Стоя на четырех крепких лапах, я, лев из колена Иудина, прислушивался к звукам пустыни. Было утро, и я хотел утолить голод. Мои уши улавливали каждый шорох и писк.

Ночью я спал, свернувшись клубком, в укрытии у подножия горного хребта, уходящего далеко вниз, к реке, где было больше деревьев и добычи, но и больше людей, а от них исходила опасность, хотя любого человека я мог убить ударом лапы. Иногда по ночам я подкрадывался к их домам с подветренной стороны так тихо, что меня не замечали сторожевые собаки, и принюхивался к дразнящим запахам еды.

Я не знал, где люди берут пищу, если не охотятся, и пришел к выводу, что они едят друг друга по какому-то правилу – наверное, в первую очередь съедают больных и слабых.

Я был главным зверем в округе.

Я медленно отошел от скал на открытое место и услышал, как под слоем сухой травы шевелится ящерица, мгновенно выкопал ее, прижал к земле лапой, она вырвалась, побежала, но в два прыжка я настиг ящерицу и отгрыз ей голову. Затем все съел. Этого, конечно, оказалось мало, чтобы насытиться. Впереди был день, и, чтобы пережить его, мне необходимы были силы, которые дают живые существа, пожираемые мной.

Моя голова была наполнена разными сведениями о мире. Иногда мне даже казалось, что я понимаю, зачем существуют люди, но не мог сосредоточиться на этой мысли. Люди мне были противны. Еще больше меня раздражали их голоса – когда они кричали что-то друг другу или своему Богу, эти звуки воплощали бесконечное самодовольство и смерть.

Иногда я лежал под каким-нибудь одиноким деревом на краю утеса, вытянув передние лапы и помахивая хвостом, вглядывался в пустыню и видел темные облака, похожие на скопления тысяч мух, которые двигались над самой землей в горячем воздухе. Это были слова, отторгнутые людьми. Они выстраивались в строки, которые все вместе составляли книгу пустыни. От них исходил гул, как от роя ос. Иногда я пробовал догнать их и схватить, но это было невозможно.

Я медленно спускался по склону горы к ручью, где виднелись зеленые кусты, там можно было поймать мышь или невнимательную птицу.

Я шел через ровное открытое место; спрятаться, если что, было негде, но лев не испытывает необходимости прятаться там, где он единственный безраздельный хозяин.

Я чувствовал свою силу, однако какое-то древнее наитие все равно подсказывало, что нужно быть настороже, поэтому иногда я останавливался, внимательно смотрел по сторонам и принюхивался. Самое неприятное, что я мог почуять, – это дым костров кочевников, а еще – запах другого льва, если он вторгся на мою территорию. Но я понял, что днем раньше в мою часть пустыни соперник не забредал и не оставил своего запаха, а что было до этого, уже не имело значения в нашем беспамятном мире, где все живут даже не днем, а мгновением, за которое можно стать или победителем, или жертвой.

Я заметил крупного аппетитного паука, подскочил к нему, но он успел юркнуть в щель. Чуть дальше я услышал шорох за камнем, кинулся туда, это был тушканчик, но он тоже успел нырнуть в свою нору. Выпустив когти, я сунул лапу в нору, но она была слишком узкой и глубокой, и тушканчик остался жив. Это немного раздосадовало меня – глупый тушканчик не понимал, что от него будет больше толку, если его съем я, большой и красивый зверь, повелитель этих мест. А он спрятался в свой бессмысленный лаз.

Дальше я шел осторожно, потому что левее, на другой стороне балки, часто появлялись люди, разводили огонь и ставили шатры из козьих шкур. Там находился черный камень размером с крону небольшого дерева. Возле него люди общались со своим Хозяином. Камень помогал им в этом. Иногда я, спрятавшись среди скал, наблюдал, как люди стоят перед черным камнем на коленях, что-то вопят, а потом откалывают от него куски и уносят с собой. Темные скопления слов вились вокруг камня, но люди их не замечали.

Я осторожно выглянул из-за скалы: на этот раз возле камня никого не было, он возвышался над множеством обычных камней, лишенный без людей какой бы то ни было силы.

Наверное, когда-то, во время бури, он скатился с горы и застыл так, размышляя, низвергнуться ему на самое дно долины либо остаться здесь.

Его вершина была убелена пометом птиц.

Я пробрался сквозь сухие колючие кусты, затем, неслышно ступая, прошел сквозь заросли камыша, надеясь внезапно застать какую-нибудь добычу на берегу, но там никого не оказалось, только на глине у самой воды были следы, оставленные диким козлом, и лежало несколько серых перьев, которые, наверно, потеряла птица, когда чистила себя клювом. Я понюхал эти перья.

Рядом на камнях журчала прозрачная вода. Я никогда не пил воду и не купался в ручье, как это делают некоторые звери, даже мысль опустить в воду лапу пугала меня – казалось, я тут же промокну насквозь и растеряю всю свою ловкость и мощь.

Я услышал тихий гул, поднял голову и увидел, что живое темное облако повисло над противоположным высоким берегом ручья. Быстро меняя очертания, оно отплыло назад и в сторону, и от него осталась только небольшая часть, которая выглядела так:

Я сразу понял, что это: облако предупреждало меня, что там был враг. Я мог убежать, но не стал этого делать, ведь был взрослым львом, властелином, и должен был доказать это себе, жителям пустыни, живому облаку слов и своему, пока еще незримому врагу.

Я не боялся его, потому что не боялся смерти. А смерти не боялся потому, что никогда не разделял мир на живые и неживые предметы, то есть не видел особой разницы между змеей и палкой, камнем и птицей, между мертвым человеком и живым. Если хочешь быть смелым, не надо заранее в своем уме признавать силу противника, и, если он просто останется безобидной частью пейзажа, ты победишь.

Темное облако висело над другим берегом ручья, где начиналась чужая территория – земля другого льва, которого я никогда не встречал, но знал о его присутствии по запаху меток, оставленных им. Смелость и любопытство взяли верх над осторожностью, я перепрыгнул через ручей, заметив, как на миг отразилось в воде мое длинное мускулистое тело, и взбежал по крутому глинистому берегу наверх, чтобы скорее встретиться с врагом.

Это была большая змея. Коричневая, с черными пятнами. Она ждала меня на открытом ровном месте, похожем на маленькую арену. Она давно поняла, что я нахожусь рядом, и могла спрятаться, уползти в темную щель, но тоже посчитала бегство недостойным своей опытности. Змея надменно наблюдала, как я приближаюсь.

Она сделала молниеносный выпад, подняв облачко пыли, но была еще слишком далеко, чтобы достать меня. Я отскочил в сторону и уселся возле небольшой скалы, на которую в случае чего можно было запрыгнуть. Я принял такой вид, будто змея меня не интересовала, и стал неторопливо вылизывать лапу. Змея тоже замерла, не сводя с меня взгляда. Прошло несколько минут, змея не выдержала и стала медленно отползать к груде камней позади нее, среди которых могла оказаться в безопасности. Но я не хотел отпускать змею. В три прыжка я обогнул ее и перегородил дорогу к спасительным камням. Змея сделала вид, что собирается ползти вниз, к ручью, но вдруг снова прыгнула на меня, и в этот раз я едва успел увернуться.

Опасность только раззадорила меня, я стал бегать вокруг змеи, то приближаясь, то отскакивая, когда понимал, что она вот-вот сделает очередной бросок. Мне было легко двигаться, а ей, чтобы не терять меня из виду, в какой-то момент приходилось либо перемещать все свое длинное тело, что было неудобно, либо крутить головой, и если змея выбирала второе, то в момент, когда она отворачивалась, у меня появлялась возможность ударить ее лапой чуть ниже головы и отскочить обратно. Я с упоением чувствовал, как мои острые когти пронзают ее шкуру, не нанося, впрочем, сильного вреда. Но раз за разом я удачно проделывал это, и змея начала злиться, терять терпение, а злость мешала ей сосредоточиться и сделать единственный точный выпад, который мог кончиться для меня плохо, учитывая количество яда в ее белых зубах.

Во время этого противостояния, похожего на танец, тело змеи принимало форму разных угрожающих букв. Мы обменивались знаками, и это был очень серьезный разговор.

В очередной раз избежав ее укуса, когда она сделала бросок, но еще не успела принять оборонительную позу в форме буквы , я выбрал мгновение, приблизился, схватил ее за горло и сжал челюсти как можно сильней. Ее шипение раздавалось у меня возле левого уха, она бешено извивалась, но я пошире расставил лапы, чтобы не упасть, и ждал, когда у нее кончатся силы. Ждать пришлось долго, и вот змея, наконец, обмякла. Я разжал челюсти, одновременно мотнув головой, чтобы отбросить змею от себя, и прыгнул в противоположную сторону, ведь она могла лишь притвориться мертвой. Но змея уже умерла – ее жирное коричневое тело было неподвижным. И аппетитным.

Я набросился на добычу и стал пожирать ее, урча, пачкая морду в крови и внутренностях. В это мгновение я остро почувствовал могущество своего рода, во мне рычали тысячи моих предков, я был олицетворением их бесконечных побед, их выносливости и ума. Они не умели разговаривать с Богом, как люди, но их дикая ярость была лучшей молитвой. Я хотел издать торжествующий рык, но вместо этого из моей пасти раздалось хриплое шипение, как будто во мне заговорил дух убитой змеи. Я подумал, что из-за тихого и по большей части одинокого образа жизни разучился рычать так, как полагается льву.

От змеи осталась только голова. Глаза ее были наполовину прикрыты, а рот со страшными зубами крепко сжат – перед смертью она в отчаянии вцепилась в пустоту.

Я направился обратно на свою территорию, вновь перепрыгнул через ручей, но на этот раз не рассчитал, и мои задние лапы и хвост окунулись в воду. Выбравшись на берег, я посмотрел на хвост – вымокнув, он выглядел жалко.

По склону горы я поднялся на равнину. Я так объелся змеей, что шел с трудом. Поединок занял несколько часов, которые показались минутами. Солнце к полудню раскалило пустыню так, что камни жгли лапы, если стоять на месте или медленно идти, поэтому я собрался с силами и побежал.

Там, дальше, в скалах, была скрытая от посторонних глаз пещера, где я решил поспать и переварить пищу. Я торжествовал, победа над змеей придала мне еще больше уверенности в том, что все вокруг здесь именно моя территория, мой дом, где я волен убивать и миловать, если сыт и спокоен. Слева на песке я заметил крупного скорпиона, который замер, почуяв меня. В другой раз я поймал бы его и съел, предварительно откусив ему ядовитое жало молниеносным движением, но сейчас мне было не до него. Моя недавняя победа была слишком серьезной, чтобы отвлекаться на скорпиона. И эта победа требовала какого-то продолжения. Я решил, что высплюсь в пещере и ночью, когда станет прохладнее, отправлюсь еще дальше на юг, где за холмом начинается территория львицы. Главное, чтобы она вспомнила меня и не была в компании другого льва. Я давно не видел ее, с тех пор, как пустыня несколько дней цвела после дождя.

Повернув на запад, я приближался к месту, где люди прятали в каменных гробах своих мертвецов. Не понимаю, зачем люди это делают, ведь всегда найдутся звери и птицы, которые захотят съесть мертвое тело: шакалы, вороны, грифы. Зачем же прятать тело в землю? К тому же иногда одни люди закапывают мертвого, а через несколько дней приходят другие и выкапывают, чтобы снять с него одежду и украшения. Жалкие люди, они стесняются своей наготы и стремятся к тому, чтобы повесить на себя как можно больше несъедобных драгоценностей, от которых нет никакого толка, кроме блеска.

Иногда я видел, что над свежими могилами висели скопления букв. Они соединялись в слова, которыми человек пользовался при жизни. Вид некоторых слов был настолько ужасен, что не хотелось не только вникать в их смысл, но даже смотреть на них. Это живое облако над могилой исчезало, когда перечислялись все слова, которыми пользовался умерший. Обычно последними появлялись проклятия, мольбы, обвинения, нелепые просьбы и взывания к богам, а потом ветер уносил все это, как шелуху.

Однажды над могилой старца, которого люди считали святым, три дня висело слово

Я обогнул кладбище и уже хотел прыгнуть через узкую и глубокую расщелину, за которой начиналась одному мне известная тропа через белые холмы, гладкие и совершенно пустые, но подул западный ветер, и вместе с его горячей волной донесся запах свежего мяса. Это удивило меня, я остановился.

На моей территории не должно было быть никакого мяса, потому что не должно было быть других охотников, кроме меня. Может быть, гриф откуда-то принес в лапах свою добычу? Но тогда почему мясо свежее? Кто осмелился?

Хотелось скорее попасть в прохладную пещеру, которую я делил с летучими мышами, и залечь спать, но теперь надо было выяснить, что происходит в моих владениях, поэтому я повернул на запад и, пригибаясь к земле, побежал туда, откуда шел запах. Я понимал, что придется сделать крюк, но это было необходимо – никогда нельзя терять контроль над своей территорией, ничего нельзя выпускать из виду. Оставишь что-то на потом, и этим сразу воспользуется враг.

Все, что у тебя есть, – это твоя шкура и территория. Береги их. Будь очень внимателен.

Я остановился возле высохшего дерева, которое торчало из земли, как огромная костлявая лапа, и снова принюхался. Запах мяса стал сильнее. Когда-то давно, еще до моего рождения, на этом месте был сад и дом. Жил человек. Может быть, с семьей. Наверное, хотел держаться подальше от себе подобных и ушел далеко в пустыню. Я его понимаю. Я сам ненавижу людей и живу один. Пожалуй, я мог бы даже испытывать симпатию к человеку, который ненавидит других людей, ведь это настоящий мудрец.

От сада, который он возделывал, осталось только это голое дерево, настолько бесполезное, что в полдень даже не отбрасывало тени, в которой можно было бы спрятаться от солнца. А дом этого отшельника превратился в груду серых камней, только одна стена, с маленьким оконцем сверху, еще продолжала стоять. Запах мяса доносился откуда-то из-за нее.

Я стал тихо приближаться к этой стене, чувствуя, что к мясному духу примешивается еще какой-то запах, но не мог понять какой. И в этот момент у меня зачесались яйца.

Где-то рядом мог поджидать враг, нельзя было отвлекаться, но зуд стал таким, что я не выдержал, остановился, сел, вытянул в небо заднюю ногу, зажмурился и начал сладострастно вылизывать яйца своим шершавым языкам, урча от удовольствия.

Наверное, лев необычно выглядит за этим занятием. Что думает пятнистая гиена или какой-нибудь ихневмон, когда застигают царя пустыни в такой позе? Ненавидят ли меня больше обычного? Или наоборот – это как-то сближает нас, зверей, в глазах друг друга? Интересно, а любит ли меня какое-нибудь создание? Или мною, хозяином горячих камней, можно только восхищаться издалека, с безопасного расстояния? Вряд ли меня любят мыши, которых я обычно пожираю. И люди тоже вряд ли. Другие львы? Львица, к которой я решил наведаться ночью? Ее отношение ко мне нельзя назвать любовью, она просто покорно соглашается вступить со мной в близость то ли от страха, то ли от скуки.

Думаю, любви вообще нет. Есть только желание избавиться от страха и скуки, хотя некоторые создания настолько глупы, что не знают скуки, им остаются только неутомимая деятельность (какое-нибудь бесконечное рытье нор) и страх. Мне знакомо слово «ахава», придуманное людьми, потому что оно часто мелькает в раскаленном воздухе пустыни, не принадлежа никому и пугая птиц. Буквы Алеф, Хет и Бет, из которых оно состоит, то и дело исчезают и заменяются другими буквами, и получается что-то иное, например слово «захав», обозначающее металл, ради которого живые люди выкапывают мертвых.

Вылизывание яиц. Иногда так увлечешься этим процессом, что кажется: если прекратишь их вылизывать, жизнь прекратится. «Я тоже наделен способностью разжигать страсти, – думал я, работая языком, – способностью превращаться в навязчивую идею, быть недоступным и вынуждать людей совершать нелепые действия (например, лезть на дерево, спасаясь от меня), ведь недаром моя шкура золотистого цвета, хотя в последнее время немного выцвела. И на ней кое-где появились черные полосы, будто от ударов бича Господня».

Вдруг что-то зашуршало совсем рядом, я вскочил на четыре лапы, но заметил гигантских людей слишком поздно. Их было двое, они появились из-за стены. Тот, что оказался ближе ко мне, бросил сеть, я прыгнул в сторону, но запутался в сети и мгновение спустя оказался подвешенным в ней, как в мешке.

– Вот он, барханный кот! – сказал мужчина, держащий сеть. – Маленькая хозяйка будет довольна. Такого она и хочет, полосатого. Смотри, Мордехай, какой он сердитый. А какие уши! Не думал, что мы так легко его поймаем.

– А я и не сомневался, я же говорил, что он на мясо обязательно придет, – ответил второй мужчина.

Я захрипел и забился в сети, сделав отчаянную попытку вырваться, и они засмеялись.