На столе лежала записка. «Я в больнице. Сердечный приступ. Молодец, доченька. Надеюсь, ты хорошо погуляла».
Мне хотелось выпрыгнуть в окно. Я с силой распахнула его и встала на подоконник. Внизу по дороге медленно ехал троллейбус. Маленький мальчик смотрел из него в окошко, увидев меня, он помахал мне рукой. Я помахала в ответ. Жаркое лето коснулось моих ног. Я была еще в праздничном платье, дурман потихоньку испарялся, отчего сознание плавало и бурлило, тошнотой подкатывая к горлу. Зачем мне жить? Если каждый раз я должна вернуться домой в одиннадцать. Когда все они будут встречать рассветы, целоваться до синевы губ, прячась в прохладных ночах, считая звезды, я буду сидеть у маминых ног, охраняя ее покой. Если выпрыгну, то покалечусь, третий этаж, ерунда.
Я закурила сигарету.
Какая разница, умру я или нет? Все равно я не живу.
Мама вернулась вечером. Мы молча пили чай, я плакала. Она смотрела на меня, во взгляде читалась скользкая радость оттого, что я страдаю. Но, спохватившись, она неожиданно меня обняла.
– Доченька, прости, но я так волновалась. Я не спала всю ночь. Сердце болело. Ты же знаешь, что нельзя одной по ночам бродить. Столько плохих людей вокруг, понимаешь?
– Мама, прости меня, прости! – я, кажется, кричала. Мама испугалась.
– Нет, ты не думай. Про больницу я так написала, чтобы ты осознала ответственность. Ну-ну, тише, успокойся. Больше ты так не поступишь, верно? Ты пойми, если с тобой что-то случится, мне незачем жить.
И мы пили чай с шоколадным печеньем. Потом немного белого вина, мама припрятала эту бутылку, чтобы отметить окончание школы. Обсуждали поступление в университет.
Через несколько недель, когда я готовилась к вступительным экзаменам, мне неожиданно позвонила Женя.
– Ну что, одноклашка, как дела?
– Да нормально, – я была удивлена ее звонком.
– Мы тут с девчонками решили выбраться в центр города, погулять по набережной, там еще концерт будет. Ты с нами?
– Я сейчас, – я думала лишь о маме. Пустит, нет? Боже, мне восемнадцать лет, но я не могу оторваться от мамы без спроса. – Можно я тебе перезвоню?
Женя продиктовала свой номер.
– Мам, – я подошла к ней, она готовила суп. – Сегодня концерт в городе. Тут недалеко, пустишь меня?
– Толпа пьяных подростков, ну-ну, вот куда тебя опять тянет. Знаешь, что в толпу часто любят бросать пустые бутылки из-под пива? Раз – и в голову. Да, да, что ты на меня смотришь? Мне рассказывал коллега, его сын так попал в травматологию. Но если тебе охота тягаться среди дебилов и алкашей, то ради бога.
Она отвернулась. Я не знала, что делать. Подошла к маме и обняла ее тонкую спину.
– Я не поздно вернусь, хорошо?
Она не ответила. Только помешивала черпаком внутри кастрюли. Повела плечами, стряхивая меня с себя.
Я ушла к себе в комнату и стала неторопливо собираться. Перед глазами уже мелькала красочная картина, как мы с одноклассницами среди толпы возносим руки к небесам, пульсируя, движемся в безумном такте музыки. Голоса, крики, пивной хмель во рту, сверху на нас падают солнечные лучи – и все это громкие звуки молодости.
Только тяжелое чувство в груди, словно там не сердце, а булыжник, и он давит изнутри, выпирая гладкими краями, укоряет меня за бездумность, за вольность, ведь там где-то волнуется мама.
Я услышала ее стон. Она сидела за кухонным столом, глядя в окно, и плакала.
– Я так одинока, – вымолвила, увидев меня. – Никого нет. И ты убегаешь, покидаешь меня. Как же жить теперь?
Я осталась с ней. Мы пили чай в тихом молчании, лишь шум газовой конфорки слегка нарушал эту тревожную тишину.