Я рассчитывал увидеть Кэт за ужином, а потому сразу поспешил в столовую. Хотелось объяснить свое исчезновение, пережить неизбежный приступ разочарования, заинтриговать грядущим интересным рассказом и договориться о новом свидании при лунном свете. В общем, целая программа.

Однако выполнить ее мне не удалось: Кэт в столовой отсутствовала. Не было ее и на кухне, куда я как бы невзначай заглянул. В деревню она, что ли, уехала? Вот незадача! Пришлось себе признаться, что желание увидеться с нашим милым завхозом жило во мне весь день и было сильнее, чем я сам осознавал.

Что было делать? Ответ известен: работать. Я направился в лабораторию, выложил принесенные образцы, включил микроскоп. Однако работа как-то не ладилась. Что за черт! Влюбился я, что ли? Этого только не хватало! Я собрал волю в кулак и заставил себя заниматься делом. В конце концов мне это удалось. Когда спустя три часа я встал из-за стола, мое первое сообщение на ученом совете экспедиции было почти закончено, прилагавшаяся к нему карта «лазаретов» готова.

Теперь можно было заняться и личной жизнью. Однако искать Кэт я не стал. Все по той же изложенной выше причине: нельзя показать свою зависимость. Может, она никуда не уезжала, а спряталась и откуда-нибудь из подсобки следила за мной: долго ли буду искать? Сильно ли страдаю? И вообще, надо быть выше страстей и всяческих желаний. Поэтому я твердым шагом направился в свой уютный домик, чтобы честно предаться объятиям Морфея.

Однако когда я открыл дверь, мое расслабленное настроение подверглось испытанию. Холл выглядел совершенно необычно: все стены занимали рисунки моего соседа. Видимо, места в комнате уже не хватало.

— Вы не возражаете, что это здесь повисит какое-то время? — услышал я голос уфолога. Барт Персон стоял на пороге комнаты с очередным листом ватмана в руках.

— Нет, конечно! — ответил я и признался: — Знаете, я тут вчера утром случайно заглянул в вашу комнату — хотел вас позвать на собрание, но вас не было… И увидел картины. По-моему, это здорово. Вы настоящий художник!

— Нет, что вы! — покачал он головой. — Какой я художник! Это не искусство — лишь средство самозащиты.

— Какой самозащиты? От чего? — удивился я.

— Мы все должны защититься от отрицательной энергии, — объяснил Персон. — Ее здесь огромное количество, никогда столько не наблюдал. В этом районе полновластно царит зло, убившее наших предшественников!

Он произнес это деловито, с глубокой убежденностью. Подобные фразы всегда вызывали у меня желание пробормотать что-нибудь вроде «омни падме, чур меня» или осведомиться насчет ближайшего источника живой воды, но сейчас я готов был поверить во что угодно: ведь это говорил человек, создавший такую красоту!

Как видно, некая оторопь все же отразилась на моем лице, потому что уфолог забеспокоился и счел нужным пояснить:

— Я бы не стал вешать их здесь, покушаться на общую площадь, но у меня уже места нет. А энергия высвобождается лишь в процессе демонстрации. Но если вы против, я быстренько…

И он начал отдирать скотч, на котором держалась первая картина. Но тут я опомнился:

— Что вы, я совсем не против, я же сказал: мне ваши картины очень понравились! Я, конечно, не знаток, но поражает знаете что? Что краски такие яркие, однако совсем нет впечатления чего-то кричащего, нарочитого. А потом, их сюжеты… Особенно вот этот лабиринт — его хочется разглядывать еще и еще!

— Я очень рад, что мои опыты пришлись вам по сердцу, — заявил он. — Если вам нравится этот лист, возьмите его.

— Правда? — теперь настал мой черед смущаться. — Вы дарите? Но…

— Никаких «но», — твердо заявил он, после чего собственноручно открепил лист от стены. Затем он испросил разрешения так же собственноручно повесить картину у меня. Я милостиво разрешил, мы вошли в комнату, и Персон прикрепил лист на боковой стене, рядом со шкафом. На мой взгляд, это было не лучшее место, но спорить я не стал — творцу виднее.

— Вы что, привезли их с собой? — спросил я, — Наверное, давно пишете?

— Да, рисовать приходилось и раньше, — подтвердил Персон. — Но эти все сделаны здесь. Пришлось спешить — зло давит со всех сторон. Оно усилено тем, что тела наших предшественников лежат где-то поблизости, непогребенные. Я чувствую, как токи злой энергии калечат души всех находящихся здесь. Я уже говорил об этом Видовичу, предлагал ему перенести лагерь в другое место, где отрицательное поле слабее. Иначе быть беде, предупредил я.

— Именно так и сказали? — спросил я. — И что же он ответил?

— Очень внимательно меня выслушал. Согласился, что лагерь расположен неудачно и он уже обдумал вариант его переноса. Он показал мне на карте новое место и попросил обследовать его на предмет наличия там отрицательной энергии. Только он просил пока держать новое местоположение лагеря в тайне, так что я не могу его назвать. Также просил, как только я почувствую усиление злых сил в этом районе, сразу сообщить ему. Разумеется, я обещал сделать все, что в моих силах, чтобы защитить участников экспедиции. Вот тут, боюсь, он понял меня не совсем правильно: кажется, он подумал, что речь идет о чем-то вроде колдовства. Я же имел в виду эти картины.

Персон сделал жест в сторону холла.

— Понимаете, любой акт созидания высвобождает огромный заряд положительной энергии, которая гасит, как бы аннигилирует отрицательный заряд. Поэтому я так спешу. Все это я написал за последние три ночи. Физически, конечно, устаю, но ощущаю огромный прилив энергии. А выспаться можно и потом.

— Так вы заранее знали, что вам потребуется такое… такая самозащита? Я имею в виду ватман, краски — вы ведь все это привезли с собой?

— Ватман — да, привез. Но для другого. Я думал, что здешние феномены нельзя запечатлеть с помощью камеры, и решил их рисовать. У меня отличная зрительная память. А краски добыл здесь: красная и белая глина, киноварь, плоды с ярко-оранжевой мякотью, не знаю их названия, вываренные листья одного кустарника…

— Вы сказали, что картины должны видеть другие люди. Так вы их уже кому-то показывали?

— Да, — подтвердил Барт, — я вчера приглашал Видовича, а еще изъявил желание их посмотреть наш врач, господин Прелог. Ну и еще одна особа…

Кажется, при последних словах он смутился.

Оставшись один, я еще раз внимательно осмотрел подаренный мне лист. Черт, казалось бы, все просто, но как здорово! Да, но раз это подарок, значит, я смогу увезти его с собой. Повешу в кабинете, прямо над рабочим столом. Или в спальне (она же гостиная), чтобы виднее было? Будет память о Готане. Хм, интересно, кто же эта «одна особа»? Оказывается, не у одного меня роман завязывается…

Мои размышления прервал стук в дверь. Одна, но пламенная мысль о том, кто это мог быть, пришла мне на ум, и я поспешил в холл, стремясь опередить Персона. Держа наготове лучшую из своих улыбок, я открыл дверь. На пороге стоял Химмельсберг.

— Э-э-э… добрый вечер… — пробормотал я. Боюсь, на моем лице явственно читались другие слова, что-то вроде: «Ну и чего приперся?» — или более вежливый вариант: «Вы что-то здесь забыли?» Потому что культуролог поспешно сказал:

— Приношу глубокие извинения за столь поздний визит, но у меня один… срочный вопрос. Я вас надолго не задержу.

Меня охватило неприятное ощущение дежавю: примерно те же слова я слышал два дня назад при сходных обстоятельствах. Только грозы не хватало.

— Да-да, конечно, проходите, — сказал я, с некоторым запозданием впуская гостя. Взглянув на специалиста по Готану более внимательно, я отметил, что он чем-то сильно взволнован. Достаточно сказать, что он совершенно не обратил внимания на развешанные по стенам картины.

— Я вас не задержу, — словно клятву, повторил Химмельсберг, когда мы оказались в моей комнате. Он даже не сел — так и стоял, опираясь на трость. — Скажите, вы случайно не… Нет, так не годится… Скажите, вы не видели у кого-нибудь такую толстую тетрадь… ну обычную тетрадь в кожаном переплете? Скажем, кто-то нес бы ее по улице, а вы заметили…

— Тетрадь? Не припомню… Да тут никто и не… Все в основном пользуются ноутбуками.

— Да, конечно, современные технологии, — согласился готановед. — Но я работаю по старинке… Я объясню, в чем дело. Я привез сюда одну очень редкую книгу. Это, можно сказать, еретическая библия Готана. Называется она «Ци верцхе». В отличие от священной книги «Ци чионо», она никогда не издавалась, ее только переписывали от руки члены тайной секты «комантрон». О ней не говорят туристам, ее не цитируют. Готанцы, если они не принадлежат к упомянутой секте, в разговорах с иностранцами вообще отрицают ее существование. Ни одному из европейцев до сих пор не удавалось прочесть ее полностью. А мне несколько лет назад выпала удача: я близко познакомился с одним человеком… В общем, он подарил мне свой экземпляр. Это даже не книга, скорее свиток на пергаменте. Весьма дорогая вещь, надо сказать. Коллекционер заплатил бы за нее… достаточно много.

— И у вас ее украли? — догадался я. — Зачем же вы взяли в лагерь такую дорогую вещь?

— Нет, сам текст, к счастью, уцелел. Исчезла лишь тетрадь, в которой я делал перевод «Ци верцхе». Начал еще в Германии, надеялся к ноябрю закончить. Один издатель обещал его напечатать. В научных кругах это стало бы событием. И вот сегодня ближе к вечеру я отлучился ненадолго из комнаты: решил прогуляться, подышать воздухом. А когда вернулся, обнаружил, что свиток лежит, где и лежал, а тетрадь исчезла.

— А с кем вы живете? — спросил я, входя в роль Эркюля Пуаро.

— С Маршо. Разумеется, я сразу кинулся к нему. Думал, что это просто любознательность… ну знаете, зашел зачем-то, прочитал три строчки, стало интересно… Но нет, Антуан ко мне не заглядывал. Тогда я спросил, не заходил ли кто к нему самому. Оказалось, что да, заходил.

— Кто же? — Я подался вперед.

— Наш уважаемый руководитель, профессор Видович. Они с Латинком шли в лабораторию, и тут у профессора возникло одно соображение, связанное с этими злополучными колебаниями поля, и он заглянул к Маршо. Мне было очень неловко, но я все же набрался смелости и задал профессору тот же самый вопрос, что и моему соседу. Ответ был такой же: нет, не заходил. Теперь я хожу и спрашиваю всех подряд.

— Да, ужасно обидно! — согласился я. — Работать несколько месяцев — и вдруг…

— Да, конечно… — кивнул культуролог. — Но дело не только в этом. Даже совсем не в этом.

— А в чем же?

— В содержании моей рукописи. И чем дольше я размышляю над тем фактом, что похититель оставил дорогой свиток, но унес дешевую тетрадь с переводом, тем больше убеждаюсь, что именно перевод и был целью злоумышленника. Он хотел прочесть книгу, но не мог, потому что не знал готанского. Теперь сможет. Последствия этого могут быть ужасны.

— Да что же такого ужасного может случиться, если кто-то прочтет вашу рукопись? — удивился я.

— Ах да, вы же не знаете… — пробормотал культуролог. — Понимаете, это связано с содержанием «Ци верцхе». Чтобы все объяснить, придется углубиться в суть учения тогдо, а время уже позднее. Да и вряд ли вам это интересно.

— Нет, почему же! — запротестовал я. — Между прочим, я прочел те главы в записке, где изложены мифы — я ведь вам обещал. Помню, у автора возникло много вопросов, связанных с Воротами Кадоро, и он нигде не мог найти ответа. А вы прочли книгу, где все это изложено. Получается, как роман с продолжением. Мне интересно его узнать.

— Хорошо, — согласился готановед. — Я вам расскажу.

Он оглянулся, обнаружил стул и сел, поставив трость перед собой. Я сел с другой стороны стола.

— Вы упомянули главный объект здешнего культа — священные Ворота, — начал он. — В записке, составленной нашим уважаемым профессором, можно прочесть, что их назначение — служить проходом для душ умерших. Там, у Ворот, их встречают трое демонов — судья Кайохлабар, мрачный Тебар и неистовый Мантро. Они строго судят новичков и назначают каждому его удел.

Так написано в «Ци чионо». Однако еретическая книга «Ци верцхе» содержит существенное добавление. Там сказано, что иногда — к счастью, очень редко — сквозь Ворота могут проникнуть и живые.

— Нет, об этом в официальной книге тоже говорится! — возразил я. — Как же, помню: иногда могут проникнуть люди, случайно оказавшиеся возле Ворот. Поэтому их сторожат, а незваных посетителей отправляют в монастыри или казнят.

— Совершенно верно, — согласился Химмельсберг. — Но дело в том, что эти самые «посетители» оказываются возле Ворот совсем не случайно. В «Ци верцхе» рассказано о трех группах людей, сознательно стремящихся проникнуть сквозь Ворота Кадоро и способных это сделать.

Самые многочисленные — злодеи, послушники судьи Кайохлабара. Если скопившееся в них злодейство сильно и по-своему совершенно, судья, поставленный самим Аттонгом охранять Врата, может пропустить своего приспешника.

Другие — люди с кипящей кровью, могучие, смелые, безрассудные, презирающие все запреты и пределы. Обычная жизнь с ее каждодневными заботами не для них. Земля слишком мала для их подвигов, предостережения мудрецов вызывают лишь усмешку. Они — люди Мантро, и великий свершитель, старший из трех бессмертных, зовет их к себе.

И, наконец, существуют Призванные. Их мало, очень мало — они «как родник, оживший в пустыне, лодка, уцелевшая в бурю, птенец Рамору, выживший среди ястребов». Они идут на зов Отца Сущего, и мрачный Тебар отступает перед ними.

Но это все не главное, лишь предисловие к легенде. Главное состоит в последствиях такого проникновения. Вот как об этом сказано в самой книге «Ци верцхе» — я процитирую по памяти: «Если желчь его горька, стопа найдет путь, и Судья не удержит. Пройдет, ступая по огню, дыша ядом, слушая вопль гибели. Содрогнется твердь, и от всякой твари погибнет доля, и от смертных десятина, и мор наступит. А прошедший может вернуться, если Троим угодно, большой и малый, здесь и там».

Вот оно, то главное, что заставляет меня тревожиться из-за пропажи моей рукописи! Ведь проникновение людей в Запредельную страну может принести миру немало бед. Содрогается земля, рассыпаются горы, исчезают реки, летит несметная саранча, обращая в пустыню сады и поля; взявшиеся неведомо откуда дикие народы опустошают цветущие страны, и мор идет, и огонь падает с неба.

И тут мы имеем дело уже не с мифом, а с историей. А она говорит, что каждые сорок — пятьдесят лет в истории Готана отмечались невиданные бедствия. В десятом веке это было землетрясение страшной силы. Оно изменило течение реки Гирдал, в результате чего половина населения лишилась источников существования. Затем были три года жестокой засухи и голода. Потом междоусобица, знаменитая война ста князей, когда страна фактически распалась на части и перестала существовать. А едва готанцы восстановили ее единство, явились полчища Сагату, которые практически стерли Готан с лица земли; города были разрушены, деревни и сады сожжены, немногие выжившие скрывались в горных ущельях. И так далее — я мог бы перечислять долго. Последний по времени крупный катаклизм отмечался в начале двадцатого века: на этот раз это была чума. Эпидемия продолжалась три года, и вновь вымерла половина населения.

— То есть вы хотите сказать, что… эти прохождения реальны? — спросил я.

— Я говорю лишь о фактах, господин Чернецки, только о фактах. И кроме бедствий, разорявших Готан, у меня есть в запасе и другие события реальной жизни, подтверждающие мои опасения. Но вначале, с вашего разрешения, я закончу изложение «Ци верцхе».

Итак, в еретической библии говорится, что злодеи, герои, а изредка и праведники могут пройти сквозь Ворота, и их проникновение — по крайней мере, первых двух категорий — несет живущим неисчислимые беды. Но это еще не все. Не знаю, обратили ли вы внимание на последнюю фразу того отрывка, что я процитировал. Помните, что там сказано? «А прошедший может вернуться, если Троим угодно…» То есть люди, проникшие в Запредельный мир, могут вернуться назад. Как часто это случается, неизвестно. Известно лишь, что возвращения случаются много реже, чем проникновения. И это хорошо, ведь в ином случае, как сказано в «Ци верцхе», жизнь на земле стала бы вовсе не возможна. Ибо те свойства, что толкнули взломщиков Врат на нарушение запрета, по ту сторону усиливаются многократно. Злодей становится исчадием ада, яростный воин — беспощадным завоевателем; при этом они вооружены мощью своих покровителей, опытом и знаниями, накопленными ими в течение тысячелетий. Неуязвимые, почти бессмертные, вернувшиеся становятся язвой на теле человечества, бичом людского рода.

— Звучит впечатляюще, — согласился я. — Но это, как вы сами признаете, лишь легенда. Вы обещали привести дополнительные факты.

— Да, извольте. Начнем с того, что вам уже известно. Помните, в записке говорится об одном из несчастий, постигших готанскую индустрию туризма, — необъяснимых исчезновениях людей?

— Да, припоминаю. Там говорилось о трех… нет, о шести или семи случаях.

— На самом деле, как мне удалось выяснить, их было гораздо больше. И знаете, что любопытно? Что все эти исчезновения происходили в разные годы примерно в одно и то же время — в конце сухого сезона. И в это же самое время — вот ведь совпадение! — здесь работала группа Рошбаха. И мы, кстати, тоже.

— И что из этого?

— А то, что, согласно легендам, именно в это время в горной части Готана возникают Ворота Кадоро.

— Вы хотите сказать…

— Подождите, я еще не закончил. Есть еще один факт, оставшийся неизвестным широкой общественности. Полиция его скрывает, и мне удалось о нем узнать лишь с помощью моих здешних друзей. По некоторым сведениям, кто-то из пропавших вернулся. Но они назывались другими именами и тщательно скрывались. Интерпол, несмотря на присущий этой организации сугубый материализм, тем не менее вник в секретную часть учения тогдо и стал вести поиски вернувшихся. У них есть соответствующее досье, но что там собрано, никто не знает. Моим друзьям стало известно лишь то, что часть вернувшихся находится не в ладах с законом, их обвиняют в многочисленных преступлениях.

— То есть эти люди прошли сквозь Ворота и потом вернулись? Прямо как в легенде? Ну знаете…

— Заметьте, коллега, я ничего такого не говорил. Вы сами сформулировали это допущение. Потому что два ряда сведений — изложенные в тогдо и произошедшие в реальности — поразительно совпадают.

И это еще не все. Вы помните, капитан Уокер, когда рассказывал о трагедии группы Рошбаха, упомянул, что ее участники делали вырубки?

— Вырубки? Нет, не помню. Разве он говорил?

— Да, говорил. Они сделали шесть вырубок в различных местах. Все — к северу от лагеря. Самая ближняя находится менее чем в километре, самая дальняя — в шести километрах, там уже начинаются скалы. И все они имеют одинаковый размер и одну и ту же форму, весьма необычную: вырубка представляет собой прямоугольник с утолщениями на концах. Капитан Уокер в беседе со мной назвал эти расчищенные участки «футлярами для штанги». Необходимо отдать ему должное: сравнение меткое и весьма удачное. Однако если вспомнить готанские легенды, то можно прийти и к другому сравнению, гораздо более подходящему к здешним условиям. Не догадываетесь какому?

— Нет, что-то не соображу, — признался я.

— Но ведь именно такую форму имеют Ворота Кадоро! Любое Кадоро — даже крохотный сувенир, продающийся в лавке, — представляет собой арку, наружная часть которой шире внутренней.

Он замолчал, выжидающе глядя на меня. Кажется, я должен был прийти к какому-то выводу.

— То есть люди Рошбаха искали здесь руины древних ворот? — высказал я первое, что пришло мне в голову.

— Нет, господин Чернецкий, не руины, — покачал головой культуролог. — Эти Ворота никто не строил, они всегда возникали сами, на короткое время, и так же стремительно исчезали.

Присоедините к уже сказанному и другие факты, о которых вы читали в записке. Что именно здесь, на склонах горы Гиздр, отмечаются необъяснимые помехи, выводящие из строя приборы самолетов. Именно здесь многочисленные наблюдатели из числа туристов видели странные феномены. И что первые же наблюдения нашего коллеги Прунцля показали, что здесь отмечаются аномальные колебания магнитного поля. И тогда вы сами будете готовы сделать единственно возможный вывод.

— Вы хотите сказать… считаете, что здесь возникают Ворота?

— Да, коллега, именно так. Здесь, в районе, где мы сейчас находимся, каждый год возникает некий феномен, который готанцы окрестили Воротами. Именно они, их появление и исчезновение и являются источником всех здешних аномалий. Какова физическая природа этого явления, я не знаю. Было бы интересно это выяснить, и тут наши исследования весьма полезны. Но в то же время они и крайне опасны, потому что обнаруженными Воротами могут воспользоваться безумцы, которые постараются пройти сквозь них. А это может привести к огромным бедствиям. Почему они происходят, почему прохождение человека сквозь феномен вызывает землетрясения и засуху, я не знаю, но для меня эта связь несомненна. А потому нам нужно быть крайне осторожными. Вот почему меня так встревожило исчезновение моей рукописи.

— Значит, вы думаете, что тот, кто ее украл, может попытаться…

— Да, именно так. Он знает о Воротах, но не знает, можно ли сквозь них пройти. Теперь узнает.

— Хорошо, а люди Рошбаха — они что, расчищали место для новых Ворот?

— Вот этого я не понимаю, — признался культуролог. — Ни в одной летописи не говорится о том, что люди должны расчищать место… Да люди вообще не должны знать о существовании Ворот, этим проникнуты все книги Готана! Не сообщается и о каких-либо раскопках в Кадоро. Может, таким образом они искали закономерность появления Ворот? Хотели узнать, где появятся следующие? Ведь готанцы так и не научились это узнавать, хотя очень хотели… Ну вот, я рассказал вам обо всем. Теперь у меня в свою очередь есть один вопрос к вам. Профессор Видович мне сказал, что вы в ходе изучения нашего района обнаружили некое место, где человек испытывает необычные ощущения. Это так?

— Совершенно верно, — подтвердил я. — Ощущения, правда, не такие уж необычные. Никаких феноменов, озарений, ничего трансцендентного. Обыкновенный обморок с тошнотой и головной болью. Я так это место и назвал — «зона обморока». Видимо, это связано с электромагнитными колебаниями, потому что компас там совершенно взбесился. Пусть Прунцль и Ватанабэ проверят. А почему вас это так интересует?

— Потому что… Сейчас объясню. Скажите, а каков размер этой зоны? Хотя бы примерно. И где она расположена?

— Размеру нее примерно двести на сто метров. А находится этот милый объект на северо-западе от лагеря — там начинаются предгорья.

— Скажите, раз вы так точно назвали размеры, значит, границы этих… этого объекта хорошо заметны?

— Нет, увидеть их нельзя, — ответил я. — Зато они хорошо ощутимы. Я неслучайно назвал это место «зоной обморока». Пока я ходил вокруг, несколько раз едва не потерял сознание.

— И что, вы не увидели там никакой… какого-то сооружения?

— Что вы, какое сооружение! Кусты, заросли молодого бука, поляны кочковатые… Ничего особенного. Но объясните, бога ради, что означает ваш интерес?

— А вы сами не догадались? Ведь мы с вами уже говорили сегодня о неких объектах именно такого размера. Не помните? Вырубки величиной двести на сто метров делали люди Рошбаха.

При этих словах Химмельсберга меня охватило ощущение надвигающейся опасности. Даже озноб по коже прошел. До сих пор все, о чем мы говорили, походило на некую игру ума. Так за чашкой чая или рюмкой водки можно рассуждать о катастрофах и убийствах. Но теперь я вдруг ощутил, что эта угроза реальна.

— Так вы хотите сказать, что я… открыл новые Ворота? — медленно произнес я.

— Именно так, — подтвердил Химмельсберг. — Да, здесь все сходится. В летописях говорится о том, что многие жрецы и монахи, охранявшие подходы к Воротам, теряли сознание, по неведению подойдя к ним слишком близко. Некоторые даже умирали.

— Но как же могли пройти сквозь них те… другие? Поверьте, там не то что насквозь пройти нельзя — шагу дальше не сделаешь!

— Это мне тоже непонятно, — признался готановед. — Может, в этих колебаниях случается какой-то перерыв и они этим пользовались. В любом случае вам — единственному, кому известно точное расположение новых Ворот, — надо быть особенно осторожным. Возможно, среди нас находится опасный честолюбец, у которого есть Ключ. Осталось найти Дверь, которую этот Ключ отпирает.

— Но сохранить тайну уже не получится. Я рассказал о своем открытии Видовичу… и вы уже в курсе…

— Но хотя бы не сообщайте точные координаты! — попросил культуролог. — Не рассказывайте, как туда пройти. Пока капитан Уокер не установит вокруг вашей зоны цепь охраны, никто не должен к ней приближаться. Если о вашем открытии узнает человек, укравший мою рукопись, до трагедии останется буквально один шаг. Я не знаю, что произойдет. Вряд ли это будет всемирная катастрофа. Но какая-то беда — несомненно. Она коснется многих, но в первую очередь — Готана. Потому что его люди не выполнили свой долг: не устерегли Ворота. Я готов приложить все силы, чтобы защитить Готан от несчастья. Понимаете, я так долго изучал эту страну, что сроднился с ней и теперь уже не знаю, где моя родина — на Рейне или здесь.

— Хорошо, оставлю координаты при себе, — пообещал я. — Но хочу предупредить: не думайте, что вы полностью обратили меня в свою веру. Я принял ваше объяснение только как гипотезу, не больше.

— На большее я и не рассчитывал, — заявил Химмельсберг, вставая.

Было заметно, что он доволен результатами нашей беседы — настроение у него явно повысилось. Я тоже поднялся. Внезапно мне в голову пришел один вопрос.

— Простите за любопытство, — сказал я, — но я хочу еще спросить…

— Да, конечно, спрашивайте, — обернулся он.

— Ваша тревога… опасения… вы не пытались как-то их выразить раньше? Предостеречь? Может быть, даже заставить отказаться от экспедиции?

— А, и вы о том же! — усмехнулся он. — Ведь вы говорите об этих посланиях, верно? Ну как же! Химмельсберг составил, задумал, организовал, подбросил… Уверяю вас, я не имею к этим письмам и дискам никакого отношения!

— А что вы так горячитесь? — произнес я с видом Эркюля Пуаро, уже разгадавшего всю загадку.

— Потому что не вы первый спрашиваете. Капитан Уокер считает меня главным заговорщиком и крайне опасным человеком. Разве я не вижу? Разубедить его невозможно, я и пытаться не буду. Но вы — другое дело.

— Но кто же в таком случае их составил?

— Не знаю, — признался он. — Возможно, это мои здешние единомышленники. А может, тут какая-то игра.