Война и ура-патриотизм могли лишь отстрочить, а не полностью погасить классовый гнев, порожденный реалиями повседневной жизни. В самом начале XX в. это недовольство возродилось вновь. Политические взгляды анархистки и феминистки Эммы Голдман сформировались под влиянием ее работы на фабрике, казней участников событий на площади Хеймаркет, Гомстедской стачки, длительного тюремного заключения ее возлюбленного и товарища по борьбе Александра Беркмана, экономического кризиса 90-х годов XIX в., забастовочной борьбой в Нью-Йорке и собственного опыта пребывания в тюрьме на острове Блэкуэлле. Вот что она сказала на митинге спустя несколько лет после окончания испано-американской войны:

Как же наши сердца были переполнены возмущением свирепыми испанцами!. Но когда дым рассеялся, мертвецов похоронили, а военные расходы вернулись к народу в форме увеличения цен на товары и аренду, т. е., когда мы протрезвели после патриотической пирушки, неожиданно нас осенило, что причиной испано-американской войны была цена на сахар… что жизни, кровь и деньги американского народа использовались для защиты интересов американских капиталистов.

Марк Твен не был ни анархистом, ни радикалом. К 1900 г. писателю исполнилось 65 лет, и он являлся всемирно известным автором одновременно забавных и серьезных, до мозга костей американских рассказов. Наблюдая за тем, как ведут себя Соединенные Штаты и другие страны Запада по отношению к остальному миру, Марк Твен написал в начале XX в. в нью-йоркской газете «Гералд»: «Я передаю тебе величественную особу, имя которой Христианство, вернувшуюся из своих пиратских налетов на Кяо-Чао, Маньчжурию, Южную Африку и Филиппины испачканной, измаранной, потерявшей честь, с душой, исполненной подлости, с карманами, набитыми добычей, с ханжескими речами на устах».

В начале XX в. писатели выступали в защиту социалистических идей или жестко критиковали капиталистическую систему, и это были не малоизвестные памфлетисты, а наиболее значительные фигуры в литературе США, чьи книги читали миллионы: Эптон Синклер, Джек Лондон, Теодор Драйзер, Фрэнк Норрис.

Роман Э. Синклера «Джунгли», вышедший в 1906 г., привлек внимание к условиям работы на чикагских скотобойнях, шокировав всю страну, и способствовал выдвижению требований принятия законов, которые регулировали бы мясную промышленность. Рассказывая о рабочем-иммигранте Юргисе Рудкусе, автор пишет о социализме, о том, какой прекрасной могла бы быть жизнь, если бы люди совместно владели имуществом и работали, делясь друг с другом богатствами земли. Сначала «Джунгли» были напечатаны в газете социалистов «Эпил ту ризон»; затем миллионы людей прочитали роман, вышедший отдельной книгой и переведенный на 17 языков.

Одним из факторов, повлиявших на философию Синклера, являлась книга Джека Лондона «Люди бездны». Дж. Лондон был членом Социалистической партии Америки (СПА). Он вырос в трущобах Сан-Франциско, был внебрачным ребенком. Будущий писатель работал разносчиком газет, трудился на консервной фабрике, был моряком и рыбаком, работал на джутовой фабрике и в прачечной, приехал по железной дороге на Восточное побережье США. На улицах Нью-Йорка Лондона избил дубинкой полицейский, в городе Ниагара-Фолс его арестовывали за бродяжничество. Он видел, как людей избивают и пытают в тюрьме. В заливе Сан-Франциско Лондон занимался браконьерским промыслом устриц. Он читал книги Г. Флобера, Л. Н. Толстого, Г. Мелвилла, а также «Манифест Коммунистической партии», проповедовал социалистические идеи в лагерях золотоискателей на Аляске зимой 1896 г., прошел на корабле 2 тыс. миль по Берингову морю. Дж. Лондон стал всемирно известным писателем — автором приключенческих книг. В 1906 г. он написал роман «Железная пята», предупреждающий о возможности появления фашизма в Америке и содержащий идеальные представления автора о социалистическом братстве людей. В этом романе устами героев писатель бросает обвинения системе.

Убедившись, что современный человек живет хуже своего пещерного предка, хотя его производительность труда возросла тысячекратно, мы с неизбежностью приходим к выводу, что капитализм обанкротился… преступные, хищнические методы хозяйничанья ввергли человечество в нищету [138] .

Продолжая свое обвинение, Дж. Лондон подводит читателя к такому видению будущего:

Предлагаю не разрушать эти великолепные машины, работающие и хорошо, и дешево. Давайте возьмем их себе. Пусть они радуют нас своей производительностью и дешевизной. Будем сами управлять ими… Это, господа, и есть социализм… [139]

Это было время, когда даже такой литератор, как живший в добровольной ссылке в Европе и не склонный к политическим заявлениям романист Генри Джеймс, путешествовавший по Соединенным Штатам в 1904 г., увидел страну как «огромный сад Раппачини, переполненный всеми разновидностями ядовитых кустов страсти по деньгам».

«Макрейкеры» («разгребатели грязи») внесли свой вклад в атмосферу инакомыслия, просто рассказывая о том, что видели. По иронии судьбы во имя извлечения прибыли некоторые новые массовые журналы печатали их статьи (например, разоблачения деятельности «Стэндард ойл», принадлежавшие перу Айды Тарбелл, или очерки Линкольна Стеффенса о коррупции в крупных городах США).

К началу XX в. ни патриотизм времен войны, ни отвлечение энергии на проведение выборов не могли скрыть проблем, охвативших систему. Процесс концентрации бизнеса в руках немногих продолжился, стал более очевиден контроль со стороны банкиров. По мере развития технологий и укрупнения корпораций им требовалось все больше капитала, находившегося в руках именно банкиров. К 1904 г. свыше 1 тыс. линий железных дорог оказались консолидированы в шесть крупных объединений, каждое из которых было связано либо с Дж. П. Морганом, либо с Рокфеллерами. Вот что об этом пишут Т. Кохрэн и У. Миллер:

Имперским лидером новой олигархии был «Дом Моргана». В сделках ему ловко содействовали «Фёрст нэшнл бэнк оф Нью-Йорк» (директор Джордж Ф. Бейкер) и «Нэшнл сити бэнк оф Нью-Йорк» (президент Джеймс Стилмен, представлявший интересы Рокфеллеров). Эти три человека и их финансовые партнеры поделили между собой 341 директорскую должность в 112 огромных корпорациях. Общий объем ресурсов этих корпораций в 1912 г. составлял 22,245 млрд долл., т. е. больше, чем оценочная стоимость всей собственности в 22 штатах и территориях к западу от реки Миссисипи…

Дж. П. Морган всегда стремился к порядку, стабильности и предсказуемости. Один из его партнеров по бизнесу сказал в 1901 г.:

Теперь, когда такой человек, как мистер Морган, возглавляет громадную промышленность в противовес старой схеме вовлечения в нее групп лиц с самыми разными интересами, производство обретает большую упорядоченность, трудящиеся получают больше гарантий стабильной занятости при более высокой зарплате, а паники, вызванные перепроизводством, уходят в прошлое.

Но даже Морган и его партнеры оказались не в состоянии полностью контролировать сложившуюся систему. В 1907 г. опять произошла паника и финансовый крах, за которыми последовал кризис. И хотя в действительности самые крупные предприниматели не пострадали, однако уровень прибылей после 1907 г. оказался не таким высоким, каким его хотели видеть капиталисты; индустрия развивалась не столь быстро, как могла бы, и промышленники начали искать способы сокращения издержек.

Одним из таких способов стал тейлоризм. Фредерик У. Тейлор работал мастером в сталелитейной компании, детально изучая каждую заводскую операцию. В результате он разработал систему четко определенного разделения труда, повысил уровень механизации, ввел систему отдельной оплаты за каждый вид работ с целью увеличения производительности и роста прибылей. В 1911 г. Тейлор опубликовал книгу о «научных методах управления», которая оказала огромное влияние на мир бизнеса. Теперь управляющие могли полностью контролировать трудовую энергию заводского работника и его рабочее время. Как написал в своей работе «Труд и монополистический капитал» Г. Браверман, целью тейлоризма было сделать рабочих взаимозаменяемыми, способными выполнять простые задания, как того требовала новая система разделения труда. Люди превращались в подобие запчастей, лишенных индивидуальности и человеческих качеств, которые можно было покупать и продавать, как товар.

Данная система хорошо подходила для новой автомобильной промышленности. В 1909 г. Генри Форд продал 10 607 автомобилей, в 1913 г. — 168 тыс., а 1914 г. — 248 тыс. (т. е. 45 % всех произведенных в стране автомобилей). Его прибыль достигла 30 млн долларов.

При том что иммигранты составляли большую часть рабочей силы (так, например, в 1907 г. на заводах Э. Карнеги в графстве Аллегейни из 14 359 рабочих 11 694 человека являлись уроженцами стран Восточной Европы), тейлоризм с его упрощенными, не требовавшими квалификации видами деятельности становился более пригодным методом, нежели другие.

В Нью-Йорке вновь прибывшие иммигранты работали в условиях потогонной системы. В январе 1907 г. поэт Эдвин Маркэм писал в журнале «Космополитен»:

В непроветриваемых помещениях матери и отцы шили днем и ночью.

Те, кто работал на дому, получали меньше, чем те, кто трудился в потогонных цехах фабрик… А дети должны, как на каторге, вместо игр работать наряду со старшими…

В течение всего года в Нью-Йорке и других городах вы можете наблюдать детей, входящих и выходящих из таких жалких домов. Практически в любое время их можно видеть в нью-йоркском Ист-Сайде — бледных мальчиков или худых девочек, — с унылыми лицами, согнувшихся под тяжелым грузом одежды, который они тащили на плечах и на голове, и все их мускулы были напряжены…

Разве не является жестокой цивилизация, позволяющая маленьким сердцам и маленьким плечикам надрываться от таких взрослых обязанностей, тогда как в этом же самом городе жалкая собачонка в мягких руках изящной леди, прогуливающейся по прекрасным бульварам, чувствует себя гораздо лучше?

Город становился полем битвы. Десятого августа 1905 г. нью-йоркская «Трибюн» писала, что в ходе забастовки в пекарне Федермана в Нижнем Ист-Сайде произошла эскалация насилия, когда владелец привлек штрейкбрехеров, стремясь продолжить производство продукции:

Прошлым вечером в обстановке всеобщего ликования бастующие или их сторонники разгромили пекарню Филипа Федермана по адресу Орчард-стрит, № 183. Полицейские направо и налево размахивали своими дубинками, после того как толпа грубо обошлась с двумя их товарищами…

В Нью-Йорке было 500 швейных фабрик. Вот что одна женщина вспоминала об условиях работы:

… лестницы были сломаны и опасны… окон совсем немного, и они были такие грязные… Деревянные полы протирали раз в год… Освещения практически не было, кроме горевших круглые сутки газовых горелок… в темном коридоре находилась грязная, зловонная уборная.

Не было свежей питьевой воды… Повсюду мыши и тараканы…

В зимние месяцы… мы так страдали от холода, летом же мы мучились от жары…

Находясь в этих дырах — рассадниках болезней, мы, дети, работали рядом с мужчинами и женщинами по 70–80 часов в неделю! В том числе по субботам и воскресениям!. В субботу днем появлялось объявление: «Если вы не придете работать в воскресенье, можете не приходить на работу и в понедельник»… Детские мечты о дне отдыха не сбывались. Мы плакали, потому что были всего лишь детьми…

Зимой 1909 г. фабричные работницы «Трайенгл шертуэйст компани» организовались и решили провести забастовку. Вскоре их пикет стоял на холоде; они осознавали, что не смогут одержать победу, пока работают другие фабрики. Был созван массовый митинг работниц этих предприятий, на котором выступила красноречивый оратор Клара Лемлих, еще подросток, со следами недавних ударов, полученных во время стояния в пикете. Она сказала: «Предлагаю принять резолюцию о немедленном объявлении всеобщей забастовки!» Митинг буквально взорвался, его участники проголосовали за стачку.

Одна из участниц этих событий, Полин Ньюмен, годы спустя вспоминала о начале всеобщей забастовки:

Со всех сторон шли тысячи и тысячи людей, покидая фабрики и собираясь на Юнион-сквер. Дело происходило в ноябре, не за горами была холодная погода. У нас не было меховой одежды, чтобы согреться, но решимость вела нас вперед, пока мы не добрались до какого-то зала…

Я видела молодежь, в основном женщин, которые шли, не думая о том, что с ними может случиться… не думая о голоде, холоде, одиночестве… В этот день их волновало только то, что это был их день.

Профсоюз надеялся, что к стачке присоединятся 3 тыс. человек. В действительности их оказалось 20 тысяч. Каждый день 1 тыс. новых членов вступали в Межнациональный союз портных дамской одежды, в котором до этого было очень мало женщин. Цветные работницы принимали активное участие в забастовке, которая продолжалась всю зиму, несмотря на действия полиции и штрейкбрехеров, а также аресты и тюрьмы. Более чем в 300 мастерских рабочим удалось добиться выполнения своих требований. Женщины теперь становились профсоюзными лидерами. Обратимся вновь к воспоминаниям Полин Ньюмен:

Мы старались заниматься самообразованием. Я приглашала девушек к себе домой, и мы по очереди читали стихи на английском, чтобы усовершенствовать свои познания в языке. Среди наших любимых произведений были «Песнь рубашки» Томаса Худа и… «Маскарад анархии»

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

Условия работы на фабриках сильно не изменились. Во второй половине дня 25 марта 1911 г. пожар на предприятии «Трайенгл шертуэйст компании, начавшийся на складе, где хранилась ветошь, быстро распространился по восьмому, девятому и десятому этажам — на высоте, недоступной для пожарных лестниц. Начальник пожарной охраны Нью-Йорка сказал, что лестницы могут достать только до седьмого этажа. Однако из 500 тыс. нью-йоркских рабочих около половины трудились целыми днями, предположительно по 12 часов, в зданиях на этажах выше седьмого. По закону ворота фабрики должны были открываться наружу. Но ворота предприятия «Трайенгл шертуэйст компани» открывались внутрь. Кроме того, в рабочее время нельзя было запирать ворота, однако на указанной фабрике они были обычно закрыты, чтобы компания могла контролировать перемещения работников. Поэтому, оказавшись в капкане, молодые женщины заживо сгорали прямо у рабочих столов или в давке возле запертой двери или прыгали и разбивались насмерть в шахтах лифтов. Нью-йоркская газета «Уорлд» сообщала:

… мужчины и женщины, мальчики и девочки с криками толпились у оконных выступов и прыгали на улицу, которая была далеко внизу.

Они выбрасывались прямо в горящей одежде. У некоторых девушек загорались волосы, и они прыгали. Один за другим раздавался глухой звук ударов о мостовую. Как ни ужасно, но по сторонам здания, выходившим на Грин-стрит и Вашингтон-плейс, росли горы трупов и тел умирающих людей…

Из окон соседних зданий наблюдатели неоднократно видели несчастных, проявлявших друг к другу товарищескую поддержку перед смертью — девушек, бравшихся за руки.

Когда все было кончено, выяснилось, что 146 работников «Трайенгл шертуэйст компани», в основном женщины, сгорели или были задавлены. В траурной процессии на Бродвее приняли участие 100 тыс. человек.

Случались и другие пожары, несчастные случаи и вспышки болезней. В 1904 г. в промышленности, на транспорте и в сельском хозяйстве погибли 27 тыс. рабочих. В течение одного года только на нью-йоркских фабриках произошло 50 тыс. аварий. Шляпники получали респираторные заболевания, каменотесы вдыхали смертельно опасные вещества, работники типографий, печатавшие литографии, отравлялись мышьяком. В 1912 г. в докладе комиссии штата Нью-Йорк по обследованию предприятий говорилось:

Сэди — умная, приятная и чистоплотная девушка, которая трудится с тех пор, как получила разрешение на работу на швейных фабриках.

… В своей работе она привыкла к использованию белого порошка (обычно это мел или тальк), которым посыпают перфорации для переноса рисунка на ткань. Присыпанный меловым порошком или тальком рисунок легко стирался… Поэтому ее последний работодатель решил применить смесь порошка свинцовых белил с канифолью, которую нельзя было так просто оттереть, что снимало необходимость ее повторного нанесения.

Никто из работниц не знал ни о смене порошка, ни об опасности его использования…

Сэди всегда была очень крепкой и здоровой девушкой с хорошим аппетитом и цветом лица; но теперь она не могла есть… Ее ноги и руки опухли, одна рука перестала действовать, зубы и десны посинели. Когда в конце концов ей пришлось прекратить работу, после нескольких месяцев лечения от желудочного заболевания врач порекомендовал ей лечь в больницу. Проведенное там обследование показало, что она отравлена свинцом…

Согласно докладу Комиссии по отношениям в промышленности, в 1914 г. жертвами несчастных случаев на производстве стали 35 тыс. рабочих, а 700 тыс. человек получили различные травмы. В том году доходы 44 семейств, получавших по 1 млн долл. и более, равнялись общей сумме доходов 100 тыс. семей, зарабатывавших по 500 долл. в год. Сохранилась запись беседы между членом Комиссии по отношениям в промышленности Харрисом Уайнстоком и Джоном Осгудом, президентом угледобывающей компании из штата Колорадо, которую контролировало семейство Рокфеллер:

УАЙНСТОК: Если рабочий погибает, получают ли его иждивенцы какую-либо компенсацию?

ОСГУД: Необязательно. В некоторых случаях — да, в некоторых — нет.

УАЙНСТОК: Если он искалечен на всю жизнь, положена ли ему компенсация?

ОСГУД: Нет, сэр, никакой…

УАЙНСТОК: Получается, что вся тяжесть ложится целиком на их (рабочих] плечи.

ОСГУД: Да, сэр.

УАЙНСТОК: А промышленность не несет никаких расходов?

ОСГУД: Верно, промышленность не несет никаких расходов.

Все большее число трудящихся вовлекались в профсоюзную деятельность. В первые годы XX в. рабочие союзы насчитывали 2 млн членов (т. е. каждый четырнадцатый рабочий), из них 80 % состояли в Американской федерации труда, этой организации для избранных: практически все ее члены были белыми мужчинами, почти все — квалифицированными рабочими. Хотя количество женщин-работниц в целом продолжало расти — их число удвоилось с 4 млн в 1890 г. до 8 млн в 1910 г., и они составляли пятую часть всей рабочей силы в стране, — только каждая сотая труженица состояла в профсоюзе.

В 1910 г. чернокожий рабочий получал в среднем треть заработка белого рабочего. Хотя руководитель АФТ С. Гомперс и выступал с утверждениями о том, что верит в равные возможности, негров не принимали в большинство профсоюзов, входивших в Федерацию. Гомперс продолжал говорить, что не хочет вмешиваться во «внутренние дела» Юга: «Я считаю, что расовая проблема — это проблема, с которой вам, южанам, предстоит разобраться, причем без вмешательства назойливых посредников со стороны».

В реальной борьбе рядовые рабочие время от времени преодолевали эти барьеры. Ф. Фонер приводит воспоминания Мэри Макдауэлл о том, как формировался женский профсоюз на чикагских скотобойнях:

Драматические события того вечера начались, когда в дверь позвонила ирландская девушка и спросила: «Наша цветная сестра просит принять ее. Что мне с ней делать?» Ответ дала другая молодая ирландка, сидевшая на стуле: «Прими ее, конечно, и все вместе от всей души поприветствуйте ее!»

В 1907 г. в Новом Орлеане всеобщая забастовка на пристанях охватила 10 тыс. рабочих (докеров, возниц, грузчиков) — черных и белых — и продолжалась 20 дней. Лидер негритянских докеров Э. С. Суон сказал:

За мой тридцатидевятилетний опыт работы на пристани белые и негры еще никогда не были так прочно объединены общими проблемами, никогда ранее я не видел такой солидарности. Во всех предыдущих забастовках негра использовали против белого, но теперь это осталось в прошлом, и обе расы совместно отстаивают общие интересы…

Это были исключения из правила. В целом чернокожих держали подальше от профсоюзного движения. В 1913 г. У. Дюбуа писал: «Конечная цель всего этого — убедить американского негра в том, что его главный враг — не работодатель, который его грабит, а работающий вместе с ним белый».

АФТ относилась к расизму прагматично. Исключение женщин и иностранцев также носило прагматичный характер. В основном это были неквалифицированные работники, а Федерация, состоявшая почти полностью из квалифицированных рабочих, основывалась на философии «делового юнионизма» (каждого руководителя профсоюза в составе АФТ называли даже «деловым представителем»). Эта организация пыталась совместить производственную монополию работодателя с монополией на рабочую силу, установленной профсоюзом. В этом смысле она добивалась улучшения условий для некоторых категорий трудящихся, а большинство рабочих оставляла за воротами.

Чиновники АФТ получали большое жалованье, были на дружеской ноге с работодателями, даже допускались в светское общество. Вот что говорилось летом 1910 г. в одном газетном репортаже из модного приморского курорта Атлантик-Сити (Нью-Джерси):

Сегодня утром, играя на пляже в бейсбол в купальных костюмах с президентом Сэмом Гомперсом, секретарем Фрэнком Моррисоном и другими лидерами АФТ, бывший руководитель Объединенного союза горняков Джон Митчелл потерял кольцо с бриллиантом стоимостью 1 тыс. долл., подаренное ему поклонниками после урегулирования большой забастовки угольщиков в Пенсильвании. Ветеран службы спасения капитан Джордж Бёрк нашел кольцо, после чего Митчелл извлек 100-долларовую купюру из пачки денег, которая лежала у него в кармане, и вручил ее капитану в качестве вознаграждения за находку.

Хорошо оплачиваемые лидеры АФТ были защищены от критики как строго контролируемыми митингами, так и «командами головорезов» — наемной охраной, первоначально использовавшейся против штрейкбрехеров, но через некоторое время начавшей унижать и избивать оппонентов внутри профсоюза.

В этой ситуации — в ужасных условиях труда, кроме тех предприятий, где существовали профсоюзы, — трудящиеся, стремившиеся к радикальным переменам и видевшие корни нищеты в капиталистической системе, проявили заинтересованность в создании рабочего союза нового типа. Июньским утром 1905 г. в одном из залов Чикаго собрался съезд, объединивший 200 социалистов, анархистов и радикальных профсоюзных деятелей со всей страны. Они учредили профсоюз, получивший название «Индустриальные рабочие мира» (ИРМ). Лидер Западной федерации горняков — Большой Билл Хейвуд вспоминал в автобиографии, что для открытия съезда поднял лежавшую на трибуне доску и использовал ее как молоток председательствующего:

Товарищи рабочие… Мы собрались на континентальный конгресс рабочего класса. Мы собрались для того, чтобы вовлечь рабочих нашей страны в общее рабочее движение, которое имеет целью освобождение рабочего класса от рабского подчинения капитализму.

… Цели и стремления этой организации заключаются в том, чтобы передать рабочему классу экономическую власть и средства к существованию, контроль над производством и распределением, не считаясь с владельцами-капиталистами.

Вместе с Хейвудом на трибуне находились лидер Соцпартии Юджин Дебс и Мамаша Мэри Джонс, 75-летняя седовласая женщина, стоявшая у истоков Объединенного союза горняков Америки. На съезде был принят устав организации, в преамбуле которого говорилось:

У рабочего класса и класса работодателей нет ничего общего. Не может быть мира, пока голод и нужда преследуют миллионы трудящихся, а горстка тех, кто представляет класс работодателей, получают все блага жизни.

Борьба между этими двумя классами должна продолжаться до тех пор, пока трудящиеся все вместе не выйдут на поле битвы в политике и промышленности, пока при помощи экономической организации рабочего класса, не связанной с какой-либо политической партией, они не возьмут и не удержат в руках то, что производят своим трудом.

В одной из брошюр ИРМ разъяснялось, почему эта организация была не согласна с идеями АФТ о цеховых профсоюзах:

В справочнике союзов Чикаго за 1903 г. указано 56 различных организаций, существовавших только на мясоперерабатывающих предприятиях, которые разделены еще на 14 общенациональных профсоюзов, входящих в Американскую федерацию труда.

Что за ужасный пример раздробленной армии на фоне очень сплоченных рядов работодателей…

ИРМ (или «уобблиз», как стали называть членов организации по не вполне понятным причинам) стремилась объединить всех рабочих любой отрасли в «Единый большой союз», не разделенный по признаку пола, расы или квалификации. Организация выступала против заключения договоров с работодателями, поскольку довольно часто это мешало рабочим устраивать самостоятельные стачки или забастовки солидарности с другими трудящимися, что превращало членов профсоюзов в фактических штрейкбрехеров. По мнению «уобблиз», переговоры профсоюзных лидеров о таких договорах подменяли непрерывную борьбу простых рабочих.

Они говорили о «прямом действии» следующее:

Прямое действие означает действие индустриальных рабочих, осуществляемое ими самостоятельно, ради своих целей, без какой-либо вероломной помощи со стороны профсоюзных псевдолидеров или политиков-махинаторов. Забастовка, которая инициирована, контролируется и регулируется непосредственно рабочими, есть прямое действие… Прямое действие является индустриальной демократией.

В одной брошюре ИРМ говорилось: «Стоит ли мне объяснять вам, что означает прямое действие? Труженик на своем рабочем месте должен сказать хозяину, когда и где он будет работать, как долго, за какое жалованье и на каких условиях».

Члены ИРМ были мужественными бойцами. Однако, несмотря на репутацию, созданную им прессой, они не являлись сторонниками того, чтобы первыми применять насилие, но отвечали ударом на удар. В 1909 г. в местечке Маккис-Рокс (Пенсильвания) они возглавили забастовку 6 тыс. рабочих против филиала «Юнайтед Стейтс стил корпорейшн», бросили вызов полиции штата и вступили с ней в бой. Ирмовцы пообещали за каждого убитого рабочего убивать по одному полицейскому (в одной из стычек с применением огнестрельного оружия погибли четверо бастующих и три блюстителя порядка); им удалось сохранять пикеты на фабриках, до тех пор пока забастовка не достигла своих целей.

ИРМ смотрела на забастовки шире:

Забастовки являются эпизодами классовой войны; это проверки на прочность, периодические тренировки, в ходе которых рабочие обучаются слаженным действиям. Такая тренировка чрезвычайно важна для подготовки масс к финальной «катастрофе» — всеобщей стачке, которая довершит дело экспроприации [имущества] работодателей.

В то время в Испании, Италии и во Франции большую популярность завоевала идея анархо-синдикализма: рабочие берут власть не путем захвата государственной машины в ходе вооруженного восстания, а благодаря прекращению функционирования экономической системы в результате всеобщей забастовки. Завоеванная таким образом власть будет использована во благо всех. Один из членов ИРМ — Джозеф Эттор говорил:

Если рабочие всего мира хотят одержать победу, все, что от них требуется, — это осознать необходимость солидарности друг с другом.

Им ничего не надо делать — только бездействовать, и весь мир остановится. Рабочие сильнее всей собственности капиталистов тогда, когда держат руки в карманах…

Это была идея огромной силы. За десять бурных лет, прошедших с момента своего возникновения, ИРМ стала представлять собой угрозу капиталистическому классу, и это как раз в то время, когда капитализм стремительно развивался, а прибыли становились огромными. В организации никогда не состояло более 5—10 тыс. членов одновременно; люди вступали в ее ряды, но могли и прекратить сотрудничество. Возможно, через ИРМ прошло до 100 тыс. человек. Однако их энергичность, напор, то вдохновение, которое они передавали другим, а также способность быстро собрать вместе тысячи людей сделали ИРМ той силой, которая оказывала влияние на ситуацию в стране, значительно превосходившее по масштабам численность самой организации. Ирмовцы ездили повсюду (среди них было немало безработных или рабочих-мигрантов), выступали как организаторы, писали, произносили речи, пели песни, распространяя свои идеи и вселяя свой дух.

Членов ИРМ атаковали всеми видами оружия, которыми располагала система: при помощи газет, судебных разбирательств, полиции, армии, насилия со стороны толпы. Местные власти принимали законы, запрещавшие ирмовцам выступать на митингах, но ИРМ это игнорировала. В городе Мизула (Монтана), в районе шахт и лесозаготовок, после того как нескольким «уобблиз» запретили выступать, еще сотни их соратников прибыли на место в товарном вагоне. Ирмовцев арестовывали одного за другим, пока не переполнились тюрьмы и суды, и в конце концов городские власти были вынуждены отказаться от постановления, которым запрещались выступления членов организации.

В 1909 г. в городе Спокан (Вашингтон) было решено запретить уличные митинги, а агитатора из ИРМ, настаивавшего на своем праве на свободу слова, арестовали. Тысячи «уобблиз» прошли маршем в центр города, чтобы собраться на митинг. Один за другим ирмовцы ораторствовали и подвергались аресту, пока в тюрьме не оказалось 600 человек. Условия их содержания были жестокими, несколько человек скончались в камерах, но ИРМ добилась права на выступления.

В 1911 г. в городе Фресно (Калифорния) также произошла стычка из-за права на свободу слова. Газета из Сан-Франциско «Колл» в своем комментарии отмечала:

Это одна из тех странных ситуаций, которые возникают неожиданно и которые сложно понять. Несколько тысяч людей, чье занятие состоит в том, чтобы трудиться, бродяжничают и воруют, проходят через испытания и сталкиваются с опасностями, чтобы попасть в тюрьму…

В тюрьме ирмовцы пели, громко разговаривали, через решетки произносили речи перед собравшимися у тюремных стен. Вот что пишет об этом Дж. Корнблю в сборнике документов ИРМ «Мятежные голоса»:

Сменяя друг друга, они выступали с лекциями о классовой борьбе и пели песни «уобблиз». Когда они отказались прекратить это, тюремный надзиратель послал за пожарными машинами и велел поливать заключенных в полную силу из брандспойтов. Мужчины использовали свои матрасы в качестве щитов, и их удалось усмирить только после того, как в камерах стало по колено ледяной воды.

Когда муниципальные чиновники узнали о том, что в город собираются прибыть еще тысячи людей, они сняли запрет на уличные митинги и небольшими группами освободили арестованных.

В том же году в городе Абердин (Вашингтон) были также приняты законы, ограничивавшие свободу слова, проходили аресты, участников акций бросали в тюрьму, но неожиданно ирмовцы победили. Один из арестованных, плотник и подсобный рабочий на ферме по прозвищу Коротышка Пейн, по совместительству редактор газеты ИРМ, так описывал происходившее с ним:

Вот они, эти 18 мужчин в расцвете сил, большинство из которых преодолели немалое расстояние сквозь снег, пробивая свой путь через враждебно настроенные поселки, идя без гроша в кармане и голодая по дороге туда, где заключение в тюрьму стало самым мягким приемом, который можно было ожидать, и где многих загнали в болота и избили до полусмерти… Однако вот эти люди, по-мальчишески смеющиеся над трагическими вещами, которые для них всего лишь шутка…

Но какой мотив стоял за действиями этих мужчин?… Почему они оказались здесь? Не является ли призыв к Братству людей сильнее любого страха или неудобства, несмотря на предпринимавшиеся в течение шести тысячелетий усилия хозяев жизни, которые были направлены на искоренение этого призыва из наших умов?

В Сан-Диего члена ИРМ Джека Уайта, арестованного в ходе борьбы за свободу слова в 1912 г. и приговоренного к шести месяцам заключения в тюрьме графства, которые он провел, питаясь хлебом и водой, спросили, имеет ли он что-либо сказать суду. Стенографистка записала его слова:

Обвинитель в своем обращении к присяжным обвинил меня в том, что, выступая с трибуны на митинге общественности, я сказал: «К черту суды, мы сами знаем, что такое правосудие». Солгав, он поведал великую правду, ибо он искал в самых потаенных уголках моего разума ту мысль, которую я ранее никогда не высказывал, но выскажу теперь:

«К черту ваши суды, я сам знаю, что такое правосудие», поскольку я день за днем сидел в вашем зале суда и видел, как представители моего класса проходят через это так называемое правосудие. Я видел, как вы, судья Слоун, и другие люди вроде вас отправляли их за решетку, поскольку они посмели покуситься на священные права собственности. Вы стали глухи и слепы к правам человека на жизнь и стремление к счастью и уничтожили эти права, чтобы сохранить священное имущественное право. А теперь вы мне говорите, чтобы я уважал закон. Не стану я этого делать. Я нарушил закон и буду нарушать все ваши законы и все равно говорить вам «К черту суды»…

Прокурор солгал, но я принимаю его ложь как правду и еще раз заявляю вам, судья Слоун, чтобы вы не заблуждались по поводу моего отношения к этому: «К черту ваши суды, я сам знаю, что такое правосудие».

Случались и избиения, обмазывание дегтем и вываливание в перьях, поражения. Один из ирмовцев — Джон Стоун рассказывал о том, как в полночь его вместе с другим товарищем по ИРМ выпустили из тюрьмы в Сан-Диего и силой затолкнули в автомобиль:

Нас вывезли примерно за 20 миль от города, где машина остановилась… человек, сидевший сзади, несколько раз ударил меня дубинкой по голове и по плечам; затем другой человек ударил меня кулаком в челюсть. Потом сидевшие сзади люди схватили меня и ударили в живот.

После этого я побежал и услышал, как рядом со мной просвистела пуля. Я остановился… Утром я проверил состояние Джо Марко и обнаружил, что ему сзади проломили череп.

В 1916 г. в городе Эверетт (Вашингтон) отряд из 200 вооруженных «виджиланте», собранных по призыву местного шерифа, обстрелял катер с членами ИРМ — пятеро «уобблиз» были убиты, еще 31 человек получил ранения. В следующем году, когда Соединенные Штаты вступили в Первую мировую войну, «виджиланте» в Монтане захватили агитатора ИРМ Фрэнка Литтла, пытали его и повесили, оставив тело висеть на железнодорожной эстакаде.

Ирмовец Джо Хилл написал десятки едких, забавных, полных классового самосознания, вдохновляющих песен, тексты которых печатались в публикациях ИРМ и вышли отдельной книгой «Маленький красный песенник». Его песня «Проповедник и раб» («Поп и раб») была посвящена излюбленной мишени ИРМ — церкви:

Проповедник, заросший как медведь, Приходит по вечерам, — Как надо жить и как не надо жить, Рассказывает нам. Но если спросишь об еде, О том, что хочет рот, — Он свистнет жаворонком в ответ, Он зябликом запоет. Припев: Вы будете есть, Вы будете есть, Когда придет конец, На небе, среди звездных птиц И солнечных овец… Вкушайте сено, Бейтесь лбом, Молитесь каждый час, — И рая сладкие врата Откроются для вас!. [145]

Песня Джо Хилла «Мятежница Девушка» написана под впечатлением от забастовки работниц на текстильных фабриках Лоренса (Массачусетс), и особенно от лидера ИРМ, руководившего этой забастовкой, — Элизабет Гэрли Флинн:

Много женщин вам мог бы назвать я, Им неведом пред бедностью страх, Они носят роскошные платья И живут в королевских дворцах, С голубою есть кровью принцессы, В жемчугах и камнях дорогих, Но Мятежница Девушка наша Благородней их [147] .

В ноябре 1915 г. Джо Хилла обвинили в убийстве бакалейщика во время ограбления магазина в городе Солт-Лейк-Сити (Юта). Прямых доказательств того, что он совершил это преступление, в суд представлено не было, но имелось достаточное количество косвенных улик, чтобы присяжные признали его виновным. Это дело получило всемирную известность. Губернатору было направлено 10 тыс. писем протеста, но вход в тюрьму охраняли при помощи пулеметов, и Джо Хилла расстреляли. Перед смертью он писал Биллу Хейвуду: «Не тратьте время на траур. Организуйтесь».

В 1912 г. ИРМ была в эпицентре драматических событий в Лоренсе, где «Америкэн вулен компани» принадлежали четыре фабрики. Основу рабочей силы составляли иммигрантские семьи (португальцы, франкоканадцы, англичане, ирландцы, русские, итальянцы, сирийцы, немцы, поляки, бельгийцы), жившие в перенаселенных и пожароопасных деревянных многоквартирных домах. Средняя зарплата работников составляла 8,76 долл. в неделю. Работавшая в городе женщина-врач Элизабет Шапли писала:

Значительное число мальчиков и девочек умирает в течение первых двух-трех лет с начала работы… 36 из каждых 100 мужчин и женщин, которые трудятся на фабрике, не доживают до 25 лет или умирают, лишь достигнув этого возраста.

В январе, когда после раздачи конвертов с деньгами ткачихам-полькам одной из фабрик выяснилось, что их зарплату, которой едва хватало, чтобы кормить семьи, сократили, женщины остановили станки и вышли с территории фабрики. На следующий день на другом предприятии перестали работать 5 тыс. человек; они прошли к еще одной фабрике, ворвались туда, отключили подачу электричества к ткацким станкам и призвали остальных рабочих присоединиться к ним. Вскоре в забастовке участвовало уже 10 тыс. рабочих.

Двадцатишестилетнему лидеру ИРМ в Нью-Йорке итальянцу Джозефу Эттору была направлена телеграмма с просьбой приехать в Лоренс и помочь в организации забастовки, что он и сделал. Для принятия важных решений создали комитет из 50 человек — представителей всех национальностей. Ирмовцами были менее 1 тыс. работников фабрик Лоренса, но, поскольку АФТ игнорировала неквалифицированных рабочих, они обратились к ИРМ, чтобы та возглавила забастовку.

Эта организация проводила массовые митинги и демонстрации. Бастующим приходилось доставлять продукты питания и топливо для 50 тыс. человек (все население Лоренса составляло 86 тыс. человек); были созданы бесплатные столовые, стали поступать деньги со всей страны — от профсоюзов, местных отделений ИРМ, групп социалистов и частных лиц.

Мэр города вызвал местную милицию; губернатор направил полицию штата. Через несколько недель после начала забастовки полицейские напали на демонстрацию бастующих. Это привело к бунтам, продолжавшимся весь день. Вечером одну из участниц забастовки — Анну Лопиццо застрелили. Свидетели показали, что это убийство было делом рук полицейского, но власти арестовали Дж. Эттора и другого агитатора ИРМ, поэта Артуро Джованитти. Ни один из них не был на месте преступления, но в обвинительном заключении говорилось, что «Джозеф Эттор и Артуро Джованитти подстрекали, обеспечивали и давали рекомендации указанному лицу, чье имя неизвестно, или руководили его действиями при совершении данного убийства…».

Когда глава забастовочного комитета Дж. Эттор оказался за решеткой, ему на смену был призван Большой Билл Хейвуд. В Лоренс прибыли и другие активисты ИРМ, в том числе Э. Флинн. Теперь в городе находились 22 роты милиции и два отряда кавалеристов. Было объявлено военное положение, и гражданам запретили разговаривать на улице. Тридцать шесть бастующих подверглись аресту, многие приговорены к одному году тюремного заключения. Во вторник 30 января был заколот штыком участвовавший в забастовке молодой сирийский рабочий Джон Рами. Но бастующие все еще продолжали акции, и фабрики не работали. Дж. Эттор сказал: «Штыками полотно не соткать».

В феврале стачечники начали массовое пикетирование; от 7 до 10 тыс. человек с белыми нарукавными повязками с надписью «Не будь штрейкбрехером» образовали бесконечную цепь, прошедшую по фабричным районам. Однако у забастовщиков заканчивались продукты, дети голодали. Нью-йоркская газета социалистов «Колл» предложила, чтобы детей отправили в сочувствующие семьи в другие города, которые могли бы о них позаботиться, пока идет забастовка. Подобным образом поступали участники стачек в Европе, но в США такого никогда не было. В течение трех дней в редакцию «Колл» пришло 400 писем с предложениями приютить детей. ИРМ и Соцпартия начали организовывать отъезд, принимая заявки от семей и проводя медосмотры детей.

Десятого февраля свыше 100 ребят в возрасте от 4 до 14 лет выехали из Лоренса в Нью-Йорк. На вокзале «Грэнд-сентрал» их встречали 5 тыс. итальянских социалистов, распевавших «Марсельезу» и «Интернационал». На следующей неделе в Нью-Йорк прибыла еще сотня детей, а 35 человек приехали в город Барр (Вермонт). Становилось ясно, что если позаботиться о детях, то забастовщики останутся на местах в приподнятом состоянии духа. Тогда городские чиновники Лоренса, ссылаясь на местный статут о детской безнадзорности, заявили, что детям больше не будет разрешено уезжать из города.

Несмотря на такое распоряжение, 24 февраля была собрана группа из 40 человек для отправки в Филадельфию. Вокзал оказался запружен полицией, и разыгравшаяся там сцена так описана конгрессменам представителем Женского комитета Филадельфии:

Когда настало время уезжать, дети, соблюдая порядок, выстроились в длинную очередь парами, а родители находились рядом. Они были готовы идти к поезду, когда полиция двинулась на нас и стала избивать людей дубинками направо и налево, не принимая во внимание детей, которые находились в самом отчаянном положении и которых могли затоптать насмерть. Матерей с детьми согнали вместе и затащили в военный грузовик и даже после этого продолжали бить дубинками, не слыша криков охваченных паникой женщин и детей…

Неделю спустя женщины, возвращавшиеся с митинга, были окружены полицией и избиты; одну беременную женщину, находившуюся без сознания, отвезли в больницу, где она родила мертвого ребенка.

Однако бастующие продолжали держаться. «Они всегда ходят колоннами и поют, — писала репортер Мэри Хитон Ворс. — Уставшие, серые массы, уныло бредущие бесконечной чередой на фабрики, вдруг пробудились и запели».

«Америкэн вулен компани» решила пойти на уступки. Она предложила поднять зарплаты на 5-11 % (бастующие настаивали на том, чтобы самые существенные повышения коснулись прежде всего тех, кто получал меньше всех), платить сверхурочные и отказаться от преследования участников забастовки. Четырнадцатого марта 1912 г. 10 тыс. стачечников собрались на центральной площади Лоренса и под председательством Билла Хейвуда проголосовали за прекращение забастовки.

Начался суд над Дж. Эттором и А. Джованитти. Солидарность с ними росла по всей стране. Демонстрации проходили в Нью-Йорке и Бостоне: 30 сентября 15 тыс. рабочих Лоренса провели 24-часовую стачку в поддержку подсудимых. После этого 2 тыс. самых активных забастовщиков были уволены, однако ИРМ пригрозила новым выступлением, и этих людей вновь приняли на работу. Присяжные признали Эттора и Джованитти невиновными, и в тот же день в Лоренсе собралась 10-тысячная толпа, чтобы отпраздновать это событие.

ИРМ серьезно воспринимала собственный лозунг «Единый большой союз». Если на фабрике или на шахте создавали ячейку этого профсоюза, то в нее принимали женщин, иммигрантов, чернокожих рабочих, а также самых низкооплачиваемых и неквалифицированных работников. Когда в Луизиане создавалось Братство лесопромышленных рабочих и в 1912 г. его члены пригласили выступить перед ними Билла Хейвуда (вскоре после победы стачки в Лоренсе), который выразил недоумение по поводу отсутствия на митинге негров, ему сказали, что закон штата запрещает проводить собрания с участием представителей разных рас. Б. Хейвуд ответил, обращаясь к съезду:

Вы работаете на одних и тех же фабриках. Иногда негры и белые вместе валят одно и то же дерево. Теперь вы собрались на съезд, чтобы обсудить условия вашего труда… Отчего бы не внять голосу разума и не пригласить негров в этот зал? Если это противоречит закону, то сейчас именно тот случай, когда закон следует нарушить.

Чернокожих все-таки пригласили, после чего участники проголосовали за то, чтобы присоединиться к ИРМ в качестве филиала.

В 1900 г. в стране насчитывалось 500 тыс. женщин — конторских служащих (для сравнения в 1870 г. их было всего 19 тыс.). Американки работали телефонистками, продавщицами, медсестрами. Полмиллиона женщин учительствовали. Педагоги создали Учительскую лигу, которая боролась против автоматического увольнения беременных. Школьный совет одного из городков Массачусетса вывесил «Свод правил для учителей женского пола» следующего содержания:

1. Не выходить замуж.

2. Не покидать город в любое время без разрешения школьного совета.

3. Не бывать в компании мужчин.

4. Находиться дома с 8 часов вечера до 6 часов утра.

5. Не сидеть в кафе-мороженых в центре города.

6. Не курить.

7. Не садиться в коляску с каким-либо мужчиной, кроме отца или брата.

8. Не одеваться ярко.

9. Не красить волосы.

10. Не носить платье, если таковое более чем на два дюйма выше лодыжки.

Условия труда женщин на пивоваренном заводе в Милуоки описаны Мамашей Мэри Джонс, которая короткое время проработала там в 1910 г. (в ту пору ей было около восьмидесяти):

Приговоренные к ежедневному рабскому труду в промывочном цехе, в мокрой одежде и обуви, окруженные сквернословящими, жестокими мастерами… бедные девушки работают, вдыхая отвратительный запах прокисшего пива, поднимая ящики с пустыми и полными бутылками, весящими от 100 до 150 фунтов… Ревматизм является там одной из хронических болезней, за ним вплотную следует чахотка… Мастер решает даже, сколько времени девушки могут находиться в туалете… У многих девушек нет ни дома, ни родителей, и они вынуждены питаться, одеваться и находить ночлег… получая 3 долл. в неделю…

Прачки также создавали свои профсоюзы. Вот что было написано в вышедшем в 1909 г. «Справочнике» Женской лиги промышленных профсоюзов о женщинах, трудившихся в заполненных паром прачечных:

Как вам понравится отглаживать по одной сорочке в минуту? Представьте себе, что стоите в течение 10, 12, 14, а иногда и 17 часов в день у катка для белья прямо над помещением, где стирают, а горячий пар просачивается наверх сквозь пол! Иногда полы покрыты цементом, и тогда кажется, как будто вы стоите на раскаленных углях; рабочие истекают потом… Они… вдыхают воздух с частицами соды, аммиака и других химикатов! Союз работников прачечных… в одном городе добился сокращения такого долгого рабочего дня до 9 часов и увеличения зарплаты на 50 %…

Борьба трудящихся несколько улучшала их положение, но ресурсы страны оставались в руках всесильных корпораций, для которых главной была прибыль и которые командовали правительством Соединенных Штатов. В воздухе витала идея, обретавшая все большую ясность и мощь, — идея не просто позаимствованная из теорий Карла Маркса, а жившая в мечтах писателей и художников веками. Суть ее заключалась в том, что совместными усилиями можно было бы использовать земные богатства для улучшения жизни всех людей, а не группы избранных.

На рубеже XIX–XX вв. усилилась забастовочная борьба — в 90-х годах XIX в. происходило около 1 тыс. стачек в год, а к 1904 г. их среднегодовое число достигло 4 тысяч. Закон и военная сила вновь и вновь становились на сторону богатых. Это было время, когда сотни тысяч американцев стали задумываться о социализме.

В 1904 г., спустя три года после создания Соцпартии, Юджин Дебс писал:

«Чистый и простой» профсоюз прошлого не отвечает требованиям сегодняшнего дня…

Попытка представителей каждой профессии сохранять свою независимость и отдаленность от остальных приводит к тому, что увеличивается путаница в юрисдикции, результатом чего являются разногласия, соперничество, и дело заканчивается развалом…

Членов профсоюзов следует обучать тому… что рабочее движение означает гораздо больше, чем пустяковое увеличение зарплаты и проведение необходимой для этого забастовки; что помимо улучшения условий работы членов профсоюзов более высокой целью рабочего движения является свержение капиталистической системы частной собственности на средства производства, отмена наемного рабства и освобождение всего рабочего класса, а на самом деле всего человечества…

Достижения Дебса лежали не в области теории или анализа. Он умел страстно и красноречиво выразить то, что чувствовали люди. Писатель Хейвуд Броун однажды процитировал слова, сказанные другим социалистом о Дебсе: «Этот старик с горящими глазами на самом деле верит в возможность существования такой штуки, как братство людей. Но это не самое интересное. Пока он рядом, я сам в это верю».

Юджин Дебс стал социалистом, находясь в тюрьме во время Пульмановской стачки. Теперь он выступал от имени партии, которая пять раз выдвигала его на пост президента. В какой-то момент в рядах СПА было 100 тыс. человек, ее представители занимали 1,2 тыс. постов в 340 муниципалитетах. Печатный орган партии, газета «Эпилту ризн», для которой писал Дебс, имела 0,5 млн подписчиков. В стране издавалось также много других газет социалистов, поэтому в целом социалистическую прессу читали, наверное, около 1 млн человек.

Социализм, родившийся в узких кругах горожан-иммигрантов (еврейских и немецких социалистов, говоривших на родном языке), становился американским явлением. Крупнейшая социалистическая организация на уровне штата действовала в Оклахоме — в 1914 г. в ней состояло 12 тыс. членов (т. е. больше, чем в штате Нью-Йорк), плативших взносы, а на местные выборные посты были избраны более сотни социалистов, в том числе шесть членов легислатуры штата. В Оклахоме, Техасе, Луизиане и Арканзасе выходило 55 еженедельных газет социалистов, действовали летние лагеря, привлекавшие тысячи людей.

В своей книге «Народный социализм» Джеймс Грин характеризует радикалов Юго-Запада как «погрязших в долгах владельцев гомстедов, мигрирующих фермеров-издолыциков, шахтеров-уголыциков и железнодорожных рабочих, лесорубов из сосновых лесов, проповедников и школьных учителей из высушенных солнцем прерий… деревенских ремесленников и атеистов… никому не известных людей, создавших самое мощное региональное социалистическое движение в истории США».

Дж. Грин продолжает:

Социалистическое движение… было усердно организовано бывшими популистами, воинственно настроенными шахтерами, попавшими в «черные списки» рабочими-железнодорожниками, которым помогали замечательные кадровые агитаторы и педагоги; его периодически вдохновляли такие известные в общенациональном масштабе личности, как Юджин Дебс и Мамаша Джонс… Это ядро организаторов постепенно росло, включая инакомыслящих на местном уровне.

…более широкую группу агитаторов-любителей, которые разъезжали по своему региону, продавая газеты, организуя дискуссионные клубы, местные ячейки, выступая с импровизированными речами.

В социалистическом движении, как и в красноречии Ю. Дебса, чувствовалась почти религиозная страсть. В 1906 г., когда в Айдахо по явно сфабрикованному обвинению в убийстве были арестованы Билл Хейвуд и двое других официальных лиц Западной федерации горняков, Дебс написал пламенную статью в «Эпил ту ризн»:

Убийство спланировано и вскоре может быть осуществлено во имя закона и в рамках закона…

Отвратительный и гнусный заговор, дьявольское беззаконие…

Если они попробуют убить Мойера, Хейвуда и их собратьев, то по крайней мере миллион революционеров встретят их с оружием в руках…

Капиталистические суды никогда и ничего не сделали и не сделают для рабочего класса…

Будет созван чрезвычайный революционный съезд пролетариата… и если потребуются крайние меры, то может прозвучать призыв к всеобщей забастовке и в преддверии всеобщего восстания будет парализована промышленность.

Если плутократы начали осуществлять свою программу, то мы с этим покончим.

После прочтения Теодор Рузвельт отправил экземпляр статьи генеральному прокурору США У. Г. Муди с сопроводительной запиской: «Возможно ли возбудить уголовное дело против Дебса и владельца этой газеты?»

По мере того как социалисты добивались все большего успеха на выборах (в 1912 г. Дебс получил 900 тыс. голосов, удвоив свои результаты по сравнению с 1908 г.), их все сильнее волновал вопрос повышения собственной привлекательности в глазах избирателей. Они стали критичнее относиться к проводившейся ИРМ тактике «саботажа» и «насилия», а в 1913 г. вывели Билла Хейвуда из состава Исполкома СПА, заявив, что он призывал к насилию (хотя некоторые публикации Ю. Дебса были гораздо более подстрекательскими).

Женщины активно действовали в социалистическом движении, главным образом как рядовые участницы, нежели как лидеры. Иногда они становились резкими критиками политики социалистов. Например, Хелен Келлер, одаренная слепоглухонемая женщина, обладавшая экстраординарной социальной прозорливостью, так писала об изгнании Хейвуда в письме в нью-йоркскую газету «Колл»:

С глубочайшим сожалениям я прочитала о нападках на товарища Хейвуда… какие постыдные споры ведутся между двумя фракциями, которые должны быть едины, и это происходит в самый критический период борьбы пролетариата…

И что же? Намерены ли мы сделать разногласия по поводу партийной тактики более важными, чем отчаянная нужда рабочих?… Пока бесчисленные женщины и дети страдают и увечат свои тела долгими днями тяжкого труда, мы воюем друг с другом. Стыд нам и позор!

В 1904 г. женщины составляли только 3 % членов Соцпартии. В том году на общенациональном съезде присутствовало лишь восемь делегаток. Однако спустя несколько лет местные женские социалистические организации и общенациональный журнал «Соушалист вумен» начали привлекать в партию больше американок, и к 1913 г. они составляли уже 15 % СПА. Редактор упомянутого журнала — Джозефина Конгер-Канеко настаивала на важности существования женских ячеек:

В отдельной организации самая простая женщина может вскоре научиться председательствовать на собрании, выступать с предложениями, защищать свою позицию, произнеся короткую «речь». Через год-два такого рода практики она готова работать совместно с мужчинами. И есть огромная разница между сотрудничеством с мужчинами и просто послушным сидением, покорно благоговея, в тени их агрессивной власти.

В начале прошлого века социалистки принимали активное участие в феминистском движении. По мнению их лидера из Оклахомы Кейт Ричардс О'Хар, социалистки в штате Нью-Йорк были прекрасно организованы. Во время кампании 1915 г. за проведение референдума в этом штате о предоставлении женщинам права голоса, в самый ее пик, они за один день распространили 60 тыс. листовок на английском языке, 50 тыс. листовок на идише, продали 2,5 тыс. брошюр, которые стоили по 1 центу за экземпляр, и 1,5 тыс. книг по 5 центов, а также расклеили 40 тыс. объявлений и провели 100 митингов.

Однако существовали ли женские проблемы, лежавшие за пределами политики и экономики, которые не были бы решены автоматически с победой социализма? Наступит ли равноправие после корректировки экономических основ угнетения по признаку пола? Есть ли смысл бороться за право голоса или за любую другую цель, меньшую, чем революционные перемены? По мере развития женского движения в начале XX в. споры об этом становились все острее: женщины высказывали свою позицию, создавали организации, протестовали, участвовали в демонстрациях, борясь за право голоса, признание в качестве равных во всех сферах, включая сексуальные отношения и брак.

Шарлотта Перкинс Гилмен, в произведениях которой подчеркивалась важность краеугольного вопроса экономического равноправие полов, написала стихотворение «Социалист и суфражистка», оканчивающееся такими словами:

«Улучшится мир — станет женщинам лучше», — Социалист объяснял. Суфражистка твердила: «Не сделать мир лучше, Пока голос в нем женщин столь мал». Проснулся тут мир и ехидно заметил: «Одна же работа у вас; Хоть вместе, хоть порознь, Но с пламенным сердцем В работу включайтесь сейчас!»

Когда Сьюзан Энтони в 80-летнем возрасте пришла послушать речь Ю. Дебса (за 25 лет до этого он присутствовал на ее выступлении, и с тех пор они не встречались), они обменялись теплым рукопожатием, после чего немного побеседовали. Она со смехом сказала: «Дайте нам право голоса, а мы дадим вам социализм». Дебс ответил: «Дайте нам социализм, а мы дадим вам право голоса».

Были женщины, которые настаивали на объединении целей социалистического и феминистского движений. В их числе — Кристал Истмен, которая представляла себе новые формы совместной жизни мужчин и женщин, позволявшие сохранить независимость и отличающиеся от традиционного института брака. Она была социалисткой, но однажды написала об осознании женщинами того, что «рабское положение женщины в целом не сводится лишь к [существующей] системе получения прибылей, равно как ее полная эмансипация не гарантирована только самим фактом падения капитализма».

В 1900–1915 гг. увеличилось число работающих американок, включая тех, у кого был опыт профсоюзной борьбы. Некоторые представительницы среднего класса, осознававшие угнетенное положение женщины и стремившиеся внести свой вклад в изменение ситуации, шли учиться в колледжи и стали ощущать себя не просто домохозяйками. Историк У. Чейф в работе «Женщины и равноправие» пишет:

Студентки колледжей были наполнены чувством осознания своей миссии и страстной приверженности совершенствованию окружающего мира. Они становились врачами, преподавателями колледжей, работниками центров социальной помощи, деловыми женщинами, юристами и архитекторами. Вдохновленные обостренным чувством целеустремленности и сплоченные духом товарищества, они достигали феноменальных успехов, преодолевая, казалось бы, непреодолимые барьеры. Джейн Аддамс [152] , Грейс и Эдит Эббот [153] , Элис Гамильтон [154] , Джулия Латроп [155] , Флоренс Келли [156] — все они были представительницами этого поколения первопроходцев, создавшего программу проведения социальных реформ в первые два десятилетия XX века.

Они отвергали насаждавшуюся со страниц журналов массовую культуру, которая делала женщину партнером, женой, домохозяйкой. Некоторые из этих феминисток выходили замуж, некоторые — нет. Все были озабочены проблемой отношений с мужчинами, как, например, Маргарет Сэнгер, пионер просветительской работы в области регулирования рождаемости, которая пережила нервное потрясение, состоя во внешне счастливом, но ограничивавшем ее браке; она оставила мужа и детей, чтобы начать собственную карьеру и снова почувствовать себя личностью. В своей книге «Женщина и новая раса» М. Сэнгер писала: «Ни одна женщина не может называть себя свободной, если ей не принадлежит ее тело и контроль над ним. Ни одна женщина не может называть себя свободной, пока не сделает осознанный выбор: станет она матерью или нет».

Это являлось сложной проблемой. Например, Кейт Ричардс О'Хар была сторонницей сохранения домашнего очага, но считала, что социализм улучшит эту сферу жизни. Участвуя в выборах в Конгресс в 1910 г., во время выступления в Канзас-Сити она сказала: «Я стремлюсь к семейной жизни, дому и детям всеми фибрами души… Для того чтобы восстановить семью, необходим социализм». С другой стороны, Элизабет Флинн в автобиографии «Своими глазами. Жизнь бунтарки» писала: Домашняя жизнь и перспектива большой семьи меня отнюдь не прельщали… Я хотела выступать и писать, путешествовать, встречаться с людьми, вести организационную работу в ИРМ. Я не понимала, почему я должна бросить из-за него [мужа] мою работу только потому, что я женщина.

Хотя в то время многие женщины были радикалками, социалистками, анархистками, еще больше американок участвовало в кампании за предоставление женщинам избирательных прав, и они оказали феминистскому движению массовую поддержку. Ветераны профсоюзной борьбы присоединились к суфражисткам. Среди них была Роуз Шнайдерман из Межнационального союза портных дамской одежды. Выступая на митинге в здании Куперовского союза в Нью-Йорке, она так ответила политику, который заявил, что женщины, получив право голоса, утратят женственность:

В ужасной жаре и пару прачки стоят по 13–14 часов в день с руками, опущенными в горячий крахмал. Уж точно эти женщины не растеряют больше своей красоты и шарма, бросая раз в год бюллетень в избирательную урну, чем они утрачивают, стоя круглый год в литейных цехах или прачечных.

В Нью-Йорке каждую весну проходили шествия суфражисток. В репортаже в 1912 г. по этому поводу говорилось:

По всей 5-й авеню, от Вашинггон-сквер, где парад начинался, до 57-й улицы, где он заканчивался, собрались тысячи мужчин и женщин Нью-Йорка. Они заблокировали каждый перекресток по пути шествия. Многие хотели смеяться и язвить, но никто этого себе не позволил. Вид впечатляющей колонны женщин, перегородившей всю улицу, приглушил все мысли о насмешках… женщины-врачи, женщины-адвокаты, женщины-архитекторы, художницы, актрисы, скульпторы, официантки и домохозяйки, целая дивизия работниц промышленных предприятий… все промаршировали по улицам целенаправленно, поразив толпы зевак.

А вот что писал весной 1913 г. корреспондент «Нью-Йорк таймс» в репортаже из Вашингтона:

В сегодняшней демонстрации суфражисток столица увидела самый масштабный парад женщин в своей истории… Более пяти тысяч женщин прошли по Пенсильвания-авеню… Это была потрясающая демонстрация. Подсчитано… что примерно 500 тыс. человек наблюдали за тем, как они маршируют в защиту своих целей.

Некоторые радикально настроенные женщины были более скептичны. Анархистка и феминистка Эмма Голдман, как всегда пламенно и откровенно, говорила о праве голоса для женщин:

Наш современный фетиш — всеобщее избирательное право… Женщины Австралии и Новой Зеландии имеют право голоса и способствуют написанию законов. Что, разве условия труда там лучше?.

История политической деятельности мужчин доказывает, что эта активность не дала им абсолютно ничего, чего они не смогли бы достичь более прямыми, менее дорогостоящими и более долгосрочными методами. По сути дела, каждая пядь отвоеванной земли получена путем непрекращающихся битв, нескончаемой борьбы за отстаивание своего превосходства, но никак не при помощи права голоса. Поэтому нет никаких причин предполагать, что избирательный бюллетень уже как-то помог или поможет в будущем женщине в ее стремлении к эмансипации…

Ее [женщины] развитие, свобода, независимость должны в первую очередь исходить от нее самой. Во-первых, от утверждения ее как личности. Во вторую очередь — от отказа от того, чтобы кто-то другой, кроме нее самой, мог контролировать ее тело; отказа рожать нежеланных детей; отказа быть слугой Бога, Государства, общества, мужа, семьи и т. п., делая свою жизнь проще, но глубже и богаче… Только это, а не избирательный бюллетень освободит женщину…

В 1911 г. X. Келлер писала английской суфражистке:

Наша демократия — одно название. Мы голосуем? Что это означает?

Это означает, что наш выбор лежит между двумя разновидностями настоящих, хотя и не открыто признанных автократов. Мы выбираем между Труляля и Траляля [157] .

Вы просите права голоса для женщин. Что могут дать голоса, когда десять одиннадцатых территории Великобритании принадлежит 200 тыс. жителям, а оставшаяся одиннадцатая часть — 40 млн? Разве ваши мужчины с их миллионами голосов избавили себя от этой несправедливости?

Э. Голдман не желала откладывать изменения условий жизни женщины на какое-то социалистическое будущее — она стремилась к более прямым и непосредственным действиям, чем завоевание права голоса. X. Келлер, не являясь анархисткой, также была сторонницей непрерывной борьбы за рамками избирательных участков. Слепоглухонемая, она могла сражаться только силой духа и пером. Когда Келлер стала активно и открыто выступать как социалистка, бруклинская газета «Игл» («Орел»), ранее относившаяся к этой женщине как к героине, написала, что «ее ошибки проистекают из явных ограничений в развитии». Ответ Келлер газета не напечатала, зато это сделала нью-йоркская «Колл». В нем Хелен писала, что, когда однажды познакомилась с редактором «Игл», он щедро раздавал ей комплименты. «Однако теперь, когда я открыто выступила в защиту социализма, он напоминает мне и общественности, что я слепа, глуха и особо подвержена заблуждениям…» Она добавила:

О, нелепый бруклинский «Орел»! Что за непочтительная птица! Социально слепая и глухая, она защищает нетерпимую систему, являющуюся причиной той самой физической слепоты и глухоты, которые мы хотели бы не допустить… Мы с «Орлом» находимся в состоянии войны. Я ненавижу систему, которую он защищает… Когда он сопротивляется, пусть хоть делает это благородно… Неблагородно напоминать мне и другим, что я не могу видеть или слышать. Я могу читать.

Я могу читать всю социалистическую литературу на английском, немецком или французском языке, на которую хватает времени. Если бы редактор «Орла» прочитал хотя бы часть этих книг, он стал бы мудрее и делал бы газету более высокого качества. Если мне суждено когда-либо внести свой вклад в социалистическое движение, написав книгу, о которой порой мечтаю, то я знаю, что назову ее «Индустриальная слепота и социальная глухота».

Мамаша Джонс, по-видимому, не проявляла особого интереса к феминистскому движению. Она была занята агитацией среди рабочих текстильной промышленности и шахтеров, а также их жен и детей. Одним из ее многочисленных достижений была организация детского марша на Вашингтон с требованием положить конец использованию труда несовершеннолетних (в начале XX в. 284 тыс. детей в возрасте от 10 до 15 лет трудились на шахтах, фабриках и заводах). Мамаша Джонс описывала это событие следующим образом:

Весной 1903 г. я отправилась в Кенсингтон (Пенсильвания), где бастовали 75 тыс. работников текстильной промышленности. Из этого числа по крайней мере 10 тыс. составляли маленькие дети. Они требовали повысить оплату труда и сократить рабочий день. Ежедневно малыши приходили к штаб-квартире профсоюза. У кого-то были ампутированы руки, у других не хватало большого пальца, у некоторых отсутствовали фаланги пальцев. Это были маленькие, сутулые, с покатыми плечами, истощенные существа…

Я спросила некоторых родителей, разрешат ли они мне взять их маленьких мальчиков и девочек с собой на неделю или на десять дней, пообещав вернуть детей в целости и сохранности… Человек по имени Суини был распорядителем… Несколько взрослых мужчин и женщин пошли вместе со мной… Дети несли за спинами ранцы, в которых лежали нож и вилка, жестяная кружка и тарелка… Один мальчик взял с собой барабан, другой — флейту… Мы несли лозунги, на которых было написано:… «Мы хотим, чтобы у нас было время для игр»…

Дети прошли через штаты Нью-Джерси и Нью-Йорк и добрались до Ойстер-Бей, чтобы попытаться встретиться там с президентом Теодором Рузвельтом, но тот отказался их принять. Мамаша Джонс писала: «Однако наш марш достиг своей цели. Мы привлекли внимание нации к преступному использованию детского труда». В 1903 г. дети, работавшие по 60 часов в неделю на текстильных фабриках в Филадельфии, устроили забастовку подлозунгами: «МЫ ХОТИМ ПОСЕЩАТЬ ШКОЛУ!», «55 ЧАСОВ ИЛИ НИЧЕГО!».

Чтобы представить себе энергию и боевой запал некоторых радикалов начала века, можно обратиться к полицейскому досье на Э. Флинн:

1906–1916. Организатор, лектор ИРМ.

1918–1924. Организатор, Союз защиты рабочих.

Арестована в Нью-Йорке в 1906 г. по делу о свободе слова, дело прекращено; активистка борьбы за свободу слова в Спокане (Вашингтон), 1909 г.; арестована в Мизуле (Монтана) в 1909 г. во время выступлений ИРМ за свободу слова, в Спокане во время выступлений членов ИРМ за свободу слова, тогда сотни человек подверглись арестам; трижды арестовывалась в Филадельфии — в 1911 г. за участие в митингах бастующих работников «Болдуин локомотив уоркс»; активно участвовала в забастовке текстильщиков в Лоренсе в 1912 г.; активистка забастовки работников гостиниц Нью-Йорка в 1912 г.; участница забастовки текстильщиков в Патерсоне в 1913 г.; участвовала в защите по делу Эттора — Джованитти в 1912 г.; участвовала в забастовке в Месаби-Рейндж (Миннесота) в 1916 г.; участвовала в деле ИРМ в городе Эверетт, в Спокане в 1916 г.; защищала Джо Хилла в 1914 г. Арестована в Дулуте (Миннесота) в 1917 г., обвинена в бродяжничестве по закону, принятому для прекращения деятельности ораторов из ИРМ и пацифистских организаций, дело прекращено. Обвинялась по делу ИРМ в Чикаго в 1917 г…

Чернокожие женщины подвергались двойному притеснению. Медсестра-негритянка обратилась в газету в 1912 г. со следующими словами:

Мы, бедные цветные женщины, зарабатывающие себе на жизнь на Юге наемным трудом, ведем страшную битву… С одной стороны, нас притесняют чернокожие мужчины, которые должны бы быть нашими естественными защитниками. Но на кухне ли, в прачечной ли, за швейной ли машинкой, у колыбели или за гладильной доской мы представляем собой ни что иное, как рабочих лошадей, вьючных животных, рабынь!.

В те самые первые годы XX в., которые целые поколения белых исследователей нарекли «прогрессивной эрой», о случаях линчевания сообщалось каждую неделю. Как выразился чернокожий историк Р. Логан, для негров Юга и Севера это было дном самой глубокой пропасти, «надиром». В 1910 г. в США насчитывалось 10 млн негров, и из них 9 млн проживало на Юге.

Правительство Соединенных Штатов (в период с 1901 по 1921 г. президентами были Теодор Рузвельт, Уильям Тафт и Вудро Вильсон) — было ли оно республиканским или демократическим — наблюдало за тем, как черных линчуют, следило за кровавым расправами над чернокожими в Стейтсборо и Атланте (Джорджия), Браунсвилле (Техас), но ничего не предпринимало.

Негры являлись членами Соцпартии, но она не уклонялась от своей основной линии ради расовых вопросов. Р. Джинджер писал о Юджине Дебсе: «Когда Дебса упрекали в расовых предрассудках, он всегда это публично опровергал. Он постоянно настаивал на полном равноправии. Но Дебс не мог понять, что иногда ради достижения этого нужно принимать некие особые меры».

Чернокожие начали самоорганизовываться: был сформирован Национальный совет афроамериканцев, с тем чтобы выступать против линчевания, пеонажа, дискриминации, лишения избирательных прав; Национальная ассоциация цветных женщин, созданная примерно в то же время, осуждала сегрегацию и линчевание. В Джорджии в 1906 г. состоялся съезд за равные права, который указал, что с 1885 г. в штате подверглись линчеванию 260 негров. Он потребовал для черных права участия в голосовании, права вступать в отряды милиции и выступать в роли присяжных. Было признано, что чернокожие должны много работать. «И в то же время мы должны агитировать, жаловаться, протестовать и еще раз протестовать против посягательств на наши человеческие права…»

У. Дюбуа, преподававший в Атланте, в 1905 г. направил письмо негритянским лидерам в разные уголки страны, приглашая их приехать на конференцию в приграничном районе Канады около Ниагарского водопада, напротив города Буффало. Это было началом «Ниагарского движения».

Дюбуа был родом из Массачусетса и стал первым чернокожим, получившим докторскую степень в Гарвардском университете (1895). Он только что написал и опубликовал свое яркое поэтичное произведение «Души черного народа». Дюбуа симпатизировал социалистам, хотя в партии состоял непродолжительное время.

Одним из его помощников в созыве ниагарской встречи был Уильям Монро Троттер, молодой чернокожий бостонец, придерживавшийся радикальных взглядов и редактировавший еженедельную газету «Гардиан». В ней он яростно атаковал умеренные идеи Букера Т. Вашингтона. Когда летом 1903 г. последний выступал перед двухтысячной аудиторией в одной из бостонских церквей, Троттер и его сторонники заготовили девять провокационных вопросов, которые вызвали волнения и привели к потасовке. Троттер и один из его друзей были арестованы. Это могло стать еще одной каплей, пополнившей чашу негодования, которая побудила Дюбуа к тому, чтобы стать инициатором ниагарской конференции. Тон принятого ниагарской группой обращения был жестким:

Мы не допустим того, чтобы сохранялось впечатление, будто американские негры молчаливо принимают несправедливость, смирились с угнетением и оскорблением. Оказавшись в безнадежном положении, мы можем подчиниться, но голос протеста будет звучать в ушах миллионов американцев, пока Америка несправедлива к их согражданам.

Мятеж на расовой почве в Спрингфилде (Иллинойс) стал предпосылкой к созданию Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения (НАСПЦН) в 1910 г. Во главе организации стояли в основном белые; У. Дюбуа оказался единственным чернокожим среди ее руководителей. Он также стал первым редактором журнала НАСПЦН — «Крайсис». Эта Ассоциация сконцентрировала свои усилия на юридических вопросах и на образовании, но Дюбуа привнес в нее дух, который воплотился в декларации «Ниагарского движения»: «Настойчивая и отважная агитация — это путь к свободе».

Для чернокожих, феминисток, профсоюзных деятелей и социалистов в то время было совершенно ясно, что они не могут рассчитывать на правительство страны. Действительно, тогда наступила «прогрессивная эра», началась эпоха реформ, но это были вынужденные преобразования, направленные на то, чтобы успокоить народные выступления, а не на то, чтобы осуществить фундаментальные перемены.

«Прогрессивным» этот период называли потому, что были приняты новые законы. При Теодоре Рузвельте приняты Закон о контроле качества мяса, закон Хэпберна, который регулировал использование железных дорог и трубопроводов, и Закон о чистых продуктах питания и лекарствах. При Уильяме Тафте по закону Мэнна-Элкинса деятельность телефонных и телеграфных компаний начала регулироваться Комиссией по торговле между штатами. Во времена президентства Вудро Вильсона для контроля за ростом монополий была создана Федеральная торговая комиссия и принят Закон о Федеральной резервной системе, призванный регулировать денежную и банковскую системы страны. При У. Тафте были предложены 16-я Поправка к Конституции США, позволяющая ввести прогрессивный подоходный налог, и 17-я Поправка, в соответствии с которой сенаторы стали избираться непосредственно избирателями, а не законодательными собраниями штатов, как было записано в основном тексте Конституции. В это же время некоторые штаты приняли законы, регулировавшие вопросы оплаты труда и продолжительности рабочего дня, а также предусматривавшие создание инспекций по технике безопасности на заводах и выплату компенсаций рабочим за увечья.

В те же годы проводились публичные расследования, направленные на то, чтобы успокоить голоса протеста. В 1913 г. Комитет Конгресса США под председательством А. Пьюджо изучил концентрацию финансовой власти в банковском секторе, а сенатская Комиссия по отношениям в промышленности провела слушания, касавшиеся конфликтов в области трудовых отношений.

Без сомнения, простым людям эти преобразования в некоторой степени пошли на пользу. Система обладала богатствами, была эффективна и сложна: она могла поделиться частью своих средств, достаточных для того, чтобы рабочий класс создал надежный щит между низшим и высшим слоями общества. Исследование жизни иммигрантов в Нью-Йорке в 1905–1915 гг. показывает, что 32 % итальянцев и евреев повысили свой статус с уровня рабочих, занятых физическим трудом, и поднялись на более высокие ступени (хотя и не намного выше). Но правдой является и то, что многие итальянские иммигранты не смогли найти для себя возможностей, чтобы остаться жить в стране. За одно четырехлетие из каждых 100 прибывавших в Нью-Йорк итальянцев 73 человека уезжали обратно. И тем не менее довольно большое количество выходцев из Италии становились рабочими-строителями и немало евреев занимались бизнесом и приобретали специальности, таким образом возникла прослойка среднего класса, предотвращавшая классовые конфликты.

Однако принципиально ничего не изменилось для огромного большинства фермеров-арендаторов, заводских рабочих, обитателей трущоб, шахтеров, работников ферм, трудящихся — мужчин и женщин, чернокожих и белых. Р. Уиби рассматривает Прогрессивное движение как попытку системы приспособиться к изменившимся условиям для достижения большей стабильности. «С помощью правил и беспристрастных санкций она [система] стремилась к преемственности и предсказуемости в мире постоянных перемен. Это обеспечило правительству гораздо большую власть… и подтолкнуло к ее централизации». Г. Фолкнер приходит к выводу, что новый акцент на сильном правительстве шел на пользу «наиболее могущественным экономическим группам».

Г. Колко называет это возникновением «политического капитализма», при котором предприниматели строже контролировали политическую систему в связи с тем, что экономика, основанная на частной инициативе, не спасала от протеста низов. Бизнесмены, по словам Колко, не выступали против новых реформ; они инициировали, проталкивали их, для того чтобы стабилизировать капиталистическую систему в трудные времена неопределенности.

Например, Теодор Рузвельт получил репутацию «укротителя трестов» (хотя его преемник У. Тафт, являвшийся, в отличие от «прогрессивного» Рузвельта, «консерватором», предложил провести гораздо больше антитрестовских судебных разбирательств, чем Рузвельт). Как отмечает Р. Уиби, два человека, представлявших интересы Дж. П. Моргана, — председатель «Юнайтед Стейтс стил корпорейшн» Элберт Гэри и Джордж Перкинс, который впоследствии принял участие в избирательной кампании Т. Рузвельта, — «достигли с Рузвельтом принципиальной договоренности о том, что… они будут оказывать содействие Бюро по делам корпораций в любом расследовании в обмен на гарантии признания деятельности их компаний законной». Э. Гэри и Дж. Перкинс добивались этого путем приватных переговоров с президентом. Таково было «джентльменское соглашение между разумными людьми», — пишет Р. Уиби с некоторым сарказмом.

Финансовая паника 1907 г. наряду с усилением социалистов, «уобблиз» и профсоюзов ускорила процесс реформ. Согласно утверждению Р. Уиби, «примерно в 1908 г. во взглядах многих людей, стоявших у власти, произошел качественный сдвиг…». Основной акцент теперь делался на «соблазнах и компромиссах». Это продолжилось и при В. Вильсоне, и «огромное число граждан — сторонников реформ тешили себя иллюзиями прогрессивных преобразований».

То, что сегодня говорят о тех реформах критики-радикалы, уже звучало в те времена, когда в 1901 г. журнал «Бэнкерс мэгэзин» писал: «С тех пор как бизнесу страны стали известны секреты комбинации, он постепенно свергает власть политиков и делает их средством для достижения собственных целей…»

Многое требовалось упрочить, многое защитить. К 1904 г. 318 трестов, капитал которых превышал 7 млрд долл., контролировали 40 % промышленности Соединенных Штатов.

В 1909 г. появился манифест нового прогрессизма — книга «Перспективы американской жизни», написанная Гербертом Кроули, редактором журнала «Нью рипаблик» и поклонником Т. Рузвельта. Он считал, что существует необходимость в наведении порядка и регулировании, чтобы американская система продолжила свое существование. По его мнению, правительство должно делать больше. Г. Кроули надеялся увидеть «искреннее и полное энтузиазма подражание героям и святым», под которыми он, возможно, подразумевал Т. Рузвельта.

Р. Хофстедтер в острой главе в книге «Американская политическая традиция», посвященной человеку, которого общественность считала любителем природы и физического здоровья, героем войны и бойскаутом из Белого дома, писал: «Советники Рузвельта, к которым он прислушивался, были почти исключительно представителями промышленного и финансового капитала, такие как Ханна, Роберт Бэкон и Джордж Перкинс из «Дома Моргана», Илай Рут, сенатор Нелсон У. Олдрич… и Джеймс Стилмен из группы Рокфеллера». Отвечая на обеспокоенное письмо своего шурина, обратившегося к нему с Уолл-стрита, Т. Рузвельт писал: «Я намереваюсь быть сугубо консерватором, но в интересах самих корпораций и прежде всего в интересах страны».

Рузвельт поддерживал регулирующий закон Хэпберна, поскольку опасался худшего. Он писал Г. К. Лоджу о том, что железнодорожные лоббисты, выступавшие против закона, были не правы: «Я полагаю, что они весьма близоруки, так как не понимают, что его [закона] отклонение означает усиление движения за передачу железных дорог в государственную собственность». Действия Рузвельта против трестов были направлены на то, чтобы склонить их к принятию государственного регулирования и тем самым предотвратить их гибель. При нем осуществлялось разбирательство, касавшееся монополии Моргана на железную дорогу в так называемом деле «Норзерн секьюритиз», которое считается победой над трестами, но это мало что изменило. И хотя закон Шермана предусматривал уголовное наказание, люди, которые создали эту монополию: Дж. П. Морган, Э. Г. Гарриман и Джеймс Дж. Хилл — никогда не подвергались судебным преследованиям.

Касаясь Вудро Вильсона, Р. Хофстедтер указывает на то, что он являлся консерватором с самого начала. Как историк и политолог, Вильсон заявлял в своей работе «Государство»: «В политике нельзя предпринимать ничего радикально нового, не рискуя». Он настаивал на «медленных и постепенных» изменениях. Отношение Вильсона к организованному труду, как утверждает Хофстедтер, «в общем было враждебным», и он высказывался о «неотесанности и невежестве» популистов.

В работе «Корпоративный идеал в либеральном государстве» Дж. Вейнстейн исследовал реформы «прогрессивной эры», особенно процесс, в ходе которого бизнес и правительство, иногда с помощью лидеров рабочего движения, добились тех законодательных изменений, которые они считали необходимыми. Вейнстейн обнаруживает «осознанную и увенчавшуюся успехом попытку направлять и держать под контролем экономическую и социальную политику федеральной власти, а также властей штатов и муниципалитетов путем создания различных группировок бизнеса, отстаивавших свои собственные долгосрочные интересы…». Тогда как «первоначальный импульс» реформ исходил от протестующих и радикалов, «в нынешнем столетии, особенно на федеральном уровне, лишь немногие реформы были проведены без молчаливого одобрения, если не под руководством крупных корпораций». Эти заинтересованные группы привлекали либеральных реформаторов и интеллектуалов, чтобы они помогли осуществить преобразования.

Сформулированное Дж. Вейнстейном понимание либерализма как средства стабилизации системы в интересах большого бизнеса отличается от того, которое дают сами либералы. Артур Шлезингер-младший пишет: «Либерализм в Америке был просто движением наряду с другими сегментами общества, призванным ограничить власть деловых кругов». Если Шлезингер описывает надежды или намерения этих «других сегментов общества», то, возможно, он прав. Но если он обращается к реальным последствиям этих либеральных реформ, то такого ограничения не произошло.

Контроль устанавливался умело. В 1900 г. человек по имени Ралф Изли, член Республиканской партии и консерватор, школьный учитель и журналист, организовал Национальную гражданскую федерацию (НГФ). Ее целью было улучшение отношений между капиталом и трудом. Членами Федерации являлись в основном крупные предприниматели и политики общенационального масштаба, но ее первым вице-президентом долгое время был Сэмюэл Гомперс из АФТ. Не всем представителям крупного бизнеса нравилось то, что делала НГФ. Р. Изли называл этих критиков анархистами, выступавшими против рациональной организации системы. «На самом деле, — писал он, — нашими врагами в среде рабочих являются социалисты, а среди капиталистов — анархисты».

Национальная гражданская федерация выступала за более гибкий подход к профсоюзам, рассматривая их существование как неизбежную реальность, а потому стремилась скорее к достижению договоренностей, чем к борьбе с ними: лучше иметь дело с консервативным профсоюзом, чем с воинствующим. После стачки на текстильных предприятиях в Лоренсе в 1912 г. глава входившего в состав АФТ консервативного профсоюза текстильщиков Джон Голден писал Р. Изли, что ее результатом стало «быстрое обучение» фабрикантов, и что «некоторые из них теперь лезут из кожи вон, для того чтобы наладить сотрудничество с нашей организацией».

НГФ не представляла точку зрения всего бизнеса. Так, Национальная ассоциация промышленников (НАП) не желала признавать никаких профсоюзных объединений рабочих. Многие предприниматели не хотели слышать даже о самых незначительных реформах, предлагавшихся НГФ. Однако Федерация в своих подходах отражала изощренность и авторитет современного государства, призванного делать то, что идет во благо всему классу капиталистов, даже если такие действия вызывают раздражение у отдельных его представителей. Этот новый подход заключался в укреплении долгосрочной стабильности системы, в некоторых случаях даже ценой потери краткосрочных прибылей.

Так, например, НГФ составила в 1910 г. проект Закона о компенсации рабочим, и в следующем году 12 штатов приняли законы о компенсациях или страховках от несчастных случаев. Когда в том же году Верховный суд США постановил, что закон штата Нью-Йорк о компенсации рабочим неконституционен, поскольку он лишает корпорации собственности без надлежащей юридической процедуры, Теодор Рузвельт рассердился. Такие решения, по его словам, способствуют «в огромной мере росту силы Соцпартии». К 1920 г. 42 штата имели законы о компенсации рабочим. Как пишет Дж. Вейнстейн, «это отражало зрелость и растущую изощренность руководителей крупных корпораций, которые поняли, что, как им часто говорил Т. Рузвельт, социальные реформы были действительно консервативными».

Что касается Федеральной торговой комиссии, которую учредил Конгресс в 1914 г. и которая была призвана регулировать деятельность трестов, то лидер НГФ спустя несколько лет после начала сотрудничества с Комиссией на основании приобретенного опыта сообщал, что «она, несомненно, осуществляла свою деятельность в целях обеспечения спокойствия бизнесменов, имеющих благие намерения, в том числе представителей крупных корпораций».

В это же время реформы затрагивали и города. Во многих из них власть от мэров перешла к городским советам либо для руководства стали нанимать городских управляющих. Целью было достижение большей эффективности управления и укрепление стабильности. Дж. Вейнстейн пишет, что «результатом этого движения стала передача управления городом непосредственно в руки класса предпринимателей». То, в чем реформаторы усматривали демократизацию городского управления, историк С. Хейс, занимавшийся изучением развития городов, определяет как централизацию власти в руках узкого круга лиц и передачу предпринимателям и профессионалам еще более непосредственного контроля за городскими властями.

Участники Прогрессивного движения, возглавлялось ли оно искренними реформаторами, такими, как сенатор от штата Висконсин Роберт Лафоллетг или замаскированными консерваторами типа Т. Рузвельта (который в 1912 г. выдвигался Прогрессивной партией кандидатом на пост президента страны), должно быть, осознавали, что оно вытесняет социализм. Газета из города Милуоки «Джорнэл», орган прогрессистов, писала, что консерваторы «борются с социализмом вслепую… в то время как члены Прогрессивного движения противостоят ему с пониманием дела, стараясь уничтожить злоупотребления и условия, благодаря которым он произрастает».

Защитник интересов «Юнайтед Стейтс стил корпорейшн» Фрэнк Мэнси в письме Т. Рузвельту, которого он считал лучшим кандидатом на выборах 1912 г., доверительно сообщал, что Соединенные Штаты должны двигаться в направлении более «отеческой заботы о своем народе», который нуждается в «поддерживающей и направляющей руке государства». «Работа государства — думать за народ и планировать за него» — так утверждал этот человек.

Очевидно, что во многом бурная активность «прогрессивной эры» была направлена на то, чтобы отрезать путь социализму. Р. Изли говорил об «угрозе социализма, о которой свидетельствует усиление его позиций в колледжах, церквах и газетах». В 1910 г. Виктор Бергер стал первым избранным в Конгресс США членом Соцпартии. В 1911 г. 73 социалиста были избраны мэрами, а 1,2 тыс. членов СПА заняли менее важные посты в 340 крупных и малых городах. Пресса писала о «социалистическом приливе».

В узких кругах циркулировал меморандум, в котором одному из отделов Национальной гражданской федерации рекомендовалось «обратить внимание на быстрое распространение в Соединенных Штатах социалистических доктрин» и указывалось на необходимость «тщательно спланированных и мудро осуществляемых шагов в целях ознакомления общественного мнения с тем, что на самом деле представляет собой социализм». В документе предлагалось, чтобы кампания велась «искусно и тактически выверенной, а именно чтобы в ее ходе «социализм и анархизм сами по себе не подвергались яростным атакам», но чтобы «терпеливо и настойчиво» отстаивались три идеи: «индивидуальная свобода, частная собственность и нерушимость контракта».

Трудно сказать, многие ли социалисты отчетливо осознавали, насколько полезны реформы для капитализма, но в 1912 г. представитель левого крыла Соцпартии Роберт Ламонт из Коннектикута писал: «Пенсии по старости, страховки на случай болезни, несчастного случая или безработицы дешевле и выгоднее, чем тюрьмы, дома для бедняков, богадельни и больницы». Он предложил идею о том, что пока представители Прогрессивного движения будут проводить реформы, социалисты должны выступать с «невыполнимыми требованиями», которые будут призваны вскрыть ограниченность возможностей реформаторов.

Преуспели ли реформы «прогрессивной эры» в том, на что они были нацелены: в стабилизации капиталистической системы путем устранения ее наихудших изъянов, в охлаждении накала социалистического движения, в восстановлении до некоторой степени межклассового мира во времена, когда ожесточенность схваток между трудом и капиталом все более возрастала? В какой-то степени, возможно, это так. Но Соцпартия расширяла свои ряды. ИРМ продолжала агитацию. И вскоре после избрания Вудро Вильсона президентом в Колорадо началось одно из наиболее жестоких и яростных в истории страны столкновений между трудящимися и корпоративным капиталом.

Речь идет о забастовке угольщиков, которая началась в сентябре 1913 г. и кульминацией которой стала «бойня в Ладлоу» в апреле 1914 г. Одиннадцать тысяч горняков, в основном иммигранты (греки, итальянцы, сербы), работали на юге штата Колорадо на компанию «Колорадо фьюэл энд айрон корпорейшн», принадлежавшую семейству Рокфеллер. Возмущенные убийством одного из профсоюзных лидеров, они начали забастовку, протестуя против низкой оплаты, опасных условий труда, феодального контроля за их жизнью в поселках, которые были полностью подчинены добывающим компаниям. Мамаша Джонс, в ту пору агитатор ОСГ, прибыла в эти места, подбодрила горняков своими пламенными выступлениями, помогала им в первые критические месяцы забастовки, до тех пор пока сама не была арестована и помещена в похожую на средневековую темницу камеру и затем силой выдворена за пределы штата.

Когда началась забастовка, ее участников немедленно выселили из бараков в шахтерских поселках. При помощи Объединенного союза горняков они разбили на близлежащих холмах палаточные городки и продолжили стачку и пикетирование, используя эти поселения как свою базу. Нанятые представителями Рокфеллеров детективы из агентства Болдуина — Фелтса, вооруженные пулеметами Гэтлинга и винтовками, совершали налеты на палаточные лагеря. Список погибших шахтеров все увеличивался, но они держались, захватили во время одной из перестрелок бронепоезд, сражались, не пуская на шахты штрейкбрехеров. В ситуации, когда горняки продолжали сопротивление и не сдавались, а шахты простаивали, губернатор штата Колорадо (которого управляющий шахтами, принадлежавшими Рокфеллеру, как-то назвал «наш маленький губернатор-ковбой») вызвал Национальную гвардию, которой платили жалованье Рокфеллеры.

Сначала шахтеры сочли, что национальных гвардейцев направили для их защиты, и приветствовали отряды флагами и одобрительными возгласами. Вскоре они узнали, что гвардия прибыла для разгона забастовки и под покровом ночи завела на территорию шахты штрейкбрехеров, не сообщив им, что идет стачка. Гвардейцы избивали горняков, сотнями арестовывали их, конные стражи порядка разгоняли демонстрации женщин на улицах Тринидада, центрального поселка района. Но шахтеры отказывались сдаваться. После того как они продержались всю холодную зиму 1913/14 г., стало ясно, что для прекращения забастовки нужны экстраординарные меры воздействия.

В апреле 1914 г. две роты Национальной гвардии расположились на холмах выше самого населенного палаточного городка бастующих у Ладлоу, где жили 1 тыс. мужчин, женщин и детей. Утром 20 апреля по палаткам был открыт пулеметный огонь. Шахтеры начали отстреливаться. Их вожака, грека по имени Лу Тикас, пригласли на холм для обсуждения условий перемирия, а затем рота гвардейцев расстреляла его. Женщины и дети, чтобы спрятаться от пулеметного огня, окапывались под прикрытием палаток. На закате гвардейцы с факелами спустились с холмов, подожгли жилища, и семьи шахтеров бежали в горы; от выстрелов погибли 13 человек.

На следующий день телефонист, прокладывавший кабель среди пепелища городка Ладлоу, приподнял в одной из палаток детскую железную кроватку, которой была прикрыта яма в земле, и обнаружил там обуглившиеся скрюченные тела 11 детей и двух женщин. Эти события стали известны как «бойня в Ладлоу».

Новости быстро распространились по стране. В Денвере ОСГ выпустил «Призыв к оружию», в котором говорилось: «В целях обороны собирайте все оружие и боеприпасы, разрешенные законом». Триста вооруженных забастовщиков отправились из других палаточных городков в район Ладлоу, перерезали телефонные и телеграфные провода и начали готовиться к бою. Железнодорожники отказывались перевозить солдат из Тринидада в Ладлоу. В Колорадо-Спрингс 300 горняков — членов Союза оставили рабочие места и отправились в район Тринидада, имея при себе револьверы, винтовки и дробовики.

В самом поселке шахтеры пришли на похороны 26 погибших в Ладлоу, после чего собрались в одном из соседних домов, где для них было заготовлено оружие. Горняки забрали винтовки и отправились в горы, уничтожая шахты, убивая охрану и взрывая шахтные стволы. Пресса писала, что «в окрестных холмах на всех направлениях неожиданно появились люди».

В Денвере 82 солдата из роты, уже посаженной в военный поезд, направляющийся в Тринидад, отказались ехать. Газеты писали: «Эти люди заявили, что не будут участвовать в расстреле женщин и детей. Они освистали тех 350 человек, которые согласились на это, и кричали в их адрес проклятия».

На лужайке перед зданием законодательного собрания штата в Денвере под дождем прошла пятитысячная демонстрация, участники которой потребовали, чтобы офицеров Национальной гвардии, причастных к событиям в Ладлоу, судили за убийство, а губернатор был назван пособником этого преступления. Денверский Союз сигарщиков проголосовал за отправку 500 вооруженных людей в Ладлоу и Тринидад. Женщины из денверского филиала Объединенного профсоюза портных объявили о том, что 400 их членов добровольно вызвались помогать бастующим в качестве медсестер.

Демонстрации и митинги проходили по всей стране. Пикетчики маршировали у штаб-квартиры Рокфеллеров — дома № 26, расположенного на Бродвее в Нью-Йорке. Священник устроил акцию протеста у церкви, где Дж. Д. Рокфеллер иногда выступал с проповедями, и полиция избила святого отца дубинками.

«Нью-Йорк таймс» посвятила событиям в Колорадо редакционную статью, и теперь они привлекли международное внимание. Основной акцент газета делала не на совершённых злодеяниях, а на допущенных тактических ошибках. Статья о «бойне в Ладлоу» начиналась словами: «Кто-то допустил грубый промах…» Два дня спустя, когда шахтеры вооружились и рассеялись по холмам горнодобывающего района, та же газета сообщала: «Когда самые смертоносные из созданных цивилизацией видов оружия оказались в руках людей, настроенных как дикари, невозможно сказать, сколько продлится эта война в Колорадо, если она не будет прекращена силой… Президент должен отвлечь свое внимание от Мексики на то время, которое достаточно для принятия суровых мер в штате Колорадо».

Губернатор Колорадо попросил прислать федеральные войска для наведения порядка, и Вудро Вильсон ответил на просьбу согласием. Когда меры были приняты, забастовка потерпела неудачу. В дело вмешались Комитеты Конгресса, собравшие тысячи страниц свидетельских показаний. Профсоюз так и не был признан. Шестьдесят шесть мужчин, женщин и детей были убиты. Ни одному из бойцов отрядов милиции или охранников шахт так и не предъявили обвинения за эти преступления.

Однако штат Колорадо продолжал оставаться местом ожесточенного классового конфликта, последствия которого ощущались по всей стране. Угроза бунта все еще отчетливо сохранялась из-за существовавших условий промышленного производства в США, а также благодаря неудержимому духу бунтарства, жившему в рабочей среде, вне зависимости от того, какие законы принимались, какие либеральные реформы оставались на бумаге, какие расследования проводились, какие слова соболезнования и примирения произносились.

В «Нью-Йорк таймс» упоминалась Мексика. В то утро, когда в Ладлоу в скрытой под палаткой яме были обнаружены мертвые тела, американские боевые корабли атаковали расположенный на мексиканском побережье город Веракрус. Его обстреляли и оккупировали, оставив после себя сотню убитых мексиканцев. Это было связано с тем, что власти Мексики арестовали американских моряков и отказались извиниться перед Соединенными Штатами, дав салют из 21 орудия. Мог ли патриотический пыл и воинственный дух прикрыть классовую борьбу? В 1914 г. росла безработица и надвигались тяжелые времена. Могли ли пушки отвлечь внимание и сплотить нацию перед лицом внешнего врага? Конечно, обстрел Веракруса и нападение на палаточный городок в Ладлоу являлись простым совпадением. А возможно, это был — как кто-то однажды охарактеризовал историю человечества — «естественный отбор случайных событий». Вероятно, стычка с Мексикой стала инстинктивной реакцией системы, направленной на самосохранение и создание боевого единства народа, раздираемого внутренним конфликтами.

Бомбардировка Веракруса была лишь небольшим инцидентом. Но спустя четыре месяца в Европе началась Первая мировая война.