1. Распространение христианской веры.

Распространение христианства при святом Владимире.

После крещения киевлян христианство стало распространяться по всей России. Крестив народ по городам и селам около Киева, митрополит Михаил с епископами и Добрыней в 990 г. ходили в Новгород, где произошло такое же низвержение Перуна в Волхов, как в Киеве, и общее крещение народа. Из Новгорода проповедники отправились на восток по Волге и крестили много народа в Ростове и Ростовской земле. Сам Владимир посещал с проповедью веры страну Волынскую, крестил в Киеве даже несколько князей болгарских и печенежских. Дети великого князя, разосланные по уделам, вероятно, тоже заботились о распространении веры между подвластным народом. Так распространялось христианство в главных удельных городах, кроме Новгорода и Ростова, а также в Муроме, Полоцке, земле Древлянской, Владимире Волынском, Смоленске, Пскове, Луцке, Тмутаракани. Вообще же новая вера распространялась преимущественно около Киева и по великому водному пути от Киева до Новгорода; вправо и влево от этой линии, где жили племена, мало подчиненные киевскому князю, она распространялась слабо: чем дальше от Киева, тем христианство было слабее. Даже в Новгороде язычество было все еще сильнее христианства; когда в 992 году явился туда первый новгородский епископ Иоаким, то был встречен очень опасным сопротивлением язычествующего народа, которое нужно было преодолевать оружием. Тысяцкий князя Путята вместе с Добрыней усмирили город после злой сечи и пожара, вследствие чего про новгородцев составилась пословица: «Путята крести мечом, а Добрыня огнем». В Ростове народ выгнал первых епископов Феодора и Иллариона. В Муроме противодействие христианству довело до того, что заставило удалиться из города самого князя Глеба.

Распространение веры при преемниках святого Владимира в XI—XII в.

После Владимира христианская вера продолжала распространяться по всем местам, которых прежде не коснулась или коснулась слабо. Распространению ее много помогало раздробление Руси на уделы, потому что теперь каждый князь заботился о распространении христианства в своем уделе и потому каждый стольный княжеский город становился центром христианства, каким прежде был один Киев для целой Руси.

В Ростове все ещё продолжалась борьба с язычеством. Первые епископы, греки, бежали от ярости язычников в Грецию. Третий епископ, родом русский, святой Леонтий не бежал от вверенной ему паствы, хотя язычники и его выгнали из города. Оставив старое поколение, закореневшее в язычестве, он обратился к молодому, — поселившись за городом, стал привлекать к себе детей и учить их. Язычники взволновались против него и однажды большой толпой пошли убить святого, но, когда он вышел к ним в своем святительском облачении, с крестом в руках, окруженный клиром, они не имели духа исполнить своего намерения. Сильное наставление святителя так подействовало на толпу, что многие тут же изъявили готовность креститься. После этого Леонтий стал действовать успешнее не только в Ростове, но и в окрестностях. Подвиги его, однако, кончились мученической смертью (около 1070 г.). Преемник его (1077 г.), святой Исайя, киевский уроженец и постриженник Печерского монастыря, ходил с проповедью веры по всей Ростовской и Суздальской земле, крестил народ, ниспровергал идолов и строил церкви († 1089 г.). В конце XI же века прибыл в Ростов русский инок преподобный Авраамий и поселился в хижине на берегу озера Неро. В Ростове вся чудская окраина еще поклонялась тогда идолу Велеса. Авраамий долго учил народ и молился об его обращении. Святой Иоанн Богослов, явившись ему в видении, дал ему жезл на сокрушение идола. На месте сверженного истукана Авраамий основал Богословский монастырь, в котором и был первым архимандритом. В XII веке, благодаря трудам святых Леонтия, Исайи и Авраамия, Ростов был уже весь христианским городом. Вместе с тем христианство успело крепко утвердиться по всей Ростовской земле и в Суздале с его областью.

В Муроме сопротивление язычников христианству было еще серьезнее. Язычество поддерживалось здесь самой глушью этого края, населенного дикой муромой и мордвой. После святого Глеба здесь не было даже особого князя до самого конца XI в., когда на Муромско-Рязанское княжество приехал сын Святослава Черниговского Ярослав-Константин, родоначальник рязанских князей и просветитель этого края. Он прибыл в Муром с детьми Михаилом и Феодором, с духовенством и целой колонией христиан. Язычники встретили его с оружием и убили княжича Михаила. Ярослав занял город и велел строить в нем церкви. Усердие его к обращению жителей в христианство долгое время только усиливало упорство их в язычестве. Однажды, раздраженная ревностностью князя, толпа язычников собралась ко двору его с намерением убить его. Святой князь неустрашимо вышел к ней один с иконой в руках. Мятежники были поражены чудесным ужасом и просили крещения. В назначенный день на Оке произошло такое же крещение народа, как в Киеве при святом Владимире. После этого труды Ярослава в пользу святой веры сделались успешнее. До самой смерти († 1129 г.) он занимался обращением язычников и строением по своему княжеству церквей и монастырей.

Дольше всех славянских племен оставалось в язычестве племя вятичей. Просветителем их был в XII веке преподобный Кукша, Печерский инок, принявший у них мученическую смерть.

Христианство у инородцев.

Инородческие племена, жившие по соседству и на окраинах Руси, получали христианское просвещение уже от русских, с которыми имели сношения. Менее всех славяно-русских племен отличались влиянием на инородцев племена южнорусские. Среди своей воинственной жизни они мало заботились о прочном, нравственном подчинении себе чуждых народностей и отличались большой терпимостью к иноверию. Но святая вера успевала проникать в степные вежи (юрта, кибитка, кочевой шалаш — прим. ред.) и южных инородцев. Есть известия о крещении некоторых половецких князей; крестились также половецкие княжны, на которых женились русские князья, крестились пленники из степей и разные люди, поступавшие к русским князьям на службу. С другой стороны просветителями степняков были иногда их русские пленники. В конце XI века крестился со всем семейством один знатный половчанин, пораженный чудесным освобождением своего пленника, Печерского инока преподобного Никона Сухого, которого он три года томил в заключении, и которому в предупреждение бегства подрезал на ногах жилы. Другой Печерский инок преподобный Евстратий попал в плен с 50 другими христианами к крымским евреям. Всех его товарищей евреи поморили голодом, а его самого в день Пасхи распяли на кресте. Но, по его предсказанию, всех евреев в Крыму в скором времени постигла казнь от греков. Пораженные исполнением пророчества и чудесами от мощей преподобного Евстратия, многие евреи приняли крещение.

Самым сильным влиянием на инородцев отличались племена северные, селившиеся между финскими народами. Начало такого влияния на инородцев принадлежит Новгороду, который раскинул свои колонии по всему финскому северу. Ближайшие к Новгороду финны стали креститься еще со времен святого Владимира, например, ижора и корела. В 1227 году новгородский князь Ярослав Всеволодович посылал к корелам миссию, и они все беспрекословно крестились. Более отдаленные от Новгорода и менее восприимчивые инородцы, как например, водь, хранили язычество даже еще в XVI в. Просветителем Вологодского края был преподобный Герасим из Киева; в 1147 г. он поселился около небольшого новгородского Торжка Вологды, основал монастырь святой Троицы и 30 лет проповедовал Евангелие обитателям этой дикой страны. Среди чуди заволоцкой на северной Двине христианство появилось еще во времена святого Владимира. В новгородских колониях этого края были церкви и монастыри. При слиянии Сухоны и Юга, уже в пределах древней Биармии, еще в XII в. стоял старый город Устюг, выстроившийся около Троицкого Гледенского монастыря. Семена святой веры разносила по северу и новгородская вольница, хотя вовсе не для ее интересов совершали свои удалые разъезды. В 1174 году две партии повольников проникли в области реки Камы, в страну черемис и вотяков, и заняли их города Болванский, названный потом Никулицыным, и Каршаров, названный Котельничем. Несколько времени спустя, построен был на реке Вятке г. Хлынов, нынешняя Вятка. Во всех этих городах появились русские храмы и утвердилось христианство.

В Приволжском крае из смеси русского и инородческого народонаселения еще в XII в. успело сформироваться крепкое великорусское племя, которое более всех других племен оказало влияние на обрусение инородцев. В половине XIII в. мы уже вовсе не слышим здесь о существовании старого племени мери; все Поволжье до самых селений мордвы было уже чисто русское и православное, кроме разве каких-нибудь лесных захолустьев. В 1221 г. русская колонизация по Волге остановилась в Нижнем. В пределах этого города русские вступили в долгую борьбу с воинственной мордвой, в резерве у которой стояли сильное черемисское племя и волжские болгары. За Нижним встречаем только частные примеры обращения инородцев. Например, князь Андрей Боголюбский крестил у себя во Владимире много болгар и евреев. Между болгарами встречаем мученика Авраамия, богатого купца, замученного в Болгарии за веру в 1229 г. Мощи его в 1230 году перенесены были во Владимир.

На западе русское влияние должно было остановиться на своем пути близко от своих исходных пунктов — Новгорода, Пскова, Полоцка и Смоленска, потому что столкнулось с другим сильным влиянием, которое шло с запада от латинской церкви. В Финляндии просветительная деятельность Новгорода ограничивалась племенами ижоры и корелы. Жившее далее на запад племя ям (вероятно, емь (тавасты). — прим. ред.) было крещено уже латинскими миссионерами из Швеции (в XII в.). На юг от Финского залива русские князья распространяли христианство среди чуди. В 1030 г. Ярослав построил здесь город Юрьев (Дерпт). Преемники Ярослава посылали к чуди священников. Но вскоре и здесь началась деятельность латинских миссионеров; в 1070 годах Эстонией завладели датчане и остановили успехи православия, а в Ливонии в конце XII века основался орден Меченосцев. Еще далее по Неману лучи христианства, впрочем весьма слабые, проникали из России к племенам Литовским, находившимся тогда еще в самом упорном язычестве. В конце XII столетия между ними известны четыре православных князя. Самое сильное влияние на Литву имело княжество Галицко-Волынское, особенно в правление Романа Мстиславича, грозного победителя и цивилизатора литовцев.

Обстоятельства, препятствовавшие и способствовавшие быстрому и мирному распространению христианства в России.

Православная вера успела, таким образом, распространиться по всему пространству тогдашней Русской земли как между русскими, так и между инородцами. Такая победа ее над язычеством досталась ей, конечно, не без борьбы; но об этой борьбе, особенно о борьбе в открытой форме, какова была, например, борьба христианства с язычеством в греко-римском мире, до нас дошло очень мало известий, и притом только относительно распространения христианства на севере, — в Новгороде, Ростове и Муроме; к северному же краю главным образом относятся известия о некоторых попытках произвести против новой веры народные волнения со стороны главных представителей язычества — волхвов. Волхвы эти являлись преимущественно во времена народных бедствий, которые суеверный народ склонен был приписывать гневу покинутых богов. В 1024 году, по случаю голода, восстали волхвы в Суздале и стали избивать старых женщин, обвиняя их в том, что они удерживают плодородие. Великий князь Ярослав сам приехал в Суздаль и казнил волхвов. Около 1071 года настал голод в Ростове. По этому случаю из Ярославля пришли два волхва и пошли по Волге, тоже избивая пожилых женщин. Жители приводили к ним своих матерей, жен и сестер; волхвы надрезали у них за плечами и показывали вид, что вынимают оттуда хлеб, мед или рыбу; имущество убитых женщин они забирали себе. Когда они пришли на Белоозеро, с ними было уже до 300 последователей. Здесь встретил их Ян, боярин князя Святослава Черниговского. Произошла схватка, в которой был убит священник Яна. Белозерцы едва согласились выдать волхвов. На вопросы Яна волхвы изложили ему свое учение о двух богах — небесном и подземном, о создании тела дьяволом, а души Богом. Ян велел бить их и, привязав к лодке, поволок особой по Шексне и на устье этой реки выдал их на месть родственникам убитых женщин; оба волхва были повешены на дубе. В 1091 году опять было явился волхв в Ростов, но уже не имел успеха и скоро погиб. В Новгороде тоже была сильна вера в волхвов. Новгородцы ходили гадать к финским кудесникам. В 1071 году один волхв хулил христианскую веру и вызывался перейти Волхов, как по суху. Народ взволновался и хотел убить епископа Феодора. Епископ явился с крестом на вече и звал к себе всех верных; на его сторону встали только князь Глеб с дружиной, а весь простой народ остался на стороне волхва. Глеб убил волхва, и волнение утихло. В конце описываемого времени (1227 г.) уже само вече казнило четверых волхвов. В 1071 году появился волхв в самом Киеве; он утверждал, что ему явилось пять богов, и что, по их откровению, через 5 лет Днепр потечет вверх, Русская земля станет на месте Греческой, а эта на месте Русской. И в Киеве нашлись невежды, которые ему верили; но другие посмеялись над ним, говоря: «Бес играет тобою на пагубу тебе». В одну ночь волхв этот пропал без вести. Более решительное сопротивление христианству обнаружили инородческие племена, мало или вовсе не зависевшие от влияния княжеской власти, как некоторые племена финнов на севере, литовцев на западе и половцев на юге. Во время войн с русскими половцы наносили христианству много вреда, грабя и разоряя его святыни; в 1095 г. ими разграблена и опустошена была главная святыня Киева — Печерский монастырь.

Славянские и подчиненные им инородческие племена принимали христианство большей частью без сопротивления, отчасти потому, что были уже несколько с ним знакомы раньше, а главным образом — из повиновения власти, которая сама встала во главе нового религиозного движения. Особенно же много помогало успехам христианства то обстоятельство, что оно само распространялось средствами мирными — проповедью, убеждением, и притом на родном славянском языке. Для этого новая Русская церковь воспользовалась всем, что греческая миссия успела выработать для просвещения славян еще раньше в других славянских странах, — славянской Библией, славянским богослужением и первыми славянскими пастырями и учителями, и с самого же начала явилась в России церковью национальной. Для России было великою милостью Божьей то, что она получила свое просвещение христианством не от церкви Римской с ее латинской библией и мессой и с ее противными национальной жизни насилиями, а от церкви православной Греческой, относившейся к национальным началам просвещаемых ей стран с большим уважением. Но, говоря о мирном и быстром распространении христианства в России, нужно иметь в виду распространение его только количественное, от которого было еще очень далеко до истинного, внутреннего усвоения Христовой веры всей массой крещеных тогда людей. К такому внутреннему перевоспитанию своих новых чад православная церковь в России не имела еще ни времени, ни сил. От того после крещения Руси в нашей церковной истории тянется длинный период двоеверия; смешения христианства с язычеством, в котором язычество сначала даже преобладало над христианством. Двоевер чтил и священника, и волхва, последнего даже более, чем первого; от священника он явно уклонялся, как от врага своей священной старины, считая саму встречу с ним не доброй. Множество старых верований и обрядов перешло в само христианство народа и придало ему своеобразную народную окраску, которая заметна в народной вере до позднейшего времени. Отсюда ясна важность вопроса о том, в чем состояло наше древнее язычество, что в нем было слабо и легко уступало христианству, и что особенно сильно и долго удерживалось в народных верованиях.

Древне-языческая мифология, представления о душе и загробной жизни, праздники и обряды.

В эпоху принятия Россией христианства русское язычество находилось еще на низшей степени развития, на переходе от непосредственного поклонения явлениям и силам природы, солнцу, месяцу, звездам, заре утренней, ветрам буйным, морозу, царю-огню, матери сырой земле, живой воде, зеленой дубраве и прочих, которые доныне призываются в народных заговорах и песнях, — к олицетворениям этих явлений и сил в личных образах. Такие олицетворения распространялись в ней пока только еще на низшие, более простые и понятные божества: на домового — божество домашнего очага, на леших, водяных, русалок, на бабу-ягу — олицетворение зимы и всяких страхов вне дома и вне благодетельного влияния домашнего очага, на деда мороза, на кощея (костяка) — тоже зимнее божество, на божества смерти (нежить, морена), болезней и проч. Но божества высшие — более отвлеченного характера — еще не успели развиться в ней до ясных образов, и известны нам почти по одним только именам. Сюда относятся: Сварог — божество неба, вроде Варуны индусов и Урана греков, которого, вероятно, и имели в виду Прокопий и другие древние писатели, свидетельствовавшие, что славяне поклонялись единому Богу, верховному между другими низшими божествами, затем братья Сварожичи — огонь, высшим проявлением которого были молния и гром, олицетворенные в образе громовника Перуна, и Дажьбог — солнце. Идолы этих Сварожичей видим на киевском холме при Владимире. Вместе с ними там же стояли идолы Хорса — божества зимнего солнца, иначе называвшегося Карачуном (хрс., крш., крч.), Стрибога — деда ветров, Велеса — бога скота, и непонятных божеств Симарглы и Мокоши, из которых первую считают богиней молнии, вторую водяной богиней, морской царевной Ладой, супругой солнца (Мокошь — единственное женское божество древнерусского пантеона, чей идол в Киеве стоял на вершине холма рядом с кумирами Перуна, Хорса, Дажьбога, Стрибога, Сварога и Велеса, Симарга (Семаргл) — божество огненных жертвоприношений, обычно являющееся в виде вещей орлоподобной птицы. — прим. ред.). Были у славян и божества темные, злые, как, например, смерть, мороз, карачун и другие. По космогоническим преданиям, в создании и жизни мира участвовали и те и другие — одни созидали, другие портили и разрушали созданное первыми. Земля возникла первоначально из воды в виде острова, известного в народных преданиях под именем Буяна, на котором живут все буйные, вечно деятельные силы, отцы и матери всего живущего; поэтому к Буяну и силам, находящимся на нем, и доселе обращаются в разных случаях за помощью народные заговоры. Живя одной жизнью с природой, славянин и душу свою роднил с природой, представлял ее в материальном виде, в виде воздуха или огня — частицы царя огня, ставил в тесную связь со светилами, со звездой, под которой родился человек, и считал все проявления ее жизни какими-то напускными и наносными. Вся жизнь его была окружена приметами по разным явлениям природы, поверьями, чародейными средствами, заговорами и таинственными, кудесническими обрядами. Была сильно развита вера в судьбу, в то, что человеку «на роду написано»; божества судеб или долей каждого человека назывались Рожаницами и считались покровительницами женщин и детей. В памятниках старины упоминается еще божество Род, — это, вероятно, общее божество судьбы. Будущую жизнь русские славяне представляли в форме настоящей, а потому погребали или сжигали покойников вместе с разными принадлежностями их обыденного быта. Путь на тот свет лежал, по их верованиям, через море, поэтому покойника погребали или сжигали в ладье и клали с ним деньги за перевоз. Над умершим совершалась пьяная, шумная тризна. Сохранялись следы поклонения душам предков, например, в чествовании домового, самое название которого дедом указывает на его родовое значение, в почитании Чура или Щура (пращур, предок), именем которого заклинали в опасностях и божились при спорах о собственности, в поверьях о кикиморах и русалках, что они — суть души некрещеных людей (в старину все были некрещеными).

По своему богослужебному развитию славяно-русская религия стояла тоже еще на низшей, переходной степени от частного, домашнего культа к общественному. Последний был очень слабо развит, так как и сами славянские роды жили между собою еще разрозненно, и начинал устраиваться только в городах, где уже завелись кумиры, но не имел еще ни храмов, ни жрецов. У славян, правда, были волхвы, но они не были постоянными общественными жрецами, а только временными посредниками между людьми и богами в особенных, чрезвычайных случаях. Совершителями постоянных обрядов оставались в семьях главы семей, а в общих религиозных собраниях, если в их обрядах, песнях и жертвах не участвовали все собравшиеся вместе, толпой — выборные старики или девицы. Круг языческих праздников определялся годовыми поворотами солнца, — главного божества славянина-земледельца. Зимний солнцеворот сопровождался праздником коляды, когда праздновалось рождение летнего солнца, царство которого должно заменить царство зимнего солнца — Карачуна. Главными принадлежностями праздника были колядование — сбор на общую жертву юному богу — и общие взаимные благопожелания и гадания по поводу обилия и счастья на будущий год. За ним следовали весенние праздники: встреча весны, праздник красной горки, которая только лишь показалась из-под снега, радуница, которая оживляет даже покойников, и разных периодов возрастания и возмужания юного бога. Он является в обрядах и песнях то в виде Яра, Юра, Юрия, слившегося потом со святым Георгием, отмыкающего землю, выпускающего траву для скота, то в виде Власия, выгоняющего коров на пастьбу, с его масляным культом, то в виде юного Лада, влюбленного в прекрасную Ладу, ее жениха, воспеваемого особенно в праздник семика. Летний солнцеворот, когда вся природа приходила в полную, чародейную силу, ознаменовался торжеством купалы — праздником брака солнца и Лады, с очистительными кострами, с собиранием чародейных трав, поверьями о таинственных обрядовых сборищах ведунов и ведьм на Лысой горе. Последний праздник ярилы выражал уже обессиление и погребение ярого солнца.

Понятно, что малоразвитые в сознании язычников высшие божества после введения христианства должны были забыться скорее, чем божества низшие, более ясные и более близкие к человеку, жившие вместе с ним в его избе, в его родной реке, в лесу и повсюду, куда он ходил с своим топором, косой и сохой. Что касается до обрядов языческого культа, то для действия духовной и гражданской власти из них, разумеется, доступнее были обряды богослужения общественного, отличавшиеся более открытым характером; проникнуть в самое святилище русского язычества, бывшего исключительно семейной религией, — в темные углы домашнего быта с его тайными, частными обрядами, — ни та, ни другая власть не имели средств, и эти домашние обряды долго сохранялись целиком. Целиком так же остался в народе и языческий взгляд на природу с его приметами, чародейными средствами, суевериями и обрядами, которыми обставлены были каждый шаг славянина, каждый предмет его домашнего обихода.

На такой же, даже еще более низкой степени развития стояли в России и религии инородцев. Исключение составляла разве только более других развитая религия литовцев, имевших у себя богатые храмы и сильную жреческую иерархию. Из особенностей финских религий обращает на себя внимание большее, чем у славян, развитие в них дуализма; светлым богам разных наименований (Юма, Тора, Пас) с их многочисленными семьями в этих религиях резко противопоставляются божества темные, злые (керемети и шайтаны): последние чтились даже более, чем первые; финские волхвы занимались главным образом умилостивлением именно злых богов, а не добрых.

Попытки римского католичества утвердиться в России.

Кроме язычества, православная церковь в России должна была вести борьбу еще с латинством, которое в эпоху крещения Руси успело уже совсем отделиться от Греческой церкви и всеми силами старалось привлечь на свою сторону как можно больше земель в Европе. Внимание Римской церкви более всего привлекали новопросвещаемые славянские страны — Болгария, Моравия, Богемия, Польша, наконец, Россия. В Россию Рим засылал миссионеров еще при великой княгине Ольге, затем при Владимире. Поэтому и греческий миссионер, проповедовавший православную веру при дворе Владимира, и греческие пастыри, крестившие князя в Корсуне, считали нужным прежде всего предостеречь его от учения римлян. В 991 г. в Россию опять приходили послы от папы, и патриарх нашел нужным послать великому князю послание с увещанием не сообщаться с зловерными латинами, а русский митрополит Леонтий написал против латинян сочинение об опресноках. По случаю брака сына Владимирова Святополка с дочерью Болеслава польского с последней в Россию приехал кольбергский бискуп Рейнберн и приобрел большое влияние на Святополка; он рассчитывал воспользоваться этим князем, как орудием, для отклонения Русской церкви от востока к западу и принял участие в восстании его против отца; Владимир заключил обоих в тюрьму, где Рейнберн и умер. В 1070-х годах латинская пропаганда воспользовалась распрей между сыновьями великого князя Ярослава. Великий князь Изяслав Ярославич, изгнанный из Киева братьями, решился обратиться за помощью к знаменитому по своему властолюбию папе Григорию VII. Папа поспешил отправить к нему послов. Но князь успел возвратить себе Киев и без помощи папы. В 1080-х годах предложение о соединении Русской церкви с Римом было сделано папой Климентом III митрополиту Иоанну II, но последствием этого предложения было только послание митрополита к папе с обличением заблуждений Римской церкви. В 1207 г. папа Иннокентий III прислал послание ко всем русским князьям, духовенству и народу, в котором говорилось, что, хотя они и давно уже удалены от сосцов своей матери, т. е. церкви Римской, но он доселе не может подавить в себе отеческих к ним чувств и зовет их к себе; вся Греческая церковь признала власть апостольского седалища (указание на взятие Константинополя крестоносцами), — ужели же часть ее (Русская церковь) не последует за целым? В 1227 г. такое же послание было прислано русским князьям от папы Гонория III. Но все такие попытки пап оставались без последствий, а появившиеся около 1230 г. в Киеве доминиканцы за свою католическую пропаганду в 1233 г. были изгнаны великим князем Владимиром Рюриковичем. Успехи католичества ограничивались только некоторыми землями на западе Руси, где латинская пропаганда действовала с помощью вооруженной силы датчан, овладевших Эстонией, ордена Меченосцев в Ливонии и венгров в Галицком княжестве.

Орден Меченосцев.

До основания ордена в Ливонии с половины XII в. проповедовали латинские монахи, приезжавшие с бременскими купцами; во главе их стоял монах Мейнгард, бывший потом ливонским епископом. Латинская миссия, подкрепляемая военными дружинами и не гнушавшаяся насильственных мер, скоро вызвала целый ряд восстаний со стороны ливонцев. Даже те из них, которые уже крестились, снова возвращались к язычеству и бросались в Двину, чтобы смыть с себя принятое крещение. Тогда епископ Албрехт, с согласия папы, учредил для распространения между ними христианства духовный рыцарский орден Меченосцев, главной резиденцией которого стал город Рига, выстроенный в 1200 г. Восстания туземцев были подавлены жестокими мерами. По всей стране немцы настроили замков и крепко утвердили свое суровое фанатическое владычество над ливонцами. Вскоре они проникли и в Эстонию, завоевали у русских Юрьев, а от датчан получили Ревель. В той и другой стране влияние русских было устранено на долгое время.

Распространение латинства в Галицком княжестве.

Самая западная часть южной России — Галиция тоже подвергалась владычеству латинства. В конце ХII в. она была покорена венграми, которые воздвигли в ней настоящее гонение на православие. Роман Мстиславич волынский избавил ее от их насилий и присоединил к своему Волынскому княжеству. Сильный князь обратил на себя внимание папы Иннокентия III. Это было во время самого широкого развития папской власти, когда папа раздавал королевские короны, когда самый Царьград был в руках крестоносцев. В 1204 г. явился к Роману легат папы, обещал ему королевскую корону, если только он покорится св. престолу, и уверял в содействии папского меча. «А такой ли меч у папы?» — спросил князь, ударяя по своему мечу. Но вскоре после этого гордого приема папского посла при малолетних сыновьях Романа, Данииле и Васильке, Галич снова сделался жертвой венгров, которые посадили в нем своего королевича Коломана. Явились латинские священники и монахи и выгнали из города православное духовенство, из православных церквей сделали костелы, а народ стали принуждать к латинству. В 1220 г. Мстислав Удалой снова избавил Галич от венгров, но сам испортил свое благое дело, выдав свою дочь замуж за брата Коломана и отдав Галицию за ней в приданое. После его смерти (1228 г.) здесь опять началось усиленное распространение латинства, а православие подверглось гонению, которое облегчилось уже в начале 1240-х годов, после того, как Галицким престолом завладел опять русский князь, сын Романа — Даниил.

 

2. Устройство Русской церкви; церковное управление.

Начало Русской митрополии.

Русская церковь была устроена в виде особой митрополии Константинопольского патриархата. Первым ее митрополитом был пришедший с Владимиром из Корсуня Михаил († 992). Все время его святительства прошло только в первоначальном распространении по России христианства, вследствие чего Русская митрополия при нем еще не успела устроиться. Первое правильное устройство дал ей преемник его Леонтий († 1008 г.), который в 992 г. разделил ее на епархии и назначил первых епархиальных епископов. Кафедру свою первые митрополиты до великого князя Ярослава имели в Переяславе, потом при Ярославе, когда был устроен киевский Софийский собор с митрополичьим домом, перешли на жительство в Киев.

Митрополиты греки.

Русские митрополиты и избирались и посвящались в Греции самим патриархом с согласия императора и, разумеется, из греков. В России они поэтому были люди чужие и по происхождению, и по языку, и по национальным симпатиям, и не возбуждали к себе особенного доверия ни в князьях, ни в народе. Нужно при этом иметь в виду и ту дурную репутацию, какой греки исстари пользовались на Руси и которая выразилась в заметке летописца: «суть бо Греци льстиви и до сего дне». Притом же на Русскую митрополию присылались даже не лучшие люди из греков. Из 25 митрополитов греков в первые 4 с половиной века существования Русской Церкви не более 5-6 человек заявили себя просвещением и благочестием. Таковы были: Георгий (с 1062 г.), человек образованный но, как чуждый пастырь, покинувший свою паству во время междоусобия детей Ярослава; преемник его Иоанн II (с 1077 г.), по свидетельству летописи, умудренный книгами, ласковый ко всем, смиренный, молчаливый и вместе с тем речистый, когда нужно было святыми книгами утешать печальных; Никифор I, известный своими посланиями к Мономаху. Другие только вскользь упоминаются в летописях, а об одном — Иоанне III (с 1089 г.) даже прямо замечено, что он был не книжен и прост умом. Между тем, немногие митрополиты из русских все оставили после себя самую хорошую память и по своему образованию, и по благочестию, и по благотворному влиянию на паству. (Порядок митрополитов был следующий: 1) Михаил; 2) Леонтий; 3) Иоанн (с 1008 г.); 4) Феопемпт (с 1036 г.); 5) Св. Иларион (с 1051 г.); 6) Георгий (с 1062 г.); 7) Св. Иоанн II (с 1077 г.); 8) Иоанн III (с 1089 г.); 9) Ефрем (1089 г.); 10) Николай (1097 г.); 11) Никифор (с 1104 г.); 12) Никита (с 1122 г.); 13) Михаил (с 1130 г.); 14) Климент Смолятич (с 1147 г.); 15) Константин (1156 г.); 16) Феодор (с 1161 г.); 17) Иоанн IV (с 1164 г.); 18) Константин II (с 1167 г.); 19) Никифор (с 1182 г.); 20) Матфей (с 1201 г.); 21) Кирилл (с 1224 г.); 22) Иосиф (с 1237 г.).)

Попытки к избранию митрополитов из русских.

Не мудрено, что у великих князей рано явилась мысль об избрании митрополитов из русских. После смерти м. Феопемпта греки 3 года не присылали нового митрополита. В это время только что кончилась война Ярослава с греками, в которой греки варварски ослепили 800 русских пленников. И вот в 1051 году «Бог князю вложи в сердце» поставить митрополита из русских и собором русских же епископов, — поставлен был Илларион, священник княжеского села Берестова. Новый святитель, впрочем, в том же году испросил себе благословение патриарха. Он был муж благочестивый, часто уединялся для молитвы в пещеру, которую выкопал в горе недалеко от своего села, и кроме того, был известен своим просвещением. Несколько времени спустя, в конце XI века, видим еще митрополита из русских св. Ефрема, бывшего прежде придворным великого князя Изяслава, потом епископом Переяславским. И он был известен, как святой муж и чудотворец; свое управление и переяславской епископией, и митрополией он ознаменовал строением многих церквей, больниц и страннопримниц. Поставление на митрополию он, впрочем, получил не в России, а в Греции.

После Иллариона другой пример независимого поставления митрополита из русских видим в 1147 году при Изяславе Мстиславиче. Вследствие неудовольствия на митрополита Михаила, который покинул свою паству во время княжеских смут и ушел в Грецию, а также вследствие смут из-за патриаршего престола в самой Греции, великий князь собрал в Киеве собор для поставления митрополита из русских. Выбор пал на Климента Смолятича, схимника и затворника, и вместе с тем человека книжного, философа, какого на Руси прежде не бывало. О личности его не было спора, но возник важный вопрос, можно ли посвящать митрополита в России одним епископам без патриарха. Три епископа, — Новгородский Нифонт, Смоленский Мануил и Полоцкий Косьма, решали этот вопрос в интересах греческого патриарха отрицательно. Напротив, 6 епископов из русских доказывали, что по церковным канонам собор епископов всегда может поставить себе митрополита; им легко было бы опровергнуть крайнее мнение греческой партии, если бы они сами не впали в крайность, настаивая на праве епископов ставить митрополита без благословения патриарха. Греческая партия оперлась на эту ошибку противников и заставила их прибегать к странным уловкам. Онуфрий Черниговский предложил заменить благословение патриарха поставлением митрополита посредством главы Климента римского; греки ставят же, утверждал он несправедливо, рукою Иоанна Предтечи. Спор не кончился ничем определенным. Климент был поставлен, но греческая партия не признала его митрополитом и была им за это преследуема. Нифонт был посажен в тюрьму в Киеве; Мануил спасся от тюрьмы только бегством. Но и положение Климента было не прочно; его не признавал соперник Изяслава, сильный князь Юрий Долгорукий. Сделавшись великим князем после смерти Изяслава (1155), он изгнал Климента и выпросил у патриарха другого митрополита — Константина. Нифонт, уже выпущенный из тюрьмы, с радостью ехал из Новгорода на встречу новому святителю греку, но не дождался его и умер в Киеве. Греческая партия торжествовала, новый митрополит запретил служение всем ставленникам Климента и даже проклял умершего князя Изяслава, но когда по смерти Юрия (1158 г.) Киевом овладели дети Изяслава и посадили великим князем своего дядю Ростислава Смоленского, и этот митрополит должен был оставить кафедру. После этого Ростислав выписал из Греции третьего митрополита — Феодора. Константин скоро умер в Чернигове, где поселился у своего земляка, епископа Антония, но Климент еще оставался в живых, и был устраняем от кафедры единственно по внушениям греческой партии. Уже после смерти митрополита Феодора (1162 г.) Ростислав решился возвратить Клименту митрополию, и отправил в Царьград посла испросить ему благословение патриарха. Но посол этот встретил на пути посла царского, шедшего в Россию с новым митрополитом Иоанном, назначенным из Царьграда без ведома великого князя. Это так рассердило Ростислава, что пришедший в Киев царский посол едва уговорил великого князя принять Иоанна. «Если патриарх, — сказал великий князь, — еще поставит митрополита без нашего ведома, то не только не приму его, но и закон сделаем вечный избирать и ставить митрополита из русских, с повеления великого князя». С этого времени при избрании на Русь митрополита в Греции действительно стали более соображаться с волей великого князя.

Зависимость киевских митрополитов от патриарха.

Но сама возможность таких иерархических смут показывает, что Русской церкви еще рано было помышлять о своей независимости от церкви Греческой. Среди своей полуязыческой паствы и при неустойчивости гражданских основ удельного времени ей еще не на что было опереться внутри самой России. Митрополит, избранный дома и из своих людей, мог легко подвергаться разным случайностям княжеских счетов и усобиц, да и сам не мог возвыситься над этими счетами и усобицами — держаться в отношении к ним беспристрастно и независимо. Легко могло случиться и то, что враждующие между собой князья избрали бы для себя нескольких митрополитов в одно время, — тогда удельная рознь стала бы угрожать разделением самой Русской Церкви. С этой стороны иметь митрополитом человека постороннего, чуждого местным удельным счетам и вместе с тем независимого от местной княжеской власти, до поры до времени было нужно пока не только для Русской церкви, но и для самого государства. Зависимость же митрополита от заграничной власти греческого патриарха была не велика и не могла быть большой помехой ни для его собственной церковно-правительственной деятельности, ни для самобытного развития местной церковной жизни. Греческая церковь не стремилась к порабощению себе народов, как церковь Римская. Русский митрополит с самого начала был поставлен совершенно самостоятельным первосвятителем своей поместной церкви; вся зависимость его от патриарха ограничивалась только его избранием и посвящением от последнего, да еще обязанностью участвовать по возможности на патриарших соборах и в особенно важных или сомнительных случаях подчиняться определениям этих соборов. Внутри своего ведомства он вершил все церковные дела самостоятельно, или сам лично, или с собором местных епископов, которые часто собирались около него в Киеве. Решения его признавались окончательными и переносились на суд патриарха чрезвычайно редко, чему, кроме политической независимости России от Греции, способствовали даже самая отдаленность их одной от другой и разные неудобства частых сношений.

Взаимные отношения между властями церковной и гражданской и значение иерархии в делах гражданских.

Не тяжело и на первых порах даже полезно было иметь среди себя чужую иерархическую власть и для самого государства. Православная церковь не соблазнялась мирским владычеством, как Римская, хотя на Руси соблазн этот мог быть особенно для нее силен. Церковная иерархия явилась здесь в виде крепко сплоченного общества более или менее образованных лиц, хорошо знакомых с политической мудростью своей тысячелетней империи, воспитавшихся на началах вселенского римского права и при этом еще бывших подданными чужого сильного, по крайней мере вполне развитого, государства; она сразу должна была приобрести здесь громадный авторитет не только духовный, но и политический. Младенчествовавшее государство Руси само добровольно устремилось под опеку церкви; князья, начиная с Владимира, сами призывали митрополитов и епископов к участию в своих государственных делах; на княжеских советах и съездах на первом месте после князей видим духовенство. Но, верная своим православным, греко-восточным понятиям об отношении духовной власти к светской, русская иерархия не воспользовалась выгодами своего положения для того, чтобы создать для себя в юном государстве самостоятельное церковно-политическое могущество, как это делали в юных государствах Европы представители иерархии латинской, а напротив, употребляла все свое влияние на устроение самого же государства, на воспитание и укрепление в нем слабой княжеской власти. Она принесла на Русь неведомые еще здесь понятия о верховной власти, поставленной от Бога. Советуя св. Владимиру казнить разбойников, епископы, с которыми он советовался о строе земляном, говорили ему: «Князь, ты поставлен от Бога на казнь злым и добрым на помилование». Так с самого начала определилась важная задача духовенства в нашей истории — содействовать развитию верховной власти. Самое единство русской иерархии способствовало ему к выполнению этой задачи, стягивая все уделы к Киеву, где сидел общий русский митрополит, и тем усиливая власть великого князя киевского. К той же цели направлялись и все политические назидания князьям лучших иерархов, всегда склонявших их к миру, единению и повиновению великому князю. Русские иерархи вступались почти в каждую усобицу князей, как общие миротворцы и ходатаи за общее благо народа. Митр. Николай в 1197 г. удержал князей от усобицы по случаю ослепления Василька Волынского: «Если станете воевать друг с другом, — говорил он, — то поганые возьмут землю Русскую, которую приобрели отцы ваши; они с великим трудом и храбростью поборали по Русской земле и другие земли приискивали, а вы хотите погубить землю Русскую». Митр. Никифор говорил князю киевскому Рюрику: «Князь! Мы поставлены от Бога в Русской земле, чтобы удерживать вас от кровопролития, да не проливается кровь христианская в Русской земле». Митр. Кирилл I, бывший пред самым нашествием монголов, в течение всего своего святительства ездил по России из конца в конец и везде мирил враждовавших князей. Где не действовали увещания, иерархи удерживали князей от усобиц грозой святительской клятвы. Во время княжеских переговоров послами постоянно видим тех же всеобщих миротворцев — духовных лиц; их слово было авторитетнее, чем слово мирских послов; притом же своим саном они были ограждены от обид, от которых тогда не спасало иногда и звание посла.

Понятно, по какому образцу духовенство должно было воспитывать юную княжескую власть. Идеалом государства у него была Византийская империя, с которой одни иерархи, греки, были знакомы непосредственно, а другие, русские, через Кормчую, источник их юридической мудрости. И сами князья смотрели на империю с благоговением. Те из них, которые были в родстве с императорами, пользовались особенным почетом; например Борис и Глеб, или Владимир Мономах, потому что они «святились царски». Митр. Никифор, восхваляя Мономаха, говорил, что его Бог «из утробы помаза, от царской и княжеской крови смесив». В знак уважения князей часто титуловали «царями», титулом, который у нас обыкновенно прилагался к императору. О Мономахе составилось предание, по которому империя в лице императора Алексея Комнена передала русскому князю знаки царского сана — венец и бармы, а греческий митрополит Неофит совершил над ним обряд царского помазания. Это предание имело потом большой вес на Руси, указывая на преемственность русского самодержавия от греческого. Образец царской власти был таким образом дан; но еще много требовалось времени, чтобы он нашел себе приложение в самой жизни Русского государства. Среди удельных порядков сама иерархия могла пока говорить только о единстве и мире земли и о повиновении младших князей старшему, как отцу. С наибольшей ясностью мысль о верховной власти усвоена была только в северной Руси, где впервые явились князья самовластцы, Андрей Боголюбский и Всеволод. Владимирская летопись говорит о своих князьях несравненно с большим благоговением, чем новгородская и южные летописи. Рассказав, например, об убиении великого князя Андрея, она предает убийц проклятию и долго распространяется о святости княжеской власти, сравнивает князя по власти с Богом, доказывает, что противник власти противится Богу и проч.

Первые епархии в России.

Церковная жизнь, однако, во многих отношениях и сама не могла не подвергаться влиянию удельного строя государства. Удельное деление Руси прежде всего отразилось на епархиальном делении. Первое разделение Русской церкви на епархии, как мы видели, было произведено в 992 году митрополитом Леонтием. Всех епархий, устроенных тогда, летопись перечисляет 6: в Киеве, Новгороде, Чернигове, Ростове, Владимире Волынском и в Белгороде, но прибавляет к этому перечню, что тогда же поставлены были епископы и в другие города, может быть — в Тмуторакань, Туров и Полоцк, где сидели князьями дети Владимира. В течение последующего времени до половины XII в. открылось еще несколько епархий, так что всех стало 15, сверх митрополичьей Киевской: Новгородская, Ростовская, Владимирская на Волыни, Белогородская, Черниговская, Юрьевская, Переяславская, Холмская, Полоцкая, Туровская, Смоленская, Перемышльская, Галицкая, Рязанская и Владимирская на Клязьме. Границы их близко совпадали с границами соответствующих им удельных княжеств. Вследствие религиозного строя древнего общества всякий общественный союз сосредоточивался обыкновенно около какой-нибудь святыни, храма, и являлся, смотря по величине, в форме или прихода, или епархии. Новый удел, выделившись из старого, стремился сделаться самостоятельным и в церковном отношении, завести у себя особую епархию, потому что гражданская самостоятельность без церковной казалась неполной. Так, в XII в. после выделения новых удельных княжеств из старых, из Переяславского удела — Смоленского, из Волыни — Галицкого, из Черниговского — Рязанского, явились и новые епархии, Смоленская — в 1137 году, Галицкая — в 1157 году, Рязанская — в 1198 году. С падением удела уничтожалась и епархия; например, в конце XI в. после разорения половцами Тмуторакани пала и тамошняя епархия. Возвышение земли возвышало и ее епархию; в 1165 г. богатый Новгород выхлопотал своему владыке Иоанну титул архиепископа, — тогда еще первый и единственный на Руси. Далее, как ни крепко было единство Русской церкви и как ни заботилась она о том, чтобы сохранить это единство, обычное стремление каждого удела к самостоятельности, к меньшей зависимости от Киева и к жизни особняком нередко отражалось и на церковных отношениях епархиальных епископов к митрополиту и стесняло его законные права и полномочия.

Отношения епископов к митрополиту, порядок их избрания и отношения их к своим князьям.

Зависимость епископов от митрополита была не велика, ограничиваясь почти одним только их поставленном на епархии. Делами своей епархии каждый из них управлял вполне самостоятельно, при помощи своих наместников из почетных духовных лиц, своего «клироса» или соборных священников, составлявших при нем постоянный кафедральный совет, и светских десятильников по разным епархиальным округам, заведовавших главным образом архиерейскими сборами с округов. Митрополит вмешивался в их дела весьма редко, только в особых случаях и по каким-нибудь жалобам. Но для удельных земель тяжела казалась и такая зависимость, хоть и немного, но все-таки тянувшая их к Киеву, в подчинение не одному митрополиту, но также и киевскому великому князю, и они старались по возможности ее ослаблять. Как великие князья стремились к ограничению власти патриарха в избрании митрополитов, так, в свою очередь, удельные князья и жители уделов стремились ограничить власть митрополита в назначении своих епископов. В XII в. вошло уже в общий обычай ставить епископов не иначе, как по избранию удельных князей и народа. В 1183 г. Всеволод III не принял назначенного в Ростов епископа Николая Грека, потому что митр. Никифор при назначении его не испросил согласия князя и народа. Летописец выразительно заметил по этому поводу: «несть бо достойно наскакати на святительский сан, но его же Бог позовет, князь восхощет и людие». В княжеских уделах главный голос при избрании епископа принадлежал князьям, а в Новгороде, где вече было сильнее князя, с XII века видим народное избрание владык. Известный нам Нифонт был последним владыкой, присланным из Киева; его преемник Аркадий был избран уже на вече. В этих выборах обыкновенно участвовали князь, духовенство, софияне (лица принадлежавшие к ведомству Софийского собора и владычной кафедры) и народ. В случае несогласия избирателей прибегали к жребию; для этого жребии избираемых клали на престол святой Софии и посылали вынимать их слепца или младенца; первый вынутый жребий обозначал избранника святой Софии. Избранного владыку посылали в Киев для посвящения. В исправление должности он вводился, впрочем, до посвящения, и в качестве нареченного владыки управлял всеми делами епархии, иногда года по два и больше. Выбор во владыки падал всегда на своего новгородца, тогда как в других местах князья принимали к себе в епископы и чужих людей, которых по чему-нибудь успевали заприметить во время своих переходов по уделам. К особенностям Новгорода относится и то, что владык выбирали здесь не из одних иноков, но и из белого духовенства (владыки Илия и Гавриил).

Воля князя или народа могла быть причиною и изгнания епископов, даже без церковного суда. В 1157 году Андрей Боголюбский выгнал из Ростова епископа Нестора за то, что он не разрешал постов в господские праздники. В 1159 г. ростовцы выгнали епископа Леона за то, что он «грабил (отягощал поборами) попов». В 1168 году Святослав черниговский изгнал епископа Антония грека. В Новгороде владык изгоняло вече. Особенно не прочно было здесь положение владык, выбранных по влиянию только одного князя, без согласия веча. В 1211 году новгородцы свергнули владыку Митрофана, избранного князем Всеволодом владимирским и его партией, а на его место, с согласия князя Мстислава Удалого, выбрали хутынского монаха Антония. Но по уходе Мстислава опять усилилась владимирская партия и провозгласила владыкой опять Митрофана. Антоний не уступал своего места, и новгородцы теперь только вспомнили о суде митрополита, которому и предоставили сделать выбор между двоими владыками. Митрополит оставил в Новгороде первого по времени Митрофана, а Антонию дал другую епархию. В 1228 году во время святительства владыки Арсения, по случаю долгой дождливой осени, вече решило: «Это из-за Арсения стоит у нас так долго тепло», и изгнало владыку из города.

До чего могло дойти влияние удельной розни на иерархию, показывает знаменательная попытка северной Руси отделиться от церковного влияния южной. Это было в половине XII века при великом князе Андрее Боголюбском, когда северо-восточная Русь усилилась, приобрела влияние на Киев и стала заводить у себя новые самодержавные порядки. Владимирский князь был сильнее киевского, но в Киеве был митрополит, а во Владимирском княжестве только ростовский епископ. И вот великий князь Андрей отправил посла к патриарху Луке Хрисовергу с просьбой поставить ему во Владимир особого митрополита; у него был уже готов и кандидат на новую митрополию, его любимец Феодор. Патриарх отказал, ссылаясь на то, что разрывать единство русской митрополии будет противно канонам, и посвятил Феодора только в епископа. Великий князь отказался от своего желания, но гордый Феодор, разочаровавшись в надежде сделаться митрополитом, хотел по крайней мере освободиться от подчинения киевскому митрополиту (Константину), — ссылаясь на то, что получил посвящение от самого патриарха, он не поехал в Киев за благословением митрополита. Митрополит послал во Владимир грамоту с увещанием не признавать Феодора епископом. Многие послушались этой грамоты; тогда Феодор пришел в такое раздражение, что совершенно обезумел, затворил во Владимире все церкви и принялся обирать, мучить и казнить своих противников. Князь Андрей за его жестокость наконец выдал его митрополиту, а митрополит Константин «обвинил его всеми винами и велел отвезти на Песий остров, где ему урезали язык, руку правую отсекли и глаза выкололи».

Таким образом церковь выдержала напор удельного влияния без потери своего единства. Само влияние общества на ее иерархию обратилось в ее же пользу, несмотря на несколько частных случаев, в которых страдал ее канонический порядок. Иерархия, вследствие своего выборного значения, получила народный характер, сделалась своей для общества и сама приобрела на него сильное влияние. В пределах своей епархии каждый епископ был первым и самым влиятельным человеком во всех гражданских делах, был также нужен для удельной области, как князь. Новгородцы не могли себя и представить без владыки. С благословения местного святителя делались все дела, так что он невольно втягивался во все местные земские интересы. Мы видим его в челе (во главе. — прим. ред.) удельного посольства к князю с приглашением на княжеский стол; он же принимал вновь приехавшего князя и совершал обряд его посажения на стол; в княжеской думе святитель был первым советником, внушал князю миролюбивые отношения к родичам, и предстательствовал перед ним за благо удельного народонаселения. Особенно отличались своим земским значением новгородские владыки, в половине XII века бывшие всегда природными новгородцами. Городское вече и собиралось большей частью около святой Софии и владычного двора. Даже печальная судьба некоторых владык показывает, как тесно была связана жизнь новгородской иерархии с переменами в местной гражданской жизни.

Законы церковного управления.

Основанием для внутреннего церковного управления служил Номоканон, несомненно существовавший у нас в славянском переводе, потому что из него делали заимствования в свои уставы наши князья, правила его цитировали в своих сочинениях чисто русские авторы, например Феодосий Печерский и Кирик. Инок XVI века Зиновий Отенский сам видел в свое время два списка Кормчей от времен князей Ярослава и Изяслава, сына Ярославова перевода «первых переводник», по всей вероятности болгарские. Кроме болгарского перевода древнейшей редакции Номоканона Иоанна Схоластика (VI века), у нас еще употреблялись списки Кормчей, содержавшие в себе Номоканон, известный под именем Фотиева, но еще в неполной до-Фотиевской редакции и без толкований.

Русские пастыри в своих постановлениях делали применения Кормчей к потребностям русской жизни. Так появилось церковное правило митрополита Иоанна VI в ответ на вопросы Иакова черноризца, с XIII века постоянно вносившееся в наши Кормчие. В нем содержатся постановления: а) относительно веры — против остатков язычества, общения с иноверцами в пище и посредством браков, против продажи христиан в рабство неверным, отступления от церкви; б) относительно семейной жизни — против сожития с женой без благословения церкви и незаконных браков; в) касательно церковного благочиния — о почитании святынь, соблюдении постов, неядении удавленины и мертвечины, о бесовских песнях, пирах по монастырям; г) касательно иерархии — об отношении епископов к митрополиту и епархиальном управлении, против пьянства и неблагочиния иереев и монахов. Вместе с правилом Иоанна в русские Кормчие с XIII века постоянно вносилось другое замечательное в церковно-историческом отношении сочинение: Вопросы Кирика (новгородского иеродиакона) и ответы на них разных епископов и других духовных лиц; они живо изображают дух своего времени, церковные обычаи, остатки язычества, характер современной религиозности и состояние нравов в духовенстве и народе.

Уставы русских князей.

Из русских князей первый опыт приложения Номоканона к русской жизни сделал в своем церковном уставе святой Владимир. Этот устав касается главным образом судебных прав Русской церкви. К ведомству ее суда отнесены здесь: 1) дела против веры и церкви — еретичество, волшебство, урекание (уговор) в них, совершение языческих обрядов (моление под овином и в лесу), святотатство, повреждение могил и церковных стен, неуважение к храмам; 2) дела семейные: умыкание девиц, вступление в брак в родстве и в свойстве, споры между супругами об имении, блуд и прелюбодеяние, развод, побои от детей родителям, дела о наследстве, словесное оскорбление семейной части и проч. В греческом законодательстве некоторые из этих дел (о нарушении родительской власти, споры супругов об имении и детей о наследстве) подлежали гражданскому суду; у русских было признано за лучшее передать в ведомство Церкви все семейные дела, чтобы она тем успешнее могла содействовать нравственному перерождению общества. Расширено было сравнительно с греческим законодательством ведомство церкви и относительно подсудных ему лиц; кроме духовенства, суду церкви подчинены: просвирня, паломник, прощеник и разные люди, которых церковь призревала в своих гостиницах, больницах и богадельнях.

Великий князь Ярослав издал другой такой же церковный устав, содержавший в себе подтверждение и раскрытие устава святого Владимира. В нем видим некоторые новые определения; так, к церковному суду, вместо непринятых у славян телесных наказаний и жестоких казней за вины, какие были определены в Номоканоне, применена славянская система вир или денежных штрафов за преступления и указаны случаи участия в нем князя. Совместному суду церкви и князя подсудны были: а) оскорбления, насилия и побои девицам и чужим женам, поджоги, позорное острижение головы и бороды, б) кража и убийство в пределах семьи. За первые преступления пеня шла епископу, а князь только казнил (наказывал) виновных, за вторые пеня делилась между князем и епископом «на полы» (пополам).

Удельные князья применяли потом эти первые общерусские уставы Владимира и Ярослава к своим уделам. Так, Всеволод Мстиславич Новгородский (около 1135 г.) на основании их дал грамоту святой Софии Новгородской. В перечислении церковных людей прибавлены у него изгои — люди, не принадлежавшие ни к какому ведомству, и поступавшие под покровительство церкви, каковы «попов сын грамоте не умеет, холоп из холопства выкупится, купец одолжает, а еще князь осиротеет». Грамота Ростислава Смоленской епископии (1150 года), кроме церковного суда, определяет еще источники содержания для новой епископии. Грамоты Всеволода Новгородского выстроенной им церкви Иоанна Предтечи на Опоках и Святослава Ольговича святой Софии (1137 г.) исключительно занимаются определением материальных средств для этих церквей.

Права, предоставленные княжескими уставами духовенству в содержании и церковном суде.

Источниками содержания для митрополита и епископов служили: 1) десятина из княжеских доходов и имения, какую давали, например, святой Владимир своей Десятинной церкви, Всеволод святой Софии, Андрей Боголюбский владимирскому собору, Ростислав Смоленской епископии; иногда десятина заменялась деньгами, как, например, в грамоте Святослава святой Софии; 2) весчие пошлины о торговых мер и весов, наблюдение за которыми уставом Владимира дано святителям; 3) судные — с церковного суда; 4) ставленые — за поставление в клир оставлеников; 5) недвижимые имения. Митрополит, например, имел во владении несколько городов с волостями и селами. Во владении Десятинной церкви был тоже целый город Полонный. Ростислав своей епископии пожертвовал озера, сенокосы, огороды и села с данями и продажами. Андрей Боголюбский дал владимирскому собору несколько слобод, сел и город Гороховец. Уставы князей замечательны еще тем, что утверждали за духовенством разные права, свободу от мирского суда, службы и податей. Но эти права часто нарушала практика удельно-вечевого уклада. Князья и веча судили и низвергали даже епископов. Новгородский владыка с корпорацией своих софиян нес городовую повинность наряду с другими новгородскими общинами; он мостил крепость и всю дорогу по Волховскому мосту до торговой стороны. Помимо земских повинностей, казна архиереев, монастырей и церквей имела важное общественное значение. Около соборов, церквей и монастырей сосредоточивалась общественная благотворительность, содержались больницы, богадельни, странноприимницы и школы.

Низшее духовенство, порядок его избрания и средства содержания.

Низшее духовенство, непосредственно связанное с своими приходскими общинами и жившее одной жизнью с народом, имело менее привилегированное и обеспеченное положение, чем высшее. О положении его за описываемое время мы имеем, впрочем, мало известий. Первоначально оно большей частью было так же пришлое, как и высшее духовенство, потому что, если и были в Киеве священники до Владимира, то их было, вероятно, не много. Несколько духовных лиц пришло с Владимиром из Корсуня и с царицей Анной из Константинополя; есть известие, что много было прислано их еще из Болгарии. Затем первое же грамотное поколение русских людей, образовавшееся в школах, заведенных св. Владимиром, дало своих русских пастырей для народа. Члены приходских причтов очень рано должны были получить выборное значение, потому что епархиальная власть не имела под рукой своих собственных кандидатов священства и по необходимости должна была ставить на церковные места тех грамотеев, каких представляли ей для поставления сами городские общины, разные владельцы сел и князья. В 1228 г. патриарх Герман написал грамоту к митрополиту Кириллу I, из которой видно, что влияние светских лиц на избрание членов клира успело уже дойти до злоупотреблений; некоторые господа обучали грамоте своих рабов, потом приводили их к архиереям для поставления во священство, не освободив из рабства, и после поставления спекулировали их саном, пользуясь их доходами. Содержание свое приходское духовенство получало главным образом от доходов служения треб. Церкви княжеской постройки, особенно соборы, получали определенное содержание от князей. Так, Ярослав, строя церкви, давал им от своего имения урок (оброк, подать. — Прим. ред.). Князь Всеволод на содержание причта и церкви Иоанна Предтечи на Опоках дал от имения своего вес вощаной (право контроля над торговлей воска. — Прим. ред.) в Новгороде, да такой же вес в Торжке пополам с торжковским собором Спаса; при церкви была устроена торговая община, купечество Иванское, для вступления в которое требовалось от каждого члена 50 гривен вклада; делами купечества управляли старосты Иванские, они же наблюдали за весом в притворе церкви и заботились о содержании церкви и причта. Самым важным вопросом относительно духовенства был вопрос об его образовании, которое стояло на очень низкой ступени и подвергалось сильным обличениям в тогдашней письменности, а между тем было крайне нужно для борьбы с остатками языческих суеверий и утверждения народа в христианстве.

 

3. Учение и духовное просвещение.

Влияние веры Христовой на пробуждение и развитие любви к учению.

Начало образования на Руси положено было одновременно с введением христианства, которое пробудило в русском обществе первую потребность книжного учения, принесло с собой и первые книги. Учение книжное прежде всего потребовалось для приготовления самих русских пастырей; затем желание учиться божественному писанию не могло не проявиться и у лучших из мирян. Пастыри церкви, древние грамотники и списыватели книг постоянно старались внушать всем и каждому мысль о важности «почитания (чтения) книжного» и о великой пользе божественных книг как для спасения души, так и для здешней земной жизни. Первый же христианский князь св. Владимир, вскоре после крещения народа, стал заводить училища и насильно отбирать детей лучших граждан в ученье книжное; «матери, — рассказывает летопись, — плакали по них, как по мертвым». Учителями в новых школах были лица духовные. В религиозном просвещении русского народа наибольшее значение имела не столько Греция, сколько Болгария, которая, будучи просвещена православной верой раньше России, по своему родственному с русским языку и по своей славянской письменности, сделалась естественной и лучшей посредницей между русскими и греками; из нее явились к нам и первые христианские учители, и первые церковные книги, и сама славянская грамота. Первое грамотное поколение русских христиан образовалось еще при Владимире. Сам он остался неграмотным, но дети его Ярослав, Мстислав, Изяслав, Борис и Глеб были уже люди книжные.

Ревнители духовного просвещения, первые училища и библиотеки.

Дело Владимира поддержал Ярослав, еще более распространивший грамотность в России и умноживший число школ. Строя церкви по городам и селениям, он велел священникам везде обучать народ. В Новгороде он велел собрать у старост и духовенства до 300 детей и учить книгам. Сам он, по отзыву летописца, читал книги и день и ночь и собрал около себя писцов многих, которые, по его распоряжению, одни книги переписывали, а другие даже вновь переводили с греческого языка; книги эти он положил в святой Софии, которую сам создал. «Владимир, — говорил летописец, — распахал я умягчил сердца людей, просветивши их крещением, а Ярослав насеял их книжными словами, а мы теперь пожинаем, принимая книжное учение». При преемниках Ярослава средства к образованию еще более умножились. Сын Ярослава Святослав Черниговский имел у себя полны клети книг, из которых до нас дошли два сборника, известных под его именем, один, переведенный с греческого языка в Болгарии для болгарского царя Симеона в 1073 г., другой — составленный в 1076 г. Любовью к образованию известны так же Всеволод Переяславский и сын его Владимир Мономах. Есть известия, хотя и не вполне доказанные, что дочь Всеволода Янка (Анна) завела при Андреевском женском монастыре в Киеве училище для обучения девиц, что во Владимире Волынском в конце XI в. были училища, ради «смотрения» которых был назначен некто Василий, повествователь об ослеплении князя Василька, что Роман Ростиславич Смоленский, строя училища, держал при них учителей даже греческих и латинских и истощил на них все свое имение, что Галицкий князь Ярослав Осмомысл распорядился, чтобы школы и учителей содержали на свой счет монастыри, что Константин Всеволодович Ростовский постоянно держал при себе ученых людей, покупал греческие книги и составил у себя библиотеку, в которой было до 1000 книг. Некоторые из князей сами лично занимались перепиской книг, например Владимир Василькович Галицкий и княжна Ефросиния Полоцкая. Но главными ревнителями и распространителями христианского образования были, конечно, люди духовные, между которыми всего более было людей, по выражению летописей, «хитрых книгам и учению». Оттого и самые средоточия образования — школы и библиотеки — были при церквах и монастырях. Кроме упомянутых школ в Киеве, Новгороде и на Волыни, в житиях Авраамия Смоленского и Феодосия Печерского упоминаются еще школы в Смоленске и в Курске; наверное, были они и в других местах, где были церкви и монастыри. Духовные же лица заботились главным образом и об умножении книг, усердно занимаясь их перепиской. Книги в то время были еще великой редкостью и стоили очень дорого. Собирание их по своей трудности и ценности, кроме князей, доступно было только богатым владыкам и монастырям. В монастырях на это дело смотрели, как на великий богоугодный подвиг, и некоторые иноки посвящали книжной переписке все время, остававшееся у них от молитвы. Для списывания и собирания книг некоторые монастыри иногда нарочно посылали своих иноков на восток в Константинополь — в монастырь Студийский и на Афон.

Характер книг, употреблявшихся в древней России. Переводная письменность.

Само собой понятно, что, будучи всем обязана церкви, древнерусская книжность вся носила религиозный характер. Раньше и более всех стали умножаться, разумеется, книги, необходимые для совершения христианского богослужения, затем уже и другие вероучительного и нравственного характера, преимущественно в болгарских, а позднее и в русских переводах. Переводная письменность была преобладающей за все описываемое время. Книги священного писания употреблялись в древнем переводе свв. Кирилла и Мефодия болгарской редакции. Впрочем, полного кодекса Библии в употреблении у нас еще не было; из нее употреблялись только отдельные книги, и то одни канонические, потому что неканонические не были переведены самими славянскими первоучителями. Вместе с книгами священного писания в переводах распространялись творения святых отцов, жития святых, хронографы, Палея, сборники в роде Святославовых, Златоструя, Пчелы и др. Влияние Болгарии на нашу письменность не обошлось и без вреда. Православие болгар много страдало тогда от примеси к нему остатков язычества и сильно распространенной по всей Болгарии ереси павликиан. В X веке поп Богомол выработал из этой ереси особый болгарский и богомильский толк, проповедовавший дуалистическое учение о создании тела и материи сатанаилом, отвергавший всю иерархию и обряды и отличавшийся крайней строгостью в нравственных требованиях. Богомильство усвоило себе между прочим множество еврейских и христианских апокрифов или отреченных сказаний, всегда имевших большой успех в простом народе и в Греции, и у славян. Собиранием этих апокрифов и лживых молитв сделался особенна известен другой болгарский поп Иеремия. Из Болгарии отреченные сказания или книги вместе с некоторыми богомильскими мнениями занесены были и в Россию. В 1004 году в Киеве учил богомильской ереси монах и скопец Адриан, митрополит Леонтий заключил его в тюрьму, где он скоро раскаялся. Потом в 1123 году явился было здесь другой еретик Дмитр, но митрополит Никита тоже посадил его под стражу. Апокрифические сказания распространялись в русской письменности с очень раннего времени. Летописец Нестор в своей летописи пользовался уже сказаниями из Палеи, в которой наряду с истинными библейскими рассказами помещены рассказы апокрифического характера; видим у него ссылку на апокрифическое слово о последних временах Мефодия патарского.

За переводами следуют сочинения наших митрополитов-греков, написанные на греческом языке и делавшиеся известными русским грамотникам тоже в переводах. Таковы: сочинение против латинян об опресноках митрополита Леонтия, полемическое послание митрополита Иоанна II к папе Клименту III и его же церковное правило, два послания к русским князьям митрополита Никифора о латинах, его же послание к Мономаху о посте и поучение к народу в неделю сыропустную. В послании к Мономаху доказывается важность поста и между прочим высказывается замечательная в историческом отношении похвала Владимиру Мономаху, простоте его жизни, ласковости, щедрости и другим качествам. Поучение к народу тоже о посте между прочим вооружается против господствовавшего зла русской жизни — больших ростов и пьянства (так у автора — прим. ред.). Замечательно начало, из которого видно, что митрополит не говорил поучения сам по незнанию языка, а поручал читать его другим.

Русские писатели в своих сочинениях старались подражать греческим образцам и подвергались немалой опасности усвоить те же недостатки, какими страдала тогдашняя греческая литература, — хитросплетения диалектики, пышное и многословное риторство, скудное живой практической мыслью. Их выручали из этой опасности: добрый обычай подражать не столько новым греческим авторам, сколько древним отцам церкви, а также сама новость образования в России, еще не успевшего войти во вкус византийской диалектики и риторства, живое религиозное чувство, которое так свойственно юным христианам и которое само собой оживляло бездушную форму риторской речи, если и успевало облекаться в нее, наконец, слишком много важного дела в современной обстановке русской жизни, дела, которое естественно одушевляло древнерусское поучение и давало ему современное и практическое значение.

Первое место по времени между русскими произведениями занимает поучение новгородского епископа Луки Жидяты (1036—1060 г.), в безыскусственном перечне излагающее главные обязанности христианина. Митрополит Илларион еще в сане пресвитера написал замечательное по своему одушевленному витийству слово, содержание которого определяется заглавием: «О законе, Моисеем данном, и о благодати и истине, Иисус Христом бывших, и како закон отыде, благодать же и истина всю землю исполни, и вера во вся языки простерлась и до нашего языка русского, и похвала кагану нашему Владимиру, от него же крещены были, и молитва к Богу от всея земли нашей». Особенным одушевлением проникнуто изображение плодов крещения на Руси и похвала Владимиру. Эта похвала очень нравилась в старину, так что летописцы часто целиком заимствовали из нее разные черты и прилагали их к другим князьям, которых думали похвалить. Заключительная молитва к Богу от лица новопросвещенного народа была принята даже в церковное употребление. После Иллариона осталось еще «Исповедание веры», образец православного изложения главных догматов, написанное им, вероятно, при возведении в сан митрополита.

Преподобный Феодосий.

Он был известен своей учительностью не только среди своей братии, но и за стенами Печерского монастыря, оставил несколько поучений инокам и мирянам. Из поучений к инокам узнаем темные стороны тогдашней монастырской жизни, о которых не говорят ни Нестор, ни Печерский Патерик, занимавшийся исключительно прославлением знаменитой лавры. Феодосий обличает иноков за леность к богослужению, несоблюдение правил воздержания, собирание имения в келии, недовольство общей одеждой и пищей, ропот на игумена за то, что он на монастырские средства содержал странных и бедных. Два поучения Феодосия обращены ко всему народу, одно — «о казнях Божиих» за грехи — замечательно изображением остатков языческих поверий в народе и господствующих пороков времени, грабежей, своекорыстия, мздоимства и пьянства; другое направлено против пьянства, кроме того, содержит краткие наставления не петь на пирах множество тропарей и не пить за каждым тропарем особой чаши, не считать кутью яством во оставление грехов, не прикладывать к ней по языческому обычаю воды и яиц, не вносить в церковь пищи и питья в виде приношений. Два послания к великому князю Изяславу отвечают на другие вопросы, — одно о посте в среду и пяток, решающее этот вопрос согласно с Студийским уставом, другое — о вере варяжской или латинской, где исключаются отступления от православия и обычаи латинян, запрещается всякое с ними общение в пище, питье и браках.

Кирилл Туровский.

Во второй половине XII века у нас явился проповедник, который прославился, как русский Златоуст — святой Кирилл Туровский. После него осталось 12 слов, 3 послания к инокам, 30 молитв и молебный канон. Название Златоуста к нему, впрочем, мало идет; он даже не столько проповедник, сколько религиозный поэт. В его словах мало общедоступной учительности; это скорее отвлеченные, восторженно витийственные размышления о предмете того или другого праздника, чем поучения. Форма представлений оратора большей частью символическая и аллегорическая, изобилующая картинами, олицетворениями, разговорными эпизодами и т. п.; аллегорически объясняются иногда даже простые евангельские повествования. Для большинства тогдашних слушателей все эти слова были малопонятны. За то святой Кирилл, по характеру своего таланта, является безусловно хорош в своих церковных молитвах и каноне. Его аскетические произведения — «Сказание о черноризническом чине» и послание к печерскому игумену Василию, излагают разные правила монашеской жизни; например: «будь, как одежда, не заботься, если разорвут тебя и на тряпки; имей свою волю только до вступления в монастырь; принимай, как манну, хлеб, над которым ты не трудился, от руки келаря» и проч. В последнем послании автор мимоходом касается непостоянных иноков, которые рады всякому случаю ослабить строгость жизни ради праздника, ради друга и т. п. Объясняя значение монашеских одежд и обетов, святитель и здесь впадает в любимую аллегорическую форму представлений. Третье послание — «О белоризце человеце» — все состоит из аллегории и называется притчею.

Иоанн II, архиепископ новгородский.

Был избран на кафедру в 1164 году из белого духовенства (был священником при церкви святого Власия) и пользовавшийся общим уважением, известен своим соборным поучением приходскому духовенству. Оно предложено им в первый год святительства (1165) на епархиальном соборе в неделю православия и представляет собой первый известный и замечательный образец этого рода учительства древних архипастырей. Содержание его составляют разнообразные, отрывочные наставления и правила, изложенные в случайном порядке, вероятно, в порядке разновременных наблюдений святителя над жизнью духовенства и народа; между прочим обличаются в нем ростовщичество между духовными, участие их в народных игрищах, пьянство, даются увещания о благоговейном обращении со святынями, о наблюдении за ослаблением языческих обычаев в народе, против невенчанных супружеств и проч.

От описываемого времени до нас дошло несколько поучений безымянных авторов. Особенно замечательны поучения против остатков язычества. Таково «Слово некоего христолюбца и ревнителя по правой вере» (в сборнике Златая Цепь). Ревнитель, как Илия Фесвитянин, вооружается против христиан, двоеверно живущих, верующих в Перуна, Хорса, Мокошь, Сима и Регла (Симаргла) и в Вил; требы им кладут невегласы (невежда, безграмотный, неученый человек) и кур им режут; молятся огню, зовут его Сварожичем; и чеснок богом творят. Так поступали, по слову христолюбца, даже попы и книжники, по крайней мере соизволяли творящим так и не хотели их поучить. Не подобают христианам игры бесовские, плясанье, гудьба, песни, жертвы идольские; не подобает молиться под овином, молиться огню, Вилам, Мокоши, Перуну, Велесу скотью богу, Роду и Рожаницам.

Игумен Даниил.

Кроме поучений, до нас дошли назидательные творения и в других родах. Игумен Даниил, ходивший в Иерусалим, составил для любителей святых мест любопытное описание своего паломничества, бывшее самым употребительным чтением благочестивых людей. Даниил был в Иерусалиме вскоре после первого крестового похода, был обласкан королем Болдуином, видел там много русских путешественников, в течение 16 месяцев осмотрел все святые места, видел в Пасху чудесное схождение огня ко гробу Господню, молился о русских князьях, боярах и своих духовных детях, записал их имена при гробе Господнем и повесил здесь лампаду от русской земли.

Писатели в повествовательном роде.

Из повествователей древнейший (XI века) Иаков мних, от которого остались: житие святого Владимира, сказание о святых Борисе и Глебе и нравоучительное послание к великому князю Изяславу. В конце XI и в начале XII века Печерский монастырь воспитал знаменитого летописца — отца Русской Истории — преподобного Нестора; 17-ти лет пришел он (1073 г.) к преподобному Феодосию, при игумене Стефане был пострижен и поставлен диаконом, скончался около 1114 года. Летописи древней Руси, кроме своего исторического значения, всегда имели еще значение религиозно-поучительное. Летописец искал в событиях нравственного смысла, предлагал свой труд, как поучение. От того рассказ его постоянно прерывается назидательными размышлениями, в которых проводятся обычные мысли современной ему морали. Такова летопись преподобного Нестора; таковы же труды и других летописцев как этого времени, так и позднейших. Кроме летописи, преподобный Нестор написал повествование о святых Борисе и Глебе и житие преподобного Феодосия.

После Иакова и Нестора, как жизнеописатель, известен еще святой Симон Владимирский (1215—1226 г.). Он написал обширное послание к Поликарпу, печерскому иноку, который, будучи обладаем страстью почестей, два раза уходил из монастыря для занятия игуменских мест и домогался даже епископского сана. В послании Симон увещевал его твердо стоять в монашеских обетах послушания и смирения, не искать высших санов, а главное — не оставлять своего монастыря. При этом Симон описывает славу Печерской обители, выражает горячую любовь и благоговение к ней и, чтобы сильнее подействовать на Поликарпа, представляет целые рассказы о святых подвижниках лавры и о некоторых иноках, погубивших души страстями, наконец подробно передает историю создания печерской церкви. Поликарп продолжал труд Симона в своем послании к печерскому архимандриту Акиндину, который просил его рассказать о печерских угодниках. Ссылаясь на устные рассказы Симона, Поликарп написал еще 11 рассказов о печерских святых, о которых не сказано в послании Симона. Из этих посланий Симона и Поликарпа, с прибавлением к ним известий об Антоние, Феодосие и некоторых других подвижниках из Нестора, составился печерский Патерик.

Из житий русских святых к описываемому времени принадлежат еще: житие Антония Римлянина, написанное преемником его по игуменству Андреем, житие Авраамия Смоленского, написанное учеником его Ефремом, и жития Леонтия и Исайи ростовских.

 

4. Богослужение.

Общий взгляд на богослужение.

Христианская письменность была доступна, разумеется, только людям грамотным; народная же масса, как и везде, особенно в новопросвещенных странах, училась вере и приобретала христианское настроение главным образом через церковное богослужение. Богослужение это, совершавшееся у нас с самого начала на родном славянском языке, было самым могущественным миссионерским и просветительным орудием православной церкви и более всего способствовало водворению ее в русской земле. Действие его на народ было тем сильнее, что до введения христианства русские славяне почти вовсе не имели у себя общественных богослужебных обрядов; оно было для них в собственном смысле первым общественным богослужением и, будучи принесено из Греции уже в полном развитии всех своих обрядов, до того поражало их своим благолепием и величием, что все старые народные игрища и обряды сразу получили пред ним значение одной только игры и пустого народного увеселения. Не мудрено, что первые просветители русских славян, иерархи и князья, заботились о размножении храмов Божиих еще более, чем о размножении школ и книг. Построение церквей и снабжение их иконами, сосудами, облачениями, книгами и всякими необходимыми принадлежностями поставлялись в числе особенно важных подвигов благочестия, которые современные летописи восхваляли при воспоминании почти о всех более замечательных духовных и светских лицах.

Первые храмы.

Первым строителем церквей является первый русский князь-христианин, святой Владимир, повелевший по крещении народа «рубить церкви по градам». В Киеве он сам поставил церковь во имя святого Василия (своего ангела по христианскому имени) на холме, где стоял идол Перуна. Другую церковь каменную во имя Успения Богородицы он построил на месте убиения варягов Феодора и Иоанна с помощью греческих мастеров, которые строили ее 5 лет (до 996 г.), украсил ее серебром и златом и назначил на содержание ее десятину от своего имения и своих городов, от чего она и была названа Десятинной. Осталось после него несколько других церквей, — в Берестове, в Василеве, Вышгороде и проч. После Владимира усердными строителями церквей явились его дети — Мстислав и Ярослав. Первый выстроил собор Спаса в Чернигове, второй — богатую киевскую Софию наподобие Софии цареградской, церковь Благовещения на Златых вратах Киева, «да радость будет граду тому всегда святым Благовещением», церкви в киевских монастырях святого Георгия (ангела великого князя) и святой Ирины (ангела его супруги). Сын его Владимир построил Софию новгородскую. Владимир Мономах построил соборы в Ростове и Смоленске, сын его Юрий — в Суздале, Андрей Боголюбский — богатейший собор Успения во Владимире и монастырь Боголюбов и т. д. Много церквей построено нашими архипастырями, частными лицами и целыми народными общинами. С течением времени церквей, особенно по городам, стало очень много, о чем можно судить по известиям летописей о разных городских пожарах; например в 1124 году в Киеве сгорело до 600 церквей, во Владимире в 1185 году — 32, в Новгороде в 1217 году — до 20 только в одной половине города и т. д. Церкви, впрочем, были большей частью деревянные. Каменных было немного, для постройки их обращались обыкновенно к помощи греческих или немецких мастеров. При известии о возобновлении суздальского собора в 1193 году летописец, как о чуде, замечает, что епископ Иоанн не искал для того мастеров от немцев, а довольствовался своими русскими.

Святыни храмов — святые иконы.

Первые святыни храмов — святые иконы — были тоже не русского мастерства, а получались из Греции или Болгарии. Много принес их с собой еще святой Владимир из Корсуня и царевна Анна из Царьграда. Древнейшие иконы у нас так и называются доселе общим именем корсунских и цареградских. Подвижные иконы выписывались из Греции, для расписывания храмов неподвижным стенным письмом вызывались оттуда сами мастера, например, для расписания киевского, новгородского и владимирского соборов, Киево-Печерской церкви и др. Потом от греческих мастеров иконописное искусство стали принимать и русские. В XI веке в Киево-Печерском монастыре встречаем первого, известного по имени иконописца, преподобного Алипия, который из безвозмездного писания икон для церквей и частных лиц сделал для себя христианский подвиг. Житие его рассказывает, что ангел писал за него иконы, когда он был болен, что иконы его оставались целыми во время пожаров украшенных им церквей. Издревле существовал обычай украшать иконы богатыми ризами.

Особенно украшались и чествовались иконы чудотворные. Самыми замечательными из них были: 1) икона Богоматери Печерская, принесенная из Царьграда греческими мастерами; 2) икона Богоматери Смоленская (Одигитрия), присланная из Царьграда к Всеволоду Черниговскому, потом (в 1111 году) перенесенная в Смоленск Владимиром Мономахом; 3) Владимирская, бывшая прежде в женском монастыре в Вышгороде, потом перенесенная во Владимир князем Андреем Боголюбским; 4) икона Знамения Божией Матери в Новгороде; 5) святителя Николая Зарайского, в 1224 году принесенная из Корсуня в Зарайск корсунянином Евстафием, которому трижды являлся святитель, повелевая нести свою икону в Рязанскую землю. Почти каждый город имел свою чудотворную икону, которую считал своей славой и утверждением. На чествовании святых икон отразилось большое влияние удельного духа. Святыня являлась местной, покровительствующей своему краю исключительно. С такой местной точки зрения рассказывались и чудесные действия от местной святыни. О Владимирской иконе летопись рассказывает, что, когда вышегородские клирики рассказали князю Андрею, как икона несколько раз оставляла свое место в храме, князь убедился, что ей угодно перейти в Ростовскую землю, и тайно унес ее с собой. На пути в Ростов сама Богоматерь повелела ему нести икону не в Ростов, а во Владимир, который Андрей хотел сделать своим стольным городом вместо Ростова. Поставленная во владимирском соборе, святая икона сделалась местной святыней города. Каждое замечательное событие края в местной летописи рассказывается, как чудо Богородицы. Возникла, например, борьба между Ростовом и Владимиром о первенстве, кончилась в пользу Владимира, и летописец объясняет, что в этом споре городов ростовцы были правы, но они хотели поставить свою человеческую правду, а забыли о правде Божьей, воспротивились Богородице, которая избрала не Ростов, а Владимир. В 1170 году Андрей Боголюбский послал в Новгород войско в наказание за нарушение крестного целования. Владыка Иоанн вынес на стены местную святыню Новгорода — икону Знамения Богоматери. Осаждавшие не переставали стрелять и одна стрела попала в чудотворный образ; он сам собой обратился ликом к городу и испустил слезы. И вот тьма покрыла полки Боголюбского, как некогда полки Фараона, и они потерпели страшное поражение. Так рассказывает новгородская летопись; но владимирский летописец, разумеется, не считает своего святого князя за Фараона и рассказывает, что войска его с помощью Владимирской Богоматери достаточно наказали клятвопреступников новгородцев, бедственное же возвращение Андреевых полков приписывает только трудности пути и голоду. С чужой святыней часто обращались без подобающего уважения. В 1169 г. полки того же князя Андрея и его союзников взяли Киев и разграбили Софийский, Десятинный и др. храмы и монастыри, взяли с собой ризы, колокола, иконы и всякую утварь, вероятно, для украшения своих церквей; некоторые церкви даже сожгли.

Святые мощи.

Другой чтимой святыней были святые мощи. Их доставлял в Россию Царьград, бывший тогда хранилищем мощей из разных мест востока, захваченных мухаммеданами. Открывались мощи и русских святых: в 1007 году были открыты мощи святой великой княгини Ольги, в 1020 году — святых Бориса и Глеба, в 1091 году — преподобного Феодосия Печерского, в 1164 году — святых Леонтия и Исайи Ростовских, потом — Авраамия Ростовского, в 1192 г. — князя Всеволода Псковского. Удельный дух проявлялся и в чествовании святых мощей. Когда открыты были мощи святого Леонтия, Андрей Боголюбский благодарил за них Бога и говорил: «теперь я уже ничем не охужден» пред другими князьями, у которых в уделах были свои мощи. В сказании об открытии мощей князя Всеволода в укоризну Новгороду говорится, что новгородцы выгнали от себя этого князя при жизни, а теперь прислали протопопа во Псков за его мощами, но что святой сам не восхотел идти к ним (рака с мощами не сдвигалась с места) и только в знак примирения своего с Новгородом отдал на благословение этому граду ноготь со своей руки.

Общественное значение храмов.

Христианские святыни, таким образом, кроме религиозного получили еще высокий общественный характер. Понятно, какое общественное значение должен был иметь христианский храм, когда около него сосредоточивалась вся общинная жизнь. На погосте около него собирались общинные сходы, решались общинные дела, завязывались сделки, торги, тут же стояла приходская школа, в которой учило местное духовенство, и приходская богадельня, в которой через посредство того же духовенства совершались дела общественной благотворительности. От того наша древняя община всегда носила не столько юридический, договорный характер, сколько религиозно-братский. Лучшим выражением такого религиозного братства ее членов служит древняя приходская братчина. Вся приходская община из сборного солода и круп готовила общее братское пиво и кашу и сообща праздновала свой приходский праздник. О важности этих праздников для развития общественности говорит старая пословица, замечающая о неуживчивом человеке: «с ним пива (или каши) не сваришь». С течением времени такие временные братские собрания от частого повторения их обращались в постоянные союзы, в братства, которые принимали на себя заботу о всех приходских делах, о содержании церкви и причта, о богадельне и приходской школе. Такое именно братство мы и видим в Иванском купечестве около церкви Иоанна Предтечи на Опоках. Чем был приходский храм для приходской общины, тем же был собор для города и для целого удела. Около него сосредоточивалась вся городская жизнь, жили владыка и князь, собиралось по звону соборного колокола вече. Самый город считался как бы принадлежностью собора. Новгород был городом святой Софии, Псков — святой Троицы, Владимир — Богородицы и т. д. Все волости и пригороды тоже были волостями и пригородами Софии, Спаса, Богородицы и пр. Имена этих святынь служили военными кликами в удельных битвах. Все городское благосостояние поставлялось под покровительство местной святыни. О построении новгородского собора сохранилось в этом отношении выразительное предание. На куполе собора иконописцы изобразили Спаса с благословляющей рукой, но на другой день рука Его оказалась сжатой; два раза поправляли и оба раза рука опять сжималась; в третий раз услышали голос от образа: «Писари, писари! Не пишите Меня с благословляющей рукой, а пишите со сжатой; в этой руке Я держу весь Новгород; когда она раскроется, будет скончание граду».

Новые русские праздники.

Обретение мощей русских угодников Божиих, строение знаменитых храмов, чудеса, например, чудо Знамения Богородицы во время осады Новгорода в 1170 г., чудо Спасителя, Богоматери и Честного Креста в победе 1-го августа князя Андрея Боголюбского над болгарами (1164 г.) и другие события делались поводом к установлению новых праздников. К концу XI или в начале XII века явился новый праздник перенесения мощей святителя Николая из Мир Ликийских в город Бар (оно происходило в 1087 г. по случаю занятия Ликии турками), праздник, которого греки не праздновали.

Богослужебные уставы, книги и церковное пение. Какой устав был принят у нас при богослужении, определить трудно. В большинстве бедных церквей не доставало даже самых нужных богослужебных книг, а о постоянной уставной организации богослужения нечего было пока и думать. Первый определенный устав введен был ранее всех церквей и монастырей преподобным Феодосием в монастыре Печерском; это был устав Студийский. Отсюда он распространился повсюду и сделался надолго господствующим в Русской церкви. Богослужебные книги употреблялись у нас сначала в болгарском переводе; в самой России их стали переводить со времени Ярослава, который, по отзыву летописца, любил церковные уставы. Явилось несколько и русских богослужебных произведений: митрополит Иоанн I написал службу святым Борису и Глебу, епископ Иоанн Ростовский в конце XII века — службу святому Леонтию Ростовскому; были написаны службы преподобному Феодосию Печерскому, на перенесение мощей святителя Николая в Бар-град (9-го мая) и святому Владимиру. Из авторов в богослужебном роде известны: печерский инок конца XI века Григорий — творец канонов, которому принадлежат каноны преподобному Феодосию и святому Владимиру, сам Феодосий, составивший несколько молитв, и святой Кирилл Туровский, написавший молитвы на дни недели и канон молебный. При великом князе Ярославе русское богослужение получило особенное благолепие от введения в него, вместо прежнего болгарского унисонного пения, «изрядного осмогласия (по 8 гласам октоиха), наипаче же трисоставного сладкогласования (гармоничного трехголосного пения)», которое принесли в Россию явившиеся в 1051 году с нотами три греческих певца, «и самого домественного пения», т. е. партесного по мелодиям императорских и патриарших доместиков (регентов).

Богослужебные особенности Русской церкви и развитие обрядности в религиозной жизни.

Из вопросов Кирика епископу Нифонту и другим духовным лицам, церковного правила митрополита Иоанна II и других памятников описываемого времени узнаем разные особенности Русской церкви в совершении священнодействий сравнительно с позднейшим временем, обычаи, при том наблюдавшиеся, и вместе указания на крайнее развитие обрядности в религиозной жизни. Крещение младенца совершалось в 40-й день по рождении, если он не был очень слаб, и позднее, даже до трех лет. После наречения христианского имени всегда оставалось в употреблении другое мирское (славянское) имя. При крещении взрослых принято было оглашать инородцев в течение 40, а славянина в течение только 8 дней, вероятно, как лучше приготовленного к принятию веры. В 8-й день после крещения совершался обряд разрешения, состоявший, вероятно, в снятии с крещенного белой одежды и в омовении знаков миропомазания. Латинян, а равно отпадших от православия присоединяли к церкви чрез одно миропомазание. Касательно литургии известно, что ее можно было совершать даже на одной просфоре: вообще число просфор не было определено. Таинство Евхаристии было окружено высоким благоговением, которое возбуждало в Кирике иногда простодушные вопросы, например: можно ли попу служить, если он, поужинав, промолится всю ночь и не соснет? Можно ли давать причастие человеку, у которого гной идет из уст? Владыка Нифонт отвечал ему, что можно. Смущало также Кирика недоумение, можно ли причащать женщину, умирающую от родов, ранее 40 дней; велено вынести ее в другую избу, обмыть и потом причастить. Обрядовый взгляд на покаяние выразился, между прочим, в дозволении супругам нести епитимии друг за друга. Было еще верование, что 10 литургий могут избавить от грехов за 4 месяца, 20 — за 8 месяцев, 30 — за целый год. Владыка Нифонт отвергал это верование, говоря, что богатый мог бы при этом грешить беспрепятственно, только расплачиваясь за литургии. Погребать умерших было принято до захождения солнца: «то бо есть последнее видит солнце до будущего воскресения», объяснил Нифонт. Святители находили нужным запрещать совершение сорокоустов заживо. Нельзя отсюда не замечать в юном русском христианском обществе слабого знакомства с духом православия и уже слишком крайнего преобладания обрядового направления. Церковные пастыри вынуждены были даже восставать против чрезмерного упования на обряды, в которых простота видела более доступные для нее и легкие способы к спасению без внутреннего религиозного развития. Так, в XII веке стало нужно запрещать путешествия к святым местам, которые очень рано вошли у нас в благочестивый обычай. Нифонт новгородский советовал разрешать путешествия только немногим, с разбором, а его преемник святой Иоанн за обеты идти к святым местам велел даже налагать епитимии.

Спор о постах в среду и пяток.

Он долго занимал русское общество, и принадлежит к характеристическим явлениям времени. В 1157 г. ростовцы выгнали от себя епископа Нестора за то, что он, на основании действовавших в Греции древних строгих постановлений, не разрешал поста в среду и пяток даже по случаю великих праздников, кроме Пасхи, Пятидесятницы, Рождества и Богоявления Господня. Противником сего был некто Феодор, племянник смоленского епископа Мануила, который, на основании более позднего Студийского устава (X в.), считал дозволенным разрешать пост не только для Господских и Богородичных праздников, но и для памятей великих святых. Митр. Феодор и патриарх оправдали учение Нестора. Но преемник Нестора Леонтий был еще строже: основываясь на правилах, в X и XI в. уже отмененных, он не хотел разрешать поста ни для каких праздников, и явилась, по выражению летописца, «ересь леонтинианская». В России его оспорили; он отправился для решения дела в Грецию, но и там тоже был осужден. В 1168 году спор о посте, затихший было на севере, с новой силой возгорелся на юге. Печерский игумен Поликарп с братией держались относительно постов правил Студийского устава. Митрополит Константин разделял напротив мнение Нестора. По предложению великого князя Мстислава, в Киеве собрался собор. Но на соборе мнения тоже разделились: одни с великим князем стали на сторону митрополита; другие, не желая досаждать ни митрополиту, ни великому князю, предоставляли распоряжения о соблюдении того или другого устава воле архиереев и игуменов по монастырям; третьи думали, что дело нужно перенести на суд патриарха. Мстислав закрыл собор без решения, но когда все несогласные с митрополитом разъехались. Поликарп был осужден на заточение. Этот поступок митрополита сильно встревожил противную партию, которая благоговела перед печерским игуменом за его святость. Святослав Черниговский даже прогнал своего епископа Антония за то, что он действовал заодно с митрополитом. Последовавшее вскоре взятие Киева войсками Боголюбского народ прямо объяснял гневом Божиим за Поликарпа. Правила Студийского устава относительно постов оставались господствующими в России до падения этого устава в следующем периоде.

 

5. Христианская жизнь.

Влияние христианства на перемену нравственно-религиозной жизни русского народа.

Понятно, что обрядовое благочестие не могло сдержать особенно сильных проявлений грубых страстей удельного времени. Это было тяжелое время усобиц; опустошительные войны шли из года в год то там, то здесь. Князь, строивший в своем городе церкви и монастыри, подававший милостыню, прославляемый летописцем, как князь благочестивый, грабил и жег церкви и монастыри в чужом уделе, истреблял чужих смердов и их животы, и потом на счет чужого добра и чужих, православных же, святынь украшал свои святыни. То же самое делали жители одного края с жителями другого. Видим множество жестокостей, вроде ослепления Василька, братоубийства между князьями рязанскими, убиения князя Игоря киевлянами, Андрея Боголюбского его дружинниками, ослепления Ростиславичей владимирцами. В религии, в крестном целовании было единственное ручательство мира и безопасности, но под влиянием страстей и это ручательство оказалось не крепким; встречаем примеры грубого презрения к клятве. Нарушив клятву, данную великому князю Изяславу II, Владимирко Галицкий с насмешкой сказал его послам, указывая на крест, который целовал: «Что мне сделает этот маленький крестик?» и после этого отправился к вечерне. Владимир имел большее уважение к духовенству, но и это уважение было тоже не прочно. Ростислав, брат Мономаха, убил святого инока Григория за обличение. Великий князь Святополк тоже за обличение мучил печерского игумена Иоанна, а между тем этот князь славился своим уважением к Печерскому монастырю. Сын его Мстислав замучил иноков того же монастыря Феодора и Василия, услыхав, будто они нашли клад и не хотят отдать ему своей находки.

При всем том в жизни общества нельзя не замечать и христианского влияния. И древние летописи, и проповедь духовенства, и речи князей — все говорят о мире, о соединении, осуждают современную рознь и безурядицу во имя высших, нравственных начал. Речи эти не всегда переходили в дело, но важно и то, что они существовали; видно, что общество было все-таки христианское. Пастырям церкви нередко и на самом деле удавалось останавливать кровопролитие. Под влиянием церкви является между князьями нечто похожее на мир Божий, который видим в это же время среди усобиц западного феодализма: по воскресеньям не делали приступов к городам; Мономах прекращал войну перед великим постом. Вместо древнего долга мстить за свою обиду и богатырского стремления везде честь свою взять, некоторые князья усваивают себе другие, высшие правила — прощать обиды, смиряться перед соперником, чтобы не проливать крови христианской. Мономах уступает великокняжеский престол другому, чтобы избежать кровопролития, всю жизнь свою разбирает ссоры князей и мирит их. Сын его Мстислав не хочет воевать с Олегом Рязанским, даже ходатайствует за него перед своим отцом, а этот Олег убил его брата, хотел отнять удел у него самого. По этому случаю Мономах написал замечательное по своему теплому христианскому чувству послание к Олегу, вызывая его на мир и прощая ему все.

В семейной жизни церковь старалась прежде всего проводить правильные понятия о браке. Из правила митрополита Иоанна узнаем, что в простом народе думали, будто брачный обряд существует только у князей и бояр. Устав Ярослава назначил пеню с двоеженца. Из вопросов Кирика видим, что языческая невоздержанность и сожительство с женами без благословения церковного не исчезли еще и в высших классах. Церковь старалась ограничить свободу разводов по смыслу канонических постановлений, допуская послабление только в том случае, когда муж оставлял жену или жена мужа для пострижения в монашество; остающейся в миру половине дозволялось вступать в новый брак. В отношениях полов господствовала чувственная грубость, что унижало даже самый брак и вызывало противоположную крайность — развитие крайне аскетических воззрений на брак и на женщину. Второй брак допускался только из снисхождения к немощам природы, а третий считался уже блудом; священнику, благословившему такой брак, правило митрополита Иоанна назначило извержение из сана. Женщина трактовалась, как причина соблазнов и существо нечистое. Кирик сомневался, можно ли служить в ризах, в которые вшита заплата от женской одежды. В грамотном обществе ходили разные бранчливые заметки о женской злобе, которые потом разрослись в огромные статьи.

Остатки язычества.

Вооружаясь против нравственных настроений общества, церковь должна была в то же время с особенной настойчивостью бороться против даже прямых остатков язычества. Это было время еще самого грубого двоеверия в народе. Многие по старой памяти ходили молиться под овины, к священным деревам, озерам и кладезям, сходились на языческие игрища и проч. Не забыты еще были и древние мифы; в «Слове о полку Игореве» говорится и о ветрах — Стрибожьих внуках, и о Дажьбоге, и о Хорее, которому прерыскивал путь волкодлак (оборотень) Всеслав полоцкий, и о Бояне — внуке Велеса, и о мифической силе стихий, к которым плачущая Ярославна (супруга Игоря) обращается, как к божествам, с воззванием: «почто господине?» Мы видели, как сильны еще были волхвы. Сам летописец разделяет народную веру в их силу, только, сообразно с новыми понятиями, приписывает эту силу дьяволу. О Всеславе полоцком он рассказывает, что мать «родила его от волхвования с язвой на голове, и волхвы сказали: навяжи на эту язву на уз, который пусть носит до смерти; Всеслав точно носит его до сих пор, от того он так и кровожаден». В другом месте летописец уверяет, что волхвования особенно бывают от женщин, повторяя языческие понятия о ведьмах. Церковь преследовала полуязыческие народные игрища и волхвов, но ее меры не могли проникнуть в недоступные недра семьи, где главным образом и хранилась языческая старина. Тут по-старому краяли (резали) хлеб, сыр и мед Роду и Рожаницам, молились домашнему очагу, употребляли разные заговоры и чародейные средства; приметы, обряды и поверья окружали всю домашнюю жизнь, так что проповедники прямо обличали народ в язычестве.

Примеры благочестия в жизни русских князей и пастырей церкви.

При слабом усвоении христианства в народной массе не удивительно, что примеры истинно христианской жизни за описываемое время известны нам преимущественно между высшими классами и духовенством. Восходящее солнце озарило еще только вершины — низменности лежали в прежнем мраке. Первый пример нравственного возрождения под влиянием христианской веры представляет нам сам Владимир. Из удалого вождя дружины, чуждого земле, какими были и он, и все прежние князья, он стал первым земским князем нарядником (распорядителем — прим. ред.), который думал с дружиной, епископами и старцами «о строи земляном», который и воевал уже не из одной беззаветной богатырской удали, а для защиты своей страны, стал «красным солнышком» народа. Его широкая натура, которая вела его прежде к излишествам языческого разгула, теперь проявлялась в необыкновенном благодушии и ласковости, о которых говорят и летопись, и старые былины. Это был ласковый князь, у которого весьма был радушный прием и привет, добрый кормилец нищих, покровитель слабых. Бедняк смело шел на его княжеский двор и брал кушанье, питье и деньги. Этого мало: «дряхлые и больные, сказал князь, не могут доходить до моего двора», и велел всякие припасы развозить для них по городу. В праздники он ставил трапезы себе с дружиной, духовенству и нищим. В своем церковном уставе, как мы видели, он тоже позаботился о богадельнях и больницах. 15 июля 1015 года умер добрый князь и плакали по нему все, знатные и убогие. Мощи его положены были в Десятинной церкви. По следам Владимира пошли дети его, — второе христианское поколение русских князей, — мученики Борис и Глеб, Мстислав, Ярослав с супругой Ириной, в иночестве Анной, первой инокиней из русских княгинь. Следующие поколения русских князей выставили из своей среды несколько святых, прославленных церковью, каковы были: сын Ярослава Владимир Новгородский — строитель новгородской Софии, просветитель Мурома Константин с чадами, сын благочестивого Мономаха Мстислав, сын Мстислава Всеволод Псковский, черниговские Игорь Олегович и Святослав Давидович — в иночестве Николай Святоша, Ростислав Смоленский, Андрей Боголюбский, Петр и Феврония Муромские и другие. Между княгинями, кроме св. Ольги, Февронии и Ирины, прославились святостью Анна, сестра Мономаха, подвизавшаяся в киевском Андреевском монастыре, и Евфросиния, дочь Святослава Полоцкого, основавшая монастырь в Полоцке, под старость путешествовавшая в Иерусалим и там скончавшаяся (1173).

Из русских митрополитов причислены к лику святых Михаил, Илларион, Иоанн II, Ефрем и Константин; из епископов: ростовские — Феодор, Леонтий, Исайя, владимирский Симон, туровский Кирилл. Особенно много видим в лике святых новогородских владык, таковы: епископы Иоаким, Лука Жидята, Никита чудотворец, известные Нифонт и Аркадий, Иоанн, участвовавший в чуде Знамения Богородицы; слава о его святости и чудесах над бесами послужила поводом к составлению сказания о поездке его в Иерусалим на бесе.

Монашество.

Но главным средоточием святой жизни были монастыри. За стенами монастыря грубым страстям давался полный простор; в монастыре был совершенно другой мир, где дух господствовал над плотью, мир дивных сказаний об иноческих подвигах, видениях, чудесах, сверхъестественной помощи в борьбе с бесовской силой. Подвиги монахов — богатырей духа — были поразительнее всех прежних подвигов богатырей физической силы, сияли, как выражался святитель Кирилл туровский, выше мирской власти. Этим объясняется стремление в монастырь всех лучших людей времени, стремление по крайней мере хоть перед смертью облечься в иноческий образ, которое церковь должна была даже сдерживать. Игумен Поликарп с трудом уговорил отказаться от пострижения великого князя Ростислава, представляя ему, что князьям Бог повелел жить в миру, творить суд и правду и соблюдать данную присягу. Умирая без пострижения, Ростислав горько жаловался на то, что его удержали от монашества. Некоторые поучения старались внушать, что не спасут человека один пост и черные ризы, когда он имеет злобу и неправду делает. Монастыри стали появляться у нас с самого начала христианства в Киеве и Новгороде. «Много монастырей, — говорит летописец, — поставлено от князей и бояр, но не таковы они, как те, которые поставлены слезами, постом и бдением». Таким монастырем, какой был нужен для юного христианского общества, со времен Ярослава и Изяслава явился монастырь Киево-Печерский, основанный Антонием и Феодосием.

Преподобные Антоний и Феодосий.

Преподобный Антоний был родом из Любеча. Пострижение свое он получил на Афоне, куда отправился для удовлетворения своего стремления к иноческому совершенству. Игумен монастыря, в котором он подвизался, понял, какую пользу его подвиги могут принести в России, и сказал ему: «Иди опять на Русь, и да будет на тебе благословение Святой Горы, ибо от тебя имеют произойти многие черноризцы». Антоний пришел в Киев, обошел все монастыри, но ни в одном не нашел такой строгой жизни, к какой привык на Афоне, и в 1051 году поселился в пещере недалеко от города. Скоро узнали о подвижнике люди, стали приходить за благословением, а некоторые просились к нему на сожительство. Первый поселился в его пещере пресвитер Никон, постригавший потом всех, кого принимал Антоний. За ним пришел Феодосий.

Преподобный Феодосий был родом из Василева, но всю молодость провел в Курске, куда переселился с родителями. Еще 14 лет он лишился отца и попал в руки матери, одной из тех матерей, которые любят деспотически. Мальчик рано выучился грамоте, стал читать книги, увлекся мыслями в иной мир и предался аскетическим подвигам. Домашняя жизнь не представляла удобств для этих подвигов, против которых сильно протестовала любовь матери, и Феодосий бежал из дома с прохожими паломниками, увлеченный их рассказами о святых местах. Мать воротила его с дороги и день после этого держала в оковах. Через несколько времени Феодосий снова бежал от нее в соседний город, где приютился у священника и пек просфоры для церкви; но мать нашла его и здесь и опять воротила домой. Она бранила его за то, что он отдавал свое платье нищим и хотел ходить в рубище; однажды увидала на нем вериги, которые резали его тело до крови, с сердцем сорвала их и больно его побила. Препятствия только усиливали аскетическую настроенность юноши; у него не выходили из ума слова Спасителя: «иже любит отца или матеро паче Мене, несть Мене достоин». Он в третий раз бежал из дома и явился в Киев, чтобы поступить в один из монастырей. Нигде не приняли нищего скитальца, который не мог дать за себя вклада. Наконец он нашел себе убежище по сердцу, пещеру Антония. Антоний (в 1052 г.) его принял и велел Никону постричь его. Через 4 года мать и здесь нашла Феодосия, но не могла уже воротить его домой. Желая умереть вблизи сына, она сама постриглась в женской обители святого Николая на Аскольдовой могиле. Братья Антониевой пещеры подвизались в строгом посте и трудах. Феодосий трудился не только за себя, но и за других, делая часть их работы; в знойные ночи он выходил обнаженный на болото; комары мириадами впивались в его тело, а он спокойно прял волну и целую ночь пел Псалтирь.

Одним из самых ранних пришельцев в пещеру Антония был Моисей Угрин, слуга святого князя Бориса, уцелевший после резни на реке Альте. Во время нашествия Болеслава на Русь он попался в плен к полякам и достался одной панне, которая 6 лет мучила его, склоняя на любовь. Он тайно от нее успел постричься от одного странствующего инока. Измученный истязаниями и оскопленный злой госпожой, по освобождении от нее он провел остаток жизни в пещере Антония. При великом князе Изяславе явились к Антонию один знатный дружинник князя скопец Ефрем и сын другого дружинника, Варлаам. Скоро в пещерной общине произошли важные перемены. Никон удалился в Тмуторакань, где основал новую обитель. Ефрем уехал в Царьград, где стал заниматься списыванием книг для России. Потом и сам Антоний удалился в затвор на соседнюю гору, поставив игуменом Варлаама. Он жил в затворе до самой кончины (в 1073 году), только изредка принимая участие в делах обители. В игуменство Варлаама братья выпросили у князя Изяслава всю гору над пещерой, построили на ней, вместо прежней пещерной церкви, новую деревянную церковь во имя Успения Божией Матери, поставили келии, оградили все тыном и таким образом с 1062 года открыли Печерский монастырь, пошедший, по замечанию летописца, от благословения святой горы. После Варлаама игуменом (в том же году) сделался преподобный Феодосий.

Устройство Киево-Печерского монастыря.

С самого же начала своего игуменства преподобный Феодосий принялся за устроение монастыря. Число братии возросло до 100, и он позаботился введением между ними общежития. По его просьбе, Ефрем прислал из Царьграда устав Студийского монастыря, который и был положен в основание жизни в Печерском монастыре. Святой игумен принимал живейшее участие в спасении каждого брата, давал каждому спасительные советы, поучал братию в церкви; свои поучения говорил он тихо, с мольбой; во время обличительной речи из глаз его текли слезы. Он часто обходил келии, чтобы узнать, нет ли у кого, сверх общих, своих вещей, пищи или одежды, и все подобное предавал огню.

Даже ночью неусыпный игумен, ходя по монастырю, слушал у дверей келий, что делает каждый брат, и если слышал праздную беседу сошедшихся монахов, то ударял в дверь жезлом, а наутро обличал виновных. В положенное время ворота обители запирали и никого не пускали ни в монастырь, ни из монастыря. Вратарь однажды не пустил в монастырь самого великого князя. Первыми добродетелями иноческой дисциплины были послушание и смирение. Вся жизнь иноков проходила в долгих церковных службах и тяжких трудах. Пища была скудная и малопитательная, да и ее многие вкушали в самом малом количестве и через день. О материальном обеспечении монастыря не заботились ни игумен, ни братия, твердо веруя, что Питающий птиц небесных пропитает и Своих рабов; случалось, что с вечера не знали, чем будут питаться завтра; при всем том монастырь на последние средства помогал нищим. Когда обитель несколько обогатилась, Феодосий отчислил на бедных десятую часть ее доходов и устроил особый двор, где жили нищие, калеки и больные; кроме того, каждую субботу из монастыря отсылался воз хлебов по тюрьмам.

Феодосий был во всем примером для братии. Никогда не видали его праздным; он носил воду, рубил дрова, работал в пекарне; ел один сухой хлеб и щи без масла; лежа не спал, а только дремал немного сидя и, очнувшись, спешил продолжать свою непрестанную молитву; тела никогда не мыл, кроме лица и рук; одежду носил в заплатах, так что в этом нищем старце нельзя было и узнать знаменитого игумена, которого уважал сам великий князь. Раз он возвращался ночью от Изяслава. Возница не знал его и сказал грубо: «Ты, монах, всегда празден, а я постоянно в трудах; ступай на лошадь, а меня пусти в колесницу». Феодосий смиренно послушался и повез слугу. Последний со страхом узнал свою ошибку, когда увидел, как Феодосию кланялись, слезая с коней, встречные бояре, но Феодосий успокоил его и накормил в монастыре. Он часто ходил с наставлениями в дома мирян, своих духовных чад; по ночам иногда ходил в жидовскую часть Киева спорить с евреями, желая или обратить их ко Христу, или потерпеть от них мучение. Бедные, угнетенные в судах, находили в нем заступника, и судьи перерешали дела по просьбе уважаемого игумена. Феодосий имел большой вес у князя Изяслава. Когда Святослав отнял престол у Изяслава, один Печерский монастырь оставался верен изгнанному великому князю. Святослав, однако, терпеливо выслушивал обличения в неправде от преподобного Феодосия и не смел гневаться на него. Однажды Феодосий, придя к князю, застал у него музыку, песни и пляски скоморохов. Святой сел поодаль и со слезами заметил Святославу: «Будет ли так на том свете?» Великий князь велел прекратить игры, и с тех пор они всегда умолкали, когда докладывали о приходе Феодосия. Святослав так уважал святого мужа, что говаривал ему: «Если бы отец мой встал из мертвых, я так не обрадовался бы ему, как твоему приходу». Так же относились к Феодосию многие бояре. Между ними замечателен варяг Шимон, обращенный Феодосием из латинства, известный по своему участию в строении печерской церкви. В 1074 году мая 3-го преставился великий игумен, обещав перед кончиной молиться за монастырь и быть непрестанно духом с братией. Печерское предание приписывает ему и другое обетование: что всякий, положенный в стенах обители, будет помилован от Бога; предание это в старину было предметом общего народного верования.

При игуменах Стефане, Никоне и Иоанне в течение 15 лет производилось строение великой церкви во имя Успения Богоматери, начатое еще при Антоние и Феодосие в 1073 г. и оконченное освящением храма в 1089. Необычайные знамения окружали и строение, и освящение этой главной святыни Киева. Варяг Шимон два раза видел в видении изображение будущей церкви и, явившись к Феодосию, дал ему откровенную свыше меру ее и богатый вклад на построение. Сама Богоматерь послала мастеров из Царьграда и, заплатив им за труды вперед, дала им для храма Свою икону и мощи семи мучеников. Небесная роса указала место для храма, а небесный огонь очистил это место от зарослей. Сами пришли иконописцы из Царьграда, нанятые там преподобными Антонием и Феодосием, спустя уже 10 лет после кончины этих святых. В 1091 г. в великую церковь перенесены из пещеры мощи преподобного Феодосия.

Прославлялась обитель и святыми иконами. Таковы были из сподвижников преподобного Феодосия: святой Исайя Ростовский, святой Стефан — преемник его по игуменству, потом епископ Волынский, провидец Иеремия, помнивший еще крещение Русской земли, нестяжательный Григорий, утопленный князем Ростиславом за обличения, безмездный врач Агапит и другие. Особенным уважением пользовался подвиг затворничества. Кроме преподобного Антония и Моисея Угрина, этим подвигом прославился преподобный Исаакий. Семь лет провел он в пещере в подвигах и в борьбе с бесами и однажды подвергся такому сильному бесовскому искушению, что дошел до потери сознания и телесных сил; нужны были многие годы, чтобы святой подвижник оправился от болезни, но, выздоровевши, он опять ушел в затвор, где и подвизался до смерти. Из иноков, подвизавшихся после Феодосия, замечательны: известные нам Евстратий, Пимен Сухой, Кукша, иконописец Алипий, игумены Стефан, Никон и Поликарп. Из затворников известны особенно: Феофил, 12 лет не видавший солнца в пещере, плакавший день и ночь; он скопил целый сосуд своих слез, а ангел пред его кончиной показал ему еще другой сосуд слез, которые он ронял на пол и которые превратились в благовонное миро; Никита, бывший после епископом в Новгороде; через год своего затвора он подвергнулся искушению человеческой славы — по внушению беса, явившегося ему в виде ангела, перестал молиться, стал читать книги и сделался изумительным учителем, но опытные иноки, заметив, что он знал наизусть весь Ветхий Завет, а Нового не читал, поняли его состояние и молитвою отогнали от него беса; после этого его нужно было снова учить грамоте, потому что он все забыл, что знал. Третий затворник Иоанн (Многострадальный) замечателен своею борьбою против плотской страсти; 3 года он не вкушал пищи по 3 — 7 дней и носил вериги, потом 30 лет провел в пещере, наконец, закопал себя в землю по грудь и пробыл так весь великий пост, претерпевая величайшие мучения от жара и судорог во всем теле; огненный змей палил его пламенем и грозил пожрать; в самый день Пасхи молния ударила в змия, он исчез, и страсть навсегда потухла в подвижнике. От тяжелого затворнического подвижничества неопытных иноков в монастыре старались отговаривать и требовали от них общего жития в послушании игумену. Подвигом послушания и смирения особенно прославился князь Николай Святоша, проведший 6 лет искуса в унизительной для князя службе на поварне и привратником, несмотря на то, что против этого сильно восставали его братья, князья черниговские. Достопамятны многие другие иноки: знаменитый отец русской истории летописец Нестор, Прохор лободник, чудесно производивший во время голода хлеб из лободы и соль из золы, подвергшийся за это корыстолюбивой зависти великого князя Святополка; Феодор и Василий, убитые сыном Святополка Мстиславом. Бес в образе Василия сказал князю, что Феодор нашел клад в своей пещере; князь потребовал этого клада себе, но Феодор после долгой борьбы с корыстолюбием дошел до того, что забыл самое место клада; гнев князя поразил обоих подвижников.

Значение Киевской обители.

Печерский монастырь мало-помалу сделался образцом для всех других монастырей и получил огромное влияние на религиозность русского народа вообще. Из него аскетическая настроенность распространялась и в обществе; благочестие понималось в тех именно формах, в каких проявлялось оно здесь. По своей славе он считался старейшим между всеми монастырями; в XII веке игумен его Поликарп получил сан архимандрита. Из Печерской обители брали игуменов в другие монастыри и иерархов для епархий; более 50 человек из ее иноков занимали епископские кафедры; выходцы из нее всюду разносили ее дух, устав, и творения ее подвижников Иакова, Нестора, Симона, Поликарпа. Каждый ее постриженник, где бы ни довелось ему жить, хранил к ней трогательную любовь и старался по крайней мере под старость, перед смертью воротиться в ее стены. Симон Владимирский называет блаженными тех, которые погребаются в священной печерской земле. В письме к иноку печерскому Поликарпу он писал: «Кто не знает красоты церкви владимирской и другой суздальской, которую я выстроил? Сколько городов и сел принадлежат им! По всей земле той собирают десятину, и всем этим владеет наша худость. Но пред Богом скажу тебе, всю эту славу и власть вменил бы я в прах, лишь бы Бог привел мне хоть хворостиною торчать за вратами или сором валяться в монастыре Печерском и быть попираемому людьми». По мере распространения славы своей обитель обогащалась пожертвованиями князей и других благочестивых людей и стала богатейшим монастырем в России. Князь Ярополк Изяславич дал ей три волости, дочь его — 5 сел, Ефрем епископ суздальский — двор в Суздале с церковью и селами. Монастырь получил возможность возводить богатые постройки и совершать дела благотворительности в самых обширных размерах.

Другие замечательные монастыри.

Вслед за Киево-Печерским монастырем возникали новые обители во всех русских городах, преимущественно с половины XII века. В одном Киеве их было до 17; в Переяславле и Чернигове было по 4 монастыря, в Галицком княжестве 3, в Полоцке, по житию святой Ефросинии, значится тоже 3, кроме ее Спасского монастыря, а в Смоленске, по житию святого Авраамия смоленского и по летописи — 5 монастырей. Преподобный Авраамий подвизался к концу XII и в начале XIII в. Раздав свое богатство нищим, он несколько времени юродствовал по улицам, потом поступил в монастырь. Здесь, постоянно занимаясь книгами, он дошел до такой мудрости, что сделался любимым учителем и священником всего города. Из зависти к его славе, против него восстало городское духовенство и обвинило его перед епископом в ереси, но он скоро был оправдан своим благочестием и чудесами, и был поставлен игуменом Ризположенского монастыря, который своим мудрым управлением успел довести до высокого духовного совершенства. В юго-западной Руси возникновение обителей стеснялось набегами половцев и усобицами князей. Благочестивые иноки любили уходить для основания монастырей особенно на север, где было более покоя, и где, кроме того, сама природа с своими лесами представляла прекрасные места для монашеских подвигов.

В одном Новгороде было до 20 монастырей, а по всему пространству новгородских владений более 30. Первое место между новгородскими монастырями занимал основанный Ярославом Юрьев монастырь, настоятель которого носил титул архимандрита. За ним более других пользовались уважением Антониев и Хутынский. Первый основан в начале XI века преподобным Антонием Римлянином, который, удалившись от гонения, воздвигнутого в Риме на православных, приплыл на камне в Новгород и спасался здесь в своем монастыре 40 лет; второй основан в конце XII века преподобным Варлаамом на пустынном месте в 10 верстах от Новгорода. В Ростовской земле также было довольно монастырей — в Ростове было их 2, в Суздале 4, во Владимире 5, Переяславле, Костроме, Нижнем, Ярославле по одному. Первым монастырем с настоятельством архимандрита был здесь Рождественский владимирский, основанный Всеволодом III в 1192 г. Богатством своим славился монастырь Боголюбов, основанный в 1158 году Андреем Боголюбским. В начале XIII века супруга Всеволода III Мария создала владимирский Успенский монастырь, в котором и почила вскоре после своего пострижения. В Ризположенском суздальском монастыре (с 1227 г.) спасалась другая княгиня Евфросиния, дочь Михаила Черниговского, прибывшая в Суздаль невестою суздальского князя, но не заставшая его в живых († 1250 г.).

Многие из упомянутых монастырей, как и Киево-Печерская лавра, владели недвижимой собственностью и рабами. Так, до нас дошли: грамота великого князя Мстислава Юрьеву монастырю (1128 г), на село с данью, вирами и продажами; грамота Варлаама Хутынскому монастырю на земли, разные угодья, челядь и село; купчая и духовная Антония Римлянина его монастырю тоже на земли и рабов и другие. Имущества монастырей, кроме содержания обителей, везде назначались еще на дела благотворительности, которые давали монастырям высокое общественное значение.