1

Иттан Берк.

Болезнь не красила Агнию. Под глазами залегли тени. Рыжие кудри, мандариново-сочные, пахнущие лавандой, разметались по подушкам. Женщина натужно дышала, и грудь её тяжело вздымалась от каждого вздоха.

«Мигрень», — догадался Иттан. Вот почему она вызвала его сегодня, да ещё в такой спешке. В письме, присланным с посыльным, было всего два слова: «Приезжай немедленно».

— Ты неразговорчив, — прошелестела Агния. — Проблемы на работе? Не стой в дверях как неродной, иди сюда, — и слабо похлопала по краю кровати.

— Честно говоря, погода дрянная. — Он сел осторожно, чтобы не потревожить Агнию (знал, как ей неприятны любые касания в мигрень). — Ты выходила на улицу?

Она бросила быстрый взгляд на окно, за которым бушевал ливень, и злой ветер гнул ветви яблонь, что росли у дома, к земле. Сам Иттан вымок до нитки, и светлые волосы его завились у концов. С кончика носа стекла капля и разбилась о шелковые простыни. Агния любила роскошь, порой запредельную и лишнюю. Мебель подбирала исключительно редких пород, не скупалась на одежду и обувь. Оттого и простыни в её доме были жутко неудобные, зато из бледного шелка. Иттан проклинал их каждый раз, когда пытался балансировать на скользком шелке во время близости с Агнией.

— Нынче холодное лето, — холодно подтвердила та, которая терпеть не могла разговоров о погоде и называла их бестолковой тратой времени и слов. — А мне что-то нездоровится.

Она страдальчески закусила губу. На лбу и в уголках глаз выступили морщинки, бесстыдно напоминающие об истинном возрасте. Иттану нестерпимо захотелось стереть их с фарфоровой кожи поцелуем, но он сдержался.

— Позвать лекаря?

— Лучше посиди со мной. — И нащупала холодной ладошкой его руку.

Странно, никогда прежде Агния не просила побыть с ней в момент приступа. Напротив, гнала вон при малейшем признаке недомогания. Не терпела слабости: ни чужой, ни своей. С чего она снизошла до «телячьих нежностей», которые презирала всем своим естеством?

Их близость казалась настолько хрупкой, что могла рассыпаться на осколки от неловкого движения. Потому Иттан окаменел, с трепетом рассматривая аккуратные черты бледного личика. Мышцы его затекли, но он не позволял себе двинуться. Зачарованные часы отсчитывали секунды, дождь барабанил по стеклам одновременно тревожный и успокаивающий ритм. Иттану почудилось, что Агния задремала, и он попробовал высвободиться, но женщина покачала головой.

— Сиди, — приказала шепотом. — Расскажи, как обстоят дела в академии?

— Совет избрал новым ректором Виитаро Монро, — нехотя ответил Иттан, почесав переносицу. — Не худшее их решение, хотя я чую, как надо мной сгущаются тучи. Старик Виитаро всегда считал меня слишком юным для занимаемой должности — а значит, попытается эту самую должность отнять. Что ещё? — он задумался, потому как редко обсуждал с кем-либо работу. — Пришли характеристики на первокурсников. Среди потока есть настоящие самородки, но тебе ведь скучно?

— Отнюдь. — Агния приоткрыла глаза цвета спелой сливы. — Я так редко проявляла интерес к твоей жизни. Мне стыдно.

— Почему? — изумился Иттан. Нет, что-то неладно. Чтобы Агния, та самая Агния, которую воротило от любого проявления эмоций, пыталась влезть ему в душу, да ещё стыдилась своей черствости?!

— Настроение такое. — Она хрипло засмеялась, как смеется любая курильщица с многолетним стажем. — Романтичное. Ну же, рассказывай!

И он говорил. Нес откровенную чепуху, описывал абсолютно неважные события минувшего дня, а в душе цвело. Когда Агния уснула, напоследок заметив, что Иттан болтливый болван, он поцеловал её в лоб (что позволял себе редко, лишь когда был уверен, что не разбудит свою язвительную женщину) и на цыпочках вышел, прикрыв дверь.

«Может, это знак? — думал Иттан, подняв воротник плаща, чтобы колючая морось не затекала за шиворот. — Она готова принять меня?»

Фамильное кольцо давно пылилось в ящике стола — Иттан попросту не решался предложить Агнии замужество. О да, она бы засмеяла его, назвала влюбленным кретином и напомнила, что между ними нет никаких отношений, кроме нежно-приятельских. Но теперь, когда она разрешила ему разделить на двоих мигрень, когда расспросила о делах, когда позволила открыться — всё изменится!

По периметру академия чародейства и знахарств была обнесена неприступной стеной, а внутрь вели единственные ворота. Над теми развевались сотворенные магией флаги всех цветов радуги, которые мерцали даже в ночи. Вход от нежеланных гостей охранял суровый привратник. Ну, предполагалось, что он должен быть суровым, но по факту этот престарелый колдун средней руки либо дремал в своей каморке, либо ругался с пройдохами-студентами, пытающимися протащить на территорию что-нибудь запрещенное (от дешевого алкоголя до таких же дешевых продажных женщин). Даже алебарда, добытая им в какой-то оружейной мастерской, не приносила устрашающего эффекта.

Клюющий носом привратник подскочил, когда ворота отворились.

— Доброе утро, господин! — Он встал по струнке.

— Спокойной ночи, — поправил Иттан с улыбкой.

Темными ночами академию словно населяли призраки. В отблесках свечей скакали тени, извивались, теряясь в переплетении коридоров. Перешептывались не смазанные дверные петли. Свечи пылали тускло, позволяя ориентироваться в бесконечных поворотах и лестницах, но размывая очертания предметов. Впрочем, за тринадцать лет, которые светлый декан Иттан Берк провел в академии, он выучил наизусть каждую трещинку в стене, всякую складку на поистрепавшемся ковре. Приходили и выпускались адепты, умирали преподаватели, но вещи оставались неизменны.

В личных покоях Иттан наскоро разделся и завалился в постель. Завтра же он скупит всю цветочную лавку и, осыпав крыльцо дома Агнии розами, шипастыми, на длинной ножке, сделает ей предложение.

Но ранним утром (неприлично ранним, когда ночные гуляки уже разбрелись по домам, а труженики ещё не проснулись) его разбудил стук в дверь. На пороге высилась личная секретарша Иттана, полукровка по имени Клаудия. Некрашеная и встрепанная, чего раньше за ней не наблюдалось, в ночной сорочке до пят.

— Держите, — проблеяла она, и дрожащая ручонка протянула Иттану сложенный вчетверо лист бумаги.

— Что-то неотложное? — пробурчал Иттан, разворачивая лист. Почерк в мелких завитушках был ему знаком. Агния.

«Прошу, не порть мои похороны своими слезами. Не приходи.

А.»

— Что за нелепая шутка?! — Иттан поднял взгляд на Клаудию, и та затряслась как в судорогах.

— Госпожа Агния Керро скончалась нынче пополуночи. Она просила посыльного передать вам это после её смерти, — скороговоркой выпалила секретарша. — Я решила не ждать и отдать сразу… чтобы вы… ну… вы же вроде дружили…

Договорив, она попятилась и, не дождавшись дальнейших распоряжений, спешно ретировалась прочь от деканских покоев. А Иттан ещё долго комкал в пальцах надушенное послание, чувствуя себя преданным и опустошенным настолько, что пустота эта пожирала изнутри. Как штырь, она вонзалась в сердце, проворачивалась, драла в ошметки.

Агния — молодая, успешная, великолепная — не имела права умирать.

Но она была мертва.

 

2

Тая.

Смычок скользил взад-вперед, и от касаний волоса по струнам рождалась мелодия. То горчащая на языке, то приторно-сладкая; то невыносимо медленная, то быстрая что подземная река. Мотивы сменялись. Лучик солнца плясал по грифу.

Футляр от скрипки наполнялся монетами — горожане были разморены жарким полднем и оттого щедры. Они не скупились на подаяние для юной скрипачки, что играла, склонив голову на подбородник. Одни долго стояли, топая в такт, чем неимоверно раздражали; другие кидали монетку в общую кучку и шли по своим делам.

Краем глаза Тая заметила, как Рыжий влез пальцами в карман прохожего, что заслушался мелодией, как блеснула в смуглой руке медянка. Тая видела всё и с трудом подавила стон недовольства. Куда же он выперся, неразумный?! Его же схватят!

Она закончила играть и под редкие аплодисменты пересыпала мелочь в мешочек, который повязала на пояс. Рыжий мельтешил рядом, чем подставлял не только себя, но и Таю. Надо бы убираться, пока его не поймали.

— Прекрати, — схватив Рыжего за залатанный рукав, шикнула Тая. — Кыш отсюда!

— Да ладно тебе! — протянул тот и щербато улыбнулся. — Всё в порядке.

Он убежал, затерявшись среди суетливого потока горожан. Тая забросила футляр за плечо и уже собиралась уходить, как по площади разнесся истошный женский крик:

— Грабят! Стража!

Тая оглянулась. Да будь неладен этот мальчишка! Громадный мужик схватил Рыжего за грудки, а стоящая рядом тетка орала во все горло. Вокруг них образовывалась толпа. Подошел толстопузый стражник, встряхнул Рыжего как следует. Тот взвыл.

— Не трожьте меня, я сиротинушка-а-а.

Тая направилась к безлюдному переулку, надеясь затеряться, пока не стихла паника. Не успела.

— Он с этой был, со скрипачкой! — «удружил» кто-то басистый.

— Вон она!

— Бесстыдница!

— Воровка!

— Держите её!

Тая ни оглядываться, ни отвечать не стала — побежала так, что дыхание застыло в глотке. Тяжеленный футляр лупил по заднице, оттягивал плечо. Не впервой, потому она на бегу перекинула его поудобнее. Мелькали развилки и дома. Запах свежей выпечки сменился помойной вонью. Кошель отвязался и брякнулся на землю, но Тая не остановилась — жизнь дороже.

Преследователь несся по пятам, и тяжелые шаги его звучали вровень со стуком сердца Таи.

— Именем закона… — пыхтел он, срывая голос. — Требую…

«Требуй что угодно, отвяжись только», — безрадостно подумала Тая и свернула налево, затем резко вправо. Перепрыгнула через мусорную кучу, встревожив стайку крыс, и те с писком разбежались.

Преследователь отставал. На новом повороте его дыхание уже не жгло лопатки. Вскоре шаги стихли, затерявшись где-то позади. Как раз вовремя. Тая, склонившись, нырнула в малоприметную щель под старым зданием, где пряталась не единожды. Втянула внутрь футляр. Улеглась на живот и затихла.

Ноги, обутые в нечищеные ботинки, пронеслись совсем рядом и исчезли. Угроза миновала.

Тая довольно фыркнула. Одурачила. Опять! Какие же эти стражники неуклюжие. Разжиревшие боровы, вот они кто.

Но гордость тотчас сменилась раздражением. Дневного заработка Тая лишилась, и всё благодаря недотепе-Рыжему. Ему же было велено обчищать простофиль с рынка, так чего он приперся к фонтану?! А самое обидное, что Рыжему ничего не сделают, ну, высекут как следуют да отпустят восвояси. А ей Кейбл потерю выручки не простит. Тая явственно представила, как он накажет её — и внизу живота неприятно затянуло.

Она, переждав несколько минут и убедившись, что её никто не ищет, вылезла из щели, оперлась спиной о стену. Смежив веки, представила, что это вовсе не трущобы столицы, а море. Тая никогда не видела моря, но слышала, что то существует. Мамаша говорила, будто оно шумит — и многие годы Тая пыталась понять, как именно. Похож ли тот шум на скрип дверных петель или на шуршание, с которым ветра гоняют по земле обрывки газет?

Или на то, как падают с потолка капли влаги, ведь в Затопленном городе не бывает сухо?

Кейбл, подтрунивая над Таей, утверждал, будто морская вода пахнет гнилью и плавают в ней раздувшиеся утопленники. Но она ему не верила. Откуда Кейблу, выкормленному крысами Затопленного города, знать, как выглядит море?

Тая сидела, поглаживая шершавый бок футляра, а вокруг всё смолкло. И среди Янга, столицы людского королевства, осталась она одна, а ветер донес аромат соли.

…И чьи-то шаги.

Тая приготовилась бежать.

 

3

Иттан.

На похороны он всё-таки явился. Назло Агнии и самому себе. Одетый неприметно, в повседневный костюм. Будто шел не к женщине, от которой лишался рассудка, а к мимолетной знакомой. Она лежала на алтаре посреди храма, окруженная черными свечами, огни на которых несмело трепетали, и алыми розами. Мечта Иттана осыпать Агнию цветами сбылась, но совсем не так, как он предполагал — да и опередил его какой-то иной поклонник. Волосы её были убраны в замысловатую прическу, и среди рыжих прядей сверкали изумруды. Платье черное с высоким горлом и без разреза у бедра, скромное и безвкусное — при жизни Агния не за что бы не надела подобное.

С ней прощались коротко, без особых эмоций. Подходили, касались лба, бормотали под нос пару пожеланий и убирались. Хуже всего, что Иттан должен был поступить точно так же. Он ступил к Агнии, неотличимой от прежней — взмах ресниц, и она оживет! — тронул кончиками пальцев ледяной лоб. Второй рукой нащупал в кармане фамильное кольцо. Иттан собирался незаметно надеть его на палец Агнии, чтобы его частичка навсегда осталась с ней, но не сумел. За ним сморкалась в платок какая-то женщина и — он ощущал это — заглядывала за плечо, мол, когда же наступит её очередь.

— Надеюсь, твой новый театр по-настоящему роскошен, — сказал Иттан и, запечатлев Агнию последним взглядом, отошел к стене.

Он проводит её тело в последний путь, и когда прах развеют над рекой — напьется с горя.

— Сжигания не будет! — вдруг оповестила молоденькая актрисулька, подружка Агнии. — Агнуша завещала быть похороненной в могиле.

Она не то хрюкнула, не то всхлипнула и трагично разревелась, неестественно и вызывающе. Да, со смертью Агнии столица лишилась не только прекрасной женщины, но и великой актрисы. Агния рвала жилы, не щадила себя, дневала и ночевала на сцене, заучивая роль — и была лучшей из лучших. Неповторимой. Благодаря ей маленький театр из бедного квартала переехал в центр Янга. Сам король посещал пьесы, в которых главную роль — а за иные она не бралась — играла Агния.

И вот она мертва, и вскоре гибкое тело обовьют черви.

Иттан ушел. Не выслушал заунывных речей от приятелей и многочисленных поклонников. Не высказал ей, как нехорошо обманывать мужчину, с которым делишь постель. Мигрень… Никакой мигренью она не болела, а мучилась неизлечимой болячкой, что давно засела в мозгу. Агния, без сомнений, знала о ней, но ничего не говорила. Никому, даже Иттану. Почему она не доверяла ему?

С другой стороны, чем, если не доверием назвать то, что последние часы они провели вместе?

Кольцо он положит на её могилу как-нибудь позже, когда страсти вокруг гибели Агнии улягутся.

У здания, где когда-то снимал помещение театр Агнии, было удивительно пусто. Пара дешевых букетов валялось у заколоченных дверей — вот и вся дань памяти. Иттан долго стоял, вглядываясь в слепые провалы окон. И перед глазами вспыхивали картинки полузабытого прошлого.

… На то представление его позвал знакомый, и Иттан от безделья согласился. Он сидит на жестком стуле в зале столь маленьком, что нечем дышать. Гостей собралось много, они шушукаются и позевывают, листают программку, наскоро нарисованную художником, а потому неряшливую.

Занавес поднимается, даря начало представлению, скучному и обыденному. Иттан ерзает на стуле.

— Ты погоди, — со знанием дела шепчет знакомый. — Скоро появится она!

В его голосе столько восторга, что Иттан поддается, в нетерпении разглядывает сцену, где мельтешат актеры средней руки. Не разобрать, что они изображают: драму или комедию?

Всё меняется, когда выходит Агния. В облегающем платье, полы которого струятся по полу. Волосы распущены, кожа бела, и только губы алы словно кровь. Она не женщина, а иллюзия, портрет кисти не мастера, но гения. Глаза сверкают. Её речь чиста, и от голоса, которым она произносит текст, хочется плакать.

Всё-таки драма.

Агния играет как живет. Вены на её шее вздуваются, когда она кричит. Голос срывается. В конце она падает на подмостки, якобы убитая кинжалом в спину, и зал ахает. Люди поднимаются с мест и всматриваются в недвижное тело.

Занавес опускается.

Нет ни хлопков, ни криков «Браво!» Лишь молчание, тяжелое, густое.

И когда Агния выходит на поклон, гости взрываются аплодисментами. Женщины утирают слезы, мужчины восхищенно качают головами. Равнодушных, как и недовольных, нет.

Агния лучезарно улыбается, принимая букеты и комплименты, а Иттан чувствует на себе её внимательный взгляд…

Кажется, он задумался и свернул куда-то не туда. Вместо базарной площади — на грязную, узенькую улочку. Из сточной канавы несло испражнениями. У коричневой воды умывалась крыса, такая жирная, что могла бы съесть кота. Иттан поморщился. Огляделся. Ну и где он? Ни вывесок, ни лавок, только кособокие домишки да мусорные кучи.

У стены обнаружилась кучерявая девица, что сидела, скрестив ноги. Глаза её были закрыты. Перед девицей валялся футляр. Услышав, что кто-то идет, она распахнула веки. Недовольно цокнула.

— Играешь? — зачем-то спросил Иттан, сраженный несоответствием между чумазой внешностью и старым, но чистеньким футляром, который девица поглаживала тонкими пальцами.

— На скрипке, ну, — неприветливо ответила она и взялась с любопытством изучать ботинки Иттана, даже приблизилась к ним, точно рассматривая в начищенной коже свое отражение.

— А Звездную балладу можешь?

— Типа того, — повторила девица и, сплюнув сквозь зубы, вытащила скрипку.

Она тронула струны смычком и, к удивлению Иттана, заиграла гладко и плавно. Умеючи, а главное — без фальши. Агния обожала Звездную балладу, наверняка бы это исполнение ей понравилось. Он улыбнулся. Мелодия стихла на полутоне, оборвалась так резко, будто с мясом. Девица задрала голову, явно ожидая благодарности и уж точно не словесной.

— У тебя хорошо получается, — отметил Иттан, копаясь в кармане пиджака.

— Типа того, — с прежней немногословностью хмыкнула девица, убирая скрипку в футляр.

— Держи.

Он протянул скрипачке монету.

— Спасибо! — Она поднялась, чтобы принять подачку, но не устояла на ногах и неуклюже рухнула прямо на Иттана. Тот подхватил девицу, пропахшую немытым телом, и привалил её к стене. — Извини, дядь. — Потерла коленку. — Ноги совсем затекли.

Монету девица попробовала на зубок, осталась удовлетворена результатом. Поблагодарив Иттана быстрым кивком, она схватила скрипку и, закинув себе за плечо, поплелась куда-то во внутренности улиц.

— Эй! Как выйти к площади? — запоздало окрикнул её Иттан.

Скрипачка покрутила головой и ткнула влево, в прореху меж домов. Буквально через десять минут Иттан выбрался на оживленную площадь, в очередной раз поразившись тому, как резко приличный город перерастает в забытые богами трущобы. Даже солнце там светит иначе, тускло и безжизненно.

А играла эта девица совсем недурно.

— О, брат!

По спине со всей дури хлопнули. Иттан закашлялся от неожиданности. Обернулся.

Свен Лотт, хам, картежник, а заодно сынок первого министра, улыбался во весь рот.

— Слыхал, Агния померла? — С непонятной радостью спросил он, равняясь с Иттаном. Пухлые щеки его тряслись в такт ходьбе.

Иттану жуть как хотелось послать Свена куда подальше и улизнуть, но правила приличия требовали продолжить разговор.

— Кажется, она болела чем-то серьезным.

— Поверь моим словам, это её боги прокляли, — серьезно ответил Свен, поглаживая шарообразный живот. — Нечего было задницей крутить перед всеми подряд.

Негодование поднялось к горлу. Да как он смеет такое говорить?! Кто позволил ему лгать?

— Мне некогда трепаться с тобой, — процедил Иттана.

— Да ты чего, Иттан? — Свен присмотрелся. — Никак грезил об Агнии, да? Я, признаться, тоже. Денег ей предлагал, меха, а она ни в какую. Ну и дура.

Понадобилось собрать всего себя, чтобы не накинуться на Свена и не растерзать его прямо здесь, на глазах у сотен горожан. Руки дрожали, сердце колотилось, и ненависть пеленой пала на глаза. Вдох и выдох.

— Угу, — промычал, всё ещё надеясь отделаться малой кровью. — Я пойду.

— Погоди! Ты слыхал, что нашу актрису отымела половина столицы? Да на ней клейма ставить некуда! — гоготнул Свен, и этого Иттан не выдержал.

Удар получился смазанным — в последнюю секунду Свен отшатнулся. Но нос задело, и тот хрустнул. Кровь потекла по выглаженной рубашке. Иттан замахнулся вновь.

Сейчас он всё ему расскажет. Покажет. Да ещё и повторит при необходимости.

Их окружили зеваки, кто-то полез разнимать драку, впрочем, без должного энтузиазма. Иттан повалил тучного Свена на землю, сел тому на живот. Он бил коротко, но часто. Выплескивал всю ту боль, что поселилась в нем тем утром, когда умерла Агния.

Никто. Не. Смеет. Оскорблять. Её. Память!

Свен закашлялся кровью, и только тогда Иттана силой оттащили прочь.

— Хорошего дня, — отрезал он и, показав подбежавшему стражнику удостоверение преподавателя академии, слился с толпой. Свен что-то кричал, но невнятно — не сильно-то поорешь, когда выбиты зубы.

В академию Иттан ворвался что смерч.

— Никого ко мне не пускать, — приказал Иттан секретарше.

Он заперся в кабинете с бутылкой виски и тарелкой пахучих сыров (как она их любила!), задернул шторы, откинулся на диване и предался воспоминаниям.

…Вот он, нагая и прекрасная, курит у окна, и горький дым плывет по комнате. Агния с наслаждением вдыхает, выпускает сизый дымок изо рта. А лунный свет стекает по светлой коже в веснушках. Сигарета медленно тлеет, и пепел опадает на ковер.

…Вот она сосредоточенно изучает чистый холст, примеряясь к нему. Делает мазок, и на сером вырисовывается первая ветвь сирени. Вскоре вспухают почки, выпускают розоватые цветки. Агния закатывает рукава безразмерной — и явно мужской — рубахи, облизывает полные губы.

— Фу, как банально, — говорит она, и перечеркивает едва родившуюся картину двумя черными линиями.

…А вот её настигает очередной приступ «мигрени». Агния бессильно опускается на подушки и указывает на дверь.

— Выметайся, — не просит, но приказывает.

Меж её бровей появляется морщинка, которую Иттану страсть как хочется разгладить поцелуем, но он покорно уходит, иначе Агния разозлится и запретит ему появляться в её доме. Отлучит от тела. Так уже случалось: они играют по её правилам. Встречаются тогда, когда позволит она. Не появляются вместе в обществе. А Иттан как мальчишка поддается, потому как все его мысли занимает эта женщина. Пусть она старше его на целых десять лет, пусть опытнее, пусть циничнее — она принадлежит ему. Об их связи знает разве что её прислуга, но та научена держать язык за зубами.

Когда-нибудь она непременно разглядит в нем не только любовника, но и мужчину, человека, личность. Иттан готов ждать…

Дождался!

Ну почему он не схватил её в охапку при первых же симптомах болезни и не увез в лучшим знахарям Валонии? Думал, всего-то мигрень — болезнь аристократии, — а оказалось, что всё куда страшнее и глубже.

Виски жгло горло, но напиться им не получалось. В глубине тела, где-то под сердцем, свербело печалью. Но какой-то неправильной, блеклой. Разве можно так страстно желать женщину и так обыденно страдать по ней? Хотелось сотворить какое-нибудь безрассудство, позволительное человеку, потерявшему любимую женщину, но почему-то не получалось даже встать с места.

Потому Иттан доел сыры, отставил виски и уснул прямо на диване в рабочем кабинете, свернувшись калачиком, ощущая себя полным ничтожеством.

 

4

С утра всё валилось из рук. В прямом смысле. На пол летела одежда, бумаги, даже чашка кофе. В случае с чашкой ещё и разбилось на десяток осколков, а кофейная жижа некрасивым пятном окрасила светлый ковер. Иттан растер пятно пяткой и, неудовлетворенный результатом, позвал секретаршу.

— Вытрешь? — спросил он, пытаясь сладить с узлом на галстуке.

— Ага! — Клаудия метнулась за тряпкой и, вернувшись, начала елозить по полу, отклячив зад и выгибаясь что кошка. Она давно была влюблена в светлого декана, и тот ничего не мог поделать с её одержимостью. Убеждал, что им не суждено быть вместе, ругал и даже грозился уволить — Клаудия безропотно соглашалась на всё и продолжала оказывать неумелые, нелепые знаки внимания.

— Господин, а это правда, что вас… ну… — старательно натирая ковер, промычала она.

— Что меня — что?

Узел не поддавался, и Иттан сдернул галстук с шеи, бросил на пол и подавил желание растоптать непослушную полоску ткани каблуком.

— Что вас отстранят? — Клаудия шмыгнула носом.

— Кто сказал? — Иттан скрестил руки на груди.

Секретарша села на коленки, затеребила тряпку.

— Слухи ходят, что новый ректор поменяет многих преподавателей, а вас понизит, — и добавила поспешно: — временно, пока вы не наберетесь опыта и знаний. Дескать, вы слишком молоды и пока не оправдываете возложенных на вас надежд.

Если честно, эти слова даже обрадовали Иттана — он давно пожалел, что в двадцать лет согласился взойти на должность управляющего светлым факультетом. Так уж вышло, что прежний декан скоропостижно скончался, не оставив ни приемника, ни времени подобрать ему замену, перед самыми выпускными экзаменами. И тогда было решено взять сына графа Берка, так, на недолгий срок, до утверждения подходящей кандидатуры. Как известно, нет ничего более постоянного, чем временное, потому недавно Иттан справил пятилетие своей службы. Но получалось у него ой как плохо. Ему подсовывали детишек, которым выкупили место родители; с его мнением особо не считались и советов не спрашивали. А в прошлом году у студентов факультета начали пропадать магические силы, совсем, безвозвратно — в итоге оказалось, что кражей промышлял бывший ректор, ныне покойный, но и без того слабый авторитет Иттана это подорвало окончательно. Потому, может, и неплохо, что ему найдут замену.

Съездит на море или в горы — как давно мечтал. Жаль, не с Агнией.

Иттан болезненно поморщился, а Клаудия восприняла это по-своему. Вспорхнула как бабочка и подлетела к декану, закудахтав взволнованно:

— Да вы не переживайте, побудете помощником или ассистентом, а там всё наладится! Уж мы все будем за вас просить. А я…

— Всё нормально, — перебил Иттан. — Спасибо, что помогла с пятном.

— Что-то ещё? — И преданно заглянула в глаза.

— Нет. Хотя постой. — Иттан вспомнил о брошенном на пол вчерашнем костюме и указал на него. — Отдай в стирку вещи. Только выложи кольцо.

Клаудия пошарила по карманам, выудила платок, мелочь, оторванную с мясом пуговицу. Развела руками.

— А нету кольца.

— Как нет?! — Он, схватив пиджак, вывернул карманы наизнанку, осмотрел на наличие дыр. — Быть того не может!

Иттан рухнул на пол, но и там кольца не обнаружилось. Под диваном нашелся носок, заросший пылью, но ничего более. Так же и под столом. И при входе. Иттан исползал кабинет вдоль и поперек под оханье секретарши. Впустую. Фамильное кольцо с крупным бриллиантом круглой огранки исчезло. Куда, как? Где он его выронил или сознательно выложил? В храме? Нет, позже. Но когда?..

— Чем я могу помочь? — влезла Клаудия, и Иттан прогнал её прочь, чтобы не сбивала. Напоследок она только успела бросить: — У вас в девять встреча с преподавателями.

Вытащили на площади? Нет, к нему никто не подходил. И сам он рук в карманах не держал. Выпало при драке со Свеном? Вряд ли.

Разве что…

Скрипачка! Неспроста она терлась об него: услышала, как звенят монеты в кармане, и обокрала. Эта дрянная воровка умыкнула кольцо, которое предназначалось Агнии!

Как у всякого приличного человека голубых кровей, у Иттана Берка имелись товарищи, о знакомстве с которыми не принято распространяться. Например, Регс Стюа, бывший сокурсник, переквалифицировался из светлого колдуна в первоклассного слухача. Поняв, что магам платят втрое меньше, чем информаторам, он приманил воришек, нищих, калек и прочего сброда. Регс мог добыть всё. Уже в час дня они с Иттаном пили эль в неприметном трактире, главной особенностью которого было въевшееся в дощатый пол пятно крови посреди зала.

— Какая нелегкая заставила тебя обратиться ко мне? — полюбопытствовал Регс, почесав аккуратно выстриженную бородку.

— Вчера меня обокрали. Так сказать, жажду возмездия.

Иттан отхлебнул из кружки. На вкус напоминало обмылки, причем не первой свежести. Он обтер рукавом губы.

— И кто же? — Регс побарабанил по столу. Ногти его были чисты и ухожены.

— Темноволосая девчонка, тощая, лет пятнадцать от силы. Одета была в какие-то лохмотья. Волосы вьются.

— Ты сейчас охарактеризовал половину моих знакомых шлюх. — Регс хмыкнул, жадно отпил эля. — Да ты не кривись, вкусная штука, главное — привыкнуть.

Он взялся за кружку Иттана, допил и из неё тоже.

— Она скрипачка, по крайней мере, играть научена.

— Что нынче за воры пошли, которые для начала помузицируют для жертвы, а после обчистят её? — посетовал Регс. — Многое стащила-то?

— Немногое, зато какое. — Покачал головой Иттан. — Фамильное кольцо, дорогущее, там бриллиант размером с горошину.

Если она продала кольцо или — не дайте боги — нацепила его на свой грязный палец, ей несдобровать. Она могла утянуть что угодно, хоть кошель с деньгами, но не прощальный подарок для Агнии.

— Неплохо, — протянул Регс, глянув в опустевшую кружку. — Ладно, как разыщу — дам знать. Если понадобится поучить её уму-разуму — говори. Мои ребятки с удовольствием расскажут, что воровать у приличных господ чревато проблемами со здоровьем.

Регс собрался уходить. Встал, отряхнув выглаженную штанину от невидимой соринки.

— Сколько я тебе должен? — Иттан протянул ладонь для рукопожатия.

— Для друзей оплата по факту, — белозубо улыбнулся Регс, сжимая руку. — Бывай.

Спустя секунду он затерялся среди посетителей, а вскоре и вовсе исчез из трактира. Как всё-таки не вязался его франтоватый облик — начищенные до блеска ботинки, подтяжки и запонки — с родом деятельности и местами, где Регс обтирался. Иттан тоскливо глянул на кровавое пятно и, стараясь на дотрагиваться до липкой столешницы, поднялся.

Только бы эта скрипачка вспомнила, куда девала кольцо: кому продала или где запрятала. Иначе придется-таки попросить «ребят» Регса пообщаться с ней. И хоть избивать женщин недопустимо, эту воришку за женщину и считать нельзя. Только крыса тяпнет за палец того, кто был с ней добр. Крыс нужно истреблять, дабы они не распространяли заразу — значит, и скрипачку при надобности отловят за хвост.

Академия жила привычной жизнью, такой славной и беззаботной, что Иттан, проходя мимо фонтана во внутреннем дворе, даже залюбовался молодой парочкой: юношей, играющим на свирели, и танцующую девушку, чьи медные волосы были уложены в замысловатую косу. Вздохнул. Не время прохлаждаться: ещё согласовывать учебную программу на год.

Но едва Иттан переступил порог академии, как дорогу ему преградила зареванная секретарша. Бросилась на шею. Взвыла.

— Что случилось? — Иттан отстранил Клаудию, и та всхлипнула.

— Вас искал ректор, а когда узнал, что вы за пределами академии в рабочие часы, оставил записку. Вас… у-у-у… — Она подавилась истерикой.

Насквозь мокрая записка с потекшими чернилами обнаружилась в стиснутом кулачке. Иттан прочитал короткое послание, окончившееся размашистой подписью, и усмехнулся.

— Немногословно. Да не реви ты, дадут тебе другого декана.

— Я вас хочу-у-у, — заливалась Клаудия. — Как он посмел у-у-увольнять вас та-а-ак…

— Не увольнять, — поправил Иттан, возвращая записку (не хранить же её, в самом деле), — а смещать с должности.

Да, с Виитаро Монро у Иттана всегда были тяжелые отношения: декан факультета телепатии смотрел на светлого декана с неприязнью и частенько упрашивал понизить его до преподавателя или и вовсе специалиста. И всё-таки сейчас Виитаро, едва вступив в ректорские обязанности, поступил неправильно, ибо сообщать недобрые известия нужно в лицо, а не трусливо выплескивать их на бумагу. Мол, ты не огорчайся, зарплату тебе выплатят, из покоев выгонят только через месяц, а работу, соответствующую твоему опыту и статусу, подберут в стенах академии. Да далась ему эта академия!

Их обступали студенты. Любопытные донельзя, они тянули шеи и перешептывались. Хихикали, округляли глаза. Потому Иттан встряхнул секретаршу за плечи.

— Прекращай реветь. Ректор на месте?

— Да! — Клаудия громко высморкалась.

В кабинет Виитаро Монро Иттан ворвался без стука. На секунду ему захотелось, как прежде, трижды постучать и дождаться короткого «Войдите!» Но то было с предыдущим ректором, с нынешним же, увольняющим посредством записки, не стоило церемониться.

— Объяснитесь, пожалуйста, — потребовал Иттан, усаживаясь на стул напротив рабочего стола ректора.

Виитаро, усатый, подслеповатый старик, поправил пенсне, съезжающее с носа, и заскрежетал:

— Молодой человек, что за недопустимое поведение?

— Вы без объяснений отстранили меня от должности. Разумеется, я в бешенстве, — ответил Иттан, хотя бешенства в нем не набралось бы и на грамм. Он был спокоен, просто жаждал прояснить причины перед тем, как уволиться и уехать из прогнившей столицы, где всё напоминало об Агнии.

— Поймите меня, Иттан. — Виитаро опустил взгляд словно нашкодивший ребенок. — Я признаю воинские заслуги вашего отца перед государством. Также я благодарю вас за годы, отданные факультету света. Но ваши квалификационные навыки вызывают… м-м-м… сомнения.

То есть пять лет не вызывали, а тут начали вызывать столь резко, что Виитаро не смог вызвать теперь уже бывшего декана для беседы? Иттан собирался озвучить это — добавив, разумеется, толику ехидства в голос, — но взгляд его зацепился за почти чистый стол. Разве что конверт с гербом в виде орла выделялся среди свитков и бланков академии.

Всё стало ясно.

— Вас попросил отец Свена Лотта? — Иттан кивнул на о. — За то, что я обидел его драгоценного сыночка?

— Что вы несете, молодой человек! — возмутился Виитаро, но рука его легла на конверт.

Трудно бороться с прихотью первого министра, особенно когда ходят слухи, что тот помыкает самим королем. Виитаро Монро, всю жизнь посвятивший академии и мечтающий управлять ею, не хотел впасть в немилость короля из-за строптивого декана. И пусть.

— Не смею больше тратить ваше время. Заявление передам через секретаря, — сказал Иттан, откланиваясь. — Успехов.

— Что же вы, Иттан, такой неуравновешенный, зачем же всё воспринимаете так горячо? — вдруг донеслось до него ехидное. Виитаро не скрывал злорадства. — Вы бы настоев попили успокаивающих, что ли.

Иттан повернулся и встретился с взглядом, полным превосходства.

— Вы радуйтесь, что вас за избиение в тюрьму не посадили, а всего-то с должности сняли, — ректор убрал злополучное письмо в ящик стола, запер тот на ключ. — Так нет, вы опять на рожон лезете. Ну, уволитесь вы, а толку? Одумайтесь, пока вас не вышвырнули за дверь.

Это прозвучало с такой надменностью, что Иттан действительно ощутил себя неуравновешенным подростком, готовым нахамить, а лучше — ударить. Истинная сила в нем взбурлила так, что запах её поплыл по кабинету. Кулаки сжались.

— Вы и меня изобьете? — полюбопытствовал Виитаро, поправляя пенсне.

— Какого вы обо мне мнения? — притворно удивился Иттан и вышел, мысленно отсчитывая до десяти, чтобы не сорваться.

Успокоив Клаудию (по правде, накачав её до беспамятства травяным настоем), он сам разобрал канцелярию. И среди множества бесполезных писем, просьб и благодарностей нашлось кое-что, что на секунду заставило улыбнуться. Коротенькая весточка, запечатанная сургучом с гербом правящего дома Пограничья, страны теней.

«Леди Сольд эр Вир-дэ успешно разрешилась от бремени. Ровно в полночь семнадцатого дня второго солнечного месяца первенец лорда и леди издал первый крик».

Сольд, давняя подруга Иттана, вышедшая замуж за лорда теней (добровольно связала себя с тенями — безумная девчонка!), месяц назад родила мальчика. Хоть у кого-то жизнь сложилась.

К вечеру того же дня Иттан собрал по коробкам все вещи, хранящиеся в казенной спальне академии. Приказав слугам перенести их в отчий дом (то-то маменька обрадуется, что сын вновь будет жить в семье), он оглядел опустевшую комнату. Пять лет обставлял её по своему вкусу, а теперь — ничего. Ни отголоска души прежнего хозяина.

А все учебные наработки он по чистой случайности закинул в камин, который — тоже по случайности — разжег. И всё, что было накоплено им за пять лет работы: учебные планы, методики, рекомендации, графики — исчезло в жадном пламени. Какая досада.

Повозка ожидала у ворот академии, но Иттан не успел подняться в неё. Из темноты явился некто, прокашлялся, привлекая внимание. Лицо его закрывали широкие полы капюшона. Громадное тело скрывал плащ.

— Я от Регса, — прогнусавило существо неизвестной расы. — Ваша скрипачка найдена.

— Где она? — Сердце затрепыхалось в грудной клетке.

— Прикажите извозчику сменить маршрут. — Существо шустро влезло в нутро повозки. — Угол дубовой и кленовой. Давайте же!

Иттан, мысленно распрощавшись с академией, влез в повозку, ставшую маленькую от присутствия незнакомца.

Извозчик ударил кнутом, и лошади поплелись по улочкам столицы. Всю дорогу существо (судя по габаритам, рынди — только у этой северной расы мужчины внешне напоминают платяной шкаф, а ударом кулака легко проламывают стену) молчало, лишь пыхтело сквозь зубы. На вопросы незнакомец не отвечал, и Иттан, усвоив, что вести с ним светскую беседу не собираются, отвернулся к оконцу.

Они подъехали к самой окраине города. Дома сменились лачугами, чаще необжитыми, разваленными, наклонившимися одним боком к земле. На многих не хватало крыш, от других остались остовы. Почва была болотиста и чавкала под колесами. Дурной запах гнили разъедал ноздри.

Мурашки поползли по позвоночнику.

Лошади замерли посреди тропы, по обе стороны которой тянулись поля, заросшие бурьяном и осокой.

— Приехали, — вслух оповестило существо в капюшоне и, кажется, ухмыльнулось.

 

5

— Обожди тут, мы скоро, — крикнул извозчику незнакомец, чуть успокоив дурное предчувствие Иттана. Да и в целом переживать было не о чем: Регсу незачем устраивать ловушку. Мертвый клиент неплатежеспособен.

— Смотрите под ноги, господин. — Существо придержало дверцу. — Тут полно всякого дерьма. Нет, магический огонь не жгите. — Опередило оно бывшего светлого декана, собравшегося щелчком пальцев зажечь светлячка. — Мало ли кто потянется на свет.

Иттан щурился, но темнота — чернильная, глубокая, поедающая — обволакивала. Потому он спотыкался как слепец, по щиколотку увязал в воде и, шарил вокруг себя руками, а провожатый шел спокойно, точно помнил тут каждую кочку. Впрочем, может, и помнил. Иттан ругался сквозь зубы и всё порывался развернуться — останавливало его только то, что сзади темнота была не менее густой, и выбраться из неё самому не представлялось возможным.

— Долго ещё? — спросил он, запнувшись о что-то, смутно напоминающее мягкое тельце живого (или некогда живого) существа.

— Нет, господин, вон, виднеется уже.

С горем пополам они вышли к одноэтажной развалине. Раньше тут имелся забор, но он лишился половины досок и издали (Иттан уже привык к тьме, потому мог всмотреться) напоминал клыкастую челюсть какого-то чудища, вылезшего из трясины.

— Заходите. — Незнакомец отворил перед Иттаном дверь, пропуская вперед.

Стало окончательно не по себе. Ночь, безлюдный пустырь и существо, дышащее с посвистом, стоящее за спиной. Так немудрено и головы лишиться.

— К чему эта конспирация?

Иттан приготовился обороняться, но оказалось, что опасаться нечего.

— Зажигайте свет, — разрешил провожатый, захлопнув дверь и задвинув щеколду.

Зеленоватое свечение светлячка разбежалось по единственной комнатушке дома. Незнакомец скинул капюшон. Да, рынди. Лицо в оспинах, нос с горбинкой, зато улыбка широченная, белые волосы вьются.

— Извините за кон-стира-тцию, — выговорил по слогам и всё равно ошибся, — просто тут, кроме нашего брата, всякие гады водятся. С иными мне знакомиться уж больно неохота.

— Мог бы и предупредить, а не водить по темени. — Иттан пустил светлячка по углам, чтобы рассмотреть, куда его завела нелегкая. Тряпье, мусор, гнилые доски, объедки и ничего путного. Всё мало-мальски ценное давно растащили.

— Так я это… — рынди вздохнул, — не подумал.

Неудивительно. Работа телохранителей-рынди — не думать.

— Где Регс?

— Дык там, внизу. — Указал на пол, и не сразу, но Иттан рассмотрел колечко дверцы, ведущей в подпол. — Ща спустимся.

На сей раз провожатый полез первым, чем окончательно успокоил расшалившуюся фантазию Иттана. Внизу оказалось просторно и относительно чисто, не считая угрожающего вида инструментов (тут были и клещи, и щипцы, и зажимы, причем все настолько ржавые, что порыжели), валяющихся на столе у правой стены. Стало не по себе — но о предназначении инструментов Иттан предпочел не узнавать. Горели факелы. Посреди подвала стоял крепко сколоченный стул (явно притащенный извне), к которому была примотана кучерявая девчонка. Она дергалась и крутилась, но стул выдерживал, не заваливался. Рот её был завязан тряпьем, потому вместо слов вырывалось мычание. Регс гладил скрипачку по волосам и повторял:

— Ну-ну, кисонька, в следующий раз не будешь тырить у приличных граждан их вещички.

— Что за игры, Регс? — Иттан зябко повел плечами. Под домом правила прохлада, и от земляных стен шел холодок; почудился кисловатый запах железа. — Езжай до упора, пройди три шага направо, сплюнь через левое плечо и будет тебе счастье?

— Не, ну а где я, по-твоему, должен был нашу красоту припрятать? — Регс похлопал девицу по щеке, и та остервенено замотала башкой. — Прям посреди улицы? Так дела не делаются. Принимай товар, целенький и почти нетронутый. — Гоготнул. — Нам покараулить снаружи или помочь в допросе?

Провожатый-рынди показательно хрустнул костяшками пальцев. Скрипачка зажмурилась, и Иттан, сжалившись, отмахнулся.

— Если что — позову.

Вскоре шаги стихли, и Иттан остался наедине с искомой воровкой. Та насупилась — будто неповинная овечка, а не преступница — и опять замычала. Иттан подковырнул веревку, стянул со рта. Первое предложение, сказанное девицей, состояло исключительно из бранных слов. Следом она и вовсе плюнула в Иттана — промахнулась.

— Чего тебя не устраивают, а, дядь? — Воровка надула тонкие губы. — Музыка моя, что ль, не понравилась? Так я, извините, школ не кончала.

— Где кольцо? — Иттан приблизился нос к носу.

— Какое? — Девица поморщилась.

— Моё. Оно пропало после общения с тобой.

Захлопала ресницами, пожевала щеку, точно припоминая. В отсветах пламени её лицо приобрело рыжеватый оттенок. В глазах плясал огонь свечей. Наконец, воровка выдала:

— Развяжи меня. А то ничегошеньки не скажу.

— Не в твоих интересах спорить.

— А что в моих? Ну, зови своего громилу, — она облизала нижнюю губу, и только сейчас Иттан заметил, что та рассечена. Да и на щеке, прикрытой кудрями, наливался синевой синяк. — Ну, изобьет он меня, ну и что с того? Развяжи и поговорим нормально, по-людски.

Не то чтоб Иттан проникся речью воровки, но чем эта тщедушная особа навредит колдуну, пусть и светлому, а не боевому? Веревка долго не поддавалась, но в итоге девица вскочила со стула, потрясла ногами, зашипев:

— Как же всё онемело! Ай-ай-ай! — Она с наслаждением почесала в немытой голове. Наверняка у неё вши, с тоской подумал Иттан, и ему почудилось, что кто-то ползет по его волосам. — Так какое кольцо, дядь, ты чего? Я колец не брала. — Потерла запястья. — Ты мне, значит, монету дал, а я тебя в благодарность обокрала? Клянусь чем угодно, хоть невинностью своей, что никакого кольца не трогала.

Ну, в невинности оборванки Иттан сомневался, что до остального — складно говорит. Даже с некой обидой, дескать, какого ты обо мне, честной попрошайке, мнения? Где это видано, чтобы такие как я воровали?

— Мне твоему честному слову верить?

— Ну зови громилу свою, допрашивайте вдвоем. — Воровка пусть и храбрилась, но кинула затравленный взгляд на шаткую лестницу. — Вешай на меня эту кражу, да только зазря. Во мне честь осталась, я не гажу там, где ем. — Помолчав, она подняла указательный палец. — О, слушай. Дай мне два дня, и я разузнаю всё о твоей безделушке. Авось где обронил, кто-то её поднял, кому-то продал.

— Иными словами: позволь мне улизнуть достаточно далеко, — со смешком перевел Иттан и оседлал стул, уложив локти на спинке.

— А что ты теряешь? — Девица принялась чесать макушку так усердно, что рисковала дочесать до черепа. — Твои громилы опять отыщут меня и приведут сюда. В моей норе кольца нет — эти гады, — она добавила и другое словечко, из числа тех, о которых приличным женщинам лучше не знать, — всё верх дном перевернули. Сбыть бы я его не успела. При мне тоже пусто. Где я его, по-твоему, спрятала?

— В любом тайнике, — подсказал Иттан, покачивая ногой.

Смешная она, убеждает так горячо, будто он ей поверит и отпустит восвояси. Девица простонала:

— Да не брала я! Ну поверь! Разрешаю переломать мне кости в случае чего. Куда мне идти? Крысиный король меня везде отловит.

Это она о ком так? В голосе девицы была безысходность, какую не выдумать и не сыграть. Иттан встал, задумавшись.

— Ломать кости — это грубо. И вообще. Как ты собралась что-либо искать, если никогда моего кольца не видела? — спросил с ехидцей.

— Так ты расскажешь, как оно выглядело. — Воровка дернула плечиком. — Камень там есть?

— Есть, чистейший бриллиант.

На этих словах девица присвистнула.

— Что ещё?

— Ободок тонкий, из светлого золота.

— А что, золото бывает разное? — неподдельно восхитилась она.

— Угу. — Не лекцию же о видах драгоценных металлов проводить. — А, огранка круглая.

— Какая-какая?

— Круглая. — Иттан вздохнул. — В общем, не важно. Ориентируйся на большой камень. И учти — глаз я с тебя не спущу. Два дня, после чего кольцо отрабатывать придется тебе.

Он, правда, не придумал, чем именно отрабатывать. Не на кухню же её ставить.

И вообще, может, не стоит покупаться на её нелепую отговорку? Явно же врет, вон, даже о кольце не спросила — готова была какое угодно искать.

А с другой стороны, ну что с ней делать? Щипцами зубы рвать или избить в кровь? Зачастую ожидание гораздо действеннее, чем непосредственно наказание. Воровка знает, что она на крючке — и ей не слезть с того, пока она не добудет кольцо. Пусть побарахтается, поищет.

— Два дня, — повторила она, кивнув.

Девица никуда бежать не планировала — уселась на пол, прижав колени к груди, и прикрыла веки. Запела какую-то мелодию, известную одной ей. Монотонно, но отчего-то завораживающе.

Наверху дышалось легче.

— Можешь приставить к ней кого-нибудь на пару дней? — Иттан отряхнул рукав от налипшего кома пыли. — Разумеется, за отдельную плату.

— За отдельную плату хоть богиней нареку, — потер ладоши Регс. — А чего она?

— Не раскалывается.

— Так ты колоть не умеешь. — В подтверждение слов начальника рынди закивал. — Где крики, где мольбы о пощаде? Поболтал полминуты, и всё. Как ты только со студентами управлялся? — Регс пальцем поманил рынди. — Пойдем, Грик, побалакаем с ней о нашем, о мужском.

— Не стоит, — Иттан напрягся. Наблюдать за тем, как эти двое сломают девчонку, пусть даже такую, он не хотел: она либо отыщет кольцо, либо нет — третьего не дано. — Я дал ей два дня на поиски, там посмотрим.

Регс пожал плечами.

— Договорились. Тогда с тебя для начала двадцать золотых. Пойдешь прощаться?

— Нет. — Иттан выудил из кошеля сумму, которую обычные люди не тратят и за месяц. Хорошо, что знал, с кем имеет дело, и запасся. — Спасибо.

— Спасибо не звякает. — Регс пересчитал монеты, погладил их как живые и спрятал в карман. — Тогда дальше мы сами. Грик, проводи господина до повозки.

В тишине, прерываемой разве что ворчанием болотных жаб, они вышли к посапывающему извозчику. Настроение было паскудное. Слабая надежда на то, что девица удумала носить кольцо, а не продала его за медянку, растаяла утренним туманом. Что с ней бороться? Пустое. Будет отрабатывать — у Иттана есть два дня, чтобы придумать, чем воровка может ему сгодиться.

А потом он уедет. Агния мертва, кольцо утеряно, должность декана перейдет кому-то иному. Сама судьба намекает, что настало время навсегда покинуть Янг — тут его ничто не держит.

 

6

Тая.

Когда крышка над её головой захлопнулась, Тая позволила себе разреветься. Всё, что скопилось за вечер, выливалось солеными, едкими слезами. Сердце колотилось дико, бешено, и его биение невозможно было обуздать.

Не сдаваться.

Драться.

Кусаться.

Делать что угодно, только бы выжить.

Бесполезно.

Нынешним вечером, укладываясь на пропахшую плесенью лежанку в своей норе, она не подозревала, где вскоре окажется.

О поздних гостях оповестил Кейбл.

— Малышка, это к тебе, — он легонько пихнул остроносым сапогом Таю под ребра. — Веди себя хорошо.

Та скорчилась (не больно, но неприятно) и, сцепив зубы, чтобы не выругаться — смешно, но страшила Кейбл не терпел брани и лупил за неё, не жалея силы, — вышла в общую залу, где крысы Затопленного города собирались за редкими трапезами. За громадным грубо сколоченным столом сидело двое. Импозантный мужчина, совсем молодой, одетый в накрахмаленную рубашку, из наружного кармашка которой торчал синий платок, о чем-то негромко переговаривался с мужланом под два метра ростом. Мужчина был красив, даже очень — и бородка его ровно стриженная, и взгляд из-под по-девичьи длинных ресниц, и осанистость.

Второй гость оказался рынди, жутковатым, матерым, с лицом словно слепленным из воска, но Тая глянула на него с особой теплотой, какая бывает у существа, не бывавшего в родных краях, но не переставшего о них грезить. Когда-то давно её родители покинули страну северного народа и поехали покорять столицу людского королевства. Но не смогли выстоять, сломались, оказались в Затопленном городе, где и родилась Тая.

Заняв скамью напротив, она вопросительно посмотрела на мужчину с бородкой, верно рассудив, что он главный.

— Ну, Тая, признавайся, зачем ты обокрала господина Берка? — вместо приветствия заулыбался мужчина.

— Кого? — Тая склонила голову набок. Сердце тревожно стукнуло и затаилось. Ни одна нормальная беседа не начинается с подобного вопроса — уж это Тая усвоила наверняка. Чаще всего несчастного, у кого спрашивали что-либо столь проникновенным голосом, в лучшем случае находили в сточной канаве с перерезанной глоткой, а в худшем — не находили вовсе.

— Вероятно, он не представился. — Мужчина выставил ладонь, требуя руки Таи. Та боязливо подала её. Пальцы, мягкие словно младенческие, помассировали её кожу. — Тебе нечего опасаться, я хочу стать тебе другом. Сколько тебе лет?

— Четырнадцать, — с легкостью соврала она.

Тае повезло уродиться тонкокостной и низкорослой, с детскими чертами лица и писклявым голосочком, потому о её истинном возрасте знали разве что свои. Подростков обижают реже. Нет, их бьют, им ломают кости, на их коже выжигают клейма, но их меньше насилуют.

— Совсем малютка, — мужчина причмокнул. — Ты же не хочешь умереть так рано? — Его пальцы сжались что клещи, вывернули запястье Таи. Она ойкнула. — Скажи, где его вещь, и тебя никто не тронет.

Рынди встал и, обойдя стол, оказался позади Таи. Одной рукой обхватил её шею — она и дернуться не успела, — надавил большим пальцем на горло. Воздуха стало так мало, что каждый его глоточек врывался с резью. Радужные пятна поплыли перед глазами. Пальцы разжались, и Тая задышала, тяжело, часто.

— Какая вещь? — прохрипела она.

Мужчина жестом приказал напарнику приблизить Таю и отвесил ей пощечину. Несильную, но ощутимую. Обидную. Из разбитой губы потекла кровь.

— Лжешь. Впрочем, твой выбор. Поехали, он заказывал лично тебя.

Руки её оказались связаны, сама она закинута за плечо рынди. Тая взвизгнула, но никто не вылез из своих ниш-нор — боялись. Тая не знала имени мужчины в накрахмаленной рубашке, но судя по воцарившейся тишине (даже Кейбл не побежал вызволять свою игрушку) — он важный и опасный.

В подвале разбитой хижины у края города рынди привязал Таю к стулу, затягивая веревку с такой дикостью, что кровь перестала поступать в перетянутые конечности. Пальцы занемели. Больно. На рот нацепили вонючее тряпье, добытое тут же. Рынди куда-то делся, и Тая осталась наедине с мужчиной.

— Сладкая девочка, — промурлыкал он ей в ухо. — Если выполнишь парочку просьб личного характера, я дам тебе на леденцы и новое платьишко.

Пальцы сдавили грудь, погладили кожу под рубашкой вроде бы с нежностью, но так мерзко. Тая скривилась. Н-да, до сих пор ей не попадались любители маленьких девочек, хотя и такие водились в Затопленном городе, где всё пропахло развратом и животной похотью. Крысы не умеют любить иначе.

— И на скрипке мне сыграешь, договорились? — обволакивающим голосом бормотал мужчина, касаясь живота Таи. — Кивни, если согласна.

Она кивнула, смирившись с неизбежным — раз уж Кейбл не защитил, то сопротивляться бесполезно. Обмякла. Но сверху донесся какой-то хлопок — наверное, порыв ветра отворил дверь, — и мужчина, извинившись, что вынужден прерваться, удалился. Тая отсчитывала про себя удары сердца, силилась стянуть путы, но руки-ноги совсем не слушались. Всё, допрыгалась.

Мужчина в накрахмаленной рубашке вскоре вернулся, но больше Таю не лапал. Он был задумчив и хмур. Бродил по подвалу, заложив руки за спину. Ну а потом в подпол влез светловолосый человек. Тая вспомнила его. Он просил сыграть на скрипке! Сутулился ещё, а в глазах такая тоска дикая стояла, что отказать ему было невозможно. Вот она, человеческая благодарность.

Знала же, что все верхние гады, что они только кажутся улыбчивыми и мягкими. И этот — не исключение. У него всё есть: и одежка, шитая в специальной лавке, и денег полный карман, и живет он как ему вздумается. Хочет — по трущобам гуляет; хочет — кушает в дорогих ресторанах, рядом с которыми Тая и пройти не может: стражники гонят оборванок прочь, да ещё грозятся «лицо разукрасить», если вновь заприметят.

А теперь думай, что этот напыщенный белобрысый решит? Согласится ли отпустить её или оставит тут?

Секунды текли. Пальцы рук оцепенели, вцепившись в лодыжки. И мучители вернулись, а светловолосого человека с ними не было.

— Ну-с, очаровала ты господина Берка, — фыркнул мужчина. — По его настоянию пообщаемся с тобой позднее. Ищи его колечко, сбегать не вздумай. А это тебе на память, чтоб понимала всю серьезность наших намерений.

Тая даже не успела подумать, откуда именно ждать подвоха. Указательный палец, оказавшийся зажатым в руках громилы-рынди, хрустнул. Вскрик вырвался из горла, но Тая сцепила зубы. Мелочь, ерунда, бывает и не такое. Сломанный палец — это не проблема, так, небольшая работенка для Кейбла.

… Спустя, наверное, целую вечность, вновь упав лицом в лежанку и баюкая ноющий палец — Кейбл вправил его обратно и перетянул жгутом, но обезболивающая настойка у него кончилась, — Тая обдумывала, как выбраться из передряги.

Злополучное кольцо лежало под камнем, в нише, где Тая хранила скудные сбережения: кучка монет да серебряная цепочка, прощальный подарок от матери. Белобрысый дурень сам виноват, что носил кольцо в пиджаке: сунула руку в карман, а оно само в ладонь легло, точно просилось. Тая школ не кончала, но сразу скумекала, что колечко-то не из дешевых. Продай она его, купила бы комнатушку в многоквартирном доме и даже осталось бы на сапожки, обязательно с каблучком и перекрестной шнуровкой.

Но не видать ей ни комнаты, ни сапожек.

Живой её за воровство у человека из верхних не оставят — это точно.

 

7

Иттан.

— Разбирали, значит, её вещи, и что, как ты думаешь, там обнаружили? — ворковала матушка, обращаясь к своей сестрице Рите, пучеглазой одутловатой женщине с напрочь прокуренным голосом. Та свое личное счастье так и не обустроила, более того — истратила на путешествия и платья всё состояние и теперь была вынуждена напроситься в дом успешной старшей сестры. Разумеется, Рита завидовала Аните Берк, муж которой был удостоен медали от самого короля, сын получил должность декана, а сама она в пятьдесят лет не растеряла былого обаяния и свежести.

Иттан вошел в гостиную, но, застав там мать с тетушкой, собирался выйти, потому как не терпел материнских сплетен, пускай всегда правдивых, но таких грязных, что после них хотелось окунуться в щелочь.

— Что? — вопросила Рита, облизывая языком желтоватые зубы. — Не удивлюсь, если эта Агния купалась в крови девственниц.

Иттан остановился у стеллажа, сделал вид, будто выбирает книгу. Теперь и ему стало интересно, что же нашли, копаясь в вещах недавно скончавшейся женщины.

— Если бы! — Матушка понизила голос, дабы добавить сказанному таинственности. — В столе стопками лежали десятки неотправленных любовных писем от неё к разным мужчинам, женатым и свободным, старым и молодым. Слуги уже подтвердили, что её дом ежедневно посещали любовники. Представляешь, каков будет позор, когда обнародуют имена?

Книга рухнула на пол, открылась на середине. Сестры повернулись к Иттану в немом вопросе.

— Извиняюсь, — сказал тот, поднимая книгу и цепляя среди строчек слово «Конец». Действительно, конец. Плевать на список имен, Иттану не стыдно признать связь с Агнией. Но она изменяла ему с кем-то. Нет, не так: много с кем! Или даже иначе: изменила кому-то с ним. А он, малолетний кретин, мечтал о совместном быте и том, как представит её родителям. Кольцо ей обещал…

Нет! Невозможно. Клевета! Агния не такая, она актриса, потому к ней захаживали многие: от бродяжек, которым она подавала тарелку горячего супа, до министров, очарованных талантом актрисы. А столичные сплетницы исказили реальность, чтобы опорочить образ ненавистной красавицы. Агния чиста.

Была чиста.

— А ты не слыхала, что на похоронах её сценка приключилась? — Рита хихикнула в кулак. — В общем, ходило двое или трое мужиков и уверяло присутствующих, будто их с Агнией связывали теплые, — протянула она, — отношения.

— И что? — Матушка покачала головой.

— А ничего. Их посчитали обезумевшими от горя поклонниками. А вон оно как вышло. Ну и грязная она была, не зря я её на дух не переносила.

Иттана перекосило от злобы. Ложь! Гнусная неприкрытая ложь. Бред, рожденный чьим-то воспаленным мозгом. К чему Агнии делить постель со многими? Ради какой выгоды?

Невозможно. Глупо. Омерзительно!

Он почти рассказал матери, что нельзя верить всему сказанному, но вовремя прикусил язык. Толку спорить с ней, да ещё при Рите, которая потом будет ахать и охать, мол, совсем твой сынок распоясался, мать не уважает, в словах твоих ищет обман.

Впрочем, если имя Иттана всплывает в общем списке, опозорив тем самым род Берков, Рита знатно поглумится над сестрой.

Да существует ли тот список?

Наскоро одевшись, Иттан поехал на кладбище, где среди мраморных статуй, в тени кленов, покоился прах знати Янга. В городе мертвых всегда царила особая тишина, словно призраки замолкали, завидев на своей территории чужака. И статуи существ — людей, рынди, ави, — застывшие навеки точно в танце, провожали Иттана внимательными взглядами. На могиле Агнии имелось только надгробие. Года жизни, фамилия, имя, но без эпитафии. Её статуя уже была заказана, Иттан слышал от матери, но скульптор обещал изготовить ту не раньше осени. Зато цветов было столько, что надгробие терялось за пестротой лепестков.

Иттан не верил сюжетам книг или пьес, где герой приходил к могиле любимой женщины и стоял над ней в полном молчании, но сейчас он сам превратился в такого мужчину. Просто смотрел на цветы, мысленно пересчитывая бутоны. Кусал губу. Ненавидел Агнию за ложь — мигрень, конечно! — и восхищался её стойкостью.

Болело.

Рвало.

Тошнило от одиночества.

Так ничего и не высказав из пережитого, не нарушив вечной тишины, он уехал с кладбища. И мертвецы провожали его шелестом листвы.

Если понадобится, он отстоит честь Агнии. Признается перед всеми, что был её единственным любовником. Пусть обмывают косточки ему, но не ей. Агния чиста! Была и будет.

А у ворот дома обнаружилась девчонка из недавнего прошлого. Она стояла, прислонившись к кованому забору, недалеко от парадного входа — прохожие посматривали настороженно на гостью из мира нищих — и безостановочно чесалась.

Надо же, и дом его нашла без подсказки — какая сообразительная девочка.

— Здравствуй, — кивнул ей Иттан, держась на расстоянии вытянутой руки. — Разыскала кольцо?

На бледных щеках девицы появились ямочки.

— Ага, — улыбнулась она, становясь вдруг милой и даже симпатичной. — Почти. — И тут же скуксилась. — Только они мне его не отдают.

— Они — это кто?

— Кто-кто. Скупщики, разумеется. — Девица глянула на дом в прорезях забора. — Красивый, высокий. Везет тебе жить в таком.

— Угу, — подтвердил Иттан. — И чего скупщики хотят?

— Денег, — дернула она плечиком, и холщовая рубашка слетела с острого плеча. — У нас расценки другие, потому сумма небольшая, но мне, знаешь ли, и золотой взять неоткуда. Дай золотой? — предложила она нервно. — Я сегодня же принесу кольцо, а ты прикажешь тому мужчине с бородкой, отвалить от меня. Я его жуть как боюсь. — Девица шмыгнула вздернутым носом. — Он мою скрипку надвое переломал.

— И что с того? — Иттан зевнул. — Мне плевать, у кого кольцо и как ты его добудешь. Мужчина с бородкой, как ты выразилась, отвалит исключительно после того, как я получу краденное.

Иттан протиснулся меж девицей и забором, направился к воротам. Она семенила следом и недовольно пыхтела.

— Обещаешь, что он больше не придет?

— Да. — Иттан обернулся, преграждая ход во двор имения. — Клянусь своей честью.

Кажется, клятва девицу не проняла — а сама не так давно клялась невинностью, — потому она мялась. Но у самого входа, не выдержав, простонала:

— Я отдам тебе кольцо! На!

В немытой ладошке было зажато оно. Сверкающее на солнце миллионами переливов. С крупным камнем, прозрачным что слеза. Иттан тронул холодный обод, вспоминая пальцами каждую шероховатость на золоте. Улыбнулся во весь рот.

— Что, скупщики отдали? Дорого обошлось? — с сочувствием полюбопытствовал он.

Девица запунцовела так, что красноте на её лице не помешал даже смуглый, почти черный загар.

— Извини, не нужно было… я… дура… — проблеяла она. — Теперь тот мужчина отстанет? — наивно, ну совсем по-детски, вопросила, опустив взгляд.

— Разумеется, отстанет, — согласился Иттан и повел рукой.

Жест — словно отогнал назойливую муху — кончился выбросом истинной силы, и девица неуклюже повалилась на бок, ударившись о брусчатку. Глаза её беспомощно бегали влево-вправо, рот приоткрылся, и язык вывалился что слизень. Чары окаменения — просто, доступно, качественно. Поразительно, что воровка боролась с ними (Иттан чувствовал магическое сопротивление, излучаемое ею), но до прибытия стражи их хватило.

Пока первый розовощекий молодец, вчерашний выпускник академии стражников, погружал воровку-неудачницу в повозку с решеткой на оконце, второй выпытывал детали преступления и безостановочно строчил что-то в блокнотике карандашом.

— Как узнали о воровстве?

— Не обнаружил кольца, и всё. — Иттан, нетерпеливо постукивая ногой, посматривал в сторону дома. Войти следователю внутрь он не позволил, потому так и охранял ворота что цепной пес. Местные сплетницы уже не таились и не изображали бурную деятельность, а держались чуть поодаль, щебеча о «темных делишках, что творит младший граф Берк».

— Как догадались, что украла именно она? — Следователь показал грифелем на бричку. В решетке виднелось побелевшее от ужаса лицо, впрочем, звуков воровка не издавала, попыток проявить норов не предпринимала. Уж не смирилась ли со своей участью?

А что, поговаривают, в темницах лучше, чем в трущобах — хотя бы кормят задарма.

Иттан припомнил первую встречу с кучерявой девицей, и следователь аккуратно переписал всё в мельчайших деталях, даже уточнил, как выглядела скрипка и футляр. После, пробежавшись глазами по тексту, удовлетворительно кивнул.

— Спасибо, господин Берк, за помощь. Обещаем наказать вашу преступницу по всей строгости, — пообещал, закрывая блокнотик.

— Не мою. — Иттан отвернулся от брички. — Как именно накажете?

— Вздернем, разумеется, — бесхитростно ответил следователь.

— Что?

Нет, ну не соответствовало преступление наказанию. Ну ладно, прилюдно выпороть, или на каторгу отправить или в тюремную камеру посадить на годик-другой. Но повешение?..

— Недавним своим указом верховный судья приказал казнить воришек без суда и следствия — дабы уменьшить численность краж, совершаемых в Янге, — с радостью и даже гордостью сообщил следователь, покачиваясь с носка на пятку. Сейчас он особо походил на вчерашнего студента, несерьезного и не видящего разницы между теорией и практикой, оттого любая смерть ему казалась лишь строчкой в отчете.

— А если я ошибся? — Иттан встревоженно покосился на бричку. Лица в оконце не было.

— То есть кольцо взяла не она? — Следователь нахмурился.

— Она. Но если бы я ошибся? — настаивал Иттан. — Вы бы казнили невиновную?

Всего секунду юный следователь раздумывал перед ответом.

— Но вы же не ошиблись. Поверьте, господин, у особ её племени проступков хватит на три повешения. Потому мы благодарны вам за содействие. Поедем мы, — решился, не дождавшись одобрения. — Спасибо.

Иттан двинулся к дому, напоследок проводив покачивающуюся бричку взглядом из-под сведённых бровей. Он не видел пленницы, но помнил её детскую мордаху и наивные, точно коровьи, глаза, такие бесхитростные, обрамленные длиннющими ресницами. Крошечную ладошку — с её пальца, любого, даже большого, кольцо бы слетело, — и поджатые губы. Под ребрами, в боку кололо чем-то, отдаленно похожим на совесть.

Но с порога взялась причитать матушка, и о совести пришлось позабыть.

— Ох, милый! Как же так? Неужели ж действительно наша семейная реликвия было украдена? Ох-ох-ох.

Боги! Как, когда, каким непостижимым образом она разведала про кольцо?! За те минуты, что Иттан вел разговор со следователем, никто не выходил из дома и не заходил внутрь, но матушку уже оповестили о происшествии. Неспроста говорят, что сплетник — это призвание, состояние души и даже особого рода талант.

— Не переживай, — Иттан сбросил ботинки. — Кольцо у меня.

— Как же не переживать?! А случись что? — Матушка всхлипнула. На её крик тут же сбежалась обслуга и, конечно же, тетушка Рита.

— Что? Что произошло? — вопрошала матушкина сестрица, пока мать ревела, утирая нос платочком.

Иттан бросил кольцо на столик, где лежали старые газеты, и быстрым шагом направился в свою спальню. Решено. От маменьки с её неумным норовом надо переезжать в самое ближайшее время. Куда это годится: взрослый мужик и на попечении у родителей?

Сейчас ему всю душу этим кольцом выжрут.

Он заперся на ключ и выглянул в окно. Обзор загораживала листва раскидистого клена, но за ней виднелся город. Улочки и крыши одноэтажных домов. Существа, спешащие и неторопливые. И повозка, что ехала, покачиваясь на кочках. Возможно, та самая, что везла на казнь кучерявую воровку.

— Надеюсь, ей не будет больно, — пробурчал Иттан, задергивая плотные шторы.

Спальню укутал полумрак.

 

8

Тая.

В балладах о прекрасных дамах, заточенных в темницах, и рыцарях, выручающих их из передряг, рассказывали о камере на одного. Но когда хмурый стражник провел Таю по коридору, пахнущему мочой, и, отворив ржавый замок на железной двери, впихнул внутрь темноты, то оказалось, что баллады лгали. В малюсенькой клетушке изнывали десятки существ. Мужчины, женщины, старики — они лежали на топчанах (всего тех было шесть), на полу, сидели на корточках или прямо на каменном полу. Воздух был сперт, и его катастрофически не хватало. Оконце под самым потолком пропускало редкие солнечные лучи. Существа разных рас гомонили, пьяно хохотали. Другие сумрачно помалкивали, и в молчании их чудилось предвкушение неминуемого. Одна женщина в настолько открытом платье, что не оставалось вопросов о её заработке, прокричала стражнику, что привел Таю:

— Освободи меня, и я подарю тебе наслаждение!

После чего провела языком по припухшим губам. Но ключ провернулся в замке, и шаги постепенно стихли.

— Подари наслаждение мне, — призвал мужчина, чье лицо съедали язвы.

— Убери свои грязные лапы! — заржала женщина, но прильнула к нему. — Мои услуги обойдутся тебе в золотой.

— Да ты и медянки не стоишь, — оспорил кто-то с топчана. Женщина кинулась на него с кулаками.

Тая привыкла к полумраку. Села на свободный клочок земли у стены, головой коснулась холодного камня. Закрыла глаза.

— Тебя за что сюда упекли? — спросила немолодая женщина, свернувшаяся клубочком справа от Таи.

— За воровство.

— У-у-у. За воровство нынче вешают, — заявила безразлично. — Завтра вроде как висельный день, так что недолго тебе мучиться.

Шею сдавило, словно висельник уже накинул удавку. Руки взмокли. Смерть никогда ещё не подбиралась так близко, но в городской тюрьме ею провонял каждый камешек. Снаружи, за толстой стеной, вешали и рубили головы. И в душных камерах томились живые мертвецы, которым уже не суждено было спастись. Будь хоть один шанс на свободу, Тая бы попытала его. Но она ясно осознавала: назад дороги нет.

— А тебя за что посадили? — Вместо слов вырвался сип.

Женщина села, поджав к груди колени.

— Да покупателя в лавке обсчитала, а он, скотина такая, к страже побежал жаловаться. Ну, недельку тут на воде потомлюсь и отпустят.

Не то что Таю.

Повешение.

За кольцо.

А она ведь поверила белобрысому. Честью он клялся, ну-ну. Медянки ломаной его честь не стоит. Сотворил с Таей нечто жуткое, от чего конечности перестали её слушаться, и преспокойно вручил страже. Небось ещё упивался своей победой. Ну, сглупила, денег потребовала (Тая и сама понимала, что зря соврала про скупщиков, но такова воровская душа — во всём следует искать хоть малейшую выгоду), но неужели она заслужила смерти?

Крыс Затопленного города частенько вздергивали на виселицах, причем обычно — свои же. Кейбл не терпел предательства, потому если до него доходили слухи, что его крыса вела нечестную игру, он убивал её. Тая помнила тех, кто содрогался в последних судорогах. Лица их синели, губы бледнели. Глаза наливались кровью; чудилось, что вот-вот они выпадут из глазниц.

Она представила, как вываливается из её рта язык, как течет слюна. И как её сжигают в общем костре, чтобы от Таи не осталось и следа.

Допрыгалась.

Почему же так страшно? Ведь догадывалась же, что может закончить на виселице.

Но перед глазами потемнело от ужаса, и голоса смазались.

— Ты не горюй. — Рука женщины коснулась плеча. — Будет не больно. Наверное.

Но Тая знала — будет очень больно.

— Главное, — добавила женщина, — если будут о подельниках спрашивать, не геройствуй, всех выдавай. А то изувечат ещё. А оно тебе надо?

— Не надо. — Тая зажмурилась.

Зубы её стучали. В животе ворочался страх.

Из зарешеченного оконца исчез солнечный свет, и камера погрузилась в тягучий мрак. Заключенные не спали: переругивались и даже дрались, хохотали как полоумные, рыдали и молились всем известным богам.

Принесли ведро воды и буханку хлеба — одну на всех. К ней потянулся какой-то тощий парень, но ему помешал удар колена в лицо. Парень выл, зажимая сломанный нос, а буханку разделили между собой те, что держали здесь власть.

Из ведра пили по очереди, ровно по пять секунд каждый. Остатки также забрали. Какой-то рынди долго лупил голосящего парня по голове сапогами, и вскоре тот перестал двигаться. Раскинул руки, словно безмятежно дрых.

Его тело пролежало в камере до рассвета.

Тая обещала себе не спать в последние часы жизни, но глаза слипались, и тогда перед ней вырастала мать. Иссохшая, тощая, с проплешинами в волосах. Такой её запомнила Тая. Из глаз матери катились крупные градины слез, хрустальных что бриллианты на злополучном кольце.

Тогда Тая просыпалась, нащупывала пальцами на шее тонкую цепочку из серебра. Перебирала ту меж пальцев.

К утру она так измучилась, что была готова сама взойти на плаху, только бы прервать ожидание неминуемого.

Тело унесли, и на память о нетерпеливом парне осталась кровавая лужа. Прямо на неё бросили новую буханку хлеба.

В животе заурчало так пронзительно, что Тая бы застыдилась — не урчи точно так же во всех здешних животах.

Она вновь задремала, а очнулась, когда в двери со скрипом провернулся ключ.

— Ты, — сказал стражник, обращаясь к кому-то. — На выход.

Тая разлепила глаза, поискала «счастливчика». И с ужасом обнаружила, что взгляды большинства присутствующих обращены к ней.

— Я? — Она указала на себя и под рявканье стражника поднялась. Ноги ходили ходуном, и каждый шаг давался с трудом.

Стражник вел её по длинным коридорам, что кончались очередными поворотами то влево, то вправо. Отворял замки. За спиной захлопывались двери, точно отсекая Таю от внешнего мира.

Будут ли её пытать?

Она никого не сдаст. Никогда.

Она — крыса Затопленного города, а крысы своих не предают.

Пусть страшно до одури, но она сильная.

Ржавые двери сменились иными, отполированными, и грязь исчезла с пола, а появился ковер, истертый и нечищеный, но ковер. А на стенах — картины. Цветы в вазах или фрукты, что продавались на лотках у торговцев с базара верхнего города. Сочные и спелые, но дорогущие. Тае изредка доводилось стащить подгнивших яблок — и ничего слаще она не ела. На других картинах не фрукты, а деревья или даже вода, бескрайняя, неспокойная. Неужели море? Тая всматривалась в нарисованную водную гладь, чтобы запомнить её напоследок.

Вдруг стражник остановился, и Тая чуть не врезалась в него. Постучался в дверь, и оттуда донеслось:

— Да?

— Воровку привел, — отрапортовал стражник.

Дверь отворилась. Мужчина, что стоял за ней, был молод, но некрасив. Типичный следователь управления — все они одеты в серое (даже шейный платок у него был с серым узором), и вид у них всегда унылый, и думают они одинаково скучно. Но от этого воняло чем-то терпким, от чего Тая расчихалась. Мужчина с омерзением сделал шажок назад, заслонил рот рукавом рубашки.

— Она? — уточнил у стражника. — Уверен?

— Вчера приводили её одну. — Тот весь поджался, несмотря на немалые габариты.

— Ну, что ж. Радуйся, воровка, выкупили твою жизнь.

Тая не сразу поняла, что разговаривают с ней.

— Мою?.. — она осеклась. — Кто?

Неужто Кейбл? Но как он узнал?

Как она ему благодарна!

Сердце забилось птахой. По ребрам. По груди.

— Да был там один. — Мужчина похлопал себя по карману; внутри звякнуло. — Небритый.

Тая вздрогнула. Кейбл никогда не отращивал бороды.

На ум приходил всего один бородатый — тот, что обещал ей платьице с подвале лачуги на окраине Янга. Но зачем ему понадобилось Тая? Он богат, а значит, сможет купить любую маленькую девочку Затопленного города.

— Что дальше? — Она приготовилась к худшему. — Куда мне идти?

Если придется, сбежит. Не сможет — найдет способ, чем убить себя. Рука не дрогнет.

— Дальше? — Мужчина поправил шейный платок. — Снаряди её, — сказал стражнику. — Телега с добровольцами отбывает сегодня. Только руки свяжи, чтоб не сбежала.

— Так точно, господин главный следователь! — выкрикнул стражник.

Он подтолкнул Таю под лопатки и повел за собой. Вновь прошли мимо картины с морем. Какое же оно красивое. В море отражалось небо. Волны били по песчаному берегу.

Жаль, ей не суждено ступить в его воды.

— Куда мы?

— Узнаешь, — гаркнул стражник.

— Может, всё-таки виселица? — без особой надежды предложила Тая.

Стражник на мгновение задумался, но помотал лобастой головой.

— Не положено.

Значит, умирать ей не положено. Интересно. А что положено?

Жить?

 

9

Иттан.

Всю ночь ему снилась она, играющая на скрипке. Пробирало до глубины души. Выламывало ребра. Иттан бежал вдоль каштановой аллеи, что вела к чернеющей пустоте, а воровка неслась за ним — каблуки весело выстукивали по брусчатке, — не прекращая играть. Он просил оставить его в покое, но она упрямо неслась следом. Пыхтела и вздыхала по-старчески. Не отпускала.

— Я заплачу тебе! — кричал Иттан, тщетно пытаясь скрыться за деревьями, но те расступались, и змееподобные корни овивали лодыжки.

— К чему мне деньги? — заунывно спрашивала она.

Иттан обернулся, и воровка улыбнулась, обнажив лишенный зубов рот. Из правой — пустой — глазницы её полез червь. Кожа сморщилась и упала словно змеиная. Нестерпимо завоняло разложением.

— Держи. — Рука, с которой стекало гниющее мясо, протянула кольцо.

Иттан проснулся на выдохе, мокрый от пота. Дыхание никак не успокаивалось. Он сидел, уткнувшись лбом в колени, и считал про себя. Один. Два. Три…

Да что же это такое?

Было страшно и казалось, что в ночной темноте, за спиной, стоит она. И громко дышит. Четыре. Пять…

На рассвете Иттан в не глаженой рубашке явился в следственное управление Янга на аудиенцию с главным следователем. Его впустили на удивление беспрепятственно, и вскоре он сидел в небольшом кабинете и скреб двухдневную щетину ногтем.

А руки почему-то подрагивали.

Главный следователь, совсем молодой и оттого самоуверенный — недавно Иттан был таким же, — слушал вполуха и зверски скучал. От зевоты его отделяло разве что приличие. Но взгляд скользил по кабинету, ни на чем не задерживаясь дольше, чем на пару секунд.

— То есть вы хотите, чтобы некой воровке смертную казнь заменили на иное наказание? — зачем-то уточнил он, хотя Иттан битых полчаса говорил только об этом.

— Да. — Он облизал пересохшие губы.

— На каком основании? — Следователь подвинул чернильницу чуть правее, словно от местонахождения той что-то менялось.

— Смерть — это слишком высокая плата. — И голос дрогнул. Иттан надсадно закашлялся, силясь побороть хрипоту, а следователь отшатнулся от него словно от чумного.

М-да, если он и дальше будет так брезглив, несладко придется и преступникам, и подчиненным.

— Таков закон.

— Закон можно обойти.

— По какому такому праву, позвольте вас спросить? — Главный следователь заметил вдруг, что одна из пуговиц на его сюртуке нечищеная и взялся обтирать её рукавом, чем раздражал донельзя.

На каком основании?! Да потому что бесчеловечно это. Наказание должно соответствовать свершенному проступку. Разве справедливо вешать ту, которая по детской наивности утащила кольцо? Да, дорогое, да, фамильное — но разве заслужила она смерти?

Почему тогда иным правонарушителям — способным заплатить — с рук сходят убийства? Где тут справедливость?

Нет, она не умрет. Иттан не позволит.

— Вы должны смягчить наказание. — Он потянулся за кошелем.

Монеты посыпались прямо на чистенький стол главного следователя. Золотые, серебряные, медянки со стуком упали на дерево и засверкали в лучах первого солнца.

Главный следователь сглотнул. Перед ним лежала месячная плата, и молодой мужчина, пусть даже принципиальный, не мог удержаться от соблазна, что был так близко — руку протяни, и деньги твои.

— Вам когда-нибудь предлагали взятки? — понимающе хмыкнув, спросил Иттан.

Отощавший кошель он убрал в карман. Следователь покачал головой.

— Значит, буду первым. — Иттан отодвинул стул — ножки скрипнули по полу — и поднялся. — Найдите девушку, которую я вам описал, и смягчите ей наказание. Если сумма недостаточна — скажите, сколько не хватает.

— Зачем вы заявляли о ней страже, если готовы выкупить с виселицы? — спросил следователь с непониманием. — Не вышло ли, что ваше кольцо стоило меньше, чем вы отдали мне?

Ха! Фамильное кольцо рода Берков стоило столько, что главному следователю управления пришлось бы год работать без выходных — и тогда бы он окупил камень, без оправы. А та груда монет, что валялась на столе, была Иттану безразлична. Он тратил гораздо больше на развлечения. Что вообще значат деньги по сравнению с жизнью?

Ровным счетом ничего.

Иттан вышел в город, отчего-то довольный донельзя.

— Дядь, купите. — Вертлявый мальчишка протянул ему полуденную газету.

Он, пошарив по карманам, достал последнюю монету и кинул её мальчишке. Глянул на заголовок.

Внутренности скрутило узлом.

Вместе с газетой по городу разнесся список. Всего тридцать три фамилии. Неженатые и прилежные семьянины, отцы, высшие чины и даже те, кто публично называл отношения с женщиной вне брака грехопадением. Ан нет, и эти, праведники, тоже были обнародованы, обнажены на порицание общественности. И в середине, не во главе, но и не замыкающим список, этакой серой массой среди прочих Иттан обнаружил себя. Его имя, титул и гаденькая приписка «бывший декан светлого факультета». Бывший! Газетчики, учуяв горячую новость, за день раскопали данные обо всех любовниках Агнии и пообещали в следующих выпусках прикладывать отрывки из писем, послуживших доказательством вины.

Завершалась новость вопросом: «Так что же заставило столь разных мужчин пасть пред одной женщиной? Любовь ли? Страсть? Магия?»

И правда, что? Иттан, скомкав газетный лист, поспешил к имению. Руки тряслись крупной дрожью, в голове было туманно и пусто. Тридцать три фамилии, за которыми скрывалось тридцать три мужчины.

Он представил, как изящные руки, не знающие загара, гладят чей-то обрюзгший живот и шепчут сквозь закушенную губу: «Я от тебя без ума». Как острые зубки кусают мочку уха какого-то юнца. Как стонет Агния под кем-то из оставшихся тридцати двух.

Отвращение накрыло его горячей волной. Поломало надвое. Тонкая игла, щедро залитая ядом, засела под сердцем, и яд медленно отравлял кровь. Иттан шел, и казалось, что все вокруг насмехаются над его неудачей. Что людской гомон обращен к нему. Что каждый в столице знает, как опозорился «бывший декан светлого факультета», связавшись с блудливой актрисой.

Он доверчивый идиот.

А она лгала.

Ему и ещё тридцати двум мужчинам.

Иттан ворвался к себе в уличной обуви, упал лицом в подушку. Он лежал без движения, силясь остановить ход времени. Зажмуривался до красных пятен. Сцепил зубы, чтобы не застонать.

В дверь робко постучались.

— Господин Берк желает поговорить с вами в его кабинете, — проблеяла служанка таким жалким голосочком, что стало понятно: хорошего ждать не придется. Отец так не вовремя вернулся из похода и уже, конечно же, извещен о похождениях сына.

В кабинете, кроме отца, сидящего за столом с самым непроницаемым видом, завывала матушка. Она раскачивалась из стороны в сторону у окна, держась руками за подоконник. Под ногами её валялась газета. А небо затянуло пепельными тучами. И в воздухе, кажется, пахнуло грозой.

— Объяснись, — коротко приказал отец.

Он был седовлас, но не стар. Дряхлость не коснулась его мышц, в черных глазах не угасала страсть. И Иттан, всякий раз оказываясь под пристальным отцовским вниманием, ощущал себя мелким и незначительным. Песчинкой. Домашней зверюшкой, но не человеком.

— Не понимаю, в чем дело, — ответил он, выдержав холодный взгляд. Двинуться вглубь кабинета так и не решился, мялся на пороге.

— В чем дело?! — пророкотал отец, и кулак его шарахнул по столу. — Ты трахал эту женщину?

— Не трахал, а любил, — поправил Иттан.

Маменька взвыла что раненая волчица, вцепившись ногтями себе в предплечья. Лицо её налилось багряной краской.

— Молчи! — приказал отец, и слезы тотчас высохли на материнских глазах. — Любил он. — Губ отца коснулась усмешка. — Все мы по молодости любили. Кольцо ей дарить собирался, да?

Иттан кивнул — отрицать очевидное было бы глупо. Его допрашивали как нашкодившего пацана. Хотя чего ему стыдиться? Осознанный выбор взрослого человека. Да, выбор неудачный — но кто застрахован от ошибок?

Мать качалась на фоне, отец откинулся в кресле.

— Она попросту тобой воспользовалась, а ты уши развесил. Не могу поверить. Тридцать три идиота повелись на женское тело! Боги, да что в ней такого было?!

— Она… она… — мать захлебывалась беззвучной истерикой. — Одурманила… всех… позор…

— Ну-ну. — Отец провел ладонью по листу бумаги, что лежал на столе. — Мать права. Ты всех нас предал, сын.

Иттан подался вперед.

— Я…

Отец шикнул.

— Научись слушать. Когда я просил верховный совет пристроить тебя в академию, то ожидал, что ты свяжешь судьбу с колдовством, коль уж вояки из тебя не вышло. Мягкий ты больно, весь в маменьку. — Он с неприязнью глянул на женщину, хватающую ртом воздух. — Но тебя выставили вон. Первый промах. — Отец загнул большой палец. — Ты попал на первую полосу всех газет Янга, полюбив прошмандовку. — Указательный палец согнулся вторым. — И, наконец, ты едва не потерял кольцо, гордость всего моего рода, которое не позволено носить даже твоей матери.

В кабинете повисло молчание. Маменька потирала безымянный палец — слова о кольце её оскорбили, но она никогда не смела перечить супругу, — Иттан отсчитывал половицы паркета. Отец вновь посмотрел на лист и, взяв перо, поставил внизу размашистую подпись.

— Завтра же ты отправляешься служить, сын, — сказал он, передавая лист Иттану.

Тот вчитался в содержание. Принудительное направление на воинскую службу. На три года. В северный гарнизон, что располагался вблизи Пограничья, государства теней.

— Но…

Нет, он не готов уехать в гарнизон. Его истинная сила не заточена на бой. Он — грамотный теоретик и неплохой практик в бытовой магии, но не более того. Да, мечу обучен, но постольку-поскольку. Место Иттана в академии или на городской службе.

Отец слушать не стал.

— Завтра же, — повторил нетерпеливо. — Иначе ты лишаешься всего. Всего. Титула, денег, наследства, даже имени. Ты перестанешь быть моим сыном, о чем я сообщу перед королем и всеми богами.

Мать, будто только сейчас осознав, что происходит, с воем упала в ноги отцу. Она хваталась за его брюки и просила:

— Помилуй его, ты же обещал, помилуй! Он пропадет! Он не справится! Ты обещал!

— Я передумал. — Отец рывком поднял её с пола и приставил к стене. — Сын, каково твое решение?

… Повозка отправлялась на рассвете. Лил дождь.

 

10

Повозка, скрипя, остановилась у конюшен гарнизона. Зафырчали измотанные лошади, получив короткую передышку. Дохнуло болотом и едкой гнилью. Боги давно позабыли и гарнизон этот треклятый, куда Иттана занесла нелегкая, и его обитателей. По стенам поползли змеевидные трещины. Западная башня и вовсе обвалилась — и наверняка от дряхлости, а не во время ожесточенного боя. Наверное, единственным, что внушало доверие, была крепостная стена, овивающая саму крепость и пристройки к ней. Высокая, в четыре человеческих роста, широкая и надежная.

От ворот уже спешило двое мужчин: первый в офицерской форме, второй в храмовом одеянии до пят. Оба поклонились Иттану, и офицер, низкорослый человек, чьи усики вились, а глаза были ярко-синего цвета, заговорил:

— Нам сообщили о вашем прибытии, господин маг.

— Иттан Берк. — Иттан пожал руку офицеру и постарался не обращать внимания на взгляд исподлобья, которым одарил его пышнотелый лысеющий храмовник. У служителей церкви и магов испокон веков сложились не самые теплые отношения. Первые называли всё, что не поддавалось божественному объяснению, ересью, а вторые всячески доказывали ущербность церковных догм. Мир без магии обречен на вымирание.

— Филип, — простецки представился офицер и помог с сумками. — Для нас великая честь принимать кого-то вашего уровня. С колдунами в гарнизоне вечная проблема, знаете ли, особенно с боевыми.

— Но я не боевой колдун, — напомнил Иттан.

Храмовник хмыкнул:

— Радует, что вы не отрицаете очевидного.

Офицер Филип шикнул на него, но Иттан не полез в беспричинный спор.

— Дело в том, что я обучался на светлом факультете, потому мои возможности несколько ограничены.

Его не услышали.

— Да-да, мы понимаем, — подобострастно закивал Филип. — Идемте, покажу ваши покои.

Он семенил быстро, перепрыгивая через лужи и ямы, а храмовник шелестел одеждами позади и молчал. Гарнизон жил. Вот прошла женщина из гражданских с коромыслом. Вот двое сопляков-новобранцев — лет четырнадцати, если не меньше — атаковали друг друга деревянными мечами. Вот девушка в вызывающе коротком платье шмыгнула в дом с окнами, что были задернутыми красными шторами. Ясно, с мужскими потребностями здесь борются вполне определенным способом — нанимают девиц из борделей, и те живут при крепости, поставляют свои услуги и получают наверняка приличное вознаграждение.

— С юга у нас площадка для тренировок, — объяснял Филип, переступая через лежащего на брюхе пса, обросшего колтунами. — Там и стрельбу можете отточить, и ближний бой, ну и магию, само собой. — Храмовник издал звук, напоминающий лошадиное тпру. — Кормят, поят служивых задарма, но коли прикупить чего надобно: одежда там или выпивка — лавки там. — Пальцем ткнул в одноэтажные домишки, больше походящие на сараи, расположившиеся у самой крепостной стены. — Ну и это, если невмоготу будет, ну… того… — почесал у себя меж ног, — обращайтесь не к девушкам, а к их хозяину. Цены, конечно, высоки, но и девчонки наши все как одна красавицы и умницы.

Храмовник, вскинув голову, воззвал к богам.

— Не прославляйте запретные связи, Филип! — разозлился он. — Иначе мы все обречены на гибель. Демоны пожрут наши души!

— Не слушайте его, — Филип двинулся к дверям, ведущим в кишкообразные одноэтажные казармы. — Если солдат не способен думать ни о чем, кроме удовлетворения своих, между прочим, естественных надобностей, в бою он бесполезен. Кстати, если денег жалко, можете сговориться с нашенскими женщинами. Их тут много, и за ваше покровительство они готовы платить собой.

— Нет, слушайте! — Внезапно храмовник ухватил Иттана за предплечье и сдавил то. — Вы и без того греховны, ваш брат не должен приезжать сюда! От вас одни проблемы, слышите?

— Слышу, — согласился Иттан, стряхивая скрюченные пальцы.

— Покайтесь богам и оставьте дурное увлечение!

— Всенепременно.

Филип поспешил внутрь, и Иттан проследовал за ним. И только храмовник стоял на ступенях и повторял:

— Покайтесь! Иначе демоны поработят вас! — И голос его эхом разбивался о массивные стены. — Маг, — позвал он проникновенно. — Почаще оглядывайся, ибо опасность поджидает на каждом шагу.

Это был уже не туманный намек, но прямая угроза. Да только не испугала она нисколько, лишь взбесила своей напыщенностью.

— Вы хотите сказать что-то конкретнее? — проскрежетал Иттан, обернувшись в пол-оборота.

— Не я, но боги, — ответил храмовник перед тем, как спуститься со ступеней и уйти.

— Вы уж извините его, такова участь священнослужителя, — вздохнул офицер, бредя по однообразным коридорам.

— Нестрашно.

Было холодно и сыро, и пахло плесенью. Туда-сюда сновали хмурые солдаты. Наконец, офицер Филип остановился у скособоченной двери, отворил замок и приглашающе посторонился.

— Ваши покои, господин.

Судьба явно насмехалась, когда завела Иттана в эти края. В чулане, гордо именуемом «покоями», уместилась только односпальная кровать с тонким матрасом поверх, стол, стул да платяной шкаф. Ах да, ещё ночная ваза, окрашенная в коричневые цвета. На неё Иттан глянул с особым недоумением. Он привык к канализации, туалету, ваннам, воду в которых подогревали магические кристаллы, но совсем не к аскетизму гарнизонной жизни. Сквозь оконце едва просачивался солнечный свет. И вонь скисшего белья преследовала по пятам.

— Благодарю, — нашел он в себе силы. — Разрешите мне осмотреться.

— Разумеется, — Филип расшаркался. — Комендант ожидает вас после ужина.

— Благодарю, — бездумно повторил Иттан.

Оставшись один, он первым делом отставил вазу в дальний угол. Если так живут командные чины, то где ютятся подчиненные?

 

11

Годы высушили коменданта гарнизона, превратив его из пышущего здоровьем человека с портрета, что висел над комендантским столом, в скелет, обтянутый желтой, точно пергаментной, кожей. Ногти на его пальцах были выстрижены чуть ли не до мяса, одежда давно не глажена. Волосы выпали, оставив череп голым. Комендант натужно кашлял в серый платочек, и на том расплывались крупицы крови. Иттан сел напротив, сложил руки в замок.

— Неужто передо мной отпрыск сукиного сына Берка! — хрипло рассмеялся комендант и протянул ладонь для рукопожатия. — Да ты не бойся, та дрянь, что скоро угробит меня, не заразна. Семейный недуг, у меня мать от неё же померла.

Он постучал себя по сердцу, будто демонстрируя, где именно осела болезнь. Иттан, поколебавшись, ладонь пожал.

— Вы знали моего отца?

— Служил под его началом. Грозный мужик, скажу я тебе, но напивался с нашими наравне и байки травил отменные, — сказал с полуулыбкой. — Ну и где он теперь?

— Служит при короле. — Иттан осматривал скудно обставленный кабинет и изнывал от скуки, которая витала в каждой детали убранства. Кроме портрета, и зацепиться не за что. Всё обычное, бедное, безыскусное.

— Ясное дело. — Комендант разгладил платочек, в который въелись бурые пятна. — Великий он человек, настоящий вояка, и сына своего наверняка вырастил таким же. — Из первого ящика стола он достал конверт, некогда запечатанный сургучом дома Берков. Пробежался глазами по строчкам. — Во, получил перед самым твоим прибытием. Просит тебя уму-разуму обучить. Пишет, мол, ты обучен магии, да ещё и деканом в академии побывать успел?

Иттан согласно промычал в ответ.

— И какая стихия? — допытывал комендант; лысина его блестела. — Огонь, воздух?

— Я не боевик, — привычно поправил Иттан.

Как объяснить всем, что светлый маг почти бесполезен в сражении? Он снимает порчи, лечит незначительные раны, способен на простейшие бытовые чары, но атаковать не сможет при всем желании. Его истинная сила не заточена под удар, скорее — под защиту. Ежегодно на знакомстве с первокурсниками Иттан огорошивал тех, румяных и жизнерадостных, что, будучи студентами светлого факультета, не видать им проявлений магии, о коих пишут в книгах. Они изначально родились не способными к боевым заклятиям, и с этим уже ничего не поделать.

— Ты, сынок, помалкивал бы, — комендант крякнул. — Понимаешь, тут с тобой возиться никому не надобно. Кого поведет за собой командир, что на всяком углу орет: «Я не такой»? — Брови его сошлись на переносице; комендант встал, сутулясь, прошелся по кабинету и выглянул в окно, за которым на черном покрывале неба золотилась луна. — Такой, и всё тут. На мечах биться обучен?

— Разумеется.

— Ну и отлично, тем более что привело тебя само провидение. Наш единственный поисковой отряд месяц назад лишился мага, тоже, к слову, единственного, а без него не обойтись. Потому отныне ты назначаешься командующим, Берк младший. — Комендант, вернувшись к столу, достал печать и, подышав на неё, шлепнул по листку, вытащенному из конверта. — три года, сынок, а там, видят боги, понравится, и останешься насовсем. Служба, она затягивает.

Очень вряд ли. В Иттане всё зудело надеждой поскорее покинуть этот гарнизон и впредь объезжать его стороной.

— Что произошло с магом? — спросил он, уложив листок-направление в карман.

Комендант заметно помрачнел.

— Исчез на очередной вылазке. Мы его неделю искали, но впустую. То ли дезертировал, то ли был сожран. — Задумался, долго формулировал мысль (уж не сглаживал ли углы, оберегая от каких-нибудь неприятных подробностей?) — Ты слышал о завесах?

— Конечно.

Тонкая материя разделяла мир живых и мертвых. Иногда она прорывалась, и тогда открывалась завеса. Откуда та бралась — неизвестно, но её появление сопровождалось энергетическим всплеском. Сама по себе завеса опасности не представляла, но изредка из неё вылезали создания, которых так и окрестили: «тварями завесы». Через какое-то время, обычно за год-два, завеса истончалась и пропадала. Но те маги, которые проникали в неё, чтобы изучить изнутри, редко возвращались, а если какому везунчику и суждено было вырваться из межмирья, то в голове его всё мешалось, путалось, повсюду чудилась невидимая угроза или голоса. Происхождение и строение завес оставалось загадкой для всех, даже для расы теней, жрецы которой умели перемещаться по межмирью.

Магам рассказывали о разрывах и тварях, их населяющих, в академии, но вживую Иттану не приходилось видеть ничего подобного.

— Так вот, меньше года назад в километре отсюда появилась одна, и она растет, ширится. Наши поговаривают, что всему виной какой-то сильный выброс стихийной магии. Возможно, что-то случилось у теней, но те молчат. А нам отдувайся. Но дело не в том. Чудовища из завесы с поразительным постоянством нападают на гарнизон, мы, конечно, отражаем нападения, и успешно. Но в момент, когда завеса выплевывает своих «деток», — сморщился, — из неё сыплется некий песок. Соль. Для удержания гарнизона эта соль просто жизненно необходима. Как-нибудь наглядно объясню, зачем, — ответил на невысказанный вопрос Иттана. — Потому у поисковиков две цели: первая — обезвредить остатки вражеских сил; вторая — собрать всё, что выпало из завесы и доставить сюда.

— А маг зачем?

— От вашего присутствия завеса успокаивается, что ль. — Комендант опять встал. Несмотря на то, что ходьба давалась ему с трудом, он не мог усидеть на стуле. — Да-да, ты не знаешь, чего с ней делать. Разберешься на месте, усек?

Кивок.

— Отлично. В твоей команде нынче пятеро, больше выделить не могу. Людей у нас мало: мрут кто от болезней, кто от когтей гадов, кто от сифилиса. Ты к девкам здешним не ходи, — предостерёг комендант, подмигивая, — лучше кого из обслуги под своё крыло возьми, всяко надежнее. О первой вылазке сообщу, пока знакомься с солдатами да обвыкайся. Если ты хоть на треть столь же яростен, что твой отец — мы не сдохнем. Свободен!

Комендант указал на выход.

Голова шла кругом. Вместо трех лет прозябания в никому ненужном гарнизоне он оказался в месте, находящемся поблизости с разрывом. Интересно. Завесу он обязательно исследует вдоль и поперек, напишет по итогам научную работу с вычурным названием — на зависть всему научному свету Янга, а то и всей страны.

У неосвещенной лестницы он застал парочку, занятую явно важным делом: широкоплечий паренек вовсю стягивал с девушки юбку. Он был настолько увлечен процессом, что не заметил подкравшегося Иттана, а то и прошел бы мимо, но что-то заставило его остановиться, присмотреться сквозь рассеянный полумрак. Руки девушки были сведены над головой, живот приперт коленом к стене. Она не звала на помощь, не плакала, но судя по позе — обоюдным желанием тут не пахло.

Иттан постучал парня по плечу, и тот от неожиданности выпустил девушку из захвата. Та, недолго думая, залепила коленкой меж ног неудачливому любовнику и, нырнув слева от Иттана, бесшумно растворилась во тьме. Парень взвыл, оседая на стену.

— Скотина! Я тебя ещё словлю! — прохрипел он и окрысился: — Тебе какого ляда неймется, а?

Иттан скорее не увидел, а почувствовал, как ловким движением парень вытаскивает нож, как замахивается, метясь в бок. Промахнулся — Иттан посторонился. В темноте слабо различались очертания, и ориентироваться приходилось на слух и чутье. Иттан медлил. Для сплетения любого заклятия нужно сосредоточиться, но парень атаковал раз за разом, не целясь, вспарывал лезвием воздух.

Да и бес с ним, с заклятием. Перед ним вчерашний юнец, взбешенный ребенок, а не противник, стоящий траты резерва. Иттан закрыл глаза. Шаг влево. Интуиция обострена до предела. Поворот. Толчок локтем.

Удар пришелся в солнечное сплетение, и нож выпал из обмякших пальцев. Парень согнулся, рыча от боли.

— Я отомщу, — пообещал он и добавил парочку нелестных эпитетов в адрес сбежавшей жертвы и Иттана.

— Милости прошу. — Тот забрал нож, обтер его о штанину. — Командующий поисковым отрядом Иттан Берк. Подсказать, где живу?

Ответа дожидаться он не стал — ушел. Гарнизон — та же академия, разве что дозволено слишком многое. Но, как и в академии, здесь хватает непослушных мальчишек, которых необходимо усмирить ради их же блага.

У самых дверей в спальню кто-то прошмыгнул что крыса, махнув хвостом-волосами. Спасенная девушка оказалась совсем рядом, схватила Иттана за локоть.

— Спасибо.

— Будь аккуратнее, — посоветовал Иттан.

Светлячка, вспыхнувшего под его пальцами, она нешуточно испугалась. Отпрянула, загородив лицо ладонями.

— Он безвредный, — уверил Иттан и в доказательство ткнул ногтем в центре светящегося шарика.

Девушка подалась вперед, и в зеленоватом свете черты её лица стали различимы. Нос пуговкой и вьющиеся волосы. Выступающий подбородок и глаза, чуть сощуренные, темные-темные.

— Ты?! — ахнул Иттан.

А девица попятилась, тоже рассмотрев, кто спас её шкуру. Спустя мгновение она припустила так, будто от этого забега зависела вся её жизнь.

Ну, или она опять что-то стащила.

— Да постой ты! Ненормальная!

Иттан с тяжелым вздохом, выразившим всё его негодование, перешел на бег.

 

12

Он успел изловить её у самого выхода, притянул к себе и, не отпуская из крепких объятий, потащил в свою комнату. Девица брыкалась, даже цапнула за ладонь — но Иттан не выпустил добычу. Дверь он предусмотрительно закрыл на ключ. Светлячок неотрывно следовал за Иттаном, окрашивая убогую обстановку комнатенки в нежно-зеленоватый. Девица жалась к стене.

— Давай поговорим.

Иттан примирительно поднял руки, показывая, что ладони его чисты.

— Нам не о чем разговаривать, — отрезала воровка. — Из-за тебя я вляпалась в эту историю. Из-за какого-то кольца, которое даже не продать — уж больно оно приметное. Так ладно, ну, дурная я, но отдала ж кольцо… А ты на виселицу отправил. Вот спасибо!

Она схватила ночную вазу и замахнулась ей, намереваясь то ли кинуть, то ли огреть. Опасное оружие, ничего не скажешь.

— Послушай. — Иттан шагнул вперед, пропуская перед собой светлячок, который не переставал пугать девицу — та даже зашипела, когда он подплыл к ней вплотную. — Я не думал, что тебя захотят казнить. К тому же в итоге ты здесь.

— Уж не по твоей воле. — Окончательно вжалась в стену.

— Вообще-то по моей, — Иттан улыбнулся. — Я заплатил главному следователю, чтобы повешение заменили на что-то иное.

Девица долго изучала его, а в глазах её плясали светлячки. Вазу она брякнула на пол.

— Бородатый мужик — это ты?

Иттан поскреб отросшую за недели дороги бороду. Видимо, он.

— Обалдеть… — Воровка хлопнула себя по лбу. — Сначала страже сдал, а потом у неё же выкупил. У тебя с головой всё в порядке?

Почему-то ему стало так смешно, что Иттан прыснул. В порядке ли у него с головой? Нет, нет и нет! Не видно, что ли?

Если б не кольцо это треклятое, и он, и она жили бы своей прежней жизнью. А теперь они почти на равных — заложники гарнизона.

— Чего ржешь? — буркнула девица и вдруг тоже засмеялась, припадочно, на грани с истерикой. Наверное, от переживаний и свалившихся на неё проблем.

— Как тебя зовут-то? — ради приличия спросил Иттан, зажигая на столе тонкие свечи, которые скорее коптили, нежели дарили свет. Светлячок растворился, и девица выдохнула.

— Тая, — брякнула она и ответно любопытствовать не стала.

— Приятно познакомиться, Иттан.

— Засунь свои манеры знаешь куда? — посоветовала новоиспеченная знакомая.

— Какая воспитанная девочка, — не остался в долгу бывший светлый декан. — Пить будешь?

Из сумки, привезенной с собой, он достал флягу. Виски был крепок, с терпким дубовым ароматом. Иттан протянул флягу Тае, но та предусмотрительно заявила:

— Ты первый.

Он жадно отхлебнул, глотком этим смахивая нервозность последних недель, усталость долгого путешествия. Тая последовала его примеру.

Вскоре они сидели на кровати, передавая друг другу флягу и солонину (заботливая матушка уложила её столько, будто отправляла Иттана в голодные края). И спорить больше не хотелось, как и враждовать. Всё, хватит, отвоевались.

— Мне неспроста кажется, что ты гораздо старше, чем выглядишь? Сколько тебе лет? — Иттан расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке.

— Приличную женщину нельзя спрашивать о возрасте, — ответила Тая с ехидцей. — Но я неприличная, потому отвечу. Мне двадцать.

Многие в её возрасте воспитывают если не второго, то первого ребенка. Другие, только окончившиеся учебу, берутся познавать взрослый мир. А что повидала она? По морщине, залегшей меж бровей, и всегда чуть сощуренным глазам — точно выискивающим опасность — Иттан понимал: многое.

— Почему ты вернула кольцо? — Иттан сделал новый глоток, с наслаждением потянулся, когда тепло пробежало по горлу и осело внизу живота.

— Что за допрос? — Тая поджала губы. — Не надейся, совесть меня не замучила.

— Я вообще сомневаюсь в наличии у тебя совести. И всё-таки, почему? Неужели испугалась моих слов?

Она выхватила флягу и впилась в неё как в бутылку с водой в зной.

— Да сдались мне твои угрозы. Тот мужчина, ну, в отглаженной рубашке…

— Регс, — подсказал Иттан.

— Наверное. — Тая почесала кончик носа. — Он опасен, я нутром чую, с ним лучше не связываться. И я подумала, что, отдав кольцо, отработаю как-нибудь свою ошибку и получу свободу. Кто ж знал, что ты такой законопослушный мальчик.

Иттан развел руками.

— Каким уродился.

— Забыли. Покажи свою светящуюся штуку, — попросила Тая, облизываясь.

Щелчок пальцами, и светлячок заплясал перед самым её носом. Тая провела над ним, принюхалась — словно звереныш, а не девушка — и покрутила головой. Вылитый крысеныш. Иттан в детстве любил играть с придомовыми мышами, тощими и маленькими, безобидными, но такими доверчивыми. Они, не знающие о людском коварстве, сами шли в руки, если там лежал кусочек сыра. Водили носиками, и усики их умильно шевелились. Маменька, когда увидала сына в обнимку с мышью, завизжала и приказала вытравить их. После Иттан долго ещё находил маленькие тельца, скрюченные, с глазами-бусинами, в которых застыло непонимание.

— Везет тебе. — Тая попыталась схватить светлячок, но тот улизнул. — Живешь в огроменном доме, сам маг, вон какие штуки пускаешь, а я, кроме скрипки, ни с чем совладать не умею.

— Как же? — притворно изумился Иттан. — А твои поразительные навыки щипачества?

— А, это… мелочи, — Тая зарделась. — Слушай, извини меня.

Она примирительно протянула ладошку, хрупкую и маленькую, словно кукольную.

— И ты — меня. — Рукопожатие вышло слабым, очень уж страшно было переломать эту ладошку надвое. — Чем ты не угодила тому герою-любовнику?

— Он предложил свою защиту, и я, наивная курица, решила, что это жест доброй воли. Ага, конечно. За добрую волю обычно берут двойную плату.

Тая развалилась на постели, раскинув руки-ноги и становясь совершенно беззащитной.

— Больше он тебя не обидит. Даю клятву.

Иттан ощутил себя ответственным за эту маленькую, тощую девицу с языком острым точно лезвие. Пока они в гарнизоне, глупо цапаться — эти стены давят, а с кем-то, с кем есть общее прошлое, не так тоскливо. Потому, если придется, Иттан защитит свою личную воровку — по крайней мере, если она сама не будет нарываться.

— Не верю я твоим клятвами, белобрысый, — беззлобно буркнула «осчастливленная» обещанием и оттого особо благодарная Тая.

— А мне плевать. Ложись спать, — Иттан похлопал по заиндевевшему покрывалу.

Тая спорить не стала — уснула, обнимая недоеденный кусок мяса. Дыхание её было тихим и осторожным, словно девушка боялась спугнуть кого-то. Или, наоборот, разозлить.

Крепкий алкоголь, первый за долгое время, плавил мозги. И размышлять над чем-то важным — а зачем оно?

Её волосы пахли миндалем. Иттан подумал, как, должно быть, странно пахнуть тем, чего, наверное, никогда в жизни не пробовала. Внезапно ему до помешательства захотелось купить ей миндаля, а ещё почему-то шоколада.

Новое чувство было странным и нелепым. Они — не враги, но и не друзья. Просто два существа, попавших в передрягу. Вынужденных прибиться друг к другу, чтобы изгнать одиночество. Разве товарищам по несчастью покупают шоколад?

И всё-таки миндальный запах дурманил разум, а потому казался пьяному Иттану невероятно вкусным.

Притягательным.

Важным.

Даже необходимым.

 

13

Тая.

Она улизнула из-под теплого мужского бока (когда холод пробирает до костей, хорош любой бок, пусть даже принадлежащий недругу) с рассветом, под первый луч солнца, что проник к клетушку. В дверях обернулась, смерила спящего Иттана пристальным взглядом — какое нелепое имечко, будто икота пробрала! — от которого мужчина заворочался, и, тряхнув волосами, выскочила наружу.

Неужели полоса невезения кончилась? За прошедший месяц на долю Таи выпало столько всего, словно боги, отвернув свои прекрасные лики, обнажили перед ней громадные обрюзгшие зады.

…В гарнизон, что стоял на пригорке, Тая прибыла вчера поздним вечером вместе с остальными добровольцами. Всего тех набралось на три телеги: никому не нужных, но не растерявших желания бороться крепко сложенных мужчин — других не брали — да с десяток женщин, взятых на обслуживание солдат. Добровольцам — всем, кроме Таи, — сулили крышу над головой, пищу и деньги. Негусто, но всяко лучше, чем вечная голодуха, от которой сводит живот.

Распределение заняло несколько минут:

— Направление! — требовал служивый, что обходил новоприбывших. Он забирал лист бумаги, бегло смотрел на него и оглашал: — В лучники! — или: — В защитники! — или: — В резерв!

Но около Таи он остановился, оглядел придирчиво.

— Возраст?

— Четырнадцать, — привычно ответила Тая.

— Охота тебе жить в свое удовольствие? Одежки менять, шоколад лопать, а, малютка?

— Кто ж откажется, — подбоченилась она, уже догадываясь, куда её направят.

— Мужиков не боишься? Не брезгливая часом?

— Нет.

— Вижу, направление твое бессрочное. — Служивый ткнул ногтем в бумажку. — Но если пять лет отработаешь в Доме утех, выпустим тебя на волю. Согласна?

— Да.

— Хорошо, — сказал служивый с одобрением. — В Доме утех таких красавец как ты всегда примут. Завтра пообщайся с тамошним управляющим.

Кто-то из стоящих в шеренге гоготнул, но Тая только пожала плечами. Спать с мужчинами — не худшее, тем более если за это сулят свободу. В конце концов, последние четыре года именно этим она и занимается, пускай мужчина у неё всего один.

Зато какой.

По суровой невозмутимости Кейбла Тая даже соскучилась.

На первое время её поселили в женском бараке в настолько длинной комнате с рядами узких кроватей, что конец той виднелся в десятках метров от входа. Здесь жили женщины, обслуживающие крепость: кухарки и поломойки, швеи. Света, даримого лучинами, расставленными у кроватей, не хватало, впрочем, Тае не привыкать к потемкам, от которых болели глаза. В Затопленном городе случались деньки, когда и лучин не было — жили наощупь.

Некоторые кровати пустовали, но по вещам, уложенным на табуретках у изголовья, Тая понимала — здесь кто-то есть. Где-то спали женщины, укутавшись в одеяла. Она нашла первую свободную табуретку, сложила на неё выданное мыло и комплект одежды размера этак на четыре больше положенного.

— Новенькая? — Худая женщина в летах, проходящая мимо койки, оглядела Таю с сочувствием. — Куда пристроили?

— В Дом утех, — ответила Тая, расшнуровывая ворот.

— Дом утех? — переспросила женщина, и сочувствие затопило её голос. — Ты аккуратнее, слухи о том доме не самые аппетитные. Ай, не слушай меня, — почему-то передумала она. — Всё хорошо там, да ещё и денежно.

— Какие именно слухи? — Тая заинтересовалась, но, как ни старалась, путного выведать не смогла. Женщина отмахивалась, юлила. И в этом её нежелании говорить чудилось нечто неприятное.

— Если мне не понравится — могу ли я изменить направление? — сдалась Тая после пяти минут уговоров.

— Как? — Женщина покачала головой. — Здесь такое не принято, куда определили, там и служи.

Картина вырисовывалась безрадостная: в Доме утех творится что-то неладное, направление не изменить. Что ж, рано паниковать. Сплетни про Дом Тая узнает у кого-нибудь менее упертого и более сговорчивого.

— Здесь есть библиотека? — решилась она.

— На втором этаже казарменного здания. Ты читать-то умеешь?

Читала Тая по слогам, но ей до чесотки захотелось стать полезной. И, если окажется, что в Доме утех не так уж и сладко живется, уйти туда, где лучше. Если повезет, и в библиотеке окажутся нужные книги, то ей удастся защититься. Спастись. Найти себе место. Она крыса Затопленного города, а крысы живучи и выносливы — так говорил Кейбл.

Но двери в библиотеку были заперты, и Тая, поскребшись немного, поняла, что ломиться внутрь бесполезно. Она побрела обратно, вслушиваясь в шорохи, рассматривая узкие коридоры и двери, за которыми что-то скрывалось. Тая искала ниши и ходы к отступлению, запоминала мелочи.

— Заблудилась? — услышала она бархатистое.

Тая обернулась. В сумраке мужские черты смывались, но существо (наверное, человек) было высоким; не хрупким, но и не массивным. Обычным.

— Нет. — Она засунула руки в карманы потрепанной, но любимой куртки.

Мужчина — скорее молодой парень — сделал шажок к ней.

— Ты сегодня приехала, правильно? — И, не дожидаясь ответа, заговорил: — Симпатичной девушке опасно разгуливать в одиночку по казармам, особенно ночью. Ты хоть представляешь, сколько здесь обитает всяких уродов? То-то же, — сказал, хотя Тая промолчала. — Как тебя зовут?

— Тая.

— Красивое имя. — Парень обошел недвижимую девушку и застыл напротив неё. Показалось, будто в глазах его сверкнуло пламя. Тая, напрягая зрение, чтобы рассмотреть нового знакомого. Он ей не нравился — так сильно, что на загривке волосы вставали дыбом. — Тая-Тая-Тая, — пропел негромко. — Меня зовут Карт. Без лишних слов: я предлагаю тебе защиту.

— От кого? — уточнила с интересом.

— От всех.

Неплохое предложение, если вдуматься. Гарнизон полон мужчин. Гарантирует ли управляющий Дома утех, что его служительниц никто не тронет в свободное от работы время?

— И что ты за это хочешь?

Карт засмеялся, но смех его звучал неискренне.

— Ничего. Новенькой девушке нельзя без защитника, а ты… мне нравишься.

Чем слаще звучит название бесплатного блюда, тем гаже оно на вкус — Тая усвоила это с младенчества. Потому она не спешила радоваться. Краем глаза искала, куда сбежать — если придется бежать; куда ударить — если придется бить. Как назло, коридор не был освещен (если не считать бледной луны, что пялилась в бойницы).

— И если я соглашусь, ты будешь мне помогать? Просто так? — Тая словно невзначай переступила с ноги на ногу, оказалась чуть дальше от стены и ближе к проходу.

— Да. Прекращай трусить. Я приметил тебя ещё вечером, ты красивая. И мне будет жалко, если такую красоту растерзают здешние ублюдки. Ты согласна довериться мне?

— Допустим. — Тая не верила его словам.

— Ура! Вот так повезло, хе-хе. — Он вскинул ладонь и сильно сжал пальцы Таи. — О! Пойдем, я покажу тебе крышу.

— Давай завтра? — Она удержалась, чтобы не вырваться силой. Попыталась аккуратно стряхнуть пальцы. — Я так утомилась. Представь, две недели в пути…

— Не-е-ет, сего-о-одня, — заканючил Карт, нарочно коверкая слова. — Ну, пожалуйста-пожалуйста.

Вторая ладонь его незаметно легла на талию. Тая дернулась, но рука её оказалась заведена за спину. Карт был быстр и ловок. Быстрее Таи. Ловчее её. А главное — сильнее. Она и пискнуть не успела, как оказалась вжата в стену.

Закричать? Позвать на помощь?

Тая не привыкла доверять кому-то, кроме Кейбла; она всегда выручала себя сама. Да и кто откликнется на вопль очередной безмозглой девчонки, которых наверняка насилуют пачками?

Как бы кто-нибудь из "спасителей" не присоединился к Карту.

Или всё-таки закричать?

Кровь молотила по затылку. Позвоночник сковало нерешительность.

А дыхание Карта пахло копченостями.

Он тронул пуговицы на её куртке. Коленом вжался в живот, выбив дыхание.

Инстинкты были обострены до предела. И тогда, когда идея спасения почти появилась в голове, Тая услышала шаги.

Разве могла она знать, что тем, кто спас её шкуру, окажется старый знакомый? Белобрысый из верхних! Ну надо же!

Он-то тут как очутился?..

Впрочем, как выяснилось впоследствии, не таким уж он был и говнюком. Нормальный мужик, с придурью, с манерностью некой, которой завались у верхних, но вполне себе адекватный.

А ещё он как полный придурок выкупил жизнь той, что стащила его кольцо! Кому расскажешь — засмеют.

Ненормальный. И имя у него тупое.

Но Иттан был теплый, а мерзлячке-Тае дико не хватало тепла. Особенно — здесь. А главное — он тоже пообещал ей защиту. И лучше она будет спать с белобрысым магом, чем с Картом. Сыграет на его эмоциях, изобразит несчастную дурочку — Иттан поверит ей и поможет.

Заплутав в переплетениях казарм, Тая-таки выбрела к библиотеке. И — хвала богам! — та была открыта.

Столько разнообразных книг она в жизни не видывала, да еще на стеллажах, а не валяющихся абы как. Какие-то названия были знакомы, значения других Тая не понимала, как бы ни вчитывалась.

Её волновала какая-нибудь книга, в которой были бы Слова. Но на пожелтевших, а кое-где и изорванных страницах не сыскалось даже близко похожего на то, чему когда-то давным-давно папаша — тогда ещё не пьющий и редко играющий в кости — пытался обучить Таю. Он, тыкая пальцем на строчку, рассказывал:

— Все мудрецы нашего народа обучены Словам, и в тебе есть задатки, чтобы научиться различать их. Твоя бабка была мудрой, понимаешь?

— Что это такое? — вопрошала непоседа-Тая, ерзая на стуле. — Магия? Я попаду в академию?

В дни, когда мамаша выводила Таю из Затопленного города наверх, она видела академию, стоящую на вершине холма, и представляла, как ступит в двери, как обучиться какому-нибудь волшебству и заживет себе припеваючи.

— Не магия, — поправлял папаша. — Слова иные. Они направляют нас по верному пути. Тому, кто им обучен, покорится весь мир. Видишь ты тут Слова?

Иногда Тая взаправду различала нечто среди малознакомых букв, и тогда ей приходилось проговаривать увиденное, повторять его. Но ни в коем случае не вслух — Слово пугалось что смешные тараканы, если его произносили при ком-то третьем, даже папаше. Буквы расползались, теряясь в строчках. Разумеется, через несколько минут Тая забывала то Слово, которое читала — в детской голове не держались ненужные ребенку вещи. Что толку ей от этих Слов?. И папаша огорчался, бубнил, что если уж Слово заговорило с Таей, то она должна его запомнить и сложить в цепочку, чтобы потом составить предложения.

Ну а потом папаша запил, спасаясь от несправедливости в стакане с разбавленной водкой, и о Словах более не вспоминал. И Тая о них позабыла: когда до одури охота кушать, об ином и думать не получается.

Теперь же она обложилась книгами с верхней полки первого стеллажа (лучше смотреть по порядку, чтобы не запутаться), листала их, но не находила ни единой буквы, которая загорелась бы, заставила бы обратить на себя внимание.

Бесполезно. Солнце высоко поднялось над гарнизоном, и первый колокол оповестил о завтраке.

Что она делала неправильно?

Злые слезы подступали к глазам. И когда первая слезинка, скатившись по щеке, рухнула на страницу, внизу той высветилось золотым. Тая прочла простое: «Рана». И тотчас почувствовала опустошающую усталость, словно одно Слово высосало из неё дух.

Она отложила книгу, потерла кулаками глаза.

Позже она продолжит вчитываться. Ослепнет, но не сдастся.

А сейчас её ожидает хозяин Дома утех.

 

14

Без аппетита, но Тая впихнула в себя вязкую, скрипучую на зубах кашу. Голодная жизнь научила простому правилу: предлагают — бери и не выпендривайся. Следуя этому же правилу, она умыкнула со столовой ложку. Нутром чуяла — пригодится.

Дом утех, одноэтажный, сложенный абы как, был по-солдатски прост и пуст: общая зала ожидания, дверь справа, ведущая в жилые помещения, да с десяток комнатушек, где по вечерам девушки обслуживали клиентов. Утешительницы изредка выбредали наружу: одинаково понурые, неразговорчивые, одетые в наглухо закрытые платья из грубой ткани. И чем тут наслаждаться? Продажные девицы в трущобах и то аппетитнее, у них хотя б от дурманящих трав глаза блестят да тела зазывно изгибаются. Эти же производили, мягко говоря, удручающее впечатление. С Таей не здоровались, не глядели даже в её сторону, будто она была не одной из них, а чем-то посторонним, нежелательным.

Ей велели ждать у входа, но Тая не удержалась от соблазна заглянуть за одну из дверей. Ну а что, ей всё равно тут работать.

Кровать, стул, и всё. Ну, правильно, а большего и не требуется. Окна занавешены красными шторами, оттого в комнате затаился кровавый полумрак. Тая, отдернув шторы, впустила солнечный свет, и тот высветил желтым все трещинки, неровности. Пыль, осевшую серым саваном. Залатанное белье с въевшимися пятнами. Всю таинственность комнатушка разом потеряла.

— Вот ты где, — донеслось до неё с порога. — Нравится?

Мужчина был плюгав, несимпатичен, а верхнюю губу его украшала жирная бородавка, похожая на мохнатую муху. Но он так приветливо улыбался, а у глаз его плясали лучики морщин, что казался приятным. Не злым.

— Терпимо, — сказала Тая, занавешивая окна.

— Не против пообщаться в более приятной обстановке?

Видимо, даже хозяин не считал Дом утех чем-то приятном, потому как вывел Таю наружу. Погода располагала: солнце слепило, но не жарило; по небу плыли молочные облака, и в их очертаниях проглядывались самые нелепые вещи: то скачущая лошадь, то человеческий профиль, то куча чего-то, что напомнило напрочь лишенной фантазии Тае навоз. Хозяин взял её под ручку — не нагло, а скорее вежливо, как в верхней части Янга надушенные мужчины ходят с женщинами в пышных платьях. Но Тае не нравилась бесцеремонность чужого касания, потому она ерзала и нервно вела плечом.

«Привыкай, — говорила самой себе. — Тебе всё-таки под мужиков ложиться».

— Не волнуйся, Тая, — сказал хозяин, спрятавшись в тени молодой яблони, что невесть как очутилась посреди гарнизона. — Твою подноготную я уже выведал. Кража? М-да, неужто нынче за столь смешные преступления симпатичных особ готовы навеки упечь в каменную клетку?

Тая слушала вполуха, а взгляд её зацепился за бородавку, которая двигались, когда хозяин открывал рот.

— Хорошо, что ты прибилась к нам, уж я своих девочек в обиду никому не дам. — Хозяин погладил Таю по предплечью. — Видела, в каких они одеждах ходят? — Тая кивнула, припомнив платья, за которыми не разглядеть тел. — Это чтоб ни у кого дурных помыслов не возникло. Мои девочки живут непосредственно в Доме, особо по казармам не расхаживают. Готовят сами, стирают и убирают тоже. Всё на их хрупких плечиках. И, к моей чести, у нас ухоженнее, чем в остальных женских бараках.

Он гордился «своими девочками», аж грудь выпятил. А бородавка-муха всё никак не могла оторвать свое жирное тельце от губы. Тае до дрожи захотелось отколупать её. Она почесала в волосах — всегда чесалась, когда волновалась, — подавила назойливый порыв.

— Все отношения — в строго определенное время, иначе — ни-ни. Деньги не бери и мужчин без моего ведома не принимай. Ясно?

— Ага. — Тая представила, как муха-бородавка, жужжа, улетает с лица хозяина.

— Умница-девочка. — Тот ласково улыбнулся. — Я не ошибаюсь, в тебе есть что-то от рынди?

Вообще, Тая родилась в семье истинных рынди, светловолосых и крупных. Жизнь впроголодь истощила их, но не отняла природной массивности. Женщины Затопленного города доставали мамаше Таи до плеча. Кулак папаши был с голову младенца. И хоть в резких чертах лица их дочери угадывались родительские корни, но темные волосы, каких не встречается у чистокровных рынди, да небольшой рост делали её чужачкой. В детстве мамаша с папашей убеждали Таю, что лишь один рынди из тысячи таков. Что ей передалась кровь бабки, которая служила мудрой при храме богов, и что Тае суждено читать Слова.

Но потом папаша запил. Ум его затуманился, и он, наслушавшись насмешек от пьяниц-товарищей, взялся обвинять мамашу в кровосмешении.

«Никакая она не мудрая! — плевался он вонючей слюной и пытался словить Таю за шиворот, чтобы отвесить ей пинок. — Обычный выродок, которого я вынужден кормить из своего кошеля!»

Мамаша рыдала ночами, до хрипоты спорила с папашей. Но, повзрослев, Тая перестала верить, что ей предначертано стать кем-то особенным. Она нагуляна с человеческим мужчиной, потому такая, какая есть.

— Да, — призналась она сейчас. — Моя мама — рынди.

— Так и знал! Рынди в моем ведении не бывало. — Хозяин обрадовался, и в голосе его появилась нотка восторга. — Аж любопытно, каковы вы в постели, а? Ну-с, — он ударил в ладоши, — узнаю из уст довольных солдат. Я буду рад принять тебя в нашу семью, Тая. Хочешь что-то спросить?

— Мне говорили, что выпустят на свободу через пять лет и заплатят, — вспомнила Тая. — Правда ли это?

Хозяин незамедлительно ответил:

— Чистая. Ты не рабыня, но работница, потому тебе положена оплата. Пятнадцать золотых в год, больше, к сожалению, не смогу.

Ну, не роскошь, но на первое время сойдет. Аренда комнатушки в трущобах стоит гораздо меньше.

И всё же ей не нравилось происходящее. Чутье скребло по затылку. С чего хозяину распинаться о прелестях жизни в Доме? Тая уже дала согласие, она не сбежит и не отвертится. Так к чему рассказывать про деньги, да ещё таким извиняющимся тоном, будто пятнадцать золотых и не плата вовсе? Неужели этот человек действительно заботится об утешительницах?

— Ну что, я не напугал тебя? — Хозяин внимательно оглядел Таю.

— Нет, — честно сказала она.

Сложно напугать исключительно радостными перспективами. Такими, что аж зубы сводит.

— Вот и чудненько. Ты мне тоже понравилась. — Залез в карман брюк и выудил наружу малюсенький кристалл, внутри которого сиял рыжеватый огонек.

Тая знала, что такими кристаллами скрепляются магические сделки, потому что подглядывала за одной из них. Следом хозяин вытащил из воротника своей рубашки тонкую иголочку.

— Ты готова беспрекословно служить в Доме утех и подчиняться всем его законам? Да? — Хозяин протянул ту. — Пусть наш союз скрепит кровь.

— Готова. — Тая проколола указательный палец и мазнула выступившей капелькой по граням кристалла. Огонек затрепетал чуть ярче.

— Найди Ару, она вымоет тебя и очистит тело от лишних волос. — На невысказанный вопрос хозяин ответил: — Чтоб вши не завелись. Ты с ней не спорь, указания выполняй. Она у девочек за главную. Если вопросы какие будут — ей задавай. Ну а коль свезет, первого клиента примешь уже сегодня.

— Спасибо.

Хозяин, проводив Таю до Дома утех и погладив её на прощание по ладошке, ушел.

Утешительница Ара, чьи губы были поджаты, а голос груб, нагрела бадью горяченной воды и, усадив туда Таю (та отпиралась и предлагала вымыться без стороннего участия), взялась драить её жесткой щеткой. Если Тая выворачивалась — она получала по хребту этой же щеткой.

— Не двигайся, — требовала Ара. — Пожалуюсь управляющему.

И стирала с Таи не только грязь, но, казалось, кожу. Натирала тело до красноты.

Когда Ара намыливала Таины волосы, вдалеке загудели колокола. Часто, надрывно. Предупреждая об опасности. Утешительница опасливо покосилась на окно, отвлекшись от мытья — мыло потекло в глаза, и Тая часто заморгала, — но не прокомментировала звон.

— Встань. Руки в стороны, — приказала она, смыв мыло.

Тая подчинилась. Тогда утешительница достала остро наточенное лезвие, вспенила мыло и обмазала пеной подмышку Таи. Примерилась.

— Ай, — пискнула та, когда вместе с темными волосами в мутную воду скатилась алая капелька.

Ара не слушала. Выкручивая руку, соскребала волоски. Царапала, ранила. Тая терпела, мысленно твердя: «Пятнадцать золотых в год, всего пять лет. Сколько получится?» Сосчитав (пришлось незаметно загибать пальцы), Тая осталась довольна получившейся суммой и даже не воспротивилась, когда Ара взялась брить внизу живота. Но всё-таки уточнила:

— Вам действительно платят?

— Платят. — Утешительница оттерла лезвие в воде. Пальцами провела по розоватой коже, проверяя, не осталось ли длинных волосков. — Иди. На тебя уже есть желающий.

Таю обрядили в длинное платье и велели ждать в одной из комнат. Она, пахнущая чистотой, румяная от горячей воды, нервничала и чесалась, но успокаивала себя. Всё будет хорошо. Многие девицы зарабатывают своим телом, только их не моют и не расчесывают.

Но потом дверь приоткрылась, и появился первый клиент. Знакомый настолько, что от страха закружилась голова. Сердце заколотилось.

Только не он!

Тая вжалась в спинку кровати. Пальцы её судорожно вцепились в подушку, а вчерашний «защитник», Карт, плотоядно улыбался. Закатав левый рукав, он промурлыкал:

— У меня уплачено.

Пальцы водили под подушкой. В горле пересохло. Карт закатал правый рукав. И словно невзначай достал из-под ремня ножик, потрогал лезвие подушечкой пальца.

— Я оскорблений не прощаю, Тая. Понимаешь? Иди сюда. Если не хочешь по-хорошему, будем по-плохому.

— Если ты меня тронешь, то хозяин…

Карт оборвал её наивный лепет на полуслове.

— Ты смеешься или в самом деле такая дура? Он сладко зазывает, но ничего не сделает, потому что шлюшья шкура не стоит и медянки.

— Что ты несешь?

— Я? Правду, — Карт прыснул. — Да на твоих подружках места живого нет. Солдатам разрешается творить с вами всё, что заблагорассудится. Только лицо калечить нельзя, но я и не буду. А всё, что скрыто платьем, принадлежит мне.

Но зачем? Тая не понимала. Хозяин ведь уговаривал, успокаивал. Если девушек избивают, почему они не сбегут? Не воспротивятся?

И тут она поняла. Кристалл. Тая не придала значению, что, кроме обязательного направления, заполненного служивым, их сделка скреплялась ещё и добровольным согласием на крови. Пускай Тая о магии слышала мало, но была уверена: ей не удастся вывернуться.

Кристалл заставит исполнять обязанности против её воли.

— Ты же понимаешь, что сопротивляться бесполезно?

Понимала. Напоследок Ара ясно дала понять, что церемониться с той, которая причинит вред клиенту, не будут. Наказание за ослушание — смерть.

Значит, смерть либо полное подчинение?

Пусть так.

Тая расстегнула ворот и попыталась выпутаться из несуразного платья, но то овилось вокруг рук и шеи.

— Давай помогу. — Карт одним рывком стащил платье, оставив Таю совершенно голой.

Беззащитной.

— Да что ты прилипла к этой подушке? — возмутился он. — Отдай сюда.

Тая протянула подушку. Карт был совсем близко. Настолько близко, что прекрасно попадал под удар обломанной деревянной ложки, выкраденной из столовой. Ручку той Тая обточила о камень ещё днем.

Дерево впилось в шею, под ухом. Неглубоко, но ощутимо. Карт взвизгнул и выронил нож. Зажал шею пальцами. Тая схватила платье и хотела было побежать, но он повалил её на пол и сел сверху, на живот. Дыхание перехватило. Ложку выдернул из её ладони, придирчиво осмотрел.

— Царапина, — проворчал Карт, смахивая кровавую капельку с шеи. Он придавил Таю всем весом. — Ну ты и дрянь.

Он ударил справа. Острие ложки вонзилось в бок, и боль красными кругами расплылась перед глазами. Карт провернул ложку, а вместе с ней, казалось, вырвал клок мяса.

Тая не поняла, как именно она нащупала выроненный нож — наверное, сыграли отточенные инстинкты. Сквозь боль. Сквозь накатывающее забытье. Сквозь испарину, что струилась по лицу.

Она не видела, куда попала, когда резанула наискось. Слышала только хрип, изданный Картом. Почувствовала, как он завалился на неё.

С трудом выпуталась из безжизненного захвата его рук и ног. Встала. Напялила платье.

И пошла.

Ведомая не разумом, но крысиными инстинктами. Мысли путались.

Карт молчал.

Магия крови сковывала и дурманила сознание.

Нужно вернуться…

Сдаться.

Срочно.

Её шатало. Рана пульсировала.

Судьба вновь вела её к Иттану. Только он сможет помочь.

Сможет ли? Захочет?

Нужно вернуться в Дом утех…

Дверь спальни Иттана была заперта.

 

15

Иттан.

Колокола зазвонили перед закатом. На небе, черном пред близостью грозы, только выступили первые капли багрянца, как по гарнизону разнесся звон. Тревожный. Долгий. Он оглушал, выбивал из равновесия. Вселял первобытный страх. Атака! Атака!

Иттан подскочил, и сердце его билось учащенно. Секунду назад он лежал, смежив веки, представляя Агнию, возвышающуюся на подмостках, смеющуюся громко и хлестко. Она отплясывала, и каблучки её выбивали ритм. Манила за собой. Улыбалась зазывно.

Но грянули колокола, и Агния обратилась в дым.

Иттан, не глядя, натянул одежду, наспех застегнул рубашку, сырую от прохлады в не нагретой комнатенке. Снаружи суетились боевики, те, кто должен был отстаивать гарнизон изнутри и снаружи. Бежали к выходам, кто в одних штанах, другие одетые по форме. С мечами, луками, топорами. Иттан ворвался в поток и слился с ним. Плевать, что комендант не единожды повторил: маг-поисковик слишком ценный экземпляр, потому должен отсиживаться, пока пушечное мясо идет в бой. Но Иттан так не мог. Рукоять меча в пальцах нагрелась, а руки дрожали. Первый настоящий бой и, если боги смилуются, не последний.

— Куда, маг?! — одернул его какой-то служивый, когда Иттан попытался выйти вместе с мечниками. — Сдохнуть охота? Сюда!

Он потянул его на лестницу, ведущую в башню. Лучники выстроились по крепостной стене, натянули тетиву. Замерли. Иттан глянул вниз. Твари, темные, почти черные, словно окровавленные в закатных лучах, шли в развалку. Их колени были вывернуты, руки-ноги двигались как на шарнирах. Крупное тело с большим животом едва держалось на тонких ногах, заканчивающихся огромными лапами. Морды их были вытянуты, и передние клыки торчали из приоткрытых ртов. Глаза-бусины смотрелись чужеродно на чешуйчатой коже, как и жидкие волосенки, покрывающие головы.

Воины ворвались в сражение плотным потоком. Нападали и оборонялись. Оттесняли врагов от стен гарнизона. Мечи их кружили. Текла кровь. И всё-таки не было в движениях отточенности, не было умения смотреть наперед. Твари разили нерасторопных мужей когтями, накидывались, впиваясь зубами в мясо.

Одна такая тварь вскинула лапы к небесам. В стену ударила молния, задев одного из лучников. Крик, полный боли, разнесся над гарнизоном. Крик и вонь паленого мяса.

— Что стоишь?! — завопил тот служивый, что не позволил Иттану встать плечом к плечу с воинами. — Лупи их магией!

Легко сказать, но невыполнимо, если ты, конечно, не обученный боевой маг. Впрочем, Иттан не стал спорить. Наметил глазом цель. Сосредоточился. Колдуны-твари были слабы, и от любого встречного заклинания их колдовство рушилось, опадая крупицами энергии на землю. Изо ртов вырывались звуки, походящие на хрюканье.

— Пли! — вскричал командующий, но лучники не спустили тетиву. Лишь один паренек, сощурившись, размахнулся и кинул в гущу тварей шарик в железной оболочке, который до сих пор вертел меж пальцев. Тот упал ровнехонько по центру, и толстозадый гад наклонился к нему, взялся рассматривать. С секунду не происходило ровным счетом ничего, но на крепостной стене воцарилось молчание, словно в предвкушении.

А воины как по команде побежали назад. Чего они испугались?!

Да и не было в этом побеге паники. Скорее — безразличие.

Взрыв прогремел неожиданно. Столп огня будто вырвался из-под земли. Оглушительный, от него заложило в ушах. Звуки слились в гул. И медлительные твари, не успев отпрянуть, разлетелись по полю обгорелыми ошметками мяса и костей.

Никогда прежде Иттан не встречал подобного механизма. Что сконцентрировано внутри шара? Магия? Но истинная сила была спокойна к взрыву; энергия не всколыхнулась. Чистое пламя?.. Как его заперли в оболочке из железа?

Кажется, недоумевал один Иттан. Воины гарнизона улюлюкали на разные голоса.

— Так их!

— Да!

— Мощно!

Сутулого паренька хлопали по плечам, и он смущенно опустил взгляд и бубнил что-то, мол, да было бы за что, оно само.

— Твари пугливы, и сегодня они отступят, — расхохотался командующий.

Так и вышло. Остатки перебили стрелами и мечами, и на округу пала шаль покоя.

После солдаты упивались элем, сидя за нескончаемыми рядами столов в обеденной зале. Молотили деревянными кружками, требуя добавки. Горланили песни и мерились количеством убитых гадов. Шальное веселье не кончалось, и Иттан, перекрикивая десятки голосов, обратился к командующему, который заигрывал с девицей из гражданских.

— Что находится в шаре?

— Далеко не убегай, — командующий шлепнул девицу по бедру. — Соль, — равнодушно ответил он.

— Соль? — переспросил Иттан, и во рту стало солено. — Обычная?

— А сам как думаешь? Нет, конечно. Я в подробностях не силен, но наши умельцы наловчились зажигать её и кидать во всех подряд. Забойная штука, скажу я тебе. Нынче, правда, хиленькая атака была, несерьезная, но когда эти чудища валят толпами, наши парни не успевают от них отбиваться, и наше единственное спасение — парочка шаров с заключенной в них солью.

Иттан вспомнил пламя, что взметнулось к небу и до костей вылизало тварей. Так вот что он должен добывать в завесы — некий порошок. Сильнее любой магии — чистая сила, способная уничтожить всё живое. Испепелить. Разорвать на части.

Мощь, к которой страшно прикасаться. Но собирать?..

Впрочем, кто его спрашивает.

От гомона закололо в висках, а горьковатый эль был отвратен и горьк, потому Иттан встал, сглатывая вкус дешевого пойла, и направился в чулан, гордо именующийся личными покоями. И дошел бы, если бы по пути ему не встретилась девчонка, привалившаяся к стене.

Тая.

— Эй, ты жива? — Он провел у неё ладонью перед глазами.

— Мне нужна твоя помощь, — просвистела она, а взгляд её бегал.

— Что случилось?

— Ничего. — Она мялась, не решаясь о чем-то попросить. А рука сжимала бок. Иттан задрал несуразное платье длиной до лодыжек, и девушка не успела отпрянуть.

Рана была небольшая, но глубокая — словно в мясо вогнали карандаш. Кровь свернулась, а кожа вокруг налилась красно-синим цветом.

— Это он тебя? — Иттан смотрел долго, не решаясь коснуться.

— Нет… — но, поборов гордость, призналась: — Да. Я… — замолчала сумрачно, явно не договорив чего-то важного.

— Он сделал с тобой что-то ещё?!

Ярость разливалась по клеткам его тела. В крови плескался яд. Кулаки сжались, и глаза опасно сощурились.

— Это неважно.

— Сделал?!

— Нет. — Тая покачала головой, и тяжелые кудри её заслонили лицо. — Обещал, но не сделал. Не успел… Я…

Вдруг она тряхнула волосами, принялась виновато озираться. Зашептала одними губами:

— Надо идти обратно… Я должна сдаться…

Завоняло магическим внушением. Иттан отвесил Тае пощечину — несильную, но отрезвляющую. Девушка, задохнувшись, согнулась пополам.

— Я убила его! — простонала она.

Дальнейшее общение не имело смысла. В следующую секунду Тая оказалась перекинута через плечо, и Иттан понес её, слабо сопротивляющуюся, к себе. Повалил на кровать и стянул платье. По щелчку пальцев зажегся светлячок, и под тусклым мерцанием Иттан долго ощупывал края раны. Девушка закусила губу, но не издала ни звука. Иногда, правда, в ней пробуждалось нечто чужеродное — и она пыталась вскочить, чтобы куда-то уйти. Но была слишком слаба.

Иттан наложил повязку с заживляющей мазью, туго затянул концы ткани. Перевернул на живот, убеждаясь, что больше нет ни ссадин, ни синяков. Зачем-то провел по выступающим позвонкам.

И почему-то дыхание его сбилось.

— Пей, — сказал, вливая в рот восстанавливающую настойку из неисчерпаемых своих запасов. Жидкость текла по губам, Тая захлебывалась, но глотала. — А теперь рассказывай.

— Я не… — Она вновь удумала встать.

— Жить хочешь? — Иттан легонько толкнул её в грудь, возвращая в постель. — Тогда рассказывай.

— Наказание за ослушание — смерть, — монотонно произнесла она, и взгляд остекленел.

Именно. Смерть. И Иттан непременно бы прикончил того мальчишку, если бы Тая не опередила его.

Вторая пощечина была ощутимее, звонче. Ладонь легла на мокрый лоб девушки, успокаивая. Иттан смотрел, как проясняются глаза Таи, и плел нить успокаивающего заклинания.

— Меня определили в Дом утех, — вскоре пожаловалась Тая обычным голосом.

— Ну, это они погорячились. — Иттан поправил сбившуюся повязку на её боку.

Тая хмыкнула и перехватила его руку.

— Щекотно, — фыркнула она, но после посерьезнела. — Ты мне поможешь?

Он коротко кивнул.

 

16

Тая.

Голова гудела, но дурманное забытье под чуткими поглаживаниями Иттана отошло на второй план. Ненормальное желание сдаться хозяину Дома утех не покидало рассудок, засело в темечке, стучало, требовало.

Вернись.

Вернись же!

Тая, справившись с тошнотой, комом подкатившей к горлу, села, подогнула под себя ноги, потрогала ноющий бок. Мужчина напротив смотрел на неё со смесью тревоги и жгучего любопытства. И Тая выдала всё без утайки: и про Дом утех, и про обещание отпустить её оттуда через пять лет, и магический контракт, который заключила по неосмотрительности.

— Тебя не учили, что нельзя подписывать абы что своей кровью? — Иттан недовольно покачал головой. — Ты сама загнала себя в западню.

— Но ты же маг. Разорви эту сделку!

— Смеешься? — Иттан прыснул, а Тая сжалась от панического страха, оседающего внизу живота. — Я могу отстрочить последствия, но не расторгнуть контракт. Когда мое заклинание спадет — а спадет оно скоро, — ты добровольно побежишь на плаху.

Иттан стряхнул с руки, которой гладил Таю, что-то, видимое ему одному. Растопырив пальцы, осмотрел их. Сжал кулак. В свете танцующего зеленого шара, что парил над комнатой, он казался неестественно бледным. Уставшим донельзя.

Опустошенным.

Но он ведь колдун! А Тая знала, что все без исключения колдуны могущественны. Что они могут руками раздвигать стены. Что способны убивать по щелчку. Так почему же он не хочет помочь?..

— Я всё для тебя сделаю, только… — начала Тая.

Иттан оборвал её на полуслове. Помассировал виски кончиками пальцев.

— Как ты убила того урода?

— Зарезала. — Тая подковырнула повязку, до боли надавила на рану. Боль отрезвляла, и пелена, что вновь пала на глаза, исчезла. — Его же ножом. Он купил ночь со мной, начал угрожать. Я хотела сбежать, но не смогла.

Почему-то воспоминания, ещё живые, горячие, казались мелкими и незначительными. Какими-то ненастоящими, словно плохо продуманной историей.

Тая потеребила цепочку, висящую на шее, но успокоения машинальный жест не принес. Внутри опять зудело…

Вернуться.

Сдаться.

Сейчас же!

— Цепь ты тоже умыкнула? — зачем-то уточнил Иттан, убирая настои и мази в сумку.

— Нет… она… — долго боролась с собой, морщилась, но поддалась. — Матерью на прощание дарена. Это не та история, которую тебе интересно услышать.

— И всё-таки расскажи. А я пока подумаю, что можно сделать. Тело наверняка нашли, и значит, прочесывают округу в поисках тебя. Но у нас есть время, ко мне никто не сунется. — кивнул сам себе. — Говори.

И Тая заговорила.

…Её отец был неплохой, рукастый, и мать Таину он перевез в Янг, чтобы жить нормальной жизнью, не зная голода и тяжб. В те годы многие рынди покидали оскудевшие родные земли в поисках лучшей доли. Только оказалось, что не нужны пришельцы никому в стране людей. А скорняков — когда-то давно отец Таи выделывал кожу — своих хватает. И грузчиков в порту хоть отбавляй, а за хлебные места чужака и убить могут. Пришлось уехать в Затопленный город, поселиться в нише-норе, куда почти не поступал солнечный свет. Отец не сдавался, брался за любую работу. Тая помнила, как по вечерам он, вымотанный и пропахший усталостью, целовал жену в нос, гладил дочь по волосам. В редкие свободные часы он зажигал лучину и обучал Таю Словам по единственной сохранившейся у них книге.

Когда отец взялся играть в кости, мамаша закатила истерику. Но он успокоил:

— Я ж ради нас стараюсь.

И правда, все выигранные деньги отец нес в дом. Выкладывал горсть монет на стол и говорил:

— Ни в чем себе не отказывайте.

В выигрышные дни Тая получала малюсенькую шоколадку, которую ела медленно, долго смакуя удовольствие. Маме перепадали безделушки, отобранные у незадачливых игроков. Наверное, у отца был талант, потому как в кости ему везло.

В общем, могло показаться, что всё наладилось.

Но вскоре мелкого выигрыша у пьянчуг Затопленного города отцу перестало хватать, и он подался в трущобы. Запил, потому как в трущобах пили все без исключения. Проигрывался всё чаще, а если и выигрывал, то деньги не отдавал — говорил, что ему понадобятся на следующую игру или чтобы отыграть свое прошлое поражение. Вынес те вещи, что когда-то дарил.

Стаскивая с материнского пальца кольцо — мать не хотела отдавать то, полюбившееся ей, — он переломал ей палец. Но даже не извинился. Для него перестало существовать что-либо, кроме дешевого алкоголя и костей.

А потом отец связался с кем-то из верхнего мира, кто мог сожрать его заживо — и крупно проигрался.

В тот роковой день человеческий громила вволок пьяного отца домой. Приставил к его шее кинжал и пробурчал:

— Баба, тащи всё, что есть.

Мать Таи рыдала, несла скудные пожитки, но по скучающему лицу пришедшего было понятно — этого недостаточно.

— Не густо, — подытожил он, с отвращением покопавшись в тряпье. Внезапно его осенило: — Девочка, иди-ка сюда. Сколько тебе лет?

Шестнадцатилетняя Тая ответила решительно:

— Десять.

Громила оскалился, а мать взвыла раненым зверем.

— Не забирайте её! — она кинулась в ноги, но получила ощутимый пинок в живот. Скрючилась, кашляя и стеная. Поползла к громиле, хватаясь ногтями за землю.

И тогда Тая мужественно шагнула вперед.

— Я готова, — сказала сухим голосом.

— Спасибо тебе, милая, — прошамкал папаша, от которого воняло брагой. Понимал ли он вообще, что дочь его уводят навсегда? — Ну прости старика. Простишь, а? Я тебе шоколадку куп…

Он не договорил. Получил кулаком в челюсть. Громила бил, не щадя силы, медленно и обстоятельно. И успокоился лишь тогда, когда окровавленный отец перестал двигаться. Валялся, хрипя, и бессильно моргал. Глупо так, по-детски моргал.

— Больше не суйся, понял? — Напоследок громила сплюнул прямо в лицо папаше.

Но Тае не было его жалко. Ни капельки. Сам виноват.

Громила позволил попрощаться с матерью, и та незаметно всучила Тае цепочку, последнюю оставшуюся у неё. Она казалась серебряной, но была покрыта краской, и не более того. Впрочем, цепочку Тая убрала в кармашек и, перешагнув через отца, пошла вслед за громилой.

К Кейблу.

Родителей Тая больше не видела…

— Невеселая история, — Иттан поскреб щетину. Кажется, он успел пожалеть, что влез в душу.

— Ничего особенного, бывают и хуже, — Тая повела плечами. — В новом доме меня не обижали. — Не совсем так, но к чему ему подробности? — Мне надо идти….

Действие заклятия кончилось, и жгучее желание занимало все мысли. Раскаленным гвоздем оно царапало череп изнутри.

Иттан, одной рукой придерживая Таю, второй покопался в сумке.

— Есть один выход, — бубнил он, вытаскивая наружу самые разные предметы, многие из которых Тая даже не различала в зеленоватом свечении. — Где же… О, то, что надо.

В руках его была зажата веревка. Тая напряглась.

— Ты чего делаешь?

— Буду тебя стреноживать. — Иттан нехорошо осклабился.

Она совершенно не понимала, что происходит. Он заодно с хозяином Дома утех?! А она, тупая курица, выдала всю свою подноготную, о детстве несчастливом поплакалась?

Дура!

Но Тая не успела ни рвануть с кровати, ни защититься — запястья её оказались сжаты. Она хотела заорать, но Иттан накрыл рот ладонью.

— Да помолчи ты! — разозлился он. — Я иду к коменданту, а ты, чтоб не сбежала, лежи тут. Не брыкайся! Я не причиню тебе вреда.

Тая тупо заморгала.

— Просто запереть комнату нельзя?

— Дурная, — Иттан вздохнул. — В твоем состоянии можно и дверь выломать, и себе вред причинить. Тебя вот-вот скрутит, и тогда ищи тебя по всему гарнизону.

Тая не понимала, почему, но расплакалась. Слезы, горячие как капли раскалённого воска, стекали по щекам. Шмыгнула носом.

— Я не хочу… я…

— Т-ш-ш. — Иттан пригладил её волосы. — Я скоро вернусь. Надеюсь, смогу выкупить тебя, — и добавил с грустной язвительностью: — опять.

— Тогда связывай, — сдалась она, чувствуя, как позвоночник колет.

Нужно вернуться…

Вскоре руки были связаны веревкой. Следом — ноги. Иттан проверил узлы, не слишком ли те туги.

— Скоро буду, — повторил он извиняющимся тоном. — Дождись.

— Дождусь, — вздохнула Тая, и перед глазами помутнело.

 

17

Иттан.

Руки Таи свела долгая судорога. Глаза лихорадочно забегали. Губы её посинели от морозца, что сковал толстые стены гарнизона. Иттану нестерпимо захотелось согреть эти губы дыханием, чтобы на них вновь заиграла краска. Пригладить локон, что выбился из косы.

Странное чувство. Ещё не привязанность, но уже нестерпимое желание позаботиться. Желание быть нужным хоть кому-то.

Всё-таки одиночество сближает.

Он вышел бесшумно, не обернувшись. Слышал за спиной возню, но не позволил оглянуться, чтобы не потонуть в бесполезной — не мужской — жалости. Если повезет, она выкарабкается, если же нет…

Иттан запретил себе продолжать эту мысль.

Самые стойкие до сих пор праздновали победу. Кисловатая вонь дешевого пойла и самокруток плыла по воздуху. Свербело в носу.

Комендант отдыхал в покоях, белее первого снега, и над ним суетился лекарь-самоучка из храмовников, молоденький, бормочущий под нос что-то про отвары и божественную волю.

— Сгинь, — сказал ему комендант и обратился к Иттану. — Садись и не зыркай так. Сегодня я не помру.

Мальчишка ретировался, бросив на Иттана запуганный взгляд. Н-да, будь здесь приличный целитель из академии, он бы обуздал болезнь. Не излечил, так замедлил её течение. Но, к сожалению, церковь подмяла северный гарнизон под себя. Чего стоили добровольно-принудительные утренние службы и храмовники, разгуливающие по казармам с победным видом. И сладковато-удушающий запах ладана, что невозможно было стереть с кожи.

— Стало хуже?

Подушка была заляпана алым, как и ночная сорочка старого вояки. Он лежал, укутанный шерстяным одеялом, но дрожал всем телом.

— Мне уже лет десять каждый день становится хуже. Знаешь, будто клочья мяса рвут прямо отсюда. — Потер грудь. — Я иногда выплевываю какие-то сгустки и думаю, уж не легкие ли это?

— Я могу написать запрос в академию, и в ваше ведение назначат целителя. Настоящего целителя, — подчеркнул Иттан.

— Наслышан я о ваших академиях. — Комендант попробовал сесть, но бессильно рухнул. — Подмоги-ка. — Устроившись на подушках, он закашлялся. Брызги вылетали из рта розоватой пеной. — Кого нам дадут? Последнего прогульщика и выпивоху, ибо все перспективные выпускники надобны столице. Ты думаешь, сынок, я не запрашивал? — Вытер губы рукавом, на котором и без того хватало застарелых кровавых пятен. — Меня тактично посылали раз за разом.

— То был старый ректор. — Иттан подал кружку, куда комендант сплюнул кровавую слюну. — Давайте попробуем. Ваши страдания можно облегчить.

Но комендант недовольно изогнул губы.

— Прекрати, только сочувствующих мне не хватало. К тому же наш первый храмовник Терк, ну, ты имел честь познакомиться с ним по прибытии, варит прекрасные снадобья. Мне много легче после них. С чем пришел?

— Вам доложили о случае в Доме утех? — начал Иттан издалека, пожевав губу. Всё его красноречие куда-то делось: сложно вести переговоры с умирающим.

— Конечно. Тамошняя девица вспорола бедному парню кишки. За его жизнь нынче борются в лазарете, но что-то подсказывает мне, что скоро мы развеем пепел солдата по ветру. — Комендант перекатывал слюну в чашке, изучал её так внимательно, словно она могла рассказать нечто особенное. — Парень и сам хорош, во время атаки побежал развлекаться. Но с ним я поговорю, если выкарабкается. Тебе-то какое дело? Мстить за товарища пришел?

Он и не догадывался, насколько был далек от истины.

Камин был натоплен до предела, и Иттан чувствовал, как жар расползается по телу. Как взмокает лоб и липкий пот покрывает кожу. Как невыносимо под рубашкой. Как сбиваются мысли. Комендант мерз, кутался в одеяло иссушенными пальцами.

— Почти. Этот мальчишка, Карт, пытался изнасиловать ту девушку.

— И что? — Комендант нахмурился, и широкие брови его изогнулись дугами.

— Она понесет наказание за то, что в клиенты ей попался ненормальный, разгуливающий с ножом?

— Да, — просто ответил комендант, сползая по спинке кровати.

Кашель вновь терзал его, и следующие полминуты комендант захлебывался им. Но после глубоко вздохнул и зажал горло ладонью.

— Уже лучше, — успокоил он.

— Вам не жалко девушку?

— Мне жалко паренька, что скоро подохнет. Мне жалко его мать, что никогда не увидит сына. А продажную девку, раздвигающую ноги перед каждым встречным, мне не жалко. У тебя есть что возразить?

Возразить? Ни в коем случае. Против правды не попрешь, а признаваться в "особых отношениях" с Таей — безрассудно и неправильно.

— Переведите её под мое управление, — ледяным тоном не попросил, но потребовал Иттан. — Я командующий поисковым отрядом, и эта женщина необходима мне.

— Сынок, услышь меня. Ты можешь делить постель с кем угодно, ибо на войне стираются понятия чести и приличия, и бабам без надобности беречь себя для мужа. Но не привязывайся к своим временным женам. Не давай им обещаний. Не бери их с собой в бой. Они погубят и тебя, и себя, и всех нас.

Это правильно. И отец бы так сказал — Иттан даже услышал отголосок отцовского тона, грубого и беспощадного, — и любой бы здравомыслящий мужчина. Женщины губят, разлагают, ведут в пучину. Разве человек, однажды ожегшейся на любви к актрисе-обманщице, может верить какой-то воровке?

Но что-то — уж не душа ли? — шевелилось в Иттане, когда он думал об участи Таи, когда представлял, как она склонит голову над плахой, и над тонкой шеей занесут топор. Не заслужила, и всё тут.

О них будут шушукаться, но таков его выбор — мало ли с кем графский сын сдружился в гарнизоне. Его честь уже попорчена.

Комендант сомкнул веки. Он утомился и непрозрачно намекал: разговор окончен.

— Она чиста. Ну, в смысле, невинна, — выпалил Иттан.

Комендант приоткрыл правый глаз.

— Ой, сомнительно, мой наивный мальчик.

— Нет, клянусь, невинна, — на чистом глазу лгал Иттан. Знать он не знал про чистоту Таи, да и проверять не собирался.

— Ты хочешь быть первым? — Засмеялся, да так заливисто, что не мог остановиться. А кровавая капля стекала с уголка губ на подбородок.

Иттан распрямил плечи, хрустнув позвонками.

— Не знаю, известно ли вам, но сила девственницы жизненно необходима магу. Мы напитываемся энергией таких, как эта девушка. А в поисковой деятельности мне просто необходима постоянный источник подпитки.

Ложь давалась легко. Когда-то давно малообразованные колдуны действительно считали, что маг становится сильнее рядом с непорочной девицей. Одни поклонялись им, другие — пускали кровь; но факт оставался фактом. Лишь научные исследования, проведенные академией, доказали: никакой связи нет и быть не может. Но что там, по сей день в сомнительных культах проводили жертвоприношения — и верили, что девственная кровь способна вознести чернокнижников к небесам либо низвергнуть их.

Откуда коменданту знать тонкости магического искусства? Потому Иттан глянул особенно честно, картинно развел руками: мол, я сам не в восторге, но что делать.

— Да ладно! — воскликнул комендант непонимающе. — Быть того не может, чтоб от баб была какая-то польза для вашего брата.

— Увы. — Иттан отдернул ворот рубахи. Пот градинами катился со спины. — Отправьте запрос в академию, коль не верите.

Комендант сомневался, но не находил, к чему зацепиться. А запрос отправлять не собирался — чтобы не прослыть глупцом.

— И что тебе нужно? — с неудовольствием уточнил он совсем слабым голосом.

— Снимите с неё обязательства по сделке. Кстати, разрешено ли пользоваться, кроме официального направления, ещё и магическим кристаллом для удержания работниц? — Иттан спросил вроде как из праздного интереса, но въедливо. — Получается, хозяин Дома утех ведет двойную игру, и эти девушки трудятся не во благо гарнизона, а на него лично?

Ну а что, вся строгая система распределения по направлениям рушилась под этой маленькой хитростью. Хозяин выставлял свои требования, то есть возвышал себя над комендантом и установленными правилами.

— Любопытный вопросец. Позови его, — сдался комендант тоскливо. — Докатились, бабы необходимы магам…

Вскоре комендант дал четкое указание хозяину Дома: разорвать контракт с Таей. Тот заламывал руки и канючил взять с неё хоть какую-то плату («Ну давайте прилюдно высечем её, чтоб неповадно было»), напоминал о неукоснительном исполнении закона и о том, что она занесла нож над воином гарнизона. Даже вставил фразу про то, что вообще-то Таю отмыли казенным мылом — а она, неблагодарная, отплатила членовредительством.

Голос коменданта затих и срывался, дыхание было тяжелым, но он сказал окончательное:

— Исполнять мой приказ. Ах да, никаких больше кристаллов в быту, — после чего обратился к Иттану, скромно замершему в дверях подобно лакею. — Направление подпишу ей завтра. Пусть зайдет сама, больно уж интересно посмотреть на шлюху-девственницу. А теперь уйдите… все…

Комендант, упав на подушку, заснул быстрее, чем закрылась дверь за спинами поздних гостей. Хозяин Дома утех угрюмо молчал, но сопел и косился на Иттана недобро, с поистине детской обидой. После откланялся так театрально, склонившись аж до пола, чем вызвал невольную усмешку.

— Благодарю вас за то, что позаботились о моей женщине! — окрикнул его Иттан. — Если хотите, заплачу за потраченное мыло.

Хозяин засопел ещё громче, но ничего не ответил.

Осталось порадовать Таю маленькой победой, которой Иттан, признаться, гордился. Давненько ему не удавалось убедить кого-то в своей правоте — ни ректор, ни преподаватели академии, ни родной отец, ни даже Агния не слушали его речей. Кивали и соглашались, но делали по-своему.

Иттан, задумавшись, свернул в незнакомый коридор. И застыл, принюхиваясь, глубоко втягивая ноздрями воздух.

Воняло жженым сеном и прокисшим молоком. Так пахла необструганная магия, чистая и неловкая, не знающая ограничений.

Самоучка.

Откуда тут взяться второму магу, если первого-то не жалуют? Почему он скрывает свою личину? Или потому и скрывает, что храмовники не жалуют тех, у кого есть истинная сила?

Иттан взял след. Он двигался бесшумно, как дикий зверь, настигающий жертву. Прислушивался к чутью, останавливаясь на короткое мгновение, на цыпочках пробирался вглубь, и луна выстилала лучами ему под ногами золотой ковер.

— Вам помочь, господин маг?! — Писклявый голосок разорвал тончайшую тишину.

Молоденький храмовник-целитель, нагруженный коромыслом и согнувшийся под тяжестью того, пугливо заморгал.

След смылся. Самоучка ускользнул.

Ничего, отыщется позже.

… Тая крепко спала. Связанная по рукам и ногам, скрючившаяся в узкой постели, замерзшая донельзя, но спала. Оковы контракта бесследно исчезли, измотав её до предела. Иттан аккуратно разрезал путы, накрыл тяжко вздохнувшую сквозь сон девушку пледом.

Необычная она. И не просто потому, что воровка. Разве бывают темноволосые рынди? Такие хрупкие, тонкие? Ладные.

Разве играют они на скрипке, да так мастерски, словно обучены этому с младенчества?

Разве могут вызывать жалость и нестерпимое желание оберегать?

— Холодно, — то ли во сне, то ли наяву всхлипнула Тая.

Иттан, не раздеваясь, плюхнулся рядом и, заключив новое свое приобретение (сколько же денег и сил в то вложено!) в кольцо рук, попытался забыться.

 

18

Моросил дождь, и мелкие капли лупили по высохшей траве часто, надрывно. В нестройный рядок по плацу выстроилась пятерка «избранных», тех, с кем Иттану предстояло идти бок о бок навстречу неизведанному. Не зная ни имен, ни отличий, мысленно он окрестил их: четверо длинных и один короткий. На длинных форменная черная солдатская куртка перекосилась и жала в подмышках, на коротком же свисала точно на пугале.

Почему именно они отобраны в числе так называемой элиты? Поисковикам разрешено отсиживаться во время наступлений, их обед и ужин богаче на целую краюху хлеба. О них говорят с придыханием. Чем же отличились эти пятеро?

К слову, коротышка, рыжеволосый и кособокий, толстый и оттого похожий на шар, переминался с ноги на ногу и выглядел наиболее враждебно.

— Долго коня тянуть за яйца будем? — гундосо возмутился он.

— Недолго, — ровно бросил Иттан. — Ждем последнего члена отряда.

Тая улизнула с утра, клятвенно пообещав прийти на встречу, чтобы познакомиться с остальными поисковиками. Пока Иттан вводил её, сонную, растрепанную, перепуганную, в курс дела, она грызла нижнюю губу — догрызла до трещины — и чесалась словно вознамерившись вытащить из головы все волосы до последнего. А выслушав, проронила короткое:

— Спасибо.

Она была признательна — и взгляд её с пляшущими искорками, и ямочки на щеках, и губы, на которых заиграла робкая улыбка, — но сказать ничего не сумела. Правда, на секунду показалось, что обнимет — но нет. Лишь тряхнула волосами и заверила, что сходит к коменданту, соберет свои вещи, а после завтрака явится на сбор.

Иттан ждал, хотя остальные его терпением не обладали. Коротышку поддержал крайний левый, высоченный лысый мужчина, вся растительность которого, по-видимому, ушла в бороду, которая была заплетена в толстую косу.

— Нам что, заняться нечем?

— Вы в моем подчинении, — напомнил Иттан, поглядывая на казармы. — Потому если я приказываю ожидать — ждите.

— А если ты, маг, прикажешь вылизать тебе зад — что нам делать? — сплюнул парень со шрамом, что пересекал правый, заплывший глаз. И слово «маг» из его уст прозвучало как оскорбление. Это была ещё не ненависть, но уже глубочайшая неприязнь.

Склонив голову набок, Иттан ответил:

— Лизать. Есть претензии?

Парень набычился, и вена на его шее надулась синим червем. Но третий из длинных, простоватый юнец, чьи щеки украшали веснушки, худой до изнеможения, зато с живыми синими глазищами, остановил его.

— Кай, затихни.

— Ты слышал, что этот грязный чернокнижник сказал?!

— Что ты спросил, то и сказал, — передернул плечами худющий.

Четвертый длинный молчал и выглядел он настолько неприметно, что это пугало. Ни единой черты, за которую можно было бы зацепиться, в нем не обнаружилось. Волосы темные, щетина темная же, глаза серые, черты лица — типичные. Иттан отводил от него взгляд и забывал напрочь.

Коротышка, не устояв на месте, взялся ходить по плацу, заложив пухлые ручонки за спину. Иттан не останавливал его, лишь отсчитывал про себя шаги.

— Назовитесь хоть, — внезапно опомнился он, мысленно обозвав себя придурком. Столько лет обучал детей, знакомился с ними на собраниях первокурсников, а здесь позабыл о самом главном. Сам-то представился, но, встретившись с кислыми мордами собравшихся, замешкался.

— Я Арно, — представился худощавый доброжелательно. — А это Локк, он у нас вспыльчивый, но не вредный, — ткнул пальцем в коротышку как в старого товарища, а тот лишь отмахнулся.

— Рей, — лысый мужчина с бородкой не сказал, но выплюнул свое имя.

Оставшиеся двое не торопились представиться. Пришлось поторопить их.

— Ну же. — Иттан изогнул бровь, выжидая.

— Называй меня Каем! — громко ответил мужчина со шрамом.

Четвертый молчал. Его лицо не выражало ни единой эмоции. Пустое незапоминающееся лицо.

— Представьтесь! — Уже не миролюбивая просьба. В голосе Иттана зазвенел металл.

Тут-то из дверей казармы и выбежала Тая. Сначала её приняли отрешено — мало ли зачем приперлась баба, — но когда поняли, что она и есть тот самый недостающий член отряда — четыре разъяренных рыка разнеслось по воздуху. Приличными в негодовании поисковиков были только предлоги. Но Тая не стушевалась, отвесила шутливый поклон:

— Приятно познакомиться, господа.

— Уж не та ли это шлюха, что угробила нашего Карта? — присмотрелся Кай, и белесый шрам на его глазу задрожал как при нервном тике.

Тая улыбнулась лучисто и радостно:

— Та самая. Тая.

Но за улыбкой её скрывалась ершистость. Дикое желание казаться значимее, чем она есть на самом деле. Доказать всем и каждому, что она не безымянная дворняжка, но разумное существо. Что у неё есть имя. Что она способна убивать.

Да только этой пятерке, как и мужчинам всего мира, безразличны имена и возможности. В их понимании единственная женская обязанность — ублажать их, выполнять малейший каприз и никогда, ни при каких обстоятельствах не иметь своего мнения.

Ибо думающая женщина опаснее любого врага. Бородатый Рей кинулся бы на Таю, но молчун преградил ему путь. Без единого слова покачал головой, а коротышка почему-то подчинился. Вжал голову в плечи и, выругавшись, встал на прежнее место.

Иттан поблагодарил внезапного помощника кивком. Тот ничем не ответил. Что ж, не хочет называться — пусть молчит. Лучше молчаливый союзник, чем болтливый враг.

— Заткнитесь и слушайте. Она — с нами. Нет, её нельзя трогать, её нельзя выгнать, её нельзя изнасиловать на привале. Иначе, — Иттан запнулся, потому как не любил и не умел угрожать; но заминка сошла за нагнетающую паузу, — я вздерну вас на первом же дереве. Любого. — На истеричный смешок присмиревшего коротышки он ответил бесстрастно: — Не забывайте, я — маг.

В довершении было бы неплохо поднять небольшой ураган или пустить огненную волну как в легендах о величайших колдунах, но чем наградили боги, тем и приходилось пользоваться. То есть ничем. Иттан хрустнул пальцами и окинул долгим, сумрачным взглядом свой отряд. Нет, они не боялись. Но он и не пугал. Ставил в известность. Предупреждал. Обрисовывал перспективы. Но не пугал.

А Тая посмотрела на него со смесью уважения и признательности. Наивная дурочка, поверившая в героя-спасителя, который защитит её от всех невзгод. Зря. Если она не перестанет вести себя так вызывающе, ей не пережить первого похода.

— Готовьтесь. — Иттан глянул на затянутое тучами небо. Быть грозе, яростной и ненастной. — Через час мы отходим.

— Я всегда готов, — юнец любовно погладил рукоять кинжала, что торчала из кожаных ножен.

Остальные промолчали. Иттан ушел с плаца первым, и за ним поспешила Тая.

— Скажи, чем мне помочь тебе? — Горячий шепот её сбивался.

— Первое: соответствуй статусу невинной дурнушки. — Иттан пригладил мокрые от дождя волосы. — Второе: больше не вздумай опаздывать. Третье: очень прошу тебя, помалкивай. И четвертое: не подведи меня.

— Так точно! — отчеканила Тая. — Я тебе пригожусь, клянусь.

Ага, кто бы сомневался. Пригодится.

… Завеса позвала, едва отряд переступил черту леса, и деревья протянули когтистые ветви-лапы, силясь дотянуться до спин, голов, плеч. Поисковики двигались сообща, сбившись в кучку. За спиной Локка висел топор, доходящий коротышке до пояса. Мальчишка Арно под нос напевал колыбельную, и пальцы его не сходили с рукояти кинжала. Кинжалами был вооружен и Рей, чей полный ненависти взгляд лопатками ловил Иттан, идущий вперед. Кай предпочел короткий меч из гарнизонных запасов. Молчун же не был вооружен вовсе. За всю дорогу от ворот гарнизона он — по уже сложившейся традиции — не приговорил ни слова.

Тая тянула шею, прислушивалась. Но ни она, ни остальные не слышали просьб завесы. Не словами, но потоками истинной силы, чистой вибрацией она молила навестить её. Умоляла Иттана откликнуться. Вплетала свою энергию в его резерв. Тянула за собой.

— Правее, — подсказал Арно, уже сталкивающийся с завесой. В составе поискового отряда он ходил тринадцатый раз, отчего чувствовал себя едва ли не вожаком.

— Нет, — сказал Иттан.

Завеса просила взять левее у поваленного дуба, который давно порос шубой из мха. Спуститься на дно оврага и идти по нему, не сворачивая никуда.

— Она вас заманивает, — вздохнул Арно. — Нашего прошлого мага вот тоже заманила, и тот сгинул. Тела мы его не нашли, но, думаю, твари или сожрали его, или растерзали на части. Будьте осторожнее. Пойдемте правее, и выйдем прямиком к завесе.

Говорил он быстро, глотая окончания слов, двигался шустро, но неловко. Чувствовалась в этом пареньке молодость и неопытность. А ещё он крутился возле Таи, чем невероятно раздражал Иттана. То ручку подаст, то предупредит о выступающем корне — словно они не в боевом походе, а на прогулке. К слову, Тая знаков то ли не понимала, то ли не принимала. Её полностью увлекла дорога. Она дотрагивалась до стволов, словно оставляя на них свой запах. Припадала к земле, рассматривая кочки, выискивала следы.

Тая походила на мышку, рыскающую в поисках добычи. На маленькую, темненькую норушку, что смешно водила носиком, когда чуяла аромат сыра.

— Как скажешь, — согласился Иттан, жестом руки предлагая Арно вести поисковиков за собой. Тот загордился до невозможности. Надув щеки, он сказал:

— Господа, пойдемте же.

Господа не среагировали, видимо, привычные к его мальчишеству. А вот Тая негромко цокнула, явно неодобрительно. И вдруг, делая шаг, замерла на одной ноге. Упала на четвереньки и надолго замерла.

— Здесь кто-то живет, — сказала она, очерчивая пальцем низенький кустик с набухшими черно-синими ягодами. — Я имею в виду, человек.

— Почему? — Иттан не видел ничего, указывающего на присутствие разумного существа. Но ему передался её азарт. Даже остальные поисковики, настроенные против "тупоголовой бабы" присмотрелись к несчастному кустику.

— Вот тут есть ягоды, — она сорвала одну и отправила в рот, ничуть не заботясь, что ягода может быть ядовита. — А вот тут — нет.

На соседнем кусте, и правда, не было ни единой спелой ягодки. Только зеленые или сморщившиеся почерневшие.

— Животное, и только, — предположил Арно. — Пойдем же, ну.

Потянул за рукав.

— Которое ест выборочно? — Тая отмахнулась от него как от назойливой мухи. — Скорее он съел только один куст, чтобы позже прийти за вторым. А вот это, — её пальчик тронул ямку в земле, — след босой ноги. — И это.

Она, ползая на коленях, показывала то на примятую траву, то на просевший мох. И поисковики, заинтересованные горячностью её пояснений, бродили по пятам, исследовали неприметные отметины. После, впрочем, Кай отошел справить нужду, Рей заскрежетал зубами, недовольный заминкой, а коротышка-Локк безостановочно пыхтел.

— Он ногу подволакивает, — сказала Тая. — Правый шаг всегда чуть смазан.

— Ну хорошо, допустим, кто-то есть. — Иттан огляделся, будто этот "кто-то" уже стоял за спиной. — Он мог выйти из завесы.

— Не-а, — влез Арно. — Нога человеческая, у тварей она в разы больше и когтистая. Значит, он свой.

Тая благодарно улыбнулась.

— Свои тоже бывают врагами, — не согласился Иттан.

— Не на войне с монстрами.

— И что, нам гоняться за ним по всему лесу?

— Я его выслежу. — Тая облизнулась, разгоряченная предстоящей погоней.

Но Иттан одернул её.

— Не вздумай. У нас другое задание, а человек выйдет сам. Если захочет.

— Или сможет, — напомнила Тая. — Ногу-то подволакивает. Я быстро, честно. Примерно вижу цепочку следов.

Она вновь показала на примятую травинку.

— Ты никуда не идешь.

— Ага, — согласилась она, явно пребывая в своих мыслях.

— Тая!

— Да-да…

Шепоток пополз по отряду. Их перебранка напоминала семейную ссору, в которой муж-подкаблучник пытался хоть как-то надавить на сумасбродную женушку. За тем исключением, что авторитет Иттана как командующего падал с каждым новым ответом Таи.

Пришлось действовать решительно. Встряхнуть её за грудки и отрезать по слогам:

— Я не пущу тебя, слышишь? Я запрещаю тебе уходить.

— Хорошо, — буркнула она обиженно и надула губы.

Вылитая маленькая девочка. Только бы не разревелась.

Знал же, что женщина в походе — к беде. Что их удел — готовить и убираться. Нет, поддался на обещания и просьбы.

— Чего расселись?! Идем, — рявкнул Иттан на отряд, посматривающий на него безо всякого уважения.

Арно держался востока. Завеса звала, требуя угодить её просьбам. Локк бубнил под нос, Кай и Рей о чем-то шушукались. Молчун, в общем-то, молчал. Не хватало Таиных шажков-перебежек.

Иттан оглянулся, но неугомонной девицы поблизости не было. Ушла!

— Бесов котел! — ругнулся он и хотел было двинуться за Таей, чтобы после прилюдно высечь её ремнем, как заговорил молчун:

— Нас окружают.

Всего два слова хриплым, надорванным голосом. Но волосы на затылке встали дыбом. А поисковики обнажили оружие, готовясь к худшему.

Твари надвигались с северо-запада, и палая листва встревоженно шумела под их лапами.

 

19

Тая.

Тем дождливым утром Тая узнала, что отныне не принадлежит Дому утех. Теперь у неё новый повелитель. Человеческий граф, маг-командующий, светловолосый мужчина из верхних.

Капли молотили по стенам, а Тая осознавала новую роль: невинная девица, основное занятие которой — не высовываться. Любопытно. Иттан хмурился, когда объяснял, в чем ведении она находится. Даже пригрозил быть строгим командиром, но лучики морщинок в уголках глаз выдавали его с потрохами. Не строгий он.

Тая должна отблагодарить его, но простого «Спасибо» недостаточно. А чем может быть полезна крыса Затопленного города?

Разве что одним…

О, как на неё пялились обитатели гарнизона, пока она пересекала жилую часть. Как на прокаженную. Точно на лбу Таи выжгли позорное клеймо. Солдаты шептались о том, как бедняга-Карт (да уж, несчастный страдалец) загибается в лазарете, пока она здравствует и спит со всеми подряд. Но держались в стороне, а Тая скалилась и здоровалась нарочито вежливо, если сталкивалась с кем-либо взглядами. Она боялась — до жути, до сведенного судорогой позвоночника, — но виду не показывала. Слабых забивают. Сильные выживают всем назло.

Комендант гарнизона, совсем ослабший и находящийся на последнем издыхании пред мучительной агонией, встретил её в своем кабинете, одетый по форме, застегнутый на все пуговицы, даже под горлом — шею его до синевы стягивала ткань.

— Так вот ты какая, — с явным огорчением изрек он, подписывая изрядно затасканное за несколько дней направление Таи. — Благодари командующего поискового отряда. Если бы не он, качаться тебе на виселице. Свободна.

И, выхватив из дрожащей руки направление, Тая дала деру прочь от кабинета, пропахшего кислой кровью и близкой смертью. Предпочтя завтраку библиотеку, она обложилась книгами — справочниками и учебниками, научными талмудами толщиной в пять сложенных пальцев — и вчитывалась в них. Слова — не магические, но самые обычные, выписанные вручную — давались тяжело, а значение многих Тая не понимала. Да ей и не надо было. Те Слова, которые она искала, рождались сами по себе, сплетались из имеющихся букв и высвечивались золотистым, точно обрамленные лунным ореолом.

«Неужели мудрые всякий раз перелопачивают с ног до головы библиотеку в поисках незнамо чего?» — думала Тая, зажмуриваясь. Нет, наверняка им известно нечто большее. Но где мудрые страны рынди, и где оборванка-Тая, жизнь которой висит на волоске с того самого дня, как она умыкнула кольцо. Интересно, а куда Иттан его подевал?

После короткой встречи с поисковым отрядом Тая вновь уселась за книги. Ей попалась какая-то совершенно невозможная вещь, в которой не то что смысл было не уловить — предложение не читалось с первого раза. Ре-вер-сив-ный — что это за зверь такой дикий и как с ним бороться? Тая представила чудовище с десятком глаз на мохнатой башке и изогнутыми клыками, торчащими изо рта. Чудовище, моргнув всеми глазами разом, поплелось по своим делам на шести паучьих лапах, а Тая отогнала плод буйной фантазии мотанием головы. Вчиталась глубже.

То ли книге понравился образ чудовища, то ли боги были благосклонны к неумелой чтице, но буквы заплясали по желтой странице. Налились светом, и вскоре среди незнакомой белиберды высветилось Слово.

«Пещера».

Чуть-чуть поколебавшись, оно начало расплываться, но намертво врезалось в память. Тая продолжила пробираться сквозь чехарду букв и рунических символов. Неожиданно ей понравилось: тянуть за невидимую нить, влезать в дебри из предложений и, окунувшись в текст с головой, очищать тот от шелухи.

Если слово не давалось, Тая пропускала его без сожаления. Будет другое, проще и понятнее. Она, гонимая азартом, перелистывала страницы, и те хрустели под пальцами. Многие из них не открывали десятилетиями. Другие слиплись.

Молния осветила библиотеку холодной синевой. Отвлекшись, Тая оперла щеку на ладонь и засмотрелась в окно. Накрапывал дождь, и воздух наполнился сладкой свежестью. Природой. В Затопленном городе всегда было затхло и тухло, а вода, ручьями текущая с потолка и стен ниш, воняла гнилостью. Всякий раз выбираясь в верхний город, Тая старалась надышаться вдоволь, но у неё кружилась голова. Она настолько привыкла к больному воздуху подземелий, что не могла дышать другим.

И в путешествии до гарнизона ей было тяжело. Виски сдавливало, в глазах крутились пятна. Но сейчас она привыкла.

Интересно, чем занят Иттан? Как готовится к первому походу он? Наверное, обдумывает мельчайшие детали, мрачнея — и ему идет эта сосредоточенность. Лицо — правильное, аккуратное — делается суровым. Глаза сужаются, и вокруг них выступают нити морщин. Губы сжимаются в линию. Он скрещивает руки на груди и постукивает каблуком по полу.

Он красив словно мужчина из любовных баек, а задумчивый — красив вдвойне. И Тае не нравилось, что её сердце на секунду замирало, когда Иттан обращался к ней.

Он видел её без одежды. Он обрабатывал ей рану. Тая тронула повязку на боку.

Ему, единственному из всех, она рассказала о детстве.

Доверилась. Открылась.

Обнажилась.

Хотела ещё вставить словцо о Кейбле, но не смогла. Почему-то показалось неправильным вспоминать о бывшем любовнике. Какая Иттану разница, кем был единственный в её жизни мужчина? Уж не решила ли она, что он, аристократ и маг, позарится на неграмотную девку из Затопленного города?

Решила!

Дуреха.

По щекам расползлась предательская краснота, какая бывает у городских девиц, что хихикают, если кавалер берет их под ручку. Раньше Тая терпеть не могла это жеманное хихиканье и ужимки, и трепещущие реснички, но теперь отчасти понимала наивных дурынд, населяющих верхний город.

Ей самой хотелось нарядиться в платье со шнуровкой на спине, напялить на ноги туфли, закрутить волосы в замысловатую косу и в таком виде подойти к магу-командующему.

— Спасибо за всё, — сказать ему томным голосочком.

Коснуться кончиками пальцев щеки. Вглядеться в серые глаза с темными прожилками у зрачка.

Изучить.

Запомнить.

Но Тая была иной. Она мыла волосы дешевым мылом, вонь от которого намертво въедалась под кожу. Никогда не носила каблуков и пышных юбок. Не умела говорить о своих чувствах.

И была не нужна светловолосому графу.

Тая с остервенением вчиталась в текст, только бы забыть о своем желании, несбыточном и нелепом. Пока перед глазами не встали непрошеные слезы. Пока жалость к себе не разъела изнутри.

И Слово явилось сразу, точно выжидало, когда Тая будет достаточно опустошена, чтобы добить её.

«Ранен».

Желто-рыжее, почти красное. Пугающее. Неужели Иттан?! В груди перехватило судорогой. Тая оцепенела от страха. Слово начало уползать струсившим тараканом, но она, сощурившись до боли в глазах, не выпускала его. Кто ранен, ну?

Лучина чадила, и вонючий дымок её заплетался в распущенных волосах, лез в ноздри, чтобы осесть там горечью и жжением. Но звуки и запахи растворились, и Тая приблизились к листу вплотную, мазнула его кончиком носа, отдалила. Приблизила вновь. Она силилась разглядеть в Слове нечто сверх, запрятанное в толще мерцающих букв.

С чем связано ранение? С Иттаном? Нет, не с ним — Слово уплывало, покачиваясь, словно в отрицании. Значит, с пещерой?

Похоже на правду.

В пещере кого-то ранили? Или чье-то ранение приведет поисковиков в пещеру? Или в пещеру лучше не ходить, потому что там можно сломать себе шею?

Ну же!

Слово, насмешливо вспыхнув, исчезло, и Тая саданула кулаком по столу. Раздражение наполнило её до краев. Бесовы книги! Почему человеческим магам посильно наводить пургу и излечивать полумертвых, а ей приходиться возиться с тупыми буквами, от которой пользы — чуть. Ну, ранен, ну, пещера — и что с того?

Недовольная, она вскочила из-за стола и, не расставив книги по местам, направилась к месту встречи. Дождь утих, прохладный ветер обдувал разгоряченное лицо. Несмело выглянуло солнце. Тая пришла первой, но следом за ней подтянулись остальные. Они переговаривались меж собой (все, кроме молчаливого человека, от которого веяло чем-то настолько недобрым, что Тая поежилась), а на неё косились с неодобрением и даже злобой.

Плевать на их одобрение! На всех плевать, кроме командующего поискового отряда. Тая обязана ему жизнью, и она постарается не облажаться.

… Иттан не захотел отпустить её на поиски существа, что подволакивало ногу и ело с куста ягоды. Он уперся рогами в землю — баран! — начал трясти за плечи, а глаза пылали бешеным пламенем. Нет, и всё тут.

Ну и пес с ним, сама разберется, чай, на маленькая. Докопается до истины, разгадает тайну пещеры, а после придет к Иттану вся такая победительница. Она — не бесполезный придаток, а полноценный поисковик. Тая довольно улыбалась, пробираясь меж деревьев. Лес мало отличается от катакомб Затопленного города, петляющих что в пьяном бреду. Если знать, откуда пришел, заблудиться невозможно.

Не пещера, но нора в холме земли, выкопанная лапой какого-то дикого зверя, обнаружилась спустя несколько минут. Искалеченное существо далеко не уходило, держалось подле убежища. Следов перед норой было так много, что они запутывались и соединялись, разбегались на десятки в разные стороны.

На секунду внутренний голос воспротивился идее залезать внутрь. Мало ли кто обитает в темных глубинах. Порою лучше не соваться незнамо куда — мало ли, на что наткнешься. На нижних уровнях Затопленного города, к примеру, обитали подводники. Самого жутчайшего вида, клыкастые и когтистые существа; никто — даже Кейбл — не представлял, откуда они взялись. Плодились и множились сами по себе, пыхтели, хрюкали как свиньи, глазели бусинами-глазами, а любой, кто заявлялся к ним, пропадал без вести.

Но то Затопленный город, а это пещера в лесу. И ранение. Всё складывалось удачно.

Тая вползла на карачках в узенький ход. Мелкие камешки царапали кожу ладоней. Засаднила рана на боку. Темнота, густая и непроглядная, обволакивала, покрывала глаза непроницаемой повязкой. Невдалеке кто-то завозился, но двинулся не в сторону Таи, а от неё. Взвыл тихонечко, но по-человечьи. Завозил руками-ногами.

— Ты кто? — спросила Тая в никуда.

— У-у-у…

— Ты кто?! — повторила она громче. — Отвечай!

— Я — Рейк, — проскулило существо надорванным голосочком. — А ты?

— Тая, — отозвалась она храбро. — Член поискового отряда.

— Я тоже… тоже… поисковой… маг…

Он полез вперед, быстро перебирая конечностями, чуть не стукнувшись лбами с Таей, но та вовремя попятилась и выкатилась наружу. Существо — человек, ну точно человек! — выбралось за ней, пытаясь уцепиться за штанину. Это был парень, тощий до изнеможения. Сквозь прорванные рукава рубахи выглядывали руки, болезненно желтые, худые, словно кости, обтянутые кожей. Уголки пухлых губ покрылись язвами. Глаза слепо щурились от солнечного света. Правая ступня его гноилась, синюшная, вздутая, она была похожа на земляного червя. Чернота перебралась на лодыжку.

В следующий миг, не успела Тая опомниться, парень раскинул руки и в прямом смысле рухнул в её объятия.

 

20

Иттан.

Тварей из завесы было немного, с два десятка, и, кажется, они удивились не меньше поисковиков. Даже наоборот, поисковики, предупрежденные загодя, к атаке кое-как подготовились, а вот гады, вблизи совершенно омерзительные, с осклизлой кожей и дурным запахом разложения, завизжали и бросились кто куда. Самые храбрые — нападать, другие — то ли звать подмогу, то ли бесславно драпать, поджав тонкие, похожие на тростинку хвосты.

Зато поисковики боролись как единое целое. Прижавшись друг к другу плечами и образовав своими телами защитный круг, внутри которого оказался Иттан, они двигались словно в танце. Делали мелкие шажки то влево, то вправо, живым организмом продвигались вперед, били и отражали неумелые удары. Стало ясно: эта отлаженная схема предназначалась для охраны мага — при всей своей нелюбви к «чернокнижнику» отряд опасался за его сохранность.

Среди тварей колдунов не оказалось, потому Иттан скорее наблюдал за процессом, нежели творил что-либо дельное. Поисковики справлялись без него. Выпад — ранение. Выпад — смерть. Бой кончился, не успев начаться, и Иттан понял, почему именно этих людей избрали элитой. За реакцию, слаженность и нечто третье, невидное глазу, но ощущающееся в движениях. Наверное, это зовется талантом. Они — прирожденные убийцы, и столичный маг Иттан на их фоне казался бесполезным, почти ребенком.

Арно сдул со лба челку.

— Живучие гады. — Он стряхнул с кинжала налипшую каплю крови. — Обычно после атаки убираются восвояси, а тут расхрабрились, видите ли.

Иттан, наклонившись, рассматривал поверженного врага. Высунутый язык того был розово-желтый, глазенки, лишенные ресниц, закатились. Твари не утруждали себя одеждой, а снаряжение носили на набедренных повязках из цепей и кожи.

— Завеса близко, не так ли? — спросил он, мыском перекатывая тварь на бок и изучая спину с выступающими позвонками. Вонища стояла как от залежавшегося в жару мертвеца.

— Совсем рядом, — подтвердил коротышка Локк. — От берега реки на восток.

Невдалеке, и правда, бормотала река, встревоженная непогодой. Ветер предвещал новую грозу, разносил палую листву. Зашумели ветви вековых деревьев, что доставали кронами до небес и кутались в плотную шаль из туч.

Идти прямиком к завесе или разыскать Таю? Дурная девчонка, бес бы её побрали.

Но не успел он озвучить предложение разделиться, как захрустели палые ветки на северо-западе.

— О, а вот и наша потеряшка! — обрадовался Арно и заулыбался так широко, что захотелось дать ему в зубы.

Тая бежала, не разбирая дороги, постоянно озираясь. Тяжелая коса раскачивалась как маятник, цеплялась за сучья, и Тае приходилось отдирать её, не сбавляя шага.

— Иттан! — закричала она и часто замахала руками, точно силясь взлететь. — Там человек! Маг! Ваш маг!

— Рейк? — нешуточно удивился Арно.

Молчун осклабился. А Кай с Реем переглянулись так неоднозначно, что Иттану стало не по себе.

Прелюбопытная реакция.

— Да-да! — Тая замотала головой. — Он самый! У него что-то с ногой! Ой! — Она обратила внимание на распластавшиеся тела. — А чего тут делают подводники?

— Кто-кто? — сиплым голосом уточнил молчун.

На цыпочках перебежала к нестерпимо воняющим тварям, присмотрелась. Кажется, даже позабыла о найденном ею маге и спешке. Без брезгливости потрогала когти на передней лапе, подковырнула чешую на морде. После ловкие пальчики перебрались в поясную сумку, позвякивая цепями.

— Ну да, подводники, — кивнула своим мыслям. — Я видела их, они живут на нижних уровнях Затопленного города. Всегда было любопытно, какие они вблизи. Противные, да. — Она покатала комок слизи меж подушечек большого и указательного пальцев, а после долго разъединяла их, будто скрепленных смолой. — Липкие.

— Постой. — Иттан осознал свалившуюся на него информацию, пусть короткую, но достаточную для того, чтобы крепко задуматься. — Где-то внизу Янга снуют безумные твари, а ты так спокойно говоришь о них?

— Мы не трогаем их, а они — нас. — Тая обтерла ладонь о траву. — Живут себе и живут, а жрут только тех, кто зайдет на их территорию.

— Обсудите жильцов столицы позже, — влез нетерпеливый Арно. — Пойдемте к Рейку.

— Точно! — Тая всплеснула руками. — Ему нужна помощь!

Она, не дожидаясь чьего-то ответа, двинулась обратно в чащобу. Коротышка и Арно поспешили за ней.

— Вы идите, а мы осмотрим округу, мало ли, кто притаился в кустах, — на удивление дружелюбно предложил Кай.

— Ага, — поддержал его Рей, поглаживая бороду. — Отыщем сбежавших уродцев.

— Мы найдем вас, — многообещающе заявил молчун.

Иттан кивнул, вроде бы согласный с решением своих солдат, и понадеялся, что они не подстерегут его в тех самых кустах.

Тая с легкостью вывела их к магу, будто бы густые заросли не были для неё преградой. Парень, приваленный к сосне, выглядел совсем плохо. Обезвоженный и худой, он натужно дышал. Губы двигались, бормоча что-то невнятное. А ногу ему, по всей видимости, не сохранить. Гангрена развивалась быстро, захватила пальцы и ступню, покрыла чернотой лодыжку. Иттан, конечно, ослабил боль заклинанием, но, не будучи целителем, помочь ничем существенным не мог.

В это время Арно осматривал болезненное лицо Рейка и задавал один вопрос за другим:

— Дружище, как же ты так? Как тебя угораздило? Мы с Локком всё обыскали, когда ты сгинул. А ты тут? Это тебя завесные гады, да?

Но Рейк, проигнорировав все вопросы, подавшись вперед и болезненно морщась, обратился к Иттану:

— Эй, граф Берк младший, так? Я помню тебя, — от изнурения он задохнулся и долго пытался совладать с речью. — Ты же декан светлого факультета. — На этих его словах Тая выпучилась, но промолчала. — Друг Сольд Рене, да?

И почему-то Рейк расплакался. Черными от земли пальцами потер глаза, подогнул здоровую ногу. Рыдал он беззвучно, но горячо. Арно подавился очередным вопросом, коротышка Локк, не принимавший участия в беседы, поднялся на цыпочки и уточнил у товарища:

— Чего это с ним?

— Откуда ты знаешь Сольд?! — Иттан присмотрелся к магу, пытаясь припомнить того. Что-то отдаленно знакомое было в его внешности: в жидких волосенках, в блеклых рыбьих глазах, в заостренном подбородке и пухлых губах. Он обучался в академии? Занимал какой-то министерский пост? Кто он такой?

— Я её брат, — ответил Рейк, раскачиваясь взад-вперед. — Я так виноват… Это боги меня наказали, клянусь, боги… Извинись перед ней, скажи, что я принял свою участь… я готов умереть…

Он всё говорил и говорил, и слова его то становились неразличимыми, то прерывались рыданиями, то мешались в кучу. Тая переводила взгляд с него на Иттана и обратно, Арно и Локк даже не пытались понять смысла бессвязных речей.

А Иттан вспоминал. Он видел брата Сольд давным-давно, на одном из скучных светских приемов. Да, наверное, что-то было схожее в чертах того пацаненка, одетого с иголочки, и оборванца, что завывал раненой лисицей посреди леса.

Вроде как год назад, аккурат после того, как в Янг прибыла Сольд (и всполошила всех и вся своим прибытием), её братец подался в солдаты. Да, точно! Он отбыл служить в гарнизон, но в какой и куда — Иттан не интересовался. Только, помнится, удивился: с чего это любимцу матушки уходить незнамо куда, когда перед ним маячила новая должность при министерстве.

Возможно, он и не врет. В академию Рейка не приняли из-за недостатка сил, но, по всей видимости, для гарнизона маг-недоучка вполне сгодился.

— За что ей извинять тебя? — Иттан отвел руку, которую до сих пор держал над почерневшей ногой, напитывая ту обезболивающими чарами.

— Это я продал её, понимаешь? Она не простила…

В рабство, что ли? Иттан изогнул бровь, но решил, что расспросит Рейка позднее. Если тот выживет. Пока же ему нужен покой и хоть какое-то подобие лечения, предоставляемое храмовниками.

— Не волнуйся, тебе необходим покой. Пообщаемся позже, — подытожил Иттан. — Его нужно доставить в гарнизон и срочно показать лекарю. Арно, Локк, сможете?

— Так точно. — Арно примерился, как лучше подхватить Рейка. — Маг-командующий, ты разберешься, куда идти?

— Мне поможет Тая. Она прекрасно ориентируется в лесу, я чувствую присутствие завесы. Справимся.

Девушка, до сих пор задумчивая и даже погрустневшая (да что с ней такое?), приободрилась.

— Справимся, — эхом отозвалась она.

— А если нападет кто? — вдруг забеспокоился Локк.

Возможно, найти общий язык с поисковым отрядом будет не так уж и сложно. По крайней мере, с двумя его членами — точно.

— Мы выйдем к нашим ребятам, потому, думаю, сумеем отразить нападение. А вот ему нужна помощь. Поспешите.

К реке шли в гнетущем молчании. Тая о чем-то думала так громко, что, казалось, ещё чуть-чуть, и её мысли будут слышны всему окружающему миру. Иногда она замирала, прислушиваясь, но после махала рукой — путь свободен. Им не встретилось ни диких зверей, ни уж точно врагов. И вскоре Иттан с Таей поравнялись с подозрительной троицей, рассевшейся у берега. Молчун посасывал травинку, Рей лежал, закинув руки за голову. Кай сосредоточенно всматривался в нить горизонта, покрытую молочным туманом.

— Ну что? — спросил он, обернувшись на звук шагов.

— Рейк ранен, но будет жить, — сказал Иттан, ступая на илистый берег. Закатав рукава, он зачерпнул гость ледяной воды, обмыл руки. — Как так получилось, что вы потеряли его в предыдущем походе?

— Он ушел, — скучающе ответил Рей.

— И вы его не остановили? — вмешалась Тая, тоже заподозрившая неладное.

— Мы были заняты. — Невидящий глаз Кая дернулся.

— Чем-то настолько важным, что позабыли про командующего?

Капли стекали по локтям, заползали под рубаху. Правый ботинок увяз в иле и песке. Словно предчувствуя беду, задул ветер, пробирающий до костей. Водная гладь пошла рябью, и небо ожило — тучи потянулись похоронной вереницей на юга.

Рей встал, со вкусом потянулся, хрустнув позвонками. И с ухмылкой, растянувшейся по губам, вытянул кинжал. Примерился, точно собираясь метнуть тот. Кай обнажил меч.

— Господин маг, ты чем-то недоволен?

— Просто намерен узнать правду.

— А зачем она тебе, а? — Кай выставил меч перед собой, и острие того было направлено на Иттана.

— Иттан! — завопила Тая и кинулась вперед, но, зацепившись за выступающий корень, рухнула навзничь.

Он отвлекся на неё, и в эту секунду за спиной оказался Рей. Молчун с сожалением сплюнул травинку, поднялся.

Завеса, рожденная где-то невдалеке, обволакивала энергией, теплой, струящейся, и Иттану почудилось, что он может выудить из неё боевую магию. Он потянул за нить, хрупкую, ломкую, почти неосязаемую, но ничего не почувствовал.

Спину оттягивал меч. Иттан нащупал рукоять. Вытащил медленно, краем глаза наблюдая, как подходит Кай, лопатками чувствуя приближение Рея.

Молчун подошел к Каю, похлопав того по плечу. Парень со шрамом криво усмехнулся:

— Моли богов о спасении, маг.

В следующий миг пальцы молчуна сомкнулись на его горле. Мощная шея переломалась как тонкая косточка.

Иттан задавать лишних вопросов не стал. Развернувшись на пятках — ил заскрипел под сапогами, — он атаковал Рея. Тот, опешив от неожиданной перестановки сил, не успел сориентироваться, за что чуть не лишился руки. Лезвие мазнуло по груди, ткнулось в ребро. Бородатый осел, но Иттан не спешил убивать его.

— Что вы сделали с Рейком? — Кончиком лезвия он поднял подбородок Рея, заставив смотреть на себя.

Поисковик зажимал кровоточащий бок.

— Бросили в завесу, — сплюнул он. — Не знаю, как это неугодное богам чудовище выжило.

Молчун встал позади Рея, поигрывая раздобытым у мертвого Кая кинжалом. Секундное размышление, и тот вошел по рукоять под левую лопатку бородатого. Рей задергался, застонал. Молчун прокрутил кинжал, вытащив его, воткнул вновь. И так до тех пор, пока Рей не рухнул лицом в песок.

— Не благодари, — равнодушно бросил молчун. — Как по мне, здравствующий маг стоит дороже двух предателей.

— Мы могли бы доставить его в гарнизон. — Иттан смотрел, как пятна расплываются по черной куртке Рея. — И казнить в соответствии с законами.

Рядом оказалась Тая, но она не произнесла и слова. Только потирала оцарапанные при падении ладони.

— Тащить стокилограммовое тело ради того, чтобы его всё равно убили? Нет уж, уволь. Идем к завесе, маг.

— Я согласна с ним, — шепнула девушка.

— Кто ты и откуда? — не сдавался Иттан.

— Меня обучали у ави. — Молчун отбросил кинжал в воду. — Поверь, эта раса плодовита не только ведьмами, но и мужчинами-убийцами. Нас взращивают с младенчества и называют ассасинами. Правда, о нашем брате меньше распространяются.

Гораздо меньше. Было принято считать, что мужчины-ави лишены как истинной, так и любой иной силы — а вся мощь расы принадлежит женщинам, чьи энергетические резервы не знали равных. Оказывается, нет.

— И как ты оказался в людском гарнизоне?

— Неисповедимы пути богов наших, — хмыкнул молчун, всем видом показывая нежелания продолжать задушевную беседу. — Всё, мы можем идти?

Тая пошарила по карманам убитых, но, не обнаружив там ничего стоящего, кроме нескольких орехов и мусора, огорченно вздохнула.

— Я готова, — сказала она.

Молчун кивнул.

По линии берега они двинулись на восток и вскоре обнаружили завесу. Соль покрывала траву и мох что снежное полотно. Завеса будто выплевывала её, потому всё вокруг было усыпано белым. Иттан потер солинку между пальцев, понюхал — пахло гарью и ржавчиной.

Завеса сверкала, сияла, манила в себя. Рейк побывал там и выжил — так, значит, из неё можно вернуться. Иттану так хотелось переступить границу, что он едва удержал себя от неосмотрительного шага. Завеса звала его. Он был нужен ей. Как заблудший сын — матери. Она тянулась к нему, гладила по волосам и просила остаться с ней.

Слиться.

— Всё в порядке? — Тая пощелкала пальцами перед глазами Иттана.

— Да. — Он стряхнул наваждение. — Не понимаю, зачем нужен маг?

— Когда мы ходили без мага, с завесой творилось нечто неладное, — ответил молчун, сгребая лопаткой соль. — Она закрывалась и открывалась, изнутри кто-то орал, твари сыпались одна за другой. Но вот ты здесь, и она молчит.

Только зовет…

Надрывно.

Безысходно.

Втроем они собрали соль в холщовый мешок — получилось с десяток горстей. Ветра стихли, а с ними умолкла и непогода. Выглянуло солнце.

— Думаю, скоро вернемся сюда. — Молчун сложил ладонь козырьком.

Иттан мысленно попросил завесу подождать. Он вернется к ней. Разгадает её тайну. Успокоит.

— Пусть так.

Тая ободряюще сжала ладонь Иттана, и её холодные пальчики переплелись с его. Всю дорогу до гарнизона они не разговаривали, а по прибытии разошлись кто куда.

Иттана ждал долгий и неприятный отчет перед комендантом.

 

21

В голове не укладывалось.

Потомственный граф, колдун, декан светлого факультета — сколько чинов собрал в себе светловолосый мужчина из верхних? Чем он так задел Таю, что, топая за своими пожитками, она размышляла о нем одном? О взгляде его с вкраплением безумия при виде завесы. О том, как их с Таей руки соединились. Ладони саднили воспоминанием о недавнем падении — и о том, как жутко ей стало, когда Иттана попытались атаковать.

В предвкушении вечера женский барак наполнился голосами и ароматами: жареного лука и немытых тел. Тая, ни с кем не здороваясь, собрала скромные пожитки, сгребла их в тюк, что приволокла с собой.

— Ты, худосочная! — окрикнула безразмерная бабища, кажется, здешняя повариха, — Глянь-ка сюда. Как тебе удалось коменданта умаслить?

— Небось самым очевидным способом, — влезла какая-то дылда с редкими светлыми волосенками, затянутыми на макушке в хвост. — Молоденькая, не целованная, вот и пришлась по вкусу.

Тая пожала плечами, дескать, гадайте — не гадайте, а правды не выдам. В носу прочно застрял запах Иттана. Всё было неправильно: и то, что она спала с ним в обнимку, и то, что ей это нравилось. С Кейблом выходило как-то иначе. Его лапищи Тая не касалась с робостью. Незаметно не очерчивала подушечкой большого пальца мозоли, пытаясь впитать их в память.

— А Карта за что зарезала? — простонала дылда и встряхнула тряпье, которое развешивала на веревку над кроватью. — Не мужчина был — зверь. Рыжеволосый, статный!

— Ну а зачем он руки распускал? — не согласилась женщина, курящая травяную самокрутку, высунувшись в оконце. — Правильно, что зарезала.

— Что мне до ваших статных, — Тая плюхнулась на кровать — та опасно заскрипела. — Я провожу ночи с самым лучшим мужчиной на свете. Декан в академии магии, богач, красавец. Теперь я под его покровительством.

Она выдохнула, как выдыхали все знакомые Тае женщины, обсуждающие своих любовников. Так неестественно и приторно, что самой подурнело. Но дылда и тетка-повариха (да и в целом шум в спаленке как-то утих) округлили глаза.

— Че, правда? — вопросила дылда, и тряпье выпало из её пальцев. — А какой он, этот богач? Это тот блондин, что ль, который недавно прикатил на личной повозке?

— Он самый. Веселый, — взялась перечислять Тая, закатывая глаза. — Умный. Начитанный. И это… добрый. Во!

Ни одно из перечисленных качеств не казалось ей по-настоящему важным (мужчина должен быть сильным и не сильно жестоким, а остальное — сказки, что выдумывают глуповатые бабенки), но жизнь научила Таю, что мужской идеал у большинства иной.

Да и вообще, в той суровой реальности, где родилась и выросла Тая, все мужики были одинаковые: грязные, похотливые и трусливые. Им требовалось только одно, и всё зависело от формы и способа, которым они это самое получали. Иттан — исключение хотя бы потому, что Тая не интересовала его в качестве женщины.

Она болезненно поморщилась.

— Врешь! — фыркнула неказистая узкоглазая девчонка, натягивающая перештопанный носок.

— Чем докажешь? — поддакнула дылда.

— А ничем. — Тая, помедлив, вскочила. — Просто примите к сведению.

Она, закинув тюк за плечи, улизнула быстрее, чем расспросы из любопытных обратились в назойливые. Пусть сплетницы-женщины растреплют новость о том, что, во-первых, Иттан застолблен, а во-вторых, Тая не беспризорная, она чья-то.

Иттан не воротился ещё от коменданта, но утром он дал ей ключ (как раз после того, как потребовал жить в его спальне, пока всё не наладится), и теперь Тая обживалась в покоях графа. Ткнулась носом в подушку как преданная собачонка, представила, что этой ночью они вновь заснут вместе.

Щенячий восторг затопил сердце.

Куда Иттан денет свое приобретение (к слову, не самое нужное)? Оставит у себя или найдет чулан, пригодный для жилья?

Лучше бы оставил. Тая бы что угодно отдала, только бы иметь возможность вжаться в него во сне будто случайно, подслушать мерное дыхание, считать удары сердца.

Она замечталась и не заметила, как в дверях показался Иттан. Несколько угрюмый — видимо, разговор не задался, — разбитый и измученный, но в спаленке сразу стало гораздо уютнее.

— Как прошло?

— Всё нормально. Рейка поместили в лазарет, и он подтвердил, что в тот раз Локк и Арно осматривали окрестности, молчун обходил прибрежную линию, а Кай и Рей остались наедине с ним. Они-то и втолкнули его в завесу. Впрочем, внутренностей той бедняга не помнит — говорит, всё отшибло до момента, как очнулся с гноящейся ногой посреди чащобы. — Пожевал губу отрешенно. — В общем, убийство предателей нам прощено и отпущено. Скажи-ка мне вот что. — Иттан достал из сумки склянку с мазью и цапнул Таю за руку, она и пикнуть не успела; наложил мазь на царапины. — Когда шел сюда, мне какая-то женщина вслед смотрела, разинув рот. И подружке своей бормотала, мол, я тот самый чернокнижник, что тебя себе заграбастал.

Тая засмущалась.

— Я сказала, что нахожусь под твоим покровительством.

— Как это понять? — Иттан отпустил левую руку и принялся за правую. Он втирал мазь круговыми движениями, чуть щекоча кожу.

— Я твоя, и никто не имеет права мной пользоваться… без твоего согласия.

На что Иттан твердо ответил:

— Моего согласия они не дождутся.

Закончив с руками — кожа пропахла мятой и чем-то горьким, но вкусным — он осторожно мазнул Таю по щеке.

— Больше без разрешения ни шага. Невыносимая девчонка, куда-то убежала, вся изранилась, — пожурил, закупоривая склянку. — Голодна? — И протянул ей промасленный сверток, внутри которого Тая обнаружила ломоть хлеба и три серо-желтых куска сыра. Обычным солдатам подобных вкусностей не выдавали, а значит, Иттан поделился своим ужином.

Сыр таял во рту, хлеб был только из печи, ещё тепленький.

— Так ты декан? — прожевав, спросила она.

А декан — кто это? Какая-то важная шишка в академии, типа главного, как его там, ректора? А чем светлый факультет отличен от темного? И какие вообще есть факультеты? Боги, да что такое этот факультет?!

Сколько незнакомых слов, врезавшихся в память…

Тая не знала, но постыдилась прослыть тупицей.

— Бывший, — криво ухмыльнулся Иттан. — А с нынешней моей репутацией мне вообще дорога в академию заказана, разве что чернорабочим.

— За что тебя так?

Тая сложила ладошки на коленках как, должно быть, складывает благородная девица на первом в своей жизни светском приеме.

Эх, зачем она съела все куски разом, надо было растянуть удовольствие, покатать сырок во рту. Живот грустно заурчал, подтверждая, что Тая поступила неосмотрительно.

— Всего и не упомнишь. Ну-у… Порочные связи, — загнул мизинец, — избиение министерского сына, — безымянный палец, — теперь вот сожительство с женщиной вне брака, — подумав, загнул и средний.

— Но мы не спим вместе! — поспорила Тая.

— А кого волнует такая мелочь? — Иттан зевнул во весь рот. — Слухи распространяются быстро, и кто-нибудь да напишет в письмеце домой, что граф Берк-младший притащил в свои покои девушку сомнительной родословной. Ну и что с того?

Царапины жгло и щипало. Кожа покраснела, зудя до дурноты. Напомнил о себе и раненый бок.

— Так давай это исправим, — вдруг выпалила Тая, а щеки её загорелись от стыда.

— Репутацию?

— То, что не спим.

Тая до последнего боялась, что Иттан её отвергнет. Отстранит этак заботливо, но без надежды на будущее — ты мне никто, воровка и нищенка, и я не собираюсь иметь с тобой ничего общего.

— Зачем тебе это? — спросил только, склонив голову набок.

— Отблагодарить. Не спорь.

Он и не думал спорить — коснулся её губ требовательным поцелуем. Языком провел по нижней губе, чуть закусил верхнюю. Дыхания слились в одно. Сильные руки пробежались по спине, перебирая позвонки, огладили талию.

Тая точно окаменела.

Кейбл редко целовал её, чаще — брал с ленцой, особо не отвлекаясь от процесса. Тая всегда лежала на спине и всегда изучала каменные своды Кейбловой норы. Запоминала трещины и сколы. Представляла, что вместо отблесков лучины по стенам снуют чудо-звери. Кейбл с кряхтением заканчивал, и Тая облегченно уходила к себе. Наверное, хорошо, что боги не дали ему иметь детей — иначе возиться Тае с крикливыми младенцами.

Спать с ним на одном тюфяке Кейбл не позволял.

— Любовь любовью, а дрыхнуть я буду один, — говорил он, затапливая полуразрушенный очаг — роскошь, которая бывала лишь у богатеев Затопленного города.

Когда-то пещерный город здравствовал; в нем сохранились столы и стулья, ржавые котелки, изветшалые обноски, некогда бывшие платьями и костюмами. Но потом вода покрыла нижние уровни, а верхние обвалились — и люди перебрались к солнцу, оставив город крысам.

В Таиной норе очага не было. Она куталась в тряпье и каждую ночь мерзла до окоченения.

В иные дни Кейбл, напротив, был добр и улыбчив, дарил какую-нибудь безделицу: бусы из камешков или конфету в обертке. Но целовал редко.

Потому поцелуй этот, сладкий, одурманивающий, заставил её вздрогнуть. Внизу живота потеплело, словно от бражки. Тая неумело ответила и, кажется, заслюнявила Иттана по неопытности. Но тот не разозлился. Лишь задышал чаще, и в глазах заплясали янтарные искорки.

Ему не противно! Его тело отозвалось на ласки!

Тая, неуклюже навалившись сверху, потянула за пуговицу на рубашке. Та долго не поддавалась, выскальзывала раз за разом. Тая нетерпеливо заерзала. Иттан легонько отвел её руку, расстегнул рубашку и стянул с себя. Сдернул с Таи рубаху через горловину. Она задержала дыхание и высоко вскинула руки, страшась показаться неумехой.

Его шершавые ладони скользили по груди и бедрам. Губы прочертили дорожку от ямочки на щеке до ключиц. Опустились ниже. Иттан перебросил Таю на койку и оказался над ней, развязывая шнуровку на штанах.

Он двигался неспешно, плавно, даже с толикой опасливости. А Тая долго привыкала к чему-то новому, отличному от её прошлой жизни с Кейблом. Сейчас она изучала не потолок, но правильные черты лица в предзакатных сумерках. Училась дышать в такт с человеческим графом. Дотрагивалась до его жестких светлых волос и заплетала в них пальцы.

Тепло растеклось по бедрам, вихрем закружило её всю. Без остатка.

Ей нравилось, что в жизни Иттана нашлось место им двоим.

И не нравилось, что так не будет продолжаться вечно. Пока они узники гарнизона — графу не зазорно пользоваться оборванкой. Но когда он уедет в столицу, Тая останется совсем одна.

На растерзание солдатам и хозяину Дома утех.

Впрочем, незачем думать о будущем, которого может и не случиться. Все они ходят по волоску смычка, играясь с подводниками.

— Почему тебе позволили уехать сюда? Родители не тревожатся? — прикорнув на горячей груди и обводя пальцем плоский живот, спросила Тая.

— Родители и отправили. Мы не очень хорошо простились, — Иттан поколебался перед тем, как объясниться. — Понимаешь, отец настолько был взбешен моими отношениями со столичной актрисой, что поставил перед выбором: либо я отбываю три года в гарнизоне, либо лишаюсь всего. Наследства, титула, даже имени. Он сам так сказал: «Даже имени».

В голосе Иттана проскользнуло отчаяние.

— Мог бы и отказать отцу.

— Не мог.

— Почему? — Тая приподнялась на локтях.

— Потому что без имени я никто, — резанул Иттан острее, чем лезвием. — Безродное существо, и все мои достижения — пустой звук.

— Ну и что? — поразилась она. — В Затопленном городе ни у кого нет имен или титулов, кроме тех, которыми мы нарекаем себя сами.

— И как вы живете? — без упрека, но уколол Иттан.

Тая надула губы, но быстро проглотила обиду. И правда, чем тут гордиться? Люди словно крысы перебиваются помоями, грабят да пашут без отдыха за любую медянку. Многие мужики, предпочитающие честный труд воровству, падают бездыханные, разгрузив очередной корабль в порту, и больше не поднимаются, а их родня мрет уже после: от голода.

— Три года всего, — сам себя успокаивал Иттан, подмяв Таю под бок. — И мы свободны.

Мы?

В грудной клетке стало тесно. Сердце вырывалось наружу, билось о ребра.

Мы! — ликовало всё внутри.

Мы! — хотелось прокричать во весь голос.

— Мы… — шепнула Тая одними губами и добавила громче: — Я тебе пригожусь.

Голос её звучал как никогда уверенно.

— Разумеется. — Иттан весело улыбнулся. — А у тебя от солнца веснушки пробиваются.

— Глупости, нет у меня веснушек, — насупилась Тая. — Нет, честно пригожусь! — и добавила заговорщицким шепотком, склоняясь к самому его уху: — Я умею читать Слова.

 

22

Подводники надвигались. Острозубые рты разевались в немом крике, лапы шлепали по глинистому дну. Огонь за жилистыми спинами дочиста вылизывал нутро подземелья. Поглощал налипший на стены мох. Кипятил мутную воду в лужах. Огонь отливал золотистым, душил дымными пальцами. И подводники сбегали от него, но самых слабых — отставших, упавших, раненых — пожирало жадное пламя.

Тая всматривалась в глубины лаза. Кулаки её были сжаты, сердце билось ровно.

Рыжий язык, готовый поглотить заживо, коснулся сапога.

Она проснулась на выдохе, слюна горчила золой. Спряталась подмышку к Иттану, ненадолго затихла, успокаиваясь. Мужчина дышал ровно, так умиротворяюще, что ночной кошмар отошел в сторонку.

Но на душе не стало спокойнее. Тревога занозой засела под левой грудью, и во рту было кисло, солено, точно наглотавшись крови.

Тая спрыгнула с койки, чудом не заставив ту надсадно заскрипеть, выдавая беглянку с потрохами, и, схватив шерстяное платье, а заодно утащив со стола начатую лучину, выбежала из спальни. Переоделась кое-как, дрожа всем телом — осенью в слабо протапливаемом гарнизоне (ох уж эта вечная экономия дров) поселился зверь по имени колотун, кусающий морозными клыками за тело, не скрытое одеждой. Холодало; гарнизонные женщины, высматривая в густых облаках знамения, предвещали лютую зиму.

Ночью из коридорных шорохах рождалось нечто пугающее. Точно призраки убитых воинов восставали, шастали где придется, шевелили ржавые цепи в незажжённых канделябрах, завывали по углам. Босые ноги трепал ледяной сквозняк, за дверьми храпели солдаты. Но Тая привыкла к звукам своего нового жилища и даже научилась наслаждаться ими.

Как и часами, проведенными в библиотеке, запасной ключ от которой Иттан выпросил специально для своей подопечной. Конечно, он не поверил, что знаком с будущей чтицей (неспроста ведь рынди не выпускали тех из страны, берегли как зеницу ока и исполняли любой каприз — если верить отцовским рассказам), но виду не подал. Покивал одобрительно, заявил, что теперь-то у них всё наладится.

Тая не дулась на его неверие: в людское королевство чтицы заезжали редко, а потому слыли невиданной диковинкой. Разве что в дни войны с Пограничьем, когда весь мир сплотился против теней, тройка чтиц посетила короля лично. О чем-то они общались, обговаривали, а после нанесли сокрушительный удар по войску врага.

После, впрочем, тени разгромили противников и вторглись в государства рынди и ави, где вдоволь поиздевались над неповинными жителями. Разворотили храмы. Поубивали чтиц и ведьм. Не тронули только людей.

Давно это было, но осталось живо в родительской памяти.

В любом случае, назваться чтицей могла любая прохиндейка, потому-то Иттан и не поверил Таиным словам.

Ну и пусть! Главное — он не подтрунивал и не запрещал учиться читать, даже подсказывал значение некоторых — особо каверзных — словечек. А порою смешно морщился и шутливо обзывал незнайку дурехой, если уж она совсем глупые вопросы задавала.

Излюбленный стул приветливо скрипнул, когда Тая плюхнулась на него, поджав к груди коленки. Подожгла лучинку, и та закоптила, даря слабый желтоватый огонек. Схватила недочитанную книгу — в последнее время она не убирала те на полки, всё равно в библиотеку иных гостей не хаживало, — всмотрелась в буквы.

— Собранная по рассвету полынь-трава способна уберечь от сглаза, порчи, несчастья; вечерняя же сродни яду, если использовать её вкупе с магическим нашептыванием, — проговаривала Тая, удумавшая научиться читать не только про себя, но и вслух, с расстановкой и паузами в правильных местах.

Чтобы походить на Иттана, который читал, совершенно не напрягаясь.

— Каждому своё, — смеялся он на недоуменное: «Как ты умудряешься не запинаться?!» — Ты вон на скрипке играешь так, как мне и за сто лет не научиться.

Про скрипку он, кстати, полюбопытствовал, ну, Тая и не юлила. Её обучала одна из невольниц Кейбла. Некогда красивая (по словам самого Кейбла), а нынче злющая старуха со скрюченными пальцами и полностью лысой башкой. Она лупила Таю за каждый промах, а когда нерадивая ученица порвала нить на смычке — чуть не прибила. Но в итоге, спустя ни год и ни два, а несколько долгих лет, старуха обучила игре в совершенстве. После чего вскоре померла, облаяв напоследок Таю, которой пришлось ухаживать за ходящей под себя бабкой, матерной бранью.

Почему она была дорога Кейблу, Тая так и не выведала.

Автор всё описывал чудодейственные свойства полыни, а Тая неимоверно заскучала. Третью неделю не являлись Слова. Заплутали где-то на дорогах судьбы или спугнули их начавшиеся заморозки, да только ничего путного не выходило. Как готовить декокт из мухоморов и толченых каштанов, Тая узнала, а вот будущее было закрыто на амбарный замок.

Глаза слипались, и Тая отложила книгу подальше. Лбом прислонилась к слюде, что стояла в здешних окнах вместо стекла. Мир за стенами гарнизона был расплывчат. Первые холода степенно, но хватко взялись за округу. Поседели травинки, молочный туман плыл над крепостной стеной. В чернильной темноте затерялись даже звуки.

Непривычно.

Тихо…

Взрыв прогремел раскатом грома! Озарило алым. Двор заволокло дымом. Пошатнулся пол, затрещали стены, книги лихорадочно попадали со стеллажей.

В оседающей пыли было видно, как неприступная крепостная стена лишилась куска, и тот развалился на осколки камней, освобождая проход. Во двор ринулись подводники.

— Атакуют! — разнеслось по коридорам встревоженное.

И только после ударили в колокола.

Тая отпрыгнула от окна, трясясь как мышь, загнанная котом в угол. Сопровождаемая ревом толпы, шмыгнула под стол. Тишина сменилась паникой: возней, стуком ботинок, воплями, скрежетом мечей. Взрыв не повторялся, но Тая вслушивалась до боли в висках.

«Что с Иттаном?!» — запоздало опомнилась она и хотела было кинуться к дверям, как вспомнила строгий — и не подлежащий нарушению — наказ: в случае атаки никогда не вылезать. Затопчут ненароком свои же либо прибьют чужаки.

Он взрослый, обученный в академии маг. Разберется.

А вдруг нет?..

В глазах защипало не прошеным страхом: за себя, за Иттана, за всех, кто мог пострадать.

Почему об атаке не сообщили загодя, как было всегда?

Пальцы похолодели.

А в лазарете восстанавливался Рейк. Тая захаживала к нему ежедневно, жалея одинокого и вконец помешавшегося парня. Ему отрезали почерневшую ногу — Иттан назвал это ампутацией, — и, казалось, он совсем свихнулся. Только и говорил, что про какую-то сестрицу-Сольд, про то, как она стала чьей-то леди, и как боги уготовили ему кару за её предательство.

Отказывался есть из чьих-либо рук, кроме Таиных.

Иногда его сознание прояснялось, и он невесело шутил или рассказывал истории из своей прежней жизни, в которой не было подводников и завес. Но быстро забывался.

Вдруг взрыв повредил лазарет? Вдруг Рейк погиб?

Как же страшно!

У её ног валялась книга в коричневом переплете, пока незнакомая (все прочитанные Тая выучила наизусть). Тая ухватила её трясущимися пальцами, вперилась в текст, ища в книге утешение. Раз она ничем не может помочь гарнизону, то будет читать до слепоты, пока не падет без чувств, но увидит Слово, узнает будущее.

И Тая читала. Под предсмертные крики и ругань воинов. Под булькающие хрипы подводников. Под новые — кажущиеся тихими — взрывы. И когда страницы опустели, точно собака языком слизала с них все буквы, Тая решила, будто и вправду ослепла.

Казалось, кто-то невидимый взялся за перо, неторопливо выписал первое слово, за ним второе. Слов этих появлялось много, самых разных, несвязанных друг с другом. Они кружили по чистоте листе, не давали сосредоточиться ни на одном из них. Вдруг исчезли и они, и тогда родились не предложения, но образы.

Живые, настоящие, до жути реалистичные.

Атака миновала. Выжившие оплакали погибших, сложили большой погребальный костер, и дым от него дополз до столицы. Тварей полегло с сотню, их гниющие тела заполнили промозглый воздух сладковатой вонью. Под первый снег взялись отстраивать порушенную стену.

Поисковый отряд — четверо мужчин и девушка — отправился за солью.

Гарнизон выстоит! Тая облегченно простонала и всмотрелась внимательнее, пока картинки, подернутые пленкой, не померкли.

В засыпающем осеннем лесу тихо. Под ботинками хряпает опавшая листва и сухие ветки. Замерзшая река покрылась тонкой коркой первого льда. Завеса словно монстр, разинувший голодную пасть. Она вибрирует, злится. Даже Тая чувствует, как мрак переполняет её нутро.

Темные силуэты появляются под соляной хруст. Обступают светловолосого мага.

— Убегай! — он отталкивает Таю, и та, не удержавшись на ослабших ногах, валится на колени.

Подводники приближаются, рокочут довольно, предвкушая добычу. Маг падает, и кровь из перерезанного горла орошает поникшую траву. Всё кругом алое. Глаза его, некогда ясные, закатываются.

Картинка побледнела, выцветая, и вскоре на чистом листе высветилось всего пять букв.

«Мертв».

Тая долго моргала, пытаясь утерять злосчастное слово из виду. Но то, как специально, въедалась в страницу, прилипло к ней намертво.

Намертво. Мертв.

Иттан не погибнет! Нет, нет и нет! Невозможно. Глупость, плод больной фантазии. Это и не Слово вовсе, а так, дурман.

Всё будет хорошо, он выживет. Тая не позволит ему отправиться в тот поход. Помешает. Или не пойдет сама, и тогда предсказание не сбудется.

Слово побагровело.

Крик застрял посреди горла. Даже не крик, но вой раненой волчицы.

Тая мысленно ухватилась за слово, чтобы стащить его с девственно чистого листа, но оно не поддавалась. Пот струился по вискам, затекал в глаза. Те щипало. Руки взмокли. Секунды замедлились до бесконечности. Но Тая не позволяла этому гадкому слову остаться в книге. Она ухватывалась за золотистые брызги, что разбегались от букв, тянула на себя.

Носом потекла кровь, капля упала посреди буквы «р», расплылась пятном.

Иттан не умрет. Если ради него придется пожертвовать собой, Тая без промедления пожертвует.

Сделает что угодно. Уплатит любую плату.

Она ревела, а слово то увеличивалось, то уменьшалось.

И вдруг поддалось.

Буквы, прыгая что блохи, перестроились, исчезли и явились вновь. Нерушимыми остались «Ме…».

«Метка», — выплюнула книга нехотя.

И тотчас текст сменился на привычный. На обычные предложения. На кляксу от пера и карандашную пометку на полях.

Не умрет, подумала Тая, обессиленно приваливаясь к ножке стола.

Она не позволит.

 

23

Поутру небо расплакалось первым снегом. За горизонтом зацвел кровавый рассвет, и под его всполохи гарнизон разделился на тех, кто пережил ночь и тех, для кого та стала последней. Сам комендант выбрался наружу, кашляя и судорожно стискивая трость, он обходил разрушенную стену, всматривался в искривленные мукой лица мертвецов, пересчитывал полёгших тварей.

— Семьдесят три, — сказал идущему рядом помощнику, и тот сделал отметку в блокноте. — Против шестидесяти семи наших. Если так пойдет и далее, к концу осени гарнизон будет захвачен.

— Но ведь погибли не только солдаты, — попытался обнадежить коменданта помощник.

И правда, в груде тел лежали и женщины, и обслуживающий персонал. Те, кто, испугавшись бойни, попытался убежать, кто не сдержал любопытства, кто находился на линии взрыва. В ночных рубашках и без тех, в рабочих робах, без обуви. Нагие и беззащитные. Твари научились использовать соль, лупили ею по стенам, крышам, метко закидывали взрывную смесь в окна. Дом утех разнесло по камешку; все, кто был в нем, скрылись под обломками.

Прислушивающийся к диалогу Иттан болезненно поморщился.

— Какая разница? — Коменданта повело в сторону, и он схватился за флягу с травяным настоем, который пил всё больше и чаще, потому как ничто иное не могло облегчить жгучей боли в легких. — Они — наши. И я несу ответственность за каждого убитого сегодня.

Ночью, когда громыхнуло, вскочив с койки, Иттан перепугался даже не за себя и не за гарнизон — за Таю, которая куда-то исчезла. Платья её не было, и вроде бы она ушла сама, но кто разберет? Да и куда?!

Он бы оббежал казармы, разыскивая неугомонную девушку, за которую волновался больше, чем за всё живое, но оказался в круговерти из солдат, стрелков и орущих от ужаса гражданских. Никто не видел Таю. Она испарилась. Ну а потом его оттеснили к крепостной стене, и Иттан увидел полчище тварей. Надвигающихся. Крушащим всё кругом. Не знающих пощады. Лопатки свело от нечеловеческого ужаса. Он должен был сражаться, иначе ни ему, ни Тае — никому в этом проклятом месте не выбраться живым.

Под утро мысли заплетались в узел, резерв опустел до нуля, и Иттана шатало. Но бой кончился. Кровь впиталась в землю. Последняя тварь с хрипом рухнула в груду сородичей. И над гарнизоном воцарилось траурное молчание.

После ударили в колокола. Неспешно, монотонно. Оплакивая тех, кому не суждено было пережить вторжение. Даря надежду оставшимся.

А Тая спаслась и выбралась во двор вместе со всеми. На ней ни царапинки, только запугана и глядела отчего-то мокрыми глазами. Она бинтовала раненых, перебегая от одного к другому, а взгляд остекленел.

Неужели она до сих пор не встречалась со смертью? Нужно подойти, утешить. Но позже…

— Сынок, прекращай напрасный труд. — Комендант встал по левую руку от Иттана, водящего ладонью над солдатом; мало ли тот на последнем издыхании, но жив. — Здесь ты ничем никому не поможешь. Направляйся за солью, в ней сейчас наша сила. Разведчики докладывают, в лесах никого не осталось.

Где ж вчера были ваши разведчики? Спали или упивались, пока людей разносило на ошметки?..

— Хотел бы я дать тебе больше людей. — Комендант отпил из фляги отвара, и свербящий запах того показался смутно знакомым. — Запрос в столицу послал, но когда прибудут новобранцы — одним богам известно. Потому вам придется полагаться лишь на свои силы. Справитесь?

Он не ждал отказа.

— Так точно, — отчеканил Иттан.

Тая нашептывала стонущему пареньку — совсем молодому, но уже познавшему горе, — лишенному правой руки до предплечья, успокаивающие речи. Обезболивающие кончились, потому, кроме шепотков, ничего не оставалось. Паренек боролся со смертью, хватался уцелевшей рукой за Таю и просил не покидать его. Но глаза закатывались, и лицо побелело. Вскоре и его уложат в общую груду трупов.

— Тая, собирайся, — сказал Иттан, вставая за спиной девушки. — Мы выходим за солью. Сейчас.

Её словно огрели чем-то тяжелым по затылку. Тая дернулась. Выпрямилась, медленно поднялась с колен и развернулась. Губы её дрожали.

— Нет, — простонала она отчего-то обреченно.

— Тая, нужно, — Иттан пожал плечами. — Понимаю твое желание остаться и помочь раненым, но…

— Нет, не понимаешь! — перебила судорожно. — Нет-нет-нет!

Она вцепилась мертвой хваткой в рукав и залепетала горячо-горячо, а сама всё сильнее дрожала.

— Да объяснись же, в самом деле!

— Я видела… пойми… видела… Прочла…

И Тая сбивчиво, содрогаясь от подступающих рыданий, затвердила о библиотеке и словах, которые вычитала в книге. Даже не словах, но целых картинках. И том, что в конце видения Иттан погибал.

Парень, о котором Тая позабыла, откинулся на спину. Взгляд его устремился в небо. Дыхание выровнялось для того, чтобы остановиться навечно. Иттан отвел Таю к казармам, прижал к стене, всмотрелся в испуганное личико.

— Послушай, — начал было он, но девушка вновь перебила:

— Я переделала слово, и вместо «мертв» прочитала «метка», но я не знаю, что это за метка. Ничего не знаю. Я боюсь за тебя!

Пальчики впились в лацканы его куртки. На лицо отразилось страдание и почти физическая боль. Меж бровей залегла морщинка. И слезы не кончались, текли по щекам и подбородку, падали на грудь.

— Не иди, — упрашивала она жалобно. — Пожалуйста, не иди!

Как же объяснить ей, что Иттан не верил в девичьи выдумки. Нет, не так. Верил, что она особенная — что она вывела его из тоски, разукрасила унылую жизнь гарнизона, научила заботиться о себе. Но Тая не чтица, и её нелепый обман смешон, как и сказка о внезапном и таком своевременном навыке видеть образы грядущего. Сейчас они должны добыть эту бесову соль, чтобы защитить оставшихся.

Ну а потом, так и быть, он разрешит Тае помечтать.

— Тая! — не выдержал Иттан. — Мы должны пойти, и мы пойдем. Таков приказ командующего отряда.

Он, не дожидаясь ответа, вошел в казармы, быстрым шагом пересек пустой коридор, направляясь к себе. Девушка обогнала на повороте, широко расставила руки.

— Не пущу!

Иттан чуть не выругался от досады.

— Тая, оставайся-ка ты в гарнизоне. Раз в твоем видении всё произошло при тебе, то без тебя я выживу. Так?

— Нет… да… — засомневалась и отчаянно затеребила пуговицу. — Я не знаю, — призналась с горечью.

— Тогда оставайся. Договорились?

— Нет. Я пойду! — воскликнула она.

Они собрались наскоро, в гнетущем молчании, удобряемом редкими всхлипами. Вышли порознь.

— Я буду ждать тебя у ворот, — сказала Тая, сцепив зубы.

У крепостной стены первый храмовник Терк бормотал что-то придавленному обломком мужчине, и на миг пахнуло выжженной травой, плесенью, несвежим молоком. Всё как в ту ночь, когда Иттан выслеживал мага-самоучку. Так вот кто тот необученный колдун, который успешно скрывался в стенах гарнизона. Он же называл колдовство богонеугодной ересью и обещал лютую кару всякому, пользующемуся чарами. Смешно. Иттан почти шагнул к храмовнику, чтобы предложить ему местечко при академии, но решил не лезть на рожон. Не сейчас. Храмовник обернулся, почувствовав на себе взгляд, и Иттан понимающе ухмыльнулся. Повел пальцами, точно выплетая заклинание.

На лице первого храмовника заиграли желваки, но не более того.

— Пусть ваш путь освещают боги, — проскрежетал сквозь зубы, а Иттан в благодарность кивнул.

Арно, Локк и молчун, уже подготовленные, без пререканий собрались у ворот (хотя к чему ворота, когда пройти можно сквозь стену?) Тая чесала в макушке.

Под танец падающих снежинок, тающих на коже, поисковики двинулись к завесе.

Лес был по-особенному тих, как в предвкушении бури. Потому эхо шагов дробилось на удары сердца, и Иттан, сам того не желая, нервничал. Перебирал в пальцах завязки сумки, поглаживал рукоять меча. Прислушивался и постоянно озирался.

Тревога расползалась маслянистым пятном по животу.

Но по дороге им не встретилось ни единой живой души.

— Не к добру, — выразил общее состояние Локк.

Арно поежился. Тая шагнула вперед, загораживая собой Иттана, и тот, несмотря на напряжение, усмехнулся. Защитница!

— Не переживай, — он украдкой коснулся кончиков её пальцев. — Всё хорошо.

— Да, — прошелестела она, ежась.

— Ну что нюни распустила? — с напускной язвительностью влез Арно. — Ничего с нами не случится, соберем соль — и обратно.

— Ох уж эти женщины, — поддержал Локк. — Моя, помню, все уши прожужжала, что в погребе кто-то возится. Житья не дала. Я всех богов припомнил, пока лез туда. А там — крыса, и всего-то. Я вытащил ту за хвост, тащу жене. Извивается, зараза, за палец укусила. А женушка визжать стала. Ну не дура ли? С другой стороны, уехал от неё на год — и скучаю. Как она там, без меня?

Под его монотонный бубнеж дошли до берега реки.

Завеса ожила. В её мерцающей темноте растекалось нечто густое и вязкое, обволакивающее, горчащее на языке. И вновь боль. Зов. Её плач, рокочущий в застывающей воде.

— Воняет чем-то… — буркнул Арно, зажимая нос.

В следующий миг его глаза расширились. По губам потекла кровавая капля. Удар сердца, и вертлявый парень упал лицом в соль, перемешанную со снегом. Из его спины, ровнехонько под лопаткой, торчал метательный кинжал. Вошел глубоко, по рукоять.

Тая завизжала так оглушительно, что с поисковиков разом слетело ошеломление. Выхватив оружие, они встали в хлипкое подобие круга, правда, вместо себя в центр Иттан впихнул девушку.

— Иттан! — взмолилась она. — Уходи!

— Молчи!

Притаившихся тварей было чуть больше десятка, зато каких: в кольчугах, с топорами и стрелами, на морды надеты шлемы с забралами. До сегодняшнего дня они пользовались ржавым оружием, незнамо где взятом, не утруждали себя одеждой. Но не теперь. Твари были готовы к битве.

В отличие от поисковиков.

Удары сыпались градом. Свистели стрелы. Тварям не хватало организованности, но они брали скоростью. Выпад за выпадом. Без передышки. Пришлось рассредоточиться. Молчун, по пояс забравшись в воду, свистнул в два пальца.

— Идите сюда, гады! — поманил он указательным пальцем.

Локка теснили к лесу. Коротышка отмахивался мечом, но один удар пришелся вскользь по груди. Второй зацепил бедро.

Иттан оберегал Таю и потому был особо уязвив. Притянул застывшую — хотя бы не мешалась — девушку, которую чуть не задела стрела.

Поворот. Скачок. Прыжок. Топор скрестился с лезвием меча, высекая искры.

Завеса тянула к себе.

Спрячься во мне, приди, стань моим. Бейся ради меня. Уничтожай.

И твари — Иттан догадывался нутром — тоже слышали этот зов.

Тьма в ней ширилась, протянула туманные пальцы.

Локк вскрикнул от боли.

Будь со мной, и я отпущу их — убеждала завеса сладострастно.

— Заткнись! — выкрикнул Иттан в пустоту.

В ту же секунду получил под дых эфесом. Не острием, но тоже мало приятного. Согнулся пополам. Задохнулся болью.

Он не понял, откуда взялся визг и что за тень мелькнула справа. Она кинулась на тварь, вцепилась всеми конечностями в неё, завизжала дурниной.

Тая!

Ещё чуть-чуть, и её разорвут на части.

Нет, не разорвут — утащат.

Тварь, перекинув брыкающуюся девчонку через плечо как мешок — коса, точно маятник, качалась из стороны в сторону, — направилась к завесе. Тая верещала и отбивалась. Кулачки сучили по кольчужной коже.

До завесы пять метров, три, два. Несколько шагов.

Если она окажется там, то не сможет найти выход. Или лишится рассудка. Навсегда свихнется, а вместе с ней свихнется и Иттан, потерявший смысл существования. Сердце на миг остановилось. Только на миг, потому что потом забилось быстрее, чаще.

Иттан прорывался, круша налево и направо. Меч резал, рубил, бил без разбора. Вонючая кровь заляпала драгоценную соль, лицо, волосы. Перед глазами всё алело.

В последний миг Иттан схватился за холодную ручку, выдернул девушку из бездны завесы.

И рухнул внутрь той, подпихнутый чьей-то когтистой лапой.

 

24

Тая.

Никогда ещё Тая не была столь мала и незначительна как в тот бесконечный час, когда сидела, притянув колени к груди, всматриваясь в подергивающуюся бездну завесы. Кругом воняло трупной сладостью от вспоротых внутренностей подводников. Берег был пуст. Локк умер, прижимая свой меч словно ребенка. А молчун выжил; играючи убил оставшихся тварей и, посоветовав Тае не задерживаться, ушел. Нет, не так. Вначале набрал в личный мешочек драгоценной соли, а уже потом ушел.

Но Тая не сдвинулась с места. Песчинка в море смерти и одиночества. Ни на что негодная. Бесполезная. Незначительная. Шагнуть вслед за Иттаном — значит раствориться в черноте. Остаться тут — и быть уничтоженной подводниками. Уйти — признать потерю.

Почему он кинулся за ней? Ну зачем?.. Чтобы Тая существовала с непосильным грузом воспоминаний? Она вздрагивала, когда в кронах заплетался ветер, и краснеющие листья облетали с деревьев. Зажимала уши руками. Боялась.

Ненавидела себя — за то, что не смогла уберечь Иттана от беды.

Ненавидела его — за то, каким необходимым он стал. Как воздух. Даже нужнее.

А секунды пересыпались в минуты, и вскоре холодное солнце высветило берег реки рыжим. Молочная пелена покрывала воду. Тая комкала в руке сырой песок.

И не сразу очухалась, когда из завесы вывалился светловолосый человек. Он, рухнув на живот, долго не мог надышаться.

— Живой! — Тая бросилась к Иттану.

Мужчина поднялся как опоенный дурманным зельем. Стоял он нетвердо, часто моргал и водил перед собой руками. Тая целовала его: в аристократичный нос и в тонкие губы, и в брови. Рыдая от облегчения, она бормотала что-то нелепое, а Иттан твердил:

— Всё хорошо, видишь, всё хорошо…

Затем притянул Таю к себе, нашел губами её губы. Требовательный поцелуй горчил от слез. И после того, как тот закончился, Тая поверила: Иттан вернулся.

Только теперь она разглядела след на его коже, напоминающий пощечину: краснеющий, вздутый. Он покрывал оба глаза, виски и переносицу. А сами глаза будто посветлели. Или так только казалось?

Тая поводила пятерней у самого носа Иттана, но тот и не думал отстраниться. Смотрел куда-то вдаль, бесконечно моргая.

— Ты что-нибудь видишь? — с замиранием сердца спросила она.

— Вижу, — и добавил неуверенно: — Тебя.

Лжет!

— Сколько пальцев? — Тая выставила средний, указательный и безымянный.

— Три, — поколебавшись, ответил маг-командующий. — Но всё как в тумане. Не переживай, думаю, это последствия завесы. Пройдет со временем.

Бездна пульсировала темнотой. Жадно поедала воздух вокруг себя, наполнялась кислой вонью. Она взяла жертву — пусть не жизнь, но зрение. Временно или навсегда — ещё предстояло узнать.

— Что там было? — Тая взяла Иттана под руку, помогая ему сориентироваться, куда идти.

Долго думал перед ответом. На лице отразилась мука страдания. А глаза были совсем слепы — и Таю пугал этот пустой взгляд, не выражающий ровным счетом ничего. Так глядят издохшие рыбы, выброшенные на берег.

— Не помню. — Иттан провел ладонью от переносице к губам, будто смахивая невидимую паутинку. — Я слышал чью-то речь, но… Всё забыл. Не знаю даже, как выбрался. — С силой зажмурился. — Может, вспомню позже? — Он яростно потер глаза. — Кто-нибудь выжил?

Держась друг за другом, они миновали берег, и ветви деревьев приветственно цеплялись за одежду. Мох чавкал под ногами.

— Молчун, — Тая отвела ветку, пока та не ударила Иттана по лицу. — Но сомневаюсь, что он пойдет в гарнизон. Скорее всего он дезертировал. Большинство соли отсырело и перемешалось с мокрым песком. — Тая погладила мешочек на пояснице, куда она сложила две-три горсточки. — Я забрала чистые остатки.

— Мы проиграли.

В голосе его слышалась горечь. Но Тая, крепко стискивающая теплую руку мага-командующего, не была согласна. Он выжил — а это победа. Самое важное, что есть у неё.

— Иттан, мы бы не смогли иначе. — Тая нырнула под обваленным дубом, помогла перебраться Иттану. — Подводники не дали нам шанса, специально напали скопом.

— Знаю. — Он стиснул кулак, и Тая, не отпускающая его ладонь, охнула от боли. — Прости. Голова ватная, не соображаю, что делаю. Я должен вспомнить, что было в завесе…

— Вспомнишь, — пообещала девушка.

Обратно шли дольше обычного, но когда впереди показалась крепостная стена с зияющей в ней дырой, Тая поблагодарила богов. Обошлось.

Дыру охраняли двое стражников, вооруженных алебардами. Тае они были незнакомы. но не казались опасными.

— Где остальные? — поинтересовался левый.

Тая покачала головой. Правый понимающе склонил голову, но, едва девушка захотела провести внутрь Иттана, не позволил им пройти. Наставил острие на грудь.

— Постойте здесь.

— Что-то не так? — Иттан попытался выхватить меч, которого не было в ножнах, и, нащупав пустоту, сложил руки на груди.

Он не видел первого храмовника, одетого в черное, вышагивающего к ним степенно и с непонятной самонадеянностью. Тая поджала губы.

— Здравствуй, маг. — Храмовник стоял за спинами стражников, и широченная улыбка расползлась по его губам.

— Терк, что происходит? — Иттан слепо сощурился. — Где комендант?

— Схватить их, — елейным тоном приказал храмовник и подмигнул Тае.

— Что за бред? Отведите нас к коменданту!

Храмовник расхохотался в голос.

— Мертв ваш комендант. И вы, грязные отродья, вскоре отправитесь вслед за ним.

Тая не успела загородить собой Иттана — он получил в живот древком. Потеряв равновесие, бухнулся на колени. Извивающуюся Таю левый стражник ухватил за волосы, намотал косу на запястье и пинками потащил к казармам.

— Рассадите этих грешников по разным камерам, — небрежно бросил первый храмовник.

Из глаз брызнули слезы. Крик застрял на вздохе.

 

25

Эхо капель разбивалось о стены, напоминая о Затопленном городе. Камеры гарнизона были ржавы и стары, в них десятилетиями не содержались пленные. Не зажгли факелов, и полумрак рассеялся по коридорам. Топчан скис, но Тая упала на него — голый пол обжигал холодом. Сновали крысы. Вставали на задние лапы, принюхивались к новой соседке. Шипели.

Тая пихнула особо наглую крысу башмаком, но та и не думала убегать. Села у решетки, обвив себя хвостом. Выжидающе глянула.

— Иттан! — позвала Тая, и голос её, множась, разбежался по подземелью.

— А? — донеслось до неё далекое и безрадостное. — Ты в порядке?

— Да. — Тая обняла себя за плечи. — А ты?

— Глаза… — сказал он и замолчал, позволяя додумать самой.

Значит, зрение не восстановилось. А им сейчас ой как нужен здравствующий маг! Иначе сгниют в камерах, и крысы обгложут их лица.

Обсуждать план побега вот так, перекрикиваясь, было неразумно, потому ещё долго пленники слушали звон капель и шуршание крысиных хвостов. Наконец, с лестницы послышались шаги. Тая вжалась в угол, оскалившись, сама становясь крысой.

Стражник дошел до ближайшей камеры, где томился Иттан. Щелкнул замок.

— Вставай, маг. Священный костер заждался тебя.

— Костер? — Ирония так и сочилась в голосе. — Мы в цивилизованном мире или где? А нечистого из меня изгонять никто не хочет? Напоминаю, магия разрешена указом короля на территории всей страны.

Хлесткий щелчок, будто удар плетью, и волосы на загривке встали дыбом. Тая вскочила с топчана, потрясла за расшатанные, но крепкие прутья решетки.

— Эй! — заверещала она. — Иди сюда!

Но стражник не удостоил её вниманием.

— Ты б заткнулся, маг. Не в твоем положении обсуждать законы всевышних.

Судя по звукам, Иттана выволокли из камеры. Тая забилась сильнее, чаще. Заорала в голос.

— Послушай же! Мне нужна священная книга, я хочу прочитать молитву, — помолотив кулаками, потребовала она. — Ты не можешь отказать мне в праве быть услышанной богами!

— Молитву? — два удивленных голоса слились в один.

— Да. За упокой моего друга-мага и меня самой. Позволь мне умереть в согласии с верой!

Стражник с Иттаном поднялись по ступенькам.

— Позови храмовника! — уже наверху обратился стражник к кому-то. — Эта блудница удумала очиститься перед смертью.

Человек, стоящий за пределами подземелья, гоготнул. Дверь захлопнулась. И вновь тишина.

Но вскоре по полу зашелестели подолы храмовничьих одеяний. Таю посетили двое: первый храмовник и его сподвижник, молодой, но несимпатичный прыщавый тип. Тая помнила его липкий взгляд, который скользил по её телу — взгляд, совсем непохожий на отрешенного от мирских удовольствий человека. В руках сподвижник держал священный талмуд страниц этак на пятьсот.

— Ты осознала, сколь грешна? — первый храмовник говорил с отеческой заботой, но сподвижник его прыснул.

— Да. — Тая опустила взгляд. — Я не хочу вечно мучиться. Позвольте мне отмолить нас с магом-командующим.

Она смиренно села на колени, склонила голову, каясь во всем, что совершила и планировала совершить позднее.

Первый храмовник брякнул ключами — и решетка открылась.

— Выходи. Пусть твое покаяние видит весь гарнизон, дабы знать, что даже самые отъявленные распутники пред лицом смерти готовы уверовать в истинное.

Дважды просить не пришлось — Тая мышью выскользнула наружу. Под цепкими взглядами храмовников она вышла из подземелья, а там и из казарм.

Вечерело. Закатное небо нависло над переполненным внутренним двором. В самом центре, окруженный толпой людей, был сложен громадный костер из веток и березовых дров. К столбу-основанию привязывали Иттана. Тот сопротивлялся, но вяло. Нижняя губа его была рассечена, тонкая струйка крови текла из носа.

Тая отвела взгляд.

— Иди. — Первый храмовник подпихнул её в спину, пропуская к костру. Люди расступились. Вот и открылось их поганое нутро: те, кто ещё вчера бегали к магу за советом или мазью (и ведь Иттан редко отказывал), нынче изображали праведников. Судачили, желали болезненной смерти.

Ещё худшие твари чем подводники — те хоть не притворяются союзниками.

Тая села невдалеке от костра, скрестив ноги. Ей подали священную книгу. Первый храмовник громко заговорил, но Тая улавливала лишь обрывки фраз:

— Мы собрались…. грешников… покаяться… очистить святым пламенем… вознести дар… почтить память…

Тая всматривалась в страницы. Легко, без прежнего сомнения. Зная, что ищет среди пляшущих букв. И увидела подводников и догорающее пепелище. Первого храмовника, чей глаз пронзен стрелой. И многое другое. Кровавое. Жуткое.

Ничего менять не хотелось — эти Слова её полностью устраивали.

Главное — бездействовать, иначе дорога судьбы свернет в сторону.

— Спасибо, — сказала она, улыбаясь и откладывая книгу.

— Читай вслух! — рыкнул сподвижник храмовника.

Тот тем временем поджег нижнюю ветку, сырую от недавних дождей. Пламя занялось нехотя, ожило и погасло. Зашептались суеверные люди, убежденные, что коль огонь не разгорелся — чернокнижник должен умереть иным способом.

Тая ухмыльнулась. Один.

— Читай! — сподвижник отвесил ей пощечину.

Два.

Слизнула солоноватую каплю с уголка губ.

Три.

Огненный язык пожрал полено. Подобрался к связанному пленнику.

Четыре.

Кто-то радостно взвизгнул:

— Горит!

Пять.

Взрыв пришелся аккурат по казарменной башне. Осколки камней полетели в толпу, и гражданские, вопя, разбежались кто куда. Солдаты схватились за оружие. Через дыру в стене потянулись подводники. Мечи первых двоих были обагрены кровью стражников.

Сподвижник храмовника с визгом припал на землю, зажимая голову руками. Первый храмовник верещал о вере и богах, которые защитят его бренное тело.

Ну-ну.

Свист стрелы.

Храмовник упал прямиком в разгорающееся пламя. Тело боги не защитили; возможно, спасут душу?

Тая взбежала на костер, схватилась за веревки, что стягивали запястья мага.

— Не дрыгайся. Это я!

— Что происходит? — на выдохе спросил Иттан, крутя головой.

— Всё хорошо, — хмыкнула она, поддевая узел. — Держись за меня!

Они практически скатились по бревнам, и те хлестали их искрами пламени. Крики, стоны, вопли какофонией били по рассудку. Огонь разбежался по бездыханным телам, неуверенно тронул пожухлую траву и начал угасать.

— Пригнись. — Тая пихнула Иттана под каменные обломки Дома утех. Глубокую нишу она приметила ещё с утра, не подозревая, как та пригодится этим же вечером. — Сиди тут.

Дом утех стоит особняком от остальных сооружений, потому огонь не скоро перекинется на него. Да и вообще может не перекинуться.

— Ты куда? — Иттан стиснул её ладонь. — Боги, что случилось?!

— Позже. Никуда не уходи. Я скоро!

Она мазнула его лоб поцелуем и юркой крысой нырнула меж завалов.

 

26

Иттан.

Запах горелой плоти врезался в ноздри. Иттан зажал нос пальцами. Ещё недавно он слышал вопли и молитвы, позже сменившиеся победными рыками. И не понимал, что творится.

После всё смолкло.

Вкус смерти — насыщенный, въедливый — плыл по воздуху. В глазах жгло, но зрение прояснялось. Иттан уже различал очертания и световые оттенки — что радовало, потому как по возращении из завесы на его глаза будто набросили непроницаемую повязку. Страха не было, как и полной слепоты. Иттан ориентировался чувствами. Наверное, это и есть хваленая магическая интуиция. Он пока не понимал причин, но осознавал внутренним чутьем — его зрение преобразовывалось.

Но толку от этого — чуть. Быть беспомощным в разгар битвы — невыносимая мука. Быть неспособным защитить свою женщину — позор. Не знать, где она и жива ли вообще. Куда подевалась Тая?

Могла ли оставить слепца на растерзание тварям из завесы и сбежать налегке?

Иттан надеялся, что могла.

Очевидным было только одно: коменданта уморил первый храмовник. Жаль, что запах отвара показался знакомым только недавно — теперь Иттан понимал, что в чудодейственное снадобье добавили мор-траву, которая, под небольшим магическим вмешательством, становилась ядовитой. Она разъедала и без того больные легкие коменданта, вызывала рвоту кровью и, наконец, загубила до смерти. Пойми он это чуть раньше, всё можно было бы переиграть.

Но поздно. Комендант мертв. Гарнизон захвачен храмовниками, но, судя по стихшим людским мольбам о помощи, недолго Терк властвовал.

Раскачиваясь взад-вперед, чтобы не обезуметь от тишины, Иттан силился вспомнить увиденное в завесе, но натыкался на барьер. Что-то не позволяло ему протиснуться вглубь сознания, что-то подтирало ненужные воспоминания.

Что-то плотно обосновалось внутри его головы.

— Вылезай, — донеслось утомленное, но довольное. Звонкое. Зыбкое как пустынные пески.

Тая схватила его руку, придержала за макушку, чтобы Иттан не стукнулся о низкие потолки обвала. Снаружи воняло тяжелее, словно плотный предгрозовой воздух напитался трупной сладостью.

Рядом кто-то сопел.

— Кто это? — Иттан напряженно вслушался.

— Рейк, — отозвалась Тая.

— З-здравствуй, — заикаясь, произнес бывший маг-командующий.

Иттан явственно слышал, как он ковыляет на одной ноге, тыкаясь в землю чем-то, по-видимому, палкой.

Тук-тук-тук.

Шорк-шорк.

Хотелось зажать уши, только бы не допустить сторонние звуки в себя.

— Объяснись же, что произошло! — простонал Иттан.

— На нас напали. — Тон её был размерен, как у преподавателя истории в академии. — Выживших среди людей нет. С рассветом подземники попрятались в казармах — всё-таки не чуждо им нечто человеческое. Они упиваются вусмерть запасами бражки. Ну а я вытащила Рейка тайными путями и дала деру.

— Откуда тебе известны эти пути?

— Иттан, не думаешь же ты, что крыса-воровка не поищет ходы к отступлению? — она самодовольно фыркнула. — Пригнись.

Так вот кем она себя считает: крысой. Есть в этом что-то правдивое. Но Тая не та мерзкая тварь, что разносит заразу и жрет тухлятину. Ей ближе мышка с доверчивыми глазками-бусинками. Напуганная, юркая, безобидная мышка.

— Выход из гарнизона ты тоже нашла? — Он споткнулся обо что-то мягкое и предпочел не спрашивать, чем или кем оно было.

— Тут сейчас всё напоминает один сплошной выход. Стена обрушилась. Главное — не быть замеченными, но, думаю, всё обойдется. Я не прочитала в книге опасности. А хорошая книженция, — подумав, отметила Тая что-то, понятное ей одной. — Сразу видно, священная. Не торопись. Рейк слаб, ты слеп, а я одна с вами не управлюсь.

Они перешагнули через стену — так сказала Тая — и направились к лесам. Но в сторону, противоположную от завесы. Так тоже сказала Тая.

Отныне мир, окрашенный в непроглядно черное, складывался из того, о чем интуитивно догадывался Иттан, и того, что говорила Тая.

Она заменила ему глаза.

Без неё бы он пропал.

И непременно пропадет чуть позже, когда их дороги разойдутся.

— Для чего ты спасла Рейка? Тебе мало одной обузы, так ты решила потащить за собой безного?

Тот засопел, но ничем не парировал. Ну а правда, по законам военного времени ослабших и лишенных способности передвигаться самостоятельно нужно бросать. Иттана — тоже. Тае следовало уйти одной.

— Всё поймешь, — беззаботно ответила она. — Так, чуть левее. Только не отпускай руку.

Он и не собирался. Да, по всем законам она должна была его бросить, но — хвала всем богам, в которых верят люди! — предпочла остаться с ним. Отогнала глупый страх темноты.

Позволила существовать.

— Мы должны сообщить военному совету обо всем, что творится в гарнизоне, — сказал Иттан. — Если выживем.

— Если, если, если, — весело пропел полубезумный Рейк.

— Ага, если, — болезненно поморщившись, отметил Иттан. — Тая, у нас нет провизии и воды. Мы обречены.

Но девушка молчала. Иттан не представлял, что молчание может резать наживо. Но когда привычный мир рушится на осколки, а в глазах навсегда поселяется беззвездная ночь, голос равноценен глотку воздуху.

Иттан задыхался.

«Будь милосердней. Не мучай меня безмолвием!»

— Обречены, да-да, обречены, — бубнил Рейк, и палка его цокала в такт неровному шагу.

Лишенное смысла бормотание и редкие смешки, когда в голове Рейка мелькала какая-то мысль, кажущаяся смешной, выводило из равновесия, остатки которого Иттан с трудом удерживал в кулаках. Добавляло злости.

Ужаса, стискивающего горло.

Вдруг Иттану тоже суждено растерять крохи сознания?

Что было внутри завесы?

Что переломало изнутри одного мага-командующего и мертвой хваткой впилось в другого?

Под подошвой чавкнуло. Болото. Было непривычно осязать предметы, но не видеть их. Догадываться и не знать наверняка. Но едкий запах перегноя подтвердил догадки Иттана. Рядом расползлась топь. Ботинок увяз в вонючей жиже, но Тая помогла выбраться.

— Всё, — сказала она, — мы достаточно ушли. Клянусь, — уверила, по всей видимости, Рейка.

— Нас поймают! — жалобно всхлипнул тот.

— Не поймают, подводники далеко-далеко, — она щебетала с ним как с ребенком, тихим и мягким голосочком. — Мы здесь одни. Поверь мне. Что делать дальше?

Тая спрашивает его?! Она тоже рехнулась?

Уж не заразно ли безумие?..

Рейк шепнул ей что-то на самое ухо — Иттан не разобрал ни слова.

— У тебя всё получится, — твердо сказала Тая и стиснула ладонь Иттана. — Пожалуйста, сделай это.

— Не хочу-у-у! — Рейк рыдал в голос и чудо, что не спугнул сонных птиц.

— Ради меня. Я же твой друг, правда?

Бывший маг-командующий затих. В следующий миг вспышка озарила даже невидящие глаза. Ярко-белая, поглощающая тьму. Заменяющая её невозможным светом.

Иттан схватился за глаза.

Его выворачивало наизнанку. Внутренности перекручивались, заплетались в узел; тошнота подкатывала в горлу, но то свело долгой судорогой — только одна вещь была способна перемолоть человека в муку и кулем обрушить его на твердую землю.

Разовый портал, запрятанный в любой неживой предмет: хоть монету, хоть сапог, хоть целое здание. Заговорен на конкретное место. Может быть использован исключительно тем, чьей кровью напитан.

Было безветренно и сухо. Иттан провел рукой по тому, на чем сидел. Пол. Паркетный. Теплый.

— Обалдеть! — воскликнула Тая и вскочила на ноги. — Какая красота!

— Дом-дом-дом, — пробубнил Рейк, заревев и засучив кулаками по полу. — Не хочу домой! Сестра! Мама! Не хочу! Ты обманула меня!!!

— Успокойся, — просила Тая, но бывший маг-командующий не желал её слышать.

А Иттан молча водил пальцами по полу и резной ножке стола. По накрахмаленной скатерти. По холоду хрустального бокала.

— Рейк? — Женский голос отразился от стен напевом. — Боги, что с тобой сделали?.. Кто эти люди?!

Иттан помнил этот голос: нежный и властный, решительный и обволакивающий. Великолепная Леневра Рене, в прошлом могущественная колдунья, одна из верховных советников. Нынче — лишенная резерва затворница; и никто не знал, что высосало из неё всю магию.

Мать Сольд и Рейка бросилась к сыну, а тот забился в истерике. Тая прильнула к боку Иттана.

 

27

Невероятную женщину, которая впорхнула в не менее невероятную комнату (по правде, Тая не успела осмотреться от восхищения), звали Леневрой Рене. Один взгляд её голубых глаз, чуть надменный, бездушный, вызывал жжение в животе. По сравнению с ней Тая была ничем и никем, песчинкой на подошве туфель.

Она и ощущала себя никем. Проглотила язык от робости. Втянула голову в плечи.

Рейка и Иттана передали на растерзание лекарям — настоящим, а не поддельным гарнизонным, — а Леневра осталась наедине с Таей. Приказав принести в гостиную кофе, хозяйка замолчала, бесцеремонно рассматривая собеседницу, сидящую напротив. Тая вжалась в мягкое кресло — точнее, утонула в его нутре, — сцепила руки в замок.

Служанка бесшумно внесла поднос, расставила на низеньком столе непонятную посуду: фарфоровый кувшинчик и два чайничка. Из первого разлила по чашкам нечто темно-коричневое, почти черное.

— Сливок? — спросила учтиво.

Леневра отказалась, Тая — тоже. Она не знала, из чего готовят кофе, но этот напиток вышиб дух. Крепкий и невозможно горький, маслянистый, гадкий. Тая едва удержалась, чтобы не сплюнуть на белую шерсть, которая устилала пол.

— Положи сахара, — подсказала Леневра и протянула Тае кувшинчик с белыми песчинками, искрящимися в свете солнца.

Песчинки напомнили соль, ту соль, которая разносила людей на ошметки и обрушивала здания, а потому Тая замотала головой. Нет-нет-нет. Не нужен ей сахар.

Ладони вспотели от волнения.

Леневра Рене допрашивала её мягко, но настойчиво, забираясь вглубь души, требуя подробностей. Иногда перескакивала с темы на тему.

— Ты спишь с тем слепым мужчиной? — поинтересовалась она зачем-то между вопросами о гарнизоне и поисковиках.

Тая стушевалась.

— Значит, да, — подтвердила свои догадки Леневра. — А с Рейком?

— Нет, что вы! — возмутилась Тая.

За кого она её принимает?..

Женщина пожала плечами, мол, странно. Видимо, для себя она решила что-то иное.

Со стороны, наверное, их беседа за чашками кофе напоминала общение двух подружек — иногда Тая подглядывала, как на открытых террасах ресторанчиков женщины, одетые в красивые платья, болтали о том да о сём. Но по сути это был допрос. Леневра вытаскивала информацию клещами, ненадолго прерываясь на какие-то безобидные расспросы.

— Откуда ты родом? — Леневра приняла из рук служанки горку чего-то сдобного на блюдце и отколупала ложечкой кусочек. — Попробуй, моя кухарка готовит непревзойденные миндальные пирожные.

Так вот как выглядит пирожное? Тая пристально уставилась на свое блюдце. Кейбл употреблял это слово, когда хотел утешить её, но настоящих пирожных она никогда не пробовала.

«Ничего, скоро мы разбогатеем, и тогда ты будешь есть пирожные ежедневно», — вот что говорил он. А Тая представляла нечто сладкое, облитое карамелью, большое и, разумеется, дорогое-дорогое.

Увиденное разочаровало её настолько, что от обиды запершило в горле. Вопрос забылся, но Леневра терпеливо повторила.

— Я из Затопленного города, — ответила Тая, рискнув съесть кусочек. Непослушная ложка — кто придумал делать их такими маленькими? — никак не могла ухватить тесто, потому пирожное превратилось в бесформенную кучу.

— А твой друг?

— Он из верхних. — Леневра непонимающе изогнула бровь, и Тая объяснила. — Он какой-то граф. А ещё преподавал в академии, во!

— Занятно, — хмыкнула хозяйка и совершенно не поверила в сказанное.

Ну и ладно, Иттан убедит её сам. Позже. Когда лекарь-колдун вернет ему зрение.

Вопрос-ответ-вопрос. У Таи пересохло в горле. Она рассказала всё, а взгляд скользил по гостиной. По диковинным цветам в напольных вазах и окнам, занавешенных тяжелыми кусками ткани. По картинам на стенах. По крепко сложенному камину, решетка которого была выплетена в форме виноградной лозы.

Тая не представляла, как жить в таком месте. Ну, она догадывалась, что богатеи существуют как-то иначе, но чтоб так… Неужели их не слепит блеск бокалов и начищенных серебряных ложек? А ковры? По ним же не пройдешь босыми ногами! А если заляпаешь руки в соусе, когда будешь есть свиные ребрышки (она считала, что все аристократы без исключения питаются ребрышками), — и запачкаешь белоснежную скатерть?

«Никогда не поселюсь в таком доме», — пообещала себе Тая. Даже если она окажется настоящей чтицей, и перед ней откроются любые дороги, слепящей роскоши она предпочтет покой и уединение. Желательно, с Иттаном.

Вдвоем… Они поселились бы в домике у моря. Иттан бы колдовал, Тая — читала книги. А вечерами, укутавшись в теплый плед, они бы сидели на берегу и кидали в безмятежную воду камушки.

Тая бы грелась его дыханием.

Она покраснела от мысли, что уже связала их жизни в одну. Его-то мнение спросить забыла.

— Извинишь меня, мне нужно отойти? — Леневра поднялась.

— А? — не поняла Тая, сбитая с мысли. — За что же извиняться?

Хозяйка выдавила улыбку.

— Ах, правила хорошего тона, и не более. Я проведаю Рейка. Тебя пока поразвлекает Алика. — Она хлопнула в ладоши, и на пороге застыла миниатюрная брюнетка в белом фартуке и простом платье из шерсти. — Алика, милая, не дай нашей гостье заскучать.

Девушка плюхнулась в кресло, где, видимо, сидела редко, с наслаждением вытянула ноги. Наверное, лет ей было меньше, чем Тае, зато уверенности, осанистости, даже высокомерия — не занимать.

Общение не клеилось.

— А как ты сюда устроилась? — ради того, чтобы поддержать разговор, узнала Тая, доев-таки пирожное.

— Не надейся. — Служанка окинула ее с пренебрежением. — Тебя не возьмут. У меня тут бабка пашет, мамка на кухне возится, и я вот на подмоге. Но работать приходится — будь здоров! Хозяйка лютует, особенно сейчас, когда… А-а-а, ты ж не зна-а-аешь.

Она протянула последнее слово с наслаждением, будто ей была известна некая запретная тайна.

— Не-а, — согласилась Тая.

— Год назад хозяйка полностью лишилась истинной силы. Нам она причин, ясное дело, не сообщила, но поговаривают, — служанка понизила голос до шепотка, — что не обошлось без темных чар!

— М-м-м, — кивнула Тая, для которой что белые чары, что черные не представляли никакой важности. Она магию-то впервые увидала, когда познакомилась с Иттаном.

Ей не терпелось увидеть его. Тая отставила блюдце.

— Отведи меня к моему другу, — попросила Алику.

— Не велено, — отказала та, засунув палец в нос и с удовольствием поковыряв в нем. — Впрочем, почему бы и нет. Пошли! — Она вскочила на ноги. — Дом заодно покажу.

Тая едва успела отслеживать переплетение коридоров и лестниц. Изредка Алика показывала на какую-то дверь и бросала:

— А это комната хозяйки.

Или:

— Парадная зала.

Или:

— Тут хозяйская дочь жила.

А потом они подошли к библиотеке.

— Можно внутрь? — Голос Таи трепетал.

Служанка безразлично повела плечами, но дверь отворила.

Тая онемела от обилия стеллажей, полок, книг, канделябров с горящими свечами и запаха знаний. Вот бы тронуть эти страницы, вычитать в них особое содержание. Переплести буквы.

— Даже не думай, — оборвала её немой восторг Алика. — Если ты что-нибудь стянешь отсюда, тебя вздернут.

— Не собираюсь я ничего воровать, — оскорбилась Тая. — Я люблю читать.

— А ты умеешь? — не поверила служанка. — Ой, да брось! — заржала она, когда Тая медленно опустила голову в кивке. — Я вот тружусь у благородной особы, а кроме десятка слов, и не знаю ничегошеньки. А ты читаешь?

Тая промолчала, хотя подмывало взять первую попавшуюся книгу и доказать этой надменной особе, что она не хуже, что всему обучилась сама.

Но незачем. Какая разница, умеет Тая читать или набивает себе цену в глазах служанки? Пусть та считает так, как хочет.

Кинув на библиотеку прощальный взгляд, Тая поплелась за Аликой дальше по коридору.

— Здеся лежит хозяйский сын, — палец служанки показал на дверь по правую стену, — а вот тут твой друг.

Тая хотела войти, но едва приоткрыла дверь, как услышала Леневру.

— Напомните, где вы родились?

— Я из Затопленного города, — пустым голосом ответил Иттан.

Тая, сама не понимая, почему, остановилась и шикнула на Алику, которая попыталась дернуть за ручку. Та от недоумения замолчала и тоже прислушалась.

— Я благодарна вам за спасение сына. — Впрочем, особой благодарности в тоне не звучало. — Что вы хотите в оплату ваших услуг?

Иттан не колебался.

— Ну а что может хотеть человек моего достатка? Конечно же, денег.

— Я заплачу сполна, — пообещала Леневра и отворила дверь, едва не припечатав той подслушивающую Таю. — Прошу прощения, — хмыкнула она, а Тая пристыженно покраснела.

— Это она сама… я просила остаться, а она… — затараторила Алика.

Тая шагнула внутрь комнаты. Иттан лежал на громадной кровати, застланной простынями цвета молодой травы. Его глаза смотрели в потолок, но когда Тая сделала боязливый шажок вперед, мужчина отреагировал улыбкой:

— Ну как тебе здешний прием?

— Ты меня видишь?! — обрадовалась Тая, но после столкнулась с абсолютно слепым взглядом.

— Я помню звук твоих шагов, — сказал Иттан, вздыхая. — Получи у Леневры Рене деньги, и можем идти.

— Почему ты не сказал ей…

— Что я граф? — Иттан прикрыл веки; ресницы тенью упали на изнеможенное лицо. — Я расскажу тебе позже, но, поверь, теперь я — никто.

Кольнуло в сердце. Тая упала на краешек кровати и, чтобы смести прочь печаль и тревогу, долго сидела рядом с Иттаном, рассказывая ему, насколько велик дом.

— А книги! — она глотала окончания. — Их столько! Десятки! Нет, сотни! Нет, что больше сотен?

— Тысячи, — подсказал Иттан, поглаживая запястье Таи.

— Да-да, тысячи! А ещё я ела пирожное. Оно такое… невкусное, — призналась и тяжко выдохнула. — Я-то ожидала, что оно будет очень сладкое, а оно почти безвкусное.

Иттан рассмеялся.

— Зачастую в этой части города ожидания не соответствуют действительности.

Тут в дверях показалась Алика.

— Хозяйка зовет, — выплюнула она.

Судя по тому, как служанка пыхтела, пока вела Таю обратно в гостиную, ей досталось за самовольную прогулку.

Леневра вручила Тае мешочек, набитый монетами (девушка постеснялась пересчитывать те в присутствии хозяйки дома, а потому просто привязала на ремень брюк) и сообщила — впрочем, не сильно-то гостеприимно, — что Иттан и Тая желанные гости в доме рода Рене. После она удалилась по — конечно же — неотложным делам.

Когда Тая передала слова Иттану, тот покачал головой:

— Нежеланные. Скажи-ка, тебе есть, куда идти?

— Ну да. — Тая взвешивала на ладошке мешок с деньгами, пытаясь определить, сколько внутри.

— Тогда выходим немедленно. — Он тяжело поднялся, нащупал руку Таи.

Проститься с Рейком не удалось — тот спал под действием какого-то лекарственного снадобья. Потому вскоре Иттан и Тая стояли за воротами. Запах миндальных пирожных и книжной пыли таял под ветрами верхнего города. Вечерело, и звездная ночь расстилалась над столицей.

— И куда дальше? — Тая растерянно огляделась.

— Куда угодно. Главное — не оставляй меня.

 

28

— И всё-таки почему ты не рассказал о себе? Почему не попросил связаться с родителями?

Высоченные дома и каменные ограды верхнего города затерялись за очередным поворотом, и неприметная парочка (мало ли бродяг околачивается в Янге) перебралась во владения средней — принадлежащей лавочникам и многочисленным конторам — части столицы. Ставни позакрывали, на двери навесили тяжелые замки. Рыночную площадь на ночь перекрывала стража. Но Тая и не стремилась пойти у всех на виду. Она выбирала самые неприметные улочки и щели.

— Для родителей я перестал существовать в тот миг, когда гарнизон пал, — ответил Иттан. — Пойми, мой отец — не обычный вояка, он лучший из лучших. Солдаты слагают легенды о его подвигах. Король лично вручал ему награды. А тут я…

Он замолчал, но Тая не стала выпрашивать подробностей; чувствовала — сам расскажет. Душу вообще сложно обнажать перед кем-то, будь он чужаком или своим, и нельзя требовать выпотрошить её побыстрее.

— Командующий должен сражаться и погибнуть за свой отряд на поле боя, но я струсил, предпочтя сбежать, — резанул Иттан. — Для моего отца это непростительное преступление. Я должен был умереть со всеми, вот в чем дело.

— Но ты не умер. — Тая погладила ладонь Иттана, будто уверяя себя: он жив, он настоящий. Он не исчезнет, как магический шарик света, зовущийся «светлячком». — Твои родители примут тебя.

— Возможно. — В голосе появилось отрешение. — Но важны не только родители. От общественного мнения не деться, нет. Только не в столице. Дезертирство — это отпечаток на всей карьере, на всей жизни. Дезертиру не найти приличной работы. Ни одна женщина из высшего света не согласится стать его женой. — Иттан дернул плечом. — Да и бес с ней, с женщиной. Но клеймо это не смыть ничем, кроме смерти. Едва я переступлю порог дома, набегут газетчики; люди, некогда звавшиеся друзьями, начнут обходить меня стороной. Не только меня, но и мать, и отца. Зачем жить в вечном угнетении, если можно просто признать: Иттан Берк мертв. Я кто угодно другой. И я живой.

Несправедливо. Ведь он не сделал ничего плохого. Не он убил коменданта, не он пустил подводников, не он вымаливал пощаду, пока те крушили всё подряд. Он просто спасся. И потому должен пострадать?

— Военному совету о произошедшем доложит Леневра Рене. Её сын — лучшее доказательство того, что завеса таит угрозу, и её не страшат клейма позора, — как ни в чем не бывало, продолжил Иттан, переплетая пальцы с Таиными.

— А она спрашивала, как ты ослеп?

Его рука была такой теплой и знакомой, что Тае казалось: она помнит наизусть каждый шрам, каждую впадинку. Помнит родинку у мизинца и вздутую венку, ведущую к запястью.

Кажется, она намертво прикипела к нему. В груди сводило, если Иттан дотрагивался до Таи. Она жадно ловила его поцелуи и с нетерпением ждала, когда он прижмет её к себе. Ей нравилось, как он дышит. Просто нравилось, и всё. Это не описать словами — только покалыванием в пальцах и сладкой судорогой, когда чье-то дыхание касается твоей шеи, и по коже ползут мурашки.

— Я честно признался, что входил в поисковой отряд и рухнул в завесу, спасая тебя. Даже если раскопают записи о назначениях, то откуда им знать, как именно меня зовут? — Тон его голоса был холоден. — Знаешь, что ещё странно? Тогда, во время последнего боя, я начал что-то видеть. Тени, очертания — но видеть. Теперь же вновь чернота. — Он потрогал попеременно левый и правый глаз, будто уверяясь, что они до сих пор в глазницах.

— Что сказал целитель?

— Он долго осматривал меня, даже попытался уличить во лжи, — Иттан хмыкнул, — но в итоге признал: зрение утеряно. Магических причин не уловил, флер истинной силы если и был, то стерся. — Тая повторила про себя красивое слово «флер». — Глаза целые, повреждений никаких. Я просто не вижу, и всё.

Но не бывает же, чтобы человек просто так перестал видеть. Ничем не болея. Вошел в завесу зрячим — вышел слепцом. Тае хотелось топнуть ногой и прикрикнуть на богов, что посылают хорошим людям такие испытания, пока плохие здравствуют.

— Так не бывает, — вслух повторила Тая. — Мы должны найти способ! Я уверена, тебя можно излечить, иначе бы я прочитала о слепоте заранее. Подожди-ка, — она пососала нижнюю губу, вспоминая предсказание. — Ведь кое-что осталось. На твоих глазах до висков красный след как от повязки.

— Он жжется, — согласился Иттан, проведя по следу пятерней.

— Что если это и есть метка?

Тая пересказала подробно, что именно разглядела в книге. Как перебрасывала буквы, как те нехотя перестраивались, рождая новое слово.

— То есть я мог умереть, а ограничился отметиной, — отчего-то весело — хоть веселье это было шальным — подытожил Иттан.

— Рейк рассказывал мне, что его нога тоже покраснела. И невыносимо чесалась. А потом она загноилась.

— То есть ты думаешь, у Рейка тоже была метка? Каковы шансы, что меня ждет подобная участь?

— Не знаю, — честно призналась Тая. — Мне нужна книга.

— Найдем, — пообещал Иттан.

Ночь была прекрасна. Небо нависло над головами. Казалось, протяни ладонь, и пузатые звезды рухнут в неё горстями. Тая привычно кралась, обходя стороной фонари и горящие светом окна. Иттан ступал осторожно, но, будто привыкший к слепоте, гораздо увереннее. Реже спотыкался, почти не водил рукой — второй держался за локоть Таи — в поисках опоры.

— Никогда не думал, что столица пахнет… так, — прошептал он, шумно втягивая ночной воздух.

— Как?

Помоями, болезнью, сточными водами?

— Домом, — ответил Иттан. — Теперь, когда мне не подвластны глаза, остальные чувства будто бы обострились. И запахи стали куда глубже. Я, как бы это объяснить, — он на мгновение остановился, — гораздо лучше слышу, чувствую оттенки ароматов. Дышу полной грудью. Нелепо, да?

Они дошли до постоялого двора «У корыта». Тот пользовался настолько дурной славой, что хозяин даже гордился ей. Да-да, говорил он, вон там убили стражника, а тут двое воровских главарей раскрошили друг дружку в мясо.

Зато в «У корыта» никого не волновала внешность и род деятельности. И ещё здесь очень не любили крыс Затопленного города — потому как ошивались в основном бандиты из трущоб. На всякий случай Тая опустила голову — мало ли нарвется на знакомых, — навесила на лицо скорбную мину. Грустные всегда менее приметны — взгляд не цепляется за тех, у кого с лица стерты любые эмоции.

Но, в целом, шансов быть увиденной «своими» почти нет. Всяко лучше, чем спать в подворотне (и быть отловленной утренними стражниками) или искать ночлега в нижней части города (и быть обворованной тем, кто когда-то звался другом).

— Сегодня переночуем тут. А завтра двинемся в путь. Надо было все же согласиться на предложение Леневры и заночевать в её поместье.

— О нет, поверь, эта женщина — не та, чьим гостеприимством ты жаждешь воспользоваться. К тому же я боялся, что она в итоге вспомнит меня. Мы встречались несколько раз в стенах академии, но тот я, конечно, был другим.

Иттан провел кончиками пальцев по рваной куртке, запачканной в саже и песке.

Тая помнила, каким он был. Светловолосый граф из верхних. Подстриженный по последней моде, одетый в отглаженное и свежее. Красивый до умопомрачения. Но такой одинокий, будто бы покинутый всеми, кому доверял.

Когда одиночество становится единственным другом, оно оживает: управляет человеком, дышит его легкими, смотрит его глазами, но затирает все краски. И тогда взгляд мутнеет, а меж бровей прорезается морщинка.

Сейчас же он был слаб и слеп, но гораздо живее. По крайней мере, Тая надеялась, что ей не чудится, будто рядом с ней в нем оживало что-то настоящее.

Хотя, наверное, всё-таки чудилось.

Впервые за долгие годы Тая позволила себе помечтать.

Заняв столик в неосвещенном углу, Тая подозвала хозяина заведения:

— Есть свободные комнаты?

— Увы. — Хозяин развел руками и тут же потерял интерес к неопрятным гостям. — Последнюю увели час назад. Это всё, или чего-то желаете?

Живот согласно пробурчал — всё-таки никакое пирожное не заменит полноценного обеда, которого они так и не дождались.

— Две отбивных с овощами и что-нибудь выпить.

— Деньги есть? — только и спросил хозяин, привыкший к попрошайкам.

Тая вытянула на ладони золотую монету, и хозяйский взгляд разом потеплел и стал почти заботливым.

— Сию минуту!

Тая расправила плечи. Так непривычно не быть отбросом, которого шпыняют все кому ни лень, а живым существом. Платежеспособным, ха!

В ночной час трактир был почти пуст. У дверей гомонила разношерстная компания наемников — их легко отличить в любой толпе по настороженным взглядам и особо громкому смеху. Даже если они вместе, то каждый сам по себе. Таков закон выживания. За соседним столиком дрых какой-то бродяга, сжимая в руке полупустой стакан, воняющий дешевой бражкой.

— Ну а теперь твоя очередь. — Иттан откинулся на спинку скамьи. — Как ты узнала про портал?

— Рейк сам рассказал. — Тая поскребла ногтем налипшую на столешницу грязь. — Мы с ним часто общались, и один раз он по секрету поделился, что в его койке припрятан амулет, а там — портал. Ну, я и стащила его, сама ещё не зная, зачем.

Иттан беззлобно усмехнулся, а Тая прыснула. Да-да, воровскую душу не пропьешь. Что поделать, если руки действуют вперед головы. Вначале Тая стянула тот амулет, а уже потом подумала, что разумнее было бы его оставить. Она пообещала себе отдать безделушку Рейку, когда тот выздоровеет, но не срослось.

— А когда тебя вели на костер, я прочла в книге, как вытаскиваю Рейка и передаю ему амулет. Всё так и вышло. Отвела вас подальше в леса, чтобы Рейк не волновался при переходе. Ну и вот.

Хозяин лично принес две тарелки с аппетитно дымящимся мясом и бутыль яблочного сидра. Иттан принюхался, с брезгливым видом отставил свою тарелку подальше.

— Не ешь, — сказал он.

— Почему? — Тая, нанизав кусок на вилку, почти откусила, но так и застыла. С мяса капал жирный сок.

— Это человечина.

Почему-то она безоговорочно поверила.

— Как ты понял?! — Тая отшвырнула кусок от себя.

— Я же говорю, все мои чувства обострены до предела. Точно так же пахли горящие люди, а вот у свинины иной запах, менее сладкий. — Иттан нащупал бутыль. — Зато сидр пить можно.

Тая помогла разлить золотистый напиток, подала стакан Иттану.

— Сколько денег дала Леневра? — спросил тот, отхлебнув.

Наемники заржали так громко, что свело лопатки. Недобрым был их смех, слишком уж явным, зазывающим.

Тая незаметно выудила кошель, припрятанный под рубаху, перебрала монеты. Большие, шероховатые. Новенькие. Не нужно было осматривать их. Пальцы помнили очертания. Глаза Таи выпучились, когда она сложила в уме полученную сумму.

— Много, — сказала с неверием. — Очень много! Каждому примерно по…

— Забирай себе всё, — перебил Иттан. — Они твои. Ты спасла Рейка, не я.

Оглянулась, никто ли их не подслушивает. Но наемники были заняты шуточными кулачными боями: двое дрались, остальные подзуживали и делали ставки. Выпивоха хрюкнул во сне. Всё спокойно.

— Но… — Тая собралась было спорить.

— Единственное. — Иттан почесал бровь (он делал так всегда, когда волновался). — Мне без тебя не справиться, а потому я прошу — но не требую, — об одолжении. Останься со мной, помоги освоиться… Временно, — поспешно добавил он. — Если откажешься — пойму.

Его невидящие глаза уставились в самую душу. Засасывали что в бездну. Жалко, что Иттан не увидел робкой улыбки и того, как покраснели щеки. Тогда бы он понял, что никакое это не одолжение, а настоящая — детская! — радость.

— Была у меня одна идея. — Тая выпила до дна, чтобы не смутиться, говоря о том, о чем так давно мечтала сказать. — Мы можем поселиться где-нибудь за городом, можно у реки. Поживем вдали от столицы, подводников и прочего. Я буду читать тысячи, — она запомнила это слово и проговорила его по слогам, чтобы показать всю важность обещания, — книг, но найду способ вылечить тебя. Денег хватит.

Монеты оттягивали рубаху, но тяжесть эта была приятной. Не ворованной.

— Согласен! — Иттан облизал губы. — Расплатись и пойдем. Если повезет, запишемся на рассветную повозку из Янга. Выедем сегодня же!

Тая кинула серебро на стол жестом богатой дамы — как всё-таки приятно не перебирать медянки, а выкладывать свежечеканную монету, — помогла Иттану.

— Заходите к нам ещё! — помахал несвежим полотенцем хозяин.

Тая чуть склонила голову.

Снаружи было темно и пусто. Звезды скрылись за тучами. Тая, не удержавшись от порыва, чмокнула Иттана в щеку — хотела ещё в трактире, но побоялась привлекать лишнее внимание. Он улыбнулся.

— Знаешь, мне кажется, я тебя… — сказал несмело.

Что-то острое уперлось в поясницу Таи. В Иттана — тоже, иначе бы он не замолчал.

— Тая-Тая, ну как же тебе не стыдно? — Шепот заставил волосы на затылке встать дыбом. — Кейбл тебя повсюду ищет, а ты выпиваешь с каким-то слепцом.

Краем глаза она рассмотрела говорящего. Им был один из наемников, веселившихся на постоялом дворе. Второй встал за спиной Иттана и дружелюбно положил ладонь тому на плечо. Иттан напрягся, но не дернулся — и хорошо, иначе бы мог получить «пером» в бок.

— Не сопротивляйся, — попросила его Тая. — Не надо.

— Вот именно, не надо. Пойдемте, ребятки. — Лезвие ткнулось глубже, и Тая сделала шажок вперед. Ноги её дрожали. — Кейбл назначил за твою поимку солидную награду.

— Я дам больше, — тут же ответила Тая. — У меня есть нычка, честное воровское. Какая вас разница, от кого получать деньги?

Наемники одинаково хохотнули, но тыкать лезвиями не перестали. Иттан споткнулся и упал на колени, едва успев выставить вперед руки. Наемник ухватил его за шиворот и встряхнул.

— Иди прямо, — приказал он.

— Он слепой! — от раздражения выдохнула Тая. — Он не может идти прямо! Сколько вам предложили за мою поимку?

— Не важно, — наемник за её спиной хлопнул по заднице, подгоняя. — Иди-иди. Возлюбленной Кейбла без надобности шляться незнамо где.

— Возлюбленной? — переспросил Иттан тусклым голосом.

— Так да. Тая наша шесть лет в его любовницах шастает, а тут пропала. Надеюсь, ты с ней не спал, а, брат? Кейбл не любит делиться своими вещами, отчикает ещё твое достоинство и заставит сожрать.

Сердце глухо билось о ребра. Кровь молотила по затылку, пеленой пала на глаза. Предвкушение чего-то неминуемого — того, что испортит им жизни, что никогда уже не восстановит былого доверия — кислятиной осело во рту.

Иттан сомкнул челюсти и было непонятно, борется ли он с отвращением или бешенством. Вена на шее напряглась — зоркая Тая прекрасно различала её даже в свете луны.

Кейбл не простит предательства. Ему плевать, что в гарнизон её направили насильно; он не будет слушать, спала ли Тая с Иттаном или нет. Потеряв свою вещь, Кейбл всегда становился раздражителен и зол.

Её он изобьет, не более. Но что будет с Иттаном?

— Пожалуйста, услышьте меня, — проскулила Тая. — Я найду деньги, только отпустите.

— Заткнись уже. Тебя приказано доставить живой, но никто не уточнял, насколько целой.

Лезвие резануло рубашку, прочертило тонкую линию по коже. Боль была какой-то ненастоящей, далекой, размытой. Тая хотела развернуться и ударить — раз уж она не чувствует боли, — но второй наемник приставил свой нож к горлу Иттана. По шее потекло темное.

— Так понятнее? — ухмыльнулся наемник, водя лезвием. — Утихни.

 

29

В Затопленном городе воняло. Когда Иттана тычками вели по осклизлым камням, выстилающим ходы; и когда его кулем бросили на земляной пол; и когда стянули руки спереди веревкой — воняло безостановочно. Гнилью и старостью. Водой, кисшей в лужах-ямах. Воздуха — любого, пусть даже тухлого — не хватало. Казалось, если вдохнуть полной грудью- тот кончится. Потому Иттан дышал мелко, часто, хватая крупицы сырого воздуха губами.

Тая молчала, но её присутствие ощущалось незримо. Она рядом.

И что с того?..

— Ну, здравствуйте, беглецы, — услышал Иттан голос столь же скользкий, как и полы в Затопленном городе. Промасленный, прогнивший. — Я переживал, деточка.

Человек подошел совсем близко, прихрамывая — Иттан слышал, как подошвы его башмаков чавкают по глине. Видимо, он дотронулся Таи, потому как девушка зашипела:

— Отпусти меня…

— Зачем? — Ворковал голос. — Ты такая сладкая, такая славная, такая родная.

Шлепок пощечины и Таин тихий всхлип слились воедино. Иттан дернулся, но бессильно повалился обратно, когда наемничья рука сжала его шею.

Если бы только он мог воспользоваться тем, что подарили боги. Одурманить людей истинной силой, что бурлила, требуя выхода. Но для создания самого пустякового заклинания любому магу нужен либо зрительный контакт (особенно это касается заклятий, направленных на человека), либо специальные пасы (если у заклятья нет адресата). Иттан был лишен и того, и другого. Пальцы связанных рук не слушались. Глаза слепо щурились.

— Будешь знать, как заставлять меня волноваться, дурочка, — с тяжким вздохом сказал человек. — Ну-ну, не плачь. Так, а это твой друг?

Он склонился над Иттаном, опалив его кожу дыханием: дешевая выпивка и чеснок. Много чеснока.

— Как тебя зовут? — Вопрос почти светский, лишенный грубости. Между тем, от человека разило жаждой страха.

— Иттан. — Молчать глупо, спорить — тоже. В общении единственная надежда спастись.

Он посмотрел, не мигая, туда, где, наверное, находилось лицо человека. Встретился бы с ним взглядами, если бы мог видеть.

— А я — Кейбл. — Хохоток и легкое похлопывание по плечу. — Очень приятно, друг.

Человек был ранен. Новое чутье Иттана обнаружило запах спекшейся крови и гноя. Бедро. Ножевое. Ему больно, потому-то он прихрамывает и опирается на левую ногу, стараясь не ступать на правую.

Вкус боли оказался упоительно сладким. Иттан, словно изголодавшийся, впитывал его в себя через нос, через метку на глазах. И в тех прояснялось. Стали различимы силуэты. Приглушенные, как в туманной тьме беззвездной ночи. Но силуэты!

— Уведите её, — приказал Кейбл. — Я хочу пообщаться с моим новым другом наедине.

Тая взвизгнула, засучила ногами. Её крики звонким эхом разбивались о каменные стены.

— Отпусти! — верещала она. — Кейбл, послушай… Не тронь меня! Кейбл, Иттан ни при чем… Я сама убежала… Да отпусти ты, скотина!

Её голос отдалялся и вскоре затих. Капала вода. Мерно. Нудно.

— Я готов выкупить Таю у тебя. — Иттан не узнал свой голос, охрипший и иссушенный.

— Выкупить?! Ха, сразу видно делового человека. Редко в мои владения захаживают графские сыновья. Берк-младший, интересно, — протянул Кейбл, охая, когда сел напротив Иттана. — Бывший декан в академии, не так ли?

Откуда он знал? Когда успел раздобыть информацию? Иттан всегда подозревал, что сведения в низинах города распространяются быстро — но ведь их должен кто-то пустить.

— Направлен в гарнизон для отбывания трехлетней службы, — тоном канцелярского служащего бубнил Кейбл. — Думается, там и познакомился с малышкой-Таей. Да?

Он кивнул, и Кейбл, обрадованный правоте своей догадки, продолжил:

— Она умеет очаровывать мужчин. Всё-таки жаркая кровь рынди сказывается. Спал с ней?

— Нет.

Иттан ни секунды не колебался перед ответом.

— Врешь! — разъярился Кейбл, и в запах его крови примешалось нечто едкое.

— Нет, — прежним голосом повторил Иттан.

Нерастраченный резерв обжигал легкие. Магия совсем рядом. Её можно ухватить за хвост, но не применить — ибо истинная сила, не найдя выхода в конкретном заклинании, попросту растворится.

Иттан сжимал и разжимал кулаки, но пальцы лишь сильнее немели.

Всё бесполезно.

И сам Иттан — бесполезен. Как поломанная вещь. Как сломанный человек.

— В любом случае, уже не важно. — Кейбл почесал щетину. — На войне любому мужику позволительно владеть бабой, пусть даже принадлежащей кому-то иному. Одного не понимаю, как вам удалось улизнуть из гарнизона? И как ты, графский сынок, лишился зрения?

— Потерял в бою. — Повел плечом. — Мы сбежали через портал.

— А-а-а. — Наверное, Кейбл не понял, о чем речь, но понимающе причмокнул. — Тае повезло найти тебя. Спасибо, что вернул мою девочку в целости и сохранности.

— Она не принадлежит тебе.

— Вообще-то её папаша проиграл дочурку несколько лет назад, потому она принадлежит мне и никому иному. Помню, как её приволокли ко мне, запуганную, тощую. На вид — совсем кроха. А я сразу понял — отныне она моя. Знаешь ли ты, Берк-младший, каково это — полюбить? — Иттан не ответил, и Кейбл продолжил. Голос его подрагивал. — Никогда прежде я не беспокоился так о женщине, как об этой малолетней рынди. Я рассказал ей всё, что знал сам. Моя мать, тогда бывшая в уме, но уже слабая телом, обучила её скрипке. Тая, правда, не догадывается, кем мне приходилась та старуха, что травила ей жизнь. — Кейбл поерзал. — Тебе, конечно, придется заплатить за пользование моей женщиной, но я никогда не отпущу её от себя. Пойми, Берк-младший, тебе не быть с ней.

Эхо его голоса множилось и разбивалось на сотни оттенков, пробегая по стенам катакомб. Здесь обитали люди. Ютились как крысы, днями, месяцами и даже годами не видя солнечного света. Существовали целыми семьями. Рождались и умирали, чтобы быть погребенными здесь же — под толщей земли и песка.

Все, даже властелины этого уродливого затопленного мира были ничтожно малы для тех, кто жил сверх.

Быть может, Кейбл прельстится возможностью перебраться наверх?

— Раз тебе известно, кто я, то ты должен понимать — моя семья богата, — Иттан убеждал тихо, но уверенно; как обычно говорил с нерадивыми студентами факультета, наставляя тех на путь истинный. — Я заплачу за свободу Таи столько, сколько ты попросишь.

— И во сколько монет ты оцениваешь её? — прорычал Кейбл, обозлившись.

Кровь под коркой сочилась. Незаживающая рана причиняла Кейблу неудобства. Он никак не мог усесться поудобнее, трогал бок. Иттан не видел его лица, но уже различал очертания нескладного тела. Выпирающий живот и узкие плечи. Топорщащиеся уши. Волосы рыжие, словно налитые медью.

Иттану понравилась боль. Как изысканное блюдо, как заморская выпивка, как гроздь спелого винограда, привезенного с Островов Надежды — боль была чем-то невероятно сочным.

Но пока он не смог распробовать её послевкусия.

— Три сотни золотых? — спросил Иттан, облизывая пересохшие губы.

Кейбл присвистнул.

— Звучит аппетитно!

Он достал что-то из-под пояса. Нож. Приставил тот к стянутым запястьям пленника. Холод стали коснулся кожи. Кейбл провел по веревке, раз-второй-третий. Но, лишь надрезав путы, остановился.

— Всё очень и очень замечательно, — усмехнулся он, поднимая нож и выставляя его перед глазами Иттана. Тот смотрел на сталь безбоязненно. — Деньги, золото, статус. Ты красиво ведешь разговор. Есть одно маленькое «но». — Острие ткнулось под правый глаз, провернулось. Но не надавило. Иттан сглотнул. — Ты — дезертир, Берк-младший. — Лезвие переместилось к щеке. — И твой папаша будет первым, кто откажется от тебя. Твоя семья наречет тебя предателем. — Коснувшись рта, оно двинулось вправо и вверх, заставляя Иттана улыбнуться краем губ. — У тебя нет ни монеты. Ты беспомощный слепец. Ты туп, раз пытаешься убедить меня в обратном, но ещё тупее, если веришь в свои слова.

— Послушай…

— Заткнись! — прорычал Кейбл и ударил кулаком по виску, на миг выбивая сознание. — Ты спал с моей женщиной! — Он ухватил Иттана за воротник куртки, прижал к стене.

Кровь прилила к затылку.

Бил короткими быстрыми ударами. Сначала — вполсилы. После, разгорячившись, молотил без разбора: по лицу, телу, ногам. Не давал возможности сгруппироваться, прикрыть голову. Несвязно бормотал. Смеялся, и капли воды, стекая по стенам, вторили его смеху.

Его голос вскоре перестал существовать, как и всё прочее. Затопленный город растворился в кровавом месиве. В хрусте сломанных костей. Остались лишь багрянец перед глазами и боль, заключившая Иттана в броню. Ставшая им самим.

— Киньте его в глубины. — То ли шепотом, то ли воплем донеслось сквозь кисель в ушах. — Пусть подыхает.

Переломанные кости молили о скорой смерти, потому то, что когда-то было Иттаном, широко улыбнулось.

 

30

На уличном прилавке были выложены пирожки: с яблоками и бузиной, с потрохами, с капустой. Заветревшиеся за день, подгорелые с бока или недопеченные, выглядели они удручающе. Неудивительно, что эта лавка не пользовалась спросом. А вот завлекательная вывеска, разукрашенная углем и мелом, привлекла взгляд. И слов на ней было много — почти как в книге.

Тая вперилась взглядом в текст. Лавочник, тучный и усатый старик, вылез наружу, пригрозил клюкой — именно ей он отгонят мелких воришек от ароматной — но чаще смердящей — выпечки.

— Пошла отсюда, попрошайка! — Потряс кулаком.

— Я просто смотрю, — огрызнулась сбитая с мысли Тая.

— А нечего смотреть. Иди-иди. Не отпугивай добрых людей своим видом.

Тая молча выудила из кармана монету и бросила её к ногам лавочника. Попробовав серебро на зуб, тот успокоился.

— Что вам упаковать? — елейным голосом спросил он.

— Я просто смотрю, — повторила Тая, уставившись на буквы.

Он пожал плечами и скрылся в глубинах лавки. Тая стояла. Читала одно и то же. Выпечка. Свежий хлеб.

Ну же!

Сладкие пироги.

Рулеты.

«Пожалуйста», — думала Тая, вглядываясь до черных пятен перед глазами.

Нет, вывеска не была книгой, а потому Слова из неё не рождались.

На душе поселилась глухая пустота. Впрочем, а была ли душа? Ту, израненную, истекающую гноем, давно вымыло слезами. И когда слезы кончились, не осталось ничего, за что стоило бы бороться.

Тая жила по привычке.

В первые дни своего возвращения она ещё не угасла. Кидалась на Кейбла, молотила по нему кулаками, выла раненым зверем, заклинала сказать, где Иттан.

— Твой дружок ушел, — просто отвечал Кейбл, а в глазах его горела усмешка. — Он на коленях умолял не убивать его, и я был так великодушен, что попросил ребят вывести его наружу. А теперь цыц! — отвешивал оплеуху.

Слизывая кровь с губы, Тая приходила в чувство.

— Я тебе не верю, — твердила она, когда Кейбл покидал её нору, оставляя наедине со своими кошмарами.

Затопленный город существовал как прежде, но Тая перестала быть его частью. Избегала общения, волком глядела на собратьев. Сбегала ночами, чтобы быть пойманной в очередном переплетении туннелей и приведенной к Кейблу.

— Перестань, — просил он сначала ласково, а после бесился и избивал в полную силу, оставляя на теле лиловые синяки. — Тая, хватит уже.

— Нет, — упрямо отвечала она.

Отказывалась есть, дни проводила в своей нише, вжавшись в лежанку. Придумывала планы. Осуществляла их.

Пыталась.

Боролась.

Не сдавалась.

Искала Иттана.

Пока одним вечером — или утром, а возможно, и ночью — Кейбл не разорвал тишину её темницы.

— Деточка, послушай. — Он пригладил её давно немытые волосы, намотал локон на палец. — Этот парень мертв. Я приказал выбросить его в низины, где его наверняка сожрали подводники. С тех пор о нем не слуху. Мертв, понимаешь?

— Ясно, — сказала Тая потухшим голосом.

Она с самого начала знала, что Иттан погиб — но пока не услышала искреннего признания Кейбла, отказывалась верить в очевидное.

— Ясно, — повторила, когда Кейбл ушел. — Мне всё ясно.

Вместе с Иттаном умерла и она. То существо, что двигалось, говорило, жило и дышало, не было Таей. Её копией или оболочкой, но не более.

А ночами, когда звезды усыпали небо над столицей, Тая выбиралась на поверхность — теперь Кейбл отпускал её, потому как убежать оболочка была не способна. Ветер бросал в лицо метель. Мелкие колючие снежинки резали кожу. Она смотрела вверх и вспоминала.

… На крепостной стене никого. Гарнизон спит, разве что в окнах Дома утех мерцают огни лучин.

— Это созвездие воина. — Указательный палец Иттана прочерчивает дорожку из пяти звезд.

— А почему воина? — Тая щурится.

— Разве не похоже на меч?

— Не похоже, — качает головой она. — Вот ни капельки. Тот, кто продумал, будто звезды напоминают меч, полный кретин.

Иттан фыркает и, вместо того, чтобы поспорить, целует Таю в макушку.

Она склоняет голову ему на плечо и, вдыхая такой необходимый аромат мужского тела, впервые понимает, что начинает от него зависеть…

Просто смотрела.

Сухими глазами.

Без слез.

Потому что тот, в ком погас огонь, не способен чувствовать.

— Найди мне книгу, — в минуты близости с Кейблом просила она, почесывая кожу рук; будто подсевший на запретные настои человек. — Любую. Я хочу читать.

— Книгу? — Кейбл непонимающе склонял голову. — Что за дурость? Кому нужны книги, когда жрать нечего?

Он отказывал ей раз за разом, но она не прекращала просить. И, слоняясь по верхнему городу с футляром от скрипки за спиной, высматривала прохожих с книгами. Мало ли кто-то пронесет одну — тогда можно будет выхватить её и сбежать. Тая быстрая и юркая, её не догонит стража. Увы, книги были слишком драгоценны, чтобы таскать их по улицам.

Повсюду ей мерещился знакомый голос. Хорошо поставленный, чуть хрипловатый. Но Тая приучила себя не оборачиваться, даже если очень хотелось. Даже если казалось, что надежда есть.

Тая безостановочно искала иные способы увидеть Слова.

Как, например, с вывеской у хлебной лавки. Но та была бесполезна. Неживая, пустая. В ней не водилось Слов.

Тая пошла прочь, спрятав кулаки в карманах. Злая донельзя, она шмыгнула в канализационный туннель, пробежала десяток поворотов и развилок. И остановилась перед обрывом, ведущим во тьму низин. Там, несколькими метрами ниже, существовали подводники. Иногда, в полной тиши, можно было расслышать шлепанье их лап и гортанные звуки, издаваемые клыкастыми ртами. Не голоса, но попытки общаться.

Тая сделала шажок к краю и представила, как полетит с обрыва.

Там, внизу, бросили Иттана.

Ей пора воссоединиться с ним. Она так соскучилась по его голосу.

Тая улыбнулась, расставила руки в стороны подобно крыльям.

— Эй, ты чего? — Рыжий, как всегда явившийся в самый неподходящий момент, дернул её за косу. — Совсем рехнулась, а?

— Отвали! — Тая оттолкнула назойливого парня.

— Тебя Кейбл ищет. — Тот опасливо глянул в темноту низин. — У него какой-то важный подарок. Потребовал, чтоб ты явилась немедленно. Иначе он с меня шкуру спустит.

Рыжий смачно сплюнул вниз и вслушался, как плевок разбивается о воду. Потер ладонь о ладонь.

— Ну, пошли, — поторопил он.

Тая в последний раз посмотрела на обрыв, но желание спрыгнуть исчезло. Одно дело — парить как птица; другое — сброситься под истошные вопли Рыжего. Придется ненадолго отложить последний полет.

Но завтра она вернется.

Кейбл восседал во главе обеденного стола общей залы, упиваясь брагой. Кисловатый запах осел в воздухе. Тая чихнула, потерла нос.

— Держи, — сказал он небрежно, сделав взмах рукой. — Мне пришлось выложить за неё кругленькую сумму.

К её ногам что-то бухнулось. Тая опустила взгляд. И сердце перестало биться. В груди кольнуло.

Книга!

Потрепанная, но книга. Страницы взбухли от влаги, многие буквы размылись. Не страшно. Пусть такая, главное — она есть.

Тая прижала её к груди, оберегая от всего мира, а Кейбл усмехнулся.

— Как дитя малое. Иди сюда, отблагодари папочку за подарок.

Когда долгий день наедине с Кейблом кончился, Тая забралась в свою нору и села, скрестив ноги, вдохнула аромат страниц.

— Простите, что оставила вас, — шептала она крохотным буквам.

Палец водил по размытым строкам, губы шевелились. Слова прыгали, недовольные тем, что Тая их оставила. Они отказывались идти к той, которая на долгие месяцы забросила чтение. Скакали между поплывших строчек.

Тая захлопнула книгу, когда догорела последняя лучина. Прижала ладони к лицу с такой силой, что перед глазами поплыли разноцветные пятна. Закушенная губа кровоточила.

Да как же так?! Почему книга молчит?

Всё зря… Тая дневала и ночевала в библиотеке гарнизона, тратила драгоценное время, которое могла провести с Иттаном, а теперь так глупо разучилась читать.

Ей ведь безразлична судьба всего мира; важен всего один ответ. «Да» или «нет» — и всё. Малая просьба. Всего один вопрос, но от которого зависит абсолютно всё.

Тая снова раскрыла книгу, и корешок хрустнул — с такой яростью она согнула его.

— Всего одно слово, — процедила она, впиваясь в страницы ногтями. — Да или нет?

Буквы испуганно мерцали, угасая и надуваясь от собственной значимости.

— Да или нет?! — Тая встряхнула книгу, надеясь, что непослушные буквы выпадут из неё.

Секунду перетекла в минуту, а та струйкой воды стекла по стене. Обрушилась на пол, разбившись на десятки капель.

Под их звон книга недовольно выплюнула Слово.

— Да, — прочитала Тая.

Заточенные в отмершей душе слезы градом покатились по щекам.

 

31

Так бывает. Совсем недавно он был деканом светлого факультета величайшей магической академии страны, а сегодня — никто, ибо в Затопленном городе безразличны статусы и регалии, а уж на нижних ярусах даже имя не имеет никакого значения. Ниже только твари, что дышат громко, царапают стены ногтями, дерутся насмерть за кусок мяса. Они не лезут наверх. Пока.

Тут, внизу, не жили, но выживали самые отчаянные и отчаявшиеся; те, кому не нашлось места ни в голодных трущобах, ни во влажных туннелях верхних ярусов.

Умирающего Иттана — точнее те ошметки, что от него остались, — нашли местные дети. Именно они, осмотрев «мертвеца» и ощупав его карманы, поняли, что он дышит, и побежали к единственному знахарю нижнего Затопленного города, деду Захарию. А тот сказал:

— Помогите донести. Выходим.

Иттан всего этого, конечно, не знал. Гораздо позже он проснулся в холодной нише, лишенной очага, и его то знобило, то бросало в жар. А рядом суетилась какая-то женщина, руки которой были мягки и теплы, и уговаривала проглотить хотя бы ложку похлебки. На вкус та напоминала гниль. Он плевался, но пил.

И вновь забытье. Чернота, в которую прорывается пламя. Оно лижет пятки и щеки, сжигает Иттана, превращая его в головешку.

После — холод ниши, ласковые уговоры. Вода, бесконечно сладкая и вкусная. Он захлебывался ею, но не мог оторваться ни на миг.

Когда сознание задержалось в теле на долгий миг, Иттан попытался расспросить женщину с теплыми руками, где он. Вместо слов вырвался не то стон, не то сип.

— Ой! — охнула женщина. — Захарий, он очнулся!

Но тогда Иттану не было суждено узнать, кто таков Захарий, потому что подруга-темнота вновь прикрыла ему веки.

Зато в следующий раз он проснулся от едкого запаха. Закашлялся.

— Поздравляю со вторым рождением, мальчик. — Голос прорывался сквозь скрипучий шум в ушах.

— Кто вы? — Иттан попытался рукой нащупать опору, чтобы приподняться. — Что со мной?

— Лежи, не то швы разойдутся. Пей лучше.

Человек подал ему тяжеленную кружку, полную драгоценной воды.

— Швы? — Иттан пил жадно, пальцы тряслись, и вода ручейками стекала по подбородку. — Ещё!

Затем он провел пальцами у лица и с удивлением отметил, что в глазах медленно проясняется. В темноте то тут, то там мелькали пятна тусклого света. Они словно прорывали темную повязку.

— Не торопись. — Человек отнял кружку. — Лежи.

И тогда Захарий — разумеется, имя его Иттан узнал позже — рассказал, как нашел в низинах тело, изломанное и серое, бьющееся в предсмертной агонии. Но дышащее.

— С такими ранами не выживают, — прокряхтел Захарий, промокнув намоченную тряпкой лоб Иттан. — А на тебе всё как на собаке зажило, за пару недель кости срослись. Ты — полукровка небось какая-то?

— Да, — согласился Иттан.

Какая разница, кем он был до того, как «переродился»?

Он действительно ощущал себя… неплохо. Слабо и вязко; кости ломило, в горле было сухо, кровь пульсировала толчками. Но он выжил. И это было странно.

— Оно и видно, — Захарий суетился рядом, и Иттан рассмотрел — увидел! — испещренное морщинами лицо старого человека, пергаментную кожу и сморщенные губы, чуть подрагивающий кончик носа. — Повезло тебе, что малышня ко мне прибежала, ну, я помог, чем смог.

— Вы — лекарь?

Дед почесал лысую голову.

— Как сказать. Магии обучен не был, да отец мой знахарем был, ну и я от него научился, как силу применять, чтоб людей лечить.

Всё ясно, маг-самоучка. В любой деревеньке или городе поменьше были такие; многие даже не представляли, что их способности дарованы богами, и что их можно развивать и увеличивать.

От кончиков его пальцев исходило живительное тепло, но Иттану оно почему-то не нравилось. Казалось чужеродным и даже разрушительным.

Выздоравливал он быстро и уже вскоре смог вставать с провонявшей мочой лежанки. Узнал, что к Захарию приходят за помощью со всех ярусов Затопленного города: кто с ранениями, кто при тяжелых родах, кто с сущей мелочью. Дед не отказывал никому. Денег не просил, но от еды не отказывался. На то и существовал. Познакомился Иттан и с помощницей Захария, женщиной с теплыми руками, которая не стала называть своего имени.

— Нет у меня его, — буркнула она.

А Захарий после пояснил:

— Не любит прошлое вспоминать. Я её так же, как и тебя пару лет назад из лап смерти вытянул, ну, она и прибилась ко мне.

Дом — если четыре норы в земли можно назвать домом — Захария стоял у самого обрыва нижнего яруса. Оказалось, что вверху Затопленного города живет «элита», здесь же — те, кто слишком беден и слаб, чтобы выбить себе местечко поближе к солнцу. Целые семьи, обреченные на вымирание, этого солнца и не видели никогда. Кто-то боролся, цепляясь за любую возможность заработка. Самые храбрые мужчины шли охотиться на тварей, но возвращались редко. Другие уходили служить, чтобы высылать женам и детям, тощим что веточки, хоть какую монету. Женщины продавали себя. Дети — тоже.

Иттану было некуда идти. Для отца и матери он погиб, Тая — у Кейбла, слава о котором была самой недоброй. Её непременно нужно спасти, но для начала спасти бы себя…

И он попросил о временном убежище. Захарий согласился приютить Иттана на месяц.

Иттан часто бродил меж разрушенных, обваленных зданий нижнего яруса. Он слышал ещё от Таи, что когда-то этот город стоял сверху, но после, погребенный водой и камнями, навсегда скрылся с глаз людских. Уж не прокляли ли его боги?

Он ходил неспешно, прислушиваясь к нытью в ослабшем теле. Уставшие ноги не слушались, но Иттан упрямо ковылял дальше. Слишком долго он валялся в постели. Слишком много времени Тая пробыла с Кейблом.

Иттан гулял и тогда, когда женщина с теплыми руками, задыхаясь от бега, нашла его.

— Вот ты где! Дед просит твоей помощи, а ты шляешься по городу! — она была взволнована как всегда, когда помогала Захарию, и недовольна тем, что не смогла исполнить его требование сразу же.

Иттан неоднократно предлагал знахарю свою помощь (не сказав, правда, что когда-то был светлым магом), но тот отвечал: «Позже». Потому теперь, получив возможность оказаться хоть чем-то полезным, Иттан весь подобрался.

Девочка лет десяти — хотя в Затопленном городе возраст не поддавался определению — лежала на полу. В её изумленно распахнутых глазах жизнь уже не теплилась. Грудная клетка была рассечена, и сквозь рану проглядывались ребра и бьющееся сердце. Кровь, пузырясь, вытекала наружу.

— Не стой столбом, помогай! — прикрикнул Захарий.

Иттан тронул края раны магией. И почувствовал нечто новое. Удовольствие, словно в этой предсмертной муке перемешался дорогой алкоголь, нежность ласк любимой женщины и источник, подпитывающий резерв. Он втянул соленый аромат крови. Слизал с губ отголоски чужой боли. Голова закружилась, зато в глазах стало так ярко, как никогда. Высветилось то, что называлось аурой; невидное обычному глазу, неразличимое, скрытое.

Погибшие и умирающие органы окрасились в разные цвета. Легкие, почки, печень были черны — мертво. Сердце серело — оно будет биться ещё несколько мгновений.

Над своей новой способностью Иттан решил подумать как-нибудь позже, пока же боролся за каждый удар сердца. Но, увы, вскоре то остановилось.

— Её было не спасти. — Иттан стер со лба пот.

— Я знал это с самого начала, — безразлично кивнул Захарий, прикрывая девочке глаза. — Попала под лапу подводнику, когда решила с братом осмотреть низины.

Только теперь Иттан заметил забившегося в угол ниши мальчонку, который от бессилия даже не плакал — тихонько выл. Его аура была чистой и серебристой. Женщина суетилась около него, но мальчик не видел никого и ничего, кроме мертвой сестренки.

— Тогда зачем позвал меня? — Иттан повернулся к деду.

— Хотел оценить твои способности на ком-то, кому не сделаешь хуже, — пожал тот плечами. — Ты всё ещё хочешь помогать?

— Конечно, — ответил твердо.

— Тогда ты принят.

С того дня дед не только всюду брал с собой Иттана, но и начал передавал ему все свои знания. Передавал так обстоятельно, что появилась пугающая мысль: уж не собрался ли он отойти в мир иной, оставив после себя ученика?

— Не дождешься, — смеялся Захарий, закуривая самокрутку. — Я ещё всех вас переживу, а у тебя путь иной.

Он любил курить и пить, а когда-то, поговаривают, и женщин. Но теперь относился к ним со снисходительной заботой.

Многое, напротив, передавал Захарию Иттан. Обучал его распределять живительную силу, концентрироваться на одной точке. Захарий благодарил и никогда, ни разу не спросил, откуда Иттан всё это знает. Да и о том, что с ним случилось, он не любопытствовал.

… Иттан сидел у края обрыва и всматривался в темнеющую бездну под ногами. Почему-то его тянуло туда, вниз, будто что-то, что произошло в завесе, навсегда связало его и тех тварей, что населяли её.

Кто-то подкрался незаметно и встал за спиной. Иттан ощущал тепло его ауры и небольшой страх. Но не спешил обернуться. Бездна манила.

— Здравствуй, — услышал он такой знакомый голос, что в груди заныло обломками воспоминаний.

 

32

Она. Не человек, а когда-то — фантазия с ароматом цитрусовых, но теперь — ночной кошмар.

Она стояла, скрестив руки под грудью, поджав губы, и одни боги догадывались, о чем она думает. С затянутыми в конский хвост рыжими волосами, в одежде неприметной и простой, чуть осунувшаяся — но это была Агния. Женщина-мечта. Искра, которая зажгла в нем жизнь и которая чуть не спалила его до костей, погаснув.

— Не молчи, — улыбнулась она лучисто. — Да-да, я жива. — Нахмурилась; истинная актриса, способная за минуту проиграть сотню эмоций. — Ты не рад?

Агния обвела себя руками, будто показывая: смотри, это всё когда-то было твоим.

Иттан поднялся, с трудом отрываясь от созерцания бездны.

— Как? — только и спросил он, осматривая её. Но ни новый взгляд, ни старый не показывали чего-то особенного. Перед ним красовалось не умертвие и не фантом, воссозданный магией, а вполне себе настоящая Агния.

— Ну, как тебе сказать. — Она подковырнула носочком башмака (кожа качественной выделки, пряжки металлические; не бедствует, мельком отметил Иттан) хлюпающую землю. — Всё достаточно просто. Я не умирала.

— Но я видел твое тело! — воскликнул Иттан.

Какая красивая она лежала на алтарном камне, а вокруг всё было усыпано цветами. Как прощались с ней знакомые, гладили холодный лоб и сетовали на то, что Янг лишился величайшей актрисы. Как сверкали изумруды в её волосах.

— И что? — Агния погладила его по щеке, и по коже пробежала волна. Не опьяняющего возбуждения, но желания. — Достаточно пары капель одного чудодейственного средства, чтобы мое сердцебиение замедлилось, а вместе с ним замедлилась и жизнь. Пару часов я поспала, пока эти лицемеры, якобы друзья, прощались со мной. Гроб заколотили пустым. И всё. Скрылась, залегла на дно — как это называют в здешних краях?

Какие-то глупости. Разве можно не заметить, что человек жив?..

И тут он вспомнил, что Агния завещала не сжигать себя, якобы не желая портить прекрасное тело. Ни у кого тот малюсенький посмертный каприз не вызвал недоумения — общественность согласилась: эту красоту нельзя обратить в пепел.

— Зачем? — Голос дрогнула, но Иттан не мог ничего поделать с собой. Он помнил себя абсолютно счастливым рядом с ней; пускай и тайным любовником, зато тем единственным, кому Агния принадлежала. Помнил себя опустошенным, выпотрошенным, получив письмо об её кончине. И помнил злость, пожирающую изнутри, когда вскрылась правда о десятках иных «тайных любовников».

— Проблемы, дорогой мой. — Агния глянула за черту, туда, где рождалась бездна. — Не всё у меня шло гладко. Но я со всем разобралась. Кроме сущей мелочи, — добавила она с напряжением. — Ты, говорят, тоже умер, ан нет.

— Я не инсценировал свою смерть, чтобы скрыться от тех, с кем спал, — резанул Иттан и зашагал среди камней по направлению к спасительному дому Захарию, где всегда громко и многолюдно.

— Выслушай меня! — Она бежала рядом, и волосы мотались взад-вперед точно пляшущие язычки костра. — Просто выслушай. — Преградила ему дорогу и практически рухнула в объятия. — Мне нужен ты, Иттан, — Агния коснулась губами мочки его уха. — Только ты один. Я хотела воссоединиться с тобой сразу же после «кончины», но ты исчез. А после меня огорошили твоей смертью. Я рыдала, поганый ты мальчишка! — Она шутливо шлепнула его по щеке, но Иттан не отстранился. Прислушивался к себе. Отсчитывал её вдохи и выдохи.

— Как ты узнала, что я жив?

— Птичка напела. — Она повела острым плечиком. — Всё расскажу, но позже.

Иттан фыркнул. Позже — хороший синоним вранья. Всегда легче объяснить когда-нибудь потом, когда ложь можно будет, приправив недомолвками, обратить в истину.

— Чего ты хочешь сейчас?

— Тебя.

Иттан сухо рассмеялся.

— Лжешь.

Агния ничуть не смутилась. Села на покрытый мхом валун и похлопала ладошкой рядом.

— Сядь, — попросила она. — И послушай.

Иттан не сел, чтобы не раствориться в близости к ней, но мотнул головой, мол, начинай.

Агния скупо рассказала о долгах, накопленных ею за годы кутежа; и о богатых покровителях из числа тех, с кем легче связаться, чем отвязаться. Клятвенно заверяла, что список мужчин не был выдумкой, но с большинством — разумеется, кроме Иттана — её заставляли общаться. И почти ни с кем она не спала. Агния врала так проникновенно, что любой мальчишка поверил бы и тотчас одурел от любви. Жаль, что Иттан вырос.

— Хорошо, — заключил он, не дослушав до конца и стараясь не глядеть в обезоруживающе честные глаза, — допустим, тебя заставили. Ты умерла, отвязавшись от богатеньких кавалеров. Ну а я-то тебе на кой? И не надо петь о любви, не верю.

Аура её полыхнула и померкла, будто Агния по-настоящему расстроилась. Она уже давно бездумно срывала клоки мха и перетирала их меж пальцев, потому руки её потемнели. Пахло сгнившей почвой.

— А зря… Я непременно докажу, что люблю одного тебя. — Агния поджала губы и отряхнула руки. — Кроме того, заплачу любую цену за помощь.

— Это уже интереснее. — Иттан позволил себе легкую улыбку. — За что платить собралась?

— Дай мне одну вещицу. На время, с возвратом. Кошачий глаз, если не ошибаюсь, он хранится где-то в академии.

Интересно. К чему ей камень, по легендам подаренный ректору стародавним правителем ави? Камень этот пылился в музее академии — большой, округлый, рыже-желтый, с черными прожилками, — но среди студентов не пользовался особой популярностью. Если, к примеру, сапфир из кинжала первого короля Янга ежегодно кто-нибудь да пытался подколупнуть, то кошачий глаз, закрепленный магией на подставке, лапали, но без особого энтузиазма. В любом случае, взять да принести его — это задачка для профессионального вора, а не бывшего (и ныне якобы покойного) декана.

— Как, по твоему мнению, я его достану? Приду и скажу: «Не обращайте внимания, я камешек вынесу, и всё?»

Раньше Иттан не подозревал, что Агния настолько наивна.

— Ты вхож в академию, — убеждала она, — у тебя наверняка сохранились связи или старые знакомства. Никто из моих знакомых даже сунуться туда не сможет, а ты…

— И я не смогу. Я — мертвец, — напомнил он невозмутимо.

— Разве тебе не нужны деньги? — мигом отбросила просьбы Агния. — Чтобы выбраться отсюда, чтобы зажить нормальной жизнью где-нибудь сверху? Меня не волнует, почему ты прячешься, но сомневаюсь, что в низине ты осел добровольно. Я заплачу. — Она отогнула ворот походной рубашки и выудила наружу драгоценное колье, уместное разве что на ужине в королевском дворце. Каждый прозрачный словно слеза камень был размером с крупную виноградину. — Аванс.

Замочек долго не расстегивался, и Агния тянула за него, крутила. Камни бились друг о друга, шурша, будто просили не снимать их с хрупкой шейки. Наконец, Агния бросила колье в Иттана, но тот не стал ловить. Оно ударилось о его грудь и рухнуло к ногам.

— Для чего тебе этот камень?

И почему не подойдет любой другой? Магической силой он не обладает; ничем не заговорен, цена ему на любом базаре — одна серебрушка. Если бы не был дарован, выбросили бы давным-давно. А так выбросишь — и своенравные ави обидятся, разорвут всякие контракты.

В общем, его легче хранить на видном месте и изредка протирать от пыли.

— Слышишь? — вдруг спросила Агния и указала на бездну, где копошились подводники. — Скоро они вылезут наружу, и тогда всем нам придется несладко. Интересно, как они выглядят…

— Отвечай на вопрос.

— Я задолжала одному из тех, кто помог организовать мою кончину, — нехотя призналась Агния. — А ему подавай этот камень, и больше ничего. Уж как я упрашивала расплатиться деньгами — ни в какую. Баран упертый. — Она поднялась с камня, понурая и, кажется, переставшая верить, что договориться получится легко. Поняла, что былое очарование утеряно. — Самой мне камень не достать, ну а ты сможешь… если захочешь, конечно. Я зайду на неделе. Безделушку эту оставь себе, в любом случае.

Она ушла в сторону городских развалин, гордо задрав подбородок (в глазах плясал испуг), а Иттан, подумав, поднял колье и всмотрелся в сияющие грани. Безвкусное украшение. Массивное, лишенное утонченности. Зато дорогущее и абсолютно точно не подделка.

Колье он положил на стол Захария — если не вернется, хотя бы посмертно заплатит за лечение.

Нет, ни капли доверия не осталось в Иттане к Агнии и шел он в академию не ради неё. Но всё-таки под покровом темноты заклинанием, известный немногим, прошел сквозь неприступную стену и вслушался в эхо энергии, что разносили камни.

Энергия эта была чистая, светлая, первородная. И совершенно неприятная, трущая словно наждачная бумага, хотя раньше Иттан, как и всякий колдун, упивался ею.

А слепота вновь накатывала. Срочно требовалось поглотить чью-то боль.

 

33

— Кого нечистый принес на ночь глядя? — раздалось бухтение за дверью. — Убирайтесь к бесам!

Иттан постучал вновь. Приперло же Клаудию проявить дурной нрав именно тогда, когда по академии, учреждению высшей степени секретности, разгуливал чужак. Вторгшийся туда, между прочим, незаконно, а потому если его обнаружит стража — висеть Иттану на виселице да раскачиваться под порывами ветра.

— Ну кто?! — гаркнула бывшая секретарша, распахивая дверь и встречаясь с невозмутимой физиономией Иттана.

Чудо, но Клаудия разглядела в исхудавшем и бородатом мужчине прежнего начальника. Разглядела и, трагично охнув, начала заваливаться на спину — Иттан еле успел подхватить её за подмышки. Уложенная на расправленную односпальную кровать, секретарша долго не приходила в себя, только моргала и шевелила губами будто выброшенная на сушу рыба.

Она жила в малюсенькой комнатушке, всё пространство которой было завалено одеждой: платья свисали с письменного стола, груда вещей высилась на стуле; между полузакрытых дверец шкафа торчал чулок. О стеклянный абажур единственного светильника бился светлячок, сотворенный магией, и в зеленоватом мерцании побледневшая секретарша в ночной сорочке казалась умирающей.

Наконец, она сказала:

— Вы же погибли…

— С чего ты взяла? — Иттан поскреб подбородок.

— Так об этом всем известно, — всхлипнула Клаудия и сложила ручки на груди, ну, вылитая покойница. — На кладбище есть ваша могила, я лично приносила туда цветы!

— Пустая? — уточнил он с ехидцей.

Клаудия возмутилась:

— Ну а какой ей быть, если вы пали в бою, и тело ваше так и не найдено?

Иттан понимающе кивнул. Логично. Секретарша, кажется, тоже сопоставила отсутствие трупа светлого декана и присутствие его самого, живого и здравствующего. На щеках её проступил румянец.

— Вы не погибли! — С этими словами она вскочила, кинулась в объятия Иттана, да так и повисла на шее, заливая ту горькими слезами. — Я же без вас сама чуть того… не убилась… мне ж без вас жизнь… немила…

Иттан похлопал Клаудию по спине, терпеливо выслушал её причитания. Остановил он слезливый поток лишь тогда, когда девушка вплотную прижалась к его бедру, а её дыхание участилось. Кажется, секретарша решила, что бывший декан, как в книжках о любви, воротился, чтобы вырвать Клаудию из оков быта и унести в страну грез.

— Сядь, — приказал несостоявшийся спаситель, и девушка безропотно плюхнулась обратно на кровать. — Мне жизненно необходима твоя помощь.

— Разумеется!

В заплаканных глазах отразилась щенячья преданность и готовность на всё.

— Пригласи меня, — попросил Иттан.

Никто не смел находиться в стенах академии чародейства и знахарств без разрешения персонала. Иттан сумел обдурить магическую охранную систему на входе, но временно — вскоре та завопит о чужаке, и тогда налетит стража, а с ней прибегут преподаватели (и любопытные студенты). То-то они удивятся, найдя погибшего графа в комнате своей секретарши, да ещё в столь пикантный час.

Клаудия понурилась. Мечты о счастливом воссоединении рассыпались на осколки.

— Да, конечно, вы можете чувствовать себя как дома.

И выплела пальцами охранную руну. Всё, теперь, если соблюдать осторожность и не попадаться на глаза, можно выбраться живым.

— Спасибо. И ещё, не рассказывай никому, что видела меня.

— Почему? — затаив дыхание, спросила Клаудия. — Вы работаете по какому-то секретному поручению? Потому вас объявили мертвым?

— Угу, — коротко, но с важностью бросил Иттан. Душил смех, но изгнанный декан светлого факультета навесил на лицо маску суровости. Возвращение в некогда родные стены взбодрило его, вывело из затяжного падения в бездну. Прибавило уверенности, растерянной после «гибели».

А перед глазами мутнело. Слепота напоминала о себе, прося подпитки.

— Ясно! Я буду нема, клянусь. — Клаудия вновь засияла, понимая, что Иттан разделил строжайшую тайну не с кем-нибудь, а с ней. — А вы ещё придете? — Она сложила ладошки в молящем жесте.

— Как знать, — заговорщицки протянул Иттан, направляясь к двери. — Я рад, что могу на тебя положиться.

— Всегда, — пикнула Клаудия.

По знакомым — боги, как он соскучился — коридорам он миновал жилой сектор, оставшись незамеченным никем из вездесущих адептов. Академия насквозь пропиталась магией, и новый Иттан различал её оттенки, вкушая темные и отбрасывая светлые. Было в этой энергии, наслаивающейся веками, нечто, что пугало желторотых первокурсников; что заставляло старших товарищей исследовать подвалы, задыхаясь от страха и предвкушения; что пополняло резерв всякого, кто мог воспользоваться дарованной силой.

Библиотека дремала. Лунный свет лился в окна, золотистой дымкой окутывал доверху наполненные стеллажи. На многих пылились нечитанными столь древние манускрипты, что видывали основателей академии. Помнится, Иттан, будучи студиозом, с придыханием листал страницы, помнящие пальцы великих колдунов. Да и потом, уже в должности декана, он относился к библиотечному фонду с особым трепетом, какой бывает у всякого увлеченного наукой человека. За что, наверное, и был особо любим стражем знаний.

Та, кстати, ожидала за стойкой, расчесанная, в выглаженной блузе, будто и не спала вовсе. А может, и не спала — ожидала Иттана; ей, давным-давно ослепшей старухе, чистокровной ведьме, были подвластна мудрость и то знание, какое не открывалось простым смертным. Истинная сила приоткрывала перед ней будущее.

— Дитя, ты более не принадлежишь академии, а потому тебе запрещен вход сюда, — проскрежетала она неодобрительно.

— Здравствуйте, София, — тепло поздоровался Иттан. — Как я по вам соскучился!

Беззубый рот стража расплылся в улыбке.

— Подлиза ты, мальчишка. С чем пожаловал?

— Вы сами знаете. — Иттан оперся локтями о стойку и рассматривал паутину морщин, изрезавших кожу. Сверху старушка казалась совсем миниатюрной, словно ребенок в теле дряхлой женщины.

Магия стража бесстыдно скользнула под кожу. Голос её переломился:

— Тьма глубоко поселилась в тебе. Она глядит твоими глазами и дышит твоими легкими. Скоро она заполнит тебя полностью, дитя.

Иттан прислушался к себе. Глухо, но нет чувства опасности. Тьма не просто заполняла его — она вжилась в тело и признало его своей собственностью.

— Нет такой книги, которая спасла бы тебя от самого себя. — Страж встала, держась за поясницу, но даже так она едва ли доставала Иттану до груди. Слепые глаза, подернутые пленкой, не моргали, но вглядываться в их молочную пустоту было невыносимо. Неужели глаза Иттана совсем недавно смотрели точно так же? Почему зрение вернулось?

И почему оно исчезало, если он не подпитывался чужой болью?

Иттан научился поглощать ту, обучаясь у Захария. Когда впервые прикоснулся истинной силой к телу умирающего — испытал облегчение, сродни живящему глотку воды. Но когда подпитка кончалась — червь внутри напоминал о себе, заволакивая мир перед глазами. Приходилось искать добавку, выпрашивать у деда больных и вкушать их страдания медленно, по капле.

— Что мне делать, София? — Иттан зажмурился. Он надеялся на подсказку всезнающей стража. Шел сюда, наплевав на меры предосторожности. И всё зря…

— Жить, — сказала женщина. — Уходи, пока тебя не обнаружили.

Просить дальше было бессмысленно. Ответ стража — всегда окончательный.

— До свидания, — Иттан поджал губы.

Страж не ответила, погруженная в свои мысли.

Всё впустую. Нужно скорее возвращаться в Затопленный город, где бездна однажды доконает и заставит броситься в неё. Но Иттан предпочел свернуть налево в том коридоре, где должен был идти прямо.

«Музей», — гласила табличка на незапертых дверях. Закрывать те не было смысла — ибо на любом предмете, хранящемся в двадцатиметровом зале, стояла трехступенчатая защита.

Чего тут только не было! Амулеты из зубов заморских чудищ, зачарованные доспехи, дары и вещицы, сотворенные выпускниками академии. Одних драгоценных камней хватило бы на небольшой ювелирный магазин. А сколько оружия: луки и арбалеты, тяжеловесные мечи и кинжалы с вязью рун на тончайших лезвиях.

Иттан пристально посмотрел на кошачий глаз. Воровато огляделся и пожал плечами.

Защитная сигнализация не успела сработать — Иттан лично помогал обновлять её в прошлом году, а потому магия признала своего. Н-да, ни один ректор не подумал бы, что кражей экспонатов займется преподаватель.

Камень оттягивал карман. Иттан, вдохнув на прощание родного наэлектризованного воздуха, беспрепятственно покинул академию знахарства и чародейств.

Спустя полчаса к ректору Виитаро Монро, мучающемуся от бессонницы, а потому попивающему ночной кофе, постучался начальник службы безопасности. Он, опустив взгляд как нашкодивший подросток, отрапортовал:

— В академию проникли! — и, задыхаясь от волнения, объяснил: — Граф Иттан Берк, некогда декан светлого факультета, а ныне безработный, к тому же объявленный погибшим, воспользовался тем, что защита запомнила его истинную силу, и беспрепятственно пробрался в жилой сектор. Он заходил к своей секретарше, но уже покинул замок.

— То есть, кроме молоденькой секретарши, нашего умершего графа ничего не интересовало?

— Думаю, да. — Начальник службы безопасности окончательно смутился.

— Занимательно, — ухмыльнулся ректор. — Очень занимательно. Вызовите ко мне Клаудию.

 

34

Денек выдался пасмурным и ветреным, но на базарной площади было не продохнуть. Плутоватые торговцы обвешивали покупателей, дамы со скучающими выражениями на крашеных физиономиях перебирали товары, надушенные мужчины торговались за каждую медянку. Тая играла третий час кряду, выжимала из себя всю душу, но и подавали ей необычно много, будто люди считали своим долгом поддержать девушку, терзающую скрипку в промозглый день.

Приспешников Кейбла — обычно они подворовывали у прохожих либо лезли к девицам-торговкам — не наблюдалось. Отлично, потому что Тая собиралась улизнуть, а свидетели того, что она слиняла с денежного места, могли бы проболтаться.

Сгребла монетки в кучу и убрала в кошель — тот ощутимо оттянул ремень, — спрятала скрипку. Боги, как затекла шея… Пальцы не слушались, опухли и напоминали кровяные сардельки. Она взвалила футляр за плечи и быстрым шагом пересекла площадь. Слившись с толпой, пересекла центр Янга. Шагнула на арочный мостик, разделяющий районы бедных и богатых. Верхние сливали в стоячую воду помои, оттого вода была мутно-коричневая, а смердело как от мертвечины. Нижние районы стирали в той воде белье.

Затопленный город пил её.

Чья-то рука настойчиво похлопала по плечу. Тая обернулась, мысленно выругавшись так крепко, что сама застеснялась. Всё-таки заметили!

— Не рыбный денек, а? — Вертлявый Рыжий сплюнул сквозь щель в зубах.

— И не говори, — скуксилась Тая, надеясь, что назойливый парень отвянет. — Вообще не подают, проторчала полдня ради четырёх захудалых монет.

Эти самые монеты она и выудила из кармана, предусмотрительно поправив куртку, чтобы та прикрывала надутый кошель.

— На сегодня хватит? — допытывался Рыжий, ступая шаг в шаг.

— Ну да, а чего штаны протирать. — Тая, тряхнув монетки в кулачке, спрятала обратно.

Рыжий пнул камушек. Рожа его выражала исключительное понимание. Вот прям лучший друг, товарищ и брат. Ну-ну.

— Врешь ты всё, — сказал он и гаденько прыснул. — Я своими глазами видел, как к тебе подходят богачи один за другим. Рассказывай, куда путь держишь, а то Кейблу нажалуюсь, что денежки от него утаиваешь. Выручкой, видать, с нашим братом делиться не планируешь, а? Слишком умная стала после своих похождений?

Мысли закружились пчелиным роем. Тая беспомощно огляделась, но толковый ответ на дороге не валялся. Неудивительно.

— Да ла-адно, — протянул Рыжий, улыбаясь открыто и радостно, — за небольшую денежку я буду молчать. Тебе ведь не жалко денежки?

Денег ей было не жалко, но она не первый год жила в Затопленном городе, а потому понимала: шантажист не успокоится, получив плату за молчание. Завтра он придет вновь, но требуя в два раза больше. А послезавтра, когда платить станет нечем, всё равно проболтается Кейблу — чисто из вредности.

С другой стороны, ей терять нечего. Если задуманное осуществится — Тая разобьется в лепешку, но сбежит из Затопленного города. Если нет — она тоже сбежит. Камнем с обрыва да в густую темноту.

— Сколько надо? — Тая изобразила разочарование. — Отдать выручку?

— Э не! Толку мне с твоих медянок? Больше давай! Золотой хочу, у тебя точно должен заваляться жирненький золотой.

Его блеклые глаза засверкали от предвкушения, а загребущие ручонки потянулись к поясу Таиных брюк. Но она ударила по ладони, усыпанной веснушками.

— Откуда у меня золотой? — осадила Рыжего. — Ну, в заначке, допустим, отыщется. Завтра отдам, пойдет?

Глаза его бегали туда-сюда. Искали подвох. Действительно, уж больно просто согласилась обычно несговорчивая, кусачая Тая. Но той было не до споров. Пусть Рыжий думает, что удача повернулась к его морде симпатичной мордашкой.

— Клянусь матушкой: завтра деньга будет греть твой карман. — И посмотрела честно и проникновенно, как умеет смотреть любая врущая женщина.

— Не принесешь ровно в полдень — донесу Кейблу, — пригрозил Рыжий и сбежал с главной дороги на неприметную улочку.

Тая проводила его задумчивым взглядом, изогнув бровь и стараясь не расхохотаться. Завтра в полдень ей уже не будет: либо в городе, либо вообще.

…А в низинах плыл вонючий туман, поднимающийся из жилищ подводников. Одни нелюди знали, что творится там, где тьма переплелась со смрадом.

В носу щипало, и жгло глаза. Зато по душе, словно отогретой солнцем, растекалось тепло. Тая упрямо шла к этому. День за днем. Неделями пялилась в книгу, выпрашивая у страниц, услуги каких информаторов покупать, а к кому не соваться. Давно уже делила выручку на две части: Кейблу и себе. Подворовывала у зазевавшихся горожан. Но платила за сведения. И потихоньку подбиралась к Иттану.

Он не погиб — книга не соврала. На вопрос «Жив?» ответила однозначно. Поселился у местного знахаря, в самых глубинах Затопленного города — ниже только бездна. Лечил раны и не высовывался.

Как он там?..

Скучал?

Ждал?

Или забыл?

Тая поудобнее перехватила футляр. Тряхнула копной волос. Редкие существа, сгорбленные, блеклые, попадающиеся навстречу, исчезали в отворотах и малоприметных нишах.

Вот и жилище знахаря. В землю вколочена табличка с намалеванным углем крестом. И воздух вокруг пахнет травами и скорой смертью. Ход в нору прикрывала деревяшка. Тая, постучавшись, отодвинула «дверь» и забралась внутрь.

Потолки были низки, потому пришлось согнуться, а футляр со скрипкой уложить на пол. В первой комнатенке беспорядочно валялось окровавленное тряпье и соломенные лежанки, куда укладывали раненых.

— Вам чего? — не слишком-то дружелюбно вопросила явившаяся из прохода меж комнат худосочная женщина с нездоровым припухшим лицом.

За её спиной показался сухощавый дед — очевидно, тот самый знахарь — с реденькой бородкой, которую он ощипывал, рассматривая Таю.

— Мужчина… Иттан… — Голос сорвался. — Здесь?

Она съежилась под любопытными взорами двух пар глаз.

— Сразу видно, выздоровел парень. — Дед одобрительно хмыкнул. — Девки к нему пачками зачастили. Вторая за полчаса!

Женщина глянула хмуро и указала подбородком на проход. Тая, не совсем ещё понимая, в чем дело, прошла мимо хозяев, а те вышли за порог, о чем-то переговариваясь. Проем в третью комнату прикрывало полотнище бурого цвета. Тая почти отдернула то, но её остановил голос.

— Давай уедем вдвоем, скроемся от всех и заживем вместе, как всегда того хотели?

Голос был сахарный и обволакивающий. И почему-то — почему бы? — вызывающий нервный ком в горле, будто в его теплых интонациях таилась опасность для Таи.

Она заглянула за тряпицу.

Женщина с волосами медными что закат солнца, схваченными в конский хвост, стояла вполоборота, но даже так, в сиянии магического зеленого огонька, она была прекрасна. Тонкий профиль и пухлые губы. Осанка, грация, легкий шаг и округлые бедра.

Тая всё видела. Видела, как эта красивая женщина приближается к Иттану, а тот не улыбается, но уголки губ его подрагивают. И как она притягивает его к себе. Как проводит пальчиками, не знающими тяжкого труда, по заросшей щеке. Как вжимается губами в губы, а Иттан и не сопротивляется. Как его руки смыкаются на её талии.

На фразе «Я так счастлив, что ты жива, Агния» Тая, красная до корней волос, поспешила сбежать из дома.

Дура, возомнившая невесть что. Хранящая память о поцелуях. Помнящая вздутые вены на руках. Надеющаяся. Ищущая.

Иттан не врал, когда уверял, будто Тая нужна ему. Тогда, в гарнизоне, была нужна. А после… ну, не пригодилась. С игрушками такое случается. Их обменивают на что-то ценное, например, на любимую женщину с огненными волосами.

Всегда хотелось научиться летать.

Тая раскинула руки точно крылья и сделала последний шажок перед грандиозным полетом.

Нога ступила в пустоту.

 

35

После верхнего Янга, насупившегося и дождливого, но просторного, ходы Затопленного города сдавливали. Иттан давным-давно, в старой жизни, слышал, что тут ютились те, кому не нашлось места наверху, что катакомбы эти неоднократно затапливало, а стражники заваливали их камнями по приказу короля, но отчаявшиеся (и отчаянные)люди раз за разом выживали всем назло.

Теперь он сам обратился в изгоя, приласканного Затопленным городом.

Иттан прошмыгнул в дом, надеясь не потревожить своим приходом чуткий сон деда, но Захарий грелся у костерка, разведенного посреди одной из узких комнатушек. Когда стены глиняные, под ногами чавкает, а всё дерево насквозь пропиталось влагой, можно не бояться спалить жилье дотла.

— Ну и с чего вдруг жест доброй воли? — Захарий бросил в Иттана колье. — Где украл-то побрякушку?

— Подарили, — буркнул Иттан, усаживаясь к жалкому пламени, которое дергалось и угасало. — Забирайте, это вам за мое спасение. Ну, и за всё остальное. Без вас бы я не выжил.

— Ты, мальчишка, совсем головушкой слаб, если думаешь, будто я за подачки работаю. — Дед проворно ухватил Иттана за ухо, совсем как учитель — шкодливого подростка.

Иттан вывернулся, потер ухо. Огненные язычки жались друг другу, видимо, тоже замерзали. Иными ночами лед сковывал пол и стены нор Затопленного города, а люди укутывались во всё тряпье, что имелось у них, но всё равно заболевали и гибли десятками. Особенно холод подкашивал детей.

Впрочем, здесь не особо чтили культ смерти. Ни тебе погребальных обрядов, ни долгого прощания. Погибших — что детей, что взрослых — скидывали прямо в бездну, где уже поджидали изголодавшиеся твари.

— Не обижайтесь. — Иттан примирительно похлопал Захария по плечу, но колье не убрал, а протянул снова. — Купите трав или зелий. Нам катастрофически не хватает лекарств.

— Да ну тебя…. — Дед от души ругнулся, принимая-таки подарок. — Куда ходил-то посреди ночи? Наверх? Покинешь нас скоро?

Иттан почти запротестовал, но подумал, что будет неправильным лгать знахарю. Да, он не останется в Затопленном городе, потому как тот засасывает.

Выкарабкается. Мир огромен, и в нем найдется местечко для того, кто дышит тьмой.

Главное, чтобы Агния не обманула. Деньги, полученные у неё, помогут Тае зажить нормально. Сверху. В уютном домике на окраине какой-нибудь деревеньки, у реки. Как она мечтала.

Захарий углядел в молчании ответы, а потому понимающе кивнул и отныне ни о чем не спрашивал.

… Агния явилась после полудня. Иттан ожидал её, но всё равно упустил момент, когда в его душном убежище возникла женщина, источающая аромат магнолий. Подкралась со спины.

— Мой герой! — Холодные пальчики накрыли его глаза. — Я знала, ты не откажешь мне в просьбе.

Иттан вздрогнул. Непривычный к ласке Агнии, которая в лучшие их времена была жестка и безразлична, он понимал: она играет очередную роль. На сей раз — влюбленной до безумия, наивной девчонки.

Значит, кто-то уже донес, что из неприступной академии утянули камешек. Наверняка ректор лютует, брызжа слюной, и ищет виновных, а студенты ходят по струнке, ибо так всегда: в поисках одной пропавшей вещицы найдется сотня украденных ранее.

— Здравствуй, Агния.

Та издала горестный стон.

— Всё дуешься?

— Ничуть. — Кошачий глаз был вложен в ладонь. — Ты обещала заплатить.

Агния кинула на пол увесистый мешочек — тот шмякнулся, звякнув и подняв облачко пыли. Надувшись не то от обиды, не то от раздражения, она двинулась к выходу, но после, передумав, развернулась к Иттану и посмотрела жалостливо. Губы дрогнули.

— Как жаль, что я утратила твое доверие. Ведь именно ты оказался мне дороже всех на свете, правда, до недавних пор я и не подозревала о том, как ломает без тебя.

Иттан остался недвижим. «Светлячок» пританцовывал, и женское лицо в его свете будто бы менялось: то обретало родные черты, за которые когда-то Иттан был готов отдать все богатства рода; то становясь чуждым и хищным, этаким кровожадным оскалом.

— Я всё расскажу, не утаю и слова. — Агния взволнованно передернула плечиками. — Только дай мне шанс выговориться.

Конечно. Когда обдумала, что конкретно говорить, какими словами и как при том выдавливать слезу, можно и «раскрыться».

И вдруг до Иттана донесся свежий запах. Легкости и свежести. Тепла. Запах, согревающий в холода. Запах, рассеивающий одиночество.

Едва удержался от улыбки.

— Давай уедем вдвоем, скроемся от всех и заживем вместе, как всегда того хотели? — продолжала Агния.

Она гладила его щеку и смотрела так проникновенно, что любой бы сухарь растаял. Целовала трепетно, будто в первый раз.

— Я так счастлив, что ты жива, Агния, — начал Иттан проникновенно и заключил женщину в кольцо рук; она расслабилась, осыпала его лицо сухими поцелуями. — Потому что со дня твоих похорон меня съедала тоска. А после нашей недавней встречи добавилась тревога. Но теперь вижу: ты ничуть не изменилась, всё та же гениальная актриса, а значит справишься.

В глазах Агнии зажглись злые искорки.

Запах отдалялся.

— Прости, мне надо идти. — И он отпустил эту женщину. Навсегда.

Тая стояла у края бездны. Взмахнула руками, собралась сойти вниз. Иттан бы не успел оттащить глупую девчонку, но то новое в нем, что напитывалось болью, было сильно и полно истинной силы. Потому вместо падения Таю отшвырнуло назад.

— Ну и куда ты собралась? — громко полюбопытствовал Иттан у непонимающе озирающейся девушки.

Та вдруг скуксилась. Новое зрение различало каждую мельчайшую эмоцию, рябь ауры. Ну а старое видело ту, без которой жизнь беглого графа давно утеряла смысл.

— Иди сюда, — приказал Иттан, а Тая подчинилась.

Встала на расстоянии вытянутой руки, ссутулившись. По острому подбородку стекали слезинки.

Шаг вперед. Схватил за руку, пока юркая мышка не вывернулась и не сбежала далеко-далеко. Иттан прижимал её крепко, не позволяя ни на миг понадеяться, что она сможет уйти. Теперь — никогда.

Она — его.

Боги, как он соскучился!

Целовал в брови и трепещущие ресницы. Смахивал соленые слезы с уголков глаз.

— У тебя есть женщина… — сопротивлялась Тая, отпихивая его ручонками. — Ты любишь её… Отпусти… Уйди!

Она ревела от бессилия, а после сама вжималась в его рубашку. Цеплялась кулачками за ворот, целовала в ответ боязливо и горячо, а после костерила, на чем свет стоит. Требовала оставить её, но тут же прижималась, дрожа как маленькая замерзшая девочка.

Краем глаза Иттан увидел, как Агния быстрым шагом покидает низины. Но ему было плевать.

Нет, того мешочка денег не хватит, чтобы Тая зажила счастливо. На домик — возможно. Но она заслужила большего.

— Ты уж если подслушиваешь, слушай до конца, — пожурил Иттан засмущавшуюся девушку, которая уткнулась носом ему в грудь. — Тогда и сбрасываться бы не пришлось, и задницу бы не отбила. — Тая всхлипнула. — Всё хорошо, маленькая моя. Теперь всё изменится. Мы сбежим и заживем нормально.

План уже созрел, осталась сущая ерунда — осуществить его.

— Вдвоем? — недоверчиво.

— Ну а с кем ещё? Подожди меня у Захария, договорились? — Напоследок Иттан попробовал на вкус её губы.

Сладкие…

— Ты надолго? — Тая снова поникла. — Или бросишь опять?

— Никогда, — твердо ответил Иттан.

 

36

Когда граф Берк слег с неопознанной болячкой, злые языки засудачили: наконец-то несокрушимого мужчину сразило проклятье. У фаворита короля всегда хватало завистников. Другие, кто подобрее, уверяли: смерть любимого сына так подкосила старого вояку, что тот захворал.

Истины не знал никто.

Он усыхал на глазах и третью неделю не вставал с постели. Характер, и без того отвратительный, испортился окончательно. Сиделки вылетали из опочивальни графа заплаканные, залитые содержимым ночного горшка, и отказывались возвращаться. Супруга и вовсе не навещала драгоценного мужа — во избежание излишних скандалов.

Ну а лекари, как и полагается, разводили руками; что именитые королевские, что деревенские повитухи, слава о которых разнеслась по всей стране. Граф тощал, кожа его пожелтела, но какая болезнь стала тому виной — ведали разве что боги.

Граф изгонял шарлатанов без оплаты, а особо наглых ещё и приказывал спустить с лестницы. Потому, когда служанка, заикаясь от страха, сообщила об очередном якобы целителе, готовом излечить недуг за небольшую плату, Берк приказал коротко:

— Гони взашей.

Служанка согласно замычала и убежала, пока хозяин не изволил гневаться на неё. Но спустя пять минут воротилась как в воду опущенная.

— Я его хотела выгнать, а он… — служанка потеребила низ фартука, — о болячках моих всё рассказал. Вроде как и не врет целитель-то…

— И что? — разгневался граф. Тело ломило, жаром сковывало кости. — Выполняйте приказ!

— Да, но… — Служанка залилась краской. — Он меня вылечил в одно касание. С утра нездоровилось по женской части, а теперь всё в порядке. Ничегошеньки не использовал, словно в руки вобрал болячку. — Она растопырила пальцы левой руки. — Может, не врет он?

С одной стороны, графу остро захотелось оттаскать туповатую девушку за волосы — чтобы в следующий раз трижды подумала перед тем, как перечить. А с другой… С другой каждый умирающий человек, даже самый рациональный, мечтает о чуде. Потом граф процедил:

— Веди. Но коль обманет — не сносить тебе головы.

Служанка, понурившись, вышла. Видимо, сама пожалела о своих словах.

Человек, одетый в рванину, чувствовал себя как дома. Он вошел без стука и окинул графа ну очень скучающим взором. Развалился в кресле и закинул ногу на ногу. Одежда его провоняла тухлятиной, а лица было не разглядеть — с подбородка и до носа оно заросло бородой, а сверху было укрыто капюшоном холщового плаща.

На чистюлю-лекаря или мудрого знахаря он походил меньше всего. Обычный бродяга, но явно дурной, раз уж полез в богатый дом.

— Говоришь, помочь можешь? — с насмешкой уточнил граф.

— Говорю, — тихо согласился целитель.

— Не поможешь — прикажу тебя за решётку упечь. Договорились?

Безразлично повел плечами.

— А помогу — исполните мою просьбу.

— Это какую же?

— Вот излечу — тогда и поговорим, — отрезал целитель.

Такой подход графу понравился. Обычные лекари долго осматривали его, тыкали всякими железками, твердили нудные названия болезней, заливали в рот мерзопакостные зелья. И всё впустую. А у этого не имелось даже чемоданчика. Неужто, и правда, руками лечить будет?

Он приблизился, и гнилостная вонь усилилась.

— Ты б помылся, — поморщился граф, отодвигаясь.

— Не в ваших интересах выставлять условия, господин.

Целитель прикрыл глаза, сосредотачиваясь — или делая вид, что сосредоточен. Его ледяные пальцы пробежались по запястью графа. Затем переместились на горло.

«Задушит», — обреченно подумал граф, но почему-то не двинулся. Силы окончательно оставили его издыхающее тело. Уж лучше быстрая смерть от лап шарлатана, чем долгое угасание под неправдоподобные рыдания семьи.

Со дня, когда Иттана официально объявили погибшим, графиня Берк не затихала. Она плакала, молилась богам о чем-то неведанном (не то об упокоении души, не то о том, чтоб сын воротился из мертвых). Когда к смерти единственного чада прибавилась непонятная болезнь мужа — женщина окончательно утратила силу воли и ревела безостановочно. В один из дней граф выгнал жену из своих покоев и наказал не являться к нему, пока не успокоится.

Так она и не приходила.

А целительские пальцы двинулись к ключицам, обвели их и переместились на грудь. Чуть ниже и левее.

Целитель одобрительно хмыкнул.

— Зараза не смертельная, но малоприятная. А передалась она вам, достопочтенный господин, через тесный контакт с некой особой южных кровей. Знавали такую?

Граф аж вздрогнул.

Красотка Леся попалась ему во время одного из многочисленных путешествий в числе королевской охраны по бескрайним просторам страны. Южанка, кожа темная как шоколад, глаза огромные, а грудь — что спелые дыни. Контакт их был короток, после чего Леся получила колечко с драгоценным камушком, а граф — приятное воспоминание на долгие годы.

— Никто вам и не поможет. На югах заразы полно, которая отлично переносится местными жителями, а вот северяне мучаются. Лечить будем? — явно издеваясь, уточнил целитель.

— Д-да, — сглотнул граф.

Ему на живот легло обе руки, показавшиеся вдруг каменными глыбами. Дыхание перехватило, и ребра точно хрустнули. Но после боль сменилась теплом, которое потоком растеклось по органам. Оно добралось до пальцев ног, ринулось вверх. Взорвалось в голове потоком искр.

Графу полегчало, а вместе с выздоровлением пришла и усталость.

— Что ты просишь за свою работу? — спросил он, уже засыпая. — Дам тебе всё, что пожелаешь.

— Я хочу домой, отец, — спокойно ответил целитель.

 

37

— А меня пустят? — тревожилась Тая, сжимая ладонь Иттана. — Я ведь манерам не обучена и ложками-вилками кушать не привыкла. А вдруг опозорюсь или, что хуже, опозорю тебя?

Она тянулась пальцами к волосам, чесалась, как всегда, когда нервничала. Иттан шикнул.

— Перестань! Мои родители не тираны. — Он представил реакцию отца на неожиданную гостью, но решил, что с отцовским недовольством разберется позже. — Тебя обучат всему, чему захочешь научиться. А не захочешь — никто не осудит.

— Но вдруг… А как же ты? — Тая подергала за руку, совсем как маленькая девочка. — Ты упоминал о дезертирстве, — она проговорила последнее слово четко и по слогам, чтобы не ошибиться. — Боялся не быть принятым семьей. Что изменилось?

Как же объяснить ей, что иногда гордость приходится засунуть поглубже, только бы родное существо ни в чем не нуждалось?

Об отцовской болезни Иттан услышал у самых ворот дома: служанка Берков обсуждала с товаркой недуг хозяина и то, что лекари отмерили ему меньше года.

Вообще-то Иттан планировал нагрянуть без предупреждения, и план представиться целителем родился спонтанно. Из залежей тряпья Захария стащил настолько вонючее пальто, что, должно быть, его носили канализационные крысы. Капюшон натянул по самый нос. И молоденькая служанка, которая совсем недавно строила глазки, презрительно сморщилась, увидев (и унюхав) его. Зато «целитель» остался неузнанным никем, даже родным отцом.

Который, к слову, заразился на югах малоприятной болячкой. Когда-то ею же заразился любвеобильный декан факультета телепатии, но новость о болезни не просочилась в прессу. Лечение не приносило пользы. Декан скончался, а с преподавателей взяли клятву неразглашения на крови. Как вытравить заразу травами и заклинаниями, Иттан не подозревал, но новая его личина с удовольствием впитала отцовскую боль. Она стала сильна, как никогда раньше, и ворочалась липкой жижей внутри легких. Затягивала.

Разум мутило.

— Всё нормально, — ответил Иттан, коснувшись губами пульсирующей венки на виске.

Затопленный город кончался, и спереди, в проходе, брезжил рассветный, алый точно налитый кровью, свет. И свобода была так близка, что уже обжигала нёбо морозной свежестью.

— А куда это вы собрались? — голосом гадким и писклявым, словно плевком, ударило в спины. — Тая, где обещанный золотой?

Девушка, зарычав диким зверенышем, выругалась и развернулась на пятках к говорящему.

— Рыжий, я за твоей монетой и иду! Обещала, значит в лепешку разобьюсь, но найду. Дождись меня, ладно?

Парень был неприятен и верток, взгляд колюч. Медноволосый, щербатый, и прищур настороженный, как у всякой бродячей собаки.

— Ага, щас, — отрезал он. — Или монету гони, или я иду к Кейблу.

— Иди, — разрешил Иттан, пока Тая судорожно придумывала ответ.

Вскоре они будут в полной безопасности. А Кейблу давно пора отдать долги: за сломанные кости, за разбитое лицо, за измученную худышку-Таю. Иттан непременно пообщается с ним по душам, потому пусть парень бежит ябедничать. Пусть Кейбл ищет.

Но глупый парень выудил из голенища драного сапога ножичек и, поигрывая тем, двинулся на них, безоружных и измятых.

— С удовольствием уйду, но возьму нашу малышку в заложницы. А ты, парнишка, тащи деньги.

Разумеется, Тае не угрожала опасность. Разумеется, Иттан отбил бы нападение. Но та тьма, что давно предъявила права на его разум, ощерилась. Никто не смел угрожать завесе. Бездна взвыла под ногами, и мощь её налила глаза кровью.

Рыжий парень, сбитый с ног вихрем, скованный по рукам и ногам, отлетел к каменой стене. Расширившиеся глаза удивленно смотрели на Иттана. Губы шевелились мольбой о пощаде. Но тьма требовала мести. Обездвиженное тело взмыло в воздух и закружилось. Капли крови с разбитой головы разлетались в стороны.

Тая вскрикнула, зажала рот руками.

— Зачем ты… прекрати!

— Я умею и не такое! — говорил кто-то, но не Иттан. Он слышал свой голос, хриплый, с металлическими нотками, идущий из глубин, рвущий грудь и ломающий ребра.

Тая всмотрелась ему в лицо и увидела нечто, что заставило её отшатнуться. Но тотчас она одумалась и отвесила пощечину. Хлесткую, громкую. Шлепок взорвал неестественную тишину подземелья, и тьма потребовала наказать наглую девчонку.

Нет!

Вдох и выдох. Тело Рыжего рухнуло лицом в землю. Его спина ходила ходуном. Парень всхлипывал и потирал рану на затылке.

— Что это было? — Кажется, Тая и сама знала ответ. — Тебе плохо?

— Завеса пытается меня сломать, но у неё ничего не выйдет. Обещаю. Не бойся. — Иттан прижал девушку к груди. — В верхнем городе я обязательно найду способ излечить себя.

— А он?.. — Она почти направилась помогать стонущему парню, но передумала.

— Выживет, — успокоил Иттан.

Рыжий по стеночке семенил подальше от опасной парочки.

… Мать рыдала в три ручья и обнимала «родную кровиночку» не меньше получаса. После в объятия его заключила тетушка (вряд ли от переизбытка эмоций, скорее — чтобы порыдать за компанию). Обслуга столпилась на лестнице и перешептывалась, всхлипывала, качала головами.

Таю заметили гораздо позже.

— Тая, моя невеста, — строго представил девушку Иттан и ожидал взрыва недовольства или непонимания.

Но матушка, ополоумевшая от потери единственного наследника и его же чудесного воскрешения, прижала Таю к груди и погладила по встрепанным волосам.

— Добро пожаловать домой, деточка!

… Отец, одетый в домашний халат с поясом, расшитым золотыми нитями, утопал в кресле. Пальцы стискивали чашку кофе. Поседевшие в болезнь волосы были зачесаны назад, оголяя высокий лоб. Ноздри гневно раздувались.

— Допустим, твою выходку я спустил, — проскрежетал он, обращаясь к Иттану, сидящему напротив. В его кружке дымилось парное молоко (как же он соскучился по его сладости!) — Но ты притащил с собой какую-то оборванку и требуешь представить её в качестве будущей жены? Графини? Никто прежде не оскорблял род Берков наплевательским отношением к традициям. Но ты как всегда стал первым…

Иттан отхлебнул молока, и то скатилось по горлу, спуталось с тьмой в грудине и ненадолго заглушило жажду боли.

— Отец, напомню о нашей договоренности. Жизнь твоя взамен на жизнь нашу, — тихо, с расстановкой парировал Иттан.

— О девице речи не было!

— О Тае, — напомнил он и блаженно улыбнулся.

Матушка увела её мыться и расчесываться, пообещав воротить если не принцессу, то фрейлину королевского двора. Тая тушевалась, забивалась в угол, но когда её схватили под локоток мать с сестрицей, вяло побрела следом. Взгляд её молил о пощаде.

— Знать не желаю её имени! — Отец стукнул чашкой по подлокотнику кресла. Кофе выплескался на обивку и потек по ножке прямиком к медвежьей шкуре, что устилала пол под ногами старшего графа и младшего.

— А придется, — отбрил Иттан, сделав последний глоток. — Мы поженимся, отец. Смирись. Или… — он выдержал паузу, — ты хочешь воротиться в постель?

По щелчку пальцев — раньше этим жестом он вызывал безобидного «светлячка» — отголоски былой муки напомнили о себе, и Берк-старший старчески охнул. И, когда всё утихло, глянул на сына по-особенному: не со страхом, но уже с уважением, которое сын не мог заслужить ничем и никогда.

— Я приму эту… — но, подумав, уточнил: — Таю в семью. О вашей помолвке оповестят в завтрашних же газетах.

— Незачем так спешить. Дай нам немного времени привыкнуть к жизни верхнего города.

… Глазастое существо, душистое, нежное, восседающее за обеденным столом вместе с родительницей и тетушкой Иттана, было незнакомо, но симпатично. Вьющиеся мокрые волосы, расчесанные и уложенные по плечам, отдаленно напоминали спутанные Таины. Брови были выщипаны по последней моде. Щеки полыхали румянцем. Её нарядили в кремовое платье, приталенное, с узким вырезом. Существо комкало салфетку и сосредоточенно изучало количество вилок. На звук шагов оно вскинуло голову.

— Иттан! — радостная сверх меры девушка (видимо, решила, что отец линчует непутевого сына) почти кинулась к нему, но матушка положила на острое плечико ладонь.

— Он подойдет сам, — вымолвила с легкой усмешкой. — Ты выбрал очень симпатичную, но невоспитанную невесту. Буду обучать её манерам. Деточка, возьми дальнюю вилку и дальний нож.

Тая зарделась до кончиков волос, покраснел даже носик пуговкой. Она и раньше казалась сущим ребенком, а теперь напоминала фарфоровую куклу. Но разве бывают у кукол недетские морщинки на лбу и в уголках губ?

Иттан сел по правый локоть от неё. Перехватил миниатюрную ладошку. Сжал пальчики.

— Спасибо, матушка, за то, что приняла нас! — Он отсалютовал бокалом, полным белого вина.

Тая бессловесно закивала. Маменька по-свойски подмигнула, а тетушка Рита промокнула платочком сухие глаза.

… Изучать Таю, такую привычную и знакомую, но позабытую за время разлуки, было непривычно и до боли мучительно. Вот бы скорее стянуть с неё неудобное платье, вцепиться зубами в чулки и стащить их. Но нельзя. Нужно вспомнить. Дать привыкнуть рукам и сердцу. И подавать тьму, которая туманила взор.

Пальцы пробежались по позвоночнику как по струне. Надавили на чувствительную точку на пояснице, и Тая выгнулась как кошка. Выдохнула.

— Какое глупое платье, — пробурчала она, оттягивая ворот. — И тяжеленое! Я в нем похожа на дурочку. Можно я буду ходить в штанах?

Иттан засмеялся.

— Мне очень нравится и твое глупое платье, и вся ты.

Тая засмущалась и, находя своими губами его, заключила:

— Придется носить платья.

… Лекарь обследовал Иттана и Таю и прописал им утомленному организму покой и отдых. Матушка восприняла это по-своему, потому купила две путевки в «Лазурь», магический курорт для самых богатых. Побережье, голубое небо и глубокое море были полностью воссозданы колдунами за чертой города. Курорт охранялся едва ли не целой армией, а день в его стенах могли позволить себе немногие.

Волны-барашки ласкали берег и уносили на глубину желтоватые песчинки. Услужливые лакеи подносили коктейли в высоких бокалах и подносы с заморскими морепродуктами. Тая сама не верила своему счастью. Она наотрез отказывалась входить в воду. Заплакала, когда волны утянули её за собой. Едва не задохнулась. Но потом привыкла и даже нырнула в море с головой.

Они лежали на песке, обнявшись. Тая обводила пальцем капельки воды на груди Иттана.

— А почему никого нет? — спросила, окинув взглядом побережье.

— Ну, отдых тут очень дорогой, — хмыкнул Иттан, притянув девушку к себе.

— Как корова? — опасливо предположила Тая.

— Как стадо коров, — поправил Иттан, а девушка задохнулась от ужаса.

— Уйма денег! И мы будем жить тут целую неделю? Нас не выгонят?

— Не посмеют, всё оплачено. Поверь, легче согласиться, чем переубедить мою матушку.

— Но ты ведь не исцелишь водой ту самую болезнь? — Тая положила ладошку ему в область сердце.

Иттан поскучнел.

— Нет, но всё будет хорошо. А сегодняшний день принадлежит нам.

После они забрались на глубину, где долго целовались, а искусственные волны накрывали их с головами, и во рту оставался привкус соли. Тая обхватила Иттана ногами, он держал её на весу, оглаживая талию и бока и восхитительно щекотал ключицы пьяным дыханием.

Иттан думал только о той, которая наконец-то принадлежала ему. Которую полюбила матушка и принял отец. Которая скоро станет его женой. И тогда, когда тьма поглотит разум Иттана, никто не посмеет изгнать Таю из дома. Пока же он будет сопротивляться.

Не признаваться же ей, что его уже вторую неделю мучают чужие голоса в голове.

 

38

В этом доме никогда не утихали голоса. Причитала матушка Иттана, недовольная сущими мелочами; громыхал взбешенный по любому пустяку граф Берк-старший. Переговаривались шебутные служанки. Шум, порой оглушающий, был каким-то неправильным, раздражающим. Тая всегда считала, что в богатых имениях царит тишина. Ну зачем аристократам суетиться, когда и так всё хорошо? Денежки греют карманы, в садах цветут розы, над головой всегда есть крыша, а в очагах горит пламя.

Но они ругались, перекрикивались, куда-то спешили, вызывая головную боль. Иттан не вписывался в их компанию. Он был, как и всегда, молчалив и угрюм. На обедах обходился малозначащими фразами. Не спешил обсудить свежую сплетню за чашечкой чая. Чаще — укрывался с Таей в комнате и часами читал книги.

В их спальне никогда не повышали голосов.

Сейчас Тая разлеглась на таком мягком ковре, что ступать боязно — утонешь; сложила руки на животе (служанка по секрету сказала, что будущей графине не престало лежать на полу, но Тае было глубоко плевать), а Иттан уткнулся в очередной занудный магический талмуд. Тая их даже читать не могла — рот сводило от зевоты.

— И всё-таки… — весело начала она. — Оно тебе надо, жениться?

О свадьбе он во всеуслышанье заявил за семейным обедом: да, они женятся, и как можно скорее. Графиня благословила их, граф скрипел зубами, но не спорил. А когда Тая полюбопытствовала, к чему такая спешка, Иттан ответил: нельзя привести в дом женщину и просто так спать с ней в одной комнате. В богатых домах так, видите ли, не принято.

— Надо, — ровно бросил Иттан, не отрываясь от текста. — Всем хорошим мальчикам надлежит когда-нибудь остепениться, рано или поздно. Так почему я не могу заняться этим сейчас?

— Но на мне? — Тая повернулась на живот и подперла щеки ладонями. — Я не вписываюсь в образ дамы из высшего общества.

Нет, ну правда же! Такую, как она, можно полюбить (пусть и с натяжкой), но женятся на других — на холеных и правильных, на умных и обворожительных. Таю взялись обучать манерам и этикету, и прочим унылым штуковинам. Но, должно быть, обучение не заладилось.

Иначе бы сейчас она не валялась на полу в штанах и мужской рубашке.

— И не должна. Будь собой, я тебя такой люблю.

Она закатила глаза.

— Ну а как же все эти короли и высшие маги, советники, какие-то дядьки и тетки, которые презрительно кривят губы, когда видят меня, такую всю неправильную?

— Тая, — он со вздохом отложил книгу, — прошу тебя, учись не замечать никого из этих напыщенных дурней. Общайся с ними ровно, здоровайся, улыбайся. И всё. Большего от тебя не требуют.

Звучало настолько скучно, что Таю перекосило.

— А если я не хочу? — Она легко вскочила на ноги и подкралась к Иттану сзади. Обхватила его плечи и легонько укусила за шею. — Я с тобой быть хочу, и всё тут.

— Тая… — Иттан погладил её ладони. — Я не всегда буду рядом. Понимаешь?

Прозвучало слишком… легко. Будто на завтрак пригласил или погулять. Что значит «не всегда»? Неужто он помирать собрался?! Нашел время!

Но высказать недовольство ей не позволили. Иттан обернулся и, встряхнув Таю как тряпичную куклу, смял её губы поцелуем. После потер глаза (как тер раньше) и откинулся на спинку стула.

— Слепнешь? — испугалась Тая. Она заглянула ему за плечо в книжку. Страницу расчерчивала строгая руна, геометрически правильная, без единой плавности. Тая хотела прочитать её название, но Иттан уже подхватил девушку за талию и потащил на кровать. Плюхнул на мягкую перину, а сам примостился на полу, в ногах, как верный пес.

Тая вплела пальцы в волосы Иттана. Он затаился, кажется, даже не дышал.

— Слепнешь? — повторила, а у самой горло свело судорогой.

— Нет. Вроде нет, — поправился он, носом утыкаясь ей в колени. — Устал. И мысли всякие дурные в голову лезут.

— Какие? — Стиснула его виски пальцами, словно пытаясь ухватиться за те самые мысли и вышвырнуть их подальше.

— Да всякие. О тебе, обо мне, о нас. О завесах этих и тварях. Затишье ведь не может продолжаться вечно. Когда-нибудь рванет. И не попасть бы в эпицентр взрыва.

Он говорил монотонно — почти бубнил, — но каждое слово хлестало по ушам плетью. Тая и сама не спала ночами, ворочалась на роскошных простынях и плотнее прижималась к Иттану. Она до дрожи боялась неизвестности, но не спешила влезать в будущее. Видела громадную библиотеку в имении, но не брала оттуда книг. Вдруг она увидит там неизбежное? Себя или Иттана, окровавленных, изломленных, мертвых?

В дверь опасливо постучались.

— Госпожа Тая? — окликнула служанка. — Графиня спрашивает: не забыли ли вы об ателье?

— О не-ет, — простонала она.

— Помнит! — ответил Иттан громко и добавил Тае, щелкая ту по носу: — Собирайся и не думай о плохом.

— Ты пойдешь со мной?

— Нет уж, выбирать наряды — женское развлечение.

… Тая не любила верхний город и раньше, когда шлялась по нему без разрешения и рисковала быть вышвырнутой стражниками пинком под зад. Но даже теперь, находясь в статусе невесты графа, она не испытывала к городу ничего, кроме неприязни. Люди смотрели на неё и шептались за спиной. Обсуждали. Охали. Цокали языками. Кто-то без стеснения подходил и спрашивал, точно ли она «та самая бродяжка, в которую влюбился декан светлого факультета?»

Ах да, бывший декан, иногда добавляли эти мерзкие женщины и мужчины, натягивая на лица слащавые улыбочки.

Нынче они молчали, потому что Таю сопровождала лично графиня Берк. Женщина была разговорчива и улыбчива со всеми, потому пятиминутный путь до ателье растянулся на час. От сочувствующих взглядов присутствие графини, впрочем, не уберегло. На Таю всё равно косились как на облезлую зверушку, которую любимый мамочкин сын притащил в дом.

Вообще-то любой портной счел бы за честь шить подвенечное платье для невесты Берка и примчался бы в имение по первому зову. Любой, но не самый лучший, как говаривала матушка Иттана.

— Мне и так пришлось кланяться ему в ноги, только бы напроситься на эту неделю! — хвасталась она, а Тая не понимала: куда так торопиться?

В ателье, забитом тканями и готовыми одежками, их встретила помощница великого портного, предложила напитков и сладостей, а получив отказ, начала снимать мерки.

— Какая тощая! — неприкрыто ужасалась эта пухлощекая женщина, поднимая Таины руки, ощупывая ребра и обхватывая мерной рулеткой грудь. Тая испытание выдерживала героически, а главное — молча. Графиня же поддакивала:

— И не говорите! Я её и так кормлю, и этак, и десерт со взбитыми сливочками подношу, и маслице в кашку добавляю. Не толстеет.

— А может, глисты?

«А может, хватит?» — подумала Тая, но лишь улыбнулась в ответ на озадаченный взгляд помощницы.

Над ней измывались недолго. Пообещали удивить, поразить и обескуражить.

Честно говоря, неграмотной Тае казалось, что это несколько значений одного и того же слова.

После помощница предложила графине снять с неё мерки.

— Таким случаем грех не воспользоваться! — подумав, ответила графиня Берк. — Когда ещё сам маэстро пошьет мне платье? Деточка, подождешь?

Таю совершенно не грела мысль задержаться в ателье и слушать болтовню ни о чем. Потому она изобразила мордашку потоскливее и изрекла, хватаясь за живот:

— Мне с утра совсем нездоровится. Можно я пойду?

— Ну точно, глисты, — с пониманием дела заключила помощница.

Графиня закивала. Напоследок чмокнула Таю в щечку (помощница этот жест отметила и удивленно качнула головой, мол, и не брезгует же целоваться) и вернулась к обсуждению фасона и цвета.

Без сопровождения на улице дышалось гораздо легче, и Тая никуда не спешила. Брела по булыжным мостовым и любовалась сапожками с блестящими пряжками, которые на ногах смотрелись ну очень хорошо. Гораздо лучше потрепанных и развалившихся прежних ботинок.

Да уж, хорошо быть богатым. Захотел вон ту слойку с повидлом — покупаешь, не считая монет. Понравились бусы из цветного стекла (сестрица графини Берк о таких отзывалась пренебрежительно: «дешевая безвкусица», а Тае нравилось) — берешь без раздумий. Протягивает тебе малец замызганную ладошку — и ты подаешь ему серебрушку, потому что помнишь, каково голодать неделями и с обидной смотреть на таких вот сытых и довольных взрослых.

Малец серебрушку взял, но не сбежал, а дернул за рукав. Требовательно так дернул.

— Чего тебе? — спросила Тая.

Парнишка вытянул руку. В кулаке он сжимал клочок бумаги. Тая взяла клочок, пригляделась к размытому почерку и кляксам от чернил. Некто писал с ошибками, очень коряво и неумело.

«Малышка, ты же не думаешь, что я так запросто тебя отдам? Ты принадлежишь мне».

И Тая сразу поняла, от кого послание.

— Спасибо, — немеющими губами сказала мальцу.

Тот хихикнул и убежал.

Ладно, бояться нечего. Иттан придумает, что делать. Он всегда всё знает. Он умный и сильный.

Тогда почему руки трясутся, в глазах темнеет, а кожа вспоминает грубые поглаживания Кейбла?

Как же всё-таки страшно…

 

39

Гул шагов звонче обычного, хруст камней под подошвами взрывается о своды подземелий. Затопленный город будто вымер. Здешние жители недаром зовутся крысами — как звери они чуют опасность и прячутся в норах.

Иттан насвистывает под нос детскую песенку. Ему отчего-то радостно, словно услыхал хорошую весть. Пальцы раз за разом разглаживают мятый клочок бумаги. А в воздухе повисла человеческая боль. Её так много, что давит на грудную клетку. Иттан вдыхает невероятный запах, смакует его ноты и послевкусия. Боль — сложна и многогранна.

Прежний Иттан не понимал её прелести. Он был глуп до тошноты. Держался за свои слабости и нелепые принципы.

Ему повезло оказаться в той завесе.

Жилище Кейбла огромно. У входа караулит здоровяк с бычьим взглядом и такой же бычьей шеей. Иттан приветливо здоровается с ним. Улыбается уголками губ, и необъяснимый страх колом забивается в глотку здоровяка. Он сжимает горло лапищами, невнятно булькает, а Иттан спокойно проходит мимо.

— Кейбл! — зовет насмешливо, встав в центре помещения с длинным обеденным столом и лавками. — Ну где же ты?!

Первыми выходят его люди, обступая гостя плотным кольцом. Где-то за их широкими спинами прячется рыжеволосая крыса, возомнившая себя не только мужчиной, но и чьим-то хозяином.

— Неужели боишься? — Иттан облизывает пересохшие от предвкушения губы.

Магия рвется наружу, но он сдерживает её, и энергетические потоки перетекают от кончиков пальцев к затылку, щекочут позвоночник. Будоражат. Предчувствуют.

— Тебя? — Кейбл ржет и продвигается вперед, локтями распихивая своих приспешников. — Однажды я тебя уже убил. Что помешает повторить приятный опыт?

Иттан широко разводит руками. Возьми, кричат его глаза. Ну же, убей, раз можешь. Покажи себя!

Кейбл разминает пальцы как перед хорошей дракой. Изгибает шею вправо и влево. Иттан не двигается, но улыбается Кейблу точно старому знакомому.

Их разделяют три шага.

— Как ты выжил? — спрашивает рыжеволосый. — Когда тебя сбрасывали вниз, ты уже не дышал. То месиво из костей просто не могло исцелиться.

— Может, я и сейчас не дышу. — Иттан с наслаждением втягивает носом воздух. — Хочешь убедиться, крысеныш?

Кейбл рычит, но не бросается. Выжидает.

— Скажи, как ты выжил, и я отпущу тебя к мамочке и папочке! — хохочет он. — Только Таю придется отдать, негоже лапать чужих девочек.

Последние три шага преодолевает Иттан. Кейбл замахивается. С виду он безоружен, если бы не стилет, спрятанный в рукаве. Тот неразличим, только поблескивает острие.

Промахивается. А Иттан, не стирая с губ мечтательной ухмылки, порывом ветра выбивает оружие из пальцев. Стилет отскакивает далеко вправо.

— Теперь мы равны. — Смеется, протягивая ладонь для рукопожатия. — Или нет, — добавляет, когда невидимая сила вышибает из Кейбла дыхание.

Рыжеволосый падает на колени. Его язык опух и вывалился изо рта, похожий на земляного червя. Белки глаз покраснели. Громилы спешат на подмогу, но ударяются о силовое поле. Новый Иттан силен. От светлого мага осталась только оболочка.

Благодаря Кейблу он погиб и переродился. Стал лучше.

— Тая не принадлежит тебе, — бубнит точно заклинание. — Повтори.

Кейбл свистит, но слова неразличимы. Впрочем, Иттану чудятся в мычании угрозы и проклятия.

— Что в этом сложного? — неподдально удивляется он. — Тая. Не. Принадлежит. Мне. Просто скажи это, и разойдемся с миром! — повторяет нетерпеливо.

Кейбл хрипит.

Иттан рывком опускает его нижнюю челюсть и вместе с языком пропихивает в рот записку, которую получила Тая.

— Жуй.

Дыхание восстанавливается, и Кейбл покорно жует. Затем разевает рот как хороший мальчик, исполнивший приказ.

Иттан кивает. Легкий толчок в лоб, и Кейбл заваливается на спину.

Отползает к своим, а губы шепчут слова извинений:

— Тая твоя… твоя… прости… Я не трону её… прости же!

Кейблу до сих пор чудится смерть, рисующая на его спине узоры из капель пота.

Иттан не прекращает улыбаться. Разворачивается и уходит.

Напоследок только взмахивает рукой.

С упоением слушает, как лопаются сосуды и ломаются позвонки. Как безжизненное рыжеволосое тело с вывернутой головой бухается на гниющий от влаги пол.

И уходит.

Но направляется не домой, а к бурлящей бездне.

Там его давно ждут. Завеса избрала его, наградила отметиной-слепотой и, когда Иттан прозрел, она позволила слиться с ней.

* * *

Тая не находила себе места. Зря, наверное, показала Иттану ту записку. Он вмиг посерьезнел, отложил книгу и поспешил уйти, чтобы «разобраться с мерзавцем раз и навсегда».

— Ты не будешь драться с Кейблом. — Она преградила ему путь и уперла руки в бока. — Нет, нет и ещё сотню раз нет! Не позволю. У него десятки людей, а ты совсем один.

— Обговорю с отцом, как выманить этих гадов на поверхность — а там их сцапает стража. — Иттан коснулся губами лба Таи. Голос его звучал убедительно. — Отдыхай, скоро буду.

Поверила. Вот дура!

Время шло, а Иттан не появлялся. Тая выглядывала в окно и прислушивалась к шагам, но знакомых среди тех не было. Пыталась уснуть — проснется, а он уже рядышком, греет макушку своим дыханием, — но не могла. Ворочалась, накрывалась с головой подушкой.

Над головой тикали зачарованные магией часы, мешая сосредоточиться.

Тая вскочила с постели и наскоро оделась. Вышла из убежища-комнаты и двинулась по затихшему сонному дому. На непривычно пустой кухоньке попила воды и закусила одиноким пирожным. Увидь её кухарка, бухнулась бы в обморок — будущая графиня не должна с упоением поедать вчерашнюю булку; это моветон! Но Тае нравилось слово "моветон", а ещё больше нравились подсохшие пирожные. Она посидела в пустой столовой. И собиралась воротиться в постель, но ноги сами принесли в библиотеку.

Только рядом с книгами Тае было спокойно, и не дрожали руки.

Буквы свои, родные, понятные.

Она зажгла свечу и вытянула наугад книгу в ярко-алой обложке. С трепетом провела по корешку. Скользнула внутрь страниц кончиками пальцев, будто под одежду любимого мужчины.

Буквы приветствовали её.

Тая хотела увидеть будущее, но к ней постучалось прошлое. Оно ударило по глазам — не пришлось даже вчитываться и напрягаться.

…Посреди зимнего леса петляет короткостриженная темноволосая девушка в пышном подвенечном платье. За ней не то плывет, не то идет по воздуху нагая женщина, объятая пламенем. Девушка ступает на тончайший лед, сковывающий лесное озеро. Женщина тянется за ней. Секунда, в которую вроде бы не происходит ровным счетом ничего, но лед трескается паутинкой. Девушка идет ко дну, и женщина — за ней следом.

Образ меркнет и загорается вновь.

Та же девушка, вымокшая до нитки, но прямая точно проглотившая кол. Тот же лес. С ней — двое мужчин. Первый похож на разбойника: и прищуром, и движениями, и серьгой в ухе. Второй темноволос, величественен и суров. Есть в нем что-то, что заставляет задерживать дыхание. Стать. Мощь. Сила.

Людская армия надвигается с востока. Не люди! Мертвецы! Их лица разъедены гниением. Их движения обрывисты. Они подволакивают ноги, скрипят желтыми зубами. Девушка сжимает ладонь темноволосого мужчины, и тот дарит ей прощальный поцелуй.

Картинка расплывается, позволяя родиться следующей.

Девушка и мужчина. А впереди кто-то третий, чужой, злой и беспощадный. Позади — незнакомая Тае женщина.

Нет, знакомая! В ней смутно проглядываются черты Леневры Рене, матери Рейка.

Леневра бросается на защиту темноволосой девушки. Взрыв, и иглы энергии пронзают её насквозь. Касаются они и девушки, впитываются в её живот, словно в губку.

Выброс магии такой силы, что отголоски затронули всё живое…

И поползли завесы, словно истончилась грань между мирами. И потянулись наружу теневые твари. И подводники, сонные и не способны раньше выйти на солнечный свет, ощутили силу, и низины Затопленного города озарил их полный ярости клич.

Тая видит и смазанный кусочек будущего. Тысячу тварей, что карабкается по стенам бездны и, ворвавшись в низины, не оставляет никого в живых. Как вгрызаются зубы в плоть. Как гибнут люди. Как Затопленный город вымирает, а твари спешат наружу.

И дороги Янга окропляются людской кровью.

Тварей кто-то ведет, но Тая не может рассмотреть его лица.

Будущее расплывается. Оно неокончательное, подвластное смене. Надо успеть.

Завесы открылись неспроста — выброс стихийной силы потревожил весь мир. Всему виной та девушка. Её зовут Сольд, и она — супруга теневого лорда. Сестра бедняги Рейка, дочь Леневры Рене. Много лет назад она дружила с Иттаном и, возможно, не откажется помочь Тае.

Иттан нуждается в лечении. А подводники — в уничтожении. Иначе погибнет вся столица.

Нет. Иначе погибнут все.

Кроме того, самое время написать письмо на родину. Но о чем оно будет? И чего попросит Тая?

 

40

Бездна приняла его как родного. Ничто не всколыхнулось, когда нога чужака ступила в подземелья. Твари смотрели настороженно, но расступались, унюхав тьму внутри Иттана. Они мало отличались от людей, разве что обходились без лежанок, сидели и спали на голой земле. Но натачивали ржавые мечи и копья, собирались по несколько и рычали о чем-то своем. Даже грели у тусклых костров лапы. Питались подводники крысятиной, падалью и теми глупцами, кого ловили на подходе к своим жилищам.

Иттаном руководило звериное чутье. Оно и привело к глубокой пещере, выбитой в скале. Завеса звала оттуда: надрывно и печально, словно брошенная любимым женщина. Вспыхнул «Светлячок», осветил узкий лаз. Вход в пещеру походил на пасть, а свисающие сталактиты — на клыки.

Завеса открылась посреди пещеры и была крупнее той, что когда-то разверзлась у гарнизона. Казалось, черное пятно поедало воздух вокруг себя. Оно разрасталось и пульсировало. Иттан прислушался. Удовлетворенно хмыкнул. И перешагнул черту.

Соль — повсюду. Под ногами хрустело. Искрило в глазах. Впереди и сзади, слева и справа — повсюду бело. Точно запорошено снегом. Здесь нет солнца, но видно как днем. Завеса бесконечна, если отойдешь от разрыва — неминуемо потеряешься. А запах… невероятный: кисловатый, отдающий железом. Так пахла кровь. Иттан нагнулся и зачерпнул соли в ладонь. Покатал меж пальцев. Соль, приносящая разрушения и огонь — лишь искрящиеся крупинки.

В завесе никого не было, но она жила сама по себе. Бурлила, извивалась, дышала и тянулась щупальцами к миру снаружи. Иттан прикрыл веки и слился с её дыханием.

И увидел…

Полоска, разделяющая мир мертвых и живых, совсем истончилась. Не так давно, когда землю укрывал прошлогодний снег, волна стихии ударила в ослабшие места. Необузданная магия разнесла тонкую грань, и из прорех посыпались создания ночи. Твари, рожденные за завесой. Одичавшие от ароматов мира живых, они шли на запах. Терялись в межмирье, гибли от истощения, но шагали… ползли, если уже не могли идти. И те, кому везло, выбирались наружу.

Их много, но станет больше. Столько, что ни одно государство не сумеет отразить удар.

Они ждут. Но чего?..

— Поведи нас за собой, маг, — услышал Иттан змеиное шипение. Оно разносилось отовсюду. Каждая соляная песчинка говорила с ним.

Завеса ласкала дыханием.

Иттан рассмеялся, и смех отразился о соляные грани.

* * *

Тая задремала за книгой и проснулась от того, что белокурая служанка трясла её за плечо.

— Вставайте! Пожалуйста, вставайте! Вас зовет граф! Очень срочно! Сию секундочку! — затараторила трагическим шепотом и так округлила глаза, будто сообщала о скорой казне.

Ну, зовет и зовет. Уж пять минут, думается, он потерпит. Тая стряхнула с плеч сонливость, потерла отлежанную щеку. И вдруг обо всем вспомнила.

— Иттан вернулся? — спросила, начиная неосознанно тревожиться.

Так бывает, когда близкий человек в беде: заранее ощущаешь, что с ним что-то неладно. Колет в груди, ознобом сводит конечности. Позвоночник натянут как струна.

И из глубин души рождается страх. Такой удушающий, что темнеет перед глазами.

Служанка помотала головой.

Его нет. Весь вечер и целую ночь.

Сердце сжало в тисках, и кровь зашумела в ушах водопадом. Тая покрутила на безымянном пальце фамильное кольцо, которое всё равно оказалось у неё. Но не в качестве сворованной побрякушки, а свое, личное. Подаренное будущим супругом.

Самым необходимым мужчиной на свете.

Мужчиной, который пропал…

Вскоре Тая влетела в кабинет отца Иттана, и не подумав стучаться. Кроме самого графа, там обнаружился мужчина в черном пальто, попивающий кофе из миниатюрной чашечки и задумчиво смотрящий в окно. Граф сидел за письменным столом, а за его спиной мялась графиня, по обыкновению заплаканная. Тая порою поражалась: откуда в богатой, не знающей ни в чем отказа женщине столько слез? Графиня Берк всхлипывала по любой незначительной проблеме, принимала близко к сердцу любую ерунду.

Наверняка и теперь разрыдалась из-за сущего пустяка.

— Деточка! — заголосила она и кинулась на шею к Тае. — Скажи, вчерашнюю ночь Иттан провел с тобой?!

— А что? — Тая вежливо отстранилась.

— Детектив Леон, занимаюсь расследованиями преступлений, совершенных в стенах академии чародейства и знахарств. — Мужчина отсалютовал Тае чашечкой. — А вы, должно быть, Тая…

И выдержал паузу, позволяя девушке назвать свою фамилию. Которой у неё не имелось.

— Просто Тая.

Глядел детектив пасмурно, из-под бровей. Взгляд его кололся.

А лопатки холодило дурное предчувствие. Неужели теперь, когда всё наладилось, произойдет нечто ужасное, что навсегда разрушит хрупкий мирок, выдуманный Таей?

Нет. Ну, пожалуйста, нет!

— Позвольте задать вам несколько вопросов?

— Конечно.

Он жестом пригласил её за свободный стул. Тая окинула взглядом мрачного донельзя графа, ревущую графиню и, расправив плечи, упала на жесткое сидение.

— Вам знакомо имя Клаудии Ин? — Детектив достал потертый блокнот и карандаш.

Тая судорожно пыталась припомнить, но потерпела неудачу.

— Нет.

— Иттан не рассказывал вам о ней? Она работала личным секретарем декана светлого факультета как раз в годы деканства вашего жениха.

— Ни слова.

— Уверены?

Тая посмотрела на детектива, глумливо изогнув бровь.

— Я помню всё, о чем когда-либо говорил мне Иттан.

— Возможно, вы и правы. — Детектив пососал кончик карандаша. — Действительно, кто ж расскажет о любовнице.

Графиня прижала ладони к груди и затаила дыхание. Граф скрипнул зубами так громко, что Таю передернуло.

Наверное, детектив ожидал удивления или испуга — чтобы понять, врет ли Тая, — но она лишь улыбнулась уголкам губ. Нет, Иттан не стал бы вытаскивать её из Затопленного города и вести домой, дарить кольцо, чтобы затем изменять. А ту рыжеволосая женщину, с которой она застала их в доме знахаря, звали Агния. Она была любовницей Иттана, но давным-давно, до Таи. Собственно, из-за неё и заварилась вся каша с кольцом и гарнизоном.

Если же Иттан общался с Клаудией до Агнии — и пусть. Те времена давно поросли мхом и покрылись вонючей пылью.

Таю не волновало прошлое.

— Что ж, можете не отвечать. У меня есть веские основания полагать, что между вашим женихом и его секретаршей по сей день есть некая связь. Так заявила сама Клаудия несколькими неделями ранее.

Детектив изучал её пристально. Карандаш застыл в пальцах, но грифель выводил по листу бумаги круги. Завораживал. Гипнотизировал.

— И вы ей поверили? — Тая хрустнула затекшей со сна шеей.

— Её допрашивал лично ректор, под действием зелья правды. Думаю, женщина не лгала.

— И что с того?

Графиня утерла слезы шелковым платочком и что-то зашептала на ухо супругу. Но тот отмахнулся от неё как от назойливой мухи.

— Нынешней ночью в парке при академии Клаудия Ин обнаружена мертвой. Боюсь, улики указывают на вашего супруга. Он ночевал с вами?

Тая не спешила с ответом. Чем грозит Иттану правда? Судом? Тюрьмой? Смертной казнью?

— Эту ночь мы провели вдвоем. — Она изобразила смущение, какое подобает любой приличной девице, живущей с мужчиной вне брака.

— Лжете, Тая. — Детектив укоризненно покачал кончиком карандаша.

Графиня, едва замолкшая, разразилась новой истерикой. Граф сцепил её запястье, и женщина, ойкнув, затихла.

— Куда мой сын ушел вчера? — выплюнул Берк-старший, с пренебрежением рассматривая Таю. Так оглядывают помойную кучу.

— Он собирался пообщаться с вами по поводу одного надоедливого мужчины из низин, — напомнила она.

Детектив перевел взгляд с Таи на графа, а тот покраснел от гнева.

— Вранье! Мы не общались! Мои слуги могут доказать это! Более того, вчерашний день я провел в имении. Что за нелепость?

— Тая, вы вновь мне лжете? — Детектив почесал гладкий подбородок.

Ужас впился в грудь иглами. Если отец Иттана говорит правду — что с Иттаном? Неужели он отправился к Кейблу? Один?!

Но тот смертельно опасен, беспощаден и окружен своими крысами.

Захотелось вскочить и понестись незнамо куда, главное — успеть найти Иттана живым.

— А почему… почему обвиняют его? — Слова застревали в горле мычанием.

— Не так давно Иттан Берк проник в академию, после чего эксперты обнаружили в покоях секретарши присутствие темной энергии. Тот случай ему простили — ибо шел он к любимой женщине. — Тая нервно дернула ногой. — Но нынче темный шлейф укутал тело Клаудии. Тот самый шлейф.

Он чуть склонил голову, дожидаясь реакции. Тая так сжала сидение стула, что онемели пальцы.

Не может быть! Что за бред?!

— Скажите, Иттан дорожит вами? — Детектив полистал блокнот в поисках какой-то недавней записи. — Мне известно, что вас познакомили с родней графа буквально месяц назад. Но какие отношения вас связывают? Любовь или дружба? Или что? Будьте честны со мной, прошу.

Она увидела, как графиня покачала головой. Едва заметно, но она показывала: «Не признавайся».

— Не знаю. — Тая закусила губу. — Мы знакомы не так давно, да и свели нас довольно неприятные обстоятельства. Гарнизон… Вероятно, и не любит он меня вовсе, но вдвоем легче пережить кошмары тех дней.

Она бы и сама поверила своим задушевным речами. И голосок специально дрогнул на последних словах — будто больно до комка в горле, что мужчина всей её жизни равнодушен и черств.

Она бы поверила, а вот детектив скептически усмехнулся.

— Спасибо за ответ. И всё же я считаю, что вы кое-что утаиваете, а потому наш разговор стоит перевести в более официальное русло. Тая, вам придется пройти со мной в следственное управление.

С него мигом слетело даже показное дружелюбие. Детектив подкрадывался точно тигр, приметивший жертву. Не сводил с неё взгляда и был готов атаковать, если придется.

— Сейчас? — Тая вжалась в стул.

Ей не нравилось то, что происходило. И всхлип графини показался совершенно безысходным. Берк-старший бездействовал, но его супруга обогнула стол и подошла к Тае. Обняла её крепко-крепко. Аромат роз и цитруса въелся в нос.

— Иттана считают темным, а потому будут охотиться, чтобы усмирить. — Графиня шептала в самое ухо. — Тая, я знаю, ты можешь найти его! Убегайте!

Опять?!

Вашу ж…

Всё бы ничего, но потом графиня тряхнула Таю за плечи, рывком поднимая со стула, и пихнула к двери. А сама бросилась наперерез опешившему детективу. Граф витиевато выругался, но добавил:

— Иди уже, дурная!

Вероятно, дипломатии настал конец.

Тая сбежала со ступеней, перепрыгивая через одну. Метнулась к входной двери, но разглядела у той стражника. Ломанулась в столовую. Кухарка взвизгнула и от неожиданности обронила кастрюлю с супом, когда дверь в кухню ударилась о стену. Тая перемахнула через лужу и направилась к окну, ведущему в сад. Отворила то, и порыв ветра внес снежинки.

Она вылезла наружу как была, в домашней одежде, и уже усмотрела впереди высокий забор — сумеет ли перелезть? — но была поймана за руку и притянула к чьему-то телу.

— Тая, не глупите, — обожгло шею запыхавшимся дыханием детектива. — Пройдемте со мной.

 

41

Твари глядели на Тьму с благоговением, пуча рыбьи глаза. Он обходил их жилища, вдумчиво рассматривал воинов растущей армии. Он был готов собрать войска и пустить их на Янг, чтобы утопить город в алых реках.

Рано. Здешних тварей недостаточно, чтобы сразить столицу. Нужны другие. Сотни и тысячи воинов. Разрыв меж мирами слишком ничтожен, чтобы провести всех, уставших томиться в мире за завесой. Они зовут предводителя, и голоса эти жалостливы. Они молят о горячей крови и горящей плоти.

И Тьма обязан исполнить их просьбу.

Когда-то Тьма не имел ни лица, ни имени; выходец из мира, что был скован холодом и болью. Он долго прорывался сквозь туннели межмирья, обходя ловушки и уничтожая тех, кто вставал на его пути.

Он долго искал, из какой завесы выскользнуть — но благодаря глупцу-магу почуял эту. Тогда бестелесный Тьма завладел телом твари и по праву возглавил войско, ибо был сильнее, опаснее, безжалостнее.

Всё продумал.

Его марионетка скоро не удержит силу, дарованную ей миром мертвых. Первым избранником был другой колдун, чьей ноги коснулся Тьма. Но тот оказался слаб, ущербен, убог и не смог понести в себе дар.

Этот, второй, справится. Тьма неспроста оставил отметину на его коже. Отслеживал его. Смотрел на мир живых его глазами. Тьма слабел без подпитки страданиями, но маг впитывал боль, называя свое умение «целебным». Когда от слабости слеп Тьма, зрение покидало и мага.

Сам Тьма не мог пользоваться магией в теле тупоголовой твари. Но мог насыщать мага.

Небольшой толчок — и он выплеснет всю злость.

И тогда завеса падет.

…Иттан очнулся от забытья у ворот собственного дома. Ошалевши потряс головой, не помня ровным счетом ничего. Обрывки чьих-то фраз. Вонь, вползающая в ноздри.

Внутренности, скручивающиеся узлом.

Где он был?..

И как оказался здесь?..

Надавил на дверную ручку, но передумал входить. Сел на ступеньку крыльца и обхватил ноющую голову руками.

Что он помнит последним? Тая передала ему записку. Точно! И он направился к Кейблу. А зачем?.. Почему не сообщил стражникам?

Что дернуло его сунуться в крысиное логово?

Обрывки воспоминаний издевались над Иттаном, то мелькая цветными картинками, то обрываясь. Общение с Кейблом — а оно было? — напрочь вылетело из головы, как и то, что происходило далее. Почему низы брючин намочены и провоняли болотом?

Что за бесовщина?

Темнота лишала Иттана даже памяти.

Нужно срочно что-то предпринять, иначе он окончательно потеряет рассудок!

Иттан шагнул за порог. На звук его шагов в холле столпились, без преувеличения, все обитатели дома. Мать совсем опухла от слез, и тетушка Рита придерживала её под локоть. Отец прям-таки истекал гневом. Казалось, он взорвется от негодования. Прислуга изображала кипучую деятельность — разумеется, протереть пыл, намыть полы и пронести свежесрезанные цветы необходимо именно сейчас — и таращилась с любопытством.

— Что-то не так? — Иттан не узнавал своего голоса. Будто охрипший, угасающий.

Принадлежащий кому-то иному.

— Это ты нам скажи. — Отец приблизился к Иттану и вперился в него ненавидящим взглядом. — Что за Клаудия и зачем ты её убил? Очередная?.. — он добавил короткую бранную характеристику.

— А при чем тут моя секретарша? — В голове будто бы лопались натянутые струны. — Постой… она мертва?

Мать взвыла и пошатнулась, грозясь рухнуть на пол.

Отец объяснял резко и без подробностей, но и этого было достаточно, чтобы понять — Иттан вляпался по-крупному. Детектив по магическим преступлениям сулил не просто проблемы, но смертельную опасность. Откуда на убитой секретарше (и кто её убил?!) взялись следы якобы магического следа Иттана? Откуда детективу известно, что он проник в академию?

А если известно, то почему его не схватили раньше?

И почему так плохо, будто в голове ворочается некто посторонний, кто теснит рассудок и подсовывает одни мысли взамен других?

Он разберется со всем. Главное — вспомнить. Растащить по косточкам всё, что случилось за последние часы.

Но не в одиночестве.

— А Тая? — Иттан огляделся, но её нигде не нашел.

— Таю увезли в следственное управление, — отчего-то ехидно отозвалась тетушка Рита, обмахивая сестру ладонью. — Сказали, что обменяют на тебя. Представляешь, увели в домашних штанах. Вот позора натерпится бедная девочка!

Дальше он не слышал ничего и никого. Рванул на улицу и остановил первую же повозку, бросившись ей навстречу. Кучер вопил, ржали лошади. Более всего был недоволен клиент, вышвырнутый вон за шкирку.

— В следственное управление! Живо!

Извозчик не вздумал пререкаться с человеком, в чьих глазах пылало пламя.

Это был не Иттан.

Или он?

Всё смешалось.

«Уничтожь их. — Говорил кто-то с Иттаном, а возможно, и он сам упрашивал себя. — Они обидели Таю. Твою Таю. Слышишь? Ей больно. Они бьют её! Истязают. Ей мучительно больно…»

… Помоги мне…

… Спаси…

… Убей их…

… Всех…

Двери распахнулись от налетевшего ветра, и стража, вздумавшая преградить Иттану путь, отлетела к стенам. Защита от магии трещала по швам, столкнувшись с нечеловеческой силой. Словно кто-то из завесы напитывал Иттана мощью. И управлял им, тянул за ниточки. Иттан что-то делал, куда-то шел, не успевая думать.

Тряс головой, но голос не утихал.

— Где Тая? — Он схватил за грудки какого-то служащего.

— К-кто? — опешил тот, но тут же закричал: — На помощь! Стража!

И тонюсеньким голосочком добавил что-то про нападение, несанкционированный доступ и темного мага.

Наверное, служащий всё-таки ответил, где искать Таю, потому как ноги сами вели Иттана по коридорам. В крови бурлило неугасающее желание — выплеснуться.

Какие-то люди — букашки — пытались его остановить, набросить магические пути, обездвижить; но Иттан топтал их мощью, дарованной завесой.

Кто-то вынырнул из-за поворота. Кто-то хрупкий и низенький, совсем крошечный.

Родная…

… Она лжет…

… Все лгут тебя…

… Таю используют…

— Иттан! — Она бросилась к нему наперерез, раскинув тонкие ручки. — Постой! Всё не так! Услышь меня!

… Не верь ей…

— Да кто ты такой?!

«Зови меня Тьмой», — хохотало в ушах Иттана.

* * *

Стены затряслись, и со столов полетели бумаги. Всё здание следственного управления дрожало, будто напуганное и жаждущее сбежать. В комнатушку, где Тая ожидала за чашкой горького отвара, влетел встрепанный мужчина.

— Он здесь!

— Слышу, — усмехнулся детектив Леон. — Готовы? — обратился он к семерым стражникам-магам.

Те синхронно кивнули и встали. Тая тоже поднялась.

— Оставайтесь на месте, — приказал детектив.

Маги выбежали, и он провернул ключ в замке, отрезая кабинет от внешнего мира. У Таи зуб на зуб не попадал, и тряслись поджилки. Ожидание чего-то неотвратимого жгло лопатки.

— Вы обещали обезоружить Иттана и излечить его, — процедила Тая, хватаясь за кружку, чтобы чем-то занять руки.

— Помню. Если только он не заставит принять экстренные меры. Поймите, он опасен для самого себя. В нем обосновалась инородная магия, в чем вы сами признались. Единственное, чем он дорожит, мы не ошибались, — вы. Но он уже потерял рассудок! Разве ваш Иттан стал бы громить управление!?

Тая всё это уже слышала: и когда её силком тащили в управление, и когда усаживали в кабинете, и когда поили гадким травяным настоем (якобы успокаивающего действия). Да, под воздействием заклинания правды она призналась, что Иттану всё хуже, и что с ним явно что-то неладно. Но она умоляла не причинять ему вреда.

Пошатнулся пол. Сама земля взвыла под ногами.

— Так отправьте меня. — Настой выплескивался из чашки. — Он пришел за мной, и я уговорю его успокоиться. Вы хотите потерять всех ваших людей?

— Он может искалечить вас. — Детектив поигрывал ключом от двери.

— Ну и что? Кому какое дело до меня?

Детектив Леон пожал плечами. Мол, и правда: дела нет никакого. Обычная крыса Затопленного города, так почему бы не сделать её наживкой?

Он выпустил Таю, но пристально следил за ней — чтобы не вздумала свернуть в другой коридор.

Это существо лишь внешне было Иттаном. Но кожа потемнела, проступили синюшные вены. В черных, что та бездна, глазах не отражалось эмоций. От него исходил жар, и воздух вокруг точно плавился.

Маги валялись изломанными куклами, и Иттан переступал через них. Вроде живые — они стонали и отползали в стороны, — но он был способен уничтожить их одним щелчком пальцев.

Светлый маг, который недавно насмехался над своей несостоятельностью, нынче обрел могущество, неподвластное смертным.

— Постой! — Тая неслась так, что в боку кололо. — Иттан!

Она подбежала вплотную и обхватила пылающее лицо руками. Но мужчина оттолкнул её.

Кажется, вывихнула лодыжку — боль иглами впилась в ногу.

Иттан наступал, и губы бормотали отрывистое:

— Не верь ей… она — враг…

— Иттан… — Тая, опершись на обе ладони, приподнялась. — Это я. Тая. Тая. Та-я.

Она повторяла свое имя раз за разом, словно нашептывала детскую колыбельную.

И в черных глазах прояснялось.

— Я не убивал Клаудию, — вдруг зашептал он и рухнул на колени. — Скажи им! Не убивал… Но я готов сесть в тюрьму… только пусть тебя отпустят!

— Она жива! — орала Тая, лупя его по щекам. — Это была ловушка, чтобы обдурить твою семью! Они выманили тебя! Иттан, послушай!

…Его рвало желчью и кровью, а мысли скручивались в узел. Он был собой и не был. Он ослеп и прозрел одновременно. Его звала завеса. С ним разговаривал кто-то, стоящий во главе темной армии.

И перебивала глас Тьмы Тая.

Та-я.

Он сходил с ума.

— Я прорвал завесу. — С его губ стекала кровавая пена. — Я не понимал… Тьма вырвался… Они всех уничтожат.

Набежала стража, и скрутила Иттана. Его потащили по коридору (да он и не сопротивлялся), а Тая ковыляла следом.

— Тебе помогут, — твердила она, не веря самой себе. — Маги придумают, как выковырять из тебя это.

— Поздно. — Иттан прикусил губу. — Тьма уже ушел. Я ему больше не нужен.

А в голове отдавалось далеким эхом: «Будь горд собой, ибо мир падет благодаря тебе, маг».

 

42

В кабинете размером со спичечный коробок с трудом уместились суетливый маги и детектив, застывший напротив Иттана. Казалось, стены трещат по швам от количества собравшихся в них людей. Тая забилась где-то в уголке — к Иттану её не подпустили. Его самого обездвижили магией, и он созерцал мир сквозь мутную пелену перед глазами и жужжание в ушах. Стул, куда его усадили, был шаток и неудобен. Детектив Леон, мужчина лоснящийся и аккуратный, но не вызывающий доверия, задавал однообразные вопросы, на которые Иттан столь же однообразно мычал. Язык ворочался с трудом, губы почти не размыкались. На шею повесили сдерживающий ошейник, и кожу сдавливало его металлом.

Потрепанные недавней схваткой колдуны осматривали Иттана, изучали строение его резерва, искали темные происки. Но перед ними находился обычный светлый маг, бытовой и бесполезный в сражениях. Маги чесали в затылках и не понимали, каким образом он сокрушил их получасом ранее?

Но Иттан знал, что нечто черное ворочается в нем, затаенное глубоко под ребрами. Тьма ушел, но оставил последний дар.

К глубочайшему сожалению — разумеется, магов и детектива, — Иттан не стремился помочь в расследовании. Сквозь кисель в мозгах он фокусировался на детективе, а тот, красный донельзя, повышал и повышал голос. Ещё немного, и начал бы вопить.

— Коль вы не хотите сотрудничать мирно, придется применить силу, — пророкотал он, забрызгивая лицо Иттана слюной.

Не удалось, ибо в кабинет ворвался граф Берк-старший в сопровождении двух воинов. Отец что-то шепнул на ухо детективу Леону, помахал перед его носом бумагой с гербовой печатью — и детектив возмущенно заговорил:

— Не имеете права! Это мое дело!

Вот теперь он орал, а на шее вздулась вена.

— Уже нет, — ответил граф добродушно. — Вам выписана премия от начальника управления. Отправляйтесь домой, отдохните, побудьте с семьей. Благодарю за вашу помощь в расследовании. Дальше я разберусь сам. Или вы оспорите приказ короля?

Он запихнул лист бумаги в карман пальто Леона, и детектив, ещё с секунду посверлив графа злобным взглядом, двинулся к дверям. Воины проводили его настороженно, а когда на выход зашагали маги — и вовсе взялись за оружие. Но обошлось. Последний маг щелкнул ключом в замочке, и ошейник спал. Как и сдерживающее заклинание. Иттан поводил затекшими руками, размял шею. Выдохнул скопившийся в легких воздух.

— Охранять, — коротко приказал отец.

Воины, чеканя шаг, вышли. Дверь захлопнулась. Если раньше было душно и многолюдно, то от присутствия отца стены сдавливали. Тая нерешительно встала со скамьи, где сидела, посмотрела на графа Берка-старшего с настороженностью.

— Рассказывай, — велел отец коротко, обращаясь к Иттану и засыпая в трубку табак. — Сейчас мы или отделаемся малой кровью и спишем всё на помешательство, или ты сдохнешь в темнице, а твою девицу посадят лет на двадцать за пособничество чернокнижью.

Иттан колебался, подбирая правильные слова. Но Тая, не удержавшись, прокашлялась. Её высокий, взволнованный голосок разбивался о стекла.

— Всё началось, когда Иттану поручили исследовать лес недалеко от завесы…

Она вспоминала, сбивалась с мысли, переминалась с ногами на ногу. За время своего долгого, тяжелого рассказа ни на секунду не присела, как и отец. Тот курил трубку, заполняя вонючим дымом крохотный кабинет, заваленный бумагами и кривобокими пустующими стеллажами. Иногда Иттан перебивал Таю, чтобы пояснить детали.

Он признался в слепоте, жизни в низинах и голосах, которые не давали покоя. В том, как побывал у подводников и как посетил завесу. О соли, покрывающей земли, где обитали твари. И о Тьме, взявшем контроль над безвольным телом. О силе, дарованной порождением мира мертвых.

И о том, что именно Иттан прорвал завесу.

Отец слушал, не кивая, не мешаясь. Застыл как статуя из камня, лишь прижимая к губам трубку и отстраняя её. Но когда Иттан замолчал, граф словно ожил.

— Твоя секретарша жива. — Он покопался в объемной папке с бумагами, лежащей на столе, но разочарованно откинул её. Исписанные листы усыпали пол. — Тебя заподозрили в чернокнижье в тот день, когда ты приперся к ней в академию. Уж больно заметный след оставил после себя, видимо, очень спешил, герой-любовник. — Судя по тону, отец был бесконечно недоволен, но удержался от ругательства. — Ректор допросил секретаршу, но дельного она ничего не сообщила. Между вами якобы ничего нет, но вскоре ты заберешь её с собой. Не понимаю, с чего женщины липнут к такому, как ты? — Иттан криво усмехнулся: «Весь в тебя, папенька». — Между тем, по словам ректора, с которым я имел честь пообщаться буквально полчаса назад, черный флер разрастался и тянулся будто бы из земли. Тебя заочно уличили в запрещенном колдовстве. Но ты сам знаешь, колдовство ещё нужно доказать на совете верховных магов, а туда тебя необходимо доставить. Что невозможно без веской причины, ибо ты — мой сын и находишься под моей защитой в родовом имении. — А теперь в голосе чувствовалось неподдельное сожаление. Отец пнул башмаком папку. — Убийство, совершенное с помощью темной магии, на причастия тебя к которому есть доказательства — чуть ли не единственное веское основание. И то я, дурень старый, не должен был верить на слово. Нет тела — нет дела. Впрочем, от тебя всего можно ожидать, потому я не усомнился, что ты прикончил ту девку…

— Почему меня допрашивал не совет, а обычные маги? — Иттан сжал и разжал кулаки.

— Совет пытается обуздать темную магию, которая рвется на город из-под земли. Пока им удается. Детектив должен был задержать тебя и выведать минимальный объем информации. Глупая затея, конечно. Что удержит темного мага?

Ничего. И детектив мог бы поплатиться жизнью, если бы Тьма не исчез. Тьму не удержал бы никакой ошейник.

Точно…

— Твари собираются атаковать Янг, и тогда нам ничто не поможет.

И отец, и сын одинаково задумались. Даже морщинки, что залегли между бровей, были схожи. Тая подкралась к Иттану и встала за его спиной. Не прикасаясь. Не мешая. Но находясь за ним. Так спокойнее.

— Говоришь, соль из завесы взрывная? — Вдруг лицо отца прояснилось.

— Говорю, — подтвердил Иттан.

— Решение есть. Нужно взорвать этот ваш Затопленный город, и две проблемы разрешатся разом.

— Нет! — Вырвалось у Таи.

Но граф её даже не слушал. Он, довольный собой, заложив руки за спину, прошелся по кабинету. Бумаги шелестели под его тяжелыми шагами.

— От этого места одни проблемы, и люди там — сплошь несущие болезнь и разрушения. Если академия направит вниз парочку магов-добровольцев, и те сожгут низины, то твари не выберутся наружу. Город попросту взорвется изнутри. Верхний Янг не должен пострадать, — размышлял он вслух, прикусывая губу. — Разве что небольшое землетрясение. Или нет? Нужно уточнить у магов.

— Иттан… — Его плеча коснулась ледяная — холод чувствовался через рубашку — ручка. — Пожалуйста, уговори его… ради меня…

Но Иттан, словно завороженный, не мог отвести взгляда от отца. А следом, подумав, покачал головой.

— Он прав. Или мы уничтожим Затопленный город, или погибнут все.

— А если взорвем — умрут те, кто внизу. — Её голос был тверд, но губы тряслись, а в глазах застыли слезы. — Ты ценишь верхних больше, чем нас? По-твоему, они лучше?

Не дождавшись ответа, но, видимо, усмотрев в его глазах нечто очевидное, Тая развернулась на пятках. Выскочила наружу, рявкнув на воинов, чтобы расступились. Иттан было направился за ней, но отец свистнул в два пальца, и воины встали живой преградой у двери.

— Я вытребовал тебя у короля, а потому слушай меня. Твоя девка, как и жители Янга, будет жива, если твари сгорят в пламени. Ты выбираешь её или незнакомых уродцев, по недоразумению зовущихся разумными существами?

— Наверняка есть другой способ спасти город. — Иттан тревожно глядел на дверь.

— Сам знаешь, что проще и разумнее поступить так, как говорю я. Ты согласен с моим решением, сын? — спросил отец проникновенно.

Впервые за долгие годы он интересовался его мнением, пусть и считал недостойным носить фамилию Берков слабаком.

И Иттан разумом поддерживал отца. Кто, по сути, населяет Затопленный город? Убийцы, грабители, нищие, предпочитающие подыхать от голода и болезней, чем действовать. Они не поднимаются вверх и не ищут возможности стать людьми. Они хуже крыс, ибо крысы живучи, выносливы и хитры. А они — паразиты, питающиеся соками Янга.

Таких, как Захарий, единицы.

Как Захарий или Тая.

Но вдруг где-то в низинах обитает такая же запуганная девчонка, которую судьба заставила бороться, бодаться, захлебываться, но выплывать, чтобы обрести счастье? И её покроют завалы камня, и сверху на бездыханное тело хлынет вода.

Эта девочка никогда уже не увидит солнечного света…

Иттан тряхнул головой.

— Я пойду? Ты ведь всё решил.

Отец раздосадовано вздохнул.

Тая обнаружилась в одной из комнат, вцепившаяся в какую-то книгу по магической криминалистике. Качаясь точно маятник, девушка читала. Взгляд её остекленел.

Иттан и не думал, что Тая такая прекрасная, когда в ней открывается дар чтицы. Что глаза светлеют, будто бы покрытые инистой коркой. Что губы двигаются размеренно, но из них не вырываются звуки. Что дыхание её замедляется.

— Тая! — Он погладил её по голове.

Девушка встрепенулась.

— Уйди! — Она захлопнула книгу. — Убирайся прочь! Я смогу изменить ход событий… Затопленный город нельзя уничтожать… Это мой дом, как же ты не понимаешь?!

Она попыталась лягнуть его, но Иттан притянул Таю к себе, и она затихла.

Её дом. Место, где она выросла, где жили её первые друзья и враги. Всему виной бесова завеса, полная тварей и соли.

— Мы можем сохранить Затопленный город, — по-мальчишески улыбнулся Иттан, озаренный идеей.

Ведь не только низины в соли, но и сама завеса полна её. Направленного залпа огня достаточно, чтобы разнести её на части. Город выстоит, ибо порушится кусок между миров.

Дело за малым — войти в завесу и спалить её внутренности. Твари ослабеют — их подкармливает темная магия межмирья. И их уничтожат людские войска.

Обычного мага завеса не пустит, но в Иттане сохранился след родства с ней.

— Да? — Тая шмыгнула носом.

— Успокойся, мы справимся. Ты — умница. Перестраивай слова, родная. Перестраивай, и тогда, если повезет, все мы выживем.

Девушка поднялась, уронив с колен книгу. Низенькая, она доставала Иттану до подбородка. Смешная.

Он целовал её как в последний раз: жарко, ненасытно, забываясь в соленом вкусе губ. Старался запомнить каждую черточку лица, изгиб милых сердцу бровей и слезинки, скатывающиеся по щекам. Шептал успокаивающие слова, в которые и сам верил.

Потому что его девочка справится. Она — истинная чтица.

Если он и выкарабкается, то только благодаря ней.

— Если ты погибнешь — я убью себя, — заявила Тая, когда поцелуй оборвался.

Она не угрожала, но говорила об очевидном. И Иттан не стал переубеждать.

Он выживет и вернется к ней, как возвращался всегда.

— Встретимся на том свете или на этом. — Иттан расхохотался и подушечкой указательного пальца разгладил морщинку на лбу. — Не реви.

— Я начну читать прямо сейчас. — Девушка подняла книгу, любовно погладила корешок.

— Мы справимся.

Он ушел к отцу, а она осталась выстраивать будущее, в котором найдется место им обоим.

 

43

На подходе к низинам голоса позвали Иттана сильнее прежнего. Он не противился зову и уже знакомой тропой спустился в обитель тварей. Те были готовы сражаться, а раскрывшаяся мать-завеса рождала новых, наполняла их яростью и желанием биться. Приласкала и Иттана, словно заблудшего детеныша. Ступив в почти непроглядную темноту, он поддался желанию стать частью великого побоища. Не возглавить строй, но пойти на Янг со всеми и уничтожить город, полный тех, кем когда-то дорожил.

Потому его и не трогали твари — он был своим. Всего лишь ещё один безумец, вскормленный завесой.

Предводитель осматривал копошащуюся армию с уступа, возвышаясь над тварями. Он не утруждал себя одеждой — кроме черного плаща в пол, капюшон которого был накинут на безобразную морду. Внешне неотличимый от других порождений завесы, Тьма был могущественнее любого из них. Он не существо, но скопление смертоносной энергии, необузданное и не знающее страха.

Иттан припал на колено, вскрикнул:

— Я хочу подчиняться тебе, предводитель!

Тьма рассмеялся и потер ладонь об ладонь. Горло Иттана сдавило невидимой железной лапой.

… Воздуха слишком мало, он кончается.

«Мертв», — хихикают неугомонные буквы.

Нет, — говорит Тая страницам. — Ни за что.

Она вкладывает всю себя в перестройку Слов. Задыхается сама, но не сдается. Перед глазами плывут миры. Тая хватается за жизнь Иттана и не отпускает её, вырывает у судьбы.

Потому что их будущее зависит от неё.

И лапа отпускает шею.

«Жив», — отвечают буквы с огорчением…

— Что тебе надо, маг? — Тьма спрыгнул с уступа и оказался перед Иттаном. Громадный, нерушимый. От него смердело смертью. Но Иттан не испытывал пред ним трепета. Посмотрел снизу вверх, а затем заговорил твердо и без сомнений:

— Позволь мне присоединиться к твоему войску. Я хочу стать частью великого.

За его спиной скапливались твари. Неловкий жест, поворот головы, слово — и они разорвут Иттана на куски голыми руками.

— К чему мне ты, человечишка? Ты смертен и слаб.

Легкие сжимала огненная длань. Она выжигала воздух и кипятила кровь. Сердце билось нерешительно, замедляя ход, готовое остановиться.

… - Умрет? — интересуются буквы, но Тая, в чьих кулаках заключена вся сила предвидения, отвечает:

— Нет.

И биение сердца становится отчетливым и ровным…

— Пусть я и смертен, но завеса зовет меня. Твоя метка жжет кожу. — Иттан провел по следу от старого ожога на глазах. — Я уже не слепну, но хочу видеть по-новому.

Когтистые пальцы тронули виски Иттана, прорвали кожу. Струйки крови потекли по щекам что слезы. Иттан не отшатнулся. Он, собрав кровавые капли пальцами, слизал их.

— Не лги мне человек. О чем ты думаешь?

Его мысли были кристально чисты. Иттан не вспоминал о доме, родителях или Тае. Всё становилось ненужным и бессмысленным, если невдалеке мурлыкала завеса. Он наслаждался ею, и по позвоночнику бежали мурашки наслаждения.

Тьма чувствовал его истому и хохотал от удовольствия.

— Верю! Ты помешался на этом. Ты стал одним из нас! Так чего же ты хочешь, брат?

— Я хочу вычерпнуть из завесы столько соли, сколько смогу унести, и усыпать ею улицы столицы.

Тьма исследовал его долго, с выкручивающим кости любопытством, проникал в центр сознания и копошился там. Но поверил.

— Ты служил мне месяцами, маг, а потому заслужил разделить мой триумф. Я не ощущаю в тебе лжи, так возьми десяток солдат и наполни холщовые мешки солью. Ты, светлый, всё равно неспособен высечь искры и сгубить завесу. Так смотри же, как сгинет в огне и пепле твой город и твой мир.

Иттан вошел в завесу с привычным трепетом и, слепнущий от белоснежной соли, вдохнул полной грудью. Твари неотрывно следовали за ним.

Он не сможет высечь искры, ибо светлому магу не даны разрушающие заклинания. Он — нет. Но спичка — вполне. Обыкновенная спичка, которую не предусмотрел всевидящий Тьма. Разум требовал остаться и собрать соль, как было велено предводителем, но руки уже чиркали о коробок. Спичка полетела вниз.

Огонь взметнулся рыжим лисом среди белоснежной пустоты.

… Соль хрустит и лопается, и межмирье воет от невыносимой боли. Светлый маг мечется среди пожара. Алые всполохи слизывают с него одежду. Кожа покрывается волдырями.

Смерть близка.

— Нет. Нет. Нет! — Тая уже не просит и не требует. Она вся переходит в книгу, рушит связи и нити. В глазах вместо букв — переплетение времен. Она — время. Она — безвременье. Она творит одно будущее и стирает другое.

Она стала сильна. Возможно, сильнее многих.

Она убедила Тьму в намерениях Иттана. Она отвела взгляд порождению мира мертвых.

Умение величайших Чтиц открылось для Таи.

— Нет! — повторяет она, и прослойка времен звенит.

И огонь расступается, шипя. Будто залитый живительной водой, он исчезает, позволяя светлому магу выползти из завесы перед тем, как ту выжжет дотла.

Твари ревут, ибо их прародительница погибает в муках. Стонут от боли, но идут на Затопленный город. Поднимаются по каменным ступеням, и их предводитель первый срубает чью-то голову.

Человеческая армия издает победоносный клич и врезается в войско Тьмы. Мечи входят в тела и окропляют землю Затопленного города вонючей кровью. Твари, обезумевшие от потери матери, слабы. Их атакуют и разбивают. Уничтожают. Втаптывают в землю.

Войско Тьмы разгромлено.

Так просто?..

Светлый маг встает и, шатаясь словно пьяный, бредет по опустевшим низинам. Стучится к знахарю, у которого когда-то жил, и падает, проваливаясь в долгое, но столь приятное забытье.

— Он выберется, — говорит Тая Словам, а те не сопротивляются, ибо подчинились чтице…

Вынырнув из глубин книги, она тряхнула гудящей головой. Поднялась, разминая затекшие ноги. Поморгала. Раздосадованно охнула. Наверное, от борьбы со Словами зрение испортилось, и предметы вдалеке теперь казались размытыми очертаниями. Но это — малая плата. Щурясь, Тая отправилась искать графа Берка-старшего.

Всё будет так, как она увидела. Скоро Иттан войдет в низину, поговорит с Тьмой и уничтожит завесу.

Будущему — быть.

 

44

Иттан постоянно спал, и ему снились кошмары. Он метался по постели, мокрый от пота, и твердил что-то неразличимое. После находил руку Таи, сжимал её до хруста в костях, и лишь тогда успокаивался. Ненадолго. Иттан редко приходил в себя, но выздоравливал. Лекари, которые и вогнали его в сон, твердили, оптимистичные до тошноты: «магическое истощение вскоре пройдет, но сейчас неразумно растрачивать энергию на бодрствование». Дескать, пусть лучше спит.

Но казалось, что сон его бесконечен.

В день побоища, что осталось кровавым пятном на теле Затопленного города, в верхний город вынесли сотни раненых, искалеченных, убитых. Среди них был и Иттан, которого забрали тайно люди графа, под видом жителя, и доставили домой.

Тем же вечером король издал указ: наделить жителей Затопленного города землей, а сам город похоронить в руинах. И пусть земля эта находилась за сотню километров от столицы, но большинство, должно быть, обрадовались. У людей появился шанс на спасение.

Тая не интересовалась новостями — дни напролет она проводила в мягком кресле, который притащила в спальню и поставила около постели, где лежал Иттан. Читала, и перед ней открывались всё новые витки будущего. Чаще незначительные — разве важно, что лавочник разольет молоко, споткнувшись о выбоину в мостовой? — но порою пронизывающие до костей.

Тая гладила лоб любимого мужчины и рассказывала ему что-то обнадеживающее, а сама поправляла вечно сползающие с носа очки, к которым так и не сумела привыкнуть. Ну и ладно! Он вообще был слеп, но справился, а с Таей случилось то, что неминуемо происходит с читающими людьми. Просто гораздо быстрее.

Ну и что.

В комнату, коротко постучавшись, вошла графиня.

— Прибыл лорд Пограничья вместе с супругой. Они хотят поговорить с тобой.

И улыбнулась отчего-то лукаво.

— Зачем?

— Ну, вроде как ты обращалась к леди теней и мудрейшим твоего народа в недавних письмах.

— Но… — Тая разинула рот. — Кто отправил их? Я не успела… меня увел детектив, а после… я забыла о них…

— Я, — подмигнула графиня весело. — Пришлось задействовать свои связи, чтобы письма долетели лично до адресатов в кратчайшие сроки. Я верю в тебя, девочка. Чтица, надо же.

Она хмыкнула по-доброму, почти по-матерински, и даже не разрыдалась, как обычно. Они обнялись быстро, и графиня села около спящего сына.

— Иди и расскажи им всё, что видела.

И Тая рассказала. Не только о них, но и о судьбе всего мира.

О прошлом, которого не исправить.

О настоящем, которое колеблется в сомнениях.

И о будущем, которого может не быть.

[В столицу людского королевства они пробрались тайно — сквозь сумеречный туннель. Маги Янга не засекли двух гуляк между мирами, что при колеблющемся магическом фоне и неудивительно. Открывались и захлопывались завесы, сыпались одиночные твари — кому в такой обстановке есть дело до ничтожного разрыва?

Улочка, на которой они очутились, была безмятежно тиха. Такое безмолвие присуще лишь богатым районам, где с приходом темноты в домах разжигают камины, и семьи собираются в уютных гостиных, чтобы обсудить минувший день. Здесь вечерами не бегает детвора, потому как дети аристократов приучены к покою, а их отцы и матери считают ниже своего достоинства высовываться наружу в потемках.

Потому жизнь останавливается до утра.

— Ух ты, неужели за столько лет я не забыла, как выглядят эти места. — Сольд дернула плечом, поправила съехавший с волос капюшон плаща. До Янга по туннелю их вела она, потому как единственная могла четко представить, где им следует выйти. — Дом Иттана где-то… — Посмотрела по сторонам. — Там.

Трауш шел чуть впереди, оберегая жену от возможного нападения. Туманы его ощупывали округу. Но, кроме одинокой повозки, запряжённой изнуренной лошадью, навстречу никто не попался. В окнах горел свет. Улица нежилась в тепле и сытости.

Их пустили в поместье Берков, не задавая никаких вопросов, но глава дома был бескрайне удивлен, что правители Пограничья требуют общения наедине не с ним и даже не с его сыном, а с какой-то безродной девушкой.

Тая.

В своем письме — составленном несуразно, зато полном переживаний — она детально описала их, Сольд и Трауша, прошлое, а о себе поведала коротко: «Я умею перестраивать Слова». О том, что рынди называют величайшим даром, она рассказывала так, будто стеснялась. Между делом. Мол, к слову пришлось, и не более.

Трауш жаждал увидеть Таю лично: или чтобы убедиться в её неповторимости, или чтобы почувствовать фальшь.

Граф не пытался навязываться. Да и вообще он всем видом показывал неприязнь к теневому лорду, держался поодаль. Как почти любой человек, а уж тем более — вояка, граф Берк не терпел чужеродную расу. Вроде не хамил, но едва удерживал на лице маску дружелюбия.

— Подождите в столовой. Я распоряжусь о напитках.

Когда граф вышел, держа спину неестественно прямой, Сольд задернула шторы.

— Мало ли что… — ни к кому не обращаясь, проворчала она.

Пламени десятка свечей не хватало, чтобы прогнать сумрак, и тот обернул собой столовую. Впрочем, он не раздражал. Сольд барабанила пальцами по столу. Трауш стоял, качаясь с носа ботинок на пятку.

Тая не вошла, но прошмыгнула в щелочку и неловко склонилась в приветственном поклоне. Подслеповато сощурилась, рассматривая лорда и леди.

— Я рада познакомиться с тобой. — Сольд встала и на долю секунды прижала Таю к себе, как прижимают давних подружек; девушка сжалась в комок и выдохнула лишь тогда, когда её отпустили на свободу. — Ты видишь? — восхищенно обратилась жена к Траушу.

Тот не верил чутью. Неказистая Тая была сильна — словно хрупкий сосуд вобрал в себя магию. Она — обычная девушка с фигурой ребенка, которой подвластно течение времени. Волосы её были угольно черны и чуть завивались у кончиков — хотя большинство рынди светловолосы. Тая так и не отважилась сесть. Держалась ровно, но запиналась, пока рассказывала о недавних событиях. О темной армии и разорванной завесе.

О себе почти не упоминала, точно и не было её в этой истории, и не она изменила ход событий, просто убедив будущее подчиниться.

— Как Иттан? — Сольд заметно побледнела, слушая о сожжении завесы.

Траушу не требовался свет, чтобы видеть волнения любимой женщины. Он слышал, как дрогнул её голос, потому подошел и ободряюще сжал плечи.

— Всё хорошо… уже. Он приходит в себя. — Тая сняла очки и обтерла стекла о край мужской рубашки, в которой тонула. — Вроде как магическое истощение, завеса ведь питала и его тоже. Но оно пройдет.

Помолчали.

— Тая… — Трауш не мог больше ждать. Ему требовались ответы, ради них он сорвался в путешествие и подверг опасности Сольд, которая наотрез отказалась отпускать мужа одного. — Какое ты видишь будущее?

— Почти любое. — Чтица выдавила слабую улыбку и подняла взгляд, но смотрела куда-то сквозь лорда, сквозь комнату и, наверное, сквозь само пространство. — Но только тогда, когда этого захотят книги. Или боги? Но ваше они мне приоткрыли. Не всё, но кое-что важное. — Сольд охнула, и даже Трауш задержал дыхание. — Ваш сын вырастет прекрасным мужчиной. Воином, достойной заменой отцу. Я вижу вас, леди Сольд, седовласой и вы прогуливаетесь с супругом по заснеженному яблоневому саду. Вижу вашу мать и вашего брата, с которым имела честь познакомиться. Вы ведь простили его? — Сольд кивнула как завороженная. — Рейк тоже обретет свое счастье, но позже. Всё будет хорошо, — сладко подытожила Тая, а глаза её блеснули в пламени свечей. — Но потом. Сейчас же — под угрозой все мы. Завеса породила множество чудищ, но Тьма — самый страшный из них. Он выжил в битве и где-то укрылся. Он соберет новую армию, он впитает стихию. И обрушится на нас разрушением и смертью.

— В письме ты не описывала конкретной угрозы, — напомнила Сольд, оглядываясь на мужа, будто спрашивая его: «И что нам делать?!»

Трауш осмысливал сказанное, машинально поглаживая шею супруги.

— Да, будущее было размыто. — Чтица подслеповато щурилась. — Теперь оно четкое, но… не обнадёживающее. Тени умеют создавать разрывы, но потому вам придется сложнее всего. Грань между мирами в Пограничье слишком тонка. Вы падете первыми.

Разговор был долгий. Вопросы и ответы, недосказанности, неточности, сомнения. Тая не могла знать всего, но Траушу не хватало тех изменчивых фактов, которыми она владела.

Сегодня будущее таково, но завтра оно может смяться иным. Разумнее переждать, чем обдумывать то, чего не произойдет.

И всё-таки он запомнил всё, о чем сказала Тая.

— Чего ты просишь у нас? — Сольд водила рукой над свечой, и огонек боязливо трепетал.

— Защиты, — без раздумий ответила чтица. — И готовности вступить в бой. Эта война — общая.

— Тебе так важна судьба мира?

Трауш никогда не верил в бескорыстную доброту.

— Мне важен Иттан.

А вот в любовь он верил и лично бы уничтожил хоть Тьму, хоть самого дьявола (впрочем, не одно ли это существо?) ради спокойствия Сольд и Тео. Сейчас, когда сын научился черпать отцовский резерв взамен материнского, а Трауш привык делиться с ним магией, Сольд не белела от слабости — и казалось, что они смогут зажить нормально, как жили родители лорда.

— Я обещаю тебе и Берку-младшему любую поддержку. Как только Иттан выздоровеет — приезжайте к нам, ибо здесь вам не найдется покоя. Вас обвинят в чернокнижье и непременно казнят, дабы успокоить возмущенную общественность. Людям нужен враг, и врагом нарекут вас. В Пограничье же вы будете неприкосновенными. — Туманы ползли по столовой, тушили свечи. Слова высокого лорда эхом ударялись о стены. — Что до всего мира… Если возникнет необходимость бороться — я согласен. Но! Если согласятся иные расы.

— Благодарю вас, — Тая чуть поклонилась, но удивленной или обрадованной не выглядела. Наверное, её дар показал всё заранее. — И ещё. — Она приблизилась к Сольд и шепнула ей на самое ухо: — Вскоре вернется мужчина, которого вы направили в страну ави, с добрыми вестями. Ваш сын будет исцелен.

Леди всхлипнула, а после лучисто заулыбалась:

— Жду вас в Пограничье.

… Обратная дорога прошла в умиротворенном молчании. Сумеречный туннель кончился, и среди темноты межмирья забрезжил лучик света. Трауш выбрался первым, а когда вылезла Сольд — подхватил её на руки и закружил. Она, хохоча в голос, принялась отбиваться.

— Отпусти! — смеялась, пока рассветные лучи украшали её волосы медным.

— Легко, — серьезно сказал Трауш, опуская руки.

Сольд с визгом обхватила его шею. Лорд не удержал равновесия, и они повалились в траву. Плащи перекрутились, тела сплелись.

Леди прильнула к родному супругу и, наслаждаясь мерным биением его сердца, спросила:

— Как думаешь, Тая не лжет?

— Я чувствую в ней силу чтицы. Думаю, Дарго принесет хорошие вести. Что насчет порождений тьмы — время покажет. Будем ждать. Вскоре всё переменится, любимая.

— Вскоре, — эхом повторила она, такая необходимая, и рассмеялась.

Струна, стягивающая грудь Трауша, порвалась. Сольд смеялась так звонко, что всё дурное разбилось вдребезги].

Граф и графиня покинули поместье первыми, едва Иттан пришел в себя. Куда они отправлялись — неизвестно, но напоследок отец крепко пожал руку сыну и сказал:

— Не возвращайтесь в Янг, пока народные волнения не утихнут. Горожане недовольны происходящим, повсюду вспыхивают восстания — власть короля ослабевает. Он непременно возложит вину на тебя, как только узнает, что ты выжил и здравствуешь. Если не достанет тебя — возьмется за нас.

Мать долго целовала Иттана, точно маленького, в лоб и глаза, но не плакала.

— Вы справитесь, — сказала она, полная уверенности, и добавила, обращаясь к Тае: — Носи кольцо наших предков, ты его заслужила. И обязательно поженитесь. Не сейчас, так позже.

— Спасибо. — Тая погладила большим пальцем камешек. — Поженимся, — поклялась она. — Когда будет угодно судьбе.

Иттан и Тая выехали из Янга под покровом темноты, под чужими именами. От Пограничья их отделяло несколько недель пути, но Тая в книге прочла, что дорога пройдет гладко. И вскоре они обживались в домике, который обустроили под контролем леди Сольд специально для них. В домике у берега моря.

Об этом её попросил Иттан.

* * *

Ветер приносил соленые брызги, и Тая, лежащая на песке, фыркала. Она читала книгу — читала по-настоящему, какой-то несерьезный роман модного нынче в Пограничье автора сентиментальной прозы. Перебирала пальцами песчинки. Разглядывала причудливые облака.

И не заметила, как сзади подкрался Иттан. Он без слов протянул запечатанный конверт. Печать была незнакома, и Тая повертела письмо, не вскрывая.

— Что это?

— По всей видимости, ответ от рынди.

Точно! Ведь Тая писала не только к Сольд, но и к мудрым, что служат при храме богов.

Что же они ответили?..

Неужели поверили?

«Мы жаждем лицезреть чтицу, дабы склонить пред ней колени. Врата нашего государства всегда распахнуты для тебя. И мы пойдем за тобой туда, куда укажет судьба и боги. Мы готовы сразиться с порождениями вечной темноты».

В конверте обнаружилась медная монета, вдетая на шнурок.

Тая долго осматривала гладкие строчки и не верила, что за ней кто-то пойдет. Иттан, поцеловав Таю в висок, ушел в дом — он как никто чувствовал, когда его женщине необходимо остаться наедине со своими думами.

Солнце закатывалось за границу моря и неба. Тая пыталась разглядеть судьбу всего мира в тексте сентиментального романа, но Слова смазывались и таяли дымком. Всё слишком неопределенно, чтобы менять течение судеб. Великие свершения творятся не людьми, но временем.

Соленый запах моря въедался в ноздри. До полной темноты Тая бродила по берегу, а после на цыпочках прокралась в дом. Босые ноги оставляли на полу мокрые следы. Предательски скрипнули несмазанные дверные петли. Иттан ждал.

Как всегда.

Он не засыпал без неё.

— Что-нибудь углядела? — полюбопытствовал весело, но в голосе пылала горечь.

— Сегодня мы не умрем, — ответила Тая и юркнула под теплый бок.

Сегодня — нет. А завтра будет видно.

Иттан покрывал её кожу жадными поцелуями, и она забывалась в нем. Тонула в его радости и печали. Сливалась с ним в одно целое, чтобы рассыпаться на миллиарды частиц.

У них есть прошлое, которого не выжечь солью или пожарами.

Им даровано настоящее, вымоченное в слезах и крови.

Пред ними расстелилось будущее. Только бы удержать его в ладонях. Только бы разглядеть его в Словах.

 

БОНУС-РАССКАЗ (Сольд-Трауш). Окончен

1.

Огонь в камине пожирал поленья, но леди, с ногами забравшаяся в кресло, мерзла. Она зябко грела ладони у каминной решетки, щурилась, вглядываясь в танец языков пламени.

С того дня, как детский крик разорвал настороженную — все до единого тревожились за роды любимой леди — тишину поместья Вир-дэ, Сольд постоянно замерзала, мало ела и совершенно не заботилась о своем здоровье. Ничем не болела, но таяла на глазах. Младенец, напротив, окреп и уже научился улыбаться; леди же меркла, даря ребенку всю себя без остатка. И это при том, что за сыном денно и нощно следила кормилица, лишь изредка выдавая его в материнские руки.

— Ну а что вы хотели, — разводил руками личный лекарь правящей семьи. — Вообще чудо, что Сольд разродилась от бремени, при её-то хрупком здоровье. К тому же ваша супруга вечно истощена, что обусловлено некоторыми… — в этот момент он обычно запинался, потому как не мог подобрать нужного слова, — особенностями ребенка.

Трауш хотел одного: чтобы его супруга здравствовала. Чтобы щеки её вновь горели румянцем. Чтобы она перестала быть задумчивой и вялой. Ночами он грел её теплом своего тела, подолгу боясь заснуть и даже сдвинуться, только бы не нарушить дрему вечно изнуренной Сольд.

Сейчас она потерла ладонь о ладонь — тонкие пальцы подрагивали не то от усталости, не то от холода — и сказала тихо, но решительно:

— Нашему сыну нужно имя.

— Сольд. — Трауш встал за её спиной, погладил по отросшим волосам, не собранным в косу; огонь напитал их рыжим оттенком. — Ты помнишь, я согласен на любое, которое выберешь ты сама.

— Наш сын не может оставаться безымянным, — тверже ответила она. — Скоро день благословения, и к тому времени ты должен определиться с именем. Наследника называет отец, а не мать.

Как же объяснить ей, что Трауш не хотел называть ребенка вообще? Что сама мысль о том, что его сын будет принят богами в этом имени, вызывала отчего-то лютую ненависть? Пока малыш был краснощекой игрушкой, он казался незначительным, почти нереальным. Но когда он будет назван — боги нарисуют ему линию жизни.

И тогда лорду придется смириться с тем, какой у него наследник.

Трауш несколько раз предлагал имя наобум, но Сольд только качала головой.

— Я подумаю, — в сотый раз пробормотал он, выходя из залы.

Лопатками почувствовал опечаленный взгляд жены.

Сын спал в колыбельной, укутанный шерстяным одеяльцем с вышитой на том монограммой рода. Пухлые губы были приоткрыты, ресницы дрожали, кулачки сжимали краешек подушки. Трауш посмотрел на него так внимательно, что ребенок захныкал.

На плач тут же прибежала кормилица. Дородная молодая блондинка, её выбрала сама Сольд. Кормилица воспитывала трехмесячную дочь, но любила обоих детей одинаково. Даже странно, как можно любить кого-то чужого, заботиться о нем как о своем собственном?

— Ну-ну, — она прижала младенца к груди, и тот успокоился, — ну что ты, это всего лишь папа.

Из её уст это слово — папа — звучало так спокойно и гладко, будто речь шла о самом обычном мужчине, а не о высоком лорде Пограничья. Сам Трауш никогда не называл своего родителя «папой», только «отцом», потому как считал первое обращение неуважительным и простецким.

Папа…

Если бы. Папы не ненавидят своих сыновей.

— Хотите взять его? — Кормилица протянула ребенка, и тот заелозил, недовольный тем, что его оторвали от теплого тела.

Трауш покачал головой.

Этот младенец иссушил мать. Он пожирал её и сейчас, хотя Сольд и утверждала, будто это не так.

Её беременность была самой обычной. Лекарь приезжал в поместье еженедельно, но в первые месяцы не находил ни единой патологии. Правда, сама Сольд побледнела, слегла с дурнотой — но лекарь успокоил:

— Это естественная реакция женского организма.

В какой-то момент Трауш ощутил себя полнейшим глупцом, потому как трепетно следил за каждым вздохом жены. Сольд посмеивалась:

— Прекращай. Младенец не способен убить меня.

И поглаживала себя по едва округлившемуся животу.

Так было до тех пор, пока Трауш не застал свою леди в саду. Она стояла недвижно, зачем-то вытянув правую руку, и сжимала-разжимала пальцы.

— Что-то не так? — спросил Трауш с опаской.

— Я слышу истинную силу, — просто сказала Сольд. — Она льется внутри меня.

И крутанула запястьем. Высокий лорд прислушался чутьем к жене. Та была спокойна.

— Не понимаешь? — продолжила, улыбнувшись. — Во мне неоткуда взяться истинной силе, я же пустышка. Пока не наполнюсь ею извне — она не появится. Но магия пребывает. Смотри.

Из-под её пальцев вырвалась маленькая снежная буря.

Трауш переводил взгляд с рук жены на её живот. Он понимал, на что Сольд намекает.

— Думаешь… ребенок?

— Возможно, ему суждено стать великим колдуном. — На щеках заиграли ямочки.

Но дни текли друг за другом, и тихая радость медленно сменялась растерянностью. Сольд всё чаще пропадала в библиотеке, читала о магии. Писала матери, и та уверяла, что в их роду дети никогда не проявляли себя в утробе.

В тот вечер, спустя семь месяцев со дня зачатия, Трауш возвращался домой в дурном расположении духа. Сердце чуяло неладное. Леди не обнаружилось в спальне, не было её ни в саду, ни в столовой.

Мертвенно-белая Сольд лежала без сознания посреди библиотеки. Губы её посинели. Щеки впали. Она дышала тяжело и тихо, почти неслышно. А сквозь большой живот проглядывались очертания ноги или руки. Ребенок пинал мать.

На сей раз лекарь осматривал Сольд с тревогой. Шептал что-то, пересыпал порошки. Позвал жреца, и вместе они долго изучали очнувшуюся леди. Та безропотно выполняла все их указания.

— Ваш сын напитался стихийной магией. — Вердикт был страннен. — Тот выброс, который случился зимой, после вашей стычки с братом, полностью перешел в плод. Ребенок — не просто маг. Он — сама стихия. А стихия всегда голодна.

— Ему не хватает моей силы, понимаешь? — добавила Сольд. — Он будто ест её. Мне приходится потихоньку тягать резерв из теней, потому как иначе я полностью истощаюсь. Мне страшно, — впервые призналась жена.

С того дня Трауш перестал считать то, что росло внутри высокой леди, сыном. Оно было монстром. Чудовищем. Тварью, недостойной жизни.

Но на предложение избавиться от младенца Сольд — напоминающая скелет, обтянутый кожей — отреагировала категорическим отказом:

— Это наш первенец, и я готова умереть за него, если придется.

Траушу пришлось смириться с волей жены.

Он появился на свет в середине лета. Роды были мучительно долгими, но когда они кончились, а на грудь матери положили вопящего младенца, Сольд расплакалась.

Трауш услышал первый крик сына и всхлип супруги не слухом, но чутьем, бродя по кабинету взад-вперед, не находя себе места — Сольд не допустила его до спальни. Хмыкнул и залпом осушил стакан виски. Уже не первый стакан. Все шестнадцать часов родов он не покидал поместья.

Ждал.

Надеялся, что произойдет чудо, и пуповина обовьет шею младенца. Задушит его в чреве.

Но тот справился.

Что ж, ребенку было суждено жить. Пока.

2.

Сегодня, спустя две недели после родов, Сольд впервые вышла из спальни, чтобы поприсутствовать на завтраке. Ребенка она отдала кормилице, и Трауш, признаться, был рад, что наконец-то остался наедине с женой. Слуги, прочувствовав настроение высокого лорда, расставили блюда и беззвучно удалились кто куда.

В столовой повисло молчание настолько тяжелое, какого не случалось даже при первых встречах Трауша с будущей леди. Сольд вся напряглась и на каждый звук реагировала быстрым поворотом головы — ждала, что заревет сын. Трауш долго и вдумчиво промазывал кусок булки сливочным маслом, изведя половину масленки. На все его попытки завести непринужденную беседу супруга реагировала скупым: «Угу», «Да-да», «Конечно».

— Я так не могу! — вздохнул он и ударил ножом по столу. Сольд моментально обернулась на звяканье посуды. — Или ты поговоришь со мной нормально, или я сейчас же увезу тебя в город и запрещу появляться в поместье до момента, когда сыну исполнится восемнадцать.

— Трауш… — одними губами прошептала Сольд.

— Что не так? — Лорд встал и застыл за стулом супруги. Положил ладони на её плечики, прикрытые серой шалью. — Ребенок с кормилицей, она позаботится о нем. Ничего не произойдет, если ты посвятишь один час мужу. Поговори со мной, молю тебя.

Легонько помассировал тонкую шею, но напряжения снять не смог. Сольд словно сковало ледяной броней.

— Нашему сыну нужно имя, — сказала она после долгой заминки (и в дальнейшем повторяла эту фразу так часто, что Трауш запомнил, как изгибаются губы на каждой букве). — Я знаю, ты… опасаешься его, но он растет прекрасным малышом и никогда не причинит мне вреда.

— Я обязательно подумаю над этим сегодня же. — Пальцы пробежались по выступающим позвонкам. — Позавтракай. Ты не притронулась к еде.

Овсяная каша с фруктами, которую раньше супруга обожала, давно остыла и расплылась по тарелке малоаппетитным месивом. Столовые приборы лежали так, как их уложила прислуга. Сольд даже не пыталась поесть.

— Мне не хочется. Можно я пойду? — спросила его точно надзирателя и глянула так жалобно, что у Трауша кольнуло в сердце.

— Сольд! — простонал он. — Ты невыносима.

Ему захотелось рухнуть на колени и уткнуться ей в живот лбом, умоляя ожить хотя бы на краткий миг. Хорошо, что не рухнул, потому что с порога донеслось язвительное:

— Что, строптивая женушка не слушается лорда?

Этот голос мог принадлежать только одному человеку, и, видят боги, сегодня Трауш был даже рад ему.

— Дарго?! Ты приехал! — охнула Сольд и выдавила что-то, смутно похожее на улыбку. Трауш поприветствовал наемника легким кивком.

— Ага, приехал. И я голоден как собака. — Дарго плюхнулся на стул высокого лорда, с аппетитом вцепился зубами в измазанный маслом хлеб. Покачав немытой башкой, он с наслаждением выдавил: — Вкуснотища! Третью неделю перебиваюсь солониной, тошнит уже от неё.

За время отъезда Дарго стал ещё смуглее, а волосы его отросли настолько, что он заплел их и стянул синей лентой наподобие того, как плетут косы воины-кочевники. Он сбежал из поместья на пятый месяц беременности Сольд. Якобы отправился в родные земли налаживать отношения с сестрой (впрочем, Трауш чувствовал, что не обошлось без чего-то ещё, в чем наемник не признавался). Судя по тому, что при последней встрече Дарго чуть не убил собственную племянницу — налаживание предстояло долгое.

— Как поездка? — Трауш опустил ладони на ключицы Сольд. Она робко коснулась своей ручкой его запястья.

— Да так. — Наемник махнул ложкой. — Если вначале меня грозились заколоть вилами, то под конец даже разрешили войти в дом. Сложно это. — Он почесал в волосах, и стало очевидно, что всё гораздо сложнее, чем пытается отшутиться Дарго. — Да и ладно, что было, то прошло. Ну а вас поздравляю с сыном. Как назвали?

Сольд посмотрела на Трауша с едва ощутимой обидой.

— Пока никак.

— Мы думаем, — ответил высокий лорд.

— Чего тут думать? Называйте Дарго, не ошибетесь! — Наемник выпятил грудь колесом, и Сольд тихонько хмыкнула.

А Трауш отметил, что надо бы послать щедрое подношение в храм, ибо боги очень вовремя воротили этого зазнавшегося дурня в Пограничье. Если он сумеет вытолкнуть Сольд из кокона отчаяния, Трауш лично подпишет приказ о назначении его хоть главнокомандующим, хоть первым жрецом, хоть кем угодно.

— Сольд, как твое здоровье? — Наемник отпил кофе из личной чашки лорда; тот поморщился, но недовольство проглотил.

— Всё хорошо, — соврала она.

Ковырнула в тарелке и всё-таки, немного подумав, съела ложку каши.

Не сказать, чтобы беседа протекала оживленно, но дело сдвинулось с мертвой точки, а к концу завтрака Сольд даже перестала нервно ерзать на стуле и прислушиваться к тишине дома. Трауш доел стоя, не отходя от жены; наемник обожрался так, что расстегнул штаны. Верх неприличия, но пусть так.

— Лорд, переговорим в твоем кабинете, а? — сыто отрыгнув, Дарго кивнул на выход из столовой. — Ничего особенного, но нужно твое мнение по парочке вопросов.

— Иди, — сказала Сольд, поднимаясь. — Я полежу, голова разболелась.

Наемник и высокий лорд проводили её отощавшую фигурку в кажущемся огромном платье одинаково встревоженными взглядами, но вслух ничего не высказали. Наверх они тоже шли в молчании, держась поодаль. Ну, не быть им друзьями и даже товарищами — что уж тут поделать.

А едва двери в кабинет закрылись, Дарго без предисловия выдал:

— Я слышал о младенце. И про то, что он вредит Сольд, — тоже.

— От кого? — разъярился Трауш.

Да что такое! Прикормил целое поместье болтунов, готовых выдать тайну первому встречному. Уволить их, что ли, всех?

А впрочем, уволит одних — на их смену придут такие же, даже хуже, ибо непуганые.

— Не переживай, со мной поделились по большому секрету. Ты же знаешь, я сдружился с твоими служанками.

Спит он с ними, а не сдружился. Трауш скрипнул зубами.

— И что?

— Вот и я хочу знать: что нам делать?

Дарго сел за стол лорда, уложив ноги на стол. Такой наглости Трауш потерпеть не мог. Туманы ураганным порывом ветра накинулись на наемника. Тот пошатнулся и вывалился со стула. Грязно выругался.

— Нам — ничего. — Трауш сложил руки на груди. — Я сам разберусь.

— Да перестань. — Дарго встал, но, поняв намек, пересел на стул у длинного стола, за которым обычно располагались хранители, освободив правителю законное место. — Сольд очень важна мне, потому я помогу, с твоим разрешением или без него. Здешних колдунов ты уже поставил на уши?

— Да, — коротко ответил Трауш.

— Ясно. А людских? Или, ну не знаю, ави? Рынди? С кем из дружественных рас ты связывался?

— Ни с кем. А ты сам как думаешь, что я им напишу? — Трауш окончательно разозлился. — Что недавно мы с женой сотворили стихийную катастрофу, которая возвратила к жизни кучку мертвецов, а теперь у нас растет сын-пожиратель? Я никому не выложу своих слабостей, наемник, — пророкотал он.

Он бы связался со всеми. Направил бы сотню дипломатических делегаций с лучшими дарами. Был бы готов целовать носы чьих угодно башмаков, только бы чужеземные маги подсказали, что делать с ребенком, а главное — как уберечь Сольд. Но Трауш, будучи высоким лордом, понимал: его чувства к жене — слабость Пограничья, а правители слабостей не прощают. Они тут же расторгнут мирные договоры, объявят войну, сказав только: «Ваш сын опасен для мирового спокойствия».

И попытаются убить леди, посчитав её угрозой.

— Что говорит мать Сольд? — спокойно продолжил допытываться Дарго, закинув руки за голову.

Неожиданно для самого себя Трауш подумал, что не так уж плохо, когда есть кто-то, с кем можно поделиться положением дел. Достаточно спокойный, чтобы не паниковать, но при этом готовый помочь чем угодно, на что способен его скудный умишко.

— Обещала отыскать какие-нибудь данные, но всё впустую. В записях людской академии магии информации о подобном нет.

— Ясно, — повторил наемник, растягивая гласные. — Ну, будем думать вместе. Для начала расскажи мне, что не так с вашим сыном.

Он протянул руку, заключая временное перемирие, а Трауш принял рукопожатие. Передраться они успеют позже, пока же лорду необходим кто-то неболтливый, чтобы проверить несколько версий.

Слово «спасибо» так и не было произнесено, но наемник и высокий лорд друг друга поняли.

3.

Шпион, что спешно воротился из страны ави, был темнокож и весел, словно пьян. В ухе его бренчал малюсенький золотой колокольчик, под губой синел выбитый на коже узор. Он развалился в мягком кресле и потребовал у прислужницы виски с закуской для себя и «друзей». Та вначале бросила на Трауша вопросительный взгляд (а вдруг лорд против?), но, когда тот кивнул, ринулась исполнять заказ.

— Рад видеть тебя, Трио, в добром здравии, — поприветствовал лорд.

— Рад служить вам, правитель, — церемониально, но с дикой скукой в голосе ответил шпион. Очевидно, вольготный образ жизни, присущий мужчинам-ави, въелся ему под кровь вместе с чернилами ритуального узора.

Под мягким светом свечи, единственной на всю уединенную кабинку, его черты плавились. Он был весь текуч и гибок, словно водяная струя; казался несерьезным, даже туповатым. Но внешность обманчива. Осведомитель, похожий на осведомителя, будет убит; осведомитель, похожий на наивного дурня, подарит родине самое ценное: информацию.

Пока стороны обменивалась любезностями, прислужница внесла графин и поднос, наполненный мясной нарезкой, фруктами и сырами. Расставила перед гостями стаканы. Трио ласково тронул её запястье и подмигнул так сладострастно, что девица покраснела и расплескала напиток. Капли попали аккурат между его ног.

— Ой, — пискнула, но Трио уже промокнул пятно салфеткой.

— Всё хорошо, — промурлыкал он.

Взгляд прислужницы затуманился.

— Свободна! — приказал Трауш, пока парочка не устроила любовные игрища прямо в ресторане.

Спустя короткую секунду девицы и след простыл.

— Вы слишком напряжены, лорд. — Помотал нечесаными патлами, в которые были вплетены цветастые нитки, шпион. — Ну зачем вы с ней так? Милая девочка изведет себя за то, что разозлила правителя.

— Думаю, она простит мою грубость. — Трауш сцепил руки в замок. — Рассказывай, Трио.

— Честно говоря, задачку вы подкинули не из простых, — завел он, явно набивая себе цену. Трио неспроста считался самым одаренным в шпионском корпусе, потому невыполнимых поручений для него не было. — Одно дело: внедриться в их жреческий культ, но совать свой и без того переломанный нос в секретные бумаги… Я ходил по лезвию меча, лорд. Пришлось за полгода умаслить всех господ и лечь под всех верховных ведьм. Не скажу, что мне не понравилось! Какие же темпераментные женщины, поучиться бы у них нашим ледышкам. — Шпион побарабанил длинными пальцами по столу.

У Трауша возникло нестерпимое желание впечатать его лоб в этот самый стол. Дарго, до сих пор молча прихлебывающий виски, видимо, думал примерно о том же, потому как цыкнул:

— Про баб опосля расскажешь. Про магию давай!

Трио притворно закатил глаза, но тотчас подобрался.

— Пожирателей в тех краях опасаются. Детей бедняков, у которых проявляется склонность к краже магии, сжигают, но если такой рождается в знатной семье — его лечат.

— Как? — не вытерпел Трауш.

— Ну, говорят, что молитвами, а по факту — темными заклинаниями. Среди ведьм есть особая каста обученных тьме, так называемых черных. Они взывают к самим дьяволам, не иначе, а те просят взамен кровавую плату. Когда её приносят, дьяволы стирают с чела младенца знак пожирателя.

— Ничего не понимаю. — Дарго скривился. — Что за чело, что за жертва. Конкретнее, а?

Зато Траушу было всё предельно ясно. Черные ведьмы приносили жертву, усиливающую заклинание — и червоточина исчезала. Но что за заклинание? Могут ли прочесть его жрецы Пограничья, или придется обращаться к ави?

Трио допил янтарный напиток, закусил нарезкой и облизал мокрые губы.

— Лорд, мне объяснить детали?

— Не стоит.

Дарго выругался и потребовал подробностей, но Трио не проявил к наемнику никакого интереса.

— Ты знаешь текст заклятья? — спросил Трауш, переждав вспышку гнева.

— Разумеется, — довольный проделанной работой протянул Трио. — Но есть загвоздка: оно основано на родовой магии ави. Вы можете хоть охрипнуть, зачитывая его, а ничего не сделаете. Вам нужно пообщаться с ведьмами, только им под силу помочь вашему горю.

Иными словами, раскрыть свою личную беду и понадеяться, что ведьмы согласятся помочь, а не воспользуются слабостью и не размажут Пограничье по стенке, уничтожив высокого лорда и его леди.

— Все текстовки я предоставил в письменном отчете, как и контакты тех, с кем разговаривал по этому делу. — Трио пододвинул к Траушу увесистую папку с бумагами. — Прикажете возвратиться за дополнительной информацией?

— Нет. Отсидись в Пограничье, пока ави не заподозрили тебе в шпионаже. Ты мне ещё пригодишься.

— Как вам будет угодно, лорд, — с облегчением улыбнулся Трио. — Я свободен?

— Да. Благодарю тебя за помощь.

Шпион вновь потряс волосами. Колокольчик в ухе радостно бренчал.

— Здоровья вашему сыну, — склонился Трио в долгом поклоне.

— Спасибо.

Трауш с Дарго рассматривали удаляющегося кошачьей походкой парня. На выходе он вскрикнул, обращаясь к девице-прислужнице:

— Да не плачь ты, дурочка! Я замолвил за тебя словечко!

Вскоре к голосу добавился робкий девичий смех, а чуть позже — Трио покинул ресторан.

— Зачем ты позвал этого шута? — Наемник проворно схватил папку и вчитался в первый лист. — Здесь же есть всё, что нужно.

Самое смешное, что Дарго вел себя точно так же: паясничал и лез ко всем девушкам, какие попадались ему под руку. Неужто усмотрел в Трио конкурента?

— Потому что его могли завербовать службы ави. — Трауш пальцем обвел ободок стакана. — Я должен был прощупать эмоции нашего шпиона.

— И?

— Может, он и дурачится, но не лжет. А потому нужно отправиться к ави.

Видимо, первая страница Дарго не удовлетворила, потому как он пролистал в середину.

— Сам поедешь?

— Есть иная кандидатура?

— Я, — ухмыльнулся наемник.

Да уж, лучше претендента не сыскать. Самоуверенный, любвеобильный и не умеющий держать язык за зубами — кого ещё направить в логово к ведьмам?

Зато будет не жалко, когда его сожгут на костре.

— Не говори глупостей.

— Чего же ты страшишься, лорд? — Дарго причмокнул и встал с кресла. С подноса выхватил кружочек сыра и, скатав его в трубочку, отправил в рот. — Что я завоюю твою женщину? Вернусь к ней спасителем, а ты останешься в дураках?

Трауш рассмеялся.

— Нет.

— Тогда я поеду в составе делегации и буду вести диалог от твоего имени. Красочным словам обучен, а где запнусь — помогут всезнающие тени.

— Только через мой труп. Если я не отправлюсь лично, то пошлю дипломатов. Точно не тебя.

Брови наемника сошлись на переносице. Рука потянулась к кинжалу, свисающему с ремня, но тут же отдернулась. Он сделал глубокий вдох и выдохнул сквозь зубы.

— А кому ты можешь довериться, если не мне? — Внезапно в облике появилась суровость. — Кто искренне желает счастья Сольд? Накрахмаленные дипломаты, которые продадутся при первом же удобном случае? Им важен вкус звонкой монеты. Мне — нет. Я люблю эту женщину, я хочу, чтобы она улыбалась, пусть даже такому черствому сухарю, как ты. — Дарго всё-таки достал кинжал и сжал рукоять, будто ища в ней успокоения. — Поедешь сам? Отлично! Но когда тебя убьют ведьмы, Пограничье погрязнет в распрях. Давние враги напомнят о себе и тут же предъявят права на трон. А Сольд выбросят на помойку, если не усадят в темницу. Этого ты добиваешься, лорд? Ради этого ты вытаскивал её из рабства? Чтобы она сдохла в клетке? — Он воткнул кинжал в столешницу. — А даже если ты выживешь — Сольд останется здесь совсем одна. С опасным ребенком. С изменниками и предателями. Я защищу её от воинов, но не от политических интриганов.

Трауш не ответил. Бесов наемник был прав. Опять! Когда этот деревенский дурачок, который раньше умел только соблазнять служанок и напиваться вдрызг, набрался ума?

А может, глупел лорд, ибо неспроста говорят: правитель должен быть хладнокровен, иначе его правлению цена — гнутая медянка.

Они долго сверлили друг друга взглядами. А после, так и не дождавшись разрешения, Дарго отодвинул шторку и бросил на прощание:

— Я уеду после благословения вашего сына.

… Вечером Трауш прокрался в покои к любимой супруге. Он обдумал слова Дарго и даже вызвал наемника к себе. Обговорил с ним детали. Вслушался в сердцебиение. И относительно успокоился.

Пошлет вместе с ним десяток лучших дипломатов и одного замаскировавшегося воина. Если что — Дарго устранят быстро и незаметно.

На столе в вазе лежали налитые краснотой персики, и невозможно пахло югом и сладостью, но Сольд не тронула экзотических фруктов. В пальцах её плясали спицы. Правительница Пограничья вязала детский носочек. У неё не получалось, она сбивалась со счету, вздыхала обреченно, будто и не носочек вязала вовсе, а что-то бесценное; и вновь принималась считать.

Шаг, второй. Легкий поцелуй в макушку. Еле удержался, чтобы не зарыться в мягкую копну волос.

— Возможно, мы вылечим сына, — прошептал Трауш.

Сольд вздрогнула, и моточек ниток покатился с её коленей на пол, обвился вокруг ножки стола.

Трауш рассказывал подробно. За день он изучил отчет Трио, а потому запросто сыпал важными мелочами. Разумеется, не обмолвился про жертву (а точнее — за жизнь высокородного ребенка платили жизнями десяти бедных детей его возраста) и темноту заклинания. А Сольд, обычно проницательная, так хотела поверить в чудо, что верила и ни о чем не спрашивала. Кроме одного:

— Неужели всё наладится? Дарго справится?

— Разумеется, дорогая. Я верю ему.

Покривил душой, но Сольд не заметила и этого.

Он взял её холодные ручки в свои, размял каждый пальчик. Ненасытными поцелуями покрыл ключицы и прочертил губами путь ниже, к груди. Сольд впервые за долгое время не отказалась от близости, а поддалась на ласку.

Завязки на её рубашке долго не поддавались, и леди хихикала, повторяя:

— Щекотно!

И сама целовала, и гладила кожу, вызывая мурашки и неистовое желание. Помогала избавляться от ненужных вещей, что царапали разгоряченные тела, скидывала с себя юбку.

Их страсти помешала кормилица. Она ворвалась в опочивальню с заходящимся в крике младенцев. Окинула лорда и леди смущенно, но не удалилась, а протянула ребенка.

— Ничего не желает: уж и грудь подставляла, и по спинке гладила, а он всё в рыданиях заходится. По вас соскучился, не иначе.

Сольд как была, в одной рубашке, подхватила младенца, и тот замолк, будто специально. Кормилица исчезла в дверях. Но момент был окончательно испорчен. Вскоре леди сидела, укачивая ребенка и напевая колыбельную, а тот дул губки и куксился, если она замолкала.

— Скоро у нашего сына благословение, к тому дню ему нужно дать имя, — словно в продолжении песенки пропела она.

— Я помню, ты хотела назвать его в честь отца. Так пусть Тео, — вздохнул Трауш.

Пусть так. Он ожидал согласия и улыбки, но вдруг с Сольд случилось то, что бывает с капризными женщинами. Не с ней. Щеки вспыхнули. В глазах засверкали молния. Она топнула ногой.

Ребенок не проснулся.

— Не его, а сына! Твоего сына! И что значит: «пусть Тео»? Пусть?! — Она разъярилась, и туманы её хлестали по полу змеями. — Ты называешь первенца абы как, только бы я от тебя отстала?

— Сольд?.. — Смена настроения потрясла Трауша.

Леди зашлась в слезах, но мужа к себе не подпустила. Младенец начал хныкать, ручонками цепляться за материнские волосы.

— Сольд, да послушай ты!

— Пожалуйста выйдите, лорд. — Она отпихнула его и, прижав ребенка к груди, добавила: — Я не желаю вас видеть.

…На издыхании весны, когда зацвели яблони, благословили первенца правящей семьи.

В храме у Круглого озера столпились самые приближенные к лорду и леди — судя по беглому осмотру, теней сорок-пятьдесят, и это при том, что у Трауша в принципе не было друзей. Вся обслуга поместья, мимолетные знакомые Сольд — за короткое время эта поразительная женщина умудрилась сдружиться с половиной Пограничья.

Трауш горестно вздохнул.

Жрец в белых одеяниях принял нагого младенца из рук матери — Сольд погладила кончиками пальцев лобик малыша, — поднес с круглой чаше, до краев наполненной душистой водой. Забубнил нудно и долго о таинстве зарождения и о богах, что взирают на первенца высокого лорда и леди.

— Что вы за изверги такие, — вздохнул белобрысый наемник Дарго, крутящийся поблизости с Траушем. — Топить неповинного ребенка!

— Не топить, а дарить жизнь водой, — скучающе поправил Трауш.

Ребенка погрузили в чашу с головой и долгих пять секунд не вынимали. Сольд напряглась всем телом, готовая выхватить сына из рук жреца. Но не двинулась с места. Лишь комкала одеяльце, в которое малыш был завернут.

— Одно и то же. — Наемник отвернулся, не в силах терпеть измывательства над ребенком. — Вы помирились?

Оглушительный крик разорвал звенящую тишину храма. Присутствующие одобрительно зашептались: будущий лорд будет могуч, раз уж орет в полные легкие.

— Мы и не ссорились.

— То есть вы просто так не разговариваете вторые сутки? — понимающе уточнил белобрысый, и на губах его заиграла довольная улыбка.

— Твое какое дело? — с ленцой поинтересовался Трауш, прекрасно зная ответ.

Наемник и не скрывал своих намерений:

— Сольд слишком хороша для тебя, и когда-нибудь она это поймет. В тот же день я увезу их с сыном подальше от вашего вонючего Пограничья.

Ребенок визжал, сучил ручками и ножками под причитания кормилицы и бормотание жреца. Когда ему на волосы капнули розовым соком, он вывернулся. Сольд вся побледнела. Пошатнулась. Трауш едва удержался, чтобы не броситься к ней. Этот обряд принадлежит лишь матери и ребенку, потому даже сам высокий лорд безвластен над его течением и может лишь созерцать издали.

— Ты вроде собирался уезжать к ави, — напомнил он.

— Но я вернусь, — пообещал Дарго.

Надменный щенок возомнил себя бойцовым псом. Трауш усмехнулся.

Красного от рыданий малыша вернули матери, и Сольд, укутав мокрое тельце в одеяльце, бережно прижала к груди. Трауш подошел к жене, обнял её за плечи.

Вереница теней протянулась до самых врат храма — все жаждали поскорее поздравить лорда и леди с тем, что их сын принят богами. Осыпали комплиментами и пожеланиями, трясли ладони, предрекали ребенку жизнь, полную свершений. Сольд тихо благодарила, Трауш и вовсе молча кивал.

Последним подошел наемник, мазнул Сольд поцелуем в щеку.

— Здоровья тебе и Тео, — шепнул ласково. — Я скоро приеду.

— Спасибо, — прошелестела леди, баюкая хнычущего малыша.

Дарго растворился в толпе, спеша исполнить обещанное. Что ж, если у него получится — Трауш простит его самоуверенность.

— Как ты, родная? — Трауш коснулся губами впадинки за ухом Сольд.

— С Тео всё будет хорошо? — спросила она, и в синих глазах застыли хрустальные слезинки.

— Будет. — Он перехватил измотанного криком сына. — Обещаю.

Сольд уткнулась ему в плечо — горячая, душистая, родная — и горько разрыдалась.

4.

Сразу после церемонии благословения семья Вир-дэ уехала на южное побережье Пограничья, где пахло барбарисом, а ветви персиковых деревьев сгибались под тяжестью плодов. Трауш пусть и нехотя, но передал дела хранителям (не забыв поставить за ними слежку) и увез Сольд подальше от поместья.

Она сидела на громадном покрывале, одетая в легкое платье, и корчила рожицы. Сын улыбался беззубым ртом. То ли жена выглядела ну очень смешно, то ли улыбка ребенка оказалась заразительной, но Трауш рассмеялся.

— Косоглазие тебя не красит. — Он разлегся на покрывале, с наслаждением подставив лицо лучам солнца, и подал миску с гроздью зеленого винограда.

Сольд фыркнула.

— А Тео нравится!

Теперь, когда у ребенка появилось имя, Трауш начал относиться к нему иначе. Нет, без всепоглощающей любви, но с пониманием: всё всерьез. Это не опасная игрушка, а живое существо. Мальчик, выношенный и рожденный Сольд. Её продолжение. Лорд бы даже научился любить его. Если бы не чувствовал щупалец, присосавшихся к Сольд. Сын наслаждался, впитывая материнскую силу.

Возможно, вскоре он станет нормальным…

После Трауш кормил супругу виноградом, а та играла с Тео в «ладушки». Солнце не жарило, но грело. Воздух был наполнен восхитительной сладостью. А на многие километры вокруг — ни единого живого существа (кроме, конечно, кормилицы). Идиллия была практически настоящей.

Вечером Сольд передала Тео кормилице, а сама отпросилась у Трауша прогуляться.

— Хочу побродить по окрестностям. Одна, — добавила смущенно. — Отпустить все мысли. Разрешишь?

Ему не хотелось расставаться с женой, но что делать. Порой, и правда, необходимо остаться в одиночестве, чтобы услышать самого себя.

— Не задерживайся. Я буду переживать.

— Знаю. — Она мазнула его губы мягким поцелуем.

Накинула на плечи шерстяной плащ и сбежала с крыльца, безостановочно озираясь. Трауш проводил её задумчивым взглядом.

Какая же она красивая! Хрупкая, сложенная из тончайших ниточек. Даже сейчас, измученная и плененная собственными страхами, она оставалась сильной. Роскошной. Грациозной. Величественной.

Она вызывала в супруге неизменное желание. Нужду слиться не только телами, но и душами. Потому-то он не любил отпускать её — точно вырывал из себя кусок.

Но сейчас Трауш не волновался. Его туманы не отпускали Сольд, следовали за ней по пятам.

Лорд всматривался в наливающееся чернотой небо, когда тишину дома взрезал истошный детский крик. Тео, как и всякий ребенок, постоянно плакал, но не так… Трауш метнулся в детскую, где кормилица прижимала к груди малыша. Тот задыхался и синел. Вопил, испуганный донельзя.

— Что с ним?!

Кормилица вся ходила ходуном.

— Простите меня, лорд. Не знаю, не представляю, что его потревожило. Мы готовились ко сну… Мне показалось, что Тео задремал, а он вдруг как закричит…

Ребенок заходился в плаче, и Трауш уже ощущал причину. По всей видимости, где-то поблизости дремал канал — место, откуда лилась природная магия. И Тео нащупал его, потянул в себя. Но новый канал всегда загрязнен, неспроста его раскопки поручают сильнейшим магам. Ребенок, не умеющий контролировать процесс, отравился скверной. Магическая грязь глубоко забралась в него и разъедала, точно кислота.

Кормилица причитала. Её собственная дочь, разбуженная криком Тео, всхлипывала.

Трауш смотрел на угасающего сына. Тот продолжал реветь, но с каждой секундой всё тише. Захлебывался плачем.

Погибал, съедаемый изнутри.

— Отдай его мне! — рявкнул лорд.

И впервые взял сына на руки. Взял без нежности и осторожности, но прижал к груди и понес прочь из дома. Подальше от канала. Кормилица семенила следом и крайне раздражала извинениями — уж лучше бы осталась с дочерью.

У кромки леса, когда дом скрылся из виду, Трауш поднял Тео на вытянутых руках и всмотрелся в краснеющие глаза. Туманы вплелись ребенку в жиденькие волосенки. Вползли в нос и уши. Нащупали грязь канала и начали вычерпывать её, взамен позволяя питаться магией Трауша. Ребенок сопротивлялся, но инстинкт пожирателя взял свое: и вскоре он с жадностью поедал отцовский резерв. Стихия в Тео бунтовала, непривычная ко вкусу теневой магии (материнская, наверняка, была слаще и вкуснее).

Во рту горчило. Ребенок успел вобрать столько из канала, что Трауша начало подташнивать. Вскоре его шатало. Кости сковывал озноб, как при предсмертной горячке.

— Что вы делаете? — бормотала кормилица. — Вы погубите себя…

Он отмахнулся от неё звериным ревом и продолжил обнимать Тео туманами. Ребенок выздорвавливал. Начинал осмысленно крутить головой и даже всхлипывать — от холода.

Понадобилось истощить себя до дна, чтобы сын очистился от скверны. Он вновь заплакал, но плачем обычного младенца. Чуть обиженно. И бесконечно трогательно. Так, что захотелось прижать его к себе и защитить от всего мира.

Не верится…

Трауш мог потерять своего сына. Лишиться его… Такого розовощекого и крикливого. С хитрющими глазами и материнскими губами.

— Сольд ничего не расскажешь, поняла?

Кормилица тупо закивала и продолжала кивать даже тогда, когда Трауш, укутав малыша в свою куртку, пошел в сторону дома.

Посреди прогулки на Сольд хлынула волна тревоги. Непонятной, и оттого особенно пугающей. Недоброе предчувствие драло грудь, и Сольд спешила домой.

А в детской спальне увидела столь невероятное, что застыла в дверях. Тео грелся на руках Трауша, и высокий лорд хрипловато, совершенно не попадая в ноты, нашептывал ему колыбельную.

— Мне её мама пела, — смутился он, завидев жену. — Только у неё голос был… и слух.

— У тебя прекрасно получается. Как вы тут? — А сама еле сдержала всхлип.

Неужели всё наладилось?..

— Мы — отлично. Тео, пойдешь к маме?

Малыш причмокнул во сне и схватился малюсенькой ручонкой за палец отца.

Эту ночь они провели втроем, невозможно счастливые…

…Ранним утром, едва солнце взгромоздилось на горизонте, из столицы примчался гонец. Но просил он, к удивлению Трауша, не лорда, а леди.

Сольд, зевающая и сонная — впервые за много ночей она прекрасно спала, но всё равно не выспалась, — вышла на крыльцо.

Гонец склонился в поклоне до самой земли.

— Вам письмо из королевства людей. От семьи Берков, — добавил он, вытаскивая конверт.

— От Иттана Берка? — Сольд улыбнулась.

— Нет. — Покачал головой гонец. — От некой Таи.

Действительно. На конверте, запечатанном сургучем с оттиском герба дома Берков, аккуратным (явно аристократическим почерком) было выведено: «От Таи Берк. Для Сольд Вир-дэ. Передать лично в руки. Срочно».

Кто такая эта Тая? Неужели жена Иттана?

— Ну что вы стоите на пороге. Проходите, вас покормят. — Сольд посторонилась, пропуская потерявшего дар речи (правители его до сих пор не кормили) гонца.

А сама вскрыла конверт.

5.

В столицу людского королевства они пробрались тайно — сквозь сумеречный туннель. Маги Янга не засекли двух гуляк между мирами, что при колеблющемся магическом фоне и неудивительно. Открывались и захлопывались завесы, сыпались одиночные твари — кому в такой обстановке есть дело до ничтожного разрыва?

Улочка, на которой они очутились, была безмятежно тиха. Такое безмолвие присуще лишь богатым районам, где с приходом темноты в домах разжигают камины, и семьи собираются в уютных гостиных, чтобы обсудить минувший день. Здесь вечерами не бегает детвора, потому как дети аристократов приучены к покою, а их отцы и матери считают ниже своего достоинства высовываться наружу в потемках.

Потому жизнь останавливается до утра.

— Ух ты, неужели за столько лет я не забыла, как выглядят эти места. — Сольд дернула плечом, поправила съехавший с волос капюшон плаща. До Янга по туннелю их вела она, потому как единственная могла четко представить, где им следует выйти. — Дом Иттана где-то… — Посмотрела по сторонам. — Там.

Трауш шел чуть впереди, оберегая жену от возможного нападения. Туманы его ощупывали округу. Но, кроме одинокой повозки, запряжённой изнуренной лошадью, навстречу никто не попался. В окнах горел свет. Улица нежилась в тепле и сытости.

Их пустили в поместье Берков, не задавая никаких вопросов, но глава дома был бескрайне удивлен, что правители Пограничья требуют общения наедине не с ним и даже не с его сыном, а с какой-то безродной девушкой.

Тая.

В своем письме — составленном несуразно, зато полном переживаний — она детально описала их, Сольд и Трауша, прошлое, а о себе поведала коротко: «Я умею перестраивать Слова». О том, что рынди называют величайшим даром, она рассказывала так, будто стеснялась. Между делом. Мол, к слову пришлось, и не более.

Трауш жаждал увидеть Таю лично: или чтобы убедиться в её неповторимости, или чтобы почувствовать фальшь.

Граф не пытался навязываться. Да и вообще он всем видом показывал неприязнь к теневому лорду, держался поодаль. Как почти любой человек, а уж тем более — вояка, граф Берк не терпел чужеродную расу. Вроде не хамил, но едва удерживал на лице маску дружелюбия.

— Подождите в столовой. Я распоряжусь о напитках.

Когда граф вышел, держа спину неестественно прямой, Сольд задернула шторы.

— Мало ли что… — ни к кому не обращаясь, проворчала она.

Пламени десятка свечей не хватало, чтобы прогнать сумрак, и тот обернул собой столовую. Впрочем, он не раздражал. Сольд барабанила пальцами по столу. Трауш стоял, качаясь с носа ботинок на пятку.

Тая не вошла, но прошмыгнула в щелочку и неловко склонилась в приветственном поклоне. Подслеповато сощурилась, рассматривая лорда и леди.

— Я рада познакомиться с тобой. — Сольд встала и на долю секунды прижала Таю к себе, как прижимают давних подружек; девушка сжалась в комок и выдохнула лишь тогда, когда её отпустили на свободу. — Ты видишь? — восхищенно обратилась жена к Траушу.

Тот не верил чутью. Неказистая Тая была сильна — словно хрупкий сосуд вобрал в себя магию. Она — обычная девушка с фигурой ребенка, которой подвластно течение времени. Волосы её были угольно черны и чуть завивались у кончиков — хотя большинство рынди светловолосы. Тая так и не отважилась сесть. Держалась ровно, но запиналась, пока рассказывала о недавних событиях. О темной армии и разорванной завесе.

О себе почти не упоминала, точно и не было её в этой истории, и не она изменила ход событий, просто убедив будущее подчиниться.

— Как Иттан? — Сольд заметно побледнела, слушая о сожжении завесы.

Траушу не требовался свет, чтобы видеть волнения любимой женщины. Он слышал, как дрогнул её голос, потому подошел и ободряюще сжал плечи.

— Всё хорошо… уже. Он приходит в себя. — Тая сняла очки и обтерла стекла о край мужской рубашки, в которой тонула. — Вроде как магическое истощение, завеса ведь питала и его тоже. Но оно пройдет.

Помолчали.

— Тая… — Трауш не мог больше ждать. Ему требовались ответы, ради них он сорвался в путешествие и подверг опасности Сольд, которая наотрез отказалась отпускать мужа одного. — Какое ты видишь будущее?

— Почти любое. — Чтица выдавила слабую улыбку и подняла взгляд, но смотрела куда-то сквозь лорда, сквозь комнату и, наверное, сквозь само пространство. — Но только тогда, когда этого захотят книги. Или боги? Но ваше они мне приоткрыли. Не всё, но кое-что важное. — Сольд охнула, и даже Трауш задержал дыхание. — Ваш сын вырастет прекрасным мужчиной. Воином, достойной заменой отцу. Я вижу вас, леди Сольд, седовласой и вы прогуливаетесь с супругом по заснеженному яблоневому саду. Вижу вашу мать и вашего брата, с которым имела честь познакомиться. Вы ведь простили его? — Сольд кивнула как завороженная. — Рейк тоже обретет свое счастье, но позже. Всё будет хорошо, — сладко подытожила Тая, а глаза её блеснули в пламени свечей. — Но потом. Сейчас же — под угрозой все мы. Завеса породила множество чудищ, но Тьма — самый страшный из них. Он выжил в битве и где-то укрылся. Он соберет новую армию, он впитает стихию. И обрушится на нас разрушением и смертью.

— В письме ты не описывала конкретной угрозы, — напомнила Сольд, оглядываясь на мужа, будто спрашивая его: «И что нам делать?!»

Трауш осмысливал сказанное, машинально поглаживая шею супруги.

— Да, будущее было размыто. — Чтица подслеповато щурилась. — Теперь оно четкое, но… не обнадёживающее. Тени умеют создавать разрывы, но потому вам придется сложнее всего. Грань между мирами в Пограничье слишком тонка. Вы падете первыми.

Разговор был долгий. Вопросы и ответы, недосказанности, неточности, сомнения. Тая не могла знать всего, но Траушу не хватало тех изменчивых фактов, которыми она владела.

Сегодня будущее таково, но завтра оно может смяться иным. Разумнее переждать, чем обдумывать то, чего не произойдет.

И всё-таки он запомнил всё, о чем сказала Тая.

— Чего ты просишь у нас? — Сольд водила рукой над свечой, и огонек боязливо трепетал.

— Защиты, — без раздумий ответила чтица. — И готовности вступить в бой. Эта война — общая.

— Тебе так важна судьба мира?

Трауш никогда не верил в бескорыстную доброту.

— Мне важен Иттан.

А вот в любовь он верил и лично бы уничтожил хоть Тьму, хоть самого дьявола (впрочем, не одно ли это существо?) ради спокойствия Сольд и Тео. Сейчас, когда сын научился черпать отцовский резерв взамен материнского, а Трауш привык делиться с ним магией, Сольд не белела от слабости — и казалось, что они смогут зажить нормально, как жили родители лорда.

— Я обещаю тебе и Берку-младшему любую поддержку. Как только Иттан выздоровеет — приезжайте к нам, ибо здесь вам не найдется покоя. Вас обвинят в чернокнижье и непременно казнят, дабы успокоить возмущенную общественность. Людям нужен враг, и врагом нарекут вас. В Пограничье же вы будете неприкосновенными. — Туманы ползли по столовой, тушили свечи. Слова высокого лорда эхом ударялись о стены. — Что до всего мира… Если возникнет необходимость бороться — я согласен. Но! Если согласятся иные расы.

— Благодарю вас, — Тая чуть поклонилась, но удивленной или обрадованной не выглядела. Наверное, её дар показал всё заранее. — И ещё. — Она приблизилась к Сольд и шепнула ей на самое ухо: — Вскоре вернется мужчина, которого вы направили в страну ави, с добрыми вестями. Ваш сын будет исцелен.

Леди всхлипнула, а после лучисто заулыбалась:

— Жду вас в Пограничье.

… Обратная дорога прошла в умиротворенном молчании. Сумеречный туннель кончился, и среди темноты межмирья забрезжил лучик света. Трауш выбрался первым, а когда вылезла Сольд — подхватил её на руки и закружил. Она, хохоча в голос, принялась отбиваться.

— Отпусти! — смеялась, пока рассветные лучи украшали её волосы медным.

— Легко, — серьезно сказал Трауш, опуская руки.

Сольд с визгом обхватила его шею. Лорд не удержал равновесия, и они повалились в траву. Плащи перекрутились, тела сплелись.

Леди прильнула к родному супругу и, наслаждаясь мерным биением его сердца, спросила:

— Как думаешь, Тая не лжет?

— Я чувствую в ней силу чтицы. Думаю, Дарго принесет хорошие вести. Что насчет порождений тьмы — время покажет. Будем ждать. Вскоре всё переменится, любимая.

— Вскоре, — эхом повторила она, такая необходимая, и рассмеялась.

Струна, стягивающая грудь Трауша, порвалась. Сольд смеялась так звонко, что всё дурное разбилось вдребезги.