1.

Огонь в камине пожирал поленья, но леди, с ногами забравшаяся в кресло, мерзла. Она зябко грела ладони у каминной решетки, щурилась, вглядываясь в танец языков пламени.

С того дня, как детский крик разорвал настороженную — все до единого тревожились за роды любимой леди — тишину поместья Вир-дэ, Сольд постоянно замерзала, мало ела и совершенно не заботилась о своем здоровье. Ничем не болела, но таяла на глазах. Младенец, напротив, окреп и уже научился улыбаться; леди же меркла, даря ребенку всю себя без остатка. И это при том, что за сыном денно и нощно следила кормилица, лишь изредка выдавая его в материнские руки.

— Ну а что вы хотели, — разводил руками личный лекарь правящей семьи. — Вообще чудо, что Сольд разродилась от бремени, при её-то хрупком здоровье. К тому же ваша супруга вечно истощена, что обусловлено некоторыми… — в этот момент он обычно запинался, потому как не мог подобрать нужного слова, — особенностями ребенка.

Трауш хотел одного: чтобы его супруга здравствовала. Чтобы щеки её вновь горели румянцем. Чтобы она перестала быть задумчивой и вялой. Ночами он грел её теплом своего тела, подолгу боясь заснуть и даже сдвинуться, только бы не нарушить дрему вечно изнуренной Сольд.

Сейчас она потерла ладонь о ладонь — тонкие пальцы подрагивали не то от усталости, не то от холода — и сказала тихо, но решительно:

— Нашему сыну нужно имя.

— Сольд. — Трауш встал за её спиной, погладил по отросшим волосам, не собранным в косу; огонь напитал их рыжим оттенком. — Ты помнишь, я согласен на любое, которое выберешь ты сама.

— Наш сын не может оставаться безымянным, — тверже ответила она. — Скоро день благословения, и к тому времени ты должен определиться с именем. Наследника называет отец, а не мать.

Как же объяснить ей, что Трауш не хотел называть ребенка вообще? Что сама мысль о том, что его сын будет принят богами в этом имени, вызывала отчего-то лютую ненависть? Пока малыш был краснощекой игрушкой, он казался незначительным, почти нереальным. Но когда он будет назван — боги нарисуют ему линию жизни.

И тогда лорду придется смириться с тем, какой у него наследник.

Трауш несколько раз предлагал имя наобум, но Сольд только качала головой.

— Я подумаю, — в сотый раз пробормотал он, выходя из залы.

Лопатками почувствовал опечаленный взгляд жены.

Сын спал в колыбельной, укутанный шерстяным одеяльцем с вышитой на том монограммой рода. Пухлые губы были приоткрыты, ресницы дрожали, кулачки сжимали краешек подушки. Трауш посмотрел на него так внимательно, что ребенок захныкал.

На плач тут же прибежала кормилица. Дородная молодая блондинка, её выбрала сама Сольд. Кормилица воспитывала трехмесячную дочь, но любила обоих детей одинаково. Даже странно, как можно любить кого-то чужого, заботиться о нем как о своем собственном?

— Ну-ну, — она прижала младенца к груди, и тот успокоился, — ну что ты, это всего лишь папа.

Из её уст это слово — папа — звучало так спокойно и гладко, будто речь шла о самом обычном мужчине, а не о высоком лорде Пограничья. Сам Трауш никогда не называл своего родителя «папой», только «отцом», потому как считал первое обращение неуважительным и простецким.

Папа…

Если бы. Папы не ненавидят своих сыновей.

— Хотите взять его? — Кормилица протянула ребенка, и тот заелозил, недовольный тем, что его оторвали от теплого тела.

Трауш покачал головой.

Этот младенец иссушил мать. Он пожирал её и сейчас, хотя Сольд и утверждала, будто это не так.

Её беременность была самой обычной. Лекарь приезжал в поместье еженедельно, но в первые месяцы не находил ни единой патологии. Правда, сама Сольд побледнела, слегла с дурнотой — но лекарь успокоил:

— Это естественная реакция женского организма.

В какой-то момент Трауш ощутил себя полнейшим глупцом, потому как трепетно следил за каждым вздохом жены. Сольд посмеивалась:

— Прекращай. Младенец не способен убить меня.

И поглаживала себя по едва округлившемуся животу.

Так было до тех пор, пока Трауш не застал свою леди в саду. Она стояла недвижно, зачем-то вытянув правую руку, и сжимала-разжимала пальцы.

— Что-то не так? — спросил Трауш с опаской.

— Я слышу истинную силу, — просто сказала Сольд. — Она льется внутри меня.

И крутанула запястьем. Высокий лорд прислушался чутьем к жене. Та была спокойна.

— Не понимаешь? — продолжила, улыбнувшись. — Во мне неоткуда взяться истинной силе, я же пустышка. Пока не наполнюсь ею извне — она не появится. Но магия пребывает. Смотри.

Из-под её пальцев вырвалась маленькая снежная буря.

Трауш переводил взгляд с рук жены на её живот. Он понимал, на что Сольд намекает.

— Думаешь… ребенок?

— Возможно, ему суждено стать великим колдуном. — На щеках заиграли ямочки.

Но дни текли друг за другом, и тихая радость медленно сменялась растерянностью. Сольд всё чаще пропадала в библиотеке, читала о магии. Писала матери, и та уверяла, что в их роду дети никогда не проявляли себя в утробе.

В тот вечер, спустя семь месяцев со дня зачатия, Трауш возвращался домой в дурном расположении духа. Сердце чуяло неладное. Леди не обнаружилось в спальне, не было её ни в саду, ни в столовой.

Мертвенно-белая Сольд лежала без сознания посреди библиотеки. Губы её посинели. Щеки впали. Она дышала тяжело и тихо, почти неслышно. А сквозь большой живот проглядывались очертания ноги или руки. Ребенок пинал мать.

На сей раз лекарь осматривал Сольд с тревогой. Шептал что-то, пересыпал порошки. Позвал жреца, и вместе они долго изучали очнувшуюся леди. Та безропотно выполняла все их указания.

— Ваш сын напитался стихийной магией. — Вердикт был страннен. — Тот выброс, который случился зимой, после вашей стычки с братом, полностью перешел в плод. Ребенок — не просто маг. Он — сама стихия. А стихия всегда голодна.

— Ему не хватает моей силы, понимаешь? — добавила Сольд. — Он будто ест её. Мне приходится потихоньку тягать резерв из теней, потому как иначе я полностью истощаюсь. Мне страшно, — впервые призналась жена.

С того дня Трауш перестал считать то, что росло внутри высокой леди, сыном. Оно было монстром. Чудовищем. Тварью, недостойной жизни.

Но на предложение избавиться от младенца Сольд — напоминающая скелет, обтянутый кожей — отреагировала категорическим отказом:

— Это наш первенец, и я готова умереть за него, если придется.

Траушу пришлось смириться с волей жены.

Он появился на свет в середине лета. Роды были мучительно долгими, но когда они кончились, а на грудь матери положили вопящего младенца, Сольд расплакалась.

Трауш услышал первый крик сына и всхлип супруги не слухом, но чутьем, бродя по кабинету взад-вперед, не находя себе места — Сольд не допустила его до спальни. Хмыкнул и залпом осушил стакан виски. Уже не первый стакан. Все шестнадцать часов родов он не покидал поместья.

Ждал.

Надеялся, что произойдет чудо, и пуповина обовьет шею младенца. Задушит его в чреве.

Но тот справился.

Что ж, ребенку было суждено жить. Пока.

2.

Сегодня, спустя две недели после родов, Сольд впервые вышла из спальни, чтобы поприсутствовать на завтраке. Ребенка она отдала кормилице, и Трауш, признаться, был рад, что наконец-то остался наедине с женой. Слуги, прочувствовав настроение высокого лорда, расставили блюда и беззвучно удалились кто куда.

В столовой повисло молчание настолько тяжелое, какого не случалось даже при первых встречах Трауша с будущей леди. Сольд вся напряглась и на каждый звук реагировала быстрым поворотом головы — ждала, что заревет сын. Трауш долго и вдумчиво промазывал кусок булки сливочным маслом, изведя половину масленки. На все его попытки завести непринужденную беседу супруга реагировала скупым: «Угу», «Да-да», «Конечно».

— Я так не могу! — вздохнул он и ударил ножом по столу. Сольд моментально обернулась на звяканье посуды. — Или ты поговоришь со мной нормально, или я сейчас же увезу тебя в город и запрещу появляться в поместье до момента, когда сыну исполнится восемнадцать.

— Трауш… — одними губами прошептала Сольд.

— Что не так? — Лорд встал и застыл за стулом супруги. Положил ладони на её плечики, прикрытые серой шалью. — Ребенок с кормилицей, она позаботится о нем. Ничего не произойдет, если ты посвятишь один час мужу. Поговори со мной, молю тебя.

Легонько помассировал тонкую шею, но напряжения снять не смог. Сольд словно сковало ледяной броней.

— Нашему сыну нужно имя, — сказала она после долгой заминки (и в дальнейшем повторяла эту фразу так часто, что Трауш запомнил, как изгибаются губы на каждой букве). — Я знаю, ты… опасаешься его, но он растет прекрасным малышом и никогда не причинит мне вреда.

— Я обязательно подумаю над этим сегодня же. — Пальцы пробежались по выступающим позвонкам. — Позавтракай. Ты не притронулась к еде.

Овсяная каша с фруктами, которую раньше супруга обожала, давно остыла и расплылась по тарелке малоаппетитным месивом. Столовые приборы лежали так, как их уложила прислуга. Сольд даже не пыталась поесть.

— Мне не хочется. Можно я пойду? — спросила его точно надзирателя и глянула так жалобно, что у Трауша кольнуло в сердце.

— Сольд! — простонал он. — Ты невыносима.

Ему захотелось рухнуть на колени и уткнуться ей в живот лбом, умоляя ожить хотя бы на краткий миг. Хорошо, что не рухнул, потому что с порога донеслось язвительное:

— Что, строптивая женушка не слушается лорда?

Этот голос мог принадлежать только одному человеку, и, видят боги, сегодня Трауш был даже рад ему.

— Дарго?! Ты приехал! — охнула Сольд и выдавила что-то, смутно похожее на улыбку. Трауш поприветствовал наемника легким кивком.

— Ага, приехал. И я голоден как собака. — Дарго плюхнулся на стул высокого лорда, с аппетитом вцепился зубами в измазанный маслом хлеб. Покачав немытой башкой, он с наслаждением выдавил: — Вкуснотища! Третью неделю перебиваюсь солониной, тошнит уже от неё.

За время отъезда Дарго стал ещё смуглее, а волосы его отросли настолько, что он заплел их и стянул синей лентой наподобие того, как плетут косы воины-кочевники. Он сбежал из поместья на пятый месяц беременности Сольд. Якобы отправился в родные земли налаживать отношения с сестрой (впрочем, Трауш чувствовал, что не обошлось без чего-то ещё, в чем наемник не признавался). Судя по тому, что при последней встрече Дарго чуть не убил собственную племянницу — налаживание предстояло долгое.

— Как поездка? — Трауш опустил ладони на ключицы Сольд. Она робко коснулась своей ручкой его запястья.

— Да так. — Наемник махнул ложкой. — Если вначале меня грозились заколоть вилами, то под конец даже разрешили войти в дом. Сложно это. — Он почесал в волосах, и стало очевидно, что всё гораздо сложнее, чем пытается отшутиться Дарго. — Да и ладно, что было, то прошло. Ну а вас поздравляю с сыном. Как назвали?

Сольд посмотрела на Трауша с едва ощутимой обидой.

— Пока никак.

— Мы думаем, — ответил высокий лорд.

— Чего тут думать? Называйте Дарго, не ошибетесь! — Наемник выпятил грудь колесом, и Сольд тихонько хмыкнула.

А Трауш отметил, что надо бы послать щедрое подношение в храм, ибо боги очень вовремя воротили этого зазнавшегося дурня в Пограничье. Если он сумеет вытолкнуть Сольд из кокона отчаяния, Трауш лично подпишет приказ о назначении его хоть главнокомандующим, хоть первым жрецом, хоть кем угодно.

— Сольд, как твое здоровье? — Наемник отпил кофе из личной чашки лорда; тот поморщился, но недовольство проглотил.

— Всё хорошо, — соврала она.

Ковырнула в тарелке и всё-таки, немного подумав, съела ложку каши.

Не сказать, чтобы беседа протекала оживленно, но дело сдвинулось с мертвой точки, а к концу завтрака Сольд даже перестала нервно ерзать на стуле и прислушиваться к тишине дома. Трауш доел стоя, не отходя от жены; наемник обожрался так, что расстегнул штаны. Верх неприличия, но пусть так.

— Лорд, переговорим в твоем кабинете, а? — сыто отрыгнув, Дарго кивнул на выход из столовой. — Ничего особенного, но нужно твое мнение по парочке вопросов.

— Иди, — сказала Сольд, поднимаясь. — Я полежу, голова разболелась.

Наемник и высокий лорд проводили её отощавшую фигурку в кажущемся огромном платье одинаково встревоженными взглядами, но вслух ничего не высказали. Наверх они тоже шли в молчании, держась поодаль. Ну, не быть им друзьями и даже товарищами — что уж тут поделать.

А едва двери в кабинет закрылись, Дарго без предисловия выдал:

— Я слышал о младенце. И про то, что он вредит Сольд, — тоже.

— От кого? — разъярился Трауш.

Да что такое! Прикормил целое поместье болтунов, готовых выдать тайну первому встречному. Уволить их, что ли, всех?

А впрочем, уволит одних — на их смену придут такие же, даже хуже, ибо непуганые.

— Не переживай, со мной поделились по большому секрету. Ты же знаешь, я сдружился с твоими служанками.

Спит он с ними, а не сдружился. Трауш скрипнул зубами.

— И что?

— Вот и я хочу знать: что нам делать?

Дарго сел за стол лорда, уложив ноги на стол. Такой наглости Трауш потерпеть не мог. Туманы ураганным порывом ветра накинулись на наемника. Тот пошатнулся и вывалился со стула. Грязно выругался.

— Нам — ничего. — Трауш сложил руки на груди. — Я сам разберусь.

— Да перестань. — Дарго встал, но, поняв намек, пересел на стул у длинного стола, за которым обычно располагались хранители, освободив правителю законное место. — Сольд очень важна мне, потому я помогу, с твоим разрешением или без него. Здешних колдунов ты уже поставил на уши?

— Да, — коротко ответил Трауш.

— Ясно. А людских? Или, ну не знаю, ави? Рынди? С кем из дружественных рас ты связывался?

— Ни с кем. А ты сам как думаешь, что я им напишу? — Трауш окончательно разозлился. — Что недавно мы с женой сотворили стихийную катастрофу, которая возвратила к жизни кучку мертвецов, а теперь у нас растет сын-пожиратель? Я никому не выложу своих слабостей, наемник, — пророкотал он.

Он бы связался со всеми. Направил бы сотню дипломатических делегаций с лучшими дарами. Был бы готов целовать носы чьих угодно башмаков, только бы чужеземные маги подсказали, что делать с ребенком, а главное — как уберечь Сольд. Но Трауш, будучи высоким лордом, понимал: его чувства к жене — слабость Пограничья, а правители слабостей не прощают. Они тут же расторгнут мирные договоры, объявят войну, сказав только: «Ваш сын опасен для мирового спокойствия».

И попытаются убить леди, посчитав её угрозой.

— Что говорит мать Сольд? — спокойно продолжил допытываться Дарго, закинув руки за голову.

Неожиданно для самого себя Трауш подумал, что не так уж плохо, когда есть кто-то, с кем можно поделиться положением дел. Достаточно спокойный, чтобы не паниковать, но при этом готовый помочь чем угодно, на что способен его скудный умишко.

— Обещала отыскать какие-нибудь данные, но всё впустую. В записях людской академии магии информации о подобном нет.

— Ясно, — повторил наемник, растягивая гласные. — Ну, будем думать вместе. Для начала расскажи мне, что не так с вашим сыном.

Он протянул руку, заключая временное перемирие, а Трауш принял рукопожатие. Передраться они успеют позже, пока же лорду необходим кто-то неболтливый, чтобы проверить несколько версий.

Слово «спасибо» так и не было произнесено, но наемник и высокий лорд друг друга поняли.

3.

Шпион, что спешно воротился из страны ави, был темнокож и весел, словно пьян. В ухе его бренчал малюсенький золотой колокольчик, под губой синел выбитый на коже узор. Он развалился в мягком кресле и потребовал у прислужницы виски с закуской для себя и «друзей». Та вначале бросила на Трауша вопросительный взгляд (а вдруг лорд против?), но, когда тот кивнул, ринулась исполнять заказ.

— Рад видеть тебя, Трио, в добром здравии, — поприветствовал лорд.

— Рад служить вам, правитель, — церемониально, но с дикой скукой в голосе ответил шпион. Очевидно, вольготный образ жизни, присущий мужчинам-ави, въелся ему под кровь вместе с чернилами ритуального узора.

Под мягким светом свечи, единственной на всю уединенную кабинку, его черты плавились. Он был весь текуч и гибок, словно водяная струя; казался несерьезным, даже туповатым. Но внешность обманчива. Осведомитель, похожий на осведомителя, будет убит; осведомитель, похожий на наивного дурня, подарит родине самое ценное: информацию.

Пока стороны обменивалась любезностями, прислужница внесла графин и поднос, наполненный мясной нарезкой, фруктами и сырами. Расставила перед гостями стаканы. Трио ласково тронул её запястье и подмигнул так сладострастно, что девица покраснела и расплескала напиток. Капли попали аккурат между его ног.

— Ой, — пискнула, но Трио уже промокнул пятно салфеткой.

— Всё хорошо, — промурлыкал он.

Взгляд прислужницы затуманился.

— Свободна! — приказал Трауш, пока парочка не устроила любовные игрища прямо в ресторане.

Спустя короткую секунду девицы и след простыл.

— Вы слишком напряжены, лорд. — Помотал нечесаными патлами, в которые были вплетены цветастые нитки, шпион. — Ну зачем вы с ней так? Милая девочка изведет себя за то, что разозлила правителя.

— Думаю, она простит мою грубость. — Трауш сцепил руки в замок. — Рассказывай, Трио.

— Честно говоря, задачку вы подкинули не из простых, — завел он, явно набивая себе цену. Трио неспроста считался самым одаренным в шпионском корпусе, потому невыполнимых поручений для него не было. — Одно дело: внедриться в их жреческий культ, но совать свой и без того переломанный нос в секретные бумаги… Я ходил по лезвию меча, лорд. Пришлось за полгода умаслить всех господ и лечь под всех верховных ведьм. Не скажу, что мне не понравилось! Какие же темпераментные женщины, поучиться бы у них нашим ледышкам. — Шпион побарабанил длинными пальцами по столу.

У Трауша возникло нестерпимое желание впечатать его лоб в этот самый стол. Дарго, до сих пор молча прихлебывающий виски, видимо, думал примерно о том же, потому как цыкнул:

— Про баб опосля расскажешь. Про магию давай!

Трио притворно закатил глаза, но тотчас подобрался.

— Пожирателей в тех краях опасаются. Детей бедняков, у которых проявляется склонность к краже магии, сжигают, но если такой рождается в знатной семье — его лечат.

— Как? — не вытерпел Трауш.

— Ну, говорят, что молитвами, а по факту — темными заклинаниями. Среди ведьм есть особая каста обученных тьме, так называемых черных. Они взывают к самим дьяволам, не иначе, а те просят взамен кровавую плату. Когда её приносят, дьяволы стирают с чела младенца знак пожирателя.

— Ничего не понимаю. — Дарго скривился. — Что за чело, что за жертва. Конкретнее, а?

Зато Траушу было всё предельно ясно. Черные ведьмы приносили жертву, усиливающую заклинание — и червоточина исчезала. Но что за заклинание? Могут ли прочесть его жрецы Пограничья, или придется обращаться к ави?

Трио допил янтарный напиток, закусил нарезкой и облизал мокрые губы.

— Лорд, мне объяснить детали?

— Не стоит.

Дарго выругался и потребовал подробностей, но Трио не проявил к наемнику никакого интереса.

— Ты знаешь текст заклятья? — спросил Трауш, переждав вспышку гнева.

— Разумеется, — довольный проделанной работой протянул Трио. — Но есть загвоздка: оно основано на родовой магии ави. Вы можете хоть охрипнуть, зачитывая его, а ничего не сделаете. Вам нужно пообщаться с ведьмами, только им под силу помочь вашему горю.

Иными словами, раскрыть свою личную беду и понадеяться, что ведьмы согласятся помочь, а не воспользуются слабостью и не размажут Пограничье по стенке, уничтожив высокого лорда и его леди.

— Все текстовки я предоставил в письменном отчете, как и контакты тех, с кем разговаривал по этому делу. — Трио пододвинул к Траушу увесистую папку с бумагами. — Прикажете возвратиться за дополнительной информацией?

— Нет. Отсидись в Пограничье, пока ави не заподозрили тебе в шпионаже. Ты мне ещё пригодишься.

— Как вам будет угодно, лорд, — с облегчением улыбнулся Трио. — Я свободен?

— Да. Благодарю тебя за помощь.

Шпион вновь потряс волосами. Колокольчик в ухе радостно бренчал.

— Здоровья вашему сыну, — склонился Трио в долгом поклоне.

— Спасибо.

Трауш с Дарго рассматривали удаляющегося кошачьей походкой парня. На выходе он вскрикнул, обращаясь к девице-прислужнице:

— Да не плачь ты, дурочка! Я замолвил за тебя словечко!

Вскоре к голосу добавился робкий девичий смех, а чуть позже — Трио покинул ресторан.

— Зачем ты позвал этого шута? — Наемник проворно схватил папку и вчитался в первый лист. — Здесь же есть всё, что нужно.

Самое смешное, что Дарго вел себя точно так же: паясничал и лез ко всем девушкам, какие попадались ему под руку. Неужто усмотрел в Трио конкурента?

— Потому что его могли завербовать службы ави. — Трауш пальцем обвел ободок стакана. — Я должен был прощупать эмоции нашего шпиона.

— И?

— Может, он и дурачится, но не лжет. А потому нужно отправиться к ави.

Видимо, первая страница Дарго не удовлетворила, потому как он пролистал в середину.

— Сам поедешь?

— Есть иная кандидатура?

— Я, — ухмыльнулся наемник.

Да уж, лучше претендента не сыскать. Самоуверенный, любвеобильный и не умеющий держать язык за зубами — кого ещё направить в логово к ведьмам?

Зато будет не жалко, когда его сожгут на костре.

— Не говори глупостей.

— Чего же ты страшишься, лорд? — Дарго причмокнул и встал с кресла. С подноса выхватил кружочек сыра и, скатав его в трубочку, отправил в рот. — Что я завоюю твою женщину? Вернусь к ней спасителем, а ты останешься в дураках?

Трауш рассмеялся.

— Нет.

— Тогда я поеду в составе делегации и буду вести диалог от твоего имени. Красочным словам обучен, а где запнусь — помогут всезнающие тени.

— Только через мой труп. Если я не отправлюсь лично, то пошлю дипломатов. Точно не тебя.

Брови наемника сошлись на переносице. Рука потянулась к кинжалу, свисающему с ремня, но тут же отдернулась. Он сделал глубокий вдох и выдохнул сквозь зубы.

— А кому ты можешь довериться, если не мне? — Внезапно в облике появилась суровость. — Кто искренне желает счастья Сольд? Накрахмаленные дипломаты, которые продадутся при первом же удобном случае? Им важен вкус звонкой монеты. Мне — нет. Я люблю эту женщину, я хочу, чтобы она улыбалась, пусть даже такому черствому сухарю, как ты. — Дарго всё-таки достал кинжал и сжал рукоять, будто ища в ней успокоения. — Поедешь сам? Отлично! Но когда тебя убьют ведьмы, Пограничье погрязнет в распрях. Давние враги напомнят о себе и тут же предъявят права на трон. А Сольд выбросят на помойку, если не усадят в темницу. Этого ты добиваешься, лорд? Ради этого ты вытаскивал её из рабства? Чтобы она сдохла в клетке? — Он воткнул кинжал в столешницу. — А даже если ты выживешь — Сольд останется здесь совсем одна. С опасным ребенком. С изменниками и предателями. Я защищу её от воинов, но не от политических интриганов.

Трауш не ответил. Бесов наемник был прав. Опять! Когда этот деревенский дурачок, который раньше умел только соблазнять служанок и напиваться вдрызг, набрался ума?

А может, глупел лорд, ибо неспроста говорят: правитель должен быть хладнокровен, иначе его правлению цена — гнутая медянка.

Они долго сверлили друг друга взглядами. А после, так и не дождавшись разрешения, Дарго отодвинул шторку и бросил на прощание:

— Я уеду после благословения вашего сына.

… Вечером Трауш прокрался в покои к любимой супруге. Он обдумал слова Дарго и даже вызвал наемника к себе. Обговорил с ним детали. Вслушался в сердцебиение. И относительно успокоился.

Пошлет вместе с ним десяток лучших дипломатов и одного замаскировавшегося воина. Если что — Дарго устранят быстро и незаметно.

На столе в вазе лежали налитые краснотой персики, и невозможно пахло югом и сладостью, но Сольд не тронула экзотических фруктов. В пальцах её плясали спицы. Правительница Пограничья вязала детский носочек. У неё не получалось, она сбивалась со счету, вздыхала обреченно, будто и не носочек вязала вовсе, а что-то бесценное; и вновь принималась считать.

Шаг, второй. Легкий поцелуй в макушку. Еле удержался, чтобы не зарыться в мягкую копну волос.

— Возможно, мы вылечим сына, — прошептал Трауш.

Сольд вздрогнула, и моточек ниток покатился с её коленей на пол, обвился вокруг ножки стола.

Трауш рассказывал подробно. За день он изучил отчет Трио, а потому запросто сыпал важными мелочами. Разумеется, не обмолвился про жертву (а точнее — за жизнь высокородного ребенка платили жизнями десяти бедных детей его возраста) и темноту заклинания. А Сольд, обычно проницательная, так хотела поверить в чудо, что верила и ни о чем не спрашивала. Кроме одного:

— Неужели всё наладится? Дарго справится?

— Разумеется, дорогая. Я верю ему.

Покривил душой, но Сольд не заметила и этого.

Он взял её холодные ручки в свои, размял каждый пальчик. Ненасытными поцелуями покрыл ключицы и прочертил губами путь ниже, к груди. Сольд впервые за долгое время не отказалась от близости, а поддалась на ласку.

Завязки на её рубашке долго не поддавались, и леди хихикала, повторяя:

— Щекотно!

И сама целовала, и гладила кожу, вызывая мурашки и неистовое желание. Помогала избавляться от ненужных вещей, что царапали разгоряченные тела, скидывала с себя юбку.

Их страсти помешала кормилица. Она ворвалась в опочивальню с заходящимся в крике младенцев. Окинула лорда и леди смущенно, но не удалилась, а протянула ребенка.

— Ничего не желает: уж и грудь подставляла, и по спинке гладила, а он всё в рыданиях заходится. По вас соскучился, не иначе.

Сольд как была, в одной рубашке, подхватила младенца, и тот замолк, будто специально. Кормилица исчезла в дверях. Но момент был окончательно испорчен. Вскоре леди сидела, укачивая ребенка и напевая колыбельную, а тот дул губки и куксился, если она замолкала.

— Скоро у нашего сына благословение, к тому дню ему нужно дать имя, — словно в продолжении песенки пропела она.

— Я помню, ты хотела назвать его в честь отца. Так пусть Тео, — вздохнул Трауш.

Пусть так. Он ожидал согласия и улыбки, но вдруг с Сольд случилось то, что бывает с капризными женщинами. Не с ней. Щеки вспыхнули. В глазах засверкали молния. Она топнула ногой.

Ребенок не проснулся.

— Не его, а сына! Твоего сына! И что значит: «пусть Тео»? Пусть?! — Она разъярилась, и туманы её хлестали по полу змеями. — Ты называешь первенца абы как, только бы я от тебя отстала?

— Сольд?.. — Смена настроения потрясла Трауша.

Леди зашлась в слезах, но мужа к себе не подпустила. Младенец начал хныкать, ручонками цепляться за материнские волосы.

— Сольд, да послушай ты!

— Пожалуйста выйдите, лорд. — Она отпихнула его и, прижав ребенка к груди, добавила: — Я не желаю вас видеть.

…На издыхании весны, когда зацвели яблони, благословили первенца правящей семьи.

В храме у Круглого озера столпились самые приближенные к лорду и леди — судя по беглому осмотру, теней сорок-пятьдесят, и это при том, что у Трауша в принципе не было друзей. Вся обслуга поместья, мимолетные знакомые Сольд — за короткое время эта поразительная женщина умудрилась сдружиться с половиной Пограничья.

Трауш горестно вздохнул.

Жрец в белых одеяниях принял нагого младенца из рук матери — Сольд погладила кончиками пальцев лобик малыша, — поднес с круглой чаше, до краев наполненной душистой водой. Забубнил нудно и долго о таинстве зарождения и о богах, что взирают на первенца высокого лорда и леди.

— Что вы за изверги такие, — вздохнул белобрысый наемник Дарго, крутящийся поблизости с Траушем. — Топить неповинного ребенка!

— Не топить, а дарить жизнь водой, — скучающе поправил Трауш.

Ребенка погрузили в чашу с головой и долгих пять секунд не вынимали. Сольд напряглась всем телом, готовая выхватить сына из рук жреца. Но не двинулась с места. Лишь комкала одеяльце, в которое малыш был завернут.

— Одно и то же. — Наемник отвернулся, не в силах терпеть измывательства над ребенком. — Вы помирились?

Оглушительный крик разорвал звенящую тишину храма. Присутствующие одобрительно зашептались: будущий лорд будет могуч, раз уж орет в полные легкие.

— Мы и не ссорились.

— То есть вы просто так не разговариваете вторые сутки? — понимающе уточнил белобрысый, и на губах его заиграла довольная улыбка.

— Твое какое дело? — с ленцой поинтересовался Трауш, прекрасно зная ответ.

Наемник и не скрывал своих намерений:

— Сольд слишком хороша для тебя, и когда-нибудь она это поймет. В тот же день я увезу их с сыном подальше от вашего вонючего Пограничья.

Ребенок визжал, сучил ручками и ножками под причитания кормилицы и бормотание жреца. Когда ему на волосы капнули розовым соком, он вывернулся. Сольд вся побледнела. Пошатнулась. Трауш едва удержался, чтобы не броситься к ней. Этот обряд принадлежит лишь матери и ребенку, потому даже сам высокий лорд безвластен над его течением и может лишь созерцать издали.

— Ты вроде собирался уезжать к ави, — напомнил он.

— Но я вернусь, — пообещал Дарго.

Надменный щенок возомнил себя бойцовым псом. Трауш усмехнулся.

Красного от рыданий малыша вернули матери, и Сольд, укутав мокрое тельце в одеяльце, бережно прижала к груди. Трауш подошел к жене, обнял её за плечи.

Вереница теней протянулась до самых врат храма — все жаждали поскорее поздравить лорда и леди с тем, что их сын принят богами. Осыпали комплиментами и пожеланиями, трясли ладони, предрекали ребенку жизнь, полную свершений. Сольд тихо благодарила, Трауш и вовсе молча кивал.

Последним подошел наемник, мазнул Сольд поцелуем в щеку.

— Здоровья тебе и Тео, — шепнул ласково. — Я скоро приеду.

— Спасибо, — прошелестела леди, баюкая хнычущего малыша.

Дарго растворился в толпе, спеша исполнить обещанное. Что ж, если у него получится — Трауш простит его самоуверенность.

— Как ты, родная? — Трауш коснулся губами впадинки за ухом Сольд.

— С Тео всё будет хорошо? — спросила она, и в синих глазах застыли хрустальные слезинки.

— Будет. — Он перехватил измотанного криком сына. — Обещаю.

Сольд уткнулась ему в плечо — горячая, душистая, родная — и горько разрыдалась.

4.

Сразу после церемонии благословения семья Вир-дэ уехала на южное побережье Пограничья, где пахло барбарисом, а ветви персиковых деревьев сгибались под тяжестью плодов. Трауш пусть и нехотя, но передал дела хранителям (не забыв поставить за ними слежку) и увез Сольд подальше от поместья.

Она сидела на громадном покрывале, одетая в легкое платье, и корчила рожицы. Сын улыбался беззубым ртом. То ли жена выглядела ну очень смешно, то ли улыбка ребенка оказалась заразительной, но Трауш рассмеялся.

— Косоглазие тебя не красит. — Он разлегся на покрывале, с наслаждением подставив лицо лучам солнца, и подал миску с гроздью зеленого винограда.

Сольд фыркнула.

— А Тео нравится!

Теперь, когда у ребенка появилось имя, Трауш начал относиться к нему иначе. Нет, без всепоглощающей любви, но с пониманием: всё всерьез. Это не опасная игрушка, а живое существо. Мальчик, выношенный и рожденный Сольд. Её продолжение. Лорд бы даже научился любить его. Если бы не чувствовал щупалец, присосавшихся к Сольд. Сын наслаждался, впитывая материнскую силу.

Возможно, вскоре он станет нормальным…

После Трауш кормил супругу виноградом, а та играла с Тео в «ладушки». Солнце не жарило, но грело. Воздух был наполнен восхитительной сладостью. А на многие километры вокруг — ни единого живого существа (кроме, конечно, кормилицы). Идиллия была практически настоящей.

Вечером Сольд передала Тео кормилице, а сама отпросилась у Трауша прогуляться.

— Хочу побродить по окрестностям. Одна, — добавила смущенно. — Отпустить все мысли. Разрешишь?

Ему не хотелось расставаться с женой, но что делать. Порой, и правда, необходимо остаться в одиночестве, чтобы услышать самого себя.

— Не задерживайся. Я буду переживать.

— Знаю. — Она мазнула его губы мягким поцелуем.

Накинула на плечи шерстяной плащ и сбежала с крыльца, безостановочно озираясь. Трауш проводил её задумчивым взглядом.

Какая же она красивая! Хрупкая, сложенная из тончайших ниточек. Даже сейчас, измученная и плененная собственными страхами, она оставалась сильной. Роскошной. Грациозной. Величественной.

Она вызывала в супруге неизменное желание. Нужду слиться не только телами, но и душами. Потому-то он не любил отпускать её — точно вырывал из себя кусок.

Но сейчас Трауш не волновался. Его туманы не отпускали Сольд, следовали за ней по пятам.

Лорд всматривался в наливающееся чернотой небо, когда тишину дома взрезал истошный детский крик. Тео, как и всякий ребенок, постоянно плакал, но не так… Трауш метнулся в детскую, где кормилица прижимала к груди малыша. Тот задыхался и синел. Вопил, испуганный донельзя.

— Что с ним?!

Кормилица вся ходила ходуном.

— Простите меня, лорд. Не знаю, не представляю, что его потревожило. Мы готовились ко сну… Мне показалось, что Тео задремал, а он вдруг как закричит…

Ребенок заходился в плаче, и Трауш уже ощущал причину. По всей видимости, где-то поблизости дремал канал — место, откуда лилась природная магия. И Тео нащупал его, потянул в себя. Но новый канал всегда загрязнен, неспроста его раскопки поручают сильнейшим магам. Ребенок, не умеющий контролировать процесс, отравился скверной. Магическая грязь глубоко забралась в него и разъедала, точно кислота.

Кормилица причитала. Её собственная дочь, разбуженная криком Тео, всхлипывала.

Трауш смотрел на угасающего сына. Тот продолжал реветь, но с каждой секундой всё тише. Захлебывался плачем.

Погибал, съедаемый изнутри.

— Отдай его мне! — рявкнул лорд.

И впервые взял сына на руки. Взял без нежности и осторожности, но прижал к груди и понес прочь из дома. Подальше от канала. Кормилица семенила следом и крайне раздражала извинениями — уж лучше бы осталась с дочерью.

У кромки леса, когда дом скрылся из виду, Трауш поднял Тео на вытянутых руках и всмотрелся в краснеющие глаза. Туманы вплелись ребенку в жиденькие волосенки. Вползли в нос и уши. Нащупали грязь канала и начали вычерпывать её, взамен позволяя питаться магией Трауша. Ребенок сопротивлялся, но инстинкт пожирателя взял свое: и вскоре он с жадностью поедал отцовский резерв. Стихия в Тео бунтовала, непривычная ко вкусу теневой магии (материнская, наверняка, была слаще и вкуснее).

Во рту горчило. Ребенок успел вобрать столько из канала, что Трауша начало подташнивать. Вскоре его шатало. Кости сковывал озноб, как при предсмертной горячке.

— Что вы делаете? — бормотала кормилица. — Вы погубите себя…

Он отмахнулся от неё звериным ревом и продолжил обнимать Тео туманами. Ребенок выздорвавливал. Начинал осмысленно крутить головой и даже всхлипывать — от холода.

Понадобилось истощить себя до дна, чтобы сын очистился от скверны. Он вновь заплакал, но плачем обычного младенца. Чуть обиженно. И бесконечно трогательно. Так, что захотелось прижать его к себе и защитить от всего мира.

Не верится…

Трауш мог потерять своего сына. Лишиться его… Такого розовощекого и крикливого. С хитрющими глазами и материнскими губами.

— Сольд ничего не расскажешь, поняла?

Кормилица тупо закивала и продолжала кивать даже тогда, когда Трауш, укутав малыша в свою куртку, пошел в сторону дома.

Посреди прогулки на Сольд хлынула волна тревоги. Непонятной, и оттого особенно пугающей. Недоброе предчувствие драло грудь, и Сольд спешила домой.

А в детской спальне увидела столь невероятное, что застыла в дверях. Тео грелся на руках Трауша, и высокий лорд хрипловато, совершенно не попадая в ноты, нашептывал ему колыбельную.

— Мне её мама пела, — смутился он, завидев жену. — Только у неё голос был… и слух.

— У тебя прекрасно получается. Как вы тут? — А сама еле сдержала всхлип.

Неужели всё наладилось?..

— Мы — отлично. Тео, пойдешь к маме?

Малыш причмокнул во сне и схватился малюсенькой ручонкой за палец отца.

Эту ночь они провели втроем, невозможно счастливые…

…Ранним утром, едва солнце взгромоздилось на горизонте, из столицы примчался гонец. Но просил он, к удивлению Трауша, не лорда, а леди.

Сольд, зевающая и сонная — впервые за много ночей она прекрасно спала, но всё равно не выспалась, — вышла на крыльцо.

Гонец склонился в поклоне до самой земли.

— Вам письмо из королевства людей. От семьи Берков, — добавил он, вытаскивая конверт.

— От Иттана Берка? — Сольд улыбнулась.

— Нет. — Покачал головой гонец. — От некой Таи.

Действительно. На конверте, запечатанном сургучем с оттиском герба дома Берков, аккуратным (явно аристократическим почерком) было выведено: «От Таи Берк. Для Сольд Вир-дэ. Передать лично в руки. Срочно».

Кто такая эта Тая? Неужели жена Иттана?

— Ну что вы стоите на пороге. Проходите, вас покормят. — Сольд посторонилась, пропуская потерявшего дар речи (правители его до сих пор не кормили) гонца.

А сама вскрыла конверт.

5.

В столицу людского королевства они пробрались тайно — сквозь сумеречный туннель. Маги Янга не засекли двух гуляк между мирами, что при колеблющемся магическом фоне и неудивительно. Открывались и захлопывались завесы, сыпались одиночные твари — кому в такой обстановке есть дело до ничтожного разрыва?

Улочка, на которой они очутились, была безмятежно тиха. Такое безмолвие присуще лишь богатым районам, где с приходом темноты в домах разжигают камины, и семьи собираются в уютных гостиных, чтобы обсудить минувший день. Здесь вечерами не бегает детвора, потому как дети аристократов приучены к покою, а их отцы и матери считают ниже своего достоинства высовываться наружу в потемках.

Потому жизнь останавливается до утра.

— Ух ты, неужели за столько лет я не забыла, как выглядят эти места. — Сольд дернула плечом, поправила съехавший с волос капюшон плаща. До Янга по туннелю их вела она, потому как единственная могла четко представить, где им следует выйти. — Дом Иттана где-то… — Посмотрела по сторонам. — Там.

Трауш шел чуть впереди, оберегая жену от возможного нападения. Туманы его ощупывали округу. Но, кроме одинокой повозки, запряжённой изнуренной лошадью, навстречу никто не попался. В окнах горел свет. Улица нежилась в тепле и сытости.

Их пустили в поместье Берков, не задавая никаких вопросов, но глава дома был бескрайне удивлен, что правители Пограничья требуют общения наедине не с ним и даже не с его сыном, а с какой-то безродной девушкой.

Тая.

В своем письме — составленном несуразно, зато полном переживаний — она детально описала их, Сольд и Трауша, прошлое, а о себе поведала коротко: «Я умею перестраивать Слова». О том, что рынди называют величайшим даром, она рассказывала так, будто стеснялась. Между делом. Мол, к слову пришлось, и не более.

Трауш жаждал увидеть Таю лично: или чтобы убедиться в её неповторимости, или чтобы почувствовать фальшь.

Граф не пытался навязываться. Да и вообще он всем видом показывал неприязнь к теневому лорду, держался поодаль. Как почти любой человек, а уж тем более — вояка, граф Берк не терпел чужеродную расу. Вроде не хамил, но едва удерживал на лице маску дружелюбия.

— Подождите в столовой. Я распоряжусь о напитках.

Когда граф вышел, держа спину неестественно прямой, Сольд задернула шторы.

— Мало ли что… — ни к кому не обращаясь, проворчала она.

Пламени десятка свечей не хватало, чтобы прогнать сумрак, и тот обернул собой столовую. Впрочем, он не раздражал. Сольд барабанила пальцами по столу. Трауш стоял, качаясь с носа ботинок на пятку.

Тая не вошла, но прошмыгнула в щелочку и неловко склонилась в приветственном поклоне. Подслеповато сощурилась, рассматривая лорда и леди.

— Я рада познакомиться с тобой. — Сольд встала и на долю секунды прижала Таю к себе, как прижимают давних подружек; девушка сжалась в комок и выдохнула лишь тогда, когда её отпустили на свободу. — Ты видишь? — восхищенно обратилась жена к Траушу.

Тот не верил чутью. Неказистая Тая была сильна — словно хрупкий сосуд вобрал в себя магию. Она — обычная девушка с фигурой ребенка, которой подвластно течение времени. Волосы её были угольно черны и чуть завивались у кончиков — хотя большинство рынди светловолосы. Тая так и не отважилась сесть. Держалась ровно, но запиналась, пока рассказывала о недавних событиях. О темной армии и разорванной завесе.

О себе почти не упоминала, точно и не было её в этой истории, и не она изменила ход событий, просто убедив будущее подчиниться.

— Как Иттан? — Сольд заметно побледнела, слушая о сожжении завесы.

Траушу не требовался свет, чтобы видеть волнения любимой женщины. Он слышал, как дрогнул её голос, потому подошел и ободряюще сжал плечи.

— Всё хорошо… уже. Он приходит в себя. — Тая сняла очки и обтерла стекла о край мужской рубашки, в которой тонула. — Вроде как магическое истощение, завеса ведь питала и его тоже. Но оно пройдет.

Помолчали.

— Тая… — Трауш не мог больше ждать. Ему требовались ответы, ради них он сорвался в путешествие и подверг опасности Сольд, которая наотрез отказалась отпускать мужа одного. — Какое ты видишь будущее?

— Почти любое. — Чтица выдавила слабую улыбку и подняла взгляд, но смотрела куда-то сквозь лорда, сквозь комнату и, наверное, сквозь само пространство. — Но только тогда, когда этого захотят книги. Или боги? Но ваше они мне приоткрыли. Не всё, но кое-что важное. — Сольд охнула, и даже Трауш задержал дыхание. — Ваш сын вырастет прекрасным мужчиной. Воином, достойной заменой отцу. Я вижу вас, леди Сольд, седовласой и вы прогуливаетесь с супругом по заснеженному яблоневому саду. Вижу вашу мать и вашего брата, с которым имела честь познакомиться. Вы ведь простили его? — Сольд кивнула как завороженная. — Рейк тоже обретет свое счастье, но позже. Всё будет хорошо, — сладко подытожила Тая, а глаза её блеснули в пламени свечей. — Но потом. Сейчас же — под угрозой все мы. Завеса породила множество чудищ, но Тьма — самый страшный из них. Он выжил в битве и где-то укрылся. Он соберет новую армию, он впитает стихию. И обрушится на нас разрушением и смертью.

— В письме ты не описывала конкретной угрозы, — напомнила Сольд, оглядываясь на мужа, будто спрашивая его: «И что нам делать?!»

Трауш осмысливал сказанное, машинально поглаживая шею супруги.

— Да, будущее было размыто. — Чтица подслеповато щурилась. — Теперь оно четкое, но… не обнадёживающее. Тени умеют создавать разрывы, но потому вам придется сложнее всего. Грань между мирами в Пограничье слишком тонка. Вы падете первыми.

Разговор был долгий. Вопросы и ответы, недосказанности, неточности, сомнения. Тая не могла знать всего, но Траушу не хватало тех изменчивых фактов, которыми она владела.

Сегодня будущее таково, но завтра оно может смяться иным. Разумнее переждать, чем обдумывать то, чего не произойдет.

И всё-таки он запомнил всё, о чем сказала Тая.

— Чего ты просишь у нас? — Сольд водила рукой над свечой, и огонек боязливо трепетал.

— Защиты, — без раздумий ответила чтица. — И готовности вступить в бой. Эта война — общая.

— Тебе так важна судьба мира?

Трауш никогда не верил в бескорыстную доброту.

— Мне важен Иттан.

А вот в любовь он верил и лично бы уничтожил хоть Тьму, хоть самого дьявола (впрочем, не одно ли это существо?) ради спокойствия Сольд и Тео. Сейчас, когда сын научился черпать отцовский резерв взамен материнского, а Трауш привык делиться с ним магией, Сольд не белела от слабости — и казалось, что они смогут зажить нормально, как жили родители лорда.

— Я обещаю тебе и Берку-младшему любую поддержку. Как только Иттан выздоровеет — приезжайте к нам, ибо здесь вам не найдется покоя. Вас обвинят в чернокнижье и непременно казнят, дабы успокоить возмущенную общественность. Людям нужен враг, и врагом нарекут вас. В Пограничье же вы будете неприкосновенными. — Туманы ползли по столовой, тушили свечи. Слова высокого лорда эхом ударялись о стены. — Что до всего мира… Если возникнет необходимость бороться — я согласен. Но! Если согласятся иные расы.

— Благодарю вас, — Тая чуть поклонилась, но удивленной или обрадованной не выглядела. Наверное, её дар показал всё заранее. — И ещё. — Она приблизилась к Сольд и шепнула ей на самое ухо: — Вскоре вернется мужчина, которого вы направили в страну ави, с добрыми вестями. Ваш сын будет исцелен.

Леди всхлипнула, а после лучисто заулыбалась:

— Жду вас в Пограничье.

… Обратная дорога прошла в умиротворенном молчании. Сумеречный туннель кончился, и среди темноты межмирья забрезжил лучик света. Трауш выбрался первым, а когда вылезла Сольд — подхватил её на руки и закружил. Она, хохоча в голос, принялась отбиваться.

— Отпусти! — смеялась, пока рассветные лучи украшали её волосы медным.

— Легко, — серьезно сказал Трауш, опуская руки.

Сольд с визгом обхватила его шею. Лорд не удержал равновесия, и они повалились в траву. Плащи перекрутились, тела сплелись.

Леди прильнула к родному супругу и, наслаждаясь мерным биением его сердца, спросила:

— Как думаешь, Тая не лжет?

— Я чувствую в ней силу чтицы. Думаю, Дарго принесет хорошие вести. Что насчет порождений тьмы — время покажет. Будем ждать. Вскоре всё переменится, любимая.

— Вскоре, — эхом повторила она, такая необходимая, и рассмеялась.

Струна, стягивающая грудь Трауша, порвалась. Сольд смеялась так звонко, что всё дурное разбилось вдребезги.