В 1877 г. были посланы сигналы, которые определили развитие до конца столетия: черное население отбросят назад, с забастовками белых рабочих мириться не будут, промышленные и политические элиты Севера и Юга возьмут страну под контроль и организуют величайший рывок экономического развития в истории человечества. Сделают они это при помощи и за счет труда чернокожих, белых, китайцев, европейских иммигрантов, женщин, вознаграждая их за проделанную работу по-разному, в зависимости от расы, пола, этнического происхождения, принадлежности к тому или иному классу общества, таким способом, чтобы создать разные уровни угнетения, мастерски выстраивая иерархическую лестницу в целях стабилизации пирамиды благосостояния.

В период между Гражданской войной и 1900 г. паровая тяга и электричество заменили мускулы человека, железо пришло на смену дереву, а сталь — железу (до изобретения бессемеровского процесса передел чугуна в сталь происходил со скоростью 3–5 тонн в сутки, теперь же такое же количество можно было переработать в течение 15 минут). На станках начали изготавливать стальные инструменты. Нефтепродукты использовались для смазки оборудования и освещения домов, улиц, фабрик. Люди и товары перемещались по стальным рельсам железных дорог на поездах с локомотивами, приводимыми в движение паровой тягой; к 1900 г. было проложено 193 тыс. миль железнодорожного полотна. Телефон, пишущая машинка и арифмометр ускорили развитие деловой активности.

Машины изменили и сельское хозяйство. Перед Гражданской войной, для того чтобы обработать 1 акр пшеничного поля, требовалось трудиться 61 час. К 1900 г. та же работа занимала 3,19 часа. Производимый промышленным способом лед позволял перевозить продукты питания на большие расстояния, и родилась мясоконсервная индустрия.

Паровая тяга раскручивала веретена текстильных фабрик и приводила в движение швейные машины. Для ее работы требовался каменный уголь и пневматические инструменты все глубже проникали в недра Земли. В 1860 г. было добыто 14 млн тонн угля; к 1884 г. — 100 млн тонн. Расширение угледобычи означало увеличение производства стали, поскольку для передела чугуна в сталь применялись печи, использовавшие каменный уголь. К 1880 г. выплавлялся 1 млн тонн стали, а к 1910 г. — уже 25 млн тонн. К тому времени электричество начало заменять паровую тягу. На изготовление электропроводов шла медь, и к 1880 г. годовой объем производства этого металла составил 30 тыс. тонн; к 1910 г. он вырос до 500 тыс. тонн.

Для того чтобы достичь таких результатов, нужны были гениальные изобретатели новых процессов и машин; умные организаторы и администраторы новых корпораций; страна, богатая землями и полезными ископаемыми; громадный приток людей, способных выполнять изнурительную, вредную для здоровья и опасную для жизни работу. Ряды рабочей силы пополняли иммигранты из Европы и Китая. Фермеры, которые не могли приобретать новую технику или выплачивать новые железнодорожные тарифы, переезжали в города. В 1860–1914 гг. население Нью-Йорка выросло с 850 тыс. до 4 млн человек, Чикаго — со 110 тыс. до 2 млн, Филадельфии — с 650 тыс. до 1,5 млн человек.

Иногда изобретатель сам становился организатором бизнеса, как, например, Томас Эдисон — автор электрических устройств. В некоторых случаях предприниматели комбинировали изобретения других людей. Таким был чикагский мясник Густавус Свифт, который совместил полезные свойства железнодорожного вагона-рефрижератора и холодильного склада, создав в 1885 г. первую в стране мясоконсервную компанию. Джеймс Дьюк использовал новую машину для закрутки сигарет, которая могла скручивать, фасовать и разрезать столбики табака, производя 100 тыс. единиц продукции в день; в 1890 г. он объединил четыре крупнейшие сигаретные фирмы, образовав «Америкэн тобакко компани».

При том что некоторые мультимиллионеры начинали свой путь в бедности, для большинства это было не так. Исследование социального происхождения управляющих 303 текстильных, железнодорожных и сталелитейных компаний 70-х годов XIX в. показало, что 90 % из них являлись выходцами из семей среднего или высшего класса. Истории Горацио Элджера о восхождении «из грязи в князи» были для некоторых личностей истинной правдой, но для большинства богачей — полезным мифом, использовавшимся в целях контроля над остальными.

По большей части создание крупных состояний было юридически законным и осуществлялось при помощи правительства и судов. Иногда такое сотрудничество приходилось оплачивать. Т. Эдисон посулил политикам из Нью-Джерси по 1 тыс. долл. каждому в обмен на принятие благоприятного законодательства. Даниэл Дрю и Джей Гулд потратили 1 млн долл. на взятки членам легислатуры штата Нью-Йорк с целью легализации выпущенных ими на сумму 8 млн долл. необеспеченных акций (т. е. акций, не отражающих реальную стоимость активов) железной дороги «Эри».

Первая трансконтинентальная железная дорога была построена на крови и поте, в условиях политиканства и воровства, за счет соединения железных дорог «Юнион Пасифик» и «Сентрал Пасифик». Последняя начиналась на Западном побережье страны и шла в восточном направлении; ее администраторы израсходовали в Вашингтоне 200 тыс. долл. на взятки, чтобы купить 9 млн акров свободных земель и получить 24 млн долл. в облигациях, а также заплатили 79 млн долл. (переплатив лишние 36 млн) строительной компании, которая на самом деле принадлежала самой же железной дороге. Строили магистраль четыре года 3 тыс. ирландцев и 10 тыс. китайцев, зарабатывая по 1–2 долл. в день.

«Юнион Пасифик» начиналась в Небраске и шла на запад. Ее руководство получило 12 млн акров свободных земель и государственных облигаций на сумму 27 млн долл. Оно создало компанию «Креди мобилье», передав ей 94 млн долл. на проведение строительных работ, при том что в действительности их стоимость составляла всего 44 млн долл. Чтобы предотвратить расследование, акции по дешевке продали некоторым конгрессменам. Это было сделано по предложению члена Конгерсс США от штата Массачусетс, производителя лопат и директора «Креди мобилье» Оукса Эймса, сказавшего однажды: «Заставить людей присматривать за своей собственностью не составляет никакого труда». На строительстве «Юнион Пасифик» было занято 20 тыс. человек — ветераны войны и иммигранты из Ирландии прокладывали по 5 миль пути в день и сотнями умирали от жары и холода, а также во время стычек с индейцами, воспротивившимися проникновению на их территорию.

Обе магистрали имели длинные, извилистые маршруты, что было сделано для получения субсидий от населенных пунктов, через которые они прошли. В 1869 г., под аккомпанемент музыки и речей, две кривые ветки сошлись в штате Юта.

Дикое мошенничество на железных дорогах привело к тому, что финансы железнодорожных компаний попали под более жесткий контроль со стороны банкиров, которые стремились к большей стабильности, а именно получать прибыли законными путями, а не с помощью воровства. К 90-м годам XIX в. подавляющая часть железнодорожных путей была сконцентрирована в рамках шести крупных компаний. Четыре из них полностью или частично контролировал «Дом Моргана», а две другие — банковская фирма «Кун, Леб энд Ко».

Дж. П. Морган начал свое дело перед войной, будучи сыном банкира, торговавшего акциями железных дорог за хорошие комиссионные. Во время Гражданской войны он выкупил на военном арсенале 5 тыс. винтовок по цене 3,5 долл. за штуку и продал их одному генералу действующей армии по 22 долл. Винтовки оказались бракованными и отстреливали большие пальцы солдатам, использовавшим их. Комитет Конгресса отметил этот факт мелким шрифтом в тексте невнятного отчета, но федеральный судья подтвердил законность сделки как реализации условий имеющего юридическую силу контракта.

Морган избежал военной службы в годы Гражданской войны, заплатив 300 долл. тому, кто его заменил. Так же поступили и Джон Д. Рокфеллер, Эндрю Карнеги, Филип Армор, Джей Гулд и Джеймс Меллон. Отец последнего написал сыну, что «человек может оставаться патриотом, не рискуя жизнью и не жертвуя здоровьем. Для этого есть предостаточно жизней, которые являются менее ценными».

Фирма «Дрексел, Морган энд Ко» получила контракт правительства США на выпуск облигаций стоимостью 260 млн долл. Федеральные власти могли бы продать их напрямую, однако предпочли заплатить банкирам 5 млн долл. комиссионных.

Второго января 1889 г., как пишет Г. Майерс, имели место следующие события:

… три банковские дома: «Дрексел, Морган энд Ко», «Браун бразерс энд Ко» и «Киддер, Пибоди энд Ко» — разослали циркуляр с грифом «Приватно и конфиденциально». Затрачено было чрезвычайно много усилий, чтобы этот документ не проник в печать или не стал известен каким-нибудь другим способом… Откуда эта боязнь? Этот циркуляр содержал приглашение… крупным железнодорожным магнатам собраться в доме Моргана на Мэдисон Авеню, № 219, и там образовать, по выражению того времени, «забронированный» союз.

План состоял в заключении прочного договора, уничтожающего конкуренцию между отдельными железными дорогами и согласующего железнодорожные интересы так, чтобы можно было более действенно, чем раньше, высасывать кровь из народа Соединенных Штатов.

У этой впечатляющей истории финансового гения имелась и другая сторона — цена человеческой жизни. В том самом 1889 г., по данным Комиссии по торговле между штатами, 22 тыс. железнодорожных рабочих погибли или получили увечья.

В 1895 г. золотой запас США был истощен, однако в сейфах 26-ти нью-йоркских банков лежало 129 млн долл. золотом. Синдикат банкиров во главе с «Дж. П. Морган энд Ко», «Огаст Белмонт энд Ко», «Нэшнл сити бэнк» и др. предложил федеральному правительству этот драгоценный металл в обмен на облигации. Президент страны Гровер Кливленд согласился. Банкиры немедленно перепродали облигации по более высокой цене, получив прибыль в размере 18 млн долл.

Журналист писал: «Если человеку требуется купить мясо, он должен сходить к мяснику… Если мистеру Кливленду требуется больше золота, он должен обратиться к крупному банкиру».

Сколачивая свое состояние, Дж. П. Морган привнес в экономику страны рациональность и организованность. Он сохранял стабильность системы. Однажды он сказал: «Нам не нужны финансовые конвульсии и каждодневные колебания условий». Морган связал между собой железные дороги и все их вместе — с банками, а банки, в свою очередь, со страховыми компаниями. К 1900 г. он контролировал 100 тыс. миль путей, т. е. половину общей протяженности магистралей страны.

Активы трех страховых компаний, в которых доминировала группа Моргана, составляли 1 млрд долл. На инвестиции у них оставалось 50 млн долл. ежегодно. Это были средства, отданные простыми людьми за страховые полисы. Л. Брандейс, описавший эту ситуацию в своей книге «Деньги других людей» (до того, как он стал членом Верховного суда), отмечал: «Они контролируют народ при помощи его же собственных средств». Джон Д. Рокфеллер начинал карьеру бухгалтером в Кливленде, стал торговцем, скопил денег и решил, что в условиях развивающейся нефтяной промышленности тот, в чьих руках находится нефтепереработка, господствует в отрасли. Свой первый нефтеперерабатывающий завод он купил в 1862 г., а к 1870 г. создал «Стэндард ойл компани оф Огайо», тайно договорился с железными дорогами, по которым мог в обмен на существенные тарифные скидки перевозить нефть, и таким образом вытеснил из бизнеса своих конкурентов.

Один из независимых нефтепереработчиков сказал: «Если бы мы не продавали [свои компании], то нас бы раздавили… На рынке был только один покупатель, и продавать мы должны были на выдвинутых им условиях». Вот какими записками обменивались служащие «Стэндард ойл»: «"Уилкерсон энд Ко" получила одну цистерну нефти в понедельник 13-го… Просьба завинтить еще одну гайку». Нефтеперерабатывающий завод конкурента в Буффало потряс небольшой взрыв, о котором сотрудники «Стэндард ойл» договорились с главным инженером предприятия.

К 1899 г. эта компания являлась холдингом, контролировавшим акции многих других фирм. Ее капитал составлял 110 млн долл., а прибыли — 45 млн долл. в год. Личное состояние Джона Д. Рокфеллера оценивалось в 200 млн долл. Вскоре он заинтересовался добычей железа, меди, угля, транспортными перевозками и банковским бизнесом (создал «Чейз Манхэттен бэнк»). Ежегодные прибыли выросли до 81 млн долл., а состояние Рокфеллера достигло уже в 2 млрд долл.

В 17 лет Эндрю Карнеги работал клерком-телеграфистом, затем секретарем директора Пенсильванской железной дороги, потом стал брокером на Уолл-стрите, торгующим железнодорожными акциями за огромные комиссионные, и вскоре после этого он превратился в миллионера. В 1872 г. Карнеги побывал в Лондоне, увидел новый бессемеровский способ производства стали и, вернувшись в США, построил за 1 млн долл. сталелитейный завод. От иностранных конкурентов его охраняли высокие тарифы, вовремя установленные Конгрессом, и к 1880 г. Карнеги производил 10 тыс. тонн стали в месяц, получая 1,5 млн долл. прибыли в год. К 1900 г. ежегодный прирост составил уже 40 млн долл., и в том же году, во время ужина, он дал Дж. П. Моргану согласие продать свою сталелитейную компанию. Цену — 492 млн долл. — Карнеги нацарапал на банкноте.

Затем Морган зарегистрировал «Юнайтед Стейтс стилкорпорейшн», объединив корпорацию Карнеги с другими ей подобными. Он продал акции и облигации за 1,3 млрд долл. (на 400 млн долл. дороже, чем стоимость объединенных активов компаний) и получил комиссионные за организацию сделки в размере 150 млн долл. Каким образом можно было выплатить дивиденды всем этим акционерам и держателям облигаций? Только сделав так, чтобы Конгресс принял соответствующие тарифы, которые уменьшили бы приток импортной стали, перекрыв пути для конкуренции и держа цену в 28 долл. за тонну, а также заставляя 200 тыс. человек работать ежедневно по 12 часов за зарплату, которая едва позволяла их семьям выжить.

Так и пошло дело, охватывая отрасль за отраслью, — находчивые и деятельные бизнесмены создавали свои империи, устраняли конкурентов, устанавливали высокие цены и низкие зарплаты, пользовались государственными субсидиями. Эти предприятия были первыми бенефициарами «всеобщего благосостояния». На рубеже веков компания «Америкэн телефон энд телеграф» обладала монополией на национальную систему телефонной связи, а «Интернэшнл харвестер» производила 85 % всей сельскохозяйственной техники. Практически во всех других отраслях ресурсы стали консолидироваться, и контролироваться немногими. Банки имели доли в таком числе возникших монополий, что была создана взаимосвязанная сеть всесильных корпоративных управляющих, каждый из которых заседал в советах директоров множества корпораций. Согласно докладу сената, представленному в начале XX в., Дж. П. Морган на пике своей карьеры являлся членом советов директоров 48 компаний, Дж. Д. Рокфеллер — 37.

В то же время правительство США вело себя примерно так, как в описаниях капиталистического государства, данных Карлом Марксом: для сохранения порядка оно делало вид, что придерживается нейтралитета, но на самом деле служило интересам богачей. Не то чтобы последние жили между собой в согласии — имели место разногласия по поводу того, какую политику проводить. Но целью государства было разрешение споров в верхушке общества мирным путем, контроль за недовольством низшего класса и принятие мер, которые обеспечили бы долгосрочную стабильность системы. Достигнутая в 1877 г. договоренность между демократами и республиканцами об избрании Разерфорда Хейса задала тон дальнейшему развитию событий. Вне зависимости от того, кто побеждал на выборах, внутренняя политика сколько-нибудь существенно не менялась.

Когда в 1884 г. демократ Г. Кливленд проводил избирательную кампанию, в США создавалось общее впечатление, что он выступает против всесилия монополий и корпораций, а Республиканская партия, кандидатом которой был Джеймс Блейн, отстаивает интересы богатых. Но когда Кливленд победил Блейна, Дж. Гулд направил ему телеграмму: «Я чувствую… что обширные деловые интересы страны находятся в надежных руках». Он оказался прав.

Одним из основных советников нового президента США был миллионер и корпоративный адвокат Уильям Уитни, который женился на наследнице состояния «Стэндард ойл» и был назначен Кливлендом военно-морским министром. Он немедленно занялся созданием «стального флота», закупая сталь по искусственно завышенным ценам на заводах Э. Карнеги. Сам Кливленд заверил промышленников, что его избрание не должно их пугать: «Пока я являюсь президентом, ни один из интересов бизнеса не пострадает в результате административной политики… переход контроля над исполнительной властью от одной партии к другой не означает каких-либо серьезных потрясений существующих условий».

В ходе президентских выборов серьезных проблем избегали; не было четкого понимания того, кто приобретет, а кто потеряет, если будет принята та или иная политика. Избирательная кампания проводилась в типичной для подобных мероприятий форме, когда базовое сходство политических партий скрывалось, а акцент делался на личностях, слухах, мелочах. Генри Адамс, проницательный, литературно образованный комментатор той эпохи, писал по поводу выборов своему другу:

Мы тут погрузились в политические игры, которые более смешны, чем это можно выразить словами. В повестке дня — очень важные вопросы… Но удивительно то, что никто не говорит о реальных интересах. По общему согласию решено оставить их в стороне. Мы боимся обсуждать их. Вместо этого пресса занята увлекательным спором о том, был ли у мистера Кливленда незаконнорожденный ребенок и жил ли он с одной любовницей или с несколькими.

В 1887 г., имея в казне огромные излишки, Кливленд наложил вето на законопроект, в котором предлагалось оказать поддержку в размере 100 тыс. долл. техасским фермерам на закупку семенного зерна во время засухи. Он сказал: «В таких случаях федеральная помощь… поощряет ожидания отеческой заботы со стороны правительства и ослабляет наш крепкий национальный характер». Но в том же году президент США использовал излишки золотого запаса для выплаты богатым держателям облигаций по 28 долл. сверх стоимости каждой такой стодолларовой ценной бумаги. Это был подарок стоимостью 45 млн долл.

Основная реформа, проводившаяся администрацией Кливленда, выдает тайну американского реформаторского законодательства. Предполагалось, что Закон о торговле между штатами 1887 г. был призван регулировать деятельность железных дорог в интересах потребителей. Однако Ричард Олни, адвокат железной дороги «Бостон-Мэн» и ряда других дорог, вскоре ставший в администрации Г. Кливленда генеральным прокурором США, сказал представителям железнодорожных компаний, которые жаловались на Комиссию по торговле между штатами, что «с точки зрения железнодорожных интересов» нет смысла упразднять ее. Он объяснил почему:

Комиссия… полезна или может быть очень полезной для железных дорог. Она удовлетворяет популярным требованиям государственного надзора за деятельностью этих дорог, и в то же время такой контроль является почти полностью номинальным… Было бы мудро не уничтожать Комиссию, а использовать ее.

Сам Кливленд в своем послании о положении в стране в 1887 г. сказал нечто подобное, добавив предупреждение: «Сейчас предоставляется возможность провести безопасные, осторожные и взвешенные реформы, и никто из нас не должен забывать о том, что может настать время, когда оскорбленный и раздраженный народ… потребует радикального и сметающего все вокруг восстановления справедливости».

Республиканец Бенджамин Гаррисон, сменивший Кливленда на посту президента и занимавший эту должность с 1889 по 1893 г., так описан в прекрасном исследовании М. Джозефсона «Политиканы», посвященном периоду после Гражданской войны: «Бенджамин Гаррисон был единственным, кто служил железнодорожным компаниям и в качестве адвоката, и как солдат. Он преследовал в федеральных судах бастующих [в 1877 г.]… и он же организовал и возглавил роту солдат во время забастовки…»

В период администрации Б. Гаррисона делались жесты и в сторону реформ. Антитрестовский закон Шермана, принятый в 1890 г., назывался «Закон о защите торговли и коммерции от незаконных ограничений»; он запрещал вступать в «соглашение или сговор» с целью ограничения торговли между штатами либо внешней торговли. Инициатор закона Джон Шерман так объяснил необходимость успокоить критиков монополий: «В старые времена… были монополии, но никогда не существовало таких гигантов, как сегодня. Вы должны внимательно отнестись к их требованиям или готовиться к приходу социалистов, коммунистов и нигилистов. Сегодня общество встревожено силами, присутствия которых ранее не ощущалось».

Когда в 1892 г. президентом вновь избрали Г. Кливленда, Э. Карнеги, находившийся в Европе, получил письмо от управляющего своих сталелитейных заводов Генри Клея Фрика: «Мне очень жаль президента Гаррисона, но я не вижу, чтобы наши интересы были тем или ином способом затронуты при смене администрации». Кливленд, столкнувшийся с агитацией, вызванной финансовой паникой и депрессией 1893 г., использовал войска для подавления «Армии Кокси» (демонстрации безработных, пришедших в Вашингтон) и против общенациональной забастовки на железных дорогах в следующем году.

В то же время Верховный суд, несмотря на внешний антураж справедливости, облаченной в черные мантии, вносил свой вклад в поддержку правящей элиты. Как он мог быть независимым, если его члены назначались президентом, а их кандидатуры утверждал сенат? Как он мог сохранять нейтралитет по отношению к богатым и бедным, если судьями часто назначались богатые экс-адвокаты и почти всегда выходцы из высшего класса? В начале XIX в. Суд заложил основы национальной регулируемой экономики, установив федеральный контроль над торговлей между штатами и создав юридическую базу для корпоративного капитализма путем признания неприкосновенности контракта.

В 1895 г. Верховный суд интерпретировал закон Шермана таким образом, чтобы сделать его безобидным. По делу «США против И. Си. Найт компани» было вынесено решение, согласно которому монополия в сахароварении является промышленной, а не торговой и, соответственно, ее деятельность не регулируется Конгрессом посредством упомянутого закона. Суд также постановил, что закон Шермана можно применять против забастовок, выходящих за рамки штата (таких, как железнодорожная стачка 1894 г.), поскольку они препятствуют торговле. Признавалась неконституционной слабая попытка Конгресса увеличить процентную ставку налога на высокие доходы (дело «Поллок против „Фармере лон энд траст компани“»). В последующие годы Верховный суд откажется дробить на части монополии типа «Стэндард ойл» и «Америкэн тобакко», заявляя, что закон Шермана запретил лишь «необоснованные» соглашения, препятствующие торговле.

В 1895 г. нью-йоркский банкир поднял тост за Верховный суд: «Джентльмены! Представляю вашему вниманию Верховный суд Соединенных Штатов — это страж доллара, защитник частной собственности, враг мародеров, последняя надежда Республики».

Вскоре после того, как 14-я Поправка к Конституции США была ратифицирована, Суд начал постепенно подрывать те ее постулаты, которые защищали чернокожих, и развивать то, что охраняло корпорации. Однако в 1877 г. решение Верховного суда по делу «Манн против штата Иллинойс» подтвердило законы штатов, регулировавших цены, которые фермеры платили за использование элеваторов. Компания, владевшая элеваторами, заявила, будто она оказалась лицом, лишенным собственности, что нарушает упомянутую Поправку, в которой провозглашалось, что «ни один штат не может лишить какое-либо лицо жизни, свободы или собственности без надлежащей правовой процедуры…». Верховный суд с таким аргументом не согласился, заявив, что элеваторы являются не просто частной собственностью, а объектами инвестиций «в интересах общества», а потому их работа подлежит регулированию.

Через год после этого решения Ассоциация американских юристов, созданная адвокатами, привыкшими обслуживать богатых, начала общенациональную просветительскую кампанию, чтобы повернуть это решение Суда вспять. В разные времена президенты Ассоциации произносили фразы вроде: «Если тресты являются оборонительным оружием, защищающим собственность от коммунистических тенденций, их существование является желательным» или «Монополия часто является необходимой, и в ней есть преимущества».

К 1886 г. адвокаты добились своего. Легислатуры штатов под нажимом встревоженных фермеров принимали законы, позволявшие регулировать железнодорожные тарифы, но в том же году Верховный суд (дело «Уобаш против штата Иллинойс») решил, что штаты не имеют права делать это, поскольку такие действия являются вмешательством в полномочия федеральной власти. Только в 1886 г. Суд покончил с 230 законами штатов, которые были приняты для регулирования деятельности корпораций.

К тому времени Верховный суд уже согласился с аргументом, что корпорации являлись «лицами», а их денежные средства — имуществом, подлежащим защите согласно положению о надлежащей правовой процедуре, содержащемуся в 14-й Поправке. Казалось бы, эту Поправку принимали для того, чтобы защитить права негров, но из связанных с ней дел, которые Суд рассмотрел в период между 1890 и 1910 гг., 19 имели отношение к черным, а 288 касались корпораций.

Члены Верховного суда были не просто интерпретаторами Конституции США. Они являлись людьми определенного происхождения и имели определенные интересы. В 1875 г. один из них, судья Сэмюэл Миллер, заявил: «Бесполезно соревноваться с судьями, которые в свою бытность адвокатами защищали железнодорожные компании и все прочие формы организованного капитала». В 1893 г. член Верховного суда Дэвид Дж. Брюэр, обращаясь к Ассоциации юристов штата Нью-Йорк, сказал:

Является неизменным законом то, что благосостояние общества будет находиться в руках немногих… Огромное большинство людей не желает выносить длительного самопожертвования и бережливости, которые делают возможным накопление средств… а посему, если не изменится природа человека, всегда было и будет так, что богатство страны находится в руках немногих, а остальные должны полагаться на плоды своего повседневного тяжкого труда.

Это была не просто причуда 80 — 90-х годов XIX в. — корнями она уходит к отцам-основателям, изучавшим право в эпоху «Комментариев» У. Блэкстоуна, где говорилось: «Уважение закона к частной собственности столь велико, что он не позволит малейшего покушения на нее, даже осуществляемого во имя блага всего общества».

В современном обществе контроль требует большего, чем использование силы и закона. Он требует, чтобы население, сконцентрированное в городах и на фабриках в опасно большом количестве, чья жизнь полна причин для бунта, было обучено тому, что все и так хорошо. А потому школы, церкви, популярная литература учили, что богатство — признак превосходства, бедность — признак личного провала, и единственный путь наверх для бедняка — достичь богатства при помощи экстраординарных усилий и благодаря необычайной удаче.

После Гражданской войны человек по имени Расселл Конуэлл, выпускник Йельской школы права, священник и автор бестселлеров, выступал с лекцией под названием «Бриллиантовые поля». Он прочитал ее более 5 тыс. раз слушателям по всей стране. Его общая аудитория составила несколько миллионов человек. Идея Р. Конуэлла заключалась в том, что разбогатеть мог любой, если он достаточно постарается, а вокруг, если внимательно присмотреться, лежат «бриллиантовые поля». Вот отрывок из его выступления:

Я бы сказал так: вам следует стремиться к богатству и стать состоятельным человеком — ваш долг… Люди, которые разбогатели, вполне могут быть самыми честными в вашей общине. Позвольте мне недвусмысленно заявить… 98 из 100 богачей в Америке — это честные люди. Поэтому они и богаты. Поэтому им доверяют деньги. Поэтому они руководят огромными предприятиями, и множество людей готово у них работать. Все это потому, что они — честные люди…

… Я сочувствую бедным, но число тех бедняков, кому можно сочувствовать, очень невелико. Сочувствовать тому, кого Господь наказал за его грехи… значит поступать неправильно… давайте не забывать о том, что в Соединенных Штатах нет ни одного бедняка, который стал таковым не в силу собственных недостатков.

Р. Конуэлл был основателем Университета Темпл. Дж. Д. Рокфеллер вкладывал средства в колледжи по всей стране и содействовал созданию Чикагского университета. К. П. Хантингтон, владелец железной дороги «Сентрал Пасифик», давал деньги двум негритянским колледжам — Хэмптоновскому и Таскиджийскому институтам. Э. Карнеги жертвовал средства колледжам и библиотекам. Университет Джонса Гопкинса был учрежден торговцем-миллионером, а миллионеры Корнелиус Вандербилт, Эзра Корнелл, Джеймс Дьюк и Лиланд Стэнфорд основали университеты, названные их именами.

Богатых, отдававших часть своих громадных барышей таким способом, стали называть филантропами. В созданных ими образовательных учреждениях не поощрялось инакомыслие; они готовили для американской системы посредников: педагогов, врачей, юристов, администраторов, инженеров, технологов, политиков — тех, кому платили за то, чтобы система продолжала работать, а сами эти люди служили бы буфером лояльности на случай неприятностей.

В то же время распространение государственного среднего образования позволило обучить письму, чтению и счету целое поколение квалифицированных и полуквалифицированных работников, которые стали в новую индустриальную эпоху грамотной рабочей силой. Было важно, чтобы эти люди научились подчиняться властям. Журналист, писавший о школах в 90-х годах XIX в., отмечал: «Недружественный настрой учительницы бросается в глаза; ученики, полностью подчиненные ее воле, безмолвны и неподвижны, атмосфера в классе подавляющая и натянутая».

Еще в 1859 г. секретарь совета по делам образования штата Массачусетс так объяснил желание фабрикантов города Лоуэлла выучить своих рабочих:

Владельцы фабрик в большей мере, чем представители других классов, озабочены и заинтересованы вопросом интеллектуального развития своих работников. Когда последние хорошо образованы, а первые — настроены поступать по справедливости, тогда нет места противоречиям и забастовкам, а умы масс не засоряют демагоги, ими не овладевают временные и фракционные устремления.

Дж. Спринг в своей книге «Образование и развитие корпоративного государства» пишет: «В школе XIX в. развитие системы, похожей на фабричную, было неслучайным». Это явление перешло и в XX в., когда книга У. Бэгли «Управление классом» стала стандартным учебником по подготовке преподавателей и выдержала 30 переизданий. Автор писал: «Тот, кто должным образом изучает педагогическую теорию, может увидеть в механической рутине классных занятий те силы образования, которые мало-помалу превращают ребенка из маленького дикаря в существо законопослушное, готовое к жизни в цивилизованном обществе».

Именно в середине и конце XIX в. средняя школа стала помощницей индустриальной системы, а историю начали широко включать в школьную программу для развития патриотизма. Клятвы верности, сертификация учителей, требование наличия у них американского гражданства были введены как меры надзора как за качеством педагогической подготовки, так и за политическими воззрениями учителя. Также в конце столетия школьным чиновникам, а не преподавателям был поручен контроль за учебниками. Законы, принимавшиеся в различных штатах, запрещали некоторые их виды. Например, в Айдахо и Монтане были под запретом учебники, пропагандировавшие «политические» доктрины, а на Территории Дакота в школьные библиотеки не допускались «партийные политические брошюры или книги».

В противостоянии этой гигантской системе получения знаний и организации учебного процесса, служившей интересам консерватизма и покорности, появилась литература несогласия и протеста, которой приходилось преодолевать путь к читателю сквозь многочисленные препятствия. Г. Джордж, рабочий-самоучка из бедной филадельфийской семьи, ставший газетным журналистом и экономистом, написал книгу, вышедшую в 1879 г. и проданную миллионными тиражами не только в США, но и по всему миру. В его работе «Прогресс и бедность» выдвигался следующий тезис: основой богатства является земля, которая переходит в монопольную собственность, и единый налог на землю при отмене всех остальных даст стране достаточно средств, чтобы решить проблему бедности и равномерно распределить богатство. Возможно, читатели и не были убеждены в предлагавшихся автором решениях, но на примере собственной жизни они могли убедиться в точности его наблюдений:

Правда состоит в том, что благосостояние намного повысилось и поднялся средний уровень комфорта, отдыха и изысканности; но этот рост не является всеобщим. Нижний класс он не затрагивает… Эта связь нищеты и прогресса — великая загадка нашего времени… В рабочей среде существует смутное, но всеохватное чувство разочарования и горечи; распространено ощущение волнения и нависшей угрозы революции… Цивилизованный мир дрожит в ожидании великого движения.

Это может быть или скачок вверх, открывающий путь к прогрессу, о котором нельзя было и мечтать, или погружение вниз, которое вернет нас к варварству…

Другой вызов социально-экономической системе бросил Э. Беллами, юрист и писатель из западной части Массачусетса, написавший простым языком увлекательный роман «Взгляд назад». Автор книги засыпает и просыпается в 2000 г., обнаружив социалистическое общество, в котором люди живут и работают сообща. В течение нескольких лет был продан 1 млн экземпляров романа, где ярко и с любовью описан социализм, а по всей стране появились сотни групп, пытавшихся воплотить эту мечту в жизнь.

Оказалось, что, несмотря на энергичные попытки государства, бизнеса, церкви и школы контролировать образ мышления народа, миллионы американцев были готовы к жесткой критике существующей системы и рассмотрению других, альтернативных способов бытия. В этом им помогали великие общественные движения рабочих и фермеров, которые охватили страну в 80 —90-х годах XIX в. Эти движения пошли дальше, чем разрозненные забастовки и борьба арендаторов в 1830–1877 гг. Они стали общенациональными, в большей степени, чем когда-либо ранее, угрожавшими правящей элите, и более опасными тем, что предлагали иные пути развития. Это было время, когда в большинстве американских городов существовали революционные организации, а в воздухе веяло революцией.

Поток иммигрантов из Европы в 80-90-х годах XIX столетия заметно усилился. Все эти бедняги пережили мучительное трансокеанское путешествие. Приезжих из Ирландии и Германии было теперь меньше, чем итальянцев, русских, евреев, греков — выходцев из стран Южной и Восточной Европы, гораздо больших чужаков для англосаксов, чем ранее прибывшие иммигранты.

То, как различные этнические группы повлияли на раскол рабочего класса и каким образом развивались конфликты между этими группами, сталкивавшимися с одинаковыми трудностями, наглядно показано в статье из газеты богемских иммигрантов «Сворност» от 27 февраля 1880 г. В петиции 258 родителей и попечителей нью-йоркской школы Трооп, подписанной более чем половиной всех налогоплательщиков школьного округа, говорилось, что «у просителей столько же прав требовать преподавания богемского языка в государственных школах, сколько у немецких граждан — требовать преподавания немецкого языка… Возражая на это, мистер Воке утверждает, что между немцами и богемцами существует большая разница, или, иными словами, они [немцы] стоят выше».

Ирландцы, все еще помнившие о той ненависти, которую к ним проявили после их приезда, теперь получали работу в рамках новых «партийных машин», которые нуждались в их голосах. Те, кто шел работать в полицию, сталкивались с недавно прибывшими в страну евреями. Тридцатого июля 1902 г. еврейская община Нью-Йорка собралась на похороны игравшего важную роль в ее жизни раввина, и произошли стычки со взбунтовавшимися ирландцами, которые сопротивлялись поселению евреев в их районе. Полиция преимущественно состояла из ирландцев, и в ходе официального расследования волнений выяснилось, что она помогала нарушителям порядка: «… против полицейских были выдвинуты обвинения в неспровоцированном и крайне жестоком избиении дубинками, но в результате их либо оправдали, либо оштрафовали, лишив жалованья за один день, но оставили работать в полиции».

Между вновь прибывающими возникала отчаянная экономическая конкуренция. К 1880 г. в Калифорнии насчитывалось 75 тыс. китайских иммигрантов, ввезенных в страну железнодорожными компаниями для выполнения самых тяжелых работ за гроши, и они составляли почти десятую часть населения. Эти люди стали объектом постоянных жестоких нападений. Романист Брет Гарт написал такой некролог на смерть китайца по имени Ван Ли:

Скончался он, мои почтенные друзья, скончался. Забит камнями до смерти на улицах Сан-Франциско, в лето Господне 1869 г., забит толпою подростков и школяров-христиан.

Летом 1885 г. в Рок-Спрингс (Вайоминг) белые напали на 500 китайских шахтеров, хладнокровно зарезав 28 человек.

Новые иммигранты становились разнорабочими, малярами, работали на каменоломнях и рыли канавы. Часто подрядчики ввозили их в массовом порядке. Один итальянец, которому сказали, что его везут в Коннектикут для работы на железной дороге, вместо этого оказался на Юге на добывавших сульфаты шахтах, где за ним и его товарищами в бараке и в рудниках наблюдала вооруженная охрана, а денег выдавали ровно столько, чтобы оплатить железнодорожный проезд и покупку инструментов, и их едва хватало на еду. Вместе с другими этот итальянец решил бежать. Они были схвачены. Под угрозой оружия им предложили продолжить работу или умереть. Когда беглецы отказались работать, их привели к судье и заковали в кандалы и отпустили только спустя пять месяцев после прибытия на рудники. «Мои товарищи поездом поехали в Нью-Йорк. У меня был лишь 1 долл., и, не зная ни страну, ни язык, мне пришлось идти туда пешком. Спустя 42 дня, в конце концов, я добрался до города совершенно изможденным».

Условия, в которых оказывались иммигранты, иногда заставляли их бунтовать. Современник писал, что «некоторые итальянцы работали в поселке у озера Дил в штате Нью-Джерси; не получив свою зарплату, они захватили подрядчика и заперли его в хибаре. Так этот человек и оставался в плену, пока шериф графства с собранным им отрядом не прибыл на выручку».

Развивалась эксплуатация детей-иммигрантов, которых или отдавали по контракту отчаявшиеся родители у них на родине, или попросту похищали. За детьми потом надзирали «наставники», что напоминало одну из форм рабства; иногда их отправляли зарабатывать в качестве уличных музыкантов. Толпы таких ребят наводнили улицы Нью-Йорка и Филадельфии.

Когда иммигранты становились натурализованными гражданами США, то попадали в сферу действия американской двухпартийной системы. Им предлагали соблюдать лояльность в отношении одной из двух партий, и таким образом политическая энергия этих людей перетекала в форму участия в выборах. В ноябре 1894 г. иммигрантская газета «Италия» призывала итальянцев отдавать голоса Республиканской партии:

Когда американские граждане, родившиеся за границей, отказываются связывать себя с Республиканской партией, они ведут войну с собственным благосостоянием. Республиканская партия отстаивает все то, за что борются народы Старого Света. Она выступает за свободу, прогресс, порядок и закон. Она — самый стойкий противник правления монархического класса.

В 80-х годах в страну прибыло 5,5 млн иммигрантов, в 90-х годах — 4 млн. Их присутствие позволяло сдерживать рост заработной платы. Приезжавших было проще контролировать, они оказывались более беспомощными, чем местные рабочие. Между иммигрантами, очутившимися в чужеродной культурной среде, возникали противоречия, и потому они были полезны в качестве штрейкбрехеров. Часто работали и дети вновь прибывших, что только усиливало проблему избытка рабочей силы и безработицы. В 1880 г. в США трудились 1 млн 118 тыс. детей в возрасте до 16 лет (т. е. каждый шестой). Поскольку рабочий день был очень продолжительным, между членами семьи возникало отчуждение. Гладильщик брюк Моррис Розенфельд написал стихотворение «Мой мальчик», которое часто перепечатывали и декламировали:

Женщины-иммигрантки становились служанками, проститутками, домохозяйками, фабричными работницами, а иногда — бунтарками. Леонору Барри, родившуюся в Ирландии, в детстве привезли в США. Она вышла замуж, а когда муж скончался, пошла работать на трикотажную фабрику на севере штата Нью-Йорк. Ей необходимо было содержать троих маленьких детей, получая 65 центов за первую неделю работы. Л. Барри вступила в «Орден рыцарей труда» (ОРТ), в котором к 1886 г. состояло 50 тыс. женщин и насчитывалось 192 женских ассамблей. В своей ассамблее, где было 927 женщин, она стала «мастером», и «Рыцари труда» назначили Леонору главным уполномоченным по изучению ряда вопросов, чтобы она «шла и разъясняла своим сестрам, работающим женщинам, а также широкой публике, их нужды и потребности». Вот как Л. Барри описывает самую большую проблему, с которой сталкивались работницы: «За долгие годы терпения они обрели, как нечто вроде второй натуры, привычку подчинения и беспрекословного согласия с любыми выставленными перед ними условиями, а также пессимистический взгляд на жизнь, в которой они не видят надежды». Ее отчет за 1888 г. показал, что поступило 537 просьб помочь женщинам организоваться, совершены поездки в 100 городов и населенных пунктов, распространено 1,9 тыс листовок.

В 1884 г. женские ассамблеи текстильщиц и шляпниц устроили стачку. На следующий год в Нью-Йорке швейники, занятые в пошиве плащей и сорочек — мужчины и женщины (которые проводили свои митинги раздельно, но действовали согласованно), — начали забастовку. Нью-йоркская газета «Уорлд» назвала ее «восстанием из-за хлеба с маслом». Рабочие добились повышения жалованья и сокращения продолжительности рабочего дня.

Той же зимой в город Йонкерс за вступление в ОРТ уволили нескольких ковровщиц. Тогда, в холодном феврале, 2,5 тыс. женщин вышли на улицу и устроили пикет у ворот фабрики. Из них только 700 человек состояли в профсоюзе, но вскоре все принявшие участие в забастовке вступили в него. Полиция напала на пикетчиц и арестовала их, но присяжные признали этих женщин невиновными. В их честь рабочие Нью-Йорка устроили торжественный ужин, на который пригласили 2 тыс. делегатов от профсоюзов со всего города. Забастовка продолжалась в течение полугода, и женщинам удалось добиться выполнения некоторых своих требований и вернуть себе работу, однако их профсоюз не был признан.

Потрясающим в этих многочисленных примерах борьбы было не то, что бастующим не удавалось добиться выполнения всех требований, а то, что, несмотря на столь громадные препятствия, они смели сопротивляться и их не могли сломить.

Возможно, признание того, что повседневной борьбы недостаточно и что необходимы фундаментальные перемены, стимулировало в то время революционные движения. Социалистическая рабочая партия, образованная в 1877 г., была крошечной, и ее раздирали внутренние разногласия; однако она имела некоторое влияние на процесс организации профсоюзов среди рабочих-иностранцев. В Нью-Йорке еврейские социалисты создали свою газету. В Чикаго немецкие революционеры наряду с радикалами-американцами, такими как Алберт Парсонс, организовали социалистические революционные клубы. В 1883 г. в Питтсбурге состоялся съезд анархистов. В принятом манифесте говорилось:

… Все законы направлены против рабочих… Даже школа служит целям предоставления отпрыскам богачей навыков, необходимых для удержания своего классового превосходства. Дети бедняков едва получают начальную подготовку, да и та в основном направлена на те области, в которых есть тенденция порождать предрассудки, высокомерие и раболепие, короче говоря — недостаток разума. Наконец, церковь стремится сделать из масс полных идиотов и отказаться от рая земного во имя выдуманного рая небесного. С другой стороны, капиталистическая пресса заботится о заплутавших в общественной жизни душах… Таким образом, рабочим не стоит ожидать какой-либо помощи со стороны капиталистических партий в своей борьбе против существующей системы. Они должны собственными усилиями добиться освобождения. Как и в прошлом, привилегированный класс никогда не расстанется с тиранией самостоятельно. Не следует ожидать и того, что капиталисты нашей эпохи откажутся от своего господства, если их не заставить это сделать…

Манифест требовал «равноправия для всех вне зависимости от пола или расы». В нем цитировался «Манифест Коммунистической партии»: «Пролетариям нечего… терять, кроме своих цепей. Приобретут же они весь мир. Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»

В Чикаго новая Международная рабочая ассоциация, которая насчитывала 5 тыс. членов и выпускала газету на пяти языках, устраивала массовые демонстрации и шествия. Эта ассоциация была главным организатором забастовок и оказывала существенное влияние на деятельность 22 профсоюзов, которые входили в состав Центрального рабочего союза Чикаго. Между всеми этими группами революционеров существовали теоретические разногласия, но теоретиков часто объединяли практические потребности в ходе выступлений рабочих, которых в середине 80-х годов было немало.

В начале 1886 г. администрация Техасско-Тихоокеанской железной дороги уволила руководителя окружной ассамблеи ОРТ, что привело к забастовке, распространившейся на весь Юго-Запад, из-за которой простаивали поезда даже в Сент-Луисе и Канзас-Сити. Девятерых молодых людей, нанятых в качестве судебных исполнителей в Новом Орлеане, привезли в Техас для охраны имущества компании. Когда они узнали о забастовке, то отказались выполнять свои обязанности, заявив, что «как мужчины, мы не могли бы оправданно идти на работу и вырывать хлеб изо рта наших товарищей-рабочих, даже если мы сами крайне нуждались в нем». После этого их арестовали за обман компании, состоявший в отказе работать, и приговорили к трем месяцам заключения в тюрьме графства Галвестон.

Бастующие участвовали в актах саботажа. Вот что сообщалось в репортаже из города Атчисон (Канзас):

Сегодня утром, в 12. 45, мужчины, охранявшие паровозное депо дороги «Миссури Пасифик», были удивлены появлению 35 или 40 людей в масках. Охрану часть визитеров загнала в каптерку и держала под дулами пистолетов… а остальные планомерно уничтожали 12 локомотивов, стоявших в депо.

В апреле произошло столкновение между забастовщиками и полицией в Ист-Сент-Луисе. Семеро рабочих были убиты, после чего их товариши сожгли депо железной дороги «Луисвилл — Нэшвилл». Губернатор объявил военное положение и направил в город 700 национальных гвардейцев. В условиях массовых арестов и жестоких расправ шерифов и их помощников, а также при отсутствии поддержки со стороны лучше оплачиваемых квалифицированных рабочих, состоявших в железнодорожных братствах, бастующие не могли продержаться долго. Спустя несколько месяцев они сдались, и многие участники забастовки попали в «черные списки».

К весне 1886 г. возросла роль движения за 8-часовой рабочий день. Первого мая Американская федерация труда, существовавшая к тому моменту уже пять лет, призвала к общенациональной стачке в случае отказа каких-либо работодателей установить 8-часовой рабочий день. Руководитель «Ордена рыцарей труда» Теренс Паудерли выступил против забастовки, считая, что сначала работодателям и работникам необходимо разъяснить суть предложений о введении 8-часового дня, но местные ассамблеи ОРТ намеревались бастовать. «Великий вождь» Братства паровозных машинистов был противником 8-часового рабочего дня, считая, что «сокращение работы на два часа означает, что будет на два часа больше времени на то, чтобы слоняться без дела, и на два часа больше — на выпивку»; железнодорожники с этим не согласились и поддержали движение за 8-часовой рабочий день.

Итак, 350 тыс. работников 11 562 предприятий по всей стране объявили о начале стачки. В Детройте 11 тыс. человек устроили шествие в поддержку 8-часового рабочего дня. По нью-йоркскому Бродвею 25 тыс. жителей прошли в факельной процессии, которую возглавили 3,4 тыс. членов Союза пекарей. В Чикаго в забастовке приняли участие 40 тыс. человек, а еще 45 тыс. работникам был сокращен рабочий день, чтобы они тоже не начали стачку. В Чикаго остановились все железные дороги, большая часть городской промышленности оказалась парализованной. Прекратили работу скотобойни.

В Чикаго ежедневно для выработки стратегии собирался на заседания «Комитет граждан», состоявший из бизнесменов. Была вызвана милиция штата, полиция — приведена в состояние боевой готовности. Первого мая чикагская газета «Мейл» призвала не сводить глаз с анархистов Алберта Парсонса и Августа Шписа — вожаков Международной рабочей ассоциации. «Следите за ними. Знайте, что прямыми виновниками всяческой могущей возникнуть смуты будут они. И как только смута начнется, расправьтесь с ними в назидание другим». Под руководством А. Парсонса и А. Шписа Центральный рабочий союз (22 профсоюза) принял осенью 1885 г. пламенную резолюцию:

Постановляем, что мы призываем класс наемных рабочих срочно вооружаться, чтобы обладать способностью предъявить своим эксплуататорам единственный убедительный аргумент — насилие. Постановляем также, что, несмотря на то что мы ожидаем мало эффекта от введения 8-часового рабочего дня, мы твердо обещаем оказать нашим более отсталым собратьям помощь в этой классовой борьбе всеми средствами и силами, имеющимися в нашем распоряжении, пока они будут проявлять себя открытыми и непоколебимыми борцами с нашими общими угнетателями, аристократическими тунеядцами и эксплуататорами. Наш боевой клич — «Смерть врагам человечества».

Третьего мая произошли события, в результате которых Парсонс и Шпис оказались как раз в том положении, которое предрекала «Мейл» («И как только смута начнется, расправьтесь с ними в назидание другим»), В тот день, когда у ворот завода «Маккормик харвестер» бастующие и те, кто им сочувствовал, сражались со штрейкбрехерами, полиция открыла огонь по толпе, убегавшей с места событий. В результате многие были ранены, четыре человека погибли. Разъяренный Шпис отправился в типографию газеты «Арбайтер цайтунг» и напечатал циркуляр на английском и немецком языках:

Отомстите!

Рабочие, к оружию!!!

… В течение многих лет вы терпели самые унизительные оскорбления… вы умирали от тяжелого труда… вы жертвовали своих детей фабричным лордам, Короче, все эти годы вы представляли собой жалких и покорных рабов. Во имя чего? Во имя удовлетворения ненасытных аппетитов, для наполнения сундуков вашего ленивого хозяина-ворюги? Когда вы просите их облегчить ваши страдания, они отправляют своих ищеек, чтобы застрелить, убить вас!

… Мы призываем вас к оружию. К оружию!

Вечером 4 мая на площади Хеймаркет был созван митинг, в котором приняли участие около 3 тыс. человек. Он проходил спокойно, и, поскольку сгущались предгрозовые тучи и время было позднее, толпа сократилась до нескольких сотен. Появилось подразделение из 180 полицейских, которое придвинулось к платформе с ораторами, и присутствующим было приказано разойтись. Оратор сказал, что митинг уже подходит к концу. В этот момент в рядах полицейских взорвалась бомба, в результате чего 66 стражей порядка получили ранения, а 7 из них позднее скончались. Полиция открыла по собравшимся огонь, застрелив несколько человек и ранив 200.

Не имея доказательств относительно виновных во взрыве бомбы, полицейские арестовали восьмерых местных вожаков анархистов. Чикагская газета «Джорнэл» писала: «В отношении арестованных анархистов правосудие должно свершиться незамедлительно. Закон этого штата, касающийся сообщников преступления, достаточно однозначен, чтобы судебные процессы над ними были короткими». По закону штата Иллинойс любой, кто подстрекал к совершению убийства, считался виновным в данном убийстве. Доказательствами против восьми анархистов служили их идеи и публикации: никто из них, кроме С. Филдена, выступавшего в момент взрыва бомбы, в тот день не был на площади Хеймаркет. Присяжные признали арестованных виновными, и подсудимых приговорили к смертной казни. Апелляции были отклонены; Верховный суд США заявил, что данное дело находится вне его юрисдикции.

Эти события вызвали волнения во многих странах. Прошли митинги во Франции, в Голландии, России, Италии, Испании. В Лондоне среди организаторов митинга протеста были Джордж Бернард Шоу, Уильям Моррис и Петр Кропоткин. Шоу характерно отреагировал на отклонение апелляции восемью членами верховного суда штата Иллинойс: «Если мир должен потерять восемь человек, то мы можем позволить себе потерять восьмерых членов верховного суда Иллинойса». Через год после завершения суда четверо из осужденных анархистов: типограф Алберт Парсонс, драпировщик Август Шпис, Адольф Фишер и Георг Энгель — были повешены. Луис Линг, 21-летний плотник, покончил с собой в камере, подорвав трубку с динамитом у себя во рту. Трое других остались в тюрьме.

Казни всколыхнули всю страну. В похоронной процессии в Чикаго приняли участие 25 тыс. человек. Часть свидетельских показаний давал человек по имени Рудольф Шнаубельт, предположительно анархист, а на самом деле информатор полиции и агент-провокатор, который был нанят, чтобы бросить бомбу и таким образом дать возможность арестовать сотни человек, покончив с революционными вожаками в Чикаго. Но до сих пор так и не установлено, кто бросил бомбу.

При том что немедленным результатом этих событий стало подавление радикального движения, долгосрочным эффектом явилось сохранение у многих людей классового гнева; другие жители страны — особенно молодежь того поколения — стали заниматься революционной деятельностью. Шестьдесят тысяч человек подписали петиции новому губернатору штата Иллинойс Джону Питеру Алтгелду, который после изучения фактов осудил происшедшее и помиловал троих оставшихся в живых осужденных. Ежегодно по всей стране проводились митинги в память о мучениках Хеймаркета. Невозможно сказать, политическое пробуждение какого числа людей связано с событиями на этой площади; стойкие революционеры-долгожители следующего поколения — Эмма Голдман и Александр Беркман как политики родились после Хеймаркета.

(Даже в 1968 г. память об этих событиях была жива: тогда группа молодых чикагских радикалов взорвала монумент, воздвигнутый в честь полицейских, погибших от взрыва в 1886 г. Примерно в то же время в Чикаго проходил судебный процесс над восемью лидерами антивоенного движения, пробудивший в прессе, в литературе и на митингах память о первой «Чикагской восьмерке», которую судили за их идеи.)

После случившегося на площади Хеймаркет продолжились классовые конфликты и насилие, сопровождавшиеся стачками, локаутами, занесением в «черные списки», использованием пинкертоновцев и полиции для насильственного прекращения забастовок, а также судов для их пресечения в соответствии с законом. Во время стачки кондукторов трамвайной линии на Третьей авеню в Нью-Йорке, которая произошла через месяц после событий в Чикаго, полиция атаковала многотысячную толпу, без разбору используя дубинки. В репортаже нью-йоркской газеты «Сан» говорилось: «Люди с раскроенными черепами расползались во все стороны».

Частично энергия недовольства в конце 1886 г. вылилась в осенней кампании по выборам мэра Нью-Йорка. Профсоюзы создали Независимую рабочую партию и выдвинули на этот пост экономиста-радикала Генри Джорджа, чью книгу «Прогресс и бедность» прочли тысячи рабочих. Предвыборная программа кандидата дает некоторое представление об условиях жизни трудящихся города в 80-х годах XIX в. Вот часть содержавшихся в ней требований:

1) отменить имущественный ценз для присяжных;

2) избирать присяжных в составы больших жюри из представителей низшего класса наравне с представителями высшего класса, которые в них преобладали;

3) не позволять полиции вмешиваться в ход мирных собраний;

4) реализовать на практике санитарную инспекцию зданий;

5) запретить систему контрактации рабочей силы для общественных работ;

6) ввести равную оплату за равный труд женщинам;

7) передать трамваи в муниципальную собственность.

Демократы выдвинули фабриканта, занимавшегося производством черных металлов Абрама Хьюитта, а республиканцы — Теодора Рузвельта. На их предвыборном съезде председательствовал корпоративный адвокат Илай Рут, а речь о выдвижении кандидатов произносил директор железнодорожной компании Чонси Депью. На выборах, в ходе которых использовались физическое насилие и взяточничество, победил Хьюитт, получивший 41 % голосов. Г. Джордж занял второе место (31 % голосов), а Т. Рузвельт пришел третим с 27 %. Нью-йоркская газета «Уорлд» увидела в этом знак:

Вырвавшийся из глубины в форме 67 тыс. голосов, поданных за Генри Джорджа, протест против объединенной власти обеих политических партий, Уолл-стрита, капиталистических кругов и большой прессы должен явиться для нашей городской общины предупреждением о необходимости внимательно отнестись к требованиям рабочих, поскольку они разумны и справедливы…

В других городах страны кандидаты от рабочих также участвовали в выборах, набрав 25 тыс. из 92 тыс. голосов в Чикаго, победив на выборах мэра Милуоки, а также заняв разные посты в администрациях Форт-Уэрта (Техас), Итона (Огайо) и Ледвилла (Колорадо).

Казалось, что груз событий на площади Хеймаркет не раздавил рабочего движения. 1886 год стал известен современникам как «год великого восстания рабочих». В 1881–1885 гг. ежегодно проходило в среднем около 500 забастовок, в которых участвовало примерно 150 тыс. рабочих. В 1886 г. произошло свыше 1,4 тыс. стачек, охвативших 500 тыс. рабочих. Дж. Коммонс в своей «Истории рабочего движения в Соединенных Штатах» так пишет об этом:

… признаки великого движения класса неквалифицированных рабочих наконец переросли в восстание… Движение имело признаки социальной войны во всех аспектах. Яростная ненависть труда к капиталу проявлялась в каждой значительной забастовке… Крайнее негодование, которое вызывал капитализм, проявило себя в акциях «Рыцарей труда», и, как бы лидеры ни старались держать эту организацию в определенных рамках, чаще всего их последователи игнорировали такой подход…

Спорадические выступления происходили даже среди черных Юга, где вся военная, политическая и экономическая мощь штатов с молчаливого согласия федеральных властей была сконцентрирована на том, чтобы заставить негров покориться и работать. На хлопковых плантациях они были рассеяны по всему полю, но на сахарных плантациях работа выполнялась бригадами, поэтому существовала возможность для организованных действий. В 1880 г. работники сахарных плантаций устроили забастовку, потребовав платить им не 75 центов, а 1 долл. в день, и угрожали уехать из штата. Участников акции арестовывали и заключали в тюрьму, но они все равно ходили по дорогам вдоль плантаций сахарного тростника с плакатами: «ДОЛЛАР В ДЕНЬ ИЛИ КАНЗАС». Их продолжали арестовывать за вторжение в чужие владения, и стачка была подавлена.

Однако активная агитация ОРТ на этих плантациях привела к тому, что в 1886 г. стал пиковым в плане влияния, которое имела эта организация. Чернокожие рабочие, неспособные прокормить и одеть семьи на свою зарплату, часто получавшие заработок в магазинных купонах, вновь потребовали платить им 1 долл. в день. Осенью следующего года забастовали около 10 тыс. работников сахарных плантаций; 90 % из них составляли негры и члены ОРТ. Прибыл отряд милиции, и начались стычки с использованием огнестрельного оружия.

Кровопролитие имело место в городке Тибодо, который стал своего рода лагерем беженцев, где сотни бастующих, изгнанных из своих сараев на плантациях, собирались без цента в кармане, принося с собой постельное белье и младенцев. Их отказ работать угрожал судьбе всего урожая сахарного тростника, и в Тибодо было объявлено военное положение. Лидеры местных «Рыцарей труда» чернокожие братья Генри и Джордж Коксы были арестованы и посажены в тюрьму. Затем их забрали из камер, и больше никто ничего о них не слышал. В ночь на 22 ноября возникла перестрелка; каждая из сторон обвиняла в этом другую. На следующий день, к полудню, 30 негров были убиты или находились при смерти, сотни ранены. Двое белых также получили ранения. Новоорлеанская негритянская газета писала:

… Стреляли в хромых мужчин и слепых женщин; безжалостно уничтожали детей и убеленных сединами стариков! Негры не оказывали сопротивления; они и не могли этого сделать, поскольку никто не ожидал этого смертоубийства. Те, кто не погиб, скрылись в лесах, а большинство нашло прибежище в этом городе…

Граждан Соединенных Штатов убивает толпа, действиями которой руководит судья штата… К рабочим, стремящимся к повышению заработка, относятся как к собакам!.

В такие времена и в таких ситуациях слова осуждения подобны снежинкам, падающим на расплавленный свинец. Черные должны защитить свои жизни и при необходимости умереть, глядя в глаза своим преследователям, сражаясь за свои дома, детей и законные права.

У местных белых бедняков дела обстояли немногим лучше. На Юге они чаще были фермерами-издольщиками, а не землевладельцами, а в городах арендовали жилье, а не владели им. К. Ванн Вудворд отмечает в работе «Истоки Нового Юга», что городом с наибольшим коэффициентом арендуемого жилья в США являлся Бирмингем, где оно составляло 90 %. А трущобы южных городов были среди наихудших; белая беднота жила в них так же, как и чернокожие, на немощеных улицах, «задыхающихся от мусора, слякоти и грязи»

(цитата взята из доклада совета по делам здравоохранения одного из штатов).

Периодически возникал протест против сложившейся на Юге системы эксплуатации труда осужденных, в соответствии с которой заключенных отдавали в аренду корпорациям, использовавшим их подобно рабам, для удержания общего уровня заработной платы, а также для прекращения забастовок. В 1891 г. от шахтеров «Теннесси коул энд айрон компани» потребовали подписать «железную клятву», предусматривавшую отказ от участия в стачках, согласие на оплату труда купонами и отказ от права проверять вес угля (заработок шахтеров исчислялся исходя из веса добытого угля). Они отказались подписывать «клятву» и были выселены из своих домов. На смену этим шахтерам завезли заключенных.

Вечером 31 октября 1891 г. 1 тыс. вооруженных горняков взяли под контроль территорию шахты, освободили 500 заключенных и сожгли лагерь, в котором содержались последние. Компании пошли на уступки, согласившись не использовать узников, не требовать подписания «железной клятвы» и разрешать шахтерам проверять вес добытого ими угля.

В следующем году в Теннесси было еще больше таких инцидентов. К. Ванн Вудворд называет их «восстаниями». Угольщики победили охранников, нанятых «Теннесси коул энд айрон компани». Они сожгли лагерь для заключенных и отправили их в Нэшвилл. Другие профсоюзы штата пришли им на помощь. Наблюдатель сообщал Федерации профсоюзов Чаттануги:

Мне хотелось бы отметить размах этого движения. Я видел письменное заверение в отправке к шахтерам подкрепления в количестве 7,5 тыс. человек, которые будут на месте через десять часов, после того как прозвучит первый выстрел… Весь округ един во мнении по поводу основного предложения: «Заключенных надо убрать». В понедельник, пока шахтеры проходили мимо меня, я насчитал 840 винтовок, при том что у огромного большинства были револьверы. Их командиры — все сплошь из Великой армии [130] . Белые и негры стоят плечом к плечу.

В 1892 г. в Новом Орлеане 42 местных отделения профсоюзов, насчитывавшие свыше 20 тыс. членов (в основном белых, а также чернокожих, один из которых являлся членом забастовочного комитета), призвали к всеобщей забастовке, вовлекая в нее половину населения города. Работа в Новом Орлеане была парализована. Через три дня, после того как были привлечены штрейкбрехеры, введено военное положение и возникла угроза применения отрядов милиции, забастовка закончилась компромиссом. Ее участникам удалось удовлетворить свои требования относительно зарплаты и продолжительности рабочего дня, но профсоюзы не были признаны посредниками при проведении переговоров с работодателями.

В этом году забастовочная борьба развернулась по всей стране: помимо всеобщей стачки в Новом Орлеане и забастовки шахтеров в Теннесси произошли выступления стрелочников в Буффало (Нью-Йорк) и на медных рудниках в Кер д'Алене (Айдахо). Последнее было отмечено вооруженными стычками между бастующими и штрейкбрехерами; не обошлось без множества смертей. В газетном репортаже от 11 июля 1892 г. говорилось:

… Наконец настало время конфликта, которого так долго боялись, между силами бастующих и теми, кто, не состоя в профсоюзе, занял их рабочие места. В результате, как стало известно, 5 человек погибли, а 16 уже находятся в больнице; фабрика Фриско на реке Каньон-Крик лежит в руинах; шахта Джем сдалась под натиском бастующих, захвачено оружие ее работников, а им самим приказали убраться из района. Окрыленные этими победами, смутьяны из числа бастующих готовятся к нападению на другие форпосты людей, не являющихся членами профсоюза…

Национальную гвардию, введенную по приказу губернатора, усилили федеральными войсками; 600 шахтеров были окружены и отправлены в кутузку, штрейкбрехеров вернули на рабочие места, профсоюзных лидеров уволили, и забастовка была прекращена.

В начале 1892 г. сталелитейный завод Э. Карнеги в пригороде Питтсбурга Гомстеде (Пенсильвания), находился под управлением Генри Клея Фрика, пока сам владелец был в Европе. Фрик решил сократить жалованье рабочим и расколоть их профсоюз. Он соорудил вокруг сталелитейного предприятия забор длиной 3 мили и высотой 12 футов, протянув поверху колючую проволоку и добавив бойницы для винтовок. Когда рабочие не согласились с сокращением заработка, управляющий уволил их всех до единого, Для защиты штрейкбрехеров было нанято детективное агентство Пинкертона.

Хотя только 750 из 3,8 тыс. рабочих в Гомстеде являлись членами профсоюза, 3 тыс. человек, собравшиеся в здании местной оперы, подавляющим большинством приняли решение начать забастовку. Завод был расположен на берегу реки Мононгахила, и 1 тыс. пикетчиков начали патрулировать 10-мильный участок вдоль реки. Забастовочный комитет взял на себя власть в городке, и шериф не мог набрать среди местных жителей людей в свой отряд.

Вечером 5 июля 1892 г. сотни пинкертоновцев погрузились на баржи в пяти милях от Гомстеда и стали подниматься вверх по реке до завода, где их ожидали 10 тыс. забастовщиков и сочувствующих. Толпа предупреждала пинкертоновцев не сходить на берег. Один забастовщик лег на сходни, и, когда кто-то из людей Пинкертона попытался отшвырнуть его в сторону, тот открыл огонь, ранив детектива в бедро. В последовавшей далее перестрелке было убито семеро рабочих.

Пинкертоновцам пришлось отступить и вернуться на баржи. Атакованные со всех сторон, они решили сдаться и были избиты разъяренной толпой. Оба лагеря понесли потери убитыми. В течение следующих нескольких дней бастующие держали под контролем весь район. Теперь в действие вступили власти штата: губернатор вызвал милицию, вооруженную винтовками современного образца и пулеметами Гэтлинга, и поставил перед ней задачу защищать приезжих штрейкбрехеров.

Лидеров стачки обвинили в убийстве; 160 рядовых забастовщиков судили за другие преступления. Все они были оправданы дружественно настроенными присяжными. Тогда забастовочный комитет в полном составе был арестован за государственную измену, но не нашлось присяжных, готовых осудить этих людей. Стачка продолжалась четыре месяца, но в это время завод производил сталь благодаря штрейкбрехерам, которых часто привозили в запертых вагонах, а сами они не знали ни куда их везут, ни того, что идет забастовка. Бастующие, у которых иссякли все ресурсы, согласились вернуться на рабочие места, а их лидеров занесли в «черные списки».

Одна из причин поражения состояла в том, что стачка была ограничена Гомстедом, тогда как остальные предприятия Э. Карнеги продолжали производить продукцию. Бастовали некоторые рабочие доменных цехов, но их быстро победили, и чугунные чушки, изготовленные в печах этих цехов, использовали в Гомстеде. Поражение забастовки отсрочило процесс создания профсоюзов на заводах Карнеги до XX в., а рабочим, не имевшим возможности организованного сопротивления, пришлось соглашаться с сокращением жалованья и увеличением продолжительности рабочего дня.

Когда Гомстедская стачка была в самом разгаре, молодой нью-йоркский анархист А. Беркман в соответствии с планом, разработанным его друзьями-анархистами в Нью-Йорке, в том числе его возлюбленной Э. Голдман, приехал в Питтсбург и вошел в контору Г. К. Фрика, полный решимости убить его. Беркман плохо прицелился: он ранил управляющего, после чего был схвачен. Он предстал перед судом и был признан виновным в покушении на убийство. А. Беркман провел 14 лет в тюрьме штата. В его книге «Тюремные мемуары анархиста» ярко описана предпринятая им попытка покушения и годы, проведенные в заключении, когда узник изменил свое отношение к пользе убийств, но остался верным революционером. В автобиографии Э. Голдман «Моя жизнь» передана вся гамма чувств, которые накапливались в среде молодых радикалов тех дней: гнев, ощущение несправедливости и стремление к новой жизни.

1893-й стал годом крупнейшего экономического кризиса в истории страны. После нескольких десятилетий бесконтрольного роста промышленности, финансовых махинаций и безудержной спекуляции все рухнуло: обанкротились 642 банка и 16 тыс. частных фирм. Из общего числа занятых 15 млн человек 3 млн остались без работы. Ни одно из правительств штатов не приняло решение об оказании помощи, но массовые демонстрации по всей стране вынудили муниципальные власти открыть благотворительные столовые и предоставить людям работу на улицах или в парках.

На Юнион-сквер в Нью-Йорке Э. Голдман выступила на огромном митинге безработных и призвала тех, чьи дети голодали, пойти в магазины и забрать продукты питания. Она была арестована за «подстрекательство к мятежу» и приговорена к двум годам тюрьмы. По некоторым данным, в Чикаго насчитывалось 200 тыс. безработных; каждую ночь на полу и лестничных пролетах здания муниципалитета и полицейских участков устраивались на ночлег бездомные.

Депрессия продолжалась несколько лет и стала причиной волны забастовок по всей стране. Крупнейшей из них была общенациональная стачка железнодорожных рабочих в 1894 г., которая началась в Иллинойсе на заводе «Пульман компани», расположенного в пригороде Чикаго.

Согласно отчету уполномоченного по трудовым отношениям на железных дорогах за 1890 г., годовое жалованье составляло от 957 долл. у машинистов (рабочей аристократии отрасли) до 575 долл. у кондукторов, 212 — у тормозных кондукторов и 124 долл. у разнорабочих. Работа на железной дороге считалась в Америке одной из самых опасных; ежегодно погибало свыше 2 тыс. человек, еще 30 тыс. получали производственные травмы. Железнодорожные компании считали эти случаи «деяниями Господа» или проявлением «беспечности» со стороны рабочих, однако журнал «Локомотив файерменс мэгэзин» писал: «Все сводится к следующему: пока управляющие железных дорог сокращают численность работников и заставляют людей трудиться за те же деньги вдвое больше, без отдыха и сна… все аварии можно отнести на счет жадности корпорации».

Именно депрессия 1893 г. привела Юджина Дебса к жизненному выбору — борьбе за профсоюзное движение и социализм. Он родился в городе Терре-Хот (Индиана), где его родители владели магазином. В течение четырех лет Дебс работал на железных дорогах. В 19 лет он ушел с работы, когда его друг погиб, упав под колеса паровоза. Затем Юджин вернулся, получив должность счетовода в железнодорожном братстве. Во время великих забастовок 1877 г. Дебс выступал против них, считая, что «нет необходимости конфликта между капиталом и трудом». Однако на него произвела глубокое воздействие книга Э. Беллами «Взгляд назад». Ю. Дебс следил за событиями в Гомстеде и Кер д'Алене, за забастовкой стрелочников в Буффало. Он писал в те дни:

Если 1892 год и преподал рабочим какой-либо урок, к которому стоит отнестись с вниманием, так это то, что капиталистический класс, как спрут, охватив их своим щупальцами, затягивал в бездонную пучину деградации. Избежать цепкой хватки этих монстров и является текущей задачей рабочего движения на 1893 г.

В разгар экономического кризиса 1893 г. небольшая группа железнодорожников, в состав которой входил Дебс, и которая стремилась объединить всех работников отрасли, учредила Американский железнодорожный союз (АЖС). Ю. Дебс заявил:

Моей целью в жизни было создание федерации железнодорожников. Объединить их в одной большой организации — вот моя задача… Классовая принадлежность усиливает классовые предрассудки и классовый эгоизм… У меня в жизни есть желание объединить работников железных дорог и уничтожить рабочую аристократию… организовав их всех на основе равенства…

К железнодорожникам присоединились представители «Ордена рыцарей труда». Фактически, по мнению историка профсоюзов Д. Монтгомери, первоначальный ОРТ соединился с Американским железнодорожным союзом.

Дебс стремился к тому, чтобы в АЖС вступали все, но чернокожих туда не пустили: на съезде, состоявшемся в 1894 г., 112 голосами против 100 было принято положение устава, запрещавшее принимать в профсоюз черных. Позднее Дебс считал, что это решающим образом повлияло на Пульмановскую стачку, поскольку чернокожие рабочие не были настроены сотрудничать с бастующими.

В июне 1894 г. рабочие завода «Пульман пэлас кар компани» начали стачку. О том, насколько широко их поддержали в первые месяцы, в основном в окрестностях Чикаго, можно получить представление из списка пожертвований, который в течение трех лет вел преподобный Уильям Г. Каруардайн, священник-методист корпоративного городка Пульман (позднее его изгнали за поддержку бастующих):

Союз типографов,

отделение № 16 Союз маляров и декораторов,

отделение № 147 Союз плотников,

отделение № 23 Республиканский клуб,

34-й округ Полиция Гранд-Кроссинга,

Управление водоснабжения городе Гайд-Парк,

Пикник в парке Гарденер,

Союз торговцев молоком,

Торговцы спиртными напитками города Гайд-Парк,

14-й полицейский участок,

Шведские концертанты,

Управление пожарной охраны города Чикаго,

Немецкое певческое общество,

Чек из города Анаконда (Монтана).

Участники Пульмановской стачки обратились за поддержкой к съезду АЖС:

Господин президент и братья из Американского железнодорожного союза! Мы начали стачку на Пульмановском заводе, поскольку нам уже не на что уповать. Мы вступили в Американский железнодорожный союз, так как он дал проблеск надежды. Двадцать тысяч душ — мужчины, женщины и дети — устремили свой взор на сегодняшний съезд, с надеждой глядя сквозь мрачное уныние на лучик небесного света, который только вы можете дать нам…

Все вы должны знать, что непосредственной причиной нашей стачки стало увольнение двух членов нашего конфликтного комитета.

… Было пять сокращений зарплаты… Последнее стало самым тяжелым и составило почти 30 %, а плата за аренду жилья не снижалась…

Воду, которую Пульман покупает у города по 8 центов за 1 тыс. галлонов, он продает нам в розницу с 500-процентной наценкой… Газ, который продается в Гайд-Парке, примыкающем к нашему городу с севера, по 75 центов за 1 тыс. футов, нам он продает за 2,25 долл. Когда мы пришли к нему пожаловаться, он сказал, что мы все — его «дети»…

Пульман как человек и город — это язва на теле политики. В городе, которому он дал свое некогда скромное имя, ему принадлежат дома, школы, храмы…

А потому эта веселая война — танец скелетов, купающихся в слезах человеческих, — продолжается и будет продолжаться всегда, братья, пока вы, Американский железнодорожный союз, не остановите ее и не покончите с ней.

Союз ответил на это, призвав своих членов по всей стране не обслуживать пульманы. Поскольку практически все пассажирские вагоны были пульмановскими, это вылилось в бойкот всех поездов, т. е. в общенациональную стачку. Вскоре движение на загруженных круглые сутки железных дорогах, которые вели из Чикаго в другие города, остановилось. Рабочие стаскивали с рельсов грузовые вагоны, блокировали пути, снимали машинистов с поездов, если те отказывались сотрудничать.

Ассоциация управляющих железнодорожных компаний, представлявшая интересы владельцев железных дорог, согласилась оплатить работу 2 тыс. полицейских, направленных на разгон стачки. Однако она продолжилась. Генеральный прокурор США Ричард Олни, сам в прошлом адвокат этих компаний, теперь добился судебного предписания («инджанкшн»), запрещавшего блокирование поездов на той юридической основе, что это препятствовало работе федеральной почты. Когда бастующие проигнорировали данное предписание, президент Кливленд приказал отправить в Чикаго федеральные войска. Шестого июля участники стачки сожгли сотни вагонов.

На следующий день в город вошли отряды милиции штата. Вот что писала чикагская газета «Таймс» о дальнейших событиях:

Рота С 2-го полка… вчера днем устанавливала порядок в толпе, учинившей беспорядки на углу улиц 49-й и Лумис. Полиция пришла на помощь и… завершила работу. Нет никакой возможности узнать, сколько бунтовщиков убито или ранено. Толпа утащила с собой многих из умирающих и раненых.

Собралась пятитысячная толпа. В милицию швыряли камни, и был отдан приказ открыть огонь.

… Сказать, что толпа пришла в ярость, — ничего не сказать… Было приказано атаковать… С этого момента в ход пустили штыки… Дюжина людей, находившихся в первых рядах собравшихся, получили штыковые ранения…

Вырывая булыжники из мостовой, толпа решительно бросилась в атаку… по рядам полицейских прошло сообщение, чтобы каждый позаботился о своей безопасности. По мере необходимости они делали отдельные выстрелы в толпу… Полиция воспользовалась дубинками. Пути были отгорожены проволокой. Восставшие забыли

об этом, и когда они развернулись, чтобы бежать, то оказались в ловушке.

Полицейские не были склонны к проявлению милосердия и, загнав людей к забору из колючей проволоки, беспощадно избивали их дубинками… За забором собралась толпа, чтобы помочь восставшим… Камни летели непрерывно…

Территория, на которой произошли столкновения, выглядела как поле битвы. Люди, застреленные войсками и полицией, лежали там, как бревна…

В тот день в Чикаго было убито 13 человек, 53 получили серьезные ранения, 700 человек арестовано. К моменту окончания стачки погибли 34 человека. Ее подавили 14 тыс. полицейских, ополченцев из отрядов милициии, солдат регулярной армии. Ю. Дебс был арестован за неуважение к суду и нарушение судебного предписания, в котором говорилось, что он не имел права делать или говорить что-либо, способствующее продолжению стачки. Дебс заявил суду: «Мне кажется, что если бы не сопротивление ухудшающимся условиям жизни, то вся наша цивилизация катилась бы по наклонной; через некоторое время мы достигли бы точки, когда сопротивление прекратилось, а рабство восстановило свои позиции».

В суде Дебс отрицал, что он социалист. Однако в течение шести месяцев, проведенных в тюрьме, он изучал социализм и общался с заключенными, которые придерживались социалистических взглядов. Позднее Дебс заявил: «Мне предстояло получить боевое крещение социалиста в грохоте конфликта… в отблесках штыков и сверкании винтовок рождалась классовая борьба… Таков на практике был мой приход к социализму».

Через два года после выхода из тюрьмы Дебс писал в газете «Рейлуэй таймс»:

Вопрос в том, что выбрать — Социализм или Капитализм. Я — за Социализм, потому что я — за человечество. Проклятие царства золота лежало на нас слишком долго. Деньги не являются правильной основой цивилизации. Пришло время возродить общество — мы стоим на пороге всемирных перемен.

Таким образом, 80—90-е годы XIX в. были свидетелями всплеска волнений рабочих, организованных лучше, чем спонтанные забастовки 1877 г. Теперь существовали революционные движения, оказывавшие влияние на борьбу рабочих, и социалистические идеи, которые воздействовали на их вождей. Появлялась радикальная литература; в ней говорилось о фундаментальных переменах и новом образе жизни.

В это время чернокожие и белые фермеры Севера и Юга пошли дальше разрозненных протестов арендаторов, которые имели место в период, предшествовавший Гражданской войне, и создали величайшее в истории страны аграрное движение протеста.

Когда в 1860 г. в Конгрессе США обсуждался Закон о гомстедах, сенатор, представлявший штат Висконсин, поддержал его:

… его [Закона] благоприятное воздействие отсрочит на века, если не разрешит навсегда, все серьезные конфликты между капиталом и трудом в старых свободных штатах, которые переместят избытки своего населения, с тем чтобы создать в большем изобилии средства к существованию.

Закон о гомстедах не оказал такого эффекта. Он не принес спокойствия на Восток за счет миграции американцев на Запад. Закон не стал предохранительным клапаном, давшим выход настроениям, которые были слишком тревожны, чтобы сдержать их. Как пишет в своей книге «Девственная земля» Г. Н. Смит и как мы сами успели увидеть: «Напротив, три десятилетия, минувшие с момента его [Закона] принятия, были отмечены самыми ожесточенными и широкомасштабным волнениями рабочих из тех, что когда-либо охватывали Соединенные Штаты».

Закон также не смог принести мир в сельские края Запада. Хамлин Гарленд, который поведал стольким американцам о жизни простого фермера, писал в предисловии к своему роману «Джесон Эдвардс»: «Свободных земель более нет. Последний акр свободных для фермера земель передан в частные или корпоративные руки». В романе привлеченный рекламой бостонский мастеровой вместе с семьей переезжает на Запад. Там он обнаруживает, что вся земля в радиусе 30 миль от железной дороги оказалась в руках спекулянтов. В течение пяти лет герой романа борется за то, чтобы выплатить ссуду и получить свою ферму в собственность, после чего буря уничтожает его пшеницу как раз перед сбором урожая.

За отчаянием фермеров, которое так часто описывалось в литературе тех лет, иногда проступало представление о новом, ином образе жизни. В другом романе Гарленда, «Доходное место», героиня выступает на пикнике фермеров:

Я вижу время, когда фермеру не придется жить в хижине на одиноко стоящей ферме. Я вижу время, когда фермеры будут собираться группами. У них появится возможность читать и ходить в гости к друзьям.

Они станут получать удовольствие от лекций в прекрасных залах, воздвигнутых в каждом поселке. Я вижу, как они собираются, подобно древним саксам, на зеленых полянах, где поют и танцуют. Я вижу, как неподалеку вырастают города со школами и храмами, концертными залами и театрами. Я вижу день, когда фермер более не будет рабочей лошадью, а его жена — скованной цепями рабыней, а превратятся в счастливых мужчин и женщин, с песней выполняющих приятную работу на своих плодородных фермах. Когда юноши и девушки не будут уезжать на запад и в города, когда жизнь станет достойной. В тот день луна и звезды засветят ярче, а к человеку, работающему на земле, вернутся радость, поэзия и любовь к жизни.

X. Гарленд посвятил свой роман «Джесон Эдвардс», написанный в 1891 г., фермерскому альянсу. Именно этот альянс был ядром великого движения 80-90-х годов XIX в., которое позднее стало известно как популистское.

В 60-х годов XIX — 10-х годах XX в. армия США, занимавшаяся уничтожением индейских поселений на Великих Равнинах, проложила путь для строительства железных дорог и захвата ими лучших земель. Затем пришли фермеры, чтобы забрать остатки. В 1860–1900 гг. численность населения США выросла с 31 млн до 75 млн человек; теперь уже 20 млн американцев жили к западу от реки Миссисипи, а количество ферм увеличилось с 2 до 6 млн. Перенаселенные города Востока нуждались в продуктах питания; внутренний рынок продовольственных товаров вырос более чем вдвое; 82 % сельскохозяйственной продукции, производившейся фермерами, продавалось в самих Соединенных Штатах.

Сельское хозяйство механизировалось, использовались стальные плуги, сенокосилки, жатки, уборочные машины, усовершенствованные хлопкоочистительные машины, предназначенные для отделения волокон от семян. На рубеже веков появились гигантские комбайны, срезавшие, молотившие и паковавшие злаки. В 1830 г. требовалось 3 часа, чтобы собрать 1 бушель пшеницы; к 1900 г. эта же процедура занимала всего 10 минут. Развивалась региональная специализация: для Юга главными культурами оставались хлопок и табак, для Среднего Запада — пшеница и кукуруза.

Земля и оборудование стоили денег, поэтому фермерам приходилось брать в долг, надеясь, что цены на урожай останутся высокими и они смогут вернуть банку ссуду, оплатить железной дороге транспортные расходы, торговцу зерном — его издержки, элеватору — стоимость хранения зерна. Но выходило, что цены на аграрную продукцию падали, а стоимость транспортных перевозок и кредитов росла, поскольку фермер-одиночка был не в состоянии контролировать цену на свое зерно, а монополисты — железные дороги и банкиры — могли брать за свои услуги сколько угодно.

Уильям Фолкнер в романе «Поселок» описал человека, от которого зависели южные фермеры:

Он был крупнейшим землевладельцем… в одном округе, мировым судьей в соседнем и уполномоченным по выборам в обоих… Он был и фермером, и ростовщиком, и ветеринаром… Почти вся хорошая земля в округе принадлежала [Варнеру], а на остальную он держал закладные. Он был владельцем лавки, хлопкоочистительной машины, мельницы с крупорушкой и кузни [132] .

Фермеры, которые не могли платить, наблюдали за тем, как забирают их дома и землю, и становились арендаторами. К 1880 г. четвертая часть всех ферм находилась в аренде, и это число продолжало расти. У многих не было средств даже на аренду, и они пополняли ряды батраков; к 1900 г. в стране насчитывалось 4,5 млн сельскохозяйственных рабочих. Такова была судьба, ожидавшая каждого фермера, который не возвращал свои долги.

Мог ли загнанный в угол и отчаявшийся человек обратиться за помощью к правительству? Л. Гудвин в своем исследовании популистского движения «Обещание демократии» пишет, что после Гражданской войны обе политические партии находились под контролем капиталистов. Между ними имелись расхождения по проблемам Севера и Юга, оставшиеся в наследство от времен войны. В силу этого было трудно создать реформистскую партию, которая бы преодолела межпартийные разногласия и объединила рабочих Севера и Юга — не говоря уже о единстве черных и белых, иммигрантов и уроженцев США.

Государство играло свою роль, содействуя банкирам и нанося ущерб фермерам; оно сохраняло на одном уровне количество денег, обеспеченных золотым запасом, при том что численность населения росла, и, таким образом, в обороте оставалось все меньше наличности. Фермеру требовалось расплачиваться по долгам в долларах, которые было все труднее достать. Банкиры, получавшие выплаты по кредитам, возвращали доллары, которые стоили больше, чем те, которые они давали в долг, — нечто вроде процента на процентную ставку. Поэтому так много разговоров в фермерских организациях тех лет было посвящено требованиям напечатать больше денег — гринбеков (не обеспеченных золотом казначейства) — или вместо золотого стандарта ввести серебряный.

Движение фермерских альянсов началось в Техасе. Именно на Юге система залогового удержания урожая была самой жестокой. В соответствии с ее правилами фермер мог получить у продавца то, что ему требовалось, например хлопкоочистительную машину на период сбора урожая или запчасти. Ему не надо было платить деньги, оформлялась лишь закладная на урожай, по которой фермер платил по ставке до 25 %. Л. Гудвин пишет, что «система залогового удержания урожая для миллионов южан, как белых, так и чернокожих, стала слегка модифицированной формой рабства». Человек с закладной становился для фермеров «человеком, который все устраивает», а чернокожие фермеры называли таких людей просто «Человек». С каждым годом фермер был должен еще больше денег, пока у него не отбирали ферму, а сам он не становился арендатором.

Гудвин приводит две истории в качестве иллюстрации. В 1887–1895 гг. один белый фермер из Южной Каролины закупил у торговца продукции и услуг на сумму 2 681,02 долл., но смог заплатить только 687,31 долл. В конце концов ему пришлось отдать свою землю этому торговцу. В 1884–1901 гг. чернокожий фермер по имени Мэтт Браун из Блэк-Хоука (Миссисипи) покупал все необходимое в лавке Джонса, долг все возрастал и накапливался, и в 1905 г. последней записью в журнале торговца стали предназначенные для этого должника гроб и ритуальные аксессуары.

Мы не знаем, сколько раз против такой системы восставали. В 1889 г. собравшаяся в окрестностях Дели (Луизиана) группа мелких фермеров отправилась в городок и разгромила магазины, чтобы, по их словам, «отменить свои долги».

В пик депрессии 1877 г. некоторые белые фермеры в Техасе создали первый фермерский альянс. Через несколько лет он уже действовал по всему штату. К 1882 г. работало 120 отделений в 12 графствах, к 1886 г. в 2 тыс. местных фермерских альянсов состояло 100 тыс. фермеров. Они начали предлагать альтернативы старой системе: вступление в альянс и образование кооперативов, совместное приобретение товаров по более низким ценам. Фермеры начали продавать хлопок «в складчину».

В некоторых штатах получило распространение движение Грейнджеров; способствовавшее принятию законов в поддержку фермеров. Но Грейндж, как писала одна из его газет, «является по сути консервативным и осуществляет стабильную, хорошо организованную, рациональную и контролируемую оппозиционную деятельность против наступлений на свободы людей, в отличие от беззаконных, отчаянных попыток коммунизма». Это было время кризиса, и в таких условиях Грейндж делал слишком мало. Он терял сторонников, а фермерский альянс их приобретал.

С самого начала фермерский альянс проявлял солидарность с растущим рабочим движением. Когда члены ОРТ устроили забастовку против пароходной компании в Галвестоне (Техас), один из радикальных лидеров техасского альянса, Уильям Лэмб, высказал мнение многих (но не всех) членов организации, заявив в открытом письме к сторонникам альянса: «Зная, что не слишком далек тот день, когда фермерскому альянсу придется прибегать к бойкоту промышленников, чтобы получать товары напрямую, мы считаем своевременным шагом поддержу "Рыцарей труда"…» Л. Гудвин пишет: «С этого письма берет начало радикализм альянса — популизм».

Президент фермерского альянса штата Техас выступал против присоединения к бойкоту, но группа членов организации приняла следующую резолюцию:

Поскольку мы видим несправедливые посягательства капиталистов на все стороны жизни трудящихся… мы выражаем сердечную поддержку «Рыцарям труда» в их мужественной борьбе против монополистического угнетения и… предлагаем встать с ними в один ряд.

Летом 1886 г. члены альянса собрались в городке Клеберн неподалеку от Далласа и составили документ, вошедший в историю как «Клебернские требования», — первый документ популистского движения, требовавший принятия, «законодательства, обеспечивавшего нашим людям свободу от тягостных и постыдных злоупотреблений, которые промышленные рабочие ныне терпят от высокомерных капиталистов и всесильных корпораций». Они призвали к общенациональной конференции всех рабочих организаций «для обсуждения тех мер, которые могут представлять интерес для трудящихся классов» и предложили ввести регулирование железнодорожных тарифов, высокие налоги на земли, используемые исключительно в целях спекуляции и увеличения денежной массы.

Альянс продолжал расти. К началу 1887 г. в нем состояло 200 тыс. членов в 3 тыс. филиалах. К 1892 г. фермеры-лекторы побывали в 43 штатах и обратились к 2 млн фермерских семьей. Л. Гудвин называет это «самым массовым организационным усилием какого-либо гражданского института в Америке XIX в.». Эти действия были основаны на идеях сотрудничества, создания фермерами собственной культуры, собственных политических партий, идее заслужить уважение, которого не проявляли по отношению к ним лидеры бизнеса и политики.

С целью формирования фермерских альянсов агитаторы из Техаса прибыли в Джорджию, и спустя три года в этом штате было 100 тыс. членов альянсов в 134 из 137 графств. В Теннесси вскоре насчитывалось 125 тыс. членов в 3,6 тыс. местных филиалов, находившихся в 92 из 96 графств. Фермерский альянс, по словам неизвестного, «подобно тайфуну» прокатился по Миссисипи, Луизиане и Северной Каролине. Затем его филиалы появились севернее, в Канзасе и обеих Дакотах, где было создано 35 кооперативных складов.

Одним из лидеров альянса в Канзасе был Генри Винсент, основавший в 1886 г. журнал «Америкэн нонконформист энд Канзас индастриал либерейтор». В первом номере он писал:

Данный журнал будет стараться публиковать материалы, направленные на просвещение рабочих, фермеров и производителей, и будет стремиться принимать сторону угнетенных в борьбе с угнетателями…

К 1889 г. в фермерском альянсе штата Канзас состояло 50 тыс. членов, и его кандидаты избирались на некоторые посты местного уровня.

Теперь в Национальном фермерском альянсе было 400 тыс. человек. Условия, толкавшие эту организацию к активной деятельности, только ухудшались. Кукуруза, стоившая в 1870 г. 45 центов за бушель, в 1889 г. продавалась уже по 10 центов. Технология сбора урожая пшеницы требовала использования машины для вязки снопов до того, как они засохнут. Стоимость этого оборудования составляла несколько сот долларов, и фермер покупал его в кредит, зная, что через несколько лет добыть 200 долл. будет еще труднее. Затем необходимо было заплатить за перевозку каждого бушеля зерна. Фермеру также следовало оплатить по высоким расценкам хранение этого зерна в элеваторах на станциях. На Юге ситуация была хуже, чем где бы то ни было, — 90 % фермеров жили в кредит.

Чтобы отреагировать на происходящее, фермерский альянс штата Техас сформировал действовавший на уровне штата кооператив, великую Техасскую биржу, которая продавала хлопок фермеров за одну большую сделку. Но сама биржа нуждалась в ссудах для авансовых платежей своим членам, а банки ей в этих ссудах отказывали. Фермерам был брошен клич набрать необходимый капитал для деятельности биржи. Девятого июня 1888 г. тысячи людей пришли в здания 200 техасских судов и внесли свой вклад, пообещав 200 тыс. долл. Удалось собрать 80 тыс. долл. наличными. Этого не хватало. Бедность фермеров не давала им возможности помочь самим себе. Банки победили, и это убедило альянсы в том, что ключевым моментом является денежная реформа.

Однако на этом пути случилась и победа. С фермеров брали слишком большие деньги за джутовые мешки (в них хранился хлопок), продажа которых контролировалась одним трестом. Фермеры, участвовавшие в альянсе, организовали бойкот, стали делать мешки из хлопка и вынудили производителей джута продавать свою продукцию по 5 центов за ярд вместо прежних 14 центов.

Неоднозначность убеждений популистов наглядно видна на примере одного из их техасских лидеров — Чарлза Макьюна. В области экономики он придерживался радикальных взглядов (был противником трестов и капиталистов), по политическим взглядам являлся консерватором, выступавшим против новой партии, независимой от демократов, и ко всему прочему — расистом. Макьюн выдвинул план, который стал важнейшим в предложенной популистами программе и предусматривал создание субказначейства. Правительству предлагалось организовать собственные склады, на которых фермеры хранили бы свою продукцию, получая в обмен сертификаты этого субказначейства. В качестве сертификатов использовались бы гринбеки, и таким образом был бы открыт доступ к гораздо большему количеству денег, не зависящих от золота или серебра, а связанных с объемом произведенной фермерами продукции.

Осуществлялись и другие эксперименты под эгидой альянса. В Северной и Южной Дакоте действовал грандиозный кооперативный план, страховавший фермеров от потери урожая. Там, где крупные компании просили 50 центов за акр, кооперативная цена держалось на уровне 25 центов или ниже. Было выпущено 130 тыс. полисов на общую площадь 2 млн акров.

Судьба предложений Макьюна о субказначействе зависела от правительства. Поскольку их не брала на вооружение ни одна из двух основных политических партий, это означало необходимость создания третьей партии, что не согласовывалось с убеждениями самого Макьюна. Альянсы начали работу в этом направлении. В 1890 г. 38 их кандидатов были избраны в Конгресс США. На Юге представители альянсов стали губернаторами Джорджии и Техаса. Организация оттеснила демократов в Джорджии и получила три четверти мест в законодательном собрании этого штата, а также шесть из десяти мест от Джорджии в палате представителей Конгресса США.

Однако, как пишет Л. Гудвин, это была «двусмысленная революция, поскольку партийная машина оставалась в руках тех же людей, что и раньше, и посты председателей ключевых комитетов в Конгрессе и законодательных органах штатов сохранялись за консерваторами, а корпоративные силы в штатах и на общенациональном уровне все еще могли использовать свои деньги для достижения ими желаемых результатов».

Альянсы не получали реальную власть, но все же распространяли новые идеи и дух перемен. Превратившись в политическую партию, они стали называться Народной (или Популистской) партией. Ее съезд был проведен в 1890 г. в городе Топика (Канзас). Великий популистский оратор из этого штата — Мэри Эллен Лииз сказала переполненной энтузиазмом толпе:

Вся страна принадлежит Уолл-стриту. Это более не «власть народа, волей народа, для народа» [134] , а власть Уолл-стрита, волей Уолл-стрита и для Уолл-стрита… Наши законы — результат системы, которая наряжает мошенников в парадные костюмы, а честных людей — в лохмотья… политики утверждают, что мы страдаем от перепроизводства. Что это за перепроизводство, при котором каждый год 10 тыс. маленьких детей умирают в США от голода, а в Нью-Йорке свыше 100 тыс. девушек вынуждены обменивать честь на кусок хлеба…

В Соединенных Штатах есть 30 человек, чье совокупное состояние превышает 1,5 млрд долл. Есть и полмиллиона человек, ищущих работу… Мы требуем деньги, землю и транспорт. Мы требуем упразднения национальных банков, мы требуем полномочий напрямую брать ссуды у государства. Мы требуем стереть с лица земли ненавистную систему ареста собственности должника… При необходимости мы силой будем защищать свои дома и очаги и не станем выплачивать долги ростовщическим компаниям, пока правительство не расплатится с нами.

Люди загнаны в угол. Пусть кровопийцы, ранее отбиравшие у нас деньги, знают об этом.

На национальной конференции Народной партии, прошедшей в 1892 г. в Сент-Луисе, была принята предвыборная программа. Текст ее преамбулы написал и прочитал собравшимся другой великий оратор движения — Игнатиус Доннелли:

Мы собрались в центре страны, которую довели до грани моральной, политической и материальной разрухи. Коррупция охватила избирательную систему, законодательные органы, Конгресс, прикасается даже к судейской мантии. Народ деморализован… Газеты существуют на субсидии, или на них надели намордник; общественное мнение приглушено; бизнес — в прострации; наши дома заложены и перезаложены; трудящиеся доведены до нищеты, а земля сконцентрирована в руках капиталистов.

Городские рабочие лишены права организовываться для самозащиты; из-за приезжающих из других стран, доведенных до нищеты рабочих падают заработки; целая армия… создана для их отстрела… Плоды тяжкого труда миллионов нагло разворовываются для создания колоссальных состояний… Из одной и той же плодовитой утробы государственной несправедливости мы рождаем два класса — нищих и миллионеров…

Предвыборный съезд Народной партии в Омахе, прошедший в июле 1892 г., выдвинул кандидатом на пост президента США Джеймса Уивера, популиста из штата Айова, бывшего генерала Армии Союза. Теперь движение было привязано к избирательной системе. Его представитель Леонидас Полк сказал, что популисты могут «сомкнуть руки и сердца и маршем идти к избирательным урнам, взять власть в свои руки, восстановить ее принципы, созданные нашими отцами, и руководить страной в интересах народа». Уивер получил свыше 1 млн голосов избирателей, но потерпел поражение.

Перед новой политической партией стояла задача объединения разных по интересам групп населения: северных республиканцев и южных демократов, городских рабочих и сельских фермеров, черных и белых. На Юге набирал силу Национальный альянс цветных фермеров, в котором было около 1 млн членов, но его создали и возглавляли белые. В этой организации работали и чернокожие активисты, однако им непросто было убедить черных фермеров, что даже если экономических реформ удастся добиться, то негры получат равный доступ к их плодам. Чернокожие являлись сторонниками Республиканской партии — партии Линкольна, партии законов о гражданских правах. Они считали демократов партией рабства и сегрегации. Как пишет Л. Гудвин, «в эпоху невероятных предрассудков белых [по отношению к чернокожим] лозунг обуздания "порочного монополизма корпорации" не являлся для черных фермеров тем спасательным кругом, которым он был для белых аграриев».

Часть белых считали, что необходима межрасовая солидарность. Одна из алабамских газета писала:

Белые и цветные альянсы едины в своей войне с трестами, продвижении идеи создания фермерами кооперативных магазинов и производств, издания собственных газет, учреждения своих школ и влияния во всех вопросах, беспокоящих их как граждан, касающихся их лично или всех вместе.

Газета «Сентинел», официальный печатный орган «Ордена рыцарей труда» штата Алабама, писала: «Демократия Бурбонов пытается подавить альянс давно известным окриком "ниггер". Однако теперь это не сработает».

Некоторые чернокожие, состоявшие в альянсе, также призывали к единству. Лидер альянса цветных фермеров штата Флорида сказал: «Мы осознаем тот факт, что интересы цветного трудящегося и белого труженика одни и те же».

Когда в Далласе летом 1891 г. была образована Народная партия штата Техас, она стала межрасовой и радикальной организацией. Между белыми и черными происходили прямые и энергичные дебаты. Чернокожий делегат, активист ОРТ, недовольный туманными заявлениями насчет «равноправия», заявил:

Если мы равноправны, почему шериф не призывает негров в присяжные? И зачем тогда вешать знак «для негров» в пассажирских вагонах?

Я хочу рассказать своим людям, что собирается делать Народная партия. Я хочу им сказать, что при ней черная и белая лошадь будут работать на одном поле.

Белый лидер ответил на это, заявив, что от каждого округа в штате необходимо выставить делегата-чернокожего. «Они в такой же яме, как и мы». Когда кто-то предложил, чтобы были раздельные популистские клубы для белых и черных, которые могли бы «собираться вместе», белый руководитель альянса цветных фермеров P. M. Хэмфри возразил: «Так не пойдет. Цветные — часть народа, и должны быть признаны таковой». После этого двоих черных избрали в исполнительный комитет партии на уровне штата.

Негры и белые находились в разном положении. Чернокожие были в основном сезонными рабочими и разнорабочими, а большинство белых участников альянса составляли владельцы ферм. Когда в 1891 г. альянс цветных фермеров, добивавшийся повышения заработков до 1 долл. в день для сборщика, объявил о начале забастовки на хлопковых полях, Л. Полк, глава белого альянса, денонсировал это решение как наносящее ущерб состоявшим в этой организации фермерам, которым пришлось бы платить требуемое жалованье своим батракам. В Арканзасе стачку возглавил 30-летний чернокожий сборщик хлопка Бен Паттерсон, который в поисках сторонников ездил от плантации к плантации. Число этих людей росло, они вступали в перестрелки с отрядами белых. В результате убили управляющего плантацией, сожгли хлопкоочистительную машину. Паттерсон и его группа были схвачены, 15 человек застрелили.

На Юге солидарность между белыми и черными проявлялась отчасти во время выборов, результатом чего стало избрание нескольких негров на местных выборах в Северной Каролине. Белый фермер из Алабамы написал в 1892 г. в газету: «Даст Бог, Дядюшка Сэм выставит штыки вокруг избирательных урн в "черном поясе" в первый понедельник августа, чтобы негры могли получить справедливое число голосов». В конференциях третьей партии, проходивших в Джорджии, также принимали участие чернокожие делегаты: их было 2 человека в 1892 г. и 24 в 1894 г. В предвыборной программе Народной партии штата Арканзас говорилось об «угнетении независимо от расовой принадлежности».

Были и другие эпизоды проявления межрасовой солидарности. Л. Гудвин обнаружил в восточной части Техаса необычную коалицию чернокожих и белых официальных лиц: корнями она уходила в период Реконструкции и сохранилась до времени популизма. Правительство штата контролировалось белыми демократами, но в графстве Граймс негры занимали выборные посты в местной администрации и направляли своих законодателей в столицу штата. Должность секретаря окружного суда занимал чернокожий, заместители шерифа и директор школы тоже были черными. Устраивавший ночные налеты Союз белых людей использовал угрозы и убийства, чтобы расколоть коалицию, но, как отмечает Гудвин, на ее прочности «сказались долгие годы межрасового сотрудничества в графстве Граймс», и остается только размышлять об упущенных возможностях.

Расизм был силен, и Демократическая партия играла на этих чувствах, завоевывая поддержку со стороны многих фермеров из Популистской партии. Когда белые фермеры-арендаторы, не выдержавшие системы залогового удержания, изгонялись со своих земель и заменялись чернокожими, расовая ненависть только усиливалась. Южные штаты находились в процессе подготовки новых конституций (первым такой документ принял штат Миссисипи в 1890 г.), и в них предусматривались различные способы, не дававшие черным возможности участвовать в выборах и сохранявшие прочную сегрегацию во всех сферах жизни.

Законы, отнявшие право голоса у чернокожего населения из-за введения подушных избирательных налогов, имущественных и образовательных цензов, зачастую лишали и белую бедноту возможностей голосования. Политические лидеры Юга осознавали это. На конституционном конвенте в Алабаме один из них заявил, что хочет лишить права голоса «всех тех, кто не подходит и не обладает достаточной квалификацией, и если это правило коснется белого в такой же степени, как и негра, то пусть так и будет». Выходившая в городе Шарлотт (Северная Каролина) газета «Обсервер» рассматривала лишение гражданских прав как «борьбу белого населения Северной Каролины за то, чтобы избавить себя от угрозы правления негров и белых представителей низшего класса». Том Уотсон, лидер популистов в Джорджии, призывал к расовой солидарности:

Вас держат дальше друг от друга, чтобы по отдельности лишать заработка. Вас заставляют ненавидеть друг друга потому, что в этой ненависти — залог финансовой деспотии, порабощающей и тех и других.

Вас вводят в заблуждение и ослепляют, чтобы вы не могли увидеть, каким образом этот расовый антагонизм увековечивает денежную систему, делающую и тех и других нищими.

По мнению афроамериканского ученого Р. Аллена, рассматривавшего популизм в своей работе «Реформаторы поневоле», Т. Уотсон стремился заручиться поддержкой черных для партии белых. Нет сомнений в том, что, когда Уотсон счел эту поддержку постыдной и бесполезной, он стал столь же красноречивым сторонником расизма, сколь он был красноречив в его развенчании.

Однако Уотсон, должно быть, апеллировал к некоторым искренним чувствам белой бедноты, угнетение которой как класса давало ей почву для общих интересов с неграми. Когда молодому чернокожему проповеднику Г. С. Дойлу, выступавшему в поддержку избрания Т. Уотсона в Конгресс США, стала угрожать толпа линчевателей, он явился к последнему с просьбой о защите, и 2 тыс. белых фермеров помогли Дойлу избежать расправы.

Это были годы, которые показывают всю сложность классового и расового конфликта. Во время избирательной кампании Уотсона линчеванию подверглись 15 негров. В Джорджии после 1891 г. легислатура, контролировавшаяся альянсом, по словам Р. Аллена, «приняла больше анти-негритянских законопроектов, чем когда-либо за один год в истории этого штата». Однако в 1896 г. в программе Народной партии в штате Джорджия были осуждены линчевание и терроризм, в ней же содержался призыв к запрету на использование труда заключенных частными компаниями.

К. Ванн Вудворд отмечает уникальную особенность популистского движения на Юге: «Ни до этого, ни после не было ситуации, когда две расы на Юге были столь близки друг к другу, как в период борьбы популистов за свои идеи». Популистское движение также предприняло примечательную попытку создать новую и независимую культурную среду фермеров. Просветительское бюро альянса действовало по всей стране; с ним сотрудничали 35 тыс. лекторов. Популисты издавали множество книг и брошюр в собственных типографиях. К. Ванн Вудворд пишет:

Из пожелтевших брошюр можно понять, что аграрные идеологи предприняли попытку дать своим соотечественникам новое образование, начав с основ. Отвергая «историю в том виде, в каком она преподается в наших школах» как «практически бесполезную», они взялись переписать ее или по крайней мере ее важнейшие страницы со времен древних греков. Не больше сожаления они испытывали и по поводу пересмотра основ экономики, политической теории, права и государственного управления.

Читательская аудитория популистского журнала «Нэшнл экономист» составляла 100 тыс. человек. Л. Гудвин насчитал свыше тысячи наименований популистской прессы, издававшейся в 90-х годах XIX в. Тогда увидели свет такие газеты, как «Комрид», выходившая в хлопковом крае Луизианы, или «Тойлерс френд», выпускавшаяся в сельских районах Джорджии. В той же Джорджии выходила газета «Революшн». В Северной Каролине типографию популистов сожгли. В Алабаме печаталась «Ливинг трут». В 1892 г. в ее типографию проникли неизвестные, которые разбросали литеры, а в следующем году был совершен поджег, но печатный станок уцелел, и редактор продолжал издавать газету без перерыва.

В популистском движении родились сотни стихов и песен, таких, как «Фермер — это тот»:

Широкой популярностью пользовались книги, написанные лидерами популистов, например, «Богатство против общества» Генри Демареста Ллойда и «Школа финансов» Уильяма Харви (произвище Монетка). Алабамский историк того периода У. Г. Браун сказал о популизме, что «ни одно другое политическое движение, ни в 1776 г., ни в 1860–1861 гг., не имело столь глубокого воздействия на жизнь Юга».

По мнению Л. Гудвина, если бы рабочее движение в городах смогло достичь того, чего популистам удалось добиться в сельских районах, т. е. «создать среди городских рабочих культуру сотрудничества, самоуважения и экономического анализа», то в США могло бы возникнуть великое движение за перемены. Однако между фермерами и рабочими возникали лишь сиюминутные, случайные взаимосвязи. Одни никогда безоговорочно не поддерживали интересы других. Тем не менее имелись признаки общего сознания, которое при иных обстоятельствах могло бы привести к единому и поступательному движению за перемены.

На основе тщательного изучения популистских газет Среднего Запада Н. Поллак приходит к выводу, что «популизм видел себя классовым движением, аргументируя это тем, что фермеры и рабочие имели в обществе одинаковое материальное положение». В редакционной статье журнала «Фармере аллайанс» так говорилось о человеке, работавшем по 14–16 часов в день: «Над ним измываются и морально, и физически. У него нет идей, есть лишь пристрастия; у него нет убеждений, есть лишь инстинкты». Н. Поллак считает это доморощенной версией идеи К. Маркса об отчуждении рабочих от собственного человеческго «я» в условиях капитализма, и находит много других параллелей между популизмом и марксизмом.

Без сомнения, популисты, как и большинство белых американцев, в своих взглядах придерживались расизма и нейтивизма. Частью объяснения было то, что расовый вопрос для них был не таким важным, как проблемы экономической системы. Поэтому и в «Фармере аллайанс» говорилось: «Народная партия возникла не ради освобождения чернокожих, а ради освобождения всех людей… обретения индустриальной свободы для всех, без чего не может быть свободы политической».

Более важными, чем теоретические взаимосвязи, являлись популистские выражения поддержки конкретной борьбы рабочих. В выходившей в штате Небраска газете «Аллайанс-индепендент» во время большой забастовки на сталелитейном заводе Э. Карнеги появились такие строки: «Все, кто заглянет глубже, увидят, что кровавая битва в Гомстеде была лишь эпизодом великого конфликта между капиталом и трудом». В сельских районах многие сочувствовали походу безработных под руководством Дж. Кокси; в Оцеоле (Небраска) около 5 тыс. человек пришли на пикник-чествование Кокси. Во время Пульмановской стачки один фермер написал губернатору Канзаса: «Можно не сомневаться в том, что почти все, если не все люди из альянса всецело поддерживают этих бастующих».

Помимо серьезных провалов в деле объединения интересов черных и белых, городских рабочих и сельских фермеров, имелся еще и соблазн избирательной политики — все это сошлось, чтобы покончить с популистским движением. Однажды заключив союз с Демократической партией во имя поддержки кандидатуры Уильяма Дженнингса Брайана на президентских выборах 1896 г., популисты утонули в море политики демократов. Груз стремления к победе на выборах заставил популистов заключать сделки с основными политическими партиями в городах. Если бы демократы выиграли, то популизм подвергся бы поглощению, если бы проиграли — распаду. Электоральная политика выводила наверх политических маклеров, а не аграриев-радикалов.

Среди радикальных популистов были те, кто это осознавал. Они видели, что слияние с демократами в попытке «победить» приведет к потере того, в чем они нуждались, а именно к поражению независимого политического движения. Они говорили о том, что широко разрекламированная идея свободной чеканки серебряных монет по существу ничего не изменит в капиталистической системе. Один техасский радикал заявил, что выпуск серебряных монет «не затронет все те условия, которые стали основой несправедливой концентрации богатства».

Г. Д. Ллойд отметил как-то, что выдвижение У. Дж. Брайана в качестве кандидата было частично оплачено Маркусом Дейли (представлявшим компанию «Анаконда коппер») и Уильямом Рэндолфом Хёрстом (представлявшим интересы компаний, владевших серебряными рудниками на Западе). Он насквозь видел риторику Брайана, распалявшего 20-тысячную толпу на съезде демократов. «Мы обращались с воззваниями, а их с презрением отвергали; мы просили, а на наши просьбы не обращали внимания; мы умоляли, а они насмехались над нашими бедами. Мы больше не умоляем, не просим и не взываем. Мы бросаем вызов!» Ллойд с горечью писал:

Бедняги подбрасывают шляпы в воздух в поддержку тех, кто обещает вывести их из дебрей по денежной тропе… Там люди будут 40 лет блуждать по валютным лабиринтам, как последние 40 лет блуждали вокруг да около законопроекта о тарифах.

На выборах 1896 г., во время которых популистов переманили на сторону демократов, кандидат от Демократической партии Брайан проиграл Уильяму Маккинли, поддержанному корпорациями и прессой. Это стало первым случаем массированного использования денег в избирательной кампании. В стане демократов, похоже, не хотели терпеть и намека на популизм, и люди истеблишмента зарядили все пушки, чтобы убедиться в том, что так и будет.

Это было время консолидации системы после поры протеста и бунтарства, как часто случается в Соединенных Штатах в период выборов. На Юге черное население держали под контролем. Индейцев окончательно изгоняли с западных равнин. Однажды холодным зимним днем 1890 г. солдаты армии США напали на лагерь индейцев на ручье Вундед-Ни (Южная Дакота) и уничтожили 300 мужчин, женщин и детей. Это событие стало кульминацией продолжавшегося 400 лет насилия, эпоха которого началась еще при Колумбе, окончательно закрепив владение континентом за белыми. Но лишь за некоторыми из них, потому что к 1896 г. стало ясно, что государство готово громить забастовки рабочих, делая это по возможности законными средствами, а при необходимости — силовыми методами. Там, где развивалось угрожающе массовое движение, двухпартийная система проявляла готовность направлять свои отряды, чтобы окружить такое движение и лишить его жизнеспособности.

Как всегда, патриотизм использовался в качестве метода, который мог утопить классовое недовольство в потоке призывов к общенациональному единству. Проявив редко выставляемую напоказ связь между деньгами и флагом, У. Маккинли заявил:

… этот год станет годом патриотизма и служения стране. Я рад осознавать, что народ по всей стране искренне предан одному флагу, славному звездно-полосатому знамени, что народ этой страны готов хранить ее финансовую честь так же свято, как он хранит честь флага.

Высшим актом проявления патриотизма была бы война. Через два года после того, как У. Маккинли стал президентом, Соединенные Штаты объявили войну Испании.

Территориальная экспансия США (конец XVIII — XIX вв.)