В этом доме никогда не утихали голоса. Причитала матушка Иттана, недовольная сущими мелочами; громыхал взбешенный по любому пустяку граф Берк-старший. Переговаривались шебутные служанки. Шум, порой оглушающий, был каким-то неправильным, раздражающим. Тая всегда считала, что в богатых имениях царит тишина. Ну зачем аристократам суетиться, когда и так всё хорошо? Денежки греют карманы, в садах цветут розы, над головой всегда есть крыша, а в очагах горит пламя.

Но они ругались, перекрикивались, куда-то спешили, вызывая головную боль. Иттан не вписывался в их компанию. Он был, как и всегда, молчалив и угрюм. На обедах обходился малозначащими фразами. Не спешил обсудить свежую сплетню за чашечкой чая. Чаще — укрывался с Таей в комнате и часами читал книги.

В их спальне никогда не повышали голосов.

Сейчас Тая разлеглась на таком мягком ковре, что ступать боязно — утонешь; сложила руки на животе (служанка по секрету сказала, что будущей графине не престало лежать на полу, но Тае было глубоко плевать), а Иттан уткнулся в очередной занудный магический талмуд. Тая их даже читать не могла — рот сводило от зевоты.

— И всё-таки… — весело начала она. — Оно тебе надо, жениться?

О свадьбе он во всеуслышанье заявил за семейным обедом: да, они женятся, и как можно скорее. Графиня благословила их, граф скрипел зубами, но не спорил. А когда Тая полюбопытствовала, к чему такая спешка, Иттан ответил: нельзя привести в дом женщину и просто так спать с ней в одной комнате. В богатых домах так, видите ли, не принято.

— Надо, — ровно бросил Иттан, не отрываясь от текста. — Всем хорошим мальчикам надлежит когда-нибудь остепениться, рано или поздно. Так почему я не могу заняться этим сейчас?

— Но на мне? — Тая повернулась на живот и подперла щеки ладонями. — Я не вписываюсь в образ дамы из высшего общества.

Нет, ну правда же! Такую, как она, можно полюбить (пусть и с натяжкой), но женятся на других — на холеных и правильных, на умных и обворожительных. Таю взялись обучать манерам и этикету, и прочим унылым штуковинам. Но, должно быть, обучение не заладилось.

Иначе бы сейчас она не валялась на полу в штанах и мужской рубашке.

— И не должна. Будь собой, я тебя такой люблю.

Она закатила глаза.

— Ну а как же все эти короли и высшие маги, советники, какие-то дядьки и тетки, которые презрительно кривят губы, когда видят меня, такую всю неправильную?

— Тая, — он со вздохом отложил книгу, — прошу тебя, учись не замечать никого из этих напыщенных дурней. Общайся с ними ровно, здоровайся, улыбайся. И всё. Большего от тебя не требуют.

Звучало настолько скучно, что Таю перекосило.

— А если я не хочу? — Она легко вскочила на ноги и подкралась к Иттану сзади. Обхватила его плечи и легонько укусила за шею. — Я с тобой быть хочу, и всё тут.

— Тая… — Иттан погладил её ладони. — Я не всегда буду рядом. Понимаешь?

Прозвучало слишком… легко. Будто на завтрак пригласил или погулять. Что значит «не всегда»? Неужто он помирать собрался?! Нашел время!

Но высказать недовольство ей не позволили. Иттан обернулся и, встряхнув Таю как тряпичную куклу, смял её губы поцелуем. После потер глаза (как тер раньше) и откинулся на спинку стула.

— Слепнешь? — испугалась Тая. Она заглянула ему за плечо в книжку. Страницу расчерчивала строгая руна, геометрически правильная, без единой плавности. Тая хотела прочитать её название, но Иттан уже подхватил девушку за талию и потащил на кровать. Плюхнул на мягкую перину, а сам примостился на полу, в ногах, как верный пес.

Тая вплела пальцы в волосы Иттана. Он затаился, кажется, даже не дышал.

— Слепнешь? — повторила, а у самой горло свело судорогой.

— Нет. Вроде нет, — поправился он, носом утыкаясь ей в колени. — Устал. И мысли всякие дурные в голову лезут.

— Какие? — Стиснула его виски пальцами, словно пытаясь ухватиться за те самые мысли и вышвырнуть их подальше.

— Да всякие. О тебе, обо мне, о нас. О завесах этих и тварях. Затишье ведь не может продолжаться вечно. Когда-нибудь рванет. И не попасть бы в эпицентр взрыва.

Он говорил монотонно — почти бубнил, — но каждое слово хлестало по ушам плетью. Тая и сама не спала ночами, ворочалась на роскошных простынях и плотнее прижималась к Иттану. Она до дрожи боялась неизвестности, но не спешила влезать в будущее. Видела громадную библиотеку в имении, но не брала оттуда книг. Вдруг она увидит там неизбежное? Себя или Иттана, окровавленных, изломленных, мертвых?

В дверь опасливо постучались.

— Госпожа Тая? — окликнула служанка. — Графиня спрашивает: не забыли ли вы об ателье?

— О не-ет, — простонала она.

— Помнит! — ответил Иттан громко и добавил Тае, щелкая ту по носу: — Собирайся и не думай о плохом.

— Ты пойдешь со мной?

— Нет уж, выбирать наряды — женское развлечение.

… Тая не любила верхний город и раньше, когда шлялась по нему без разрешения и рисковала быть вышвырнутой стражниками пинком под зад. Но даже теперь, находясь в статусе невесты графа, она не испытывала к городу ничего, кроме неприязни. Люди смотрели на неё и шептались за спиной. Обсуждали. Охали. Цокали языками. Кто-то без стеснения подходил и спрашивал, точно ли она «та самая бродяжка, в которую влюбился декан светлого факультета?»

Ах да, бывший декан, иногда добавляли эти мерзкие женщины и мужчины, натягивая на лица слащавые улыбочки.

Нынче они молчали, потому что Таю сопровождала лично графиня Берк. Женщина была разговорчива и улыбчива со всеми, потому пятиминутный путь до ателье растянулся на час. От сочувствующих взглядов присутствие графини, впрочем, не уберегло. На Таю всё равно косились как на облезлую зверушку, которую любимый мамочкин сын притащил в дом.

Вообще-то любой портной счел бы за честь шить подвенечное платье для невесты Берка и примчался бы в имение по первому зову. Любой, но не самый лучший, как говаривала матушка Иттана.

— Мне и так пришлось кланяться ему в ноги, только бы напроситься на эту неделю! — хвасталась она, а Тая не понимала: куда так торопиться?

В ателье, забитом тканями и готовыми одежками, их встретила помощница великого портного, предложила напитков и сладостей, а получив отказ, начала снимать мерки.

— Какая тощая! — неприкрыто ужасалась эта пухлощекая женщина, поднимая Таины руки, ощупывая ребра и обхватывая мерной рулеткой грудь. Тая испытание выдерживала героически, а главное — молча. Графиня же поддакивала:

— И не говорите! Я её и так кормлю, и этак, и десерт со взбитыми сливочками подношу, и маслице в кашку добавляю. Не толстеет.

— А может, глисты?

«А может, хватит?» — подумала Тая, но лишь улыбнулась в ответ на озадаченный взгляд помощницы.

Над ней измывались недолго. Пообещали удивить, поразить и обескуражить.

Честно говоря, неграмотной Тае казалось, что это несколько значений одного и того же слова.

После помощница предложила графине снять с неё мерки.

— Таким случаем грех не воспользоваться! — подумав, ответила графиня Берк. — Когда ещё сам маэстро пошьет мне платье? Деточка, подождешь?

Таю совершенно не грела мысль задержаться в ателье и слушать болтовню ни о чем. Потому она изобразила мордашку потоскливее и изрекла, хватаясь за живот:

— Мне с утра совсем нездоровится. Можно я пойду?

— Ну точно, глисты, — с пониманием дела заключила помощница.

Графиня закивала. Напоследок чмокнула Таю в щечку (помощница этот жест отметила и удивленно качнула головой, мол, и не брезгует же целоваться) и вернулась к обсуждению фасона и цвета.

Без сопровождения на улице дышалось гораздо легче, и Тая никуда не спешила. Брела по булыжным мостовым и любовалась сапожками с блестящими пряжками, которые на ногах смотрелись ну очень хорошо. Гораздо лучше потрепанных и развалившихся прежних ботинок.

Да уж, хорошо быть богатым. Захотел вон ту слойку с повидлом — покупаешь, не считая монет. Понравились бусы из цветного стекла (сестрица графини Берк о таких отзывалась пренебрежительно: «дешевая безвкусица», а Тае нравилось) — берешь без раздумий. Протягивает тебе малец замызганную ладошку — и ты подаешь ему серебрушку, потому что помнишь, каково голодать неделями и с обидной смотреть на таких вот сытых и довольных взрослых.

Малец серебрушку взял, но не сбежал, а дернул за рукав. Требовательно так дернул.

— Чего тебе? — спросила Тая.

Парнишка вытянул руку. В кулаке он сжимал клочок бумаги. Тая взяла клочок, пригляделась к размытому почерку и кляксам от чернил. Некто писал с ошибками, очень коряво и неумело.

«Малышка, ты же не думаешь, что я так запросто тебя отдам? Ты принадлежишь мне».

И Тая сразу поняла, от кого послание.

— Спасибо, — немеющими губами сказала мальцу.

Тот хихикнул и убежал.

Ладно, бояться нечего. Иттан придумает, что делать. Он всегда всё знает. Он умный и сильный.

Тогда почему руки трясутся, в глазах темнеет, а кожа вспоминает грубые поглаживания Кейбла?

Как же всё-таки страшно…