Я не собираюсь преуменьшать катастрофичность для еврейства погромов Хмельницкого. Но мотивировки этих страшных событий, ключевых для той эпохи, парадоксальным образом завязаны в чисто личных склоках и любовных интригах местного характера. Во-первых, сама личность Зиновия Хмельницкого (Богдан — это скорее прозвище; имя «богом данный», полученное им уже позже, в знак признания его роли в истории Украины). Он был человеком образованным; кроме родного языка знал латынь, польский, французский, а позже и турецкий; прекрасно владел ораторским искусством и риторикой. Конфликт между Украиной и Польшей, как утверждают некоторые свидетельства современников, начался из-за того, что Хмельницкий увел у своего приятеля, поляка Чаплинского (местного старосты), любовницу, православную (по другим сведениям, она и раньше жила у Хмельницкого в качестве няньки при детях). Чаплинский сумел разными интригами отобрать у Хмельницкого коня, а потом попытался прибрать к рукам и всю усадьбу Хмельницкого. Не найдя защиты в местном уряде, Хмельницкий отправился в Варшаву и получил от короля привилегию на потомственное владение поместьем в качестве шляхтича. Не обращая внимания на королевскую привилегию, Чаплинский решил расправиться самосудом: напал на поместье, занял там пасеку и гумно, зажег мельницу и захватил любовницу Хмельницкого, с которою и обвенчался, по-видимому, с ее согласия, обратив ее предварительно в католическую веру. Хмельницкий снова отправился в Варшаву жаловаться на Чаплинского сейму, но ничего не добился, тем более что Чаплинский предъявил иск по обвинению Хмельницкого в государственной измене. Эти обвинения, по сути дела несостоятельные, были отчасти подтверждены доносом на Хмельницкого со стороны его сослуживца. Хмельницкому наносили визиты послы от крымского хана, турецкого султана, молдавского господаря, семиградского князя и даже от московского царя Алексея Михайловича с предложением дружбы.

Я не буду ручаться за достоверность этих хроник и личных свидетельств о жизни и деятельности Хмельницкого. Ясно лишь одно: если в личном конфликте с польскими властями сам Хмельницкий многие месяцы вел себя дипломатом, составителем официальных жалоб, то украинское население, возбужденное его бунтом, устроило жесточайшую и невероятную по своим масштабам резню панов и вообще католиков; большинство отрядов и шаек действовало при этом на свой страх и риск, по собственной инициативе, лишь прикрываясь именем Хмельницкого. Так или иначе, то, что на первом этапе выглядело как личная ссора двух друзей в любовном треугольнике, закончилось дикой расправой, грабежом и массовым убийством евреев, которых бунтовщики считали союзниками поляков.

В этих погромах погибли родители Сары. Сироту удочерил польский дворянин и крестил ее в католичество, но она (и тут версии разнятся) не хотела выходить замуж за сына своего благодетеля или же за его друга, польского аристократа. По еще одной версии, ее отсылали в монастырь. В ночь накануне этого рокового события (замужество или монастырь) она молилась у могилы своего отца, и ангел закутал ее в священный пергамент с каббалистическими знаками (вроде бы в таком пергаментном одеянии расхаживали в Эдемском саду Адам и Ева) и перенес ее в Амстердам. Или же, согласно другой версии, к ней явился призрак отца, поднял ее к небу и опустил ее на землю в Европе. Она якобы демонстрировала своим любовникам следы от отцовских ногтей у себя на плече. Так или иначе, она попала из Польши в Амстердам. Именно там, скорее всего, она и услышала о Шабтае Цви: слухи о новоявленном Мессии докатились даже до Спинозы.

К тому моменту сам Спиноза, как и Шабтай Цви, был предан остракизму, анафеме, отлучен от еврейской общины амстердамским раввинатом. Документ этого отлучения звучит жутковато. Преданный анафеме Спиноза «проклят днем и проклят ночью; проклят, когда он ложится, и проклят, когда встает; проклят, когда входит в дом, и проклят, когда выходит из дома… Никому не разрешено общаться с ним устно или письменно, отдавать ему какие-либо знаки уважения, находиться с ним под одной крышей или на расстоянии ближе чем четыре шага, читать что-либо сочиненное или написанное им…» Неудивительно, что Спиноза в конце концов перебрался в Гаагу, где ему и был посмертно установлен памятник. Этот квартал — один из двух районов красных фонарей в Гааге. В другом районе Комар и Меламид установили свой памятник: но не Спинозе, а Сталину. Мы вместе (не со Спинозой и Сталиным, а с Комаром и Меламидом) выпивали в тот год в Гааге можжевеловку «янивер», закусывая, как это полагается, голландской селедкой свежего засола.

Я заехал к ним, моим старым друзьям, из Амстердама, куда я попал в связи с публикацией на голландском моей короткой повести «Эдипов Сталин». Инсталляция Комара и Меламида представляла собой телефонную будку прямо напротив домов с окнами без занавесок: в каждом окне прихорашивалась в ожидании клиента очередная девица на продажу; изнутри телефонной будки на нее смотрел бюст Сталина. Алик (Меламид) и Виталик (Комар) объяснили мне, что Красная площадь — это все тот же район красных фонарей в виде алых кремлевских звезд, освещающих подходы к блядям из «Националя» неподалеку. Если вспомнить при этом ночные звонки Сталина по телефону, сразу станет ясно, что бюсту Сталина без телефонной будки не обойтись в районе красных фонарей. В этом мире эротического сталинизма, где всегда играли на низких человеческих инстинктах, телефонная будка напоминает еще и гроб со стеклянной крышкой, поставленный на попа. А голландскую селедку Сталину поставляли даже во время войны.

Сталина давно нет, телефонная будка Комара и Меламида переместилась в музей, но самая древняя профессия до сих пор процветает и в Гааге, и в Амстердаме. С Амстердама началось бродяжничество будущей супруги Шабтая по Европе. Она обитала в подозрительных приютах, где обслуживала постояльцев, занималась, по слухам, проституцией в Ливорно и там заявила во всеуслышание, что станет женой еврейского Мессии. Можно себе представить, какую репутацию она создала себе в глазах правоверных ортодоксальных евреев. Говорят, она была невероятно хороша собой, не блистала интеллектом, но могла соблазнить кого угодно. Так она оказалась в Каире, где в тот момент находился Шабтай Цви. После многих дней и ночей, проведенных в общении с Шабтаем Цви, Натан из Газы объявил Шабтая Мессией. С тех пор Натан с Шабтаем не разлучались, и Шабтай оставался его сильнейшей привязанностью всю жизнь. Не разлучались они и с Сарой до конца дней, что породило массу интригующих слухов об этой троице. Но больше ничто не смущало Шабтая в его состояниях пророческого озарения.