И пришед Иисус в дом Петров, виде тещу его лежащу, и огнем жегому. И прикоснуся руце ея, и остави ю огнь: и воста, и служаше Ему (Мф. 8, 14–15)

Изъяснение 8, 14–22. С какою быстротою совершались Христом исцеления. – Болезни телесные суть следствия грехов. – Христос ничего не делал из тщеславия. – Христос привлекал народ не только чудотворениями, но и приятностью своего вида. – Вопрошавшим Христос давал ответы сообразно их внутреннему расположению. – Заботы о духовном должно предпочитать всему остальному. – Живущие во грехах хуже мертвецов.

Марк, желая показать евреям, говорит: и абие (Мк. 1, 30); а Матфей описал только чудо, не означивши времени. Другие говорят, что больная даже просила Его; но Матфей и об этом умолчал. Впрочем, в этом нет разногласия: одно происходит от кратости, а другое от полноты повествования. Но для чего Христос вошел в дом Петров? Мне кажется, для принятия пищи; на это указал и еванглист, когда сказал: воста, и служаше Ему. Христос останавливался у учеников, как, например, и у Матфея, когда его призвал, чтобы чрез то почтить их и сделать усерднейшими. Но ты и здесь заметь Петрово почтение к Нему. Имея тещу, лежащую дома в сильной горячке, он не привел Его в дом свой, но ожидал, пока будет окончено учение и исцелятся все прочие; и тогда уже, когда Он вошел в дом, начал просить Его. Так он с самого начала научался предпочитать выгоды других своим. Итак, не Петр приводит Его в дом, но Он Сам по собственной воле пришел, после того как сотник сказал: несмь достоин, да под кров мой внидеши, показывая, сколько Он благоволил к ученику. Но представь, каковы были домы этих рыбаков; при всем том Христос не гнушался входить в их бедные хижины, научая тебя во всем попирать человеческую гордость. Иногда Он словами только исцеляет, иногда и руку простирает, иногда делает и то и другое, чтобы видимо было врачевание Его. Он не хотел всегд чудодействовать необычайным образом, но Ему надлежало еще всегда скрываться, и особенно при учениках, потому что они в великой радости все бы рассказали. И это видно из того, что, по восшествии на гору, Он почел за нужное объявить им, чтобы они никому не сказывали. Итак, коснувшись тела, Он не только прекратил горячку, но и вполне возвратил здоровье. Так как болезнь была незначительна, то Он явил Свое могущество в способе лечения, чего не могло бы сделать врачебное искусство.

Вам известно, что и по освобождении от горячки больным требуется много времени для того, чтобы прийти в прежнее здоровье. Но тогда все зараз последовало. И не здесь только случилось это, но и на море. И там Он не только укротил ветры и бурю, но тотчас остановил и самое движение волн, что было также странным. (Обычно) и после того, как буря прекратится, волны еще долго колеблются. Но у Христа не так; у Него все вместе прекращалось. Так именно случилось и с этою женою. Указывая на это, евангелист и говорит: воста, и служаше Ему, – что было знаком и силы Христовой, и расположения жены, которое она оказывала ко Христу. Отсюда мы можем рассматривать и то, что Христос по вере одних дает исцеление другим (здесь именно просили Его другие, как то было и с отроком сотника). Впрочем, Он благодетельствует, если только желающий исцеления не упорствует в неверии, а только или по причине болезни не может прийти к Нему, или по причине недедения и незрелого возраста не имеет о Нем высокого понятия. Позде же бывшу, приведоша к Нему бесны многи, и изгна духи из них словом, и вся болящия исцели; да сбудется реченное Исаием пророком, яко недуги наша прият, и болезни понесе (Мф. 8, 16–17). Видишь ли, как многие наконец уверовали? Они не хотели удалиться, хотя время и побуждало к тому, и не почитали неблаговременным приводить вечером больных своих. Заметь, о каком множестве исцеленных евангелисты умалчивают, когда не говорят нам и не повествуют о каждом порознь, но одним словом переходят неизреченное море чудес. Потом, чтобы величие чуда не повергло в недоверие, что Он такое множество и от столь различных болезней освободил и и сцелил в одно мгновение времени, евангелист приводит пророка, свидетельствующего о случившемся, показывая тем, что доказательство, заимствованное из Писания, во всяком случае, важно и не ниже самых знамений. Исайя сказал, говорит он, что Христос недуги наша прият, и болезни понесе. Пророк не сказал: освободил, но – взял и понес: это, мне кажется, сказано пророком более о грехах, согласно со словами Иоанна: се, Агнец Божий, вземляй грехи мира (Ин. 1, 29).

2. Итак, почему же здесь евангелист относит это пророчество к болезни? Или потому, что принимал это свидетельство буквально, или для того, чтобы показать, что большая часть болезней есть следствие грехов душевных. В самом деле, если самая смерть, утверждение болезней, имеет своим корнем и началом грех, то тем более многие болезни. Точно также и то, что мы можем подвергаться болезням, родилось от греха. Видев же Иисус многи народы окрест Себе, повеле (ученикам) ити на он пол (Мф. 8, 18). Видишь ли, опять как Он чужд тщеславия? Другие евангелисты говорят, что Он запрещал демонам сказывать, кто Он; а Матфей говорит, что Он удалял от Себя народ. Делал Он это, с одной стороны, для того, чтобы научить нас скромности, с другой – для того, чтобы укротить иудейскую зависть и убедить нас ничего не делать из тщеславия. Он не только исцелял тела, но и исправлял душу, научая благочестию; показывал Себя и в том, что исцелял болезни, и в том, что ничего не делал из тщеславия. Действительно, многие из любви и удивления к Нему, и желая всегда наслаждаться Его лицезрением, неотступно пребывали при Нем. Да и кто бы удалился от творившего такие чудеса? Кто бы и просто не захотел взирать на Его лице и уста, изрекающие такие слова? Он достоин удивления не только по чудесам, но даже и один вид Его исполнен был великой приятности, как показывает то пророк, говоря: красен добротою паче сынов человеческих (Пс. 44, 3). Когда же Исайя говорит: не имяше вида ниже доброты (Ис. 53, 2), то говорит это или о непостижимой и неизглаголанной славе Божества, или о том, что случилось с Ним во время страданий, и именно – о бесчестии, которое претерпел Он во время распятия на кресте, или о смирении, которое являл во всем в продолжение целой жизни. Далее Спаситель не прежде повелел ученикам переправиться на ту сторону, как по исцелении болезней. Иначе народ не мог бы перенесть этого. Как на горе он не только пребывал со Христом тогда, как Он проповедовал, но и последовал за Ним, когда Он молчал, так и здесь прилеплялся к Нему не только тогда, когда Он чудодействовал, но и когда перестал чудодействовать, и от самого лица Его получал великую пользу. В самом деле, если Моисей имел прославленное лицо, и Стефан – лицо ангельское, то представь, каков тогда должен быть вид общего Владыки! Может быть, многие воспламенились желанием узреть Его образ; но если мы пожелаем, то узрим и гораздо лучший образ. Если мы с упованием проведем настоящую жизнь, то увидим Его на облаках, сретивши в бессмертном и нетленном теле. Смотри, с каким благоразумием Спаситель отсылает народ, чтобы не устрашить. Он не сказал: удалитесь; но повелел переплыть на ту сторону, обнадеживая, что и Он непременно придет туда. Но тогда как народ показал столько любви ко Христу и с таким усердием следовал за Ним, один раб богатства и весьма надменный человек подошел к Нему и сказал: Учителю, иду по Тебе, аможе аще идеши (Мф. 8, 19). Видишь ли, какова гордость? Почитая недостойным считать себя между простым народом, но показывая, что он гораздо выше черни, с такими мыслями приступает ко Иисусу. Таковы уже иудейские нравы; они обычно исполнены неблаговременного дерзновения. Точно так же впоследствии некто другой, когда все молчали, сам приступивши сказал: «какая первая заповедь» (см.: Мф. 22, 36). Впрочем, Господь не осудил его за неуместную дерзость, научая нас тому, чтобы мы терпели и таковых. Потому-то Он не обличает явно тех, которые имели злые намерения, но Свои ответы направляет против их мысли, предоставляя им одним видеть обличения и доставляя им двоякую пользу: во-первых, тем, что показывал в Себе знания сокровенного в совести; во-вторых, тем, что, несмотря на такое сердцеведение, попускал скрывать свое намерение и давал возможность исправиться, если только захотят. Таким точно образом поступил Он и с приступившим к Нему теперь. Последний, видя многие знамения, и то, что многие ими были привлекаемы ко Иисусу, надеялся обогатиться от таковых чудес, почему и поспешил заявить о своем желании следовать за Ним. Но из чего это известно? Из ответа, который дает Христос, сообразуясь не со словами вопроса, но с мыслию. Что же, – говорит ему Христос, – ты надеешься, следуя за Мной, собирать деньги? Не видишь ли, что у Меня нет жилища даже и такого, какое имеют птицы? Лиси, – говорит Он, – язвины имут, и птицы небесныя гнезда: Сын же Человеческий не имать где главы подклонити (Мф. 8, 20). Впрочем, это сказал Он не для того, чтобы отдалить его от Себя, но чтобы обличить его худое намерение и доставить случай следовать за Собою с таковою надеждою, если захочет. А чтобы узнать тебе его лукавство, смотри, что он делает. Услышав слова Христовы и будучи обличен, он не сказал: готов последовать.

3. Подобным образом часто поступал Христос и в других случаях. Хотя явно не обличал Он, но ответом показывал мысль к Нему приходивших. Так и тому, который говорил: Учителю благий (Мф. 19, 16) и этой лестью думал расположить Его к себе, Он, имея в виду его намерение, отвечал: что Мя глаголеши блага? Никтоже благ, токмо един Бог (Мф. 19, 17). И когда говорили Ему: се, Мати Твоя, и братия Твоя ищут Тебя (Мф. 12, 47) (так как последние еще имели в себе нечто человеческое и желали не услышать что-нибудь полезное, но показать, что они близки к Нему, и тем потщеславиться), послушай, что говорит: кто есть Мати Моя, и кто суть братия Моя? (Мф. 12, 48). И опять самим братьям Своим, которые говорили Ему: яви Себе мирови (Ин. 7, 4) и желали чрез то приобрести себе тщетную славу, сказал: время ваше всегда готово, Мое же не у прииде (Ин. 7, 6). То же самое делает и с противной стороны. Так о Нафанаиле говорит: се, воистину Израильтянин, в немже льсти несть (Ин. 1, 47). И опять: шедше возвестите Иоаннови, яже слышите и видите (Мф. 11, 4). И здесь Он дал ответ не на слова, но на мысль пославшего. Подобным образом, и к народу говорит сообразно с его внутренним расположением: чесо изыдосте в пустыню видети? (Лк. 7, 24). Так как народ, вероятно, думал об Иоанне, как о простом и обыкновенном человеке, то, исправляя такое его мнение, говорит: чесо изыдосте в пустыню видети? Трость ли ветром колеблему? Человека ли в мягки ризы одеяна? (Лк. 7, 24–25) – показывая чрез то и другое, что он и сам в себе тверд, и не может быть расслаблен никакими удовольствиями. Так точно и здесь Христос дает ответ, сообразный с мыслью говорившего. Приметь, какую кротость показывает Он и в настоящем случае. Он не сказал: хотя Я имею, однако презираю; но сказал: не имею. Видишь ли, сколь великую Он имел осмотрительность и вместе снисходительность? Ел ли Он когда, пил ли или казался делающим что-либо несогласно с Иоанном, – Он делал и это для спасения иудеев или, лучше, для спасения целой вселенной, и вместе заграждая уста еретиков, и сильно желал привлечь к Себе бывших тогда при Нем. Другой же некто, продолжает евангелист, сказал Ему: Господи, повели ми прежде ити и погребсти отца моего (Мф. 8, 21). Видишь ли различие? Тот бесстыдно говорит: иду по Тебе, аможе аше udeuiu; а этот, даже испрашивая позволение на благочестивое дело, говорит: повели ми. Впрочем, Христос не позволил, а сказал: остави мертвых погребсти своя мертвецы, ты же по Мне гряди (Мф. 8, 22). Спаситель везде обращал внимание на намерение. Но почему, скажет кто-либо, не позволил? Потому что и без него было кому исполнить то дело, и умерший не остался бы без погребения; между тем ученику не должно было удаляться отдела более необходимого. Сказав же: мертвецы своя, показывает, что мертвец не Его. Умерший, по моему мнению, был из неверовавших. Если же ты удивляешься юноше в том, что он спрашивал Иисуса о столь необходимом деле и не удалился самовольно, то тем более подивись тому, что он остался при Иисусе и тогда, когда получил запрещение. Но скажет кто-либо: не быть при погребении отца не было ли знаком крайней неблагодарности? Если бы он сделал это по лености, то оказал бы неблагодарность; но если сделал это для того, чтобы не прервать необходимейшего дела, то в таком случае удалиться было бы знаком величайшего неразумия. Конечно, Иисус запретил ему не потому, чтобы повелевал не воздавать почтения родителям, но с целью показать, что ничто не должно быть для нас необходимее небесного и что с великим тщанием должно стараться о небесных благах и не забывать о них даже на самый краткий срок, хотя бы отвлекали от того самые нужные и неминуемые дела. В самом деле, что может быть необходимее погребения отца и что легче? На это потребно было немного времени. Если же и настолько времени, сколько нужно для погребения отца, небезопасно оставлять духовные предметы, то представь, чего будем достойны мы, которые всегда оставляем дела христианские, и самое маловажное предпочитаем необходимому, и без всякого побуждения предаемся нерадению. Далее, мудрости учения Спасителева должно удивляться и потому, что Он сильно привлек к Себе юношу словом и, вместе с тем, освободил его от бесчисленного множества зол, как-то: от рыданий, плача и всего отсюда происходящего. Действительно, после погребения нужно было рассматривать завещания, заниматься разделом наследства и всем прочим, что происходит в таких случаях, – и, таким образом, волна за волной, унося его все дальше, весьма далеко увлекли бы от пристанища истины. Потому-то Христос влечет и прикрепляет его к Себе. Если же ты еще удивляешься и смущаешься тем, что ему не было дозволено находиться при погребении отца, то вообрази, что многие не дают знать малодушным о смерти их ближних и не допускают быть при гробе, хотя бы умер отец, или мать, или сын, или другой кто-либо из родственников, и мы за это не обвиняем их в жестокости и бесчеловечии – и весьма справедливо. Напротив, допускать малодушных предаваться плачу – было бы делом жестокости.

4. Но если худо плакать и сокрушаться о сродниках, то гораздо хуже удаляться от духовных наставлений. Вот почему Спаситель в одном месте и говорит: никтоже, возложь руку свою на рало и обратившись вспять, управлен есть в Царствии Небесном (Лк. 9, 62). Подлинно, гораздо лучше проповедовать Царствие Божие и других избавлять от смерти, нежели погребать ни к чему не нужного умершего, и особенно тогда, когда есть люди, могущие исполнить это дело. Итак, отсюда научаемся мы тому, что не должно терять и малого времени, хотя бы было бесчисленное множество побуждений к тому, но всему, даже самому необходимому, должно предпочитать духовное, и знать, в чем состоит жизнь и в чем – смерть. Многие ведь из тех, которые по видимому живут, ничем не различаются от мертвых, когда живут во зле; вернее – они даже хуже мертвецов. Умерый свободися от греха (Рим. 6, 7), говорит апостол. А тот, кто живет во зле, служит греху. Не говори мне, что он не съедается червями, не лежит во гробе, не закрыл глаз и не обвит пеленами. Он большие претерпевает мучения, нежели умерший, не потому, чтобы черви съедали его, но потому, что страсти душевные терзают его лютее зверей. А если у него открыты глаза, то и это опять гораздо хуже того, как если б они были закрыты. Глаза умершего ничего не видят худого; а этот, имея открытые глаза, подвергает себя бесчисленным болезням. Тот лежит во гробе, ничего не чувствуя; а этот заключен во гробе бесчисленных болезней. Но ты не видишь гниения его тела? Что же? Душа его еще прежде тела растлела, погибла и подвергается большему гниению. Тот смердит десять дней, а этот во всю жизнь дышит зловонием, имея уста хуже всяких нечистых мест, – так что они различаются между собою только тем, что один подвергается только естественному тлению, а другой к нему присоединяет еще гниение, происходящее от нечестивой жизни, ежедневно вымышляя для себя бесчисленные причины растления. Но этот ездит на коне? Что же? Умерший лежит на одре. Но, что важнее, его никто не видит истлевающим и сгнивающим, потому что он имеет гроб своим покровом; а этот смердит повсюду, нося мертвую душу в теле, как во гробе. И если бы можно было увидеть душу человека, живущего в роскоши и нечестии, то ты увидел бы, что гораздо лучше лежать связанным во гробе, нежели быть окованным цепями греховными; лучше иметь на себе лежащий камень, нежели тяжкий покров бесчувственности. Вот почему сродникам этих мертвецов, когда они пребывают в такой бесчувственности, особенно должно приступать ко Иисусу с молением о них, подобно тому, как Мария молила о Лазаре. Пусть будет он смердящим, пусть четверодневным, – не отчаивайся, но приступи и отвали прежде камень, – и тогда увидишь его лежащим как бы во гробе и обвитым пеленами. И, если вам угодно, я представлю кого-нибудь из великих и знатных мужей. Не бойтесь: я представлю пример, не указывая на имя; – впрочем, если бы я открыл и имя, то и тогда не надлежало бы бояться. Кто, в самом деле, когда-либо боялся мертвого? Что бы он ни стал делать, всегда остается мертвым. Мертвый живому не может сделать никакого оскорбления. Итак, посмотрим на связанную главу таковых мертвецов. В самом деле, так как они беспрестанно пьяны, то у них, наподобие того, как мертвые связываются многими покровами и пеленами, все чувства заключены и связаны. Если же хочешь посмотреть и на руки, то увидишь, что и они также, как у мертвых, привязаны к чреву и обвязаны не пеленами, а, что гораздо хуже, узами любостяжания. Оно не допускает им простираться к милостыне или к другому какому-либо доброму делу, но делает их гораздо бесполезнее рук умерших. Хочешь ли видеть и ноги связанные?

Смотри – они также связаны заботами и оттого никогда не могут прибегать в храм Божий. Ты видел мертвого; теперь смотри и на погребающего. Итак, кто же погребает этих мертвецов? Дьявол, тщательно связывающий их и не дозволяющий уже человеку казаться человеком, но сухим деревом. Кто не имеет ни глаз, ни рук, ни ног, ни других членов, тот как может казаться человеком? Таким образом, можно видеть, что и душа их обвита пеленами, и есть скорее идол, нежели душа. Итак, поскольку они пребывают в бесчувственности, сделавшись некоторым образом мертвыми, то мы приступим к Иисусу, будем молить Его о их воскресении, отвалим камень, развяжем пелены. Как скоро ты отвалишь камень, то есть отнимешь ту бесчувственность, которую они показывают во зле, то тотчас изведешь их из гроба, а выведши отсюда, гораздо удобнее освободишь их от оков. Когда ты воскреснешь, тогда познает тебя Христос; когда разрешишься от уз, тогда Он призовет тебя и к Своей вечери. Итак, вы, други Христовы, ученики Его, – вы, любящие умершего, приступите ко Христу и помолитесь! Пусть умерший исполнен чрезмерного зловония; сродники не должны оставлять его и в этом случае, но тем более приступать к Богу (чем более умножается тление), подобно как сделали и сестры Лазаревы; должны до тех пор просить, молить и умилостивлять Бога, доколе мы не увидим его живым. Если мы будем так стараться о себе и о ближних, то скоро достигнем и будущей жизни, которую все мы да сподобимся получить, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава во веки веков. Аминь.