Автомобиль затормозил и остановился. Курт распахнул дверцу кубельвагена и выбрался наружу, инстинктивно чуть поморщившись. Рана еще побаливала. Ему пришлось выдержать непростой разговор с отцом и просто целую бурю с матерью, чтобы настоять на своем и все-таки вернуться сюда. В смысле не только на службу, но и на Восточный фронт.

— Герр гауптман! Чем могу помочь?

Курт обернулся. Перед ним предупредительно застыл капрал с повязкой дежурного по штабу.

— Доложите генералу, что прибыл гауптман фон Зееншанце.

— Слушаюсь, герр гауптман. — Капрал лихо отдал честь и исчез.

Курт стянул с руки перчатку из тончайшей лайки и обнаженной рукой потер лицо. Ну вот он и здесь. Теперь предстояло решить, что же делать дальше. Где искать? Курт покосился на двор, забитый машинами, мотоциклами и людьми, которые пребывали в вечной суете, столь свойственной всем штабам высокого уровня, окруженным разветвленной системой служб, где ежедневно решались тучи повседневных вопросов, и вздохнул. Пока в голове ни одной разумной мысли.

— Герр гауптман, генерал ждет.

Курт обернулся. Давешний капрал снова возник, будто чертик из табакерки. Курт кивнул и двинулся в сторону распахнутых дверей, через которые то и дело входили и выходили люди. Ладно, как говорил великий Наполеон Бонапарт: «Главное — ввязаться в бой, а там — посмотрим!»…

— Курт, мальчик мой, с какой миссией ты навестил меня теперь? Опять будешь недреманным оком ОКХ? — весело спросил невысокий, ладно скроенный мужчина в генеральском мундире, поднимаясь из-за стола и распахивая объятия навстречу молодому офицеру.

— Не совсем, дядя Гейнц, — улыбаясь в ответ, сообщил Курт, — хотя должен тебе сказать, что ОКХ не слишком довольно темпами продвижения. Они явно отстают от запланированных.

Генерал нахмурился.

— Они там у себя в Берлине думают, что все всегда развивается согласно тем планам, которые они нарисовали. А это не так! Уж меня-то не стоит упрекать в том, что я нарочно торможу продвижение. Когда мог, я двигался гораздо быстрее всяких планов. Кстати, во Франции они меня ругали именно за это. Лучше бы вздрючили Канариса! Так ошибиться с количеством войск вдоль границы… Да и вообще, русские не французы. Большинство из них дерется даже в безнадежной ситуации, пусть и не слишком умело. Но когда в сторону твоих солдат в ситуации, когда все уже ясно и нет никаких шансов, продолжают стрелять, ты все равно несешь потери. Причем теряются не только личный состав и техника, но и время. Вот отсюда и отставание.

Курт шутливо вскинул руки:

— Дядя, дядя, я уже сдаюсь! Тем более что весь твой запал не к месту. Я откомандирован на фронт на три месяца и потому не смогу в ближайшее время изложить твою точку зрения руководству. А через три месяца они все равно найдут, в чем тебя обвинить, только скорее всего уже в другом.

Генерал несколько мгновений, еще в запале, сердито смотрел на молодого офицера, но потом лицо его смягчилось, и в глазах вновь заиграли веселые искорки.

— Ладно, прости… Просто эти снобы из Берлина меня уже достали. Садись, — предложил он, указывая на два кресла, стоящие рядом с небольшим столиком. — Кофе? У меня есть настоящий, бразильский, хотя вы у себя там в Берлине, наверное, и так им избалованы.

— Нет, не избалованы, — негромко рассмеялся Курт. — В столовой управления теперь подают эрзац. Блокада англичан не способствует доступности колониальных товаров. Поэтому я не могу отказаться от столь заманчивого предложения.

— Линдеман! — возвысил голос генерал и бросил возникшему в дверях адъютанту: — Два кофе, — после чего вновь развернулся к гостю. — Как отец?

— Хорошо. Фюрер ему благоволит. Ходят слухи, он собирается поручить отцу нечто новое, и скорее всего на этот раз не из области вооружений. Фюрер считает, что русская кампания практически выиграна. Судя по докладам, поступающим в ОКХ, потери русских в живой силе просто чудовищны. Их армия исчезает, будто лед на солнце, и нет никаких оснований считать, что их удастся компенсировать. Особенно в командном составе. Солдата теоретически можно обучить за несколько недель, а вот с офицером, особенно среднего звена, такого не сделаешь. Так что даже если Сталин и наберет новых солдат, командовать ими будет некому.

Генерал прищурился.

— Ты собираешься разжевывать мне прописные истины?

Курт смутился:

— Простите, дядя…

В этот момент дверь кабинета распахнулась, и в него плавно вплыла фрау с весьма впечатляющей фигурой. В руках она держала массивный серебряный поднос, который, казалось, просто стоял на ее бюсте. На подносе сверкали костяной белизной две чашки с дымящимся кофе, кофейник, молочник, сахарница с рафинадом и серебряными щипчиками и вазочка с печеньем. Расставив все это на столике, дама удалилась, сопровождаемая весьма лестными мужскими взглядами. Генерал поднял свою чашку, отхлебнул и заговорил:

— М-да… Что же касается твоих слов, то я согласен с фюрером. Хотя в этой области я не был бы столь уж категоричен. Ведь откуда-то русские взяли офицеров, чтобы сформировать эту лишнюю почти сотню дивизий, о которой Канарис даже не подозревал. Значит, мы не знаем как минимум о нескольких их военных училищах. И бог знает еще о чем. Ну да хватит об этом… Насколько я понял, у тебя — свободное назначение. Чем ты планируешь заняться здесь, на фронте?

Курт задумался. Сейчас следовало быть особенно осторожным. Он и так не слишком разумно повел себя в прошлый раз, когда покидал фронт. Нет, никто ничем его пока не попрекнул, но… все равно крайне неразумно. На их семью и так направлено множество взглядов, большинство из которых завистливые, а некоторые и ненавидящие…

Впрочем, встреча с тем необычным красным командиром и потеря русской девушки, которая, теперь он мог себе в этом признаться, произвела на него очень сильное впечатление, сильно выбили его из колеи. Курт прекрасно, как ему казалось, представлял себе, как может быть воспринято его увлечение русской. Тем более что она была военнослужащей, а они вели войну с ее страной. Но… чем больше он пытался выкинуть ее из головы и… из сердца, тем более прочно она там поселялась.

Так что он был готов к неприятностям, даже к тому, что придется оставить службу. Только бы ее найти!.. Со стороны семьи все было несколько сложнее и… проще одновременно. Конечно, и мать, и отец желали бы, чтобы Курт нашел себе девушку из хорошей семьи, с родословной, с устойчивыми связями и принятой в приличном, что называется, обществе, но… В конце концов, про мужчин рода фон Зееншанце всегда говорили, что у них традиция — жениться на славянках. Его бабушка была польской графиней, а двоюродная тетя — чешской баронессой. Так что поворчали бы, конечно, а потом приняли. Несмотря на то что отец не раз говорил, что большевики уничтожили в России хорошую породу и возвеличили быдло.

Если бы отец увидел ее, то, Курт в этом совершенно не сомневался, довольно быстро изменил бы свое мнение. В ней порода была. Точно! Порода людей, превыше жизни ставящих честь и свою способность служить людям, первыми идти в бой или в дальний поход к краю мира. То есть то, что однажды возвысило их предков над тысячами таких же, как они, и сделало знатью… И что и сейчас отличало истинную знать от тех, кто лишь благодаря весьма сомнительным родственным узам продолжал пользоваться привилегиями, завоеванными верным служением предков. К сожалению, в наше время таковых становилось все больше и больше. Может, именно поэтому такие, как Сталин и Гитлер, получили свой шанс. Впрочем, лично к фюреру Курт относился вполне лояльно, но вот окружение!.. Слава богу, в «ночь длинных ножей» фюрер его слегка проредил…

— Знаете, дядя, хотя, возможно, это прозвучит несколько неожиданно, но меня сейчас больше беспокоит не положение дел на фронте, а… наш тыл.

— Тыл? — Генерал бросил на него испытующий взгляд. — Уже доложили?

— Что? — насторожился Курт.

Генерал вздохнул.

— Да, в общем, ничего особенного. Просто досадное происшествие. Из транзитного лагеря для военнопленных под Береза-Картузская, — произнес он, слегка коверкая непривычное название, — бежало несколько сотен военнопленных. И вот уже скоро месяц, как их не могут отыскать. В нашем глубоком тылу, заметь… Да еще при поисках умудрились где-то потерять два самолета. А немногим ранее в другом месте какой-то отряд русских совершил налет на штаб 293-й пехотной дивизии. Очень трагическое происшествие: штаб дивизии во главе с командиром практически полностью уничтожен, можешь себе представить? Правда, мне доложили, что с той группой русских разобрались…

Курт замер. Это был след! Во всяком случае, происшествие с лагерем, раз дядя говорит, что с отрядом, совершившим налет на штаб, разобрались. По зрелому размышлению, тот красный командир выглядел слишком необычно, чтобы позволить легко себя поймать, а вот доставить им серьезные неприятности — вполне. А где он, там должна была быть и она, Вилора. Очень необычное имя, как видно, чисто русское…

— С вашего разрешения, дядя, я бы хотел заняться этим вопросом.

Генерал на мгновение задумался, а затем пожал плечами.

— Что ж, если ты так хочешь… Хотя я бы предпочел видеть тебя при моем штабе. Твоя уникальная память и светлая голова мне бы очень пригодились. А свою храбрость ты уже доказал в Польше и во Франции. — И он воткнул в молодого офицера испытующий взгляд.

Курт качнул головой.

— Непременно дядя, но чуть позже. Ибо моя светлая голова сообщает мне, что за этим, как ты выразился, досадным происшествием могут таиться некие будущие неприятности.

— Ну хорошо. Я прикажу выдать тебе предписание. Ты нашел, где остановиться? А то можешь погостить у меня.

Курт сделал отрицательный жест.

— Нет, не нашел, но я не хочу терять время. Еще довольно рано, так что я лучше получу предписание и отправлюсь поближе к месту моего расследования.

— Ну как знаешь. — Генерал поднялся из-за столика и крепко обнял молодого офицера, отчего Курт едва сдержал легкий стон. — Ну удачи! А сейчас извини… — И он развел руками.

Спустя полчаса, когда Курт вышел из строевого отделения, укладывая в карман свежеполученное предписание, его окликнул довольно громкий и неприятный голос, от которого прямо разило самодовольством.

— Гауптман фон Зееншанце?

Молодой офицер развернулся. По коридору размашистым шагом приближался высокий блондин, затянутый в черную форму с изображением сдвоенной молнии на петлице.

— Рад с вами познакомиться. Штандартенфюрер Ганс Либке.

— Очень приятно, — сдержанно-холодно отреагировал Курт: стоящий перед ним офицер являлся олицетворением тех, кого он как раз и недолюбливал в окружении фюрера.

— До меня дошли слухи, что вы собираетесь помочь мне управиться с моим хозяйством.

— Простите? — не понял гауптман.

— Ну… я тут занимаюсь пленными и всем, что с ними связано.

— А, вот в чем дело, — понимающе кивнул Курт, — не извольте беспокоиться. Мой интерес связан только с одним досадным фактом. И вызван скорее личными предчувствиями, чем распоряжением руководства.

— Вот как? Интересно. Хотя… у вас ведь уже есть опыт общения с пленными. Мне докладывали, что вас оперировала русский медик-лейтенант. И даже некоторое время сопровождала. Как, кстати, она поживает?

Курт пожал плечами. Хотя у него немного засосало под ложечкой. Этот тип сразу брал быка за рога, в завуалированной форме предупреждая, что если господин капитан накопает в его ведомстве нечто, способное выставить его в неудобном свете, то и у него есть чем прижать господина капитана.

— Не имею ни малейшего понятия. Я не видел ее с того момента, как улетел.

— Странно, — штандартенфюрер наморщил лоб, — по моим спискам она тоже не проходит. Наверное, какой-то сбой. — Он шумно вздохнул. — Если бы вы знали, мой друг, какой дефицит у нас с людьми! Самых толковых забираете вы, армия, заявляя, что ведете войну и вам нужно самое лучшее. А что в таком случае остается нам? — И он раскатисто захохотал.

— Я непременно передам ваше мнение своему руководству, — вежливо сообщил Курт, у которого не было никакого желания общаться с этим типом. — А теперь позвольте откланяться. Я спешу.

— Понимаю, — кивнул штандартенфюрер. — Ну что ж, удачи! Надеюсь, вы сумеете разобраться во всем этом, а то, признаюсь, у меня немало хлопот. И отвлекает от других, более насущных дел. — И он крепко стиснул руку молодому офицеру. А затем долго смотрел ему вслед…

Ганс Либке всеми фибрами души ненавидел таких, как этот лощеный офицерик. Сын лавочника из Мюнхена, Либке довольно рано примкнул к движению национал-социалистов и даже вошел в СА. Тем более что его физические кондиции полностью укладывались в новую идеологию. Очень лестно было считать, что сам факт того, каким ты уродился, уже делает тебя элитой, солью нации и будущим владыкой мира. Но когда на нацистов начались гонения, закончившиеся арестом почти всей верхушки тогда еще немногочисленной партии, в том числе и будущего фюрера, Ганс быстро забыл о всякой идеологии и даже сжег свой партийный билет. Как же он потом жалел об этом!..

Но сделанного было не вернуть. Поэтому Либке пришлось начинать все с нуля, ловя презрительные взгляды бывших соратников, сумевших сохранить и документы, и отношения. С особенным презрением к нему относился сам Рем. И это закрывало перед Либке любые перспективы… до того момента, как Рема и его ближайших сподвижников не прикончили во время «хрустальной ночи».

После этого дела Ганса пошли в гору. Хотя и не так резво, как ему хотелось. Впрочем, во многом он сам был виноват. Основные проблемы заключались в его натуре мелкого лавочника. Едва дорвавшись до каких-либо материальных ценностей, он начинал хапать так, что окружающих просто оторопь брала. И, естественно, это порождало проблемы. В том числе и с непосредственным начальством.

Так произошло в Польше, где Либке поначалу зарекомендовал себя очень неплохо, но потом попался на отправке домой целых двух вагонов с награбленным. Подобное произошло во Франции и не так давно в Греции. Так что его руководство, вполне признавая за Гансом чистоту взглядов, ненависть к евреям, цыганам, славянам и иным неполноценным расам и беззаветную преданность фюреру, а также несомненные таланты трофейщика, вынуждено было отодвинуть его от стези, к которой он, несомненно, был предрасположен. Уж слишком много прилипало к его рукам, так сказать, в процессе.

Сам же Либке считал опалу происками врагов. Особенную ненависть у него вызывали чистоплюи из числа таких вот офицеришек из старой аристократии. Они… они кривили губы, обзывали его сыном лавочника, способным только на мелкое жульничество и воровство, и всячески наушничали, не давая Гансу получить то, что, как он искренне считал, принадлежало ему по праву победителя. Они занимались только тем, что считали достойным, сваливая всю грязную работу на таких парней, как Либке, а потом их за это же презирая. Разве это справедливо?

Ганс искренне презирал русских, в полном соответствии с партийными установками считая их недочеловеками, быдлом, чье предназначение может состоять лишь в том, чтобы быть бессловесным скотом на службе у истинных хозяев. Но в одном он был полностью с ними согласен. Они оказались совершенно правы, когда вырезали, расстреляли, уморили голодом и замучили в тюрьмах всю свою старую аристократию. Так же следовало поступить и фюреру, проявившему в этом деле непростительную мягкотелость. Ибо только они, новые люди фюрера, истинные арийцы, новая раса, чье предназначение — править этим миром, могут привести рейх к его подлинному величию!

Ну, ничего. Похоже, на этот раз судьба послала Либке возможность отомстить. Что-то было не так с этим Зееншанце. Уж слишком подозрительным выглядело его скорое возвращение после столь серьезного ранения. И вообще, с самим его отбытием в Берлин тоже все было очень странно. Почему самолет ждал его лишних два часа, где он шлялся все это время, если учитывать, что место ночлега он покинул около девяти утра. И куда делась та русская, которую он все время возил с собой. Он ее где-то спрятал? Скорее всего. Что ж, он, Ганс Либке, сумеет вывести на чистую воду предателя, не только способствовавшего побегу из плена вражеского военнослужащего, но еще и продолжавшего укрывать его. И, честное слово, сделает это с нескрываемым удовольствием!..

* * *

До Березы-Картузской Курт добрался на следующий день. От объятий дядюшки и еще более от волнения, вызванного разговором с этим Гансом Либке, разнылась рана. Пришлось заехать в госпиталь и запастись обезболивающим. Потом они еще задержались, потому что Вольфганг заливал бензин, так что ночь застала их в дороге, и пришлось останавливаться на ночлег в какой-то деревне.

Прибыв в Березу-Картузскую, Курт первым делом посетил коменданта. Тот как раз обедал. И был рад предложить офицеру, прибывшему со столь важным предписанием, разделить его немудреную трапезу, состоящую из наваристого овощного супа со смешным названием «борч», вареной картошки с домашним сливочным маслом, ничем не уступавшим прованскому, и сала. Ну и бутылочки домашнего шнапса местной выгонки. От шнапса Курт отказался, а остальное съел с удовольствием, потому что изрядно проголодался. Стремясь побыстрее добраться до места, он пренебрег завтраком.

— Какая помощь вам требуется, господин гауптман? — поинтересовался комендант, когда они покончили с обедом.

— Расскажите мне поподробнее о том случае нападения на транзитный лагерь.

— Ну-у-у, — комендант явно сильно занервничал, — я уже все доложил в рапорте.

— И все же, — настойчиво повторил Курт.

— Да там и рассказывать особенно нечего. Нападающие подобрались к лагерю, сняли часовых, вырезали охрану и освободили находившихся в лагере пленных.

— А как они смогли незаметно приблизиться к часовым? — поинтересовался Курт.

Комендант замялся.

— Мм… дело в том, что они… ну как бы это сказать… не совсем приблизились.

— То есть?

— Офицер, проводивший расследование, сообщил мне, что часовые были расстреляны из арбалетов.

Гауптман фон Зееншанце подался вперед.

— Из чего? Из арбалетов?!

— Ну… что-то вроде. Установить точно не представляется возможным. Какая-то самоделка…

— Оказавшаяся вполне эффективной, — пробормотал Курт. — Вы указали это в рапорте?

Комендант побагровел.

— Я-а-а… не счел это заслуживающим внимание.

Курт стиснул зубы. Вечно так! Очень важные сведения замалчиваются, чтобы не привлекать внимания и скрыть собственную глупость и некомпетентность.

— Кто проводил расследование?

— Лейтенант Икке.

— Вызовите его.

— Слушаюсь! — Комендант торопливо вскочил на ноги и, натянув фуражку, выскочил за дверь.

Лейтенант добавил немного.

— На основании чего вы сделали вывод, что нападавшие использовали арбалеты?

Икке раскрыл офицерский планшет, извлек оттуда странный предмет и протянул его Курту.

— Вот, герр гауптман, часовые были убиты именно этим. Я обратил внимание на странную форму ран, а потом обнаружил пару таких предметов в трупе, который лежал в стороне от всех.

— В стороне от всех?

— Да, герр гауптман. Похоже, он просто не вовремя вышел мм… — лейтенант запнулся.

— Помочиться, — закончил за него Курт.

— Так точно, герр гауптман. И его сняли из того же оружия. Стрелы полностью металлические и похожи на арбалетный болт. К тому же мне удалось идентифицировать предмет, из которого они изготовлены.

— И что же это?

— Шомпол от русской винтовки конструкции Мосина. Причем, взгляните, этот самодельный болт обернут тканью.

— Зачем?

— Мне кажется, для того чтобы, если он в случае промаха упадет на утоптанную землю или иную твердую поверхность, звук был более тихим.

Курт задумчиво повертел в руках самодельный болт. Если командир русских предусмотрел даже такие мелочи…

— А как погибли остальные?

— Они были зарезаны во сне, герр гауптман. Штыками от русских винтовок и ножами.

— Спасибо, лейтенант, вы мне очень помогли. Чувствуется, вы не новичок в расследованиях.

Икке просиял.

— Так точно, герр гауптман. Господин комендант всегда поручает мне расследование подобных происшествий, — радостно доложил он, не заметив, как начальник, вновь занявший место за столом, побелел.

— А что, были и еще? — рассеянно спросил фон Зееншанце, напряженно размышляя над тем, что он уже успел узнать за столь короткий срок.

— Так точно, герр гауптман. Где-то за две недели до нападения на лагерь.

— И что же случилось тогда? — насторожился Курт.

— Пропала колонна пленных. Небольшая. Человек сорок. И четверо конвойных. Причем бесследно.

— Когда точно? — Фон Зееншанце подался вперед.

Лейтенант назвал точную дату. Гауптман прикрыл глаза. Черт! Все сходится. Этот необычный красный, похоже, собирает себе отряд. Сначала у него было чуть более десятка, затем он отбил еще сорок человек, обкатал их, подучил, а затем совершил налет на лагерь. Курт возбужденно потер виски. Похоже, охота становилась интересной сама по себе. Вне зависимости от приза. Ему внезапно очень захотелось вновь пообщаться с этим русским, но уже на, так сказать, своей территории и в условиях, когда он контролирует ситуацию.

— Хорошо, лейтенант, вы свободны. Вы мне очень помогли, спасибо.

— Хайль! — радостно выкрикнул тот, вскидывая руку, и исчез.

Курт некоторое время сидел, задумчиво барабаня пальцами. Наконец комендант, все это время мысленно проклинавший излишне разговорчивого лейтенанта, не выдержал и робко спросил:

— Господин гауптман, что-нибудь еще?

— А? — рассеянно отозвался Курт. — Да нет, больше ничего. Спасибо, вы мне тоже очень помогли. А далеко ли от вас Бронна Гура?

«Пожалуй, стоит поподробнее расследовать все не слишком укладывающиеся в привычную картину происшествия, произошедшее в этом районе…»

— Ну что вы, — засуетился комендант, осознавший, что вполне может уже сегодня избавиться от столь хлопотного гостя, — вовсе недалеко…

До Бронна Гура Курт добрался поздним вечером. Штаб 293-й пехотной дивизии отсюда уже съехал, поэтому большинства тех, кто мог бы что-то рассказать по поводу нападения, здесь не было. Но фон Зееншанце доложили, что в местном лазарете еще оставалось несколько человек, долечивающихся после того боя. Так что он решил не отправляться сразу за штабом дивизии, а сначала переговорить с ними. Начинать расследование было поздно, поэтому Курт приказал Вольфгангу организовать ночлег, а разговор перенести на утро.

Первым в лазарете его встретил врач.

— Чем могу помочь?

— Я занимаюсь расследованием нападения на штаб 293-й пехотной дивизии и хотел бы поговорить с людьми, выжившими после него.

— Расследованием нападения именно на штаб дивизии? — уточнил врач.

— Да, — кивнул фон Зееншанце и тут же насторожился: — А почему вы спросили?

На лице врача нарисовалась досада.

— Ну да, простите, у того, что было раньше, никаких свидетелей не осталось.

— Раньше? А какое нападение было раньше?

Врач удивленно воззрился на него.

— Ну… за пару дней до налета на штаб дивизии русские совершили нападение на захваченные нами их собственные военные склады совсем близко отсюда. Наверху что, об этом не знают?

— Нет. — Курт недоуменно покачал головой. — Вы сказали, склады? И что же они там искали?

— Оружие, вероятно.

Курт замер, обдумывая новую информацию, а потом попросил:

— Расскажите мне поподробнее о нападении на склады.

Врач пожал плечами.

— Ну… я немного знаю, меня вызывали на вскрытие трупов. Вся команда охраны была зарезана. Судя по форме, раны наносились штыками русских винтовок и ножами.

Курт облизал внезапно пересохшие губы. Это же докладывал ему и лейтенант Икке. Неужели?.. Но ведь дядя говорил, что с отрядом русских, совершившим нападение на штаб, покончено! Или на штаб нападали другие?.. Два столь близких по времени нападения совершены разными группами? Маловероятно.

— Все зарезаны?

— Все, кроме троих. Точно идентифицировать, чем их убили, не удалось. Но если бы я не боялся обвинений в сумасшествии, я бы высказал предположение, что их расстреляли из чего-то типа луков или арбалетов.

Фон Зееншанце прикрыл глаза и некоторое время переваривал услышанное, затем спросил:

— А как вы думаете, кто напал на склады?

— Да тут и думать нечего, — решительно заявил врач. — Те же, что спустя пару дней напали на штаб дивизии. Захватили склады, вооружились и атаковали штаб.

Курт пожевал губами. Что-то не складывалось. Одна и та же тактика у двух групп, одна из которых уничтожена… Впрочем, может, не полностью?

— А на чем основывалась уверенность, что группа, напавшая на штаб дивизии, полностью уничтожена?

— Кто уничтожен? — не понял врач.

Курт удивленно уставился на него. Врач недоуменно пожал плечами.

— Мы не обнаружили ни единого трупа нападавших, а организовавший преследование старший лейтенант Шнитке потом сам лечился у меня, потому что получил пулю в мякоть левой руки. Так вот, насколько я знаю, результатом его действий стали еще шестеро убитых и полтора десятка раненых, но с нашей стороны. Русские поводили его за нос до темноты, а потом растворились в ночи.

Курт скрипнул зубами, чтобы не выругаться. Опять то же самое. Вранье, покрывающее собственную некомпетентность!

— Спасибо, вы мне очень помогли, — поблагодарил он врача, — но я все же хотел поговорить с выжившими.

— Да ради бога, — отозвался тот, — они все в шестой палате. Пойдемте, я вас провожу…

На русские склады Курт добрался после обеда. Разговоры с ранеными в общую картину добавили немного. Единственное, что отметили практически все: эти русские, в отличие от тех, с кем они до сих пор сталкивались, на сей раз действовали очень четко и организованно. Основной ударной силой у них были гранатометчики. Так вот те, совершенно не отвлекаясь, вышли на позицию и начали садить гранатами. Как образно выразился один из выздоравливающих, бывший студент исторического факультета берлинского университета, «балеарские пращники». Этим и были вызваны столь тяжелые потери. Причем все произошло за считаные минуты, а затем русские просто исчезли. Никто из выживших не смог сказать, что он успел сделать хотя бы по одному выстрелу в их сторону. Впрочем, наверное, это их и спасло. Всех, кто высунулся, русские пристрелили.

Склады Курт застал в куда более укрепленном состоянии, чем, по-видимому, они были до визита русских. Перед воротами со смещением вкопаны два ежа, чтобы их невозможно было выбить с разгона, а чуть дальше за воротами оборудована баррикада из мешков песком, с пулеметной позицией.

Едва фон Зееншанце вылез из кубельвагена, к нему подскочил лейтенант.

— Герр гауптман, на вверенном мне объек…

— Не надо, — оборвал его Курт. Перед тем как отправиться на склады, он попросил коменданта Бронна Гура связаться с их охраной по телефону и сообщить о своем прибытии. Чтобы не тратить лишнее время на предъявление своих полномочий, а потом на уточнение их по телефону, что он именно тот, за кого себя выдает, и так далее.

— Слушаю вас, господин гауптман.

— Вы проводили ревизию того, что пропало на складах?

— Никак нет. — Лейтенант замялся. — Да и установить, что пропало, затруднительно. Поскольку неизвестно, сколько и чего было до пропажи. Трофейщики до нас никак не доберутся. Слишком много работы. Но мы установили, что были вскрыты склады номер два, три, семь, девять и десять.

— Что там хранилось?

— Оружие, боеприпасы, обмундирование, продовольствие… много чего, герр гауптман.

— Хотя бы приблизительный объем похищенного назвать можете?

Лейтенант виновато помотал головой.

— Мы были переведены на склад только после того, как все уже произошло, так что… Но я думаю, не слишком много. Нападение явно было произведено весьма ограниченными силами, так что вряд ли они могли унести так уж много.

— Я хочу осмотреть помещения.

Однако осмотр ничего нового не принес. Некоторые линии хранения оказались короче соседних, некоторые стеллажи зияли пустотами. Но кто и когда извлек из них ящики и тюки, установить не представлялось возможным. С тем же успехом это мог сделать и неуловимый командир русских, и их штатные кладовщики еще до начала войны. А скорее всего и тот, и другие. Так что объем похищенного пока оставался для Курта загадкой. Поэтому он решил считать, что как минимум похищенного хватит на то, чтобы вооружить три сотни солдат — почти батальон. В конце концов, русский отбил из маршевой колонны, а затем вытащил из лагеря (а теперь фон Зееншанце не сомневался в том, что все это сделал именно он) именно такое количество людей, и ему нужно было их чем-то вооружить. Ибо до сих пор этот красный командир демонстрировал просто потрясающие способности в организации и планировании, так что не было никаких оснований отказывать ему в этом и теперь. Хотя когда Курт высказал эту мысль, лейтенант категорично замотал головой.

— Никак невозможно, герр гауптман. Да если бы они вынесли оружия и снаряжения на такую прорву людей, по их следам танковая колонна прошла бы… А мы почти никаких следов не обнаружили.

— И тщательно искали?

Лейтенант стушевался.

— Не особенно… В конце концов, наша задача — охрана, а у остальных и без того было полно забот в связи с нападением на штаб.

На это Курт лишь задумчиво кивнул. Русский офицер вызывал у него все больше и больше уважения…

Вечером фон Зееншанце заказал разговор по защищенной линии. Когда его вызвали в небольшую комнатку и посадили перед аппаратом, он на несколько мгновений прикрыл глаза, а затем решительно выдохнул и взял трубку.

— Слушаю, — раздался в динамике слегка приглушенный голос дяди Гейнца.

— Дядя…

— А, Курт, мальчик мой, как твои дела?

— Очень хорошо, дядя, и… Вот это-то как раз более всего и заставляет меня беспокоиться.

— А в чем дело? — несколько недоуменно спросил дядя Гейнц.

— У меня есть все основания предполагать, что необходимо немедленно развернуть самые широкие поиски исчезнувших пленных.

— Пленных? Ты что-то накопал?

— Да, дядя.

Трубка помолчала.

— Но их же вроде ищут.

— Как мне удалось установить, не слишком старательно. Похоже, те, кому это поручено, надеются, что кадровые русские солдаты под командованием, как я теперь уверен, очень талантливого офицера отчего-то сами утопят себя в болоте, сняв эту заботу с доблестных немецких войск.

Трубка снова помолчала, а затем с сомнением произнесла:

— И все-таки я не понимаю твоего беспокойства. Они же практически безоружны. Мне докладывали, что те, кто напал на транзитный лагерь, просто перерезали охрану ножами. Я знал, что вспомогательные части не отличаются высокой боевой выучкой, но бездарно проспать…

— Это не так, дядя, — прервал Крут. — У тебя просто не… полная информация. — Он едва удержался, чтобы не использовать слово «недостоверная», потому что это было бы уж слишком тяжелым обвинением. А ввязываться еще и в это расследование Курт сейчас совершенно не планировал. И так, по его предположениям, счет шел буквально на дни. — Я думаю, что никто ничего не проспал. Я разговаривал с офицером, производившим расследование. Часовые были расстреляны из самодельных арбалетов, причем болты для них были специально обмотаны тканью, чтобы при промахе и падении на утоптанную землю они не звенели. По моему мнению, этот факт говорит о высокой квалификации их командира и тщательной проработке деталей операции, не так ли?

— Я этого не знал…

— А что касается отсутствия оружия, то должен тебя огорчить. Оружие у них есть. И пользоваться им они умеют очень неплохо. То трагическое по своим последствиям нападение на штаб 293-й пехотной дивизии, после которого нашим доблестным охранным батальонам не только не удалось обнаружить ни единого трупа нападавших, но уже к вечеру потерять их следы, было организовано тем же командиром. Причем до атаки на штаб он и его люди успели посетить русские окружные склады под Бронна Гура и кое-чем там разжиться. — Курт сделал паузу, облизал пересохшие губы и продолжил: — Чем именно, точно установить не представляется возможным. К сожалению, трофейные команды до этого склада еще не добрались. Сам знаешь, при том количестве вооружения и имущества, которое нам удалось захватить у красных, им просто катастрофически не хватает людей. Так что точной описи того, что находилось на этих складах до визита нашего неуловимого командира русских, у меня нет.

— Но мне доложили, что группа, совершившая налет на штаб, полностью уничтожена.

Курт зло усмехнулся:

— Возможно, но в таком случае придется признать, что те, кто тебе это доложил, получили информацию от Господа Бога, потому что никто не смог обнаружить ни единого трупа нападавших!

Трубка снова помолчала. Впрочем, здесь особых комментариев не требовалось. Все и так было ясно.

— А это точно он? — спросил дядя спустя минуту.

— Охрана складов уничтожена таким же образом, как и охрана лагеря. Часовые расстреляны из самодельных арбалетов, а остальные зарезаны во сне.

— Что тебе нужно? — Голос дяди был сух и деловит.

Курт облегченно выдохнул. Похоже, он сумел убедить генерала в серьезности ситуации. Полдела сделано.

— Батальон мотоциклистов.

— Что?!

— Поймите, дядя, столь крупный и организованный отряд, действующий в зоне наших коммуникаций, представляет собой огромную опасность.

— По-моему, ты преувеличиваешь опасность.

— Рейдовый батальон русских в нашем глубоком тылу — преувеличенная опасность?!

— Курт, ты же прекрасно знаешь, что несколько сотен вооруженных солдат — это еще не батальон. Откуда он возьмет офицеров, способных вести рейдовую войну, откуда в конце концов…

— Дядя, — прервал молодой офицер, — мне представляется, что именно этим обусловлено то, что он еще не развернул широкомасштабные действия. Но я не думаю, что он сидит сложа руки. Поймите… ну вы же сами всегда хвалили мою голову. Я считаю, что положение просто критическое. Мы ДОЛЖНЫ его найти! Пока еще не поздно.

— И ты считаешь, что мотоциклисты сумеют…

— Если честно, я не надеюсь, что мотоциклисты сумеют сразу же обнаружить этого неуловимого русского. Но даже по схеме потерь нарядов и патрулей мы можем уточнить район его возможного нахождения. И мотоциклисты — это еще не все. Для самой операции мне необходимы, во-первых, поддержка авиации и, во-вторых, мотопехотный полк. Именно мотопехотный, потому что подвижность моих сил — ключевой параметр успеха.

Трубка помолчала, а затем тяжело произнесла:

— Ты требуешь невозможно, Курт.

— Дядя, я…

— Помолчи, — сердито оборвал генерал и после короткой паузы продолжил: — Я дам тебе роту мотоциклистов. И прикажу авиации обрабатывать твои заявки наравне с фронтовыми. Мотопехотного полка ты не получишь. У нас даже мотопехотные роты наперечет. Сам же говорил, что ОКХ крайне недовольно темпами продвижения. Единственное, что я могу сделать, это переподчинить тебе маршевые подразделения, которые находятся в твоем районе… Молчи! — возвысил он голос, будто угадав, что Курт собрался горячо возразить. — И пойми, это намного больше того, что я действительно могу тебе дать. Будь на твоем месте другой, я бы просто не стал его слушать, но я на самом деле с большим уважением отношусь к твоей голове. Поэтому и даю столь много. Большего тебе не даст и сам фюрер. Пойми это, мой мальчик, и постарайся справиться с тем, что есть. Ты меня понял?

— Да, дядя, — тихо ответил Курт, а в груди нарастало ощущение надвигающейся катастрофы. Он и так запросил по минимуму! Но, с другой стороны, дядя прав. Что такое снять с фронта даже одну роту, когда идет наступление, когда командиры всех ступеней просто стонут: «Резервы, резервы, резервы…»? Так что придется действительно обойтись тем, что есть. Ведь в его распоряжении будут немецкие офицеры и немецкие солдаты. Восемьдесят четыре немецких десантника, вооруженных легким стрелковым оружием, захватили и разоружили форт Эбен-Эмаэль, защищаемый гарнизоном более чем в тысячу человек. Неужели он не справится с толпой в три сотни русских солдат, уже почувствовавших на своей шкуре мощь немецкого оружия?.. — Хорошо дядя, я справлюсь.

— Вот и отлично, мальчик мой, и не подведи меня. Мне сейчас совсем не до этих пленных.

— Конечно, дядя, — покорно согласился Курт, с ужасом понимая, что его психологический тренинг не принес результатов, на которые он рассчитывал. И что, несмотря на все усилия, в его голове, которую дядя столь ценил, уже появилось и окрепло понимание того, что катастрофы уже не избежать.

Он тупо посмотрел на трубку, в которой вместо голоса дяди возникли короткие гудки, а затем треск, и осторожно положил ее на рычаг. Что ж, как говорится: что тебе дано — то и пошлется. К тому же главной для него самого все равно оставалась другая задача. Вернуть Вилору. И ему еще предстояло придумать, как вытащить ее из закручивающейся кровавой круговерти целой и невредимой…