Обаче убо и от князь мнози вероваша в Него: но фарисей ради не исповедаху, да не из сонмищ изгнани будут. Возлюбиша бо паче славу человеческую, неже славу Божию (12, 42–43)

Изъяснение 12, 42–43. Любостяжание очень опасная болезнь. – О единосущии Отца и Сына. – Должно избегать тщеславия, яд которого распространяется повсюду. – Против роскоши женщин. – Увещание к милостыне. – Женщины должны оставить роскошь, чтобы можно было располагать своих мужей к подаянию милостыни.

1. Мы должны избегать всех вообще душевредных страстей, но особенно тех из них, которые и сами из себя рождают много грехов. Таково, например, сребролюбие. Оно и само по себе тяжкая болезнь, но становится еще тяжелее потому, что оно корень и мать всех зол. Таково же и тщеславие. Вот, например, и эти (начальники иудейские) отторглись от веры по любви к славе. Мнози, говорит Писание, и от князь вероваша в Него, но иудеев ради не исповедоваху, да не из сонмищ изгнани будут. Так точно и (Христос) еще прежде говорил им: како вы можете веровати, славу друг от друга приемлюще, и славы, яже от Единаго Бога, не ищете? (Ин. 5, 44). Следовательно, они были не князья, а рабы, и рабы самые низкие. Впрочем, впоследствии и этот страх исчез. При Апостолах мы нигде не встречаем одержимых этою болезнию; при них обращались к вере и князья, и священники; ниспосланная благодать Святого Духа всех их сделала тверже адаманта. Но так как теперь это служило еще для них препятствием к вере, то послушай, что говорит Христос: веруяй в Мя не верует в Мя, но в Пославшаго Мя (12, 44). Как бы так говорил Он: что боитесь вы уверовать в Меня? Вера в Меня, равно как и неверие, через Меня переходит к Богу. Смотри, как всегда и во всем обнаруживает Он совершенное равенство Своего существа. И не сказал: кто верует Мне, – чтобы кто не подумал, будто Он здесь говорит о Своих словах, – что можно было сказать и о людях, например: кто верует апостолам, верует не им, а Богу. Но чтобы ты знал, что Он здесь говорит о вере в Свое существо, Он не сказал: кто верует Моим словам, но: веруяй в Мя. Но почему, скажешь, Он нигде не сказал наоборот: кто верует в Отца, верует не в Отца, а в Меня? Потому, что возразили бы: вот мы веруем в Отца, а в Тебя не веруем. Ведь они были еще очень немощны. Потому, беседуя с учениками, Он сказал так: веруйте в Бога и в Мя веруйте (14, 1); а с иудеями – видя, что они, по своей немощи, еще не могут услышать такие слова, ведет речь иначе; им Он показывает, что невозможно уверовать в Отца, не уверовав в Него. И, чтобы ты не подумал, будто это сказано в том же смысле, в каком может быть сказано и в отношении к человеку, Он присовокупляет: видяй Мя видит Пославшаго Мя (12, 45). Что же? Значит, Бог – существо телесное? Вовсе нет. Христос говорит здесь о видении умственном и тем опять показывает Свое единосущие. Но что значат слова: веруяй в Мя? Это то же, как если бы кто сказал: кто берет воду в реке, берет ее не из реки, а из источника; а впрочем, и это еще весьма слабое подобие настоящего предмета. Аз Свет в мир приидох (ст. 46). Так как Отец везде называется Светом, и в Ветхом и в Новом Завете, то и Он прилагает к Себе это название; поэтому и Павел, научившись отсюда, называет Его сиянием. Вообще Он здесь показывает великое сродство с Отцом и не полагает никакого различия, потому что вера в Него, говорит, не к Нему относится, а переходит к Отцу. А светом Он Себя назвал потому, что Он уничтожает заблуждение и рассеивает умственный мрак. Аще кто Меня не слушает, Аз не сужду ему: не приидох бо, да сужду мирови, но да спасу мир (см.: ст. 47). Чтобы не подумали, будто Он по немощи не обращал внимания на тех, которые пренебрегали Им, для этого Он сказал: не приидох, да сужду мирови.

2. Потом, чтобы не сделались от этого нерадивее, узнав, что если верующий получает спасение, за то и неверующий не подвергается наказанию, – смотри, как Он поставляет им на вид и Страшный суд, присовокупляя следующие слова: отметаяйся Мене и не приемляй глагол Моих имать судящаго ему (ст. 48). Но если Отец не судит никомуже и Ты пришел не с тем, чтобы судить мир, так кто же его будет судить? Слово, еже глаголах, то судит ему в последний день (ст. 48). Так как они говорили, будто Он не от Бога, то Он и сказал так, показывая, что для них тогда не будет возможности говорить это, но слова, которые Я изрек ныне, предстанут вместо обвинителя, будут обличать их и отнимут у них всякое оправдание. И слово, еже глаголах. Какое слово? Яко Аз не Сам от Себя пришел, но пославый Мя Отец, Той Мне заповедь даде, что реку и возглаголю (см.: ст. 49) – и все другие подобные слова. Следовательно, это говорилось так только для них, чтобы они не могли иметь никакого предлога к извинению. В противном случае, какое (Христос) будет иметь преимущество пред Исаиею? Ведь этот последний говорит то же самое: Господь дает мне язык научения, еже разу мети, егда подобает рещи слово (Ис. 50, 4). Какое пред Иеремиею, который также, когда был послан, получил вдохновение? Какое – пред Иезекиилем? Ведь и этот говорил после того, как поглотил свиток. Притом же те, которые будут слушать Его слова, были бы причиною Его знания. Если Он получил заповедь, что Ему говорить, только тогда, когда был посылаем, то наконец ты должен будешь сознаться, что Он того не знал прежде, чем был послан. А что может быть нечестивее этих слов, если кто станет принимать их в этом смысле и не позаботится узнать причину их уничиженности? Апостол Павел говорит, что даже ученики знали, что есть воля Божия благая и угодная и совершенная (Рим. 12, 2): Сынули не знать до тех пор, пока Он не получил заповеди? Есть ли в этом какая-нибудь сообразность? Видишь, что Он говорит с чрезвычайным уничижением для того, чтобы и иудеев привлечь к Себе, и на последующих людей наложить молчание? Итак, для того Он говорит по-человечески, чтобы хотя этим способом понудить их к тому, чтобы они избегали всего низкого в Его словах, зная, что Он так говорит не по существу, а по немощи слушателей. И вем, яко заповедь Его живот вечный есть: яже убо Аз глаголю, якоже рече Мне Отец, тако глаголю (Ин. 12, 50). Видишь, как уничиженны эти слова? Ведь кто получит заповедь, тот уже не господин над самим собою. А между тем Сам же Он говорит: якоже Отец воскрешает мертвыя и живит, тако и Сын, ихжехощет, живит. Ужели же воскрешать, кого хочет, Он имеет власть, а говорить, что хочет, не имеет? Очевидно, Он этими словами хочет сказать вот что: неестественно, чтобы иное говорил Он и иное высказывал Я. И вем, яко заповедь Его живот вечный есть. Это Он сказал против тех, которые почитали Его обманщиком и говорили, будто Он пришел на погибель. А словами: Аз не сужду показывает, что Он нисколько не виновен в их погибели. Этим Он как бы так свидетельствует, намереваясь оставить их и больше не обращаться с ними: беседуя с вами, Я ничего не говорил собственно от Себя, но все от Отца. И для того Он заключает Свою беседу с ними словами уничиженными, чтобы сказать, что при самом конце таков был Мой последний голос к ним. Какой же именно? Якоже рече Мне Отец, тако глаголю. Если бы Я был противником Богу, Я бы сказал напротив: что Я ничего не говорю угодного Богу, чтобы всю славу присвоить Себе; но Я все отношу к Нему, так что даже ничего Своего не говорю. Почему же вы не верите Мне, когда Я говорю, что Я получил заповедь, и когда с такою силою опровергаю ваше неправое мнение, будто Я противлюсь Отцу? Как получившим заповедь невозможно ни делать, ни говорить ничего другого, кроме того, что угодно пославшим их, до тех пор, пока они во всей точности не исполнят заповеди, так и Мне нельзя ни делать, ни говорить ничего другого, кроме того, что хочет Отец. Что делаю Я, то творит Он, потому Он со Мною есть и не остави Мене единаго Отец (8, 29). Видишь, как Он всюду показывает, что Он тесно соединен с Своим Родителем и между Ними нет ничего посредствующего? И в том случае, когда Он говорит: о Себе не приидох, Он тем не власть у Себя отнимает, а уничтожает лишь мысль, будто Он чужд и противен Богу. Ведь если люди властны сами над собою, то тем более Единородный Сын. А что это справедливо, – послушай, что говорит Павел: умалил Себе и предаде за ны (см.: Флп. 2, 7). Но, как я сказал, страшно, истинно страшно – тщеславие. Оно было причиною, что и эти люди не веровали, и другие худо веровали, и что слова, которые (Христос) говорил для их же самих – из человеколюбия, они обращали в повод к нечестию.

3. Итак, будем всячески избегать этого зверя. Он бывает различного рода и вида, и разливает свой яд на все – и на сокровища, и на удовольствия, и на красоту телесную. Потому-то мы везде и переступаем границы нужды; оттого и роскошь в одежде, и большая толпа слуг; оттого пренебрегается умеренность во всем – и в домах, и в одежде, и в столе, а роскошь господствует. Ты хочешь наслаждаться славою? Подавай милостыню: тогда тебя похвалят Ангелы, тогда тебя прославит Бог. А теперь вся слава достается на долю золотых дел мастеров и ткачей; ты же остаешься без венца и нередко видишь себя обременяемою проклятиями. Не обвешивай ты всем этим своего тела, а издержи все это на пропитание нищих, и со всех сторон будут рукоплескания, отвсюду – великая похвала. Тогда именно ты будешь этим обладать, когда будешь раздавать другим; а покуда ты пользуешься одна, ты не владеешь. Дом – не надежное хранилище; верное хранилище – это руки нищих. И зачем ты украшаешь тело, между тем как душа остается в небрежении и покрыта нечистотою? Зачем ты не столько заботишься о душе, сколько о теле? Ведь о ней следовало бы даже больше заботиться; по крайней же мере, возлюбленные, будем иметь о ней хоть такое же попечение. Скажи мне: если бы кто спросил у тебя, чего бы ты лучше желала: тело ли иметь чистое, здоровое и прекрасное, а одеяние носить бедное – или иметь тело уродливое и больное, но ходить в золоте и щеголять убранством? Не гораздо ли скорее ты захотела бы иметь благообразие в самой природе своего тела, чем в пышности одежд? Ужели же ты по отношению к телу пожелаешь этого, а по отношению к душе – противного? Имея душу отвратительную, безобразную и черную, ужели ты думаешь что-нибудь выиграть чрез золотые украшения? Не крайнее ли это безумие? Обрати лучше эти украшения внутрь и этими ожерельями убери свою душу. Когда они лежат на теле, они не служат ни к его здоровью, ни к красоте. Ведь они не сделают ни черного белым, ни безобразного – красивым и благовидным. Но если ты украсишь ими душу, то скоро сделаешь ее из черной белою, из отвратительной и безобразной – прекрасною и благовидною. И это не мое слово, но Самого Господа, Который говорит так: аще будут греси ваши, яко багряное, яко снегубелю (Ис. 1, 18); и еще: дадите милостыню, и вся чиста вам будут (см.: Лк. 11, 41). И не себя только, а и мужа своего ты сделаешь прекрасным, если будешь поступать таким образом. Когда мужья увидят, что вы оставили эти украшения, тогда они уже не будут иметь надобности в больших издержках; а не имея этой надобности, они вовсе отстанут от любостяжания и будут более склонны к милостыне. Да и вы тогда в состоянии будете смело советовать им делать то, что следует; а теперь вы совершенно лишены этой власти. В самом деле, какими устами вы будете говорить им это? Какими глазами будете смотреть, требуя от мужей, чтобы они подавали милостыню, когда большую часть вы издерживаете на украшение тела? Тогда ты в состоянии будешь смело говорить мужу о милостыне, когда оставишь золотые украшения. И если бы даже ты нисколько в том не успела, – по крайней мере, ты исполнишь со своей стороны все; а впрочем, невозможно, чтобы ты не убедила своего мужа, когда будешь говорить ему самими делами. Что бо веси, жено, аще мужа спасеши? (1 Кор. 7, 16). Потому как теперь ты дашь ответ и за себя, и за него, так если отложишь весь этот внешний блеск – получишь сугубый венец, и будешь торжествовать, нося венец вместе с мужем, в бесконечные веки, и будешь наслаждаться вечными благами, которых и да сподобимся все мы, по благодати и человеколюбию Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава во веки веков. Аминь.