…В толпе беженцев в направлении на Могилев устало шагают две молодые женщины. Высокая, крупного сложения, с большими сильными руками Елена Мазаник торопит свою уставшую подругу Любу:
- Скорей, Любаша, не отставай. Нам ведь только до леса добраться, а там уже не страшно. Лесом мы до самой деревни дойдем…
Люба прибавляет шагу, и Лена снова отдается своим мучительным думам о муже. Ведь они были так счастливы, так любили друг друга! И вот война. Она отняла у Лены мужа, отняла все. Единственная сестра ее, Валя, после замужества уехала из Минска в один из районов Барановичской области - в какой именно, Лена не знала, - вот и вся родня. В Минске у Лены была такая уютная квартирка, и жили они с Шурой так дружно! Оба работали, учились… И вот ничего этого нет. Одна, одна…
Мысли Лены прерывает треск автоматов. Шоссе обстреливают гитлеровские десантники. Толпа шарахается в сторону, разносятся пронзительные крики:
- Ма-ма!
- Сыночек!
- Звери! Зве-ери!
Лена хватает за руку Любу, и вместе они бегут к лесу. Тут передохнули. Поесть бы… Голодные шли они весь остаток дня и всю ночь, пока дотащились до деревни, где проживала бабушка Лены. У нее они и хотели переждать, пока наши войска отгонят гитлеровцев. Но через три дня в деревню пришли немцы, и две женщины опять убежали в лес. Долго блуждали они по лесным дорогам и, наконец, снова вышли на знакомое шоссе. Многие беженцы понуро возвращались к родным пепелищам. Лена с Любой присоединились к ним и побрели обратно в Минск.
Города не узнать: дымящиеся коробки обгорелых зданий, груды кирпича, перекрученные железные балки, выбитые окна в уцелевших домах, угрюмые лица усталых, подавленных горем людей, зловещий запах гари и тленья, и над всем этим - кривые щупальца фашистской свастики…
Когда Елена, расставшись с подругой, свернула на улицу, где был ее дом, то увидела лишь черный, обгорелый остов здания, а на месте ее квартиры зияла огромная воронка.
Ноги у Лены подкосились. Обессиленная, опустилась она на камень и долго-долго смотрела потухшими глазами на обгорелый каменный скелет - остаток своего жилища. Потом встала и поплелась прочь неведомо куда. Ночь провела на скамье в городском парке, а утром, поеживаясь от прохлады, направилась к реке Свислочь. Тут умылась и снова побрела по городу.
На улице Энгельса ее окликнул знакомый шеф-повар.
- Дядя Миша! - бросилась к нему Лена и, дав полную волю слезам, рассказала ему все.
- Куда же ты теперь? - участливо спросил дядя Миша.
Лена молчала. Что она могла сказать?
- Ну вот что, заворачивай-ка, дорогая, ко мне. Живу я с сыном, без хозяйки, не работаю и, что дальше будет - не знаю. Будем вместе делить горе.
Лена поселилась в доме дяди Миши. Несколько дней они голодали. Пришлось Лене искать работу. Недалеко от того места, где она теперь жила, в здании средней школы, разместилась немецкая воинская часть. Там за котелок супа в день она мыла полы, стирала белье, таскала воду, дрова… Так прошло два месяца. Потом она заболела, и ее прогнали с работы. Снова голод.
Недели через две знакомый дяде Мише официант предложил Лене временно поработать на кухне генерального комиссариата, и она согласилась - не умирать же с голоду!
Ее приняла заведующая кухней, немка по национальности, но с русской фамилией Иванова. Поговорив с Еленой минут пять, Иванова посадила ее чистить картошку, а сама пошла докладывать Кубе. Через некоторое время на кухню прибежала посыльная.
- Кто тут Елена Мазаннк? Вы? К генералу! Елена вошла в кабинет. У порога стояла Иванова, а в глубине комнаты за столом сидел плотный человек ниже среднего роста, с короткой толстой шеей и двойным подбородком. Лицо- красное, кирпичного оттенка. Это и был наместник Гитлера в Белоруссии Вильгельм фон Кубе.
Когда Елена вошла, Кубе бегло взглянул на нее и резко спросил Иванову:
- Эта? - и, получив утвердительный ответ, стал бесцеремонно и пристально разглядывать Лену с ног до головы.
Видимо, Кубе остался доволен внешностью и сильным сложением молодой женщины, потому что сказал Ивановой:
- Пусть работает.
- Имей в виду, - предупреждала Иванова Лену, когда они возвращались на кухню, - мы обслуживаем офицерскую столовую. Ты должна прилично одеваться, быть со всеми любезной и не заводить подозрительных знакомств. За тобой будут следить. Я тебя рекомендовала с положительной стороны, и если что - мне за тебя отвечать.
В начале 1942 года в Минск неожиданно приехала сестра Лены, Валя. Гестаповцы арестовали ее мужа, подпольщика. По слухам, он был направлен в минскую тюрьму.
К этому времени Лена уже завоевала доверие своей начальницы Ивановой и была переведена в столовую официанткой. Кроме того, жена Кубе Анита использовала ее для стирки белья. К Аните и решила обратиться Лена с горем сестры. Та выслушала просьбу и строго посоветовала Лене не вмешиваться в такие дела. Через несколько дней мужа Вали расстреляли…
Лена помогла сестре устроиться на работу, и вскоре они переселились в отдельную квартиру в том же дворе, где находился дом дяди Миши.
Прошло еще некоторое время, и Анита взяла Лену к себе в горничные.
Для Лены началась тяжелая жизнь невольницы: работа с раннего утра до позднего вечера, питание - кухонные отбросы, за малейшую провинность - лишение пищи на день и бесконечные унижения. У Кубе было трое детей. Воспитывались они в духе презрения ко всему русскому. Дети плевали Лене в лицо, называли русской свиньей. Не раз слышала Лена, как Кубе хвастал перед высокими своими гостями поголовным истреблением всех «ненадежных», сожжением целых деревень. Довелось ей однажды услышать и то, как Кубе спокойно, за рюмкой вина, сказал начальнику полиции генерал-лейтенанту Готтбергу, жаловавшемуся на перегрузку тюрем: «А ты их за ночь всех расстреляй, вот и освободишь место».
Когда в Минск возвращались карательные экспедиции с награбленным колхозным добром, у Кубе было особенно хорошее настроение. Обычно в такие дни у него в доме устраивались кутежи, произносились хвастливые речи.
Нетрудно представить, с каким чувством слушала все это Лена. Она готова была броситься на этих выхоленных палачей и передушить их собственными руками. Но что она могла сделать?
Когда Лена работала в столовой, ей иногда удавалось слушать радиопередачи из Москвы. Радиоприемник стоял в общем зале, и во время ночных дежурств, когда все расходились, Лена и поваренок Митька запирались изнутри на ключ и слушали. Но однажды это чуть не кончилось трагически. Проходивший по коридору дежурный офицер СД услышал треск настраиваемого радиоприемника и стал ломиться в дверь. Митька и Лена в страхе легли на стулья, вплотную приставленные к столу, покрытому длинной скатертью, и стали ждать. Офицер вызвал с кухни Иванову - у нее был второй ключ, - отпер дверь, включил свет и стал осматривать зал. Иванова доказывала, что никого в зале нет, что ему-де, мол, просто померещилось. Вместе с офицером Иванова стала заглядывать под столы и первой заметила незадачливых радиослушателей. Но не сказала об этом охраннику. Даже виду не подала.
- Смотрите, чтобы это было в последний раз, - строго предупредила потом Лену и Митьку Иванова.
Из осторожности Лена стала слушать радио только в доме Кубе. Из передач (конечно, не систематических) Лена знала о положении на фронтах и о действиях народных мстителей - партизан. С ними она и решила искать связи.
Своими мыслями Лена поделилась сначала с сестрой, потом со своей подругой Татьяной Калитой.
По образованию Татьяна была врачом. Ее насильно взяли в горничные к Кубе и издевались над ней так же, как и над Леной. Но недавно Татьяну уволили. Видимо, Кубе боялся, как бы она при первом же удобном случае не отомстила ему за унижения.
Теперь, когда Лена пришла к мысли искать связи с партизанами, она тайком встретилась с Калитой и рассказала ей о своих намерениях. Та, не колеблясь, поддержала подругу. Но как осуществить задуманное - этого ни Лена, ни Татьяна не знали. Решили выжидать случая. Один такой случай Калите уже представлялся, и она не теряла надежды, что о ней вспомнят.
В 1940 году Татьяна Калита окончила с отличием медицинский институт и готовилась к сдаче кандидатского минимума по кафедре анатомии. Война разрушила все планы. Вместе с мужем, тоже врачом, Татьяна пошла в военкомат. Им сказали: ждите вызова… А потом началась эвакуация Минска. Калита и ее муж направились в Борисов. В дороге Татьяна тяжело заболела, и мать повезла ее обратно в Минск. Она еще не оправилась от болезни, когда к ней зашел товарищ по институту доцент Рыдневский и предложил идти вместе с ним в лес, к партизанам. Но Татьяна была еще слишком слаба, и Рыдневский ушел один.
Так она и застряла на оккупированной врагом территории.
До последней крайности Калита не шла ни на какую работу. Но когда начался принудительный набор рабочей силы в Германию, она рассудила, что лучше пойти работать в больницу врачом, чем оказаться на каторге во вражеской стране.
Однажды в больницу прибыл со свитой имперский комиссар фон Кубе. Он произнес перед сотрудниками больницы несколько фраз о том, что надо ревностно трудиться на пользу Германии, затем приказал сфотографировать медицинский персонал и уехал.
Вскоре после этого Татьяну вызвал директор больницы. Тут ее поджидал человек в штатском. Спросив, когда она окончила институт, где работала и кого имеет в Минске из родных, неизвестный объявил ей, что она приглашается на работу в качестве горничной в квартиру имперского комиссара фон Кубе.
Татьяна возмутилась:
- Врачу вы предлагаете стать горничной?
- Так угодно господину генеральному комиссару, - вежливо, с издевательской улыбочкой сказал ей человек в штатском.
Едва сдерживая слезы, Татьяна выбежала из кабинета. На следующий день ей было передано через директора больницы, что, если она не явится немедленно по указанному адресу и не приступит к работе, ее отправят в Германию, а всех родных арестуют. Товарищи посоветовали ей пойти к Кубе и попытаться убедить его отказаться от постыдной затеи.
С болью в сердце отправилась Татьяна к Кубе. Гитлеровский вельможа принял ее со снисходительной вежливостью. Милостиво он позволил ей унижаться в просьбах, а потом сказал, что не может лишить себя удовольствия иметь горничную с высшим образованием…. Издевательски он добавил, что ее просьбы, ему приятны, но совершенно напрасны.
И врач Татьяна Калита стала работать прислугой, изо дня в день терпя всевозможные издевательства. Что она передумала, перестрадала за это время, и описать нельзя. Она прокляла тот день и час, когда из-за болезни не пошла с Рыдневским в партизаны. Уж лучше бы умереть по дороге в лес, чем оставаться под властью врага!
Только надежда на то, что рано или поздно ей удастся установить связь с партизанами и с их помощью отомстить Кубе, помогала ей сносить обиды и унижения.
Наконец ее ожидания оправдались. Как-то вечером к ней на квартиру зашла незнакомая женщина средних лет с запиской от Рыдневского. Рыдневский писал, что подательница является связной партизанской бригады «Штурмовая», и предлагал Татьяне установить с партизанами постоянную связь.
К сожалению, Калита не знала почерка Рыдневского и поэтому не могла быть уверенной, он ли пишет.
Опасаясь провокации со стороны гестапо, Татьяна попросила подательницу записки передать Рыдневскому, чтобы он сообщил ей название того лекарства, которое оставил у Калиты перед уходом из города.
Женщина ушла и больше не приходила.
Только после войны Рыдневский сказал Татьяне, что он забыл, какое именно лекарство передал ей перед уходом в лес, и потому не посылал больше связную…
Так Татьяна упустила случай установить связь с партизанами.
Между тем Надя Троян благополучно пробралась в Минск и вскоре напала на след Калиты, которую немного знала по медицинскому институту. Через подруг Наде удалось узнать, что Татьяна работает в генеральном комиссариате. Раздобыв ее домашний адрес, Надя смело отправилась к ней на квартиру.
Отважная разведчица могла рассчитывать только на то, что Калита осталась верной Родине. В случае если она сделалась предательницей, Троян рисковала жизнью. Риск был слишком велик. Сам факт, что Калита работает у Кубе, наводил на очень тревожные размышления всякого, кто попытался бы заранее определить, что за человек Татьяна. Но что было делать разведчице? Ей нужно было проникнуть к Кубе, и Калита - единственный человек, который может помочь в этом трудном деле. Надо рисковать!
Татьяна встретила незнакомую девушку сухо, неприветливо: по-прежнему она опасалась провокации со стороны гестапо. Но когда Троян выразила желание поговорить с ней по важному делу наедине, Калита взволновалась. Она вообразила, что это опять от Рыдневского и что уж теперь-то она установит надежные, прочные связи с партизанами…
Но никакой записки у Нади не было. Она просто начала с того, что назвалась студенткой медицинского института, что муж Татьяны был ее преподавателем, и в подтверждение показала студенческую зачетную книжку с подписью Калиты. Да и сама Татьяна смутно, припомнила лицо студентки.
- Так что же вы от меня хотите? - спросила она.
- Я хотела бы поговорить с вами откровенно, - ответила Надя и повела общий разговор о зверствах фашистов, о страданиях советских людей, об успехах советских войск на фронте, о смелых действиях партизан в тылу врага и т. п.
Когда речь зашла о партизанах, Татьяна насторожилась - «вот оно, главное!». И задала Наде несколько вопросов о действиях народных мстителей. Надя просто и искренне ответила на все вопросы, причем привела такие подробности, в подлинности которых сомневаться было нельзя. И Татьяна больше не сомневалась. Она прямо спросила Надю:
- Вы от Рыдневского, из бригады «Штурмовая»?
- Нет, - ответила та, - я из бригады Дяди Коли и пришла к вам для связи. Вы работаете у Кубе?
- Нет, я уже больше там не работаю, - ответила Татьяна.
В лице Нади промелькнуло разочарование.
- Ну, тогда у нас с вами ничего не выйдет, - с явным сожалением ответила она после небольшой паузы и стала собираться уходить.
Татьяна испугалась. Потерять так долго ожидавшуюся возможность установить связь с партизанским отрядом! Нет, на этот раз она не упустит случая.
- У Кубе работает моя близкая подруга Елена Мазаник. Она давно ищет связи с партизанами. Если хотите, я познакомлю вас с ней.
Надя обрадовалась - значит, есть все-таки возможность! Конечно, она просит свести ее с Мазаник. Условились о времени и месте новой встречи, и Троян ушла.
Татьяна в тот же день встретилась с Еленой и рассказала ей о своем разговоре с партизанской разведчицей.
- Ты хорошо знаешь эту девушку? Веришь ей? Не подослана она гестапо? - с волнением спрашивала Лена подругу.
- Лично я не сомневаюсь в ее искренности, доверяю ей, но надо, конечно, быть осторожной и не сразу раскрывать свои намерения, - посоветовала Татьяна.
- Ну, будь что будет, - решилась Лена. - Присылай.
Подруги договорились, что Лена будет ждать партизанку у ворот своего дома и, когда та подойдет, должна спросить: «Не найдется ли у вас продажной водки?». В ответ Лена скажет: «Есть одна бутылка».
В назначенный час Надя была у дома Мазаник и после обмена условленными фразами была приглашена в квартиру. Тут, один на один, Елена спросила гостью сухо:
- За чем пожаловали?
- Не за водкой, конечно, - быстро ответила Надя, - Вам, очевидно, сообщила ваша подруга о цели моего прихода? Согласны вы сотрудничать с партизанами?
Выпалила и сама испугалась своих слов. «Если за стеной засада, - мелькнула мысль, - то конец!». Но в комнате по-прежнему были только они вдвоем, и Надя овладела собой. Поудобней усевшись, она стала ждать ответа.
А Лена была ошарашена словами незнакомки. Она не ожидала, что та сразу же заговорит напрямик. В душу начало закрадываться сомнение - не подослана ли? Что ей ответить? Сказать прямо «да»? Но если она подослана - значит, виселица. Ответить «нет» - можно упустить случай, которого она так долго ждала.
- Вы смелая девушка, - произнесла, наконец, Лена и, поколебавшись с минуту, добавила: - Я согласна… Нет, давайте встретимся еще раз, я должна все обдумать.
Лене казалось, что она, следуя совету Татьяны, не выдала своих намерений. Но Надя уловила главное.
- Значит, согласна? - подхватила она, переходя сразу на «ты». - Тогда давай договоримся о новой встрече. Ты, конечно, обдумай все хорошенько, а я должна доложить о нашем разговоре своему командованию.
«Доложить? - это слово обожгло Лену. - А что если ты доложишь об этом гестапо?» Она с волнением прошлась по комнате, потом подошла к буфету, достала с полки бутылку водки и, подавая ее Наде, сказала:
- Вот возьми. В случае чего, запомни: купила у меня водку, и больше я ничего не знаю. А если все будет благополучно, передай ее своему командиру. Это из личного буфета Кубе.
Назначив день и час следующей встречи, женщины распрощались.
Надя без особого труда выбралась из города, встретила своих «телохранителей» и ликующая возвратилась к нам в лагерь под Смолевичи. Выслушав ее взволнованный доклад, взволновались и мы с Рудаком: ведь это начало осуществления нашего плана? Правда, впереди еще много трудностей, но главное сделано: найден подход к логову палача белорусского народа.