне кажется, что она знает уже давно.

— И что?

— Она ничего не имеет против Реда, говорит, что он не выбирал отца.

— Она очень добрая женщина, — сказала Джейд и вздохнула, вспомнив, как Фрэнки простила ее за то, что она сделала тридцать лет назад…

— Да, это действительно так. Она даже не держит зла на моего отца, а если кто и заслуживает этого… Да ладно, давай не будем об этом. Лучше об Эбби. Ты должна вернуться в Вашингтон, чтобы попытаться спасти Эбби и ее семью.

Глаза Джейд сверкнули.

— Ради Бога, Д'Арси, прекрати это! — Ее голос стал громким и резким. — Я ничего не могу сделать для Эбби и не могу вернуться в Вашингтон! Неужели ты не можешь этого понять? Лучшим выходом для меня было бы остаться в стороне от ее проблем!

Д'Арси была поражена ее бурной реакцией. Как раз в это время из школы домой вернулись Карлотта и Джейк, и мать попыталась взять себя в руки. Девочки поцеловали Джейд, затем Д'Арси. Они были так похожи друг на друга, и только глаза у них были разные: у Карлотты — бирюзово-зеленые, а у Джейк — серо-зеленые. У Джо были серые глаза, но… Внезапная догадка поразила ее: все, стало на свои места.

Когда девочки ушли на кухню, чтобы перекусить, Д'Арси мягко сказала:

— О, Джейд, и ты тоже!

— Знаешь, с самого начала я всегда подозревала нечто подобное. Имею в виду тебя и Реда, но мне не хотелось думать об этом. Все же не могу понять одной вещи: если ты любила Реда, то почему ты позволила ему жениться на Эбби?

— Прежде всего потому, что она моя сестра. Она никогда не чувствовала материнской любви и к тому же любила Реда.

— Нет, я не думаю, что это так.

— Д'Арси! Она сама мне сказала, что любит его.

— Извини, Джейд, но это ложь.

— Как ты можешь так говорить? Откуда ты знаешь? Ты никогда не была ее близкой подругой.

— Да брось ты, Джейд. Она никогда не вела себя как любящая женщина. Все, кто ее знает, могут подтвердить, что Эбби больше любит Джудит и ее деньги, а не Реда. Если бы она по-настоящему любила мужа, послала бы к черту Джудит и ее вшивые деньги, предпочтя остаться с ним. Если она его и любила когда-нибудь, то это была ничтожная любовь. Сдается мне, по правде, что ты тоже его никогда по-настоящему не любила!

Нет, это неправда. Она любила его! Джейд наклонилась вперед, чтобы лучше расслышать ответ.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что если бы ты любила его безумно, то никогда не подарила его Эбби. Даже в самом начале не приняла бы ее ложь о любви к Реду, распознала бы эту фальшь. А позже… Если бы ты по-настоящему любила Реда, то не смогла бы так легко и быстро забыть его, не смогла пожертвовать этой любовью, как кучкой драгоценностей.

Глаза Джейд стали большими и круглыми.

— Но дело было не только в Эбби. Я могла испортить всю его карьеру. Мой отец был бандитом. Он…

Д'Арси грустно покачала головой:

— Нет, Джейд, это не оправдание — просто обманываешь себя. Если бы ты любила Реда всеми фибрами своей души, всем своим естеством, то отбросила все это к чертовой матери. Ты бы все сделала ради него, прошла любые испытания ради любви к нему. Да, Джейд, я знаю это чувство. Я пережила его.

— О, Д'Арси! — с отчаянием в голосе прошептала Джейд. Неужели Д'Арси говорила правду? И вдруг поняла, что не могла смириться со смертью Джо не потому, что сильно его любила, а потому, что обманывалась в жизни. Если то, что говорит Д'Арси правда, значит, она безумно любила Реда, а не Джо. Любила изначально и самозабвенно.

Джейд протянула руку Д'Арси, своей двоюродной сестре и другу.

— Спасибо, что приехала, Д'Арси, и спасибо за твои слова… Они мне многое прояснили.

— Это дань справедливости. Теперь мы с тобой в равном положении, сестра.

Джейд почувствовала, что они стали ближе с Д'Арси, несмотря на то, что Эбби была ее сестрой, а Ред — братом Д'Арси.

Джейд отвезла Д'Арси в аэропорт на своей машине.

— Прощание с тобой уже становится для меня привычкой.

— Но я не собираюсь прощаться. На этот раз я скажу тебе только «оревуар». Договорились?

— Договорились. Но прежде чем ты улетишь, хочу задать тебе еще два вопроса. Не возражаешь?

— Господи, Джейд, говоришь так, словно собираешься поразить меня. Валяй.

— Как думаешь, тебе удастся когда-нибудь примириться с отцом? Ты простишь его когда-нибудь?

— Из-за Реда? Да, за это я могу простить его, но не смогу простить, что он не сказал мне ничего, причинил мне боль и, наконец, что отдал предпочтение Реду. Да, да, именно так. Ред был его сыном, но ему следовало также помнить и о том, что у него есть дочь и что меня тоже нужно принимать в расчет.

— А Ред? Ты все еще переживаешь из-за него?

— Иногда. Это как зубная боль, которая уходит, а потом вдруг снова поражает в тот самый момент, когда меньше всего ее ожидаешь.

— Ты думаешь, эта боль когда-нибудь исчезнет совсем?

— Не уверена. Может, когда-нибудь, когда мы выговоримся и выплачем эту боль на плече друг друга. Прежде он должен узнать, что он мой брат. Но я сама не собираюсь говорить. Возможно, он никогда не узнает об этом. — В голосе Д'Арси прозвучали печальные нотки. — Несмотря на это, я от всей души желаю ему победы на выборах, хотя он об этом и не знает. А ты — подумай о возвращении домой, слышишь? Все будет нормально, я клянусь. Никто никогда не догадается, что у Карлотты и Джейк не один и тот же отец…

Джейд медленно шла к машине, в очередной раз, вспоминая слова Фицджералда: «…Мы плыли против течения, борясь с ветром и беспрерывно возрождаясь в прошлом». Может, однажды им удастся забыть прошлое, если они его преодолеют…

 

IV

В июне Джейд получила письмо прокурора Калифорнии, в котором сообщалось, что Росс Скотт умер в тюрьме, оставив ей дом, в котором когда-то жили Карлотта, она и Трейс, и огромную сумму денег — невероятно большую! Джейд подумала, что иногда сама жизнь, то есть события и обстоятельства, указывают путь, по которому нужно идти.

Она вспомнила совет Д'Арси и стала обдумывать свое будущее. Может, действительно вернуться домой? Будет ли это безопасно для нее и детей? Сможет ли хоть как-то помочь Эбби? Если она действительно пожертвовала Редом ради Эбби, то принесет ли эта жертва хоть какую-нибудь пользу всем им? Если бы можно было получить от Джо хоть какую-нибудь весточку, думала она. Джо был мудрым человеком и подсказал бы, что делать.

Джейд восприняла смерть Скотти и оставленное им наследство как луч света в лабиринте жизни. Это был знак, что пора возвращаться домой, а время для этого уже наступило. Кроме денег и дома, оставшихся от Скотти, ее ждали в Калифорнии бриллианты Карлотты, хранившиеся в одном из банков.

Она решила не тратить понапрасну времени на размышления о том, почему Скотти выбрал именно ее в качестве наследницы. Это могло означать, что он действительно считал ее своей дочерью или что Джейд была единственным человеком, к которому он испытывал некоторое подобие человеческих чувств. Даже такие люди, как Скотти, нуждались в подобных эмоциях.

Как бы то ни было, калифорнийский эпизод жизни был для нее уже пройденным этапом. Оставалось лишь избавиться от дома, забрать бриллианты, распорядиться деньгами Скотти и, таким образом, поставить последнюю точку во всей этой истории. Еще Джо говорил ей, что в каждой истории должен быть совершенно определенный и ясный конец…

Четыре недели спустя Джейд уже сидела перед телевизором в номере «люкс» отеля «Беверли-хиллс», внимательно наблюдая за общенациональным съездом демократической партии, проводившимся в центре Лос-Анджелеса. Карлотта и Джейк в это время настойчиво уговаривали ее поехать на знаменитый пляж Зума, считавшийся мировым центром серфинга.

— В самом деле, мама! Ну что ты уставилась в этот телевизор? Неужели мы все будем сидеть здесь, когда светит солнце и перед нами весь мир, — драматически декламировала Карлотта.

Им было совершенно безразлично, что их дядя мог стать лидером партии в результате первого же голосования. Для них Ред Стэнтон был человеком без лица, пустым именем.

— Если хотите знать, — убеждала их Джейд, — когда я была в вашем возрасте, мы предпочитали купаться на пляже Серфрайдер, неподалеку от пирса.

Затем, оставив все попытки уговорить Джейд, Карлотта и Джейк надели свои бикини и спустились вниз к бассейну, где собирались немного позагорать и продемонстрировать свои совершенно новые солнечные очки, приобретенные специально для Лос-Анджелеса.

А Джейд продолжала напряженно следить за событиями в центре города. Голосование уже закончилось, и скоро должен был появиться перед публикой новый лидер партии вместе с женой и детьми.

Через несколько дней Джейд с девочками отправилась к тому самому дому, где она выросла, оставленному ей Скотти. Это был большой розовый коттедж, стоявший на холмах Бэль-Эйр. Девочки никак не хотели понять, почему она решила продать его.

— Он так прекрасен, мама, — говорила Карлотта, — и здесь, было бы так хорошо — слева от дома в пяти минутах Голливуд, а справа — пляж.

Ее тут же поддержала Джейк:

— Кому хочется жить в Вашингтоне?

Джейд молча смотрела на детей и думала, что они вполне современные дети и им не понять, что она не может жить в этом доме, населенном призраками прошлого.

 

V

Джудит принесла Биллу его традиционную предобеденную порцию двойного бурбона прямо наверх. Он поднял бокал к свету, как будто хотел увидеть в нем нечто магическое.

— Ты слышала? По последним опросам Ред опережает соперников на десять процентов. Что ты можешь сказать на это, Джудит? Похоже на то, что нам скоро придется переселиться в Белый дом, — он сделал большой глоток из бокала.

— Да, действительно похоже на то. — Она медленно смаковала свое вино, думая о чем-то своем. — Я думаю, что пора хоть как-то определить твое будущее.

Он посмотрел на нее сквозь бокал. Всегда очень серьезно относясь к словам жены, Билл и сейчас ждал, что она скажет дальше.

— Нам нужно подумать о том, какую роль ты будешь выполнять, когда мы переедем в Белый дом!

— Мне кажется, ту же, что и всегда — роль доверенного лица, советника, исследователя, руководителя всей этой политической кухни.

— А тебя она устраивает? Меня, например, нет, — решительно сказала Джудит. — Этого уже недостаточно. Тебе уже пора выбираться из своей кухни на свет и иметь свою собственную должность… должность, которая соответствовала бы тому достоинству, которого ты заслуживаешь.

Билл почувствовал, как короткие волосы на его затылке становятся дыбом, а по всему телу пробежал холодок. Он знал, что Джудит ничего не говорит, предварительно не обдумав все детали.

— О какой должности ты говоришь?

— Государственного секретаря.

На этот раз Джудит его разыгрывает, подумал Билл.

— Это несерьезно, Джудит.

— Это намного серьезней, чем все то, что я говорила раньше. Почему бы и нет? — Ее голос стал приобретать стальной оттенок, что было ему хорошо знакомо. — Я думаю, что Ред перед нами в долгу, и хочу, чтобы именно ты занял этот пост. Где бы он был сейчас, если бы не мы с тобой? Неужели ты будешь довольствоваться своим положением главного носовытерателя на всю оставшуюся часть жизни?

Главный носовытератель. Эти слова произвели на него нужное для Джудит впечатление.

— Но из этого ничего не выйдет, Джудит. Даже если мы уговорим Реда, меня никогда не утвердят в этой должности. Они ненавидят непотизм. Кроме того, потребуют доказательство моей профпригодности, и мы должны признать, что это под вопросом. Я давно уже не занимался общественной деятельностью.

— Я знаю об этом, Билл. Ну и что из того? А кто готовил Реда все эти годы? Кто знает все аспекты управления лучше тебя? Причем как внутренние, так и международные. Кто может лучше тебя осветить все эти вопросы? Никто из тех, кто будет окружать нас в Вашингтоне, не будет обладать большей степенью компетенции, чем ты.

— А мой возраст?

— При чем тут возраст? Это могло бы послужить препятствием, если бы ты захотел стать президентом или вице-президентом. Но для госсекретаря возраст равносилен мудрости, и если бы не эта коляска, ты бы выглядел просто прекрасно. Ты все еще чертовски хорош!

Билл подсознательно пригладил рукой свои седеющие волосы и потер шею, ровную и упругую, как и у Джудит. Восемь месяцев назад ему сделали по ее настоянию пластическую операцию. Она, видимо, еще тогда предвидела исход выборов, подумал Билл. Джудит улыбнулась:

— Я бы сказала, что Король Шеридан выглядит так же хорошо, как и всегда.

Король Шеридан! Господи! Это было бы весьма неплохо. Государственный секретарь! Уважение и почести! Черт возьми, он действительно устал вытирать нос другим.

— Но как же нам это сделать?

— Как тебе не стыдно, Билл? Неужели ты уже забыл, как нужно организовывать кампании? Мы развернем это дело так же, как это делали всегда — ты и я. Нам предстоит изнурительная и кропотливая подготовительная работа. Потратим много денег на поддержку большого количества нужных людей, а если они не помогут, сможем оказать на них небольшое давление.

Джудит не устраивала перспектива сидеть в кресле рядом с коляской Билла и ковыряться в саду Белого дома. Она была уверена, что и Биллу это не понравилось бы. Она взглянула на Билла, уставившегося на ярко горящий огонь в камине. Мечтает о будущей славе? Или вспоминает прошлую? Ей никогда не удавалось понять представления других людей о пределах возможного.

 

VI

Ред, вернувшийся в Вашингтон на выходные после двухнедельной кампании на юге, чувствовал себя крайне уставшим. Он также отпустил на отдых всех своих сотрудников. Хотелось просто расслабиться, если, конечно, Эбби позволит ему сделать это. У нее был свой распорядок работы, и он знал, что она собирается провести несколько общественных мероприятий в рамках предвыборной кампании. Никакого желания в этом участвовать у него не было, но он знал, что придется уступить. Она была самой неутомимой из всех его сторонников и сотрудников, и своей победой на выборах он во многом был обязан именно ей. И все же хорошо бы сделать, чтобы она хоть изредка оставляла его в покое! И Билл тоже. Даже сейчас, когда Ред сидел в своей библиотеке, Билл был рядом с ним и выпытывал все подробности последних событий — сколько собралось людей послушать его выступление, кто из политиков в разных штатах оказал ему поддержку и тому подобное.

— Тебе удалось выйти сухим из воды?

Этот вопрос вызвал у Реда раздражение. Он сделал вид, что не понял, о чем разговор, и налил себе немного виски.

— Эй, парень, ты говоришь с Биллом Шериданом. Совсем скоро наступит великий день, когда тебе придется сразиться с Гэри Хартом.

— Не забывай, что я не Гэри Харт. Я Ред Стэнтон. — Да, он вышел сухим из воды, как выразился Билл, но это не имело никакого отношения ни к Гэри Харту, ни к его отчиму. Не имело отношения даже к Эбби. Это имело отношение только лично к нему, человеку, желающему доказать, что он достоин доверия американцев и что он не нуждается в подталкивании… ни со стороны Джудит, ни со стороны Билла. Он сам сделал этот выбор несколько лет назад.

— Ты уже обдумываешь состав своего кабинета? — спросил Билл как можно более бесстрастно.

Ред хотел уже было рассмеяться, но почувствовал, что у него просто нет сил, чтобы поддержать начатый Биллом разговор. Он знал, что Джудит и Билл уже хорошо подготовились к нему и у них уже был свой план. К тому же деликатность в разговоре всегда была их слабой стороной, точнее сказать, напрочь отсутствовала вообще.

— Не рановато ли ты заговорил об этом? Я еще не избран президентом страны.

— Чушь, — сказал Билл. — Все знают, что это дело времени.

Иногда Реду хотелось специально проиграть эти выборы, чтобы досадить этой троице — Джудит, Биллу и Эбби…

Эбби перебирала свой гардероб, пытаясь определить, какое платье подойдет ей больше всего. В этот момент вошла Джудит и тут же раскритиковала платье, которое Эбби примеряла.

И Ред думает, что у него какие-то проблемы! Господи, да она вовсе не желает, чтобы Джудит и Билл переехали в Белый дом вместе с ними. Но самое забавное, что Ред именно так и думает. Если бы он знал, как она устала от каждодневной опеки Джудит! И вот сейчас Джудит снова пристает к ней, чтобы она убедила Реда сделать Билла госсекретарем. А до президентских выборов еще три недели! И вообще, что за идиотская идея! В Вашингтоне животики надорвут от смеха. Билл Шеридан — государственный секретарь!

Джудит вытащила какое-то платье из гардероба:

— Надень это! Ты в нем будешь выглядеть, как королева.

Это было белое платье, украшенное бриллиантами, — особый подарок от Джудит.

— Еще бы, — добавила Джудит. — Стоимость этого платья поистине королевская. К тому же я не хочу, чтобы моя дочь оказалась затененной кем-либо. — Она засмеялась. — Скоро ты будешь Первой Леди страны, которая сама может затмить кого угодно. По сравнению с тобой Нэнси и Джекки будут выглядеть простушками!

Эбби вздохнула. Она знала, что ей не следует участвовать в играх Джудит, но от нее совершенно невозможно отвязаться.

Интересно, что бы она сказала, если бы узнала, что звонила Джейд и настаивала на встрече после всех этих долгих лет. Нет, она не скажет ничего ей об этом. А Джудит неожиданно заявила:

— Я слышала, что твоя сестра сейчас в Вашингтоне. Ты, вероятно, хочешь встретиться с ней. Подумай над тем, что ей нужно от тебя?

— Почему ей обязательно должно быть что-нибудь нужно?

— Ну, разве ты не знаешь, Эбби, что всегда всем что-нибудь нужно…

Ред согласился пойти на прием в итальянское посольство, но только при условии, что они останутся там не более чем на час, ну полтора от силы. Это была хитро задуманная игра, в которой Эбби рассчитывала добиться от Реда компромисса. Пока они одни будут ехать в лимузине, она хотела задать ему несколько щекотливых вопросов.

— Я тут подумала, Ред: если ты выиграешь эти выборы, то, может быть, не будешь возражать против назначения Билла государственным секретарем, хотя бы на какое-то время?

— Назначить? На какое-то время? Что за дурацкий разговор? Брось ты эти детские игры, наконец. Чушь какая-то. Я даже обсуждать это не буду.

— Сделай это ради меня, Ред. Я же тебе много помогала, ты знаешь. Я прошла с тобой через все эти кампании… через все. А это было совсем нелегко, поверь мне. Это единственное, о чем я тебя прошу.

— Я знаю, Эбби, знаю! Но почему именно это?

— Это единственное, что может удовлетворить Джудит и поможет нам избавиться от нее в Вашингтоне. Иначе она переедет с нами в Белый дом.

Он резко повернулся к ней. Не шутит ли она? Неужели он должен торговать должностью госсекретаря ради того, чтобы не допустить Шериданов в Белый дом? Неужто Эбби так сильно изменилась? Вполне ли она готова расстаться со своей драгоценной Джудит? Какое-то время он молча смотрел в окно лимузина: решил не напоминать ей сейчас о том, что именно она настаивала все эти годы на совместном проживании с Джудит. Сейчас это было бы несправедливо. Он изменился, поднялся высоко. Какое же поэтому имел право сомневаться в том, что Эбби тоже выросла?

Он знал, что обязан ей многим, и ему хотелось сделать для нее что-нибудь приятное.

— Неужели это так важно? — спросил он.

— Да, важно. Я всегда хотела жить с Джудит. Но сейчас уже не могу, просто задыхаюсь. Ты понимаешь меня?

Еще бы он не понимал этого! Ему было очень хорошо знакомо это чувство удушья.

— А ты не можешь сказать ей об этом? Ну, что ты не хочешь, чтобы она переезжала с нами в Белый дом?

— Мне кажется, уже слишком поздно об этом говорить.. — Ред ничего не мог возразить против. Он сам прекрасно понимал, что было уже слишком поздно.

 

I

Джейд и Эбби сидели за столиком одного из вашингтонских ресторанов и взволнованно говорили о своих делах. Джейд пила вино, и ее рука слегка дрожала, когда она подносила бокал к губам. Эбби пила только охлажденную воду и казалась более спокойной.

— Я предлагаю тост, Джейд, — сказала Эбби. — У Реда есть интересный лозунг: давайте возьмемся за руки и вместе отправимся в будущее!

— Прекрасный тост, — сказала Джейд. — Я с удовольствием выпью за это.

— Я помню твой мартини, который ты приготовила для Реда на шестнадцатилетии Д'Арси. Это было так здорово, — Эбби весело рассмеялась, — Мне тоже было шестнадцать, но я была еще совсем ребенком в том ужасном розовом платье. А ты в свои пятнадцать лет была уже почти женщиной, одетой как кинозвезда. Ты была так красива! Мне казалось тогда, что ты была самой прекрасной пятнадцатилетней девушкой в мире…

Джейд была весьма польщена, и они обе весело смеялись, вспоминая прошлое. Этот смех растопил ледовую глыбу, незримо разделявшую их многие годы. Они почувствовали себя сестрами и поняли, что соединяющая их кровь плотнее, чем вода, и намного прочнее, чем время, разделившее их в прошлом.

Когда Джейд пришла в ресторан, то долго не могла узнать Эбби, сидевшую уже за столиком и наблюдавшую за ней. Она была чрезвычайно удивлена, увидев супермодную женщину лет сорока с туго завязанными в пучок черными волосами и в черном платье, с жемчужно-бриллиантовыми украшениями. Какое-то внутреннее чувство подсказало, что это ее сестра. Она была совсем не похожа на ту девочку, которую она помнила с детства, — с большими испуганными глазами, мокрыми от слез, с длинными волнистыми волосами, спадающими на плечи, неловкую и не уверенную в себе.

Сегодняшняя Эбби встретила ее с широкой улыбкой и мягко прикоснулась своей щекой к ее щеке.

— Джейд, дорогая Джейд! Не могу не узнать эти волосы. Они по-прежнему рыжие! Как это тебе удается? Выпьем чего-нибудь? — Она легким движением пальца подозвала к себе официанта и, обращаясь к нему по имени, попросила принести немного вина и минеральной воды. — Ты знаешь, я в обед пью только минеральную воду. Все эти кампании, обеды и приемы требуют ясно мыслящей головы! — пояснила она.

— Ты не возражаешь, если мы сразу же закажем что-нибудь поесть, — сказала Эбби. — У меня ужасно мало времени. — Она бросила быстрый взгляд на свои часы, украшенные маленькими бриллиантами. — В полтретьего у меня встреча с руководителем избирательной кампании.

— Твоей избирательной кампании? — шутливо сказала Джейд. — Я думала, это избирательная кампания Ре да.

Эбби улыбнулась, как обычно улыбаются школьные учителя при виде шаловливых детей.

— Ты зря смеешься, Джейд. Избирательная кампания — это весьма серьезное дело.

Эбби заказала аспарагус с винегретом, но только после очень длительного выяснения степени свежести овощей. Она также посоветовала Джейд попробовать эскалоп с шафрановым соусом.

— Это не обыкновенное блюдо, — уточнила она.

Джейд не могла избавиться от чувства, что между ними существует какая-то незримая преграда. Как бы ее устранить, чтобы они снова стали друзьями? Так много хотелось сказать своей сестре! Да, если бы они встретились раньше, то все было бы гораздо легче… тогда обе были моложе и откровеннее, чем сейчас.

Эбби быстро управлялась со своим блюдом, как будто три дня ничего не ела, и все время посматривала на часы. Джейд не могла не обратить на это внимание. Видимо, сейчас не время начинать этот разговор, подумала она.

— Эбби, — сказала она, — я хочу тебе кое-что сказать, но ты так спешишь, постоянно смотришь на часы… Это нервирует меня. — Джейд уже собралась было предложить ей другое время для встречи, но Эбби прервала ее намерения:

— Ты нервничаешь? Не могу поверить! Ты мне всегда казалась такой самоуверенной и спокойной. Хотя, конечно, это же ты сбежала от меня тогда, не так ли? — На лице Эбби по-прежнему держалась холодная улыбка, делавшая ее недоступной для откровенного разговора. Это была своеобразная защитная декорация, подчеркивавшая ее независимость.

Джейд была в отчаянии. Она чувствовала, что Эбби может уйти, не дав ей возможности сказать все, что она собиралась. Тем более что другого времени у нее могло и не найтись.

— Но Д'Арси же объяснила тебе, почему я это сделала? Я не хотела оставлять тебя отцу, это не принесло бы тебе ничего хорошего… И к тому же я написала тебе обо всем в письме.

Эбби изящно вытерла уголки губ салфеткой.

— Да брось ты, Джейд. Неужели ты думаешь, что я поверю в этот бред? Возможно, я была юной и наивной, но никогда не была дурой. Что он мог мне сделать? Он, вероятно, был жадным, но все мои деньги находились в трастовом фонде.

— Но он же не знал об этом, — горячилась Джейд. — Тогда никто из нас не знал. И потом, ты его плохо знала. Он был себе на уме.

— По закону он ничего не мог мне сделать. Он был для меня не более, чем отчим, хотя и отчимом в общем-то не был, так как Карлотта уже умерла к тому времени. Нет, Джейд, боюсь, что твоя версия была совершенно беспочвенной тогда и остается таковой сейчас. Ты сделала то, что обычно делала Карлотта — бросила все и уехала. — Голос Эбби стал даже резче, чем прежде.

Джейд предусмотрительно огляделась вокруг, затем наклонилась вперед и попыталась взять Эбби за руку, но та оттолкнула ее.

— Ты не понимаешь, Эбби! Карлотта поступила так, по той же причине, что и я. Она хотела спасти тебя от Трейса Боудина!

Лицо Эбби выражало скуку и разочарование одновременно.

— Я не знаю, зачем ты завела весь этот разговор, Джейд. До выборов осталось всего лишь несколько дней, и у меня очень много работы. Зачем ты это делаешь?

— Потому что ты должна знать правду.

— Очень хорошо. Давай покончим с этим раз и навсегда, поскольку я вижу, что ты от меня не отстанешь. Какую правду я должна, по-твоему, знать?

— Эбби, Трейс Боудин был тебе не отчимом, а родным отцом. Твоим настоящим и единственным отцом!

Джейд не знала, как будет реагировать Эбби на эти слова. Уронит стакан с водой… вскрикнет или упадет в обморок. Но она не могла предположить, что Эбби рассмеется, нервно, правда, но все же рассмеется!

— Никогда не слышала ничего более забавного! Джудит была права насчет тебя. Чего ты добиваешься, Джейд? Зачем здесь появилась после тридцати лет отсутствия? Шантажировать нас своими дурацкими измышлениями? Если осталась на мели после смерти мужа, то тебе нужно просто попросить у нас денег. Чтобы вымогать у нас деньги, не обязательно дожидаться выборов. Может быть, просто хотела позабавиться над нами? Или вы с Д'Арси состряпали это вместе? О да, теперь я понимаю: просто завидуешь мне! Что, не так, что ли? Ты всегда была очень красивой, как и Карлотта. Вы совершенно одинаковы — два сапога пара. Но сейчас ты не представляешь собой ничего особенного. Ты уж не кинозвезда, потеряла свой блеск, карьера журналистки уже позади, и все, что от этого осталось, это маленькие книжечки, которые удалось опубликовать. Сейчас ты просто никто и не можешь выносить этого! Или раздражает мысль, что я скоро стану первой леди страны. Ну что, я права?

Смысл ее монолога с трудом доходил до сознания Джейд. Сколько злости и ненависти было в этих словах, и никакого проблеска мысли. Джейд не винила свою сестру: ведь та столько лет провела с Джудит, и это она сама отослала ее туда, как будто продала!

— Эбби, остановись, пожалуйста, замолчи! Мой приезд сюда имеет единственную цель — сказать, что твоя мать любила тебя, так же как и я, но у нас были очень серьезные причины, чтобы жить отдельно. Пойми, что это был акт любви к тебе! Я приехала сюда не для того, чтобы шантажировать тебя, а для того, чтобы передать тебе одну вещь — доказательство материнской любви.

Джейд взяла свою сумочку и, вынув из нее чек, протянула его Эбби, которая молча рассматривала его.

— Что это? — наконец, произнесла она.

— Ты сама видишь. Это банковский чек на сумму более семи миллионов долларов…

Эбби снова посмотрела на чек. На нем была отчетливо проставлена сумма — 7 052 049, 35. Чек был выписан на ее имя! — Абигайль Трюсдейл Стэнтон!

Через некоторое время они отправились на лимузине к дому Джейд, чтобы продолжить беседу в иной обстановке. Изумлению Эбби не было предела. Сперва ее поразил этот чек, затем она увидела шикарный дом в Джорджтауне, стоивший многие миллионы.

— Что ты все это время делала, — рассмеялась Эбби, — грабила банки?

— Чек на семь миллионов по закону принадлежит тебе. Это не мой подарок. Именно на эту сумму были проданы драгоценности Карлотты, которые она оставила тебе. Они лежали в банке на мое имя, чтобы я потом вручила тебе, ее старшей дочери. Недавно я выставила их на аукцион здесь в Калифорнии. Думаю, что сразу после смерти Карлотты они стоили около двух миллионов, но это было очень давно. Коллекция герцогини Виндзорской потянула на более чем сорок миллионов, когда была выставлена на аукционе.

— Пятьдесят, — поправила ее Эбби. — Именно на эту сумму потянула коллекция герцогини.

Джейд улыбнулась. Она забыла, что в таких вопросах Эбби была лучше информирована.

Эбби снова посмотрела на чек, огляделась вокруг. Гостиная была обставлена чрезвычайно дорогой мебелью. Неожиданно для себя Джейд увидела, что по щеке сестры стекает слеза.

— Она действительно оставила мне свои драгоценности?

— Да, Эбби, — солгала Джейд, ничуть не сомневаясь в правильности своего поступка. — Она сделала это в порыве любви.

Эбби засмеялась. Впервые за весь день она засмеялась настоящим, неподдельным смехом.

— Это больше, чем порыв любви. Этот чек принесет мне свободу. И не только мне одной!

Джейд была очень довольна. Именно это она и хотела услышать. Эбби правильно уловила смысл случившегося. Человека делает свободным не только правда, но и деньги.

— Я понимаю, что Трейс Боудин был моим отцом. Но это так не привычно для меня. Ведь все эти годы я носила имя Абигайль Трюсдейл Стэнтон. Подумать только! Джудит знала все это! Непостижимо! А ты, Джейд? Тебя не очень волнует то, что ты не знаешь, кто твой отец?

— Нет, не очень. Раньше меня это больше интересовало. Можно сказать, что я выросла в этой неопределенности. Но мне определенно не нужны эти залитые кровью деньги Росса Скотта. Я думаю, что поступила правильно, отдав их на благотворительные цели. На эти деньги будут куплены дома для бездомных.

— Неужели ты действительно отдала их?

— Да. На сорок миллионов долларов можно многое сделать для бедняков. Кроме того, я выделила пару миллионов на программу Д'Арси «Помоги детям».

— Сорок миллионов долларов! Вот это да!

— Да, это все, что он мне оставил. Думаю, что это мафиозные деньги.

Эбби засмеялась:

— Еще бы не мафиозные, но я считаю, что теперь они будут приносить людям только добро. А этот дом? Он великолепен.

— Я продала дом, в котором мы все когда-то жили — я, Карлотта и Трейс. Я просто не могла остаться там, среди призраков. Это принесло мне несколько миллионов долларов, учитывая, что недвижимость в Калифорнии сейчас очень дорога. Потом еще мебель, картины… В общем, это огромная сумма денег, и я хотела бы оставить все это дочерям в качестве наследства… от их бабушки.

— Карлотта… Значит, она нас обеих сделала свободными!

На этот раз Эбби уже не смогла удержаться и разрыдалась.

— Я перестала любить Джудит много лет назад, если мои чувства к ней вообще можно назвать любовью. И отнюдь не потому, что я очень умна. Не требуется много ума, чтобы понять, кто такая Джудит. Она никогда не была слишком деликатной. Для нее все очень просто — делай, что тебе говорят, или голова долой! Ред всегда знал это, но я не слушала его, пока не оказалось слишком поздно.

— Но еще не слишком поздно, Эбби. Никогда не бывает слишком поздно.

Эбби засмеялась:

— Я точно так же думала тридцать лет назад, пока не узнала жизнь. Чтобы сохранить молодое деревцо, нужно много его поливать и ухаживать за ним. Наше дерево — мое и Реда — никогда не имело шансов выжить.

— Но ты же любила его, Эбби. Ты сама мне сказала об этом.

— О, Джейд, Джейд! Я говорила тебе то, что ты хотела от меня услышать. И чувствовала то, что Джудит от меня требовала.

— Ты хочешь сказать, что никогда по-настоящему не любила его?

Выходит, что Д'Арси была права, подумала Джейд, и ей стало больно от этой мысли.

— Нет, я любила его, конечно же, любила. Как можно не любить такого красавчика? Он всегда был очень внимателен ко мне. Но мне всегда казалось, что люблю его как старшего брата…

Да, забавная случилась со всеми нами история, подумала Джейд. Эбби любила Реда как старшего брата, а Д'Арси, которая должна была любить его как брата, на самом деле любила его со всей страстностью Джульетты. А как она сама его любила? Во вторую очередь? После Эбби? А после Джо? Узнает ли она когда-нибудь об этом? Но так ли это важно? Важно, что она любила его…

— Самое любопытное во всей этой истории заключалось в том, что чем более интимными становились наши отношения и чем сильнее Джудит подталкивала меня к нему, тем меньше я его любила. Джудит всегда подталкивала нас друг к другу, и это было для нас как поцелуй смерти. А некоторое время спустя она встала между нами. Да, так оно чаще всего и бывает в жизни. Знаешь, чего мне хочется больше всего? Чтобы мы с Редом стали хорошими друзьями, как это было в самом начале. Так бы все и было, если бы рядом не было Джудит и Билла. Хочешь посмеяться? У меня с ним никогда не было настоящего секса. Когда Ред и я…

Джейд быстро приложила свой палец к губам Эбби:

— Мне кажется, тебе не следует об этом говорить.

— Да это пустяки. Я не собираюсь рассказывать тебе о слишком интимных вещах, хотела сказать, что никогда не понимала, зачем все это нужно. У меня было много подруг, которые испытывали оргазм неоднократно в течение ночи, были и такие, которые вообще не испытывали и готовы были повеситься от этого. У меня много знакомых женщин, которые только о том и думают, чтобы побыстрее сменить любовника. А потом я узнала, что почти половина женщин, знакомых с Редом, безумно жаждали оказаться с ним в одной постели. Мне тогда показалось, что у меня что-то не в порядке. Я пришла к выводу, что виной всему моя кровь истинных Трюсдейлов! Разве это не смешно? Оказывается, что во мне течет горячая кровь Трейса!

Вскоре Эбби решительно заявила о том, что ей действительно пора уходить. Выборы! И уже выходя из комнаты, она спросила:

— А ты оставила себе что-нибудь от Карлотты?

— Да, конечно, — ответила Джейд. — Я бережно храню мамин портрет. Я все еще не повесила его. — Она вздохнула. Может, и портрет отдать Эбби? — Ты хочешь взять его, Эбби?

— О нет! Пусть останется у тебя. А что с одеждой Карлотты? Ты сохранила ее?

— Вначале я не хотела держать у себя, но мои девочки — ты еще увидишь их — уговорили меня оставить одежду Карлотты, все платья и меха. Твоя дочь тоже приходится внучкой Карлотте. Может, возьмешь ей что-нибудь? Несколько платьев или меховую шубу?

Эбби на мгновение задумалась.

«Почему бы и нет? Она действительно внучка Карлотты, а у Карлотты был весьма неплохой вкус».

Эбби направилась к выходу:

— Я уверена, что Ред непременно захочет увидеть тебя. У него найдется свободная минутка. По правде говоря, я всегда думала, что Ред влюбился в тебя там, в Палм-Бич. Д'Арси была безумно влюблена в Реда, но любил он только тебя. Забавно, не правда ли? Ты была прекрасна, Д'Арси — великолепна, но главный приз все же достался мне — маленькой и скромной Эбби Трюсдейл.

— Эбби, постарайся наладить отношения с Редом. Сделай, чтобы все было нормально.

— Попытаюсь, хотя боюсь, что мы уже утратили все необходимые для этого навыки, если они вообще были когда-нибудь. Но мы хорошо понимаем друг друга. Все же попытаюсь, и если Ред победит на выборах, я стану лучшей первой леди страны из всех, которые были.

— Отлично! Интересно, кто будет для тебя эталоном? — засмеялась Джейд. — Джекки или Нэнси?

— Ты что, издеваешься? Я постараюсь превзойти саму Элеонор Рузвельт.

Джейд в последний раз крепко обняла Эбби:

— Молодец!

 

II

Джейд отправилась к Д'Арси и Ноэлю, чтобы узнать все новости о предстоящих выборах. Карлотта и Джейк поехали с ней, хотя им было более интересно подурачиться со своими кузенами, сыновьями Д'Арси, чем наблюдать за этими скучными выборами. Они для них ровным счетом ничего не значили. Сестрам было очень приятно, что их мама так горячо обсуждает ход выборов с родственниками и искренне болеет за своего кандидата. Им также очень нравилась тетя Фрэнки, которая была удивительно приятной, несмотря на свой возраст и на то, что много лет занималась политикой: ведь все говорили, что американские политики очень замкнуты и неприступны. Тетя Фрэнки была совсем другой. При первой встрече она очень долго обнимала всех их, плакала и бесконечно повторяла, что они очень похожи на свою бабушку Карлотту.

Подсчет голосов закончился очень поздно, но не смотря на это, чиновники и журналисты устремились в Бостон, где находилась штаб-квартира нового президента страны Реда Стэнтона. Каждый стремился первым рассказать о семье нового президента — о его жене, детях, матери и отчиме.

У Ренкинов было темно, как в берлоге, и никто не видел чужих слез. Все напряженно молчали, пока Ред не закончил свою первую после победы на выборах речь.

— Он будет отличным президентом, — сказал наконец Ноэль, и его тут же поддержала Франческа:

— Я не сомневаюсь в этом.

— Я тоже так думаю, — взволнованно произнесла Д'Арси. — Но знаешь, Джейд, если бы мама не была тетей Реда, она могла бы стать вице-президентом.

— Ах, оставь, — толкнула ее Франческа. — Сейчас не время думать о том, что было бы, если бы не было того, что было…

Джейд безоговорочно поддержала ее. Никаких «если бы да кабы». Ее больше интересовала Эбби, которая действительно смотрелась как Первая Леди… наипервейшая и наилучшая. А Ред? Он выглядел так, как будто был рожден президентом.

 

III

Джудит приказала слуге найти Реда и прислать его в библиотеку. Был последний день старого года, и она хотела окончательно выяснить весь список назначений в кабинет будущей администрации. Ей казалось абсурдным, что Ред еще не определился со своим государственным секретарем, хотя до инаугурации осталось совсем немного времени.

— Я хочу покончить с этим делом, — сказала она Биллу. — Не понимаю, чего он тянет? Хочет поиграть с нами?

— Может, он готовит для нас сюрприз? — сказал Билл, пытаясь успокоить Джудит. Она убедила его в том, что нет ничего невозможного, но он все же остерегался вступать в прямую конфронтацию с Редом, — Может, нам не следует давить на него сейчас. Пусть он сделает это, когда сочтет нужным. Может, он хочет представить это назначение как свою собственную идею. В конце концов, Джудит, Ред сейчас президент и хочет быть уверенным, что сам принимает решения.

— Если все дело только в этом, — сказала Джудит, — пусть каждое утро смотрит на себя в зеркало и убеждает себя в том, что сам принимает все решения. Но я не успокоюсь до тех пор, пока он не объявит на всю страну, кто будет государственным секретарем.

Билл хорошо знал, что, когда Джудит пребывает в таком настроении, с ней лучше не спорить. Он покатил свою коляску к окну, где и стал молча дожидаться прихода Реда. На всякий случай отвел плечи назад, чтобы казаться немного выше и увереннее в себе, так как понимал, что с возрастом уже потерял свою величественную осанку. Несмотря на то, что был прикован к коляске вот уже почти двадцать пять лет, он все еще не переставал проклинать свою судьбу и Трейса Боудина, которому удалось засмеяться последним.

Входя в библиотеку, Ред уже достаточно ясно представлял себе, зачем его позвали. Он увидел Билла, сидящего у окна, и Джудит, скрестившую руки на груди, и почувствовал, что сам выглядит скорее как провинившийся школьник, вызванный к директору, а не как президент страны. Он прекрасно понимал, кто здесь играл роль директора школы.

Несмотря на свою воинственную стойку, Джудит начала разговор достаточно спокойно, даже миролюбиво, но вместе с тем в ее голосе чувствовалась определенная твердость:

— Мы тут с Биллом решили, что нет больше никакого смысла продолжать игру в кошки-мышки с назначением государственного секретаря. Очень ценим твою осмотрительность в этом вопросе, но любая попытка затянуть его решение может вызвать к себе внимание, несоразмеримое его важности. Лучший способ решить — это взять быка за рога и сделать это немедленно! Если ты собираешься стать сильным президентом, а мы в этом нисколько не сомневаемся, то должен научиться делать, что ты хочешь, говорить что хочешь, и пусть другие приспосабливаются к тебе. Это уже их проблемы! Мой дорогой Ред, как ты можешь стать таким президентом, если не будешь предпринимать решительных действий и самым энергичным образом придерживаться их? Я хочу, чтобы ты вскоре созвал пресс-конференцию и объявил о назначении на пост государственного секретаря Уильяма Шеридана — человека, которому ты полностью и безоговорочно доверяешь. Причем сделать это нужно безотлагательно. Предоставь журналистам подумать о причинах и так далее…

«Я так и знал, — подумал Ред. — Старая игра в одни ворота». Он бросил быстрый взгляд на Билла, втянувшего голову в плечи, как будто ожидая удара. Ред не хотел причинять ему боль, и именно из-за этого он всячески откладывал окончательное принятие решения. Но Джудит была права. С этим нужно покончить одним ударом, раз и навсегда. Сильный президент не может позволить себе слишком долгих колебаний. Это уже не повлияет на результат, а лишь отодвинет принятие решения.

И все же ему было трудно пойти на это. В какой-то мере он был признателен Биллу. Более того, ему было жаль его. В жизни крупно не повезло, упустил свой шанс стать президентом. Интересно, уверен ли Билл в том, что выбрал в качестве жены лучшую женщину? Когда Ред думал о Фрэнки, о том, что ей удалось сделать в Сенате, о всех тех законодательных инициативах, которые она протолкнула, о ее доброте и сердечности, ему было жаль этого человека, женившегося на Джудит. Иногда приходила в голову мысль, что Билл просто дурак: жил в каком-то совершенно другом измерении. Как он мог даже мечтать о должности госсекретаря? Хотя, конечно, мечтать-то он мог. А Джудит пытается этот бред осуществить.

Джудит стояла в центре комнаты, перед камином, а Билл сидел у окна. К кому из них он должен обратиться?

Он повернулся к Биллу:

— Ты должен понять, что об этом не может быть и речи. Ты не участвовал в политике более тридцати лет, знаешь, какой будет скандал. Даже если я назову тебя. Никто и никогда это не утвердит…

Билл промолчал, но тут подала голос Джудит:

— Ты назови его, а я позабочусь об утверждении.

Ред повернулся к Джудит — женщина, которая дала ему жизнь, а затем медленно отнимала ее у него… шаг за шагом… год за годом, с тех самых пор, как он себя помнил.

— Каким же, интересно, образом ты собираешься это сделать, мать? Купить все голоса? А тебе не приходило в голову, что есть люди, которых нельзя купить? Никакими деньгами.

Джудит ответила презрительной ухмылкой:

— Некоторых, возможно. Но остальных ты заставишь.

— То есть, это то же самое, что ты делала со мной? Ты меня купила или заставила?

Джудит снова улыбнулась, но на этот раз с меньшим презрением.

— Вероятно, я использовала и то и другое. И не надо обижаться на меня сейчас. Ты уже не маленький мальчик. Тебе сорок восемь лет, и не надо строить из себя непорочную невинность. Ты знаешь все, что я сделала для тебя и как я это делала. И ты позволял мне это так делать, не забывай об этом! Нет, мой дорогой мальчик, твои руки не такие уж и чистые, как ты себе представляешь. За все нужно платить.

Ред остолбенел от неожиданности. Он давно знал, что представляла собой Джудит, что она покупала и продавала людей, использовала их для достижения своих целей. Но он никогда не сомневался в том, что она все же любит его. Сейчас же он понял, что ошибался. Она никогда не любила его! Любила ли тогда, когда он был еще малышом и она поклялась, что сделает его президентом? Или любила только себя и свои мечты о будущей славе? Любила ли она когда-нибудь его самого?

Он покачал головой, как будто желая стряхнуть с себя эти мысли.

— Будет все так, как это должно быть, мать. Я президент и намерен быть одним из наилучших президентов. У меня есть свои собственные представления о том, что полезно для страны и кто для нее полезен. И я не думаю, что Билл обладает всеми необходимыми качествами для…

Джудит издала какой-то странный, нечеловеческий крик, на что Билл выпалил, как из ружья:

— Джудит, не надо!

Но было уже слишком поздно.

— Ты самодовольный и самовлюбленный осел! Льстивый глупец! Как ты смеешь говорить мне эту чушь: могу, не могу! Как ты смеешь упоминать профессиональные качества Билла? Я сделала тебя своими собственными руками! Я произвела тебя в президенты! Я родила тебя и вынашивала все эти годы! Разумеется, я купила тебя, как в свое время купила твоего отца! И ты такой же, как он. Не забывай об этом! Ты — копия своего отца! Ты — Билл!

Ред перевел взгляд от перекошенного лица Джудит на Билла, глубоко вжавшегося в свою коляску. Ему не нужно было больше слушать Джудит, чтобы убедиться в том, что она говорит правду. Да он и не хотел больше слушать. Он смотрел на Билла и думал о том, что в детские годы мечтал об отце, которого у него не было. У него была только Джудит, а ему нужен был отец — друг и союзник. А потом, когда в его жизнь вошел Билл, он решил, что наконец появился человек, который вел себя как отец, как друг, но в конце концов ставший союзником Джудит, ее лакеем. Нет, Билл не был настоящим отцом. Где был Билл, когда он нуждался в нем больше всего?

Неожиданно Ред подумал о Д'Арси. И ему захотелось плакать. Билл оставил их обоих — его и Д'Арси. Оставил на произвол судьбы. Он мог бы, конечно, простить Билла за то, что он сделал с ним, но сможет ли он простить его за то, что он сделал с Д'Арси? Ему было больно думать о том, что Билл и Джудит оба сделали с Д'Арси…

Внезапно Ред очнулся и сообразил, что Джудит все еще продолжала свою речь.

— …Имей в виду, что я могу легко разрушить все то, что я же сделала. Полагаю, ты хорошо знаешь меня и понимаешь, что я не шучу…

— Знаю это, мать. Я намерен обсудить этот вопрос и дам тебе знать о своем решении.

Да, он знал, что нужно делать. Независимо от всех этих обстоятельств, раз уж он избран президентом, у него остается только один путь. Говорят, что работа создает человека, и он надеялся, что это действительно так. Кем бы он ни был, ему бы очень хотелось быть самим собой… Именно таким должен быть президент!