Крайне соблазнительно предположить, несколько спекулятивно, что Ататюрк предоставил политическое убежище Троцкому не только по каким-то глобальным политическим соображениям (не мне об этом судить). Вполне вероятно, Мустафа Кемаль-паша (Ататюрк) симпатизировал революционному деятелю, который, как и сам Ататюрк, расправился с самодержавием и церковностью. Кроме того, Троцкий по рождению был все-таки Бронштейн, а у Ататюрка были любопытные отношения с еврейством, и в первую очередь с саббатианцами. Они были активными участниками движения младотурок с начала двадцатого столетия и вместе с Ататюрком добились свержения происламски настроенного султана Абдулхамида, сражались в военных действиях в процессе образования Турецкой республики Ататюрка и вошли в правительство вновь созданного государства.

Репутация дёнме как идеологических подпольщиков хотя и не оправдана фактами, но вполне предугадывается. Поскольку пафос учения Шабтая Цви — в разрыве с талмудическим иудаизмом, с ритуально-бюрократическим аппаратом религии, против диктатуры раввината — за возвращение к мистическим откровениям Библии без посредников (в том смысле, в каком протестанты боролись с папством), дёнме демонстративно нарушали религиозные табу — скажем, законы кошерности в пище, ритуальные установки в брачных отношениях, в праздновании священных дат и в духовной субординации. Поскольку учение этих последователей Шабтая Цви включало и Каббалу, и одновременно суфизм, они молились в своих (зачастую домашних) мечетях. На протяжении столетий дёнме заключали браки главным образом лишь между собой. Тот, кто держится в стороне (и одевается во все европейское), вызывает подозрение. На подозрении и у ортодоксальных евреев, и у правоверных мусульман, саббатианцы стали, вполне естественно, первыми в Османской империи, кто принял с энтузиазмом эпоху Просвещения. Люди с международными связями, саббатианцы были европейцами-космополитами в одежде, манерах и образовании, оставаясь при этом мистиками-мусульманами. В конце XIX века они заложили основание целой сети школ (секулярного, нерелигиозного характера), где дети получали систематическое европейское образование. Одну из этих школ в Салониках заканчивал Мустафа Кемаль-паша — будущий Ататюрк. Поскольку дёнме видели в будущей турецкой республике Ататюрка расширение связей с Европой, они приняли активное участие в движении младотурок. Отсюда — неизбежные для турецких националистов параноидальные теории о том, что государство Ататюрка с его антиисламскими тенденциями было еврейским заговором. До сих пор ходят слухи о том, что и сам Ататюрк — родом из Салоник — был саббатианцем.

Прототипом же всех лжемессий, пытающихся захватить политическую власть, был в христианском мире, конечно же, Симон Волхв — Simon magus (из книги «Деяний святых апостолов»): он пытался за деньги перекупить апостольский статус у Петра. Его считают родоначальником гностицизма, в ходе своих скитаний он объявил себя Богом в трех христианских ипостасях — на разных этапах своей жизни. Этот самый Саймон Магус — Симон Волхв — стал героем фильма англичанина Бена Хопкинса — моего консультанта по Стамбулу и Шабтаю Цви в Турции. С Беном я знаком через свою дочь (они учились в одном колледже в Оксфорде), и меня поразило, насколько актуальна фигура, подобная Саймону Магусу, для человека поколения Бена. Не только потому, что, скажем, евангелическая литература — от США до России — переполнена апокалиптическими видениями. Бена, по его словам, всегда занимали неуверенные в себе пророки, раскаивающиеся в собственных пророчествах. Что же пророческого мог бы сообщить нам Мессия в наш скептический век? Кто бы слушал его, повторяющего с пеной на губах банальности о конце света, о глобальном потеплении и угрозе ядерной катастрофы? Но может быть, в природе истинных мессий — их непредсказуемость: и в словах, и во внешности, и в образе жизни. Их речь нам недоступна (непереводима), потому что они вещают о мире, нам пока совершенно неведомом. Мессией, как известно из Библии, может оказаться кто угодно. Поэтому, согласно талмудическим интерпретациям, мессию вообще могут не заметить. Своего Саймона Магуса Бен Хопкинс перенес на кинокрыльях из Иерусалима в хасидскую Польшу восемнадцатого столетия, хотя снимался фильм в Уэльсе. Этот историографический и религиозный эклектизм — как бы в природе характера самого Бена. Лондонец Бен закончил Оксфорд по германской литературе, но осел в Стамбуле, приехав сюда на кинофестиваль. За четыре года он выучил турецкий как родной (его новая жена — турчанка), хотя поселиться в конечном счете собирается все-таки в Берлине, где у него тоже квартира. Идея «нормальной» жизни в родной стране (Великобритании) вызывает у него инстинктивный ужас.

Я этого страха не разделяю. Я не знаю, откуда у пушкинского Онегина возникла «охота к перемене мест». Я точно знаю, что во мне все еще живет давно укоренившийся страх перед переменами — географическими, душевными, литературными. (Самого Пушкина дальше Турции, кстати, и не пустили: вступив на турецкую почву, он уже радовался, считая, что сделал шаг в свободный мир.) Может быть, мой отъезд из России в семидесятые годы прошлого века (тогда казалось, без возврата) этот страх в конечном счете лишь усилил. Это страх перед пересечением границ, перед проверкой паспортов — и не только гражданского подданства, но и своей душевной прописки. Это страх, внушенный с детства в стране, где понимание цельности — это постоянство и однозначность: этнографическая, партийная или — в наши дни — религиозная лояльность тому или иному племени людей.

Мы с Меламидом и всей компанией встретились с Беном в его любимом ресторане Babilon, где отпробовали легендарное стамбульское блюдо из потрохов. Жена Бена Хопкинса, Чейлан (Ceylan Ünal), не смогла к нам присоединиться — была занята на съемках. В стамбульской телестудии, где она сотрудничает, в этом году снимался телесериал, где фигурирует зловещая секта оборотней, угрожающая турецкой нации. Нетрудно догадаться, что под этими лицемерами, агентами враждебных сил, нужно подразумевать секту дёнме. Бен считает, что атмосфера паранойи всегда торжествовала в Турции. Миф о подпольной психологии, подрывной философии и скрытности дёнме — вполне в духе разговоров о заговорах в стране и за границей. Националисты не сомневаются в планах Америки и Великобритании по развалу Турции. Правые уверены, что страна инфильтрирована бывшими коммунистами и агентами КГБ из России. Левые видят в правительстве нынешнего премьер-министра Эрдогана заговор фашиствующих исламистов. В то время как сам Эрдоган видит в армейских офицерах (армия была элитой при Ататюрке и, парадоксально, защитником гражданских свобод, настаивая на отделении религии от государства) антиправительственных заговорщиков. Тюрбан турецкие мусульмане давно не носят. И даже феска в публичных местах была поставлена вне закона Ататюрком точно так же, как никаб (то есть паранджа, закрывающая все лицо, кроме глаз) в наши дни французским правительством. Но мусульманский платок снова входит в моду на улицах Стамбула. И саббатианцев снова записывают в злодеев турецкой истории, поскольку этнический национализм в современной Турции вытесняет то, что считалось либерализмом — или безразличием к происхождению подданных — у султанов Османской империи.

И как только у турецкого правительства начинается конфликт с Израилем, турки снова вспоминают козни и интриги двурушников-саббатианцев. Современная версия сионизма, собственно, и зародилась в Турции с Шабтаем Цви. Победное возвращение иудеев на Сион — лозунг в арсенале всех мессиански настроенных пророков, от библейских текстов до воззваний Теодора Герцля. Мы забываем, что без турецкой визы, так сказать, возвращение на Сион для Теодора Герцля было бы немыслимо. Он несколько раз приезжал в Стамбул на аудиенцию с султаном Абдулхамидом — последним в истории Османской империи — и предлагал султану расплатиться с его долгами взамен на сионистский проект. Откуда он собирался достать на это деньги, трудно сказать. Сама же идея современного сионизма — политизация библейской идеи о возвращении иудеев в Землю обетованную — коренится, конечно же, в апокалиптических мессианских видениях Шабтая Цви, подхваченных впоследствии и польскими хасидами, и, в наше время, Любавическим ребе. Шабтай Цви обвинялся султаном в первую очередь в том, что он вел пропаганду по отпадению территорий Палестины от Османской империи, когда на Сион вернутся иудеи. Именно это крайне не нравилось султану.

Не нравился этот сионизм и османским евреям. Но обращение Шабтая Цви в мусульманство раскололо еврейский мир раз и навсегда, и открытая вражда длилась с 1666 года не меньше трех столетий — чуть ли не до вольных свингующих шестидесятых двадцатого века. Лучшее свидетельство тому — экспозиция еврейского музея в Стамбуле.

Судя по карте, музей располагался в путанице переулков в стороне от моста Галата — через Золотой Рог, то есть в самом коммерческом сердце Стамбула. Но найти его не так-то просто, не столько из-за географической путаницы, а из-за того, что у тупика, в конце которого и находится вход в музей, вообще нет названия. Да и у самого музея нет толковой вывески. Прежде всего видишь будку охранника. Этого охранника, по-моему, вместе с довольно угрожающей стальной аркой проверки багажа (мощнее, чем в аэропорту), где тебя просвечивают всеми возможными лучами, и следовало бы сделать главными экспонатами музея. Внутри, кроме репродукций старых фотографий и фотокопий газетных вырезок, ну еще и пары манекенов в еврейских нарядах, смотреть не на что. Сама история пребывания евреев в Турции довольно скучновата своими счастливыми концовками. Кроме, пожалуй, тяжелых налогов (ну а кто эту мзду не платил? все платили!), евреям не в чем упрекнуть турок. Наоборот, турки спасали евреев в самые критические моменты еврейской истории. Именно в Турцию двинулись евреи из-за преследования испанской инквизиции. Именно в Турцию бежали они от погромов Богдана Хмельницкого, пока запорожские казаки сочиняли свой похабный ответ турецкому султану. Во время Второй мировой войны Турция соблюдала нейтралитет (сводя счеты с британской короной), но зато принимала беженцев-евреев из Германии (среди них около сотни крупных имен в науке). Да и вообще, если верить Артуру Кестлеру (а нет никаких оснований ему не верить), все восточноевропейское еврейство пошло не от библейских иудеев, а от хазар, чья аристократия приняла иудаизм как религию своего Хазарского каганата между Черным и Каспийским морями. Хазары же этнически были, как известно, тюрками. Но евреи появились в этой части света еще до всяких хазар — вместе с римлянами. Все эти упоминания можно разыскать на стендах еврейского музея в помещении бывшей синагоги.

Единственный период, который совершенно не упоминается в этой музейной хронике, — с 1626 по 1676 год. Этих лет как будто не было в истории турецких евреев. Это — годы жизни Шабтая Цви. Полный пробел. Ортодоксальное еврейство воспринимало (и до сих пор воспринимает) историю с Шабтаем Цви как позорное пятно. Еврейство относилось к евреям-мусульманам с такой же подозрительностью, с какой к ним относились турки-националисты: те считали, что дёнме скрывают ермолку под тюрбаном. Но для ортодоксальных евреев саббатианцы были не только богохульниками иудаизма, но еще и тайными (или неосознанными) проповедниками христианской ереси.