В послевоенный период американский либерализм встал перед загадкой. В течение многих лет либералы утверждали, что если в Соединенных Штатах и существует расовая проблема, то. американская демократия способна решить ее и американцы уже берутся за это дело. Почему же тогда в середине 60-х годов, после 20 лет реформ в сфере межрасовых отношений: решений Верховного суда, законов, принятых конгрессом, заявлений и распоряжений президентов США, — страну вдруг начали сотрясать негритянские волнения и мятежи и их лозунги «Свободу сейчас же!» и «Власть черным!»? Чтобы ответить на этот вопрос, полезно обратиться к периоду реформ в области расовых отношений.
При первом послевоенном президенте — Гарри Трумэне неоднократно делались официальные заявления, судя по которым можно было подумать, что достижение расового равенства станет одной из первоочередных внутриполитических задач страны. Уже сама война, мобилизовавшая американцев на разгром нацистов с их идеологией превосходства арийской расы, родила много красноречивых слов о свободе. Однако все молчаливо соглашались, что, пока война не кончилась, решение расовых проблем в США надо отложить «на потом». Это преобладающее мнение выразил тогда негр Джо Луис, чемпион мира по боксу в тяжелом весе, который заявил: «У Америки много проблем, но решать их не Гитлеру».
Сразу же по окончании войны Трумэн сделал несколько шагов, направленных на разрешение расовых проблем. В декабре 1946 г. он создал комиссию по гражданским правам, которая должна была «изучить и установить, возможно ли, и если да, то каким именно образом, усиление проводимых в настоящее время административных мер, а также расширение полномочий и средств федеральных, штатных и местных органов власти для защиты гражданских прав населения». Спустя год комиссия опубликовала доклад, в котором с грубой прямотой указывались мотивы выдвинутых ею рекомендаций. По словам комиссии, они были сделаны отчасти по моральным, но главным образом по политическим и экономическим соображениям. «Пора браться за дело», — заявляла комиссия, настаивая на немедленных мерах в области законодательства, касающегося гражданских прав. «Моральные соображения» взывали к совести нации, а «экономические» — к ее кошельку, напоминая, что расовая дискриминация дорого обходится Соединенным Штатам. «США больше не могут позволять себе такой колоссальной растраты своих людских ресурсов, своего национального гения». Сыграли свою роль и международные факторы. В докладе говорилось: «Будущее послевоенного мира настолько зависит от США, что любые их действия, даже самые незначительные, будут иметь далеко идущие последствия… Мы не можем уйти от того факта, что наша политика в области гражданских прав стала международной проблемой. Пресса и радио всего мира только и говорят о ней… Идеологии, соперничающие с американской, и те, кто их разделяет, только и подчеркивают наши недостатки… Они стараются доказать, что американская демократия — это сущий обман, и будто в нашей стране угнетение — вечный удел всех обездоленных. Американцам это, может быть, покажется смешным, но этого достаточно, чтобы встревожить друзей США… Соединенные Штаты не настолько сильны и конечный триумф демократического идеала не столь уж неизбежен, чтобы мы могли игнорировать то, что мир думает о США, о поведении американцев».
Комиссия рекомендовала расширить отдел по гражданским правам министерства юстиции и учредить постоянную комиссию по гражданским правам. Она предложила, чтобы конгресс принял закон против линчевания, против расовой дискриминации избирателей, новые законы о справедливом найме и беспристрастном отправлении правосудия. После этого Трумэн попросил конгресс принять соответствующие меры по этому докладу.
Конгресс ничего не сделал. И обещания Трумэна, и доклад, представленный комиссией по гражданским правам, и провал предложенной программы действий в конгрессе — все это лишний раз показало, что «ортодоксально американский» подход к социальным реформам всегда был и остается ограничен рамками либеральной традиции. Может быть, самой важной из характерных черт этого традиционного подхода было давление со стороны негритянского населения, заинтересованного в реформе расовых отношений, однако оно было недостаточно сильным, чтобы заставить власть имущих пойти на решительные меры. Все выражения протеста со стороны черного населения — будь то отдельные проявления недовольства среди негров — ветеранов войны или юридические доводы, выдвигавшиеся Национальной ассоциацией содействия прогрессу цветного населения (НАСПЦН) — как бы растворялись в воздухе, так как не выходили за рамки того, что дозволялось политическим своекорыстием американских властей. Поэтому дело ограничилось речами, созданием комиссий по расследованию и обещаниями.
Эгоизм господствующих социальных групп никогда не был и не является движущей силой, достаточной для того, чтобы революционизировать общественные отношения, особенно когда перемены могут обернуться против их корыстных интересов. Своекорыстие господствующих кругов допускает лишь речи, обещания, кое-какие символические акты, результаты которых обычно сводятся не к радикальным переменам, а лишь к реформам, достаточным для предотвращения открытого возмущения. В июле 1948 г. Трумэн, отчасти уступая давлению потенциальных избирателей-негров в главнейших городах страны в тот год президентских выборов, а также в ожидании принятия первого в мирное время закона о всеобщей воинской повинности, издал президентское распоряжение, требовавшее, чтобы принцип расового равенства в вооруженных силах «был осуществлен как можно скорее». Он создал комиссию для проведения в жизнь этой программы, положив тем самым начало постепенной расовой десегрегации в вооруженных силах США. Но этот процесс затянулся: и 12 лет спустя вооруженные силы страны еще не были полностью десегрегированы, а в некоторых резервных частях и в национальной гвардии расовая сегрегация сохраняется до сих пор.
Был ли случайностью или, наоборот, закономерностью тот факт, что президент Трумэн распорядился отменить расовую сегрегацию в вооруженных силах, что не требовало, как известно, утверждения конгрессом? Может быть, все это объяснялось острейшей практической надобностью в обстановке усиления «холодной войны» повысить боеспособность вооруженных сил и для этого как-то обнадежить негров, составляющих их значительную часть. Что же касается отмены других форм расовой дискриминации — в таких сферах, как пользование избирательными правами, жилищные условия, устройство на работу, система образования, — он лишь апеллировал к законодательной инициативе конгресса. Президентские распоряжения могли быть изданы и против расовой дискриминации в других областях, однако Трумэн предпочел, чтобы здесь действовал конгресс. Это было тем более нелепо, что необходимые для этого законы уже существовали — конгресс принял их еще в период Реконструкции Юга, после Гражданской войны в США. 14-я и 15-я поправки к конституции страны, а также законы о гражданских правах, принятые в 1866, 1870 и 1871 гг., давали президенту достаточные полномочия, чтобы покончить с расовой дискриминацией во всех сферах общественной жизни. Но ни Трумэн, ни какой-либо другой президент до него со времен Улисса С. Гранта не избирали такой путь. Все они предпочитали — если вообще думали когда-либо о расовой дискриминации — добиваться принятия конгрессом законов по различным частным вопросам, прекрасно зная, что конгресс редко принимает быстрые решения, когда дело касается социальной несправедливости. Так, в одном из своих посланий конгрессу Трумэн предлагал ему принять закон, запрещающий расовую дискриминацию на транспорте, курсирующем между штатами. Но эта мера относилась к компетенции исполнительной власти не только в силу 14-й поправки, запрещающей отказывать кому-либо в «равной для всех защите закона», но и на основании специального закона 1887 г., запретившего расовую дискриминацию на названном транспорте.
Так что федеральному правительству в послевоенные годы оставалось только действовать. Верховный суд принимал беспрецедентные решения о расовом равенстве. Конгресс утверждал многочисленные законы о гражданских правах. Конечным результатом было то, что за границей, как и у белых американцев, не имевших никакого представления о повседневной жизни черных, сложилось впечатление, будто в межрасовых отношениях США происходят огромные перемены к лучшему. Однако действительность, как это видно из истории внутренней политики США при президентах Эйзенхауэре, Кеннеди, Джонсоне и Никсоне, была совсем иной.
14-я поправка к конституции, принятая в 1868 г., гарантировала, как казалось на первый взгляд, равенство всех граждан. Она гласила, что все лица, родившиеся в Соединенных Штатах Америки, являются гражданами США; в ней далее говорилось, что ни один штат не должен ограничивать «привилегии и свободы граждан Соединенных Штатов» или «лишать кого-либо жизни, свободы или собственности без законного судебного разбирательства» и что все граждане имеют право на «равную для всех защиту закона». Тем не менее в 1896 г. при рассмотрении дела Плесси-Фергюсона Верховный суд постановил, что разделение рас не противоречит 14-й поправке, если общественное обслуживание представителей различных рас является «равным». Решение по названному делу, утвердившее принцип «раздельного, но равного» обслуживания, касалось случая на одной южной железной, дороге, когда имевший относительно светлую кожу негр Гомер Адольф Плесси был арестован за то, что вошел в вагон «только для белых». Семью голосами против одного Верховный суд поддержал действовавший в Луизиане закон, который требовал раздельного проезда черных и белых в поездах и на другом транспорте. Именно это решение повлекло за собой волну новых джимкроуистских законов по всему американскому Югу, причем оно оставалось в силе целых 60 лет — до тех самых пор, пока Верховный суд не потребовал, чтобы автобусная компания в Монтгомери (штат Алабама) отменила сегрегацию черных и белых пассажиров. Только это решение об автобусах в Монтгомери перечеркнуло наконец принцип «раздельного, но равного» транспортного обслуживания представителей двух рас.
В 40-х и в начале 50-х годов Верховный суд настаивал на том, чтобы принцип «раздельного, но равного» обслуживания распространялся лишь на систему высшего и аспирантского образования. Так, например, только в том случае, если в каком-нибудь штате не было высшего юридического учебного заведения для негров, суд постановлял, что абитуриент-негр подлежал приему в высшее юридическое учебное заведение для белых. Лишь в 1954 г. Верховный суд взялся за прямой и всеобъемлющий пересмотр принципа расовой сегрегации во всех учебных заведениях, содержащихся за государственный счет. В ряде дел, возбужденных в том году НАСПЦН, начиная со спорного дела между Брауном и ведомством образования, правильность принципа «раздельное, но равное» применительно к государственному сектору системы образования в США была подвергнута сомнению.
Только через 90 лет после Гражданской войны и через девять лет после победы над гитлеризмом Верховный суд США, рассмотрев дело Брауна, единодушно провозгласил, что расовая сегрегация в государственных учебных заведениях противоречит американской конституции. Суд заявил, что раздельное обучение черных школьников «развивает у последних такое чувство, что они занимают более низкое положение в обществе, а это может оказать необратимое отрицательное воздействие на их сердца и умы». Далее в решении суда говорилось:
«Мы пришли к выводу, что в государственной системе образования принцип «раздельное, но равное» применяться не должен. Раздельное обучение (белых и черных) само по себе не может быть равным. Поэтому мы считаем, что истцы и другие лица, находящиеся в аналогичном положении по причине сегрегации, на которую они жалуются, были лишены «равной для всех защиты закона», гарантируемой 14-й поправкой к конституции».
Однако решения Верховного суда не проводятся в жизнь автоматически. Кроме того, через год после решения по делу Брауна Верховный суд ушел от ответа на вопрос, как скоро расовая сегрегация в учебных заведениях должна быть отменена. Верховный суд заявил, что когда школьные округа «предпримут первые быстрые, но обдуманные шаги по пути к полному претворению в жизнь» решения 1954 г., то судам низшей инстанции, на которых оно возложило обязанность выполнять решение о десегрегации, возможно, «понадобится еще дополнительное время» на это. Верховный суд рекомендовал судам низшей инстанции выносить «такие решения и постановления…какие будут необходимы и подходящи для того, чтобы прием детей обеих рас в государственные школы производился без нарочитых задержек, на недискриминационной основе».
Подход Верховного суда к американской конституции, когда дело коснулось расовой десегрегации в учебных заведениях, был необычен. Вряд ли можно себе представить, чтобы Верховный суд, обнаружив в 1954 г., скажем, в каком-нибудь городке Невады существование рабства, принял решение позволить его властям предпринять «первые быстрые, но обдуманные шаги» для постепенной ликвидации рабства, хотя оно было запрещено по всей стране еще 13-й поправкой к конституции. Или, уличив, скажем, какое-нибудь агентство печати в мошеннических операциях, противоречащих федеральному закону, он призвал бы виновных к постепенному прекращению этой их деятельности. В своей книге «Податели петиций» негритянский юрист, специалист по конституционному праву Лорен Миллер не без горечи писал: «Нигде и никогда ни один американский юрист не предполагал, что Верховный суд или какой-либо другой орган власти мог хоть на один день задержать в мирное время осуществление какого-нибудь конституционного права». Между тем в 1965 г. — это через 10 лет после того, как Верховный суд принял решение о десегрегации школ «без нарочитых задержек», — в более чем 75 % школьных округов на Юге расовая сегрегация в школах все еще сохранялась.
Решение Верховного суда о десегрегации школ впервые натолкнулось на серьезное сопротивление в 1957 г. в штате Арканзас. Некоторый прогресс на пути к десегрегации имел место на Севере и в пограничных с Югом штатах, однако Юг по-прежнему проявлял непокорность. Она приняла конкретную форму, когда губернатор Арканзаса Орвил Фобус, протестуя против судебного решения начать постепенную десегрегацию в Центральной средней школе города Литл-Рок, приказал солдатам национальной гвардии оцепить эту школу и не пропускать в нее негритянских детей. Суды заставили губернатора снять охрану, однако место солдат национальной гвардии заняла толпа белых, преградившая дорогу девяти черным школьникам. Позже пятнадцатилетняя девочка рассказывала о том, что ей пришлось пережить, следующее:
«Перед моим уходом мама позвала нас в гостиную и велела помолиться. Потом я села в автобус и сошла за квартал от школы.
Напротив солдат, которые оцепили Центральную школу, стояла огромная толпа. Увидев, что я продолжаю идти, толпа вдруг притихла…
Сначала я слышала только глухой топот их ног. Потом кто-то крикнул: «Вот она идет, готовьтесь!»…
Толпа все теснее окружала меня, выкрикивая всякие оскорбления. Но мне еще не было страшно. Я только немножко волновалась. Потом у меня вдруг задрожали колени, и я испугалась, что не сумею дойти до входа в школу— ведь нужно было пройти целый квартал. Да, это был самый длинный квартал, который мне пришлось пройти в жизни…
Они стали подходить все ближе и ближе. Кто-то крикнул; «Линчуйте ее! Линчуйте ее!» Я попыталась найти в толпе хоть один сочувственный взгляд — может быть, хоть кто-нибудь мне поможет. Лицо одной пожилой женщины мне показалось добрым, но, когда я снова взглянула на нее, она плюнула мне в лицо…
В глубине квартала у автобусной остановки я увидела скамейку. Я подумала: «Если мне только удастся туда добраться, я буду в безопасности…» Когда я наконец добралась до скамейки, я была уже не в состоянии сделать больше ни шага. Я села, а толпа снова окружила меня, продолжая кричать. Кто-то выкрикнул: «Тащи ее к этому дереву! Вздернем эту черномазую!» В это время ко мне подсел белый человек, он обнял меня и похлопал по плечу…».
Этих черных детей все же в конце концов допустили в Центральную среднюю школу, и они ходили туда под охраной солдат, направленных в городок президентом Эйзенхауэром. Солдаты сопровождали их из дома в школу и обратно в течение всего учебного года.
Решение Верховного суда по делу Брауна и использование федеральных войск для проведения его в жизнь создали и на международной арене, и в самих США впечатление, будто расовая сегрегация в Америке изживает себя. Правительство США действовало через Верховный суд, и непокорность, вроде той, что была проявлена в Литл-Роке, всегда можно было сломить решительными мерами президента. Эйзенхауэр сам усилил это впечатление, заявив после того, как он послал войска в Литл-Рок, следующее: «Так будет восстановлен образ Америки и всех ее частей как единой и неделимой нации, где справедливость существует для всех». Это общее впечатление было, однако, ошибочным. В некоторых штатах — например, в Виргинии, Северной Каролине, Флориде и Теннесси— расовая интеграция была лишь символической. В 1961 г. ни в одной из школ Южной Каролины, Джорджии, Алабамы, Миссисипи и Луизианы еще не было совместного обучения черных и белых.
Такое же чувство «прогресса» и оптимизма сложилось у многих после мер федеральных властей относительно избирательных прав негров. В 1944 г. Верховный суд разрушил на Юге один из барьеров на пути к участию негров в голосовании, объявив так называемые «белые первичные выборы» незаконными. До этого решения первичные выборы на Юге, в которых участвовала фактически только демократическая партия, так как позиции республиканской партии были там слишком слабы, рассматривались как частное дело белых южан. Верховный суд, однако, подчеркнул, что на самом деле первичные выборы — это часть избирательного механизма штата, и поэтому 14-я поправка, которая долгое время считалась направленной лишь против «государственной», а не «частной» дискриминационной практики, распространяется и на эти выборы.
Хотя это решение Верховного суда привело к увеличению числа черных избирателей в ряде южных городов, например, в Атланте, на большей части Юга, особенно в сельскохозяйственных районах глубинного Юга, сохранялись серьезные преграды на пути негров к избирательным урнам. Одной из них был избирательный налог, который Верховный суд в начале XX в. объявил законным, поскольку на основании этого закона от голосования отстранялись все, кто его не уплатил: и белые, и черные; на деле, конечно, черным было гораздо труднее выплачивать его. Другой преградой были проверки грамотности, также не противоречившие конституции, так как они распространялись и на белых, и на черных, хотя только белые регистраторы проводили эти проверки, Конституция штата Миссисипи требовала, чтобы избиратель мог истолковать то или иное положение конституции по выбору регистратора. Излюбленным разделом конституции, который давался неграм для истолкования, был следующий: «Вся земля, составляющая один участок и подлежащая продаже на основании или во исполнение судебного постановления, сначала должна предлагаться покупателям по частям, площадью каждая не более 160 акров, или четверти всего участка, а затем целиком. Предлагаемая цена всего участка должна объявляться окончательной не раньше, чем она превысит сумму цен, предложенных за отдельные части, о которых говорилось выше. Однако суд справедливости, если к нему обратятся по такому делу, может принять иное решение, если сочтет это благоразумным».
А белым избирателям чаще всего предлагалось истолковать следующее положение конституции: «Неуплата долга не должна караться тюремным заключением». В Новом Орлеане регистратор, отклонив просьбу одного негра об участии в выборах, написал на его заявлении, что причиной отказа была «ашипка в правапесании».
Чтобы лишить негров права голосовать, белые расисты использовали не только избирательный налог и проверки грамотности. Белые предприниматели прибегали и к экономическому нажиму на своих чернокожих рабочих, арендаторов земли, прислугу, чтобы не допустить их к избирательным урнам. И наконец, применялось запугивание — белые не останавливались перед насилием или угрозами его применения только для того, чтобы отбить у негров охоту вносить свои фамилии в списки избирателей. Недаром, например, в Миссисипи в период Реконструкции Юга, когда права негров в этом регионе страны отстаивали федеральные войска, в списки избирателей было внесено 67 % взрослого негритянского населения по сравнению с 55 % белых, а в 1955 г. число негров, которые зарегистрировались для голосования, снизилось до 4 %, в то время как число белых увеличилось до 59 %.
В 50-х и 60-х годах конгресс принял ряд законов о гражданских правах. Толчком, очевидно, послужили энергичные протесты черного населения в те годы: бойкот автобусов в Монтгомери, «сидячие демонстрации» («сит-инз»), то есть занятие неграми мест в ресторанах, кафетериях и других общественных местах «только для белых», походы за свободу, массовые демонстрации во многих городах Юга. Принятые законы запрещали дискриминацию негров на выборах, отменяли проверки грамотности для избирателей, имеющих шестиклассное образование, и поручали регистрацию избирателей там, где наблюдалась тенденция к расовой дискриминации, специальным федеральным служащим. В тот же период конгресс и штаты приняли 24-ю поправку к конституции, отменившую избирательный налог на федеральных выборах, а Верховный суд запретил его взимать и на выборах в отдельных штатах на том основании, что богатство не может быть критерием для участия в голосовании, поскольку 14-я поправка предусматривает «равную для всех защиту закона».
В результате этих законодательных и судебных мер число зарегистрированных черных избирателей на Юге резко увеличилось: с 1 млн. (20 % всех потенциальных избирателей-негров) в 1952 г. до 2 млн. (40 %) в 1964 г. и до 3 млн. (60 %) в 1968 г., когда оно сравнялось с процентом проходивших регистрацию белых избирателей. Кроме того, на Юге больше негров стало занимать выборные должности — членов законодательных органов штатов и членов муниципалитетов. Несколько негров было также избрано на должности шерифов и мэров южных городов.
Однако даже в январе 1966 г. — через полгода после принятия конгрессом самого радикального за всю историю США закона о голосовании — Акта об избирательных правах 1965 г. — в Таскиги (штат Алабама) имел место инцидент, о котором борец за гражданские права черных Элдридж Бэрнс рассказал следующее:
«Мы с Уэнди (Пэрисом, товарищем Бэрнса) обратились к регистратору: „Слушай, тебе не кажется, что ты мог бы регистрировать больше чем по одному человеку каждые 20 минут. Эти люди пришли сюда в восемь, а ты не начинал до половины одиннадцатого". Тот, услышав это, выхватил нож с красно-желтой рукояткой. „Сейчас я этим ножом, — сказал он, — выпущу вам обоим кишки. Прямо вот сюда, на пол“. Тут подошел Сэмми Янг и спросил этого служащего, как его фамилия. Но он пригрозил и ему выпустить кишки, сказав, что сейчас позовет шерифа.
Сэмми, работавший в Студенческом координационном комитете ненасильственных действий (СККНД), в тот же вечер был застрелен служителем заправочной станции компании „Тексако“, где он стал настаивать на своем праве зайти в „белый" туалет».
В жилищном вопросе законодательные акты, административные постановления, решения судебных органов, принятые в 60-х годах, также постепенно создали юридическую основу для отмены расовой дискриминации. Президент Кеннеди, критиковавший Эйзенхауэра за то, что тот не смог покончить с расовой дискриминацией в этой области, говоривший, что Эйзенхауэр мог бы это сделать «одним росчерком пера», сам, однако, в течение двух лет ничего не предпринял для этого. Когда Кеннеди наконец подписал приказ, запрещающий расовую дискриминацию при приобретении жилищ, он сделал исключение для владельцев и арендаторов домов на одну и две семьи, включая дома, которые строились на средства федерального жилищного управления, а также управления по делам ветеранов войны. Этот приказ также не распространялся (в отличие от предложений, сделанных за несколько лет до этого комиссией по гражданским правам) на те жилые дома, строительство которых финансировали учреждения^ находившиеся под контролем федеральных властей. Таким образом, приказ Кеннеди охватывал лишь четвертую часть новостроек. В 1968 г. был принят закон против расовой дискриминации в жилищном вопросе, а Верховный суд в конце концов поставил под защиту конституции всех желающих купить или снять жилую площадь. Суд постановил, что все связанные с этим частные сделки, носящие дискриминационный характер по отношению к неграм, противоречат 13-й поправке. Такая дискриминация, по словам суда, является «пережитком рабства». Это решение возвратило силу закону, который был принят еще в 1866 г. (но никогда не применялся), и утверждало за всеми гражданами «равные права… арендовать… наследовать, покупать, сдавать в аренду, продавать, владеть и передавать в другие руки недвижимое имущество…».
Особенно незащищенным — до решения Верховного суда 1964 г. — оставалось право черных пользоваться общественными местами, такими, как гостиницы, рестораны и театры, которые предназначались исключительно для белых. В 1883 г. Верховный суд постановил, что записанное в 14-й поправке положение о «равной для всех защите закона» запрещает расовую дискриминацию лишь со стороны властей штатов, а не со стороны частных лиц (хозяев гостиниц, владельцев ресторанов и пр.). Акт о гражданских правах 1964 г. запретил расовую дискриминацию «во всех местах общественного пользования», не только там, где к ней прямо или косвенно были причастны власти штатов, но и там, где затрагивалась торговля между штатами, использовав, таким образом, конституционное положение о торговле для того, чтобы практически все общественные места подпали под его действие. Почти сразу же закон был опротестован владельцем одного мотеля в Атланте, но Верховный суд вновь сослался на пункт о торговле между штатами в обоснование принятого закона о запрещении расовой дискриминации в этой области.
И все же новые законы, новые судебные постановления, новые речи, с которыми выступали политические деятели страны в защиту равноправия негров, так и не помогли решить расовую проблему и потушить нараставшее в черных американцах чувство гнева. Надолго ли еще могло хватить терпения негров? В августе 1963 г. 200 тыс. черных и белых американцев съехались из многих районов страны в Вашингтон и устроили небывалую еще демонстрацию в поддержку расового равенства. Этот «поход на Вашингтон» был выражением протеста против безразличия федеральных властей к горькой участи черного человека. Речь Мартина Лютера Кинга перед участниками похода, которую он начал словами: «У меня есть мечта», — безусловно, прекрасный образец ораторского искусства — содержала в точно выверенных дозах гневное возмущение, протест и добрую волю. Когда председатель Студенческого координационного комитета ненасильственных действий (СККНД) Джон Льюис захотел выразить гнев в более резких словах, руководители похода его остановили и настояли на том, чтобы он опустил фразу: «Я хочу знать, чью сторону занимает правительство?» Но были ли эффективны «разумные» и миролюбивые протесты? Поход на Вашингтон был предпринят всего через три месяца после того, как на глазах миллионов американских телезрителей разыгралась драма в Бирмингеме, где полиция пустила в ход дубинки, брандспойты и служебных собак против черных демонстрантов. А 15 сентября, то есть спустя всего 18 дней после похода, в негритянской церкви Бирмингема взорвалась бомба: четыре негритянские девочки, пришедшие туда на уроки в воскресную школу, были убиты.
Кеннеди с похвалой отозвался о «глубокой страсти и спокойном достоинстве» участников похода, однако в свете событий до и после него оценка положения, какую сделал один из негритянских лидеров — Малколм Икс, вероятно, гораздо больше отвечала настроениям черных американцев. Через два месяца после взрыва бомбы в Бирмингеме, выступая в Детройте, этот деятель сказал: «На улицы городов вышли негры. Они говорили, что двинутся на Вашингтон, пойдут в конгресс, в сенат, в Белый дом и сделают так, что там все остановится, замрет и правительство не сможет ничего делать. Они даже говорили, что отправятся в аэропорт, лягут на взлетно-посадочные полосы и ни одному самолету не дадут сесть или подняться в воздух. Я передаю вам, что они говорили. То была революция. Настоящая революция. Негритянская революция.
На улицы вышли низы, простые люди. Это насмерть перепугало белых и весь их правительственный аппарат в Вашингтоне; я там был и знаю это. Когда им стало известно, что эта черная масса движется на столицу, они вызвали Роя Уилкинса (лидера НАСПЦН), Филипа Рэндолфа (вице-президента АФТ — КПП) и других самых известных в стране негритянских лидеров, сказав им: «Прекратите это!» Кеннеди заявил: «Ну, знаете, вы им позволяете заходить слишком далеко». И тогда один из них, этакий старый «дядя Том», ответил: «Босс, я не могу это прекратить, потому что не я это начал». Передаю вам его слова. Он сказал: «Мы даже в этом не участвуем, не то чтобы возглавлять… Эти негры действуют по собственной инициативе, они оставляют нас позади». А потом он, эта старая хитрая лиса, обратившись к другим негритянским руководителям, сказал: «Если вы не участвуете, так я попрошу вас участвовать. И возглавить поход. Я тоже его поддержу и буду его приветствовать. Я ему помогу и сам к нему присоединюсь».
Вот что они сделали с походом на Вашингтон. Они к нему присоединились. Они не вошли, они пробрались в него. Пробрались, чтобы подчинить его себе. И как только они это сделали, поход утратил свой боевой дух. Не стало в нем злости, огня, бескомпромиссности.
Поход предали и заставили капитулировать еще до того, как он начался. Когда из Парижа приехал Джеймс Болдуин, ему не дали выступить, так как его нельзя было заставить говорить по бумажке… Они уже так жестко контролировали начавшееся движение, что просто-напросто продиктовали неграм, когда им прибыть в столицу, на каком транспорте и где остановиться, какие нести плакаты и какие петь песни, какие произносить и какие не произносить речи, после чего сказали, чтобы к заходу солнца они все убрались из города. И действительно, к вечеру ни одного «дяди Тома» уже не было в городе. Я знаю, вам не нравится, что я это говорю. Но я говорю правду…».
Прошел год после этого похода, и вот в ряде городов страны гнев людей вновь закипел и стал выливаться через край. Любопытно, что именно в те годы, когда были приняты новые законы о гражданских правах, — в 1964 и 1965 гг. — волна бунтарских выступлений негров прокатилась по всем Соединенным Штатам, из конца в конец. Это потрясло страну настолько, что она до сих пор не может окончательно успокоиться. В Джексонвилле убийство одной негритянки, а потом угроза взорвать бомбу в негритянской средней школе толкнули ее учеников пустить в ход булыжники и бутылки с горючей смесью. В Кливленде трагический случай с белым священником, которого задавил бульдозер, когда он сидел на мостовой, протестуя против дискриминации черных на строительных работах, вызвал бурную реакцию негров. В Нью-Йорке роковой выстрел, которым был убит 15-летний юноша, ввязавшийся в драку с полицейским, не находившимся при исполнении служебных обязанностей, привел к насилию, продолжавшемуся много дней. Стихийные выступления негров были отмечены также в Рочестере, Джерси-Сити, Чикаго, Филадельфии. Но это были еще небольшие волнения. Президент Джонсон твердо пообещал установить в стране расовое равенство, что было вполне созвучно, кажется, массовому кличу черных: «Мы своего добьемся!» Но как раз в августе 1965 г., когда Джонсон подписал многообещающий закон об избирательных правах, черное население Уоттса, негритянского гетто Лос-Анджелеса, как будто желая прямо высказать свое мнение о либералах, которые так слепо верили в законы о гражданских правах, поднялось на восстание — самое кровопролитное со времен расовых беспорядков в Детройте в 1943 г.
Почти каждое восстание негров в городских гетто вспыхивало от малейшей искры, от какого-нибудь насильственного акта полиции против мужчины, женщины или подростка с черной кожей. В Уоттсе, где списки бедняков, живущих на благотворительные пособия, все росли, жилищные условия становились все хуже, а полиция, как и везде, не отличалась вежливым обращением с людьми, поводом для восстания явился случай, когда полицейский арестовал, применив силу, молодого негра — водителя машины, избил дубинкой свидетеля этого происшествия и задержал молодую негритянку, ложно обвинив ее в том, будто она плюнула ему в лицо. В гетто начались грабежи, полетели бутылки с горючей смесью. Для подавления мятежа были вызваны национальные гвардейцы, которые, как и полицейские, широко применяли огнестрельное оружие. В итоге 34 человека, в большинстве негры, были убиты, сотни ранены и около 4 тыс. арестовано. Материальный ущерб исчислялся почти в 40 млн. долл. Роберт Конот, журналист с Западного побережья, в своей книге «Реки крови, годы тьмы», характеризуя значение событий в Уотсе, писал: «Восстание в Лос-Анджелесе символизировало конец эры негритянской пассивности — пассивности, возведенной в доктрину ненасильственных действий, — и ориентировки негров на белое руководство в своей борьбе за гражданские права. В Лос-Анджелесе негр заявил, что подставлять другую щеку он больше не будет и что, доведенный до отчаяния, он станет отвечать ударом на удар, не слишком раздумывая о том, принесет пользу такая реакция или нет».
Летом 1966 г. произошли новые бунты. В Чикаго, куда была вызвана национальная гвардия после того, как негры стали бросать в полицейских камни, а потом начались грабежи и поджоги, под пулями погибли трое негров, в том числе 13-летний мальчик и 14-летняя беременная негритянка. В Кливленде, где тоже действовали отряды национальной гвардии, было застрелено четверо негров: двое — полицейскими, один — каким-то белым, стрелявшим из автомашины, и четвертый — группой белых.
Однако самая мощная за всю историю страны волна расовых волнений в городах захлестнула Соединенные Штаты в 1967 г., причем самые сильные мятежи бушевали в Детройте и Ньюарке. Национальная консультативная комиссия по изучению гражданских беспорядков, которой президент Джонсон поручил расследовать причины волнений и внести свои рекомендации, в том же году сообщила о беспорядках в 128 городах. В 39 из них, по словам комиссии, они были «крупными или серьезными».
За всеми этими беспорядками крылась одна общая причина — давно накапливавшееся в негритянских гетто недовольство, вызванное нищетой, безработицей, невыносимыми жилищными условиями, непрекращающимся грубым произволом полиции. В Ньюарке, например, за два года до этого полицейский застрелил 18-летнего негритянского юношу, заявив, что тот напал на другого полицейского, после чего хотел скрыться. Суд вынес заключение, что этот полицейский «не злоупотребил силой», и его даже не уволили со службы. В апреле 1967 г. 15 негров были арестованы, когда пикетировали магазин, который, по их словам, торговал испорченным мясом. В июле, как сообщалось в докладе названной комиссии, один черный водитель такси был ранен при задержании будто бы за нарушение правил уличного движения, на месте происшествия собралась толпа негров, было разбито несколько окон и начались грабежи.
Но то, о чем говорилось в докладе консультативной комиссии, резко контрастировало с рассказом водителя Джона Смита. Он был остановлен двумя полицейскими в форме, которые обвинили его в том, что он ехал слишком близко к шедшей впереди машине и не там, где положено ехать на улице с односторонним движением. Позже полицейские заявили, что Смит при задержании ругался и набросился на них с кулаками, так что им пришлось «применить силу», чтобы его утихомирить. Когда суд, прежде чем отпустить Смита под залог, решил заслушать его, тот рассказал следующее: «Никакого сопротивления я не оказывал. Все это выдумали полицейские в свое оправдание. Они сломали мне ребра, наградили меня грыжей и продырявили череп… Когда меня привели в участок, еще шесть или семь полицейских вместе с теми двумя, что меня арестовали, стали пинать меня ногами, повалили и плясали на мне. Потом отвели в камеру и велели держать голову над унитазом. Когда я стоял в такой позе, меня сзади ударили револьвером по затылку. Побои сопровождались руганью. В тюремном помещении один из арестовавших меня полицейских сказал: «Этот малый от меня не ушел».
Во время столкновений в Ньюарке, куда бросили отряды национальной гвардии, было убито 23 человека, из них 21 негр. В Детройте погибло 43 человека — 33 из них негры. Большинство убитых во время беспорядков 1967 г., охвативших всю страну, были черные, застреленные полицейскими или солдатами национальной гвардии. Сенатская комиссия, расследовавшая беспорядки в 67 городах, насчитала 83 убитых и 1897 раненых. По данным консультативной комиссии, около 10 % убитых и раненых принадлежали к должностном лицам (полицейским и военнослужащим), но подавляющее большинство погибших и получивших ранения из гражданского населения составляли негры.
Обуревавшее негров чувство горечи и злости — а оно всегда скрывалось за внешним оптимизмом участников борьбы за гражданские права — стало прорываться наружу еще в 1965 г. В том году был убит Малколм Икс, который как раз именно тогда стал превращаться в лидера нового, воинствующего националистического движения черного населения США. Вскоре после гибели Малколма молодой негритянский писатель Джулиус Лестер в очерке, озаглавленном «Разгневанные дети Малколма Икса», выразил нараставшее в неграх разочарование в либерализме следующим образом:
«Теперь все в прошлом. У Америки было много шансов доказать, что она действительно верит в то, что «все люди… одарены… некоторыми неотчуждаемыми правами», как было сказано в Декларации независимости. В последнее десятилетие у Америки были прекрасные возможности для претворения в жизнь этого принципа. Теперь все позади. Прошло время, когда мы распевали песни о свободе и думали, что наша любовь преодолеет пули и дубинки полицейских. Песня «Мы преодолеем все!» (а преодолеть надо вначале собственную слепоту) устарела, она стала несовременной, и ее можно поместить в музей… Что же касается любви, то ею лучше заниматься в постели, чем проповедовать ее в пикетах и походах. Любовь — вещь хрупкая, нежная, и она требует взаимности. Раньше мы пели: «Мы любим всех!», уклоняясь от летящих в нас кирпичей и бутылок. Теперь мы поем:
Мало того, что к 1965 г. горечь и злость черных стали проявляться в открытую, сделалось очевидным и то, что одним традиционным либерализмом расизм не искоренить. Заявляя, что прошло время, когда негры думали, будто их «любовь преодолеет пули и дубинки полицейских», Лестер тем самым констатировал следующий ставший наконец очевидным реальный факт: черный в Соединенных Штатах не мог рассчитывать на защиту правительства — будь оно либеральным или консервативным, республиканским или демократическим, — если ему грозило физическое насилие или убийство. Верховный суд мог выносить решения в самом что ни на есть эгалитарном духе, конгресс — принимать все новые и новые законы о гражданских правах, президент — произносить зажигательные речи о достоинстве человека, однако черный, идя по улице своего гетто или по какой-нибудь дороге в сельской местности, по-прежнему оставался во власти белого — в полицейской форме или без нее, — и правительство было бессильно его защитить. То, что характеризовало времена рабства, когда черный был физически беспомощен перед белым, осталось и после отмены рабства. В XX в. — «веке реформ» — одной из американских традиций стало принимать за «либеральные реформы» что угодно: установление контроля за качеством мяса, антитрестовские законы, законопроекты о социальном обеспечении и т. п. — и в то же время не видеть того, что для улучшения положения негритянского народа фактически ничего не делается.
Движение за гражданские права ярко показало все лицемерие либералов и их обещаний. Оно вскрыло такой стародавний и изо дня в день повторяющийся в американской жизни факт — и телевидение поведало потом о нем всему миру, — что стоит американскому негру заявить протест против условий своего существования или чуть выйти за рамки дозволенного, как его арестуют, изобьют, окатят водой из брандспойта или убьют, а правительство Соединенных Штатов — самое могущественное правительство в западном мире — не пошевельнет пальцем, чтобы вызволить из беды или спасти его.
Во время сидячих демонстраций 1960 г., во время «рейсов свободы» 1961 г. сотни людей, в большинстве своем черных студентов, были арестованы только за то, что отстаивали свои конституционные права, но федеральное правительство не вмешалось, чтобы приостановить эти незаконные аресты. В самом деле, во время «рейда за свободу» в мае 1961 г. министр юстиции Роберт Кеннеди, вместо того чтобы употребить власть федерального правительства для защиты участников рейда, попросил их «охладить свой пыл» и проявить терпение — так сказать, правительственный вариант предложения Верховного суда насчет «постепенного» восстановления конституционных прав негров. Правда, после того, как в Эннистоне и Бирмингеме несколько участников рейда подверглись избиению, министр направил в Алабаму своих представителей для наблюдения за правопорядком. А что касается борцов за гражданские права, устроивших поход в Миссисипи, то министр юстиции возложил ответственность за их безопасность на власти этого штата в соответствии с компромиссным соглашением, по которому участников похода должны были защищать от нападений в пути, а по прибытии в Джексон — арестовать. Между тем федеральное правительство было, по конституции, полномочно помешать арестам, и это признал не кто иной, как Бэрк Маршалл, занимавший в то время пост помощника Кеннеди по гражданским правам. Однако Маршалл доказывал, что прибегать к этим полномочиям не следовало, так как это, по его словам, «привело бы к хаосу, от которого федеральная система пострадала бы больше, чем от всего, что произошло в Миссисипи». Далее он писал: «Можно было бы наделить федеральные суды полномочием запрещать такие аресты. Это не противоречило бы конституции и официальной идеологии. Однако в результате таких мер был бы нанесен ущерб системе поддержания порядка в Миссисипи».
Маршалл ясно изложил суть дела. Федеральное правительство всегда — и при правлении Кеннеди, идо, и после этого — отказывалось использовать до конца свои конституционные полномочия для защиты черных от «официальных» и «неофициальных» арестов и избиений, чтобы не лишить местную полицию возможности поддерживать «порядок».
А его всегда наводили с помощью «устрашения» черного населения Юга, да и Севера тоже, ибо полиции и там позволялось нарушать конституционные права граждан, не боясь вмешательства федеральных властей. Отказ от применения федеральных законов и федеральной власти для защиты прав черных стал традиционной для президентов США «либеральной» позицией в расовом вопросе после компромисса 1877 г. В том году северные республиканцы и южные демократы заключили между собой сделку и решили, что статус-кво (то есть положение, при котором черные не могут рассчитывать на равную защиту закона, — то, чего всегда и домогались власти белых на Юге) должно сохраняться даже ценой пренебрежения конституцией и даже ценой жизни черных.
От случая к случаю президенты шли на решительные шаги для обеспечения конституционных прав черных, как, например, в 1957 г., когда Эйзенхауэр послал войска в Литл-Рок, или в 1962 г., когда Кеннеди прибег к той же мере, чтобы заставить администрацию одного из «лилейно-белых» университетов штата Миссисипи допустить к занятиям Джеймса Мередита — первого негра, поступившего в это учебное заведение. Но, как правило, федеральная власть бездействовала, когда надо было защитить негров от южных законов или южного беззакония. Например, в Олбани (штат Джорджия) в 1961 и 1962 гг. конституционные права черных граждан попирались изо дня в день. Сотни раз приходилось читать о том, что местный шериф избил адвоката-негра, а помощник шерифа толкнул беременную негритянку так, что у нее произошел выкидыш; что в тюрьме подвергся избиению белый участник движения за гражданские права, и т. д. и т. п., а федеральное правительство проходило мимо всего этого. За весь период, когда министром юстиции США был Роберт Кеннеди, федеральные судебные власти возбудили в Олбани одно-единственное дело, да и то против борцов за гражданские права, которые, дескать, противозаконно выставили пикет у продовольственной лавки, хозяин которой торговал, соблюдая принцип расовой сегрегации.
В начале 60-х годов федеральное правительство игнорировало тысячи случаев попрания гражданских прав местной администрацией, несмотря на существование законов, принятых после Гражданской войны, предоставлявших правительству право вмешиваться в любой случай нарушения конституционных прав граждан, принимая в отношении виновников либо карательные, либо строгие предупредительные меры. Правительство могло бы широко использовать, скажем, такое юридическое средство, как параграф 242 раздела 18 свода законов США, допускающий уголовное преследование любого должностного лица, которое «умышленно нарушит какие-либо права, привилегии или неприкосновенность личности какого-либо жителя любого штата, гарантированные или охраняемые конституцией или законами США». В 1963 г. в Селме (штат Алабама) агенты Федерального бюро расследований, бывшие свидетелями избиения и незаконного ареста черных участников борьбы за гражданские права, спокойно стояли в стороне и только что-то записывали. Также присутствовавший при этом адвокат из министерства юстиции Ричард Вассерстром впоследствии, сожалея о бездействии сотрудников ФБР (и, видимо, раскаиваясь в собственной пассивности), ушел из министерства и вернулся преподавать философию права. В рецензии на книгу его бывшего начальника Бэрка Маршалла, в которой тот оправдывал бездействие правительства как якобы необходимое для сохранения «федеральной системы», Вассерстром высказал мнение, что бездействие властей надо объяснять не федеральной системой, «а, скорее, тем, что они совершенно сознательно пошли на ряд решений, имевших целью сузить рамки, в которых вмешательство федеральной власти считается правомерным и оправданным». Если учесть, как долго и упорно федеральные власти не желали использовать свои полномочия для защиты прав черного населения, то в этом их нежелании вряд ли можно усмотреть какое-то яременное отклонение от существующего порядка вещей; скорее можно сделать вывод, что оно-то и стало подлинным порядком вещей, действительной практикой «либеральных» властей Соединенных Штатов, столь мало похожей на их прекрасные декларации.
События 1964 г. вновь подтвердили это. СККНД и другие организации наметили провести «летнюю кампанию в Миссисипи», и тысячи молодых людей, как черных, так и белых, направились в этот штат для регистрации черных избирателей и проведения занятий в «школах свободы».
Из прошлого опыта всем было ясно, что этим борцам за гражданские права будут грозить аресты, избиения и даже гибель от рук убийц и что местные власти не только не защитят их, а, может быть, еще и помогут тем, кто будет нападать на борцов. Чтобы убедить правительство в существовании такой опасности и потребовать у президента, чтобы он направил в Миссисипи представителей федеральных властей для защиты борцов за гражданские права, в Вашингтоне в начале июня было проведено публичное слушание. На нем десятки негров из Миссисипи рассказывали о зверствах местной полиции и свидетельствовали о том, что за жизнь негров в этом штате, по существу, никто не отвечает. Юристы, знатоки конституционного права, доказывали, что федеральное правительство имеет законные права на то, чтобы удовлетворить поступившую просьбу о защите борцов. Тексты всех выступлений были посланы президенту Джонсону и министру юстиции Р. Кеннеди. Но никакого ответа не последовало. 13 дней спустя трое борцов за гражданские права — Джеймс Чейни, Майкл Швернер и Эндрю Гудмэн — были арестованы в Филадельфии (штат Миссисипи). Поздно вечером их выпустили из тюрьмы, но следом за ними тут же направилась группа белых, и среди них — помощник шерифа, который опять их арестовал. Трех юношей затащили в лес и там застрелили. Негр Джеймс Чейни был так жестоко избит цепями, что врач, который осматривал потом его труп, сказал, что такие телесные повреждения ему приходилось видеть только у жертв катастроф скоростных самолетов.
Даже после убийства этих трех юношей федеральное правительство не согласилось послать в Миссисипи своих представителей, чтобы оградить борцов за гражданские нрава от дальнейшего насилия. В оставшуюся часть лета того года в Миссисипи продолжались противозаконные аресты и избиения участников борьбы за гражданские права. Глава ФБР Дж. Эдгар Гувер заявил, что происходящее не касается его организации. Роберт Кеннеди утверждал, что для федерального вмешательства якобы нет конституционных оснований, но группа профессоров права тут же дала ему убедительную отповедь, сославшись на те места в своде законов, которые опровергали утверждение министра. В частности, они указали на параграф 333 раздела 10 закона, который был принят еще при администрации Джорджа Вашингтона и усилен после Гражданской войны. В нем сказано: «Президент, используя силы полиции или армии, либо и то и другое или действуя иными средствами, должен принимать такие меры, какие посчитает необходимыми, для подавления в том или ином штате любого мятежа, внутреннего столкновения, незаконного сообщества или заговора, если таковые настолько препятствуют исполнению в этом штате законов этого штата или законов Соединенных Штатов, что какая-либо часть или какой-либо класс населения этого штата лишается того или иного права, привилегии, неприкосновенности или защиты, поименованных в конституции и гарантируемых законом, а законные власти этого штата не делают, не могут или не хотят делать все необходимое для охраны этого права, привилегии и неприкосновенности или для обеспечения этой защиты…»
Этот закон наряду с 14-й поправкой, запретившей отказывать любому гражданину «в равной для всех защите закона», а также запретившей любому штату лишать какого-либо гражданина «жизни, свободы или собственности без законного судебного разбирательства», всегда давал правительству широкие полномочия в деле защиты прав своих граждан, однако оно редко использовало эти возможности.
Когда в 1968 г. президент подписал еще один закон о гражданских правах, у многих возник вопрос, по каким причинам он был принят. Была ли это реакция на протесты участников движения за гражданские права против бездействия правительства в случаях, когда негры становились жертвами насилий? Или восстания летом 1967 г. в негритянских гетто заставили принять этот закон? По официальной версии, он предназначался главным образом для «установления наказаний за некоторые акты насилия или устрашения».
Либералы жаловались на то, что параграф 242 раздела 18 Свода законов США слишком мягок, чтобы давать правительству возможность принимать адекватные меры, хотя истинная причина крылась не в изъянах законодательства, а в отсутствии политической воли. Теперь в свод законов был внесен параграф 245, в соответствии с которым лица, посягающие на конституционные права других, «будь то под предлогом якобы законности таких действий или без этого предлога» (в параграфе 242 говорилось лишь о действиях, совершаемых «под предлогом якобы законности» их), подлежали наказанию как уголовные преступники. В этом параграфе конкретно перечислялись конституционные права, на которые новый закон запрещал посягать: избирательные права, участие в любых программах (федеральных или на уровне отдельных штатов), бесплатное школьное образование, право на труд, пользование общественным транспортом, связывающим различные штаты, пользование общественными местами. Закон повысил меры наказания за такого рода посягательства с одного года тюремного заключения, предусмотренного параграфом 242, до десяти лет тюрьмы за нанесение телесных повреждений и до пожизненного заключения за нанесение телесных повреждений, повлекших за собой смерть. Однако при этом делалась оговорка: «Положения этого параграфа не распространяются на действия или упущения со стороны полицейских, солдат национальной гвардии… или служащих вооруженных сил Соединенных Штатов при подавлении ими мятежа или гражданских беспорядков или при восстановлении ими правопорядка во время мятежа или гражданских беспорядков».
Таким образом, конгресс одной рукой дал, а другой отнял. Черные, чьи конституционные права попирались бы во время каких-либо «гражданских беспорядков» — а к таковым могла быть отнесена любая демонстрация или акция протеста, — по-прежнему были бы лишены защиты. Однако еще более важным был параграф 2101, который дополнительно внес в закон сенатор от Южной Каролины Стром Термонд и который поддержали фактически все либеральные члены конгресса, чтобы повысить шансы на прохождение законопроекта. Это был типичный для либералов политический маневр. К позитивному законоположению добавляют в виде «компромисса» негативное, после чего первое предают забвению, а второе быстро начинают применять. В параграфе 2101 говорилось: «Всякий, кто ездит и общается с гражданами других штатов или других стран или использует любые средства общения с ними, включая почту, телеграф, телефон, радио или телевидение, но не исключая и другие средства, с целью подстрекательства к мятежу либо организации его, содействия и помощи ему, участия в нем или продолжения его; или с целью совершения любого акта насилия в поддержку мятежа; или с целью оказания пособничества либо подстрекательства кого-нибудь на поднятие мятежа, участие в нем или продолжение его либо на совершение любого акта насилия в поддержку мятежа… подлежит штрафу на сумму до 10 тыс. долл., или заключению в тюрьму на срок до пяти лет, или обоим наказаниям вместе».
Смысл слова «мятеж» определялся в законе как общественные беспорядки, сопровождаемые угрозами насилием или актами насилия со стороны любого лица, входящего в группу из трех и более человек. Первым, кого отдали под суд на основании этого нового закона, был молодой лидер СККНД X. Рэп Браун, который выступил с гневной, воинственной речью в штате Мэриленд как раз перед тем, как там начались расовые волнения, и потому был обвинен в нарушении закона 1968 г. о гражданских правах.
Закон был принят на седьмой день после убийства Мартина Лютера Кинга и через два месяца после еще одного случая, когда черные тщетно пытались добиться для себя «равной защиты закона». В Оринджберге (штат Южная Каролина) полиция несколько раз выгоняла из единственного в городе кегельбана студентов местного негритянского колледжа, причем не взбежали побоев и студентки-негритянки. В начале февраля 1968 г. шумная демонстрация протеста, начавшаяся в студенческом городке ночью, собрала на место происшествия 150 полицейских и солдат национальной гвардии. В одного из полицейских попал брошенный кем-то какой-то предмет. В «стражей порядка» полетели также проклятия. Когда около 150 студентов двинулись через городок навстречу полиции, та открыла огонь. Двое журналистов-южан, Джек Нельсон и Джек Басс, в своей книге «Расправа в Оринджберге» так описали эту сцену: «Ружья у полицейских были заряжены крупной дробью, с какой охотятся на оленя и другую крупную дичь…
Хотя некоторые полицейские говорили потом, будто студенты набросились на них, как стадо разъяренных животных, бросая бутылки, кирпичи и другие предметы, преобладающее большинство свидетелей показало, что студенты почти ничего не бросали, стрельбу не открывали и на полицию не нападали…
Вдруг раздался выстрел из карабина… Позже другие свидетели рассказывали, что они услышали… несколько выстрелов в воздух, сделанных один за другим каким-то полицейским, видимо, в знак предупреждения.
Большинство студентов бросилось бежать. Некоторые подняли руки вверх, другие упали на землю. Почти одновременно с ружейными залпами стали раздаваться характерные звуки выстрелов из пистолета 38-го калибра: черных взяли под перекрестный огонь.
Полицейские Спелл, Эдди и Тэйлор стали разряжать свои дробовики по левому флангу студентов. Национальный гвардеец капрал Лэниер открыл огонь из кустов справа… Впоследствии все полицейские говорили, что не целились в отдельных людей, а просто стреляли в толпу студентов…
Генри Смит находился в первых рядах демонстрантов… В него попали выстрелы с обеих сторон, он, скорчившись, подался было назад, но после этого ему вновь выстрелили в спину.
18-летний Сэмюэл Хэммонд, коренастый футболист, получил пулю в спину. Делано Герман Миддлтон, 17-летний ученик средней школы, мать которого работала прислугой в колледже, получил семь пулевых ран: три — в предплечье, две — в бедро, одну — в бок и еще одну в сердце…»
Смит, Хэммонд и Миддлтон скончались той же ночью. Было ранено еще 27 студентов, причем по большинству из них стреляли сзади или сбоку. Однако в первом же сообщении, переданном стране средствами массовой информации США, о случившемся говорилось в туманных выражениях. Нельсон и Басс далее писали: «Никто не видел, чтобы кто-то из студентов был вооружен, и после этих событий в студенческом городке не было найдено ни огнестрельного оружия, ни стреляных гильз, и единственный пострадавший полицейский был ранен куском лестничных перил, а не пулей. Впоследствии подавляющее большинство свидетелей подтвердило, что за 15–30 минут до того, как полицейские открыли огонь, они не слышали в этом городке никаких выстрелов. И все же сообщения корреспондентов с места события, так же как и официальная версия происшедшего, заставили американцев поверить, будто имела место перестрелка».
На этот раз отдел по гражданским правам министерства юстиции при энергичной поддержке самого министра Рамсея Кларка решил возбудить дело против полицейских, открывших стрельбу. Когда федеральное большое жюри не вынесло обвинительного заключения, правительство начало процесс в порядке рассмотрения фактических обстоятельств дела. Однако местное жюри, из десяти белых и двух негров, оправдало полицейских.
Инцидент в Оринджберге показал, что расистские лабиринты в Соединенных Штатах настолько сложны и запутанны, что, даже когда черным удастся преодолеть одно, два или три препятствия на пути к справедливости, их и после этого будут подстерегать все новые. Даже в тех редких случаях, когда одно правительственное ведомство выступает в защиту черных, другие стараются помешать ему.
В оринджбергском деле защитить убийц помогли не только местные юридические власти, но и поощрительное отношение ФБР к действиям местной полиции. Трое агентов ФБР позже признали, что были свидетелями ночного столкновения, однако они не информировали об этом министерство юстиции, а в отчете ФБР, составленном два месяца спустя, не было даже упомянуто о том, что на месте происшествия были сотрудники ФБР. Нельсон и Басс заключили, что оринджбергские события были одним из тех примеров, когда поведение агентов ФБР можно было назвать едва ли не бесчестным.
В течение двух лет после принятия закона 1968 г., который должен был защитить черных от «насилий и запугивания», пресса сообщила о стольких случаях подобного обращения полиции с неграми, что этого было вполне достаточно для уяснения той истины, что сделанное в 14-й поправке обещание защищать «жизнь, свободу и собственность» черных граждан все еще остается невыполненным. Либо федеральное правительство не вмешивалось, когда местная полиция нарушала конституционные права граждан, либо судебная система оказывалась бессильной обеспечить справедливость. Можно привести следующие примеры.
В Детройте присяжные заседатели признали невиновными в преднамеренном нарушении прав граждан трех полицейских и одного сторожа-негра, обвиненных в убийстве трех молодых негров в мотеле «Алжир» во время восстания, происшедшего в этом городе в 1967 г. По сообщению агентства ЮПИ, даже защита признавала, что каждый из четырех обвиняемых оскорблял негров расистскими ругательствами, наносил им побои, инсценировал «расстрелы», чтобы запугать обитателей мотеля и добиться от них признания о якобы прячущихся там снайперах, и, наконец, застрелили двух юношей — Фреда Темпла, 18 лет, и Обри Полларда, 19 лет.
В Джексоне (штат Миссисипи) местное большое жюри сочло «оправданным» нападение полиции на студенческий городок местного колледжа в мае 1970 г., когда «блюстители порядка» обрушили на него настоящую лавину огня из дробовиков, винтовок и автомата. Только по женскому общежитию было выпущено 400 пуль и крупных дробин, в результате чего две черные студентки были убиты. Но судья районного суда Гарольд Кокс заявил только, что студенты, участвующие в гражданских беспорядках, «должны ожидать, что их ранят или убьют».
В апреле 1970 г. в Бостоне полицейский застрелил безоружного черного пациента городской больницы. Он пять раз выстрелил в этого негра только за то, что последний швырнул в него полотенце… Главный судья бостонского городского суда оправдал убийцу.
В мае 1970 г. в Огасте (штат Джорджия) во время происходивших там грабежей и беспорядков было убито шесть негров. «Нью-Йорк тайме» сообщала: «По данным из надежных источников, в секретном докладе полиции сказано, что по крайней мере пятеро негров были убиты полицейскими.
Свидетель одного из убийств заявил, что он видел, как черный полицейский и его белый напарник девять раз выстрелили в спину человеку, заподозренному в участии в грабежах. 38-летний бизнесмен Чарльз А. Рейд сказал, что полицейские не делали предупредительных выстрелов и не приказывали негру остановиться, когда тот обратился в бегство…»
За время гражданских беспорядков, начавшихся весной 1968 г. в связи с убийством М. JI. Кинга, 35 из 39 убитых были негры.
В апреле 1970 г., когда в Бостоне федеральное жюри из 12 человек рассмотрело иск, предъявленный одному полицейскому о компенсации в сумме 100 тыс. долл., оно признало его виновным в применении «излишней силы» против двух черных солдат из Форт-Девенса (одному из них после ударов полицейской дубинки пришлось наложить на голове 12 швов), но судья утвердил «компенсацию» пострадавшим в размере… лишь трех долларов.
Неизменное бессилие негров перед лицом властей, которые или сами грубо нарушают конституцию, или очень плохо следят за ее соблюдением другими, — это лишь самый очевидный факт более широкой действительности. А она заключается в том, что вся эта милая сердцу либералов показная шумиха — судебные решения, новые законы, президентские заявления, — в общем-то, нисколько не улучшила положение негров Соединенных Штатов, и они как были, так и остались гражданами «второго сорта». Этим скорее всего и объясняется тот бурный подъем негритянского освободительного движения, который наступил после 1965 г.
Даже когда число зарегистрированных черных избирателей на Юге выросло, даже когда Джулиан Бонд, один из лидеров СККНД, был избран в законодательное собрание Джорджии, а Чарльз Эверс, один из местных руководителей НАСПЦН, стал мэром небольшого городка в Миссисипи, негры все равно понимали, что эти победы, в общем, не изменили их неравноправного положения. Действительно, на Юге повторялось то же самое, что было на Севере: негры Гарлема и Южной Стороны Чикаго уже с давних пор участвовали в выборах — и все-таки продолжали жить в гетто, по-прежнему были задавлены нуждой, их все так же изводили крысы и косили болезни, они, как и раньше, были лишены политического влияния, и белые расисты продолжали считать их неполноценными людьми.
Что касается негритянских политических руководителей, то они довольно скоро убедились, что реальным весом в политической жизни страны по-прежнему пользуется лишь небольшое число влиятельных белых политических деятелей, северян и южан, и что в критические моменты белые политические деятели либерального толка, которые больше всех склонны давать обещания, предают черных избирателей. В 1964 г., например, когда представители черного населения Миссисипи явились на национальный конвент демократической партии в Атлантик-Сити и потребовали, чтобы негры были пропорционально представлены в делегации от их штата, «либеральные» демократические лидеры, вроде Губерта Хэмфри, настояли на том, чтобы эта делегация была составлена только из белых. В 1965 г., когда негры из Миссисипи потребовали лишить мест в новом конгрессе пятерых белых представителей от этого штата, так как негры, составляющие 45 % населения штата были лишены права голоса, администрация Джонсона и демократические лидеры в конгрессе вновь использовали свое господствующее положение для того, чтобы оставить этих конгрессменов, сторонников расовой сегрегации, на своих местах. В 1968 г. негры составляли 11 % всего населения США. Но на национальном конвенте демократической партии черные не превышали 4 % делегатов, а на конвенте республиканцев — 2 %.
Когда весь мир приветствовал решение Верховного суда 1954 г. о десегрегации школ, Юг продолжал точно следовать решению Верховного суда 1955 г., в соответствии с которым десегрегацию разрешалось проводить постепенно, «без излишней спешки». А ведущие белые либералы были не очень-то настойчивы в своих требованиях соблюдать конституцию. Через два года после решения Верховного суда демократ Эдлай Стивенсон, баллотировавшийся на пост президента, заявил одной негритянской аудитории в Лос-Анджелесе, что он не стал бы тратить государственные деньги или использовать федеральные войска для принудительного введения совместного обучения. «Я считаю, — сказал он, — что это было бы большой ошибкой. Как раз из-за этого у нас и вспыхнула когда-то Гражданская война. Расовую интеграцию нельзя принести на штыках наших солдат. Мы должны вводить ее постепенно, не нарушая привычек и традиций, более древних, чем сама наша республика». «Нью-Йорк тайме», напечатавшая эту речь, сообщила и о реакции аудитории: «В толпе раздался ропот протеста, и многие слышали, как один высокий негр сказал: „Мне кажется, он просто пустозвон"».
Негритянская молодежь, конечно, знала, что расовая сегрегация в школах практиковалась не только на Юге. На Севере к сегрегации сами собой вели пауперизация и «геттоизация» негритянского населения. По мере того как на Юге к 1970 г. школьная десегрегация стала постепенно набирать темпы, этот регион страны по степени расовой интеграции начал даже обгонять Север, где четкая расовая грань продолжала разделять школы черных гетто и белых пригородов. Конечно, дело было не в одной интеграции: если американская школа была вообще далека от совершенства, если вся школьная система США была бюрократической, авторитарной, интеллектуально слабой, безжизненной, являлась механическим слепком с американской цивилизации в целом, основанной на насилии и жестокой конкуренции, то в этих условиях разрешить детям негров посещать школы для белых было едва ли не равно сильно тому, что открыть им доступ на тонущий корабль. Так что «прогресс» в области школьной десегрегации был, в общем-то, под стать «прогрессу» в области избирательных прав, получив которые, негры могут теперь непосредственно «приобщиться» ко всем изъянам и порокам американского общества.
Точно так же, какой бы прогресс ни был достигнут в юридической области после того, как были приняты законы', требующие равноправия рас в жилищной сфере, на рынке труда и т. д., в реальной жизни они мало что изменили. Жилищный рынок контролировали домовладельцы, приличное жилище стоило очень дорого, а негры в США по-прежнему подвергались дискриминации и были бедны. Рынок труда зависел от анархии американской капиталистической системы, всегда обрекающей миллионы граждан на безработицу, причем негры страдают от нее больше всех. Негры, имевшие квалификацию и искавшие хорошо оплачиваемую работу, наталкивались на противодействие белых цеховых профсоюзов. В законе о гражданских правах 1964 г. содержалось положение о «справедливом найме», однако еще не было случая, чтобы правительство расторгло контракт с какой-нибудь фирмой, не принимавшей на работу негров.
Короче говоря, «либеральный» способ решения «расовой проблемы» в Соединенных Штатах — то есть проблемы негритянских восстаний, ибо бесправное положение негров не было для правящих групп проблемой, пока негры не выходили бунтовать на улицы, — не затрагивал сути дела. А суть дела состояла не в отсутствии правильных законов, мудрых речей или щедрых обещаний, а в материальной необеспеченности, нужде и нищете негров, в том, что как народ они не имели ровно никакой реальной, прямой политической власти в стране, и, наконец, в том, что было первопричиной обоих этих самых тяжких для негритянского народа лишений, — в вещи более тонкой, но имевшей огромное значение, — а именно в том, что теория «превосходства белой расы» столь глубоко проникла во все поры американского общества, что даже дети самих негров растут, может быть, с верой в ее истинность.
Конвульсии городских восстаний 1967 г. побудили Национальную консультативную комиссию по изучению гражданских беспорядков раскрыть некоторые из этих фактов. Комиссия пришла к следующему выводу:
«Белый расизм — главный виновник того, что со времени окончания второй мировой войны в городах США стала накапливаться взрывчатая смесь. Ее составными частями являются: дискриминация и сегрегация на рынке труда, в системе образования, в жилищной сфере… все большее сосредоточение негритянской бедноты в крупных городах страны, вызвавшее кризис этих городов, все коммунальное хозяйство которых рушится и приходит в негодность, а элементарные нужды людей не удовлетворяются.
Негритянские гетто, эти очаги сегрегации и нищеты, вместе взятых, разбивают все надежды молодежи и толкают ее в бездну».
В докладе комиссии также говорилось: «Рождаемое бессилием отчаяние привело некоторых негров к убеждению, что нет другого средства, кроме насилия, чтобы отплатить за обиды и «сдвинуть с места систему». Отражением этого отчаяния стало, с одной стороны, их отчужденное и враждебное отношение к правовым и правительственным институтам, ко всему обществу белых, контролирующему эти институты, а с другой — развитие расового самосознания и солидарности негров, выразившихся в лозунге «Власть черным!».
У негров, особенно у молодежи, родились новые настроения: покорность «системе» и апатия сменились возросшим чувством собственного достоинства и гордости своей расой».
О неспособности американской политической и экономической системы улучшить положение черных убедительнее всего могут рассказать сами ее жертвы. Типичные высказывания жителей Гарлема приводятся в книге Кеннета Кларка «Угрюмое гетто». Вот некоторые из них.
30-летний наркоман: «Видишь ли, старина, для рядового молодого парня работы здесь нет, нам, молодым, делать тут абсолютно нечего. У нас, знаешь ли, нет другого выхода, кроме того, чтобы бежать отсюда и постараться как-то прожить. Иные попадают в тюрьму «Томбс» за воровство и кражи со взломом. Их спрашивают, зачем они это делали, но как-то жить им надо. Пойди в агентство по найму — там ты работы не получишь. Тебя заставят прождать весь день, но работы не дадут. У них нет для тебя работы. И все же жить тебе надо. Вот я — я готов делать все, что согласен делать любой другой, потому что я хочу жить».
38-летний мужчина: «Кто работает со шваброй, тому нечего ждать уважения к себе со стороны банкира, адвоката, хозяина; все, что у него есть, — это швабра. Вы с ума сошли — кто это слыхивал, что между подметалой и банкиром может быть что-то общее?»
33-летний мужчина: «Белые полицейские — да они просто садисты. Есть действительно такой тип людей — садисты, но нам, мне лично, в Гарлеме они не нужны. Нам их не надо! Ничего хорошего от них не дождешься. Они только все портят. Верно ведь, что это именно они всегда начинают применять насилие. Мы иногда соберемся кучкой, на чем-нибудь играем или танцуем — это для нас отдушина. Мы не можем танцевать в помещении, клубов и других подходящих заведений у нас нет. Поэтому мы выходим на улицу, прямо на тротуар; нам, может, хочется потанцевать или кому-то из нас хочется поиграть на трубе. Тотчас же появляется полицейский: «Вы нарушаете тишину!»
Женщина: «Да, нелегко быть негритянкой. Я приехала с Юга — из Кентукки, из долины реки Огайо, а здесь, даже когда выйдешь в воскресном платье, белые плюют на тебя».
В 60-х годах гнев черных вырвался не только на улицы городов, он также нашел свое выражение в искусстве и литературе — в воинственной поэзии Лероя Джонса, в прозе Элдриджа Кливера, написавшего книгу «Душа на льду», в речах Малколма Икса, в тех новых, откровенно смелых словах, которыми делились друг с другом негры по всей стране. В 1962 г. Джеймс Болдуин в своем произведении «В следующий раз быть пожару» сказал об этом так; «Это прошлое, прошлое негра, история виселиц, костров, пыток, кастрированных мужчин; задушенных в колыбели младенцев и изнасилованных женщин; унижений и смерти; страха, не дающего покоя ни днем ни ночью, страха, пронизывающего все тело до мозга костей; сомнений, достоин ли он того, чтобы жить на свете, если все вокруг твердят: нет, не достоин; скорби о своих женщинах, о своих родных, о своих детях, которым так нужна была его защита и которых он не мог защитить; гнева, ненависти и убийств; ненависти к белым, столь глубокой, что она зачастую оборачивалась против него самого и всего, что он имел; ненависти, делавшей его не способным ни на какую любовь, доверие или радость, — в этом прошлом, в этой бесконечной борьбе негра за становление, раскрытие и утверждение своего человеческого лица, своего «Я», несмотря на весь ужас, есть все же нечто прекрасное. Я чужд сентиментальности, говоря о страданиях — немного сказал о них, и довольно, — однако народ, не испытывающий страданий, никогда не сможет возвыситься, вырасти в собственных глазах и познать свою настоящую цену. Тот, кому изо дня в день приходится спасать свое человеческое лицо, свое «Я» из полыхающего огня людской жестокости, готовой вот-вот испепелить его, узнает, если переживет свое усилие и если не переживет, о самом себе и о человеческой жизни кое-что такое, чему его не смогла бы научить ни одна школа на свете и, уж конечно, ни одна церковь. Он сам для себя становится авторитетом, и этот авторитет непоколебим».
Сначала 70-х годов стало ясно, что действующего кредо либерализма, как и его риторики, недостаточно, чтобы развязать сложный узел отношений между черной и белой расами в Соединенных Штатах. Это действующее кредо делает упор на такого рода «прогресс», как несколько новых, но чисто формальных законов, как некоторые символические преподношения и назначения, как допуск черных к ритуальной процедуре выборов. Оно обходит стороной коренной вопрос — бедность негритянского населения, не видит напластований расизма в психологии американского народа, игнорирует непроходимую пропасть, лишающую черное население доступа к политической власти. Защита либеральной системой этого «прогресса» ведется хитро и искусно. Конечно, с течением времени негры преодолевали одну преграду за другой, и постепенно отменялись и рабство, и узаконенная сегрегация, и всевозможные ограничения избирательных прав.
И все же главная цель — достижение подлинного равноправия, завоевание негром звания человека — остается и поныне столь далекой, что ее еле видно. К 1970 г. американские негры только начали это понимать и вместе с тем усваивать один важный урок: фальшива сама идея либералов-реформистов, будто явится «кто-то», помимо черных, какой-нибудь белый реформатор, и решит все проблемы американских негров. Теперь негры, особенно молодежь, уже приходят к ясному пониманию самого важного принципа настоящей борьбы за демократию, а именно к сознанию того, что угнетенный народ, вступая на долгий путь, ведущий к его освобождению, может рассчитывать прежде всего лишь на собственные силы.