1.

Ева сладко потянулась. Кажется, жизнь налаживалась. Три недели блаженства. Смех. Тепло. Запах мужского тела, от которого (и от запаха, и от тела) по позвоночнику мурашки скатываются к пояснице.

Вместе с Максом они облагородили могилку Евиной бабушки: выкорчевали сорняки, поставили оградку, заказали новый памятник. Да, неожиданно у неё появилась бабушка, а точнее – память о той. Те вещи, которые Ева затолкала подальше на чердак, приобрели особую важность. Одежонка, пропахшая пылью. Надтреснутое зеркальце без рамы. Вышивка на белой холстине. Познакомиться с бабушкой Ева не успела, но хоть после смерти поухаживает за ней.

Макс накопал кое-что важное. У бабушки есть живая сестра! Бездетная и незамужняя, всеми покинутая и забытая. Но момент знакомства с родственницей Ева откладывала. Что-то заставляло её собраться в путь и тут же отложить дорожную сумку. Чутье подсказывало: не торопись. И Ева поддавалась ему.

Всё шло подозрительно гладко. Ева давно научилась не верить нежданной удаче. За минутной радостью шлейфом тянутся горести. Но сейчас она махнула рукой на предрассудки. Почему бы не насладиться покоем, который случается не так уж часто? Она и наслаждалась, глотая сладкий воздух взахлеб, только бы распробовать его максимально полно.

…Под боком посапывал смешной Макс. Даже во сне он умудрялся быть непоседливым. Морщил нос, сдвигал брови. Ева с улыбкой взъерошила ему волосы и, накинув на себя халат, вышла из комнаты. Она заварила кофе и вместе с чашкой уселась на ступеньке крыльца. Босые ноги обдувал легкий ветерок. Невыносимо пекло солнце. Ева сложила ладони козырьком и глянула в безоблачное небо.

Это был определенно лучший день за весь год точно. Как приятно осознавать, что ты влюблена, что в тебя влюблены, что всё получится. Вдохнуть полной грудью и отпустить беспочвенные страхи. Им вдвоем посильны любые невзгоды. Они вместе найдут хоть маньяка, хоть самого черта.

Спелые яблоки тянули ветви яблонь к земле. Одна ветка склонилась прямо у крыльца, и Ева сорвала красный плод, откусила сладкую мякоть. Выгнулась как кошка, потягиваясь.

– Ева! – донеслось взволнованное с улицы.

К ней неуклюже, переваливаясь с боку на бок, бежала Ирина. Она размахивала какой-то разноцветной газетой. Лицо светилось от счастья. Ева отставила чашку с кофе, выбросила недоеденное яблоко. Предчувствие подсказывало, что отличный день скоро завершится.

– Евка, смотри! – едва ввалившись в калитку, завопила Ирина. – Смотри же! Да твоя мордаха на обложке журнала! Я как увидала, так и купила. Сто рублей отвалила, о как! Ты знаменитость какая-то, что ль? Ну смотри же!

Она добежала до Евы и стала водить перед носом журналом. Та сначала опешила, но после выхватила его из рук и увидела на обложке себя. Улыбающуюся во весь рот, с ромашкой за ухом и встрепанными волосами. Под фотографией был заголовок: «Я – ведьма. Страница 4-6».

– Это что такое? – Внутри всё сжалось. – Ты читала?

– Да когда б я успела! – Ирина бухнулась на скамейку. – Я увидела и сразу к тебе. Давай читать! Ты чего не признавалась-то, что фифа известная?

«Потому что я не подозревала об этом», – подумала Ева и с дрожью открыла нужную страницу.

«Ей снится не новый сон; продолжение старого. Того самого, про Юлию... Я достаю телефон, включаю диктофон и, положив его экраном вниз, жадно слушаю. Глаза Е. заволакивает пелена воспоминаний».

Внутри статьи ещё две фотографии: одна с кухней Евиного дома, а вторая с самой Евой, стоящей у реки. Длинная юбка развевается, лицо полузакрыто волосами. Под статьей подпись: «Максим Матвеев».

Перехватило дыхание. Ирина заглядывала то через левое плечо, то через правое и вопрошала:

– Ну что там, ну что?

Ева скрутила журнал в трубочку. Скорчила глупую улыбку. Уголки губ подрагивали:

– Ирочка, давай я тебе через полчасика всё объясню? Кое-что с Максом обсужу и сразу к тебе.

– Так это он? – Ирина хлопнула в ладоши. – Вот проказник. Про тебя пишет? Про вас небось, а? Где б мне найти такого же романтика…

– Про нас, – согласилась Ева. – Всё про нас. Иди домой, хорошо?

И глянула на Ирину долгим задумчивым взглядом. Та сразу поджалась, словно чувствуя что-то неладное, затрясла головой и быстро ушла.

2.

Ева развернула газету трясущимися пальцами.

«Завод дышит сплетнями. Кто с кем и когда – всё это обсуждается и обмывается ежедневно и ежечасно. Поэтому исчезновение Юлии Степановой не осталось незамеченным. Её матушка с утра позвонила на завод, обеспокоенная пропажей дочери. Девочки, с которыми Юлия вчера отрабатывала допоздна, в один голос твердили перед начальством: разошлись на развилке, Юля направлялась домой. Что произошло с замечательной девушкой, начинающим конструктором, всеобщей любимицей? Она не могла загулять – не в её правилах.

До Саши сплетни долетают к десяти утра. Они с Юлей пришли в отдел в один год, работали на одной и той же должности и сидели за соседними столами. Когда она не пришла утром на работу, Саша встревожился. Юля никогда не опаздывает и не прогуливает, даже с температурой несется к родному чертежному столу. А оказывается, она пропала. Не дошла до дома…

У Саши замирает сердце. Только не Юля, не Юленька! Он по ней сохнет уже год и всё страшится признаться. Пробовал по-простому: предложить сумки донести, до дому проводить, да у Юли кавалер посолиднее появился, мастер Иван. Ей не до очкастого Саши, одетого во фланелевую рубашку. Что же с Юлей?!

Целый день Саша вертится вокруг кумушек из отдела: Таньки Устиновой и Галки Макаровой. Эти первыми узнают все новости. Но и они ошарашены, строят одну догадку за другой.

Времена нынче опасные, твердят в отделе. Спина Саши покрывается испариной.

– А Иван что? – как бы невзначай спрашивает Саша. – С ним кто-нибудь разговаривал?

Танька смеряет его насмешливым взглядом. Дескать, ну что за олух выискался, считает, будто с женихом Юли никто не пообщался.

– Он руками разводит, – отвечает размалеванная Галка и кривит губы. – Вчера с ней не виделся даже.

В обеденный перерыв Саша сам идет к Ивану, отбросив гордость и смущение. Мало ли что подумает тот про него, главное – найти Юленьку. Станки затихли, рабочие тянутся в столовую, переговариваясь и смеясь. Их не тревожит, что исчезла смешливая низенькая девочка с веснушками на носу. Саша взбешен их равнодушием! Ну как же так?! Кто-нибудь вообще её ищет?

Перед тем, как зайти в коморку мастеров, Саша поправляет очки. Ему почему-то неуютно, хотя кто эти мастера такие? Но они вселяют в него робость, точно большой начальник в маленького подчиненного. Саша стучится. В коморке, сложенной из листов железа и обклеенной страницами из газет, обедают Иван с Алексеем. Второй мастер участка комплектации изделий, неплохой парень, рукастый. Они здороваются с Сашей, и тот понимает, что рука у него вспотела от рукопожатия. Он незаметно обтирает её об штанину.

– Ваня, – обращается к высокому брюнету, – можем пообщаться наедине?

Иван с тоской посматривает на недоеденный обед, но кивает. Вместе с Сашей он выходит из коморки и проходит вглубь цеха. Остывают токарные, фрезеровочные станки. Металлическая стружка покоится прямо на полу, ещё не убранная в деревянные ящики. Непривычно видеть цех спящим, пускай и ненадолго. Саша вновь поправляет очки.

– Ну? – нетерпеливо напоминает о себе Иван.

Он одет в рабочую форму: голубые штаны и такую же куртку, на воротнике которой не достает черной пуговицы. На нем громоздкие рабочие ботинки, а левая щека вымазана в мазуте. На правой же щеке свежая царапина, длинная и глубокая.

– Я насчет Юли, – Саша мнется. Не привык он общаться с чужими людьми. Он нелюдимый, замкнутый, «себе на уме». Таким его вырастила мама-учительница, и он не умеет быть иным. И разговаривать особо не умеет. Только с Юлей и мог поболтать о том да о сем. Она такая теплая и лучистая, что при ней невозможно молчать.

– Что насчет Юли? Я уже сто раз сказал, что не представляю, где её искать.

Голос Ивана грубый и даже жесткий. Не обеспокоенный или грустный. Неужели ему всё равно?! Если бы Саша был женихом Юли, он бы весь город облазал, только бы сыскать пропавшую невесту. А Иван смотрит раздраженно.

– Она ничего не… ну… не говорила? – Саша не собирается останавливаться. – Это же страшно… Что с ней… Времена нынче опасные.

Но и эта фраза не приносит пользы. Иван сплевывает.

– Слушай, ты, не помню как тебя, прекращай уже. Найдется Юля, никуда она не денется. Если это всё, о чем ты хотел поговорить, тогда до встречи.

Саша преграждает ему путь.

– Тебе, что, плевать на нее?! – он возмущен до предела. Очки скатываются на кончик носа, и в глазах плывет.

– Не твое собачье дело, – огрызается Иван и, плечом оттесняя Сашу, направляется к коморке. – Не лезь в чужие отношения, ладно?

Саша сжимает и разжимает кулаки. Щеки краснеют, но не от стыда, а со злобы. Да как он смеет так пренебрежительно относиться к пропаже человека?

Весь оставшийся день он толком не чертит, потому как мысли совсем не о том. Тупо смотрит на линейку с карандашом, а взяться за них не может. И слова Ивана заставляют кровь вскипать. «Не твое собачье дело»! Да как он может!

Вечером Саша обходит вдоль и поперек парк, через который Юля обычно возвращается домой. Так, она идет по этой дорожке, сворачивает на третьей развилке налево. И дальше прямо, до самых ворот. Саша маршрут вызубрил наизусть, дважды проводив Юлю до подъезда. Дом Юли стоит в минуте ходьбы от парка.

Саша проделывает путь от завода к дому и обратно раз пять точно. Заглядывает в придорожные кусты, боясь найти там мертвую Юлю. Нет, всё обычное. Только люди на него поглядывают как на ненормального. Саша чуть не по земле ползает в поисках чего-либо подозрительного. И на пятый раз находит это! Под самым фонарем, примятая землей, лежит пуговица. Такая же, как на куртке Ивана. Да не просто пуговица, а вместе с нитками, то есть вырванная с мясом. Нехорошая догадка озаряет Сашу, ударяет как обухом по голове. Не зря у Ивана щека расцарапана, и пуговица оторвана – он натворил что-то с Юлей. Может, она жива?! Он запер её у себя и удерживает силой?

У Саши темнеет перед глазами. Ему хочется прибежать к Ивану и убить того, уничтожить. Но он не всего лишь слабак, конструктор и вчерашний студент. Всю ночь Саша продумывает план. Ему понадобится время и мужество. Нужно собрать всего себя, перестать быть мелким и ничтожным. От него зависит судьба Юли.

Утром мама, накладывая сыну ароматную, только с плиты, кашу, причитает:

– Что ж ты себя не жалеешь, вон глаза какие красные.

– Нормально всё, – буркает Саша и отставляет тарелку. – Я не голоден.

– С тобой всё в порядке? – мама прикладывает ладонь ко лбу. – Ох, горячий!

– Нормально всё, – повторяет он и убегает на завод. Не до материнских ему переживаний. Не сейчас.

День течет медленно и вязко. Саша так и ходит вокруг Таньки с Галкой, слушает сплетни, иногда задает всякие вопросы, на которые те нехотя отвечают. К Ивану Саша не лезет. Наконец, гудит свисток, оповещающий об окончании рабочей смены. Цеховики приходят на работу к семи и уходят на час раньше остальных служащих. Вскоре вереница из мужчин (и изредка – женщин) разных возрастов выстраивается у проходной. Саша дожидается, когда очередь рассосется, и подходит к телефону, набирает на диске номер отдела кадров. Он старается говорить тише, чтобы его никто не подслушал. Да никто на него внимания и не обращает. Сашу считают если не пустым местом, то кем-то крайне незначительным. Его имени-то не все помнят. Юля вот помнила…

На том конце провода отвечает чуть уставший девичий голос.

– Алло, – тянет сотрудница. – Отдел кадров слушает.

– Понимаете, у меня такая проблема, – начинает бормотать Саша, – точнее – не у меня. Ко мне на обеде Иван Столяров заходил и оставил свой кошелек. Сам не представляю, как он его забыл… Я бы занес ему пропажу после работы. Он же тут недалеко живет, мне несложно.

Ложь дается относительно легко, Саша даже не заикается, как обычно при долгих разговорах.

– Отдайте ему завтра, – подсказывает девушка.

– Да мне было бы спокойнее занести после работы. Вы не думайте, мы с Ваней товарищи, просто адреса-то его не знаю. Подскажите, пожалуйста.

– Я не имею права разглашать личные данные сотрудников, – чеканит сотрудница.

У Саши обрывается что-то в душе. Ну же, ну подскажи, сложно тебе, что ли. Он воровать ни у кого ничего не собирается, просто зайдет к Ивану и посмотрит, что да как. Саша сам не понимает, зачем ему идти к Ивану домой. Но он сходит и просто посмотрит. Ему словно голосок какой-то шепчет: сходи.

– А много денег-то в кошельке?

– Я не открывал, но толстый такой. На вес грамм триста.

Девушка молчит, а потом вздыхает.

– Подождите минутку, достану его дело.

Саша записывает адрес в блокнот и выдыхает от облегчения. После подходит к начальнику, Василию Олеговичу, и просит отгул на пару часов за свой счет.

– Тебе зачем? – не понимает начальник; он вообще-то добрый, но суровый и прогульщиков не терпит.

– Да что-то желудок скручивает уже какой день, – Саша для убедительности обхватывает живот руками. – Думал к врачу сходить.

– Возьми больничный.

– Да неохота мне, врач же сразу на неделю дома упечет. А мне чертежи сдавать к концу месяца. Я б сходил, он меня пощупал, и я сюда прибежал.

– Иди уж, – машет рукой Василий Олегович. В его глазах читается: «Что с тебя взять, с убогого».

Никто всерьез Сашу не воспринимает. Его, зашуганного и простого, изредка желают, но чаще не замечают. Кажется, над ним даже насмехаются за глаза, по крайней мере, пару раз Саша слышал шушуканья о себе. Но ему всё равно. Главное – Юля.

А перед самым уходом с работы все узнают, что в парке недалеко от завода найдена женская рука, закопанная у канавы. Её раскопала чья-то собака. Сейчас милиция прочесывает парк, разыскивая другие части тела.

Неужели Юля?! Саша задыхается, хватается за угол стола, чтобы не упасть. Но стол наклоняется. Карандаши скатываются и падают на пол. На Сашу оборачиваются. А тот стоит белее мела и чуть не плачет. Только бы не Юля, только не Юля…

Не Юля. Рука успела хорошенько разложиться. От сердца отлегает.

Следующим утром Саша караулит Ивана у угла дома. Дождавшись, когда тот покажется на автобусной остановке, ныряет в подъезд. Дергает за ручку – заперто; собственно, ничего удивительного – кто в здравом уме, уходя, оставит квартиру нараспашку. Но дверца хлипкая, замок старенький. В голове уже рождается модель замка. Не зря Саша отучился на конструктора, у него с чертежами, даже мысленными, всё в порядке. Если поддеть язычок снизу чем-нибудь тоненьким, можно отжать его. Саша оглядывается и напрягает слух. Вдруг подойдет кто из соседей, тогда ему несдобровать. С завода уволят по статье, ещё и посадят. И всё, с таким «послужным списком» ему житья не будет. А он ведь воровать ничего не собирается. Так, посмотреть. Сам не знает, что, но посмотреть.

Саша бежит в бытовой магазин и покупает железную линейку. Подкладывает ту к язычку, тянет. Замок, скрипнув, поддается. Дверь отворяется. В квартире у Ивана чисто. На кухне никаких следов Юли. Вообще ничего подозрительного. Ни в комнате, ни в коридоре. Что он, в самом деле, надеялся найти?..

В спальне множество записей и книг. Саша погружается в них с головой. Написаны какие-то ужасы, полный бред. Оккультная литература, не иначе. Ритуалы, кровавые жертвы. Он с трудом осознает написанное, но читает-читает-читает.

Если есть ведьма, есть и ведьмак. Он рождается в проклятый день, когда на небе царствует кровавая луна. И та луна наполняет его одержимостью. Ведьмак чувствует ведьму. Он её вожделеет и ненавидит одновременно. И ведьма, едва повстречав ведьмака, очаровывается им. Ведьмак по сути своей бессилен, а кровь ведьмы сильна. И только пустив кровь, ведьмак может отобрать ведьмовской дар. Луна соединяет их золотыми нитями. Ведьма должна умереть. Чем дольше длится её агония, тем крепче путы, тем сильнее станет ведьмак.

Бред!

В ванную Саша заходит в последнюю очередь.

Она лежит в ванне, одетая в шерстяное платьице. Руки её красны, платье залито, и ванна полна запекшейся крови. Запах стоит тугой, железный, кисловатый. Губы Юли синие, и сама она выглядит мертвой. Не выглядит! Мертва!

Саша мечется, пытается взять Юлю на руки, но боится коснуться. А вдруг жива? Прижимает ухо к груди – не вздымается. Сердечко не бьется.

Запах доводит до безумия. Сашу выворачивает. С глаз скатываются слезы. Саша поправляет очки, которые так и норовят слететь в ванну.

Он слышит, как распахивается входная дверь. Озирается как загнанный зверь. Деваться некуда, Саша сжимает кулаки, готовый к бою. Он должен вырваться отсюда и вызвать милицию. Он всё им расскажет. Хватает нож в потеках крови, который валяется тут же, в раковине.

Мужчина в форме появляется на пороге ванной комнаты. Неужели милиции уже всё известно? Саша облегченно выдыхает.

– Пройдемте со мной, – чеканит милицейский, переводя взгляд с ванны на Сашу.

– Да-да, – твердит тот. – Хорошо, что вы пришли... Он убил её… Он безумный, читает какие-то книги про ведьм. Накажите его, прошу вас.

Милицейский не реагирует. Уже в коридоре на Сашу вдруг обрушиваются две тени, прижимают к стене, заламывают руки. На запястьях защелкиваются наручники. И Саша запоздало понимает, что никто не собирался сажать Ивана.

Милицию вызвал сам Иван. Уже потом на суде заводские сплетницы в один голос затвердят, что Саша давно был озабочен Юлей. И когда она пропала, он начал проявлять небывалую активность, хотя обычно ни с кем и ни о чем не общался, был нелюдимым и подозрительным. И куда-то уходить начал, и зачем-то адрес Ивана обманом выпросил. А Ивана в тот день чутье заставило вернуться домой.  И он увидел, как Саша истязает в его ванне Юлю.

Случайные свидетели расскажут, как тот бродил по парку кругами. Послужного списка у Саши нет, а начальник считает его несколько диковатым. Даже мама подтвердит, что сын её в последние дни был жуть какой странный. Ну а Юля никогда не принимала его ухаживания. И неведомо как, но на ноже остаются лишь Сашины отпечатки. И кровь там свежая, только что пущенная, а не высохшая.

Всё очевидно. Подкараулил и убил, а после решил подставить Ивана.

Оглашают приговор, а Саша все твердит как заведенный:

– Это Иван, это он убил Юлю. Поймите же, это всё он. Он околдовал вас. Кровь старая! Юля давно мертва! Это он…

Я порыскал в городских архивах и нашел то уголовное дело. Всё сходится. А раз так, каков шанс, что Александр был невиновен?

Невероятным образом Е. видела прошлое. Опять».

Макс спал. Он не проснулся, когда Ева закидывала в сумку вещи. И когда искала остатки денег, запрятанные по всем углам. Только когда она влезла в джинсы и зашнуровала кроссовки, он встал и осоловелый вышел на веранду.

– Ты куда? – почесал в затылке.

– Так, говоришь, ты фотограф? – Ева закусила губу. – Селения фотографируешь? Подавись ты своими селениями!

Она кинула в него журналом, который лежал на табуретке у порога. Тот по закону подлости раскрылся аккурат на статье про неё саму. Макс поднял журнал и вчитался.

– Твою мать! – сказал он. – Геля, постой!

Но она уже выбежала наружу. Оказалось, не нужно сосредотачиваться, чтобы колдовать. По мановению руки дверь оказалась захлопнута на засов, а Макса отбросило к стене. И на небе сгустились тучи. Вороны слетелись к дому, закаркали жутким многоголосьем. Сверкнула молния, но дождь не начинался. Ева выскочила на улицу и побежала к станции. Сумка, перекинутая через плечо, билась о спину.

Спустя пять минут разразился ливень, сильнее которого не было на памяти Залесья ни разу за десятки лет. Капли размером с рублевые монеты бились в стекла. Ветер гнул и ломал деревья, сносил всё на своем пути. Молнии разбивались невдалеке. Гром оглушал.

– Что ж за нечисть напала, – шептались старушки, крестясь.

Ураган сносил электрические столбы, и те валились как фигурки домино. В домах погас свет. Тьма и туман окутали деревню.

А Макс всё бился в намертво запертую дверь, тщетно пытаясь выломать засов.

3.

Максим не спал вторые сутки. Куда она уехала?! Зачем?! Он слонялся по её дому, слепо надеясь, что вот-вот она одумается и вернется. Наивный болван!

Во всем виноват редактор. Это он отправил его по «родным просторам» в поисках свежих материалов. Ну а Макс на свою голову вспомнил истории матери про её родную деревню. Там, дескать, когда-то обитали ведьмы, и чертовщина всякая творилась: смерти да прочие ужасти. Макс взялся за жилу. Решил растеребить старые записи, послушать местную болтовню, да и написать мистический рассказец. За эти неправдоподобные, но красочные сказки, основанные на реальных событиях, журнал ему и платил.

Ну а потом карты легли так, что Максим набрел на Еву. На жилу. Первый раз он слушал её сны, раскрыв рот от восхищения. Как красочно и реалистично! Во второй раз прихватил телефон с диктофоном. И понеслось… Вечерами Ева пересказывала старые сны или описывала недавние, а днями Максим носился по архивам, подтверждая правдивость информации.

Он скидывал записи на диск вместе со своими пометками, но не отправлял редактору. Мечтал разгрести их позже, оформить, убрать имя Евы, заменив её какой-нибудь иной девушкой. И отправить. Получился бы шедевр.

Как же они попали в журнал?!

Он к ней прикипел. Медленно, но верно, проникался, чувствовал, учился понимать. Под её руками всё распускалось, когда она радовалась. Но стоило ей опечалиться – вяли цветы, кисло молоко. Максим не верил во всякую небывальщину, но когда радужка покрывается коркой льда – сложно оставаться скептиком. Глаза оттаивали, стоило взять Еву за руку или поцеловать. Она пугала Максима, но тем и привлекала.

Евангелина. Геля.

Где она сейчас? Сбежала, не выслушав оправданий. Хотя что бы он ей рассказал? Про случайность, ошибку и невесть как исчезнувшие файлы? И она бы поверила? Ну-ну, кто угодно, но точно не Ева. Эта женщина иная, её не купить дешевыми отмазками.

Как эти файлы превратились в рассказы? Ну как?

Максима осенило после пятой кружки кофе. Он сбрасывал их в облачное хранилище! То есть на виртуальный диск, доступ к которому есть у любого, кто введет правильный пароль. Ну а шеф когда-то давно заходил просил данные, Максим уже и не помнил, по какой причине. И, видимо, не получив известий от подчиненного, он удумал поискать новые фотографии или наброски. А набрел на сокровищницу.

Разумеется, первым делом Максим изменил пароль учетной записи. Вторым – позвонил главреду и потребовал не выставлять никаких текстов. В пылу гнева даже судом пригрозил. Тот посмеялся:

– Максимка, ну а что ты хотел? Ты месяц молчишь, я и заволновался. Залез к тебе в папочку. Ну а там… Ух! Я ж сенсацию за версту чую. И вообще, нахал ты неблагодарный! Тебе на карту бабки капают за эти истории, посещаемость нашего сайта громадная, люди судачат. И ты недоволен? А идея с диктофонными записями – отпад. Мы куски выложили на сайте – очень атмосферные. Ты как ту ведьму разыскал? Я горжусь тобой, Максимка! Вы с ней по листу начитываете тексты или как?

– По листу, – согласился Максим, сжимая и разжимая кулаки. Бесполезно ругаться с шефом; напротив – если у него остались важные файлы, он из вредности напечатает их. – Ты пока попридержи коней. У меня идейка появилась, хочу её проработать. Иначе концы с концами не сойдутся.

– Так бы сразу и сказал! У тебя появился реальный шанс пробиться! Нам звонили с верхов и сказали, что надо писать больше и чаще. Что желательно эту ведьмочку привести на шоу, чтобы она в реале что-нибудь сказанула. Он ж типа та, из шоу про колдунов, которое закрыли после убийства. Прикинь?

Макс прикусил губу.

– Кому на верхах это могло понадобиться?

– А дьявол знает! – радостно оповестил главред. – У нас слухи пошли, что неспроста то дело никто не расследует, только газеты с телевидением освещают. Это же гигантские рейтинги для канала. Они передачи снимают, дискуссии ведут. Масшта-а-аб.

Шеф цокнул языком. Он обожал масштаб и похвальбы от хозяина журнала. Как-никак тот наконец-то выбился из рейтинга обычных в первоклассные. И всё благодаря Максиму.

– Звони тогда, если наклюнется какой горячий пирожок!

Раздраженный донельзя Максим нажал на сброс. Видимо, придется менять место работы.

Все-таки одну подсказку главред ему подал. Максим поставил на закачку все выпуски, связанные с делом о колдунах. При плохом интернете скачка обещала занять полдня. Максим приготовился ждать.

Стук в дверь заставил его подскочить. Но на пороге стояла не хрупкая шатенка с огромными глазами и ямочками на щеках, а мужчина в черной водолазке и черных же джинсах. Он вообще был весь темный. Максиму не нравились такие люди. Они притворяются серой массой, но что скрывается под обычными свитерами и брюками? Какой там сидит человек? В тихом омуте…

– Где Ева? – без приветствия спросил мужчина, но после, словно вспомнив о манерах, представился: – Я Сергей, её муж.

Максим долго думал, пускать ли мужа на порог или захлопнуть дверь. Ведь неспроста она сбежала от него в глухую деревню, за сотни километров, бросив всё. Сергей смотрел с прищуром, Максим скрестил руки на груди.

– Евы нет, – ответил погодя, но всё же посторонился.

– А где она? – Сергей осмотрелся. – Она должна быть здесь!

– Не должна. Тебе откуда известно, что она тут жила?

Максим не давал никаких адресов и координат. А, ну да. Он же шефу рассказывал, где обитает его бабка, и тот мог выдать информацию людям. Волосы встали на затылке. Кошмар! Теперь сюда будут ходить толпы паломников!

удивленно приподнял бровь, словно его спросили о какой-то несуразице. Нервно потер ладонь об ладонь.

– Ты чего, парень? В предпоследнем выпуске указали сокращенное название деревни. Ну а тут дело маленькое: пробить и выбрать необходимую. Я уже по шестой катаюсь. Меня тетка какая-то здешняя заверила, что Ева живет в этом доме.

чертыхнулся. Да что за напасть-то; адрес-то зачем рассекречивать. Сергей тем временем прошел на кухню и сел на колченогий стул. Брезгливо осмотрел груду немытых чашек с недопитым кофе, которым спасался Максим, пока ждал Еву. Он не выходил из дома, вообще старался оставаться на одном месте, боясь упустить хотя бы малюсенький шанс. Вдруг она вернется за чем-то забытым. Тогда-то Максим её ни за что не отпустит. Сергей отодвинул грязную посуду подальше и заговорил:

– Парень, мне всё равно, какие вас связывают отношения. Если у вас любовь, я пойму и отпущу. Но я все нервы извел, когда искал её. Ты мне скажи, с ней всё нормально или нет?

Максим дернул плечами. Если бы он знал, что с Евой, разве бы сидел тут битые сутки, отпиваясь кофе и вздрагивая от каждого шороха?

– Во-первых, я не парень, а Максим, – Максим протянул ладонь, и Сергей сдавил её, стремясь показать, кто сильнее. – Во-вторых, ничего нас не связывает из того, чего стоило бы опасаться её мужу. В-третьих, я не представляю, где Ева. Клянусь. Она ушла позавчера, и с тех пор я её не видел и не слышал. Сам жду.

Сергей устало упер ладони в лоб. Вздохнул громко, медленно выдохнул.

– Я столько времени и сил убил. Даже детективов именитых нанимал, но впустую. Думал, найду, объяснюсь с ней. Чем я её обидел? – Он посмотрел на Максима, и в глазах его была сплошная тоска. – Вроде старался быть хорошим, любил как умел, а она меня бросила. Почему?..

Ева колдунья, а не обычная женщина. Как кошка, которая гуляет сама по себе: хочет – остается; не хочет – уходит. Как дикое животное, она сбегала оттуда, где ей не нравилось. Её ничто не останавливало и никуда не тянуло. Ни дом, ни обязательства, ни люди.

Максим оперся о столешницу и нахмурился, не представляя, что сказать Сергею. Тот тоже молчал. Два одиноких мужчины, околдованных одной женщиной.

Сергей достал из кармана джинсов сигареты и закурил. Он делал быстрые затяжки. Кухня заполнилась серым дымом, едким, выжигающим ноздри изнутри. Максим прочистил горло.

– Если она захочет, мы найдем её, – сказал без оптимизма.

– Она не захочет, – хмыкнул Сергей.

Не захочет, мысленно согласился Максим. Она оскорблена и обижена. И не редактор виноват, а он. Только он один. Вина на том, кто сохранял диктофонные записи и нелепые снимки. На том, кто гнался за славой. В том, что редактор бессовестно выложил их, не спросив разрешения, виноват тоже Максим.

– Предлагаю поискать по горячему следу. – Сергей ударил кулаком по столу. Посуда весело забренчала. – Обойдем вокзалы и станции, покажем её фото. Кстати, ты не знаешь того мерзавца, который писал всю эту дрянь о ней?

– Знаю, – ответил Максим. – Это был я.

Удар справа заставил его покачнуться. Перед глазами зажегся сноп искр. Нос вроде цел. Максим шмыгнул, но ответного удара не сделал. Лишь улыбнулся. Заслужил.

– Ну ты и мразь, – покачал головой Сергей. – Последняя тварь. Из-за тебя Еву считают чуть ли не маньячкой. А ты изображаешь собачонку, который преданно стережет её дом? Только попробуй написать что-то новое. Я пришью тебя собственными руками.

Он потушил сигарету и ушел, не закрыв дверь. Во дворе разнесся яростный рев автомобильного двигателя. Взвизгнули шины. Над улицей нависла пыльная завеса, которая медленно оседала в жарком полуденном воздухе.

В одном Сергей точно прав. Нельзя сидеть, сложа руки. Максим и так потерял кучу времени, бесцельно ожидая ту, которая не вернется. Перед тем, как уйти, он мельком глянул на пепельницу и окурок с белым фильтром и синими буквами. «Парламент».

4.

Ева не смыкала глаз. А если во снах разгуливал не убийца, а она сама? По крайней мере, в сети велись такие обсуждения. Цикл статей о ведьме потряс страну. Журнал, и без того известный, приобрел просто небывалый наплыв читателей. Ведь там описывалось именно то, что происходило! Трупы в тех позах, в которых их находили. Откуда кому-то знать мелкие подробности убийства ведьмы, гадающей на воронах, или «невесты»? Правильно, неоткуда. На форумах предлагали посадить Еву и поражались, почему она до сих пор на свободе. Ева сама поражалась. Что-то там было нечисто.

Другие писали, что всё это обман, спланированный сценарий. Не бывает такого; смерти – фальшивка. Конечно, не бывает.

Она силилась бодрствовать. И все-таки ближе к рассвету засыпала.

Ведьмак был чем-то озадачен. Его сознание помутилось, и мысли всплывали нечеткие. Он постоянно повторял ту считалочку, словно ведунья внушила ему её гипнозом. Он любил потирать ладони и не носил часов. Он не смотрелся в зеркала.

Ева скачала все журналы о себе. Она читала долго, не веря тому, что Макс все это запомнил. Нет, не запомнил. Записал на диктофон. Он всегда вытаскивал телефон, когда начинал говорить с ней о снах или колдовстве. Но не крутил его в руках, а просто выкладывал на стол экраном вниз. Такая мелкая деталь, которую Ева никогда не принимала всерьез. А зря!

Он сломал ей жизнь. Игрался с ней как с глупой мышью. Ежедневно. Ежечасно. Теперь её могли узнать. Даже здесь, в загаженном хостеле на отшибе маленького городка, находящегося за тысячу километров от Залесья, она в опасности. Ева привыкла постоянно оглядываться и вслушиваться в звуки за стеной. Её поймают и посадят. Или ведьмак прознает про ведьму и придет за ней.

А Макс… Ну а что, он заслужил славу и почести. Мастер слога, автор закрученного романа, основанного на реальных событиях. Тиражи раскупаются в первые дни поступления в киоски. Все ждут, на какую жертву укажет чудачка-ведьма.

В зеркале отражалось чучело. Всклоченное и абсолютно белое, как вылинявшее. Только зрачки были с багровым отливом, налитые яростью и злобой. Она бы уничтожила Макса, если б не ушла. Нет! Нельзя. Не его, только не его. Кого угодно, но не его…

…У тьмы глаза темные, почти черные. А у неё светло-карие, с рыжеватыми крапинками. Как у кошки. И голос у неё мурлычущий. Она напевает колыбельную. Бабушка, которую Ева никогда не знала, рассеивала ночные кошмары…

Решено. Следующим утром Ева, поборов непонятный испуг, надавила на звонок квартиры, где жила родная сестра её бабки. Адрес она хранила в записной книжке. И сейчас, когда бежать всё равно некуда, Ева приехала в город сестры и обосновалась там. За дверью зашумели: загремела цепочка, щелкнул замок.

– Кто? – спросил моложавый голос из маленькой щелочки между дверью и косяком.

представилась, добавив, что она внучка Марьи Павловны. Голос попросил подождать. Шлепающие шаги отдалились, затихли и вновь начали приближаться.

– Заходите.

За дверью стояла молодая женщина в белом фартуке. В руках она держала бежевые необъятные тапки.

– Евгения Павловна ожидает вас. Будьте помягче. Ей нельзя волноваться.

– А вы, простите, её дочь? – уточнила Ева.

– Сиделка, – улыбнулась женщина. – Пожалуйста, переобуйтесь. Евгении Павловне вредна грязь.

Старенькая хрущевка сверкала. Ни пылинки, ни соринки. Плинтуса вычищены, для каждой пары ботинок своя полочка, обувка стоит носочек к носочку. Ева даже поморщилась от столь фанатичной чистоты.

Сиделка провела её через почти пустую, но такую же вычищенную гостиную к комнате.

Вы не тушуйтесь, она не кусается, – засмеялась сиделка, приоткрывая дверь.

На всякий случай Ева прокашлялась перед тем, как войти в спальню. Оттуда прошелестело слабое:

– Да входи ты, чего мнешься как неродная.

Всю комнатушку размером чуть больше чулана занимала двуспальная кровать с взбитыми белоснежными подушками. Около той стоял столик, полный лекарств: упаковок, баночек, флаконов. Рядом с ним жужжало какое-то громадное устройство с кучей проводков и показателей. В уголке приютился платяной шкаф. Всю стену напротив кровати занимал громадный плоский телевизор. Ева долго оглядывалась и только потом заметила посреди нагромождения покрывал тщедушную старушечью фигурку. Головка её, маленькая и седая, терялась среди подушек. Руки-веточки лежали поверх одеяла. Из горла тянулись трубки и заканчивались в жужжащем устройстве. И только голубые глаза (как у Машки) смотрели внимательно и ясно.

– Ну здравствуй, деточка, – Евгения Павловна громко втянула воздух. Она задыхалась, потому дышала с всхлипами и хрипами. – Не ожидала тебя увидеть… Да ты же вылитая Марья!

протянула руку к Еве, и та, сев на самый краешек кровати, взяла хрупкую ладонь в свою. Сухая пергаментная кожа, казалось, треснет – так она была натянута на кости. Евгения Павловна закашлялась.

– Живая, – шептала она, – приблизься. Мне и не разглядеть тебя. – Ева склонилась к Евгении Павловне, и та погладила её по лбу. – Живая… Все должны умереть, весь род наш проклятый вымрет, а она живая... А мамка твоя как, а сестрица? Помню, нагадано было твоей матери две девочки да обе с поганым клеймом.

Ева рассказала, что все погибли. Про мамину с папиной смерть, про Машкину. Рассказала, как переселилась в дом бабушки Марьи и как отыскала могилу. Евгения Павловна слушала, не перебивая, только грудь её вздымалась, а изо рта вырывались хриплые вздохи.

– Все на том свете, – подытожила старушка. – И ты там будешь, не тревожься о грядущем. Совсем уж скоро час настанет, немногим позже моего. – Ева поежилась, а Евгения Павловна продолжила. – Именем тебя отец наградил особым, думал, убережет тебя. Да не в имени дело! Я тебе о жизни нашей поведаю с Марьей, коль уж от тебя в тайне всё держали. Видать, для этого я и хранилась на белом свете, чтоб с тобою повидаться…

Жили мы не богато, впроголодь. Отец наш помер на войне ещё в сорок третьем, а мать толком и не воспитывала, горевала по нему. Марья как старшая за мною присматривала, в обиду не давала. Я уж и не помню тех времен, но тяжко приходилось. Я, как деньги завелись, ни в чем себе не отказывала – всё пыталась наверстать  за детство и юность. А вот Марья напротив, вела образ жизни аскетичный, лишнего не позволяла. Замуж вышла раненько совсем, да я и не останавливала. Только лада в их семье не было, пил Гена, супруг её, безбожно. Мы тогда о проклятье и знать не знали, жили как все.

А потом как гром среди ясного неба. Марье сны сниться стали дикие. Жизни чьи-то, смерти, калейдоскоп событий и судеб. Марья от них бежит, а они по пятам. То память, от неё не спрячешься. Она других ведьм видела, погибших от рук ведьмаков. Это силы её так предостерегали: «остерегайся, охотник где-то рядом». А я… ну а я потихоньку жила себе. Мужчин к себе не подпускала, семью не создала. Во мне тоже имелась сила, но иного толка. Удачливая я была, точно ангел-хранитель от меня ни на шаг не отступал. За что не возьмусь – всё ладится. Всё, кроме любви. Я в город подалась, начала деньги зарабатывать.

  не знаю, как, да только Марья правду узнала о своем предназначении. Она научилась силу контролировать, назвалась знахаркой, травками людей лечила. Потом мамку твою родила, с муженьком развелась. Да только отношения у неё с дочерью не заладились. Разные были они. Твоя мать, как бы это сказать, личность неординарная. Такая одна на миллион. Истинная ведьма, которой уготовано судьбы людские вершить. А Марья страшилась дочери правду открывать, чтоб хуже не сделать ни ей, ни себе. В девятнадцать годков мать твоя влюбилась в парня приезжего и с ним собралась в город. Марья к их ногам пала, молила остаться. Думала, что убережет дочурку. Отвела ту в сторонку да рассказала о ведьмовском предначертании. Ну, мама твоя посмеялась, да и укатила с возлюбленным. Женились они, вас народили. Их отношения с Марьей окончательно рухнули…

Мы с твоею мамой встретились уже на похоронах. Марью я нашла под еловыми ветками. Убийца её тело припрятать хотел в лесу, да чутье мое вывело к сестренке. Она ж меня звала. Я из города рванула к ней, а она уже холодная, обескровленная…

Мама твоя, конечно, была уверена, что Марья сама нарвалась. Она же во всякую нечисть верила, вот и связалась с каким-то чокнутым. Я про того чокнутого и сама из писем Марьи знала, но считала его человеком порядочным. Марья его полюбила всем сердцем, а я за неё порадовалась. Не углядела.

, твоя мама мне письма воротила, которые ей Марья писала. Сказала, что видеть их не желает. Я их сохранила... Возьмешь в секретере, лентой перевязанные. Почитай как-нибудь на досуге.

В общем, такова наша судьба. Я научилась силой пользоваться в свою угоду. Вон, на безденежье не жалуюсь. Да только кому надо богатство, когда тьма душу сжирает?

Ты, девочка, ведьма, и мать твоя ею была и сестрица бы стала, коль не злой рок. Ты – единственная из нашего рода. А где есть ведьма, всегда есть ведьмак. Он и до тебя непременно доберется.

Ступай, девочка, прочь, не мешай бабке помирать…

этих слов Евгения Павловна нехорошо, долго закашлялась. В уголках её губ выступили кровавые капли. Ева закричала, и сиделка ворвалась в комнату, засуетилась у мечущейся в припадке старушки.

– Марья, Марья… – забормотала Евгения Павловна и забилась в предсмертных судорогах. – Марья, я иду, родная.

– Уходите! – потребовала сиделка. – Скорую, надо вызывать скорую! Да не мешайтесь же вы!

– Марья… – плакала Евгения Павловна и тянула руки к Еве. – Не серчай…

Ева выбежала из спальни. Осмотрелась. Откинула дверцу секретера и увидела на абсолютно пустой полке стопку тетрадных листов, повязанных траурной черной лентой. Ева схватила их и, засунув в сумку, вылетела наружу. Незачем оставаться здесь.

Павловна уже мертва. Мороз, растекшийся по воздуху, возвещал о её смерти.

В хостеле Ева разложила листки по покрывалу и читала. Бабушка описывала рецепты зелий из трав, много рассуждала о жизни, о предназначении. Среди дневниковых записей лежали письма в конвертах. Ева копалась в текстах, вчитывалась в скачущий почерк, отыскивая важное. Отрывки плыли перед глазами.

Женщины наделены силой по рождению, мужчины – по крови. Ведьмаком руководит сама тьма. Он чует жертву издалека. Лишь пустив её кровь, он получает всё то, чем обладала ведьма…»

«Ведьму тянет к ведьмаку, а ведьмака – к ведьме. Они могут даже не догадываться, что связаны лунными узами. Но жажда рано или поздно проснется, и если ведьма вовремя не почувствует угрозу – она обречена».

«…Наше время – лунное. Луна делает нас могущественными и она же выпивает нас без остатка… Она покровительствует нам, проклятым, и мы жертвуем во имя её собой…»

«…Я научилась общаться с мертвыми ведьмами. Они рассказали мне о пограничье, в котором слоняются души тех, кого настиг ведьмак. Это страшное место, ведь в нем нет ничего. Ни неба, ни земли, ни звуков, ни молчания, ни людей, ни стихии. Это не ад и не рай. Ничто. Пустота, которую способен ненадолго разрушить голос ведьмы. Я часами общаюсь с ними, и ведьмы делятся со мной воспоминаниями…»

Девочка Глаша погибла от рук немецкого колдуна. Она до сих пор просит воротить её, плачет, цепляется за мой голос как за соломинку. Мне горько, но оживлять я не способна. Она, утратившая свою силу, чужая как для живых, так для мертвых…»

 «…Доченька, ответь. Я видела в огне, как умру сама. Как погибнешь ты, и как - твои девочки. Вы с Машей – от случайности. Я и Евочка – от предопределенности. Жутко мне видеть свою судьбу, затерянную в еловых лапах, но ещё жальче вашу. Помню, как ты в гости ко мне пять лет назад приезжала. В последний свой раз. Ты и Евочка. Маленькая такая, смешная девочка. Вырастет она моей копией… И умрет в крови и слезах…»

«…Зря ты не веришь мне, дочка. Объясни своим малюткам, что да как, научи их управлять проклятием. И они проживут долгую счастливую жизнь. Наша судьба в наших руках. Ты способна спасти дочурок. Я видела взрослую Еву во вчерашнем сне. Она у тебя девочка крепкая, со всеми тяжбами справится, не сломавшись. Выстоит. Не дай ей погибнуть!..»

 «…Дочь, прости меня, дуру старую. Не права я была, всё придумала. Нет никаких ведьм и другого нет. Приезжай ко мне с дочками на майские праздники. Повидаемся хоть, а то душа без тебя слезами обливается…».

В июне того года её не стало. Наверное, предчувствовала смерть и хотела попрощаться.

Почему мама не поверила? Или хотя бы после смерти не вспомнила пророческих писем? Этого, последнего, и того, про еловые ветки. Неужели мама так ненавидела бабушку? Но за что? И почему тогда она назвала младшую дочь ее именем?

5.

погрузился в телешоу. Смотрел внимательно, отсекая ложь, выдумку, фантазии – только по фактам, что действительно могло пригодиться. Разумеется, в передачах появлялись и люди в полицейской форме, которые заверяли, что дело ведется. Ну-ну, если бы велось, за Евой давно приехали как за подозреваемой.

В одном из первых выпусках программы она сообщила, что умрет последней – Максима эта фраза жутко покоробила, но сильнее испугал взгляд. Лишенный всего живого, словно она уже погибла. Стекло. А рядом с ней Сергей. и выглаженный, гладко выбритый, он вызывал в Максиме непонятное чувство. Не то ревность, не то злоба.

В предпоследнем выпуске муженек опять засветился и, поджимая тонкие губы, уверял, что его супруга ни к чему не причастна. Клялся переломать «гнусному писаке» пальцы. Максим хмыкнул. Ну, попробуй, переломай. После монолога Сергея в зал вошла тучная женщина, одетая в нелепое платье в цветочек и горошины. Представилась теткой Евы и заявила:

– Она – воплощение зла. Я не вру вам, она вон какой мне шрам оставила. Я по полициям бегала, пороги все отбила, а меня не слушают. Злодейка она последняя!

И принялась тыкать пальцем в розоватое пятно от ожога.

– Что она с вами сделала?

Ведущий был сама обходительность. Тетка аж захлопала ресничками, когда он коснулся её мясистой ладони.

– Втерлась в доверие, приехала посреди ночи, чертовка, и раскалила дверную ручку бесовскими происками своими. Обманом деньги выманила. Она всех порешала, клянусь, она.

- Но следователь заверил: убийца – мужчина, и никак иначе.

– Она все может! – тетка затрясла кулаком. – Она – сам дьявол! Она ж и сестру прибила, та неспроста померла. Все соки из неё выпила, а мне, главное, говорит: «Машенька в порядке». Представляете, мертвая сестра для неё – порядок. И родителей прикончила, они ж с ней в машине ехали. Она живехонька-здорова, по танцулькам бегала, пока я их хоронила…

Зал оживился, зашушукался. А Максим, не сдержавшись, выключил видео. Сколько же показухи. В каждом оханье и взгляде. Нет, в этих передачах бесполезно искать правду.

Где же ты, Геля?

Максим глянул на затянутое тучами небо. Там, посреди темноты и мрака, вдруг расцвела одна-единственная звезда. Подмигнула лукаво, вспыхнула и исчезла, как и не было вовсе. Максим потер глаза.

И все-таки, почему она скрылась от мужа в глуши? Неспроста же. Ничего не бывает просто так. Чем он обидел её, что натворил? Придется изучать подноготную этого пренеприятного Сергея. Заварив сотую чашку крепкого кофе, Макс вбил в поисковик «Савицкий Сергей». Высветились сотни статей. Что ж, ночка предстоит длинная…

Его отец был неприметным заводским служащим, а мать – потомственной колдуньей, скрывшей свой дар ради спокойной жизни мужа и сына. Это, конечно, по легенде с официального сайта. Невероятное он научился распознавать с детства, видел призраков и даже общался с ними. Но мать твердила ему: «Молчи, если хочешь выжить». Раскрылся Сергей уже после распада Союза. С начала двухтысячных его персона забрезжила на горизонте. Появился свой сайт, на котором маг давал рекомендации и советы. Изредка писал для мистических журналов. Проводил семинары, повышал «энергетический баланс», разрешал проблемы, снимал порчи. Короче занимался всякой ерундой. Сергей катался по городам России и ближнего зарубежья и оказывал консультации, как одиночные, так и групповые, а просил за те по несколько тысяч рублей с носа. За заряженные амулеты и зелья – ещё тысячу-другую. О как, выгодно быть волшебником.

Что Ева нашла в этом обманщике? Раскрученном и распиаренном, но совершенно обычном. Несколько лет назад таких развелось и расплодилось – ложкой ешь. Они и по фотографии гадали, и заочные предсказания давали, и в газетных вырезках обещали помочь хоть по телефону, хоть по смс. Но Ева – она ведь не такая. Она особенная, она по-настоящему необычная. И жила с шарлатаном? Но почему?

И кстати. Ни в одном из выпусков журнала не писалось сокращенного адреса деревни. Сергей соврал.

6.

был худший день в жизни Ирины. С утра поломался бойлер. Щелкнул на прощание. Огонек зажегся и погас. Повалил дым. И всё. Осталась она без горячей воды. Мастер из райцентра подсчитал, что поездка до деревни и починка (разумеется, без материалов) обойдется в семь тысяч рублей. Таких денег у Ирины не водилось. Она жила на домашнем хозяйстве: что собрала, тем и кормится. Козу держала, курей. По выходным ездила на базар и торговала излишками. Не бедствовала, но отдать семь тысяч за раз не могла. Ей же ещё баллон газовый покупать, крышу чинить, а то совсем прохудилась, да и на «черный день» отложить бы. Видать, настал тот день…

Не успела Ирина пережить первую беду, как случилась вторая. Разбежались куры. Горюя, она забыла закрыть ворота в курятник (чего с ней прежде не случалось), и теперь они разбрелись по деревне. Квохтали посреди дороги, у канавы, во дворе соседей. Одну особо неразумную поедал дворовый кот. Ирина, всплеснув руками, принялась их собирать. Половины не досчиталась. Правильно, свистнул соседушка какой курочку и не признается ведь. Была ваша – стала наша.

К полудню Ирина разочаровалась в жизни и подумывала с горя напиться. Да не с кем. Раньше Ева была, а тут исчезла куда-то. Максим (везучая, заполучила красавчика городского!) руками разводил. Сам побелел весь, под глазами синяки налились. Обидел, что ль, её, она и сбежала? Страсти у них любовные, понятно всё. Ту газетенку Ева так и не показала. А, между прочим, Ирина за неё сто рублей заплатила. Ей-то не жалко, но уж могла и похвастаться перед подружкой.

Ирина позвонила старой приятельнице, поплакаться на женскую долюшку. Та выслушала, но жалеть не стала.

У меня деловое предложение. Ты меня грибами сушеными обеспечиваешь и платье вяжешь теплое, а я тебе отдам наш старый бойлер. Он всё равно на балконе пылится. Довезешь его сама, а мастер пусть ставит. Всяко дешевле получится.

– У, спекулянтка! – засмеялась Ирина. – Уговорила.

Поставить-то в деревне многие могли, чего сложного – правильно прикрутить шланги. Ставить – не чинить.

В общем, договорились встретиться у неё. Ирина с собой тележку взяла, чтоб бойлер тащить. Прыгнула к Ивановичу в грузовик (он как раз ехал в райцентр за щебнем и обещал добросить туда-обратно) и поехала.

Обратно Иванович довезти не смог – забухал с мужиками за встречу. Поэтому Ирина сначала пошла до электрички, а это две лестницы и куча ступеней. Ну а с электрички до деревни пилить четыре километра. Тяжеленный бойлер тащила волоком, тележка скреблась днищем о землю.

Серебристая чистенькая иномарка стояла на обочине. «Попрошу-ка довезти», – размечталась Ирина. Ну а что, бойлер в багажник, её с тележкой назад. Она заплатит, да ещё и яиц даст свеженьких. Где же хозяин? Наверняка в лесу. Ирина шагнула в овражек.

Он и не прятался. Сидел на корточках за кустами. Вроде штаны одеты, значит, не нужду справляет. Можно к нему подойти. Ирина сделала шаг, ещё один.

Собачье тело она заметила не сразу. Как и то, что мужик тыкал в неё ножом. А тело уже не дрыгалось и не скулило. Лезвие всё в крови.

Живодер! Ирина налетела на него с кулаками.

– Кыш отсюда, кыш!

он, недолго думая, на неё навалился всем весом. Уронил на мокрую от дождя землю. Ветка больно впилась в бок. Занес нож. А рожа-то знакомая.

Сам удар Ирина даже не ощутила. Она смотрела в безумные глаза мужика, и те засасывали её, точно гипнотизируя. И когда по животу потекла кровь, она казалась теплой водой. Острая боль появилась позже. Разорвала кожу, разрезала мясо.

Вдали застрекотал мотор. Ирина заголосила. Мужик рванул к тачке. Уехал. Ирина, схватившись за живот, поползла к дороге. Главное, чтоб её нашли. Она встала на колени и, зажимая рану немеющими пальцами, застыла. Перед глазами всё побелело. Машина затормозила прямо перед ней.

– Спасите… – шепнула Ирина и упала лицом в асфальт.

Это определенно был худший день в её жизни.

7.

больнице их приняли без проволочек. Ирину увезли на каталке незнамо куда, а Максим не пустили дальше регистратуры.

– Вы ей кто? Родственник? – растягивая гласные, спросила густо накрашенная медсестра за стойкой.

– Нет.

– Ну и ждите тут. К ней всё равно не попадете.

Максим упал на стул, посмотрел на руки. В крови. И рубашка в крови. Он совсем не ожидал встретить Ирину тем вечером на шоссе. Ну а с вспоротым животом – тем более. Съездил в город за продуктами, а на обратной дороге – она. Втащил бездыханное тело в салон и погнал к больнице. А у нее ведь ни полиса с собой, ни паспорта. Боялся, что их не примут. Но все-таки осталась какая-то честь в медперсонале. Ирину срочно госпитализировали, а ему и уйти запретили, и к ней идти не позволили. А он искренне переживал. Пусть не подруга, но хорошая знакомая, соседка. За что её, почему?..

Максим успел задремать. За окнами в старых некрашеных рамах начинало светать. Розоватые нити рассвета взрезали небо.

Прооперировали ли Ирину? Как она?

в кофейном автомате нещадно разбавляли. Максим попивал светло-коричневый кипяток, а медсестра за стойкой трепалась по телефону. Её голос мешал сосредоточиться. Максиму казалось: расслабься он, и с Ириной что-нибудь случится.

Из коридора чеканным шагом вышел мужчина в полицейской форме и, отыскав взглядом Максима, сел на соседний стул. Скорее всего, его вызвал персонал больницы. Что теперь, на Максима напялят наручники и уведут как единственного подозреваемого?

Полицейский почесал рыжую щетину и сказал с грустью, какая бывает у человека, который хотел поскорее расправиться с проблемой, а не получилось:

– Вам повезло, Ирина Геннадьевна опровергла ваше участие. Сильная женщина, – с непонятной гордостью добавил он. – Добротная такая. Её в живот ножом, а она уже очухалась. Другая б померла, а эту не возьмешь. Истинная деревенская баба!

Максим пропустил мимо ушей последнее высказывание. То ли грубость, то ли комплимент – не разберешь. А ссориться с полицией из-за слова ни к чему.

 – Кто её так?

– Какой-то поехавший мужик. Он собаку расчленял, а она по женской жалости кинулась спасать псину. За что и получила. Но фоторобот составить не может. Говорит, из памяти выветрилось, даже цвета волос не помнит. Врач списывает на шок. Ну а вам спасибо за помощь.

– Угу.

Максим прикусил губу. Полицейский немного помолчал, после чего попрощался и поспешил скрыться в коридоре, щелкая колпачком ручки.

– Шли бы и вы домой, – посоветовала медсестра за стойкой. – Вас к ней не пустят, даже не рассчитывайте. Навестите попозже.

– А когда?

– Позвоните – скажем, как только станет можно.

И она вперилась взглядом в экран монитора. Максим напоследок глянул в сторону лестницы. Под ребрами саднило и сдавливало, будто в живот резанули его самого.

8.

вымер, сваленный тридцатиградусной жарой. Солнце выжгло траву до желтизны. Асфальт дымил. Ева в шифоновом сарафане на лямках ощущала себя одетой в скафандр и мечтала стянуть его.

Егор жил в элитной новостройке. Трёхкомнатная квартира, панорамные окна, внутренний дворик, огражденный кованой оградой, с фонтанчиком – шик да блеск. У входа в подъезд дежурил консьерж, да не дедок-сторож, а подтянутый мужик в черной куртке с нашивкой охранной организации. Такой абы кого не впустит, можно даже не пытаться заболтать его.

Почему ведьма не может оправдать свое звание и наказать того, о чьей смерти грезила сотню долгих ночей? Ева ненадолго забылась, переехав в дом бабки, отвлеченная обманщиком-Максимом. Но теперь ненависть, точно облитая керосином, запылала по-новому. Её описывают жуткой колдуньей; пора бы продемонстрировать, на что колдунья способна.

Мимо проходящая девица в коротком комбинезоне и цветных гетрах могла поклясться, что в глазах стоящей перед воротами шатенки блеснул металл. Шатенка облизала алые губы и хищно улыбнулась.

Вы к кому-то? – с любопытством спросила девица.

Ева мазнула пустым взглядом по курносому носу.

– К Егору… – начала она и тут же осеклась.

– Пельшу? – подсказала девица и довольно залыбилась. – Так и знала. Он мой сосед вообще-то.

Ева безразлично кивнула. Надо как-то отделываться от разговора, и так зачем-то ляпнула лишнего. Хорошо хоть девица не угадала с фамилией. Ева не собиралась так запросто вламываться к Егору и убивать его при свете дня. Как-то оно… пошло, что ли. Слишком наигранно и театрально. Так поступают героини в фильмах, но не Ева. Ей  лишние свидетели ни к чему. Ночью сподручнее.

А вы, наверное, модель? – продолжила допрос девица. – Внешность у вас наикрутейшая. Этакая ведьмочка с встрепанными волосами и горящими глазами.

Она подняла вверх большой палец. Честно говоря, Ева не помнила, когда она последний раз смотрелась в зеркало. Жила по привычке: утром почистила зубы, помылась, ополоснула лицо, вечером повторила эти же действия. Бездумно.

– Нет, не модель.

– А не хотите попозировать мне? Кадр получится – закачаешься!

Ева покачала головой, но девица схватила её под локоток.

– По-жа-лу-й-ста! – заныла она.

пока не знала, что девицу эту зовут Ариной Ивановой и трудно сыскать кого-то приставучее. Уж если она удумала что-то – берегитесь. Арина, несмотря на юные годы, поучаствовала в нескольких всероссийских выставках и выиграла парочку конкурсов.

Нет, – резче повторила Ева.

Арина не отставала. Она чуть ли не плясала около, и требуя, и умоляя, и предлагая солидное вознаграждение, и рассказывая о своем мастерстве. Затем скуксилась по-детски и шмыгнула носом. И напомнила Машку. У Евы в глазах потемнело. Да-да, та так же вытирала сопли тыльной стороной ладони. И пританцовывала на месте, когда что-то просила. И волосы у неё были цвета выжженной пшеницы. Неужели совпадение?!

Воздуха стало слишком мало. Ева ловила его ртом, но горло опухло, не пропуская. Наружу вырывалось сиплое дыхание.

– Вы чего? – Арина подхватила оседающую Еву и волоком донесла до лавки, куда уронила как мешок.

Пока Ева отходила, Арина обмахивала её планшетом в рыжем чехле.

– Всё в порядке, – прохрипела Ева, стирая из памяти хрустальный голосок Машки.

– Нифига не в порядке! – Арина уселась рядом. – Какие у вас симптомы? Поищем ваше заболевание в сети.

Она разблокировала экран планшета и открыла поисковик, готовая вбивать название.

Какое заболевание?

– Ну, какое-то уж точно. Здоровые без чувств не падают.

Ева попробовала объяснить, что дурно ей от жары, на что Арина незамедлительно пригласила к себе. Поняв, что столь назойливую новую знакомую отшить не так-то просто (но больше из-за схожести той с Машкой), Ева согласилась выпить чашку чая и измерить давление.

Тонометра у Арины не водилось, и она побежала к соседке, а Еве разрешила «обживаться». Квартирка была маленькая и совсем несолидная, даром, что куплена в престижной многоэтажке. Малообжитая полупустая студия. На барной стойке в кухонном уголке скопилась гора посуды, в основном – чашек и бокалов. Спала Арина на надувном матрасе, неаккуратно застланном скомкавшейся простыней. Шкафа у неё не имелось – вещи беспорядочной горой свисали с переносной вешалки.

всё-таки в этой студии имелось кое-что необычное. Голые бетонные стены вместо обоев были увешаны снимками. Зря Ева думала, что цифровое искусство давно заменило бумажное. У Арины по стенам, шкафам, дверям были развешаны фотографии. Какие-то она безжалостно размалевывала маркером, что-то помечая. На других рисовала пунктиром линии. Третьи перечеркивала. Четвертые оставляла нетронутыми. Множество портретов, лиц, спин, животов и даже голых ступней. Арина щелкала любые части человеческого тела.

Ева прошлась туда-сюда. Заглянула в ванную, где с пристрастием изучила пузырьки и баночки. Нет, Арина – не Машка. Та никогда бы не душилась духами «Дживанши». Уж больно они приторные, а Машка любила свежие ароматы. И плойкой она не пользовалась, наоборот предпочитала естественность. Жаль… На секунду Ева поверила в реинкарнацию, в чудо. Чудес не бывает, увы.

– Во! – В квартиру вбежала Арина, размахивающая коробкой с тонометром. – Соседка сказала, что он суперский. Ну-ка дай руку.

Про «выканье» она быстро позабыла. Бесцеремонно хватила Еву и затянула чуть выше правого локтя манжет. Затем усадила Еву на матрас и включила кнопку на тонометре. Тот зажужжал, манжет сжался.

– Систолическое давление сто двадцать миллиметров ртутного столба, – гундосо огласил тонометр, заставив и Еву, и Арину подскочить. – Диастолическое давление восемьдесят миллиметров ртутного столба. Показатели в норме.

– Ух ты, говорящий. Не верю я тебе, бездушная машина, – сказал Арина, вновь хватая планшет. – Спросим у интернета, нормальное это давление или нет.

отсоединила манжет и, скрутив шнур, убрала прибор в коробку. Арина долго изучала статьи, нетерпеливо постукивая ногой.

– Крутотень. Давление космонавтов у тебя, во как, – известила она. – С твоим давлением нельзя падать в обмороки. Так что никуда не падай, ага?

– Ага.

Потом они пили чай из наспех вымытых кружек, а Арина щебетала что-то про оригинальную внешность и блеск в глазах. Заверяла, что этот блеск необходимо увековечить. Ева отнекивалась. Её уже вдоволь поснимали и фотографии выложили где только можно.

– Чего тебе, кстати, от Пельша надо? – вспомнила Арина, объедая кусочек лимона.

Ева знать не знала никакого Пельша, посему не ответила. Но Арина в свойственной ей манере «догадалась» сама.

– Ясненько. Повелась на его уговоры. Да никакой он не модельер, так, помощник дизайнера, мелкая пташка, в шоу-бизнесе его имя ни гроша не стоит. Он вас, милочка, раскручивает. Шли его лесом, усекла?

– Спасибо тебе, Арин, спасла от мошенника, - кивнула Ева.

– Ай! – Арина махнула рукой, унизанной звенящими браслетами. – Пустяки. Ну а за дельный совет дашь щелкнуть себя? Всего один разочек, а?

Она опять состроила Машкино выражение лицо, плаксиво-умоляющее. И Ева сдалась. Её тотчас поставили в один угол, посомневавшись, сместили в другой, пихнули к окну. Короче «один разочек» затянулся на полчаса.

– Ты какая-то деревянная, – вздохнула Арина, рассматривая на фотоаппарате полученные снимки. – Встала как вкопанная. Блин, ну что это?! Где вся живость?

Она ткнула пальчиком в миниатюрную Еву. Та себе не понравилась, но и деревянной не посчитала. Обычная. Вон и синяки под глазами, и морщинка на лбу. Арина изучала фото. На одном она задержалась особенно долго. Слишком долго. Приблизила, всмотрелась. Не говоря ни слова, пошла к ноутбуку, валяющемуся на полу, и воткнула карту памяти с фотоаппарата в картридер. Ева допивала чай и подумывала, как бы незаметно слинять. На улице стемнело. Свет фонаря бился в окно. На небе наливалась золотом луна.

Ев, – голос Арины был тихий и лишенный окраски. – Иди-ка сюда.

– Ну что? – недовольно отозвалась Ева.

Арина молча ткнула в снимок. Ева присмотрелась и увидела…

Она стояла, упершись в подоконник ладонями. А за её спиной пристроилась тень с очертаниями человека. Длинные руки обхватывали Еву за талию, пальцы сжимались в замок на самом её животе. У тени было лицо: серо-черное с едва заметной линией улыбки и темными – без зрачков - глазами. Щека тени почти касалась Евиной щеки, прижимаясь нежно, как любовник.

Холод пробежал по позвоночнику. Ева отерла щеку, будто пытаясь стащить тень. Она выругалась. Арина максимально приблизила кадр, провела мышкой по теневой улыбке, очерчивая ту.

– Это… невероятно.

– Удали… – просипела Ева.

– Ни за что.

– Мне кажется, фото смазалось, – напирала Ева, опуская взгляд. Она не могла смотреть на то, как чьи-то руки обнимали её.

– Оно – мужчина, – поспорила Арина.

Лицо её побледнело, становясь мертвецки белым. Но она мужественно рассматривала, точно боясь, что тень исчезнет. Щелкнула на кадр вперед, еще один.

– Во, смотри, – ноготок уперся в экран. – Опять оно.

Тень маячила на фоне, в шаге от Евы, держащей обеими руками чашку. Вытянула призрачную руку и пыталась дотянуться до Евиной макушки. А на другом изображении тень скалила бело-серые зубы и обхватывала Евину шею ладонью.

– Надо тобой что-то нависло, – Арина все-таки не выдержала и захлопнула крышку ноутбука.

Я даже догадываюсь, что, – буркнула Ева самой себе.

Смерть. Она уже близко. Как обещала баба Евгения. Как завещала баба Марья. Как предсказывала Марфа. У неё мужские черты и мужское телосложение. Крупная голова и мускулистые руки. Тень бесконечно знакома ей, но неизвестна.

– Есть успокоительное? – спросила Ева без особой надежды.

Арина развела руками. И тут затряслись стекла. Они звенели так, как когда-то давно в московской гостинице. Будто лунный свет молотил в окна, прося впустить его внутрь. Арина в один прыжок оказалась в объятиях Евы. Та задрожала мелкой дрожью. Звон пробежался по тарелкам, задел стаканы, ударился о зеркало и рассыпался бренчанием ложек.

Ева прикрыла веки, концентрируясь на звоне. Ухватила его как тонкую струну и потянула на себя. Звон исходил от невидимой тени, которая дышала в затылок. Она целовала ледяными губами шею.

– Убирайся вон, – одними губами приказала Ева, поднимая из глубин свое проклятье.

В ушах пронеслось ветром: «Скоро…»

Тень растаяла, вместе с ней исчез и звон. Всё стихло, только капала вода из протекающего крана.

Арина упала на матрас, шепча:

– Капец. А вроде сегодня не баловалась ничем…

– Я пойду… – сонно предложила Ева, понимая, что силы покидают её.

– Ты останешься, – перебила Арина голосом Машки.

9.

гостинцы нести человеку с пробитым животом? Интернет подсказал целый список абсолютно несъедобных продуктов: геркулес, перловка, слизистый кисель. Максим накупил детской быстрорастворимой кашки с ягодами и фруктами. Всяко лучше овсянки. Он чувствовал себя ответственным за Ирину. Её родня жила за сотни километров; кто скрасит ей больничное существование? Тем более Ирину перевели в общую палату, и врач разрешил визит.

От Евы – ни известия. Форум журнала бурлил слухами и сплетнями. Максима приглашали на ток-шоу как автора статей, и он с наслаждением посылал приглашающих лесом.

Она найдется…

В палате на шестерых лежало всего трое. Две тщедушные бабульки преклонных лет и Ирина – у двери. Окно было зарешечено, будто в палате держали буйных. Воняло лекарствами и не вынесенным судном. Потолок посерел, краска со стен облезла. Ярким пятном среди уныния выделялась тумбочка Ирины, заваленная продуктами в разноцветных упаковках. Хм, вот дорогой чай, который в деревенском магазинчике не продается, вот фруктовое пюре, каши, печенье. А говорила: ни родни, ни друзей.

Ирина помахала Максиму рукой. На щеках её проступил румянец, да и не выглядела она умирающей. Разве что синяки под глазами да щеки чуть-чуть спали. Но это пройдет.

– Привет! Говорят, ты меня спас? – она хохотнула и схватилась под одеялом за живот. – Ой…

Максим присел на шаткий стул у кровати. Наиболее бойкая пенсионерка заворчала, недовольная тем, что её разбудили.

– Типа того. Ты как?

– Отлично! – Она выставила большой палец.

в глазах плескался испуг. Мужается, а самой страшно. Ещё бы, ни с того, ни с сего в живот пырнули.

– Его… – Максим не стал уточнять, кого именно, – не нашли?

Ирина, подтянувшись на руках за изголовье кровати, полусела. Заглянула в шуршащий пакет.

– Нет, – сказала она, перебирая коробки.

– Дай поспать! – взвыла пенсионерка.

– Цыц! – шикнула Ирина. – Как весь «тихий час» по телефону трепаться о сериалах, так вы, Наталь Петровна, первая. А как у меня гость – так в сон клонит? Совесть-то имейте! Вы не смотрите, что я лежачая. Кинуть чем-нибудь сумею!

Пенсионерка забурчала себе под нос, грозясь вызвать охрану или отходить нарушителей покоя клюкой.

– Спасибо за вкуснятину, – искренне поблагодарила Ирина, еле разместив подарки среди прочего великолепия. На тумбочке не осталось свободного клочка.

– Да ты и так не бедствуешь. – Максим почесал затылок.

Ирина зарделась.

– Да я ж не специально. Это Миша разоряется.

– Миша?

поерзал на неудобном стуле. Кто ж их придумывает, а главное – для кого? Для людей с горбом и полным отсутствием костей в ягодицах?

– Михаил Викторович, – поправилась Ирина, сменив тон с нежного на отстраненный. – Следователь.

– Смотрю, Михаил Викторович крепко ухватился за дело! – Максим прыснул. – Да ты не смущайся. Это ж здорово, что заботится.

Она хихикнула, красная как помидор. Помолчали. Зазвонил телефон у неусидчивой пенсионерки.

– Ну и что? А она ему что? – прокричала та в трубку. – А он ей? Да ты что?

– Это надолго, – Ирина откинулась на подушках. – Как самой болтать, так запросто. Эх. Что с Евой? Объявилась?

– Не объявилась, – силясь перекричать молодецкий бас пенсионерки, сказал Максим. – Зато ко мне её муж заходил, ещё в тот день, когда… когда ты в больницу попала. Слыхала о нем?

Ирина замялась. Ну да, признаваться о любовниках подруги (хотя в данном случае любовником был Максим) тяжело.

Она от него сбежала.

– Любит она сбегать.

Он грустно улыбнулся. Ирина покачала головой.

– И что он сказал?

– Да ничего. Тоже ищет. Вот тебе и маг. Что ж своей магией отыскать не может, а?

Максим поднялся. Невозможно сидеть на этом орудии пыток.

– А он маг? – не поняла Ирина. – Какой?

– Известный.

– Ну расскажи!

Максим не особо желал разговаривать про супруга Евы, но поделился всем, что накопал на него. Со злорадством описал лживую биографию, сопоставил её с реальной. Вторая бабулька, молчавшая до сих пор, вдруг оживилась.

– Сынок, ты часом не о Сергее Савицком? Я ж его недавно по телевизору видела. Красавец он! Статный! Такого б врачевателя да на мою язву. И не врет он, не наговаривай. Я программу о нем посмотрела. Честнейший молодой человек.

– Угу. – Максима аж передернуло. – Статный. Честнейший.

– Покажи его, – потребовала Ирина. – Я жажду глянуть на того жеребца, от которого наша Евонька слиняла. Не в обиду тебе.

Максим набрал в интернете имя Сергея, передал телефон Ирине. Та его покрутила по-всякому, с любопытством рассматривая.

– Знакомая харя, – закусила она губу. – Где-то я его… Максимка, да не красавец он! Страшненький, по правде говоря. Шея несуразная, а руки какие длиннющие. Как у шимпанзе!

– Красавец, – поспорила бабулька.

Максим покивал обеим.

10.

совместительству Арина увлекалась оккультизмом. Зависала на сайтах, посвященных «теме», зачитывалась «научными трактатами». Короче, вела себя как всякий подросток, жаждущий мистики и приключений. Она вошла на один из форумов и похвасталась:

– Самый популярный на просторах рунета. А я, между прочим, его модератор. Мы тут всякое обсуждаем. Помнишь, недавно шоу собирались ставить? Про магов?

– Что-то припоминаю.

– Так вот, у нас есть несколько теорий по поводу смерти одной из участниц. Но! – Арина скорчила гримасу. – Нас никто не желает слушать. Я лично писала руководству канала обращение, а они его проигнорировали. А я ведь целое расследование провела…

Еву позабавило, что юный детектив не приметил в собеседнице «ведунью Евангелину». Она улыбнулась уголками губ. Арина полистала подфорумы в поисках необходимого.

О, вот тут можно глянуть. – Она навела мышку на заголовок «Сущности». – Так-так. Духи, демоны, порождения тьмы, фантомы… бесы… – бормотала, прокручивая страницу. – О, призраки и тени. Та-а-ак, – протянула, вчитываясь в полотно текста. – Делятся на три категории. Нейтральные, дружелюбно, а также негативно настроенные. У нас какой тип?

Ева предпочла не отвечать.

– Разрешишь помыться? – почесала макушку.

Хостел всем неплох, но вода там ржавая, провонявшая гнилостью и затхлостью. Мыться в ней – сущая каторга.

– Будь как дома, – махнула рукой Арина, зачитывающаяся статьей о тенях. – Полотенце возьми… – она задумалась, – где-нибудь там.

Подбородок мотнул в сторону горы из одежды.

же блаженство валяться в ванне! Не мыться в бане, задыхаясь от пара, которого Ирина напускала сверх меры. Не по-быстрому намыливаться в раздолбанном душе хостела, а нежиться в тающих пузырьках пены с ароматом земляники и намыливать кожу жесткой мочалкой.

Рано хоронить себя. Ева способна отогнать нечто, настигающее её. Она на шаг впереди ведьмака.

Она задремала, нежась на волнах тепла и спокойствия. И снился ей Макс. Виновато глядящий серо-голубыми глазами, взъерошивающий неровную челку. Он оправдывался, а Ева хотела его испепелить, но не могла.

– Эй!

Её разбудил стук. Кто-то назойливо молотил изо всех сил по двери. Ева не сразу поняла, где она находится. Первым порывом было прикрыть наготу, но после она вспомнила, в чьем доме стала гостьей.

– Сейчас выйду! – крикнула, вытаскивая затычку.

– Ты там не самоубилась часом? – подозрительно спросила Арина.

– Не-а.

Ева лениво вылезла из ванны. Позвоночник покрылся мурашками, которые она стряхнула, поежившись. В запотевшем зеркале не различалось очертаний. Ева укуталась в махровое полотенце и появилась пред Ариной раскрасневшаяся и встрепанная.

– Я тебя битый час зову, – обиженно заявила та. – Рассказать, чего нарыла?

Впрочем, дожидаться разрешения она не стала – не вытерпела. Итак, данный призрак (ну или тень) относился к типу недружелюбных. Подтип Арина выяснить не смогла, посему не была уверена, нес ли он реальную угрозу, предупреждал о чем-то или был наслан злоумышленником. Раз сущность различалась в обычной камере, значит, она не скрывается. Информация ровным счетом ни о чем Еве не говорила. Арина выложила фотографию на форум (Ева противилась, и тогда Арина затерла лицо). Уходить Еве запрещалось. Хозяйка квартиры легла с одного края матраса, гостья – с другого. Так они и уснули, думая о своем.

циферблате электронных часов мигали дьявольские цифры: три часа ровно. Когда-то Ева читала, что три часа после полуночи – время нечистой силы. Что ж, пришло её время. Она поднялась легко и грациозно, не потревожив сопящую Арину. Набросила на голое тело девичий халат в клубничку и, хрустнув костями, направилась к входной двери. Босые ноги шлепали по скользкому кафелю. Ева дождалась лифта, надавила на кнопку пятого этажа. Бесшумная коробка донесла её за долю секунды. Она стояла напротив двери, за которой скрывалось само зло. Пристально изучала дверную ручку. Та со скрипом сдвинулась от одного только взгляда. Замок щелкнул.

Ева бывала тут пару раз, когда Машка начала жить с будущим мужем. Ухоженная квартира, обставленная любящей мамочкой Егора. Мамочка выбирала шторы и паркет, мамочка закупала мебель. Послушный сынок принимал подарки и расставлял их так, как хотела мамочка. Когда Машка притащила какую-то безделицу типа пледа, а мамочке тот не пришелся по вкусу – плед был убран «во избежание скандалов». Машка тогда очень огорчалась, а Ева её успокаивала. Дура! Надо было просить сбежать от него. Она бы нашла лучше! Но нет, Ева желала сестренке добра…

Не сдержавшись, Ева пихнула напольную вазу, из которой торчало павлинье перо. Та упала с грохотом, разбившись на осколки. Пускай Егор слышит, что по его душу пришли. Ну же, где ты прячешься?! Она двинулась в кухоньку. Мановением руки посшибала баночки с полок. От дыхания закоптились занавески. Запахло паленым.

Где же ты, иди сюда!

Ева пронеслась по квартире ураганом, сшибая всё на своем пути, разрушая и круша. Не нашла одного: Егора. Спальня пустовала, кровать была застелена без единой складочки. Она рухнула на мягкий матрас и заскулила. Куда он исчез? Он должен быть тут, должен предчувствовать беду и покрываться испариной, моля о пощаде. А его нет.

Чутье взвыло! В груди затрепыхалось сердце. Ева прислушалась. У входной двери копошились. Ключ вошел в замочную скважину. Но это был не Егор. Охрана?.. Точно, тут наверняка есть сигнализация, которая оповестила о чужачке. Ева ругнулась и заметалась по спальне. Не в шкаф же прятаться. Сила словно испарилась. Была – и исчезла, оставив после себя выжженную пустыню. Из приоткрытого окна дуло теплым ночным ветерком. Луна подмигнула по-свойски, как давней подруге. Решено.

В один прыжок Ева оказалась на подоконнике, балансируя всем телом. Былая грация куда-то делась, и кости налились свинцовой тяжестью. В коридоре гремели тяжелые шаги.

погладил лодыжки, забрался под халат и ощупал кожу. Ева облизала сухие губы. Страшно. Она – ведьма, но не акробатка. Под окнами асфальт и ни единой травинки. Лететь будет недолго, а, приземлившись, расшибется в лепешку.

Но обратного пути нет. Ева вдохнула, выдохнула и сделала малюсенький шажок. Не разбилась в той аварии, не разобьется и сегодня.

Её впечатало в асфальт. Удар пришелся на бок. Нормальной человек бы непременно переломал все кости, а она ограничилась разрывающей болью в левой половине тела. На секунду выбило сознание. Ева поднялась на локтях с долгим стоном. Ребро, кажется, треснуло.

Сила в ней всколыхнулась, лизнула ребро, бок. Наверное, это называется регенерацией. Что ж, в  ведьмовском проклятии имеются свои плюсы.

В распахнутом настежь окне пятого этажа развевались шторы, прощаясь с ночной гостьей. Ева отползла к углу дома, чтобы её не было видно свысока. Что делать? Куда идти? К Арине? Охранник заподозрит неладное, когда увидит еле живую девушку в одном халате. Уехать? Без денег и документов?

Она уперлась рукой в стену, иначе бы упала. Бедро прижигало горячим прутом, левую руку выворачивало, бок рвало на куски. Из подъезда кто-то вышел: запищал входной замок, оповещая, что дверь открылась. Позади шаги.

Ева метнулась было к дороге, но раскаленная игла пронзила бок. Она задохнулась от боли. Пошатнулась. И упала в чьи-то заботливо подставленные руки.

11.

на ней затягивались как на собаке. От лилового синяка на бедре не осталось и следа уже через час или два. Егор как завороженный смотрел на светлую кожу и ничего не понимал.

Он сидел около неё давно и всё думал, как завести разговор. Вот она разлепляет веки, вот смотрит на него. Он должен подавить её первым же словом, показать всю никчемность и обреченность её положения.

Предвкушение заглушало рассудок. Ему так хотелось что-то сделать с ней, как-то отомстить за то, что влезла к нему в дом (идиотка будто не догадывалась о наличии видеокамер), за то, что размолотила любовно выстроенную им и мамой квартиру.

Ай, была не была!

Егор пнул её ботинком под ребра, и девица застонала. Она распахнула карие глаза с неестественно большими зрачками (видать, наркоманка), пушистые ресницы затрепетали. Из горла вырвался сип.

Ну, здравствуй.

Егор заулыбался. Девица, подвывая, попыталась подняться, но связанные руки с ногами ей, конечно же, помешали. Она елозила по полу как червяк, а Егор, сидящий в кресле, смотрел на неё и наслаждался. Она даже интереснее своей сестры. Кожа у неё молочная, грудь хоть и маленькая, но аппетитная. Во взгляде есть что-то такое. Ах!

– Пусти меня, иначе… – зашипела она, но Егора это не проняло.

Разве может голая баба, валяющаяся в его спальне, быть опасной? Что иначе? Что она ему сделает? Он подошел к ней и схватил за шею, поднимая. Девица задергалась, но он не собирался её душить. Легко разжал руку, и она упала, ударившись затылком о пол.

– Иначе что? – любезно переспросил Егор. – Что мы, в самом деле, как неродные. Родственники же. Чаю или кофе?

Он засмеялся своей шутке. На глазах девицы выступили злые слезы. Она стиснула зубы и о чем-то сосредоточено задумалась. Это было видно по тому, как напряглась венка на её виске. Венка делала лицо девицы некрасивым, и Егор ударил по щеке наотмашь, чтобы эта венка пропала. Носом хлынула кровь. Девица, захлебываясь, что-то говорила, но Егор её не слышал. Синяк на бедре окончательно исчез. Поразительно! Егор не верил своим глазам. Надо кое-что проверить. Он достал скотч и туго замотал рот девице. Та смотрела широко распахнутыми глазами, как он подошел к ней с зажигалкой и поводил по коже. Она дрыгалась и хрипела, извивалась. Червяк, фу.

засек время. Кровавый ожог затянулся спустя полчаса. Следы от ремня, которым он её вдоволь похлестал, – за сорок три минуты.

Это было просто великолепно. Нужно увезти её из квартиры в частный дом и… Можно делать, что угодно. Абсолютно всё. Он, разумеется, выведает у неё про чудесное заживление ран. Но позже. У них много времени, раз ни огонь, ни высота её не берут. Какая она молодец, что влезла в его квартиру.

Девица задыхалась и плакала, а он гладил её кожу, покрытую мурашками, и мурлыкал ей под нос какую-то колыбельную.

12.

с сомнением разглядывала встрепанного мужика, пытающегося прорваться в её квартиру.

– Она у тебя? – шипел он и заглядывал Арине за плечо.

– Кто она?

– Ева!

Девушка по имени Ева была у неё два дня назад. И исчезла, не забрав даже своей одежды. Арина удивилась побегу, но, честно говоря, не встревожилась. Странные друзья у неё случались, такова уж профессия фотографа. Гениальность ходит под ручку с безумием. Один типчик любил нагишом бегать на стадионах, второй резал себя – его возбуждала кровь. А около Евы ошивались тени.

Когда форумчане выискали в Еве черты ведуньи Евангелины, Арина нешуточно огорчилась. Проморгала свое счастье! Но, потусив с друзьями, перестала думать о чудаковатой гостье. Может, оно и к лучшему, что Ева стащила Аринин любимый халат и свинтила в неизвестном направлении. А то мало ли какие за ней призраки бродят. Угробили бы Арину в самом расцвете творчества.

мужик такой красивый, благородный, с идеальными чертами лица. Еве повезло. Тот, кто так борется за женщину, должен очень её любить.

Она впустила мужика в дом, вручила ему одежду Евы и рассказала обо всем, что произошло. Про тень – тоже. И про то, как Арина выложила на любимый форум фото. На первом-то она показательно замазала лицо Евы, а на остальных оставила. Страна должна знать своих героев.

– Угу, – мужик кивнул, – я благодаря фотографиям тебя и нашел. Я на форуме сижу и вдруг вижу в топовых записях фотографию Еву. Повезло, что ты свои данные не скрываешь.

Он больше не выглядел разъярённым, скорее – встревоженным до бескрайности. А ещё у него нелепо дергалась бровь, искажая мужественное лицо. И головой он зачем-то крутил, словно от чего-от отмахиваясь. Дерганный какой-то.

– А зачем скрывать? – Арина пожала плечами. – Мне бояться некого. Наоборот же клево, когда может любой прийти в гости. Так что там с тенями?

Мужик вопрос проигнорировал.

– Что она у тебя делала?

Он покопался в вещах Евы, перебрал содержимое её сумочки. Бумажки, деньги, всякое барахло. Нет там ничегошеньки стоящего – Арина первым же делом засунула туда нос, когда обнаружила пропажу гостьи. Погладил кончиками пальцев сарафан.

Арина задумалась, вспоминая. В горле пересохло. Накануне она хорошенько оторвалась в клубе и плохо помнила не только вчерашний вечер, но и прошлые дни.

О! – хлопнула в ладоши. – Ева шла к Егору.

– Егору? – переспросил мужик, сведя брови на переносице. – К Даниленко Егору?

– Нет, к Пельшу. Он ей с три короба наплел, что дизайнер, она и купилась. Но я ей глаза раскрыла. Вот и всё.

Во взгляде мужика появилось полнейшее непонимание.

– Зачем ей дизайнер? – рыкнул он и с силой зажмурился. – Ничего не понимаю!

– А зачем ей мог быть Даниленко? – поинтересовалась Арина и почесала переносицу. – Вообще-то такой тоже у нас живет. Его папа – крупная шишка, он и сам весь из себя. Фи!

– Здесь живет? – Мужик подлетел к Арине.

– Ага. На пятом этаже.

– Ясно, спасибо.

Он схватил сумку Евы, но не тронул остальной одежды. И направился к выходу.

– Эй, парень, не хочешь сняться напоследок? У тебя внешность классная!

– Нет.

Да что ж за непруха! То одна артачилась, теперь вот второй морду кривит. Арина совсем растеряла дар убеждения…

– Ну, пожалуйста! – Она схватила фотоаппарат и щелкнула наобум.

Мужик, уже стоя за порогом, гаркнул:

– Если Ева появится, скажи, что её искал муж. Поняла?

попробовала поторговаться (информация в обмен на фото) ради приличия, но мужик уже хлопнул дверью. Она вертела в руках фотоаппарат и думала о том, как некоторым женщинам везет на мужчин. Они импозантные, красивые, с волевыми подбородками и невероятным голосом, который обволакивает. Ах...

Арина нажала на просмотр фотографии. Кадр не получился, смазался. Или…

На фото лицо, голову, тело, руки и ноги Сергея овивала тень. Словно вьюнок, она плелась по нему всему и тянулась за ним долгим едва заметным шлейфом.

– Ну и семейка, – присвистнула Арина и поспешила залить новое фото на сайт.

Она опять будет в топе!

Разумеется, что к ней приходил сам Сергей Савицкий, она узнала много позже. Ну не запоминала Арина лиц. Или эти колдуны умеют маскироваться?

13.

закрывала глаза и видела перед собой его. Острый подбородок, тонкие губы – всё отчетливо как в зеркале. Она касалась его лица и неожиданно становилась им, перетекала в его тело. И училась его глазами видеть как своими. И он, она ощущала, смотрел её глазами. Нет, не нужно. Не смотри!

Она выла от беспомощности, выталкивала его из себя. И он пропадал.

Егор запер её в одной из спален деревенского дома. В гостевой, потому что обставлена она была скудно и нейтрально: светло-персиковые обои, безликие пейзажи на стенах, настежь раскрытый пустой шкаф, голая прикроватная тумбочка. Из окна во всю стену виднелись соседские коттеджи и верх высокого забора. Он приковал её правое запястье к изголовью кровати. Приходил и уходил. Время остановилось. Нет ни дня, ни ночи, ни минут и ни секунд. Только бесконечная пытка, перемешанная с ожиданием пытки. Её покинули силы. И обычные, и ведьмовские. Вместо клокотания в груди – ледышка. Ева пыталась что-то предпринять: поджечь комнату или сорвать наручники, но была бесполезной пустышкой. Егор выпил из неё всё до последней капли.

Порою он мыл её в душе – быстро и грубо, до кровавых полос, – изредка водил в туалет. Сам не кормил – оставлял тарелку на тумбочке, и Ева неуклюже, левой рукой, боролась с ложкой.

Он осматривал её как надзиратель заключенную, ощупывал как доктор; резал, бил, колол – как маньяк. Иногда был ласков подобно любовнику: целовал в лоб или поглаживал ключицы.

– За какие же заслуги ты мне досталась? – обжигал шепотом.

А Ева закрывала глаза и видела другого мужчину. Тот пах солнцем.

14.

звала его. Он не понимал, как, но чувствовал всем собой, каждой клеточкой, что звала. Значит, он нужен. Значит, простила.

Ей было больно и страшно. И мысли путались. Дом… деревянный пол… на запястье путы… Нет, наручники. Металл холодит кожу… Ладонь онемела… Окно, за окном синее небо…

Черт! Ему не найти. Он ведь не волшебник. Ну же, пожалуйста, больше конкретики. Где ты?..

Она врывалась в его сознание и скреблась там, как кошка, которой заколотили выход из подвала. Она металась и шипела. Силы оставляли её. Кошке голодно и страшно. Кошка совсем одна. Не хватает воздуха. К кошке подкрадывается крыса. Та сильнее отощавшей кошки, яростнее, живучее. Кошка жмется к стене.

Дом… Кровь… Удар… Мужское лицо, обезображенное похотью.

Всё пропадает. Но через минуту или две, или час появляется вновь.

…Мужчина под руку ведет её в туалет. Она, шатаясь, еле переставляет ноги, а он тянет, волочет за собой. Её взгляд останавливается на каком-то конверте. В таких высылают рекламные журналы. Правильно, девочка, смотри на этот конверт, ну же.

Его выбило. Что за конверт, какой на нем адрес?!

15.

гнул ветки деревьев к земле, заставляя преклонить ветви. Разгонял плотные тучи с ночного небосклона. Королева-луна в золотистом одеянии осматривала владения, лучами-паутинками опутывала улицы. Она видела Еву, а Ева видела луну.

Вчера Егор не заходил, как и позавчера. Работа не дремлет, как усмехнулся он, прощаясь с Евой. У него работа, а у неё – спасительный отдых. Он оставил ей стакан воды, но Ева по незнанию выпила его в первый же день. Теперь её мучила дикая жажда. Ева сглатывала слюну, надеясь напиться, но та была липкая, горькая и вязкая. Вскоре слюна кончилась, и сухой рот трещал без влаги.

Может, он решил убить её? Раз не берет оружие, так возьмет обезвоживание. Сколько человек выдержит без воды? Неделю? Или меньше?

Сознание оплетали лунные нити, туманные и обманчивые; зыбкие как песок в пустыне.

В коттеджах по соседству горел свет. Теплый, приглушенный шторами – живой. В её спальне свет был резкий и холодный, излучаемый лампочкой в сто ватт. Он ослеплял.

Ева прислушалась к тишине. Плотная, что расплавленный металл. Никого. Появится ли второй шанс на спасение? Нужно пользоваться этим!

Правая рука давно потеряла чувствительность. Ева тронула её левой, надавила отросшими ногтями. Дернулась. Наручники не слетели.

Луна таращилась лукаво. Игривая лисица, хозяйка звездного леса.

– А как же проклятье? – сипела Ева, осуждающе глядя на луну. – Я должна погибнуть от рук ведьмака, слышишь? Что же ты ничегошеньки не предпринимаешь? Я же твое дитя…

Она бредила, и ей чудилось, будто луна трясется от беспомощности. Тянет руки-лучи к Еве, но наталкивается на стеклянные стены.

– Так я и знала! – Ева хрипло расхохоталась и потерла сухие глаза.

Истеричный хохот поднимал из глубин привычное, но утерянное. Холод, щипающий кончики пальцев. Запахи, ясные, будто каждая нотка подписана. Древесина отдает горечью и кислым клеем. Стены пропитались сыростью. В запах нестиранного постельного белья подмешивается пот и похоть.

Ева пахнет железом, солью и морозной гарью.

Она втянула носом воздух, прикрыла веки. Она была спокойна. Она больше не чувствовала той испепеляющей боли, которая заглушала силу.

Наручники, хрустнув, расстегнулись. Ева стряхнула металл, покрутила запястьем, разгоняя кровь. Посиневшие пальцы не слушались.

Она поднялась. Матрас свистнул, избавляясь от нагрузки. Расправила плечи. Напилась досыта воды из-под крана в душе. Вода пахнет тиной и известью.

Прошла по дому. Вот и хозяйская спальня. Она пахнет терпким одеколоном и коньяком. В шкафу висит одежда: брюки, рубашки, пиджаки. Выглаженные футболки ровной стопочкой лежат на полках. Порядок идеальный, помешанный на фанатизме. Егор любил порядок и не любил людей.

Ева, переборов отвращение, оделась в мужские футболку и джинсы. Ткань пахнет Егором. Егор пахнет безумием.

В доме нет следов Машки, но ею пахнет кухня, правая половина шкафа и хозяйская ванная комната. Машка пахла ирисом и ванилью.

Кровь отмыта, но и ею нестерпимо воняет. Весь дом провонял: Егором, чужими женщинами, болью, страданиями и слезами. Его бы спалить дотла.

Ева ждала Егора в гостиной, с ногами усевшись на белый кожаный диван и листая мужской журнал в глянцевой обложке. Дорогие тачки, полуголые женщины с идеальной фигурой, элитный алкоголь – выглядит впечатляюще, а пахнет дешевой бумагой.

Он вернулся поздним утром. Насвистывая веселую мелодию, кинул ключи тумбочку. Стянул ботинки. Ева подалась в слух.

Егор не ожидал увидеть её здесь, улыбчивую и расслабленную.

– Привет!

Она отослала ему воздушный поцелуй.

Ты…

Егор не закончил фразу. Он поджался, как хищник, готовый к нападению. У глаз проступили морщинки – оценивает расстояние между ним и Евой. Она по-свойски подмигнула.

Сердце бьется ровно: тук-тук-тук. Он даже не переживает, что жертва вырвалась. Равнодушное сердце.

Ева мысленно сдавила то ногтями. Тук-тук. Медленнее… Тук. Биение почти остановилось. Егор схватился за правую сторону груди. Зрачки расширились. Сердце вспороло лезвием. Он пошатнулся.

Тук…

Тело, безвольное и вмиг ставшее неуклюжим, упало навзничь. Бухнулось как мешок песка. Скоро Егор запахнет разложением.

Но луна ничего не давала бесплатно. Ева рухнула в диванные подушки, иссохшая и обессиленная.

Ей снился Макс. Сосредоточенный и смурной, постоянно оглядывающийся, точно потерявший что-то ценное. Его губы размыкались, кого-то зовя, но Ева не слышала – кого именно.

Ева! – сквозь сон прорвался бархатистый голос. – Я нашел тебя. Почувствовал. Наконец-то. Ева…

Сергей. Он прижимал её к себе, и затянувшиеся рубцы ныли от его прикосновений.

– Что он… что он вытворял?

Он окинул мертвого Егора взглядом, полным бешенства.

Если бы она помнила. Да, наверное, и к лучшему, что память иссякла. Неужели все кончится? Сергей заберет её домой?

Его иномарка поджидала у ворот. Еву Сергей бережно уложил на заднее сидение, прикрыл пуловером. Сел за руль и надавил на педаль газа.

Проносились города и деревни. Машина рокотала. Сергей обещал Еве:

– Скоро ты будешь в порядке.

Сергей пах мускусом и тревогой. Мускусом, а не солнцем. Солнцем пах Макс.

16.

была их комната. На полках – декоративные вазочки, стайка фарфоровых котов на прикроватном столике. Занавески, которые Ева собственноручно подшивала. На подоконнике засохшая фиалка. В соседнем горшке – увядшая герань.

Ева зарылась в подушку носом, вдыхая с наслаждением аромат свободы. Всё болело. Каждая косточка, жилка, артерия. И все-таки ноги слушались. По стеночке она дошла до кухни, где курил за ноутбуком Сергей. Знакомый профиль, привычные очертания. Свет от экрана заострял его профиль, придавая ему особую утонченность.

– Ты рехнулась! – ахнул он, подхватив Еву. – Ты же совсем слаба. Я бы врача вызвал, но он бы непременно забрал тебя, допрос учинил, мог бы полицию подключить… А тебе… захочется ли отвечать на их вопросы?

Да, он прав. Издевательства, побои, пытки – к чему приплетать кого-то лишнего? Да и поверит ли полиция её словам? Егор мертв, и в его смерти нет ничего криминального. Инфаркт. Ева выстояла, а он – нет.

Она сидела и пялилась в окно. Не хотела ни есть, ни пить, ни двигаться. На фоне бубнил телевизор. Сергей выкуривал одну сигарету за другой. Бычки «Парламента» с серебристой полоской окантовки как ежовые иголки торчали из пепельницы. Кто-то из Евиных знакомых недавно курил «Парламент». Кто?

На экране показывали ферму с кроликами.

– Раз-два-три-четыре-пять, – пробормотал Сергей, глянув на смешных длинноухих зверят. – Негде зайчику скакать.

вдруг дернулся, оглянулся через плечо, словно за спиной кто-то стоял. Шикнул на самого себя. И стал прежним.

Еву затрясло. Песенка никак не могла забыться.

– Всюду ходит волк… – продолжила она, и зубы застучали от страха. Она должна была убедиться, что предположение ложно. Но сигареты те же, что в пепельнице-блюдце. И эта строчка.

Сергей, не моргнув, закончил. Лицо его выражало отрешение. Он произнес это на автомате, потому что считалочка прочно засела в памяти.

Ева вздохнула, наверное, чересчур громко. И тогда Сергей посмотрел на неё иначе. Будто что-то увидел. Что-то понял. Взгляд его затуманился. Не осталось старого Сергея, появился некто новый. Его глаза заволокла тьма. И эта же тьма сдавила Еве горло костлявыми пальцами.

– Ты – ведьма, – не спросил, а подытожил он. – Я всё думал, кто копается в моей голове. Ты.

Что делать? Друг он или враг?

Ведьмак», – подсказывал внутренний голос.

Прячься, заинька, и ты…

Но он спас её! Искал и нашел. Кстати, а как нашел? Ведь ни адресов, ни телефонов не знал.

Она метнулась к ящику со столовыми ножами. Тот легко выехал на колесиках и… закрылся с хлопком. Еву обдало волной энергии. Она обернулась к Сергею.

– Не глупи, я лучше контролирую силу. Только не ты, – почему-то тот закусил губу. Стоял и рассматривал её взглядом голодного волка студеной зимой. Добыча. Ева только добыча. Но откуда тогда жалость?

– Что не я?

Разве важен этот вопрос, а не сотня других? Но почему-то с языка слетел именно он.

Сергей не ответил. Ева попыталась двинуться, но руки стали ватными. Ноги будто и вовсе исчезли. Она упала на колени. Энергия опутывала её леской, заматывала в плотный кокон. Её муж присел на корточки около неё и поднял Еву за подбородок.

– Объясни, – прохрипела она.

Ведьме сила дается по праву рождения, ведьмаку – по праву крови. Я искал… – он задумался. – Убивал кого попало. Короткая смерть – мало силы. Ведьма умирает бесконечно долго. Не знал, ха, не знал, что мой источник так близко. Должен был догадаться, чувствовал, что за мной кто-то следит. Не понимал. Ты можешь умирать днями, месяцами… Жаль. Красивая…

И мазнул пальцем по её щеке. У Евы градом посыпались слезы. Она не хотела умирать. Нет, не сейчас!

Её предупреждали. Ева видела руки ведьмака, но не узнала в них Сергея. Слышала голос, но не сравнила с голосом мужа. Жила с ним, постель делила. Дура! Он курил «Парламент», надолго уезжал в «командировки» – и тогда Еве приходили видения. У тени были его очертания. Баба Марфа в вечер перед убийством «невесты» сказала: «Опасность за твоей спиной». И за спиной тогда сидел Сергей.

Она была слепа, глуха и бескрайне тупа.

– Я люблю тебя, – признался он с тоской. – Поэтому ты ничего не почувствуешь. Просто заснешь. Только не сопротивляйся, ладно?

Любит, но готов убить собственную жену. Невозможно. Так не бывает!

17.

моргала, но глаза ослепли. Перед ней расстилалась бескрайняя чернота. Она поводила перед собой руками и не увидела ладоней. Нерешительно двинулась вперед, но не чувствовала ног и не знала, касаются ли они пола. Есть ли он вообще? Она не слышала своего дыхания. Где она и как отсюда выбраться?

Ева бросилась вперед, чтобы обогнать пустоту, но та опережала её.

Кажется, бабушка Марья звала это пограничьем. И сквозь него невозможно прорваться. Так же невозможно, как и выбраться.

И тут впереди забрезжил силуэт. Чуть пухленький, одетый в кремовое платье. Машка! Она приветливо махала. Звала к себе. Шажок, ещё один. Машка совсем рядом.

– Машенька, – шептала Ева, протягивая невидимые руки к сестре. – Машенька, вот и я.

Но Машка вдруг отпрянула, прикрыв ротик ладошкой. И начала качать головой. И расплываться. Нет, Машка, нет! Не уходи…

А потом появляется Макс. Его лицо прорезается сквозь густую, как гудрон, черноту и взывает к ней.

– Геля, – шепчут его губы, кривясь, – Геля, ответь!

– Максим… – выдавливает она и хочет его обнять, но ни у него, ни у неё нет тел. Только глаза, уши и рты, чтобы видеть, слышать и говорить.

– Где ты?

Его губы искажает мука. Ему больно? Но почему? Ева не хотела причинять ему боль. Он предатель и обманщик, он писал о ней в журнал, но… Только не ему…

– Извини, Макс.

– За что?!

Он в бешенстве или в отчаянии. Не разобрать. Глаза у него не холодные, как у Сергея, а обжигающие. Взгляд его плавит серебро. Она давно простила его. Пускай он хоть миллиард статей напишет, только будет рядом…

– Я делаю тебе боль…

Не хватает сил закончить слово. Открывает рот и замыкает как рыбешка, выброшенная на берег волной. Как хочется спать. Она прикроет глаза на минутку и…

– Геля! – Его голос будит, тормошит.

Отстань, прекрати! Уйди! Сон, такой манящий и сладкий, уже близко. Вон, Машка опять улыбается. На сей раз Ева не упустит её. Нельзя позволить этому замечательному сну растаять.

– Геля! – не унимается Макс.

– Прочь…

Он исчезает и на его место приходит острие ножа, пилящее по живому. Приходят клещи, рвущие куски мяса из свежих ран. Приходят молотки, размалывающие кости в муку. И Ева мечется, ревет, рычит. Её огонь угасает.

– Где ты? – повторяет Макс как заведенный, мелькая в пустоте. Он, как сломанный телевизор, мельтешит и хрипит. Ева не разбирает его речь.

– Дома, – отвечает Ева, сломленная и уставшая до бескрайности.

– Тебя нет дома. Я в твоем доме, и он пуст!

Он кричит что-то ещё, но Ева уже не слышит, погрузившись в ватную тишину.

18.

Сергей с сожалением смотрел на лежащую недвижно женщину. Он действительно полюбил её, неспроста ж взял в жены. Теперь-то всё очевидно: ведьмака всегда тянет к ведьме. Эта связь на уровне неосознанного желания. Но тогда, когда она вошла в его дом, ворвалась в его жизнь, Сергей и не думал о желании. Просто полюбил и оставил у себя.

Он давно искал ведьму, а она… она всегда была рядом. Он запах её помнит наизусть, цитрусовый, терпкий. Изгибы помнит и то, как она дышит во сне, а она… ведьма. Бывает же!

С детства Сергея манило всё, что за гранью. Он зачитывался книгами, как умалишенный, искал тайные знаки. Разумеется, мамы-колдуньи у него и в помине не было, да и вся легенда с официального сайта взялась из воздуха. Но то, что сверхъестественное притягивало, – это факт. Сергей книги скупал, зависал на всяких сборищах, чуть постарше втянулся в интернет-сайты. Ну и заделался магом. Так, по приколу. А оказалось, что прикол-то его прибыль приносит. Сергей что-то чувствовал – этого у него не отнять. Болячки какие-то и сглазы по мелочам. Мог даже сглазить кого-нибудь. Потому его сразу нарекли магом. Он раскрутился в двухтысячные годы и зажил припеваючи.

Та выдумка форумчанина с ником «Мефисто» показалась Сергею идиотизмом. Мефисто утверждал, что согласно давнему преданию (текст которого он перекатал на форум), женская магия переходит по роду, а мужская – из крови. Иными словами, женщины свой дар передают по наследству, а мужчины могут только развить, умножить. Если, конечно, есть что умножать. Если родился в правильный день, если тебя луна окрестила – ты везунчик. Но слабый, почти бесполезный. Силы пополняются пролитой кровью. Можно отрываться на животных – получишь небольшой приток энергии, правда, тот быстро иссякнет и не вернется. Человека надежнее – в его крови больше силы. А максимум получишь, убив ведьму. И ее сила останется с тобой навечно. Мефисто не поверили. Желающих стать могущественными колдунами было много, но до безумств не доходило. И Сергей не верил. До поры, до времени…

Убивать бездомную псину было дико неприятно и омерзительно, но ради правого дела пришлось уехать за черту города и расправиться с животиной там. Она скулила, глядела преданными глазами-бусинами, завывала. Умирала долго, но в итоге умерла. А притока сил не ощущалось. Сергей выбросил псину в лес и уже после, день или два, почувствовал, что в нем появилось что-то новое. Чутье улучшилось, обоняние усилилось, возросла удачливость.

Были другие животные, много – о них он и не вспоминал. Но не человек. Одно дело – отнять жизнь у глупой шавки, но не у разумного существа. Так ему казалось изначально, а потом ничего, приноровился. Научился отлавливать и истязать, не оставляя улик. И ведьмак в Сергее рос с каждой новой смертью. Он научился собой управлять, но силы всегда недоставало. Запас исчерпывался моментально и долго не пополнялся.

На том же форуме Сергей познакомился с одним влиятельным мужчиной Алексеем (хотя Сергей подозревал, что он представился липовым именем). Крайне влиятельным. Из тех, чье имя не на слуху, но все о нем знают. В нем магии не было ни капли, но он интересовался всякой чертовщиной. А Сергей тогда уже отчаялся найти ведьму. Кровь бурлила и жаждала её, ту самую, которая подарит ему наслаждение.

И они сговорились. Идея нелепая, но Алексею, как спонсору, она обещала крупные деньги, а Сергею возможность хотя бы попытаться найти ведьму. Они вместе придумали то реалити-шоу. Алексей проплатил каналу за то, чтобы шоу включили в прайм-тайм. Сергей в подробности не вникал, но знал, что любое упоминание шоу принесет Алексею прибыль. Да, прибыль-то вышла ощутимая: шоу на всех каналах, во всех программах, в газетах; его обсуждают все от мала до велика. Плюс ко всему Алексею хотелось понаблюдать за чем-то неординарным. Ну а Сергей… Сергей получал ведьму. Людская жизнь Алексея не особо-то волновала.

Сергей присутствовал на всех отборочных этапах в качестве «претендента» и выбирал тех, в ком хоть что-то теплилось. Набрал всего восемь женщин. Алексей добавил от себя шестерых мужчин – чтобы не выглядело совсем уж подозрительно.

Сергей почуял две ведьмы. Одну отследил сразу – её след был ощутим, но слаб. И что-то на него нашло. Помутнение рассудка. Он должен был убить её незаметно, после окончания шоу. А он не справился. Уже потом, когда он зарезал девку, одетую невестой, понял, – ведьма запутала следы. Вместо себя подкинула пустышку. Сергея должны были неминуемо поймать. Ведьма же не подозревала, что Сергей сам и организовал проект.

Алексею он отзвонился той же ночью. Тот его обругал, но помог, замел следы и после всячески дело замывал. Посоветовал написать отвлекающую записку. Они подумывали тело вывезти и спрятать, но Алексею пришла гениальная идея: сделать шоу из смерти. Сергею всё сошло с рук. Но обе ведьмы исчезли. И та, что поопытнее, и молодая. От злобы он начал убивать вдвойне, втройне больше обычного.

Старая ведьма померла сама. Он её выследил, и она, чтобы не отдаваться ему, сиганула с крыши. Жалко, но оставалась молодая. Сергей пересекался с участницами (то случайно, то по поводу шоу), но среди женщин ведьмы не было.

А эта вторая ведьма… всегда рядом… Он ведь насмехался над Евой, когда та искала способы, чтобы развить свои способности. Не чувствовал в ней врага. Ева так сильна, что её сила сумела защитить хозяйку.

Потом его позвала та колдунья с воронами. Силы его пополнились, но вместе с ними пришло безумие. Ему что-то мерещилось, виделось, слышалось. Всё валилось из рук. За ним постоянно кто-то стоял. Над ухом жужжали мухи. Вместо аромата духов – гниль и разложение, приторное до тошноты. Колдунья с воронами оставила на нем дьявольскую метку, спутала его мысли.

С каким трудом он добыл деревенский адрес Евы. Из любви добывал. Засыхал он без неё. Жить не мог. Пришлось покопаться в архивах, узнать про дом родственников. А там – парень. Порадовало то, что и от него Ева сбежала.

…Собака сама виновата, привязалась за ним от самой деревни. От неё пахло как-то по-особенному, а песенка не утихала. Сергей себя волком почувствовал, ну а она – зайка. Потом на него какая– то жирная тетка навалилась. Тут-то Сергей и очухался. Не успел добить – пришлось уезжать.

Его безумие всё крепчало. Он ночами не спал, потому что вместо сна – тупая считалка. Ведьма прокляла его перед смертью. Тварь!

И даже когда Сергей увидел на форуме фото Евы, толком не понял, что к чему. Подумал, фотошоп. Она точно запутала его сознание. Он побежал искать любимую супругу, а не ту, которая даст ему величие. И в слова девицы не вслушался – она ж ясно твердила про тень.

Черт!

У неё бледное лицо и обескровленные губы. А матрас медленно, но верно той самой кровью пропитывается. Сергей старается убивать её нежно, по капле, чтобы она не понимала, как это невыносимо больно. На самой грани жизни и смерти она передаст ему всё, чем обладает. И он с благодарностью примет, впитает возлюбленную в себя, сделает её своим продолжением. Но умирать она должна долго. Чем дольше – тем больше отдаст. И тогда он будет способен на всё.

От неё к нему тянутся золотистые нити. Сейчас они оба слабы. Пока есть эти нити, сила переливается от него к ней и обратно. Сейчас и он толком не ведьмак, и она – не ведьма.

Жаль, он её любил.

Но себя Сергей любил сильнее.

19.

Макс чувствовал, что опаздывает. Что время уходит сквозь пальцы как песчинки и вскоре спешить будет некуда и не к кому. Он несся по пыльным областным шоссе, и ветер рвался в закрытые окна. Старушка-машинка не выдерживала скорости, пыхтела, но не останавливалась.

Ева урывками, обрывками показала ему, где находится. Номер квартиры и улицу, на которой стоит дом. А про город Макс догадался сам. Их с мужем дом. Неужели Сергей причиняет ей боль? Что он за скотина такая?!

Дорога заняла целую вечность. Под конец Макс выдохся. В глаза точно насыпали песка. Жгло, щипало. Руки устали сжимать руль, ноги затекли. Веки слипались. Ему казалось, что он упадет замертво, едва выйдет наружу.

Город спал. В витринах погасли лампочки, одинокие машины тащились как сонные букашки. Ни людей, ни звуков – словно в фильме ужасов. Макса подташнивало от невыносимого желания спать. Он не выдержал, все-таки остановился и задремал, едва закрыв вспухшие веки.

«Пожалуйста, – бормотал напуганный голосок где-то в самом центре головы. – Помоги! Мне страшно…»

Этот голосок стучал о череп и разбивался на миллионы осколков. Максим проснулся резко. Сон не принес облегчения, напротив добавил смертельной усталости. Максим купил на ближайшей заправке двойной эспрессо, залпом выпил и поехал. Навигатор уверял, что ехать осталось всего ничего.

На дверях подъезда был кодовый замок. Так, какие там комбинации есть для открывания? Максим как-то читал о том, что если нажать на верную последовательность кнопок – замок откроется. Вроде как четыре, два, девять и семь. Щелчок. Есть!

Эта маленькая победа прибавила ему решительности. Максим доехал до нужного этажа и замер напротив двери, которую уже видел. Ева показывала именно её. Она там, за ней. Нужно спешить. Но как войти внутрь? Не позвонить же в звонок…

Максим метнулся к подоконнику с цветочными горшками. Поводил рукой за цветами, залез в землю фикуса. Ключей не было. С чего он взял, будто Сергей или Ева прятали запасную связку здесь?

Ну же, Геля, помоги! Дай подсказку!

Нет, придется звонить. Или он попросту выломает дверь. Максим надавил на кнопку звонка. Никто долго не отзывался. Максим давил.

– Кто?! – донеслось до него недовольное и, кажется, чуточку напуганное.

– Вы меня заливаете! – рявкнул Максим первое, что пришло на ум.

– Нет, не заливаю.

– Нет, заливаете! Откройте, я проверю!

– Пошел к черту, – посоветовал Сергей. – Не мешай спать.

– Или ты открываешь дверь, или я вызываю участкового, – пригрозил Максим. – Он сам разберется.

Участкового Сергей видеть не хотел. Он открыл и указал на дверь в ванную. Проход в остальной коридор загородил собой, скрестил руки на груди.

– Иди и смотри.

– Вот и пойду.

Максим переступил порог нарочито медленно, опустив голову, чтобы Сергей его не рассмотрел. Прикрыл за спиной входную дверь. Действовать нужно быстро. Прыжком пересек разделяющее их с Сергеем расстояние и ударил кулаком по скуле. Сергей пошатнулся, но на ногах устоял.

– Что… – начал он, а потом понял, кто перед ним. – Ты?!

Максим его уже не слышал. Он чувствовал Еву. Незримая ниточка вела его к ней. Он рванул к закрытой комнате, дернул ручку на себя.

В спальне горела настольная лампа и работал ноутбук. Оттуда лилась чистая успокаивающая мелодия. Шумела трава. Пели птахи. Шторы занавешены, сквозь них проступает тонкая полоса лунного света. Скользит по стенам, забирается в щели. Касается бледного женского лица и ускользает.

Ева умирала. Окончательно и бесповоротно. В её заостренных чертах читалась смерть. Её дыхание пахло смертью. Она лежала в постели, укрытая одеялом, но то пропиталось кровью. Ева не двигалась. Что, если она уже умерла?..

Сергей схватил его за плечо.

– Ах ты! – рыкнул он.

Максим почувствовал дуновение ветра, непонятно откуда взявшееся в квартире. За секунду оно усилилось до урагана и впечатало его в стену. Максим закашлялся. Сергей подошел, держа наготове складной нож. Где он его взял?

– Сейчас всё будет кончено.

Лезвие вдавило в кадык. Максим задергался.

– Нет! – многоголосьем разнеслось по комнате и осело в ушах Максима.

Серебристая тень, тонкая и зыбкая, отделилась от Евы и пролетела через комнату. Она поколебалась в нерешительности, точно не зная, кого выбрать, и ринулась к Максиму. Тень ворвалась в его легкие одним толчком. Максим почувствовал тепло, граничащее с жаром, заполняющее его изнутри. Яркий ослепляющий свет. Взрыв в голове, точно разорвался снаряд. Его дернуло, лезвие мазнуло по горлу.

– Что?! – крикнул Сергей, позабыв обо всем, и кинулся к Еве. – Нет, она не могла! Не ты! Она должна была выбрать меня!

Нож выпал из его пальцев. Сергей теребил умирающую Еву, а та болталась безжизненной куклой.

– Она умерла, черт-черт! – Сергей обернулся к Максиму, полный непонимания. – Ты даже не ведьмак. Она не могла выбрать тебя…

Внутри что-то менялось. Будто перестраивались кирпичики, складывались заново. Максим не понимал, что с ним происходит, но испытывал небывалый прилив сил. Сон слетел, голова стала ясна как никогда. Он чувствовал каждую клеточку своего тела. Слышал, как льется по венам и артериям кровь. Как бьется сердце. Как нервные импульсы посылаются в мозг.

– Ладно, я всё равно покончу с тобой.

Сергей поднял нож. Максим видел всё новым взглядом. Мир будто бы стал чуточку ярче и контрастнее. И гораздо понятнее.

– Не хватает силы? – насмешливо спросил он. – Поделиться?

Максим не умел пользоваться тем, что только что приобрел. Он не знал, надо ли, как в фильмах, выбрасывать ладонь вперед или читать заклинания. Нужны ли волшебные палочки или ведьмовские амулеты? Он просто захотел, чтобы Сергей упал на пол… И…

«Нет, – пощекотал затылок голосок Евы. – Так просто он не отделается…»

Не было ни искры, ни пламени. Сергей вспыхнул рыже-красным огнем, вспыхнул, точно облитый бензином. Его рот размыкался в немом крике, но не вылетало ни звука. Огонь лизал руки, сжигал одежду, плавил волосы. Сергей метался от предмета к предмету, но пламя не перекидывалось на вещи. Комнату наполнил запах жареного мяса. Сергей рухнул на колени и пополз, уже черный, тянулся обгоревшими до костей пальцами к Максиму. Выгнулся дугой. Огонь полыхнул с новой мощью. И Сергей рассыпался черным пеплом по полу. Максим осмотрел свои ладони. Это сделал не он. Ева?..

Он рванул к ней, схватил холодное тело и прижал к себе. Потом, догадавшись, что ей понадобится медицинская помощь, отпустил. Она упала на подушки. Максим прижался к груди. Сердце не билось. И его новый взгляд не видел в ней жизни.

– Геля? – Максим глянул на перерезанные запястья. – Геля? – повторил он, откинув прочь одеяло.

Она была мертва. Вся в запекшейся, черной крови, бледная, серая. Неживая.

Максим сел на пол, обхватив голову руками. Что дальше? Нет… она не могла… нет… Почему она не разговаривает с ним и не посылает своих видений? Ну, пожалуйста, хотя бы одно.

В одной из передач она сказала, что умрет последней…

Он просидел так до рассвета. Когда кровавое солнце попыталось проникнуть сквозь плотные шторы, Максим поднялся. Он бережно укутал холодное тело в одеяло, взял на руки, как невесту, и понес. В машине он уложил Еву на заднее сидение, прикрыл одеялом и поцеловал в ледяной лоб. Максим ехал аккуратно, чтобы ни один полицейский не вздумал его остановить. Проносились села и города. В них теплилась жизнь. Много света, жара, солнца. А в его машине жизни не было.

Старый деревенский дом встретил их оханьем половиц. Ветер плакал, стучась в щели. С увядших цветов на подоконнике опали слезы-лепестки. Максим бережно уложил свою ношу в кровать, налил в таз воды и обмыл её. Стер засохшие слезинки со щек. И багровые пятна с кожи.

делать дальше? Вызвать скорую? Но он унес её с места преступления, да и не помогут медики. Слишком поздно. Её надо похоронить, но как? В морг её не заберут без документов. На кладбище не примут. Получается, своим поступком он отсек любую возможность для Евы быть похороненной по-человечески. И что за чертовщина происходит с ним самим? Сергей верещал что-то про выбор. Почему Ева выбрала Максима? Теперь он колдун?

Дом дышал, скрипел и горевал по утрате. Максим сидел в ногах Евы, не веря происходящему. Она не могла взять и умереть! Не сейчас. Он даже поднес зеркальце к носу, и то не запотело. В шкафу висела её одежда. Максим долго выбирал самое красивое платье из всего скудного гардероба. Нарядил, причесал волосы, перебинтовал руки. Погладил родинку у перерезанного запястья. Внутренности сжигало теплом, которое прочно осело где-то в солнечном сплетении.

В лесу, на пригорке, под раскидистым папоротником нашлось хорошее местечко. Максим не ел и не пил весь день, но не чувствовал себя голодным. Не сомкнул глаз – жар не позволял уснуть. Едва на небе проступила кровавая луна, он вошел в спальню, где спала вечным сном Ева. Не включил света, чтобы не видеть её желто-синего лица, лишенного красок. Максим хотел поднять её, но пригляделся и замер.

От её запястий к его сердцу тянулись золотистые нити. Максим непонимающе схватился за одну из нитей. На ощупь та была как струна. Туго натянутая, плотная, вибрирующая. Теплая. Он провел по ней, И вдруг понял, что Ева жива! Это было что-то за гранью обычной жизни: тело мертво, но не душа. В её запястьях пульсировал тонкий огонек, как от угасающей свечки.

На секунду ему показалось разумным оборвать эти нити. Сорвать с запястий и закончить тот кошмар, в котором он пребывал. Максим стряхнул наваждение. Отошел на два шага, и нити растянулись. Вышел из комнаты – они исчезли, но не порвались. Вернулся – и они сияют во тьме.

– Как тебя оживить, Геля? – спросил Максим, наклоняясь к ней.

Он красочно представил, как она поднимается, как трясет волосами. Но, видимо, магия так не работала. Ничего не произошло ни той ночью, ни на следующее утро. Когда пудовая усталость все же придавила Максима, и он уснул, за окнами брезжил рассвет, и Ева вновь казалась абсолютно мертвой. Но Максим знал: только до появления лунных нитей, связывающих её с ним.

20.

стекла веранды молотили кулаками. Максим поднялся, чувствуя себя разбитым и раздавленным, почти мертвым. Рассеянно дошел, зевнул, взъерошив и без того взлохмаченные волосы. На крыльце стояла его бабка. Максим приоткрыл дверь, и она отпрянула. Перекрестилась трижды и сплюнула на дощатый пол.

– Сгубил-таки, ирод, – покачала седой головой, а сморщенные губы поджались. – Предупреждала я девочку, а она глуха была. Все вы, дети нечистого, такие. Говорила я дочери, кто растет у неё, так она разобиделась и уехала тогда. Надо было тебя в колыбели придушить.

Голос бабки становился неразборчивым. Она, развернувшись, собиралась уйти, но Максим не позволил. Кажется, она что-то знала сверх известного ему. Бочком протиснулся между крыльцом и бабкой и преградил ей дорогу.

– Постой! О чем ты?

– Не строй святого, Максим. В этом доме гибнет девушка, а сам ты прям-таки светишься. Не обманывай меня, я хоть и не ведьма, но знакома с колдовством. Ты питаешься жизнью её, кровопийца. Вот кого моя доченька воспитала.

– Наоборот! Я хочу ей помочь!

Он втащил бабку в дом и рассказал о том, что Еве пришлось пережить. И как он не смог оборвать нити. Бабка подошла к его спящей красавице, вдохнула воздух у её шеи.

– Не жилец она. Ничем ты ей уже не поможешь, отпусти её. Мертва девка, хоть лоб расшиби, а не оживет она.

– А нити?

– Нити эти тебе силу передают, и пока ты не порвешь их – не убьют её. Ведьма может умирать долго… Этого ты для неё желаешь? Вечного страдания?

Бабка на миг стала доброй и ласковой, подошла к Максиму и погладила его по взъерошенному чубу.

– Максим, если есть в тебе добро, не позволь ей страдать. Гнилое ты дело делаешь, охраняя пустую оболочку. Ко мне в дом не возвращайся. От тебя солено пахнет, как от крови и слез. Не внук ты мне, но коль человек хороший – убей её быстро. Я ни в полицию, никуда не позвоню, крестом клянусь.

принюхался, когда за бабкой захлопнулась дверь. Ничем не пахло, кроме пота. Он коснулся бледного лба. Казалось, нельзя быть ещё более холодной, но у Евы это получилось. Её кожа обжигала морозом, а Максим таял от жара. Он прилег рядом, делясь теплом с ней, вжался носом в замерзшую шею. Кажется, Ева капельку потеплела, а ему немного полегчало.

21.

сменялся ночью. Максим готовил скудные ужины для себя, писал статейки для редактора (существовать-то на что-то надо), обмывал Еву влажным полотенцем и ночами спал с ней в одной постели, притянув к себе, грея собой. В нем было слишком много солнечного света. Тот, не находя выхода, разрывал живот. Его не выплеснуть, не отдать никуда, кроме маленькой замерзшей девочки с пушистыми ресницами.

– Геля, это ты сильная, а не я, – шептал Максим, утыкаясь носом в холодную шею, – это ты умеешь видеть вещие сны. Не я. Понимаешь?

Даже если и понимала, то ответить не могла.

Изредка он выбирался в город за продуктами и инструментами. Дом разваливался на глазах. Отошли половицы, разъехались доски, прохудилась крыша. Максим латал старые раны, предупреждал появление новых. Наверное, дом погибал вместе с последней представительницей рода. Максим лечил его день за днем, не позволяя окончательно умереть.

Он облазал весь интернет. Нашел любопытные статейки про ведьмаков и то, как они получают силу. Про то, что ведьм тянет к ведьмакам, и про то, как в тех жадность побеждает любовь. Получается, он тоже один из этих, раз принял силу? Но Максим никогда не хотел сгубить Еву. Да, влюбился он в неё моментально, будто бы специально… Но убить он её не позволит ни себе, ни кому-либо другому!

Нашел Максим и фотографии Евы, за которой стелилась тень. И снимок Сергея. Даже написал барышне, выложившей кадры, а та рассказала занятную историю про появление Евы в своей квартире. Но помочь ничем не смогла.

У этой связи есть всего один выход: оборвать лунные нити. Сорвать их с Евиных запястий и растоптать. Потом похоронить её под папоротниками, выстругать крест и иногда навещать могилку. Вернуться в город, да и зажить как прежде.

Максим так не мог.

отпустить её, когда только с ней ему легче? И жар прекращает сжигать изнутри? Нет, ни за что!

Кстати, оказалось, что именно Сергей напал на Ирину. Она всё вспомнила. Говорит, будто защиту с памяти сняли. Следователь её по связям связался с кем-то из города. Но те Сергея не нашли. Решили, что уехал куда-то, тем более в последние месяцы, по словам агента, он был сам не свой. О пропаже не заявили. Взрослый же человек, волен уезжать и возвращаться.

Ирина Максима на свадьбу свою приглашала, со следователем Михаилом. Говорила:

- Авось и Евка приедет к декабрю, погуляем всей толпой. А, Максимка? Ты так мой спаситель, тебя Мишка свидетелем зовет. Согласен, ну?

Максим горько кивал и спешил поскорее закрыть входную дверь. За ним прочно закрепилась слава затворника. Знали бы жители деревни, с кем коротает Максим дни и ночи…

22.

не за что уцепиться. Черно, если открыть глаза; черно, если закрыть. Нет звуков или запахов. И Евы нет, только клочки её сознания. Остатки от человека. Беспорядочные куски мыслей и чувств.

Ева силится победить пустоту. Она разговаривает вслух (или ей так кажется), вспоминает Макса, мысленно общается с сестренкой. Движется. Не позволяет себе замолчать – иначе перестает существовать вовсе. Но пустоте безразличны старания той, которой нет. Она поглощает. Ева забывает, кто она. После вспоминает и забывает вновь.

Не часто, но сквозь пустоту прорывается тепло. И тогда появляются ароматы: прелой травы и ягод клубники, свежего молока и летнего дождя. Еву на секунду-другую озаряет солнце. Она задыхается, силясь втянуть весь воздух. Но чудо резко обрывается.

Пустота.

– Гель… – внезапно доносится до неё слабое.

Ева ворочает головой, которой не имеет, напрягает уши, которых не существует. Ощущение гадкое: словно чешется мозг. И его не почесать.

Всё смолкает. Иллюзия. Обман. Розыгрыш. Ева бы разревелась, но она не может. Она бесплотна.

Пустота растет. Той бесконечно много, а станет больше. Когда-нибудь она подомнет под собой Еву. И память её навсегда скроется во тьме.

Нет! Пока где-то тепло и пахнет солнцем, она должна бороться.

23.

То был день её рождения. Осенний, промозглый, хмурый день. Листья укрывали землю теплым одеялом, готовя к зиме. Натопленная печь не справлялась с октябрьским холодом. Кажется, Максим уснул в кресле напротив Евы.

Сквозь вязкий сон кто-то по-старчески прокряхтел:

– Отдай её нам, мальчик.

Максим подскочил от неожиданности. Обернулся на голос. Перед ним стояла точная копия Евы, разве что постаревшая. С морщинами-рытвинами и белоснежными волосами, заплетенными в косу. Старушка была одета по-простому, в серенькое ситцевое платьишко. Вся она была безликая, бесцветная, и только горло окрашено алым.

– Вы ее… бабушка?

Старушка заулыбалась.

– Мы давно ждем её. Нам не хватает нашей девочки.

– Как её вернуть? – он попытался схватиться за ладонь старушки, но та растаяла туманами под его рукой.

– Ну зачем она тебе? Измученная, израненная. – Старушка глянула на свои чистые запястья, с которых потек не то красный дым, не то кровь. – Оставь её с нами. Моя дочь здесь, моя младшенькая внучка здесь, сестрица моя здесь. Нам не хватает только её. – Она не подошла – подплыла к Еве и посмотрела с нежностью. – Как она проживет одна на всем белом свете?

– Она не одна!

Максим вскочил.

Мальчик, ну разве подвластно тебе защитить её? Ты ведьмак, тебе всегда будет не хватать силы. Ты сгубишь нашу девочку в порыве жажды.

– Никогда не сгублю, никогда… – он повторял как обезумевший. – Да не нужна мне эта сила! Я готов отдать её Еве. Но как?!

– И не уйдешь? – старческий голос стал моложе, звонче. И черты смазались, а когда проявились, на него смотрела пухлощекая девчонка с браслетами-фенечками на запястьях.

Максим мотал головой.

– Нет! Забирайте, что хотите. Верните мне Еву.

– Моей сестричке так одиноко, – девчонка упала на край Евиной кровати. – Но тебе нельзя доверять. Ты злой и опасный, как и все мужчины. А она никогда не позабудет случившегося, в ней это останется навечно. Она во всех будет видеть меня. Она не забудет ведьмака и боль, им причинённую. Тебе её не излечить ни жалостью, ни таблетками.

– Я не собираюсь её лечить.

Девчонка выдавила улыбку.

– Тогда дай ей умереть. Уходи.

– Я не уйду.

– Куда ты денешься, – скрипуче ответила девчонка, и старческие черты заново выступили на гладкой коже.– Уйдешь. Все когда-нибудь уходят.

Мир поплыл перед глазами и лопнул мыльным пузырем. Максим проснулся в кресле. Шея затекла, онемела неудачно подогнутая рука. В голове нестерпимо гудело.

Максим встал, размял кости. Нити, соединяющие их с Евой, стали особо плотны. Точно набухли от силы. Они сверкали чистым незамутненным золотом. Завораживающе зрелище. Да только на камеру его не заснять – Максим пытался. 

Чего в нем больше, похоти или любви? Не причинит ли он вреда Еве?

Нити соблазнительно заблестели. Он дотронулся до них. Звякнули как оковы. Оборвать бы их…

24.

Холодает. В пограничье нет ничего, но есть холод. Лютый. Он сковывает воспоминания, навеки запирает их в морозной клетке. Ева забывает себя.

Было ли у неё детство? Любила ли она когда-то? Кто она?

– Я Ева, – проговаривает по буквам. – Я Ева? – переспрашивает без уверенности.

Пустота молчит. Пустота – её подруга, только она выслушивает её бессвязные речи. Не ответит, но поймет. Убаюкает. Ева полюбила пустоту – она добрая. Пустота есть, а остальное – выдумка.

 – Геля, – электрическим разрядом бьет по памяти. – Прости меня. Я должен уйти.

И тепло, едва появившееся, гаснет. Ледяная броня скрадывает запах солнца.

Нет!

Ева прорывается сквозь пустоту вслед за отголоском тепла. Пустота бесконечна, а тепло стремительно тает.  Где же оно? Исчезло.

Ей пора смириться. Её бросили все, даже тепло. Она одна. Пустота расставляет объятия, готовая принять непокорную Еву.

Она устала бороться. Кто она? Как её зовут?..

Холодно.

И тут, когда Ева уже готова погрузиться во мрак, пустоту взрезают лучи света. Два желтоватых огонька, будто фары. Откуда фары в пограничье? Неважно!

Ева тянется к ним. Свет приближается, заполняя тьму собой. Ева бежит ему навстречу. Если он губителен – она готова погибнуть. Если несет спасение – принять в себя.

Пустота одергивает: «Глупости. Тебе мерещится. Это не по-настоящему. Настоящая только я».

Но свет совсем близко. В сантиметре от неё. Легкое касание.

«Нет! - кричит пустота. - Ты не можешь меня покинуть. Тебе не к кому идти».

Есть  к кому. Её зовут Евой, у неё была сестренка Машка и есть Макс. Есть!

Живой, настоящий, любимый Макс, который искал и не находил себе места. Он зовёт её к себе, и едва осязаемые нити тянут Еву к свету. Откуда эти нити? Непонятно... Фары близко... Становится тепло…

Взрыв.

25.

На улице шуршал дождь. Тучи, чернее самой черноты, заволокли небо. Промозглая осень надолго поселилась в лесах и болотах, окутала туманным паром деревья. Листья опадали и, сплетаясь, становились лоскутным ковром под ногами.

Ева смотрела в окно, прижав ладони к холодному стеклу. Дождевые капли рисовали узоры, стекая и переплетаясь меж собой. Вот бы и ей, как той капле, упасть с неба, скатиться по крыше и рухнуть к земле, прожив короткую, но славную жизнь.

Дом был пуст. В печи не теплилось пламя. По комнатам расползалась прохлада, и босые ноги мерзли.

Максим ушел. Ненадолго или навсегда, но ушел. Когда Ева проснулась, она первым делом побежала искать его. А он ушел. Ни обуви, ни одежды, ни записки. В кружке с недопитым кофе –  плесень. Максим не был здесь уже давно.

Как же холодно!

Ева подула на замерзшие ладони. Она леденела изнутри. Грудь наполнял страх. Вдруг Макс ушел насовсем?

Капельки тумана оседали на вещах. Изморозь покрыла стекла. Ева вернулась в кровать, укуталась пуховым одеялом. Пройдет день или два, и она окончательно замерзнет без Макса.

В замке провернулся ключ. Рано радоваться. Вдруг это не Макс, а кто-то другой. Кто-то опасный и злой. И очень холодный.

Ева на цыпочках прокралась к двери с одеялом, накинутым на плечи.

Он вошел в дом, мокрый, взъерошенный. Кончики волос завились от сырости. Стянул насквозь вымокшую куртку, тряхнул влажными волосами. Вроде прежний, но совершенно другой. Черты заострились, исчезла смешная торопливость. На кухне поставил чайник, бегло промыл кружку и плюхнул в неё ложку растворимого кофе. Ева наблюдала за ним украдкой. Ей было так холодно, что хотелось очутиться в его теплых объятиях и забыть обо всем. Она сделала шажок, ещё один. Он размешивал кофе ложечкой. Пасмурный, точно сама непогода.

Он не слышал её.

Одеяло слетело на пол. Ева встала за спиной и прикрыла глаза ладонями. Он забыл, как дышать. Его жар растворялся в её холоде, перетекал по нервным окончаниям.

Максим отпустил ложку, та звякнула с огорчением, и обеими руками обхватил Евины запястья. Коснулся их, провел пальцами. Щекотно. В его волосах появилась проседь. Неужели тот веселый мальчик исчез?..

Максим поднялся медленно, словно боясь спугнуть, не отпуская рук. Повернулся. Посмотрел на Еву. Она робко улыбнулась. Его взгляд плавил золото. И холод, плотно поселившийся в грудной клетке, начал отступать. А слабые, но заметные золотые нити переплели их пальцы.

– Ты смогла… – а голос слаб и недоверчив. Точно Ева могла испариться, точно ему могло привидеться.

Она как-то глупо и неуместно хихикнула, не зная, что сказать умного. Максим обхватил Еву за талию, прижал к груди, в которой колотилось сердце. Он долго целовал её, делился своим жаром и принимал её холод. Влажный от дождя и слез.

А сила переходила от него к ней. И обратно. Текла по невидимым ручьям и не оставляла ни одного, ни другого.

– Я невероятно скучал, – сказал Макс много позже, уткнувшись носом в её шею.

Он скучал? Нет, это она скучала! Только он помогал ей выжить, пройти сквозь обволакивающую пустоту, опустошающий мороз и дикий страх. Он. Её личное солнце.

26.

– Геля, прости меня, – Максим наклонился к Еве и заправил прядку волос ей за ухо. – Я должен уйти.

Иначе он не сдержится – порвет нити. Они так соблазнительно натянуты. Одно движение – и лопнут.

Максим долго бродил по окрестностям деревни. На востоке разгоралась гроза. Первая вспышка обрушилась, когда небо только потемнело, расцвечивая небо серебристым. Грянуло. Брызнули капли. Гром ударил вдали.

С каждым новым раскатом гроза приближалась. Максиму легко дышалось,  и он шел, подставляя лицо дождю. Тот охлаждал пылающие щеки. 

В лесу увял и скорчился в предсмертных муках папоротник, а холмик поплыл.

На кладбище с фотографии смотрела женщина с миндалевидными глазами. По каменному снимку текли слезы-капли, бились о могильный камень. Она рыдала горше, чем само небо. Максу почудилось, будто лицо помолодело, а на граните проступило имя «Ева». Он тряхнул головой, отгоняя жуткое.

Чтобы не было соблазна вернуться, Максим прыгнул в машину и поехал незнамо куда. Проносились голые поля и потемневшие деревья. Пустая трасса. Ливень, стучащий по крыше.

Она там совсем одна. Совсем. Небось догорели поленья. Она может замерзнуть.

Ну и что, если он привязался к ней из-за силы. Пускай! Он никогда не позволит её обидеть и будет охранять её сон бесконечно долго. Нет, то не обычное вожделение. То не страсть ведьмака к ведьме. Он не простит себе, если позволит ей исчезнуть. Она нужна ему как воздух, необходима как вода. Он без неё сгорит дотла.

Машина, взвизгнув тормозами, круто развернулась и поехала обратно. Свет фар вспорол ночь.  Для себя Максим всё решил.

27.

Дом провожал их старческим кряхтением. Макс напоследок сфотографировал его и девушку на его фоне. В свете заходящего солнца фотография вышла особенно красочной. В распущенные волосы вплетался багрянец. Закат осел на щеках розоватым румянцем.

– Не будешь скучать? – спросил Макс у Евы, подхватывая сумки с вещами.

– Мы сюда когда-нибудь вернемся. – Она погладила перила крыльца. – Но если я собираюсь жить нормальной жизнью, то родовой дом – не лучший выход. В нем повсюду воспоминания и отголоски силы. К тому если я соскучилась по работе.

– Мы так и не обсудили, чем ты займешься?

Макс галантно распахнул перед Евой переднюю дверь и даже отвесил шутливый полупоклон. Она долго не отваживалась сказать, но, шумно вдохнув, выпалила:

– Я подумывала пойти в медицинский на заочное. Ты не против?

Он поцеловал её в висок.

– Только за. Настоящая волшебница обязана излечить все смертельные заболевания на свете.

– Я не волшебница, а ведьма, – она нахмурилась, застегивая ремень безопасности.

Макс рассмеялся.

– Да какая ты ведьма, так, недоразумение. – Щелкнул по носу. – Мое недоразумение.

От него пахло летом и солнцем; от неё – студеной зимой. Они были невыносимо разные. И друг без друга бы не справились. А так?.. Будь что будет.