Когда люди узнали, что я перебрался из Кафарнаума в Хоразин, ко мне снова потянулась череда больных, увечных и тех, кто просто нуждался в утешении и совете. Чаще стали приходить люди, которые просили меня стать судьей в том или ином деле, но я старался избегать этой роли, чтобы не дразнить власть, и отправлял их либо к старшему раввину, либо в канцелярию римского гарнизона. Приходили простаки, которые хотели всего лишь поглазеть на меня и поцеловать мою сандалию.

Я принимал людей в одной из комнат первого этажа. Там был деревянный пол, а через два окна проходило достаточно света. В углу – очаг с дымоходом. По моей просьбе в эту комнату был внесен стол с поверхностью из мрамора, а на полках я расставил горшочки со снадобьями и разложил инструменты, в том числе новые, специально выкованные по моим рисункам, – работу искусного кузнеца оплатили наши хозяйки.

Посоветовавшись с учениками, я стал брать плату за лечение, в основном с людей состоятельных. Это позволило избавиться от тех, кто хотел просто поболтать с известным учителем о какой-нибудь ерунде – например, о том, можно ли на праздник Пурим печь печенье в форме ушей любовника царя Артаксеркса, – тем самым растрачивая и мое, и свое время.

К тому же мы прекрасно знали, насколько зыбким является любое благополучие, и хотели скопить на будущее немного серебра.

Вырвать зуб и обработать рану настойкой – один ассарий.

Вырвать коренной зуб – два ассария.

Вправить вывих – одна драхма.

Наложить дощечки и зафиксировать сломанную руку – две драхмы.

Утешительная беседа с тем, кто всего боится, – одна драхма.

Молитва за богатого и грешного человека – один серебряный сикль.

Исцеление того, кто беснуется в новолуние и без ума лезет то в огонь, то в воду, – три драхмы.

Почистить и прижечь гноящуюся рану – три драхмы.

Благословение на паломничество в Храм – два ассария.

Благословение на торговую сделку – цена по договоренности.

Средство от мужской слабости – три драхмы.

Обрезание младенца – пять ассариев.

Предсказание больному смерти с точностью до года – семь драхм.

Предсказание больному смерти с точностью до полугода – десять драхм.

Зелье от укуса змеи – бесплатно.

Окуривание дома фимиамом от злых духов – четыре драхмы.

Сведение бородавки – три лепты.

Приворот умного мужчины – пятнадцать драхм.

Приворот обычного мужчины – пять драхм.

Легиним желчи льва (для ритуала ослабления врага) – один сикль.

Сосуд настойки от бессонницы (полынь, хмель, мята) – две драхмы.

Судороги, удушье, черная болезнь, избавление от ночных кошмаров, ревматизм и насморк… То, что человек получает даром, имеет для него малую цену, это относится и к исцелению. Я брал с людей деньги и тем самым помогал им ощутить радость от того, что здоровье можно купить. Купить! Прямо сейчас! А не ждать годами бесплатной милости капризного Бога, как это делают калеки и прокаженные возле Шилоахской купели.

Когда ко мне приходили искать утешения истеричные женщины, я часто совокуплялся с ними во врачебной комнате, и это было лучшее, что я мог для них сделать. Иногда они оказывались девственницами, и я брал с них обещание никому не говорить о происшедшем, чтобы меня не преследовали их родственники. Некоторые приходили вновь. Некоторых я пугал, чтобы не проболтались. Ничто так хорошо не связывает женский язык, как страх проклятия.

Гита и Тали ревновали меня к этим женщинам, но ничего не могли поделать. Как не в моей власти было исцелить всех вокруг, так не во власти сестер было заполучить меня всецело. Впрочем, пока в отношениях мужчины и его женщин есть какая-то незавершенность или тень обиды – эти игры и острее, и ярче.

Кстати, действенное средство для тех, кто никак не может забеременеть, – выжигание клеймом слова «пуриют» на животе женщины. Но без соития все равно ничего не выйдет.

Я чаще стал исцелять душевнобольных. Обычно им требовалось только внимание, доброе успокоительное слово. Многие врачи (и не только среди евреев) пытаются лечить своих безумных подопечных, запирая их в темных комнатах, связывая, избивая, опаивая крепким вином и заставляя слушать громкую музыку, но это глупо. И столь же бесполезно, как исцеление посредством молитв Богу, в которого давно не веришь.

Душевнобольных надо побуждать к умственной деятельности, к занятиям гимнастикой и даже к ораторской деятельности.

Признаюсь, мне нравилось брать солидные суммы с недалеких и жадных в привычных обстоятельствах людей. Выслушав жалобы на боли в желудке от какого-нибудь хозяина постоялого двора, я советовал ему есть по утрам кашу на молоке, давал маленький сосуд с миндальным маслом (принимать по утрам вместе с кашей) – и брал за это пять сиклей. На его красном мясистом лице написано: подлец и жулик! И вот, скуля от огорчения, он достает из своего пояса пять серебряных монет. Как приятно наблюдать за этим!

Но деньги я брал не со всех, хотя у меня и появилась страсть к накоплению, за которую я себя укорял. Когда приходил мучимый каким-то недугом бедняк в рваном синдоне, я, конечно, лечил его бесплатно.

Неграмотные, мелочные, пустые люди наполняли мои дни своими реальными болезнями и призрачными фобиями, а мне иной раз хотелось побеседовать с мудрым человеком. Но в Хоразине, как и везде, почти все жители влачили дремотное существование, и мне полезнее было поговорить с деревьями в саду, чем с ними, – по крайней мере, оливы и смоковницы не могли ответить какой-нибудь глупостью. Конечно, в городе жило несколько семей римской знати, в том числе префект с женой, это были образованные люди, но они, как и местное духовенство, избегали моего общества. С учениками же у меня никогда не было полного душевного доверия, и, более того, иногда я замечал, что они стыдились меня, как стыдятся отца дети, а я, что уж тут скрывать, смотрел на них немного свысока и уж точно не считал мудрецами.

Поэтому я очень обрадовался, когда однажды ко мне приехал из Дамаска ученый человек по имени Деметрий. Он поведал, что утратил радость жизни, и поэтому, когда услышал где-то про целителя из Галилеи, сразу отправился в путь. Деметрий хотел познакомиться со мной и получить лекарство от меланхолии, а я был рад лишний раз убедиться в том, что в меня верят не только болваны. Он привез новости из столицы провинции, а главное, с ним можно было обсудить вопросы медицины, поговорить о философии и поэзии.

Я подробно расспросил Деметрия обо всем, чем он занимается. Когда-то, работая в Александрийской библиотеке, я вместе с тем обучался обращению с металлами и другими веществами у одного из жрецов Гермеса и поэтому довольно быстро смог установить причину недуга Деметрия – она заключалась в отравлении ртутью, с которой он экспериментировал в своей мастерской, пытаясь отыскать дешевый способ золочения посуды по заказу какого-то торговца-римлянина. Он уже почти создал ксерион – средство для излечения и для видоизменения металлов, но вдруг впал в тяжкое уныние.

Я объяснил, что он должен вывести ртуть из своего тела, и только тогда серая, как волны Северного моря, печаль, оставит его.

– Как же это сделать, Йесус? – спросил Деметрий.

– Известно, что в мире есть семь металлов, и каждому соответствует своя блуждающая звезда, – сказал я. – Ртутью управляет Кохав, притягивая ее утром и отдавая вечером, поэтому тебе следует до восхода солнца раздеться донага на каком-то возвышенном уединенном месте, встать лицом к востоку, найти в небе звезду Кохав и громко произнести: «Возвращаю тебе твой дар!» Затем нужно до рассвета танцевать плавный танец, подставляя бока, плечи и зад свету этой звезды и похлестывая себя пучком веток цветущей жимолости, которая распускается как раз в конце месяца ийара, когда бледный лик Кохав виден лучше всего. Встретить рассвет таким образом надо семь раз либо девять раз, если после семи не почувствуешь радость жизни.

Я смог вдохновить Деметрия – он заметно приободрился, представляя, как вернет звезде ее тяжелый дар, выйдет наконец из ее тени. Мне было жаль его, ведь большую часть жизни он провел за опытами в сумрачной мастерской. Еще я сказал ему, что от меланхолии помогает закапанная в нос желчь фазана и делать это надо одновременно с манифестациями перед звездой. Деметрий записал мои советы на куске папируса.

Прощаясь, он сказал, что всегда будет рад принять меня в своем доме в Дамаске, и объяснил, как я могу его там найти. А еще он подарил мне написанную на эллинском наречии книгу стихотворений Николаоса Дамасского «Семя единорога», которая привела меня в восторг, – я знал, что этот человек был историком и учителем Клеопатры Селены, царицы Киренаики, но он оказался еще и безупречным поэтом, которого я не побоюсь назвать арбитром изящества. Эти папирусы в кожаном чехле, перевязанные лентой, стали для меня поистине царским подарком. Николаос Дамасский отрицал в этой книге все ценности мира, чтобы нежно, непринужденно, но властно воздействовать на мир.

В своей врачебной комнате я с жадным интересом слушал новости, которые рассказывали люди, приходившие из Иерусалима. Какие указы издал префект? Какие товары нынче в цене? Какие новые проповедники дали о себе знать? Что слышно о моих двойниках? Не упоминал ли меня кто-то из духовенства в публичных выступлениях? Какие военные действия начались или закончились в сопредельных странах? Не помер ли кто-нибудь из старцев Синедриона? Не появилась ли новая замечательная книга? Мне казалось тогда, что Израиль готовится к событиям, которые изменят устройство мира. И я хотел принять в этом участие.