И опять это удивительное жилище. За столом в атласных халатах, строго и чинно сидят четыре куклы. Возле каждой — подсвечник, свеча. Появляется Мэрилин. Она — в белом. Выглядит потрясающе — как, наверно, невеста Бога… В руках у нее бутылка шампанского. Пробка выстреливает, она разливает шампанское по бокалам. Наконец, и сама садится во главе стола.
Мэрилин. Ну, все готово? (Оглядывает кукол.) Что, можем уже начинать? (Чиркает спичкой, запаляет свечу возле себя.) Или, может быть, только еще чуть-чуть подождем? (Встает и подходит к двери; прислушивается.) Боже, как тихо на земле… (Медленно возвращается к столу, задумчиво улыбается.) Досчитаем до ста — он придет — мы начнем… Один, два, три, четыре, пять, шесть… Наверное, заметили, какое у него доброе интеллигентное лицо, мягкие, тихо светящиеся глаза… Двадцать один, двадцать два, двадцать три… Он говорит непонятно, но его хочется слушать… (Вздыхает, оглядывает кукол.) Хорошие вы мои, все терпите, все прощаете… (Опускается на стул, берет в руку бокал, высоко поднимает.) Позволь мне, я пью твою память, Том Болдуин, моя самая первая, самая великая любовь!.. (Пригубливает, ставит бокал, откидывается на спинку стула, закрывает глаза, мгновение молчит.) Странно, я долго не могла понять, почему люди так помнят свою первую любовь… А — просто: оказывается, мы были юными. Мы были прекрасными. Ты был прекрасен, Том Болдуин… (Задумчиво смотрит на куклу красавца, улыбается; встает, приближается к кукле, кладет ей руку на голову.) По утрам почему-то всегда просыпалась раньше тебя. Видела красное, уплывающее вверх солнце, и тебя — спящего… (Улыбается воспоминанию.) Ты улыбался во сне. Когда я потом спрашивала, что ты видел и чему улыбался — ты улыбался, как мог улыбнуться только ты один, целовал меня и говорил, что видел меня и улыбался мне. Даже если ты это придумывал — все равно, Том, это было красиво… Куда-то ты ушел, исчез навсегда, мой любимый, — что делать! — но ты оставил мне свою любовь, свою улыбку… (Зажигает свечу возле куклы Тома, задумчиво глядит на хрупкий огонь; переводит глаза на «смуглую» куклу.) «О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна; глаза твои голубиные под кудрями твоими; вся ты прекрасна, возлюбленная моя, и пятна нет на тебе»… (Промокает платком набежавшие слезы.) Ты видишь, Иосиф, я помню твои стихи, я их не забыла… Так рассказать о нашей любви мог только ты… С той поры, как ты покинул меня, я таких прекрасных слов уже больше не слышала ни от кого… (Зажигает свечу возле Иосифа.) Где же ты брал их, эти слова, мой любимый? Наверное, их тебе нашептывали небеса… (Переводит взгляд на японца.) О, Хидзиката-сан, мой самый нежный и самый молчаливый… Мой тихий японец с говорящими глазами… Никогда не забуду, как мы бродили по набережной, крепко взявшись за руки, как провожали солнце, тонувшее в море, и обещали друг другу любовь, похожую на сон… (Перебирается поближе к кукле южноамериканца.) Мой четвертый возлюбленный супруг — дон Ларетта Энрике Родригес! (Изящно опускается перед куклой на колени.) Не встречала мужчины, столь одаренного одновременно — столь нежной душой и такими деньгами… Обычно такое не часто сочетается в одном человеке. Но в вас почему-то счастливо сочеталось. А как вы шептали мне: ты — мое главное богатство, Мэрилин, ты!.. А я вам верила. Я верила… (Оглядывается на дверь; мгновение прислушивается.) Боже мой, Лондон, Париж, Калькутта, Венеция, Буэнос-Айрес!.. А сладкие ночи на яхте Санта-Ларетта!.. А далекий плеск волн и близкий свет звезд… И любовь, дон Ларетта, наша любовь без конца, без начала, без слов и без боли — о, эта удивительная любовь…
Появляется Антон с сумкой.
(Она — одними губами.) Антуан…
Антон. Простите, Мэрилин…
Мэрилин (очень тихо опять повторяет его имя). О, Антуан…
Антон. Простите, я, может быть, помешал, но я заблудился… Куда-то пошел и долго плутал где-то… Потом почему-то опять оказался возле вашего дома… Действительно, очень странно: как в лабиринт попал…
Мэрилин поднимается с колен, молча глядит на него, улыбается. Антон внимательно озирает комнату — будто ищет кого-то и не находит. Смотрит на кукол, ей растерянно улыбается.
Я Жору не вижу… Он еще тут?.. Или уже ушел?.. Что, ушел?..
Она все молчит, улыбается.
Я хотел ему предложить, если бы он меня смог проводить до гостиницы… Или хотя бы мне только показать, в каком направлении двигаться… (Машет куда-то рукой.) Туда, верно?.. Там, где статуя? В смысле — Свободы?.. Нет, не туда?.. (Вопросительно глядит на нее.) Так уже было со мною: ужасно теряешься, когда, вдруг, оказываешься ночью в незнакомом месте… Особенно, без языка, если не можешь спросить…
Все та же загадочная улыбка на ее лице.
А что — он давно ушел?.. Наверно, обиделся на меня… Я никого не хотел обижать, но так получилось… Он ничего такого не просил передать для меня? Может, хотя бы записку?..
Мэрилин. Хорошо, что вернулся, Антуан. Мы тебя ждали. Мы — все…
Антон. Что вы сказали, простите…
Мэрилин (медленно к нему приближается, доверчиво кладет ему руки на плечи). Ты прошел долгий путь. Ты голодный? Ты хочешь поесть? Ты устал? Ты хочешь умыться? Сменить одежду? Лечь и закрыть глаза? Уснуть, ни о чем не думать?
Антон (растерянно улыбается). Простите, но я не понимаю…
Мэрилин. Я сразу узнала тебя. Мне тебя нагадали. Давно, я ждала столько лет… Он будет с востока, у него будут грустные глаза и доброе сердце, на шее, за левым ухом у него будет маленькое родимое пятно…
Антон только разводит руками и нервно скребет себя пальцами за левым ухом. Она улыбается, ласково его поглаживает за левым ухом.
Ты будешь со мной, тут, тебе будет легко и приятно. Ты больше не будешь сражаться за то, чтобы униженно выживать в этом бессмысленном мире. Ты будешь просыпаться, когда ты захочешь, смотреть на небо, видеть солнце, луну, звезды, думать о приятном и надеяться на приятное. А я буду тебя охранять от беды, от тоски, от непогоды. Ты увидишь другие страны, узнаешь другую жизнь. Все у нас будет с тобой хорошо, легко и приятно… (Берет его за руку, ведет за собой.) Идем, я тебя познакомлю с моими мужьями…
Антон (не идет, пытается объясниться). Простите, если скажу… Мы мало знакомы, мне трудно…
Мэрилин (тянет). Идем же, идем, идем…
Антон. Но я не готов жениться! Я не могу, не хочу!..
Мэрилин (останавливается, улыбается ему, спрашивает с интересом). Что? Что?..
Антон. Я хотел ему объяснить — не смог. Я себе обещал не жениться.
Мэрилин (смеется). Ты что, их боишься? Не бойся, они — только куклы, а ты, Антуан, такой живой… (Опять тянет.)
Антон (пытается удержать). Но я уже был женат, понимаете? У меня там остались: бывшая жена, сын, две маленькие внучки, понимаете? И снова, опять мне в семейную жизнь, в эту смуту, проклятья — зачем?.. Я поклялся себе — не жениться… Не за тем я приехал, поймите!..
Мэрилин (улыбается, кивает). Нэ панымаю, нэ панымаю… (Куда-то опять тянет его за собой.)
Антон (в отчаянии). Говорю, не могу жениться — я говорю!..
Мэрилин (тянет, смеется). Смотри, познакомься, не бойся: вот он — Том Болдуин, мой первый муж! (Счастливо улыбается.) Что, правда же, он красивый? Мой воин, мой ковбой, мой Бог!.. Ну, пожми ему руку, не бойся… Да не бойся же… (Сама скрепляет руку Антона с куклиной рукой, смеется.) Ну! Ну! Ну!..
Антон выглядит крайне растерянным и смущенным.
А теперь познакомься с Иосифом. Он был поэтом. Лучшим в Нью-Йорке, в Америке, в мире, во вселенной!.. (Берет Иосифа на руки.) «На ложе моем ночью искала я того, которого любит душа моя, искала и не нашла его!.. (Поднимает куклу высоко над головой.) Встану же я, пойду по городу, по улицам и площадям, я буду искать того, которого любит душа моя! Искала я его и не нашла его!..» (С восторгом глядит на Антона.)
Как же это красиво, правда? По-моему, лучше и не сказать. Пожми руку гостю, Иосиф! (Кажется, кукла с удовольствием потянулась рукой к Антону.) И ты, Антуан, и ты!.. Ну! Ну!.. (Смеется.)
Будто завороженный, Антон легко касается куклы рукой.
Мой третий супруг — Хидзиката-сан! Мой четвертый супруг — дон Ларетта Энрике Родригес! Мой пятый супруг…
Антон (внезапно кричит). Я все равно не хочу жениться, я не готов!.. Но я же сказал: не готов, не хочу!.. Извините меня: не хочу!.. (Схватив сумку, исчезает.)
Тишина. Мгновение она стоит — как стояла. И куклы сидят — как сидели. Наконец, она медленно, устало бредет к столу, опускается на стул, сидит… Вдруг, странно смеется. Или — плачет?.. И даже у кукол выражение лиц в эту минуту — сочувствующее… Она молча, внимательно разглядывает кукол.
Мэрилин. Ну, чего вы уставились — эй… Какие-то у вас лица — как будто вам жалко меня… Особенно это касается вас, дон Ларетта. Вы были живы — были занудой и ныли по всякому поводу, вы и сейчас тут сидите с таким видом, как будто вас медленно поджаривают там, в аду. Нет, мой сеньор, если кого и поджаривают изо дня в день — то это меня. Меня!.. Что вы наделали? Люди меня боятся. Шепчутся за спиной: это она, та самая, возле которой мужья не живут. Женщина-вамп! Женщина-смерть! Женщина!.. (Строго восстает.) Что, разве это действительно так?.. (Отшвыривает дона Ларетта, хватается за японца, возносит над головой.) Разве я виновата хоть в чем-то? Разве я убивала вас? Или я вам делала плохо? Не любила вас? Не лежала у ваших ног? Не молилась на каждого?.. (Отшвыривает японца, хватается за поэта.) Ты думаешь, я не знала, откуда твои стихи? И кто их придумал? И для кого?.. Я хотя бы раз об этом сказала?.. Или дала как-то понять?.. Хотя бы — намеком?.. А только я все равно плакала над ними и только я все равно просила тебя: еще читай! Еще!.. (С тоской глядит на куклу Тома Болдуина. Берет его на руки, ласково гладит. За петельку подвешивает на карусели.)
Что же вы, милые мои, сговорились? Вы меня превратили в похоронное бюро. Я боюсь уже света, людей, жизни… Я вижу впервые мужчину — первое, что я вижу: как он лежит в разверстой могиле. И себя в порванных одеждах, в слезах и горе… (Всхлипывает. Ей себя жаль. Подбирает японца и сдувает с куклы пыль. Подвешивает.) Ладно бы, если бы вы меня не любили… Или — ну, если бы я не любила вас… Сколько есть женщин: муж умирает — у них праздник. Все для них расцветает. Новая жизнь. Я же — все помню, всех люблю, но почему-то страдаю, страдаю… (Поднимает с пола дона Ларетта и тоже сдувает с него пыль, поправляет одежду.) Господи, кто придумал любовь?… Кто придумал смерть?.. Кто придумал одиночество?.. (Всхлипывает.) Покинул меня, мой любимый… Оставил мне столько денег, а чего мне теперь с ними делать?.. (Устраивает куклу на ее законном месте — на карусели.) Конечно, спасибо тебе, мой любимый: я богатая, все у меня есть… Но если бы знал ты — одновременно — какая я бедная и как мне ничего не нужно… (Появляется Джонатан. Он — нетрезв. Вполне даже можно сказать, что он — пьян. Нетвердо ступая, направляется к ней.)
Джонатан. Куда ты меня посылала — там я его не нашел…
Мэрилин (торопится ему навстречу, чтобы поддержать). Ой, Джонатан, как ты ходишь, держись, ты же упадешь…
Джонатан (за нее цепляется, как утопающий за соломинку, наваливается на нее всей своей тяжестью). А правда: я не искал — и не нашел… Мм… М… Мэрилин, ничего, ты не бойся: если я упаду — я опять встану… М… Ох, какая ты хорошая женщина, как ты хорошо меня держишь…
Мэрилин (держится изо всех сил). Ты безумно тяжелый…
Джонатан. Неправильно говоришь, Мэрилин: я не тяжелый — я сильный… Смотри, вот, если хочешь, потрогай меня, какой я сильный… (Напрягает руку.) Тут трогай, тут… Можно-можно, не бойся… Ты чего, не хочешь меня потрогать?..
Мэрилин. Я верю, потом… Все равно ты тяжелый… А сам ты не сможешь держаться?
Джонатан. Черт, я как будто… Сейчас… Я почему-то сегодня так надрался, меня теперь так качает, как будто я на очень маленькой лодке, а вокруг меня плавают — такие большие волны… А чего это я так надрался, Мэрилин, мне интересно… Что, ты не знаешь?.. Ах, Боже мой, старый товарищ приехал — Антоха!.. Антоха, Антоха…
Мэрилин. Он только что был тут — опять исчез… Он очень странный. Я ничего не понимаю. Может быть, ты понимаешь?
Джонатан. А черт его знает, Мэрилин… У меня мозги есть, я думаю: разве умный человек от тебя убежит? Он умрет — а не убежит!
Мэрилин. Не надо про это, прошу!..
Джонатан. Про это — м… Это — м… Не про тебя — мм…
Мэрилин. У него умные глаза, добрый взгляд, он, кажется, интеллигентный человек, но он — странный…
Джонатан. Именно, Мэрилин!.. Ему 52 года, а его послушаешь — он говорит, как будто он мальчик!..
Мэрилин (взмаливается). Стой… держись на ногах… мне тяжело!..
Джонатан. Ох, милая, извини, извини… Ты знаешь меня, мм… Что это я хотел сказать?.. Я, знаешь, когда его слушаю — мне тогда кажется, что все, что я понимаю про жизнь — что это, оказывается, не жизнь, вот… А про то, про что понимаю — как будто я понимаю совсем про другое!.. И совсем про другое я тоже, оказывается, не понимаю!.. То есть, я уже, Мэрилин, оказывается, ни хрена не понимаю — понимаешь?..
Мэрилин (с трудом, но все-таки как-то удерживает его). О чем ты сейчас говоришь, Джонатан, — я тоже не понимаю…
Джонатан. И я не понимаю… Ух, ты, какая волна побежала на меня, побежала…
Мэрилин. Держись за меня!
Джонатан. Да-да-да, я плыву, я держусь… Я еще очень сильный…
Мэрилин. Ты очень тяжелый. Пожалуйста, милый, если можно, дыши-ка ты в сторону, хорошо?..
Джонатан. Хорошо, как ты скажешь… Я могу для тебя совсем не дышать…
Мэрилин. Ты дыши, только в сторону, пожалуйста…
Джонатан. В сторону… (Вдруг, с силой выдыхает в сторону.) Х-ху!.. Так ты хочешь?
Мэрилин. Спасибо…
Джонатан. Х-ху! Х-ху!..
Мэрилин. Ты прости, не могу этот запах…
Джонатан. Х-ху! Х-ху! Х-ху!..
Мэрилин. Ну, зачем ты напился?
Джонатан. Я, Мэрилин… Х-ху!.. Мм, Мэрилин…
Мэрилин. Зачем, Джонатан?..
Джонатан. Мне немножко обидно, смотри… Х-ху!.. Я его встретил, я ему говорю — х-ху!.. Смотри, говорю, какая земля — х-ху!.. На этой земле, говорю, будет у тебя дом и семья — х-ху!.. А он мне говорит: дом и семья — х-ху!.. Говорит, оказывается, дом и семья — только гири на ногах и очень мешают нам летать!..
Мэрилин. Джонатан, ты опять дышишь — я же попросила…
Джонатан (в сторону). Х-ху!.. Я, значит, как червяк, должен ползать, а он, значит, как птица летать!..
Мэрилин. Он хочет летать? Он тебе так сказал?
Джонатан (в сторону). Х-ху!..
Мэрилин. Но что это значит — летать? Что он имел в виду — ты понял?
Джонатан. Мм, Мэрилин, что ты… Ты понимаешь: когда летаешь там, высоко-высоко — тогда ты, значит, можешь оттуда на всех-на всех!..
Мэрилин (смеется). Но я же серьезно…
Джонатан. Х-ху!.. Бедная ты моя — х-ху!.. Ты такая хорошая — правда, а почему-то всегда достаешься каким-то козлам, рыбам, птицам…
Мэрилин. Опять ты за старое — не нужно…
Джонатан. Почему на меня, как на мужчину, не смотришь?
Мэрилин. У тебя есть жена, дети, внуки…
Джонатан. У всех есть жена, дети, внуки… А у всех есть еще радость в жизни, все еще кого-то трогают…
Мэрилин. Господи, Джонатан, мой бедный, давай, хочешь, и я тебя потрогаю… (Ласково его поглаживает по плечу.) Ты мой хороший друг, я тебя очень ценю… Смотри, я тебя тоже трогаю…
Джонатан (плаксиво). Японца привел, ты его увидела — у вас сразу любовь, как пожар… А я тебя столько лет хочу трогать…
Мэрилин (утешает его, как маленького). Но я же тебе плачу…
Джонатан. Что платишь — денег всегда не хватает…
Мэрилин. Ну, хочешь, я дам еще…
Джонатан. Х-ху, Мэрилин!.. (Тычется в нее и целует.) Давай, вместо денег мы будем это… (Целует.) Это мы будем, давай, а?.. Ох, хорошо будет, а?..
Входит Антон и замирает…
Мэрилин (как может уклоняется, смеется). Что — это?.. Чего ты от меня хочешь?..
Джонатан. Ну, это, Мэрилин, что?.. Утром проснулся, увидал мою змею, и серый потолок, и грязное окно, и старого паука на покарябанной стенке, и вспомнил потом тебя, и подумал… А, пропади все пропадом, лучше мы будем это… А, Мэрилин, а?..
Мэрилин (и удерживает, и уговаривает). Что это на тебя нашло, мой хороший?.. Успокойся, пожалуйста, так не нужно…
Джонатан (не успокаивается — но напротив, активизируется). Почему ты не хочешь, давай… (Тащит ее к дивану.) Ты хорошая, я тоже хороший…
Мэрилин. Джонатан, успокойся, не надо… Ну, зачем тебе это, вот странный… (Вырваться ей, однако, не удается.) Правда, какой же ты сильный, столько силы…
Джонатан (по видимости, основательно теряет рассудок, увлекает ее за собой и бормочет). Мэрилин, Мэрилин…
Мэрилин. Бога побойся, у нас же нет химии!..
Джонатан. Да и черт с ней, с химией, понимаешь… (Тащит.)
Мэрилин. Без любви!.. Но я не могу, я устала, ты прямо, как мальчик маленький…
Антон (не выдерживает). Жора! Георгий!..
Мэрилин. Антуан, помоги!..
Антон. Как ты можешь, она же не хочет!.. (Кидается на помощь.)
Мэрилин. Помоги, Антуан, ты видишь, он совсем потерял ум…
Антон (пытается ее оторвать). Отпусти ты ее, я прошу, отпусти…
Мэрилин. Антуан, мне так больно, не надо…
Антон. Она же моя!.. Ты сказал, что она — моя!..
Мэрилин. Ой, Господи, как мне больно, Господи…
Антон. Да пусти ты ее — прямо клещ…
Джонатан, по видимости, плохо соображает, чего от него хотят, он просто упрямо, изо всех сил держится за нее всеми руками.
Мэрилин. Платье порвали — ну, вот…
Антон. Так, значит, ты лгал мне, ты лгал!.. (Наконец, отбивает добычу.)
Мэрилин (тут же обнимает Антона). Антуан!..
Антон (возбужден схваткой, дрожит). Тогда ты подлец!.. Как был подлецом всегда!.. Всегда мною пользовался!.. Дружбой, вещами, женщинами!.. Ты всегда, ты всегда!..
Мэрилин. Только уже не бросай меня больше, прошу…
Антон. И в детстве ты мучил меня, и сюда ты позвал, чтобы мучить!..
Мэрилин. Пусть уйдет, я боюсь, он какой-то сегодня…
Антон (не в силах остановиться, выкрикивает обидные слова). Не верю! Я больше тебе не верю!..
Мэрилин. О, Боже…
Джонатан. Х-ху!.. (Вдруг, зажмурился, буйно затряс головой и дважды проплакал). Х-ху!.. Х-ху!.. (Нетвердо ступая, уходит прочь.)
Тишина.
Антон. Жора…
Мэрилин (удерживает). Не надо, пожалуйста, не уходи… Ты, ты…
Антон (растерянно). Он — ушел…
Мэрилин. Пусть уходит, оставь ты его, пусть…
Антон (мягко, но решительно отстраняется). Нехорошо, он — мой друг… Я обидел его…
Мэрилин. Подожди…
Антон. Я вернусь… Я должен ему сказать, он — мой друг… Я очень его люблю, я должен… Простите меня, простите…
Мэрилин. Но я же прошу тебя, я прошу!..
Он останавливается. Удивленно, как впервые, смотрит на нее.
Почему ты не слышишь меня, когда я прошу?.. Я вижу тебя впервые — впервые прошу!.. Я не знаю тебя, совсем не знаю — но все-таки прошу, я прошу!..
Тишина. Только кажется, слабое эхо где-то вдали шуршит: шуу, шуу… И свет, вдруг, в жилище странным образом меняется.
Я не знаю, что есть там, за небесами. Говорят, что-то есть. Дай Бог, чтобы было… Или мне не понять: куда все девается?.. Молодость, любовь, надежды — где это все?..
Молчат.
У меня нет детей, у меня нет семьи. Я живу взаперти и жду — может быть, еще что-то будет у меня?.. Может быть, еще не все потеряно?.. И будет радость?.. И будет любовь?..
Антон внимательно смотрит на нее. Она печально глядит на кукол.
Я любила их. Я молилась на каждого из них. Так получилось, я в жизни умею одно: любить… И хочу одного: быть любимой… Что, разве я много прошу?.. Немножечко счастья, немного тепла… Проснуться — увидеть рядом живое лицо… Услышать живое слово… Живые руки… Я не хочу одна, Господи, я не умею одна, разве так трудно, разве так невозможно?
Антон было делает шаг к ней навстречу — она тревожно спрашивает.
Что, ты думаешь, поздно?.. Уже ничего у меня не будет?..
Он опускает голову и молчит.
Ну, что, говори, говори!.. Ну, я же прошу тебя, я прошу! Я прошу!!.
Тишина.
Антон. Я, наверно, старею. (Отворачивается, отходит; вдруг, опять пристально смотрит на Мэрилин.) Я тоже все чаще вспоминаю детство: улицу, двор с детьми, парк с озером через дорогу, высохший фонтан, нищих послевоенных старушек, дерущихся из-за женщин военных, и по вечерам музыкантов во фраках, играющих странный вальс…
Откуда-то издали возникает вальс. Действительно, странный и красивый…
Что-то я там провинился, не помню… Родители заперли в комнате, сами куда-то ушли… Впервые остался совсем один и не знал, что мне с собой поделать… На окнах решетки — тюрьма… Вокруг — ни души… Зачем-то полез по стене за старым пауком под потолком — и упал… Больно ушибся, заплакал… Одноглазая кошка Матильда запрыгнула на подоконник, жалобно замяукала… Кто-то ей шерсть подпалил, пахло паленым… Я позвал ее, чтоб пожалеть — она испугалась, убежала…
Пристально смотрит на Мэрилин, делает шаг к ней.
Помню отчетливо свое первое ощущение одиночества — тогда меня поразившее… Мир был огромным, а я был маленьким… И я был чужим и не нужным этому огромному миру… Я боялся его и не понимал, зачем я явился в него?..
Делает еще шаг к ней.
Позабыл имя девочки… Маленькая девочка с синими глазами снизу смотрела на меня… Не знаю, откуда и как, вдруг, она возникала… Девочка из соседнего двора… И потом никогда не мог вспомнить, сколько времени мы молча смотрели друг на друга… Она, вдруг, сказала: хочу тебя полюбить.
Она делает шаг к нему навстречу. Молчат. Внимательно смотрят в глаза друг другу.
Бывают минуты — их долго помнишь, их любишь, по ним тоскуешь… Теперь-то я знаю точно — за жизнь таких минут наберется не много… Возможно, что в конце-то концов окажется, что они, эти несколько мгновений, и были моей жизнью…
Мэрилин (тихо, одними губами). Да…
Антон. Ты помнишь, нам было всего-то по шесть лет. Мы жили поблизости, можно сказать, почти рядом, но я словно увидел тебя впервые. Тогда я не знал, что мне ответить тебе… (С нежностью касается ее руки, затем осторожно, бережно берет ее руки в свои.) Ты, может быть, помнишь: я протянул тебе через решетку руку и сказал: давай дружить. Непостижимо, но ты, вдруг, прижалась губами к моей руке… (И он припадает губами к ее рукам.) Господи, девочка моя, как же я мог не узнать тебя сразу: та же улыбка, не похожая ни на какую другую, та же свобода, тот же покой… Скажи, это — ты? Ты?..
Мэрилин загадочно улыбается .
Ты, ты, конечно же, ты… Маленькая, странная девочка с синими глазами… (Целует ее глаза.)
Мэрилин. О, давно почему-то уже не синие…
Антон. А помнишь — я очень хорошо помню на тебе — серебряные сережки-звездочки… Точно такие — как в раннем небе. Ранние звезды… Они еще есть?..
Мэрилин. У меня было много звезд…
Антон. А еще твой огромный огненно-красный бант в косах… Ты-то сама его помнишь?..
Мэрилин молчит, загадочно улыбается.
Я помню его — точно я вижу его сейчас: красный, огненный, заплетенный в тяжелые косы…
Мэрилин (смеется). Ну, красный — как нравится, пусть будет красный…
Антон. Точно медные тяжелые цепи — косы…
Мэрилин (смеется). Вот, смотри, что осталось…
Антон (проводит рукой по голове, тоже смеется). А я тоже — вот… А у меня тоже — вот…
Мэрилин (смеется). Вот — все, что есть…
Антон. Да, вот и все… И у меня, и все…
Мэрилин. Через тысячу лет мы — какие, посмотри… (Смеется.)
Антон (улыбается). Да, странно, да…
Мэрилин. А еще через тысячу лет, вдруг, увидимся — что останется, а?..
Антон. Не знаю…
Мэрилин. Говорят, что душа остается, а?.. Наши души узнают друг друга, а?..
Тихо, неслышно появляется Джонатан.
(Она улыбается.) Опять сядем где-нибудь в уголку, возьмемся за руки и расскажем друг дружке все новости за последнюю тысячу лет…
Антон (тихо). Через тысячу лет я скажу: я хочу тебя полюбить…
Мэрилин (тихо). Я хочу тебя полюбить…
И снова, как было когда-то, в далеком детстве, тихо возникает мотив Вальса. И оба они плавно и красиво уплывают вверх по течению вечной, прекрасной, одинокой музыки… Темп ускоряется, музыка — все громче, кружение — все быстрее. И кружатся куклы-мужчины на вечной своей карусели… Влекомый неведомой силой, поплыл Джонатан, у него в руках кукла, прижата к груди. А темп все быстрее, а музыка — громче. Внезапно свет гаснет и Вальс обрывается, словно на полуноте… Возгорается свет — Джонатан стоит посреди жилища с куклой, прижатой к груди. По лицу текут слезы. Беззвучно вращается карусель.
Джонатан. Эх, Георгий, Георгий…
Старый ты дурень, Георгий…
Чего же ты хочешь, Георгий?
Хочешь жить?
Или хочешь умереть?
Или ты уже сам не знаешь, чего ты хочешь…
Ты — старый алкаш, брат.
У тебя плохо с памятью.
По ночам у тебя болят ноги и ты видишь плохие сны.
А только никто не скажет: «Георгий, отдохни…
Бедный Георгий… Хороший Георгий…»
Жену ты мало любишь, а больше ты никому не нужен.
Вот — конец…
Рукой размазывает слезы по лицу; осторожно опускает куклу на пол, лицом вниз; достает из кармана тонкую длинную веревку и дрожащими руками вяжет петлю. Неожиданно в ослепительно белом пеньюаре возникает Мэрилин. От чего и жилище, вдруг, осветилось. Джонатан быстро прячет руки с веревкой за спиной.
Мэрилин. Как хорошо, что ты здесь, мы хотели уже тебя искать — ой, чшшш… (Подходит к нему, доверчиво приникает лицом к его груди; шепотом.) Что это я раскричалась, Господи… Ах, наверно, я счастлива, мне так хорошо…
Джонатан (хмуро). Тебе хорошо?..
Мэрилин (шепотом). Хорошо, хорошо, чшшш… Спасибо тебе, спасибо, спасибо…
Джонатан. За что?
Мэрилин. Ой, не кричи, я прошу… Говори, пожалуйста, тихо, он — спит…
Джонатан. Он — спит?..
Мэрилин. Да, он уснул, он устал… Ты же знаешь, какая у него была долгая дорога… (Улыбается, вспоминая.) Представляешь, забылся прямо у меня на коленях…
Джонатан (не выдерживает и кричит). У тебя на коленях?..
Мэрилин. Что ты, Джонатан, что ты, я же тебя просила не кричать, разговаривать тихо-тихо… Ну, что с тобой? Ну, почему ты такой, вдруг, печальный? Все получилось, как мы хотели… Ты хорошо заработал… Не отворачивайся от меня, смотри на меня. А почему у тебя, вдруг, красные глаза?
Джонатан. Сегодня жара.
Мэрилин. Жара… Боже мой, бедный Георгий… Мой хороший Георгий…
Джонатан (вздрагивает). Что ты сказала?..
Мэрилин. Что, Джонатан?..
Джонатан. Как ты сказала: бедный… Повтори быстро: что ты сказала?
Мэрилин (ласково). Устал, милый… Очень устал… Глаза устали, сам устал… Иди-ка домой, мой хороший, отдохни, выспись, стань человеком… (Поглаживает его.) А завтра, пожалуй что — приходи… Ну, утром, когда ты проснешься… Или, пожалуй что — днем, можно даже попозже… Не торопись, хорошо?
Джонатан (хрипло). Что будем делать?
Мэрилин. Ну, длинная жизнь у нас, будем беседовать, пить кофе… Можем — хотите — пойти в русский ресторан на набережной. Ох, кстати, я про него совсем позабыла…
Он молчит. Она загадочно улыбается.
Бедный Джонатан… Хороший Джонатан…
Джонатан. Хорошо. Я пойду. Отпусти меня, Мэрилин.
Мэрилин. Ну, конечно… Сейчас… Сейчас… (Объятий не отпускает.)
Джонатан (удивленно на нее смотрит). Ну, ты отпустишь меня?
Мэрилин. Отпущу… Джонатан… скажи… (Странно, вдруг, смотрит на него.) Что это у тебя, на шее, за левым ухом?..
Джонатан. Х-ху, Мэрилин!..
Мэрилин. Что?..
В роскошном атласном халате, с бокалом шампанского в руках появляется Антон. Видит друга в нежных объятиях Мэрилин — роняет бокал…
Антон (тихо). Мэрилин… Боже мой, Мэрилин… (Быстро уходит.)
Мэрилин. Антуан! Антуан!.. (Торопится следом за ним.)
Джонатан же остается один на один с петлей… Только одно мгновение он колеблется… Решительно направляется к карусели, закрепляет веревку, проверяет на прочность. Затем поднимает с пола куклу, старательно затягивает на ее шее петлю, совершает повешение. Тут только мы замечаем удивительное сходство куклы и палача… Он решительно направляется к выходу. Впрочем, что-то его останавливает. Достает чек, возвращается к кукле, прикрепляет у нее на груди — наконец, уходит… Выбегает Антон, на ходу застегивается, отшвыривает от себя атласный халат, хватается за сумку — тут ему дорогу перегораживает Мэрилин.
Мэрилин. Не пущу, не пущу…
Антон. Ничего не получится, нет…
Мэрилин. Антуан…
Антон. Не хочу, уже было со мной — и ложь, и коварство, и ненависть, и тоска…
Мэрилин. Я опять не понимаю тебя! Господи, что ты такое говоришь?..
Антон. Я вас не понимаю! Я ухожу! Это были не вы!
Мэрилин. Что?..
Антон. Да! Да!.. Мне только на миг показалось — мы оба из детства, и, может быть, что мы нужны друг другу! Но мы не нужны! Мы не нужны!..
Мэрилин. Как мне понять тебя, Антуан?.. Что надо сделать?..
Антон. Чушь! Чушь!.. Эта жизнь — только дурацкая череда пошлых и плоских картинок! Мне надоело глядеть на них — пустота!.. Я верить хочу, наконец, — в Бога, в людей, не в кукол! (Идет к карусели.) В Бога, людей, не в кукол… (Замечает убиенную куклу Джонатана и, вдруг, затихает.)
Мэрилин (тоже видит повешенную куклу). О, Джонатан… (Тишина; она плачет.) Бедный Джонатан, что ты сделал с собой?.. Зачем ты так поступил с собой, мой хороший?..
Антон (тоже в слезах). Жора, брат…
Мэрилин. Боже мой, Боже, чего тебе недоставало в этой жизни?.. (Берет чек и рвет.)
Антон. Ах, что же ты натворил, брат, брат…
Мэрилин. Я для тебя ничего не жалела, я бы тебе все отдала…
Антон. И все это ты — из-за меня, брат?..
Мэрилин. Ничего не сказал, не попрощался…
Антон. Брат, Жора, прости…
Мэрилин. О, Антуан, как мне больно, мне плохо… (Обнимает его и плачет.)
Антон. О, Мэрилин… Мэрилин… Мэрилин… (Тоже ее обнимает и тоже плачет.)
Мэрилин. О, мой бедный Антуан…
Антон. Мэрилин… Мэрилин…
Мэрилин. Антуан…
Тихо звучит Вальс. По мере того, как музыка набирает силу — свет медленно меркнет. В темноте Вальс звучит в полный голос — это кружение звуков, кружение судеб продолжается — потому что только Она вечная. Ярко вспыхивает свет — карусель уже в центре жилища, вращается быстро, вращая шесть кукол, одетых в атлас. Появляется Мэрилин. Она — в голубом. Выглядит потрясающе — как, наверно, невеста Бога…