Счет пошел на дни. Это он знал точно. Он чувствовал такое однажды. Когда-то давно, когда был жив отец. Сначала случился раскол. В этот момент казалось, что все еще может зарасти. Потом сломалось. Тогда тоже было физическое ощущение ускользающего времени. Будто бы оно проходило сквозь него. Тот еще психодел.

Заксу казалось, замри он на месте, станет и видеть его, а не только осязать.

И будто пытался надышаться. Насытиться жизнью. Еще рыпался. Еще не сдавался. И все же ощущал время.

В какой-то из дней позвонил Алекс. Голос был взволнованный, даже сердитый. Не здороваясь, выпалил:

— В прокуратуру запросили всю информацию о движении средств по счетам «Надежды» за два года.

Закс помедлил, несколько секунд переваривая информацию. Потом ответил:

— У меня пока никого не было.

— Жди. Дойдут.

— Дойдут. Но сперва пусть там повозятся. Из всех трансферов выбрать то, что может сыграть против меня — еще покорячиться.

— Ё* твою мать, Закс! — психанул Алекс. — Тобой заинтересовались. Ты сомневаешься в том, что найдут? Это тебе не салочки. Цепочка запутанная, но если желание есть, распутают.

— Ты-то чего кипятишься? Тебя не тронут. Ты всего лишь открыл счет предприятию и получал свою комиссию. Все. С тебя какой спрос?

— За тебя, дурака, переживаю.

— Ааа… ну спасибо на добром слове.

— Пожалуйста, — теперь замолчал Алекс. Сопел в трубку. Наконец, выдал: — Горин?

— Больше некому. Вопрос, на какие кнопки жал. И почему решил с «Надежды» начинать. Что он знал?

— А не пох*й? Ты идиот. Надо было сразу делиться. Отдал бы ему эти гребанные бабки. И дальше жевали бы жвачку мира.

— Я лучше сяду, чем отдам ему эти деньги.

— Ну и дурак.

— Я в курсе. Ладно, спасибо за информацию.

— Удачи, — буркнул Ольховский, и на том конце раздались гудки.

Виктор откинулся на спинку кресла. Провел ладонью по коже поручня. Треснул его кулаком. И вдруг подумал, что ничего не чувствует в действительности, кроме отголоска боли в костяшках. Ни страха, ни азарта, ни отчаяния. Когда три года назад его трусили, он суетился, что-то изображал, вгрызался в сушу, чтобы не пойти ко дну. Сейчас иначе.

Скорее автоматически, потому что так было надо, снова потянулся к телефону и без особого ожидания, что тот возьмет трубку, набрал номер бывшего лучшего друга. К его удивлению, Горин отозвался.

— Говори! — звучало насмешливо.

— Что ты творишь?

— А я предупреждал.

— И чего добьешься?

Андрей рассмеялся.

— Вот и посмотрим.

— Ты ничего не докажешь, Андрей. А будешь сильно рыпаться — раздавлю.

— Докажу, не переживай. Обязательно докажу.

— Ну, пробуй.

— На этот раз у меня выйдет без проб.

Горин отключился.

А ведь было чертовски похоже. Так похоже, что казалось — он в шкуре своего собственного отца. И теперь уже Андрей почти сливался в его голове с Петром Михайловичем. Дикое чудовищное дежа вю. Нет, он не сходил с ума, путая реальность с прошлым.

Его счастье было в том, что сожалеть он не умел. Идти до конца всегда казалось ему правильным. Не останавливаться на полпути. Война, значит, война. И он с удивлением ловил себя на мысли, что в смерти старшего Горина не раскаивается.

Это потом уже оказалось, что в доме были женщина и ребенок. Которых он никогда не видел. Может, поэтому в кошмарах приходил Петр Михайлович, а не они?

Отдав ряд распоряжений секретарю и предупредив финансовый отдел, чтобы привели бумаги в порядок, он покинул здание «ZG Capital Group».

Покружил по городу, пытаясь встряхнуться. И обнаруживал, что мыслит ясно, как никогда. Будто он не человек, а машина с алгоритмическими процессами в мозгах. Через пару часов подъехал к дому Анны. И только тогда стал собой. Настоящим.

В тот момент, когда он видел ее, он переставал быть человеком, которого ненавидел.

Когда Виктор вошел в квартиру, Анна с пустой тарелкой наперевес направлялась на кухню.

— Привет! — бросила она, не останавливаясь. Посуда звякнула в мойке. — Кофе будешь?

— Нет, — ответил он, раздеваясь. — Лучше чаю. Если не затруднит.

— Чай так чай, — Анна щелкнула кнопкой чайника.

Он прошел к ней на кухню, подошел со спины и поцеловал плечо. После чего она оказалась в кольце его рук.

— Когда меня посадят, будешь передачки носить? — весело спросил он.

— Надолго посадят? — заинтересовалась Анна.

— С моими адвокатами? Года на три. Но есть шансы на условное.

— Вот когда посадят, тогда и подумаю, — серьезно ответила она и, освободившись от его объятий, достала из шкафа заварник.

— Звучит обнадеживающе, — хохотнул Закс, и через мгновение она была подхвачена на руки. Глаза ее оказались в разрушительной близости от его глаз. Анна обхватила его ногами и откинула голову, подставив шею под поцелуи. Он снова коротко рассмеялся и прошелся губами по белой гладкой коже — к ключицам, видневшимся в вырезе блузки.

— Плевать на чай, — пробормотал он. И так же придерживая ее под ягодицы, понес в спальню, продолжая ласкать языком и губами шею. И чувствуя, как под его ртом она покрывается мурашками.

Оказавшись на кровати, Анна потянулась к его губам. Стащила с него рубашку, не расстегивая, через голову. Ногтями неглубоко царапала обнаженную кожу и приподнимала бедра, прижимаясь к нему. Трахаться было проще всего. Проще, чем слушать его голос, когда он говорил с ней. Проще, чем ждать, когда он приедет из офиса. Проще, чем делать ему чай.

Только теперь что-то неуловимо изменилось. Он целовал ее. Скользил губами по ее губам. Языком проникая в ее рот, исследовал его — медленно, неспешно, сладко. В то время как пальцы бегали по ее лицу, избегая ушибленной накануне скулы, по волосам, освобождая их от заколки, по тонкой шее.

Она блаженно вздрагивала от его прикосновений и так же неторопливо водила пальцами по его телу. Целовала его губы и грудь, снова откидывалась на подушку, чувствуя, как кружится голова от пьянящих поцелуев. Иногда он замирал на несколько мгновений, разглядывая ее лицо с сомкнутыми веками, будто хотел запомнить ее такой. И эти мгновения казались ей бесконечными, до тех пор, пока его язык снова не оказывался на ней. Время исчезло. Время перестало лететь. В каждой секунде заключалась вечность. Пьяная, терпкая, горькая, сладкая вечность. Он освобождал ее от одежды, исследуя гладкую кожу, будто впервые в жизни. Целовал ее грудь, живот, бедра, колени, так же медленно возвращался к лицу и шептал ей:

— Посмотри на меня.

Она распахивала глаза и длинно выдыхала, отдаваясь его нежности. Она подчинялась его движениям, растворялась в ожидании его поцелуев и мечтала, чтобы время остановилось навсегда. Чтобы это не закончилось. Чтобы ничего не осталось, но осталось только это — с ней и в ней.

Он раздвинул ее колени и, не отрывая взгляда от лица, вошел в нее. Мысок волос над высоким лбом, брови — чуть темнее золотистых локонов, маленький нос идеальной формы. Губы. Мягкие, полные, тянущиеся к нему с поцелуями. Глаза. Его собственное небо.

— Виктор, — простонала она его имя и… очнулась.

Сердце ее сильно дернулось мощным толчком. Нежность его была вязкой, затягивающей. Если поддаться — и правда затянет. А Закс не должен любить нормальную, обычную женщину.

— Подожди, — остановила его Анна. — Как-то это совсем по-домашнему.

Она выбралась из-под него и дотянулась до тюбика с лубрикантом, которых много валялось на тумбочке. Потом встала на колени и уперлась локтями в кровать. Посмотрела на Виктора через плечо полным похоти взглядом.

И начала быстро подергивать ягодицами, будто танцевала мамбу. Он вздрогнул, глядя на нее. И чувствовал, как внутри растекается что-то горькое, черное, что-то, чему имени быть не может. Это возвращало его в реальность. Это делало его тем, кем он быть не хотел. Хозяином.

Забрал у нее гель, выдавил на пальцы. И медленно массирующими движениями стал водить ими по анусу, до тех пор, пока не проник внутрь на одну фалангу. Довольно вскрикнув, Анна выгнула спину и уперлась головой подушку. Руки ее теперь быстро двигались по телу, дразня и распаляя себя сильнее. Вскрики ее становились громче, а ответные движения резче. Не прекращая двигаться в ней, он приставил и второй палец, осторожно растягивая ее, но она не останавливалась, насаживаясь на него. Он коротко рассмеялся и свободной рукой на мгновение удержал.

— Так будет больно.

— Не будет… не тяни… ты же хочешь… — дрожащим голосом проговорила Анна между стонами.

Он судорожно сглотнул. Она не знала, чего он хочет. Ей, шлюхе, было все равно, чего он хочет в действительности. Она обслуживала. Виктор выдернул из нее пальцы, поднес к лицу. Они блестели от смазки. И все еще ощущали ее тепло. Снова вернулся к ней. Заставил ее расставить ноги шире. Раздвинул руками ягодицы. Провел языком от влагалища до копчика. А после приставил его к анусу и стал постепенно проталкивать внутрь, ощущая привкус смазки и ее соков. Она мелко, длинно задрожала. Нашла его руку, ввела его пальцы в пылающее огнем влагалище. И ненасытно просила еще, еще, еще. Но слова ей давались все труднее. Он не останавливался. Круговые движения внутри нее заставляли его гореть тоже. Он бился в ее тело, тяжело дышал и чувствовал, как пульсирует кровь в нем самом. Если бы он хотел чувствовать свою власть над ней, то и теперь не мог бы — от ответных ее движений будто зависела вся его жизнь.

— Возьми меня, — из последних сил членораздельно выкрикнула Анна.

Виктор отстранился, как куклу, перевернул ее. И, снова оказавшись с ней лицом к лицу, вошел в нее — чувствуя и облегчение, и нарастающее мучительным тяжелым комом возбуждение.

— Смотри на меня, — прохрипел он.

И она смотрела — пустыми глазами с расширенными зрачками. Сильно билась в его руках, всаживала ногти в его мокрую от пота спину, конвульсивно дергалась вдоль его члена. И кричала так, как не кричала никогда до этого. До хрипа, до звона в ушах.

А потом он ее поцеловал — жадно и нежно одновременно, как мог он один. Крупно вздрогнул всем телом, дыша в нее, изливаясь в нее. И продолжал двигаться. До тех пор, пока не почувствовал, как она тоже дрожит под ним, как сокращаются мышцы влагалища, туго обхватывая его член, как трепыхается ее сердце — птицей в небе.

— Это приятно, быть твоей шлюхой, — пресыщено выдохнула она, распластанная под его тяжестью.

— А я говорил, что тебе понравится, — прошептал он ей в плечо, не поднимая глаз.

Анна утомленно фыркнула. За такие деньги что угодно понравится. Измотанная диким сексом, она промолчала и закрыла глаза. Он был не единственным, доводившим ее до оргазма. Но с ним она каждый раз испытывала первобытное исступление, заставлявшее корчиться ее разгоряченное тело в его руках. И она хотела этого снова и снова. С тем и уснула.

Утром проснулась поздно. Виктора уже не было. Зато была записка: «А давай вечером поужинаем где-нибудь?» Она зло смяла бумагу и бросила в угол. Кни.г.о.л.ю.б./н/е/т/

К черту мысли, к черту чувства, к черту нормальность. У них не может быть ужинов, обедов, завтраков. У них вообще ничего не может быть. А то, что она чувствует по ночам рядом с ним — это лишь предательство ее тела. И ей нельзя поддаваться, нельзя думать, что будет дальше. Потом, когда все свершится. Она не позволит себе остановиться на полпути лишь потому, что становится влажной, стоит ему коснуться ее. Никакая это не любовь, элементарный половой инстинкт.

Анна поднялась, приняла душ, сварила кофе. И, больше не думая о Заксе, поехала в больницу. Оставалось несколько дней, за которые нереально ничего решить

— Можно, Илья Петрович? — заглянула она к Фурсову.

— Можно, — отозвался доктор, — проходите. Мне Бенкендорф уже отзвонился.

Она присела на стул, опустила голову.

— Я думала, может попросить его, отложить на пару недель, — сказала Анна тихо, не поднимая головы. — Но это ничего не изменит. Я… я не смогу собрать больше, чем у меня есть сейчас.

— В смысле? Он приезжает на следующей неделе, Анна Петровна. Сказал, что средства на счет поступили.

Она непонимающе смотрела на врача.

— Но как?

— Вы меня спрашиваете? — развел руками Фурсов. — Деньги не я переводил, у нас в стране другие зарплаты.

— Но и я не переводила. А вы ничего не перепутали? Или он?

— Нет, — озадаченно помотал головой доктор. — Как такое может быть? Иначе с чего бы он мне звонил? Операция и расходы на трансфер оплачены.

— А вы случайно не знаете кем?

— Я думал вами и не спрашивал.

Она потерла лоб. Кто бы это ни был — какая разница. Если захочет, чтобы о нем узнали — о нем узнают.

Два дня спустя

Анна довольно потянулась в постели, не открывая глаз. Хоть выспалась за долгие недели впервые за ночь. Она улыбнулась. Звонок Виктора накануне вечером ее повеселил, он подробно объяснял ей, почему не будет ночевать дома. У нее дома. Пока хихикала над самим фактом звонка, не очень поняла, куда он там свалил.

Выползать из-под одеяла не хотелось. Пошарила ладонью по кровати, по креслу рядом. Нашла пульт. Включила телевизор, стала переключать каналы, пока добралась до городского. Шли утренние новости. Она щелкнула дальше и резко вернулась обратно, чувствуя, что задыхается.

— …в котором было обнаружено тело предположительно хозяина дома, — рассказывал за кадром мужской голос, пока на экране мелькали кадры пожарных, ментов, каких-то людей среди обгорелых стен. — Андрей Петрович Горин, крупный бизнесмен, наследник империи, созданной его отцом, также погибшим при невыясненных обстоятельствах вместе с семьей десять лет назад. По факту пожара заведено уголовное дело.

Десять лет назад. Вместе с семьей. При невыясненных обстоятельствах.

Каких невыясненных? Сгорел! Точно так же сгорел!

Она слышала треск огня вокруг себя и чувствовала запах гари, будто снова стояла посреди полыхающего пожара.

Да, огонь был в ее голове. Он преследовал ее повсюду. Не только сейчас — всю жизнь.

Это от огня она бежала.

Это из-за него она боялась собственного имени.

Это он сжирал все вокруг — и сжирал ее изнутри все десять лет.

И это он отражался в ее глазах, когда она влетела в кабинет Власова.

— Это он! Понимаешь? Он!

— Кто он? — удивился Алексей, вскакивая с кресла.

— Закс! Это он Андрея грохнул.

— Господи, ты о чем? Сядь, успокойся! — гавкнул Власов, изменившись в лице, и потянулся к графину. Налил воды. Подал ей стакан.

— Типа ты не знаешь, что Горин погиб, — она взяла из его рук стакан и быстро зашептала: — Это Закс его убил. И сжег, так же как и нас. Я слышала тогда, слышала, как он приказал облить все бензином и сжечь. И они сожгли. Маму, папу и меня. Это он! — крикнула она и выронила стакан.

Тот упал на пол, но не разбился, покатившись по полу и расплескивая воду. Несколько мгновений Власов смотрел на мокрый пол. Потом перевел взгляд на нее. Она обхватила себя руками и крупно задрожала, не в силах заставить члены расслабиться.

— Если это он, то мы его посадим, Аня.

— Это точно он, — как заведенная повторила Анна. — Он дома не ночевал.

— Откуда ты знаешь? — ошарашенно спросил Власов.

— Я живу с ним.