Быша же тогда обновления во Иерусалимех, и зима бе. И хождаше Иисус в церкви, в притворе Соломони. Обыдоша же Его Иудее и глаголаху Ему: доколе души наши вземлеши? Аще Ты еси Христос, рцы нам не обинуяся (10, 22–24)

Изъяснение 10, 22–24. Двуличность и упорное неверие иудеев. – Всемогущество Отца есть в то же время и всемогущество Сына. – Подтверждение Божества Иисуса Христа. – Удаление Иисуса Христа, отвергнутого иудеями, в то место, где свидетельствовал о нем Иоанн Креститель. – Польза удаления от мира и его треволнений. – Изображение христианской женщины. – Против роскоши женщин.

1. Всякая добродетель хороша, но в особенности – незлобие и кротость. Она выказывает в нас людей; она отличает от зверей; она делает равными Ангелам. Поэтому и Христос часто и много говорит об этой добродетели, повелевая быть кроткими и незлобивыми. И не словами только заповедует это, но учит тому и самими делами, то терпеливо перенося заушения, то подвергаясь поношениям и наветам и, несмотря на то, опять обращаясь с наветниками. Вот те именно, которые называли Его имеющим беса и самарянином, которые неоднократно хотели умертвить Его и бросали в Него камни, – те самые, окружив Его, спрашивали: аще Ты еси Христос? Но Он и теперь, после столь многих и великих козней, не отверг их от Себя, но отвечал с великою кротостию. Но необходимо рассмотреть всю эту беседу сначала. Быша, сказано, обновления во Иерусалимех, и зима бе. Это был великий и общенародный праздник. Иудеи с великим усердием праздновали этот день, в который восстановлен был храм по возвращении их из продолжительного персидского плена. На этот праздник явился и Христос: теперь Он часто приходил в Иудею, так как время страдания было уже при дверях. Обыдоша же Его Иудее и глаголаху Ему: доколе души наша вземлеши? Аще Ты еси Христос, рцы нам не обинуяся. (На это Христос) не сказал: чего вы от Меня хотите? Вы неоднократно называли Меня беснующимся, и неистовым, самарянином; вы считали Меня противником Божиим и обманщиком и недавно еще говорили: Ты о Себе Сам свидетельствуешь. свидетельство Твое несть истинно (8, 13). Как же теперь спрашиваете и хотите узнать от Меня, тогда как отвергаете Мое свидетельство? Нет, ничего такого Он не сказал, хотя и знал, что намерение, с которым они спрашивали, было лукавое. Правда, окружив Его и сказав: доколе души наша вземлеши? – они тем по видимому выразили некоторое усердие и желание знать, но на самом деле мысль, с какою спрашивали, была злая и коварная. Так как дел Его они не в состоянии были оклеветать и опорочить, то старались уловить Его в словах, и потому постоянно предлагали Ему вопросы, не с тем чтобы знать, но чтобы заградить Ему уста Его собственными словами. Не будучи в состоянии ничем опорочить Его дела, старались найти какой-нибудь предлог в Его речах. Поэтому-то и говорили: рцы нам, хотя Он уже неоднократно говорил. Так и самарянке Он говорил: Аз есмь, глаголяй с тобою (4, 26), и слепому: и видел еси Его, и глаголяй с тобою Той есть (9, 37). Да и им самим Он сказал, хотя не такими, но другими словами. И если бы они имели ум и действительно желали знать, то могли бы уже и по тем словам признать Его, потому что делами Он много раз доказал это. Между тем смотри, какое у них развращение и упорство. Когда Он проповедовал и учил словами, они говорят: кое убо Ты твориши знамение? (6, 30). А когда представлял доказательства в делах, тогда говорят Ему: аще Ты еси Христос, рцы нам не обинуяся. Таким образом, когда вопиют дела, они ищут слов, а когда учат слова, прибегают к делам, всегда настаивая на противном. А что они спрашивали не с тем, чтобы знать, это показал конец. В самом деле, на Того Самого, Которого считали столько достоверным, что принимали Его свидетельство даже о Себе Самом, – на Того Самого, едва только изрек Он несколько слов, тотчас начали бросать камни. Значит, и то, что они окружили Его, и то, что настоятельно спрашивали, делалось с лукавством. Да и самый образ вопроса являл в них великое недоброжелательство. Рцы нам, говорят, не обинуяся, аще Ты еси Христос? Хотя всегда, бывая во время праздников, Он все говорил не обинуяся и ничего не говорил тайно, однако ж они для того обращаются к Нему с льстивыми словами и говорят: доколе души наша вземлеши, чтобы, вызвав Его, опять найти какой-нибудь повод к обвинению. А что они всегда спрашивали Его с этою целию, – не для того, чтобы научиться, но чтобы уловить Его в словах, – это видно не отсюда только, но и из многих других мест. Так и тогда, когда они приступили и спрашивали: достойно ли есть дати кинсон кесареви, или ни? (Мф. 22, 17), и когда беседовали о разводе с женою, и когда спрашивали о той, о которой говорили, что она имела семь мужей, – они были уличены в том, что предлагали вопросы не с желанием знать, но со злым намерением. Но в тех случаях Он обличает их, говоря: что Мя искушаете, лицемери? (Мф. 22, 18), показывая тем, что Он знает их тайные намерения; а здесь ничего такого не говорит, научая нас не всегда обличать наветников, но многое переносить с кротостию и незлобием. Итак, поелику безумно было требовать свидетельства слов, когда проповедовали о Нем дела, то послушай, как Он им отвечает, частию указывая на то, что они без нужды этого требуют и не для того, чтобы научиться, частию показывая, что Он уже дал ответ более ясный, чем на словах, то есть ответ в делах. Многажды, говорит, рех вам, и не веруете Мне: дела, яже Аз творю о имени Отца Моего, та свидетельствуют о Мне (10, 25). Это самое часто говорили между собою и умереннейшие из них: не может человек грешен сицева знамения творити (9, 16); и опять: не может бес слепым очи отверсти (10, 21); и также: никтоже может знамений сих творити, аще не будет Бог с ним (3, 2). И, видя знамения, которые Он творил, говорили: сей есть Христос (7, 41), а другие говорили: Христос, егда приидет, еда больша знамения сотворит, яже Сей творит? (7, 31). Да и эти самые (которые теперь спрашивали) хотели уверовать в Него на основании дел, говоря: кое Ты твориши знамение, да видим и веру имем Тебе? (6, 30).

2. Итак, поелику в то время они показывали вид, будто убедятся простым словом, между тем как не убедились столь многими делами, то Он обличает лукавство их, говоря: если вы делам не веруете, то как поверите словам? Значит, вопрос (ваш) излишний. Но рех вам, говорит, и не веруете: несте бо от овец Моих (10, 25–26). Я, со Своей стороны, исполнил все, что следовало сделать пастырю. Если же вы не следуете за Мной, то это происходит не оттого, будто Я – не пастырь, но оттого, что вы – не Мои овцы. Овцы Моя, говорит, гласа Моего слушают, и по Мне грядут. И Аз живот вечный дам им, и не погибнут во веки, и не восхитит их никтоже от руки Моея. Отец Мой, Иже даде Мне, болий всех есть, и никтоже может восхитити их от руки Отца Моего. Аз и Отец едино есма (см.: 10, 27–30). Смотри, как Он, и не признавая их, склоняет следовать за Собою. Вы, говорит, не слушаете Меня, потому что вы и не овцы Мои; а те, которые следуют за Мною, принадлежат к стаду. Это сказал Он с тою целию, чтобы они поревновали сделаться овцами. Потом, сказав, чего (овцы Его) достигнут, Он тем подстрекает их и возбуждает в них желание. Что же? Значит, по могуществу (только) Отца никто не восхитит (их)? А Сам Ты не можешь и не имеешь силы охранить? Отнюдь нет. И чтобы ты знал, что изречение – Отец, Иже даде Мне, сказано ради иудеев, чтобы они опять не назвали Его противником Божиим, то вот Он, сказав: не восхитит никтоже от руки Моея, далее показал, что рука Его и рука Отца одна и та же. А если бы это было не так, то следовало бы сказать, что Отец Мой, Иже даде Мне, болий всех есть, и никтоже может восхитити их от руки Моея. Но Он не сказал так, а: от руки Отца Моего. Потом, чтобы ты не подумал, что Сам Он бессилен, но овцы находятся в безопасности по причине силы Отца, Он присовокупил: Аз и Отец едино есма. Как бы так говорил: не потому Я сказал, что ради Отца никто не похитит овец, будто Сам Я не силен охранить их: Аз и Отец едино есма, – то есть по отношению к могуществу, так как вся речь у Него была о могуществе. Если же одно и то же могущество, то, очевидно, и существо. Так как иудеи вооружались бесчисленными средствами, строили ковы, отлучали от синагоги, то Он говорит, что все это они предпринимали напрасно и бесполезно; овцы находятся в руке Отца Моего, как и Пророк говорит: се, на руках Моих написах стены твоя (Ис. 49, 16). Потом, показывая, что рука одна, Он называет ее то Своею, то Отчею. А когда ты услышишь слово: рука, не представляй себе ничего чувственного, но – силу, власть. Если же потому никто не мог восхитить, что (Отец) облек Его силою, в таком случае излишне было бы дальнейшее изречение: Аз и Отец едино есма. Если бы Он был меньше (Отца), то это изречение было бы очень дерзновенно, потому что оно показывает нечто другое, как равенство могущества. Так именно поняли Его и иудеи, и потому стали бросать в Него камни. Однако ж, несмотря и на это, Он не опроверг такого их мнения и предположения. Между тем, если бы они сделали предположение неправильное, следовало бы поправить их и сказать: для чего вы это делаете? Я сказал это не для того, чтобы приписать Мне и Отцу равное могущество. Но Он поступает совсем напротив: Он утверждает и одобряет их предположение, и все это – несмотря на их ожесточение. Он не только не извиняется в Своих словах, как нехорошо сказанных, а, напротив, еще их укоряет в том, что они имеют о Нем не надлежащее понятие. Так, когда они сказали: о добре деле камение не мещем на Тя, но о хуле, яко Ты, человек сый, твориши Себе Бога (Ин. 10, 33), – послушай, что Он отвечает: аще оных рече Писание богов, к нимже слово Божие бысть, како вы глаголете, яко хулу глаголю, занерех: Сын Божий есть? (см.: 10, 35–36). А эти слова означают вот что: если те, которые получили это название по благодати, не подвергаются обвинению, когда называют себя богами, то как может по справедливости подлежать укоризне Тот, Кто имеет это по естеству? Но Он так не сказал, а доказал это после, употребив наперед выражения более смиренные и сказав: Егоже Отец святи и посла в мир (ст. 36). Когда же утишил их гнев, тогда приводит ясное доказательство. Сначала, чтобы слово Его было принято, Он говорил с некоторым уничижением; а наконец возвысил и сказал так: аще не творю дела Отца Моего, не имите Ми веры; аще ли творю, аще и Мне не веруете, делом Моим веруйте (ст. 37–38). Видишь ли, как Он доказывает то, что я выше сказал, именно, что Он ничем не меньше Отца, но во всем равен? Так как невозможно было видеть существа Его, то вот Он в доказательство равенства Своего могущества представляет равенство и тождество дел.

3. Чемуже именно, скажи, веровать? Тому, что Аз во Отце, и Отец во Мне (см.: ст. 38). Я не иное что, а то же, что Отец, только пребываю Сыном; и Он не иное что, а то же, что Я, только пребывает Отцом. И кто познал Меня, тот познал и Отца, уразумел и Сына. Но если бы (Сын) был меньше (Отца) по могуществу, то и познание было бы ложное. Нельзя познать ни существа, ни могущества одного лица посредством другого, отличного от него. Искаху убо яти Его, и изыде от рук их. Ииде на он пол Иордана, на место, идеже бе Иоанн прежде крестя… Имнози приидоша к Нему и глаголаху, яко Иоанн убо знамения не сотвори ни единаго: вся же, елика рече Иоанн о сем, истинна бяху (см.: ст. 39–41). Христос, после того как возвестит что-нибудь великое и высокое, тотчас удаляется, уступая гневу иудеев, чтобы Своим отсутствием укротить и утишить их страсть. Так поступил Он и в то время. Но для чего евангелист указывает место? Для того, чтобы ты знал, что Он удалился в то место с намерением напомнить иудеям о том, что там произошло и что сказано было Иоанном, равно как и о его свидетельстве. И действительно, пришедши туда, они тотчас вспомнили об Иоанне, поэтому и говорят, что Иоанн знамения не сотвори ни единаго. Иначе какой повод был бы говорить это? Но так как место привело им на память Крестителя, то им пришло на память и его свидетельство. И смотри, какие неоспоримые составляют они умозаключения. Иоанн, говорят, не сотворил никакого знамения, а этот творит; следовательно, отсюда видно Его превосходство. Если же мы верили тому (Иоанну), хотя он не сотворил никакого знамения, то гораздо более (должны веровать) этому (Христу). Затем, так как Иоанн свидетельствовал (о Христе), то, чтобы не показалось, что он, как не сотворивший знамения, недостоин давать свидетельство, они присовокупили: хотя знамения он не сотворил ни одного, однако ж во всем, что говорил о Христе, был истинен, – и тем показали, что не Христос соделался достойным веры чрез Иоанна, а Иоанн чрез дела Христовы. Таким образом, мнози вероваша в Него (ст. 42). И в самом деле, многое привлекало их. Так, вспомнили они о тех речах, которые Иоанн говорил, называя Его креплыпим себя, и Светом, и Жизнию, и Истиною, и всеми прочими (именами); вспомнили и голос, нисшедший свыше, и Духа, явившегося тогда в виде голубя и всем Его указавшего; а сверх того, они видели доказательство в чудесах, и тем, наконец, утверждались. Если Иоанну, говорили они, следовало верить, то гораздо более – Христу. Если тому-без знамений, то гораздо более Христу, Который, вместе со свидетельством от Иоанна, имеет еще доказательство от знамений. Видишь ли, сколько пользы принесло им пребывание в этом месте и удаление от злых людей? По этой-то причине (Христос) часто изводит и удаляет их от сообщества таких людей. Это самое сделал Он и в Ветхом Завете, когда в пустыне, вдали от египтян, наставлял иудеев и устроял во всем. То же внушает Он и нам делать, когда повелевает убегать торжищ, шума и смятений, молиться в тишине – в своей клети. И корабль, неподверженный буре, плывет благополучно: так и душа, не занятая общественными делами, находится в пристани. Поэтому-то женам следовало бы быть любомудрее мужей, так как они по большей части привязаны к занятиям домашним. Оттого именно и Иаков был нелукав, что жил дома и был свободен от внешних тревог; не без причины же Писание заметило о нем: живый в дому (Быт. 25, 27). Но и в доме, скажешь, много беспокойства. Это оттого, что ты сама того хочешь и сама себя окружаешь множеством забот. Муж, обращаясь на торжищах и в судилищах, очевидно, обуревается внешними хлопотами, как бы некоторыми волнами; а жена, сидя дома, как бы в некоем училище любомудрия, и сосредоточив в себе свои мысли, имеет возможность заниматься и молитвою, и чтением, и другими делами любомудрия. И как живущие в пустынях не имеют никого, кто бы беспокоил их, так и жена, находясь всегда дома, постоянно может наслаждаться тишиною. Если же иногда представится ей необходимость и выйти, то и тогда нет для нее повода к беспокойству. В самом деле, женщине нужно бывает выходить или для того, чтобы прийти сюда, или когда надобно омыть тело в бане; затем большую часть времени она сидит дома. Поэтому онаможет и сама любомудрствовать, и, принимая растревоженного мужа, утешать и успокаивать его, разгонять излишние и тяжелые его мысли и, таким образом, снова отпускать его уже без тех неприятностей, какие он принес с собою с торжища, но с добрым расположением, которое приобрел дома. Подлинно, жена благочестивая и разумная скорее всего может образовать мужа и настроить его душу по своему желанию. Ни друзей, ни учителей, ни начальников не послушает он так, как свою супругу, когда она увещевает и дает советы. Это увещание доставляет ему и некоторое удовольствие, потому что он очень любит эту советницу. И я мог бы указать на многих суровых и неукротимых мужей, которые смягчены таким образом. Жена участвует с мужем и в трапезе, и в ложе, и в рождении детей, и в делах явных и тайных, во входах и выходах, и в весьма многом другом; она во всем ему предана и соединена с ним так, как тело соединено с головою. И если она будет разумна и рачительна, то всех других превзойдет и победит в попечении о своем супруге.

4. Поэтому убеждаю: считайте это обязанностию и давайте надлежащие советы. Женщина имеет великую силу как для добродетели, так и для порока. Она погубила Авессалома, она – Амнона, она намеревалась – Иова; но она же избавила Навала от смерти, она спасла целый народ. Так Девора и Иудифь выказали доблести мужей – военачальников. Таковы же и многие другие жены. Поэтому и Павел говорит: что бо веси, жено, аще мужа спасеши? ( 1 Кор. 7, 16). И мы знаем, что в те времена Персида, Мариам и Прискилла приняли на себя подвиги апостольские. Этим-то женам и вы должны ревностно подражать, и не словами только, но и делами наставлять своего супруга. Как же мы можем учить его делами? Когда он увидит, что ты не злонравна, не расточительна, не любишь украшений, не требуешь излишних денежных доходов, но довольствуешься тем, что есть, в этом случае он непременно послушает и твоих советов. Если ты на словах будешь любомудрствовать, а на деле станешь поступать напротив, то он обвинит тебя в великом пустословии. А когда вместе с словами ты представишь ему наставление делами, тогда он похвалит тебя и скорее послушает. Так будет, например, когда ты не станешь искать ни золота, ни жемчуга, ни драгоценных одежд, но вместо этого – скромности, целомудрия, благодушия и, поступая так сама, будешь требовать того же и от него. Если же надобно что-нибудь делать для угождения мужу, то нужно душу украшать, а не тело наряжать и погублять. Не столько золото, которым ты украшаешься, сделает тебя любезною и приятною для него, сколько целомудрие, и ласковость к нему, и готовность умереть за своего супруга. Это по преимуществу пленяет мужей. То украшение неприятно мужу, потому что приводит в стесненное положение его имение и требует больших издержек и забот; а это, о котором сказано выше, привяжет мужа к жене. Ласковость, дружба и любовь ни забот не приносят, ни издержек не требуют, но все противоположное. Притом тот наряд от привычки делается приторным, а украшение души цветет каждый день и возжигает сильнейший пламень. Итак, если хочешь нравиться мужу, украшай душу целомудрием, благочестием, попечением о доме. Эта красота и более пленяет, и никогда не прекращается. Ни старость не разрушает этой красоты, ни болезнь не уничтожает. Красоту телесную и время продолжительное разрушает, и болезнь истребляет, и многое другое; а что украшает душу, то выше всего этого. Кроме того, та красота и возбуждает зависть, и возжигает ревность; а эта чиста от такой болезни и свободна от всякого тщеславия. Таким образом, и в доме все будет идти лучше, и доходы будут изобильнее, когда золото не будет лежать вокруг твоего тела, не будет связывать твоих рук, но будет употребляться на необходимые нужды, как, например, на содержание слуг, на необходимое попечение о детях и на другие действительные потребности. Но если не так, если будет со всех сторон лежать пред глазами и стеснять сердце, то какая прибыль? Какая польза? Печаль сердца не позволяет замечать того, чем пленяются глаза. Ведь вы знаете, верно знаете, что если бы кто увидел женщину, даже лучше всех украшенную, он не может находить в том удовольствия, когда у него душа болеет. Кто хочет находить удовольствие, тому наперед нужно быть веселым и иметь расположение к радости. Между тем если золото все растрачено на украшение женина тела, а в доме обитает скудость, то для супруга нет никакого удовольствия. Итак, если желаете нравиться мужьям, приводите их в приятное расположение духа; а приведете их в это расположение, когда отвергнете наряды и украшения. Все это, по-видимому, имеет для него некоторую приятность во время бракосочетания, но впоследствии, с течением времени, теряет свою цену. Если от привычки мы не очень удивляемся небу, которое так прекрасно, и солнцу, которое так блистательно, что ты не можешь сравнить с ним ни одного тела, то каким образом будем дивиться украшенному телу? Это говорю я, желая, чтобы вы украшались истинною красотою, которую заповедал Павел: ни златом, или бисерми, или ризами многоценными, но, еже подобает женам обещавающимся благочестию, делы благими (1 Тим. 2, 9-10). Или ты хочешь нравиться лицам посторонним и от них получать похвалы? Но это желание отнюдь не жены целомудренной. Впрочем, если хочешь, то и они будут очень любить тебя и хвалить за целомудрие. В самом деле, ту (любящую наряды) не похвалит ни один скромный и порядочный человек; похвалят разве люди распутные, или, лучше сказать, и они не похвалят, а, напротив, станут говорить о ней худо, когда заметят, что ее бесстыдство возбуждает в них вожделение. А эту (целомудренную) и те, и другие, и все похвалят, так как не только не получают от нее никакого вреда, а, напротив, еще наставление в любомудрии. И от людей ей будет великая похвала, и от Бога великая награда. Итак, будем ревновать об этой красоте, чтобы и здесь пожить в безопасности, и достигнуть будущих благ, которых да сподобимся все мы, по благодати и человеколюбию Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава во веки веков. Аминь.