Идоста же паки к себе ученика. Мария же стояше у гроба вне плачущи (20, 10–11)

Изъяснение 20, 10–11. Воскресение Господа нашего Иисуса Христа. – Мария возвещает о нем апостолам. – Почему Иисус Христос явился вечером своим ученикам. – Благо – дать Святого Духа неиссякаема. – Нужно всячески стараться о том, чтобы иметь в себе Святого Духа и сохранять Его благодать. – Величие достоинства и должности священников: должно почитать и уважать их, и помогать им. – Оскорблять их – значит вредить самому себе.

1. Женский пол как-то особенно чувствителен и весьма склонен к состраданию. Говорю это для того, чтобы дои тебя не было удивительным, отчего Мария горько плакала при Гробе, а Петр не обнаружил ничего подобного. Ученики, говорит евангелист, идоста к себе, а Мария стояше плачущи. Она, по самой своей природе, легко трогалась, а притом она еще не знала ясно учения о воскресении; напротив, ученики, увидев пелены, уверовали и отправились домой в изумлении. Почему же они не пошли прямо в Галилею, как было им заповедано пред страданием? Может быть, они ожидали прочих (учеников); а с другой стороны, они еще находились в крайнем изумлении. Итак, они пошли домой, а Мария стояла у Гроба. Великое поистине утешение, как я уже сказал, доставляет нам самый вид Гроба. Видишь ли поэтому, как она, для большего утешения, приникает взором во Гроб и хочет видеть место, идеже бе лежало тело (20, 12)? Оттого немалую получила она и награду за столь великое усердие. Чего не видели ученики, то первая увидела жена, именно: Ангелов в белых ризах, сидящих-одного у ног, а другого у главы (см.: ст. 12); самая одежда их показывала уже великую радость и веселие. Так как ум жены не был столько возвышен, чтобы от гробных пелен прийти к вере в Воскресение, то вот совершается нечто большее; она видит Ангелов, сидящих в светлых одеждах, чтобы чрез это могла уже воспрянуть от скорби и утешиться. Впрочем, Ангелы ничего не говорят ей о Воскресении: она возводится к этому догмату мало-помалу. Она видит лица, более обыкновенного светлые; видит одежды блестящие; слышит голос участия, так как Ангелы говорят ей: жено, что плачешися? (ст. 13). Чрез все это, как чрез отверстую дверь, она мало-помалу приводима была к слову о Воскресении. Да и самый образ сидения Ангелов располагал ее к вопросу: из него видно было, что они знают о случившемся, и потому-то сидят не вместе, а отдельно друг от друга. Но так как невероятно было, чтобы она сама прямо осмелилась спросить, то они и вопросом, и образом сидения располагают ее к разговору. Что же она? Она с жаром и вместе с любовию говорит: взяша Господа моего, и не вем, где положиша Его (ст. 13). Что ты говоришь? Так ты еще ничего не знаешь о Воскресении, а все еще воображаешь, что тело Христово переложено? Видишь ли, как она еще не разумела этого высокого догмата? И сия рекши, обратися вспять (ст. 14). Что здесь за последовательность? Мария вступает в разговор с Ангелами и, еще ничего не услышав от них, обращается назад. Мне кажется, что в то время, как она говорила, Христос внезапным Своим явлением позади ее привел в изумление Ангелов, и они, узревши Владыку, и видом, и взором, и движением тотчас обнаружили, что увидели Господа; а это и заставило жену оглянуться и обратиться назад. Так явился Христос Ангелам; а Марии – не так, чтобы не поразить ее изумлением с первого взгляда, но в виде более смиренном и обыкновенном. Это видно уже из того, что она приняла Его за садовника. Женщину с такими уничиженными понятиями, очевидно, надобно было возводить к высшим понятиям не вдруг, но постепенно. Поэтому и Христос спрашивает ее: жено, что плачеши, кого ищеши? (ст. 15). Этим Он показал, что Ему известно, о чем она хочет спросить, и расположил ее к ответу. Так поняла это и Мария, и потому не произносит имени Иисуса, но, полагая, что вопрошающий уже знает, о Ком она осведомляется, говорит: аще ты еси взял Его, повеждь ми, где еси положил Его, и аз возму Его (ст. 15). Опять говорит о положении, взятии и переложении, беседуя о Нем, как о мертвом. Смысл слов ее такой: если вы, боясь иудеев, взяли Его отсюда, то скажите мне, и я возьму Его. Велико усердие, велика любовь жены; но высокого в ней еще нет ничего. Потому-то, наконец, Христос открывает ей высокую тайну, не видом Своим, а голосом. Как в тех случаях, когда Он находился среди иудеев, иногда они узнавали Его, а иногда не узнавали, так и в то время, как Он говорил, Его узнавали лишь тогда, когда Он хотел. Так, когда Он говорил иудеям: кого ищете? – они не узнавали Его ни по виду, ни по голосу, до тех пор, пока Он хотел. То же самое случилось и здесь. Христос произнес теперь только имя Марии, укоряя ее и упрекая за то, что она так думает о Нем, тогда как Он жив. Но как же она отвечает обращшися, между тем как Христос с нею беседовал? Мне кажется, что она, сказав: где еси положил Его, обратилась к Ангелам, с намерением спросить их, чему они изумились, и что Христос, назвав ее по имени, снова заставил ее обернуться от Ангелов в Его сторону и по голосу дал узнать Себя. Действительно, она узнала Его тогда, когда он назвал ее, сказав: Марие (ст. 16), и, значит, узнала не по виду, но по голосу. Может быть, кто-нибудь спросит: откуда известно, что Ангелы пришли в изумление и что поэтому Мария обратилась назад? Но в таком случае нужно будет также спросить: откуда известно, что Мария прикоснулась ко Христу и пала к ногам Его? И как это последнее открывается из слов: не прикасайся Мне (ст. 17), так и первое видно из того, что сказано: обращшися. Но почему Христос сказал: не прикасайся Мне? Некоторые говорят, что Мария просила у Него духовной благодати, так как слышала, что Он говорил ученикам: аще пойду ко Отцу, умолю Его, и инаго Утешителя даст вам (14, 3, 16).

2. Но как она, не бывшая тогда с учениками, могла слышать эти слова? С другой стороны, и по своим понятиям она далека была от подобного желания. Да и как она могла просить об этом, когда Он еще не отошел к Отцу? Что же это значит? Мне кажется, что она и теперь желала обращаться с Ним, как прежде, и от радости не представляла себе ничего великого, хотя Он и сделался по плоти гораздо совершеннейшим. Поэтому Христос, чтобы отклонить ее от такого мнения и внушить ей не говорить с Ним без всякой осторожности (потому что и с учениками, как видно, Он уже не обращался по-прежнему), – возвышает ее помышления и чрез то научает ее более благоговейному с Ним обращению. Если бы Он сказал: не подходи ко Мне, как прежде, теперь обстоятельства изменились, и Я уже не буду обращаться с вами по-прежнему, – то это было бы неприятно и отзывалось бы похвальбой и тщеславием. Но слова: не у бо взыдох ко Отцу (20, 17) были не тягостны и между тем выражали то же самое. Сказав: не убо взыдох ко Отцу, Христос дает разуметь, что Он спешит туда и стремится. А кто готов уже отойти на Небо и не будет более обращаться с людьми, на того уже не следовало смотреть с такими же мыслями, с какими смотрели прежде. Что такое объяснение справедливо, видно из следующих слов: иди и рцы братии Моей, яко иду ко Отцу Моему и Отцу вашему, и Богу Моему и Богу вашему (см.: ст. 17). Но ведь Он намерен был сделать это не тотчас, но спустя сорок дней: для чего же говорит так? Для того, чтобы возвысить помыслы Марии и уверить ее, что Он восходит на Небо. А слова: ко Отцу Моему и Отцу вашему, Богу Моему и Богу вашему относятся к воплощению, так как и восшествие свойственно только плоти. Христос выражается так потому, что говорит с женою, которая не представляла себе ничего великого. Значит, Бог в ином смысле Отец Его и в ином – наш? Именно так. Если Бог не в одинаковом смысле – Бог праведных и Бог прочих людей, то тем более – Сына и наш. Атак как Христос сказал: рцы братии, то, чтобы на основании этих слов не стали предполагать какого-либо равенства (между Ним и учениками), Он показывает и различие: Сам Он будет восседать на Престоле Отчем, а они будут предстоять этому Престолу. Следовательно, хотя Христос, по человеческому естеству Своему, и соделался братом нашим, однако ж по славе – весьма отличен от нас, отличен настолько, что и выразить нельзя. Между тем Мария уходит, чтобы возвестить об этом ученикам (см.: ст. 18). Вот как хорошо усердие и постоянство! Но отчего ученики теперь не скорбят о том, что Христос намерен отойти от них, и не говорят того, что говорили прежде? Тогда они скорбели потому, что Он шел на смерть; а теперь, когда Он воскрес, из-за чего им было печалиться? Мария возвестила им и о своем видении, и о словах, которые могли утешить их. Но легко могло случиться, что ученики, слушая это, или не поверят жене, или, поверив, будут скорбеть о том, что Христос не удостоил их своего явления, хотя и обещал явиться им в Галилее. Поэтому, чтобы они не тревожились такими мыслями, Христос не дал миновать и одному дню, но, возбудив в них желание видеть Его, – как тем, что они уже знали о Его Воскресении, так и рассказом жены, – в тот же день по наступлении вечера, когда они горели желанием видеть Его и были одержимы страхом, – отчего еще более усиливалось их желание, – предстал пред ними, и притом чудесным образом.

Почему же Он явился вечером? Потому, что особенно в это время, по всей вероятности, они находились в наибольшем страхе. Но вот что удивительно: как они не сочли Его за призрак, когда Он вошел чрез затворенные двери и внезапно? Это, без сомнения, потому, что Мария успела уже произвести в них сильную веру, а притом Он и явился к ним в светлом и кротком виде. Днем же Он не явился для того, чтобы ученики собрались все вместе, – так как они были в великом страхе. Поэтому Он даже не стучал в дверь, но внезапно стал посреди их, показал им ребра и руки, а вместе с тем и голосом успокоил волновавшиеся мысли их, сказав: мир вам (ст. 19), то есть не смущайтесь. Этим Он напомнил им слова, сказанные пред страданием: мир Мой оставляю вам, мир Мой даю вам (14, 27), и еще: во Мне мир имейте: в мире скорбни будете (16, 33). Возрадовашася же ученицы, видевше Господа (20, 20). Видишь ли, как слова Его оправдались на деле? Что сказал Он пред страданием: паки узрю вы, и возрадуется сердце ваше, и радости вашея никтоже возмет от вас (16, 22), – то исполнил теперь самим делом. Все же это привело учеников к совершенной вере. Атак как они имели непримиримую брань с иудеями, то Он часто повторяет: мир вам, – предлагая таким образом равносильное брани утешение.

3. Вот какое первое слово сказал Христос по Воскресении. Потому-то и Павел повсюду говорит: благодать вам и мир. Женам Господь благовествует радость, так как женский пол был в печали и на печаль осужден был первым проклятием. Таким образом Он, совершенно прилично, мужам благовествует мир – по причине брани, а женам радость – по причине печали. Уничтожив все, что было поводом к скорби, Христос далее говорит о благотворных следствиях Креста. Таким следствием был мир. Значит, все препятствия теперь отстранены, Христос одержал блистательную победу, и все приведено к вожделенному концу. Поэтому Он, наконец, говорит: якоже посла Мя Отец, и Аз посылаю вы (20, 21). Для вас не будет никакой трудности, как по причине совершившихся уже событий, так и по достоинству Моего лица, так как Я посылаю вас. Этим он возвышает души учеников и показывает, что их слова будут вполне достоверны, так как они примут на себя Его дело. И теперь Он уже не умоляет Отца, но собственною властию дарует ученикам силу. Дуну и глагола им: приимите Дух Свят. Имже отпустите грехи, отпустятся им, и имже держите, держатся (ст. 22–23). Как царь, посылая правителей, дает им власть и заключать в темницу, и освобождать из темницы, так и Христос, посылая учеников, облекает их такою же властию. Как же Он прежде сказал: аще не иду Аз, Утешитель не приидет (16, 7), а теперь дает Духа? Некоторые говорят, что Христос не сообщил ученикам Духа, а только посредством дуновения сделал их способными к Его принятию. Ведь если Даниил, при виде Ангела, пришел в ужас (см.: Дан. 8, 17), то чего не испытали бы и ученики, если бы приняли эту неизреченную благодать, не будучи наперед к тому приготовлены? Потому-то, говорят, Христос не сказал: вы прияли Духа Святого, но – приимите Дух Свят. Но не погрешит тот, кто скажет, что и тогда ученики получили некоторую духовную власть и благодать, только – не воскрешать мертвых и совершать чудеса, а отпускать грехи, так как различны дарования Духа. Потому-то Христос и присовокупил: имже отпустите, отпустятся, – показывая, какой род благодатной силы даруется им. А впоследствии, спустя сорок дней, они получили силу чудотворений, почему Христос и говорит: приимете силу, нашедшу Святому Духу на вы, и будете Ми свидетелие во Иерусалиме же и во всей Иудеи (Деян. 1, 8); а свидетелями они сделались посредством чудес. Неизреченна поистине благодать Духа и многоразличны дары Его! Сообщает же Христос дары Духа, чтобы ты знал, что у Отца и Сына и Святого Духа один дар и одна власть. В самом деле, что присвояется по видимому Отцу, то же самое оказывается принадлежащим и Сыну, и Святому Духу. Как же сказано, что никто не приходит к Сыну, аще не Отец привлечет его (см.: Ин. 6, 65)? Но это же самое, очевидно, принадлежит и Сыну: Аз есмь, говорит Он, путь: никтоже приидет ко Отцу, токмо Мною (см.: 14, 6). Авот, смотри, это же приписывается и Духу: никтоже может рещи Господа Иисуса, точию Духом Святым (1 Кор. 12, 3). Так точно и апостолы представляются дарованными Церкви то от Отца, то от Сына, то от Духа Святого. И разделение дарований, как видим, усвояется и Отцу, и Сыну, и Святому Духу.

4. Употребим же все меры к тому, чтобы иметь в себе Духа, и будем со всею почтительностию обращаться с теми, кому вверена власть действовать благодатными дарами. Подлинно велико достоинство священников! Имже, сказано, отпустите грехи, отпустятся. Потому-то и Павел говорит: повинуйтеся наставником вашим и покаряйтеся (Евр. 13, 17), и: имейте их по преизлиха в любви (1 Сол. 5, 13). В самом деле, ты заботишься только о своих делах, и, если их устроишь хорошо, не будешь отвечать за других людей. А священник, хотя бы и хорошо устроил свою собственную жизнь, но если не будет с должным усердием заботиться о жизни твоей и всех других, вверенных его попечению, то вместе с порочными пойдет в геенну, и часто, невинный по своим делам, он погибает за ваши беззакония, если не исполнит надлежащим образом всего, что до него касается. Итак, зная, какая великая угрожает опасность священникам, оказывайте им великую любовь. На это указал и Павел, когда сказал: тии бо бдят о душах ваших, и – не просто, но яко слово воздати хотяще (Евр. 13, 17). Потому им надобно оказывать великое уважение. Если же и вы вместе с другими станете оскорблять их, то и ваши дела не будут благоуспешны. Доколе кормчий благодушествует, до тех пор и плывущие на корабле безопасны; а коль скоро он, от оскорблений и враждебных действий со стороны спутников, находится в горе, то уже не может ни быть бдительным по-прежнему, ни действовать с обычным своим искусством, и нехотя подвергает их бесчисленным бедствиям. Так и священники, если будут пользоваться у вас надлежащею честию, в состоянии будут устроить и ваши дела как следует; а если вы будете опечаливать их, то ослабите их руки и сделаете то, что они вместе с вами легко будут увлечены волнами, хотя бы они были и весьма мужественны. Помысли о том, что сказал Христос об иудеях: на Моисееве седалищи седоша книжницы и фарисее: вся убо, елика аще рекут вам блюсти, творите (см.: Мф. 23, 2–3). Теперь же нельзя сказать, что священники воссели на седалище Моисеевом; нет, они воссели на седалище Христовом, потому что приняли Христово учение. Потому и Павел говорит: по Христе посольствуем, яко Богу молящу нами (2 Кор. 5, 20). Не видите ли, как все подчиняются властям мирским? Хотя подчиненные часто превосходят начальствующих и знатностию рода, и жизнию, и мудростию, однако ж из уважения к тому, кто их поставил, они не думают ни о чем этом, но чтут определение царя, каков бы ни был тот, кто получил над ними начальство. Таков-то у нас страх, когда поставляет начальника человек! Но когда рукополагает Бог, – мы и презираем рукоположенного, и оскорбляем его, и преследуем бесчисленными поношениями, и, тогда как нам запрещено судить о своих братьях, изощряем язык на священников. И какое найдем мы себе оправдание, когда в своем глазу не видим бревна, а у другого с злобным старанием замечаем и сучок? Ужели не знаешь, что, когда судишь таким образом других, приготовляешь и себе самому тягчайшее осуждение? Говорю это не потому, чтобы я одобрял недостойно проходящих служение священства, нет, – я крайне жалею о них и плачу; тем не менее, однако ж, утверждаю, что и в этом случае подчиненные, и особенно люди самые простые, не имеют права судить их. Пусть жизнь священника будет самая порочная; но если ты внимателен к самому себе, то не потерпишь никакого вреда в том, что ему вверено от Бога. Если Господь заставил говорить ослицу и чрез волхва даровал духовные благословения, если, таким образом, и чрез бессловесные уста ослицы, и чрез нечистый язык Валаама Он действовал для неблагодарных иудеев; то тем более для вас, если вы будете признательны, Он сделает с своей стороны все, что нужно, и ниспошлет Духа Святого, – хотя бы и крайне порочны были священники. Ведь и чистый (священник) не своею собственною чистотою привлекает Духа Святого; но все совершает благодать. Вся бо ваша суть, говорится, аще Павел, или Аполлос, или Кифа (1 Кор. 3, 21–22). Все, что вверено священнику, есть единственно Божий дар; и, сколько бы ни преуспевало человеческое любомудрие, оно всегда будет ниже той благодати. Говорю это не для того, чтобы мы беспечно располагали своею жизнию, но для того, чтобы вы, подчиненные, видя нерадение кого-либо из предстоятелей, не приумножали по этому поводу для самих себя зла. Но что я говорю о священниках? Ни Ангел, ни Архангел не может оказать никакого действия на то, что даруется от Бога: здесь все устрояют Отец, и Сын, и Святой Дух, а священник только ссужает свой язык и простирает свою руку. Да и несправедливо было бы, если бы по причине порочности другого лица терпели вред те, которые с верою приступают к символам нашего спасения. Итак, зная все это, будем и Бога бояться, и уважать Его священников, оказывая им всякую честь, чтобы и за свои добрые дела, и за уважение к ним получить от Бога великую награду, по благодати и человеколюбию Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу со Святым Духом слава, держава, честь ныне и присно, и во веки веков. Аминь.