I

Когда Франческа Коллинз впервые заметила капитана Билла Шеридана, изумительно смотревшегося в парадной офицерской форме, ее сердце неожиданно забилось в бешеном ритме. Они познакомились в самый канун Рождества на благотворительном вечере, который давали в честь славных представителей вооруженных сил США.

Вот, должно быть, что люди называют любовью с первого взгляда, подумала она тогда. Затем взяла с подноса бокал с шампанским и поздравила себя с этим событием. Не то чтобы ей не приходилось влюбляться до этого дня, но всем существом осознала, что на этот раз она вступает в новую эру — эру любви.

Он выглядел таким крупным… просто настоящим великаном. А какая у него была улыбка — победительная, вот какая! Он и в самом деле казался самым настоящим победителем. Дыхание Франчески стало затрудненным, она словно забывала, что время от времени необходимо втягивать в себя воздух. Когда же он направился к тому месту, где она по настоянию Мими изображала из себя бармена, хотя и понятия не имела, как смешивать напитки, про дыхание забыла вовсе.

— Не уделит ли, мисс, бокал этого доброго шампанского раненому моряку, пострадавшему в боях за демократические ценности?

Было совершенно ясно, что он над ней подшучивал, — и в уголках глаз у него собрались морщинки сдерживаемого смеха.

Несмотря на веселость офицера и его шутки, девушка ощутила невольное чувство вины перед ним. Она перевела взгляд на его больную ногу — он заметно прихрамывал — и сказала:

— Надеюсь, вы скоро поправитесь, правда? Я имею в виду вашу ногу.

— Врачи сказали, что все заживает превосходно, но вот сейчас, увидев вас, я стал сомневаться в том, что мое сердце пребывает в добром здравии. Выдайте мне бокал с шампанским поскорее, а то вдруг оно остановится.

Франческа от души рассмеялась. «Я ему понравилась, — решила она. — Да нет, он и в самом деле со мной флиртует!»

Она перегнулась через стойку бара и оказалась в непосредственной близости от офицера.

— Хочу сообщить вам, капитан, что шампанское у меня не из лучших. Наша хозяйка Мими несколько экономит на выпивке. С тех пор как ее родители отправились на праздники в Палм-Бич, она не переставала думать, что бы ей такое учинить, воспользовавшись их отсутствием, и вот решила закатить этот вечер. Она сказала, что самое меньшее, что в силах сделать для наших доблестных военных, — это устроить в их честь прием в одном из лучших домов на Бикон-Хилл в эти разорванные войной рождественские праздники… — Франческа хихикнула. — Да, да, именно так наша Мими изволит говорить. Впрочем, приглашения получили только офицеры и джентльмены. Она объявила, что, если в гостиной появятся обычные рядовые солдаты, которые, возможно, даже не всегда моют руки после туалета, ее благородных предков может хватить удар.

Франческа даже закатила глаза, изображая манеры упомянутой Мими.

— Но самое смешное: поставив полгорода в известность о предстоящем празднике, она отправилась по магазинам и заказала партию самого дешевого шампанского, которого можно было достать, не говоря уже о том, что по ее требованию мы все прихватили с собой кофе, сахар и прочие продукты, которые отпускаются в магазинах в ограниченном количестве.

Правда, затем Франческа задалась вопросом: какого черта она рассказывает офицеру всю эту ерундистику о Мими и ее дешевом шампанском? Разве Карлотта когда-нибудь допустила бы такое? Уж она не стала бы распространяться о какой-то там Мими, наоборот, весь вечер чирикала бы только о себе. Или, что самое умное, забросала бы этого красавца вопросами и позволила ему самому, таким образом, поддерживать беседу. Именно так и должна поступать разумная и благовоспитанная девица. Мужчины любят говорить о себе и обожают женщин, которые их слушают. При этом девушка должна изображать неподдельный интерес и демонстрировать восторг от услышанного. Вот как бы сделала на ее месте Карлотта…

— Я знаю, чем вас угостить. Я приготовлю для вас коктейль «Зомби», только что прочла его рецепт в книге «Руководство для начинающего бармена». Гарантирую, что стоит вам его глотнуть, как вы в пять секунд в этого самого зомби и превратитесь. Идет?

— Нет уж, не стоит экспериментировать. Я, пожалуй, остановлюсь на мартини. Это, разумеется, не столь экзотический напиток, зато я буду уверен в том, что ввожу в организм. Я, знаете ли, предпочитаю знать наверняка, что потребляю.

Интересно знать, нет ли в его словах скрытого намека на сексуальную сторону жизни? Франческа задумалась. Так ни до чего и не додумавшись, она изобразила губами то, что в обществе было принято называть «очаровательной улыбкой», и сконцентрировалась на процессе приготовления коктейля. Три части джина и одна часть вермута. Она тщательно контролировала свои действия, желая от всего сердца, чтобы напиток получился как следует.

— Вам положить оливку или вишенку?

— Уж лучше вишенку. Я люблю ягодки, — заявил он со значением, и Франческа вспыхнула, вспомнив, что девушек иногда называют именно так.

Затем он отпил из бокала и застонал:

— Вы очаровательная девушка, юная леди, но у вас определенно слабость к вермуту. Что и говорить, вы несколько с ним переборщили.

Сердце у Франчески упало, хотя она и догадывалась, что он дурачится. Она даже хотела предложить ему новую порцию напитка с меньшим количеством вермута, но тут на сцене появилась улыбающаяся Карлотта, вся в золотистых локонах завитых волос, которые она время от времени откидывала со лба характерным жестом. Карлотта была в новом вечернем платье ярко-зеленого цвета без бретелек. Юбка едва доходила до колен, что позволяло видеть ее точеные колени и изящные лодыжки. В тон платья были зеленые туфли на высоких каблуках.

— Я приготовлю тебе настоящий мартини, солдатик, — промурлыкала Карлотта и под наблюдением Франчески и капитана Шеридана приступила к этому процессу. Она весьма своеобразно понимала слово «коктейль», поэтому просто наполнила стакан неразбавленным джином, а бутылку с вермутом поднесла к губам и отпила прямо из горлышка, проделав довольно откровенные сосательные движения… Было видно, как у моряка стал непроизвольно открываться рот, а губы пересохли, пока он наблюдал эту достаточно показательную сцену, демонстрировавшую все достоинства вновь пришедшей. Наконец последовал финал — чуть хрипловатым, грудным шепотом она произнесла:

— Вот вам фирменный мартини от Карлотты…

Франческа, молчаливая и слегка подавленная, наблюдала за тем, как капитан Шеридан пробовал очередной шедевр Карлотты. Его глаза смотрели в упор на лицо ее сестры, и еще до того, как он произнес «Великолепно», Франческа уже знала, что, хотя она и увидела капитана Шеридана первой и вступила с ним в беседу, он стал для нее безвозвратно потерянным. По-видимому, Франческа не была единственной, кто влюбился с первого взгляда в течение вечера.

Прежде чем Билл прикончил «великолепный» мартини, Карлотта схватила его за руку и потянула на середину комнаты, где был уже убран ковер, и потребовала от офицера потанцевать с ней, словно не замечая его раненой ноги. Тот, впрочем, и не думал отказываться, и пока электрофон прокручивал пластинку с незабвенной мелодией «Будь осторожен, это ведь мое сердце», они стояли, обнявшись, в центре комнаты практически без движения. Причем его руки крепко обнимали ее за талию, а ее — замком сошлись у него на шее. Он смотрел сверху вниз ей в глаза, она также не отрывала своего взора от его лица.

Неужели Карлотта стала третьей, влюбившейся в течение сегодняшнего вечера, с грустью размышляла Франческа. Вряд ли. Скорее всего, она просто увлеклась или влюбилась слегка на несколько минут, а может быть, часов или на худой конец дней…

Сама же Франческа была уверена, что теперь ее жизнь переменилась полностью и навсегда. Наблюдая за танцующими от стойки бара, она ощутила, как в ней рождается новое, не ведомое ей доселе чувство — ревность! В конце концов, судьба к ней попросту несправедлива!

Конечно, в определенном смысле она уже привыкла, что мужчины предпочитают Карлотту, а не ее. Но до сей поры это ее не слишком волновало, поскольку она была без ума от сестры, гордилась ее красотой, умом, тем особым блеском, который та излучала. Более того, Франческа чувствовала себя старшей в семье с тех пор, как их родители умерли и они остались совершенно одинокими в этом мире. Исключением была племянница Джудит, хотя ее в силу ряда причин смело можно было за близкую родственницу и не считать. Таким образом, Франческа не слишком возражала, что ей приходится играть вторую скрипку в их семейном дуэте, но, с другой стороны, она никогда не была по-настоящему прежде влюблена в мужчину, который пал жертвой чар Карлотты. До сих пор она и представить себе не могла, насколько это болезненно!

Неожиданно она почувствовал себя виноватой. Как это она могла позволить себе дурно думать о Карлотте? Ведь не ее вина, что она такая обворожительная… Дорогая, милая, любимая Карлотта!

Юный лейтенантик уселся на высокий стул в баре и предложил Франческе приготовить ему коктейль, предварительно назвав ее «блондиночкой». Франческа лишилась былого вдохновения и предложила ему бокал шампанского.

— Откровенно говоря, лейтенант, я плохой бармен. Возможно, даже самый плохой.

— Тогда, может быть, потанцуем?

Франческа отрицательно покачала головой:

— Мне нельзя оставить бар без присмотра. Кроме того, я и танцую немногим лучше, чем смешиваю напитки. Вот моя сестра — та, рыжеволосая, танцующая с моряком, у которого повреждена нога, — и в самом деле мастер в подобного рода штуках. Да вы сами видите. А какие коктейли у нее получаются! Если вам повезет, она, может быть, приготовит для вас мартини. Гарантирую, что вы получите впечатление на всю жизнь.

Лейтенант, без всякого сомнения, принимал все ее слова за чистую монету, поскольку немедленно переключил внимание с Франчески на Карлотту, которая медленно раскачивалась в танце, прижавшись всем телом к капитану. Глаза были закрыты, а голова покоилась на его могучей груди. Губы ее неслышно двигались, по-видимому, она что-то говорила в услужливо подставленное ухо капитана.

Лейтенант восхищенно присвистнул:

— Так это ваша сестра? Черт возьми, да она настоящая красотка!

— Это меньшее из ее достоинств, — пробормотала Франческа, но лейтенант ее не расслышал. На проигрывателе надрывалась пластинка «В самом сердце Техаса», и он вскочил, чтобы застолбить за собой следующий танец с Карлоттой, прежде чем это успеет сделать кто-нибудь другой: морячок явно был не самым лучшим партнером.

Биллу Шеридану явно не хотелось уступать свою даму многочисленным представителям военно-морского флота и армии, но тут уж было ничего нельзя поделать. Карлотта меняла партнеров одного за другим, постоянно изменялся и ритм танцев, которые она исполняла. Ее юбка извивалась вокруг стройных ног, демонстрируя время от времени подвязки шелковых чулок.

Билл помедлил, а затем двинулся к бару, чтобы скоротать время, болтая с очаровательной сестрой Карлотты. Та была мила и чрезвычайно дружелюбно настроена, а Билл был совершенно уверен, что сохранить хорошие отношения с родственниками избранницы — уже половина успеха. Особенно если у тебя серьезные намерения, а именно таковые появились у него в отношении Карлотты…

Билл буквально забросал Франческу вопросами, стараясь как можно больше разузнать о сестрах Коллинз. Франческа вполне отдавала себе отчет, что он более всего интересовался Карлоттой, а ею постольку поскольку, но отвечала терпеливо и, подробно, изо всех сил стараясь, впрочем, не высказывать ничего личного. Таких же примерно отношений она придерживалась с большинством всех этих матросиков и солдат на всевозможных благотворительных вечерах и балах, предназначенных для ублажения людей в военной форме. В обществе стало принято считать, что доброе отношение девушек к этим людям, идущим на смерть, — обязательно, и все они буквально из кожи вон лезли, чтобы соответствовать недавно возникшему понятию «славная девчушка». Однако же приходилось довольно умело балансировать на тонкой грани — стараться быть милой к парням в военной форме, но то же время не позволять, чтобы их вольности зашли слишком далеко. Сейчас Франческе было необходимо ни в коем случае не показать ни Биллу Шеридану, ни Карлотте, что она столь глупо влюбилась по уши в человека, который ей только что предпочел другую.

Несомненно, она будет вести себя чрезвычайно вежливо, как вела бы себя по отношению к любому мужчине, любому смертному, а не только к человеку, который походя разбил ее сердце.

Он спросил, где они живут.

— Всего в нескольких кварталах отсюда.

— С родителями?

— Нет, наши родители умерли примерно год назад.

— Извините, не знал. Вы работаете?

— Нет, мы обе все еще ходим в школу. В Редклиффе.

— Значит, девочки из Редклиффа?

— Как я понимаю, вы кое с кем там знакомы?

— Совершенно верно. Сам я родом из Бостона. Прежде чем вступить в военно-морской флот, закончил Гарвард, факультет права. Но я, по правде сказать, никогда не относился к избранному обществу и в модных аристократических клубах не числился. Зато мог себе позволить встречаться с девочками из Редклиффа, до чего настоящий, породистый выпускник Гарварда никогда не опустится. Возможно, выпускник Йеля к ним еще и снизойдет, но только не истый гарвардец.

Сама того не желая, Франческа расхохоталась:

— Тем не менее, ни я, ни Карлотта из этого проблемы не делали. А, кроме того, хочу вам напомнить — в случае, если вы забыли, — что идет война, а она внесла кое-какие изменения в наше существование. Осмелюсь вам сообщить, что вряд ли найдется в Гарварде студент — неважно, старшекурсник или нет, член закрытого привилегированного клуба или нет, — который был бы не готов отдать здоровый зуб за одну только встречу с Карлоттой!

— Осмелюсь вам сообщить… — Билл ухмыльнулся. — Выходит, из сказанного вами я должен сделать вывод, что вашей сестре приходилось иметь дело с парнями из Гарварда, так?..

— Едва ли. — Ей ужасно хотелось его поддразнить. — Как я уже имела честь вам доложить, капитан, в мире идет война, и патриотический долг любой мало-мальски привлекательной девицы состоит в том, что она просто обязана встречаться с парнями в униформе.

Он кивнул головой, и Франческе стало ясно, что он принял ее слова к сведению. Тем не менее, он сказал:

— А ведь вам, сестрички, удивительно повезло… Вы можете себе позволить учиться и при этом не работать.

Ему-то самому пришлось работать с того дня, когда исполнилось двенадцать… Он работал, когда учился в школе, затем в колледже, а потом и в университете.

В сущности, служба в морской пехоте стала для него в полном смысле слова передышкой в тяжелой борьбе за существование, которую он вел с этим миром с самого детства.

— Скорее всего, вы правы. Нельзя, правда, сказать, что мы так уж богаты, но небольшое состояние у нас тем не менее имеется. Этих денег вполне достаточно, если, разумеется, не шиковать и не транжирить их по пустякам. Иногда по этому поводу у нас с Карлоттой случаются стычки, но обыкновенно она все-таки меня слушается… если у нее хорошее настроение.

— Ага, — заявил он, разворачиваясь на подвижной высокой табуретке бара, чтобы лучше видеть Карлотту, самозабвенно танцевавшую в самом центре комнаты. — Значит, у вас именно так, как я и думал.

— Что это значит? Что вы такое думали о нас?

— Ну, думал, что вы старшая из двух сестер и заботитесь о Карлотте.

Франческа вспыхнула и почувствовала, как гнев медленно заполняет все ее существо, пробираясь даже сквозь привычную меланхолию. Такова была ее реакция на слова офицера, хотя она и понимала, что он абсолютно прав.

— Думаю, что вы не совсем точно представляете себе положение вещей, — заявила она. — Между нами разница всего лишь в один год. Мне девятнадцать, а Карлотте — восемнадцать. И, между прочим, капитан, у меня тоже есть имя. Меня зовут Франческа.

Тот подмигнул ей, полностью проигнорировав металл, неожиданно прозвучавший в голосе этой девушки, с виду такой мягкой.

— Вот мы и познакомились, Фрэнки. — Он взял ее за руку и поцеловал ее. — Надеюсь, мы будем друзьями, поэтому прошу вас, перестаньте именовать меня «капитан», а зовите просто Биллом. К тому же, вероятнее всего, в капитанах я пробуду не слишком долго.

С тех пор как он заполучил ранение в ногу, ему была предоставлена свобода выбора. Прежде чем снова вернуться на фронт, мог пройти целый год. До этого времени он мог или ошиваться где-нибудь при штабе, или выйти в отставку по ранению. Билл все еще не принимал решения. Но сегодня вечером, в течение каких-нибудь десяти минут, решение как-то появилось само собой. Нет, дезертиром он не станет — свой долг перед родиной он выполнил. Не его вина, что он пробыл на передовой только год. Виновата война. И пули, которые свистят над твоей головой. С другой стороны, лучше времени, чем сейчас, когда все нормальные мужчины на фронте, для начала карьеры не придумаешь. Уж слишком мало активных парней осталось дома. А он к тому же был награжден Морским крестом за исключительный героизм, проявленный в боях, так что почему бы не освободить место в строю для новичков? А теперь еще появилась Карлотта… Такая девушка, как она, не станет слишком долго дожидаться солдата с фронта…

Короче, ему предстояла большая и трудная дорога, и в самом ее начале так важен один-единственный момент, счастливый случай, который посылает тебе судьба… И было бы глупо им не воспользоваться…

Он пригласил Карлотту на вальс «Белоснежное Рождество», но, танцуя с ней, совсем позабыл и про вальс, и про рождественский благотворительный праздник. В мечтах он стоял, положив руку на Библию, и в присутствии сотен людей клялся перед Богом свято хранить Конституцию Соединенных Штатов. А за его спиной — красивая, зовущая и рыжеволосая, стояла первая леди Америки, само обладание которой он рассматривал как чрезвычайно ценное приобретение… не менее ценное, чем миллион долларов наличными…

Карлотта уселась за рояль и, аккомпанируя сама себе, стала петь «Блюзы в ночи». Хотя почти все собравшиеся знали слова песни, уже несколько недель возглавлявшей список самых популярных шлягеров, никто не отважился запеть вместе с ней. Эта вещь, казалось, была написана специально для Карлотты, и только для нее одной.

Одни из офицеров, облокотившись о рояль, пытался выяснить, отчего Карлотта прозябает в Бостоне, а не снимается в Голливуде. Ноги у нее лучше, чем у знаменитой Грейбл, лицом она под стать самой Веронике Лейк и уж куда сексуальнее, чем Рита.

— Крошка, вам просто необходимо сниматься в кино!

Карлотта привычным жестом взбодрила копну своих золотисто-рыжих волос и рассмеялась призывным смехом:

— Что ж, возможно, когда-нибудь это и случится… Она бросила скользящий взгляд в сторону Билла Шеридана, а тот подумал: «Только через мой труп!»

Как только гости затянули рождественские песнопения, показалось, что у Карлотты словно открылось второе дыхание. Она была просто неутомима.

— Давайте поедем еще куда-нибудь — веселиться, так веселиться! — заявила она Биллу.

— О’кей, я с удовольствием, — ответил он, решив про себя, что это было бы как раз самое лучшее. Больше всего на свете ему сейчас хотелось побыть с ней где-нибудь наедине.

— Собирайся, Фрэнки, — обратилась Карлотта к сестре. — Мы улетучиваемся.

Франческа заметила, как у Билла вытянулось лицо, и, не желая становиться лишней спицей в колеснице, сказала:

— Я остаюсь. А вы идите. — И снова она заметила, как Билл Шеридан испустил вздох облегчения.

— Ну уж нет! — настал черед Карлотты продемонстрировать родственные чувства. — Мы вместе пришли, вместе и уйдем. Будь добра, Фрэнки, притащи мое пальто. Мы с сестрой — неразрывное целое, — объяснила она Биллу.

Тот не знал, что и подумать. Может быть, Карлотте не хотелось оставаться с ним наедине? Или здесь скрывалось нечто другое? А может быть, эта девчонка пытается изобразить из себя недотрогу? Эдакую неприступную снежную королеву, которую совсем непросто добиться?

Он взглянул на Франческу, словно надеясь, что она поможет прояснить ситуацию, но та только пожала плечами. Если Карлотте зачем-то нужно, что бы она отправилась вместе с ними, то что здесь поделаешь? Вполне вероятно, что она просто не хочет оставаться с Биллом наедине…

Неожиданно тень надежды промелькнула перед ее внутренним взором. А если Карлотте он вовсе не так уж нравится, хотя это и невероятно? Возможно, только возможно, у нее есть еще один шанс попытаться влюбить в себя Билла. Несомненно, что несколько унизительно — играть роль резервного варианта, но это все-таки лучше, чем ничего… Лучше уж так — она не могла себе и представить, что больше никогда не увидит Билла. Иногда в жизни бывает и так, она слышала множество подобных историй… Кто в конце концов может сказать, наверное, пока живешь — всегда надеешься.

Она отправилась в гардеробную за пальто. Тем временем Билл перекинулся несколькими словами со своим приятелем Кайли. Они приехали на вечер вдвоем, и сейчас Билл предлагал ему продолжить увеселения в том же составе. Они завалятся в какой-нибудь клуб. Кайли оказался вовсе не против продолжения. Конечно, блондиночка не столь сногсшибательна, как рыжеволосая богиня, но все-таки ничего себе. А главное, сиськи у нее куда больше, чем у сестрицы.

Четверка встретила Рождество вместе. Следующие четыре дня они также не разлучались. Тридцатого Кайли совершенно разомлел, и Билл привел с собой Томми Хемингуэя, чтобы тот развлекал Франческу, которая восприняла замену совершенно спокойно. Ей было все равно. Томми ничуть не хуже умел поддерживать компанию, чем Кайли, да и как собеседник оказался куда интереснее. Так какая разница? Она участвовала в этом действе только потому, что ее упросила Карлотта, сказавшая, что ей претит сама мысль о том, что Фрэнки останется на праздники дома одна-одинешенька. Для самой Франчески также было значительно приятней кутить с Биллом и Карлоттой, с теми парнями, которых приводил для нее Билл, чем сидеть дома и постоянно задавать себе вопросы: чем, интересно, они там занимаются? Сидят ли в итальянском ресторане в северной части города, попивая красное вино и скрестив над столом руки? Или, может, расположились на заднем сиденье «бьюика» 1938 года выпуска и вовсю обнимаются?

За это время Франческа так и не смогла выяснить ничего конкретного по поводу того, как в действительности обстоят дела у Карлотты с Шериданом. Она просто боялась задавать слишком много вопросов на эту тему, опасаясь тем самым обнаружить свои собственные чувства, а Карлотта не торопилась делиться мыслями и впечатлениями с сестрой, отказываясь играть в любимую девичью игру в откровенность.

Они с сестрой одевались, чтобы отправиться на встречу Нового года в компании с Биллом и еще с кем-то — то ли Томми, то ли Кайли, а может быть, с каким-нибудь новым ухажером.

— Скажи, он тебе в самом деле нравится? — неожиданно спросила Франческа.

— Конечно, нравится. Разве бы я стала встречаться с ним, если бы не так, глупышка?

— Нет, ты ответь мне: он тебе очень нравится?

— Боже всемогущий! Фрэнки, ну как я могу тебе ответить с такой точностью, на которой ты настаиваешь? Он по-настоящему красивый парень, что и говорить, а ты ведь знаешь, что мне нравятся красивые мужчины. К тому же он от меня без ума, а мне нравится, когда меня любят. — Тут Карлотта хихикнула.

— Я думаю, что он тебя любит, Карлотта. И серьезно.

— И очень хорошо. Я довольна.

— Но ты же не хочешь, чтобы он от этого страдал, правда?

— О господи, Фрэнки! Это его личные трудности. Я, например, только и делаю, что холю себя и лелею, и тебе рекомендую делать то же самое. Беспокойся больше о себе, чем о нем. Нам всем следует уделять больше внимания себе. И еще…

— Что же еще?

— Еще два пункта моей программы, вернее, одно предложение и один вопрос. Предлагаю тебе сегодня от души повеселиться, но при этом спрашиваю: где бы нам раздобыть себе несколько пар нейлоновых чулок? Свою последнюю пару я недавно где-то зацепила, а другой у меня нет. Если мне придется натягивать на себя эти хлопчатобумажные чудовища, предупреждаю, буду реветь, как белуга!

Франческа направилась к своему персональному шкафчику, где хранила разные женские мелочи, вынула из одного из ящиков пару новеньких нейлоновых чулок в шуршащей упаковке и протянула пакетик сестре.

— Ты и в самом деле собираешься сделать мне такой ценный презент? — спросила Карлотта, вынимая тем временем чулки из пакета. — Не слишком приятно сознавать, что я лишаю сестру последнего достояния.

— Это не последние, — сухо заметила Франческа, — а предпоследние.

— Да у тебя запас! В таком случае без зазрения совести воспользуюсь твоей любезностью, милая Фрэнки. Знаешь, кого я люблю по-настоящему — от макушки до кончиков пальцев на ногах?

— Кого же?

Неужели она скажет, что Билла?..

— Тебя, дорогая. Неужели ты могла подумать, что я имею в виду Джудит?

После этих слов они обе залились веселым хохотом.

Хотя Джудит была их племянницей, примерно одного с сестрами возраста, и выросли они вместе, особой любви между ними не существовало. Впрочем, сестры и Джудит поддерживали, тем не менее, внешне дружеские отношения. Но, признаться, Джудит относилась к типу людей, дружить с которыми чрезвычайно трудно, а любить — и того трудней.

Однако же Джудит, как ни странно, нашла себе человека, который соглашался любить ее и в горе, и в радости, делить с ней тяготы пополам и тому подобное. Более того, Джудит собиралась сочетаться законным браком буквально на следующий день, в первый день Нового года.

— Ты только подумай, — насмешливо изогнула губки Франческа. — Джудит выходит замуж раньше, чем кто-либо из нас, за какого-то противного толстосума! И она прислала нам приглашение на свадьбу, хотя на протяжении последнего года мы едва перемолвились и парой слов. Удивительно!

— Знаешь, что, я думаю, по-настоящему достойно удивления? — спросила Карлотта, любуясь своим отражением в зеркале. — Это как она вообще ухитрилась заманить мужчину на такое дело…

 

II

Джудит росла, набиралась ума и сил, но по-прежнему не одобряла поведение Франчески и Карлотты, хотя они с детства вместе играли и ходили в одну школу. Правду сказать, Джудит инстинктивно чувствовала, что красотой ее Бог не наделил, а сестер — наоборот, особенно Карлотту. Сестры завивали волосы, украшались всевозможными оборочками, рюшечками и лентами и хорошели день ото дня, как два ярких, ухоженных весенних цветка. Кроме внешности, они обладали и другими достоинствами — беззаботным заливистым смехом, нежными звонкими голосками и легкими быстрыми ножками, которые при ходьбе, казалось, едва касались грешной земли.

Джудит же ходила тяжело ступая, волосы зачесывала гладко, а улыбаться — так вообще почти не улыбалась, не говоря уже о смехе. Платья она носила не то что не накрахмаленные, а иногда даже просто неглаженные, поскольку у Присциллы, ее матери, руки до таких пустяков не доходили — ей приходилось в поте лица зарабатывать на хлеб без мужней помощи, чтобы как можно меньше пользоваться подношениями со стороны своего отца Хью Коллинза, который по совместительству являлся одновременно отцом и Франчески с Карлоттой, а также со стороны Джейн Коллинз, матери ее сводных сестер, — по совместительству ее мачехой.

Так что Джудит приходилось не только мириться с наличием красивых и ухоженных сестричек, у которых водились в избытке игрушки и платья, но и ежедневно выслушивать злобное брюзжание Присциллы по поводу Франчески и Карлотты и их матери Джейн, что тоже не добавляло ей родственных чувств.

В тот самый день, когда Хью Коллинз привел с собой хорошенькую рыжеволосую и зеленоглазую Джейн, чтобы познакомить ее со своей семнадцатилетней дочерью от первого брака, Присцилла сразу поняла, что с отцом ей больше не жить. Никакой возможности примириться с этой женщиной — «девкой», как ее про себя называла, хотя по-настоящему не очень знала, что это значит, — она не представляла. Зато она знала, что новая «мать» была всего на год старше ее. Кроме того, она была не в состоянии освободиться от мысли, что Джейн, дочь ирландской иммигрантки-служанки, вышла замуж за отца исключительно из соображений ожидавшегося материального благополучия, которое ей обеспечило бы проживание под фамилией Коллинз.

Присцилла с ума сходила от ненависти к чужачке и ревности. В этой связи она и замуж вышла за первого подвернувшегося ей парня — счетовода отца, чрезвычайно тихого и скромного человека, который не оказал ей никакого сопротивления. Звали его Джон Тайлер. Затем она позволила своему отцу, который был втайне весьма рад избавиться от помехи в виде великовозрастной дочери, подарить новоиспеченному семейству маленький домик в Южном районе города в качестве свадебного подарка. Впрочем, получив и приняв дар отца, Присцилла решила, что небольшой размер домика и его слишком далекое от центра местоположение не соответствуют ее статусу любимой совершеннолетней дочери и затаила на дарителя злобу. Более того, чем больше она получала от Джейн и Хью, тем крепче становилась ее уверенность в собственной обездоленности. А подобное чувство в свою очередь помогало в ее душе созревать семенам неприязни к отцу и мачехе. К тому времени, когда Присцилла наконец подарила миру Джудит, а Джейн, год спустя, Франческу и Карлотту, эти семена дали обильные всходы в виде неприкрытой ненависти.

Когда муж Присциллы, человек, «невезучий по призванию», заболел дифтерией и несколько дней спустя пал ее жертвой, отец немедленно предложил дочери финансовую помощь. Но на этот раз Присцилла отвергла его «лицемерную благотворительность» и предпочла вместо этого самостоятельно зарабатывав себе на жизнь в качестве сиделки, что, по ее мнению, было куда лучше, чем прозябание в роли обыкновенной домохозяйки, живущей на доброхотные даяния родных.

Потом, вполне нелогично, она неожиданно позволила отцу и мачехе взять на себя все заботы о Джудит «в те часы, когда она надрывается на работе, чтобы заработать на корку хлеба». В то время она объявила, что хотя не позволит покупать для Джудит новые вещи, но согласна удовлетвориться обносками Франчески и Карлотты, чтобы пристойно одеть свою дочь, поскольку Джудит оказалась куда более мелкой, чем ее сводные сестры. Кроме того, отцу и мачехе было милостиво позволено поставлять для Джудит игрушки, от которых сестры уже отказались. «Новые вещи» она принимала исключительно как подарки на рождественские праздники или в день рождения Джудит.

Все складывалось так, что Джудит стала напоминать орудие мести, которое Присцилла избрала, чтобы насолить Джейн и Хью, словно сам вид ее дочери — в поношенном платье и с подержанной куклой в руках, у которой один глаз не открывался, — должен был служить вечным укором жестокосердным родственникам и их избалованным отпрыскам.

Согласно этой, избранной Присциллой модели поведения для Джудит, та могла посещать ту же самую дневную школу, что и Франческа с Карлоттой. Но волей матери она была лишена уроков хорошего тона, пения и музыки, не говоря уже о школе танцев, которые сестры посещали за отдельную плату. Таким образом, Джудит позволялось лишь самое необходимое, но никак не излишки.

Мысль о том, что своими действиями она, кроме вреда, ничего дочери не приносит на этой стадии развития событий, просто не приходила ей в голову — уж слишком Присцилла была занята, создавая из жизни Джудит памятник несправедливого со стороны отца и мачехи отношения к себе. В этом она настолько преуспела, что вряд ли бы обратила внимание на негативное отношение к этому своему занятию со стороны собственной дочери, если бы такое и последовало, поскольку дочь в скрытности и лицемерии ничуть не уступала ей.

Когда Франческа и Карлотта учились в школе высшей ступени, они прекратили игру в «добреньких девочек» и почти совершенно игнорировали Джудит в своих забавах и развлечениях, за исключением, пожалуй, тех случаев, когда их к этому принуждала мать. По их мнению, Джудит мельничным жерновом висела на шее у всего семейства.

«Стараешься, стараешься быть с ней хорошей, а что получаешь взамен? — жаловались они друг другу. — Самый настоящий плевок в лицо!» Джудит вела себя не только вызывающе и грубо с сестрами и прочими домочадцами, но, более того, постоянно демонстрировала окружающим свое превосходство, которым она, по глубочайшему своему убеждению, обладала перед всеми живущими.

Тем не менее Хью и Джейн испытывали определенное чувство вины перед Присциллой, которое последней удалось у них выработать путем бесконечных неустанных трудов, и они продолжали в один голос убеждать ее принять помощь, хотя бы ради Джудит. Именно этим они и занимались в тот роковой вечер, когда погибли одновременно с Присциллой. Стоял чрезвычайно жаркий июньский вечер 1941 года, когда Хью и Джейн, захватив ее с собой, отправились пообедать в ресторане при гостинице в Марблхед с надеждой уговорить упрямицу отослать Джудит в привилегированную школу в Редклиффе вместе с Франческой. До сих пор никакие уговоры не помогали, Присцилла упорно твердила, что Джудит пойдет работать, поскольку у нее нет за спиной такого богатого отца, как у Франчески, хотя и Хью и Джейн, в один голос твердили, что грешно лишать такую способную девочку возможности получить образование. Джудит и в самом деле училась лучше своих более красивых сестер.

Гостиница «Марблхед армз» представляла из себя огромное старое здание, выстроенное из просушенного леса. Поэтому, когда неожиданно вспыхнул пожар, весь дом занялся в одно мгновение, словно гигантский факел. Позднее было установлено, что все трое погибли от удушья прежде, чем до них добралось пламя. Последнее несколько примирило Карлотту и Франческу с происшедшим, хотя они и скорбели безмерно. Зато Джудит перенесла смерть матери довольно спокойно — в сущности, она недолюбливала собственную мать ничуть не меньше своих юных теток. Несомненно, у нее было за что осуждать мать — ведь та из-за глупых амбиций превратила жизнь дочери, да и свою тоже, в сущий ад, в серое, лишенное радостей существование. Она считала мать существом глупым и неразвитым и решила, что уж кто-кто, а сама будет жить по-другому и добьется успеха любой ценой. Истинная месть, рассуждала она, — это когда ты поднимешься на самую вершину и сможешь сверху вниз пренебрежительно поглядывать на своих врагов.

Джудит не впала в отчаяние, когда обнаружила, что после смерти матери осталась без гроша, да и без всякой прочей собственности, за исключением покосившегося маленького домика. Ничего другого она и не ждала. У матери не было ни цента, а в завещании дедушки о ней упомянуть забыли. Тот, составляя в один прекрасный день последнюю волю, оставил все своей жене Джейн, прекрасно зная, что та позаботится и о Присцилле с Джудит не хуже, чем о собственных дочерях. Но поскольку Джейн также пала жертвой пожара, все состояние отошло этим вертлявым потаскушкам, у которых ничего не было на уме, кроме танцулек и модных нарядов. Что ж, со временем она их поставит на место, да и вообще всем покажет, где раки зимуют. Все заплатят ей долги до последнего цента… Все те, кто позволял себе насмехаться над ней, в особенности ее милые сестрички! Она выросла в тени, они же всю жизнь нежились на солнце. И вот для Джудит настала пора выступить на передний план, а Франческу и Карлотту задвинуть подальше в темноту.

Хотя состояние отца оказалось не столь велико, как того ожидали, Франческа сказала Карлотте, что им необходимо поговорить с опекунами о выделении части средств в пользу Джудит, что позволило бы последней закончить колледж, избежав материальных затруднений.

— Не вижу в этом никакой необходимости, — заявила Карлотта, продолжая покрывать алым лаком пальчики на ногах. — Джудит не заслуживает подобной щедрости. Вечно она ходит задрав нос, да и разговаривает, словно делает тебе этим одолжение. Держит себя с нами, будто наследная принцесса, а все из-за того, что мы хорошенькие, а она нет. Кроме того, денег у нас не так уж много, и дай Бог, чтобы их хватило на наши собственные нужды.

— Перестань, Карлотта. Ты же знаешь, что дела обстоят совсем неплохо…

— Но ведь именно ты внушаешь мне мысль о бережливости: мы, дескать, не можем себе позволить покупать ничего дороже губной помады, да и то не чаще одного раза в год!

— Карлотта, ты совершенно невозможная девчонка! Вовсе я этого не говорила. Я всего-то и сказала…. впрочем, не стоит об этом! Ты прекрасно знаешь, что я имела в виду. И мне кажется только справедливым, если мы поможем Джудит — этого, по крайней мере, хотели бы и наши родители, если бы остались живы. В конце концов, она приходится нашему папочке внучкой.

— Ну и что с того? Кому какое дело? Пусть сама о себе позаботится, если такая гордая.

— Мне просто хотелось, чтобы она смогла учиться дальше.

— А зачем ей колледж? Да и вообще, что особенно хорошего в подобных заведениях? Четыре года портить себе фигуру, горбатясь над книгами, не говоря уже о зрении. Честно говоря, я и сама не слишком уверена, что мне хочется учиться дальше, да и тебе предлагаю дважды подумать, прежде чем поступать в колледж. Только подумай, сколько удовольствий мы могли бы заполучить на эти денежки вместо четырех лег учебного прозябания.

— А чем же мы в таком случае займемся?

— Брось, Фрэнки, не строй из себя пай-девочку. Мы могли бы наслаждаться! Отправились бы, например, в путешествие. В Европу или даже вокруг света. — В Европе идет война, ты забыла? Кроме того, и отец, и мама хотели, чтобы мы закончили колледж. Поэтому учиться нам все-таки придется.

— Если в Европе воюют, то мы может поехать в Калифорнию и погреться как следует на солнце. Снимем себе дом где-нибудь на побережье. Я всегда мечтала попасть в Голливуд. А вдруг нам повезет и мы станем кинозвездами? Разве тебя не устраивает такая перспектива? В крайнем случае, мы просто сможем отлично загореть. Говорят, что в Голливуде солнце жарит каждый день. Что ты скажешь на это, Фрэнки?

— Я по-прежнему настаиваю, чтобы мы поступали в колледж и предложили Джудит то же самое.

— Ну, хорошо! Если ты настаиваешь! Уж слишком ты правильная, Фрэнки Коллинз. И часто себе в ущерб. Надеюсь, нам не придется пожалеть о твоем решении, отдать уйму денег Джудит и из-за этого позабыть о Голливуде.

— Ждете благодарности? Ее не будет, — заявила Джудит, когда сестры объявили ей о своем решении дать ей денег на колледж. — Я не нуждаюсь в вашей благотворительности. У меня есть собственные средства, о которых вам неизвестно.

— В самом деле? — удивилась Франческа, решив, что Джудит говорит о деньгах.

— Да, в самом деле — Джудит похлопала себя по макушке. — И эти средства находятся здесь. Их иногда называют мозгами. Ты когда-нибудь слышала, что это такое?

Карлотта послала Франческе многозначительный взгляд: видишь, что бывает, когда пытаешься быть доброй в отношении Джудит. Одни оскорбления!

Когда они покидали домишко Джудит, то не имели ни малейшего представления, что их племянница собирается предпринять. Хотя Франческа была вынуждена отметить, что иметь дела с Джудит и тем более относиться к ней по-доброму практически невозможно. Самое лучшее — держаться от нее подальше. И видеться раз или два в год — на Рождество или День благодарения.

— Знаешь, что нам следует предпринять прямо сейчас, если мы хотим продемонстрировать миру, что наши котелки тоже чего-то стоят? — Карлотта похлопала себя по темени, как это только что сделала Джудит. — Нам необходимо кое-что отпраздновать.

— Что же мы будем праздновать?

— Мы будем отмечать день спасения наших денежек. Со стороны Джудит было очень мило немного сэкономить в нашу пользу. Почему бы нам, к примеру, не пообедать в «Копли», выпить шампанского в честь Джудит, а затем отправиться за покупками по шикарным магазинам?

Франческа засмеялась:

— Мне кажется, ты уже настроилась купить себе новое вечернее платье. Я права?

— Вот как раз сию минуту, — отрезала Карлотта, — я думала вовсе не о себе, мисс «короткие штанишки». Просто решила, что уж коль скоро ты собралась отправиться в Редклифф, тебе следует полностью сменить свой детский гардеробчик и одеться, как подобает взрослой девушке — студентке колледжа.

Мгновение спустя голос Карлотты вдруг стал нежным и по-родственному теплым:

— Мне кажется, что существо, подобное тебе, такое же чудесное, привлекательное и доброе… достойно обладать, — тут она широко раскинула руки в стороны и с чувством закончила, — всем миром!

— Какая ты милая! — На глазах Франчески появились слезы. Они потеряли родителей, а их племянница Джудит оказалась ужасной стервой, но все равно им, верно, повезло, что их было двое и они любили друг друга.

— И знаешь что еще, Фрэнки? Мне наплевать на умственные способности Джудит. Мне мнится, что она ужасная дура, по крайней мере, по той причине, что не оценила твоего щедрого предложения.

Франческа вытерла слезы:

— Должна сказать, что полностью с тобой согласна. Поедем же скорей в «Копли» и закажем шампанского, в том, правда, случае, если сможем убедить персонал, что мы достаточно взрослые, чтобы употреблять алкогольные напитки. Выпьем за то, чтобы скорее позабыть о Джудит и ее мудрой голове.

Карлотта хихикнула:

— Мы выпьем за то, чтобы настал такой день, когда наша любезная племянница приползет к нам на четвереньках и станет нас молить о забвении ее грубости и злости, а также с просьбой уделить ей несколько долларов в память старой дружбы…

— А что тогда будем с ней делать мы?

— Я знаю, как в подобном случае поступила бы я, но ты, возможно, не одобрила бы моих действий. Ты бы, несомненно, ее простила. Ведь ты вечно всех прощаешь.

 

III

Еще задолго до смерти матери у Джудит сложился план относительно своей будущей жизни. К двадцати одному году главная задача — стать богатой и влиятельной. В соответствии с этим она с предельной откровенностью составила список своих достоинств и недостатков, своих плюсов и минусов. Плюс — ее ум, минус — особенности характера. Странно, но свою внешнюю непривлекательность она отнесла в разряд плюсов. Это было ее секретным оружием — вряд ли кто ожидал от такой далеко не блещущей красотой девушки желание выйти замуж по расчету, хотя история военной стратегии учила тому же: удивить — победить.

Колледж не входил в генеральный план развития успеха Джудит, в отличие от школы медицинских сестер. Поэтому еще до окончания высшей ступени школы ее зачислили в центр обучения медсестер при неспециализированной клинике. Сдавая свой домик в наем, она вполне сносно обеспечивала свое существование и смогла уделить достаточное время обучению и исследовательской работе. Джудит проводила массу времени в публичной библиотеке, старательно изучая материалы по тематике «Кто есть кто», а также колонки общественной и деловой жизни местных газет. Круг ее чтения охватывал общие финансы, бухгалтерский учет, государственное управление и право. Также она прочитывала все пособия по технике секса, которые только удавалось достать.

Насколько она была непопулярна среди своих сокурсниц по школе медсестер, которые за ее спиной постоянно над ней надсмехались, как над белой вороной, или среди молодых врачей, служивших объектами безустанного флирта со стороны тех же студенток, настолько же она была любима в среде пациентов, и особенно пожилых.

Джудит производила впечатление мягкой, застенчивой скромницы. Она играла в сердечную, заботливую, преданную, неутомимую труженицу, не боящуюся никакой грязной и черной работы, которую обычно пытались избежать другие медсестры. Все это было частью ее программы по самоусовершенствованию. Кроме этого, она была квалифицированна и надежна, а постоянный персонал знал, что на нее можно положиться.

Вскоре, спустя всего лишь шесть месяцев после начала ее обучения, план Джудит, к счастью для нее, стал ускоренно реализовываться: японцы атаковали Пёрл-Харбор, и маховик войны раскручивался все быстрее и быстрее. Соединенные Штаты вступили в войну, и Джудит уже предвидела острую нехватку медсестер. Теперь юноши призывного возраста по всей стране бросились вербоваться на военную службу, так же, наверное, поступят и еще обучающиеся медсестры. Все шло один к одному: если уж будет нехватка обучающихся медсестер, что говорить о практикующих медсестрах, особенно таких компетентных, как она. Зачем тратить время на завершение обучения, когда для своих личных целей она уже вполне достаточно овладела этой профессией. Размышляя таким образом, Джудит обратилась к своим материалам, рассортированным по папкам «досье», как она любовно их называла, и выбрала имя, которое ее наиболее заинтересовало.

Джудит отрекомендовалась в особняке Дадли Стэнтона на Бэкон-стрит, примыкающей к бухте Бэк Бей, за семь дней до рождественских праздников.

Праздники — хлопотливое дело для каждого — бедных или богатых, а особенно таких богатых, думала Джудит. Они, должно быть, наверняка связаны по рукам и ногам тем, что в их доме находится старый больной человек, нуждающийся в круглосуточной помощи.

Джудит повезло: она пришла как нельзя кстати. Аделин Первис, старшая из трех племянниц Дадли Стэнтона, которая руководила разрушающимся дядюшкиным хозяйством, как раз находилась в затруднительном положении. Завтра они должны были ехать в Палм-Бич, но поездка в самый последний момент могла сорваться. Роз Маккарти, сиделка, дежурившая по ночам, только что утром сообщила ей, что по личным обстоятельствам не может выехать из Бостона. И кроме того, Аделин не нашла еще замену повару, который отказался ехать в Палм-Бич гораздо раньше.

В тот самый момент, когда Джудит перешагнула порог дома, Аделин сидела за большим письменным столом красного дерева в роскошной библиотеке, отделанной резными панелями, и требовала у агентства в Палм-Бич представить ей по прибытии туда несколько поваров для предварительного собеседования. По разумению Аделин, повар имел, во всяком случае, гораздо больше преимуществ, чем ночная сиделка. Она рассчитывала повеселиться в Палм-Бич, а какое могло быть веселье без повара? Действительно, что же это — значит, вообще не есть? На крайний случай она всегда могла попросить экономку, миссис Бикум, или даже горничную подежурить у кровати Дадли. Сколько там внимания потребуется этому старому канюку ночью? А повар просто необходим, и сейчас же!

Поэтому, когда миссис Бикум доложила, что прибывшая Джудит Тайлер предлагает свои услуги практикующей медсестры, Аделин восприняла это как подарок судьбы. Она уже слышала, что медицинские сестры, практикующие или еще там какие, в большой цене. Даже если бы эта просительница была полной невеждой в медицине, она все равно бы наняла ее. Даренному коню в зубы не смотрят! Что там эти ночные сиделки делают во время своего дежурства? Ну, разве поправят подушку старику Дадли, разметавшемуся во сне.

— Милая, скромная девушка, — доложила миссис Бикум свои наблюдения.

— Пригласите ее, — сказала Аделин.

Аделин понравилось, что Джудит Тайлер оказалась немодно одетой дурнушкой. Хорошенькие были, как правило, ненадежны. Хорошеньких стоило кому-нибудь поманить, и они срывались с места, исчезая безвозвратно.

— Интересно, как так случилось, что вы появились у наших дверей, подобно подкидышу в корзинке. Мы всегда нанимали сиделок по рекомендациям агентств или доктора Филлипса. Что заставило вас обратиться к нам?

Джудит объяснила, что в разговорах со своими коллегами узнала, что Стэнтонам требуется практикующая медсестра. Она не была уверена, что это соответствует действительности, но решила попробовать, тем более что искала работу.

— Знаете, как это всегда бывает, — объясняла она почтительно, — на любой работе всегда ведутся разговоры о вакантных местах и какие из них лучше, где люди более доброжелательны и искренны.

— — Да? — явно польщенная спросила Аделин. — Они так говорят о нас? Я рада слышать, что все еще есть те, кто может оценить эти качества.

Джудит рассказала, что во время учебы в центре подготовки медсестер была одной из лучших студенток, но финансовые затруднения вынудили ее оставить обучение.

— Однако я довольно много успела узнать, чтобы хорошо справляться со своими обязанностями. И если бы я так не нуждалась в деньгах… — потупилась она в смущении.

Эта девушка с каждой минутой все больше нравилась Аделин. Хотя ей и нужны были деньги, но нанять ее можно было бы дешево, что наверняка понравилось бы мужу Аделин Уоллесу, столь нетерпимому в экономических вопросах. Он ненавидел, когда ее сестры время от времени брали на себя ведение хозяйства Дадли. Он говорил, что Теодора была мотовкой, а Нэнси Ли просто дурой, когда дело касалось денег.

Больше всего ее раздражало в сестрах то, что они пытались увильнуть от своих обязанностей, всегда взваливая все на нее. Думал ли Уоллес об этом? Едва ли. Все, что его беспокоило, так это то, чтобы Дадли видел: Аделин — единственная из всех племянниц печется о его благосостоянии… и изменил бы завещание в ее пользу. Это она могла понять, но видел бы Уоллес, чего это стоило — вести хозяйство Дадли! Его единственной заботой был бизнес: подготовка бесконечных бумажных потоков за подписью Дадли. А главное — не позволить мужу Теодоры Эдди перетянуть одеяло на себя. Это было совсем нетрудно — Эдди был в этих делах без царя в голове. Что касалось Нэнси Ли, то у нее в голове было только одно: побыстрее достать себе еще одного титулованного мужа или любовника поэкстравагантнее. Удовлетворение своих плотских желаний — больше она ни о чем не думала! Откуда у нее эта бешеная кровь? Никто в их семье этим не отличался. Разве что Дадли! Но когда это было… еще до его первого удара. Поговаривали, что он путался с женщинами сомнительной репутации, но в этом ничего особенного не было, если принять во внимание то, что он никогда не был женат. Ну, слава Богу, с тех пор много воды утекло…

— У вас, наверное, есть какие-нибудь рекомендации? — спросила Аделин, хотя уже решила нанять Джудит Тайлер.

— Вы можете справиться обо мне в неспециализированной клинике. Я думаю, они смогут поручиться за меня. И к тому же я Коллинз… Моя мать носила фамилию Коллинз.

Аделин была знакома эта фамилия. Хорошая семья, пусть даже у них и не водились деньги.

— Это ваши родители погибли во время пожара в Марблхеде?

— Это были моя мать, дедушка и его жена.

— Да, теперь я вспомнила. Хью Коллинз. После него остались две дочери, не так ли?

— Мои тетушки — Франческа и Карлотта Коллинз.

— Да… да… я слышала, одна из них, говорят, очень хороша собой и легкомысленна.

Джудит скромно потупила взгляд:

— Знаете, как это часто бывает? Люди склонны распускать сплетни о привлекательной девушке за глаза.

— Что ж, может быть, вы и правы. А у вас? У вас много знакомых мальчиков?

Джудит вспыхнула:

— О нет. Даже если… У меня совсем нет времени для этого. У меня вообще никого нет.

«Прекрасно, — подумала Аделин. — Это превосходит все ожидания».

— Если вы будете приняты на работу, смогли бы вы приступить к своим обязанностям немедленно? Смогли бы вы отправиться в Палм-Бич прямо сейчас?

— Конечно, мэм. Я готова выполнить любые ваши поручения.

— Хорошо! Будем считать вопрос решенным.

Дело сделано, подумала Аделин. Она производит впечатление смышленой девушки. Было бы не удивительно ожидать от нее и большего. Возможно, если она, конечно, справится, Джудит смогла бы помогать миссис Бикум разбираться со счетами или составлять ежедневное меню с поваром. Господи, я совсем забыла о поваре! Нужно заняться этим немедленно!

Аделин с мужем еще раз просматривала план. Она уезжала завтра с экономкой миссис Бикум, дворецким Чарльзом, горничной Кларой и медицинской сестрой Хиггинс, которая подготовит для больного комнату. Потом, послезавтра, едут Дадли, медицинская сестра Вудс и эта новая девушка Джудит. Шофер Уолтер поможет посадить Дадли в поезд, а сам поедет туда на автомобиле.

— Если ты хочешь, чтобы я оставила Уолтера и «роллс-ройс» здесь, я смогу нанять машину и там?

— Нет, пусть лучше Уолтер будет там с вами. Дадли любит старика, зачем волновать его по мелочам. Главное, чтобы он был доволен и ни о чем не беспокоился.

— Ты приедешь на Рождество?

— Попробую. Ведь я все это время, как проклятый, буду летать туда-сюда, черт возьми! Пока Дадли не подпишет эту чертову доверенность, мне придется побыть при нем мальчиком на побегушках, таская эти бумажки. А ты не забывай, что тебе нужно сделать. Помни, ты там не на каникулах. Вдалбливай ему все время о доверенности, о нашей большей доле в завещании…

— Неужели, Уолли, опять все то же самое?

— Заруби себе это на носу! Постарайся по возможности изолировать его от Тедди и Эдди, как, впрочем, и от Нэнси Ли. Не позволяй ей подлизываться к нему. Как только она навострит к нему лыжи, сразу же займи ее каким-нибудь «спасателем» с аргументом побольше.

Аделин мелко захихикала:

— Правда, что ли, Уоллес?

— Мне не до шуток, Адди. Какие тут могут быть шуточки? Два с половиной миллиона долларов!

И правда, подумала Аделин. Ну, что действительно смешно, так это цифра, которую назвал Уоллес. Она всегда полагала, что у Дадли никак не меньше трехсот миллионов. Об этом не уставал повторять ее собственный папа. Может, Уоллес пытается ее обжать? Или все только лишь строят догадки о его действительном состоянии?

Когда Уолтер, который служил Дадли верой и правдой тридцать лет, довез его до поезда и разместил в вагоне, Дадли на минуту прильнул к нему. Мир Дадли Стэнтона исчезал, он чувствовал, что все ускользает от него. От него, который когда-то господствовал в этом мире, господствовал сдержанно: без фанфар и излишней помпы, как старикан Рокфеллер, или старикан Вандер-бильдт, или этот ублюдок Форд.

Уолтер больше, чем шофер, он был старый друг, а у Дадли Стэнтона их оставалось не так много. Были еще племянницы — Адди, Тедди и Нэнси Ли. Любимицей была Нэнси, потому что не жадничала и умела развеселить. Аделин с Уоллесом — настоящие сквалыги. Тедди, наверное, стала бы такой же, будь у нее побольше мозгов в голове или имей она мужа поумней. Эдди совсем не был похож на Уоллеса. Если бы он сам не недолюбливал Уоллеса так сильно, было бы забавно наблюдать, как Эдди пытается сунуть свой нос в дела фирмы, а Уоллес, хлопнув дверью, каждый раз его прищемляет. Он частенько подумывал оставить все свое состояние (по собственным грубым подсчетам — а в последнее время все труднее уследить за всем, — оно составляло около четырехсот миллионов долларов) Нэнси Ли только лишь из чистого ехидства, чтобы досадить Адди, Тедди и их муженькам. Но затем эта мысль трезво блокировалась болезненным осознанием того, что Нэнси Ли пустит по ветру и состояние, и фирму буквально через несколько лет своей беспутной жизни. Ее уже трижды надували с поддельными счетами, пользуясь ее доверчивостью.

А когда все пойдет прахом, что останется от того, что сумел достичь и ради чего жил Дадли Стэнтон?

О Боже, сейчас, конечно, уже поздно, но как жаль, что он в свое время не встретил женщину, которая смогла бы стать ему другом и компаньоном сейчас и которая подарила бы ему детей, унаследовавших бы его имя и увековечивших бы то, что он создал… Вот тогда все это имело бы смысл.

Каждый день он напоминал себе, что должен кое-что сделать, пока еще не поздно. Заложить некий фундамент, сделать ряд пожертвований, чтобы быть уверенным, что все им заработанное пойдет лучше на благо человечеству, а не станет добычей его семьи в угоду мнимой гуманности. Тогда его имя останется в веках и будет что-то значить. Он должен найти в себе силы сделать это! Но это так трудно. А все из-за успокаивающих таблеток. Все эти дни он еще меньше, чем его измученное болезнью тело, мог положиться на свои мозги. И доверять адвокатам он уже не мог, не зная, который из них более предан ему, нежели Уоллесу. Это так изматывало — быть все время начеку против их поползновений, их попыток вырвать у него из рук рычаги управления еще до его смерти.

Здоровой рукой он схватил Уолтера за локоть:

— Ты скоро приедешь, дружище?

— Конечно, мистер Стэнтон. Я сразу же выезжаю на «роллс-ройсе», как только вернусь домой.

— Хорошо. Мне будет легче, когда ты рядом.

Бедный мистер Стэнтон, думал Уолтер. У него никого нет, несмотря на все его деньги. Ни одна из трех племянниц не даст за него и цента. Он увидел, как новенькая девушка Джудит внимательно наблюдает за их прощанием.

— Хорошо позаботьтесь о мистере Стэнтоне, барышня. Вы поняли? — сказал он ей.

— Непременно, — заверила его Джудит, улыбнувшись пожилому человеку и его старому слуге. А Уолтер подумал, что, когда она улыбается так приветливо, она не такая уж и дурнушка.

Джудит сочувственно погладила руку мистера Стэнтона. Он поднял глаза и увидел не тронутое ни косметикой, ни пороком лицо с ясными доверчивыми голубыми глазами: воплощение доброты и невинности, подумал он и почувствовал себя увереннее.

Другая сиделка, Бонни Вудс, проворно суетясь в купе, выпроводила Уолтера, чтобы не мешал должным образом устроить мистера Стэнтона. Его еще нужно было переодеть в ночную рубашку, накормить обедом раньше обычного, дать успокоительного, чтобы он нормально мог отдохнуть.

— Так, — сказала она Джудит. — Ты его раздевай, а я пока поищу ночную рубашку.

Тело Дадли Стэнтона было напрочь лишено плоти — одна кожа да кости, поэтому Джудит обращалась с ним так осторожно, как будто он мог в любую минуту рассыпаться. Он застонал и отвернулся, внезапно устыдившись перед этой молоденькой девушкой своего дряблого скелетообразного тела и съежившегося морщинистого членика.

Интуитивно она почувствовала это и утешающе прошелестела:

— Все будет хорошо.

Бонни Вудс в тот самый момент появилась с ночной рубашкой и бесцеремонно закатилась смехом:

— Конечно, все будет хорошо! Почему бы и нет? Я иду в вагон-ресторан, посмотрю, смогу ли раздобыть тарелку горячей каши и рисовый пудинг. Может быть, желе. В общем, что-то, что пролетит вовнутрь со свистом и сможет там задержаться…

За спиной мисс Вудс Дадли Стэнтон скорчил рожу и, когда Джудит, не сдержавшись, тайком озорно хихикнула, улыбнулся ей в ответ, довольный своей выходкой.

После ужина мистер Стэнтон явно намеревался вздремнуть. Иногда успокоительные действовали быстро, поэтому Бонни Вудс предложила:

— Ну что, Джуди, сможешь удержать оборону, пока я пропущу стаканчик на сон грядущий в салон-вагоне?

— Конечно. Я прекрасно справлюсь. Пожалуйста, не беспокойтесь. Занимайтесь своими делами.

— Уговорила, займусь. Потом никогда не знаешь, кого можешь встретить в салон-вагоне. Может быть, даже мистера Райта.

Как только сиделка вышла, Дадли Стэнтон проснулся и увидел Джудит, которая безмятежно сидела рядом с ним и смотрела на него.

— Поговори со мной, — сказал он. И в его словах прозвучало что-то большее, чем просьба. Действительно, с ним уже давно никто не разговаривал.

— А вы не спите?

Он хитро улыбнулся:

— Иногда эти успокоительные не действуют, но я притворяюсь, что они подействовали, иначе мне увеличат дозировку.

Она понимающе кивнула:

— О чем поговорим?

— Расскажи мне все о себе.

— Хорошо. Я сирота и действительно чувствую себя совсем одинокой в этом мире. Есть у меня две тетушки примерно моих лет, но они настолько заняты друг другом, что им не до меня. Они думают, что мир принадлежит только им, потому что у них водятся деньги и они красивы. Все, что им нужно — это неплохо, провести время…

Эти слова тронули его, он протянул ей свою действующую руку — рука дрожала. Джудит зажала ее своими ладонями, чтобы унять эту дрожь, и он ощутил тепло и силу, исходящую, от них.

— Чего бы тебе хотелось, дорогая?

— Любви. Я хотела бы любить и быть любимой…

Он кивнул ей в ответ. Джудит заметила, что у него сильно пересохло во рту и губы покрылись белым налетом. Она налила немного воды в высокий стакан и дала ему сделать несколько глотков.

Через час Джудит услышала, как Бонни Вудс, хрипло смеясь, пьяно разговаривала с каким-то мужчиной. Потом они дружно, споткнувшись о порог, ввались в соседнее купе и защелкнули замок.

Поезд, яростно громыхая по рельсам, набирал скорость, и в ночной темени казалось, что он движется еще быстрее. Когда Дадли Стэнтон вдруг проснулся, перепуганный и сбитый с толку, Джудит, чтобы унять дрожь его хрупкого тела, легла рядом на его узкую кровать и крепко прижала его к себе.

 

IV

Почти сразу же Джудит взяла на себя в два раза больше обязанностей, чем от нее ожидали, некоторые из них она вовсе не должна была выполнять. Бонни Вудс уехала с человеком «каких мало» из поезда, и Джудит сама предложила выполнять ее работу. Аделин не больно сопротивлялась, она чрезвычайно обрадовалась, что не придется подыскивать когда-нибудь еще, поскольку достаточно уже намучилась с приходящей прислугой.

— Вы уверены, что справитесь? — спросила она строгим голосом, ожидая, впрочем, услышать только утвердительный ответ.

— Разумеется.

— Сестра Хиггинс возьмет на себя инъекции и все остальные процедуры, которые положены по медицинской части. Вам же придется преимущественно заниматься тем, что выносить судно и регулярно менять белье. Я знаю, что Уолтер с удовольствием поможет вам, когда потребуется физическая сила и он не будет занят. Потом вы сможете посидеть рядом и почитать что-нибудь дяде Дадли, если, разумеется, вся работа будет выполнена на совесть. Таким образом, вы сможете отдохнуть, даже находясь, так сказать, на боевом посту. И конечно же, за дополнительные услуги в ваш конверт будет вкладываться более существенная сумма (почему бы и нет, ведь они смогут сэкономить на другой сестре, которую пришлось бы нанять). Только не благодарите меня. Просто таким образом мы покажем уважение к вашей деятельности.

— Тем не менее спасибо. Как вы думаете, возможно ли устроить что-нибудь вроде импровизированной кровати для меня непосредственно в комнате мистера Стэнтона? Мне будет легче…

— Ни слова больше. Прекрасная мысль. Конечно же, это будет сделано. Ваша идея позволит сэкономить массу времени.

Когда они перенесли складную кровать Джудит в комнату Дадли, тот тоже решил, что идея превосходная. Он вспомнил, как ему было хорошо в ту ночь в поезде, когда она забралась к нему на полку.

Сестра Хиггинс тем более не стала возражать, что Джудит будет спать в комнате мистера Стэнтона. Наоборот, она была просто счастлива оттого, что Джудит не выпендривалась, без возражений выполняла всякую грязную работу. Ведь с недавнего времени сестра Хиггинс стала страдать ногами: они распухли и превратились в колонноподобные столбы, должно быть от перемены климата.

Тем не менее, обнаружив в рождественское утро, что Джудит помогает мистеру Стэнтону совершать упражнения для его парализованной ноги, в то время как остальные находились внизу в холле и были заняты распаковыванием рождественских подарков, она пришла в неописуемую ярость:

— Кто вам позволил это делать? Ни один врач пока еще не рекомендовал ничего подобного. Вы злоупотребляете своим положением, девушка, не говоря уже о том, что подобные упражнения могут просто повредить нервной системе мистера Стэнтона. Ну-ка, убирайтесь отсюда! — Не говоря лишнего слова, она оттерла своим мощным корпусом Джудит в сторону и принялась восстанавливать нарушенные покровы на постели больного и подтыкать со всех сторон простыни и одеяла.

Дадли тут же пытался слабо протестовать, вздевая в воздух свою здоровую руку.

— О, умоляю вас! Оставьте мистера Стэнтона в покое. Разве вы не замечаете, что у него портится настроение, — пыталась урезонить Джудит сестру. — Я никогда не позволила бы себе подобного, если бы только могла представить себе, что из этого может выйти скандал. Прекратите, прошу вас, или я уйду. Я уволюсь… Я не знаю, что я сделаю, если вы сию минуту не прекратите издеваться над мистером Стэнтоном!

— Хватит болтать! — Даже сестра Хиггинс отступила перед таким напором. — О каких это скандалах ты там толкуешь? Кто тебе сказал, что у мистера Стэнтона испортилось настроение, или отчего, Боже сохрани, над ним издеваются? И кто здесь говорит об увольнении?

— Извините, — неожиданно спокойным голосом, полным скрытого достоинства, произнесла Джудит, адресуясь к Дадли Стэнтону. — Но я не собираюсь работать там, где в ходу сцены и скандалы, когда ты всего лишь пытаешься заступиться за своего пациента. К тому же мне весьма тяжело видеть, когда вы печальны или когда у вас портится настроение. Мне придется уйти.

Слова Джудит неприятно поразили Дадли Стэнтона. Джудит оказалась первой, которая относилась к нему как к человеку, а не просто больному, немощному телу, будущему трупу. Эта девушка просто настоящий ангел! Он не хочет ее потерять. И не позволит. Ни за что! В конце концов, он пока еще хозяин у себя дома, слава Создателю! И тут он неожиданно заговорил:

— Вы останетесь! Уйти придется мисс Хиггинс.

Берты Хиггинс едва челюсть не отвалилась от удивления. Как? В течение нескольких секунд она лишилась самого доходного и теплого местечка за много лет! Это все… не говоря уже о месяцах, которые она смогла бы проводить в Палм-Бич! То, что ей было обещано давным-давно.

— Посмотрим, что на это скажет миссис Первис!

Аделин, раздававшая подарки служащим, к тому моменту уже была на взводе. Нэнси Ли была на месте, присутствовали также Тедди и Эдди, но куда запропастился Уоллес? Он нарушил обещание почтить своим присутствием церемонию. Сигарета с золотым ободком, которую только что курила Нэнси, вывалилась из массивной пепельницы черного дерева и слоновой кости и прожгла неопрятную дыру в голубом с розовым ковре от Абюссона. Аделин было совершенно наплевать, что Нэнси поднесла ей две пары нейлоновых чулок в качестве рождественского подарка. Один только Господь Бог знает, где она достает эти штуки или каким путем на них зарабатывает. Это подозрительно, всего месяц прошел с тех пор, как Штаты вступили в войну, а нейлоновые чулочки самым волшебным образом испарились из продажи. Интересно, что исчезнет следом?

Аделин слушала жалобы медсестры Хиггинс всего несколько секунд, а затем и сама впала в ярость:

— Какого черта вы огорчаете мистера Стэнтона? У меня что, мало других проблем?

Тедди и Эдди думали одинаково: поскольку сестра Хиггинс была квалифицированной сиделкой, а Джудит делала в этой сфере только первые шаги, то уволиться следовало ей, Джудит.

— Да что вы понимаете? — разъяренно напустилась на них Аделин.

Пикантность ситуации заключалась в том, что Дадли нравилась Джудит, а Уоллес изначально попросил Джудит угождать во всем Дадли, особенно в мелочах, чтобы тот не слишком злился по поводу более серьезных дел. Кроме того, сестры «с опытом за плечами» были для всех постоянной болью в голове. Как только часы били восемь, они все бросали и уходили, если даже несли больному «утку». Молодые и свежие, эти сестрички, вырвавшись со службы, первым делом мчались на свидание со своим дружком. Сестры более почтенного возраста все свободное время проводили в креслах, поедая фунтами сладости: случайно оставленная где-нибудь в гостиной коробка с шоколадными конфетами тут же подвергалась невосполнимому урону.

Аделин решительными шагами направилась наверх, чтобы лично установить, что же в самом деле происходит? Впрочем, она застала совершенно идиллическую картину.

Джудит сидела у постели больного и читала ему в полный голос биографию президента Рузвельта. Дадли же слушал ее со всем вниманием и лишь иногда посмеивался над замечаниями, которые Джудит время от времени отпускала в процессе чтения. Воистину картина, достойная кисти живописца!

Как только Дадли увидел Аделин, он тут же проблеял:

— Я больше не желаю видеть эту грубиянку Хиггинс. Настоятельно требую избавить меня от этого!

— Ну конечно же, дядюшка Дадли. Вы ее больше не увидите. В этом я совершенно с вами согласна. Таким образом, дело было улажено.

Аделин была не прочь последовать совету Джудит и вместо задиравших нос дипломированных сиделок нанять парочку приходящих, обычно не доставлявших много забот.

Джудит по собственной инициативе решила взять на себя найм и отбор сиделок. По ее словам, главное, в чем нуждался Дадли, был покой, а уж принести ему несколько таблеток и поправить подушки под головой могла и она сама. В конце концов, болезнь Дадли не требовала принятия неотложных мер в любое время суток. Дело, к счастью, о жизни и смерти больного не шло. По мнению доктора Филлипса, выздоровление Дадли протекало спокойно, и только бы его не постиг новый удар, после которого пациент довольно быстро предстал бы перед самой высокой инстанцией.

— А как быть с этими… иголочками? — Аделин решила, что пришла ее пора задавать вопросы и спросить хотя бы об инъекциях. При этом она, правда, не могла скрыть собственной неприязни к уколам и поэтому состроила маленькую гримасу.

— Знаете ли, инъекции, скорее, дело техники, — ответила ей Джудит. — Часто опытная сестра может сделать укол куда лучше любого врача. У меня на уколы легкая рука. Ведь это так просто. Для начала нужно перетянуть резиновым жгутом руку, чтобы под кожей как следует обрисовалась вена, а затем следует ввести иглу. Хотите, покажу, как это делается? — и Джудит сделала движение, словно намереваясь взять Аделин за руку.

Аделин в ужасе отпрянула:

— В этом нет необходимости. Я не сомневаюсь, что у вас все получается по высшему разряду.

Самое же интересное началось потом. Когда Джудит наняла пару местных сиделок, из Вест Палм-Бич, приходивших по скользящему графику и исполнявших не слишком сложные функции, то оказалось, что у нее появилось достаточно времени, не только чтобы ухаживать за Дадли, выкатывать его время от времени в кресле-каталке на прогулку, но и помогать Аделин вести дом и хозяйство. Джудит взяла на себя инициативу, чего никогда не делала экономка. Таким образом, у Аделин высвободилось время ходить в сауну, посещать теннисный клуб и ездить в Эверглейдс, чтобы поиграть в гольф. Она могла даже позволить себе заняться яхтенным спортом на озере Уорт в компании друзей.

Уоллес также был доволен Джудит, поскольку она взяла на себя кропотливое дело по проверке счетов, в изобилии приходивших из магазинов и от торговцев. Получилась даже некоторая экономия средств. Более всего Аделин радовало то, что в комнату Дадли она могла теперь заглядывать от случая к случаю, так как терпеть не могла больничных палат, запах лекарств и всего того, что было связано с болезнями.

Единственной ложкой дегтя в бочке меда была нехватка авиационного топлива для самолета компании, что затрудняло Уоллесу совершать челночные полеты по делам фирмы. Неожиданная атака японских императорских воздушных сил на Пёрл-Харбор изменила многие планы Уоллеса и испортила лучший сезон в Палм-Бич. Впрочем, Аделин знала, что рано или поздно Уоллес найдет выход и раздобудет горючее, сунув кому надо в лапу. А если и это не получится, то у нее под рукой была Джудит, которая, отличалась умом и проницательностью, могла дать ценный совет. Кстати, для такой молодой женщины — это редкость. Уж не соврала ли Джудит насчет своих восемнадцати лет? Но уж через секунду Аделин рассмеялась над этой глупостью. Уж слишком прямолинейна и неиспорченна была Джудит, чтобы обманывать кого-либо.

Уолтер только что вернулся из городской аптеки, и Джудит спросила, не было ли затруднений в получении лекарств, выписанных доктором Филлипсом.

— Нет, мисс Джудит, с какой это стати?

— Я подумала об этом потому, что доктор Филлипс получил диплом врача в Массачусетсе, а не во Флориде…

— Да что вы, никаких проблем. Мы имеем дело с этой аптекой больше двадцати лет. Каждый год доктор Филлипс приезжает, чтобы узнать, как идут дела у мистера Стэнтона. Полагаю, что у доктора Филлипса договор и с аптекой, и с доктором Праути, который лечит мистера Стэнтона здесь.

— Полагаю, вы совершенно правы.

Как-то она попросила у доктора Филлипса несколько незаполненных, но подписанных им рецептов вместо того, чтобы спросить доктора Праути о некоторых нужных ей лекарствах.

— Они могут мне пригодиться, в случае если… — тут Джудит заговорщицки понизила голос: — Между нами говоря, доктор Филлипс, было несколько случаев, когда я звонила Праути по поводу здоровья мистера Стэнтона, но он не слишком спешил навестить больного. Мне кажется, что он не так предан этому дому, как вы, — польстила она ему.

Джонас Филлипс только что объявил, что Дадли находится в своей лучшей форме за последние десять лет. При этом он сказал, что физиотерапия, курс которой проводит с больным Джудит, принесла значительную пользу. Раньше доктор воздерживался от похвал в ее адрес. На щеках у Дадли появился румянец, должно быть, розы расцвели на лице больного из-за того, что Джудит частенько отправлялась с ним в путешествия на кресле-коляске и подолгу оставалась на свежем воздухе.

У врача не было причины не дать преданной сиделке несколько просимых ею бланков за своей подписью. Если ей пришла в голову мысль слегка попичкать своего расслабленного питомца витаминами, о которых она читала в новомодных медицинских журналах, то греха в этом особого не было. Разве что она бы потратила малую толику из богатств Стэнтона, а у Адди и Уолли окажется в кармане на несколько долларов меньше. Да и кто в самом деле разбирается по-настоящему в медицине? Психотерапевтический эффект не стоит совсем уж сбрасывать со счетов.

— У вас в доме прячется маленькое чудо, Адди, — заявил он хозяйке, когда она потащила его на вечеринку к Сисси Биддли в Маналапан. — Постарайтесь ее сохранить.

— И не говорите, доктор. Видели бы вы, как она обмывает Дадли в резиновой ванночке! Буквально за одну секунду. А раньше на это затрачивали полчаса. Ну, скажи, разве я не умница, что откопала такую сиделку?

Как только Уолтер вышел из комнаты, Джудит осторожно отклеила этикетки с аптечных бутылочек. Витамины, конечно, приносят Дадли большую пользу, но немного стимулятора также не повредит — время от времени, разумеется. Глядишь, он вообще скоро почувствует себя, как мальчишка…

Дадли Стэнтон начал самым определенным образом чувствовать, что физиотерапия, которую проводила с ним Джудит, стала оказывать на него благотворное влияние. Пару раз ему даже показалось, будто что-то ожило на парализованной стороне тела. А уж массажи Джудит превратились в самое приятное событие дня. Все прочие сестры и массажистки, когда-либо прикасавшиеся к его телу с лечебной целью, теперь казались Дадли неуклюжими и равнодушными, а их прикосновения — неприятными и даже болезненными. Джудит вначале мыла руки теплой водой, и ее прикосновения были такими мягкими, нежными… казались лаской. Дадли не мог припомнить, когда бы он за многие последние годы был так счастлив и доволен.

Как-то во время массажа Джудит, словно невзначай, взяла в руку его старый и довольно уже увядший член, — тут Дадли едва не хватил новый удар счастья, так приятно было оказаться его дряблой плоти в нежной и теплой руке. Более того, Джудит принялась массажировать его. Поначалу Дадли чуть не задохнулся — широко открытыми глазами он молча уставился на Джудит. Она нежно улыбнулась ему. Да, это был не сон, и он закрыл глаза и застонал, целиком отдаваясь неге полузабытых ощущений. Ее пальцы очень мягко и нежно двигались вверх и вниз по трепещущему отростку его тела. Дадли застонал, снова всей душой желая пережить оргазм, но в следующую секунду от страха болезни горячо попросил провидение, чтобы этого не произошло.

Но он опоздал. С криком удовольствия и боли об изверг семя, и его тело задрожало в конвульсиях наслаждения. Неожиданно для себя зарыдав, он потянулся неокрепшей, трясущейся рукой к той, другой руке, которая принесла ему наслаждение. Десять лет Дадли не испытывал оргазма, поэтому он сжал пальцами ладонь Джуди и покрывал ее поцелуями до тех пор, пока Джудит не высвободилась и не стала целовать его худые и сухие руки. Дадли снова застонал, но на этот раз уже от переполнявших его эмоций и благодарности.

Так Джудит впервые в жизни поцеловала мужчину (вернее, его руку), уже не говоря о том, что коснулась его гениталий. С каждым днем она все более совершенствовалась и в поцелуях и в ласках.

Она научилась нежно тереться губами о его губы, сосать его нижнюю губу, а затем запускала свой язычок ему в рот, и уже язычок выполнял основную работу — он ласкал и касался каждого миллиметра внутри рта и добирался до самых глубин и, казалось, вот-вот пропадет в водовороте его миндалин и альвеол. И когда Дадли уже находился почти в полном экстазе, она переключалась на его член, начиная двигать по нему рукой вверх и вниз — поначалу медленно, а потом все сильней и сильней, все быстрей и быстрей, увеличивая силу и давление до тех пор, пока Дадли не начинал молить о пощаде.

Но однажды днем, когда солнце заливало комнату и теплый ветерок шевелил шторы, настал момент, когда она не смогла довести его до оргазма, привычно используя руку, и Дадли разрыдался от огорчения.

— Не расстраивайтесь, — шепотом сказала она. — Джудит все устроит как надо.

Она опустила голову вниз и поцеловала его там точно так же, как перед этим целовала его губы, — мягко, нежно, тщательно и сосредоточенно, как и все, что делала, общаясь с Дадли. Она слегка укусила его за член, прежде чем втянуть его глубоко в себя, а потом ласкала языком до тех пор, пока Дадли не истек в нее с пронзительным вскриком.

Когда она обмыла его и приготовила к дневному отдыху, он неожиданно сказал:

— Я люблю вас!

— А я вас…

Дадли поверил Джудит. Впрочем, он был не так глуп, чтобы поверить, что Джудит полюбила его в романтическом смысле этого слова, то есть как юная девушка любит молодого человека, равного с ней возраста и пылкого. Он не питал иллюзий насчет того, что Джудит видит в нем сильного мужчину, эдакого защитника и опору. Зато он был просто убежден, что она, как чувствительная и заботливая женщина, привязалась и привыкла к нему, как привыкают к доброму старому другу, которого жалеют и которого боятся потерять.

Что же касается его любви, то это уже отдельная история. В его чувстве сочетались благородность и уважение, но главное — он питал страсть к телу очаровательной юной девушки, едва созревшей для любви, готовой встретить здорового и умного мужчину, отца ее будущих детей.

Но, независимо от природы ее чувств, Дадли не был готов дать Джудит свободу и так просто от нее отказаться. Господь свидетель, он еще жив! И кроме всего, именно Джудит побудила в нем интерес к жизни.

Дадли велел Уолтеру отправиться в самый дорогой ювелирный магазин на Уорт-авеню — признаться, он уже не знал, какой из них самый дорогой, — и купить для Джудит браслет. Поскольку нужно было дать Уолтеру хоть какие-то инструкции для покупки, он ограничился только одной, понятной им обоим, — обойтись десятью тысячами долларов.

— Как прикажите заплатить сэр? Наличными?

— Нет, — величественно произнес Дадли. — Я лично выпишу тебе чек, и ты сам проставишь необходимую сумму. Некоторые полагают, что я уже вроде мертвеца, и уже подбираются к моему состоянию, но я все еще хозяин собственных денег, старина Уолтер. Там, на столе… в верхнем ящике. Принеси мне одну из моих чековых книжек.

Он не подписывал чеки года три и тут почувствовал, насколько, оказывается, это приятно делать снова, пользуясь здоровой рукой. Уолтер же в тот момент прижимал своей рукой чековую книжку к столешнице.

Тем не менее, некоторые сомнения Дадли все-таки испытывал: возможно, когда Уолтер будет покупать, кто-нибудь — продавец, а может, случайный наблюдатель — сообщит об этом Адди. Но он волновался не слишком. Сейчас он чувствовал себя сильнее, чем когда ему было пятьдесят… нет сорок, а пожалуй, и тридцать пять! Он по-прежнему в состоянии разобраться с этой жадной шайкой!

Когда Дадли поднес Джудит алмазный браслет с цейлонским сапфиром в середине, к его удивлению, она расплакалась и наотрез отказалась принять его:

— Да неужели вы думаете, что я возьму от вас подарок за то, что я делала ради любви?

Но еще более он удивился, когда Джудит так и не приняла подарок и сама лично вернула браслет в магазин. После этого Дадли решил, что она не только добрая и чудесная молодая женщина, но еще и обладающая неистощимыми запасами любви и щедрости, в отличие от его алчных родственников.

 

V

Вскоре после возвращения в Боогон Аделин решила отдохнуть от всех домашних дел и обязанностей. Получив приглашение от своей старинной подружки Люси Коул из Атланты, она им воспользовалась.

— Вряд я там пробуду больше четырех недель, — сказала она Уоллесу, который возражал против ее поездки.

— В Палм-Бич и шагу не ступишь без доверенности этого старого ублюдка, и завещание он менять не хочет: все по-прежнему разделено на три равные части, и это после всего, что мы для него сделали! А если после твоего отъезда он даст дуба? Что тогда?

— Не даст, — парировала жизнерадостно Аделин. — После того как Джудит стала за ним ухаживать, он просто расцвел.

— А это хорошо?

— Это дает нам время. Обещаю, что когда вернусь, то буду при нем денно и нощно. А пока я в отъезде, Джудит за ним посмотрит. Тедди и Нэнси Ли здесь вообще делать нечего, впрочем, как и тебе. Лучше поживи пока в нашем доме, а здесь ты и так сможешь держать все под контролем, подписывая бумаги или что-либо обсуждая с Дадли.

Джудит решила использовать отсутствие Аделин для своих определенных целей. Поскольку она нуждалась в поддержке персонала, поэтому по любому поводу относилась ко всем слугам почтительно, скорее прося, а не требуя от них помощи. Прежде всего она высказала Дадли, что его слуги вознаграждаются далеко не по заслугам. Уоллес и Адди так скупы, когда нужно расплачиваться, и вряд ли это правильно. Как одному из самых состоятельных и привилегированных людей в Америке, ему следует быть гораздо щедрее остальных.

— Пусть имя Стэнтона станет синонимом справедливости и благотворительности. Всем известно, благотворительность начинается у порога твоего дома. Возьмем Уолтера или миссис Бикум. Они служат вам многие годы, не раз доказывали свою преданность, гораздо большую, чем… ладно, неважно. А их жалованье ниже всяких стандартов. Цены же за время войны очень выросли…

Дадли никогда не задумывался над этим, все его мысли были о собственном здоровье и благополучии. Но теперь, когда он чувствовал себя гораздо лучше, слова его ангела-хранителя внезапно возымели действие.

— Конечно же, Джудит, ты, как всегда, права. Определи, сколько положено каждому, и скажи в конторе, что это все делается от моего имени. Если Уоллес будет возражать, я поговорю с ним!

Джудит сама объявила о прибавке, дав всем без лишней скромности понять, кому они обязаны этим. Она каждому говорила, как яростно ей пришлось отстаивать их интересы, как страстно защищала именно их честность и преданность, в отличие от Тедди и Нэнси Ли, которые только что и делали, что клеветали на них, при этом добавила:

— Я просто отчитала их, как когда-то миссис Первис, когда она попробовала сказать мне о вас что-то подобное. Всем трем я сказала, что не хочу ничего такого слышать о вас.

Результат не замедлил сказаться: по указанию Джудит всякий раз, когда Нэнси Ли и Тедди приходили, им вежливо говорили: «Мистер Стэнтон спит», «Мистер Стэнтон на прогулке с мисс Тайлер» или же: «У мистера Стэнтона сеанс массажа, его нельзя беспокоить».

Эдди довольно-таки просто отвадили и по делам фирмы. А с Уоллесом Джудит решила заняться сама:

— Мистер Стэнтон только что заснул, и, честно говоря, мне не хотелось бы его будить. Он так плохо спал ночью.

Плохой сон мистера Стэнтона можно было скорее объяснить тем, что Джудит всю ночь крепко сжимала его в объятиях, и стоило ему пошевелиться, как она покрывала его тело бесчисленными поцелуями, но этим она едва ли с кем-нибудь хотела бы поделиться.

— А почему бы вам не оставить эти бумаги? Когда мистер Стэнтон проснется, я ему их покажу, а потом отошлю их вам.

Поначалу Уоллес и не настаивал, чтобы Джудит разбудила пожилого человека. Но когда этот отказ повторился три или четыре раза подряд, он потребовал пропустить его к дяде. У него были кое-какие вопросы, требующие безотлагательного решения. Но Джудит тоже была готова к этому:

— Если вы мне изложите суть этих вопросов, я передам ему информацию…

Нахальная девчонка! Много о себе стала понимать!

Уоллес оттолкнул ее и поднялся наверх в спальню Дадли. Джудит бросилась за ним, чтобы уже там вы

крикнуть:

— Я говорила мистеру Первису, что вы отдыхаете, мистер Стэнтон! Я пыталась остановить его, но он и слушать не захотел, просто оттолкнул меня!

Ее голос сорвался, она растирала руку, с трудом сдерживая слезы от боли.

Это не ускользнуло от внимания обоих.

— Я ее не трогал! — закричал Уоллес.

— Я знаю, что вы не хотели причинить мне боль…

— Убирайся! — закричал Дадли. — И больше никогда не появляйся! Отныне все свои бумаги оставляй у двери.

— Это было очень мужественно, Дадли, но я должна уехать.

— Нет! Никогда! Я не допущу этого!

— О, мой бедный Дадли! Они сделают мою жизнь невыносимой, но это все не то… Что меня действительно пугает, так это что они могут сделать с тобой…

— Что они могут сделать со мной? Я все еще на коне. У них нет моей доверенности. Я пока единственный, кто может подписывать бумаги. Они ничего не могут сделать без меня.

— Они найдут способ, ты не сможешь выиграть. Ты инвалид, и тебе их не одолеть. И все законники на их стороне.

— Я становлюсь сильнее день ото дня. И у меня есть ты. Ты поможешь мне!

— Как я смогу тебе помочь? Они сильнее нас обоих. И потом, что я из себя представляю? Мне едва девятнадцать, и я чуть больше, чем служанка.

— Не говори так! Я женюсь на тебе! Знаю, что я старый, больной человек, и могу предложить только деньги, но, по крайней мере, они у тебя будут, и к тому же — имя и положение в обществе. После моей смерти ты сможешь найти себе настоящего мужчину, в прямом смысле этого слова. Выходи за меня, Джудит, мы вместе дадим им бой!

Она предчувствовала, что Дадли сделает ей предложение, но сразу принять его не могла. Если выйти замуж за старого, больного человека, у которого проработала всего несколько месяцев, она будет легко уязвима со стороны закона. На нее навесят ярлык стяжательницы. Дадли объявят неправомочным, а брак несостоявшимся.

— О, Дадли, как ни хочу выйти за тебя замуж и заботиться о тебе, я этого не смогу сделать. Они обратятся в суд, объявят тебя неправомочным. Да Уоллес уже наверняка готовит почву у законников.

Сердце Дадли затрепетало, он испугался, и чем больше рос в нем страх, тем меньше он способен был соображать. Все, что он знал — это что он не хотел потерять Джудит.

— Скажи, Джудит, что мы можем сделать?

— Думаю, прежде всего, надо найти надежную фирму, лучшую в городе, которая не имела бы ничего общего с компаниями Стэнтона или Уоллеса. С отменной репутацией.

Джудит читала список наиболее престижных юридических фирм в городе, потом фамилии старших компаньонов этих фирм. Читала и ждала, какое же из них отзовется в памяти Дадли. Уоллес и Адди старались по возможности изолировать его от старых друзей и приятелей по бизнесу. Но в свое время Дадли был одним из уважаемых городской элитой людей в Бостоне и знал всех, кто хоть чего-то стоил. Она надеялась, что какое-нибудь их этих имен принадлежит тому, кто вспомнит о Дадли с любовью и уважением.

Когда она произнесла имя Фэнтона Хардвика из фирмы «Хардвик. Хардвик и Линдсей», Дадли воскликнул:

— Фэнни!

Она уже знала, что это тот, кто им нужен.

— Фэнни? Так ты знаешь его?

— Знаю его? Да мы с ним старые друзья! Сокурсники по Гарварду. Мы оба носили зеленые галстуки, заляпанные жирной свининой!

— Что? — вскрикнула Джудит в нетерпении. — Заляпанные свининой галстуки?

— Это галстук моего клуба «Порселлиан» в Гарварде. Этот клуб был основан в 1791 году, и его называли «Свиным клубом», потому что его первые члены — Фрэнсис Кабот Лоуэлл и Роберт Пэйн — были большими любителями жареной свинины, — радостно хихикнул Дадли.

— И вы оба с Фэнни принадлежали к этому «Свиному клубу»? Как здорово!

Да, подумала Джудит, Фэнни как раз тот, кто нам нужен.

Фэнтон Хардвик основал юридическую фирму «Хардвик, Хардвик и Линдсей» еще до своей службы в Массачусетском верховном суде, а после выхода в отставку занялся работой фирмы вплотную. Имя его было одним из самых почитаемых в городе. Разве что Франклин Делано Рузвельт не был членом клуба «Порселлиан»! Какой суд в Бостоне посмеет отказать старому другу и клиенту бывшего судьи Фэнтона Хардвика?

Джудит позвонила в фирму и попросила назначить время для встречи мистера Стэнтона с его старым другом где-нибудь на неделе. Затем пригласила в дом портного снять с Дадли мерку для шести новых костюмов, один из которых должен был быть уже готов на этой неделе.

— Просто позор! — говорила она Дадли. — Человек вашего положения не имел годами нового костюма! — Затем она наняла парикмахера, хотя обычно она сама брила и стригла Дадли, который стал приходить каждое утро, тщательно выбривая его и подравнивая по последней моде подстриженные волосы.

Однако Дадли чувствовал некоторое смущение.

— Как я смогу пойти к Фэнтону в офис? Почему бы его не попросить самого прийти меня проведать?

— Потому что пусть и в инвалидном кресле, но нужно, чтобы ты появился на людях здоровым, бодрым и в прекрасной форме. И потом, при чем здесь инвалидное кресло? — возбужденно спросила она. — Президент Соединенных Штатов тоже инвалид, но у него нет никаких трудностей в управлении страной и ведении войны, не так ли?

Несмотря на то, что Дадли доказывал, что президент минимум на пятнадцать лет моложе его и хотя и инвалид, но не болен, он никогда не видел Джудит такой оживленной и взволнованной. Бог свидетель, он не мог подвести ее! Он не мог позволить лопнуть ее мыльному пузырю энтузиазма и надежд.

Утром дня назначенной встречи Джудит увеличила ежедневную дозу стимулянта. На немного, чуть-чуть, не настолько, чтобы причинить ему вред, но достаточно, чтобы он почувствовал себя бодрым, полным энергии. Она не могла не сделать себе комплимента, когда вкатила Дадли в офис Фэнтона.

Дадли являл собой картину цветущего здоровья, с румянцем после массажа, с хорошей стрижкой и ухоженными ногтями, на несколько фунтов тяжелее, чем он был до ее прихода на работу, в своем новом костюме и ярком галстуке. Даже Уолтер, который помогал ей поднять Дадли на этаж, был под впечатлением.

— Вы выглядите, как миллион долларов, мистер Стэнтон, — и затем добавил: — Вы тоже, мисс Тайлер, довольно хорошо выглядите.

— Спасибо, Уолтер, — она улыбнулась.

Хотя она знала, что выглядит не очень-то хорошенькой, но «довольно-таки», в своем новом черном костюме, вполне приличном и продуманно не столь неряшливом и старомодном, как обычно. Впервые в жизни она попробовала помаду — чуть-чуть, бледно-розовую. Она производила впечатление скромной молодой женщины, которая определенно знает, что хочет.

Старина Фэнни не мог поверить своим глазам, настолько хорошо выглядел его друг, который, как он слышал, стоял уже одной ногой в могиле. Но что было более впечатляюще, чем вид Дадли, так это его почти девственная память. Надо же, этот сукин сын помнил их эскападу в восемьдесят восьмом году! Приключение, о котором он не вспоминал, по крайней мере, лет тридцать, нет, сорок, кажется. А Дадли помнил во всех деталях!

Когда-то они вдвоем, еще совсем зеленые, боясь запятнать себя посещением домов с нехорошей репутацией в Бостоне, отправились в знаменитый нью-йоркский квартал Тендерлойн и посетили не менее известный Хэй-маркет, самый одиозный бордель тех дней, где и столкнулись нос к носу с одним из уважаемых профессоров — Джаспером Лэйтоном.

— Не знаю, как ты, а я никогда не забуду выражение лица Джаспера, — сказал Дадли. — Помнишь, как он бежал по коридору в своих подштаниках, таких же ярко-красных, как и бархат обивки стен Хэймаркета?

Фэнни был откровенно сражен. Ему было невдомек, что Джудит перед тем часами расспрашивала Дадли об этой поездке в Нью-Йорк, от которой у Дадли самого было весьма смутное воспоминание, и предложила ему «обить» стены красным бархатом и «нарядить» профессора в подштаники. Она с ним еще и еще раз прошлась по всем деталям, пока, наконец, он и сам не поверил в то, что рассказывал. Дадли смог пересказать эту историю так уверенно и без запинки, что Фэнтону ничего не оставалось, как только досадовать, что у него самого память не столь цепкая. А ведь им обоим было по семьдесят два. Чертовски жаль, что Дадли ограничен в движении своим инвалидным креслом, когда он еще такой острый, как шило, думал Фэнтон. Почему бы ему и не быть во главе собственной компании, лишний раз доказывая, что он один из самых лучших финансистов государства? Черт возьми, стране нужны такие люди, особенно сейчас, во время войны! Вот почему он сам после отставки вернулся к работе. Потому что человек в семьдесят может еще показать, на что он способен, его рано сбрасывать со счетов и менять на тех, у кого нет и одной десятой его опыта и мудрости.

— Они такие жадные, я боюсь за мистера Стэнтона, — доверительно сообщила Джудит Фэнтону. — Я думаю, они ни перед чем не остановятся. Убеждена, что за их попыткой взять у мистера Стэнтона доверенность скрывается желание объявить его неправоспособным.

Фэнтон самодовольно улыбнулся:

— Думаю, что я получу громадное удовольствие, посмотрев на их потуги это сделать. Ну что ж, перейдем к делу.

Первое, что требовало внимания, было завещание Дадли. Он захотел полностью исключить из него Адди и Тедди и оставить какие-то крохи Нэнси Ли. Но Джудит, сохраняя имидж справедливой и доброй девушки, попросила его оставить хоть что-то всем трем племянницам.

— Когда-то ведь они вам нравились…

В конце концов было решено оставить Адди и Тедди по двадцать пять тысяч каждой, а Нэнси Ли — пятьдесят в надежде, что она использует деньги для того, чтобы начать новую жизнь, и найдет себе респектабельного мужа.

— И слугам, — напомнила ему Джудит. — Особенно Уолтеру и миссис Бикум. Вы должны быть щедры по отношению к ним.

— Ты обо всех подумала, Джудит, но только не о себе самой.

Дадли хотел быть уверенным, что Джудит не осталась без внимания, несмотря на ее такое безразличие к собственной судьбе. Он заявил Фэнтону, что половину своего состояния хотел бы использовать для учреждения некоего фонда, а половину отписать Джудит, лучшему другу, которого ему доводилось встречать в жизни.

Джудит выглядела прямо-таки обескураженной:

— Это неправильно. Вы ведь знаете меня всего лишь несколько месяцев…

— Всю жизнь, — поправил ее Дадли.

— Нет, Дадли, я не могу позволить вам сделать это. Я, наверное, даже не знала бы, что делать с таким количеством денег. Это огромная ответственность. Если бы вы мне оставили несколько тысяч долларов, я бы смогла их принять. И неустанно бы повторяла, как вы добры и справедливы. Но я даже не могу подумать о времени, когда…

Фэнтон, размышляя о том, как повезло Дадли, что он нашел такую необычно для своих лет здравомыслящую девушку, к тому же так обеспокоенную его благосостоянием, не мог не согласиться с Джудит. Оставить такую огромную часть состояния на благотворительность — это было одно, а оставить половину Джудит — это совсем другое. Он мог быть абсолютно уверенным, что сможет отстоять в споре с семьей Дадли его правомочность, но доказать обоснованность завещания, где такая сумма денег оставлялась женщине, которую Дадли так мало знал, было под вопросом… Есть три пути оставить наследство Джудит, если так хочет Дадли. Он мог бы сделать ей просто крупный дар прямо сейчас, он мог бы назначить ее своим душеприказчиком вкупе с юридической фирмой, или он мог бы сделать ее доверенным лицом фонда, который назначил бы ей парочку миллионов долларов на содержание.

Дадли сказал, что он принимает все три предложения Фэнтона, хотя Джудит пыталась протестовать против этой слишком большой суммы. Но Дадли уверял, что сумма недостаточна для женщины, вернувшей его к жизни и придавшей ей смысл. И он не успокоится, пока… она не станет его женой.

Фэнтон решил про себя, что Дадли попросту счастливчик: их наверняка связывают более чем служебные отношения. Что задумал старикан Дадли? Как он там еще справляется? У него уже лет семь не было эрекции.

Согласились на том, что у Джудит будет доверенность от Дадли, чтобы она могла увереннее общаться с Уоллесом Первисом до тех пор, пока его не уволят с фирмы.

Обдумав положение дел, Джудит решила, что лучшим было бы избавиться от «Стэнтон интерпрайзиз» и одновременно от Уоллеса и его команды. Убедить Фэнтона, что Дадли сам способен руководить фирмой, было бы нетрудно, но надо придумать кое-что другое. Она не была настолько глупа, чтобы понимать, что успех не будет зависеть от числа людей, на которых можно было бы положиться. Вообще ни на кого не хотелось полагаться, кроме себя, потому что еще совсем некому доверять. Она вполне бы управилась с инвестированными средствами, но не с многопрофильной фирмой.

«Стэнтон интерпрайзиз» была единой огромной частной холдинговой компанией, служащей как бы зонтиком для множества других, занимающихся железными дорогами, транспортировкой грузов, добычей минералов, нефти, производством пиломатериалов и мануфактуры. Джудит предложила Дадли продать все, а вырученныеденьги вложить в акционерные общества, где инвесторы лишь получают чистую прибыль, а все другие работают. Сначала этот план расстроил Дадли — поменять свою фирму на кучку акций, и чего ради? Его здание — «Стэнтон билдинг» — самое высокое в городе с тысячами служащих, и это все тоже продать?

— Не обязательно. Оно может быть включено в состав Центра Стэнтона, где разместится ваш фонд, и более того… более того! Театр Стэнтона театр сценических искусств, может быть, музей Стэнтона или библиотека Стэнтона… а возможно, даже госпиталь Стэнтона. Почему все это должно ждать вашей смерти? Почему бы не начать прямо сейчас, как можно быстрее? Пусть имя Стэнтона стоит больше, чем деньги в ваше время, Дадли! Это то, что вы должны были делать десять лет… двадцать лет назад. Разве вы не понимаете этого? Эта мечта может воплотиться в жизнь при вас. Мечта, объединяющая желания миллионов! И вы сможете увидеть это!

Дадли из-за потоков слез, струящихся по его лицу, видел только Джудит. Она была его воплощенной мечтой!..

Джудит легла с ним в постель и поцелуями осушила его слезы, хотя, по соображениям экономии силы, она определяла ему сексуальное вознаграждение до одного раза в неделю, но сегодня она решила сделать исключение, чтобы отпраздновать их договоренность.

Не успела она взять его орган себе в рот и нежно провести по нему языком, как он, спустя всего лишь несколько секунд, забился в истомных оргастических конвульсиях. И Дадли снова разрыдался.

— Боже, почему это не могло произойти двадцать лет назад? — сетовал он сквозь слезы.

Она прижала его голову к своей груди:

— Мы попробуем, Дадли. Мы попробуем повернуть время вспять.

Она знала, что действовать ей нужно быстро. Не пытаться повернуть время вспять, а гнать его во всю мочь вперед.

 

VI

Первым распоряжением Джудит как полномочной главы «Стэнтон интерпрайзиз» было увольнение Уоллеса и его шурина Эдди. Их служба заканчивалась предуведомлением «в течение часа освободить занимаемое место». Она проследила за этим лично, вполне насладившись яростью Уоллеса. В предвкушении расправы семья немедленно обратилась в суд с просьбой освидетельствования на правомочность их бедного дядюшки, который пал жертвой зловредных чар Джудит Тайлер. Освидетельствование было назначено на осень, а тем временем Джудит приводила свой план в действие. Она уволила часть исполнителей, наиболее приверженных Уоллесу, тем самым дав понять оставшимся, кто им платит деньги. Потом наняла команду экспертов для осуществления своих целей, начав распродавать различные отделения фирмы.

Для того чтобы облегчить инвестирование прибылей от продаж, она купила небольшую, но с хорошей репутацией брокерскую контору, которая занялась покупкой огромных партий обычных акций в дополнении к акциям тех отраслей промышленности, которых, по ее мнению, в послевоенные годы ждал быстрый расцвет. Это были акции фирм, производящих телевизоры, бухгалтерское оборудование и самолеты. Она считала, что настанет новое время, когда большинство людей смогут так же легко и часто пользоваться самолетом, как сейчас автобусом.

Дадли одобрял ее деятельность, настолько восхищаясь не по годам зрелой деловой проницательностью Джудит, насколько он вообще готов был сделать для нее все, чего бы она ни пожелала.

Как и вся воюющая страна, Джудит напрягла все силы в борьбе за свое выживание. Она сражалась на своем домашнем фронте. Начав поиски подходящего места для предполагаемого «Стэнтон Центра», она встречалась с архитекторами, заказывали рисунки и чертежи. Последовав примеру президента, она наняла для реабилитационных занятий Дадли тренера по плаванию в закрытом бассейне на первом этаже дома Стэнтона. Теперь никто в суде не посмел бы встать и обвинить ее в том, что она действовала из личных корыстных побуждений.

Она устраивала еженедельно два вечерних приема. Один — салон по вторникам, куда приглашался весь цвет бостонского браминского общества — теологи, проповедники, художники, покровители искусств, как, впрочем, и те, кто блистал всего лишь в стрижке купонов. Субботние вечера были предназначены для старых друзей и приятелей Дадли, которых он еще помнил по дням расцвета своих дел и сил, и беседа в эти вечера тоже бывала легкой и светлой.

Для этих случаев ей доставляло истинное удовольствие одевать Дадли, наряжая его, как свою куклу. Он носил только светлые, а не мрачные темные костюмы, яркие галстуки и «бабочки». Иногда она добавляла к его костюму еще шелковый или бургундского бархата жилет. Восседая во главе обеденного стола, он даже выпивал несколько унций вина с гостями, так же как и все, находясь в прекраснейшем расположении духа и добром здравии. Подаваемая еда всегда была изысканна, и вряд ли кто-нибудь мог заметить, что Дадли ел что-нибудь отличное от других.

Собравшиеся разговаривали о чем угодно: о состоянии Бостонского общественного фонда, политике президента Гарвардского университета, даже немного сплетничали о том, кто кого видел… Все неизбежно находились под впечатлением от Джудит, особенно жены друзей Дадли, которые были старше ее, по крайней мере, лет на сорок. Ее юность их совсем не пугала, как это могло бы быть, будь она мила и очаровательна. Наоборот, они ей сочувствовали: такая молоденькая — и взвалила на себя такую ответственность.

Что еще выставляло ее в выгодном свете, так это всегда приличный и невызывающий туалет — никаких коротких юбок или длинных разрезов. На самом деле, она одевалась настолько скромно, что даже не позволяла себе и маленькой нитки жемчуга, считавшейся просто обязательной. И это при том, что выполняла функции хозяйки дома Дадли. Предполагалось, что это меньшее, что мог бы Дадли подарить ей при случае.

Состав гостей варьировал от субботы к субботе, но он почти всегда включал в себя судью Хардвика и его жену Алису, которая сказала как-то Фэнтону:

— Если бы у меня и была дочь, то мне бы хотелось, чтобы она как можно больше походила бы на Джудит Тайлер.

Дела шли настолько отлично, что Джудит с неохотою ехала в Ньюпорт на короткий летний сезон Новой Англии. Но уже там, в коттедже Стэнтона (летние резиденции знати назывались коттеджами), она поняла, что, если бы никогда и никуда больше не выезжала, этого было бы достаточно. Как обычно, тщательно изучая литературу по Ньюпорту, она прочитала высказывание русского великого князя Бориса о Ньюпорте: «Я и мечтать никогда не мог о такой роскоши… таком большем в глаза богатстве. Это все равно, что ходить по золоту!»

С этим Джудит была полностью согласна. Стэнтон-Хиллс, гордо стоящий на улице «золотых» домов вдоль побережья Атлантики Белевью-авеню, более подходил бы королевской семье, нежели скромным гражданам демократической республики, сводчатые потолки, витражи, экстравагантный неоготический стиль. Она часами бродила по дому, недоверчиво трогая полированное дерево резных панелей стен, заглядывая в оранжерею с видом на море в рамке буйной тропической зелени, останавливаясь в картинной галерее, заполненной работами старых голландских мастеров. В этом доме были императорский фарфор, музейной редкости образцы Севрской фабрики, мраморные камины, целиком вывезенные из старинных французских замков, бархатно мягкие от древности персидские ковры. К Джудит пришла еще большая, чем когда-либо, решимость. Если это замок Стэнтона, то она будет в нем правящей королевой. А если она будет королевой, у нее должен быть если не король, то тогда уж наверняка принц. И именно здесь он должен родиться… в Стэнтон-Хиллс, в родовом замке.

Она старалась, как никогда, сделать Дадли счастливым, испытывая к нему благодарность, перерастающую в любовь, — это будет именно он, кто воплотит ее желания. И хотя день ото дня он становился счастливее и сильнее, Дадли все-таки чувствовал, и довольно остро, свою некоторую ущербность. Мужчина может дать женщине все деньги мира, но он не почувствует себя мужчиной, пока женщина не почувствует с ним себя женщиной.

— Мне бы хотелось сделать для тебя то, что ты делаешь для меня, — сказал он ей однажды, когда они сидели на частном пляже Стэнтон-Хиллс. Он лежал на песке, а не сидел, как обычно, в коляске.

Она поняла, что он имел в виду: довести ее до высот оргазма. Это было еще одно, на что она должна была пойти ради Дадли Стэнтона. Прямо на песке она раздела его и разделась сама, усевшись на него сверху. Он был поражен и испуган.

— Но я не смогу… — крикнул он, как от боли.

— Нет, ты сможешь! Где есть любовь, там нет ничего невозможного!

Ничего ему не говоря и взяв его член в свою руку, она медленно провела им по губам влагалища, потом еще и еще раз, пока не ввела его в себя, несмотря на его неуверенность. Дыхание Дадли стало прерывистым и учащенным — он явно возбудился. Сладострастно стеная и учащенно дыша, Джудит вся отдавалась поступательным движениям вверх-вниз, пока через несколько минут этой неистовой пляски ее стон не перерос в крик оргастического наслаждения. Как только это случилось с ней, Дадли тоже излился своей скупой лужицей семени.

После этого он стал еще более, чем раньше, благодарен. Он смог доставить женщине — своей любимой Джуди! — удовольствие, на которое способен только настоящий мужчина! А Джудит отметила про себя, что маленькое притворство — не такой уж большой подарок мужчине, который тебе собирается отдать все!

— Выходи за меня замуж, Джудит! Выходи за меня! — умолял он. И хотя это было именно то, что она намеревалась сделать, еще было не время.

Предстояло всего лишь освидетельствование на правомочность, а не судебное разбирательство нашумевшего убийства. Но поскольку это был Бостон, где публику вообще не баловали отчетами о громких процессах, газеты готовились разрекламировать это судебное разбирательство по полной программе. Состав действующих лиц был очень интригующий: медсестричка, девятнадцатилетняя девушка-мышка, даже еще и не медсестра, старый, больной, парализованный человек, чье состояние, по слухам, доходило до полумиллиарда долларов, три племянницы, две из которых с безупречной общественной репутацией, а третья — трижды побывавшая замужем и успевшая развестись с мужьями, титулованными европейцами. Все пытаются завладеть дядюшкиным состоянием и фирмой, которая распродавалась прямо у них под носом. Трое обратились с иском, что эта мышка незаконно воспользовалась их бедным, дряхлым дядюшкой для достижения своих корыстных целей.

Поскольку на предстоящем судебном разбирательстве на карту ставилось не только состояние умственных способностей Дадли Стэнтона, но и репутация Джудит Тайлер, то позвонила Франческа и спросила, может ли она чем-либо помочь в этом случае. Если нужно, они с Карлоттой приедут, чтобы выступить на суде и рассказать, какой у Джудит прекрасный характер. Но Джудит была полна сарказма:

— Мой прекрасный характер скажет сам за себя. Вы думаете, суд воспримет серьезно то, что вы расскажете с Карлоттой? Скорее, все, что кто бы из вас ни сказал, будет мне во вред, а не на пользу, так как для суда важнее источник этой информации.

Франческу эти слова полностью убедили, и они с Карлоттой на слушании не присутствовали. Рядовой публики в зал правосудия набилось до отказа, все надеялись услышать какие-нибудь колоритные или пикантные подробности из жизни высшего света.

Джудит, обутая в слегка затасканные цвета морской волны туфли-лодочки на низком каблуке и одетая в вискозное, такого же цвета платье с огромным белым отложным воротником, с тускло-желтыми волосами, стянутыми в узел на затылке, вкатила своего работодателя в зал заседания суда. Он был опрятно одет в жемчужно-серый тонкой шерсти костюм, идеально подходящий его гладко причесанным седым волосам. Красный шелковый галстук был того же оттенка, что и торчащий из нагрудного кармана носовой платок. Он совсем не глядел в сторону своих племянниц, явившихся в мехах, так как заседание проходило в ноябре. Нэнси Ли с черно-бурой лисицей в три четверти длины, Адди с более простенькой темно-коричневой норкой, а Тедди с черным персидским каракулем, уверенная, что черное ей больше к лицу.

Все трое рассказывали одно и то же: они годами выказывали преданность своему дядюшке, окружили его заботой и комфортом, стараясь сделать последние годы его жизни как можно более приятными, пока в их жизнь не вползла Джудит Тайлер и не сумела сбить с толку старого, больного человека.

— О, как я проклинаю тот день, когда наняла ее! — всхлипывала Аделин, прикладываясь льняным платочком к уголкам глаз. — Дядя Дадли так одурачен, он просто воск в ее руках. Она настроила его против нас…

Уоллес Первис клятвенно утверждал, что при нем фирма процветала. Он привел схемы, диаграммы, финансовую отчетность, и даже те, кто совсем ничего не понимали в финансовой отчетности, не могли не поразиться цифрам, витавшим в воздухе, — не сотням тысяч, миллионам! Уоллес горестно обратился к суду с вопросом: мог ли человек в здравом уме позволить Джудит Тайлер уволить исполнительного директора, приносившего такие доходы?

Психиатр, приглашенный племянницами, отделался в основном общими фразами. Доктор Праути из Нью-порта свидетельствовал в пользу сестер, заявив, что пожилой человек частенько бывал дезориентирован и неадекватно воспринимал реальность. Но бостонский врач, доктор Джонас Филлипс, со всей ответственностью утверждал, что он нашел физическое состояние мистера Стэнтона гораздо улучшившимся после поступления мисс Тайлер на работу, а его ментальные способности значительно активизировавшимися. А психиатр, приглашенный Дадли Стэнтоном, так даже пошутил, что он сам хотел бы иметь финансовую сообразительность мистера Стэнтона, признавшись, что однажды попросил его как опытного финансиста дать ему совет по фондовому рынку, и, застенчиво улыбнувшись, добавил, что этот совет принес прибыль.

Шофер Уолтер свидетельствовал, что он, по крайней мере, дважды в неделю играл с мистером Стэнтоном в шахматы и мистер Стэнтон, как правило, в пух и прах разделывал его.

— Я бы сказал, что у мистера Стэнтона все шарики в порядке, а некоторые…

Далее Уолтер рассказал, как однажды он получил поручение от мистера Стэнтона купить браслет ценою в десять тысяч долларов для мисс Тайлер в знак благодарности. Тут по залу суда прошелестел ропот, сменившийся вздохом уважительного удивления, когда он добавил:

— Но она сама вернула его в ювелирный магазин, сказав при этом, что не может его принять, так как всего лишь выполняет свой долг.

Затем он, совершенно не побуждаемый вопросом судьи, заявил:

— Эти племянницы… Они не стоят и десятой доли такой женщины, как Джудит Тайлер. Конечно, она молоденькая девчонка, но по-настоящему заботится о мистере Стэнтоне, а если они о чем и заботятся, так только о деньгах мистера Стэнтона.

Адвокат племянниц заявил протест, но слова уже были сказаны, и исходили они от простого человека из рабочего класса, а не от кого-то из богатых. Слова были искренни, в них чувствовалась неподкупная правда.

Мисс Бикум, экономка, свидетельствовала:

— Мисс Тайлер — святая, а они, все эти, они — та еще компания.

Остальные из прислуги, один за другим, так или иначе подтвердили эту мысль, не забывая упомянуть о неустанной заботе Джудит. Затем выступили несколько завсегдатаев салона по вторникам и рассказали, насколько хорошо Дадли обо всем информирован и как прекрасно он во всем разбирается, начиная от положения на фронтах и кончая последними веяниями в искусствах. После настал черед старых друзей, ужинающих по субботам, изложить свои соображения:

— Такой обаятельный человек!.. Такая живость ума!.. Блистателен, как всегда!..

Алиса Хардвик, жена судьи, сообщила суду о Джудит:

— Всегда так скромно одета. Никогда не видела на ней даже булавки с камешком или крохотной нитки жемчуга. Все, что я видела, — это полная преданность Дадли.

Наиболее пространными были свидетельские показания судьи Фэнтона Хардвика, партнера по гольфу председателя суда Лукаса Сэфайера.

Фэнтон, доверив процессуальное ведение этого дела младшим компаньонам своей фирмы, сам выступил на суде с речью, в которой он поведал о том, что Дадли помнил об их юношеской эскападе в мельчайших подробностях. И это было в 1888 году!

Далее он рассказал, что Джудит Тайлер очень твердо отказалась от половины наследства, предложенной ей Дадли Стэнтоном.

— Скорее ей надо было бы пройти психиатрическую экспертизу, — выкрикнул кто-то из зала суда, снискав себе лавры шутника дня.

Дадли Стэнтон был в своей лучшей форме.

— Я сам решил вложить все свое состояние в фонд, все, потому что Джудит Тайлер, мой лучший друг, отказалась что-нибудь принять для себя. Она сказала: «Зачем ждать? Сделай это сейчас! Построй сейчас „Стэнтон Центр“! Людям Бостона он нужен сейчас!» Своим пожертвованием она вдохновила и меня. Какие у нее планы создания Центра! Какая широта охвата! Госпиталь! Музей! Библиотека! Она полагает, что Бостон должен иметь лучшую частную библиотеку в мире! И если считать, что планы Джудит Тайлер по улучшению жизни в Бостоне и продажа моих коммерческих фирм для осуществления этой цели — сумасшествие, значит, я сумасшедший!

Потом он воздал должное своему преданнейшему другу, сравнив ее с Элеонорой Рузвельт, женой президента, которая, как и Джудит, была его ногами.

Звенящая тишина наполнила зал суда. И уже не было необходимости доказывать, что Джудит распродавала «Стэнтон интерпраизиз» для того, чтобы вложить вырученные деньги в американские общественные акционерные общества и тем самым увеличить прибыль до нескольких миллионов долларов, которые пошли бы на создание фонда Стэнтона и общественное благо.

Результаты этого процесса не только обернулись поражением племянниц Дадли Стэнтона и Уоллеса Первиса, но и показали силу Джудит Тайлер, которая теперь была готова стать невестой.

Планируя свою свадьбу, Джудит решила, что церемония должна пройти, как у любой девятнадцатилетней девушки, выходящей замуж за молодого, богатого и здорового жениха. И, конечно же, в белом подвенечном платье! А почему бы и нет? Это ее первый брак, и она так же девственна, как и должна быть любая невеста. И так же как у любой невесты с замирающим сердцем, у нее должно быть прекрасное белое подвенечное платье. Это ее день! День, когда она становится одной из самых богатых женщин Америки. Она заказала подвенечное платье и свадебный костюм для Дадли, самым придирчивым образом исследовав все детали как его костюма, так и своего платья.

Свадебная церемония должна состояться в Стэнтон-Хаузе на Бич-стрит первого января 1943 года. Для этой цели в гостиной будет освобождено от мебели место для приема более трехсот гостей. Судья Хардвик будет ее посаженым отцом, а его жена Алиса — главной подружкой невесты. А кто будет шафером? Джудит на минуту задумалась. Наконец, решение было найдено. Ну конечно же Уолтер, с которым Дадли вот уже вместе тридцать лет. Прекрасный штрих! Да, и она пригласит для совершения обряда его преосвященство Говарда Йэтса Смита, одного из самых почитаемых священнослужителей, посещавших ее салоны по вторникам.

Затем она обдумала список приглашенных. Естественно, никаких родственников: у Дадли — только племянницы, у нее — две тетки. Прислуга! Прекрасная идея. Вся прислуга будет их гостями, и тогда прислуга по найму понадобится всего лишь на один вечер, а именитые гости не преминут отметить ее демократический образ мыслей. Затем она тщательно отобрала этих именитых гостей среди многих, побывавших у них в доме с начала действия ее салонов по вторникам и ужинов по субботам.

Практически в последнюю минуту — за два дня до свадьбы — она все-таки решила пригласить Франческу и Карлотту. Безусловно, это могло показаться странным — ведь Джудит не общалась с ними с того времени, когда отказалась от их предложения поступать в Редклифф, конечно, если не считать телефонного звонка Франчески перед слушанием дела, ну и что из этого? Она скажет им, что так как это ее свадьба и празднуется она на Новый год, то хочется по-новому наладить с ними отношения. Что же может быть более естественным, тем более в преддверии обретенного ею счастья, протянуть руку дружбы единственным во всем мире близким людям, которые у нее остались, если не считать, конечно, ее великолепного нового мужа?

Вполне понятно, Джудит не простила бы себе, если Франческа и Карлотта не стали бы свидетелями ее триумфа — ее элегантного особняка, ее высокопоставленных гостей, ее подвенечного платья, стоившего две с половиной тысячи долларов. Наконец, ее изумительного свадебного подарка от жениха — двадцатидвухкаратного бриллианта, просто прикрепленного к золотой цепочке вокруг ее шеи (она сама его купила, съездив в Нью-Йорк на аукцион Парк-Берн). Этот камень был из фамильных драгоценностей белого русского офицера, бежавшего от красных в Париж, а затем от нацистов — в Нью-Йорк, где он умер, оставив сказочные сокровища давно прошедших времен. Так же был приобретен на распродаже и кроваво-красный рубин.

Джудит позвонила своим сестрам Коллинз. Трубку взяла Карлотта., которая всегда ее раздражала. Она предпочла бы разговаривать с Франческой, но делать было нечего, пришлось пространно излагать цель своего звонка.

Карлотта, выслушав, расхохоталась:

— Ты смеешься?

— Совсем нет, — ответила Джудит и пустилась в заранее заготовленные объяснения, как ей хотелось бы, чтобы они все втроем стали дружить.

— Думаю, это было бы очень интересно. Мы с Фрэнки обязательно приехали бы, но у меня свидание с этим красавцем моряком, а я не могу расстраивать наших мужчин в форме, не так ли?

— Во что бы то ни стало бери его с собой, — сладко заприглашала Джудит. — И потом, какое сейчас празднество обходится без военнослужащих?

Действительно, подумала Джудит, список приглашенных премиленько закруглился: бравый военный в форме и две ее тетушки. Она вполне искренне полагала, что они сдохнут от зависти.

 

I

Билл Шеридан объявился в одиннадцать часов, чтобы сопровождать Франческу и Карлотту на свадьбу Джудит, назначенную в полдень.

Он вошел в дом по-хозяйски и сразу же наткнулся на Франческу, одетую в бледно-голубое вечернее платье, весьма рассерженную на Карлотту, которая примеряла наряд из золотистого шифона.

— Тебе нельзя носить этот цвет, — уверяла она сестру;

— Почему нет? — Карлотта расчесывала перед зеркалом волосы. — Разве мне не идет это платье? — спросила она детским голосом, изображая маленькую девочку. — Билл, — обратилась она к нему, — тебе не кажется, что оно мне очень к лицу?

— Конечно же, Билл беспрекословно с ней согласился. Естественно, Карлотта просто очаровательна, даже более того — она великолепна, она роскошна. Настолько хороша, что ее «немедленно хочется съесть», так выразился Билл.

Франческа попыталась было зайти с другой стороны:

— Ты прекрасно знаешь, Карлотта, что не о твоей исключительной красоте мы сейчас говорим. Твое платье слишком светлое, почти белое. А платье из белого шифона просто неприлично надевать на любую свадьбу. Это прерогатива невесты, и только ее одной. Получится, что ты как бы собираешься состязаться с невестой, а это не слишком красиво. Особенно сегодня, поскольку невеста далеко не столь хороша, как ты.

— И вовсе мой костюм не белый. Он цвета шампанского и, скорее, бежевый, чем белый.

— Это почти одно и то же, и ты знаешь об этом почти так же хорошо, как и я. Сними это платье сию же минуту!

— Слишком безапелляционное утверждение с твоей стороны, Франческа. Твое счастье, что я тебя люблю и уважаю, иначе ни одной минуты бы не стала выслушивать этот бред. Если я пойду переодеваться, дорогая хозяйка, мы рискуем опоздать на свадьбу, а это еще хуже. Прилично ли будет, если мы появимся уже после того, как брачная церемония завершится! Племянница Джудит будет оскорблена до чрезвычайности.

— Что ж, нам придется пойти на такой риск, — холодно ответила Франческа, но потом спохватилась и добавила куда более нежно: — Ну, пожалуйста, Карлотта. Будь хорошей девочкой.

— А ты что скажешь, Билл? Стоит мне переодеться?

— Ни в коем случае, — ухмыльнулся Билл. — В это вы меня не втяните.

— Ты такой же бяка, как Фрэнки, — вздохнула Карлотта. — Какие вы все скучные и нудные…

Она стала подниматься вверх по лестнице.

— Как вы думаете, почему я приняла приглашение Джудит? Потому что мне захотелось немного развлечься. А теперь, Франческа, ты мне все испортила. Представляешь себе, какой бы вид был у Джудит, если бы я вошла в этом платье? Она была бы просто в шоке!

Когда через двадцать минут Карлотта снова спустилась в гостиную в новом изумрудно-зеленом вечернем платье с глубоким декольте и разрезом вдоль бедра, Франческа почти пожалела, что отправила сестру переодеваться. В новом наряде Карлотта выглядела даже еще шикарнее, чем в платье из золотистого шифона…

Они и в самом деле опоздали. Все гости уже сидели в гостиной на позолоченных стульях, стоявших рядами. Посередине сопутствовавшей церемонии торжественной кантаты, которая состояла из произведений Баха и Генделя, дворецкий быстро усадил их в последний ряд. Все, словно бы в унисон, повернули головы, чтобы взглянуть на вошедших. По залу прокатился приглушенный говорок: их узнали. Франческа полностью игнорировала шум — он обычно всегда сопровождал появление Карлотты, зато ее сестра одарила всех присутствующих очаровательной улыбкой.

Достопочтенный Смит стоял около импровизированного алтаря, украшенного белыми цветами — заостренными копьями дельфиниумов, пучками мадагаскарского жасмина, букетиками лилий и огромными букетами хризантем. Лицом к священнику и всему этому великолепию находились жених в кресле-каталке со своим дружком Уолтером, стоящим рядом. Дадли выглядел весьма элегантно на европейский манер — на нем был белый двубортный жилет, в жемчужно-сером галстуке — опаловая булавка, а в бутоньерке на левом лацкане — белая роза. Карлотта, перегнувшись через Билла — тот сидел между сестрами, — прошептала Франческе в ушко:

— Ты только посмотри, как он одет! Тебе не хочется упасть на пол и хохотать? …

Франческа приложила указательный палец к губам:

— Ш-ш-ш!

— Послушай, но он выглядит просто глупо! Джудит вытащила почтенного старца на свет, как могла, почистила и подкрасила. В конце концов, это чисто домашняя свадьба, а женишок древен, как Мафусаил.

— Карлотта, прошу тебя, замолчи! Нас могут услышать!

— Да не беспокойся ты так. Может юная девушка немного повеселиться или нет? — Она надулась и положила руку на бедро Билла.

Хотя нежная, почти прозрачная ладонь девушки едва касалась его тела, Биллу чувствовалось, что она прожигает его сквозь ткань костюма, как раскаленная. К вящему неудобству он почувствовал, что у него начинается эрекция, и он, осторожно сняв с себя ладонь девушки, быстро скрестил ноги так, что никто не успел ничего заметить. Но Карлотта все поняла и даже слегка этому порадовалась. Более того, желая продлить его муки, она снов, вернула ладонь на прежнее место, но на этот раз не просто положила руку ему на бедро, а несколько раз ласкающе провела по нему вверх и вниз.

При всем желании Франческа не могла не заметить этой игры и, сердито покраснев, отвела от них глаза. Она готова была убить Карлотту. Ей и так было не слишком сладко сидеть рядом с Биллом Шериданом, желая его всем своим существом и зная, что он точно так же желает обладать Карлоттой. Но наблюдать, как сестрица поддразнивает Билла, и созерцать его реакцию было свыше ее сил!

Кроме того, то, что проделывала сейчас Карлотта, выглядело невероятно дешево и напомнило Франческе случай с платьем цвета слоновой кости — целью всего этого было одно — потешить себя и шокировать окружающих.

Тем временем свадебный марш вагнеровского «Лоэн-грина» благополучно подошел к концу. Вперед вышла Алиса Хардвик и подвела Джудит за руку к судье Хардвику. В это мгновение Франческа решила, что все они совершили большую ошибку, посетив свадебную церемонию своей племянницы. Она ни на секунду не верила, что Джудит пригласила их из добрых чувств. Джудит было важно только одно — продемонстрировать всем знакомым, и особенно тетушкам, богатый, роскошно обставленный дом, респектабельных гостей. Наконец, огромные деньги, которые, судя по кислому выражению лиц собравшихся, плыли ей в руки в связи с браком.

Франческа старалась сконцентрироваться на свадебном ритуале, несмотря на то, что пальцы Карлотты уже забирались под полу пиджака Билла, И он, которого она читала разумным и сдержанным, позволял ей производить эти манипуляции над собой, хотя и был красен как рак. Если Карлотта вела себя в общем-то естественно, то Билл выглядел абсолютным болваном!

Краешком глаза Франческа заметила, как пальцы Карлотты двинулись ниже и зацепились за поясной ремень Билла. Больше она этого терпеть не могла и громким шепотом зло прошипела в сторону Карлотты:

— Если ты не прекратишь свои штуки, я сейчас же встану и уйду отсюда!

Карлотта хихикнула, а Билл даже стал еще краснее, хотя казалось, что более красным быть уже нельзя. По всему залу пронеслись шепоток и одновременно шелест, поскольку буквально все оглянулись на ее слова и десятки глаз с негодованием уставились на нарушителей спокойствия…

— То, что соединяет Господь, ни один человек не в силах разрушить!

Джудит наклонилась и коснулась ртом слегка вывернутых губ мужа, а затем, ухватившись за ручки коляски, повезла его вдоль по залу, в то время как орган торжественно загремел «Свадебный марш» Мендельсона.

Гости собрались в «красном» салоне, среди них сновали официанты с подносами, на которых стояли бокалы с шампанским.

— Нам тоже прикажете смешиваться с этими людишками? — пожаловалась Карлотта. — Я, наконец, хочу есть. Я с утра не позавтракала. Может, нам попытаться проникнуть в столовую, пока они все здесь прохлаждаются, и добраться до буфета? А уж потом мы можем пойти и поздравить Джудит, но на полный желудок. Вот что нам необходимо, прежде чем предстать перед ее очами, — насыщение, то есть я хотела сказать, подкрепление.

Билл чуть не взвыл от хохота. Он находил Карлотту не только великолепной девушкой, но еще и чрезвычайно остроумной. И даже Франческа рассмеялась на шутку сестры.

Боевые порядки гостей медленно передвигались.

— По-моему, у Джудит сегодня было весьма красивое платье, — заметила Франческа Карлотте. — По крайней мере, выглядела она довольно привлекательно.

— Привлекательно? Не зашла ли ты слишком далеко? Тебе следовало больше внимания обратить на тот камешек, который висел у нее на шее. Вот эта штука действительно выглядела привлекательно. Когда я буду выходить замуж, уж я позабочусь о том, чтобы у меня на шее висел такой же…

Франческа прекрасно понимала, что Карлотта несет свой обычный безобидный бред, но Билл нахмурился. В сущности, он выглядел едва ли не несчастным.

— Хочу пожелать тебе самого большого на свете счастья, Джудит. — Франческа поцеловала племянницу в щеку. — И вам, разумеется, тоже, мистер Стэнтон.

Джудит деланно улыбнулась:

— Тебе бы следовало звать его Дадли. Если уж я прихожусь тебе племянницей, то, значит, Дадли — твой племянник. Но уверена, что ты не будешь настаивать, чтобы он называл тебя тетушка Фрэнки, разве не так?

Все вокруг вежливо посмеялись.

Карлотта вместо того, чтобы поздравить сначала Джудит, прямиком направилась к Дадли и, нагнувшись, поцеловала его в щеку.

— Но я настаиваю. Я прямо-таки требую, чтобы вы называли меня тетушка Карлотта, вы согласны? — Она искоса посмотрела на Джудит в надежде услышать от нее что-нибудь резкое в ответ, но та не обратила внимания на выпад Карлотты. Вместо этого она буквально пожирала глазами Билла Шеридана.

Джудит решила, что ей в жизни не приходилось видеть более привлекательного мужчину, чем капитан Шеридан. Впервые в жизни она смотрела на представителя противоположного пола, роскошного самца, чей запах она ощущала своими трепещущими ноздрями, осознавая, что она всего лишь женщина, самка, которая обязана подчиняться исходящей от этого человека силе. Не имея до того ни единственной встречи с мальчиком ее возраста, не позволив себе до достижения совершеннолетия ни малейшего флирта, она была искренне поражена тем ощущением, которое зародилось у нее внутри… той дрожью, которая внезапно сотрясла ее вагину. Но успев прочитать уже достаточно много специальной медицинской литературы, она немедленно классифицировала свое состояние и наклеила на него бирку — сексуальное влечение. Затем внесла некоторые коррективы в свое определение. Скорее, это состояние можно было классифицировать как сумасшедшее вожделение.

Франческа взяла на себя миссию представить собравшихся:

— Наша племянница Джудит Тайлер Стэнтон и ее муж Дадли… Капитан Уильям Шеридан, морская пехота Соединенных Штатов.

— Это видно, Фрэнки. Мы пока еще в состоянии отличить военную форму от штатского костюма, — сухо произнесла Джудит. Но когда она заговорила с Биллом, ее голос звучал чуть ли не медоточиво:

— Должно быть, все вас называют Большой Билл Шеридан.

Франческа и Карлотта посмотрели друг на друга с изумлением. Это было что-то новенькое! Уж не пыталась ли она флиртовать?

Билл осклабился:

— Должен отметить, что меня так называли, и не раз, — Он приблизился, чтобы пожать руку Дадли: — Рад знакомству, сэр.

Принимая во внимание его рост и тот факт, что Дадли сидел в каталке, Биллу пришлось чуть ли не согнуться в три погибели, чтобы пожать руку старику, что еще больше подчеркнуло физическую разницу между ними.

Джудит вспыхнула, почувствовав, как в ней растет и поднимается привычная неприязнь к сестрам. Она пригласила их специально для того, чтобы, как говорится, утереть нос и продемонстрировать, каких высот она достигла, но почему-то получилось, что нос утерли ей… Они привели с собой этого юного Адониса, и она, разумеется, проигрывала, стоя рядом с каталкой калеки-мужа.

Джудит выдавила на губах улыбку:

— Скажите мне, капитан Шеридан, чей вы, собственно, кавалер — Фрэнки или Карлотты?

Билл обнял сестер за плечи:

— Готов сразиться с каждым, кто будет утверждать, что я не приударяю за обеими красотками Коллинз сразу. — То есть поступил чрезвычайно галантно.

— Господи! — Джудит закатила глаза. — Это звучит чрезвычайно печально или попахивает испорченностью нравов.

Билл приподнял вопросительно бровь:

— Каким образом?

— Очень просто. Три человека образуют любовный треугольник, и это печально, поскольку из троих всегда есть один, который любит, но которому не отвечают взаимностью. С другой стороны, если в данной ситуации довольны все, это называется «любовь втроем», что почитается обществом за разврат.

Билл вяло улыбнулся в ответ на выпад Джудит. У этой племянницы, оказывается, остренькие зубки!

Франческа же снова пожалела, что они здесь оказались. Смешно было и думать, что Джудит может измениться.

Но Карлотта только смеялась, почти не скрывая своего торжества:

— Да что ты говоришь Джудит? Любовный треугольник означает прежде всего любовь, а «любовь втроем» — секс. А что ты знаешь о том и о другом?

Франческа едва не задохнулась, услышав такое, но Карлотта снова рассмеялась и чмокнула Джудит в щеку:

— Я шучу.

Джудит прищурила глаза и ответила:

— Надеюсь, что так.

Пора было идти к гостям, где дожидались Алиса и Фэнтон Хардвик. Биллу особенно не терпелось познакомиться с судьей, поскольку, как он узнал, тот возглавлял одну из крупнейших адвокатских контор в Бостоне. Что и говорить, ценное знакомство для молодого адвоката, который собирался стать на первую ступень лестницы, чтобы осуществить свои грандиозные планы.

— Я чрезвычайно рада. Большой Билл Шеридан, что Фрэнки и Карлотта привели вас с собой. Мы поговорим с вами поподробнее несколько позже, — пообещала Джудит. — Я хочу, чтобы мы все узнали друг друга поближе. Ты согласен, Дадли?

Дадли мигнул:

— Несомненно. Как ты решишь, Джудит. — Он только что сочетался законным браком, и хотя его блаженству не было предела, утомление дня уже начинало сказываться.

Дадли, насколько это было можно в его положении, выглядел неплохо, и, казалось, находился в добром здравии. С видимым удовольствием принимая поздравления и пожелания счастливой семейной жизни, он тем не менее сдавал все больше и больше. Так, по крайней мере, решила Джудит. Она видела, что муж нуждается в отдыхе.

Дадли слабо сопротивлялся, но Джудит была настойчива. К тому же она напомнила супругу, как бы в шутку, что сегодня им предстоит брачная ночь и ему понадобятся силы. Но вместо того чтобы вызвать Уолтера, который отмечал свадьбу на другой половине дома вместе со слугами, — те, естественно, держались своей компанией, — она попросила помочь Билла Шеридана:

— Мне нужна помощь сильного человека, чтобы отвезти Дадли в постель, но мне не хочется беспокоить Уолтера, поскольку сегодня он выступал в качестве официального свидетеля мужа. Так что если ваша больная нога не будет служить препятствием…

— Моя нога к вашим услугам, и мы вместе будем рады оказать вам необходимую помощь.

Билл уложил Дадли на просторную кровать, а Джудит подоткнула со всех сторон одеяло.

— А теперь закрой глаза и постарайся уснуть.

Она чрезвычайно нежно поцеловала своего мужа в Лоб, и Билл, наблюдая эту сцену, никак не мог прийти к определенному выводу. Ведь совершенно очевидно, что она вышла замуж за этого пожилого джентльмена из-за его денег, и он не мог осуждать ее за это. (В сущности, рассматривая дом Джудит, его роскошную мебель и другие богатства, собранные в нем, он испытал почти такое же возбуждение, которое испытывал, сидя рядом с Карлоттой.) Тем не менее, Джудит вела себя так, словно и в самом деле неплохо относилась к старику.

Они тихо вышли из комнаты, поскольку с той минуты, когда Дадли закрыл глаза, он словно перестал существовать для всего мира. Уже в зале Джудит сказала:

— Надеюсь, вы не перетрудили больную ногу?

— Нет, что вы. У меня все нормально.

— На какой срок вы выбыли из строя, капитан?

— Я или моя бедная нога? Врачи утверждают, что она заживет полностью через четыре-пять месяцев. Что же касается меня лично, боюсь, больше в военных действиях мне участвовать не придется. Думаю, что меня скоро уволят в запас.

— Это правда? — Сердце Джудит учащенно забилось. — В таком случае вы, наверное, скоро уедете из Бостона? Отправитесь домой и все такое…

— Моя родина — Бостон. Я родился и воспитывался здесь. Здесь же пошел в колледж. Закончил Гарвард, факультет права.

Конечно же, он бостонец, — и как только она раньше не заметила? Это знаменитое широкое бостонское «э». Впрочем, ей поначалу и в голову не приходило обращать внимание на его акцент. Она была слишком занята, наблюдая его роскошное тело, уловив голос собственного тела, которое безошибочно ответило на бессознательный сексуальный зов, исходивший от него. Что же с ней случилось? Каким словом можно назвать это? Быть может, «пробуждение» подойдет как нельзя лучше?

— Таким образом, вы остаетесь в Бостоне?

— Именно так.

Биллу стало интересно, с чего это Джудит начала проявлять такое повышенное любопытство к его скромной особе.

— Что ж, прекрасно. Нам следует встречаться почаще. Я хочу сказать, мне и Дадли будет очень приятно видеть вас, Карлотту и Франческу… — При этих словах она тихо рассмеялась и добавила: — Это, разумеется, в том случае, если ваша дружба с сестрами продлится и дальше.

— О, я собираюсь дружить с ними и впредь. — Он был знаком с Карлоттой всего неделю, но ему казалось, что знает ее уже целую вечность…

Да, он, разумеется, не отстанет так просто от сестричек, подумала Джудит. Особенно от Карлотты. Судя по всему, он ею чрезвычайно увлечен. А Карлотту Джудит не любила даже больше, чем Фрэнки. Особенно сейчас… Теперь ей придется проводить ночи рядом с Дадли, ощущать рядом с собой его изломанное болезнью, хорошо пожившее тело, в то время как Карлотта будет изнывать от счастья в объятиях этого красивого животного. Тем не менее, на свете бывают различные ситуации…

Она заглянула в его загадочные голубые глаза:

— Знаете что, капитан Шеридан? Вы пожелали мне долгой и счастливой жизни с Дадли, но забыли поздравить с Новым годом.

Билл ухмыльнулся:

— Извините. Я, конечно же, поздравляю вас с Новым годом, Джудит Стэнтон.

В следующий момент он чуть не лишился дара речи от удивления. Джудит поднялась на цыпочки, схватила его голову руками и, прижавшись всем телом к его мускулистой плоти, крепко, до боли, поцеловала. Ему не оставалось ничего другого, как ответить поцелуем на поцелуй, думая про себя, что Джудит Тайлер Стэнтон — женщина, полная загадок и неожиданных сюрпризов.

В полночь Джудит пришлось позвонить доктору Филлипсу, который немедленно приехал, бросил на Дадли один единственный взгляд и вызвал «скорую помощь». Дадли постиг еще один удар, и, возможно, одновременно с этим у него начался сердечный приступ.

— Скорее всего, свадьба слишком утомила и взволновала его…

Джудит разразилась рыданиями:

— Это все моя вина. Мне не следовало затевать все это, но он и слышать не хотел об отсрочке. Он очень настаивал, чтобы мы поженились чем раньше, тем лучше, и хотел, чтобы свадьба была по высшему разряду — много гостей, праздничный ужин и все такое. И я подумала, что, возможно, это доставит ему бездну удовольствия, а у него за последние годы их было так мало…

— Он и в самом деле был счастлив. Мне еще не доводилось видеть человека столь переполненного радостью. И запомните одну вещь, Джудит. Если бы вы не ухаживали за ним столь преданно и самоотверженно, его, возможно, сейчас не было бы в живых. По крайней мере, он не пережил бы этого сердечного приступа.

— Значит, у вас есть надежда?

— Думаю, он выкарабкается. Мы, по крайней мере, сделаем все, что в наших силах, Джудит.

— О да, мы сделаем все, что только в человеческих силах! — воскликнула Джудит. — Он выкарабкается!

Она была убеждена, что горы двигают не вера, но воля и целеустремленность. Разве не гак? Ведь она достигла своего нынешнего положения только благодаря целеустремленности и сильному характеру, ну, и уму, разумеется.

Благодарение Богу, что у нее хватило этого самого ума, чтобы позволить Дадли изменить завещание в ее пользу всего лишь за неделю до свадьбы. Согласно его новому завещанию, половина состояния Стэнтонов поступала в безраздельное пользование его будущей жены, и только половина переходила в распоряжение фонда Стэнтона. Таким образом, даже в случае смерти мужа она получала половину всего достояния семьи. Одно время она носилась с идеей сделать так, чтобы Дадли оставил ей все, думая при этом, что эта мысль принадлежит и исходит от него, но потом удержалась от соблазна. Слишком немного времени прошло с тех пор, когда она вообще отказывалась принимать от Дадли что-либо. Если бы он завещал ей все, даже вновь обретенные союзники в лице Хардвиков насторожились бы… вполне возможно, в случае смерти Дадли речь могла зайти о том, чтобы опротестовать подобное завещание…

В совершеннейшей истерике — так, по крайней мере, выглядело со стороны — Джудит поехала в больницу на той же самой машине «скорой помощи», которая увозила туда Дадли. Джудит молила Бога, чтобы человек, который ехал вместе с ней и находился в бессознательном состоянии, остался в живых… Хотя бы ненадолго.

В последующие шесть недель она ни на минуту не покидала Дадли и даже спала в его палате. Она не позволяла себе спускаться вниз в кафетерий, чтобы поесть, и постоянно кормила Дадли с ложечки. Больничный персонал готов был присягнуть, что ему в жизни не приходилось видеть примеры такой абсолютной преданности. И даже те, кто позволял себе сомневаться в искренности ее чувств по отношению к Дадли, вынуждены были изменить свое мнение. В самом деле, если бы она не любила Стэнтона, зачем ей тогда стараться, чтобы он остался в живых? Смерть Дадли означала для Джудит получение наследства, которое оценивалось в триста миллионов долларов. Живой же Дадли становился для Джудит весьма неприятным бременем, еще большим, чем было до самого последнего удара. Паралич почти полностью лишил его возможности двигаться, а речь сделал бессвязаной и маловразумительной.

Когда Джудит привезла Дадли домой, она ни в коем случае не убавила своего пыла. В сутки она спала не более трех или четырех часов. Дом заполнили врачи, специалисты по восстановлению речи, физиотерапевты, то есть все возможные профессионалы, которые должны были поддержать ее усилия.

Доктор Филлипс взывал к ее разуму:

— При таком образе жизни вы и сами можете заболеть, Джудит. И потом, все эти врачи, так называемые специалисты… Вы пытаетесь совершить невозможное.

— Не говорите, пожалуйста, при мне слово «невозможное». Пока человек жив, всегда есть место надежде. Я сделаю все, от меня зависящее, чтобы превратить Дадли в того человека, за которого я выходила замуж, и по мере возможности вернуть ему здоровье.

Она совершенно искренне произнесла эти слова. Ведь именно Дадли дал ей свою любовь… дал ей все, вернее, половину всего того, чем владел сам. Ей необходимо, чтобы Дадли продолжал жить, и тогда заполучить его состояние целиком.

 

II

В марте, к тому времени, когда Билл уже готовился уйти в отставку, он в своих отношениях с Карлоттой достиг определенного уровня стабильности, правда, с отдельными оговорками. Они встречались друг с другом, но Карлотта выторговала себе необходимый уровень независимости. Биллу ничего не оставалось, как принять это к сведению, поскольку выбора у него не было — Карлотта поставила вопрос ребром: или так, или никак.

Прежде всего, Карлотта настояла на своем персональном участии в каждом из устраивавшихся в городе благотворительных балов в пользу военнослужащих, которых было необходимо развлекать, пока они не отправились воевать за океан. Она подчеркивала, что в этом заключается ее патриотический долг, как и в том, чтобы ходить на свидания со старыми друзьями, которые поступили на военную службу и приехали домой в отпуск. Эти прогулки она мотивировала тем, что ее друзья только на короткое время оказались в привычной для них мирной обстановке, а скоро снова окажутся в огне сражений, а некоторые, возможно, даже встретят смерть на поле брани. Как, спрашивается, она будет себя чувствовать потом, узнав о смерти кого-нибудь из них и вспоминая, что отказалась сходить на совершенно невинное свидание с беднягой? Да и как сам он, Билл, будет чувствовать себя, узнав, что из-за его эгоистичности бравый герой, павший в бою, не смог насладиться в свой последний мирный вечер общением с подругой?

Кроме того, оставались люди, которые выполняли свой патриотический долг дома, укрепляя таким образом, военные усилия страны. Вроде Уита Трюсдейла, освобожденного от армии из-за прободения барабанной перепонки, но который был полон желания помочь армии и стране и поклялся, что за каждое свидание с Карлоттой он готов покупать по облигации военного займа на крупную сумму. В ближайшее время должен был состояться очередной благотворительный вечер, на котором красивые девушки будут торговать облигациями упомянутого займа, и та, которая ухитрится продать наибольшее их число, будет всенародно названа Мисс Победа. Так могла ли Карлотта устоять перед подобным искушением?

Билл догадывался, что весь этот треп про патриотизм — чистейшей воды надувательство. Дело заключалось лишь в беспокойном характере Карлотты, нежелании лишиться свободы, в ее непостоянстве, вечном стремлении к перемене людей и мест и бешеной жажде удовольствий. Возможно, это был способ проверить или подразнить. Точно так же она постоянно дразнила его своим телом, смеющимся ртом, пальцами, игравшими на нем, как на скрипке. Она поднимала его до самых вершин возбуждения, но никогда не суждено было ему найти желанного успокоения…

Что ж, в этом, как ни странно, было и своего рода удобство. Поскольку из-за всех балов и благотворительных лотерей Карлотта проводила с ним далеко не все свободное время, он до определенной степени мог быть уверен, что серьезного соперника у него, тем не менее, не было. По крайней мере, это не Уит Трюсдейл, которого Карлотта именовала «милым негодником», но говорила, что встречается с ним только потому, что он согласился покупать облигации военного займа.

Когда Карлотта занималась благотворительной деятельностью, у Билла появилась привычка проводить время с Франческой, которая почему-то в такие вечера всегда оказывалась свободной. Все-таки провести вечерок с Биллом Шериданом было лучше, чем ничего. Хотя Франческа с радостью была готова заменить Биллу Карлотту, она тем не менее всегда ее защищала:

— Послушай, — говорила она ему, — ведь ей нет еще и девятнадцати. И она на самом деле старается помочь стране. Признаться, даже и вовсе хотела уйти из колледжа, чтобы все свои силы отдать на дело победы.

Она чувствовала, что защищать Карлотту и ее капризы — ее обязанность. Несмотря на горячую любовь к Биллу, она отлично понимала, что мужчины приходят и уходят, а сестра останется на всю жизнь. Как бы они ни относились к Шеридану, ее привязанность к Карлотте, их родственная близость были несравненно глубже. Даже если Карлотта выйдет замуж за Билла, ей придется заставить себя разделить счастье сестры: она обязана удовлетвориться сознанием того, что сестра вышла замуж за по-настоящему любящего и порядочного человека. Франческа знала, что Карлотта всегда нуждалась в человеке, который бы о ней заботился и оберегал ее.

Но если замужества не последует, если Карлотта, например, устанет от Билла и он ей надоест… Тогда картина резко меняется. В подобном случае может произойти и так, что именно она, Франческа, устроит свое счастье. Ведь может такое случиться? Хотя возможность такого исхода весьма эфемерна…

Тем временем Франческа превращалась в человека, которому Билл доверял свои самые сокровенные мысли и планы. Он поведал ей, что родился в бедной семье и с детства мечтал стать богатым и могущественным. Он рассказал ей о своих мечтах достичь успеха на политическом поприще: поднимаясь со ступеньки на ступеньку, добраться до кресла президента Соединенных Штатов.

Сначала Франческа смеялась как сумасшедшая, полагая, что Билл шутит. Она знала, что об этом мечтает чуть ли не каждый мальчишка в Америке, идею равных возможностей для всех детей в этой стране впитывают с молоком матери. С другой стороны, вряд ли найдется достаточное количество взрослых мужчин, которые отважатся на подобное заявление и могут искренне верить, что подобное может случиться на самом деле. До сих пор Франческа не встречала ни одного. Когда же она поняла, что Билл говорит о президентстве совершенно серьезно, то полюбила его еще больше и даже стала чувствовать к нему своего рода жалость, острую душевную боль за него и его начинания. Она слишком хорошо знала, что значит мечтать о несбыточном.

— Но ведь ты ирландский католик, — заявила она ему. — У нас никогда еще не было президента-католика, и все утверждают, что никогда не будет.

Тот усмехнулся:

— Так-то уж и все? Это ты говоришь, поскольку принадлежишь к семье бостонских протестантов.

— Не совсем так. Мы и в самом деле протестанты, но наша мать была ирландской католичкой. Карлотта и я — наполовину ирландки. Кстати сказать, когда мы были малышками и дрались с Джудит, она называла нас «грязными ирландками». Конечно же, эти словечки она услышала из уст мамаши, нашей сводной сестры, которая ненавидела и нас с Карлоттой, и нашу маму. Думаю, что «грязные ирландки» были самые неприличные слова, которые Джудит когда-либо знала.

Билл засмеялся:

— Нечто подобное я слышал и в свой адрес, когда меня хотели оскорбить побольнее. Думаю, нам следует отметить этот факт рукопожатием, оказывается, у нас есть кое-что общее.

Он торжественно вытянул руку, и Франческа пожала ее. Похоже было, что они только что заключили некий пакт, правда, она не слишком понимала, против кого он направлен. Разумеется, то, что они когда-то именовались «грязными ирландками», не было тем единственным, что связывало и объединяло их. Главным связующим звеном являлась их общая любовь к Карлотте, той самой, которая не верила в невыполнимые планы. Если спросить Карлотту, она бы ответила, что всяческие прожекты — пустая потеря времени и наслаждаться следует лишь моментом.

— Скажи мне, Билл, что нужно для того, чтобы сделаться президентом?

— Ну, если ты богат, перед тобой весьма широкий выбор всяческих ходов. Но если президентом хочет стать такой человек, как я, совершенно нищий морской пехотинец в отставке с медалью за храбрость на груди, выпускник Гарварда, ему ничего другого не остается, как броситься вперед этой самой украшенной медалью грудью. Такому бедолаге, как я, необходимо прежде всего найти наилучшую из всех возможных работ в какой-нибудь преуспевающей адвокатской конторе. Начать работать день и ночь, чтобы со временем вставить в щель в заветной дверце сначала носок ботинка, потом ступню целиком, а затем уж и всю ногу. При этом необходимо улыбаться как можно большему числу нужных людей в надежде, что в один прекрасный день они тебе помогут.

— Я уже готова тебе помогать, — с энтузиазмом воскликнула Франческа, — я верю в тебя и твою звезду… Он схватил ее трепещущую руку и поцеловал ее:

— Я знаю, что ты веришь в меня, Фрэнки. Хотелось бы только, чтобы ты убедила свою сестру тоже в меня поверить.

Франческа сглотнула появившийся в горле комочек и опустила глаза — она до ужаса боялась себя выдать.

— Я постараюсь, — пообещала она. — Кроме того, помогу тебе во всех твоих начинаниях по мере своих слабых сил. Я имею в виду твою карьеру.

Он взглянул на нее с благодарностью и улыбнулся:

— Ты молодчина, Фрэнки.

Но она знала, кого он считал молодчиной номер один — конечно же, Карлотту. Ей же было уготовано всего лишь второе место.

— Джудит! — вдруг воскликнула Франческа таким голосом, словно ее осенило. — Вот кто поможет тебе получить хорошую работу.

— Две умные головы, а пришли к одной и той же мысли, — ухмыльнулся Билл. — Именно об этом я и сам подумывал. Место в фирме ее друзей Хардвиков явилось бы прекрасным началом карьеры будущего президента страны.

— Несомненно. Но нам не следует очень-то на нее рассчитывать. Что-то мне не верится, чтобы она горела энтузиазмом оказать помощь другу Карлотты. Боюсь, что мы с сестрой те самые люди, которым Джудит меньше всего хотелось бы оказывать поддержку.

— Но ведь она пригласила вас на свою свадьбу.

— Ну и что с того? Ей просто хотелось продемонстрировать нам, до каких высот она добралась и какую крупную рыбу поймала в свои сети. Запомни, что это отнюдь не означает, что она нас слишком любит или ей захочется помогать кому-нибудь из наших друзей.

Но Билл, припомнив, насколько самозабвенно Джудит обнималась с ним в день свадьбы, подумал, что в этом пункте Франческа, возможно, обманывается. Джудит как раз будет не прочь сделать для него кое-что, хотя бы для того, чтобы утереть сестрам нос.

— Что ж, быть может, ты и права, Франческа, а может, шанс заручиться поддержкой Джудит все-таки есть, в любом случае…

— Стоит попытаться, — закончила за него Франческа, и они снова пожали друг другу руки.

— Когда за дело берутся два таких великих ума, — начал Билл, и они с Франческой расхохотались.

Как здорово находиться рядом с Биллом и вместе с ним придумывать, как строить его жизнь дальше! Это ведь так сближает…

— Первым делом завтра утром позвоню Джудит я, — пообещала девушка, — и если она откажется, попробую попросить помощи у адвоката, который занимался в свое время делами отца. Кроме того, у нас под рукой всегда есть Уитмен Трюсдейл. Он тоже адвокат, а уж для Карлотты готов просто в лепешку расшибиться…

Билл скорчил гримасу:

— Премного благодарен…

Позже выяснилось, что звонить никуда не надо. С утренней почтой прибыло приглашение от Джудит на имя Карлотты, Франчески и Билла Шеридана явиться к ней на обед в пятницу вечером.

— Даже и не думай об этом, — решительно заявила Карлотта сестре. — Свадебное торжество в доме Джудит было скучным до чертиков. Обед же в компании с Джудит и Дадли будет просто непереносимым!

— Я лично сомневаюсь, что Дадли будет присутствовать за столом. По слухам, ему еще не позволяют вставать и он далек от выздоровления.

— Тем более нет никакого смысла идти. Джудит в единственном числе способна отравить любой вечер.

— Мне кажется, ты недопонимаешь меня, Карлотта. Еще сегодня утром я хотела звонить Джудит, чтобы попросить ее помочь Биллу получить приличное место в адвокатской фирме судьи Хардвика. Этот обед предоставляет нам великолепную возможность прощупать почву в этом направлении.

— Что ж, — надулась Карлотта, — если так, то я согласна. Но предупреждаю, я совершаю над собой насилие. О Господи, вот что должна пережить девушка ради мужчины! Тебе не кажется, что это сродни проституции?

Так случилось, что в самый последний момент Карлотта не пошла к Джудит. Подвернулся отпускник Юстин Дарсли, с которым Карлотта когда-то ходила в школу танцев. Он-то и сделал предложение, от которого Карлотта просто была не в силах отказаться, — в отеле «Норт шор» должен был состояться танцевальный марафон, а сбор от продажи билетов должен был, естественно, поступить на какие-то военные нужды. Юстин, правда, не знал, на какие, но зато сказал, что некий его приятель со своей подружкой обещал перетанцевать всех, и даже держал на этот счет пари.

— Но этот сосунок еще не видел, как танцуем мы, — грозно хмурил брови Юстин. — Ну, что ты скажешь?

И Карлотта сказала «да». Франческа была вне себя от ярости:

— Как ты можешь? Какой-то там танцевальный марафон… Нам предстоит решить серьезные проблемы в доме у Джудит. Ведь это касается будущего Билла. Или тебе наплевать?

Карлотта намотала на пальчик огненно-золотистую прядку волос:

— Конечно же, мне не наплевать. Но мне жаль Билла, если его будущее зависит от Джудит. Кроме того, Фрэнки, откровенно говоря, мне кажется, что вам без меня будет легче. Джудит, несомненно, тебя не любит, зато меня она просто ненавидит. Таким образом, вы с Биллом прекрасно без меня обойдетесь. А вы только подумайте о бедняге Юстине! Эти состязания так много для него значат. Ведь он только что закончил офицерские курсы, и только один Создатель знает, куда они его в состоянии заслать. Если мы победим в марафоне, подумайте только, какие прекрасные воспоминания останутся в его сердце! Возможно, они будут согревать его в холодном, мокром окопе. Прошу тебя, Фрэнки, не требуй от меня того, чтобы я его разочаровала!

— Ладно.

Как всегда в отношениях с сестрой, Франческа дала себя уговорить. Может быть, и в самом деле им будет легче иметь дело с Джудит без Карлотты. Франческа всегда старалась контролировать то чувство неприязни, которое возбуждала в ней Джудит, зато Карлотта ничего подобного не делала. Она всегда бросалась в бой закусив удила.

— Спасибо, Фрэнки, дорогуша. Только вы обязательно пожелайте нам с Юстином удачи. Как ты думаешь, мне зачесать волосы наверх или позволить им свободно лежать на плечах? — Тут она обеими руками приподняла вверх всю массу своих золотисто-огненных волос, чтобы дать Франческе полную картину, как она будет выглядеть с волосами, зачесанными вверх. — Ну, что ты скажешь?

Как оказалось, на обеде присутствовали Фэнтон и Алиса Хардвик, Франческу все время заботило, как начать разговор о трудоустройстве Билла. К своему удивлению, она обнаружила, что такая работа уже вовсю ведется и инициатором ее, как ни странно, оказалась Джудит.

— Джудит мне столько рассказала о вас хорошего, капитан, — заявил Фэнтон Хардвик Биллу, когда они подкреплялись коктейлями, прежде чем сесть к столу. Помимо коктейлей гости угощались также и устрицами, и другими холодными закусками. — Оказывается, вы были награждены медалью за храбрость в бою и закончили Гарвард одним из первых среди своих сокурсников.

Билл был буквально ошарашен. Разумеется, никакого секрета из своих наград он не делал — они бренчали на его мундире чуть ли не на каждой вечеринке, но как Джудит удалось узнать, что он сдал выпускные экзамены лучше всех в группе? Он вопросительно посмотрел на нее, но она лишь загадочно улыбалась и смотрела на него.

За блюдом из спаржи, сопровождающимся белым шабли, Фэнтон объявил тост:

— Нет никого на свете, кого бы я уважал больше, нежели мужчину, который выполнил свой долг перед Богом и страной!

Консоме подавали с «Батар-Монтраше», и, попивая пиво, Фэнтон наставительным тоном заметил, что ничто так не украшает фирму, как наличие подлинного героя среди ее служащих. Франческа уже стала подумывать, не перебрал ли господин Фэнтон.

Главное блюдо — жареная телятина — сопровождалось обильными возлияниями «Макконе», и Алиса Хардвик сопроводила телятину не менее изысканным предложением, добавив к сказанному Фэнтоном, что «он просто обязан просить этого молодого человека работать в его фирме».

За десертом — довольно простым: ванильное мороженое с клубничной подлитой, сдобренное вином из Новой Англии и черничным ликером, — дело в основном было сделано. Фэнтон официально предложил Биллу стать сотрудником его фирмы, и тот предложение принял.

Затем Джудит предложила выпить за Билла и Дадли — беднягу, «мирно спящего в своей кровати». Франческа, поднимая бокал с шампанским, никак не могла поверить, что все уже кончилось. Предприятие прошло без сучка и задоринки, хотя следовало признать, что успеху они целиком были обязаны Джудит. Возможно, она, в конце концов, была не слишком справедлива к последней…

Билл, правда, был старше Франчески на несколько лет, успел побывать на войне и вследствие этого относился к происходящему более сдержанно. Почему Джудит совершила то, что совершила? Просто из-за того, что она такая хорошая? Или за этим стояло нечто другое? Своего рода сделка, к примеру?

Когда прозвенел телефонный звонок, Билл находился в крошечном кабинетике, предложенном владельцами «Хардвик, Хардвик и Линдсей», и пытался разобраться в огромной груде папок, которые хранили в себе дела наиболее важных клиентов фирмы. Он быстро схватил трубку, полагая, что звонит Карлотта, — она обещала ему вместе пообедать. Но оказалось, что звонит Джудит. Времени на светскую беседу она не тратила, лишь заявила, что хочет встретиться с ним лично и побеседовать о делах. Билл взглянул на часы. Было только одиннадцать тридцать — Карлотта все еще могла позвонить.

— Как насчет того, чтобы встретиться завтра? Может быть, вы придете прямо в офис?

— Завтра так завтра, но только не в офисе. Я хочу поговорить с вами конфиденциально.

— Конфиденциально?

Ну вот, все становится на свои места. Вот почему она устроила его на работу в контору своего адвоката. Ей нужен свой человек в этой фирме, ее глаза и уши. Таково, по-видимому, условие. А почему бы и нет? Она была вправе рассчитывать на ответную любезность.

— Тогда, может быть, ленч вдвоем? Ресторан при отеле «Ритц-Карлтон» вам подходит?

— Нет. Вряд ли это то самое место, где можно поболтать наедине. У меня есть дом, в котором никто не живет. — Она продиктовала ему адрес. — Жду вас ровно в час дня.

Он посмотрел на клочок бумаги, где записал адрес. Что и говорить, не слишком фешенебельный район. Франческа как-то сказала ему, что в распоряжении Джудит по-прежнему находится дом, завещанный ей матерью. Вот оно в чем дело. Джудит сохранила его специально для встреч такого рода, «конфиденциальных», так, кажется, она выразилась. Удивления, однако, он не испытывал. С самого начала он понял, что Джудит палец в рот класть не стоит.

Дом оказался небольшим деревянным строением в южной части города. Билл позвонил, услышал «Войдите» и, открыв дверь, ступил на порог. Откуда-то сверху голос Джудит скомандовал:

— Заприте замок и поднимайтесь сюда!

Странное чувство, нахлынувшее сразу, напомнило ему кое-что пережитое в Новой Гвинее, когда внезапный шорох, звучавший посередине чернильно-черной ночи, заставлял волосы на затылке вставать дыбом. Медленно он поднялся по узкой деревянной лестнице. Наверху располагался крохотный коридорчик, куда выходили четыре двери. Все они были заперты. Быстро охватив их взглядом, он по-военному четко определил, что три из них открываются в спальни, а четвертая — в ванную.

— Сюда! — раздался голос Джудит из-за одной двери, которая располагалась в правом углу.

«Какого черта ей надо? — подумал Билл. — Уж не стоит ли она там с бейсбольной битой в руках, чтобы размозжить ему череп?»

Тут он иронически улыбнулся сам себе: «Эй, Шеридан, тебе приходилось бывать и в худших переделках, о чем свидетельствуют орденские ленточки на френче. Надеюсь, ты в состоянии справиться с девятнадцатилетней самовлюбленной дамочкой, которая ровно в два раза младше тебя? Чего ты, черт возьми, боишься?»

Он толкнул ногой дверь и в ту же секунду понял, что весь его внутренний монолог был всего-навсего пустой бравадой и бояться ему как раз было чего. Такого страха он, пожалуй, не испытывал давно!

Перед ним на кровати лежала совершенно обнаженная Джудит с плоскими грудями и выдающимися ребрами.

Это какая-то шутка, думал про себя Билл. Но как раз Джудит выглядела совершенно серьезной и не улыбалась, да и ему, черт возьми, было не до смеха. В действительности Билл находился в самом настоящем состоянии шока и, хотя в комнате стоял холод, чувствовал, что покрывается потом.

— Здесь, кажется, сквозняк, а вы, по-моему, одеты довольно легко, — попытался было пошутить Билл, хотя ничего смешного в сложившейся ситуации, по крайней мере, для него, не было.

— Обещаю, что здесь скоро станет теплее, — голос женщины звучал сдержанно, в нем не было и намека на юмор, так что шутка замерла у него на губах.

— Что вы хотите, Джудит?

— А вы как думаете?

— Я не слишком хорошо понимаю.

— Попытайтесь довериться своим инстинктам.

— Мои инстинкты настоятельно требуют, чтобы я убирался отсюда к чертовой матери, и как можно скорее.

— Я, признаться, думала, что вы умнее. Если вы останетесь, вам же будет лучше.

— Это каким же образом? — Он тянул время, стараясь придумать, что делать дальше.

— Подойдите сюда. Мне не нравится кричать через всю комнату, — сказала она, хотя комнатка оказалась не слишком велика — их разделяло всего несколько футов.

Он преодолел это ничтожное расстояние и нерешительно присел на край кровати.

— Так что же вы хотите? — спросил он снова.

— Интересно знать, а как вы сами думаете? Я хочу, чтобы вы меня трахнули.

Этого не должно было произойти, но ее слова будто хлестнули его. Он словно почувствовал сокрушительный удар в низ живота. Тем не менее, он старался не выдать своего волнения голосом:

— Я люблю Карлотту.

«Как он смеет произносить это имя, когда я лежу перед ним обнаженная? Да люби ты ее хоть до второго пришествия, но тебе, тем не менее, все равно придется меня трахнуть!»

Она принялась гладить свои груди, касаясь сосков кончиками пальцев и лаская их круговыми движениями, не спуская с него глаз. Она уже почти чувствовала его внутри своего тела — его твердый и напряженный член. Ее руки стали постепенно передвигаться все ниже и достигли, наконец, промежности, после чего она ввела себе во влагалище два пальца и стала двигать ими там взад и вперед.

Как ни странно, он наблюдал за ее действиями с известным любопытством.

— Ты теряешь время, — она неожиданно перешла на «ты». — Тебе придется сделать то, о чем я прошу. Ты будешь со мной спать!

— Это почему же? — Он вдруг почувствовал, как внутри него стало расти и накапливаться возбуждение.

— По нескольким причинам. Прежде всего, потому, что я добилась для тебя теплого местечка, но могу с легкостью тебя его лишить. Потому, что я могу познакомить тебя с нужными людьми, которые помогут твоей карьере. Потому, что я в состоянии получить займы для любой политической кампании. Так что прекрати терять время и раздевайся. Помимо всего прочего, ты и сам меня хочешь.

Он попытался засмеяться, но смех вышел хриплым и еле слышным. Тем временем Джудит продолжала раскачивать бедрами в такт движениям собственной руки — вверх… вниз… вверх… вниз…

Наблюдая за ней, вслушиваясь в ее тяжелое от напряжения дыхание, обоняя резкий запах ее гениталий, который словно бы целиком заполнил его ноздри, он понял, что начинает возбуждаться. Это казалось сумасшествием, но даже ее плоские груди с набухшими от страсти сосками выглядели до странности сексуально.

— Ты сделаешь так, как я тебе скажу, хорошо?

— Я не проститутка, которой за это платят, — пробормотал он.

— Ты так в этом уверен?

— Да, в этом я уверен, — со злобой в голосе выкрикнул Билл, но, как ни странно, злость только укрепила его эрекцию.

Ему было ясно, что перед ним лежит шлюха, и ему хотелось навалиться на нее всей своей тяжестью и изо всех сил войти в нее — до самого конца. Ему хотелось причинить ей боль, таранить ее, разорвать се пополам.

Она извлекла пальцы из своих сокровенных глубин и принялась их облизывать. Затем она провела пальцами по его губам, и он почувствовал их солоноватый вкус. Она наблюдала, как растет его возбуждение, и вдруг рассмеялась:

— Что бы ты сказал, если бы я предложила тебе пятьсот долларов за одно сношение, скажем, разок в неделю? Это большие деньги, а у тебя нет ни цента. Человек, который хочет добиться успеха, нуждается в деньгах. Так вот, назовем эту сумму деньгами «на первичное обзаведение».

Он схватил ее за руку и старался держать ее так, чтобы солоноватые пальцы Джудит не касались его губ.

— Так, значит, раз в неделю? И как долго?

— До тех пор, пока я не перестану покупать этот товар.

Он открыл рот и принял в него ее солоноватые от гениталий пальцы, а затем стал кусать их до тех пор, пока она не застонала от боли. Она же прижала ладонь к его набухшему от возбуждения члену и принялась с силой его тереть.

Он подумал о новых костюмах, об автомобиле, даже о Карлотте, к телу которой так и не прикоснулся, но которая тем не менее требовала внимания и подарков, и почувствовал, как от этих мыслей его эрекция достигла апогея: член стал твердым, как железо.

Неожиданно для Джудит Билл резко вскочил на ноги.

— Две с половиной тысячи в месяц чистыми! — произнес он, стягивая с плеч пиджак, вешая его на стул и расстегивая брючный ремень.

Джудит снова засмеялась:

— Так, значит, я была права, а ты — нет. Ты — самая настоящая проститутка. Вопрос только в цене.

Когда он, наконец, разделся полностью, то бросился к ней, стащил ее с постели на пол, навалился на нее всей тяжестью мускулистого тела и хотел войти внутрь, но вдруг неожиданно встретил сопротивление! И тогда он понял, что стонущая под ним на полу шлюха — самая настоящая девственница!

Он с силой проник в нее, не помышляя ни на секунду о том, что причиняет ей боль разрывая девственную плеву. Вперед… назад, потом снова вперед, поднимаясь на руках и снова опускаясь на распластанное тело, стремясь все глубже и глубже, действуя членом, как оружием. Ему хотелось разорвать ее на части — и он это сделает… непременно сделает!

 

III

— Почему ты, черт возьми, не выходишь за меня замуж? — хриплым шепотом твердил Билл, что есть силы сжимая ее нежные белые руки.

Они сидели в недавно приобретенном «плимуте» с открывающимся верхом, за который он заплатил бешеные деньги. Производство легковых автомобилей в связи с военным временем почти прекратилось, и легковушки, особенно с откидывающимся верхом, стали синонимами роскоши. Они с Карлоттой обнимались уже битый час на сиденье автомобиля, причем большей частью они целовались, оттого-то губы у Билла распухли, и он с ума сходил от неудовлетворенных желаний — и физического, и ментального.

— Ты делаешь мне больно, — заметила недовольным голосом Карлотта, выдергивая руку из крепкой хватки Билла.

— Мы женимся, Карлотта, и точка, — убедительно произнес Билл, который решил, что подобный способ обращения с Карлоттой единственно приемлемый. Ей необходимо отдавать команды, а не задавать вопросы и сюсюкать.

— Не глупи, Билл, — засмеялась она, нагибаясь, чтобы поцеловать его в горло, и добавляя Биллу возбуждения, которое и так еще с него не схлынуло. — Я еще слишком молода, чтобы думать о замужестве.

— Тебе уже почти девятнадцать. Вряд ли можно назвать это «слишком юным возрастом».

Тут Билл приготовился прочитать Карлотте целую лекцию по статистике. В частности, о том, сколько девушек выходит замуж в шестнадцать или семнадцать лет, но вовремя спохватился: для Карлотты статистика в мире являлась не более чем пустым звуком.

— Но я даже не закончила колледж! Фрэнки меня убьет! Она буквально спит и видит, как мыс ней вдвоем получим образование.

— Ей будет наплевать на колледж, если ты станешь счастливой. Да и кто тебя просит уходить из колледжа, в случае если мы поженимся?

Он и в самом деле думал так: верил в силу знаний. Кроме того, женщина с образованием явится куда лучшей спутницей для человека с серьезными планами в сфере политики. Но какой смысл был сейчас распространяться на эту тему? Было совершенно ясно, что в случае с Карлоттой риторический метод не срабатывает.

Самый лучший вариант — постараться внушить непокорной Карлотте мысль о замужестве с помощью ее сестры. Если бы ему только удалось доказать Фрэнки, что самое лучшее для Карлотты — выйти замуж, пока она не успела натворить глупостей и, возможно, не слишком безобидных… Тогда Франческа начнет атаку на Карлотту, и кто знает, может быть, тогда мечта Билла осуществиться, Карлотта всегда в конце концов соглашалась с сестрой. А главное — он знал наверняка, что Франческа на его стороне. По крайней мере, лучшего друга у него не было, и она всегда соглашалась поддержать его планы. Значит, самое главное — это все-таки убедить Франческу, что чем скорее ее сестра выйдет за него замуж, тем для нее же, Карлотты, лучше.

Он снова попытался поцеловать Карлотту, но она отвернулась так, чтобы он не мог дотянуться до ее губ.

— У меня болят губы. Отвези-ка меня, пожалуй, домой. Завтра с утра занятия в колледже. Ты что, забыл, что я еще хожу в школу? — сказала она резко.

Он решил купить Карлотте обручальное кольцо в качестве подарка к ее приближающемуся девятнадцатилетию. Обручальное кольцо с бриллиантом. Какая девушка сможет устоять перед бриллиантовым кольцом? Все они любят сюрпризы, особенно Карлотта, которая всегда была без ума от подарков и драгоценностей…

Нет, кольцо с бриллиантом несомненно должно сработать! Одно дело твердить девушке о замужестве или даже требовать этого. Совсем другое, когда при этом перед восхищенным взором девицы сверкает какая-нибудь побрякушка, которая, так сказать, своим блеском усиливает значение произнесенных слов. В этом случае если согласие не последует, то желанный приз уберут из-под самого носа капризницы.

Перед походом в магазин он сообщил Фрэнки о подарке.

— Только ничего не говори Карлотте. Я хочу, чтобы это стало для нее сюрпризом. Надеюсь, ты поможешь выбрать мне что-нибудь стоящее. Более того, если она выразит восторг по поводу подарка, ты тоже продемонстрируй не меньший энтузиазм, разглядывая кольцо.

Обручальное кольцо? Франческе и в голову не приходило, что в своих мыслях Билл забрался так далеко… Обручение, свадьба! Она, разумеется, знала, что Билл был без ума от Карлотты, но бракосочетание? Неужели он не понимает, что Карлотте просто не до этого? Как же тогда она сможет бегать на свидания к своим многочисленным Дикам, Томам и Харри, затянутым в военную форму? Да он просто дурак, этот Билл проклятый, ничего не понимающий в жизни дурак! Он, представьте, думает, что Карлотта, узнав про эту новость, с ума сойдет от радости! А ей еще предстоит разыгрывать роль сестры, до чертиков счастливой от предстоящего брака своей младшенькой! Ничего себе работенку придумал ей Билл — заставить Карлотту принять обручальное кольцо, обручиться, да еще и выйти за него замуж! Это выглядело настолько несправедливо, что, как говорится, дальше ехать некуда.

— Мне кажется, Билл, что ты сегодня просто несносен. Я и думать не могла…

Билл умиротворяюще обнял Франческу за плечи. Она задрожала, но он даже не заметил.

— Знаешь, что я скажу тебе, Фрэнки? Из меня вышел бы прекрасный муж для Карлотты, и я бы о ней по-настоящему заботился. Или ты не думаешь, что я ее недостаточно люблю?

— Ну конечно же, ты ее любишь и будешь о ней заботиться, но…

— Что?

Все дело в Карлотте. Она еще не готова усесться у домашнего камелька.

— Она сделает это, если ты настоишь…

Ах, эта его самоуверенность! С какой стати, в конце концов, она должна на этом настаивать? Может быть, больше пристало ей, Франческе, обзавестись собственным домом и стать женой и матерью? А не ублажать этого красивого, самоуверенного болвана и потакать его прихотям…

Словно прочитав ее мысли, Билл промолвил:

— Для меня лично ты можешь не стараться. Но сделай это для Карлотты. Ты ведь понимаешь, что с таким образом жизни, который она ведет, ей очень легко попасть в беду. За моей спиной она с легкостью избежит ненужных соблазнов.

Этими словами он только подлил масла в огонь. Франческу и в самом деле волновал образ жизни сестры. Она казалась неуправляемой. Не совсем, правда. Вполне в рамках своего юного возраста. В конце концов, может молоденькая девушка побеситься немного? Карлотта, в свою очередь, уверяла сестру, что той как раз не хватает этой самой юношеской беззаботности. По ее мнению, Франческа была как раз слишком тихой, слишком хорошей. Франческа думала, что, может быть, ее сестричка даже где-то права. Из двух сестер Карлотта, конечно же, брала куда больше от жизни.

Итак, Франческа была озадачена. Кто знает, может, Билл и прав — Карлотте лучше всего выйти замуж. «Может быть, эгоизм Франчески мешает устроиться как следует сестре? Вдруг и в самом деле с Карлоттой произойдет что-нибудь ужасное? И что тогда?..

Франческа согласилась помочь Биллу в выборе кольца для Карлотты и даже изобразить столь необходимый восторг при вручении подарка… Но как она сможет уговорить Карлотту принять этот дар?

— А почему бы ей и не принять мой подарок?

Фрэнки заметила, что глаза Билла сузились и приобрели оттенок стали.

— Да потому, что я не в силах заставить принять ее нечто, что свяжет ее судьбу навек. Лишь одна Карлотта знает, любит ли она тебя настолько, чтобы вручить тебе свою руку.

— Да нет же, она меня любит, это бесспорно, — его голос приобрел уверенность. — Она мне сама об этом столько раз говорила. — Неожиданно уверенность в голосе пропала. — А что, она говорила тебе обратное? Что, не хочет за меня замуж?

Франческа заколебалась. Ей не хотелось обманывать никого из них, в том числе и себя. Да и что такое, в сущности, истинная правда?

— Так как же? — настаивал Билл. — Она говорила тебе, что меня не любит?

— Нет…

— В таком случае она говорила тебе о своей любви ко мне?

— Да…

Но Франческа была не слишком уверена, что само значение слова «любовь» Карлотта и Билл трактуют так же, как она…

— Ну вот. Этого я и добивался. Я знаю, что она меня любит…

Все осталось на прежнем месте. Бедняга Билл! Он ведь не знает, что слово «любовь» может иметь разные значения, варианты и оттенки. А скорее всего, для Карлотты просто еще не наступила пора любить… Но если сказать об этом Биллу, тот почти наверняка ничего не поймет. Он слишком влюблен в сестру, чтобы принимать во внимание такие вещи. Дело в том, что сама Карлотта могла воспламенить кого угодно, но вот взамен предложить почти ничего не могла, кроме, разумеется, объятий и поцелуев на заднем сиденье автомобиля, да еще ни к чему не обязывающих танцулек. Вот почему в ее поведении были столь часты невероятной высоты подъемы, которые люди любящие, вроде Билла и Франчески, принимали за настоящее чувство. Но вслед за этим почти всегда наступал спад, оставляя влюбленных в Карлотту людей опустошенными и эмоционально неудовлетворенными.

Кроме того, существовала девственность Карлотты, с которой, по словам сестры, она вовсе не собиралась в ближайшее время расставаться, хотя при этом обожая и поцелуи, и объятия, и даже легкий «петтинг».

— Итак, Фрэнки, узнав кое-что обо мне, прекрати, пожалуйста, читать мне нотации. Я не собираюсь в ближайшее время становиться «падшей женщиной». Это не входит в мои намерения, дорогуша, — тут Карлотта хихикнула. — Я не люблю давать ничего даром, даже если бы у меня возникло неожиданно подобное желание, чего в данном случае нет. И я не хочу вымаливать удовлетворения собственных прихотей у некоего субъекта, которого отчего-то следует называть «мужем». Куда приятней довести парня до белого каления так, чтобы просто шипел от вожделения, а потом… не предоставить желаемого.

Франческа на мгновение опечалилась:

— Но в таком случае ты…

— Ты хочешь сказать, что я обыкновенная «дразнилка»? — Карлотта расхохоталась. — Не бойся произнести это вслух, моя милая. Слова не кусаются. Иногда стоит побыть с мужчинами наедине. Это не столь приятно, как смешно. — Карлотта приняла картинную позу. — Представь себе: он, неважно кто, сгорает от страсти. Его голос дрожит от любовных модуляций. Он молит о сочувствии, о понимании, тяжело дышит, словно у него вот-вот начнется сердечный приступ, или, наоборот, думает меня изнасиловать!

Несмотря на всю эксцентричность Карлотты, Франческа в тот момент затаила дыхание:

— А дальше, как ты поступаешь дальше?

— А ты как думаешь? — Карлотта загадочно улыбнулась. — Глядя на этого человека, слушая его признания в любви, понимая, как он возбужден, я сама начинаю чувствовать, что возбуждаюсь. Мое влагалище, помимо воли, начинает сжиматься, и тогда я… кончаю!

— Я не очень тебя понимаю. Что в твоих устах значит «кончаю»?

— Я имею в виду именно то, о чем только что сказала. Я кончаю. Я получаю оргазм без единого с его стороны прикосновения, — голос Карлотты неожиданно охрип, а глаза заблестели. Франческа была в ужасе и страхе от слов Карлотты и тона, которым они были произнесены. Как старшая сестра и как хранительница морали она прервала эту затянувшуюся беседу, дав при этом понять, что находит тему разговора «неприличной» для порядочной девушки. Тем не менее, ей доставило немалое облегчение сведение, что девственность Карлотты вне опасности, а с Биллом они любовниками не являются. Впрочем, любопытство часто толкает даже таких благовоспитанных девиц, какой почитала себя Фрэнки, на не слишком умные поступки, поэтому почти сразу же она нелогично спросила:

— Ну, а они что?

— Кто они? Ах, эти парни… Они и представления не имеют, что я достигла пика наслаждения. Ну, а поскольку у них все осталось, как было, они чуть с ума не сходят. Подумай только, они не знают, что делать с собственной эрекцией. Иногда они в прямом смысле теряют контроль над собой. Они бросаются на меня, стараясь силой заполучить желаемое, но, конечно же, — произнесла она гордо, — я им этого не позволяю.

— Что значит заполучить желаемое? Будь любезна выражаться яснее!

— Послушай, Фрэнки. Ты как маленькая девочка, право. Понятно, что мужчины тоже хотят получить оргазм, но когда и ты и он в полном боевом снаряжении, это довольно затруднительно, не так ли? Вот парень и пытается трахнуть тебя, что называется, «всухую», то есть не снимая с тебя штанишек!

— Как ужасно это звучит — «всухую»!

— А как же еще прикажешь называть подобный способ? Всухую и есть всухую. Проникновения во влагалище нет, вникаешь?

— Но если отношение имеет место, как ты выражаешься, всухую, то куда тогда изливается… ну, ты понимаешь?..

— Сперма? Все зависит от того, в брюках он или нет. Если в брюках — все в порядке, тогда, как говорится, в штаны, если же нет…

— Можешь не продолжать! Я и слышать не хочу про эту гадость…

— Можешь не слушать, но я тебе все равно расскажу. Прежде всего, я этого парням никогда не позволяла. Но однажды некий морячок помог себе рукой прямо перед моими глазами…

— И что же ты сделала?

— Ну, имея свой собственный способ вступать в отношения с мужчинами, даже к ним не прикасаясь, я просто получила еще один оргазм вот и все!

Казалось, Карлотта испытывала откровенную гордость за столь необычное изобретение.

— Ну, что ты на это скажешь?

Франческа застыла, не в состоянии выдавить из себя ни одного слова. Но потом она все-таки задала вопрос, тот самый, который ей не хотелось задавать ни за что на свете:

— А как Билл? Что он творит, когда… возбуждается?

— Что ты, Билл — просто душка. Он ничего вульгарного себе не позволяет. Ни в коем случае. И все время старается выглядеть настоящим джентльменом и никогда особенно не напирает. Но у меня, правда, есть подозрение, что, поцеловав меня в щечку и пожелав мне спокойной ночи, он едет домой, а там запирается в ванной и мастурбирует…

— Карлотта!

— Но ты же спросила. А уж если ты спрашиваешь, я не могу не рассказать всю подноготную…

Франческа и в самом деле не была уверена, что захочет эту самую «подноготную» услышать, но, с другой стороны, она бы лопнула от любопытства, если бы не узнала все, до самого конца.

— Так что же еще?

— Я сейчас тебе все покажу.

Она улеглась на ковер в гостиной, и в эту минуту Франческа почувствовала, что Карлотта собирается заняться онанизмом прямо здесь, перед ней. Франческа хотела было запротестовать, но Карлотта велела ей замолчать:

— Я не собираюсь играть с собой, поэтому прошу тебя, старушка, не надо столько эмоций. Но если ты будешь вести себя тихо, я постараюсь сконцентрироваться.

Карлотта закрыла глаза, согнула ноги в коленях и слегка их раздвинула. Некоторое время она находилась в состоянии покоя, но затем ее губы раздвинулись, и с них начали доноситься нежные стоны, которые постепенно стали переходить в тяжелое, затрудненное дыхание. Она сомкнула бедра, затем раздвинула их снова, а потом снова и снова, словно стараясь задать телу определенный ритм. Ее тело напряглось, а потом стало медленно извиваться. Телодвижения сопровождались стонами и выкриками, которые становились все громче и призывнее, а телодвижения ускорялись и ускорялись до тех пор, пока Карлотта неожиданно не издала громкого выкрика, который скорее напоминал вопль. Затем тело ее несколько раз содрогнулось, задрожало и, наконец, успокоилось, хотя она все еще глубоко дышала, с усилием втягивая в себя воздух.

— Ох!.. — выдохнула из себя Франческа, которая, казалось, тоже забыла о дыхании, наблюдая разворачивающийся перед ней спектакль.

Карлотта приподнялась с ковра и улыбнулась:

— Видишь, в сущности, мне мужчина вообще не нужен. Могу и тебя научить. Все дело в самоконтроле и умении управлять мышцами — там, внутри. Хочешь, ложись рядом…

Франческа, ужасно заинтригованная и одновременно потрясенная увиденным, пробормотала:

— Может быть, потом, когда-нибудь…

Вспоминая потом эту сцену, Франческа задавалась вопросом, как долго будет Карлотта добиваться оргазма таким столь необычным образом. У нее было такое чувство, что в один прекрасный день занятия любовью наедине с собой прекратятся. Вполне вероятно, это будет своего рода тестом, насколько Карлотта любит того или иного человека. Возможно, со временем она поймет, что то, что она делает для ублажения плоти, недостаточно для того, чтобы любить мужчину и отдаться ему всей душой.

Билл сразу же отказался от тех колец, которые ювелир им продемонстрировал поначалу. Тридцать пять унций, сорок унций… Да Карлотта ему в глаза рассмеется за такой дар.

— Камень должен быть величиной не менее карата, — сказал он.

— В таком случае стоимость карата может возрасти до пятисот долларов — в зависимости от чистоты камня, его окраски и огранки, — предупредил покупателя ювелир.

— Согласен.

Франческа взглянула на него вопросительно, но промолчала.

Когда ювелир продемонстрировал Биллу коробочки, где хранились кольца с бриллиантами по два карата, Билл отверг и их.

— В какую цену может обойтись кольцо с двухкаратным бриллиантом?

— Чем больше по размерам камень, тем выше стоимость за один карат, сэр.

На этот раз ювелир выказал куда больше расположения покупателю. Хотя количество свадебных и обручальных колец, которые он ежедневно продавал, значительно подскочило, поскольку множество молодых людей, прежде чем идти в армию, женились или, по крайней мере, обручались, но мало кто спрашивал кольцо с камнем, превышавшим весом половину карата.

Ювелир принес два подноса с маленькими коробочками — на одном из них находились кольца с кристаллами в два карата величиной, на другом — величиной около трех каратов. Билл, вспоминая слова, сказанные Карлоттой на свадьбе Джудит, что когда она будет выходить замуж, то уж у нее будет бриллиант никак не меньше, инстинктивно отодвинул футляры со сравнительно небольшими камнями и взял в руки кольцо с камнем плоской огранки, которое даже на взгляд тянуло больше, чем на три карата.

Франческа затаила дыхание.

— Одно такое колечко вполне может обойтись минимум в две тысячи долларов, — едва слышно прошептала она.

Интересно знать, он уже настолько втюрился в Карлотту, что это стало сказываться на его умственных способностях?

— Надень его на палец, Фрэнки, чтобы была видна игра камня, — произнес Билл.

Рука Фрэнки задрожала, когда Билл надел ей кольцо на тот самый, третий палец на левой руке.

— Вряд ли ты можешь позволить себе что-либо подобное.

Билл покраснел, поскольку в этот момент подумал, что три тысячи долларов — почти та сумма, которую он регулярно получал от Джудит в качестве месячного «пособия». Он что-то забормотал по поводу денег, которые сэкономил, пока служил в армии.

— А как, ты думаешь, будет смотреться невеста самого многообещающего адвоката фирмы «Хардвик, Хардвик и Линдсей», разгуливая по городу с бриллиантом на пальце величиной с сустав?

— Но тебе он нравится? — настаивал Билл, не обращая внимания на иронию, сквозившую в вопросе Фрэнки.

Она взглянула на кольцо и отрицательно покачала головой:

— Пожалуй, нет. Это оправа для него не подходит.

— Наоборот, крупные камни лучше выделяются в более скромной оправе, а эта изготовлена у Тиффани, — быстро пропел льстивым голосом ювелир. — Вы только взгляните, как он играет! Цвет слегка голубоватый. Отличный камень!

После долгих торгов Билл выбрал бриллиант несколько грушевидной формы весом более трех каратов и отправился в офис, чтобы выписать счет. Ему не хотелось, чтобы Франческа видела, как он будет расплачиваться пятидесятидолларовыми банкнотами. Кроме того, принимая наличные в крупной сумме, торговец мог бы решить, что деньги нажиты нечестным путем на черном рынке. Да и кто, в конце концов, в наши дни расплачивается наличными?

Когда они уже собрались уходить, внимание Билла, который сжимал в кармане заветную бархатную коробочку с перстеньком, привлекла богато украшенная витрина магазина, где на обитых бархатом витринах лежали дорогие украшения — золотые кольца, осыпанные алмазной пылью, крохотными рубинчиками и маленькими сапфирами или изумрудам

— Вот эти, например — спросил Билл, — можно дарить в знак дружеского расположения?

— Их называют кольцами для «коктейлей», но многие утверждают, что их можно дарить и в знак дружбы.

— Давай-ка взглянем на них, а?

— Что это ты собьешься делать? — прошептала Франческа. Неужели он собирается купить для Карлотты целых два украшения — одно кольцо для дневных приемов, а бриллиантовое — для вечерних?

— Я хочу выбрать подарок для своего лучшего друга, — сказал Билл и нежно улыбнулся своей провожатой. — Мне только что пришло в голову, что если Карлотте вот-вот исполняется девятнадцать, значит, ее сестре скоро будет двадцать лет. Ты никогда не называла мне точную дату своего рождения, поэтому я решил: а почему бы мне не сделать тебе подарок на день рождения прямо сейчас?

Глаза Франчески наполнились слезами:

— Но мне неудобно…

— Очень даже удобно. А то потом ты станешь твердить, что не я твой самый лучший друг.

Ты этого хочешь? — Фрэнки опустила голову, не в силах говорить, слезы душили ее, и под шумок Билл выбрал для Франчески золотое кольцо с изумрудами, которое тут же и примерил на левую руку.

— Нет, сэр, — заметил ювелир, — такие кольца, которые дарятся в знак дружбы, носят на правой руке, а не на левой.

— Вот так-так! — Билл выронил левую руку Франчески из своей и взял ее за правую.

Пока девушка стояла не помня себя, он мгновенно надел ей колечко не безымянный палец.

— Тебе нравится? — спросил он. Фрэнки кивнула. — А по размеру подходит?

Тут у Франчески нашлись слова:

— Как перчатка.

Пока Билл выписывал чек, оплачивая новую покупку, она поднесла руку к глазам, чтобы получше оценить камень. Изумруд. Теперь колечко принадлежало ей, но Билл выбрал камни, которые по цвету идеально подходили к глазам Карлотты.

Билл засунул чековую книжку в карман.

— С днем рождения тебя, Фрэнки, мой лучший друг! — При этом он нагнулся и поцеловал ее.

— Спасибо тебе, — произнесла Франческа, поднимая лицо, чтобы встретить поцелуй, хотя, слегка повернув голову вбок, ей удалось встретить дружеский поцелуй Билла губами. Не впервой им приходилось целоваться, так сказать, по-дружески, но сейчас впервые их губы соприкоснулись. И хотя поцелуй оказался всего лишь мимолетным, она вся затрепетала и невольно потянулась к Биллу всем телом. Кажется, так бы прижалась к нему и не отпускала всю жизнь!

Вот, значит, как чувствуешь себя, когда целуешь любимого человека! Таким вот образом и попадают в расставленные мужчинами сети хорошие девушки…

Теперь она уже могла сама судить о том, что Карлотта не любит Билла, — как же иначе, поцеловавшись с ним, она могла позволить себе встречаться с другими и, хоть на время, разлучаться с любимым? Она всегда считалась «добропорядочной» из двух сестер, а Карлотта «шустрой». Но если бы ситуация изменилась и Билл полюбил бы ее, а не Карлотту, то Франческа никогда в жизни не согласилась использовать вагинальные мышцы так, как это привыкла делать Карлотта, а, наоборот, приняла бы все, что мог бы ей дать Билл Шеридан.

 

IV

Был один из вечеров, когда Карлотта ушла на свидание с очередным «военным», а Франческа осталась дома на случай, если Билл забежит поболтать. Он всегда хотел остаться «еще на минутку», но она обычно его выпроваживала самое позднее в одиннадцать или в половине двенадцатого. Зная, что он хочет застать Карлотту после свидания, она не могла допустить этого, не могла позволить ему следить за сестрой. К тому же случалось, что Карлотта не возвращалась домой почти что до рассвета, а сидеть и ждать ее с Биллом было невыносимо. Правда, она подозревала, что иногда после своего ухода Билл припарковывал свой автомобиль чуть выше по улице, где в темноте его не было видно, и продолжал нести свою сторожевую службу.

Это был прекрасный вечер, довольно теплый для начала июня. Они сидели в небольшом садике позади дома и пили чай со льдом. Билл хотел поговорить о вечеринке, которую хотел закатить в честь обеих сестер — Франчески и Карлотты. Дни их рождения шли один за другим с интервалом всего в восемь дней. Он думал все затеять в последнюю субботу июня, тем более что на следующий день должен быть календарный день рождения Карлотты.

— Мне хотелось бы, чтобы вечеринка была бы сюрпризом для Карлотты. Она могла бы быть сюрпризом и для тебя, Франческа, но без тебя я не смогу ее организовать. Что ты думаешь? Снять ли мне комнату в отеле, или устроим все здесь, в твоем доме? Тогда мы сможем воспользоваться и садом.

— Все зависит от того, сколько человек ты собираешься пригласить.

— Ну, пригласим ваших с Карлоттой подруг, пусть они приведут с собой своих мальчиков. Но кого уж мы точно не пригласим, так это представителей зверинца сражающихся героев Карлотты.

Франческа кисло улыбнулась:

— Я думаю, вряд ли. Мы должны будем пригласить каких-нибудь мужчин, если не хотим собрать стаю одиноких женщин…

— Да, конечно. Я сам об этом позабочусь. Приглашу кое-кого из моей конторы. Каких-нибудь политиков. Кого-нибудь из Лиги бизнесменов-демократов. Смогу и сам слегка поучаствовать. Но их я лично тщательно отберу, чтобы быть уверенным, что никто не сможет приглянуться моей дорогуше. И никого в форме, это уж точно, — он хохотнул, стараясь все обратить в шутку, но Франческа знала, насколько он серьезно к этому относился.

— Можешь, конечно, ее запереть или спрятать ее туфли, — Франческа улыбнулась, чтобы смягчить сарказм, но Билл пропустил все мимо ушей.

— Это для ее же блага, поверь мне.

Франческа не хотела ему верить, правда, не совсем.

— Кого для тебя пригласить, Фрэнки? Ты можешь выбрать. Кого ты предпочитаешь — адвоката или бизнесмена? Хорошо, я знаю, кого-нибудь из моих друзей-политиков… Хотя, честно говоря, они в основном староваты.

Она вдруг завелась. Что он о себе думает? Я не могу сама кого-нибудь пригласить? Что, никто на меня и не смотрит? Уж не считает ли он, что если у нее такая неотразимая сестра, то на ее фоне она настолько непривлекательна, что не может уже и сама себе найти ухажера?

— Не стоит утруждаться. У меня есть кое-кто на примете, кого я хотела бы пригласить, если это устроит. Или ты хотел бы и мне кого-нибудь отобрать более тщательно?

Опять он не заметил сарказма, но обезоружил ее, сказав:

— Я на самом деле хотел бы тебе кого-нибудь подобрать, если мог бы быть уверенным, что он вполне хорош для тебя. Ты заслуживаешь самого лучшего, Фрэнки.

— Согласна. Я действительно этого заслуживаю. Но дело в том, что самый лучший уже занят.

— Кто же этот счастливчик, кого ты собираешься пригласить?

Не зная, что сказать, Франческа лишь упрямо выдвинула подбородок.

— Это мое дело, а не твое, — дерзко ответила она. В конце концов, они решили устроить вечеринку в отеле, там можно было заказать оркестр.

— Вечеринка не будет вечеринкой для Карлотты, если она пройдет без танцев, — сказала Франческа.

— Да, я знаю. Сделаем так. Я за ней заеду и скажу, что поедем провести вечер по всем лучшим заведениям города, а ты жди нас с остальными в отеле. Перед отъездом я дам ей обручальное кольцо, и уже в отеле, когда все будут в шоке от неожиданности, мы объявим о нашей помолвке.

Опять его понесло, думала Франческа. Превратить день рождения в празднование помолвки! Так он в себе уверен! И так уверен в ней, старой, доброй Фрэнки, которая поможет убедить Карлотту принять его кольцо и согласиться на помолвку, хотя она не раз ему уже говорила, что не сумеет и не будет что-либо устраивать для Карлотты.

— Я тебе уже говорила, Билл. Ты не можешь быть уверенным в том, что Карлотта согласится выйти за тебя замуж. Почему ты не хочешь этого понять?

— Я никогда не пойму этого, — сказал он спокойно. — Как я не хочу понимать и признавать то, что мне кто-то скажет, что я никогда не буду президентом.

Франческа не знала, что делать: хохотать ли над ним или плакать. Над собой.

— У меня болит голова, — сказала она. — Пожалуй, тебе лучше уйти.

Он удивился, но быстро согласился, поцеловав ее в лоб.

— Бедная Фрэнки, — проговорил он нежно. — Бедная маленькая головка.

— Уходи быстрее, пожалуйста. Ты убиваешь меня своей нежностью.

После его ухода она сидела в темноте, вдыхая благоухающий сладкий запах вьющихся по задней стене дома роз. Франческа нащупала кольцо, которое он ей дал, — она носила его на цепочке на шее. Несмотря на ночь, она грезила наяву…

Они в ювелирном магазине, проходят мимо колец с маленькими изумрудами. Вместо них он выбирает одно, усеянное сапфирами, и надевает на ее палец.

— Оно идет к твоим глазам, — шепчет он, пристально глядя ей в глаза. — Они прекраснее всех глаз на свете.

Пока Джудит не кончила, жаркий, потный и обессиленный Билл весь покрылся испариной. Она была похотлива, как сучка в течку, но отдавалась, как тигрица: когтями царапая его спину, кусая его губы и безжалостно тиская мошонку.

Он всегда хотел побыстрее от нее отделаться, действуя по принципу «тыры-пыры, бим-бэм, спасибо, мэм», — и за порог. Каждую неделю он клялся себе, что все будет именно так, — ненавидя себя за то, что продавался, ее за то, что покупала, ненавидя время их встреч, — но сделать так, как он хотел, было не так просто и совсем не так быстро.

Каждую неделю на пути к ее дому он втайне надеялся, что, может быть, на этот раз из-за хлещущей через край ненависти к ней и ее абсолютной неаппетитности мужская сила подведет его. Каждую неделю он проклинал тот день и тот час, когда входил в этот дом. Заведенный порядок был всегда один и тот же: незапертая дверь (он закрывал ее после себя), подъем на второй этаж, где он находил ее лежащей на кровати — обнаженной, ожидающей. Он раздевался, не проронив ни слова, а она смотрела.

Иногда этот порядок слегка дополнялся: она мастурбировала, когда он входил в комнату… возбуждалась. Не важно, так или иначе, но как только он раздевался, его член уже был тверд, налит кровью и готов к употреблению. А сам он, горя, как огонь, не хотел ничего больше, как только побыстрее начать. Что было такого, что так плотски влекло его к ней? Ее требовательное желание секса? Их разнонаправленные отношения? Или желание подчинить другого? И чтобы этот другой умолял… просил пощады? Или это была страсть, которую он сумел пробудить в ней? Страсть и неистовство, когда она была даже готова вырвать его член…

Может быть, это находило выход сдерживаемое разочарование от общения с Карлоттой? Может быть, он делал с Джудит то, чего желал от эфемерной Карлотты, которая была в его сладострастных грезах, в его идеализированном видении будущего?

Он быстро принял душ, стараясь побыстрее убраться отсюда к черту и выбросить из головы все, что только что произошло, забыть еще на одну неделю. Когда он вернулся в комнату взять деньги с верхнего ящика бюро — тоже часть еженедельного ритуала, — Джудит, все еще лежа в постели, сообщила ему, что первого июля она уезжает в Ньюпорт. И так как пообещала познакомить его с нужными людьми, то собирается прислать ему приглашение на прием, который состоится вечером в последнюю субботу июня, а именно двадцать шестого.

— Я не могу, — сказал он. — Я устраиваю вечеринку по поводу дня рождений Франчески и Карлотты в «Ритце» этим же вечером.

— В «Ритце»! — усмехнулась она. — Ты, наверное, купаешься в золоте.

— Ну, повод довольно-таки серьезный. Франческе исполняется двадцать — девятнадцатого, а Карлотте девятнадцать двадцать седьмого.

— Я это прекрасно знаю. Мне тоже исполняется двадцать в этом месяце. Знаешь, что мы сделаем? Отменим вечеринку в отеле и отметим в моем доме тройной праздник. Одновременно я познакомлю тебя со всеми этими людьми, которые тебе смогут помочь.

Билл задумался. Он должен встретиться со знакомыми Джудит. Не стал бы он трахаться с ней только из-за денег. И людям, с кем он общается, далеко до уровня знакомых Джудит. С другой стороны, Карлотта скорее утопится, чем согласится в день своего рождения вместо посещения всех самых роскошных в городе заведений, как он ей обещал, тащиться в гости к Джудит. И Франческе это не понравится. Она тоже будет его пилить.

— Я уже спланировал. Не можешь перенести прием на следующую неделю?

— Нет. Мы с Дадли будем в Ньюпорте всю следующую неделю. И в любом случае большинство уезжает из города на Четвертое июля.

— Может быть, тогда в субботу до двадцать шестого? Девятнадцатого?

— Боюсь, что нет.

Она наслаждается, задав мне эту задачку, думал он.

— Те, кого я хочу пригласить в твоих же интересах, не того сорта, чтобы их приглашать в последнюю минуту. Или двадцать шестого, или никогда!

Он быстро просчитал в уме: после двадцать шестого он обручится с Карлоттой и покончит с Джудит. Поскольку они с Карлоттой будут помолвлены, нечего будет и думать о том, чтобы продолжать с Джудит, а это гораздо большее наслаждение, нежели то, когда у него впервые в жизни появились лишние деньги.

Но об этом не следует говорить Джудит сейчас… что он не собирается с ней продолжать отношения. Сначала нужно встретиться с ее влиятельными друзьями.

Когда Франческа в декольтированном розовом платье из атласа и тюля открыла дверь Биллу, она подумала, что упадет в обморок. Билл Шеридан в повседневной одежде был красивее любого мужчины, в форме он выглядел ошеломляюще, но затянутый в белый жилет для приемов, с гладко зачесанными назад белокурыми волосами был настолько прекрасен, что вряд ли могло бы найтись хоть одно способное не разбиться женское сердце.

— Ты прекрасно выглядишь, — выдохнула она. Но он едва ли ее слышал.

— Где Карлотта? — спросил шепотом Билл. — Я хочу отдать ей кольцо перед тем, как мы поедем к Джудит.

— Она все еще наверху, — уныло ответила Франческа, подумав про себя, что он мог бы сказать, как она хорошо выглядит.

— Она одета?

Франческа странно на него посмотрела. Он глуповато улыбнулся.

— Я только хотел выяснить, готова ли она. Я бы хотел подняться и отдать ей кольцо прямо сейчас.

— Думаю, что она готова, но на твоем месте я не спешила бы с кольцом. Как ты знаешь, она все еще сердита на тебя за то, что мы должны идти к Джудит сегодня вечером.

— Ты считаешь, что стоит подождать до завтра? Пригласить ее на ужин и потом уже отдать ей кольцо?

«Он слишком многого от меня хочет и никак не может остановиться! Может быть, он возьмет меня с собой и в первую ночь после свадьбы, чтобы я проводила Карлотту до брачного ложа!»

Однако она кивнула:

— Так, наверное, будет лучше. Ужин на двоих при свечах и розах.

— Ты права. Да и день рождения ее завтра. Только это чертово кольцо жжет мой карман. Я не могу расслабиться, пока не увижу его на ее пальце.

Он улыбнулся ей в надежде на ее понимание. Она заставила себя улыбнуться в ответ, дав ему понять, что все поняла.

— Ты ведь все понимаешь относительно сегодняшнего вечера, Фрэнки? Мне действительно очень нужно там быть.

— Да, я понимаю. И я уговорила Карлотту пойти. Но больше я вообще ничего не собираюсь ей говорить, дальше твое дело.

Потом на лестнице, ведущей вниз, появилась Карлотта в белом платье без бретелек, густые ярко-рыжие волосы водопадом рассыпаны по белым плечам — и сердце его остановилось. Он поймал себя на мысли, что не сможет дождаться до завтра, чтобы отдать ей кольцо и скрепить их судьбы…

Как только они вошли в дом Джудит, залитый ярким светом и наполненный благоухающими цветами, сердце Билла заколотилось. Он не знал, куда прежде всего обратить свой взор. Точнее, на кого ему прежде всего посмотреть. Куда ни глянешь — увидишь какую-нибудь знаменитость, чье лицо настолько известно, что просто не может быть не узнано.

— Там… — прошептал он девушкам. — Там президент второй по величине страховой компании в стране. А там, — он показал, конгрессмен Кёрли.

— Я видела портрет этой тучной женщины в черном с длинным жемчужным ожерельем в сегодняшней газете. Это Патриция Чейз. Ее клуб собрал около миллиона долларов на благотворительные цели! — говорила ему Франческа. — А этот мужчина там, который разговаривает с мистером Кабо. Не он ли председатель Первого национального союза коммерсантов, а, Карлотта? Помнишь, мы с ним встречались, когда…

Карлотту это не интересовало, она даже не посмотрела в ту сторону. Она надула свои сочные темно-красные губки.

— По всей видимости, здесь не будет никаких танцев. Все, что я вижу, это струнный квартет. Вот это день рождения!

Билл не слышал. Он был занят узнаванием лиц. Если он не ошибался, одиноко стоящий в углу мужчина был владельцем «Глоуба». Вот это прием! Весь цвет влиятельного Бостона был здесь! Если только двадцать пять процентов этих людей… даже двадцать процентов, окажут ему поддержку, не надо будет начинать на уровне городского совета или сената штата. Он сможет все это проскочить, сэкономив несколько лет, и сразу прыгнуть в большую политику. Одна только мысль об этом вызывала головокружение. Он не думал о республиканской или демократической партиях. Какая разница? Нужно идти туда, где есть поддержка и деньги.

— Ути-пути, кто идет, — одним лишь уголком рта проговорила Карлотта. — Это Джудит. Боже праведный, в сером! В двадцать лет носить серое!

— Наконец-то вы здесь, — сказала она, обращаясь к Биллу, полностью игнорируя Карлотту и Франческу. — Мы не можем терять время, если ты хочешь со всеми познакомиться. Пойдем, я представлю тебя губернатору Солтонстоллу.

— Губернатор здесь? — Франческа была поражена.

— Конечно, — самодовольно ответила Джудит.

— Как насчет Элеоноры? — спросила Карлотта, округлив глаза. — Президент прислал ее или сам тоже приехал? — захихикала она над собственной колкостью.

— Франческа, пока мы с Биллом походим, почему бы тебе не отвести свою смешливую сестренку поприветствовать Дадли? Он немного угнетен тем, что не может сегодня присутствовать на вечеринке, я уверена, что Карлотта, с ее прекрасным чувством юмора, подбодрит его.

И, взяв Билла под руку, она их оставила.

Билл, как бы извиняясь, посмотрел через плечо именно в тот момент, когда Карлотта показала ему язык.

— Прекрасно сработано, Фрэнки. Ну и вечерок, куда ты меня заманила, должна тебе заметить, — кисло сказала Карлотта.

Франческа вздохнула:

— Да, но мы пришли сюда ради Билла, а не для развлечений. И потом, предполагается, что сегодня и наш день рождения тоже.

— Естественно. А знаешь, какой подарок мы получим от Джудит на день рождения? Нож в спину.

— Постарайся не забыть, что все это ради Билла. Ну что, пойдем наверх, поприветствуем Дадли? Это будет самое лучшее.

Карлотта характерным движением откинула волосы:

— Не думаю. Почему бы тебе не пойти туда одной, раз уж ты самая добропорядочная в нашей семье? А я побреду в бар и чего-нибудь выпью. Скорее всего, дайкири. Янки, которые работали на железных рудниках в Дайкири и изобрели этот коктейль, приписывали ему целебные свойства, а это как раз то, что мне нужно сейчас. Сильное снадобье. А потом попробую найти мужчину под тридцать, который был бы не прочь повеселиться.

Франческа, озадаченная истоками этой истории с дайкири, недоуменно проследила взглядом, как ее сестра змееобразно ввинтилась в толпу и, откровенно виляя бедрами, удалилась. Не было ни одного мужчины на ее маршруте, который бы не оборвал беседу на полуслове и не уставился бы на нее. Это могла быть и старая консервативная публика, но Карлотте было все равно — она привыкла быть гвоздем программы вне зависимости от окружения.

«Буду держаться рядом с ней, — решила Франческа. — Бог знает, какое у нее настроение и что она задумала. Чем консервативнее общество и значительнее люди вокруг нее, тем более вызывающе она себя ведет, тем сильнее в ней желание эпатировать. Она даже может напиться и, сидя на стойке бара, распевать „Мама, положи мне пистолет“. Франческа поспешила за Карлоттой.

— Подними крышу! — сказала Карлотта Биллу, когда они сели в машину.

— Но ты всегда любила ездить в открытой машине.

— Не этим вечером. Сегодня мне холодно. Я замерзла, — проговорила она с угрозой в голосе и отвернулась от него.

Билл понял, что она имела в виду.

Карлотта не была сегодня в центре внимания ни у Билла, ни у всех остальных, — это ее раздосадовало. И это тогда, когда прочила себя в мини-сенсацию сегодняшнего вечера, когда она выглядела лучше, чем могли ее видеть когда-либо… А его почти не было рядом, он едва обмолвился с ней двумя словами за весь вечер.

Несмотря на то что Карлотта на него дулась, Билл был на седьмом небе, голова шла кругом от успехов сегодняшнего вечера. Практически всем, с кем его познакомили сегодня, он понравился — своими воинскими заслугами и тем, что работает в фирме судьи Хардвика. Он получил массу приглашений выступить в различных организациях — Союзе ветеранов войны за рубежом, Женском клубе, Обществе святого имени, а лидер одного из профсоюзов попросил его произнести речь перед портовыми грузчиками. Все были заинтересованы послушать героя, вернувшегося с войны.

Он обдумывал, сможет ли именно сейчас порвать с Джудит, прикидывая, хватит ли ему знакомств, завязанных сегодняшним вечером, или стоит еще с ней немного покрутиться…

Мог ли он рискнуть не продолжать отношений с Джудит? С другой стороны, Карлотте все могло стать известным. Предположим, она согласилась бы на помолвку, поклялась бы выйти за него замуж, перестала бы заглядываться на других, а потом все бы вылезло наружу? Джудит, конечно, не тот человек, кто ей все расскажет. Нет, из двух зол… он не может рисковать потерять Карлотту. Он справится и без Джудит, если постарается, но он не сможет без Карлотты…

Билл протянул руку и дотронулся до руки Карлотты, смотревшей в темное окно машины. Она ее отдернула, и он почувствовал, что она не дуется, а обижена по — настоящему. Это было что-то новенькое! Она часто дулась, но никогда так не замыкалась. Черт возьми! И это, тогда когда он собирается вручить ей чертово кольцо!

— Ты плохо провела время? — спросил он с фальшивым участием.

— А ты хорошо? Ты слышала, Фрэнки? — Она повернулась к Франческе на заднем сиденье. — Билл спрашивает: хорошо ли я провела время? А ты хорошо? Или, по-твоему, только Джудит и Билл неплохо провели время сегодня?

Франческа не ответила.

Карлотта не просто злится на Билла, она его ревнует! Ревнует его к Джудит! Она не могла припомнить, чтобы Карлотта кого-нибудь раньше ревновала. Сестра всегда была слишком самоуверенна. Не означает ли это, что она действительно влюблена в Билла, и настолько, что даже сама еще не осознала?

Билл тоже пришел к такому же выводу. Карлотта ревнует! Он ликовал. Если девушка ревнует, это означает только одно! Она любит, даже если и сама не допускает мысли об этом!

Может быть, то, что он был занят с Джудит сегодня вечером, вместо того чтобы, как обычно, вздыхать подле Карлотты, наоборот, сработало на него. Может быть, сегодня вечер для него удался как раз во всех отношениях. Может быть, он сегодня и должен отдать ей кольцо, когда она разгорячена ревностью?

Пожелав всем спокойной ночи, Франческа пошла наверх, оставив Карлотту и Билла наедине в гостиной. Она была более чем подавлена. Она была напрочь выведена из душевного равновесия.

Франческа сняла свое праздничное платье, по ее мнению, так шедшее ей, но которое Билл не удостоил ни одним комплиментом. Теперь это не имело значения. Мысли были только о Карлотте: та провела вечер, устроив что-то наподобие самодемонстрации, выпивая и флиртуя с мужчинами гораздо старше ее и к тому же женатыми. А прошлой ночью после свидания с каким-то младенцем из торгового флота она пришла домой в четыре утра, как бисквит, пропитанная ромом. Пропустив столько занятий за последнюю пару месяцев этого семестра, она еле выдержала экзамен в колледже. Что из нее выйдет, если вскоре не остановится? И хотя, по ее же собственному признанию, она еще ни с одним «не прошла все до конца», это оставалось, пожалуй, единственным, что она еще не попробовала. Напрашивался вывод: Карлотта нуждается в чьем-нибудь уверенном влиянии, в ком-то надежном, способном ее исправить.

Франческа почистила зубы, смазала лицо кремом, погасила свет и легла в постель в большом сомнении, что сможет заснуть, как бы она ни устала.

Сегодня вечером на приеме она встретила нескольких не на много старше ее и Карлотты женщин, удачно вышедших замуж за благополучных, спокойных, надежных мужчин. Эти женщины могли не волноваться о своем будущем, наслаждаться жизнью, полной уважения и уверенности в завтрашнем дне. Она подумала, что если бы Карлотта вышла замуж за одного из этих мужчин, то тоже смогла бы стать вполне такой же. И не приходила бы домой пьяная и посреди ночи. Не было бы больше никаких моряков, лапающих ее и спереди, и сзади. Она была бы в безопасности… даже от самой себя.

Франческа признавала, что Билл как раз такой мужчина. Он может сделать гораздо большую карьеру, чем все эти гости на приеме, сможет защитить и воспитать Карлотту и, более того, уберечь ее. Он достаточно любит сестру, чтобы сделать это… А она достаточно любит Карлотту, чтобы помочь Биллу уберечь ее от себя самой. Она должна настоять на том, чтобы ее младшая сестра приняла предложение Билла выйти за него замуж, чего бы это ей ни стоило и как бы больно ей самой ни было. Это было бы единственно правильным, что нужно было сделать… И что она могла сделать.

Они стояли друг против друга. Карлотта ждала, когда он уйдет. Он пытался обнять ее, она его отталкивала.

— Иди и целуйся с Джудит.

Билл попытался засмеяться, так она была близка к правде.

— Почему это я должен с ней делать? Джудит мне даже не нравится, а по тебе я схожу с ума.

— Да-а? Но никто об этом не узнает. Я могла бы поклясться, что ты без ума от Джудит.

— Перестань, Карлотта. Джудит только хочет помочь мне с карьерой.

— По моему мнению, Джудит хочет помочь себе самой… с тобой.

— Джудит? Фригидная Джудит? Смешно!

— У меня такое подозрение, что все это игра. Кроме того, этот старый петух, за кого она вышла замуж, наверняка уже ничего не может, даже если бы она и захотела. Я думаю, она уже из трусов выскакивает и, более того, на тебя глаз положила. А почему бы и нет? Посмотри на ее мужа и посмотри на себя!

Он подошел к ней, чтобы обнять.

— Думаешь, есть разница, а? Теперь она заулыбалась:

— Ты можешь сам на это ответить. Бьюсь об заклад, что у Джудит каждый раз встает, когда она на тебя смотрит.

Он поцеловал ее в шею за ушком.

— Не глупи, — нежно прошептал он. — У девчонок ничего не встает.

— Да-а?

Она откинула голову назад, позволив ему плотно к ней прижаться и положить руки на ее грудь, уступив на этот раз без какого-либо сопротивления.

Даже когда кровь бросилась ему в голову и застучала в ушах, он понял, что разговор о Джудит имеет свои «плюсы» для него, действуя на Карлотту как сексуальный стимул… и тем самым «воплощает» его обычно бесплотную любовь.

Он положил ее на софу, его руки неистовствовали, одна даже сумела забраться под ткань ее корсажа без бретелек — уж этого раньше она никогда ему не позволяла. Ощутив шелковистую кожу ее груди, он сладко застонал, но она отодвинула его руку. Черт!

Это не означало сигнала к отступлению. Наоборот, ее глаза блестели, а красиво очерченные губы приоткрылись в улыбке.

— У меня фантастическая идея! Ты должен переспать с Джудит!

— Что?!

Он, должно быть, ослышался. Но она была возбуждена, ее дыхание стало учащенным; он мог слышать, как ее сердце бьется напротив его.

— Да, ты должен сделать это! Тогда она будет на все готова ради тебя! Ты что, не видишь? Если ты переспишь с Джудит, она будет марионеткой в твоих руках и будет готова сойти с ума или сломать свой хребет ради тебя!

Она поцеловала его и, опустив руку, потрогала его там, отчего голова пошла кругом. Одна мысль о том, что он переспит с Джудит, подвела Карлотту к тому, чего он не мог от нее добиться месяцами ухаживаний!

Решено безотлагательно: это его шанс!

Он склонился над ней опять и зашептал на ухо.

Когда, наконец, Билл собрался уходить, то он чувствовал себя таким счастливым, что не мог припомнить, бывало ли с ним такое раньше. Хотя они и не «прошли до конца», но он был вполне доволен тем, как далеко они смогли зайти. Она позволила ему поцеловать ее «туда», и это было невыразимо сладко. Карлотта тоже постоянно дотрагивалась до него «там», как будто не могла от него оторваться. Но самое главное — она надела его кольцо!

У двери они опять поцеловались, соприкоснувшись языками.

— Я думаю, что интереснее всего в этой истории то, что она заплатит тебе за то, что ты с ней спишь, слышишь, ты, похотливая проститутка, — хихикнула она. — Как мне все это хотелось бы рассказать Фрэнки, но мы не можем. Ей не покажется все это забавным. Ты знаешь, какая Фрэнки, идеалистка, она считает тебя олицетворением морали. Нельзя ее разочаровывать. Поклянись, что никогда ей ничего не расскажешь. Я не хотела бы, чтобы Фрэнки была против нашей помолвки.

Он сам хотел себе в этом поклясться. Его сексуальные отношения с Джудит склонили Карлотту на его сторону, но могли навсегда настроить против него Франческу. И хотя больше всего на свете он желал любви Карлотты, однако он не мог пренебрегать уважением ее сестры.

Когда Билл покидал Карлотту в субботу поздно вечером, он словно плыл по облакам. Однако ко вторнику эйфорическое состояние начинающего политика стало медленно улетучиваться. Направляясь к Джудит, чтобы повидаться с ней перед ее отъездом в Ньюпорт, он был мрачнее тучи: его мучило гадкое отношение к самому себе и к тому, что они проделывали с Джудит. Билл догадывался, что предстоящая помолвка с Карлоттой требовала от него незамедлительного с ней разрыва. Однако в соответствии с жестокой логикой вещей ему следовало бы продолжать отношения с этой женщиной, по крайней мере, еще несколько месяцев.

Сделанное для его карьеры в прошлую субботу трудно было переоценить, и он нуждался в ней сейчас, пожалуй, больше, чем ранее. К тому же выяснилось, что «чары» Джудит и его зависимость от этой сучки самым странным образом распаляли чувственность Карлотты по отношению к нему.

Если бы это могло точно так же вызвать у Карлотты и любовь!..

Вот в последнем он был как раз не уверен. О какой, к черту, любви может идти речь, если девушка, которая, как считается, тебя любит, просто умирает от любопытства, желая услышать все детали интимных отношений своего парня с другой? В кино, по крайней мере, бывало совсем по-другому. Да уж, если это и любовь, то совершенно особого рода… Изволь рассказывать Карлотте мельчайшие подробности их половой связи с Джудит, только чтобы распалить ее воображение! Мысль о том, что Карлотта совсем еще дитя, помогала мало. Франческа, например, была на год старше ее, но Билл и представить себе не мог, чтобы та могла извлекать удовольствие из подобной ситуации. Наоборот, она, скорее всего, была бы полна горя и отчаяния, узнав об измене любимого. Она бы навсегда прекратила любить такого человека, и была бы совершенно права…

Франческа, конечно же, необыкновенная девушка. Умная не по годам. Может быть, и Карлотта подрастет немного и тоже изменится, пытался уверить он себя. Но потом ему пришла в голову мысль, что, когда Карлотта вырастет, наберется опыта… она может просто разлюбить его или, более того, начать его презирать.

Как Билл ни старался объяснить все происходящее, ответы не приходили. Да и вообще, кто на этом свете знает, что такое любовь на самом деле? Наверняка не только серенады при луне и розы при встрече. Возможно, любовь для разных людей представляется совершенно по-разному.

Что ж, пока Джудит будет развлекаться в Ньюпорте, возможно, кое-что само собой образуется. За два месяца может многое случиться. Вдруг все разрешится, и даже без его участия!

Собираясь уходить, он, как всегда, взял деньги из верхнего ящичка бюро, торопясь побыстрее убраться.

Сегодня деньги и в самом деле дались ему непросто. Джудит была чистой фурией. Она выбрала для себя позицию сверху и в буквальном смысле «заездила» его, время от времени подгоняя резкими, едва ли не командными словами, подбирая удобный для себя ритм. Но вот все, наконец, кончилось для него на целых восемь недель…

Неожиданно он услышал, как она произнесла:

— Надеюсь увидеть тебя в Ньюпорте в следующий вторник где-нибудь во второй половине дня.

Он резко повернулся, чтобы взглянуть ей в лицо, но взгляд его напоролся на ее не прикрытые простыней плоские груди с непристойно торчащими сосками.

— Я не имею возможности ездить в Ньюпорт!

— Это отчего же?

— Поездка туда и обратно отнимет у меня целый день, а ведь я работаю, как ты помнишь.

— Не мне забывать про твою деятельность, тем более что ты ее получил с моей помощью… Впрочем, я позаботилась об этом. Я сказала Фэнтону, что мне потребуются твои услуги каждый вторник, чтобы обсуждать интересующие меня детали некоторых проектов.

Билл почувствовал, что он в панике. Если отказаться, это даже может стоить ему работы. Неожиданно он подумал о проблеме, с которой и у Джудит могут возникнуть сложности. У него не хватит бензина, чтобы гонять туда и обратно в Ньюпорт каждую неделю.

— Ничего не выйдет. Идет война, если помнишь. Ты, надеюсь, в курсе, что бензин сейчас выдают по карточкам?

Она ухмыльнулась:

— Весь необходимый бензин ты получишь.

— Где? Как?

— Послушай, ты меня удивляешь. Вот уж не считала тебя таким наивным!

Билл впал в ярость. Она что, не видела расклеенных повсюду плакатов, призывающих к военным займам? На них тебе в глаза смотрит умирающий пехотинец, а внизу лозунг: «Он отдает свою жизнь, а вы — только деньги!» А Джудит готова способствовать смерти этих храбрых парней, занимаясь спекуляциями на черном рынке, чтобы удовлетворить свою похоть? Может быть, она думает, что он тоже из таких? Так вот, худшего оскорбления для него быть не может.

— Я сражался на Гавадал-канале, разрази тебя гром! Видел кругом убитых и умирающих. Ты что, думаешь, я способен предать наших парней, чтобы ублажать жирных тыловых крыс? Тебе следовало взглянуть на кровь и грязь фронта, и тогда, возможно, ты не стала бы предлагать мне горючего, купленного на черном рынке!

В ответ Джудит только улыбнулась:

— Значит, в тебе еще осталась кое-какая честь? Это приятно сознавать. А я, признаться, решила, что вы, бывшие вояки, все шлюхи.

В тот момент больше всего на свете ему захотелось накинуться на нее и избить до потери сознания, сломать челюсть, наставить страшных черных синяков, расплющить нос в кровавое месиво…

Кто знает, может быть, ей этого и хотелось больше всего на свете, даже больше, чем ублажения своей дырки!

Но, увы, в тот момент, кроме усталости и чувства отвращения к самому себе, в нем ничего уже не было. Джудит не врет. Он точно такая же шлюха, как та, что торгует своей задницей по два доллара в час! И даже хуже.

— Ты права, — сказал он. — Я, конечно, шлюха, но ты шлюх производишь. Но и у меня, как выяснилось только что, сохранился остаток чести, и ездить на бензине с черного рынка я не буду.

Она расхохоталась:

— Тогда ты будешь ездить на поезде!

После того как Билл Шеридан удалился, Джудит решила, что он больше дурак, чем шлюха. За все время, пока они встречались, он даже не подозревал, что не только его красота и мужские достоинства привлекали ее, но и определенные качества «племенного животного» (так она выразилась про себя), которые могли пригодиться Джудит в будущем. Он являлся носителем всех тех качеств — силы, красоты, решительности, способности действовать в трудную минуту, которые она хотела бы видеть в собственном сыне. С деньгами Стэнтонов и его знаменитым именем ее сын станет куда значительнее какого-то служащего адвокатской конторы. Он будет настоящим принцем!

У Джудит не было и тени сомнений, что она родит сына. Именно сына она страстно хотела иметь, и она его получит! Она верила в собственную волю и целеустремленность, как иной верит в Бога.

Главной проблемой являлось время. Она сильно сомневалась, что Дадли протянет еще год, хотя делала все возможное, чтобы продлить его существование, включая легкие стимуляторы и даже изредка секс. Ей следовало быть чрезвычайно осторожной, чтобы ни в коем случае не перегрузить его ни тем, ни другим. Особенно сейчас, когда он был почти полностью парализован, в сущности, являя собой лишь жалкую тень человека, которого могло уничтожить любое дуновение. Тем не менее, она не могла позволить ему абсолютно лишиться надежды, если не на выздоровление, то хотя бы на улучшение состояния.

Каждый день Дадли навещал специалист, занимавшийся постановкой речи, и столь же регулярно к нему приходил физиотерапевт. Она с жаром ловила всякую попытку верно произнести слово с его стороны, и хотя получить его корявую подпись под чем бы то ни было труда не представляло, Джудит считала, если муж членораздельно заговорит, пусть и плохо, для нее это будет лучше. Ведь насколько внушительнее будет выглядеть, когда Дадли, узнав, что его жена беременна, заявит своим адвокатам лично, что желает изменить завещание, оставляя половину состояния, как и прежде, ей, а другую, ту, которая должна была послужить основой фонда Стэнтонов, — будущему наследнику. Она же, Джудит Стэнтон, будет единственным опекуном. И насколько убедительнее для окружающих будет факт, что Дадли сравнительно твердой рукой в присутствии свидетелей поставит свою подпись под новым завещанием, а не нацарапает некие крючки с помощью жены…

Тогда она станет владелицей всего, и кто в состоянии будет это оспаривать? Все будет совершено по закону, а для Джудит настанет долгожданное спокойствие. Что же касается создавшегося в благотворительных целях фонда Стэнтона, она не прочь и поделиться от щедрот, но в свое время, и будет выделять на цели фонда только те суммы, которые найдет нужным. В любом случае этот фонд может подождать, хотя бы до конца войны…

Необходимо было забеременеть. Вот какова ирония судьбы! В романах и фильмах стоило «хорошей» девочке допустить слабость и уступить страсти, как она тут же оказывалась в «беде», то есть беременела. А она, жена уважаемого человека, обладатель огромного состояния, которое готово послужить будущему наследнику Стэнтонов, никак не может понести, даже после многочисленных попыток. Оставалось одно — стараться изо всех сил, прежде чем иссякнет время. Придется заставить Билла навещать ее в Ньюпорте дважды в неделю, что, несомненно, внесет разнообразие и комфорт в ее тамошнюю жизнь. Кроме того, побочно, не позволит ему проводить слишком много времени с Карлоттой.

Джудит не забыла, насколько ревнива была Карлотта в тот памятный вечер, когда пригласила Билла познакомиться с нужными людьми. Как ей хотелось тогда сказать Карлотте, что они с Биллом любовники. Но подобное удовольствие могло бы подорвать ее позиции в этом мире и потому явилось бы чистейшей воды легкомыслием. Когда родится ребенок, ни у кого и малейшего сомнения не должно возникать, кто его отец. Только она одна должна знать об этом с уверенностью, да еще, возможно, у Билла появятся кое-какие соображения, но только потом… Ей, признаться, было наплевать на то, о чем станет думать и догадываться Билл. К этому времени, когда родится ее сын, Билл Шеридан будет слишком повязан, и ему будет что терять, если правда выплывет наружу. Чем более видное положение будет он занимать, чем выше подниматься по собственной лестнице, тем крепче он станет хранить их общую тайну. Тайну, которая свяжет их вместе до конца жизни…

Билл Шеридан всегда будет принадлежать более ей, чем Карлотте!

Когда Джудит заявила Биллу, что ему придется приезжать в Ньюпорт дважды в неделю, тот был вне себя от ярости:

— Ты с ума сошла! Можно подумать, что мне делать больше нечего, как ездить туда-сюда на этом растреклятом поезде!

— Ты всегда сможешь нормально отдохнуть. У нас прекрасные апартаменты для гостей, — поддразнивала она его. — К тому же у нас теннисные корты, прекрасное купание. Ты же играешь в теннис, не так ли?

— Все равно я на это не соглашусь!

— Что ж, давай обсудим. Что ты имеешь сейчас? Две с половиной тысячи долларов в месяц? Это крупная сумма, я бы даже сказала, очень крупная. Но ведь и ее можно поднять. Что ты скажешь о четырех тысячах?

Четыре тысячи чистыми в месяц! Да это же чистое сумасшествие! Большинство людей не зарабатывают столько в год. Отчего она полна решимости платить ему такие бешеные деньги? Нет, здесь все далеко не так просто. Конечно, выплаты регулярны, но она обращается с ним, как с последним дерьмом, а разговаривает так, словно он ее раб! Таким образом, ни о какой любви с ее стороны к нему говорить не приходится. Но даже зная, что станет уважать себя после этого еще меньше, он был не в силах отказаться от четырех тысяч зеленых в месяц. Да, пожалуй, уже и не смог бы. Какого черта! Он привык иметь в кармане сотню-другую. Они стали ему необходимы!

Тем не менее, Билл все еще колебался, буквально раздираемый на части нравственными страданиями. Он прекрасно отдавал себе отчет, что попал в ситуацию, которая обыкновенно зовется «продажей души дьяволу», и, более того, увязает в ней глубже и глубже. Он никогда не вырвется из лап Джудит! Даже если взять интимную сторону их отношений: всякий раз, когда он трахал ее, его возбуждение возрастало, словно ему было мало испытанного с ней ранее, — ему хотелось затрахать ее чуть ли не до смерти!

— Знаешь, что я думаю? — говорила между тем Джудит, внимательно разглядывая его лицо. — Морис Тобин на следующий год собирается баллотироваться в губернаторы штата. Ему придется искать себе помощника, проходящим в одном с ним списке. Разве для тебя это не было бы превосходно? Так сказать, блестящим началом будущей блестящей карьеры…

Билл почувствовал, как его и так не слишком крепкие бастионы начинают сдаваться один за другим.

— Ты хочешь сказать, что в состоянии обеспечить это? Достать мне место в одном списке с ним?

— Конечно, гарантировать я ничего не могу. Если бы я упомянула о гарантиях, то солгала бы, а это не в моих правилах. Но даю тебе слово, что сделаю все, что в моих силах, а ты знаешь, что влияния мне не занимать. Тем временем, тебе можно было бы обеспечить штаб-квартиру и штат тренированных сотрудников, которые могли бы пригодиться и дальше. Ты сам поймешь необходимость подобного штата, когда окажется, что выступать тебе придется все больше и больше перед различными общественными группами и организациями по мере того, как будет приближаться время выборов. Выступать, кстати, придется по всему штату, а ведь ты хочешь именно этого — добиться популярности, по крайней мере в его пределах. Нет, тебе совершенно определенно понадобится целый штат сотрудников. Потом еще — отношения с прессой. Да что и говорить, пора тебя выпускать в открытое море: в отношениях с прессой главное, чтобы ни один газетный номер не выходил без упоминания твоего имени. А если будут фотографии — еще лучше. Все женщины решат, что ты просто душка. Когда же у нас не окажется возможности пристроить информацию о тебе бесплатно, то на этот счет всегда есть те или иные платные каналы, которые помогут тебя рекламировать. Обычно они проходят под рубрикой «В интересах широкой публики».

— Но до помощника губернатора предстоит еще продержаться пару лет или около того. А вдруг ты потеряешь ко мне интерес? Согласись, такие случаи бывают…

— Ты хочешь сказать, что я потеряю интерес к твоим талантам особого рода?

Она захватила в ладонь его половые органы, чтобы он однозначно понял, на какие его «особого рода» таланты она намекала.

Он покраснел, но не попытался отодвинуться или убрать ее руку, и она поняла, что попала в самую точку.

— Все это будет зафиксировано на бумаге, коль скоро уж ты мне не слишком доверяешь, — сказала она, несколько удивленная. — Но ты, надеюсь, не будешь возражать, что род услуг, который ты мне оказываешь, будет в документах несколько видоизменен? Согласен? Давай подумаем, как это оформить… Скажем так: поскольку я искренне уверена, что Большой Билл Шеридан является воплощением всего лучшего, что наша великая страна в состоянии предложить… Ну и дальше как-нибудь. Ты ведь у нас адвокат. Так что договор будешь составлять ты…

— Но почему? Я хочу сказать, почему ты так из-за меня стараешься? Вокруг столько мужчин, которые…

— Это правда. Но никто из них не зовется Большим Биллом Шериданом. Скажем так, ты меня несколько заинтересовал, а я могу себе позволить слегка побаловать того человека, который меня интересует…

Но Билл по-прежнему не мог до конца взять в толк, о чем говорит Джудит, и думал об этом всю дорогу, пока ехал в поезде, возвращаясь в Бостон. Может быть, это все как-то связано с его любовью к Карлотте? Или с их помолвкой? Он-то прекрасно знал, как Джудит относится к его невесте. Скорее всего, ей доставляет удовольствие трахаться с человеком, влюбленным в Карлотту… Втянуть его в измену любимой девушке и наслаждаться, принимая в этом самое непосредственное участие!

Он с горечью рассмеялся. Если только в этом все и дело, то, учитывая восторг, с которым Карлотта следила за развитием ситуации, в глупом положении, возможно, окажется Джудит… Или это только кажется?

Лето промелькнуло для Билла как одно мгновение. Между еженедельными поездками в Ньюпорт и странствиями по всему штату, где он выступал перед всевозможными организациями, включая союз ветеранов, женские клубы, ассоциации матерей-героинь, профсоюзные группы. Если добавить к этому речи, которые он произносил по поводу военных займов и на военных заводах, то времени бывать у себя в адвокатской конторе у него почти не оставалось. К счастью, Фэнтон Хардвик был весьма рад, что Шеридан взял на себя заботы по делам семейства Стэнтонов. Кроме того, в газетах не раз отмечалось, что Билл Шеридан являлся служащим его конторы. Для них обоих союз оказался весьма плодотворным.

В конце недели Билл иногда разбирал дела в близлежащих поселках, посещал всевозможные пикники, вечеринки и гонки яхт, организованные под соусом той или иной политической кампании, или занимался церковными делами. Единственной возможностью для него побыть с Карлоттой являлась попытка возить ее повсюду с собой — насколько, разумеется, это было возможно. Это, признаться, не доставляло ей большого удовольствия — приходилось не ходить на привычные свидания или в дансинги. Она даже жаловалась Франческе:

— Это такая скука. Скажу тебе честно: смотреть, как Билл прикалывает голубую ленточку какой-нибудь свинье — отнюдь не мой идеал развлечений.

Но Франческа после того, как состоялось обручение Карлотты и Билла, старалась изо всех сил помочь сестре и спасти ее от себя самой и держалась непоколебимо.

— Ты только подумай, — обыкновенно говорила она, — какое блестящее будущее ждет вас с Биллом, если он станет сенатором или, чего доброго, губернатором!

Она, правда, не осмеливалась упоминать слово «президент», поскольку Карлотта просто высмеяла бы ее, а Франческе хотелось, чтобы сестра отнеслась к идее серьезно и приняла ее как можно ближе к сердцу.

— Попробуй пережить все это, Карлотта. Подумай о будущем. Только представь себе, что твой Билл — сенатор Шеридан и ты сидишь с ним на галерее Сената Соединенных Штатов. Конечно же, ты будешь носить меха, костюм самого последнего покроя, чудесную шляпку, и все женщины вокруг будут шептаться: «Представьте, это жена-красавица сенатора Шеридана. Разве они не великолепная пара?»

— Господи Боже мой! Это еще скучнее, нежели просто стоять рядом с Биллом и наблюдать, как он принимает великое решение — какой свинке повязать голубой бантик. Хотя следует сказать, что иная свинья-рекордистка куда умнее, чем многие из нынешнего окружения Билла.

Франческа изо всех сил старалась не хихикнуть. Она считала не педагогичным поощрять эскапады Карлотты смехом, тем самым как бы давая понять ей, что она на ее стороне.

— Тебе не следует так говорить, Карлотта. Твое дело — помогать Биллу, а значит, быть милой и нравиться всем. Уверяю тебя, Билл станет большим человеком и тогда получишь всевозможные блага. Ты переедешь в Вашингтон и сможешь, сколько твоей душеньке угодно, ходить на всякие модные обеды и балы, о которых мы с тобой столько читали. Послушай, а ведь вполне может представиться возможность потанцевать с самим президентом, кто бы им ни был в это время. И конечно же, на тебе будет самое роскошное бальное платье на свете!

Карлотта смотрела на нее таким взглядом, что казалось, что она вот-вот заплачет:

— Но у меня нет ни малейшего желания отплясывать с президентом, — жалобно произнесла она.

— Почему, ради Бога?

— Да потому, что я предпочитаю танцевать сейчас с любым парнем в форме, пусть на мне будет и не самое роскошное платье на свете. — Она коснулась пальчиком тоненькой бретельки, которая поддерживала легкое летнее платье.

Франческа постепенно теряла терпение:

— Но почему, Карлотта? Любая девушка с радостью ухватилась бы за тот образ великосветской женщины, которую я только что описала… — Про себя Франческа знала, что она бы уж точно ухватилась. — Отчего ты не желаешь себе счастья?

Карлотта запустила тонкие пальцы в волосы.

— Потому… Потому что все твои слова звучат… занудливо. От них так и веет унылой добропорядочностью. Они справедливы, но скучны. Если верить тебе, то за всю жизнь со мной не случится ничего волнующего или неожиданного!

— А много ли тебе радости приносят твои хождения на танцульки в военные клубы с солдатами и сержантами, каждый раз новыми и незнакомыми? Там даже комнаты не проветриваются как следует и стоит ужасная духота…

— Да, приносят. Не могу сказать аргументировано почему, но, когда я слышу, как играет музыка, мои ноги сами хотят танцевать, словно в них живет душа. А как хороши маленькие вечеринки по случаю чьего-нибудь дня рождения, когда подается пирог, в одном из кусочков которого запечен сюрприз, и тебе хочется укусить каждый, чтобы не пропустить свою, пусть маленькую, но удачу! А эти мальчики в военной форме — каждый раз новые… Они все такие милые, и у них всех такие очаровательные и разные лица! Вот меня приглашает один из них, и мое сердце начинает биться быстро-быстро — ведь так хочется узнать, что нового хранят в себе его бренная оболочка и блестящие от возбуждения глаза…

Франческа скептически скривила губы:

— И часто эти солдатики хранят в себе это самое «новое» для тебя?

— Что тебе сказать, — Карлотта виновато улыбнулась. — Почти никогда. Но не в этом дело. Все дело в самой возможности. Она-то и приносит наслаждение. Это как русская рулетка. Ты вращаешь барабан, приставляешь ствол к виску и не знаешь, чем все обернется.

— А как же Билл? Он тебя уже не волнует? — Франческу он волновал, да еще как. Хватило бы на десять жизней.

— О, Билл, конечно же, очень мил и я люблю его, правда же, люблю. Но он всегда такой одинаковый…

Одинаковый, серый, будничный… Даже мысль о том, что он трахает за деньги Джудит, которая поначалу возбуждала, потеряла уже всю свою прелесть. Подробные отчеты Билла о том, как это происходило — он потрогал ее там… она укусила его за плечо… он укусил ее за сосок… она вскрикнула… Все эти штучки уже постепенно теряли свой колорит, ветшали и не волновали, как прежде. Карлотта даже стала подозревать, что некоторые подробности Билл принялся изобретать сам — только, чтобы завести ее. Нет, когда-нибудь найдется другой, который сможет дать ей нечто большее…

— Знаешь, Фрэнки, дорогуша, только ты сможешь уговорить Билла позволить мне ходить на танцы и вечеринки. Он чрезвычайно уважает твое мнение и прислушивается к нему. Сам-то считает меня легкомысленной, и лишь твоя голова, по его мнению, работает как надо. Я же со своей стороны клянусь, что даже и флиртовать ни с кем не стану. Я хочу только танцевать — вот и все. Поверь мне, я даже и думать не хочу о том, чтобы встретиться с кем-нибудь, кроме Билла. Я знаю, как он меня любит, и ценю это, поверь. Но танцы, ничего не значащая болтовня и несколько смешков, как, скажи, это может ему повредить? Я просто постараюсь в течение нескольких часов развлечь своим присутствием наших военных, а ведь ты знаешь, как Билл относится к нашим солдатам. Как он хорошо говорит об этом в своих речах, ну, по поводу того, сколько мы все им должны… что нет такой жертвы, которую общество не должно было бы принести ради них…

Кроме того, Франческа прекрасно знает, что она, Карлотта, хочет лишь танцевать с этими парнями, а не трахаться с ними!

Если бы он все рассказал ее сестре… Лицемер, который трахается с Джудит за деньги и за отдаленную возможность процветания! Ему желательно, чтобы она сохранила для него чистоту, но уж его самого святым никак не назовешь! Вот если бы она могла поведать Франческе обо всех его проделках, но это запретная тема, об этом ни-ни…

— Ну хорошо, но почему бы тебе хотя бы не сопровождать Билла, когда он отправляется произносить речи. Ведь твое место рядом с ним.

— Бог ты мой! Рядом с ним! Если тебе нравятся речи, то поезжай с ним сама. В таких делах ты разбираешься куда лучше меня. И людям нравишься, и наблюдательность у тебя есть — короче, всегда знаешь, что сказать, чтобы угодить публике. Билл будет за тобой просто как за каменной стеной! Ты даже в состоянии вести какие-то там аналитические подсчеты, я сама слышала, как вы с Биллом шептались, будто колдовали: евреев — десять процентов белых протестантов — двадцать пять, ирландских католиков — тридцать… Нет, я серьезно. Это просто какое-то чудо. Я не могу взять в толк, как это у тебя получается. Ты просто прирожденный политик! И к тому же любишь это занятие, а я нет. Отчего же нам не делать каждой то, что нравится, и таким образом наслаждаться жизнью?

Что ж, неплохая в самом деле мысль, подумала Франческа. И большого вреда не будет, если она поедет вместе с Биллом, оставив Карлотту дома. А позже, когда начнется настоящее дело, Карлотта повзрослеет и, кто знает, вдруг почувствует в политической игре некий намек на те, щекочущие душу удовольствия, которые ей раньше доставляли свидания и танцульки. Может быть, она даже увидит в политике своего рода вызов, а ведь Карлотта всегда была готова ответить на любой вызов, ударом на удар! И конечно же, ее красота и обаяние всегда окажутся Биллу на руку. Разумеется, второй Элеонорой Рузвельт ей не стать, но, кажется, Билл к этому не очень-то стремится.

В конце концов, Билл согласился на предложение Франчески. По ее словам, никакого ущерба для его престижа не будет, если Карлотта посетит несколько балов в честь военнослужащих, отправляющихся на фронт. По крайней мере, это выглядит как патриотическое деяние. Возможно также, деятельность на этом поприще позволите Карлотте избавиться от той дряни, которая крепко завладела ее головой. Он был благодарен ей уже за одно то, что она потеряла интерес к его связи с Джудит. Нельзя, правда, сказать, чтобы ему от этого была какая-то польза. В интимных отношениях с Карлоттой он не продвинулся ни на шаг. Как обычно, она доводила его до последней стадии возбуждения а потом ускользала, оставляя его чуть ли не рыдающим от неудовлетворенной страсти. Билл так до сих пор и не понял, как эта девушка ухитрялась быть страстной и искренне желать близости с ним, а уже через минуту превращалась в холодное и циничное существо, в самой откровенной форме отвергающее его ласки…

По крайней мере, с Джудит сюрпризов не предвиделось. Она возбуждалась до крайности, пока не исходила криком в пароксизме страсти. К тому же он радовался про себя, что лето подходило к концу, — трудно описать словами, насколько он ненавидел интимную близость с ней в доме Стэнтонов в Ньюпорте под одной крышей с ее мужем. Причем пока они занимались любовью в запертом на ключ душном кабинете, Дадли лежал в комнате этажом ниже, разбитый параличом и умирающий…

После этого Билл чувствовал себя самой мерзкой тварью, когда-либо рождавшейся на свет…

Джудит и Дадли вернулись в Бостон в первой неделе сентября, когда она впервые стала подумывать, что наконец беременна. Через неделю ее подозрения подтвердились. Теперь ей лишь оставалось убедить Дадли, что, несмотря на его почти полный паралич и тяжелейшую болезнь, он оказался в состоянии зачать ребенка.

Это оказалось нетрудно — бедный Дадли был настолько напичкан различными медикаментами и транквилизаторами, что, просыпаясь, не всегда мог отличить день от ночи. Он знал только, что когда он ест, значит, на улице дневное время, тогда же приходил и его физиотерапевт. Когда же Джудит укладывалась на кровать рядом с ним это означало ночь. Таким образом, когда однажды днем Джудит вошла в их спальню и принялась раздеваться, он никак не мог взять в толк, почему сквозь шторы в комнату било солнце, освещая его жену таким образом, что она представлялась ему чуть ли не ангелом. Неужели он незаметно умер и взят на небеса прямо в рай?

Нет-нет, он ни в коем случае еще не умер, поскольку ощутил вес ее тела на своей совсем уже немощной плоти.

— Что случилось? — в испуге промямлил он.

— Успокойся, милый… — Она поцеловала его пересохшие губы. — Просто сейчас мы займемся любовью, Дадли, как проделывали это раньше…

— Но, но… я не могу, — едва промычал он, издавая нечленораздельные звуки.

— Ты можешь, Дадли, ты все можешь. Мой дорогой Дадли… Я хочу от тебя ребенка… сына, чтобы он носил твое имя.

Тогда Дадли снова подумал, что ему мерещится и все на самом деле происходит не так. Каким образом, интересно, он может наградить Джудит ребенком? Он ведь просто не в силах…

Но Джудит была рядом — такая живая, теплая, такая настойчивая. Она убедила его вполне человеческими словами, что он не грезит, что, если хочет сына, ему необходимо постараться… почувствовать… напрячься немного… и, наконец, излиться в нее. Она говорила еще, что его сперма по-прежнему обладает той же силой, что и в молодости.

— Тебе ничего не надо делать, Дадли, дорогой. Позволь только любящей Джудит помочь тебе!

Она обещала ему все: обещала ему бессмертие, и он поверил в ее слова.

Она поцеловала его внизу. Он видел, как двигалась ее голова, а потом она вдруг вскарабкалась на него и ввела его несчастный орган в необходимое место, после чего принялась совершать ритмические движения вверх и вниз. Она извивалась и стонала, тяжело дышала и тряслась, как в лихорадке, — и все для него. Он любой ценой должен почувствовать, что совершается в это время. Если даже сексуальные чувства Дадли уже не способны были воспринимать происходящее — хотя кто его знает? — зато он был вполне в состоянии видеть и слышать, что уже было хорошо само по себе. Иногда Дадли приходил в сознание, и ему казалось, что его сон стал прекрасной явью… Или все было наоборот?

Доктор Филлипс был так взволнован, словно перед ним находилась в положении его собственная жена. Он явился свидетелем чуда: триумфа духа над немощной телесной оболочкой. Он нисколько не сомневался, что причиной всего стала несгибаемая воля Джудит, ее беззаветная преданность мужу, послужившая также одной из причин наблюдаемого феномена.

Фэнтон Хардвик, которого вызвали составить новое завещание, был полон восхищения перед Дадли:

— Подумать только, и эта старая развалина… — говорил он своей жене Алисе, а та удивлялась, с чего это он так раскипятился. Хотя, с другой стороны, Фэнтон и Дадли были одного возраста, к тому же Дадли постоянно болел. Но вот выяснилось, что Дадли смог, а Фэнтон нет! А Алиса и думать забыла о детях…

Когда в следующий раз Билл направился забрать деньги из ящика бюро, то обнаружил там дополнительные четыре тысячи долларов. Он быстро взглянул на Джудит, не скрывая удивления. Та встретила его взгляд спокойными холодными глазами.

— Плата под расчет, — тихо сказала она.

Так, значит, все, наконец, окончилось, подумал он со смешанным чувством облегчения и сожаления. И, как ни странно, сожаление относилось не только к деньгам, которые с сегодняшнего дня перестанут поступать. Он почувствовал, что ему будет не хватать их с Джудит противоречивых отношений, в которых было нечто такое, что, он знал, вряд ли обнаружится в отношениях с другими женщинами. Определенная интенсивность страсти между ними все-таки существовала. Это в будущем могло сказаться на его отношениях с другими особами женского пола, то есть сделать их пресными и лишенными своеобразной пряности.

— Не волнуйся, Билл, ты сохранишь за собой и штаб-квартиру, и весь персонал…

Он знал, что ему следует сказать при расставании. Что-нибудь вроде: «Прощай и давай останемся друзьями», но он промолчал. Даже не спросил, отчего она решила с ним порвать. Он просто вытянулся по стойке «смирно», поднес ладонь под углом к виску, словно отдавая воинское приветствие, и через секунду его перед Джудит уже не было…

А на нее нахлынуло чувство одиночества. Момент все-таки оказался горьким, на что она вовсе не рассчитывала. Более того, едва Билл ушел, ей уже хотелось его снова. Мысль о том, что его тело больше никогда не сольется с ее в страстном порыве, что она никогда уже не почувствует его внутри себя, никогда уже не получит то, чему наследницей станет Карлотта, становилась почти непереносимой. Конечно, связь можно было и продолжить, но в этом, она это знала, всегда будет присутствовать определенная доля риска. А так рисковать даже в малейшей степени она позволить себе не могла. Ни свою судьбу, ни будущего ребенка ставить под угрозу она не имела права.

Она невольно восхитилась напоследок Биллом за то, что он не задавал вопросов, не говорил «почему». Но он узнает, догадается о причине — и довольно скоро… И тогда он, в свою очередь, тоже не захочет рисковать — в последнем она была совершенно уверена. И перед ней, и перед Биллом лежало большое будущее, и одно это уже ставило их на одну доску и сближало.

Что же касается Карлотты, то ясно одно — эта девица его не заслуживает, и уж она, Джудит, сделает все от нее зависящее, чтобы Карлотта не смогла его заполучить. Уж если Билл не может достаться ей, то почему он должен принадлежать Карлотте, которая его недооценивает и не любит?

В тот день, когда Дадли должен был подписать новое завещание, Джудит, сделала ему специальную стимулирующую инъекцию, чтобы он взбодрился. После этого по ее указанию его спустили на первый этаж и усадили в кресло-качалку. Затем Джудит лично покатила кресло в библиотеку, где их уже дожидался Фэнтон вместе со своим секретарем и Биллом Шериданом, который, помимо всего прочего, являлся членом фирмы и персонально занимался делами Стэнтонов.

Дадли, слегка порозовевший от волшебным образом выполненной им высокой миссии продолжения рода Стэнтонов и от бензедрина, которым его уколола в вену Джудит, вполне уверенно выразил свою последнюю волю, подмахнув окрепшей рукой завещание, хотя, несмотря на все предыдущие усилия физиотерапевта, это и заняло у него некоторое время. В течение процедуры глаза Джудит несколько раз скользнули по лицу Билла, но равнодушно. Взгляд ее оставался чистым и незамутненным, и прочитать по нему было ничего нельзя. Но и его глаза, признаться, смотрели спокойно и равнодушно, вопросов не задавали. Он знал, и она знала… поэтому обсуждать было нечего.

После подписания состоялся небольшой, но торжественный обед. На нем присутствовали — Джудит и Дадли, Фэнтон и Алиса, Франческа, Билл и Карлотта. Естественно, что своей радостью Джудит могла поделиться только со своими родственниками и ближайшими друзьями.

Дадли ел овсянку и рисовый пудинг, тогда как остальные наслаждались произведениями французской кухни, включая трюфеля, и поедали сочный ростбиф. Дадли позволили выпить несколько глоточков шампанского, поскольку за столом звучали тосты в честь будущего наследника.

Франческе показалось, что за обедом Билл был непривычно тих и сдержан, и она несколько раз спросила, нормально ли он себя чувствует.

Карлотта пила слишком много и постоянно обнимала Билла, желая позлить Джудит, поскольку тоже догадывалась о ее секрете.

Джудит приняла во внимание повышенную заботливость Франчески по отношению к жениху сестры и изо всех сил старалась не замечать публичных заигрываний Карлотты с отцом ее будущего ребенка. Она поцеловала Дадли в порыве неожиданно возникшей приязни, и все за столом зааплодировали. При этом Джудит снова дала себе обещание — ни в коем случае не допустить, чтобы Карлотта и Билл Шеридан соединились.

 

I

Дом был украшен гирляндами из остролиста, горшками с огромными белыми и красными цветами, стоявшими буквально в каждом углу. На каждой двери, на каждом камине висели внушительных размеров венки, перевязанные лентами красного и зеленого атласа. Со всех канделябров свисали веточки омелы. В большом зале стояла высоченная елка — на ее ветвях висели красные и белые шарики рождественских леденцов, а верхушку украшал прекрасный ангел из папье-маше. Елка в гостиной была еще выше — все игрушки на ней были либо серебряные, либо ярко-красные, а венчала лесную красавицу огромная серебряная звезда.

Необъятных размеров обеденный стол был заставлен традиционными рождественскими блюдами — индейкой с каштанами и окороками под медовой глазурью с разрезанными в виде маленьких звездочек вишенками.

Высаженные вокруг дома хвойные деревья были украшены гирляндами цветных лампочек — ближайшая ко входу елка казалась ярко-синей, вторая — красной, третья — изумрудно-зеленой… Довершали картину рождественской сказки величественный Санта-Клаус — Джудит сама выбрала эту дорогую игрушку — и самый настоящий северный олень, каких обычно рисуют рядом с Санта-Клаусом. Изящный красавец важно прогуливался по лужайке у южного фасада…

Джудит хотелось устроить такой рождественский ужин, чтобы о нем помнили еще много лет все приглашенные, а для Дадли он стал бы светлым впечатлением, окрасившим все не столь уж долгие дни, что ему оставалось жить на свете. Джудит очень надеялась, что муж доживет хотя бы до рождения ребенка. Она действительно испытывала к этому человеку искреннюю симпатию, действительно заботилась о нем, ведь Дадли был единственным человеком, по-настоящему любившим ее.

Джудит надеялась также, что это Рождество надолго останется в памяти Билла Шеридана, а также Карлотты и Франчески. Если все пойдет по плану, они действительно не смогут забыть этот день до конца жизни…

Джудит в красном бархатном платье (никогда прежде она не любила красные тона, но сейчас ей показалось, что этот цвет выгодно оттеняет беременность) раздавала гостям — а их собралось полтораста человек — подарки. Каждый подарок был завернут в пакет из серебряной фольги и перевязан красной атласной ленточкой.

Джудит долго думала, кому что подарить. Биллу достался золотой ключик — ключ от его новой штаб-квартиры. Франческа получила кольцо с сапфиром — она буквально остолбенела при виде столь дорогого подарка, считая, что Джудит явно ее недолюбливает.

— Я обратила внимание, что ты носишь на правой руке кольцо с изумрудом, — произнесла, улыбнувшись, Джудит. — Кажется, это подарок Билла на день рождения? По-моему, тебе больше пойдут сапфиры — они ведь подходят к твоим глазам…

Кажется, впервые Франческа подумала, что Джудит может быть не только наблюдательной, но и внимательной. Раньше она никогда не придавала этому значения, думая лишь об отрицательных чертах характера этой женщины. Может быть она наконец подобреет? Ведь говорят же, что беременность смягчает сердце многих женщин.

Джудит не отходила, ей хотелось, чтобы Франческа тотчас же надела кольцо. Фрэнки примерила его на безымянный палец правой руки, но оказалось, что оно слишком велико и было рассчитано на средний. Надеть подарок племянницы на средний палец левой руки? Это было бы довольно странно…

— А почему бы тебе не надеть кольцо с изумрудом на левую руку? — спросила Джудит, догадавшись, о чем думает Фрэнки. — Давай я тебе помогу… А теперь можешь надеть мой подарок на правую руку в знак нашей дружбы. Мы ведь теперь подруги, не так ли?

— Да-да, конечно, — пробормотала Франческа глядя на свои руки. Ей было странно видеть кольцо Билла на левой руке. Впрочем, в этом был определенный смысл…

Карлотта — на ней было короткое вечернее платье из зеленого бархата, глубокое декольте оттеняло соблазнительную грудь — от нетерпения топала ногами: что же подарят мне? Она нисколько не сомневалась, что Джудит подойдет к ней в последнюю очередь — хотя бы таким образом стараясь ее унизить.

Знай Джудит, что мне известно, кто отец ее ребенка, она вела бы себя поскромнее, думала Карлотта. Да и Фрэнки не обрадовалась бы колечку, узнав, какую штуку устроила эта стерва с Биллом!

Карлотта смотрела, как постепенно убывают серебряные пакетики на блюде: Джудит не спеша вручала подарки гостям. Наконец, подарки кончились, а Карлотта по-прежнему стояла с пустыми руками.

— Ах, Карлотта! — воскликнула Джудит. — Извини меня, пожалуйста! Я совсем забыла про тебя.

Как же, забыла! «Ах ты, беременная сука! — с гневом подумала Карлотта, но через какую-то долю секунды ей стало смешно. — Знаю я твои штучки, Джудит. Я тебя насквозь вижу!»

Карлотта подошла к Биллу, ей хотелось сказать ему пару колкостей насчет грядущего отцовства и золотого ключика. Надо было сделать это так, чтобы Фрэнки ничего не услышала.

Джудит не сводила глаз с Карлотты: «Я не забыла тебя, дорогая!» Нет, она не забыла о рождественском подарке для Карлотты. Просто та получит его с небольшим запозданием.

Можно ли рассчитывать на Трейса Боудина? Он ведь обещал прийти чуть позже — это сделает его появление лишь более эффектным. Трейс обещал. Что стоят его слова? Такие люди просто созданы для того, чтобы на них никто не мог рассчитывать. В этом был их особый шарм. Уж чего-чего, а шарма Трейсу Боудину было не занимать.

Когда Джудит впервые услышала по телефону голос Трейса Боудина, она поняла: с этим человеком можно будет провернуть кое-какие дела.

Их знакомство состоялось при следующих обстоятельствах. Джудит всерьез готовилась к открытию «Стэнтон Центра» — ведь до окончания войны оставалось совсем немного времени. Она решила приобрести картины, которые было бы не стыдно повесить в залах будущего Центра. Ее интересовали имена — Джудит так и сказала галерейщикам. В искусстве она совершенно не разбиралась, но некоторые имена ей кое-что говорили, например, Ван-Гог, Ренуар, Пикассо, еще какие-то старинные голландцы. Если появится на горизонте что-то в этом роде — конечно, не дико дорогое, — пусть дадут знать…

Вскоре ей позвонили, незнакомец говорил намеками: не заинтересуют ли госпожу Стэнтон некоторые произведения живописи, недавно попавшие в Америку из Франции, из Нидерландов? Эти картины были освобождены ведь именно так принято сейчас выражаться — в ходе немецкой оккупации… Недавно в Бостон приехал некий джентльмен, готовый отдать подлинный шедевр истинному ценителю… разумеется, за солидную сумму. Конечно, госпожа Стэнтон понимает, что Рембрандты стоят недешево, к тому же покупка может быть связана с определенной долей риска…

Риск налицо, подумала Джудит. Действительно, эта сделка рискованна как для продавца, так и для покупателя. Цена баснословная, а учитывая незаконный характер сделки, едва ли представится возможность квалифицированно подтвердить авторство… О том, чтобы выставлять эти картины в стенах вновь открытого Центра, не приходится и мечтать! Единственное место, где их, пожалуй, можно будет показать, — это Германия, да и то лишь в том случае, если немцы одержат победу в войне. В Америке такие картины можно держать лишь под семью замками…

Нет, ее не интересуют эти картины, но заинтересует джентльмен, предложивший столь рискованную сделку. Может быть, у нее найдутся для него другие предложения: пока война еще не закончилась, можно заработать кучу денег. Умный бедняк имел все шансы стать миллионером, умный миллионер — миллиардером. Джудит имела в своем распоряжении несколько сот миллионов (она уже давно прикинула, сколько достанется ей по завещанию от Дадли). Что ж, к концу войны надо будет сколотить себе миллиард.

Джудит встретилась с Трейсом Боудином в кафе «Копли». За соседними столиками восседали почтенные бостонские матроны в шляпках и перчатках, попивали маленькими глоточками «Эрл Грей». Английский чай из изнемогавшей под бомбежками страны. Отсюда, из Бостона, война казалась такой далекой, что вообще трудно было поверить, что где-то идут бои и гибнут американские парни… Да, где-то люди убивают друг друга, а она сидит за покрытым крахмальной скатертью столиком и беседует с вальяжным мужчиной — волнистые черные волосы, черные усы, смуглая кожа, ослепительная улыбка. Казалось, он только что сошел с экрана — так страшно походил он на игрока, каким изображали их в голливудских фильмах про девятнадцатый век. Аккуратный серый в полоску костюм со значком демобилизованного ветерана явно диссонировал со всем обликом Боудина. Они мило беседовали о шедеврах великих мастеров, которые были украдены нацистами из музеев разоренной Европы.

Как ни странно, Джудит, похоже, было приятно общество Боудина. Конечно, он был не столь красив, как Билл Шеридан, зато в нем была какая-то особая мужская сила, какое-то сексуальное притяжение. Конечно, Джудит отдавала себе отчет в том, что никогда не решится познать этого человека в библейском смысле слова (только полная идиотка согласиться спать с Трейсом Боудином), даже в этой беседе «об искусстве» было что-то весьма щекотливое…

— Где вы достали эти картины? Вернее, меня интересует, как вы их достали? — спросила она, хотя прекрасно понимала, что покупать их она не будет.

Боудин прищурил глаза:

— О, это не мои картины. Картины принадлежат моим друзьям, интересы которых я здесь представляю… — Трейс делал многозначительные паузы, полагая, очевидно, что таким образом ему удастся придать больший вес своим словам. — Если хотите, я — торговый представитель… — Саркастическая улыбка скользнула по его губам.

Джудит заметила, что глаза его остались при этом такими же холодными, как и прежде.

— А где сейчас эти ваши друзья?

— На побережье. В Калифорнии.

— В Лос-Анджелесе?

— Разумеется.

— А чем занимаются ваши друзья? Помимо торговли крадеными картинами…

Услышав слово «краденые», Боудин снова улыбнулся. Снова одними губами.

— Они занимаются всем.

Джудит не настаивала, она прекрасно понимала, что наивно ждать откровенностей при первой встрече. Да и вообще открытость Боудина была ни к чему — нужно было понять, сможет ли он ей помочь.

— А каким образом картины попали к вашим друзьям? — спросила Джудит. Ее мало интересовали пути контрабанды произведений искусства, хотелось знать, как отреагирует на этот вопрос Бодуин.

— Новые хозяева прислали их для продажи.

— Прислали? Полагаю, не по почте?

— Не по почте.

— Но зачем им это?

— Им нужны доллары. Воевать против половины земного шара — дорогое удовольствие. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду?

— И они рассчитывают заработать здесь? В Америке? В стране, с которой они находились в состоянии войны?

Боудин пристально посмотрел на Джудит:

— Покупатель всегда и везде найдется. Вас интересуют эти картины?

— Меня? Ну конечно же, нет. Я патриотка своей страны и никогда не пойду на сделки с врагом.

Боудин рассмеялся:

— Я так и подумал… — Потом он подозвал официантку и спросил, нет ли в кафе импортного шотландского виски.

Получив отрицательный ответ, Боудин снова обратился к Джудит:

— Представьте себе, миссис Стэнтон, в наше время очень трудно достать настоящее шотландское виски… Если бы я был в Лос-Анджелесе, я запросто раздобыл бы бутылочку… В Лос-Анджелесе я могу достать все…

Джудит не удивилась. Может быть, этот человек способен достать кое-что и в Бостоне… Она почувствовала это кончиками пальцев, а интуиция редко обманывала ее. Ясно, что Трейс Боудин не просто интересен — он был обворожителен, обворожителен, как кобра, гипнотизирующая свою жертву… Для большинства людей змеи отвратительны, однако всегда находятся немногочисленные смельчаки, получающие особое удовольствие от близкого контакта с ядовитыми гадами. Джудит готова была пойти на риск. Да, она будет иметь дело с Трейсом. Кто бы он ни был — игрок с берегов Миссисипи… копия Кларка Гейбла… деловой человек со связями — они смогут принести друг другу выгоду…

В танцевальном зале дома Стэнтонов для всех желающих были устроены танцы. Карлотте очень хотелось танцевать. Она позвала с собой Билла. Билл неважно станцевал линди то ли ростом он был слишком высок, то ли мешало чувство собственного достоинства (как-никак политик) расслабиться и выделывать ногами необходимые крендели… В общем, он изобразил нечто, похожее на румбу…

Недовольная Карлотта стояла в гостиной, и тут-то вошел Трейс Боудин. Его смуглая кожа так резко контрастировала с бледной кожей бостонцев. Едва Карлотта увидела этого человека, сразу же подумала: он мог бы сыграть Ретта Батлера! Прекрасный, сексуальный Рэтт! Она почувствовала, что теряет над собой контроль…

Карлотта никогда не могла понять, почему же Скарлетт О’Хара предпочла сладкострастному, похотливому Рэтту бледного, сдержанного Эшли… В этом было что-то неестественное, поэтому фильм казался неправдоподобным. А Карлотта верила фильмам. Она часто думала про себя, что если не суждено ей будет выйти замуж за Билла Шеридана, то она обязательно уедет в Голливуд и станет кинозвездой…

Джудит отозвала Билла в сторону. Вскоре к ним присоединился Фэнтон. Джудит поведала в чем дело: она собиралась купить винный заводик на севере штата Нью-Йорк и хотела, чтобы Билл с Фэнтоном предварительно съездили туда. Фэнтон сразу же согласился. Билл стал отказываться: ему совершенно не светило уезжать из Бостона, тем более на праздники. Очень хотелось провести эти дни с Карлоттой, ведь они так долго не имели возможности остаться наедине.

— Почему именно я? Я юрист и совсем не разбираюсь в винах.

Джудит улыбнулась:

— Я посылаю тебя не на дегустацию.

— А чем мне прикажешь заняться? Проверкой бухгалтерской отчетности? Но ведь я и не бухгалтер!

— Бухгалтер поедет вместе с тобой. Меня интересует структура этого предприятия, например, как они сбывают продукцию. Нужно все разузнать, я не собираюсь покупать кота в мешке. Нужно все тщательно проверить. Чтобы все было легально, никаких сомнительных моментов! И потом, почему бы тебе не взять на себя ведение переговоров от моего лица? Побудь там, пока будут подготовлены необходимые бумаги. Будем время от времени созваниваться.

— Торчать в этой дыре, пока не будут подготовлены все бумаги? Да я застряну там до самого Нового года!

— Не беда, — менторским тоном произнесла Джудит. В период между Рождеством и Новым годом ничего не происходит. Полагаю, у тебя нет срочных дел в Бостоне? Ты нигде не выступаешь?

— У меня были совсем другие планы…

Джудит состроила недовольную гримасу, всем своим видом показывая, что отговорки Билла ей надоели.

— Если тебе очень хочется встретить Новый год дома, можешь приехать на денек в Бостон. Потом вернешься обратно.

В разговор вступил Фэнтон:

— Не сомневаюсь, что тебе удастся быстро со всем разобраться, Билл. Мы знаем, как ты умеешь работать.

Билл пожал плечами, у него не было сил сопротивляться напору Джудит. Конечно, ему страшно не хотелось никуда тащиться, но что поделать? Он стал искать глазами Карлотту.

Гостиная опустела, все переходили в соседний танцевальный зал. Сейчас будут танцы, подумал Билл. И действительно, оркестр начал играть «Болеро» Равеля — было что-то обворожительное, манящее в этих звуках…

— Ну что ж, — улыбнулась Джудит. — Будем считать, что мы обо всем договорились. А теперь пойдемте в зал, послушаем эту дивную музыку…

Оркестр исполнял «Болеро», но все гости стояли вдоль стен зала, боясь даже пошелохнуться, — они смотрели, как танцуют Карлотта и этот незнакомец — Трейс Боудин… Казалось, что проходит очередной тур конкурса бальных танцев: Боудин обнимал Карлотту за талию, ни он, ни она не улыбались, но с каким-то странным напряжением смотрели друг другу в глаза… Танец не предусматривал интимных объятий, но, несмотря на это, всем окружающим было очевидно, что между Трейсом и Карлоттой существует какая-то особая близость.

Биллу Боудин сразу не понравился.

— Он похож на профессионального танцора, — произнес он таким тоном, как будто хотел сказать не «танцор», а «сутенер».

Билл взглянул на Джудит — между ними тоже существовала какая-то особая, таинственная близость…

— Пожалуй, ты угадал, — отозвалась Джудит. — Трейс говорил мне, что ему приходилось работать профессиональным исполнителем танго. Но это было давно.

— Да? — Билл приподнял брови. — А чем он занимается сегодня?

— Бизнесом.

— Каким?

Джудит неожиданно захихикала:

— Точно не знаю… Но, в конце концов, какое это имеет значение, они ведь просто танцуют…

В ее голосе Билл прочитал продолжение этой фразы: в отличие от нас с тобой!

Заметив, что Билл расстроен, Франческа попыталась отвлечь его и начала болтать о каких-то глупостях. Но Билл был очень расстроен: во-первых, ему предстояло уехать из Бостона на праздники, а во-вторых, Карлотта продолжала танцевать с Боудином один танец за другим.

Франческа попыталась намекнуть сестре, что это не совсем прилично, но та лишь мечтательно улыбнулась и пошла с этим типом на очередной танец.

Билл и Франческа подошли к бару попросить стакан простой газированной воды для Франчески — у нее всегда от волнения пересыхало в горле. Вдруг она заметила, что у стойки бара сидит Карлотта. Трейс Боудин стоял рядом, низко склонившись над нею. Франческа остановилась как вкопанная.

— Знаешь, Билл, я больше не хочу пить, пойдем обратно.

Но было поздно, Билл все заметил. Карлотта сидела нога на ногу, держа в руке стакан вермута. Она обмакнула кончик пальца в стакан и водила им по губам Трейса — голова ее была запрокинута назад, глаза горели…

«Нет, только не это!» — подумала Франческа. Карлотта вела себя так лишь в тех случаях, когда хотела произвести на мужчин особое, неизгладимое впечатление…

Франческа автоматически повернулась к Биллу: тот стоял без движений, от лица отхлынула кровь. Он был сейчас так же бледен, как сама Карлотта.

Франческа осмотрелась по сторонам, ища глазами Джудит. Как отнесется она к столь откровенному бесстыдству, да еще на глазах всей публики? Но, к ее удивлению, Джудит не только не была возмущена, она с довольным видом улыбалась!

Карлотта куда-то исчезла, и Биллу надоело ее искать.

— Пойдем отсюда! — сказал он Франческе. — Я пойду в гардероб за нашими пальто, а ты поищи сестру!

Франческа прошлась по танцевальному залу, библиотеке, столовой, вернулась в гостиную, подождала минут пять возле туалета. Увы, ни Карлотты, ни Боудина нигде не было. На всякий случай она даже заглянула в буфетную и на кухню — все ее поиски ни к чему не привели.

Может быть, подняться наверх? — подумала Франческа. Вдруг Карлотта решила привести себя в порядок, а туалетные комнаты на первом этаже заняты? Но она тут же отогнала в сторону эту мысль: Франческа испугалась, что действительно найдет сестру там, в одном из уединенных уголков.

— Знаешь, Билл, я нигде не могу ее найти. Может быть, она пошла в туалет…

— Нет, Франческа, она ушла.

— С чего ты взял?

— На вешалке нет ее пальто.

Когда Билл с Франческой выходили из дома Стэнтонов, оркестр играл «Белое Рождество», а на дворе, как по заказу, начали падать белые хлопья снега.

— Посмотри, Билл, как красиво! Снег пошел! — Франческа пыталась изобразить радость. — Пожалуй, в этом году действительно, будет белое Рождество!

— Вот и славно, — холодно процедил Билл.

Они ехали в полной тишине.

«О Господи, молю Тебя, сделай так, чтобы Билл не остался ждать Карлотту!» Франческе казалось, что она не вынесет этого. К тому же потом разыграется такая страшная сцена!

Франческа включила радио: «Тихая ночь, святая ночь!» — раздалось в динамике.

Билл выключил приемник.

Едва они прижались к обочине, Франческа резко распахнула дверцу:

— Думаю, тебе не стоил выходить, Билл. Скорее поезжай домой, а то все дороги завалит снегом. Он ласково улыбнулся:

— Я думал, ты скажешь, что Карлотта уже спит, а я могу нечаянно разбудить ее…

— Да… — протянула Франческа. Это ей даже не приходило в голову. — Может быть, ты прав. Она выпила так много шампанского… Пожалуй, она и вправду могла заснуть…

— Много шампанского? Я готов поклясться, что она пила мартини.

— Мартини? Возможно… — Франческа вышла из машины. — Ну что ж, счастливого Рождества, Билл. Пойдешь с нами утром в церковь?

— Пойду. Думаешь, Карлотта проснется к службе?

— Конечно, проснется. Я нисколько не сомневаюсь в этом.

Франческа действительно надеялась, что сестра придет в себя к утру.

— Она будет как новенькая.

Билл покачал головой:

— Как новенькая? Увы, новенькими люди бывают только в момент рождения. Впрочем, ты, пожалуй, исключение — все время обновляешься…

Фрэнки захлопнула дверь машины. Билл завел мотор и поехал домой. Огромные белые хлопья, медленно кружась в воздухе, плавно ложились на землю.

На всякий случай Франческа поднялась наверх — вдруг, вопреки ее ожиданиям, сестра вернулась домой и уже спит?

Но предчувствие не обмануло Фрэнки: Карлотты дома не было.

Потом она спустилась в гостиную и села возле окна — снегопад усиливался, на тротуарах появились сугробы. Она почувствовала, как сердце заполняет какая-то непонятная тревога, более того — чувство обреченности…

Как это сказал Билл: «Новенькими люди бывают только в момент рождения!»

Фрэнки чувствовала, что с этого дня, а скорее всего, с того времени, как в дом Стэнтонов вошел Трейс Боудин, что-то коренным образом изменилось в их жизни. Прежнего не вернешь. Когда она увидела, что Карлотта делает для Трейси мартини, внутренний голос сказал ей: отныне твоя сестра никогда не будет в безопасности!

 

II

В пять часов утра к обочине припарковался темный «паккард», из него вышла Карлотта. Она взбежала вверх по ступенькам, резко обернулась и послала в сторону машины воздушный поцелуй. Ей не пришлось доставать ключ — прежде чем она успела открыть сумочку, Франческа настежь распахнула дверь.

— Ах, дорогая Фрэнки! — Карлотта заключила сестру в объятия. — Счастливого Рождества!

— Ничего себе счастливое Рождество! Да как ты могла?! Как ты могла обойтись так с Биллом?

— Пожалуйста, Фрэнки, не ругай меня… Не порти мне праздник…

Франческе захотелось отлупить сестру.

— Не портить тебе праздник?! А то, что кроме тебя самой на свете есть другие люди, тебе и в голову не приходит? Ты гадкая, испорченная девчонка! Как ты смела так обойтись с Биллом?!

— Билл! Билл! Билл! Ты только о нем и думаешь. А я не могу все время думать о нем! В конце концов, самому Биллу это не понравилось бы! А обо мне ты не подумала? Тебе не интересно, чего хочется в этой жизни мне? Ты всегда заступаешься за Билла и спускаешь на меня всех собак! Все уши мне прожужжала рассказами о том, какой он замечательный человек, как мне повезло, что я с ним знакома, какой он, наконец, красивый мужчина!..

— Да, Билл действительно красивый мужчина. Но это не главное. Главное, что он порядочный человек и…

Карлотта уставилась на Франческу:

— Послушай, сестричка, да ты же в него влюблена! Ну точно! А я… Я настолько была поглощена собой, что до сих пор не заметила этого!

Франческа покраснела. Она пыталась что-то возразить, но Карлотта не дала ей сказать ни слова:

— Ах, Фрэнки, почему же ты мне ничего не сказала раньше?! Господи, да неужели бы я начала крутить с ним роман, знай я… Тебе надо было мне все рассказать, и я… я никогда… Неужели ты мне не веришь, Фрэнки? Если бы только сказала! Тебе было необходимо все рассказать! Что ты так на меня смотришь?

Франческа молча покачала головой. Что такое лепетала сейчас Карлотта? Если бы она знала, что Фрэнки Коллинз, сестра неотразимой Карлотты Коллинз, влюблена в мужчину, с которым Карлотта помолвлена, она отбросила бы этого человека, как надкушенный кусок пирога? Как могла она объяснить Карлотте, что так не поступают? Нельзя передать жениха сестре, как поношенное пальто. Если сама Карлотта не понимала этого, бесполезно было стараться что-либо объяснить ей.

Франческе стало стыдно за всех: за Карлотту, которая не понимала что-то столь существенное, за Билла, который по уши влюблен в девицу, не способную по достоинству оценить эту любовь, за себя саму, прекрасно понимавшую, что нельзя есть надкусанные другими куски пирога. Это чревато несварением желудка, но она все равно готова была схватить этот кусок… Карлотта сладко зевнула:

— Послушай, давай поговорим обо всем завтра. Ужасно хочется спать. Какой замечательный вечер! — Она стала подниматься по лестнице.

— Карлотта! — крикнула ей вслед Франческа. — Что значит «замечательный вечер»?

— Разве ты сама не понимаешь?

— Карлотта, ты не…

Карлотта взбежала по лестнице, так и не ответив на вопрос сестры.

Франческа прекрасно понимала, что имела в виду сестра. Ей не хотелось верить в это, но лучше горькая правда. Карлотта, всегда испытывавшая наслаждение при виде глазеющих на нее мужчин, наконец нашла того, кому решилась отдать свое тело… Им стал Трейс Боудин! Одно это имя бросало Франческу в дрожь, она очень боялась за сестру…

Проснувшись поутру, Франческа первым делом подбежала к окну: в детстве они с Карлоттой всегда смотрели в окно после ночного снегопада. Если туч на небе уже не было и солнце вот-вот собиралось растопить снежный покров, сестры, наскоро надев галоши, шарфы и варежки, выбегали во двор и лепили снежную бабу. Они старались успеть поиграть со снегом до того, как позовут завтракать, иначе они могли бы не успеть — снег в Бостоне лежал недолго.

Франческа вспомнила один из таких снежных дней: маленькая Карлотта в зеленой куртке и вязаной шапочке, из-под которой выбиваются непокорные пряди огненно-рыжих волос, прыгает по сугробам. Щеки девочки раскраснелись, она смеется, радуясь жизни. Тогда ее душа казалась чистой, как только что выпавший снег.

Ах, Карлотта!

Почему бы не вспомнить былое? Ведь и в это утро они могли бы выбежать из дому до завтрака и слепить снеговика… Как удивился бы Билл, застав их за этим занятием! Билл рассказывал ей, что он провел детство в доме, дверь которого выходила прямо на узенькую, грязную улочку. Когда он выходил из дому, снег был всегда грязный, серый. Ему никогда не хотелось лепить снеговика. Вместо этого уличные мальчишки лепили снежки, скорее, комки подмерзшей грязи, и затаивались в укромных местечках, ожидая подходящую жертву…

Конечно, они слепят для Билла снеговик! Глаза можно сделать из двух угольков, нос из морковки, рот из стручка красного перца. У них получится отличный снеговик!

Она побежала будить Карлотту. Неважно, что та спала всего четыре часа, она всегда с радостью соглашалась на такие приключения. Карлотта любила игру, и это было одно из самых замечательных ее качеств.

Когда Франческа распахнула дверь в спальню Карлотты, она увидела, что кровать пуста. Карлотты не было дома. Уйти в такую рань на Рождество! Куда же она ушла? И зачем? О Господи, зачем?

Они сидели в номере довольно паршивенького отеля с явно не подходившим ему названием — «Солнечный». Карлотта, в облегающем свитере и юбке в обтяжку, ждала инструкций. Трейс Боудин позвонил портье и попросил принести дополнительные пепельницы и стаканы. На столе уже стояло несколько бутылок спиртного. Он знал, где раздобыть виски на Рождество даже в Бостоне.

Трейс повесил трубку и обратился к Карлотте:

— Тебе надо будет следить, чтобы стаканы не оставались пустыми, будешь все время подливать. И не жди, что тебя попросят, это не принято.

С такой девушкой, как Карлотта, успех обеспечен!

— Знаешь, когда будешь подливать виски, можешь слегка прижаться к мужчинам. В общем, сама понимаешь, детка. Понимаешь или нет? — Трейс вопросительно посмотрел на нее.

— И это все, что от меня требуется? — с обидой в голосе процедила Карлотта. — Я-то думала, что надо будет стоять у них за спиной, заглядывать в их карты и подавать тебе знаки…

Трейс рассмеялся. Он не думал, что эта девушка могла быть столь наивна.

— Для этих целей ты не годишься, крошка. Ты, наверное, и в покер-то играть не умеешь…

— Ну и что? Зато я разбираюсь в мастях: пики, черви…

Трейс прищурился:

— Черви… Да-да, они похожи на сердечки, а ты — мастерица разбивать сердца! — Он потянул Карлотту к себе, впился в ее губы жадным поцелуем и повалил на кровать.

— У нас еще есть время? — прошептала Карлотта. — Время до прихода твоих друзей?

Трейс взглянул на часы:

— У нас еще полчаса. Если нам не хватит этого времени, заставим их немножко подождать у двери.

Билл пришел вовремя, ровно в одиннадцать. Франческа была еще в халате — она так испугалась, обнаружив исчезновение Карлотты, что совсем забыла о том, что надо одеться. Ей надо было что-то наврать Биллу. Конечно, он ей не поверит, не поверит тому, что Карлотта вообще ночевала дома.

— Ты до сих пор не одета, — проговорил Билл.

— Не думала, что ты приедешь вовремя — на улице так много снега.

— Выехал на полчаса раньше. По дороге все время буксовал. Знаешь, сколько времени теряешь при езде в такую погоду. — Он осмотрелся по сторонам. — А что Карлотта? Уже проснулась?

— Да. Она проснулась спозаранку. Ты оказался прав: когда я пришла домой, она уже спала.

— Неужели?

— Представь себе. Она оставила записку, просила не будить. Кажется, у нее разболелась голова и мистер Боудин подбросил ее до дома. Она написала, что не хотела портить нам вечер, вот и попросила Боудина.

Билл кивнул.

«Он слишком хорошо воспитан, чтобы обвинить меня во лжи», — подумала Франческа. Пускай Билл не поверит ей, все равно надо будет увидеться с Карлоттой раньше, чем он, и предупредить ее. Вдруг она проговорится…

— Ну и где же она?

— Кто? Карлотта?

— Конечно, Карлотта. Ты сказала, она у себя.

— Понимаешь, Билл… Она собиралась сбегать в церковь. Конечно, она пообещала помочь в организации праздничного обеда, который Молодежная лига устраивает в приюте при церкви святой Елизаветы…

— Да что ты?! Она мне об этом ничего не говорила.

— Разве ты не знаешь Карлотту? Вечно она все забывает.

— Да, так оно и есть, — спокойным тоном произнес Билл. — А как же рождественский обед? Помнишь, мы собирались пообедать втроем. А потом мы должны были поехать на вечеринку в госпиталь ветеранов и в сиротский дом Маквильямса раздавать детишкам подарки.

— Да-да, конечно… — Франческе не удавалось скрыть свое раздражение. — А теперь, если позволишь, я пойду переоденусь. Потом в церковь, а там… может быть, Карлотта будет уже встречать нас дома.

Когда они вышли из церкви, Билл предложил сразу же отправиться обедать и позвонить Карлотте из ресторана.

— Думаю, она сможет добраться до ресторана своим ходом. Ей ведь нравится гулять по свежему снегу…

Франческа вернулась к столику:

— Никого нет дома. Наверное, никак не может добраться.

— Наверное. — Билл поднял бокал. — За тебя, Фрэнки. Счастливого Рождества! Допивай. Нам надо осилить эту бутылку вдвоем.

Побывав в госпитале и в сиротском доме, Билл и Фрэнки наконец приехали домой. Было девять вечера, но дома никого не было.

— Пожалуй, я не буду заходить, — сказал Билл. — Завтра в шесть утра мне надо ехать в Нью-Йорк.

— Зачем ты уезжаешь? — Фрэнки не могла больше сдерживаться и расплакалась. — Скажи, это надолго? Ей стало страшно, что Билл не будет рядом в такое время.

Билл улыбнулся:

— Разве это имеет значение?

— Конечно, имеет, — вздохнула Фрэнки. — Карлотта будет скучать. И потом, мы даже не разворачивали подарки. — Она сделала жест в сторону рождественской елки, под которой лежало несколько свертков — подарки Билла сестрам и сестер — Биллу.

— Давай откроем наши прямо сейчас!

— А как же Карлотта?

— Ладно, как хочешь. Развернем их на Новый год. Будем надеяться, что к тому времени Карлотта вернется…

— Не надо так говорить! — Франческа забыла, что еще недавно пыталась сочинить какую-то благопристойную версию отсутствия сестры. — Билл, за нее нужно бороться!

— Бороться? Я не уверен, что мне этого хочется…

— Но ведь ты любишь ее! Ты так любишь Карлотту!

— Да. Именно поэтому мне так трудно. Очень трудно любить того, кто не отвечает тебе взаимностью.

«Еще бы! Я сама могла бы рассказать тебе об этом, Билл Шеридан», — подумала она.

Франческе было невыносимо трудно произнести эти слова, но она все же сделала над собой усилие:

— Она тебя любит…

Карлотта снова вернулась к утру, и снова Франческа дожидалась ее у двери.

— Знаешь, Билл уехал. У него дела в Нью-Йорке, Джудит что-то поручила… Вернется только к Новому году.

— Надо же! — Карлотта попыталась изобразить удивление. — Мне он ничего об этом не сказал.

— А когда он мог это сделать? Джудит эта идея пришла только позавчера.

Карлотта покачала головой:

— Джудит верна себе. Посылает Билла в деловую поездку и даже не считает своим долгом предупредить его заранее.

— Давай оставим Джудит в покое. Поговорим лучше о тебе.

— Давай отложим на завтра. Я с ног валюсь от усталости.

— — Мы не смогли даже развернуть подарки.

— А почему?

— Мы ждали тебя.

— Ну и зря.

— Может быть, и зря. Ладно, расскажи, пожалуйста, где ты была. Меня не интересует, с кем ты проводила время, расскажи только, какие важные дела заставили тебя шататься неизвестно где в день Рождества! — Франческа изо всех сил сдерживалась, чтобы не закричать на сестру.

— Знаешь что, Фрэнки, по-моему, ты что-то перепутала! — Карлотту раздражали расспросы старшей сестры. — Я всего на год моложе тебя, а потом, ты ведь мне не мать, а сестра. Ты мне не сторож! А теперь позволь мне пройти в спальню! — Она резким движением поправила волосы, и Франческа заметила, что на ее руке нет обручального кольца.

— Карлотта! — воскликнула Франческа. — Ты сняла обручальное кольцо? Куда ты его дела?

— Оно в сумочке… Понимаешь, я поранила палец, он опух… — Она направилась к лестнице.

Франческа всегда знала, когда Карлотта лжет. Она схватила сумочку Карлотты и высыпала ее содержимое на пол — ключи, косметичка, губная помада, новой платок, скомканная пачка «Лаки страйк», зажигалка, долларовая банкнота, мелочь… Кольца в сумочке не было.

— Где оно?

Карлотта нервно рассмеялась:

— Ты, конечно, не поверишь, но это чистая правда. Мы… мы с Трейсом пошли на одну вечеринку, и гости начали играть в карты. В покер… Знаешь, ради смеха я тоже решила сыграть. Просто так, очень захотелось. У меня не было денег, вот и поставила кольцо. Я думала, это шутка.

Карлотта говорила все быстрее и быстрее. Наконец, ее слова начали сыпаться, как из пулемета:

— Понимаешь, я была уверена, что все это несерьезно. Была уверена, что кольцо вернут…

Неожиданно для самой себя Франческа с размаху ударила Карлотту по лицу. Та прижала ее руку к лицу, несколько мгновений молча смотрела на старшую сестру, а потом разревелась. Франческа была потрясена ничуть не меньше: впервые в жизни она кого-то ударила.

Карлотта повернулась и побежала вверх по лестнице. Она никогда не простит этого Фрэнки! Никогда! Фрэнки думает о Билле и его проклятом кольце больше, чем о родной сестре! Ей и самой было страшно стыдно, что все так получилось! Трейс поклялся, что отдаст кольцо через пять минут, что отыграет его и получит еще десять тысяч долларов в придачу!

Добежав до верхней ступеньки, Карлотта обернулась и жалобным голосом проговорила:

— Трейс обещал вернуть кольцо. Он обязательно его вернет, Фрэнки. Вот увидишь!

Только сейчас Фрэнки поняла, что произошло на самом деле.

— Так, значит, это он проиграл кольцо Билла? Он?! И ты посмела дать ему это кольцо?!

Карлотта зажала уши и бросилась в свою комнату.

Кольцо Билла! Кольцо Билла! Кольцо Билла! Фрэнки только об этом и думала! Интересно, если бы она рассказала Фрэнки, откуда у Билла взялись деньги на это кольцо, она по-прежнему любила бы его?

Но Карлотта твердо знала, что никогда не сможет рассказать этого сестре. Фрэнки любила Билла. Любила всем сердцем. А сама Карлотта Коллинз любит другого человека — Трейса Боудина! И она будет любить его до самой смерти!

В эту ночь Франческа так и не заснула. Она сидела в кресле у окна и глядела на белый снег…

Карлотта отдала Трейсу Боудину не только тело, она отдала ему свою душу…

 

III

Сначала Билл не мог вообще ничего понять. Джудит поручила ему разобраться в корпоративной структуре винного завода в Грин-Хейвене. Но никакой корпоративной структуры вообще не существовало. Была лишь огромная куча разных бумажек, на одну сортировку которых у Билла ушел целый день. Он выяснил, что пять процентов капитала компании принадлежали кузену Говарду, семь — кузену Джошуа, двенадцать — дяде Питеру, но, судя по всему, тот продал пять из двенадцати своих тете Гертруде, у которой в результате оказался двадцать один процент. Десять процентов капитала принадлежало дяде Гарри, но он перешел в лучший из миров, и было совершенно неясно, кто унаследовал его долю. Короче, полная неразбериха!

Билл был в полном недоумении: зачем Джудит, обладавшая таким острым чутьем во всем, что касалось бизнеса, решила залезть в эту помойку. Иметь дело с компанией, совладельцами которой являются чуть ли не два десятка человек, да тут сам черт ногу сломит! Потеряешь уйму времени, а толку — чуть.

Через два дня приехавший вместе с Биллом Джудиан Уинтроп, специалист по бухучету, признался:

— Знаешь, Билл, я отказываюсь что-либо понять! Все книги перепутаны. По-моему, никто всерьез не занимался отчетностью в течение последних ста лет. Вот, например, неоплаченные счета пятилетней давности. А этот кузен Хэтти Уинкер — он у них вроде бы за бухгалтера — не может или не хочет отвечать на мои вопросы. И, наконец, самое главное: это ведь винный завод, следовательно, должно быть и само вино — в бочках ли, в бутылках. У меня есть подозрение, что вина-то как раз и нет! По-моему, нам надо убедиться в его наличии.

— И что ты предлагаешь? Заглянуть в бочки? Нет уж, спасибо! У меня такое ощущение, что кто-то над нами поиздевался.

— Думаешь, они хотели обмануть миссис Стэнтон? Но как? У них бы ничего не вышло!

— Да, брат, ну и головоломка!

На самом деле Билл понимал, что головоломка заключалась не в том, что творилось на этом злосчастном винном заводишке, а в том, зачем Джудит понадобилось посылать его в эту дыру.

Прямо с вокзала Билл отправился к Джудит. Не успел он взяться за медный молоточек, как дверь открылась: на пороге стояла Джудит, а рядом с ней — Трейс Боудин. Судя по всему, он собирался уходить — на нем было пальто, кашемировый шарф и мягкая широкополая шляпа. Он был весел — черные глаза ярко блестели. Увидев Билла, Боудин галантно приподнял шляпу и поклонился:

— Кого я вижу! Адвокат Шеридан!

Биллу захотелось заехать ему в челюсть, но он сдержался, все равно это ничего не изменило бы. Да и вообще, при чем здесь Боудин? Он был всего лишь орудием в руках Джудит.

— Как ты здесь оказался, Билл? — Казалось, Джудит вовсе не удивлена. — Я думала, ты задержишься в Грин-Хейвене… Ну ладно, проходи, не стой на пороге. Мистер Боудин как раз уходит…

Не успели они войти в библиотеку, как Билл спросил:

— Что за дела у тебя с Боудином?

— Да так, пустяки… Помогает достать мне кое-какие вещи. Таким, как Боудин, нельзя поручать серьезные дела, нельзя им доверять, — проговорила Джудит вкрадчивым голосом. — Но, должна признаться, он очень, очень привлекателен как мужчина… Именно в физиологическом смысле этого слова. Должно быть, он очень хорош в постели. — Она сделала паузу. — Только я еще не сошла с ума, чтобы ложиться вместе с ним.

— Да? Насколько мне известно, ты не очень-то разборчива в мужчинах.

Джудит рассмеялась:

— Неразборчива? Да нет, Билл, я как раз очень разборчива, слишком это ответственно выбирать себе партнера. Ошибиться в этом деле непозволительно… Такие мужики, как Боудин, стремятся сразу же поймать женщину на крючок, а потом использовать ее, торговать ею, ездить на ней верхом. А что до меня, сам знаешь, где сядешь — там и слезешь. Я сама кого хочешь оседлаю. — Она кокетливо улыбнулась. — Знаю, как обращаться и с Трейсом Боудином. Кроме меня, такую власть над ним имеет лишь его работодатель.

— Работодатель? Кто же это такой?

— Тебе знакомо имя Росс Скотт?

— Кажется, нет.

— Ах, Билл, ты безнадежный провинциал! Если тебе хочется сделать карьеру в общенациональном масштабе, потрудись расширить свой кругозор. Надо знать, что творится в стране. Росс Скотт в Калифорнии большая шишка. Понимаешь, что я имею в виду?

Билл догадывался, на что намекала Джудит, но ему хотелось, чтобы она сама все ему рассказала.

— Нет, не понимаю. Я ведь провинциал. Сделай милость, расскажи, что значит «большая шишка».

— Ну, в общем… Росс Скотт имеет кое-какие связи. Он даже торгует с нацистами! Теперь понял?

— С нацистами?

Джудит была права: Билл был слишком провинциален и, по сравнению с ней, совершенно невинен. Ему надо было еще многому научиться. Он пришел к Джудит, чтобы просить, зачем она послала его в эту дыру, но теперь и без ее объяснений все стало ясно: присутствие Трейса Боудина говорило само за себя. Ей не было никакого дела до этого паршивого винного завода! Ей просто нужно было отослать его из города денька на два-три, пока Трейс подцепит на крючок Карлотту.

Она даже не пыталась скрыть это! Настолько была уверена в своих силах, что не тратила силы на конспирацию. Она использовала Боудина, которого, в свою очередь, использовал Росс Скотт. Боудин, в свою очередь, использовал Карлотту. Джудит использовала Боудина точно так же, как чуть раньше использовала его самого, Билла Шеридана. Она подцепила его на крючок, превратив в своего раба. Что касается бедной Карлотты, то Джудит, хитрая лиса, нашла ее слабое место, ее ахиллесову пяти. Чуть раньше она нашла ахиллесову пяту и у Билла — его тщеславие. Джудит умела использовать чужие слабости.

Она прекрасно знала, что Карлотта любила рисковать, что ей нравилось ходить по краю пропасти — опасность странным образом распаляла ее страсть. И вот Джудит нашла Трейса Боудина, человека, от которого так и веяло опасностью.

Билл скользнул взглядом по животу Джудит — там, в ее лоне, подрастал его ребенок, его семя. Билл предал самого себя, а значит, в некотором роде и Карлотту. Может быть, самой невинной жертвой его предательства было это не рожденное еще дитя, его ребенок. Ведь и его он предал.

Билл не мог осуждать Джудит. Во всем был виноват он сам — он сам припер себя к стене. Он всех припер к стенке. Наверное, было уже поздно спасать Карлотту — девушку, которую он так любил! И уж совершенно не вызывал сомнения тот факт, то бесполезно даже думать о спасении из цепких щупальцев Джудит его ребенка! Но, может быть, есть еще время позаботиться о собственном спасении? Возможно, он еще сможет стать достаточно сильным, чтобы спасти остальных? Надо постараться.

— А пошла ты… — Билл плюнул под ноги Джудит, прямо на роскошный персидский ковер.

На дворе дул порывистый ледяной ветер. Билл поднял воротник пальто и зашагал прочь от дома Стэнтонов.

Франческа сидела на ступеньках крыльца, закутавшись в шерстяной жакет, на голове у нее была морская фуражка.

— Что ты тут делаешь? — воскликнул Билл. — Скоро полночь, да еще холод собачий… — Билл присел к Франческе. — Господи! Да эти ступеньки совершенно ледяные!

Действительно, он заметил, что влага в трещинах на кирпиче замерзла и блестела тоненькими ледяными полосками.

— И все-таки, что ты здесь делаешь?

— Я не могу находиться в доме. Он пришел. Совсем недавно.

— Понятно.

Биллу действительно все было понятно. Узнав, что Билл возвратился в Бостон, Боудин решил действовать с еще большим напором…

Билл соскреб со ступенек горсть снега, слепил шар и запустил его в уличный фонарь — снежок пролетел немного выше цели.

— Ты так рано вернулся? Я ждала тебя к Новому году…

— Видишь ли, Фрэнки, это была гусиная охота.

— Что-что?

Билл слепил еще один снежок и снова бросил его в фонарь. На этот раз он попал в цель — фонарь закачался, издавая холодный металлический гул.

— Джудит отправила меня на гусиную охоту — ей нужно было, чтобы я убрался из Бостона.

Франческа с ужасом посмотрела на Билла. Она все поняла:

— Так, значит, она все предусмотрела? Выходит, Боудин…

— Да.

— Но как она догадалась, что Карлотта, влюбится в него по уши?

— Догадалась. Она слишком хорошо знает Карлотту.

— Господи! Какая же она хитрая! Как черт! Но зачем? Зачем ей понадобилось это?

Билл не мог рассказать Франческе всю правду: не мог признаться ей, что сам отчасти повинен в том, что произошло с ее сестрой.

— Ты же сама говорила, что она ненавидит вас обеих, особенно Карлотту…

— Да. Она действительно всю жизнь ненавидела нас, а Карлотту особенно. Она хочет уничтожить ее. Ее, но не тебя. Тебе-то она, наоборот, все время помогает. Она открыла для тебя штаб-квартиру, все там обустроила… Зачем?

— Думаю, она хочет приручить меня. Хочет, чтобы я был у нее в кармане. — С этими словами Билл залез в карман пиджака и достал оттуда золотой ключ от штаб-квартиры — подарок Джудит на Рождество. Он подержал его в руке, а потом с силой швырнул куда подальше — ключ беззвучно упал в снег.

— Знаешь, Билл, обручальное кольцо Карлотты тоже потерялось, — запинаясь, пролепетала Франческа. — Мы шли по тротуару, а тут сильный снег… В общем, оно куда-то укатилось.

— Укатилось? Что ж, может быть, она еще найдет его, когда растает снег.

— Думаешь, это возможно?

Билл пожал плечами:

— А что вообще невозможно? Ладно, давай лучше пойдем в дом. Мне очень хочется выпить чашечку горячего шоколада. А то я себе отморозил все… — Он вовремя запнулся: Франческа — дама, и не следовало употреблять в разговоре с ней грубых выражений.

Он протянул руку, Франческа ухватилась за нее и поднялась с холодных ступенек. Она покачнулась, и Билл удержал ее, обняв за плечи.

— Ах, Билл! — Франческа уткнулась носом в его плечо.

— Знаешь, Фрэнки, когда мой отец лежал на смертном одре, он сказал мне: «Помни, сынок, пока не окончена последняя битва, война еще не проиграна!»

— А потом?

— Потом он умер.

— А-а… — Франческа не поняла, что хотел сказать Билл.

Они прошли в дом. Было совсем тихо. Билл и Франческа заглянули в гостиную — в камине горел слабый огонь, но Карлотты и Трейса здесь не было. Тогда они заглянули в столовую, но и там было пусто.

— Может быть, они пошли в южную гостиную? — предположила Франческа.

Но тут до них донеслись голоса: звонкий смех Карлотты и густой баритон Боудина. Звуки доносились откуда-то сверху.

Франческа и Билл подбежали к лестнице. На нижней ступеньке валялся один ботинок Карлотты, второй лежал на три ступеньки выше. Еще выше, у самой верхней площадки, был брошен ее зеленый свитер. Дальше ничего не было видно — свет наверху не горел.

Франческа посмотрела на Билла. Его лицо застыло…

Франческа не смела взглянуть ему в глаза, ей было страшно стыдно за сестру, за свою бесстыжую младшую сестру.

Как они посмели?! В их собственном доме, зная, что с минуты на минуту вернется она, Франческа!

— Ну что, — прервал молчание Билл, — сделаешь мне шоколаду?

— Мне кажется, тебе лучше уйти, — прошептала Франческа.

— Ты выгонишь меня в ночь, на мороз, не угостив горячим шоколадом? Как тебе не стыдно! Я на это не могу согласиться! — Билл вытолкнул Франческу на кухню. — Пожалуй, я сам все сделаю, — он снял пальто. — Где у тебя какао?

— В шкафу, справа.

— Прекрасно. Ты не хочешь раздеться?

— Билл, что нам делать?

Он открыл холодильник, достал бутылку молока.

— Не надо бояться трудностей… Что мы, маленькие, что ли?

— А как же твоя карьера? Джудит собиралась помочь тебе… Ты ведь хотел выставить свою кандидатуру на пост вице-губернатора!

— Ерунда! Зачем мне это надо! Лучше выставлю свою кандидатуру в Конгресс.

— Без поддержки Джудит? Думаешь, что-нибудь получится?

Но все время Франческа думала только об одном: что происходит сейчас наверху?

— Обязательно получится! Ты, кажется, забыла, что я решил стать президентом США еще до того, как познакомился с этой Джудит. Тогда я был еще мальчишкой.

Надо же, подумала Франческа, какое у него самообладание! Но потом, когда Билл разливал в чашки горячий шоколад, она заметила, как сильно он нахмурил лоб. Боже, как ему, наверное, плохо!

— Хочешь пирожное?

— За кого ты меня принимаешь? Конечно, хочу.

Франческа подошла к буфету за пирожными и, посмотрев в окно, увидела, что снова пошел снег.

— Смотри, не успел растаять старый снег, как уже выпал новый…

— Старый снег успел испачкаться. К утру весь город будет покрыт чистым, белоснежным покрывалом.

Она посмотрела на Билла. Кажется, совсем недавно он говорил ей, что ничто в жизни не обновляется, особенно люди…

 

IV

Карлотте очень хотелось, чтобы они дружили все четвером — она сама и те трое, кроме которых она никого на свете не любила: Трейс, Франческа и Билл. Она предложила встретить Новый год вместе — почему бы не отправиться в «Ритц»? Отличное место: танцы, шампанское, фейерверки. Они с Трейсом уже купили четыре билета.

— Фрэнки, ну, пожалуйста!

Франческа не знала, что ответить. Что не хочет больше дружить с сестрой? Что ей глубоко противна такая компания? Она решила посоветоваться с Биллом.

— А почему бы и нет?

Билл не видел препятствий для того, чтобы отправиться в «Ритц» вчетвером — по крайней мере, Трейс будет у них под наблюдением.

В конце концов, отказом пойти на вечеринку Карлотте не поможешь. Билл не поверил Джудит на слово и решил навести кое-какие справки. В результате он выяснил, что Трейс Боудин действительно работает на некоего Росса Скотта — весьма крупную шишку из Калифорнии. Сам Трейс не более чем мелкий проходимец, любитель азартных игр и женщин.

Боудин явился в «Ритц» со значком демобилизованного ветерана на лацкане. Билл ничего не мог понять: то ли этот парень напрочь лишен вкуса и не понимает, что такие регалии здесь неуместны, то ли, наоборот, он хочет показать всем, что он был на фронте.

Столик был на четверых. Только что произнесли очередной тост. Карлотта прижалась к Трейсу. И тут Билл, показывая на значок, спросил:

— Когда демобилизовался?

— В сентябре.

— Воевал в пехоте?

— Да.

— Был ранен?

— Был. — Боудин прищурился. — Это что, допрос?

Билл пожал плечами:

— Да нет, я ведь тоже воевал, вот и спрашиваю.

— Правда? А я-то думал, ты белобилетник!

Боудин нагло ухмыльнулся в густые усы. Карлотта рассмеялась, и он добавил:

— Не обижайся, старина, я пошутил.

Билл сдержанно улыбнулся:

— Пошутил? Я тоже. Куда тебя ранило? Где…

— В грудь… Пуля прошла в полдюйме от сердца — так, по крайней мере, сказали в госпитале.

— Бедный Трейс! — воскликнула Карлотта.

— Где это произошло? В каком месте?

— Африка. Тунис.

— Несладко там пришлось?

— Еще бы! Я был ранен в июне, а если быть совсем точным — пятого июня. В течение пятнадцати дней нас даже не могли оттуда вывезти. Валялись в полевом госпитале в каких-нибудь сотне ярдов от линии фронта.

— Занятно, — протянул Билл. — Значит, наша пропаганда бессовестно врет? Ведь они уверяют весь мир, что бои в Северной Африке закончились еще в мае. Если быть совсем точным, немцы капитулировали двенадцатого мая.

У Франчески перехватило дыхание. Но Трейс нисколько не стушевался, напротив, с совершенно невозмутимым видом он вынул изо рта сигару и рассмеялся.

Карлотта засмеялась тоже. Потом она поднялась из-за стола и предложила:

— Давай станцуем. Играют мою любимую мелодию.

— Какую? — поинтересовалась Франческа. — «Дым застилает твои глаза»?

— Ах, Фрэнки! Ты совершенно не разбираешься в музыке! Это ведь «Скажут, что мы влюблены».

Трейс и Карлотта пошли танцевать. Она обняла его за шею, крепко прижалась к нему всем телом. Ей казалось, что никогда она не будет так счастлива, как в этот миг…

— Как тебе кажется, Билл? — спросила Франческа. — Он что, вообще не воевал? Белобилетник! По такому парню не скажешь, что у него что-то болит. Какой загар! Да еще зимой!

— Просто он нашел способ уклониться от призыва.

— Какая низость! — воскликнула Франческа. — По-моему, мы должны рассказать об этом Карлотте.

— Зачем? Ты же сама видела, я уличил его во лжи, а твоя сестра лишь рассмеялась. Ей совершено наплевать, служил он или нет.

— Что же делать?

— А что тут поделаешь? Остается только надеяться, что дым перестанет застилать ее глаза. Надо, чтобы она сама во всем разобралась. Нам она не поверит.

И тут они увидели, что Карлотта вырвалась из объятий Боудина и с размаха залепила ему пощечину.

— О Господи! Они дерутся! Да еще при всех!

— Что же, может быть, это к лучшему, — заметил Билл.

Но тут, к ужасу Билла и Франчески, Трейс тоже ударил Карлотту — намного громче и намного сильнее.

В зале наступило замешательство: танцующие пары остановились, и лишь оркестр продолжал играть очередную мелодию.

Билл вскочил со стула, он был готов убить этого сукина сына. Но не тут-то было! Трейс стрелой выскользнул из зала и скрылся за дверями. Билл побежал вслед за ним, но напрасно. Боудин исчез. Билл вернулся в зал и пошел к их столику.

Франческа пыталась успокоить Карлотту, но та плакала навзрыд, отмахивалась от сестры и повторяла:

— Трейс! Трейс!

Наконец она оттолкнула Фрэнки и выбежала из зала. Франческа бросилась за ней, но Билл остановил ее.

— Она же без пальто!

— Ничего, разберется как-нибудь. Сядь! — скомандовал Билл. — Пусть делает что хочет. А мы с тобой останемся здесь и встретим Новый год.

Он достал из серебряного ведерка бутылку шампанского, наполнил два бокала.

— С Новым годом, Фрэнки!

Билл немного поспешил: до первого января 1944 года оставалось еще целых полчаса.

В этот день Карлотта даже не нашла в себе сил одеться. Она праздно шаталась из комнаты в комнату, закутавшись в халат, и упорно отказывалась пойти обедать с Франческой и Биллом.

— Ты что, до самой смерти собираешься ходить как неприкаянная? И все из-за ссоры с этим проходимцем? — спросила Франческа.

— Фрэнки! Не смей так говорить о Трейсе! Я тебя предупреждаю!

— Предупреждаешь? А что ты можешь мне сделать? Отвесишь пощечину, как он? При всем честном народе?

— Послушай, какое мне дело до всего честного народа? Это ты все время думаешь, что скажут окружающие, Фрэнки. Плевать мне на их мнение!

— Думаю, ты не права. Но как бы то ни было, он тебя ударил! Где твоя гордость?

— Я ударила его первая. Он только дал мне сдачи. Я прекрасно понимаю Трейса.

— Что с тобой стряслось? Ты знакома с мужчиной всего неделю, а уже окончательно лишилась рассудка! У меня такое впечатление, что он набросил на тебя какую-то невидимую сеть. Ты что, не понимаешь, кто он такой?

— Отчего же, прекрасно понимаю. Это бизнесмен, который…

— Ну конечно! Знаешь, каким бизнесом он занимается?

— У Трейса много интересов: бега, ночные клубы, внешняя торговля…

— А где находится его контора? И потом, о какой внешней торговле может идти речь во время войны? Чем он торгует? Бомбардировщиками? Пулеметами?

— Если тебе так интересно, могу сказать, что контора находится в Калифорнии. Именно поэтому Трейса нет сегодня в Бостоне, он должен был рано утром уехать в Лос-Анджелес. Из-за этого мы и поссорились: я хотела поехать с ним, а он сказал, что я буду некстати.

— Некстати? Очень мило. Знаешь, на этот раз я полностью согласна с твоим Трейсом: твое присутствие в его компании действительно совершенно некстати! Знаю я, чем он занимается в Лос-Анджелесе. Он связан с гангстерами, рэкетирами! Вот какие у него интересы! Он и его дружки проворачивают сделки с нацистами. Понимаешь… с нацистами!

— Ты лжешь! Это самая бесстыдная ложь, что мне приходилось слышать! Кто тебе сказал? Билл? Ну конечно, Билл! Билл просто ревнует — вот в чем дело. Иначе зачем ему понадобилось бы сочинять такую неправдоподобную историю? Фрэнки, ты же умная девушка! Неужели ты могла поверить этой гнусной клевете? Знаешь, я сама удивлена — все-таки я была о Билле лучшего мнения. Вот увидишь, ему еще станет стыдно!

— Нет, Карлотта, это тебе должно стать стыдно! Связаться с мужиком, которого специально наняли соблазнить тебя!

Карлотта в недоумении уставилась на Франческу:

— Что ты сказала? Ты соображаешь, что говоришь?!

— Я-то соображаю. Действительно, в это трудно поверить, но Джудит наняла его!

— Что ты несешь? Зачем это ей?

— Она ревнует, ей очень не хочется, чтобы ты была счастлива с…

— С Биллом? — Карлотта язвительно рассмеялась. — Это Билл тебе рассказал? И ты ему поверила?!

Карлотта была вне себя от гнева: да как он смеет! После того, как сам он продался этой бабе! Ей ужасно хотелось рассказать всю правду Фрэнки.

— Все это смешно, Фрэнки! Я не верю ни одному твоему слову. Я знаю наверняка: Трейс любит меня!

— Кто это тебе сказал?

— Кто? Он сам!

— Ах, вот оно что. Ну конечно, мужчины никогда не обманывают бедных девушек!

Карлотта покачала головой:

— Нет, Фрэнки, он не обманывает, я точно знаю.

— Но какие у тебя есть основания?

— Я чувствую, чувствую это всеми фибрами души, чувствую своим сердцем… Понимаешь, и сердце, и разум, оба они говорят, что это правда. Мое сердце выстукивает: Карлотта любит Трейса! Трейс любит Карлотту!

— Твое сердце лжет.

— Нет!

— Значит, оно ошибается!

— Этого не может быть. Когда я смотрю в его глаза, я вижу, что это не может быть ошибкой, — произнесла решительным тоном Карлотта. — Я вижу в его глазах настоящую любовь!

Франческа знала, что в действительности видела Карлотта в этих черных глазах, устремленных на нее. Взгляд Трейса посылал ей призыв: «Я — сама опасность! Попробуй, рискни! Попробуй, влюбись в меня!»

И она откликнулась на этот призыв. Карлотта была бесстрашна и любила рисковать. Более того, она просто не могла жить без риска, сама искала опасных встреч.

Франческа была в ужасе: её прекрасная сестра, подобно мошке, полетела на огонь, который разжег Трейс Боудин, на огонь риска и опасности…

Теперь ей ничто не поможет! По крайней мере, сейчас. Может быть, со временем Карлотта сама все поймет… Франческе оставалось лишь надеяться, что это произойдет раньше, чем это коварное пламя опалит ее слишком сильно.

— И потом, Фрэнки, Трейс сказал, что в следующий раз он постарается взять меня в Лос-Анджелес. Он сказал, что у него есть друг, который занимается кинобизнесом. Трейс уверен, что как только он меня увидит, сразу же захочет, чтобы я снималась в кино. Понимаешь, я буду кинозвездой! Правда, здорово!

Может быть, Билл был прав, старалась успокоить себя Франческа. Может быть, действительно не стоит бояться трудностей? Может быть, все еще встанет на свои места?

Трейс исчез. Прошло несколько дней, а он даже ни разу не позвонил. На шестой день терпение Карлотты иссякло:

— Я убью его!

Карлотта пошла к телефону в другую комнату. Через некоторое время Франческа услышала ее веселый смех. Но ее мало интересовало, кому звонит сестра. Вскоре Карлотта закончила разговор и, весело припевая, стала подниматься по лестнице. Франческа, наконец, решила узнать, в чем дело.

— Что случилось? У тебя, смотрю, резко улучшилось настроение?

— Я отправляюсь на свидание. Знаешь с кем? Тебе наверняка понравится мой кавалер. Это Уит Трюсдейл. Умница, богач, к тому же холостяк.

Франческа была бы рада, если бы не одно «но». Она прекрасно знала, как Карлотта относится к этому Уиту: да, она дружила с ним, да, они гуляли вместе до помолвки Карлотты с Биллом, да, Уит был по уши влюблен в Карлотту. Но сама Карлотта явно не питала к нему никаких чувств — он был страшной занудой, а их она терпеть не могла. Если сестра действительно решила найти себе кого-то вместо Трейса Боудина, то почему ее выбор остановился на Уите?

— Знаешь, Фрэнки, я, пожалуй, преподнесу крошке Уиту один сюрпризик, — с этими словами Карлотта скрылась в своей комнате.

Когда она вышла, Франческа с трудом поверила своим глазам. Даже она не могла представить себе, что сестра может выглядеть так соблазнительно — в облегающем черном джемпере с глубоким вырезом, на ногах — черные сандалии с ремешками на щиколотках, стоившие ей целого года экономии продуктовых карточек. Но главное было не это. В Карлотте было что-то особенное, не поддающееся рациональному объяснению. Можно было сказать: это воплощенный соблазн!

Когда приехал Уит, он почувствовал это и обращался с Карлоттой, как с дорогим именинным пирогом, неожиданно доставшимся ему. Он был вне себя от счастья!

Несколько часов спустя Карлотта вернулась домой. Волосы ее были растрепаны.

— Знаешь, Фрэнки, Уит считает, что получил долгожданный подарок, — сказала Карлотта. — Только он никак не может понять, чем заслужил его.

— Ты говоришь загадками. Что случилось?

— Ну, сначала мы пообедали в «Гусе», а потом, потом я спросила, не заказал ли он номер в отеле.

Франческа нахмурилась:

— Я не понимаю…

Карлотта рассмеялась:

— Уит тоже сначала не понял. Наконец до него дошло. И тут он просто стрелой бросился к ближайшему телефону звонить в «Копли».

— Если я правильно поняла…

— Да, дорогая Фрэнки, ты поняла правильно. Произошло именно это.

— Но зачем? Зачем тебе это понадобилось? Почему именно с Уитом Трюсдейлом?

— А что? По-моему, отличный способ насолить Трейсу! Есть, правда, еще один вариант… Но он отпадает.

— Ты намекаешь на Билла?

— Да. Но я и мечтать не смею отправиться спать с Биллом…

— Правда? А почему бы и нет? Ты, по-моему, с кем угодно готова отправиться спать!

Карлотта засмеялась:

— Ах, Фрэнки, какая же ты смешная! С кем угодно? Я до сих пор переспала только с Уитом Трюсдейлом.

— И с Трейсом Боудином.

— Трейс — другое дело. С ним я не переспала, с ним я занималась любовью.

По ее тону было видно, что Карлотта придает особое значение этим словам.

— А в чем, собственно говоря, разница?

— Разница огромная. Надеюсь, со временем сама поймешь.

— Едва ли. Я, во всяком случае, не собираюсь «спать» с мужчинами — «спать», следуя твоей терминологии. Я хочу по-настоящему любить, и любить только одного человека.

После небольшой паузы она продолжила:

— А почему ты не можешь переспать с Биллом?

Карлотта улыбнулась:

— Дело в том, дорогая Фрэнки, что у меня есть тоже принципы. Та, наверное, считаешь меня совсем беспутной, но, как бы то ни было, я не сплю с чужими мужиками.

— Что? — Франческа попыталась притвориться, что ничего не поняла. — Ты сказала с «чужими»? Да ведь ты же была помолвлена с Биллом, ваша помолвка расторгалась всего две недели назад!

— Он чужой, чужой! Может быть, ни он сам, ни ты — да-да, именно ты! — сами не хотите признаться себе в этом, но это так.

Франческе не хотелось говорить на эту тему. Все казалось ей слишком зыбким, слишком ненадежным, ведь Билл даже ни разу не поцеловал ее. Ни разу! Нет, он по-прежнему скорбел из-за измены Карлотты. Конечно, он сильный человек, он смог перенести эту драму стоически, но боль все равно остается болью.

— И все-таки я не понимаю, почему ты решила переспать с Уитом?

— Я же тебе все сказала. Когда Трейс вернется в Бостон и обо всем узнает, он будет вне себя от злобы.

— Ты собираешься все ему рассказать? — Франческа не поверила своим ушам.

— Естественно. Собираюсь. Какая же ты глупышка, Фрэнки! В этом-то все и дело.

Да, она действительно рассказала все Трейсу.

Франческа отправилась спать, и Карлотта была в гостиной совсем одна. Она без конца ставила одну и ту же пластинку Фрэнка Синатры и танцевала.

Было уже почти двенадцать ночи, когда дверь позвонили. Карлотта со всех ног бросилась в прихожую — на крыльце стоял Трейс. Она распахнула дверь и кинулась в его объятия. Он прижал ее к себе и стал покрывать нежными поцелуями щеки, шею, руки…

— Я так скучал по тебе, детка, — прошептал Трейс. — А ты?

— Немножко, — проговорила Карлотта. Ей доставляло удовольствие дразнить Трейса.

— Немножко? Только и всего? — Трейс рассмеялся: он не поверил ей.

И тут она ему все, рассказала, во всех подробностях, не опуская ни одной детали… И в мгновение ока Трейс Боудин — мужчина ее мечты — превратился из доброго, улыбчивого джентльмена в ревнивое чудовище.

Франческа долго не могла уснуть в ту ночь.

Сначала она услышала звонок в дверь, затем голос Трейса. Он был тихим, мелодичным. Потом настала тишина.

Наверное, они целуются, подумала Франческа. Может быть, Трейс уже повел Карлотту в постель?

Неожиданно для самой себя Франческа встала и приоткрыла дверь, чтобы лучше слышать. Ей было стыдно подслушивать, но она ничего не могла поделать с собой.

До нее донесся крик Трейса:

— Ах ты сука! Проститутка! — орал он.

Франческа поняла, что внизу началась драка: звуки пощечин, звон разбитой посуды. Что это было — тарелка, пепельница, ваза? Потом до ее ушей донесся какой-то еще более громкий звук. О Господи, что же это такое?

Потом наступила тишина. Франческа испугалась еще больше. Может быть, этот негодяй сильно ударил Карлотту? Может, это звук ее падающего тела?

Франческа не могла оставаться наверху, когда там избивали ее сестру! Надо было хотя бы посмотреть, что происходит. На цыпочках она стала спускаться по лестнице. Крики прекратились, и теперь тишина прерывалась только тяжелыми вздохами. Что же там происходит?! Неужели этот подлец достал нож и стоит сейчас над Карлоттой, готовый зарезать ее?

Франческа поняла, что ей необходимо все увидеть своими глазами. Она сделала еще несколько шагов вниз по лестнице… И тут она осознала, почему наступила тишина, почему до нее доносились лишь сдавленные вздохи: Карлотта и Трейс лежали на полу гостиной и занимались любовью. Отблески огня, горевшего в камине, освещали их тела… И хотя Франческа была неискушена в таких делах, все же поняла, что это какой-то странный любовный акт: Карлотта время от времени взвизгивала от удовольствия, а Трейс постоянно оскорблял ее:

— Шлюха! Дрянь! Сука! — доносилось до Франчески.

Франческа почувствовала, что еще немного, и сама упадет в обморок…

Собрав в кулак всю свою волю, поднялась наверх, стремглав пробежала по коридору и бросилась в свою постель. Она с головой зарылась в одеяло, желая спрятаться от этих звуков — звуков, сопровождавших медленную гибель Карлотты.

 

V

После каникул Карлотта не вернулась в колледж.

— Это не для меня, Фрэнки. Мне ведь никогда особенно не хотелось учиться. Это ты заставила меня поступить в колледж.

— Учеба не для тебя? Что ж, решай сама. А что для тебя? Помимо этой истории с Трейсом?

— Ах, Фрэнки, лучше бы ты не начинала говорить на эту тему! Я устала воевать с тобой и с Биллом. Впрочем, что бы вы ни делали, что бы ни говорили, вы все равно останетесь самыми близкими для меня людьми. А можно, Фрэнки, я тебе кое-что скажу? Знаешь, я очень рада, что у вас с Биллом все получается!

— Что ты несешь? — перебила ее Франческа. — Ничего у нас с ним не получается!

— Получается! Получается!

Карлотта подбежала к Франческе, поцеловала в обе щеки и начала щекотать.

Неожиданно для самой себя Франческа расхохоталась.

— Ладно, ладно, хватит! — пыталась она урезонить сестру.

Наконец Карлотта успокоилась.

— Ах, Фрэнки, очень тебя прошу: постарайся быть счастлива! Хотя бы потому, что счастлива я!

Но Фрэнки не могла радоваться счастью сестры. Действительно причин для радости не было. Установилась порочная традиция: как только Трейс Боудин куда-нибудь исчезал, а это случалось довольно часто, Карлотта начинала искать себе других мужиков — солдат, моряков, морских пехотинцев… Уита Трюсдейла. Она не ограничивалась тем, что изменяла Трейсу, — она каждый раз в мельчайших подробностях излагала ему обстоятельства своей измены: один как-то особенно ласкал ее грудь, другой целовал ее в пупок, покусывал кончики ее пальцев…

И всякий раз Трейс отвечал на эти откровения вспышкой грубости — сначала он избивал Карлотту, а потом со страстью овладевал ею.

Франческе не хотелось знать всего этого, но Карлотта не успокаивалась, пока все не рассказывала сестре, Фрэнки пыталась зажимать уши, убегать из комнаты. Все было напрасно. Младшая сестра умела добиваться своего. Особенно когда речь шла о капризах. Конечно, Франческа никогда не рассказывала об этом Биллу. Она не могла сделать это. Впрочем, это было и ненужно — он сам обо всем догадывался.

— Послушай, Карлотта, — пыталась достучаться до разума сестры Франческа. — Что ты с собой делаешь? Остановись! Прошу тебя. Во что ты превращаешься? Скоро скатишься до его уровня, будешь такая же, как этот тип. У тебя не останется ничего своего. Неужели ты не хочешь понять это? Прошу тебя, уйди от греха подальше! Брось его!

— Не могу! Не могу, Фрэнки! Он нужен мне! Карлотта улыбнулась:

— Мы с Трейсом — две части одного целого… Без него я потеряю свою сущность.

— Нет! Только не это! Я никогда не поверю в это! Пойми, он просто парализовал твою волю. Тебе необходимо освободиться от него! Он уничтожит тебя, Карлотта!

Карлотта весело рассмеялась:

— Уничтожит? Да он любит меня всей душой! Он возьмет меня в Голливуд — я стану кинозвездой, и мы заживем там счастливо, как бывает только в сказке! Вот увидишь.

Боже! Этот негодяй полностью подчинил ее себе! Она противится любым доводам! Бесполезно убеждать ее в чем-либо. Неужели это никогда не кончится?

И тут Франческа подумала о Джудит: она знала, что Карлотта не устоит перед Трейсом Боудином, и сейчас, наверное, эта подлая ведьма злорадно смеется, радуясь своему триумфу.

Фрэнки подумала, что, будь она другим человеком, она попросту убила бы Джудит. Убила бы без малейшего сожаления.

В то июньское воскресенье Билл сидел один-одинешенек на задней скамье в церкви. Никто не позвал его на крестины Редьярда Тайлера Стэнтона. Карлотты и Франчески в церкви тоже не было — Джудит порвала с ними всякие отношения. Билл мог позвать с собой Франческу, и она, наверное, составила бы ему компанию, но едва ли ей было бы здесь приятно…

Биллу было жаль, что он сидел так далеко: ему хотелось посмотреть на своего сына, а отсюда был виден лишь крохотный комочек, завернутый в белые пеленки. Как же ему хотелось подойти поближе!

Джудит сразу же заметила его. Как он посмел прийти сюда в такой день?! Что ему нужно?! Может быть, Билл хочет отомстить ей — испортить весь праздник одним своим видом? А может, он намекает, что готов пойти на шантаж? Хочет, чтобы она откупилась от него? От этой мысли — пришла в ужас: одно дело — просто кому-то заплатить, другое — оказаться в зависимости от Билла. Она и так зависела от него — память об этом человеке, сильном, страстном, ни на миг не оставляла ее. Она поняла, что слишком сильно привязалась к Биллу Шеридану.

Она с трудом досидела до конца крестин, злясь скорее на себя, чем на Билла. Ведь у нее был свой план, своя тщательно разработанная схема. И все напрасно! Она допустила ошибку. Зачем только впутала в это дело Трейса Боудина? Зачем свела его с Карлоттой? Если бы она не ревновала Билла к Карлотте, все вышло бы иначе. Билл вел бы себя по-другому…

Но Джудит не могла вынести этого. Если бы не этот ее просчет, он держался бы за свою карьеру, боялся бы лишиться всего. О, тогда бы он не представлял для нее никакой опасности! Чего же она не учла? Может быть, все дело в том, что Билл оказался куда более цельной натурой, чем ей казалось? А может, она ошиблась, считая его неисправимым честолюбцем? Неужели привязанность к этому мужчине лишила ее былого чутья? Поистине это была роковая привязанность — ведь она поставила под угрозу судьбы свою и сына.

Кроме того, неосторожно повела себя с Боудином — позволила этому мерзавцу узнать ее секреты. Теперь, после того как она попросту наняла его для нейтрализации Карлотты, он слишком много знал… У него в руках оказался важный козырь, и Джудит должна быть постоянно начеку.

Она взяла ребенка на руки. О Боже, как же она любила малютку! Это был ее сказочный принц! Он принадлежал ей, и только ей. Никто в мире не имел права притязать на него. Она никого не подпустить к младенцу, чего бы это ей не стоило, и сделает все, чтобы защитить крошку от любых сплетен, от любых слухов… Никто не имеет права замахнуться на их независимость — независимость Джудит и ее сынишки!

Джудит была готова немедленно броситься туда, где, как могло показаться, скрывалась опасность, нет, просто даже намек на опасность! Да, броситься туда и сделать все, чтобы защитить крошку Редьярда!

Билл с силой сжал спинку передней скамьи. Ему было необходимо увидеть сына, взглянуть в его лицо, в его глаза. О, если бы он только мог хоть раз взять его на руки! Это заменило бы ему все то, чего он лишился, что ускользнуло из его рук, — Карлотту и выборы 1944-го. У него бы все вышло, не положись он на Джудит. Он слишком рассчитывал на ее помощь… Теперь надо ждать 1946-го. Моему сыну будет тогда два года, подумал Билл, и у него, по сути дела, так и не будет отца.

Он встал и медленно направился к выходу, до последнего мгновения не зная, сможет ли он сдержать порыв и не броситься к сынишке, чтобы изо всех сил прижать его к сердцу.

В сентябре, вернувшись из отпуска, который он проводил с женой и сыном, скончался Дадли Стэнтон, Карлотта прочитала некролог в газете и бросила:

— Ну как, на похороны поедем?

Франческа ответила ей взглядом, полным укора. Разумеется, они не поедут на похороны, но разве можно отпускать шуточки по поводу чьей бы то ни было смерти? Тем более что покойный Дадли был так мил!

Но на похороны пришел Билл. Пришел в надежде увидеть Джудит и сынишку. Он надеялся, что она принесет младенца на проводы в лучший из миров его «отца». Как ни странно, Джудит сама подошла к Биллу и заговорила с ним. Ей хотелось расставить все точки над «I».

— Хорошо, что ты пришел, Билл, — сказала она. — Дадли хорошо к тебе относился.

— Но мы были почти незнакомы…

— Так зачем же ты пришел?

— Я подумал… — Билл помолчал секунду, потом, собравшись, произнес: — Я подумал, что ты будешь с ребенком. Я хотел увидеть его.

— Увидеть? И все?

Она кинула на Билла подозрительный взгляд. Неужели все так просто? И не будет никаких вымогательств, шантажа? Неужели Билл не хочет отомстить ей за Трейса и Карлотту?

— Клянусь, Джудит… Мне больше ничего не надо. Я просто очень хочу видеть сына. Пойми меня, это же так естественно.

Но Джудит поняла другое: эти естественные отцовские чувства были для нее опаснее шантажа и мести. Где их граница? Ограничится ли Билл редкими встречами с ребенком или со временем пожелает большего?

— Забудь об этом! Ты сделал работу и получил плату. Я хотела дать тебе больше, но ты не захотел. И вообще у тебя по-прежнему есть работа, которую дала я. Мы квиты. Оставь нас в покое. Ты должен уйти из моей жизни и из жизни моего сына.

Джудит подняла голову и посмотрела вокруг. Возле них собралось довольно много народа — эти люди ждали своей очереди выразить соболезнование безутешной вдове.

— Здесь нам поговорить не удастся. Зайди ко мне на следующей неделе. Во вторник. В три часа дня.

Он считал дни, часы, минуты. Наконец переступил порог библиотеки в доме Джудит. Она даже не поздоровалась, сразу выпалила:

— Редьярда здесь нет, можешь не надеяться увидеть его!

— Но…

— Никаких «но»! А теперь послушай, что я тебе скажу. Я по-прежнему готова помочь тебе, если ты согласен забыть о Редьярде. Джеймс Керли из одиннадцатого округа собирается баллотироваться в мэры на будущий год. Это значит, что в сорок шестом году его место освободится. И я помогу тебе занять это место. Тебя это устраивает?

— Ты так ничего и не хочешь понять! Мне противно получать от тебя помощь после всего, что ты сделала с Карлоттой!

— Ах, вот оно что! — воскликнула Джудит. — Значит, дело не только в Реде. Ты никак не можешь забыть Карлотту. Ты что же, полагаешь, я одна во всем виновата? А тебе не кажется, что Карлотта сама хороша, раз связалась с этим мерзавцем?

Биллу захотелось ударить эту женщину. Но к чему бы это привело?

— Мне от тебя ничего не надо, только позволь увидеть сына! Хотя бы раз!

— Жадным одного раза мало, — отрезала Джудит. — А ты ведь жадный, не правда ли? И потом, это не твой сын. Это мой сын и сын Дадли Стэнтона. Тебе понятно? Как ты докажешь, что это твой ребенок? Только я знаю всю правду. И не вздумай шпионить за Редом, я тебя быстренько арестую как извращенца или похитителя младенцев. Подумай, что скажут твои потенциальные избиратели.

Жестокая, бессердечная баба! Впрочем, это Билл знал и раньше.

— Я не боюсь тебя!

— Напрасно! Боудин сказал, что Карлотта не прочь выйти за него и отправиться в Калифорнию. Тебе, кажется, и сейчас жалко бедняжку Карлотту? А представляешь, что будет, если она выскочит за него замуж? Все в моих руках.

Джудит заметила, как вздрогнул Билл при этих словах.

— На твоем месте я подумала бы всерьез о… Карлотте. А что касается Реда — оставь его в покое. Представляешь, что будет, если обо всем узнает Боудин? Тогда ни у тебя, ни у твоего сына, в любви к которому ты здесь признаешься, не будет покоя. Он не оставит вас.

Билл молча вышел из дома. Садясь в машину, краем глаза он заметил, что вдали появилась няня, везущая коляску… Может быть, это возвращался с прогулки его сын? Билл стиснул зубы и нажал на акселератор…

Джудит сидела возле окна и вдела, что он уехал. Что заставило его отказаться от желания повидать Реда? Что оказалось для него самым важным: Карлотта… Ред… или собственная карьера? Едва ли сам Билл Шеридан мог ответить на этот вопрос.

Да и сама Джудит не была уверена, что, найди Билл на этот раз нужные слова, она не согласилась бы продолжить жизнь втроем — с Биллом Шериданом и их общим ребенком…

Ведьма, шлюха. Конечно, Билл Шеридан имел полное моральное право сказать ей все эти слова. Но, с другой стороны, он чувствовал, что Джудит обладала какой-то огромной силой, принося не только вред, но и пользу. Он чувствовал, что если Джудит будет с ним, то он победит на выборах 46-го года по одиннадцатому избирательному округу и в конце концов рано или поздно окажется в Белом доме…

Может быть, она и права. Действительно, его присутствие могло лишь травмировать Реда. И что касается Карлотты, то… Конечно, весь этот план созрел в голове Джудит, но от кого зависел окончательный исход дела? Может быть, от него, Билла, а может, от Боудина? А почему бы и не от самой Карлотты? И так ли опасен Боудин для будущего их сына? Судя по реакциям Джудит, все было не так уж страшно. Должно быть, она прибрала его к рукам.

Да, в Джудит действительно была какая-то огромная сила. И ее слова не прошли мимо ушей Билла: почему бы ему и впрямь не баллотироваться по одиннадцатому округу, — ведь это Бостон, Черлстаун, Сомервилл и Кембридж! Тамошние избиратели хорошо знали его, он импонировал им, они аплодировали ему, и он смог бы собрать немало активистов в свою поддержку. А возле него была бы верная, неутомимая подруга — Фрэнки!

А потом, кто знает? Может быть, Карлотта вернется к нему? Может быть, к тому времени сеть, которую набросил на нее Боудин, порвется? Но даже если Карлотта ушла навсегда… Все равно он не оставит надежду попасть в Белый дом. Пусть он останется без Карлотты, пусть никогда не увидит родного сына — у него останется Фрэнки. Билл знал, что всегда может рассчитывать на нее.

 

VI

— Фрэнки, дорогая, ну, пожалуйста, давай устроим рождественский ужин для нас четверых!

— Это совершенно исключено. Ни я, ни Билл ни за что не сядем за стол с Трейсом Боудином. Зачем лицемерить и строить из себя хороших друзей? Ведь мы презираем его. Какой уж тут семейный ужин! Тоже мне, придумали! А если ты когда-нибудь выйдешь за него замуж, вернее, если тебе удастся уговорить его взять тебя в жены, знай, я к этой семье никакого отношения иметь не собираюсь!

Карлотта разревелась:

— Да как ты можешь! За что? Выходит, если я выйду замуж за любимого человека, ты отказываешься называться моей сестрой? Как у тебя только язык поворачивается! Если бы ты даже сделала мне очень-очень плохо, ну хотя бы даже руку отрезала, я все равно не смогла бы сказать тебе такого!

Франческа не могла вынести слез Карлотты, она сжалилась над сестрой. Конечно, они устроят семейный ужин на Рождество, если только Билл согласится прийти.

И Билл согласился, хотя видеть Карлотту вместе с Боудином для него неимоверно больно. Его убедила Фрэнки, которая сказала, если они будут регулярно встречаться все вместе, это будет лучше для всех.

Франческа и Карлотта занимались стряпней много дней подряд. Казалось, не осталось ни одного блюда, обычно подаваемого на Рождество, которое бы они не приготовили. Они так и не смогли сделать выбор, что лучше: индейка, ветчина или гусь. Вот Карлотта и решила подать к столу все три блюда.

— Где ты найдешь столько продуктовых талонов? — с недоумением спросила Франческа.

— Я обошлась без талонов. Это все Трейс, он все сам достал. Правда, замечательно?

— Замечательно? Подбирай выражения. Ведь речь тут идет о черном рынке, что уж тут может быть замечательного? Уж лучше сказать ловко, непатриотично! Это подло, наконец.

Карлотта снова расплакалась:

— При чем здесь патриотизм? Ведь всем ясно, что война идет к концу…

— Но она еще не кончилась! — бросила Франческа.

Впрочем, зачем она об этом? Она хотела было сказать, что ни она, ни Билл даже не притронутся к этим яствам с черного рынка, но подумала, что Карлотта опять будет плакать, и смолчала. В последнее время Карлотта очень часто плакала, ее нервы были на пределе. Бедная, некогда беззаботная Карлотта! Франческа не хотела видеть слезы сестры.

Пришел Билл, он был явно на взводе.

— Послушай, Фрэнки, — сказал он, не очень удивляйся, если я буду мало есть. Сидеть за столом, заставленным деликатесами с черного рынка, и наблюдать, как этот негодяй терзает твою сестру, тут не только всякого аппетита лишишься, а вообще блевать пойдешь!

— Ты помнишь, что обещал сдерживаться? — спросила Франческа.

Потом пришел и Трейс Боудин — он был в куртке из меха ламы и лихо заломленной набок широкополой шляпе. Казалось, Трейс тоже был на взводе. Но, когда он подошел к Биллу и пожал ему руку, в его глазах было удивительное, подчеркнутое спокойствие.

Он бросает вызов, подумала Франческа. Зачем только она согласилась устроить этот ужин?! Надо было все это предвидеть.

Едва успела Карлотта снять пальто, как Трейс — щегольский шерстяной костюм придавал ему вид человека из Голливуда — пошел к телефону. Потом, когда были выпиты коктейли и съеден гусиный паштет, он снова пошел звонить. Едва подали компот, как раздался звонок, попросили Трейса.

— Извините, неотложные дела, — произнес он и направился к выходу.

— Какие еще могут быть дела на Рождество? — удивилась Франческа.

— Дела, всегда дела, — парировал Боудин.

— А что за дела? — спросил Билл как можно более вежливым тоном.

— Прибыли два фургона сигарет — «Лаки страйк», «Честерфилд», и «Пэлл Мэлл». Пойди достань сейчас такие сигареты! Подумать только, табак, завернутый в тонюсенькую бумажку, а сколько можно заработать!

Карлотта выбежала из-за стола и через пару минут вернулась в столовую в жакете с серебряными блестками — рождественском подарке Трейса.

— Я поеду с тобой, — произнесла Карлотта.

— Отлично. Я надеялся, что ты мне поможешь.

— Карлотта! А как же рождественский ужин? — пыталась возразить Франческа.

— Что поделаешь… Поужинайте вдвоем с Биллом, а завтра все вместе доедим то, что останется.

— Какие сигареты предпочитаешь, Шеридан? — спросил Боудин. — «Кэмел»? Я принесу тебе завтра пару блоков. Пусть это будет мой рождественский подарок.

— Спасибо, не стоит. С меня вполне хватает «Вингз». Пусть лучше «Кэмел» достанется нашим ребятам на фронте.

— Кому? Этим сосункам? Нет уж, пусть они и курят «Вингз»!

Не успел Боудин закончить свою реплику, как Билл отвесил ему пощечину. Это был совсем не сильный удар, скорее, символический, но все стало на свои места. Боудин резко сунул руку в карман — что пришло ему на ум? Но потом передумал. Он подмигнул и процедил:

— Каждый человек вправе оставаться при своем мнении, не так ли?

Когда они ушли, Билл обнял Франческу, пытаясь успокоить ее.

— Послушай, а что, если мы выбросим все эти яства в помойное ведро и поищем какую-нибудь нормальную еду?

— Я не против. Пойдем куда-нибудь поедим. Но зачем добро переводить? Лучше сложим все это в пакет и отнесем туда, где есть голодные. Мало ли пунктов по бесплатной кормежке бедных? Только не будем говорить, что все это купил Трейс Боудин.

Билл рассмеялся: Франческа была в своем репертуаре!

 

VII

Франческа и Билл получили приглашение Тимстеров встретить Новый год в клубе «Хитрый пес» в Сомервилле. Франческа практически не разговаривала с Карлоттой с самого Рождества и не знала, что на уме у сестры. Она просто наблюдала за Карлоттой — как та слонялась по дому в халате, пила один мартини за другим, слушала пластинки Синатры и время от времени начинала плакать. Франческа поняла, что между Карлоттой и Трейсом что-то произошло — то ли они очередной раз поругались, то ли Трейс снова куда-то уехал по делам, оставив Карлотту встречать Новый год без него.

Когда Билл заехал за Франческой, она упросила его взять с собой Карлотту.

— Знаешь, она плачет целыми днями, никуда не выходит. Не надо оставлять ее одну.

— Конечно, — согласился Билл.

Карлотта собралась за двадцать минут, как будто только и ждала, когда ее позовут. Она была в облегающем платье из черного атласа, ее роскошные рыжие волосы были схвачены в пучок.

Карлотта танцевала практически со всеми мужчинами, приглашенными на праздник. Потом она вышла из кабинета, в котором собрались гости Тимстеров, в большой зал клуба, где завсегдатаи отмечали Новый год. Ее долго не было, и Франческа вышла посмотреть, где сестра. Карлотта сидела у стойки бара и строила глазки довольно противному бритоголовому типу с узкими глазами.

— Пойдем, Карлотта, до полуночи осталось совсем немного, а мы с Биллом хотим встретить Новый год все вместе. У нас даже есть тост: за скорейшее окончание войны.

Франческа надеялась, что сестра не станет сопротивляться, но не тут-то было. Карлотта вцепилась в бритоголового, крепко обняла его и, поцеловав в губы, проговорила:

— Я тут пью с друзьями, понимаешь? Блейд — друг Трейса, правда ведь, Блейд? А все друзья Трейса — мои друзья.

Франческа вернулась в кабинет за Биллом, может быть, ему удастся уговорить Карлотту. Франческе явно не понравился бритый. Через некоторое время она снова пришла в зал, на этот раз с Биллом, и, к своему ужасу, увидела, что сестра направляется к выходу в сопровождении Блейда.

— Билл, посмотри! Она уходит с ним. Ты рассмотрел его? Какой мерзкий взгляд! Она говорит, что это друг Трейса.

— Да, рассмотрел, — откликнулся Билл. — Говорят, он наемный убийца.

— Что?

— Убийца. Ему платят — он убивает.

— Боже мой! Что же нам делать?

— Выход один: ты берешь такси и едешь домой, а я постараюсь проследить за ней.

Франческа вернулась домой и стала ждать. Чтобы ожидание не было столь тягостным, она включила радио. Она не знала, за кого больше волноваться — за Билла или за Карлотту, за сестру, которую хотела защитить, или за мужчину, которого любила больше жизни.

Когда часы пробили двенадцать, диктор обратился к радиослушателям с просьбой присоединиться к молитве о наступлении мира в новом, 1945 году. Франческа молилась о том, чтобы Карлотта и Билл вернулись домой целыми и невредимыми.

Позже, когда Билл привез домой Карлотту, растрепанную, но живую и здоровую, Франческа уложила сестру спать, радуясь, что ее молитва была услышана. Потом она спустилась к Биллу:

— Наверное, несладко тебе пришлось? Тебя не было так долго!

— Ничего страшного. Я ехал за ними до гостиницы, и мне удалось забрать ее прежде, чем… прежде чем что-то произошло.

— Но как тебе удалось? Ты говорил, он… У него был пистолет?

— Нет, всего лишь нож.

— О Боже! Он ведь мог тебя убить!

— Как же! На поверку он оказался размазней. Но я немного утомился. Пойду посплю.

— Конечно, конечно. Но я что-то не верю, что все обошлось так просто. Он даже не пытался подраться с тобой?

— Да так, слегка, легкая потасовка. Поэтому мы и задержались. Сама понимаешь, после потасовки у меня был видок соответствующий и я не хотел невольно тебя испугать. Мы с Карлоттой заехали ко мне, и я привел себя в порядок.

Значит, предчувствие не обмануло ее! Конечно, Билл рассказал не все. Но она решила не докучать ему расспросами. Утром все подробности расскажет ей Карлотта.

Франческа поцеловала Билла и закрыла за ним дверь. Тут она заметила, что он обранил носовой платок. Она подняла его и увидела бурое пятно. Кровь! Это была кровь Билла, которую он пролил, защищая Карлотту от этого чудовища Блейда, защищая Карлотту от самой Карлотты!

Франческа почувствовала прилив гнева. Билл мог погибнуть — и все из-за Карлотты! Кажется, впервые в жизни Франческа задала себе вопрос: достойна ли ее сестра того, чтобы ради нее рисковали жизнью?

Наутро Франческа потребовала от Карлотты рассказать, что же произошло в ту ночь, но сестра оказалась не слишком разговорчивой, сказалось похмелье и, как хотелось думать Франческе, стыд.

— Извини, Фрэнки, я плохо помню, что было вчера… Наверное, я немного перебрала.

— Немного? Да ты напилась, как… Ты понимаешь, что тебя могли убить? Что могли убить Билла? Я видела кровь на его платке. Что там случилось?

— Но я действительно ничего не помню. Кажется, у него была царапина на плече. Он не хотел, чтобы ты узнала, не хотел тебя расстраивать. Я, кажется, обещала ему ничего тебе не говорить. Пожалуйста, не рассказывай Биллу, что я… Это была просто царапина.

— А ты говорила, что ничего не помнишь!

— Ну, я помню только это. Пожалуйста, не говори Биллу. Я обещала ему. И, пожалуйста, не сердись на меня. Ты же знаешь, как мне плохо, когда ты сердишься. Обещаю, этого больше никогда не повторится. Я твердо решила. Я никогда не отправлюсь спать с другим мужиком, чтобы возбудить в Трейсе ревность.

— Но, насколько я поняла, ты не спала с Блейдом… Билл сказал мне…

— Я и не спала. Я хотела сказать, что никогда не стану заигрывать с другими мужиками.

— Что все это значит? Ты решила порвать с Трейсом?

Карлотта рассмеялась:

— Когда, наконец, ты перестанешь выдавать желаемое за действительное? Я люблю Трейса. Я сказала только то, что сказала. Я больше ни с кем не буду спать, кроме него. Отныне кончаю с распутством и становлюсь такой же чистой, как ты, дорогая Фрэнки. А теперь поцелуй меня, поздравь с Новым годом и скажи, что любишь свою сестричку.

Франческа не могла долго сердиться на младшую сестру. Она поцеловала ее.

— Вот что я тебе скажу, Карлотта. Клянусь, я люблю тебя гораздо больше, чем твой Трейс Боудин.

Когда через несколько дней Трейс позвонил Карлотте и пригласил в пользовавшийся довольно сомнительной славой отель «Дрекселл», она сразу же согласилась, словно позабыв, что совсем недавно, перед самым Новым годом, он оскорбил ее, уехав, даже не попрощавшись. Франческа была возмущена реакцией сестры, но справиться с Карлоттой ей не удалось.

Она вернулась домой через несколько часов и хотела потихоньку проскользнуть к себе наверх, но именно в это время навстречу ей вышла Франческа.

— О Боже! — воскликнула она при виде Карлотты: все ее лицо представляло из себя сплошной кровоподтек, один глаз заплыл, губы разбиты в кровь.

— Негодяй! Я посажу его в тюрьму!

— Трейс ни в чем не виноват, — с трудом произнесла Карлотта, стараясь оттолкнуть Франческу, которая встала у нее на пути.

— Я не верю тебе! Зачем ты защищаешь этого мерзавца?

— Он не виноват, — повторила Карлотта, с трудом шевеля разбитыми губами. — Это я во всем виновата.

— Что случилось? Что ты натворила?

— Я сказала ему… Я сказала, что спала с Блейдом. Пусти же меня, наконец! Мне надо умыться и поспать.

— Но ведь ты не спала с Блейдом. Билл сказал, что вызволил тебя оттуда раньше. Да и сама ты говорила, что не спала с ним.

— Я наврала Трейсу. Я выдумала кучу подробностей. Даже о самом интимном.

— Что? Так, значит, ты сказала Трейсу, что спала с Блейдом. И что же было дальше?

— Он вышел из себя и избил меня.

— И что же потом? Надеюсь, ты сказала, что больше не хочешь знать его?

— Ах, Фрэнки, ты ничего не хочешь понять… Потом мы занялись любовью… как обычно.

— Как ты можешь так жить? — произнесла Франческа почти бесстрастным тоном. — Ты сама себе не противна?

Карлотта расплакалась:

— Ах, Фрэнки, ты действительно ничего не понимаешь… Я ничего не могу с собой поделать.

Франческа отошла в сторону, пропуская сестру наверх.

— Тебя никто не может понять. И еще, когда придет Билл, прошу тебя, не попадайся ему на глаза. Я не хочу, чтобы он видел тебя, пока не пройдут следы побоев, если, конечно, они вообще когда-нибудь пройдут. Билл узнает, что произошло, и пойдет разбираться с Трейсом. Знаешь, Карлотта, честно говоря, ты недостойна этого.

— Зачем ты говоришь такие жестокие слова, Фрэнки?

— Жестокие? Это ты ничего не понимаешь и не хочешь понять, Карлотта! У меня сердце кровью обливается при виде всего этого.

Карлотта покачала головой:

— Но ведь ты не плачешь. Почему ты не плачешь, если тебе меня действительно жаль?

— Так, значит, ты хочешь, чтобы я оплакивала тебя? Знай, я никого не буду оплакивать! Никого! Разве что, может быть, саму себя.

Но Франческа не сдержала свое обещание: она горько плакала, узнав двенадцатого апреля о смерти Франклина Рузвельта. Она оплакивала президента и всю нацию. А на следующий день, тринадцатого апреля, она оплакивала Элеонору Рузвельт, которая лишилась такого человека, такого героя. Через день она снова плакала, думая об Элеоноре, потому что узнала, что Франклин скончался на руках у другой женщины.

Восьмого мая она плакала от радости, узнав, что Германия капитулировала, и, поняв, что и войне в Тихом океане тоже скоро придет конец. Плакала и в начале июня и тоже от радости — в связи с окончанием обучения. Она стояла в мантии и шапочке бакалавра, а Билл и Карлотта поздравляли ее. Однокурсники Франчески должны были заняться теперь поисками работы, а она уже знала, чем будет заниматься — она будет помогать Биллу на выборах 46-го года.

Она плакала и в августе. Шестого числа. В тот день, когда сбросили эту жуткую бомбу на Хиросиму. На этот раз она думала о детях и о той страшной разрушительной силе, которая была выпущена в тот день на волю, чтобы навсегда стать угрозой всему миру. Билл пытался успокоить ее, он говорил, что это приблизит окончание войны и сохранит жизни тысячам солдат сейчас, а в дальнейшем, возможно, не даст разгореться новой войне.

В самом конце августа, когда японцы капитулировали, она плакала, ощутив, что с ее души свалился огромный камень. Наконец война завершилась, настал мир, и можно было спокойно заниматься своей собственной жизнью. Билл начнет предвыборную кампанию. Может быть, исчезнет куда-нибудь Трейс Боудин. И, наконец, не станет черного рынка…

А в сентябре Франческа плакала, узнав, что Билл вынужден отказаться от выборов по одиннадцатому округу: вернулся в город сынок Джо Кеннеди Джон, говорят он будет бороться за это место.

— Ты хочешь сказать, что сдаешься заранее?

— Я не сдаюсь. Просто я уступаю ему одиннадцатый. Подберу себе другой округ.

— Но почему? По-моему, это нечестно. Ты уже так много сделал. Тебя так любят в этом округе.

— Ничего, полюбят и Джона. Он просто само очарование.

— Но ты ведь герой войны.

Билл улыбнулся:

— Джон тоже.

— Но большинство избирателей в одиннадцатом — рабочие, и ты для них свой человек. А что Джон Кеннеди? Он богач, вообще, наверное, ни дня не работал…

— Хороший политик знает, как справиться с препятствием такого рода. А Джон — очень хороший политик.

— По-моему, у вас равные шансы на успех, к тому же ты симпатичнее внешне.

— Не знаю, не знаю, — смутился Билл. — Говорят, людям нравятся волосы Кеннеди.

— Да что ты! Разве можно сравнивать твою шевелюру с его неряшливой копной волос! Не сдавайся, Билл, сразись с ним.

Билл серьезно посмотрел на Франческу:

— Нет. Я не могу ввязаться в борьбу, в которой я обречен на поражение с самого начала.

— Обречен на поражение? Да мы только что решили, что…

— Все дело в деньгах его папаши. И вообще, его папаша — очень влиятельный человек. А Джон не только Кеннеди, он еще и Фитцджеральд. Так что мне его не одолеть. Но я не сдаюсь, просто делаю тактический ход — буду искать себе другой округ.

Франческа все поняла. И горько расплакалась.

 

VIII

Но ни слезинки не упало из глаз Франчески, когда за неделю до Рождества Карлотта сказала ей, что она

беременна.

— Ты уверена?

— Да. Фрэнки, ты должна мне помочь.

— Конечно, я помогу тебе.

Но Франческа знала, что уже поздно. Теперь Карлотту никак не спасти от Боудина.

— Дай подумать, — проговорила она. — Надо срочно устроить свадьбу. Какой у тебя срок?

— Не знаю… Наверное, недель восемь-девять.

— Надо все делать немедленно. Скажем, что в нашей семье дети рождаются раньше срока. Свадьба должна состояться на следующей неделе. Позови сюда Трейса, и мы всем займемся. Думаю, что никто ничего не заподозрил, надо устроить скромный прием, человек на двадцать-тридцать.

Франческа никак не могла осознать, что происходит: она выдавала Карлотту замуж за Трейса Боудина!

— Я договорюсь с доктором Хьюиттом. Конечно, не стану говорить, что ты беременна, навру, что жениху нужно срочно уезжать по делам, а ты хочешь отправиться с ним. Поэтому мы никак не можем откладывать…

— Свадьбы не будет, — проговорила Карлотта.

— То есть как не будет? Свадьба должна состояться. Ведь ты же беременна…

— Я хочу сделать аборт. Помоги мне, Фрэнки, помоги избавиться от ребенка!

Франческа не верила своим ушам:

— Но это ведь грех, Карлотта! Грех против Бога! И потом, это опасно для тебя, ты можешь сама умереть. Нет, я не позволю…

Франческа подумала, что Карлотта наконец поняла, какой негодяй Трейс Боудин и расхотела за него замуж. Бедная Карлотта! Но теперь ей придется выйти за него.

— Послушай, Карлотта, можешь выйти за него замуж, а потом после рождения ребенка развестись. — Франческа стала говорить очень быстро: — Обещаю тебе, все будет хорошо. Потом, после развода, сможешь снова выйти замуж. За кого угодно, за того, кто захочет жениться на тебе. Помни только, что ты по-прежнему остаешься той же прекрасной Карлоттой Коллинз, перед которой не может устоять ни один мужчина!

Франческа сама верила в то, что она говорила… Что Карлотта сможет наконец отделаться от Трейса Боудина и оказаться на свободе. Но сначала ей надо было выйти замуж, родить ребенка, потом развестись, а дальше будет видно.

— Знай, Карлотта, что бы ни случилось, я тебя не предам. Я помогу тебе — и выбраться из этой ситуации, и воспитать ребенка.

Карлотта молчала, и Франческе показалось, что сестра находится в состоянии шока.

— Карлотта… — проговорила Франческа, прикасаясь к ее плечу.

— Ты ничего не поняла, Фрэнки, — произнесла наконец Карлотта, не отводя глаз от камина. — Мне нужно сделать аборт. Трейс меня бросил!

Так вот в чем было дело! Она-то подумала, что Карлотта в таком состоянии, что раз беременна то должна выйти замуж за Трейса, а сама не хочет этого. Но Франческа ошиблась: ее сестра мучилась оттого, что Трейс куда-то исчез.

— Где он?

— Не знаю. Наверное, в Калифорнии. Когда я сказала ему, что беременна, он ответил, что я потаскуха и что мне не удастся окрутить его с помощью ублюдка, прижитого с другим мужиком. — Карлотта вышла из состояния оцепенения и заплакала. — Ах, Фрэнки, я больше никогда не увижу его.

— Скажи мне правду, Карлотта. Это его ребенок? Может быть… Ты ни с кем больше не спала за последние два-три месяца?

— Ты что, мне не веришь? — обиженно спросила Карлотта. — Своей сестре?

— Прошу тебя, Карлотта. Я вовсе не хотела сказать, что не верю тебе. Я просто пытаюсь понять, имеет ли Боудин основания не доверять тебе…

— Нет, Фрэнки, я не спала ни с кем, кроме Боудина, целый год. С прошлого Нового года…

Франческа не сразу обратила внимание на эти слова.

— Ладно, ладно. Какая в конце концов разница, верит тебе Трейс или нет? Главное, что это правда. Сама знаешь, как мне не хочется, чтобы ты выходила за него замуж. Не волнуйся. Мы что-нибудь придумаем. Я помогу тебе.

И вдруг до нее дошло:

— Посмотри на меня, Карлотта.

Но Карлотта отвела глаза.

— Посмотри на меня Карлотта!

— Нет, не хочу. Я боюсь тебя. Я и так вне себя.

— Повтори, что ты сейчас сказала. Ты не спала ни с кем, кроме Трейса, с прошлого Нового года? Но разве ты спала с кем-то в тот день? И ты, и Билл говорили, что он спас тебя до того, как что-нибудь произошло. Так или не так?

Но они долго не возвращались домой. Они поехали к Биллу привести себя в порядок…

— Почему ты боишься меня, Карлотта? Потому что я знаю правду? А правда такая страшная?

— Какую правду? Я не понимаю, на что ты намекаешь.

— Действительно не понимаешь?

Карлотта начала всхлипывать:

— Фрэнки, Фрэнки, мы не хотели, мы не думали, что это случится…

Сначала Фрэнки пыталась реагировать спокойно:

— Конечно, не хотели… — Потом она перешла на крик: — Но это все же случилось! Да?

— Да, но мы не хотели этого.

— Конечно. Вы просто не смогли справиться с собой, не так ли?

— Ах, Фрэнки, я знала, что ты все поймешь. Я так и сказала Биллу: Фрэнки поймет. Он так расстроился. Но пойми, просто все так вышло… Он спас меня, он был моим героем: подрался ради меня с Блейдом и не испугался его. Блейд такой страшный, а Билл не испугался! А потом, когда я обняла его, чтобы поблагодарить, я увидела кровь, я сама вся испачкалась. Пришлось ехать к нему отмываться. Пойми, мы не хотели, чтобы ты узнала, что Билл ранен, мы не хотели расстраивать тебя…

— Конечно, не хотели… И вы мне ничего так и не сказали. Но ты сказала Трейсу, ты ведь всегда так поступала! Вот он и не верит тебе сейчас, не желает поверить, что ты беременна от него.

После небольшой паузы Франческа сказала:

— Это была твоя ошибка, Карлотта, всегда рассказывать Трейсу, с кем ты спишь. А теперь скажи мне, что ты говорила ему про Билла в постели?

Карлотта явно не ожидала такого поворота.

— Я рассказала ему всю правду. Что заниматься любовью с ним, Трейсом; — это напоминает бурю, молнии и гром. А Билл… Билл похож на теплый летний дождь.

— Карлотта, ты говоришь, как настоящий поэт! Но все-таки это была ошибка. Никогда нельзя рассказывать тем, кого любишь, что ты занималась любовью с другим. Это серьезная ошибка.

— Но я не могла иначе! Я не могла не рассказать ему об этом. Во всех подробностях… О нашей любви!

— О любви? Ну что ж, может быть, — Франческа говорила это спокойным тоном, ощущая при этом, что голос ее как бы оторвался от тела, а тело — от сердца. — Но знай, Карлотта, ты допустила две ошибки, рассказав об этом Трейсу и мне. Рассказав, что это походило на теплый летний дождь…

— Фрэнки! Я не хотела тебе рассказывать! Считай, что этого не случилось.

— Это случилось, Карлотта. Сделанного не вернешь. — Она вышла из комнаты, прошла зал и остановилась возле лестницы.

— Куда ты? — прокричала ей вслед Карлотта.

— Я ухожу от тебя. Как Трейс.

— Но ты должна помочь мне! Ты не можешь бросить меня одну!

Карлотта догнала сестру и крепко уцепилась за нее:

— Ты осуждаешь меня, а я ни в чем не виновата!

— А кто же виноват? Билл?

Карлотте хотелось закричать: да, Билл! Это он во всем виноват! Но она не смогла сделать этого.

— Нет, Билл здесь ни при чем. Он не хотел этого. Это я. Понимаешь, я сняла платье, чтобы отстирать кровь, и… понимаешь, была пьяна, а рядом со мной стоял Билл, такой сильный, такой смелый. Я обняла его. Я поцеловала его… Не осуждай Билла и прости меня!

Франческа представила себе эту сцену: Билл и обнаженная Карлотта, осыпающая его благодарностями и поцелуями, искушая его той самой любовью, что так долго скрывалась в его сердце. Нет, она не могла осудить Билла за это.

— Я не осуждаю его, — сказала Франческа бесстрастным тоном. — Это все ты, Карлотта, ты. Билл всегда хотел тебя, у него есть оправдание: он любил тебя. Но ты? У тебя нет оправданий. Ты не любила его, но знала, что я люблю этого человека, знала, как сильно я его люблю, как сильно я люблю тебя… Это ты, Карлотта, предала меня. Ты не любила Билла и сделала это. Ради чего?

— Ради чего? Ради любви!

— Ради любви? — Франческа рассмеялась. — Любви Трейса? Неужели ты впрямь считаешь, что это животное достойно любви и само способно на любовь? — Она оттолкнула Карлотту и пошла вверх по лестнице.

— Не бросай меня, Фрэнки! — жалобно произнесла ей вслед Карлотта. — Что я буду без тебя делать?

— Придумаешь что-нибудь. Такие, как ты, всегда что-нибудь придумывают.

— Но как мне быть с Трейсом? Как вернуть его?

— Не волнуйся! Говорят, что настоящая любовь всегда найдет себе дорогу, а ведь Трейс и есть твоя настоящая любовь, не так ли?

Карлотта вышла замуж за Уита Трюсдейла за день до Рождества. Им пришлось жениться тайком: дядя и тетя Уита, его опекуны, были против этого брака. Когда Билл узнал обо всем, он решил, что все, наверное, сложилось к лучшему. Тогда он сделал предложение Франческе. вернее, он подошел к ней и сказал: «Выходи за меня замуж!» Это звучало как приказ, и она согласилась.

Они поженились вскоре после Карлотты и Уита, еще до Нового года. Каждый из них имел свою тайну. — Франческа не знала, что Билл — отец ребенка Джудит, а он не знал, что Франческе известно о том, что он спал с Карлоттой.

Одна Карлотта знала все. И одна Карлотта могла ответить на вопрос, почему она предпочла Биллу Уита Трюсдейла, когда ей захотелось родить ребенка…