Мерцающим сожалением, где-то там, во безумных глубинах души своей, Кузьма любил покойного сына. Но едва ли вялые отголоски эти могли быть услышаны многоковарной судьбой-хозяйкой, крепко удерживающей роковые вожжи.

Кузьма называл это: память о горячей залупе.

Этот намёк носил в себе смутный привкус сексуальности, но всегда приводил в стыд, узнай о нём посторонний.

Кузьму разрывало на части.

Это были одинокие, несчастные части пластов осознания.

Они стремились заставить Кузьму думать, что всё кончено. Что ему больше нельзя, нельзя, нельзя…

Игра на пианино, говорите?

Идеально расслабляет?

Но Кузьма не хотел расслабляться. Кузьма хотел держаться стойко, до самого конца.

А сына… сына жаль, конечно… но да и хуй бы с ним, с сыном…