1

Доктор права Карл Яролим знал много способов провести вечер более интересно. Несмотря на это, он просидел вчера дома у телевизора, следя за футбольным матчем между командами «Богемиэнс» – «Спарта». Последняя, боровшаяся за то, чтобы остаться в лиге, с трудом добилась ничейного результата. Не смотрел бы Яролим эту встречу – не стал бы на другое утро читать о ней заметку в газете. Но, как криминалист, он любил сопоставлять собственное впечатление от увиденного с тем, что об этом пишут. К тому же вчера во время передачи случилась помеха, причем в самый критический момент – как раз на семнадцатой минуте первого тайма, когда «Спарта» забила гол.

Считая, что он осведомлен предостаточно, Яролим сложил газету и вошел во двор старого дома на улице со странным названием Заводь. Мысли его перенеслись к предстоящей работе, вероятно такой же скучной, как вчерашний матч.

Недавно Яролим добился разрешения ставить свою видавшую виды «октавию» под небольшим навесом в углу двора. Теперь он с раздражением заметил, что выезд из этого угла загородил «рено», который кто-то неловко поставил перед соседним гаражом, рядом с мусорным баком.

Водителя «рено» нигде не было. Яролим обошел вокруг машины и обнаружил только раскрытую сумку с инструментами; она валялась у колеса, возле высохшей, ржавого цвета лужи. Владелец «рено» был растяпа: даже оставил переноску, включенную в розетку рядом с дверью гаража. На ручке этой двери висела спортивная куртка, видимо принадлежавшая тому же хозяину. Яролим закурил, мысленно составляя оскорбительные фразы, какими он встретит нахального владельца «рено».

Сигарета была выкурена, время шло, и Яролим попытался сам откатить «рено» в сторону. Взялся за ручку дверцы – заперто, тогда он написал на бумажке несколько ядовитых слов, сунул записочку под стеклоочиститель, но решил подождать еще пять минут, после чего – что поделаешь – на работу придется пилить пешком и потом весь день клянчить машину в транспортном отделе.

Во двор вошел пожилой седоватый мужчина с узким умным лицом и направился прямиком к «рено». Яролиму он показался знакомым. Проглотив все, что вертелось у него на языке, Яролим молча смотрел, как этот мужчина отпирает дверцу, садится, вставляет ключ в замок зажигания. Стартер даже не схватил. Мужчина выбрался из машины, постоял, покачал головой и только тогда заметил Яролима.

– Вы не видели здесь пана Покорного?

– Я не знаю такого, – ответил Яролим. – Мне, понимаете, хотелось бы выехать. – И он показал на свою «октавию».

Пожилой человек явно смутился.

– У меня вчера отказала вся электрическая часть, – объяснил он. – Машину прибуксировали сюда, и пан Покорный обещал починить…

– Так это его инструмент? – Носком ботинка Яролим показал на раскрытую сумку.

– Вероятно. Пана Покорного сейчас, естественно, дома нет, но… впрочем, я вас задерживаю, извините! Адвокат Томек, – представился он, протягивая руку и слегка кланяясь.

– Яролим. – Теперь он вспомнил, откуда знает Томска. – Мы с вами отчасти коллеги. Я инспектор криминального отдела.

– Не припоминаю. – Адвокат пристально посмотрел в лицо Яролима, чем задел самолюбие подающего надежды новичка. – Сейчас я откачу…

Томек уперся одной рукой в стойку передней дверцы, другой рукой взялся за руль.

– Вам куда ехать? – осведомился Яролим, помогая толкать машину. – А то могу подбросить…

– Мне бы в Дейвицкий суд, но совестно отнимать у вас время…

– Чепуха, – заявил Ярояим: верх одержала шоферская солидарность.

– Хоть бы позвонил, по крайней мере, что машина еще не на ходу, – вздохнул Томек.

Яролим пожал плечами и вынул из кармана ключи от своей машины. Навес был низенький, Яролиму пришлось пригнуться, подходя к «октавии». Ключ в замке не поворачивался, встретив неожиданное сопротивление. Яролим с удивлением понял, что дверца отперта.

– Такого со мной еще не бывало, – сказал он поверх крыши машины Томеку, стоявшему с другой ее стороны, и протянул руку над рулем, чтоб изнутри открыть правую дверцу.

Томек, садясь, хотел было положить портфель на заднее сиденье – вдруг рука его замерла на полдороге.

– Господи!

Яролим оглянулся. Только теперь он в полумраке навеса разглядел привалившегося к спинкам передних сидений скрюченного человека.

– Покорный… – выдохнул Томек.

– Ваш Покорный в стельку… Только с чего это он залез дрыхнуть в мою машину? – И Яролим принялся трясти спящего.

– Да он не спит… не видите?!

Тон Томека выразил больше, чем слова. Яролим на ощупь открыл багажничек, вытащил фонарик, посветил. Лежавшему могло быть за тридцать, его светлые волосы уже изрядно поредели. Под волосами виднелась черная круглая ранка диаметром меньше сантиметра. На сиденье, около его полураскрытой ладони, лежал небольшой пистолет.

– Кто его застрелил?! – На минуту утратив самообладание, подобающее юристу, а тем паче инспектору криминального отдела, Яролим остро взглянул на Томека.

– Во всяком случае, это сделано не в моей машине, – парировал адвокат.

 

2

Расследование пошло обычным рутинным путем. Осмотр места происшествия, фотографирование, дактилоскопия, зарисовка расположения. Затем обыск в квартире убитого. Жил он в крыле дома, выходящем во двор, недалеко от места убийства. В квартире не нашли ничего примечательного. Захлопывающийся дверной замок не носил никаких следов взлома. Внимание оперативной группы привлек только тот факт, что нигде не были найдены ни паспорт убитого, ни его водительские права, ни технические паспорта на машину Томека и на другую, «фелицию», которую Покорный держал в сарае. Не обнаружили также ни кошелька, ни бумажника; нашлись только сберегательные книжки да тысяча восемьсот крон наличными в кастрюльке на полке кухонного буфета. Ни денег, ни документов не оказалось и в куртке, висевшей на двери гаража. Ключи от «рено» Томека лежали в кармане убитого.

В общем, обычное уголовное дело. Несколько, правда, запутанное, но ведь и в этом нет ничего необычного в начале всякого расследования. Однако дело срочное, требующее особой тщательности в расследовании, ибо убийство является тягчайшим преступлением; тем не менее оно не выходило за рамки обычной практики и опыта специалистов по уголовным делам.

Редко, чтобы чуть ли не подозреваемым был криминалист. Доктору права Карлу Яролиму предстояло узнать, каково быть объектом расследования. Его подробно, под протокол, допросили: в котором часу вчера оставил машину, хорошо ли запер, в котором часу подошел к ней сегодня утром; при каких обстоятельствах обнаружил порчу дверного замка и каким образом нашел в машине тело, кто был свидетелем всего этого и от кого Яролим узнал имя убитого?

Вести дело поручили коллеге и другу Яролима – Матейке, более известному в криминальном отделе под прозванием Ломикар, чему он был обязан своей огненно-рыжей шевелюрой, делающей его похожим на легендарного Тргановского владыку. Матейка принял назначение со смешанными чувствами. По образованию он был экономист и занимался почти исключигельно хозяйственными преступлениями, убийства не были его специальностью. Матейка был полон желания помочь приятелю, на которого падала хоть и слабая, но все-таки тень подозрения, и вместе с тем от него же ожидал помощи. Он угадал, что начальник криминального отдела поручил ему дело об убийстве на улице Заводь, молчаливо соглашаясь с тем, чтобы в работе ему помогал Яролим. Назначение Матейки как бы давало понять Яролиму, что он не считается безусловно подозреваемым, и в то же время предоставляло в распоряжение Матейки, чей опыт в расследовании насильственных действий был весьма скуден, Яролима-криминалиста, правда, молодого, но уже хорошо зарекомендовавшего себя.

Матейка начал рассуждать вслух, чтобы Яролим с Томеком могли следить за ходом его мысли и высказывать свои соображения. Отбросив предположение, что Петра Покорного убил Яролим, Матейка по необходимости поставил вопрос: почему труп оказался в Яролимовой «октавии»? Напрашивался возможный ответ: именно потому, что машина принадлежала сотруднику криминального отдела, кто-то нарочно подложил ему свинью. В таком случае преступник мог преследовать две цели: либо отомстить за что-то Яролиму, либо, пускай временно, выключить его из работы, наверное, чтобы лишить возможности завершить расследование какого-нибудь другого дела, еще не закрытого. Однако самое тщательное обдумывание всех вариантов не дало ничего. Как часто бывает, в данном случае почти ничего нельзя было исключить совершенно, и оставалось лишь продолжать расследование в обычном порядке.

– Убитый Петр Покорный, – диктовал Томек свои показания, – был моим подзащитным по гражданскому иску. Вчера по неизвестной мне причине в моем автомобиле испортилась электросистема, а так как я знал, что Покорный по специальности автоэлектрик, то я и обратился к нему. Получив положительный ответ, я попросил приятеля отбуксировать мою машину во двор дома по улице Заводь, в котором живет Покорный. Последний пообещал, что к утру машина будет готова и я смогу на ней уехать.

– В каком деле вы защищали Покорного? – спросил Матейка.

– В деле об установлении отцовства – речь шла о ребенке некой Людмилы Билковой. На суде выяснилось, что отцом ребенка был не мой клиент, а другой, из числа многих любовников этой Билковой, – уже обычным тоном закончил адвокат. – А именно: некий Ян Мыслик.

– Кто он, этот Ян Мыслик?

– Между нами говоря, человек, отнюдь не заслуживающий такой фамилии. Примитив. В настоящее время – кладовщик на товарной станции Вышеград. Семейство Людмилы Билковой попросту смекнуло, что такой жених, с тысячью семьюстами крон оклада, гроша ломаного не стоит, между тем как квалифицированный электрик вроде Покорного на улице не валяется. Зато теперь им судебных издержек насчитают!.. – Адвокат многозначительно махнул рукой.

– Когда закончился суд?

– В прошлую пятницу, – сказал Томек. – Первого.

– Стало быть, четыре дня назад, – заметил Яролим. – Когда вы в последний раз видели Покорного?

– На суде. Вчера я только по телефону с ним разговаривал. Он не мог сказать, когда будет дома, и мы уговорились, что машину я поставлю во дворе, а ключи от нее и техпаспорт опущу в ящик для писем. А он потом оставит все это в машине – ключей у меня два комплекта.

– Мыслик, несомненно, для нас небезынтересен, – сказал Яролим, – но не будем действовать опрометчиво. Споры об отцовстве тянутся долго, и вы, пан доктор, конечно, успели ближе узнать вашего клиента. Не припомните ли – не было ли у него еще с кем-нибудь… как бы сказать… незакрытых счетов?

Адвокат немного подумал.

– В последние годы ничего такого за ним не водилось. А вот раньше у него действительно были неприятности. Впрочем, и тогда ему повезло.

– Какие неприятности и в чем?

– Он тогда работал на станции обслуживания автомобилей марки «тойота» – в так называемом «Тойота-сервисе», что в Глубочепах. Впутался там в какие-то воровские делишки, да слава богу, взялся за ум, вовремя бросил, так что попал под амнистию. Его тогда у вас же и допрашивали, но только как свидетеля.

– А его сообщники? – спросил Матейка.

– Их судили, по ним были вынесены приговоры… Не знаю подробностей, я никого из них не защищал, и то немногое, что мне известно, я знаю понаслышке.

– Вот и мы теперь знаем лишь немногое, – заметил Яролим. – Кто-то застрелил Покорного. – Он разложил на столе еще влажные увеличенные снимки, пристально вгляделся в пятно засохшей крови возле сумки с инструментом. – У того, кто стреляет, можно сказать, прямо на улице, должны быть необычайные, весомые причины.

– У Мыслика они были, – вставил Матейка. – Сколько ему присудили платить?

– Одних алиментов он задолжал минимум шестнадцать тысяч, – ответил Томек. – Тяжба ведь тянулась четыре года. Да специальные медицинские исследования по делу очень сложны и чертовски дороги.

– Выстрел в узком дворе, окруженном высокими домами, должны бы слышать многие, – задумчиво проговорил Матейка. – Он что, этот Мыслик, дурак или совсем слабоумный?

– Н-ну, таблицу умножения он вряд ли знал наполовину, – сказал адвокат. – И все же…

– Он мог использовать глушитель, – возразил Яролим. – К тому же установлено, что вчера вечером в соседнем дворе два парня возились с моторами своих мотоциклов. Представляете, какая звуковая завеса? Сколько децибелов дает «Ява»?

– Во всяком случае, – Томек заговорил не сразу, но прежде, чем растерянный Матейка нашелся с ответом, – во всяком случае, перед нами умышленное убийство. Никто ведь не разгуливает по Праге так просто с пистолетом в кармане. Не собираюсь вам указывать, господа, но на вашем месте я бы начал с Мыслика.

– С чего-нибудь начать надо, – Матейка кивнул, встал. – А пока спасибо вам, пан доктор, – добавил он со значением, видя, что Томек не поднимается с места.

– Мне бы очень хотелось знать, что вам удастся сделать, – сказал адвокат. – Поймите, кто поднял руку на моего клиента, тот мой личный враг…

– Не будь бюрократом, Ломикар, – вмешался Яролим; сегодня он, естественно, чувствовал себя не в своей тарелке и к тому же не думал, чтобы лучшим специалистом для данного дела был экономист Матейка. Матейка, правда, его близкий друг, но сейчас более, чем когда бы то ни было, Яролим желал, чтобы расследование завершилось как можно скорее, причем с результатом, не вызывающим ни малейшего сомнения. Он на собственной шкуре испытал, каково бывает невинному человеку, впутанному в серьезное преступление. – Пан доктор не имеет права никого допрашивать, это так, но почему бы ему не поехать вместе с нами на Вышеградскую станцию?

Матейка пожал плечами. Это был жест не согласия, а всего лишь примирения с обстоятельствами. В отличие от Яролима, толстяка с несколько богемными замашками, Матейка, костлявый, долговязый человек, не терпел никаких импровизаций, в особенности – опять-таки в противоположность юристу Яролиму – он прямо-таки ощетинивался, когда нарушались предписания. Однако в деле, столь далеком от его области, Матейка чувствовал себя до того неуверенно, что не мог отвергнуть помощи.

 

3

Пока доктор Томек терпеливо разглядывал облупленные фасады домов напротив Вышеградской станции, Матейка с Яролимом сидели в освобожденном для них кабинете, сверля пытливыми взглядами Мыслика. Этот изобличенный отец, обязанный покрыть долг, в его положении просто ужасающий, был громаден и толст; его пивное брюхо переваливалось через туго затянутый ремень; с одутловатого лица без всякого выражения смотрели голубые водянистые глаза. Нелегко было решить, что привлекло в нем Людмилу Билкову, зато с первого взгляда всякий мог понять, почему семья молодой мамаши предпочитала захомутать Петра Покорного.

– Нам нужно узнать у вас сущий пустяк, – начал Матейка. – Что вы делали вчера вечером?

– А вы почему спрашиваете?

– Послушайте, задавать вопросы будем мы, а вы будете отвечать, – казенным тоном оборвал его Матейка.

«Ломикар – экономист, и никогда ничего другого из него не получится», – подумалось Яролиму.

– Дома сидел… – Мыслик перевел взгляд на Яролима, как бы ожидая от него большей приветливости.

– С которого часа? И чем были заняты?

– Все было нормально… – ответил Мыслик.

«Насколько я знаю Ломикара, – подумал Яролим, – такой ответ он примет за сопротивление, ему и в голову не придет, что перед ним просто дубина, чей словарь насчитывает не более трехсот слов…»

– Что значит «нормально»? – спросил Матейка, как того и ожидал Яролим.

– Кончил в два. С работы домой пошел, – отвечал великан. – По дороге купил в самообслуге… Поспал часок, а как пришли приятели, стали нормально телик смотреть…

– Какие приятели?

– Коварж Людвик, – начал тот считать по пальцам, – Дворжак Вацлав, Мазал Хуго…

– Где их можно найти?

– Здесь, нормально. – Мыслик обрадовался новому для него чувству интеллектуального превосходства. – У пакгауза.

– Что показывали по телевизору?

– Нормально, что, – опять ответил Мыслик, и Яролим, холостой и бездетный, решил про себя с ходу награждать за такое словечко подзатыльником своих еще и не зачатых детей. – «Спарту» с «Богемиэнсами».

Безграмотное окончание резануло слух Яролима, и он решил вмешаться.

– Я тоже видел этот матч. Что вы думаете о первом голе?

– Девятка, – отозвался вокзальный Голем.

«Вот и промах!» – возликовал Яролим, помнивший, что как раз в этом месте передача нарушалась.

– Мне гол показался случайным, – сказал он.

– А это кому как, – возразил Мыслик.

– До которого часу сидели вы у телевизора?

– Часиков до одиннадцати. Выжрали пару бутылочек… Это-то можно, нет?

– Дворжак Мазал и Коварж подтвердят, что вы были вместе весь вечер?

– А то, – ответил толстяк. – За Вашеком, это значит за Дворжаком, потом пришла его старуха, он рядом живет, тут мы и разбежались, – с оттенком сожаления добавил он.

– Пока хватит, спасибо, – сказал Матейка. – Позови Дворжака, – оглянулся он на Яролима.

Тот разыскал Дворжака возле пакгауза: вместе с ним были два других парня в таких же замызганных рабочих комбинезонах. Не надо было быть криминалистом, чтоб сообразить, что это Мазал и Коварж.

Дворжак, самый из них старший, смекалистый и разговорчивый, полностью подтвердил все сказанное Мысликом. Зато потом, когда допрос перешел уже в неофициальный разговор и речь зашла о вчерашнем футбольном матче, Дворжак покачал головой:

– И надо же, чтоб именно в эту минуту помеха! Хотел бы я знать, не было ли там офсайда… Знаю я эту «Спарту»!

Яролим ответил набором фраз из утренних газет, а чтобы Дворжак ни о чем не догадался, затеял с ним спор о том, правильно ли составлена команда Вршовиц.

– Да, еще мелкий вопросец, – перебил их Матейка. – Помните ли вы, пан Дворжак, в какой последовательности являлись вы трое к Мыс-лику?

Дворжак еле заметно смешался.

– Сперва пришли мы с Мазалом, а уж после Коварж. Но присягнуть не могу – не записывать же такую ерунду…

– Конечно, нет, я спросил просто для полноты картины. – И Матейка сделал величественный жест рукой.

– Дело в том, что знать-то нам надо только одно, – добавил Яролим. – Не слыхали ли вы, так около девяти вечера, какой-нибудь шум со стороны перекрестка на Белградской?

Матейка кивнул с секундным опозданием, как бы благодаря Яролима.

– Не помню я, – тотчас ответил Дворжак. – А какой шум-то?

– Скрип тормозов и потом удар, – сказал Яролим.

– Ну, точности до минуты с меня не требуйте, но кое-что мы, факт, слышали. Грохот был знатный! – оживленно добавил Дворжак. – Только никто из нас и не подумал отойти от телика, чтоб глянуть в окно, сами понимаете.

– Понимаю, – с сердечной улыбкой кивнул Яролим. – А теперь пошлите сюда Мазала, хорошо?

– Я было удивился, чего это ты несешь, – сказал Матейка, едва за Дворжаком захлопнулась дверь. – И все равно не понял, в чем суть.

– Суть в том, что как раз во время первого гола изображение исчезло, эти кадры не попали и в видеозапись повтора. Мыслик не мог видеть первый гол, а остальные забыли его об этом предупредить. И нужно было чем-то усыпить их осторожность. Увидишь теперь – другие тоже вспомнят, что шум был около девяти часов.

Предположение Яролима оправдалось: и Мазал и Коварж сразу вспомнили, что слышали скрип тормозов, Мазал даже сгустил краски и рассказал о звуках ломающегося железа и разбиваемого стекла. Вдобавок Коварж утверждал, что пришли они к Мыслику все трое вместе, а Мазал показал, что сперва пришел он один, а Дворжак с Коваржем после.

– Ну, добились чего-нибудь? – спросил Томек, когда Матейка с Яролимом вышли на улицу.

Матейка кратко передал результаты допроса. Томек недовольно покачал головой.

– По правде говоря, мне это не нравится. Из моих клиентов редко кто имел столь абсолютное алиби, да и вообще невинным в таких случаях приходится труднее всего. Если взглянуть на дело с другой стороны, то должен сказать – пока что у вас только подозрения, и на суд выходить с этим вы не можете, прокурор с вами разговаривать не станет. Очередность их появления у Мыслика не имеет никакого значения, визг тормозов на скрещении Белградской и Отакаровой можно услышать чуть ли не ежеминутно, вдобавок, коллега, вопросик-то был наводящий! —, Он снисходительно глянул на Яролима. – А следовательно, недопустимый, как вы, несомненно, сами понимаете. В этом деле мы с вами, правда, в одном лагере, и все же именно поэтому я рекомендовал бы вам величайшую сдержанность. В противном случае мы только дадим козыри в руки защиты. Меня заинтересовал этот первый гол. Мыс-лик говорил о нем, хотя видеть его не мог. Но ведь и тут могла быть вполне объяснимая ошибка, ложь бессознательная, невольная: например, в момент помехи Мыслик выходил, скажем, в уборную и впечатление свое дополнил рассказом других, слышавших комментатора, а утром подкрепил его, прочитав о матче в газетах. Теперь, конечно, вся теплая компания договорится между собой и под протокол даст единодушные показания.

– Разве что кто-нибудь из них знает, что Мыслик совершил убийство, – возразил Матейка. – Тогда у этого знающего могут сдать нервы.

– Слишком многого хотите, коллега!

Они нерешительно топтались на тротуаре возле своей машины, и никто не мог придумать, что дальше, как дальше, по какому пути. С детективами в романах ничего подобного не бывает. Им дорога каждая минута, и они используют время до предела. Однако жизнь всегда сложнее, чем самые невероятные вымыслы, и мучительнее всего она испытывает людей временем. Криминалист в жизни знает чувство растерянности, только не рассказывает об этом. Он спасается от этого чувства интенсивной работой. Ищет подсказки в сходных казусах. Если это ни к чему не ведет, он пытается проникнуть в проблему глубже. Обманувшись и тут, расширяет угол зрения. И все время неустанно ждет, что когда-нибудь натолкнется на золотую жилу, на новую перспективную идею. Он поступает как литератор, который не полагается на спасительное вдохновение, а действует по формуле: пять процентов таланта, девяносто пять – трудолюбия. Одного не имеет он права говорить себе: что завтра тоже будет день или что утро вечера мудренее. Такая мудрость была бы мудростью побежденного, послевоенной болтовней капрала, изображающего себя Наполеоном. Яролим с Матейкой знали это так же хорошо, как и Томек.

– Итак, Мыслик обеспечил себе целых трех свидетелей, – проговорил наконец Матейка. – Вот это называется основательность, уважаемые!

– Опустись на землю, Ломикар, – возразил Яролим. – Не каждый по первой же просьбе согласится покрывать убийцу лжесвидетельством. Для этого тебе пришлось бы доказать, что все трое – вернее, четверо, – заинтересованы в смерти Покорного; только в этом случае ты можешь высказывать такую гипотезу!

– Они могли и не знать, зачем Мыслику алиби.

– Почти доказанным можно считать всего лишь одно, – медленно произнес адвокат. – Все они подтверждают алиби друг друга. Странно… Будь я футбольным болельщиком, я не стал бы торчать у телевизора, когда матч разыгрывается в двух трамвайных остановках от моей квартиры.

Яролим и Матейка ограничились кивком. Во-первых, из вежливости, а во-вторых, они никакими силами не могли сейчас придумать ничего более умного. При этом они отнюдь не забывали, что, возможно, зря теряют минуты, которых впоследствии – через час, завтра, неизвестно когда! – им будет отчаянно не хватать.

 

4

Взяв у Матейкн его «трабант», доктор Томек поехал на Ветряную улицу в районе Качеров, к родственникам Петра Покорного, чтобы сообщить им о смерти брата и зятя. Поехал он из одного лишь любопытства – ему хотелось увидеть, как живет брат его клиента. Петра Покорного Томек знал несколько лет, а его брата Павла не встречал еще никогда.

Немало хранилось в памяти адвоката, но все же он несколько опешил, найдя по данному адресу прелестный коттедж с тщательно ухоженным садиком и новым гаражом. Неожиданный резкий контраст с жильем Петра Покорного на улице Заводь, темным и лишь с великим трудом кое-как, благоустроенным, в сущности, не должен был удивлять Томека. Петр был разведенный забулдыга; Павел, как видно, вел размеренную жизнь примерного семьянина.

Матейка долго нажимал на звонок калитки и уже решил уходить, когда из дому вышла молодая женщина в синей дневной пижаме. Томек поздоровался, назвал свое имя.

– А, вы ревизор? Прошу вас. – Женщина подошла отпереть калитку.

– Ревизор?.. – удивился Томек.

– У меня есть освобождение от работы для ухода за больным ребенком. Можете убедиться, Павлик лежит в кроватке, ему только что сделали укол пенициллина.

– Я адвокат, пани Покорная, – ответил Томек. – Защищал вашего зятя Петра…

– Ах так?.. – Она остановилась на пороге с выражением, которое ясно говорило, что вопросы, связанные с зятем, можно решить и не заходя в дом.

– Видите ли… – Томек перевел взгляд на дверь. – Я задержу вас ненадолго, но…

– Как угодно. – Она пожала плечами и двинулась впереди него через прихожую в просторную гостиную. – Садитесь, – указала она на стул, а сама осталась стоять.

– Дело в том, что вчера вечером ваш зять… – Томек осторожно подбирал слова, хотя был уже почти уверен, что Марта Покорная в обморок не упадет. – Ваш зять внезапно скончался.

– В самом деле? – спросила она без всякого участия.

– Он стал жертвой… трагического происшествия, – продолжал адвокат.

– А я и не удивляюсь, – усталым тоном отозвалась женщина. – У него уже было столько этих происшествий!

– Дело передано в криминальный отдел. – Томек старался говорить тоном мелкого чиновника, просто исполняющего поручение. – Ваш зять, видите ли, был убит.

– Этого нам только не хватало! – вырвался у Марты наполовину вздох, наполовину вскрик. – Словно мало он нас позорил!

В тоне ее слышалась только жалость к себе самой, к репутации семьи, лишний раз запятнанной.

– Я счел своим долгом сообщить вам об этом, – по-прежнему без всякого выражения закончил Томек. – Позволю себе только спросить вас – не звонил ли вам зять вчера вечером?

– Мы не разговариваем с ним уже не знаю сколько времени! – отклонила она предположение адвоката тоном, каким мы отвергаем несправедливое обвинение.

– И ваш супруг ему не звонил?

– Из дома наверняка нет, да и вообще-то я бы очень удивилась, если б… Муж пришел домой в половине шестого, как обычно, и звонил только заместителю своего начальника.

– Стало быть, точно – не брату?

– Я сидела вон там и читала. – Она показала на кресло под торшером с полочкой, на которой лежало несколько иллюстрированных журналов. – А вот отсюда, – она погладила телефонный аппарат, – муж звонил приблизительно в половине девятого инженеру Коубе, заместителю директора их комбината. Перед этим и после этого он весь вечер просидел наверху, в своем кабинете, за работой. У него там, правда, тоже есть телефон, параллельный, но с чего бы стал он вдруг звонить Петру?!

– Мне достаточно знать, что он ему не звонил, – сказал Томек; она ответила взглядом, дающим понять, что его визит слишком затянулся. – Обо всем остальном вас поставит в известность криминальный отдел, а вопросы наследования ваш супруг разрешит в нотариальной конторе, – добавил он.

Женщина удержалась от горько-насмешливой гримасы, но не преминула пожать плечами.

– Да у него ничего и не было. Его «фелиция» – просто рухлядь, а как подумаю о его квартире… – Она махнула рукой в знак того, что тут и говорить-то не о чем.

Томек подумал о приличных суммах на сберегательных книжках Петра Покорного; но он не видел причины, чтобы сейчас о них упоминать.

– Рад, что вы приняли это с таким мужеством. – Он поднялся.

Марта, естественно, не стала его удерживать, и ей в голову не пришло поблагодарить его хотя бы для проформы. А Томек, в свою очередь, уже только по дороге к калитке вспомнил, что не сделал самого, казалось бы, необходимого – не высказал ей соболезнования. Садясь в машину, он еще размышлял, какой момент в течение всего визита был бы наиболее для этого удобным. При всем желании не нашел ни одного.

Он оглянулся на коттедж. Марта Покорная смотрела с порога на него, вернее, на потрепанный «трабант» с деформированным бампером и непокрашенным новым задним крылом. Томек был уверен – Марта Покорная думает сейчас, что зять ее выбрал для себя подходящего адвоката.

По дороге в район Карлин, где находился комбинат строительных материалов «Стройэкс», в котором работал Павел Покорный, Томек, не видевший его никогда, на минуту пожалел, что не посоветовал Матейке и Яролиму в ближайшие часы прослушивать телефонные разговоры супругов Покорных. Хотел бы он слышать, в каких выражениях сообщит Марта Покорная мужу о смерти его брата.

Но, приехав на комбинат, Томек понял, что это было бы ни к чему. Секретарша начальника отдела малой механизации Павла Покорного заявила, что ее шеф уже полтора часа как ушел в цеха и она не знает, где его застать, тем более что не везде там есть телефоны. Оставалось только ждать.

Время ожидания Томек провел в бесплодных и неприятных размышлениях. Он припомнил все, что знал о Петре Покорном. Все эти годы он достаточно наблюдал своего клиента, но до сих пор ему и на ум не приходило, что у Покорного может быть враг, не останавливающийся перед убийством.

Ян Мыслик, которому предстоит теперь разориться на алиментах?.. Или семейство Людмилы Билковой, упустившее более завидного жениха, чем Ян Мыслик?.. Или, наконец, воровская шайка с «Тойота-сервиса», то есть те трое, которых в отличие от Петра Покорного судили и засадили за решетку?.. Никого, кроме этих лиц, Томек вспомнить не мог.

Но у кого из них было достаточно сильное побуждение к убийству? Если бы Томек своими глазами не видел труп Петра Покорного, он не поверил бы в убийство, – отмщение никак не соразмерное грехам. Но, с другой стороны, Томек был старый опытный юрист и знал, что,случалось, убивают и ради двадцатикроновой бумажки, и просто за косой взгляд. С таким же. успехом, говорил он себе, быть может, именно сейчас кто-то обдумывает, как бы отомстить мне, хотя я не в состоянии представить, кто бы это мог быть. Конечно, не все судебные дела я сумел привести к результату, какого желал бы я сам или мой подзащитный, но в конце концов мстить мне могли бы и противники моих клиентов…

Павел Покорный наконец вернулся. Хотя он был на четыре года старше Петра, но, по-спортивному подтянутый, выглядел молодо. Несмотря на запачканный халат, натянутый поверх костюма, он производил впечатление элегантного и симпатичного человека. Достичь такого эффекта его брату не удавалось, даже когда он очень старался, например на суде. И лицо у Павла вопреки фамильному сходству было совсем другим. Сразу становилось ясно – этот человек привык принимать решения и нести за них полную ответственность.

Томек молча сидел в углу, дожидаясь, когда секретарша вспомнит о нем. Павел Покорный уже входил в свой кабинет, когда она указала ему на посетителя.

– Прошу. – Покорный пропустил гостя вперед и вошел следом в кабинет, скромный и трезвый, украшенный только пятью дипломами в рамках на стенах. Дернув «молнию», он быстро снял халат и повесил его на вешалку.

– По какому вопросу, пан доктор?

– Ваша супруга вам не звонила?

– Нет. Что-нибудь дома? Вы детский врач?

– Я юрист, адвокат. Ваш брат был моим подзащитным. – Томек заметил, как облегченно вздохнул Покорный. – С вашим братом случилось несчастье, – продолжал он под пристальным взглядом Покорного. – Он внезапно умер. Вчера вечером.

– Петр?.. – выговорил Покорный так протяжно, словно в имени брата было по меньшей мере три слога. – От чего же?..

– Я не из криминального отдела, – ответил Томек, – и мне известно только, что смерть его была насильственной.

– Авария, да?

– Возможно, но почти наверняка – убийство. Впрочем, не исключен и несчастный случай.

– Простите, этому я не поверю. Кому и за что его… – У Павла Покорного не повернулся язык выговорить роковой глагол; он отошел к окну и с минуту смотрел во двор. – А самоубийство?.. В жизни не подумал бы, чтобы Петр когда-нибудь…

– Это не самоубийство, пан Покорный.

Не отходя от окна, тот повернулся к Томеку:

– И что, уже установлено?.. – Он просто не мог договорить.

– Нет. Подробности сообщат из криминального отдела, к вам наверняка скоро от них придут. Я же только спрошу… Поймите, ваш брат был моим клиентом. Он никогда не намекал, что у него есть с кем-нибудь крупные ссоры, конфликты или что-нибудь в этом роде?

– Никогда. Если не считать дела об отцовстве, которое вам, вероятно, известно лучше меня, – медленно отвечал Покорный; видно было, что ему неприятно говорить об умершем брате в связи с этим процессом.

– Когда вы разговаривали с ним в последний раз?

Беседуя с Мартой Покорной, Томек задавал вопросы без колебаний. Теперь же он моментально пожалел, что спросил так неделикатно, и обиженный взгляд Павла Покорного привел его в замешательство.

– Я?.. – Покорный на мгновение задумался. – Точно не припомню… Кручусь как белка в колесе, еще и домой беру работу… Решишь что-нибудь сделать – и все откладываешь с недели на неделю, даже сам не замечаешь…

– Вчера вечером вы ему не звонили?

– Нет. А почему вы спрашиваете? – к удивлению Покорного примешивалось теперь с трудом скрываемое возмущение.

– Это помогло бы уточнить время его смерти, – поспешил объяснить Томек.

– Понимаю, – уже мирно кивнул Покорный. – К сожалению… Вчера я звонил только нашему заместителю, причем дважды, – речь шла о проекте переоборудования наших цехов в Просеке. Первый раз я звонил ему приблизительно в четверть восьмого, из своего кабинета дома, а потом еще около девяти, это уже из нижней гостиной, мне тогда пришла одна идея… У меня ведь коттедж, вы знаете? А так больше ни с кем я по телефону не разговаривал, и насколько мне известно, к нам тоже никто не звонил, стало быть, и Петр… Не то я знал бы – у нас ведь параллельные аппараты.

– Неважно, – сказал Томек. – Криминальный отдел наверняка разберется на месте.

– Где это случилось? Дома?

– Да, – кивнул Томек. – Понимаете, я и сам знаю немногое, криминальный отдел не очень-то любит прежде времени делиться результатами…

– Естественно, – согласился Покорный.

 

5

Доктор Томек уже поставил крест на своем сегодняшнем расписании. Только в полдень ему надо бы встретиться с клиентом, тот явится к нему в контору, а, кроме этого, ничего горящего вроде нет, и Томек решил все отложить. Из «Стройэкса» он поехал прямиком в криминальный отдел.

Он думал об этих двух столь несхожих между собой братьях. Петр всего несколько раз упоминал о Павле, из чего можно было заключить, что разлад между ними начался давно. И Томеку не так уж трудно было составить себе приблизительное представление о Петре, аутсайдере, который жил довольно тяжелой жизнью, изо всех сил стараясь выбиться на правильный путь. Но Петр Покорный прежде всего был его клиентом, и это обязывало Томека точно так же, как, например, врача, для которого самый грязный алкоголик, раненный в драке, несмотря на отвращение, внушаемое им, просто пациент, человек, которому следует всеми силами помочь. Томек не считал себя освобожденным от своих обязанностей по отношению к Петру по причине его внезапной смерти. Как раз напротив.

– Марта Покорная – женщина-кремень, – докладывал он о своих впечатлениях Яролиму и Матейке. – Да что я говорю – если б только кремень! Ее танком переедешь – на гусеницах вмятины останутся! Не часто доводится мне сообщать родственникам подобного рода известия, но все же практики у меня, простите, гораздо больше, чем у вас обоих, вместе взятых, так что, если я вам говорю, что давненько не встречал ничего похожего, можете себе представить…

– А что сам Покорный? – перебил его Матейка.

– Полная противоположность. Хоть он и настоящий мужчина – его основательно пробрало.

– Он не дал вам никакой путеводной нити к выяснению личности убийцы?

– Нет. Прямо я его не спрашивал. Впрочем, я и раньше, от Петра, знал, что он очень мало общается с братом, но общались они, по-видимому, еще меньше. Здесь вы ничего не извлечете.

– А по-вашему, есть что извлекать? – поинтересовался Яролим.

В эту минуту Томек решал, может ли он позволить себе вторую сигарету за сегодняшний день, и ответил не сразу.

– Считайте это моей личной догадкой, но… – Он вынул из кармана пачку сигарет, все еще не решив, стоит ли говорить и можно ли закурить. – Павел Покорный живет в небольшом коттедже, доставшемся ему от родителей. Точнее, коттедж был собственностью отца; после его смерти наследниками в равных долях были старая пани Покорная и оба сына. Недавно, а именно пять недель назад, умерла и мать. Иными словами, Петр Покорный стал владельцем уже половины дома. С братом-то они еще как-нибудь сошлись бы, но сомневаюсь, чтобы Марта Покорная согласилась жить под одной крышей с такой паршивой овцой, как ее деверь.

– И вы полагаете, что…

– В отличие от вас я имею право полагать, – усмехнулся Томек, – вы же обязаны доказывать. Вчера Павел Покорный был дома, работал у себя в кабинете и, по его словам, дважды звонил заместителю своего директора. Один раз из мансарды, потом из нижней гостиной, где сидела его жена. Не сомневаюсь, что он сказал правду и что этот заместитель, инженер Коуба, подтвердит все. Алиби Марты Покорной, конечно, более спорно.

– Но где район Качеров, а где Заводь, пан доктор?! – возразил Матейка.

– Минутку, Ломикар, – перебил его Яролим. – В Праге есть метро! Далеко ли от дома Покорных до станции?

– А из вас выйдет толк, коллега, – одобрительно кивнул адвокат. – Станция «Будейовицкая» не далее чем в ста метрах от них, а улица Заводь так близко от площади…

– Езды минут восемь, в два конца – шестнадцать, с ожиданием поезда, скажем, двадцать, – стал подсчитывать Яролим. – Да пешком от станции и к станции, четыре раза по пять минут – все вместе займет не более сорока пяти минут.

– Женщина – и пистолет? – поморщился Матейка.

– Насколько мне помнится, – заявил Томек, – огнестрельное оружие наряду с ядами – наиболее частые орудия убийств, совершаемых женщинами. Если б Петра Покорного зарезали или хватили топором – вот тогда бы я априори почти исключил такую возможность.

– Но на пистолете, по всей вероятности, был глушитель, – напомнил Матейка.

– Это уже деталь; идея глушителя может прийти в голову любому читателю детективных романов, – сказал Яролим. – По конструкции глушитель, как мне кажется, далеко не чудо техники.

– Ты всерьез собираешься утверждать, что Марта Покорная села в метро и поехала убивать деверя? – Матейка недоверчиво посмотрел на друга.

– Просто я и этого не исключаю, – отозвался Яролим. – Однако интереснее другое, пан доктор, – обратился он к Томеку. – Петр Покорный участвовал в хищениях в «Тойота-сервисе», да? Он бросил воровство до амнистии. Может, просто со страху, а может, и в самом деле из-за угрызений совести, как он показал тогда на следствии. Во всяком случае, он не был предан суду. Он-то нет, зато перед судом предстали его дружки. Угеру дали условно, Копржива отсидел полтора года, а больше всех досталось Чижеку – три года. Чижека выпустили из Картоузской тюрьмы в прошлый вторник.

– Да?! – оживился Томек и на мгновение задумался. – Нет, я все же буду рассуждать как адвокат. Покажите мне связь между этими фактами, коллега!

– Извольте. Всех трех обвиняемых изобличили главным образом показания Петра Покорного. Видимо, он был не совсем уверен, что и после объявленной амнистии ему ничего не грозит, и показал даже о том, о чем его и не спрашивали.

– Любопытно, – согласился Томек. – Все эти три года Чижек, конечно, вспоминал о своем дружке далеко не с любовью. Сидеть в Картоузах и знать, что твой подельщик свободно ходит в пивную, или в бассейн, или на свидания… Неизвестно, конечно, встречался ли он с Покорным, выйдя из тюрьмы.

– А вы думаете, Петр Покорный рассказал бы вам об этом?

– Нет.

– Вот и я так думаю.

В дверь постучали, и вошел эксперт из лаборатории баллистики. Он принес в коробке пистолет с патронами, снимки оттисков пальцев и несколько страниц, отпечатанных на машинке.

– Как успехи? – спросил Матейка.

– Мы свое дело всегда доводим до конца. – Баллистик уселся в кресло, покосившись на незнакомого человека.

– Это доктор Томек, – поспешил представить Яролим. – Можешь говорить при нем.

– Пистолет бельгийский, калибр шесть тридцать пять, год выпуска тысяча девятьсот тридцать восьмой. Нигде не зарегистрирован. Владелец содержал его в отличном состоянии, смазывал маслом для швейных машинок, технического вазелина или артиллерийского масла у него не было. Перед употреблением все части вытер досуха.

– Стало быть, знал, как содержать оружие, – заметил Матейка, поглядывая на Яролима, словно желая сказать, что такого знания от Марты Покорной ожидать нельзя.

– Да. Ни на обойме, ни на патронах никаких отпечатков. Дактилоскописты нашли их только на рукоятке пистолета и на спусковом крючке. Они совпадают с отпечатками, снятыми с пальцев убитого, хотя крайне неправдоподобно, чтобы он брал пистолет в руки. Да ему и трудно было бы выстрелить себе в такое место.

– Не говоря о том, что люди вообще редко стреляют себе в темя, – добавил Томек.

– Ну, это уж ваша проблема. – Эксперт пожал плечами. – Нас больше заинтересовали вот эти мелкие повреждения на стволе. – Он встал и концом шариковой ручки показал еле заметные риски, услужливо подав лупу и пистолет Томеку, в котором предположил какое-то более высокое лицо, быть может прокурора. – Видите?

Лупу и пистолет передавали из рук в руки. Риски, перпендикулярные оси ствола, разглядели все.

– Ваше заключение?

– В момент выстрела на пистолете был глушитель, состоящий, по-видимому, из двух половинок, стянутых латунной обжимкой с винтом. Вы его не нашли? – поднял глаза от лупы эксперт.

– К сожалению.

– Один вопрос, – сказал Томек. – Трудно ли изготовить такой глушитель?

– В зависимости от того, рассчитан ли он на длительное применение, или, так сказать, на разовое действие. Обычно его делают из металла, но нам известны случаи, когда преступник делал его из фанеры или даже картона. Такие глушители, естественно, не выдерживают более двух-трех выстрелов и отрицательно влияют на начальную скорость пули, на ее траекторию, а следовательно, и на убойную силу, но при стрельбе с близкого расстояния это не играет особой роли. Возможны комбинации – например, металлической обжимкой стягивают глушитель из иных материалов наподобие того, как крепят шланг к наконечнику. Если не пожалеть труда, можно сделать несколько разных глушителей, а потом пожертвовать парочкой патронов и испытать их где-нибудь за городом.

– Какими техническими знаниями нужно для этого обладать?

– Меньшими, к примеру, чем для регулировки опережения зажигания. Если знать принцип – а он изложен в любом общедоступном пособии по баллистике или в руководствах по мелкому огнестрельному оружию – то, будьте уверены, смастерить глушитель сумеет любой, у кого хватит терпения. Во всяком случае, это легче, чем связать свитер.

– Значит, это доступно и женщине?

– Конечно. Физической силы тут не требуется, в сущности, это просто кропотливая ручная работа. Сам бы я не сумел, да ведь я и вязать не умею.

Эксперт удалился, провожаемый изъявлениями благодарности. В душе ему завидовали: он-то уже свою работу закончил!

Томек посмотрел на часы:

– Через полчаса у меня встреча с клиентом… Можно мне потом еще заглянуть к вам?

– Как видите, мы уже приняли вас в компанию, – смиренно ответил Матейка. – Но чего же мы, в сущности, добились?

– Мы знаем теперь, что имеем дело с тщательно продуманным убийством, следовательно, не может быть и речи о внезапной эмоциональной вспышке, – ответил Яролим. – Если уже сам пистолет наводил нас на такую мысль, то глушитель свидетельствует об этом совершенно неопровержимо.

– Хорошо, но что ты предложил бы теперь?

Этим вопросом Матейка давал понять, что, хотя следствие поручено ему, он охотно выслушает совет того, кто нашел труп в собственной машине.

– Вацлав Чижек, – проговорил Яролим, и Томек согласно кивнул. – Как-никак у него было целых три года на то, чтобы продумать все в деталях.

– Пощупать его, конечно, надо, – протянул Матейка. – Ты успел выяснить, где его можно найти?

– Живет он на Силезской улице, работу получил в «Стройэксе», – без всякого выражения произнес Яролим.

– Но в «Стройэксе» Павел Покорный!

– Чижек там наладчиком электромоторов.

– В самом деле интересно, – пробормотал Томек.

Яролим с Матейкой отвезли адвоката в его контору и, напутствуемые пожеланиями успеха, поехали в небольшую мастерскую «Стройэкса» на окраине города, за Инвалидным домом. Здесь работало всего человек десять, и посетителей у ворот никто не останавливал.

В проходной Яролим нашел глазами доску с карточками, на которых отбивалось время прихода и ухода работников, вытащил одну. Вацлав Чижек: вчера ушел с работы в 16.47.

Чижека они узнали сразу по фотографии, и спрашивать не пришлось: постаревший «лихой» парень с Высочан, светлые волосы гладко причесаны, резкие черты лица. Он работал в темпе, ремонтируя большой электромотор, – молодой подручный едва успевал выполнять его отрывистые команды. Яролим с Матейкой стояли поодаль: Ломикар из нерешительности, а Яролим рад был без помех понаблюдать за Чижеком. Рабочие пока их даже не замечали.

Потом Яролим подошел и стал так, чтоб лицо его мог видеть один Чижек.

– Мы из страхового агентства, – сказал он. – Нам бы потолковать…

Чижек поднял голову. Кажется, он сразу понял, кто эти посетители.

– А идите вы… – Чижек сделал паузу (ведь страховой агент не находится под особой охраной закона, как, скажем, блюститель порядка), – со всей вашей страховкой, – насмешливо закончил Чижек и добавил: – Не видите, аврал у нас?!

Яролим вынул служебное удостоверение и показал Чижеку за спиной его подручного, промолвив:

– Мы насчет взносов за страховой полис, это в ваших же интересах.

– Тем более что вы наш старый клиент, – со значением подхватил Матейка.

– Ну ладно, только побыстрей, – неохотно согласился Чижек.

Он вытер концами грязные руки и велел подручному зачистить контакты, а потом сбегать на склад и взять четыре метра трехжильного кабеля.

– Неужто обязательно было таскаться сюда? – злобно напустился он потом на криминалистов. – Прислали бы повестку, я бы к вам и явился. И так уже чуть не потерял это место. Какая мне польза, коли начнут болтать, что ко мне из криминалки шляются! Я свое отсидел до последнего часочка, чего ж вам еще?

– Ваша должность связана с материальной ответственностью? – проснулся у Матейки профессиональный интерес.

– На то есть мастер и завскладом, сколько можно повторять?

– И тем не менее у вас были трудности с поступлением на это место?

Чижек, не вынимая пачки из кармана еще ни разу не стиранного комбинезона, достал одну сигарету, щелкнул зажигалкой.

– А вы людей не знаете? Но, слава богу, утряслось. Только если вы начнете расспрашивать обо мне всех встречных-поперечных…

– Да мы ведь из страхового агентства, – осклабился Яролим. – Валяйте ругайте нас потом, что приставали к вам со страхованием от производственного травматизма… Вчера вы когда ушли с работы?

– Около пяти. – Чижек прищурился и сразу обрел более уверенный вид. – И сегодня буду вкалывать сверхурочно. Мне каждая лишняя крона дорога, сами понимаете.

– И что вы делали потом?

– Ушли мы вместе вон с ним, с Пепиком Линтнером, можете его спросить! Я доехал на трамвае до Черного пивовара и зашел в пивную. Знаете – «У Маленького медведя» на Ечной?

Чижек не подозревал, что Яролим сам живет неподалеку оттуда и что он держит в голове весь план Праги. Ечная под прямым углом пересекает улицу Заводь. От пивной «У Маленького медведя» до двора, где был застрелен Петр Покорный, не более полутораста метров по прямой, а ходьбы минут пять – только за угол завернуть.

– «У Маленького медведя» вы сидели один?

– Ну уж нет, одиночки с меня и в тюряге хватило!.. Что нужно в пивнушке? Шум, тепло и пиво. – О предмете, более близком ему, Чижек заговорил охотнее и оживленнее. – А за столом нас сидело… сколько же? Да человек шесть…

– И долго сидели?

– До закрытия, – удивился он ненужному вопросу.

– Вам достаточно на ужин одного пива?

– Одной кружки? Конечно, нет. Я их девять принял. И поел – взял зноемское жаркое с кнедликом.

– Сколько заплатили, помните?

– Да что-то крон пятьдесят пять, вышло больше, потому как за мной моя невеста зашла… моя приятельница. Выпила две рюмки вермута.

– Как ее зовут? И адрес?

– Власта Кольцова. Вршовице, улица На луже, тридцать восемь.

Матейка, отличавшийся, кроме пристрастия к статистике, еще и феноменальной автоматической памятью, незаметно дал знак Яролиму, что об этой даме ему кое-что известно. И Яролиму не потребовалось особого воображения, чтоб смекнуть, что любовница Чижека или была замешана в каком-нибудь хозяйственном преступлении, или ведет, как сказано в законе, «паразитический образ жизни», за каковым выражением обычно скрывается проституция.

– Когда пани Кольцова пришла в трактир?

– Около девяти. Я, понимаете, вдруг спохватился, что утром вышел из дому без гроша. У ребят за столом мне ни у кого одалживать не хотелось, я и звякнул Власте, чтоб за мной к «Медведю» приходила.

– Предыдущую ночь вы ночевали дома?

– У Власты.

– Давно ее знаете?

– Несколько лет, еще до того, как меня замели.

– Когда вы обнаружили, что у вас нет с собой денег?

– Уже у «Медведя».

– Откуда звонили пани Хольцовой?

– Из пивной. У них там автомат в коридоре.

– С кем сидели за столом?

– С Властой, потом там был Йиндра Безоушек – это мой приятель еще по армии, он постоянный посетитель «Медведя», – потом Карл Ржейга, Людек Богатый, как зовут двух остальных, не знаю.

– Откуда знаете Ржейгу и Богатого?

– Ржейгу – по тюрьме, а с Богатым мы когда-то вкалывали на автозаводе «Прага».

– В котором часу вы позвонили, что у вас нет денег?

– Сколько же могло быть? Полвосьмого, что ли, как раз кончилась передача новостей по телику.

– Где теперь работает Угер?

– Экскаваторщиком на строительстве Южного Города. Если вы думаете, господа, что я опять соглашусь впутаться во что-нибудь, так вы сильно ошибаетесь. С меня одного раза хватило.

– Когда вы встречались с Угером?

– Случайно встретил его на улице, на другой же день, как вышел на волю. И разговаривали-то недолго.

– О чем?

– Что я, гимназистка, чтоб дневничок вести?

– Кажется, вы уклоняетесь от ответа. Что ж, как вам угодно, – сухо заметил Матейка.

– Я тогда искал работу, ну и спросил его, куда бы мне устроиться.

– Как часто вы встречаетесь с Покорным?

– Этого я видел в последний раз еще до тюрьмы.

– Когда вы виделись с Копрживой?

– На прошлой неделе. Один раз.

– Где?

– Домой к нему заходил, – все неохотнее отвечал Чижек.

– Повспоминать о старых славных временах в Глубочепах?

– Я, господа, свое оттрубил. Я искал работу, и Копржива посоветовал мне попытаться в «Стройэксе».

Подручный Чижека с мотком кабеля в руках стоял поодаль и не собирался подходить. Видно, даже на расстоянии понял, что его старшого посетили отнюдь не страховые агенты.

– Чижек, – медленно произнес Яролим, – на вашем месте я бы припомнил, до чего получается неладно, когда показания расходятся. Впрочем, как постелешь…

Он внезапно повернулся и зашагал к выходу, Матейка едва поспевал за ним.

 

6

В мастерскую «Стройэкса» они приехали на служебной машине с радиотелефоном. И теперь, выйдя за ворота, Яролим тотчас соединился с централью и распорядился немедленно установить постоянное наблюдение за Вацлавом Чижеком и Властой Хольцовой. Немедленно – и постоянно, вплоть до отмены.

Матейка ничего на это не возразил, позволив себе только спросить:

– Что означал твой намек на расхождения в показаниях?

– Во-первых, такие расхождения всегда возможны – эти болваны врут превентивно, полагая, что так безопаснее. И потом, это нечто вроде дымовой завесы. – Яролим хорошо знал, что психология и тактика допроса не является сильной стороной Ломикара. Матейка уверенно проникал во все головоломки хозяйственных преступлений, но на допросах, особенно импровизированных, когда ситуация резко меняется, действовал обычно слишком прямолинейно или упрямо придерживался наскоро составленной схемы. – Может, мы бьем мимо, а может, попали в яблочко. Не кажется ли тебе странным, что наш Чижек всего за несколько дней после освобождения успел повидаться с двумя своими сообщниками, а к третьему и не подступался?

– Поэтому ты и не спрашивал его больше о Покорном?

– Конечно.

Некоторое время Матейка молча вел машину.

– Чижек сумел бы сделать глушитель голыми руками, – пробормотал он потом себе под нос. – Только мне сдается, он не способен на такое продуманное действие. Тогда, в «Тойота-сервисе», никакой особенной изобретательности он не проявил, это было самое банальное воровство, какое только можно представить.

– Я не говорю о силе его мышления, – возразил Яролим. – А вот просидеть целый вечер в двух шагах от места убийства… Для этого нужны либо железные нервы – а он умеет собой владеть, все эти вспышки раздражения он наверняка просто имитировал, – либо сверхнормальная степень идиотизма, что у него, по твоему мнению, есть.

– Незаметно выскользнуть из «Медведя» и сбегать на Заводь он бы мог, – согласился Матейка, – но как согласовать элементарность мотива с изощренно смелым исполнением.

– Да, не очень-то это согласуется, – кивнул Яролим.

– Нет, мне по-прежнему не нравится этот Мыслик. Помнишь, что говорил Томек о его алиби?

«Интеллект иногда просто мешает, – молча рассуждал Яролим. – На месте Мыслика я не стал бы стрелять в своего противника по судебной тяжбе всего через несколько дней после приговора, а будь я Чижеком, не пошел бы сводить счеты с бывшим сообщником, едва выйдя из тюрьмы. Однако и Мыслик и Чижек подходят к делу по-своему, совсем не так, как я, и если мне не удастся проникнуть в их образ мышления, то трудность моей задачи возрастет вдвое, потому что я и понятия не буду иметь о том, где искать доказательства их вины или невиновности».

В криминальном отделе их уже ждал доктор Томек, жаждущий услышать о результатах поездки. Ознакомившись с ними (тем.. временем все трое поднялись в кабинет Матейки и пили кофе), он повторил свои предостережения:

– Итак, три свидетеля у Мыслика, у Чижека их уже целых пять плюс перепелочка… По-моему, господа, это называется перебор!

– Должен ли я понять вас так, – спросил Матейка, – что, по-вашему, Покорного убили Чижек с Мысликом вместе?

Его ирония ничуть не задела Томека.

– Сколько свидетелей есть у вас на вчерашний вечер? – оглянулся адвокат на Ломикара. – У меня, например, только собственная жена.

– А у меня и вовсе никого, – подхватил Яролим. – Если допрашивать Власту Хольцову, она наверняка подтвердит все, сказанное Чижеком. Мыслик тоже неуязвим. Считаю вопрос открытым только в отношении Марты Покорной.

В дверь постучали, вошел вахмистр с бланком служебного рапорта и подал его Матейке.

– А, черт!.. – вскричал тот, прочитав бумажку и бросив ее на стол. – Только этого мне не хватало! – добавил он с явным замешательством.

– В чем дело?

– Придется мне заняться своими делишками – минимум на час. Утром на Вышеградской станции сошли с рельсов вагоны, и, когда товары перегружали, обнаружили пропажу почти тридцати процентов груза южных фруктов.

– Отложить нельзя? – спросил Томек.

– Весьма сожалею, но нет. У нас уже была целая серия таких хищений, – укоризненным тоном пояснил Матейка, хотя все эти случаи безрезультатно расследовал он сам. – Правда, сообщения об этом поступали всегда только со станций назначения… Не съездишь со мной, Карл?

– А чего мне на каждой обедне поклоны бить? – возразил Яролим. – Что ж, сверчки, разойдемся на время по своим шесткам… Ты там пересчитывай бананы, а я попробую найти Власту Кольцову.

Весь облик Матейки выражал разочарование и опасения.

– Неужели ты так много ждешь от нее?

– Увидим. Но я организую и еще кое-что. – Яролим поднял телефонную трубку. – Если уж и это впустую…

Он едва успел сказать по телефону несколько слов, как Матейка одобрительно кивнул, оживившись некоторой надеждой. А вскоре и совершенно неосведомленный Томек начал догадываться, отчего настроение Матейки изменилось к лучшему. В кабинет вошел за распоряжениями сотрудник, и Томек с первого же взгляда оценил его способности.

Это был Вацлав Прохазка, признанный ас пражского сыска. В пятьдесят четыре года Прохазка все еще носил невысокое звание, которое, быть может, приличествовало бы регулировщику, много лет простоявшему на перекрестках, но никак не человеку с обширнейшей сыскной практикой. Однако Томека, прекрасно разбиравшегося в людях, малый чин Прохазки ничуть не обманул. Этот человек производил в высшей степени благоприятное впечатление. Неважно, что он не умел руководить следствием и никогда даже не пытался чего-либо достичь на этом поприще. Рапорты писать он не любил, отстукивал их на машинке двумя пальцами и, как правило, со множеством орфографических ошибок. Кое-кто считал, что он делает их умышленно, чтоб никому не приходило в голову возобновлять разговор о его повышении и переаттестации. Прохазка был абсолютно доволен своим уделом и ничего иного для себя не желал.

Его называли «экспертом по Праге», и при всей лестности такого звания оно далеко не охватывало всех его способностей. В качестве следователя он был бы в лучшем случае одним из многих середнячков. Зато в работе на местности никто с ним не мог сравниться. В Пльзени, в Пардубицах или, скажем, в Мельнике он бы, пожалуй, погорел; радиус его действий включал пространство от Грдлоржез до Велеславина и от Большой Хухли до Летнян. Тут он ориентировался лучше любого другого. Если и существовало в Праге такое место, где Прохазка еще не бывал, он моментально сумел бы приноровиться к новой среде и держался бы так естественно и уверенно, что все сочли бы его завсегдатаем и старым знакомым. Никто не подозревал, что этот неопределенного возраста человек, в спортивном костюме и всегда в самой модной обуви, превосходный рассказчик и непревзойденный питух, умеющий в несколько секунд приспособиться к обстановке международного отеля, и театральной гримерной, пивнушки угольщиков и раздевалки футболистов, винного погребка, излюбленного художниками, и молодежного клуба, пивной на заводской окраине и малостранского кафе, может иметь что-либо общее с Управлением общественной безопасности. Если б он искал славы где-нибудь вне среды пражских криминалистов, то мог бы стать знаменитым артистом. Ведь без большого актерского таланта невозможно десятки раз на дню менять свое поведение, манеры и речь, по десять раз кряду оказываться в различнейших компаниях и узнавать все, что нужно, да так, чтоб никто даже и не заметил, что этот питух, в сущности, почти не пьет, этот рассказчик, собственно, ничего не рассказывает, а только неуловимо и настойчиво направляет разговор туда, куда ему требуется.

Прохазка выслушал приказ проверить правдивость показаний Чижека о том, как он провел вчерашний вечер. «Эксперт по Праге» не сделал ни единой записи, в его глазах это было бы проявлением занудства бюрократа – актом чванства или беспомощности новичка; нет, он только кивнул. «Какой-то Чижек – пустяк дело!» – как бы говорил его молчаливый кивок. Еще сегодня он вернется с подробным донесением. Яролим и Матейка давно отучились сомневаться в том, что обещал Прохазка.

В игре против неизвестного противника они двинули самую сильную фигуру.

 

7

Доктор Томек был юрист до мозга костей, и ему в голову не пришло проситься съездить вместе с Яролимом к Власте Хольцовой. Однако за свою недолгую службу в уголовном розыске Яролим уже успел развить свою врожденную наблюдательность, и он угадал желание адвоката. Яролим понимал, чем рискует, беря на себя ответственность за участие в следствии постороннего лица, но сегодня все было не так, как всегда, – не каждый же день инспектор криминального отдела обнаруживает труп в машине, да еще в своей собственной.

– Вы не подниметесь со мной, пан доктор? – спросил он, подводя машину к тротуару на улице На луже. При этом он краем глаза покосился на угол, где парень лет двадцати, в джинсах, возился с мотором своей «Явы», тогда как другой, на вид несколько старше и в более строгом костюме, помогал первому советами. Наблюдение за Властой Хольцовой было хорошо обеспечено.

– Я бы не хотел причинять вам неприятности… – начал было Томек, но Яролим только плечами пожал:

– А без неприятностей скучно было бы жить…

На четвертом этаже дверь ему открыла стройная темноволосая женщина, которой никто не дал бы даже ее тридцати двух лет, и никто не поверил бы, что она уже дважды отсидела срок за «паразитический образ жизни», а тем более что она работает уборщицей, посвящая этому занятию четыре часа в день, исключительно ради возможности указать легальный источник средств к существованию. Тот, кто принял бы ее за двадцатилетнюю выпускницу театрального училища, придирчиво выбирающую режиссеров, предложивших ей главную роль в новом фильме, не проявил бы непростительного недостатка проницательности. Внешность Власты Хольцовой была безупречна. Только в произношении слышалась родная окраина. И за чистотой своей лексики она следила куда менее тщательно, чем за лаком ногтей. А уж об интонации она в жизни не задумывалась.

– Чем могу служить, господа?

– Не уделите ли вы нам немного времени? – И Яролим раскрыл перед ней свое удостоверение.

– Вам разве откажешь? – ответила она тоном, взятым напрокат из исторических фильмов третьего разряда. – Проходите…

Они вошли в ее гарсоньерку. Здесь, видимо, все до последних мелочей проектировал талантливый дизайнер. Позднее Яролим и Матейка признались друг другу, что сразу подумали об одном и том же: чем мог привлечь эту обаятельную, ухоженную и элегантную Власту апаш Чижек? Трудно было себе представить, чтоб такая женщина вообще согласилась появляться с Чижеком на людях.

– В котором часу звонил вам вчера Вацлав Чижек? – без всякого вступления спросил Яролим.

Он успел подметить, что в комнате нет ни одного предмета, который привнесла бы сюда сама Власта Хольцова. Ломикар, конечно, отверг бы вывод, который теперь позволил себе сделать Яролим: Хольцова предпочитает жить в обстановке безличной, как витрина мебельного магазина или гостиничный номер, чем рисковать испортить интерьер собственной безвкусицей и тем вызвать неблагоприятное впечатление у клиентов. Иными словами: уважение к авторитету, – и, видимо, к авторитету не только дизайнера, – к тому же строго деловой подход…

– Мне бы ваши заботы. – Власта улыбнулась улыбкой манекенщицы, выходящей на подмостки. – Где-то около восьми…

– Вы знали, что Чижек пойдет с работы не домой, а прямо к вам?

– Мы оба люди взрослые и независимые, – ответила она опять-таки тоном, каким, по ее мнению, отвечала бы оскорбленная принцесса.

Томек сидел в сторонке, и Яролим уловил его быстрый взгляд. Ему показалось, что в этом взгляде промелькнуло недовольство и нетерпение: «Начинай же допрашивать всерьез! Перед нами не какая-нибудь курочка, испуганная первым в ее жизни появлением полицейских, а в конце концов уголовница с весьма богатой практикой допросов!»

– Мы могли бы продолжать и в более неприятном помещении, пани Хольцова. Ведь, кроме баров «Эмбесси» и «Ялта», вам знакомы и другие здания в Праге.

Глаза не поддаются никаким чудесам косметики. И те, которые теперь уставились на Яролима, могли бы принадлежать не тридцатилетней, а шестидесятилетней женщине. Глаза, повидавшие уже очень многое, вынужденные вечно быть настороже да еще многое скрывать. Без всякого труда Яролим мог представить себе эти глаза прищуренными за прорезью пистолета или глядящими на человека, застреленного во дворе под машиной. На какой-то миг с лица Власты Хольцовой слетела хорошо отрепетированная светская улыбочка, но такую перемену мог бы зафиксировать только фотоаппарат с экспозицией меньшей одной сотой доли секунды.

– Я женщина трудящаяся. – Помимо улыбки, Власта надела еще броню из фраз. – А в бар «Эмбесси» доступ открыт любому, и вам и мне, – был бы человек прилично одет и умел бы себя вести, это вы, поди, знаете, коли бывали там.

– Слушайте, Хольцова, – Яролим заговорил традиционным тоном полицейских, – а ну-ка выкладывайте все, ясно? Говорил вам заранее Чижек, что пойдет с работы не прямо к вам?

– Мы обычно ходим вечером куда-нибудь покушать, – в благородной манере ответила она двум назойливым плебеям. – Вчера он был на работе, так что домой заглянуть не успел.

– И куда же вы ходите рубать? – Яролим решил разговаривать языком, прямо противоположным тому, в каком упражнялась она. – Сколько раз вы бывали «У Маленького медведя» на Ечной?

– Вчера впервые. Мы предпочитаем посещать рестораны. – Последние два слова она произнесла подчеркнуто; при иных обстоятельствах Яролима позабавила бы такая склонность к возвышенной речи. – Но, знаете ли, иной раз и такая простонародная обстановка бывает приятной, она как-то освежает, – закончила свою фразу Власта в точности так, как он и ожидал.

– В котором часу вы встретились в «Медведе»?

– Часов в девять.

– У Чижека не оказалось денег?

– Он их забыл дома – такое и с вами может случиться.

– У вас тут очень мило, – заметил Томек. – А я и понятия не имел, сколько может зарабатывать уборщица на половинной ставке.

– Я экономна, – возразила посетительница бара «Эмбесси».

«Пустая поездка, хотя и неизбежная», – сказал себе Яролим, вставая. Рано было делать какие-либо выводы, кроме одного: время, предшествовавшее обнаружению тела Покорного, убийца мог использовать для точного сговора с возможным сообщником, и разбить этот дуэт будет нелегко. Еще он рассудил, что попрощаться с Хольцовой успеет и в прихожей. Ему уже ясной становилась и роль Вацлава Чижека при Власте Хольцовой, оставалось уточнить одну деталь. Дверь из прихожей слева вела, видимо, в уборную и ванную. Справа, за занавеской, скрывалась ниша с кухонной плитой, но рядом с ней была еще какая-то дверь без ручки, она закрывалась только на ключ. Яролим открыл ее и заглянул: в тесной каморке стояло старое кресло, возле него помещалась полочка с лампой, несколькими бутылками и стопкой журналов. Литературный вкус, сказал потом Яролим Томеку, был у Марты Покорной и у Власты Хольцовой одинаковым.

– Это чулан, – нервничая, показала Хольцова.

– Простите, – Яролим улыбнулся как можно приятнее, – вы сказали чулан – я бы назвал это караулкой…

– Что вы имеете в виду?

– То, что слышали. Бросьте-ка лучше это занятие, Хольцова!

Она молча захлопнула за ними дверь, да еще ключ в замке повернула.

– Стало быть, Чижек-то у нее в сутенерах… – прошептал Томек.

– Ну да. Я все время думал – не прячет же она его в шкаф, когда клиентов принимает…

 

8

Пока Яролим с Томеком ездили еще раз в «Стройэкс» поговорить с инженером Коубой, Матейка не давал передышки ни себе, ни своим подчиненным. В «Стройэксе» все сошло гладко. Коуба подтвердил, что вчера вечером ему два раза звонил начальник отдела малой механизации, припомнил и время звонков, вполне совпадающее с тем, какое указал Павел Покорный. Коуба стал еще объяснять, о чем они говорили, хотя и Яролиму и Томеку техническая сторона их проблем была совершенно безразлична. Больше времени они потратили на церемонию прощания – надо было дать понять Коубе, что их визит никоим образом не должен навлечь подозрения на Павла Покорного. Оба знали, что посещение таких официальных лиц, как они, оставляет за собой некую тень, и приложили все усилия к тому, чтобы не повредить Покорному, и без того перенесшему внезапную тяжелую трагедию.

Едва ступив на порог криминального отдела, они заметили необычайное оживление. Матейка не упускал из виду расследование убийства. Он знал, что дорог каждый час, убийца может укрепить свое алиби, может скрыться, а то и, чего доброго, повторить преступление. Убийство – самое тяжкое злодеяние, и, значит, следствие по нему считается первоочередным. Но как раз сегодня авария на Вышеградском узле помогла разгадать загадку, над которой ломала голову дюжина районных отделений по всей республике – и Матейка не мог откладывать этого дела на завтра.

На Вышеградской станции Матейка ознакомился с размерами хищения, происшедшего вчера, и установил круг людей, среди которых можно было искать вора, а вернее воров, потому что ведь кто-то должен был вывезти украденное и кто-то осуществить продажу. К дознанию привлекли одиннадцать служащих Вышеградского железнодорожного узла, в том числе Яна Мыслика и двух участников вчерашних посиделок у телевизора. Алиби у этой троицы было, правда, самым надежным, но Матейка не мог рисковать. Наскоро составив схему допроса, он рассадил подозреваемых по одиннадцати комнатам, и одиннадцать сотрудников из его группы работали с ними теперь в полную силу. Сам Матейка принимал регулярно поступающие донесения о ходе допросов и в зависимости от расхождений в них давал своим помощникам дальнейшие указания.

Яролим и Томек чувствовали себя здесь чуть ли не лишними. Но почти одновременно с ними вернулся в отдел и Вацлав Прохазка, готовый доложить о своих успехах.

– Собрал все, что нужно, – самоуверенно заявил «эксперт по Праге». – Чижек вместе с неким Линтнером работал, по разрешению начальства, сверхурочно. Йозеф Линтнер живет на Вышеградской улице, двадцать восемь. Оба отметили уход с работы в шестнадцать сорок семь, на пятнадцатом трамвае поехали в центр. Чижек вышел у Черного пивовара.

Это пока подтверждало показания Чижека. Однако Прохазка сказал еще далеко не все.

– С остановки Чижек перешел через сквер к салону мод на другой стороне площади, рядом с поликлиникой. Там выставлен дамский костюм с оторочкой из норки, продажная модель стоит две тысячи восемьсот. Позавчера эту модель примеряла дамочка, приходившая вместе с Чижеком, брюнетка лет тридцати, размеры девяносто восемь, шестьдесят девять, восемьдесят восемь. Костюм сидел на ней идеально, Чижек оставил в задаток пятьсот крон. Вчера он должен был выкупить его, но явился с извинениями, что забыл деньги дома и обязательно внесет их сегодня. Костюм пока оставили за ним. Из салона мод он двинулся по Ечной, но дошел только до табачного киоска на углу Штепанской. Купил две пачки «Спарты», расплачиваясь, вытащил из бумажника сотенную купюру. В пивной «У Маленького медведя» взял на ужин зноемское жаркое из консервов и выпил девять кружек пива. Сидел за столом постоянных клиентов с неким Ржейгой, Безоушеком, Богатым, Труской и Тихачеком, которых все там давно знают. То ли Чижек в тюрьме отвык пить, то ли консервы были испорчены, только он поминутно бегал в нужник блевать. После семи часов он спохватился, что у него нет денег. Позвонил из автомата в коридоре своей приятельнице, та прибежала в девять. Одни считают, что она слишком хороша для Чижека, другие – что она «квалифицированная сексуальная поденщица», выражаясь изящно. Она выпила две рюмки вермута, ничего не съела. Ее описание подходит к той дамочке, которая примеряла костюм в салоне мод.

– Отлично, – сказал Матейка. – Не выходил ли Чижек надолго?

– Они говорили, что выходил часто. Смеялись еще над ним – мол, бегает чаще, чем обычные пивохлебы. Я торопился и не успел прощупать всех свидетелей, – извиняющимся тоном добавил Прохазка, словно сдавал недоделанную работу. – Их мнения на сей счет расходятся, но самое длительное его отсутствие не превышало четверти часа, или чуть больше. За столом, где сидят шестеро, отсутствие одного не так заметно.

– Не знаете случайно, во что был Чижек одет вчера? – спросил Матейка.

– Серые фланелевые брюки, синяя спортивная рубашка, желтая силоновая куртка без подкладки и внутренних карманов, – несколько задетый, ответил Прохазка.

– Портфель, сумка?..

– Ничего. Бумажник он клал в задний карман брюк, обе пачки сигарет держал в боковых карманах куртки. Да больше в них вряд ли что и влезет.

– Это значит, что пистолет он должен был засунуть за ремень брюк, а это крайне неудобно и неосторожно, – заметил Томек. – Да еще глушитель и отвертка – завинчивать обжимку. Можете вы себе представить, чтобы он ходил со всем этим по улице? Другими словами, он должен был спрятать эти вещи где-нибудь между Ечной и Заводью, смонтировать глушитель и вернуться не более чем через полчаса… Нет, господа, с этой версией лучше распрощаться сразу, как, по-вашему?

Зазвонил телефон, Матейка поднял трубку, долго внимательно слушал.

– Спасибо, сейчас приду. Пока продолжайте, я только сопоставлю это с показаниями остальных. – Он положил трубку.

По выражению его лица Яролим угадал, что произошло.

– Кто там раскололся?

– Еще никто, но Мыслик готов свалиться.

Вскоре они узнали все – и ничуть не удивились. По указанию Матейки допросы велись от несущественных деталей к сути. Однако уже с самого начала показания одиннадцати допрашиваемых не только расходились, но даже опровергали друг друга. Считанные единицы, обладающие феноменальной памятью, могли бы, организуя свое алиби, запомнить все мельчайшие подробности, о которых зашла бы речь на допросе. А тут вдруг именно те, чьи показания должны бы сходиться наиболее полным образом – участники сеанса телевидения в комнате Мыслика, – не только не имели единого мнения о том, кто в какой последовательности пришел, но даже не помнили, где кто из них сидел, все ли пили красное вино, или белое, а может, одни – одно, другие – другое; не могли припомнить ни марки вина, ни того, какой пробкой была заткнута бутылка, натуральной или пластмассовой. К завтрашнему-то они бы, возможно, лучше вызубрили, что отвечать, и следствие так и застряло бы на недоказанных подозрениях. Никто, конечно, не может быть осужден за то, что забыл, в каком кресле сидел, но, с другой стороны, любому, кому есть что скрывать, станет не по себе, если до него дойдет, что допрашивающий знает о различии между его показаниями и показаниями его сообщников и, стало быть, видит, что он лжет. Тогда он неизбежно подумает, что сообщники его сказали больше, и уже как-то сама собой мысль его обратится к последней надежде, к одному из смягчающих обстоятельств – к добровольному признанию.

– Пан Мыслик, – начал Яролим, когда гиганта ввели в кабинет Матейки, – вы, видимо, полагаете, что нас интересуют одни ваши бананы, не так ли?

– Не знаю я, – отвечал тот. – Я футбол смотрел.

– Вы ведь помните, мы приезжали к вам на станцию еще до этой злополучной аварии. Чем вы это объясните?

Даже такого, как Мыслик, не могла не озарить мысль, что шайку кто-то продал. И, судя по всему, такая мысль его озарила. Он утратил уверенность, бросил взгляд на зеркало на стене, не подозревая, что зеркало с другой стороны прозрачно, и перед ним в соседнем кабинете сидит Томек, смотрит и слушает, имея под рукой телефон на тот случай, если понадобится срочно подсказать нужное тому, кто ведет допрос. Пока что адвокат просто забавлялся, видя, как Мыслик гримасничает перед зеркалом, стараясь придать своему лицу убедительное выражение.

– А чего мне объяснять, пускай лошадь объясняет, у ней голова больше, – ответил наконец великан, воображая, что подкупит следователя своим юмором.

– Когда вы в последний раз видели Петра Покорного?

– Эту гниду?! – не удержался изобличенный папаша.

– А что вы скажете, если мы сообщим вам, что вчера вечером Петр Покорный был убит? В тот самый вечер, когда вы якобы смотрели футбол, а сами даже не знаете, что как раз, когда забивали первый гол, изображение пропало?

– Так, по-вашему, я его убил?! – еле выговорил здоровяк.

– Вы его не любили, – сказал Матейка тоном простого информатора, – ив момент убийства не находились в своей квартире. Установлено, что ваши приятели на сей счет лгут: каждый показывает иначе, чем другие. Желание убить Покорного из мести было, конечно, только у вас – у вас, которого в то время не было дома. Какой вывод сделали бы из этого вы сами? Хорошенько обдумайте свое положение и только после этого отвечайте!

В кабинете надолго воцарилась гробовая тишина. Глухо доносились шумы оживленной улицы. Мыслик оцепенело уставился на Яролима, который разыграл небольшую пантомиму: взял со стола Ломикара первую попавшуюся папку, стал листать страницы, время от времени слегка кивая головой, словно прочитал нечто интересное. Он рассудил, что интеллект Мыслика будет не в состоянии долго выдерживать такую нагрузку.

– Тогда я сознаюсь, ладно? – прохрипел тот.

– Только если сами хотите, мы-то без этого обойдемся, – сказал ему Яролим, поднимая глаза от папки. – С утра произошло столько любопытного, что у вас бы голова закружилась.

Зазвонил телефон, Матейка взял трубку.

– Нет, я просто так, – услышал он в трубке голос Томека, – я только хочу вас поздравить! Я четыре года бился, пока уложил его на лопатки. Но увы, кажется, вы промахнулись.

– Сейчас увидим… Спасибо, – ответил ему Матейка, многозначительно поглядывая на допрашиваемого.

Он положил трубку и равнодушно отвернулся к окну, чтобы дать Мыслику время взвесить значение непонятных для него слов «сейчас увидим, спасибо» – значение, которое толстяк пытался постигнуть всеми силами своего убогого разума.

– Ну так я сознаюсь, – вырвалось у Мыслика, словно молоко из прорванного пакета. – Это мы обворовывали вагоны. Еще с зимы. Только начал не я, я не сумел бы справиться с пломбами.

– Вы и вчера ограбили вагон?

– Ясное дело, – прямо-таки торжествующе заявил Мыслик. – Вагон стоял на восьмом пути с одиннадцати утра и… Потому мы и устроили этот вечерочек, да черт не дремал… И чего эти болваны не сказали мне, как было дело с первым голом?

– Нас теперь больше интересует Покорный, – холодно прервал его Матейка.

– Не думаете же вы, что я могу кого-то пристукнуть? Они должны подтвердить, что вчера мы вместе воровали!.. – Его испуганные глаза неуверенно перебегали с одного лица на другое. – Я все вам расскажу с самого начала, только…

Его прервал новый звонок. На сей раз Матейку запрашивали, желает ли он видеть только что поступивший из института судебной медицины протокол вскрытия. Яна Мыслика, убежденного, что звонили опять по его делу, отвели к тому, кто допрашивал его прежде.

 

9

Яролим и Матейка сидели над протоколом вскрытия трупа Петра Покорного, словно сраженные молнией, молча размышляя о том, что они еще молоды и не избрать ли им лучше какую-нибудь другую профессию, такую, где хватает просто высшего образования, а талант вовсе не обязателен. Экономисты, как и юристы, могут зарабатывать свой хлеб не только на криминальной службе…

Заключение судебно-медицинской экспертизы было лишено той однозначности, какой так добивались Яролим и Матейка, надеясь, что если это не удастся им, то помогут другие.

Патологоанатомы не смогли точно установить причину смерти Петра Покорного.

Они констатировали массивное внутричерепное кровоизлияние и перелом основания черепа, последовавшие после сильного удара тупым предметом в левый висок. Этим же ударом была проломлена височная кость. Тип предмета установить невозможно, добавили судебные медики, удар вполне мог быть нанесен просто кулаком или с той же правдоподобностью – ребром ладони, как при каратэ, и даже раскрытой ладонью, если его наносил человек физически сильный, у которого ладони затвердели от тяжелого труда.

Из черепа убитого извлечена пуля калибра 6,35 мм. По мнению экспертов, смерть могла наступить и от этой пули. Входное отверстие, правда, не окружено лейкоцитозом обычного распространения, однако этот единственный признак не дает основания для более широких выводов. Сильное кровотечение из огнестрельной раны означает только, что Покорный был застрелен в лежачем положении, причем были задеты крупные мозговые сосуды. Возможно, следовательно, хотя это и нельзя считать доказанным путем медицинской экспертизы, что сначала был нанесен удар в висок, а потом уже огнестрельная рана. Смерть могла наступить и от удара. Можно предполагать – но и только предполагать, – что между моментом смерти, причиненной ударом в висок, и выстрелом в темя прошло очень короткое время. Следы витальных реакций проявляются и у трупов в первые часы после смерти. Заключение занимало две страницы, густо исписанных на машинке с одним интервалом, но для Яролима и Матейки значение имел лишь тот факт, что нападение на Петра Покорного проходило совсем не так, как они себе представляли.

– Позволю предложить одну гипотезу, – заговорил наконец Томек. – Убийца сначала ударил Покорного, но не был уверен в исходе. Тогда он решил прибегнуть к пистолету, который до тех пор держал в резерве, быть может, потому, что не слишком доверял эффективности глушителя и боялся произвести шум; или он держал пистолет в запасе на тот случай, если бы ему не удалось покончить с Покорным одним ударом кулака или чем там еще и ему пришлось бы защищаться от жертвы.

– С таким же успехом там могло оказаться и двое убийц, – отрезал Матейка, сильно расстроенный тем, что позволил Томеку, присутствовать на следствии и теперь так перед ним опозорился, не говоря о дальнейших неприятностях. – Один ударил кулаком, другой для верности добил Покорного выстрелом.

– Причем убийцы могли появиться и не одновременно, – подхватил Яролим, который теперь уже полностью разделял чувства Матейки относительно участия Томека.

– В принципе и этого нельзя исключить, – кивнул тот, притворяясь, будто не замечает изменившейся атмосферы.

– Не могли бы вы развить эту гипотезу, пан доктор? – сказал Матейка, но Яролим решил попытаться сделать это сам.

По его мнению, могло быть так: Чижек ударил Покорного кулаком – отсюда ранение тупым предметом. Хольцова, возможно, была в резерве или просто прикрывала дружка; увидев, что поединок развивается для Чнжека неблагоприятно или что приближается кто-нибудь посторонний, а то и просто потому, что у нее сдали нервы, она выстрелила. На первую часть вечера у Хольцовой нет алиби, но и никаких доказательств у нас нет, а это самое главное.

– Они, быть может, и не понадобятся, – возразил адвокат. – Точно так же я бы не сбрасывал со счетов и Мыслика. Он признался в ограблении – хорошо. Но каково самое суровое наказание за кражу – и что грозит за убийство? Я помню подобные случаи, когда преступник избирал меньшее зло, – задумчиво добавил он. – Лучше долго сидеть, чем недолго висеть.

– А если Мыслика изобличат его сообщники? – возразил Матейка, высказав именно то, что уже вертелось на языке у Яролима. – У нас, правда, нет пока их полных показаний, но скоро все станет ясно.

– Не разделяю вашего оптимизма, – вежливо покачал головой Томек. – Если вы прижмете к стене остальных с помощью Мыслика, они, без сомнения, моментально начнут изо всех сил валить все на него. Вступит в действие тезис: во всем виноват Мыслик! До этого додумается любой примитив. Нет, вы обязаны доказать, участвовал или не участвовал Мыслик во вчерашнем ограблении, а следовательно, есть или нет у него алиби; ведь прежние случаи воровства не исключают убийства и, следовательно, не имеют никакого значения для ответа на главный вопрос.

Снова воцарилось молчание. У Яролима с утра был скверный день, он чувствовал себя не в форме и не мог придумать, что противопоставить адвокату. Он только понимал, до чего странное возникло положение: адвокат разбивает доводы защиты, меж тем как они с Матейкой, в сущности, отстаивают невиновность возможного убийцы. У Матейки тоже как-то не шли слова с языка, хотя именно в эти часы успешно завершалось давно тянувшееся расследование целой серии хищений из товарных вагонов и хотя дюжина его помощников работает сейчас здесь, в отделе, а еще большее число сотрудников по его распоряжению проверяет накладные на станциях и в пунктах продажи фруктов и овощей.

«Мыслик, Чижек, Хольцова… – упорно размышлял Яролим. Он невольно сопоставлял впечатления от этих людей, которые сложились у него теперь, с теми, какие они произвели бы на него, скажем, в роли спутников в поезде. – Мыслик, огромный толстый дядя, тип постоянного посетителя пивных. Я бы мог предположить, что встречал его «У Елинека» или «У двух кошек». Вацлава Чижека, возможно, я принял бы за бывшего видного спортсмена, который не совсем еще забросил спорт. А Власта Хольцова на первый взгляд просто красивая женщина, и ничего более.

А между тем, судя по всему, кто-то из этой троицы убил человека. Причем у двоих из них есть уже опыт допросов и вообще следствия. Вдобавок за годы отбытия наказания они переняли немало «полезного» от товарищей по заключению. Если кто-то из них в самом деле убийца, он должен был неизбежно рассчитать следующие ходы и продумать несколько вариантов защиты. У Мыслика нет опыта остальных двух, зато составлять свои планы он мог в полном покое».

В эти минуты Яролим чувствовал себя совершенно беспомощным.

И не он один. Зазвонил телефон, но никому как-то не хотелось брать трубку. Должно быть, кто-то еще под давлением улик сознался в ограблении вагонов – ну и что?

 

10

К делу об убийстве Покорного прибавилось два новых свидетельских показания. Дело утешительно разрасталось – по крайней мере в объеме.

Свидетеля звали Лайош Чонгради, свидетельницу – Анна Хартлова. Оба работали по очистке улиц, проще говоря – мусорщиками. Час назад они проходили Ечную улицу. Хартлова сидела за рулем мотокара, Чонгради вываливал на его платформу содержимое уличных корзин для мусора. Навеки останется тайной, действительно ли Чонгради, имевший за собой шесть судимостей, и Хартлова, с не менее блестящим прошлым, решили поступить так из честности, как они заявили, или они просто не договорились между собой, а может, кто-нибудь видел, как они нашли свою находку, и они возвели необходимость в добродетель.

Неопровержимо было одно: оба сидели теперь тут, в кабинете Матейки, и смотрели, как он открывает потертый кожаный бумажник. В боковом отделении лежали паспорт и водительские права Петра Покорного и еще два технических паспорта – на собственную «фелицию» Покорного и на «рено» доктора Томека. Второе отделение бумажника оказалось пустым. Матейка вопросительно поднял глаза на свидетелей.

– Мы не воры, – заявил на каком-то общеславянском наречии Чонгради, – а то бы не пришли к вам, пан майор.

– А вы в большой кармашек гляньте, пан советник, – подхватила Хартлова, награждая Матейку другим, тоже не принадлежащим ему званием.

Матейка отвернул клапан, прикрывающий отделение для крупных купюр. Вытащил оттуда четыре сотенные бумажки.

– Ну спасибо! – подавленный их благородством, воскликнул Матейка. – Можете вы точно вспомнить, в какой корзинке был бумажник?

– Ясно, можем. – Чонгради оскалил большие желтые зубы. – В первой на углу той улицы, как ее… ну да, Заводь, что ли.

– На углу? А с какой стороны угла?

– Да с той, что идет кверху. Ежели ступать от Карлака к Павлаку, – блеснул Чонгради знанием пражского арго, таким образом видоизменившего названия Карповой и Павловой площадей.

– Примерно посередке дома, который между Заводью и угловым на Сокольскую, по левой стороне, – подхватила Хартлова, одолеваемая опасением, что ей не дадут вставить слово.

– На карте разберетесь? – Яролим глянул на Чонгради. – Можете показать нам это место?

– Ага, – кивнул мусорщик, – я в армии ефрейтором был. – Он подошел к карте Праги, висевшей на стене, мгновенно нашел Ечную улицу и ткнул грязным ногтем. – Вот тут это было, насупротив той улицы…

– Аккурат насупротив Катержинской, – поспешила добавить Хартлова.

– А не было в этой корзинке еще чего-нибудь… любопытного?

– Одно нормальное свинство, – отмахнулся Чонгради. – Денег никаких.

Матейка быстро прикинул, с кем бы ему надолго испортить отношения, поручив не торопясь и основательно перебрать все то, что накопилось на платформе мотокара. Вот если б ему улыбнулось счастье, быть может незаслуженное, то самое, которое, если верить поговорке, садится куда угодно, когда устанет летать, – и в мусоре нашелся бы глушитель. А вдруг на нем даже отпечатки пальцев сохранились… Но скорее всего просто будет часок очень неаппетитной работенки. «Н-да, романтики в практике криминалистов и щепотки не наберется», – вздохнул Матейка, берясь за телефон, чтобы отдать нужные распоряжения.

– Где ваша повозка?

– А здесь, аккурат перед домом, – затараторила Хартлова, порываясь рассказать, как она, включив фары и бешено гудя, прикатила сюда прямиком с Ечной.

– О чем все это говорит, Ломикар? – спросил Яролим, когда с короткой записью допроса Чонгради и Хартловой было покончено.

Вместо ответа Матейка выглянул в окно. На асфальте двора выложили все содержимое мотокара, и два сотрудника терпеливо рылись в мусоре. Чонгради стоял в стороне, заложив руки за спину с таким видом, будто всем тут командует. Со времен своего ефрейторства он не переживал более прекрасных мгновений.

– Мне это почти ничего не говорит, – немного погодя ответил Матейка. – А тебе?

– По крайней мере мы можем теперь предполагать, в каком направлении уходил убийца. То есть не вниз по улице, к «Маленькому медведю», а в обратную сторону, к Павловой площади и, стало быть, к станции метро.

– Просто ты все еще думаешь о Марте Покорной, так ведь?

– А какое иное заключение можно из этого сделать?

– Минутку, – вмешался Томек, сидевший в сторонке. – Вы считаете, что Марта Покорная могла убить деверя голым кулаком? Не забывайте медицинской экспертизы, Я видел эту даму – не то у нее сложение, чтоб владеть приемами каратэ.

– Допустим, но что, если… – Яролим смолк на середине фразы, и Матейка с Томеком даже не стали просить его продолжать.

– Попробуем подвести итог, – сказал Матейка. – Петр Покорный был убит ударом в висок – или, точнее, подвергся нападению. Лишь после этого ему выстрелили в голову. Обратная очередность – бессмыслица. Убийца сломал замок дверцы на твоей «октавии», – он глянул на Яролима, – подтащил к ней труп и затолкал на заднее сиденье. Помимо крепких нервов, для этого нужна незаурядная физическая сила. Иными словами, о пани Покорной лучше забудь. Лужа крови на земле указывает, где лежал Покорный, когда в него выстрелили, то есть возле машины, которую он собирался чинить, рядом с переносной лампой. Но последняя была выключена.

– Значит, убийство совершилось при дневном свете и Покорный еще не включал переноску или ее выключил убийца, – подхватил Яролим.

– Стоп, – перебил их Томек. – Который убийца? Первый или второй? Я считал бы наиболее правдоподобным, что первый оставил Покорного на земле, а переноску включенной. Второй же, проходя по двору к Покорному домой, увидел его лежащим под машиной, а так как нервы у него были напряжены до предела, то он и подумал, что Покорный возится с какой-нибудь неисправностью под днищем, и, недолго думая, выстрелил. Без света он вряд ли разглядел бы его в темном углу. Он же запихал труп в вашу машину, которая стояла в стороне, чтоб тело нашли не сразу, и довольно неуклюже попытался придать ему вид самоубийцы.

– Допустим, – согласился Яролим, – но кто тогда выкрал бумажник из кармана куртки Покорного, —висевшей на двери гаража? И почему выбросил его?

– Он мог искать что-нибудь в бумажнике и не найти, – неуверенно предположил Матейка.

– Или хотел навязать нам мысль, будто целью убийства было ограбление. А четыре сотни он в панике просто не заметил, – сказал Яролим.

– Господа, прежде всего мы теряем время, – заявил Матейка. – Смотрите: мы установили, что Чижек никак не мог обожать Покорного – и вот, как это ни странно, с ним одним из своих сообщников он якобы не виделся после освобождения, хотя работу он нашел как раз на том самом предприятии, где брат Покорного довольно крупная шишка. Далее: Чижеку нужны были деньги, чтобы уплатить за костюм для своей сударушки, как говорили встарь. У него была сотенная купюра, то есть он мог уплатить за себя в пивной, но он притворился, будто у него нет ни гроша, и вызвал Хольцову. Для чего же, как не для того, чтоб обеспечить себе алиби и на ближайшие часы?! Он не мог знать, когда обнаружат труп в твоей «октавии». Если добавить к этому незначительное расстояние от «Медведя» до места убийства, то мне все ясно, и я знаю, что сделаю…

«Какую-нибудь опрометчивость», – подумал Яролим.

– Что же именно? – тихо осведомился Томек.

– Он под постоянным наблюдением, – ответил Матейка. – Я просто арестую его, и если он хоть что-нибудь соображает, то предпочтет сознаться сразу. Не верю я ни в каких двух убийц, Чижек просто стукнул Покорного, а потом для верности застрелил.

– Гм… А если он не сознается? – возразил адвокат.

– Это будет означать, что он действует против собственных интересов, – упрямо ответил Матейка. – И дальнейшее меня уже не будет касаться.

– Осмелюсь усомниться, примет ли прокуратура такое дело. А суд? Коллеги, я Чижека защищать не стану и оставлю про себя все, что я здесь слышал, но послушайте же и вы меня… Прежде всего вы должны будете доказать существование неприязни между Чижеком и Покорным – доказать, понимаете? И более чем неприязни – смертельной вражды! Удастся вам это? То, что Чижек нашел работу там, где служит брат Покорного, – всего лишь совпадение, которое ничего не доказывает. Чижек нуждался в деньгах? Вы, вероятно, скажете – он думал шантажировать Покорного, требовать своей доли старой добычи? – Яролим невольно одобрительно кивнул. – Да, это вполне правдоподобно, остается только доказать это, и первая версия готова. К сожалению, всего лишь версия. Ваш Прохазка, несомненно, чрезвычайно одаренный и работоспособный сотрудник, однако свидетельство почти семидесятилетней киоскерши я порву в клочья: случайно я сам покупаю у нее сигареты. Одно дело ни к чему не обязывающая информация, полученная за болтовней у прилавка, и совсем другое – свидетельское показание под присягой. Возьмем худший вариант: киоскерша точно установила личность Чижека, и суд ей поверил. А откуда вы знаете, может быть, Чижек просто негодяй, тянущий деньги с Власты Хольцовой даже на паршивое зноемское жаркое и девять кружек пива? Это, конечно, некрасиво, но к нашему делу не имеет никакого отношения. Далее: факт близости трактира от места убийства толковый адвокат повернет против вашего тезиса. Убийца мог сидеть в пивной в любом районе Праги, а к месту убийства приехать, скажем, на такси. Еще вам надо будет доказать, что у Чижека железные нервы. Да и тогда вы мало продвинетесь к цели. А как вы докажете, что пистолет принадлежал ему? Как объясните, что бумажник нашелся в стороне, противоположной той, куда шел Чижек? Паника, скажете? Хорошо, но тогда где же его железные нервы?

Яролим с некоторым злорадством следил, как Томек разбивает построения Ломикара. Да, расследование такого дела не для специалиста по хозяйственным преступлениям… Прежде чем он успел высказать такую мысль, Матейка с нервным смешком обратился к Томеку:

– При всем уважении к вам, пан доктор, я никогда больше не подпущу так близко к делу ни одного адвоката…

– Почему же? – удивился Томек. – Скажите спасибо, что у вас есть я. Если б через ваше плечо всегда мог заглядывать какой-нибудь адвокат, знаете, какого совершенства достигли бы вы в вашей работе?

– В таком случае трижды горе вашим подзащитным в суде! – дипломатично улыбнулся Матейка.

– Возможно, – отозвался Томек. – Зато тогда меньше было бы слабо обоснованных обвинений.

– Ломикар, – с некоторым беспокойством прервал их спор Яролим, – тут нынче командуешь ты, но все-таки сделай же хоть что-нибудь по-моему! Вызови секретаршу Павла Покорного. И по возможности скорее, через двадцать минут, у служащих «Строй-экса» кончается рабочий день. Только сам Покорный пускай лучше не знает о вызове.

Матейка был другом Яролима и вовсе не задавался. Да и врожденная осторожность не позволяла ему отвергать предложения других, тем более что сам он не знал, как быть дальше. Послушно подняв телефонную трубку, он набрал номер служб; однако, желая сохранить лицо перед Томеком – чего доброго тот подумает, будто он пассивно подчиняется Яролиму, – Матейка еще спросил:

– А что ты от этого ждешь?

– Отношения между сотрудниками «Стройэкса» могут нам что-нибудь подсказать, – неопределенно ответил Яролим.

Пожав плечами, Матейка распорядился, чтобы в «Стройэкс» немедленно послали машину без опознавательных знаков и с городским номером и передали бы секретарше Покорного негласное, вежливое, но настоятельное приглашение.

Повесив трубку, он задумался: не потребовать ли от Яролима более полного объяснения? Сам он немногое ожидал от этой встречи, полагая, что Яролим в сложившейся неприятной ситуации без разбора хватается за все, что в голову придет. Самому ему ничего в голову не приходило, быть может, потому, что его раздражало присутствие Томека.

Яролим словно перестал замечать своих товарищей. Ему не хотелось открывать Томеку построение, которое он только что выработал логическим путем. При всей своей вежливой любезности Томек казался ему эдаким суровым экзаменатором, к которому он, Яролим, явился без должной подготовки. Впрочем, не будь даже этого обстоятельства, Яролим скорее всего сказал бы себе, что всегда успеет поделиться своими мыслями; ведь Ломикар умел разбивать гипотезы одним ироническим словцом.

Томек по-прежнему спокойно смотрел на обоих молодых криминалистов, тщательно скрывая свои опасения. Он не недооценивал ни Матейки, ни Яролима. Первый казался ему несколько суховатым и приземленным, но Томек по опыту знал, что такие вот упорные работяги в конце концов разматывают любые запутанные клубки. Второго Томек считал немножко фантазером, у которого, однако,столько энергии, что в итоге он обязательно натолкнется на верное решение. «Только в данной игре время играет первостепенную роль, – думал старый адвокат, уставившись на противоположный угол двора. – Найдут ли они или, лучше сказать, найдем ли мы нужное решение, прежде чем…» Он-то очень хорошо сознавал, какой вес может приобрести фраза, начатая с этих слов – «прежде чем».

 

11

К счастью, они не были обречены на бездеятельность. Дела шли по назначенному ими пути. В кабинет Матейки непрерывно поступали донесения. Но пока еще трудно было понять, которое из них окажется наиболее значительным и важным.

Картина деятельности воровской шайки на станции Вышеград обретала все более четкие контуры. Уже допросили двух шоферов и семерых продавцов овощных палаток, причастных к делу. Уже переходили к уточнению времени и к техническим деталям, начиная новым опечатыванием обворованных вагонов и кончая, так сказать, внутренней бухгалтерией грабителей.

Присылали рапорты и агенты наружного наблюдения. Парень на вршовицкой улице наконец-то привел в порядок свой мотоцикл, да, видно, не совсем, потому что никак не мог обогнать трамвай, в который села Власта Хольцова. В пределах зрительной связи позади него держалась темно-серая «шкода», за рулем которой сидел человек, ранее с интересом следивший за починкой мотоцикла. Радиотелефона в машине никто не замечал, и уж подавно никто не обратил внимания на молодую парочку, подсевшую в «шкоду» у Ботанического сада.

В трамвае пятнадцатого маршрута, шедшем от Инвалидного дома к центру, некоторые пассажиры читали первый выпуск вечерней газеты. Одним из читавших был Вацлав Чижек, другим – его тень, на вид обыкновенный поклонник назойливой поп-музыки, который шагу не сделает без своего транзистора; кто бы мог разглядеть, что это, в сущности, радиопередатчик?

Еще один человек слонялся по магазину самообслуживания. Он обошел уже почти все отделы, а в корзинке у него болталась одинокая пачка печенья. В это же время Марта Покорная делала там покупки.

Наконец еще один агент уже четвертый час томился на улице перед входом в здание «Стройэкса». «Его человек», тот, кого он никогда не видел, но кого он тем не менее не должен был упустить, все не показывался. Агента предупредили, что тот, за кем ему поручено следить, быть может, и сегодня задержится после работы. Агент слегка оживился, когда у дома остановилась «симка» со знакомым номером, из которой вышли два знакомых человека и вошли внутрь. Вскоре они снова появились в обществе женщины средних лет и уехали. Арест? Агент никогда не рассуждал о том, что не касалось его прямо; его задача была иной, и ничто другое его не интересовало. Поэтому он и не узнал, что женщина эта была секретарша Павла Покорного, Мария Новакова, у которой женское любопытство смешалось с хозяйственными заботами. До сих пор она в глаза не видала криминалистов – разве что по телевизору – и была радостно взволнована их приглашением, но в то же время про себя соображала, что и где ей надо сегодня купить или достать.

– Мы задержим вас ненадолго, пани Новакова, – с ходу разочаровал ее Матейка: она не была против того, чтобы ее задержали подольше, было бы только интересно. – На вашем предприятии уже несколько лет работает некий Яромир Семрад, в прошлом судимый. Мы ничего против него не имеем, но все же вы понимаете – таких людей мы не выпускаем из поля зрения. Вы ведь его знаете?

– Конечно! – захлебнувшись от усердия, ответила секретарша; то была весьма приблизительная правда, секретарша с трудом припомнила этого Семрада, но ей вовсе не хотелось, чтобы ее поблагодарили и тут же выставили за дверь.

– Вообще-то это твой подопечный, – обратился Матейка к Яролиму.

Ехидство, на какое способен один Ломикар! Да, видно, не только за рыжие волосы получил он свое прозвище… Яролиму пришлось теперь, напрягая фантазию, расспрашивать Новакову о человеке, о котором он ничегошеньки не знал. Ему удалось установить только то, что и свидетельнице известно о Семраде немногим больше. Но это было неважно, просто они ставили дымовую завесу, за которой прятался их интерес к Вацлаву Чижеку. Ибо за молчание Марии Новаковой они бы не поручились.

– Потом есть там у вас еще один, Вацлав Чижек, – снова взял на себя ведение допроса Матейка.

– Он у нас совсем недавно, – сказала пани Новакова.

– Вы его знаете? Тут тоже все в порядке?

– Теперь уже да.

– А раньше не было?

– Я точно не знаю, он работает на отшибе, в ремонтной мастерской, она в ведении другого отдела. Кажется, его хотели уволить еще до окончания испытательного срока, который, впрочем, еще не истек. Но наш шеф заступился за него в кадрах, и его оставили.

– Ваш шеф? Но ведь тот отдел его не касается?

– Чижек сам зашел к нему, к нашему шефу. И тогда шеф позвонил в отдел кадров.

– И что же он им сказал? Новакова заколебалась – имеет ли она право говорить? Яролим понял причину ее колебаний и вмешался. Он припомнил утренний разговор с Чижеком, его фразу о том, что все уже «утряслось». Как всегда, Яролим немножко рисковал.

– Не смущайтесь, пани Новакова, говорите! Думаете, мы не знаем, что вы подслушиваете телефонные разговоры шефа по параллельному аппарату?

Педант Матейка, признающий только расчеты, статистические сводки и параграфы, никогда бы не пустил такую стрелу наудачу! Он беспокойно поежился, но Яролим почти незаметным движением бровей просигналил ему – ничего, я отлично знаю, что делаю.

– Ну разве что иногда, случайно… – созналась, покраснев, Новакова, ошеломленная всеведением криминалистов.

– Понятно, – сказал Яролим. – Да успокойтесь, не побежим мы на вас жаловаться. Вы ведь просто забыли положить трубку, соединив шефа с отделом кадров. Так что он говорил кадровикам?

– Он говорил с Кудрной, это начальник отдела кадров… Будто дело с Чижеком обстоит не так уж страшно, почему бы и не оставить его на работе, и будто бы его, то есть пана Покорного, кто-то плохо информировал…

– А Кудрна что?

– А тот сказал, мол, мне-то что, ладно, пускай остается.

– И после этого у Чижека уже не было больше неприятностей?

– Нет, по крайней мере, насколько я знаю.

Показания Марии Новаковой даже не протоколировали. Избавиться от нее удалось, только пообещав в виде компенсации за потерянное время подбросить ее до самого дома. Яролим не преминул распорядиться, чтоб свидетельницу отвезли на служебной машине с проблесковым маячком на крыше – пускай немножко насладится полицейской романтикой, коли уж сами они ее так разочаровали.

Сразу же после этого поступило донесение, что Чижек встретился с Хольцовой в бистро на Карловой площади. Матейка только плечами пожал.

– Слушай, Ломикар, – заговорил Яролим, – твое внимание еще не привлекла фигура Павла Покорного?

– Ну, в Чижеке он определенно как-то заинтересован, а что дальше?

– Спроси лучше, что раньше! – чуть ли не выкрикнул Яролим. – После смерти матери оба брата стали совладельцами коттеджа. По-твоему, могло это понравиться Марте Покорной?

– Безусловно, нет, – вставил Томек.

– Паршивая овца в семье, – продолжал Яролим, – и вдруг его сообщник поступает работать на предприятие, где довольно высокое положение занимает Павел Покорный. Какое, в сущности, алиби у Покорного? Два телефонных разговора, причем один из его кабинета в мансарде, что недоказуемо – с тем же успехом он мог звонить из любого уличного автомата; второй разговор подтвержден только супругой.

– Не стану спорить, – устало произнес Матейка, стараясь скрыть сомнение, не допустил ли он где-нибудь серьезной ошибки. – А что скажете вы, пан доктор? – обратился он к Томеку.

– По поводу звонков Павла Покорного? Он мало что может доказать, но он и не обязан этого делать, в отличие от вас, коллега. Даже то обстоятельство, что он сначала возражал против зачисления Чижека на работу, а потом повернул на сто восемьдесят градусов, тоже ничего не доказывает. Впрочем, вы вообще ничего не докажете. Вам понятно, конечно, что с таким материалом нельзя показываться на люди.

Яролиму, как уже бывало не раз, вдруг страстно захотелось быть детективом из романа, где все, правда, хитроумно запутано и погребено под грудой несущественных подробностей, но вместе с тем единственно логично и незаменимо, как в кроссворде. За время службы в уголовном розыске Яролим уже многое повидал, но ему еще никогда не доводилось сталкиваться с подобной шарадой.

 

12

За столиком в бистро на Карловой площади сидела молодая парочка, попивая кофе и джус. По виду и поведению – не иначе, как студенты. Он чертил ей в блокноте сложные химические формулы, попутно рассказывая анекдоты о профессорах; она твердила, что все-таки попросит отложить экзамен, не то ей грозит позорный провал. Он сдал этот экзамен еще в прошлом году, однако не слишком доверял собственному педагогическому дарованию, а больше надеялся на помощь какого-то Гонзы, по всей видимости, гения, который все никак не шел. Никто не замечал, что студентка вовсе не слушает своего спутника, зато старательно стенографирует разговор пары более старшего возраста, сидящей за соседним столиком, – стенографирует постольку, поскольку ей удается хоть что-то расслышать в шумном помещении. Магнитофоном пользоваться здесь было нельзя. Время от времени «студент» или «студентка» выходили на улицу глянуть, не идет ли долгожданный «Гонза», не слоняется ли где-нибудь поблизости. И каждый раз, входя, они незаметно передавали листки со стенограммой человеку, который терпеливо поджидал на остановке неизвестно какой трамвай. От этого человека листки попадали к шоферу «шкоды», припаркованной неподалеку, и тот, быстро расшифровав стенографическую запись, включал радиопередатчик.

Старшую пару не занимала химия. Их мысли были заняты деньгами, какими-то деньгами, которые должны были поступить сегодня, но, к неудовольствию женщины, не поступили; да теперь, пожалуй, и вовсе не поступят. «Студентка» записала примерно такой диалог:

ОНА: У них должна быть причина следить за тобой. Ни за что ни про что не полезли бы ко мне в квартиру, не стали бы спрашивать про какую-то вчерашнюю чепуху.

ОН: Так делают со всяким, кто вышел из тюряги.

ОНА: Со мной этого не случалось, а я два раза сидела.

ОН: Не всегда заметишь.

Под этой записью «студентка» провела длинную черту: они сидели в двух шагах от проигрывателя, а кто-то из посетителей не нашел ничего лучшего, как бросить монетку в автомат и выбрать самую громкую пластинку. «Студентка» сдалась, начертила под длинной линией еще четыре и записала нотными значками мелодию. В это время «Студент» читал ей лекцию о роли какой-то кислоты в какой-то реакции.

ОНА: Ты ведь это сам предложил, я и не просила. Нынче ты пустой, так и не тужься любой ценой изобразить кавалера.

ОН: Бывает, что не везет, так ведь это проходит.

ОНА: Да, но мне-то от тебя этого вовсе не нужно.

ОН: А нужен ли я тебе вообще?

ОНА: Скорее всего нет, как я погляжу. Больно много треплешься.

ОН: Я? Ну, это ты брось. О чем?

ОНА: Сам знаешь.

ОН: Врешь ты все.

ОНА: Чего же тогда этот шпик прямиком в чулан полез? Он наверняка шел! Значит, должен был от кого-то знать, что ты там отсиживаешься.

ОН: Случайность.

ОНА: Да, если б он не сказал то, что сказал.

ОН: Да что он там увидел? Ну, кресло.

ОНА: Вот именно.

ОН: И что он сказал?

ОНА: Что это караулка, дурак ты несчастный!

«Студент» разглагольствовал о преподавателе фармацевтики, которого раздражает любое отклонение от консервативного вкуса у студентов, в то время как ни одной студентке еще не повредила в его глазах слишком короткая юбка или чересчур глубокий вырез. К сожалению, этого преподавателя никак не удается приручить, он даже с девушками разговаривает исключительно о химии…

Теперь во все горло запел Карел Готт, и наш «студент» в бессильной ярости стал мечтать о том, как бы обезвредить этот полированный ящик, битком набитый грохотом, которого и так хватает в бистро. Никакого разумного способа он не придумал.

ОНА: Деньги – моя забота. Ты мне нужен для другого. Не нравится, валяй так и говори, и капец.

ОН: Случилось что? Тебе ведь всегда все удавалось?

ОНА: Я знаю, что знаю. Просто ты неудачник и портач. Ты такой – купишь карлика, так он к утру выше тебя вырастает!

«Что ни чех, то музыкант, Чехия – консерватория Европы», – мысленно процитировал «студент», потому что к проигрывателю подошел еще один посетитель, уверенный, что без высоких децибелов никакого удовольствия не бывает. Этот поклонник музыки предпочитал польку.

ОНА: И вообще я тебя держу не для украшения! Сам ни за что не смей браться. Будешь делать, что я скажу, и морду бить будешь тому, кого укажу я, и точка, точка, понял?!

ОН: Как бы я тебе первой морду не набил!

Запела Гана Загорова, и «студент» вышел на улицу встречать все еще не появившегося загадочного «Гонзу». Вернувшись в бистро, он подошел к стойке купить сигарет. Ожидая сдачу, равнодушным взглядом окинул столик у окна. Лица сидящих там он уже надежно запечатлел в памяти – все-таки профессионал – и теперь заметил, что выражение лица у женщины изменилось. Не зная причин этой перемены, «студент» чувствовал себя как па просмотре немого фильма. «Бой-баба высшего класса, – оценил он женщину. – Но эту перемену в ней вызвал не просто гнев. Тут есть еще что-то… Что именно? Ну конечно, страх!»

ОНА: Опять ты кого-то обчистил или пристукнул?

ОН: Вякни только – двину так, что не встанешь!

ОНА: Ты только на это и способен!

ОН: Не играй со мной! Раз врежу – костей не соберешь, так что не дразни меня! Если я кого…

ОНА: Кого? Ну-ка похвались!

Мужчина уплатил, барским жестом оставив официанту на чай семь крон. Совладав с собой, он довольно галантно помог женщине надеть прекрасно сшитый плащ. «Студентка» оценила его и чисто по-женски, и профессионально. Она тоже никогда не выпадала из роли.

Ссорившаяся пара, уже «помирившись», покинула бистро. На улице за ними увязался человек, который так и не решил, каким из семи трамвайных маршрутов ему ехать.

С задержкой всего на несколько минут все записи «студентки», уже перепечатанные на бланках внутренних рапортов, попадали в кабинет Матейки; их читали по кругу. Содержание диалогов могло абсолютно ничего не означать, но с той же вероятностью в них могла скрываться разгадка всего дела.

– Неужели вам и этого мало? – нервничая, спросил Матейка.

– Годится как вспомогательный материал при допросе, – сухо оценил записи адвокат. – Но попробуйте кого-нибудь убедить, что в шумном кафе ваши свидетели расслышали все точно…

– Проклятье, всегда-то вы правы! – вскричал. Матейка.

Его угнетенное состояние еще усугубилось после нескольких, последовавших одно за другим разочарований. Зачем было ему с нескрываемой торопливостью хватать бланки рапортов, если в них значилось только то, что Павел Покорный все еще сидит в своем кабинете на заводе? Какую цену имеет для него тот факт, что Марта Покорная размотала шланг и теперь поливает свой садик? Из всего этого он узнал только, что его люди по-прежнему на местах – да и где же, черт возьми, им быть?! Вдобавок застопорилось следствие по делу об ограблении вагонов. Показания Мысли-ка противоречивы – не мог же он в одно и то же время таскать товары из вагонов и стоять на стреме за воротами? Кто врет больше – он или его сообщники? И было ли у него вчера время добраться до двора на улице Заводь и вернуться на станцию?

Матейка шагал из угла в угол, как заключенный по камере. Томек за неимением лучшего в который раз перечитывал заключение медицинских экспертов. Но хуже других чувствовал себя Яролим. Всю свою энергию он употреблял теперь на то, чтобы притворяться спокойным. Его мучило чувство, будто у них уже складывалась однажды логическая конструкция всего дела, да вдруг рассыпалась, утонула в наносах рапортов и догадок. Короче, все предвещало, что день этот кончится еще более скверно, чем начался. «Коли на то пошло, – говорил себе Яролим с претензией на юмор висельника, – Матейка может и меня задержать по подозрению в убийстве…» Не только это. Последствия сегодняшнего дня вообще могут оказаться весьма неприятными для Яролима и Матейки. Неудачу еще можно понять и простить, если все делалось в строгом согласии с предписаниями; но лучше не вспоминать, сколько раз они их сегодня нарушали! С другой стороны, только полный успех, успех недвусмысленный и бесспорный, только он может оправдать такие прегрешения против строгих правил, как, например, участие в следствии постороннего адвоката Томека.

Все это, разумеется, понимал и Матейка, да и сам Томек не мог не думать о неприятностях, какие могли бы постичь его самого. И вот при таком общем настроении в кабинет вдруг вошел водитель серой «шкоды», которому полагалось быть сейчас совсем в другом месте.

У любого человека бывают минуты слабости. В первое мгновение у Матейки мелькнула трусливая мыслишка, что каким-то оправданием неудачи может послужить бездарность и недисциплинированность подчиненных. Но он тотчас устыдился и прогнал ее, по-капральски гаркнув на шофера:

– Вы что здесь делаете?!

Тот принял прямо-таки образцовую стойку «смирно». Обычно он не тянулся так перед начальством, но прослужил здесь немало лет и, мгновенно уловив атмосферу в этом кабинете, решил про себя, что осторожность, мать мудрости, не помешает.

– Доставили задержанных, – отчеканил он.

 

13

Наблюдение за парочкой, вышедшей из бистро на Карловой площади, продолжалось. Их приняли два других агента. «Студенту» же со «студенткой», в сущности, надлежало, не мешкая, вернуться в отдел и доложить о выполнении задания. Но они задержались буквально на несколько минут и поэтому стали очевидцами неожиданного происшествия.

Мужчина и женщина, за которыми велось наблюдение, перешли через проезжую часть площади еще спокойно. Но едва они ступили в сквер, между ними вспыхнула новая, стремительно обострявшаяся ссора. Агент, находившийся ближе к ним, секунду соображал, не лучше ли подойти вплотную, чтоб узнать содержание ссоры, но тогда он уже не смог бы продолжать наблюдение, или. подождать, как разовьются события.

Агент был обучен быстро принимать решения, но тут он ничего не успел предпринять. Женщина остановилась и, резко ответив на последние слова мужчины, как бы в подтверждение их влепила ему хлесткую пощечину. Мужчина постоял несколько секунд неподвижно, получил вторую плюху и лишь после этого обеими руками схватил женщину за горло. Отпустил бы он ее сам, стал бы душить или просто швырнул бы наземь – навсегда останется неизвестным, потому что к ним уже подбежал агент, которому вовсе не улыбалось стать пассивным свидетелем возможного преступления против жизни и здоровья человека.

– Эй, эй, хватит, слышите?! – энергично крикнул он.

Мужчина лишь слегка покосился на него: длинноволосый юнец лет двадцати, тонкий, тщедушный, в руках полная продуктовая сумка… Нет, такого мозгляка, студентика или там секретаришку какого, бояться нечего!

– Проваливай, гад! – рявкнул он и снова принялся трясти женщину, еще сильнее сдавив ей горло. Женщина засипела, зовя на помощь. Молодые мамаши с колясочками, прогуливавшиеся вокруг памятника Пуркине, замерли в испуге.

– Именем закона, прекратите!

Мужчина уже и сам решил кончать. Как тряпку, отшвырнул он женщину в кусты и с угрозой обернулся к дерзкому, осмелившемуся его останавливать.

– Я тттебе покажу закон!.. – Он замахнулся.

Если бы он успел обрушить свой кулак на «мозгляка», верно, сломал бы ему челюсть и выбил несколько зубов. Однако «мозгляка» специально обучали отражать опасные удары. Он схватил поднятую руку и не только не постарался остановить ее, но резко рванул в том же направлении. Мужчина упал на пыльный асфальт, и не успел он повернуться на бок, как руки его были уже выкручены за спину и на запястьях щелкнули наручники. Когда ему удалось поднять голову, «мозгляк» сунул ему под нос служебное удостоверение, вид которого был отлично знаком драчуну. Он и не подозревал, какие интересные вещи можно носить в обыкновенной продуктовой сумке…

О женщине, которая только что выбралась из кустарника, позаботился второй агент, подоспевший на помощь. Она подчинилась без сопротивления. Да и мужчина, оказавшись в наручниках, уже послушно позволил отвести себя к машине, все еще стоявшей перед зданием бывшей коллегии иезуитов. Вторую машину, для женщины, вызвали по радио, и вскоре патрульная «Волга» автоинспекции подкатила со стороны набережной. Мамаши с колясочками сбились в кучку: на несколько ближайших недель им хватит темы для разговоров, хватит и зависти тех, кто проворонил такое зрелище.

Матейка сейчас же велел ввести задержанного. Его удивление столь неожиданным исходом слежки уже прошло, хотя он и не предполагал еще, что увидит сейчас человека, с которым встречался утром.

– Что ж, представляться вам нет нужды, – обратился он к задержанному, когда того ввели. – Незачем терять время. Как там было дело, когда вы «двинули» и тот «не встал»?

– Кто?

– Еще раз так ответите, и будем допрашивать только свидетелей. После чего просто сопоставим их ответы, и готово. Тогда уж ни на какие смягчающие обстоятельства не рассчитывайте, а вы-то знаете, что это для вас означает. Так будете отвечать или нет?

Была бы сейчас хоть малейшая возможность, Яролим сказал бы Матейке: «Видишь, Ломикар, как у тебя здорово получается! Ты только держись меня, тогда, кроме своей сухой экономики, узнаешь еще много полезного в жизни!» Но Яролим должен был сохранять официально-бесстрастное лицо.

– Всякий мужик может схлестнуться со своей бабой. Вы что, всех за это тягаете?

– Отвечайте на вопрос. Вы отлично понимаете, о чем вас спрашивают.

Чижек неуклюже переступил с ноги на ногу, облизал губы.

– Да я до него и не дотронулся. Откуда мне было знать, что он из ваших? Вид как у фрайера с галерки.

– Вас спрашивают о том, кто «не встал», – вмешался Яролим. – В третий и последний раз, Чижек!

– Да там все было нормально, – ответил тот. – Ну, поругались малость.

– Из-за чего?

– Вам это так же хорошо известно, как и мне.

– Долго ждать вашего ответа мы не намерены, – заметил Матейка.

– Пускай врет что хочет, а я только, факт, просил пару крон на первое время, пока на ноги встану, да я бы все ему вернул, – выдавил из себя Чижек.

– Сколько просили?

– Да так… уж и не помню, три, что ли. Три куска.

– Точно три тысячи? – Яролим заглянул в первую попавшуюся бумажку на столе у Матейки.

– Наверно. Я вчера здорово был выпивши, ей-богу, не помню. – Чижек становился все увереннее.

– Помните. Если угодно, я скажу вам – все это вы помните – и еще кое-что. Хотите, я скажу, на каком трамвае вы ехали, на какой остановке сошли, в какой салон мод заходили, когда и с кем были в нем позавчера, где потом, платя за две пачки сигарет, разменяли сотенную, и в котором часу после этого, у «Медведя», начали утверждать, будто у вас и гроша с собой нету. Могу вместо вас ответить, что было до этого и что потом – но в таком случае нам ваши показания вовсе не нужны, и вы ничему не удивляйтесь!

Чижек должен был теперь догадаться, что за ним следили уже несколько дней, а стало быть, и вчера вечером. Яролим решил еще более утвердить его в этой догадке – и опять-таки, как азартный игрок (по мнению, по крайней мере, Матейки), двинул в ход все свои резервы.

– Так-то, Чижек. Неужели вы думаете, что только случайно наш человек оказался от вас в двух шагах, когда вы напали на Власту Хольцову? А не напали бы – остались бы и дальше под наблюдением, мы держали вас на прицеле уже и раньше. Вы понятия не имеете, как давно!

– Да он сам меня подбил! – вырвалось у Чижека. – Кабы не амнистия, вместе бы загремели! Теперь он у вас агнец божий, а мне ни слова не верите? Как же, выложит он вам всю правду, ждите! Я-то Петричка знаю очень хорошо, гниду такую!

Чижек, чей интеллектуальный уровень был, конечно, отнюдь не высок, преподал нашим криминалистам новый урок: никогда нельзя недооценивать противника. Он вел сейчас к тому, чтобы блестящим маневром вырваться из сети. Все может быть, заметил бы на это всегда осторожный и сдержанный Томек.

– Ну что, согласны вы дать нам полные показания обо всем, что произошло между вами и Петром Покорным?

– Само собой! Я это и в глаза ему скажу!

– Довольно! – повысил голос Яролим, жестом остановив Матейку: он угадал, что Ломикар способен раньше времени высказать то, что еще рано высказывать. Сняв трубку, он вызвал стенографистку.

Затем под стенограмму Чижек показал, что повидаться с Петром Покорным он решил только вчера. Он, правда, и раньше об этом подумывал, но не назначал себе конкретного срока. Ему не хотелось потерять расположения шикарной и любвеобильной Власты Хольцовой, и чтобы чувствовать себя с ней на равных, он решил показать себя щедрым кавалером. Из товарищей по работе никто не согласился одолжить ему денег, и, только когда он уже сидел «У Маленького медведя», ему пришла в голову мысль попросту заглянуть к Покорному и попросить денег у него. Чижек настаивал на том, что думал только о займе и что Покорный нагло врет, если утверждает, будто он, Чижек, требовал с него свою долю от давних краж в «Тойота-сервисе», или как-то там еще его шантажировал. Покорного он застал не дома, а во дворе, тот собирался чинить свой новенький «рено» («У него такая шикарная машина, а мне жалких трех кусков не раздобыть на костюм для невесты…»). Покорный только что воткнул шнур «переноски» в розетку возле двери гаража. Деньги дать он отказался, вышла ссора, и Чижек ударил бывшего сообщника. Тот свалился у машины, причем, по утверждению Чижека, вроде и сознания не терял. Тут во двор вошел кто-то посторонний, и Чижек в панике смылся. А так как он боялся, что Покорный побежит на него жаловаться, признался Чижек под давлением Яролима, то решил обеспечить себе алиби на весь вечер. Вот и прикинулся, будто забыл деньги дома, и вызвал по телефону любовницу, чтоб у него был свидетель на последующие часы. Потому-то и запомнил он номер такси, на котором они с Властой ехали ночью к ней домой.

Характер отношений между Хольцовой и Чижеком, бывшим не только любовником, но главное – наемным вышибалой, ее сутенером, оставался пока не до конца проясненным, но для этого еще будет время.

– Все?

– Все. И давайте мне с ним очную ставку, – нахмурился Чижек.

– Пожалуйста. – Яролим отыскал в бумагах фотографию – крупным планом лицо убитого. – Живого мы вам, правда, уже не можем предъявить.

– Что… что это?! – вырвалось у Чижека; ужас отразился в его глазах, он как-то мгновенно постарел. – Но я не хотел его убивать, ведь знал же я, что коли всего пару дней на воле, то могу угодить за решетку даже за паршивую оплеуху!..

– Сегодня в сквере на Карловой площади вы тоже забыли об осторожности, – заметил Матейка. – Откуда у вас пистолет?

– Какой пистолет?

– Бельгийский, калибр шесть запятая тридцать пять. – Матейка показал ему фотографию оружия.

– Пистолет я в последний раз держал в руках еще в армии! Не станете же вы мне… Это не мой!

– А чей?

– Я почем знаю? Что я, бандит?

В ходе дальнейшего допроса Чижек непоколебимо стоял на своей версии вчерашнего происшествия. Пистолета у него в жизни не было, как выглядит глушитель, он представляет себе весьма смутно, а его конструкция ему и вовсе незнакома. Он отрицал также, что лазил по карманам куртки Покорного и похитил бумажник. По его утверждению, он надеялся договориться с Покорным насчет солидной, четырехзначной цифры и, естественно, не предполагал, что такую сумму Покорный таскает при себе и может выложить на месте тридцать сотенных. А уж после того, как он стукнул Покорного, он и не помышлял больше ни о каких деньгах и желал одного – убраться подобру-поздорову.

«Если это последняя линия обороны Чижека, то прорвать ее будет не так-то легко», – сказал себе Яролим, и ему почудилось, будто Томек мысленно соглашается с ним. Но если Чижек говорит правду – значит мы сделали только полдела…

 

14

Перед Матейкой был выбор: заниматься всем самому, то есть по крайней мере лично присутствовать на допросах всех подозреваемых по Выше-градскому делу – в таком случае он мог бы следить за меняющейся ситуацией, – или сэкономить время, поручив допросы дюжине сотрудников, от которых он будет узнавать только результаты; это дало бы ему возможность больше уделить внимания делу об убийстве Петра Покорного. Матейка выбрал второе и теперь видел, что следствие начинает ускользать из рук его менее опытных подчиненных. Показания Мыслика изобличали всех задержанных. Те, со своей стороны, старались утопить Мыслика. Оказалось вдруг, что Мыслика видели вчера одновременно в нескольких местах на самой станции, и в то же самое время он якобы еще занимался вывозом украденных товаров…

Нельзя было недооценивать и самого Мыслика. Толстый кладовщик уже сориентировался в новой ситуации и стал. извлекать пользу из расхождений в показаниях своих дружков. Действовал он поистине оригинально, не выходя из роли этакого раскаивающегося грешника, глубоко несчастного оттого, что не в состоянии все припомнить. Свои мнимые провалы в памяти он компенсировал тем, что с жаром описывал ненужные подробности. Он ничего не отрицал, без колебаний соглашался с любыми предъявленными ему показаниями сообщников, как бы ни усугубляли они его вину и сколь бы резко ни противоречили предыдущим показаниям. Матейка, обогащенный опытом сегодняшнего расследования, когда чуть ли не за каждым его шагом критически наблюдал опытный адвокат, уже и сам умел себе представить, до чего хаотическим должно получиться обвинительное заключение. Адвокат Мыслика на суде легко увидит все эти несогласованности и использует их надлежащим образом. Тогда в лучшем случае дело вернут на доследование, причем передадут его более способному криминалисту, чем этот растяпа Матейка. Не исключено также, что, если Мыслика и осудят, он отделается более легким приговором, чем все остальные. Может возникнуть сомнение в его душевном здоровье или его изобразят на процессе этакой жертвой, человеком, совращенным с пути истинного, который впоследствии стремился хотя бы искренним признанием помочь ликвидировать всю шайку.

Самым неприятным было то, что Матейка не мог уже даже утверждать, что Мыслик находился вчера вечером поблизости от улицы Заводь. Составленное им расписание передвижений Мыслика, сперва логическое и ясное, рушилось от показания к показанию. Когда станет возможным спокойно и обстоятельно обдумать весь материал, все, быть может, уяснится и упорядочится, но для этого потребуется несколько дней. Поскольку же до сих пор не дан однозначный ответ, что было причиной смерти Петра Покорного, удар в висок или выстрел, то не исключено, что убийца по-прежнему на свободе; однако с тем же успехом он может быть и одним из задержанных и пользуется теперь любой возможностью мутить воду.

Матейка был глубоко несчастен. Он жалел, что работает вместе с Яролимом, хотя бы тот десять раз был его другом. Ничем он ему не поможет. Благосклонность начальства имеет свои границы. Матейку того и гляди отстранят за неспособность, и дело передадут другому, кто, быть может, не поколеблется для начала, например, задержать того, в чьей машине обнаружили труп. В сущности, думал Матейка, ничего нельзя исключить… Он упрекал себя и за то, что вопреки правилам допустил участие доктора Томека, совсем забыл о том, сколько раз замечания и предложения последнего помогали делу. Теперь Матейка сидел над копиями протоколов всех допросов по Вышеградскому делу и тщетно пытался хотя бы в них-то найти твердую точку, к которой он мог бы приложить рычаг и расшатать защиту Мыслика…

Но вот он снял трубку и попросил следователя, допрашивавшего Мыслика, прервать допрос, как только будет возможно, и привести кладовщика к нему.

– Теряешь время, Ломикар, – мирно и на удивление спокойно сказал Яролим, словно дело не затрагивало его больше прочих.

– А ты можешь предложить что-нибудь лучшее? – огрызнулся Матейка, поднимая голову от кипы бумаг; его давно раздражал вид Яролима и Томека, сидевших в углу за столиком, погруженных в беседу, выкуривавших сигарету за сигаретой и попивавших кофе, в то время как сам он не выберет и секунды, чтобы взять в руки чашку. – Вижу, вы кейфуете?

– Теперь – да, – мило улыбнулся Томек.

Матейка решил игнорировать адвоката.

– Так можешь ты подсказать что-нибудь более умное? – сердито напустился он на Яролима.

– Кажется, могу, – ответил тот, и Томек согласно кивнул. – Послушай, – продолжал Яролим, не обращая внимания на раздраженность друга. – Попробуй на минутку предположить, что Чижек сказал все и что Мыслик действительно был только на станции, а потом дома.

– А эти протоколы ты читал? – Матейка хлопнул ладонью по бумагам сильнее, чем хотел.

– Представляю, что они там наболтали. Да они, если б только додумались, пришили бы Мыслику даже ограбление сокровищницы собора святого Вита, – усмехнулся Яролим. – А ты сопоставь факты. Ладно? Значит, так… Первое нападение на Петра Покорного состоялось вскоре после того, как он подошел к «рено», собираясь заняться ремонтом. Он еще даже машины не отпер, только включил переноску. Это значит, что уже смеркалось, то есть было что-то от половины седьмого до без четверти семь. После короткой ссоры Чижек ударил его, Покорный свалился, а Чижек удрал. Что дальше? Механик, лежащий под машиной, – вещь самая обыкновенная, так? Кто обратит внимание на то, что механик-то не двигается! Тогда и явился убийца с пистолетом и глушителем – в отличие от первого нападавшего с явным намерением убить. Даже Чижек не такой уж идиот, чтоб совершить преднамеренное убийство во дворе, когда еще в общем-то светло, потому что он не успел бы убежать далеко, как уже кто-нибудь позвонил бы в службу общественной безопасности. Между прочим, этот второй убийца тоже предполагал застать Покорного дома…

– Кто же этот второй? – хрипло перебил его Матейка.

– Да Павел Покорный, – ответил Яролим тоном, каким мы отвечаем на ненужный вопрос. – К тому времени стемнело, горела только переноска, стало быть, Павел не мог видеть ясно, и он не заметил, что механик лежит неподвижно. То ли он спешил, то ли опасался, что в другой раз не найдет в себе решимости или не обеспечит себе алиби… Он выстрелил в голову лежащего и погасил переноску – впрочем, это он сделал, наверное, прежде всего. И тут потерял самообладание.

– Из чего вы это заключаете? – Взгляд Матейки перебегал с Яролима на Томека и обратно.

– Из его поведения, Ломикар. Имитировать самоубийство он намеревался с самого начала. Происходи все в квартире, это удалось бы сделать куда правдоподобнее, а как быть здесь? Будь отперта ваша машина, пан доктор, он бы скорее всего затолкал мертвеца в нее. А так, в смятении, он постарался только по возможности отдалить момент, когда труп будет найден. В углу под навесом стояла моя «октавия», там довольно темно даже днем. Вот почему он сломал запор моей машины и втащил туда убитого. Сунул ему в руку пистолет и, как это ни странно, сообразил даже снять глушитель…

– Хорошо, – с сомнением протянул Матейка. – Но как ты объяснишь, зачем он украл документы брата?

– Объясню. Это паника, обыкновеннейшее смятение. Весь план убийства внезапно рассыпался. И Павел начал громоздить одну улику на другую, не подумав, что в данном случае чем их меньше, тем лучше для него. Он имитировал самоубийство – и при этом захотел еще изобразить убийство с целью ограбления… В спешке он открыл только то отделение бумажника, куда кладут мелкие купюры. В большое же, для крупных, забыл заглянуть.

Яролим посмотрел на Томска, молча признавая этим его соавторство в решении загадки и как бы предоставляя ему продолжать.

– Вы исчерпали не все, – с вежливой улыбкой подхватил тот. – Вы не упомянули о первом и, быть может, более важном виновнике… Понимаете, коллеги, в отличие от вас я видел Марту Покорную и, если помните, охарактеризовал вам ее довольно полно… Я очень легко могу себе представить, как часто, а главное, в каком тоне она попрекала мужа его братом, – паршивая овца, арестант и так далее, – которому может взбрести в голову, чего доброго, вселиться в свою половину коттеджа. Еще вы должны уяснить себе обстоятельства поступления Чижека на работу в «Стройэкс». Думаю, что Павел Покорный под нажимом супруги поначалу старался как-нибудь выжить Чижека из комбината, но тот зашел к нему и попросту пригрозил… Мол, вышвырнете меня – будьте уверены, всем расскажу, что за птица ваш братец! Стало быть, Павел Покорный похитил у брата не бумажник, а документы, вернее, даже не документы, – он устранил «возможность идентификации», понимаете, имя похитил, чтобы брат исчез совершенно, и он, Павел, обрел бы покой на работе и, главное, дома. У людей, знаете ли, работает еще и подсознание…

– Почему же он их не сжег? – спросил для очистки совести Матейка, уже основательно поколебленный. – И зачем забрал мелкие купюры?

– Из обычной трусости, Ломикар, – ответил Яролим. – Все пошло не по его плану, вот он и начал импровизировать. Конечно, умнее было бы или вовсе не трогать бумажник, или уничтожить его дома, но ведь он сначала в панике имитировал ограбление, а потом бумажник стал жечь ему пальцы, вот он его и выбросил. Может, даже пожалел, зачем взял, да откуда ему было набраться мужества, чтобы вернуться и сунуть бумажник обратно в куртку убитого?

– А как же телефонные разговоры?

– В первый раз он мог звонить из любого автомата, вон на соседней станции метро их несколько. А если прохронометрировать время поездки в метро от Качерова до Павловой площади да еще несколько шагов до Заводи, то станет ясно, что он вполне мог успеть. Второй раз он звонил из дому, что и подтверждает его жена.

– Покорная заявила мне, что он работал у себя в мансарде и она не хотела ему мешать. Какая она ни есть, но все ее мысли были о больном ребенке. Так что выйти незаметно из дому для Покорного не было проблемой. Я знаю расположение их квартиры, – добавил Томек.

– Но с таким материалом я не могу предъявить ему обвинение в убийстве! – Матейка больше обращался к Томеку, чем к Яролиму: он уже начал считаться с адвокатом как с надежным арбитром.

– С другой стороны, вам трудно будет объяснить, почему вы даже не допросили Покорного, – возразил Томек.

– Ничего другого я и не прошу у тебя, Ломикар, и ни слова больше не скажу, распоряжайся всем сам – только этим не пренебреги! – с жаром воскликнул Яролим.

 

15

Машина преследования въехала на Ветряную улицу в Качерове, сохраняя надежную дистанцию от «фиата» Павла Покорного. Оба сидевшие в машине знали свое дело. Они проедут мимо коттеджа под номером сорок пять и удостоверятся, что тот, за кем они следят, вернулся домой. Затем передадут донесение, после чего их скорее всего сменят и они вернутся в управление. А может, им прикажут припарковаться так, чтоб их не было видно из коттеджа, и ждать дальнейших распоряжений: вдруг тот, за кем они следят, поедет еще куда-нибудь, тогда им придется следовать за ним.

Обыкновенный рабочий день, в общем довольно скучный. Ни о чем особенном не разговаривали и два других человека, в форме автоинспекторов; их синяя с белым «Волга» въехала на Ветряную улицу с противоположной стороны, следуя по обычному своему маршруту. Ничего особенного на улицах не отмечалось. Похоже, сегодняшний рапорт уложится в несколько строк.

Автоинспектор, сидевший рядом с водителем патрульной «Волги», возился со своей зажигалкой. Камушек цеплялся за колесико, и на ходу при толчках машины поправить его было нельзя.

– Остановись на минутку, – попросил он водителя, – только фуркалку свою налажу…

Водитель случайно остановил «Волгу» как раз у калитки дома номер сорок пять.

Между тем от Павла Покорного не ускользнуло, что еще по Сокольской улице, по мосту и потом в начале автострады за ним все время ехала, держась метрах в двухстах, «кортина», мотор которой куда мощнее его «Фиата-850». «Нервы», – успокоил он себя, однако несколько сбавил скорость; «кортина», за стеклами которой виднелось два силуэта, тоже замедлила ход. Это произошло в том месте, где кончается ограничение скорости и всякий водитель со вздохом облегчения нажимает на акселератор. То, что «кортина» замедлила ход, в высшей степени встревожило Покорного.

Взвесив все, Покорный заставил себя сохранять спокойствие. У них нет никаких доказательств, они не найдут ничего, что могло бы опровергнуть мое алиби. Глушитель я бросил в водосток у станции метро, он теперь лежит на дне капала или среди отбросов, задержанных фильтрами. А кроме этого, нет ничего, ровно ничего!

Покорный подумал было покрутиться по извилистым улочкам квартала, застроенного виллами и коттеджами, чтоб проверить, действительно ли «кортина» преследует его. Ведь она свернула с автострады там же, где и он! Но он тотчас отбросил эту мысль: таким образом он обнаружит, что догадался о слежке, а это было бы с его стороны тактической ошибкой. Он стал придумывать другой прием проверки. Надо еще сбросить скорость, разглядеть номер «кортины», а дома сразу же позвонить в службу безопасности – должны же будут там отреагировать на просьбу об охране, тем более что звонит человек, чей брат был убит вчера неизвестным преступником! Я вправе бояться за себя, и даже показалось бы неправдоподобным, если б я не обратил внимания на преследователей…

Тут он увидел шедшую ему навстречу «Волгу» автоинспекции. Она его не интересовала – он больше поглядывал в зеркальце заднего вида. Ехал он теперь чуть ли не шагом, на нейтралке. Ага, вот из-за поворота сзади показалась «кортина»… А «Волга» притормозила как раз у его дома – Покорный был от нее еще метрах в сорока. Человек рядом с водителем «Волги» вертит в руках какой-то блестящий предмет, и не только не прячет его, а даже напротив… Глушитель! Что же еще, как не мой глушитель! Но вы меня еще не взяли!

Решение пришло мгновенно. Включив сразу вторую скорость, Покорный нажал на газ и резко вывернул руль влево. Переулок был с односторонним встречным движением, но Покорный отлично знал эти места и не очень опасался напороться на какую-нибудь машину, идущую навстречу.

Но где они нашли глушитель?! Где только могли они его найти?! И как, как догадались просмотреть водосток именно в том месте?!

Взвыла сирена. Водитель патрульной «Волги» тоже хорошо знал эти места и прекрасно помнил, какие улицы тут с односторонним движением. До сих пор им не приходилось действовать – и вдруг такое дерзкое нарушение! Только пьяный решится на подобную выходку на глазах у автоинспектора! Забыв о зажигалке своего напарника, водитель рванул вдогонку за нарушителем.

Несколькими секундами позднее в тот же переулок, тоже нарушая правила, ворвалась и «кортина». В «Волге» заметили нового нарушителя, заколебались было, за которым из них гнаться сначала. Сидящие в «кортине», не теряя времени, перестроили свой радиоаппарат на волну автомобилей автоинспекции.

Но все-таки на переговоры между обеими машинами ушло несколько десятков секунд, что позволило «фиату» существенно оторваться. Если б водитель «фиата», сменив несколько раз направление, бросил бы где-нибудь машину и продолжил бегство пешком – у него было бы больше шансов спастись или по крайней мере отдалить момент, когда его схватят. Но он вместо этого постарался найти ближайший путь к автостраде. Он вырвался на шоссе так стремительно, что чуть не вызвал серьезную аварию, причем нескольких машин сразу: «подрезав» их, он вылетел на левую, встречную полосу. Перепуганные водители затормозили, на какое-то время заблокировав выезд на автостраду. Даже проблесковый маячок на «Волге», ярко горящие фары и воющая сирена не помогли достаточно быстро расчистить дорогу, потому что за это время со стороны города подъехали еще машины, увеличив пробку. Водитель «фиата» с удовлетворением сказал себе, что этот раунд выиграл он.

Он не знал заключения патологоанатомов, не подозревал, сколь спорной окажется его причастность к смерти брата, какая сложная дискуссия развернется вокруг вопроса, кто убил Петра: Вацлав Чижек или он своим выстрелом; другими словами, будут спорить, совершил ли Павел Покорный убийство, или произвел покушение на негодный объект, как это называется у юристов; ибо убить, лишить жизни можно только живого человека, а не мертвеца. Знай он все это – сидел бы сейчас дома и ждал, как отреагирует служба безопасности на его звонок с просьбой об охране перед злоумышленниками в «кортине».

Вместо этого он просто бежал. Куда – этого он пока не ведал. Весь сосредоточился на самом бегстве, на «бегстве как таковом», по выражению Яролима. Павел Покорный, окончивший промышленное училище, в настоящее время – слушатель третьего курса заочного политехнического института, повел себя куда глупее, чем едва грамотный Голем с Вышеградской станции. Ян Мыслик маневрировал – Павел Покорный только бежал.

Но скоро он понял, что автострада – это ловушка. Покорный свернул на первой же развязке и наобум двинулся в сторону Кунратиц. Никакого плана у него не было, ему хотелось одного – скрыться из виду…

И ему повезло еще раз. Он обогнал пустой автобус, подъезжавший к конечной остановке. Покорный поставил свой «фиат» за углом, не торопясь купил билет и вскоре уже ехал в автобусе к Праге по старой Бенешовской дороге. У въезда в город, возле бывшей таможни, автобус проехал мимо патрульной машины. Двое в форме общественной безопасности с помощью двух инспекторов на мотоциклах проверяли документы у водителей всех машин, выезжающих из Праги.

 

16

Явившись в дом номер сорок пять на Ветряной улице, Яролим и Матейка услышали от Марты Покорной, что ее муж еще не вернулся с работы. Решили ждать: в последнем донесении агента, ведшего наблюдение за Покорным, сообщалось, что тот уже выехал из «Стройэкса» по направлению к дому.

Потом они получили сообщение по радио о бегстве Покорного. К поискам подключались все новые и новые силы – люди, автомобили, радиостанции. Трехчасовой обыск в квартире, равно как и допрос Марты Покорной, не дали ничего.

Павла Покорного задержали лишь около полуночи, когда он на украденном велосипеде пытался выскользнуть из Праги по проселочной дороге к деревне Сухдол.

«Ну, вот и все», – хотел было сказать Яролим, вешая телефонную трубку, да раздумал. Минут через двадцать привезут задержанного; предстоит тяжелая работа, и только тогда кончится этот день, в котором с самого утра всё шло вкривь и вкось.