В машине Ивану стало совсем плохо. Водитель гнал «козла», не обращая внимания на ухабы и ямы, то ли стараясь наказать брата Старшего Исследователя за неуважительный разговор с комбатом, то ли чтобы выполнить приказ того же комбата как можно быстрее.

Боль в поврежденных ребрах уже даже и не беспокоила Ивана — просто терзала, рвала в клочья, до темноты в глазах и до тошноты. Какое-то время Иван крепился, потом застонал и потребовал, чтобы машина остановилась.

— Есть тряпка большая? — спросил Иван у водителя. — Большая, чтобы я мог обернуть ее вокруг туловища.

Водитель полез под сиденье, покопался и достал свернутый полотняный мешок.

— Сойдет, — кивнул Иван и прямо поверх куртки туго обтянул свои ребра. — Закрепи чем-нибудь, хоть булавкой, хоть иголкой…

— Замерзли? — спросил водитель, застегивая на повязке булавку.

— Ребра у меня сломаны, — буркнул Иван. — И не вашими придурками, а чуть раньше. Если бы не это, я бы вам насовал…

— Может быть, — буркнул солдат. — Плохому танцору…

Он попытался на ходу пару раз поймать колдобину правым колесом, но Иван пообещал, что пристрелит урода, пообещал таким голосом и таким искренним тоном, что водитель сбросил скорость, и дальше «козел» ехал без особых рывков и скачков.

Иван даже и не разглядел домов того самого Нового Иерусалима, тупо смотрел перед собой, сцепив зубы, чтобы не стонать. Остановив машину, водитель посмотрел на него, ожидая, что Иван выйдет, потом сообразил, что совсем плохо Инквизитору, выскочил сам и скрылся в здании. Через пару минут вернулся в сопровождении двух крепких парней в белых халатах. Парни быстро, не спрашивая, вынули Ивана из машины и почти внесли на высокое крыльцо.

— Я сам… — пробормотал Иван, пытаясь нащупать ногами ступеньки, но санитары были неумолимы.

Ивана доставили к лифту, потом по коридору в кабинет. Там осторожно усадили на стул и вышли. С минуту Иван сидел один, потом в кабинет вошел мужчина средних лет. Белый халат на нем был отутюжен и накрахмален.

— Ну-с, что тут у нас? — спросил врач.

Иван рассказал, не вдаваясь в подробности. Упал, сломал, а тут вот разбередил.

Доктор смотал с Ивана мешок, бросил на пол, потом попросил раздеться и встать. И убрать пистолет, если не трудно.

Иван молча поставил пистолет на предохранитель и положил на стул поверх одежды.

— Значит, так, — сказал врач, осторожно пощупав ребра Ивана. — Молодцом. Продолжайте в том же духе, и трещины в ребрах станут переломами. И, если повезет, переломами открытыми. Сломанные ребра так забавно торчат из разорванной кожи… Такое милое сочетание кроваво-красного и белого… А на изломе ребра даже немного напоминают минерал. А еще иногда сломанные ребра не кожу рвут, а легкие. Тогда у пострадавшего появляется такая восхитительная пена на губах, с кровью, с пузырьками воздуха…

Непринужденно болтая, врач обработал бок Ивана чем-то холодным, туго обмотал бинтами и вкатил укол в вену.

— Но, с другой стороны, вы живы, и это уже неплохо… Если бы у нас погиб второй Инквизитор подряд, то, боюсь, это немного испортило бы реноме не только клинике, но и всему Новому Иерусалиму. Вы, кстати, откуда?

Врач сел за стол, достал несколько листов бумаги и ручку.

— Я могу одеваться? — спросил Иван.

— Если можете — одевайтесь. Если не можете — не одевайтесь. Вы ведь свободный человек, — ответил врач. — Так откуда вы прибыли в наши места?

Иван вдохнул, выдохнул, закрыв глаза. Боль начала отступать, но особо шевелить рукой не хотелось. Иван набросил на плечи куртку и сел на стул, переложив пистолет на колени.

Доктор терпеливо ждал с милой улыбкой на лице.

— А вы сами, доктор, часом не из Говнюков будете? — спросил Иван.

— Что?

— Не из Говнюков, спрашиваю, будете? — Иван улыбнулся, попытавшись скопировать улыбку доктора.

— Ага. — Доктор положил ручку на стол и откинулся на спинку стула. — Вас, вижу, Тепа подвозил. А мне сказали, что машина комбата была…

— Вначале — действительно Тепа. А что?

— Я когда-нибудь этого сказочника поймаю да укорочу на длину языка. Трепло бесподобное…

— Что-то не так?

— А нет у нас такого населенного пункта. Нету. Есть поселок Гуменюки, от слова гумно. Действительно старинный населенный пункт, упоминается в летописях и тому подобное. Исторически дерутся с нашими регулярно после танцев да по праздникам. Вот из-за этого нелепого прозвища тоже дерутся.

— И? — спросил Иван, понимая, что сейчас врач может обидеться.

Да пусть хоть истерику закатит, нет больше сил выслушивать всех местных остроумцев да шутников.

— Что «и»?

— При чем здесь населенный пункт? — Иван растянул губы как можно сильнее. — Я вас спросил о состоянии души, особенностях характера, а вы мне о поселке…

Доктор кашлянул, взял ручку и покрутил ее между пальцев.

Иван ждал, с удовольствием осознавая, что боль ушла совершенно, и что настроение улучшается. Хорошо. Почти совсем хорошо.

Если бы еще врач вел себя прилично, а не пытался выйти из резкости и расплыться в туманное пятно. А ведь на вид — вполне приличный человек. И кабинет у него под стать хозяину — тоже на вид такой деловой и чистенький, а на самом деле… Стены вон плывут и растекаются, по полу пробегают небольшие волны, покачивают стул, на котором сидит Иван, вызывают тошноту и головокружение. Тошноту и головокружение легкие, но неприятные.

— Ну… — сказал Иван.

Вообще-то он собирался сказать «ну чего молчите, доктор», но не смог. Стало лень. И наплевать на доктора и кабинет. На комбата стало наплевать. И даже на то, что двух пацанов только что убили ради старой библейской мудрости «око за око». Наплевать.

Иван посмотрел себе на руку, на внутренний сгиб локтя.

— Сука… — сказал Иван деревянным голосом. — Ты же…

— А давайте я вас на кушеточку переложу, — предложил доктор и оказался возле Ивана. — А то, знаете, навернетесь сейчас со стула. Если головой — то ерунда, а вдруг ребрами? Нехорошо может получиться.

Иван собрался послать доктора. Послать конкретно и однозначно, вырвать руку из его цепких пальцев и сообщить, что не собирается лежать в их коноваловке… Но все вокруг на секунду расплылось, смешалось в перламутровое пятно, через секунду ясность вернулась, но за этот короткий миг Иван оказался лежащим в кровати. И доктора рядом не было.

Болела голова, во рту был мерзкий вкус, и в висках что-то похрустывало, но, в принципе, во всем остальном теле ситуация была почти нормальной. Даже ребра не болели.

Ну почти не болели, во всяком случае, до того момента, как Иван попытался потянуться.

Палата небольшая, оценил Иван, без пошлой роскоши и изысков. Кровать, в меру скрипучая, тумбочка, стул, вешалка с коричневым больничным халатом в углу. Возле кровати — стойка для капельницы. Клиника Службы Спасения, в которой не так давно довелось лежать Ивану, была куда круче. Даже госпитальная каюта выглядела уютнее.

На Иване была пижама, его собственные вещи отсутствовали. На тумбочке лежали удостоверение, кобура с «умиротворителем» и запасные магазины к нему.

— Вот такие дела, Ваня, — сказал Иван и осторожно, чтобы не разбудить боль в ребрах, сел на постели. — А доктор все равно сука. Кто ж ему разрешал живому человеку снотворное колоть? Никто не разрешал.

Очень хотелось пить.

Иван встал.

Стены палаты качнулись, но быстро обрели твердость и незыблемость, как и полагается добропорядочным капитальным сооружениям.

— Вот и славно, — сказал Иван, взял с вешалки халат и надел его поверх пижамы. — Вот сейчас поймать доктора и посмотреть ему в глаза. Не убивать, просто посмотреть. Ласково, но с укором. А потом прострелить колено. Или даже два. Или сначала одно, а потом, когда оно заживет, второе. У нас с тобой, Ванька, времени теперь много, в проекте, как нам сказал Крыс, участвуют пожизненно…

Иван подошел к двери, взялся за ручку. Хмыкнул.

— Вот тут, Ваня, ты допускаешь логическую ошибку. Пожизненно — вовсе не значит долго. Вовсе не, Ваня. Вон Астуриас Пабло участвовал пожизненно, но не очень долго. И ты, с твоим идиотским характером, протянешь, в лучшем случае, пару лет. Или даже меньше.

Эта мысль показалась Ивану очень смешной. Он задумался и понял, что весь вчерашний день получился смешным и забавным. Ну разве не потешно, когда человек, не способный исповедаться, лезет под пули, рискуя даже не жизнью, а бессмертной душой? Потешно.

Нужно либо пересмотреть свое отношение к вопросам жизни и смерти, или…

Иван вышел в коридор.

Деревянный крашеный пол. Белые стены. За окнами чистое голубое небо и лес. Дубы. Иван уже давно не видел таких дубов — высоких, в два-три обхвата каждый. Даже каждый в отдельности должен был внушать уважение, а тут целый лес состоял из многовековых богатырей.

Иван покрутил головой, прикидывая, в какую сторону лучше двинуться. Направо пойдешь, коня потеряешь. Налево…

Слева послышались голоса. В той стороне коридор сворачивал, поэтому Иван не мог рассмотреть, кто именно громким голосом со скандальными интонациями требовал убрать эту мерзость.

Иван запахнул халат, завязал пояс и пошел в сторону скандала. Или скандалистки. Голос явно принадлежал дородной даме лет сорока пяти. Такие трубные голоса не даются с рождения, они приобретаются и закаляются многолетними упражнениями в склоках и скандалах.

Голос, пытавшийся возражать, был почти не слышен. Так, какое-то журчание среди грохота дробящихся каменных глыб.

— Я не собираюсь терпеть этой вони! — провозгласила дама, стоявшая за углом. — И не потерплю, чтобы моя дочь находилась рядом с этой тварью!

— Но вы же прекрасно знаете… — начала девушка в белом халате, стоявшая напротив дамы, но закончить не смогла.

Не успела.

— Либо уберите ее, либо предоставьте моей дочери другое помещение. Со свежим воздухом.

Иван принюхался.

Таки да, таки воздух в этой части коридора заставлял желать лучшего. Запах серы — штука и сама по себе неприятная, а если принять во внимание, что к нему обычно прилагался человек, продавший душу Дьяволу, то ярость и возмущение дамы становились понятными. С предавшимися верующие общаться отказывались.

— Или мне самой выдворить ЭТО? — осведомилась дама и направилась к дверям палаты.

Девушка в халате оказалась у нее на пути и отходить явно не собиралась. А дама не собиралась останавливаться или сворачивать.

— Стоять, — приказал Иван.

— Что? — с нескрываемым изумлением спросила дама, впрочем, не останавливаясь.

— Я сказал — стоять! — своим самым официальным тоном произнес Иван. — Или я буду стрелять.

Дама резко изменила направление движения и пошла на Ивана.

Ребра сразу заныли.

— А я ведь не шучу, — предупредил Иван. — Вы нарушаете порядок…

Дама молча приближалась, пальцы на ее руках растопырились, будто она собиралась кого-то душить.

— Я лучше уйду. — В дверях палаты появилась очень молодая, сильно беременная женщина. — Я пойду в приемное отделение…

— Стоять! — снова сказал Иван, но теперь уже беременной. — Всем стоять!

Смешно может получиться — прибегают на выстрел люди, а это брат Старший Исследователь даму пристрелил в целях самообороны.

— Мама, прекрати! — Из палаты выбежала еще одна беременная и вцепилась даме в рукав. — Не смей!

Дама сделала еще шаг.

— Ой, мама! — сказала ее дочь, хватаясь обеими руками за живот. — У меня, кажется…

— Доктора! — взревела мама. — Доктора!

И побежала по коридору.

Девушка в белом халате подошла к ее дочери, взяла за руку.

— На самом деле или ты решила припугнуть маму?

— Вначале — хотела припугнуть, — сказала беременная, — а как встала с кровати, так… Ой, мамочка…

— Тогда пошли. Держись за меня. Не спеши, у нас еще море времени. А ты, Анна, вернись в палату.

Предавшаяся затравленно оглянулась по сторонам, взглянула на Ивана и быстро отвела взгляд.

— Доктор сказала — в палату. — Иван подошел к предавшейся и взял ее под руку. — Я вас провожу.

— Уберите руку! — взвизгнула беременная. — Я…

— Вы сейчас пойдете и ляжете в кровать, — сказал Иван. — Иначе…

— Иначе что? — с вызовом спросила беременная. — Силой меня туда отправите? Сами? Или Алену Ивановну попросите? Так она меня скорее в окно выбросит…

Иван задумался. У него не было опыта драки с беременными женщинами. Ему вообще казалось, что к ним нельзя притрагиваться, что от малейшего толчка они могут сломаться. Или немедленно родить.

— Я могу отправить тебя на стол прямо сейчас, — сказал кто-то из-за спины Ивана.

Иван оглянулся.

Вчерашний доктор выглядел так же невозмутимо и спокойно. Только взгляд был холодным и жестким.

— По срокам тебе рановато, но мы немного постимулируем… И еще могу устроить тебе кесарево. Что? Или ступай в постель.

Предавшаяся постояла на пороге, прижав руки к лицу, потом повернулась и ушла в палату. Дверь захлопнулась.

— А вы, значит, и тут успели все усложнить, — сказал неодобрительно доктор.

— А вам давно били физиономию за применение снотворного без согласия пациента? — осведомился Иван.

— Давно. И, полагаю, у вас это все равно не получится. Я двину вас в бок в самом начале разборки, а потом тупо допинаю. — Доктор мило улыбнулся. — Пинать лежачего — это в наших краях не принято, но меня поймут. А когда узнают, что я пинал Инквизитора, то вообще сделают национальным героем. Все незамужние бабы — мои. И даже некоторые замужние.

— Как-то вы тут свободно с Инквизиторами…

— Вы по поводу Астуриаса? Это без моего участия. Когда его доставили сюда, то вопрос о выборе отделения уже не стоял. Только патологоанатомия. Участие во вскрытии я принимал, все бумаги подписывал, но не убивал. Так что, если вы начнете драку, это будет моим первым опытом близкого общения с Инквизиторами. Такие дела.

— Смешно, — сказал Иван.

— Обхохочешься, — подтвердил доктор.

Они постояли молча.

— В палату или выйдем погуляем? — спросил доктор.

— В палату. — Иван повернулся и пошел, не оглядываясь.

Мысль появиться на улице в сиротском халате и шлепанцах была ему неприятна. Вообще, обитатели больниц и госпиталей на улице, вне палат смотрятся как что-то неприличное и нелепое. Неуместное, переступая порог палаты, сформулировал Иван.

Неуместное.

Иван сел на кровать, доктор, аккуратно прикрывший за собой дверь, устроился на стуле.

— Значит, у вас претензии по поводу моих действий? — Доктор поддернул брюки и закинул ногу за ногу.

— Да.

— Имеете право, — кивнул доктор. — Только ведь я обязан принимать меры для облегчения и спасения, между прочим.

— Кого и от чего?

— Да вот вас, уважаемый. И от вас, соответственно. — Доктор стал серьезным. — Ваше состояние вызывало озабоченность еще у врачей Ордена Охранителей. Нервы, психика…

— Вам переслали мою карточку? — очень удивился Иван.

Он и сам не видел своей медицинской карточки, а тут, в глухомани…

— Нет, что вы, конечно не карточку. Выписку, но очень занятную. Тяжелое ранение… Я, кстати, оценил шрамы. И лечили вас неплохо, полагаю, Служба Спасения?

— Да.

— Еще одна странность. Они обычно не оказывают помощь людям, не подписавшим контракт на душу. Или у вас что-то изменилось?

— А вы пошлите официальный запрос, — посоветовал Иван. — И вам ответят. Ищущий, как говорится, обрящет.

— Может быть… Может быть. Значит, ранение, потом стресс. Что же такое могло случиться, что даже в вашей конторе это было признано как нечто из ряда вон выходящее? — Доктор с интересом посмотрел на Ивана. — Или тоже — послать запрос?

— Демон, — сказал Иван. — Одержимый демоном труп. Близкий контакт.

— И вы остались в живых?

— Нет, — желчно ответил Иван, — я умер. Меня убил демон.

— Ага. Так, значит? Понятно. — Доктор достал из нагрудного кармана ручку и покрутил между пальцев. — Потом вы получили новое назначение. Надеюсь, между демоном и назначением у вас был курс восстановления?

— Надейтесь, — разрешил Иван.

Допросы комиссии вряд ли можно было назвать лечебно-восстановительными.

— Затем что-то произошло по дороге сюда… — Доктор сделал паузу, будто действительно надеялся, что Иван станет рассказывать. — Снова стресс. И ушибы, для разнообразия. К этому моменту вы уже были Инквизитором, а это значит, что кто-то решился на разборку с братом Старшим Исследователем. И это значит…

— Это значит, что не вы один такой героический, — подсказал Иван. — Нашлись еще желающие.

— Нашлись, я даже немного им завидую…

…Безжизненные лица, глаза, в которых мерцают зловещие огоньки, смрад разлагающейся плоти и сладковатый запах свежей крови.

Ивана передернуло.

— Не нужно, — сказал он, — не завидуйте.

— Хорошо, не буду. Корабельный врач сообщил о том, что нервы у вас на пределе.

— Вам сообщил?

— Куда нужно сообщил, а оттуда — переслали мне. Потом — вы влезли в драку по дороге, уже на железнодорожной станции. А у нас на Вратах вели себя как… как очень возбужденный человек. Потом со мной связался майор Зайцев…

— Как у вас все оперативно!

— Стараемся. Майор позвонил мне, сообщил, что отправил ко мне пациента, который чуть не покончил с собой. Фигурально выражаясь, естественно. И полез в драку со взводом разозлившихся солдат. Я мог, конечно, все списать на предвзятое отношение к Инквизитору, но когда увидел вас лично, то, извините, очень удивился сдержанности Сигизмунда Васильевича и майора Зайцева. Таких как вы нужно госпитализировать. Уж вы мне поверьте… — Доктор снова улыбнулся, но с каким-то сомнением во взгляде. — Хотя…

— Вот именно, — отчеканил Иван. — Хотя. Меня сюда направили. Поверьте, с моим личным делом там ознакомились…

— Абсолютно уверен. Ни на секунду не усомнился. И даже не стану вас уговаривать ложиться в клинику или проходить курс амбулаторно. Рентгенчик я вам устроил, пока вы спали, анализ крови взяли… По крови я вам потом все расскажу, а с ребрами вам повезло. Пустяки, несколько трещин. Две. Могло быть значительно хуже. Во всяком случае, ваш доктор с корабля с перепуга и от избытка уважения написал о четырех переломах. А у вас-то всего… Радоваться нужно, милейший господин Старший Исследователь. И то, что я вас усыпил, — вам же на пользу. Вам ведь все равно пришлось бы ночевать в этой палате — ваши апартаменты еще не готовы. Гостиницы в Новом Иерусалиме нет, чужие у нас бывают редко. Секретарь патриарха ко мне обратился. Так что вы хоть выспались нормально. Я сейчас отдам распоряжение, чтобы вам вернули одежду, ее, кстати, выстирали и отгладили, а вещи ваши уже в доме. В вашем доме. Уборку там закончили. — Доктор встал со стула. — И напоследок. Вы в очень плохом состоянии. Ваши нервы…

Иван собрался что-то ответить, может даже, послать доктора с его замечаниями, но тот не дал себя перебить.

— Не хотите лечиться — ваше право, — сказал доктор. — Но вы можете в таком состоянии принять не самое верное решение. Подчиниться не мозгу, а нервам и адреналину. Так что мой совет. Если не хотите лечиться, постарайтесь не принимать скоропалительных решений. Вас, кстати, Алена могла и зашибить. Вы бы стали стрелять?

— Нет, — как можно тверже, ответил Иван.

— Вот видите, — печально покачал головой врач. — Вы уже и врете по мелочам.

— Почему это я вру?

— Да потому, что любой на вашем месте стал бы стрелять. Я бы — разрядил всю обойму…

— Магазин, — механически поправил Иван.

— Что, простите?

— Магазин. В пистолете — магазин. Из него происходит подача патронов при стрельбе. А обойма — используется только при заряжании.

— Как интересно! — восхитился доктор. — Вы такой занятный собеседник!

И вышел.

И дверь за собой прикрыл плотно, но без стука. И наплевать ему на то, что Иван закипает. Хотя, если быть совсем честным, злится Иван на то, что доктор абсолютно прав. Абсолютно.

Вот это вот и бесило.

Через пять минут Ивану принесли одежду. Еще через пять минут он вышел на крыльцо больницы.

Крепкий молодой человек в белом халате, сидевший на стуле возле двери, покосился на Ивана, перевернул газету и снова углубился в чтение.

Очень тихим был город Новый Иерусалим. Не было слышно машин, не кричали дети, даже птицы, кажется, молчали… Хотя нет, перед крыльцом важно прогуливались голуби, переговариваясь друг с другом вполголоса.

И было жарко.

Нет, вчера явно был дождь, лужи еще кое-где не высохли, воздух был влажным и липким, но заставить себя вспомнить, что вчера дул промозглый ветер, изо рта вырывался пар, ледяная грязь лезла в кроссовки, — было невозможно.

Чистое небо. Вкусный воздух. Тихо.

Так тихо, что Ивану захотелось зажать уши и закричать.

Долбаные доктора. Ведь, казалось, их предназначение — помогать людям, лечить их, успокаивать. Так нет же, обязательно нужно такому вот интеллигенту в белом халате испортить настроение, потыкать холодными твердыми пальцами в раны.

И, кстати, спохватился Иван, а куда Инквизитору податься? Доктор, конечно, сказал, что дом уже подготовлен, но не сказал, где именно находится этот дом.

Можно спросить у парня, дежурившего на крыльце, но хватит на сегодня Ивану разговоров с медработниками. Иван спустился с крыльца, огляделся.

Нет, решительно не понятно, где дети. Каникулы на дворе, кричи и радуйся, ан нет. Нет криков и визгов. Странно.

Дома в Новом Иерусалиме добротные, заборы — высокие, ворота и калитки закрыты. Пятиэтажная больница выглядит на фоне одно- и двухэтажных домов просто небоскребом.

Значит, начинаем проявлять смекалку и сообразительность. Кто должен знать все о жителях города, особенно об Инквизиторах? Правильно, местный священник. Значит, следует подняться на возвышение, установить, в каком направлении виднеются кресты, и двигаться туда.

Двигаться.

Иван сказал себе это вслух, сообразив, что все еще стоит посреди улицы. Вперед!

Тело продолжало стоять.

Правая нога — марш! Иван сделал шаг и облегченно вздохнул. А то ведь даже испугаться успел, что докторский укол повлиял на что-то там неправильно. Просто мы задумались. Второй шаг. Третий.

Можно перестать отдавать команды и просто идти… Иван остановился.

Да что же такое происходит? Он не хочет уходить от больницы? Что-то его останавливает? Что?

Ничего такого не произошло. Ну прошелся по коридору, посмотрел на беременную предавшуюся, даже спас ее от расправы. Наверное, спас. Поболтал с доктором… Что-то доктор не так сказал? И мозг Ивана Александрова все-таки сообразил, что именно не так, но пока еще не облек в словесную форму, понятную брату Старшему Исследователю?

Очень может быть…

Или не понравилось Ивану, что некто стоит за толстой липой и смотрит на него не очень ласково. Да что там ласково, настороженно смотрит. С неприязнью и опаской. С таким настроением хорошо смотреть сквозь прорезь прицела.

Иван, не скрываясь, повернулся к наблюдателю.

Нет, не целится. Просто стоит и… Отпрянул, заметив взгляд. Да и, похоже, прятался он не от Ивана. Ствол дерева его заслоняет, скорее, от охранника на крыльце. Очень интересно.

А если подойти и поговорить? Спросить, как пройти в церковь…

Иван сделал пять или шесть шагов, прежде чем сообразил, что о дороге в храм у наблюдателя лучше не спрашивать. Молодой человек с таким запахом серы вряд ли станет числиться среди паствы.

Предавшийся шарахнулся в сторону. Он, судя по всему, всего лишь хотел уклониться от близкого контакта с некстати подвернувшимся прохожим, но неудачно вышел из-за дерева.

Иван сразу и не сообразил, насколько неудачно.

Нет, в голову Александрову пришло, что предавшийся слишком смело забрел в район компактного проживания верующих, но если предавшихся и христианок кладут в одну палату, то, значит, здесь так принято.

— Эй! — окликнул с крыльца охранник в белом халате, вставая со стула и откладывая газету. — Ты что здесь делаешь?

Предавшийся побледнел, быстро глянул на Ивана, повернулся и пошел вдоль улицы прочь от больницы.

— Стоять! — крикнул охранник, сбегая по ступеням.

Наверное, он что-то такое нажал, потому что из больницы выбежали еще двое крепких парней и, без расспросов, бросились за предавшимся.

Тот побежал.

Один из парней выхватил из-под полы резиновую палку, замахнулся, как при игре в «городки», но бросать не стал.

По улице, навстречу бегущим, шли четверо мужчин. Они что-то горячо обсуждали, но, увидев погоню, живенько растянулись цепью поперек дороги.

Беглец заметался, но заборы вокруг были высокими, ворота и калитки — закрыты. Бедняга ткнулся пару раз в них, ударился всем телом, потом подпрыгнул, уцепился руками, но перелезть не смог. Не успел.

Один из мужиков с ходу ударил его в спину, по почкам. Предавшийся рухнул и тут же получил еще один удар, ногой.

«У нас это не принято», — вспомнил Иван слова доктора. Как же! Может, и не принято, но, если есть свободная минута и возможность, отчего же и не попинать. Тем более — предавшегося.

Мужики обступили лежащего. Двое подняли его, прислонили к забору, а двое, по очереди, стали бить в живот и грудь. Предавшийся хрипел, кричал что-то прерывающимся голосом, но упасть ему не давали. Удар, удар, удар-удар-удар-удар…

Охранники из больницы перешли с бега на медленный, очень медленный шаг. Нет, они не остановились совсем, но двигались не торопясь, плавно, мелкими шажками, словно получая удовольствие и стараясь не испортить его другим. Тем же мужикам.

Они, кстати, поменялись ролями, и теперь те, что вначале держали предавшегося, били его, а двое других — держали в вертикальном положении. Предавшийся уже не кричал и не хрипел, просто обвис, запрокинув голову.

А у меня есть пистолет, вспомнил Иван. Отстраненно так подумал, не двигаясь с места.

Предавшегося перестали поддерживать, и он съехал спиной по забору. Завалился на бок.

— Забирайте! — сказал один из мужиков, тот, что постарше. — Чего его гнали?

— Хотели спросить, чего он тут топчется, — ответил охранник с палкой. — Ясно ведь сказано, к больнице ходить нельзя…

— А у него там баба рожает, — сказал охранник в белом халате, присев перед предавшимся на корточки. — Мы когда вчера за ней ездили, он очень просился, чтобы вместе. Говорил, что не будет мешать, что очень не хочет ее оставлять одну…

Старший мужик сплюнул. Другой, сухощавый и жилистый, тронул ногой голову предавшегося, заглянул в глаза, белые, закатившиеся:

— Ну ведь сказано же тебе было, урод! Что с ним теперь?

— Как обычно, — ответил охранник.

Предавшегося подхватили под руки и потащили к больнице.

— Ничо, — сказал жилистый мужик, — ему это на пользу. Это у нас с ними как с людьми зачем-то, а был я в городе, там они в одиночку в христианских кварталах не ходят… Не то что к больницам.

— Здравствуйте, — сказал Иван.

— День добрый, — протянул старший мужик, подозрительно глянув в лицо Ивану и принюхавшись. — Приехали к кому-то?

Трое других, не сговариваясь, образовали полукруг, словно собираясь заняться теперь Иваном. Ребра заныли.

— На работу я, — Иван улыбнулся, надеясь, что получается и естественно, и независимо. — Инквизитором…

Мужики переглянулись.

— Вместо Пашки, что ли? — спросил жилистый.

— Вместо него, — кивнул Иван. — Не подскажете, где его дом?

— Дом… Известно где, на Садовой. — Мужики снова переглянулись, на этот раз с опаской. — Возле магазина.

— Возле магазина? — Теперь Иван попытался изобразить на лице счастье, простую, житейскую радость, что дом Инквизитора находится возле магазина, что за водкой, скажем, далеко бегать не придется. — А не проводите? Я тут первый раз, ничего толком не знаю. Могу удостоверение показать…

Мужики молчали, поэтому Иван достал карточку из кармана и помахал ею в воздухе.

— Так чо тут провожать? Прямо, значит, по улице, первый поворот направо и до перекрестка. А там — налево. Третий дом. Такой, — мужик пошевелил пальцами, пытаясь придумать описание, — с оградой.

Можно было, конечно, произнести волшебную фразу о мобилизации для помощи Инквизиции. Мужики не только проводили бы, но еще и на руках бы отнесли. Но Иван решил, что лучше воспользуется их указаниями и доберется сам.

— Значит, направо, потом налево и дом с оградой.

— Ага, — кивнул жилистый.

— Спасибо.

— Так мы пойдем? — спросил старший.

— Так на здоровье. — Иван махнул рукой. — Вам отдохнуть, наверное, нужно. Замахались, наверное…

Жилистый хмыкнул.

Иван пошел, не оглядываясь.

Простые нравы, простые люди. Чего с них возьмешь? Дорогу описали правильно, хоть за это спасибо.

Через десять минут Иван стоял перед домом «с оградой». Таки да, таки особая примета. Небольшой одноэтажный дом был обнесен металлическим частоколом с натянутой на изоляторах проволокой. Он словно раздвинул соседние дома, или те сами опасливо потеснились в стороны. Метров по двадцать пустого пространства справа и слева.

На углах дома — фонари. Прожектора. И даже видеокамеры под ними.

Крепость, мать вашу!

Третий дом, вспомнил Иван фразу мужиков и ухмыльнулся. Шутники! А иначе он бы спутал, конечно.

Иван подошел к проволочной калитке, нажал кнопку на переговорном устройстве. Подождал.

— Да, — хриплым голосом произнес динамик.

— Сим-сим, открой дверь! — сказал Иван. — А то я дуну, дом и рассыплется…

— Ничегошеньки у вас не получится, господин волк. Этот домик уже из камня. Можете попробовать через дымоход, но, как предупреждают нас первоисточники, делать этого не стоит. Скажите волшебное слово, я вас и так пущу…

«Кастрация», — чуть не выдал дежурную шутку Иван, вовремя спохватился и сказал:

— Пожалуйста!

Замок щелкнул — и калитка открылась.

Если они сейчас еще и перед дверью устроят клоунаду, начал накручивать себя Иван, двигаясь по бетонным плитам двора к дому, но придумать ничего не успел — дверь открылась, а на пороге появился Крыс собственной персоной.

Одет он был в шорты и просторную цветастую рубашку. Одежда была либо с чужого плеча, либо Сигизмунд Васильевич похудел не так давно размеров на пять.

— А я уж прямо заждался, — сказал Крыс. — Позвонил в больницу, а там сказали, что ушел уже почти час назад. Чуть не пристрелил директрису школы и ушел.

— Так она деток учит? — Иван покачал головой. — В духе толерантности и свободы воли, надо полагать?

— Именно. В духе. То просто вы ее застали немного не в духе. Хотя, с другой стороны, а как она должна реагировать на Анну Семенову, в девичестве Алферову, которая была ее любимой ученицей, а потом взяла и подписала договор с Адом? Сама, представьте себе, пошла и подписала. По большой любви, естественно. С чего прикажете радоваться? Да что это я вас на крыльце держу, вы проходите!

Старик отступил в глубь дома.

— Хозяин прибыл, а я его на солнцепеке… — Старик подождал, пока Иван пройдет мимо него, потом подошел к двери, щелкнул замком и, судя по нескольким гудкам разных тонов, включил систему охраны.

Милые патриархальные нравы.

Дом внутри полностью соответствовал своему внешнему виду. Белые стены, камера в конце коридора. Белая же дверь под камерой. Подойдя ближе, Иван понял, что дверь бронированная. Да еще с амбразурой. Да еще с кодовым замком.

Крыс быстренько набрал код, приложился глазом к окуляру. Дверь бесшумно открылась.

— Добро пожаловать! — провозгласил Крыс. — Не то чтобы уютно, но, знаете ли, надежно.

И тут тоже старик Сигизмунд не соврал — уютным это помещение назвать было трудно. Стены, письменный стол, два металлических стула, сейф, кровать, застеленная серым казенным одеялом. На окнах поперечные жалюзи. Из стали, судя по виду. Несколько книжных полок и дверь, как вначале подумал Иван, в стенной шкаф.

— Там санузел и кухня, — пояснил Крыс, усаживаясь на хозяйское место за столом. — И вход в подвал.

Иван остановился перед столом и молча смотрел на старика.

— Что-то не так? — Крыс огляделся вокруг, пошевелил носом. — Вещи ваши в шкафу, там, за дверью.

Иван молчал.

— Если вы беспокоитесь по поводу кодировок дверей и всего остального, то после моего ухода прекрасно все сможете перепрограммировать.

Иван молчал.

— А! — просиял Крыс, встал со стула, обошел стол и сел на стул посетителей, который отличался от хозяйского только местоположением. — Вы по поводу соблюдения правил…

Иван молча снял куртку, бросил ее на кровать. Стащил с себя упряжь с кобурой и повесил на спинку стула. И только после этого сел.

— Я в вас опять влюбляюсь! — восхищенно выдохнул Крыс. — Это же представить невозможно, сколько в обычном, я бы даже сказал в рядовом, человеке может вместиться благородства, уверенности и внушительности. Я бы даже разразился аплодисментами, но руки, знаете ли, не хочется утруждать.

Старик пытался повторить вчерашнее упражнение — загнать хитрым плетением словес Старшего Инквизитора в пестрый мир намеков, иронии и сарказма. Только нельзя дважды войти в одну и ту же реку.

Иван, если честно, не понимал этого древнегреческого выражения. Вернее, понимал его значение, но не принимал смысла. Река — она всегда остается рекой. Одной и той же. Все купаются в одной Волге, все крестятся в одном Иордане.

— Как-то вы слишком серьезны, — сказал старик. — Эти складки возле губ, чуть нахмуренные брови.

— Публики нет. — Иван побарабанил пальцами по столу. — Всеслав отсутствует, посему не будет ни смущения, ни неловкости. С моей стороны. Дай вам бог, чтобы я не сорвался и не вывалил на вас накопившееся…

Крыс вздохнул со всхлипом, что-то собрался ответить, но покачал головой и промолчал. Без гримас и мимики. Просто заткнулся.

Ивану даже стало неловко. На короткий миг, но стало.

— Я хочу сказать… — Иван сделал паузу, Крыс ею не воспользовался. — Я хочу сказать, что не в самом большом восторге от происходящего. Я не говорю о том, что убили двух солдат…

— И сержанта, — бесцветным голосом произнес Крыс.

— И сержанта, — кивнул Иван. — Но его убили из самозащиты…

— Это они вам так сказали.

— Это они мне так сказали. И я им поверил, потому что нужно быть полным идиотом, чтобы убивать сержанта по любым другим соображениям. Они ведь знали, не могли не знать о ваших местных традициях. Око за око и тому подобные милые привычки.

— Наверняка.

— И все-таки убили. Вернее, даже не убили, а расстреляли. Если бы вы видели труп…

— Я видел труп. И что? — Старик сидел ровно, положив руки на колени, и смотрел на крышку стола перед собой. — Да, много ранений. Да, явно стреляли в приступе ярости или от большой ненависти. Не исключаю, что даже защищались. И это делает их положительными персонажами? Вы с кем-то поговорили? Провели исследование вопроса, господин Старший Исследователь?

Хорошие вопросы задает старик, не мог не оценить Иван. Четкие, недвусмысленные и в лоб.

— Я бы хотел поговорить с ними, — сказал Иван. — Но мне не дали. Их вообще убили так торопливо, будто хотели заткнуть рты…

— Или для того, чтобы не пришлось потом играть с законом, не допускающим самосуда. Убийца должен быть наказан. Убит. И сделать это можно было только в процессе, так сказать, задержания-уничтожения.

— Да бог с ними, с этими парнями! — воскликнул Иван и ударил ладонью по столу. — Все остальное здесь в порядке? На улице только что били предавшегося…

— Где? — быстро спросил старик, и на лице его проступила тревога, явная и неподдельная.

— Возле больницы. Его окликнул охранник, он побежал и напоролся на группу добрых самаритян и неравнодушных граждан. Которые под одобрительными взглядами охранников минут пять задерживали беднягу по очереди. До полного беспамятства.

Крыс встал со стула, прошелся по комнате.

— Так… Предавшийся — лет двадцати пяти, высокий, светловолосый?

— Да. А что?

— Значит, он все-таки приехал…

— Конечно, у него жена рожает, отчего бы ему и не приехать к больнице? — осведомился Иван. — Мужьям свойственно…

— Свойственно — не свойственно… Кого это может волновать? — отмахнулся Крыс. — Ему было ясно сказано… Им всем постоянно ясно говорится, что… И раз за разом они лезут. Лезут и лезут, несмотря ни на что… Он был точно один?

— Ну… Насколько я видел, да.

— Насколько ты видел… Ладно, будем надеяться, что он был один. — Старик подошел к столу, выдвинул ящик и достал телефон. Набрал номер. — Алексей? Что там с Анной? Когда она будет рожать? Сегодня-завтра? Сегодня. Понятно? Что значит — посмотрим. Сегодня. И чтобы об этом знали все. Ты меня понял? Да, я думаю, что кто-то из твоих. Не знаю, чего и почему. За деньги. Из любви. От абстрактного гуманизма, мать его так. И не вздумай свою охрану предупреждать, усиливать и переводить… Да, пусть просто несут службу. Я в бункере, перезвони в течение часа. Все.

Крыс положил трубку и прошелся по комнате.

Больше в нем не было ни вальяжной расслабленности, ни ироничной чудаковатости. Сосредоточенный взгляд, металл в голосе, уверенные движения. Даже его дурацкий костюм больше не казался нелепым.

Иван смотрел на Крыса с изумлением, тот взгляд перехватил, и на лице проступило раздражение. Словно его поймали на чем-то предосудительном. Уличили во лжи.

— Что уставился? — Старик вернулся к стулу и сел. — Я чем-то тебя не устраиваю? Этот мир тебя не устраивает? Что?

— Добрый дедушка СигизмундА, — пробормотал Иван. — То есть меня на вокзале вы ожидали специально? Посмотреть-пощупать-оценить? Начальник тутошней службы безопасности, надо полагать?

— Хочешь — полагай.

— Но тогда получается, что это не я вам должен представляться, а вы мне…

— Ага, сейчас. Все брошу…

— Согласно Положению об Инквизиции…

— Можешь засунуть свое Положение… — Старик ощерился, но больше на грызуна похож не был. Напротив Ивана сидел хищник, способный порвать горло любому, вставшему на пути. — Ты не понял — здесь Новый Иерусалим. Здесь проект «Н». Здесь, если хочешь, будущее этого мира…

— Пуп Земли и центр мироздания, — подхватил Иван, чувствуя, как в желудке зарождается холодный огонь, как всегда перед схваткой. — Не нужно на меня повышать голос и пытаться давить, я от этого зверею. И еще я зверею от того, что мне не говорят всего. Я не знаю, что такое проект «Н». Меня не поставили в известность. И я не понимаю, как я должен получить инструкции от покойного Астуриаса.

— А тебе и не нужно понимать. Не нужно! Тебе даже делать ничего не нужно, просто находиться здесь и присутствовать там, где тебе прикажут.

— Что вы говорите? — попытался усмехнуться Иван. — То есть Инквизиция вам…

— Инквизиция — нет. Инквизиция тут имеет громадные права. А вот ты лично… — Голос Крыса потек сарказмом: — Ты здесь — никто. Понял? Ты здесь…

Иван встал и молча обошел стол.

Крыс посмотрел на него снизу вверх, пошевелил усиками.

И ударил.

Хороший удар, резкий и точный. Если бы Иван не ожидал чего-нибудь подобного, то стоял бы сейчас, согнувшись самым жалким образом, а бойкий дедушка мог выбирать оставить неосторожного наглеца в такой позе или добить из жалости.

Но Иван удар ждал. Старик просто обязан был поступить именно таким образом. Ломать противника, возомнившего о себе бог весть что, учебники рекомендуют именно в такой последовательности: эмоциональный удар, физический, моральный.

Штука эффективная, но обоюдоострая.

Вначале Крыс испытал эмоциональный шок — хорошо поставленное и отрепетированное движение вдруг не достигает цели, наталкивается на блок и уходит в сторону. Затем — шок физический, рука попала в захват, стул отлетел в сторону, а пол бросился в лицо. Удар. Больно. Очень больно, потому что и суставы захрустели в руке и плече, и колено уперлось в позвоночник. Без поблажек и скидок на возраст уперлось, недвусмысленно дав понять, что позвоночник не сломан только по доброй воле Ивана. И будет достаточно чуть-чуть усилить нажим, чтобы позвоночник сломался.

И это было унижение моральное — все как по книге.

— С-сука… — выдохнул Крыс.

— Один мой приятель… — Иван внутренне содрогнулся, поняв, что назвал приятелем Круля. — Один мой приятель говорил, что не сука, а кобель. И в этом случае это не оскорбление, а, скорее, комплимент.

— Руку сломаешь… старику… — простонал Крыс.

— Вполне могу. У пожилых людей кости ломкие. Так что лучше не дергайтесь. И не злите. Тогда мы просто продолжим разговор.

— Я…

— И, прежде чем что-то говорить, прикиньте, как на это может отреагировать очень раздраженный человек, которого вы только что попытались ударить в чресла. — Иван чуть ослабил давление коленом и несколько сантиметров протащил Крыса лицом по полу: унижать так унижать.

— Твою… — прошипел Крыс, локоть его правой руки снова заскрипел, и старик замолчал.

— А ведь производите впечатление человека серьезного и опытного, — грустно вздохнул Иван. — Можно сказать — профессионала. Меня вон на вокзале, как мальчишку, мордой тыкали во все подряд… А тут совсем по-детски пытаетесь материть человека, способного вас покалечить.

— Меня просто давно никто не… — Крыс сделал глубокий вдох. — Я все понял, признаю поражение, готов продолжать разговор.

— А извиниться?

— Я извиняюсь, — с готовностью сказал Крыс. — И я больше не буду.

— И заодно не будете пытаться превратить свою глупость в шутку, — подсказал Иван, отпустил руку и вернулся на свое место за столом.

Крыс несколько секунд лежал на полу, потом медленно встал. Пальцы левой руки принялись массировать правую.

— Если хотите, можете уйти. — Иван указал на дверь. — Можем продолжить разговор завтра…

— Ничего, — Крыс поднял опрокинутый стул, на секунду замешкался, словно решая — запустить мебель в молодого наглеца, но потом поставил стул на ножки и сел. — Я могу разговаривать и сейчас. К тому же мне сюда должны позвонить.

— Значит…

— Ничего это не значит. Все, что я сказал перед тем, как упал, остается в силе.

— И в силе остается то, что мне наплевать на ваши слова, — в тон старику ответил Иван.

Почти минуту они сидели, глядя друг другу в глаза. Потом Крыс отвернулся.

— Один-один, — сказал Иван.

— Один-два, — возразил Крыс. — Вы меня недооценили на вокзале, а я вас — здесь. Дважды.

— Хорошо, два-один. Но, судя по интонациям, матч продолжается?

— Неизбежно. Вы, как я полагаю, теперь развернете очень активную деятельность, станете вести расследование, допрашивать, требовать показаний и документов. Не удивлюсь, если потребуете голову майора Зайцева.

— Не удивитесь?

— Нет. А вот вы — испытаете изумление, натолкнувшись на реакцию военного командования и Инквизиции на ваши требования. Что бы вы там ни думали обо мне, но ваше положение здесь определяется не мною, не моей личной антипатией. Все это решено и установлено не сегодня и не мной. — Крыс помял плечо и поморщился. — Сила есть, ума не надо…

— Зато какая сила воли, — усмехнулся в ответ Иван. — Я ведь мог вас сломать. И никто не стал бы меня наказывать… Нападение на Инквизитора, знаете ли…

— Знаю. И еще знаю, что вряд ли кто-то бы тут обратил на ваш особый статус внимание. Око за око, — улыбнулся в ответ Крыс. — Хотя — да, в силе воли вам не откажешь. Так вот…

— Нет, это я буду многозначительно говорить «так вот». — Иван легонько хлопнул ладонью по столу. — А вы будете отвечать на мои вопросы. Потому что ваши специалисты по Ветхому Завету находятся снаружи, а мы с вами — внутри. И мы либо беседуем в таком режиме, либо вы поднимаетесь со стула и валите отсюда, например, в больницу, где пообщаетесь со своим веселым доктором лично. А он посмотрит вашу руку под рентгеном, я мог и вправду чего-то там повредить.

Старик мял руку и молчал, прикрыв глаза. Иван ждал. В принципе, дед мог воспользоваться советом, уйти, а потом вернуться или перехватить Ивана на улице или возле того же самого магазина, в котором Иван будет покупать бутылку. А он обязательно будет покупать бутылку, без вариантов. Уход старика будет равнозначен объявлению войны. Если он останется, то шанс на мир и добрососедство еще есть.

— Вы знаете, сколько человек осталось на Земле после Возвращения? — спросил Крыс, не открывая глаз и продолжая массировать плечо.

— Три миллиарда.

— Семьдесят лет назад — три миллиарда. — Старик чуть приподнял веки, бросил взгляд на Ивана и снова закрыл глаза. — А сколько сейчас?

— Ну… Миллиарда четыре. Четыре с половиной, я не слежу за статистикой…

— А ее и нет. За семьдесят лет ни одно государство не проводило официальной переписи. Так, экстраполяции, выборочные исследования, наблюдение динамики… — Крыс отпустил плечо и посмотрел на Ивана с неким интересом в глазах. — И знаете, что получается?

— Не знаю. Но вы ведь скажете.

— Скажу. Получается, что за семьдесят лет население сократилось на треть. Три миллиарда минус один миллиард, получается — два миллиарда. — Все-таки старику было очень больно — он облизал бледные губы и снова занялся массажем. — Два миллиарда.

— Поверю вам на слово. — Ивана цифры никогда особо не трогали. — Два миллиарда — это все равно много.

— Слишком много?

— Нет, просто — много. Я себе такую толпу и представить не могу. Хотя… Подождите, вы хотите сказать, что в результате войн…

— Я не хочу ничего такого сказать. В результате войн, и нефтяных, и религиозных, и гражданских, погибло, по разным подсчетам, от десяти до пятнадцати миллионов человек. Много, но до миллиарда ой как далеко… В столе, в левом ящике, есть аптечка. Дайте мне таблетку. Из такого пузырька зелененького…

Иван открыл ящик, в пластиковой коробке нашел пузырек, поставил его перед Крысом. Тот отвинтил крышечку, вытряхнул на ладонь таблетку, подумал и вытряхнул вторую.

— Принести воды? — спросил Иван.

Старик махнул рукой и проглотил таблетки, не запивая.

— Может, все-таки к врачу?

Старик помотал головой, кадык на морщинистой шее дернулся несколько раз.

— Какая гадость, — сказал Крыс. — Но вернемся к нашей беседе. Значит, мы имеем уменьшение народонаселения. С этим согласны?

— А у меня есть выбор?

— Значит, согласны. Причина — падение рождаемости. Так?

— Ну… наверное.

— Сколько, в среднем, детей приходится сейчас на семью?

Иван улыбнулся. Старый провокатор! Таблетки жрет, а беседу пытается строить по своему сценарию. Снова небольшая проверка на бытовой идиотизм. Если Иван с ходу ответит, то…

— Какую семью? — спросил Иван.

— Что значит — какую? — продолжил притворяться Крыс с невозмутимым видом.

— На семью предавшихся или на семью верующих? — Иван смотрел, не отрываясь, в лицо Крыса. — Там ведь разные цифры. Или вам нужна средняя температура по больнице?

Старик похлопал в ладоши. Всего пару раз, потом снова вцепился в свое плечо.

— Вы все правильно поняли. Браво. Сколько в семье верующих детей в среднем?

— Ноль три, кажется.

— А у предавшихся?

— Пять.

— Правда смешно? Те, что продали свою душу Дьяволу, плодятся как кролики, а те, что веруют, искренне и глубоко, размножаться отказываются. Смешно?

— Нет.

— Вот и мне не смешно. Дьявол нас переигрывает. По всем статьям. Идет борьба за души, люди слабы, боятся будущего, боятся своей слабости и стараются победить неопределенность.

— Ну и к тому же Служба спасения строит больницы, заботясь о телах, предоставляет работу, обеспечивает старость… Дьявол, к тому же, не врет. А Господь…

— Что? — быстро спросил Крыс.

— А Господь — молчит, — серьезно ответил Иван. — Он — молчит. И никто не видел, чтобы ангелы вмешивались в человеческие судьбы. И никто ни разу не видел Рая, а экскурсию в Ад очень легко заказать, причем бесплатно, причем в любой точке мира, причем с гарантией безопасности и высокого уровня обслуживания.

— И вы все еще не подписали Договор? — очень натурально удивился Крыс.

— Сам в шоке, — пожал плечами Иван. — Но к делу это отношения не имеет.

— Не имеет. Не имеет… Но ведь соотношение верующих к предавшимся все время изменяется. И не в пользу верующих. И не в последнюю очередь потому, что те, кто родился в семье предавшихся, в девяноста пяти случаях из ста также подписывают Договор. А среди тех, кто был крещен, тридцать процентов становятся предавшимися. Тридцать процентов, — Крыс повысил голос, почти выкрикнул. — И что это значит?

— Наверное, то, что если все пустить на самотек, то рано или поздно…

— Вы это с иронией говорите, я вижу, но это действительно так! Так! Это потоп, в котором мы можем захлебнуться. Мы все, те, кто верит в Господа нашего! И…

— Знаете, господин Сигизмунд! Я не слишком грамотен в богословских вопросах, но помню, что потоп был послан Богом для того, чтобы уничтожить грешников и сохранить праведников. Ну и всякой твари по паре. Все испытания посылаются нам Богом за грехи наши. Может, и этот потоп что-то значит? Ничто не происходит без Господней на то воли… Не так?

Крыс застонал, прижав руки к лицу.

— Плечо болит?

— При чем здесь плечо?! Вы сами не понимаете, что под это ваше красивое заявление можно подогнать все что угодно? Не понимаете? Убийца и насильник, галаты и отринувшие — все могут сослаться на Промысел Господний…

Да, подумал Иван. Здорово, подумал Иван. Старику, понятно, плохо, говорит старик о наболевшем, но упоминать отринувших, да еще при незнакомом человеке — это, блин, либо очередная проверка… или действительно Крыс проболтался?

Будет смешно, если он сам — отринувший. И готов доказать себе и окружающим искренность своей веры тем, что отринул даже мысль, даже надежду на рай и жизнь вечную. И чтобы подкреплять это свое решение, регулярно кого-нибудь убивает. Или богохульствует. Или еще чего похуже.

— Отринувший, — сказал Иван.

— Что?

— Отринувший, — повторил Иван.

К тебе придут, говорил Ивану Токарев — единственный отринувший, с которым Ивану довелось говорить. К тебе придут и предложат… И ты должен им помешать. Ты должен…

Они пришли?

Ивана гнали в эти места, жертвовали людьми для того, чтобы ему могли сделать предложение без помех? Его подставили для вербовки неизвестными, которые стояли за всем этим?

— Если вы имеете в виду, что я сам — отринувший, то вынужден вас разочаровать, — вздохнул Крыс. — Но то, что вы знаете об их существовании, несколько меняет дело. В ваших сопроводительных бумагах этого не было… Подозреваю, что там много чего не было.

— Покажите бумаги, я вам отвечу, — посоветовал Иван. — Честно, без утайки скажу — все там или нет. Вот вам крест святой…

Иван поднял пальцы, сложенные щепотью, ко лбу… Попытался поднять и не сразу сообразил, что не может. Не может оторвать руку от стола. Она налилась ртутью, превратилась в камень, приросла к столешнице.

Крыс этого не заметил. Крыс смотрел на свои ладони, придумывая ответ на иронию собеседника. Иван еще раз попытался перекреститься. И снова ничего не получилось.

Зазвонил телефон.

Левая рука Ивана легко сняла трубку и протянула Крысу.

— Да, — сказал Крыс. — Хорошо. Значит, к полуночи… А как там дела у ее мужа? Пришел в себя? Повреждений особых нет? Мужики у нас стали гуманистами, однако… В прошлом году бедняга ушибами не отделался бы. Ладно, вы всем раззвонили о сроках? Что значит — на рынке? В больнице, коллеги и обслуга знают? Вот и отлично… Нет, я лично к вам заходить не буду. И никто из моих людей — не будет. И, Алексей, когда ты будешь отправлять младенца в интернат? А давай завтра с утра? Я не сошел с ума. Я о твоих пациентах беспокоюсь, между прочим. Да. Отправь. Как обычно. С Тепой и отправь, какие проблемы? Медсестру и попутчика… Хотя нет, попутчика я сам отправлю. Тут нужно аккуратнее. Не твое дело! Еще раз повторяю — не твое дело! Пока!

Крыс положил трубку на аппарат. Встал, прошелся по комнате. Остановился возле окна, постоял, раскачиваясь с носков на пятку, что-то бормоча про себя…

— А паренек, который приехал вместе с вами, наверное, уже огреб первые проблемы в интернате. — Старик вернулся к столу. — И наверняка хочет с вами пообщаться. Нет?

— Его проблемы. — Иван осторожно пошевелил пальцами правой руки.

— Но вы ведь, как человек неравнодушный, наверняка захотите выяснить, как он устроился, где спит, что ест… — Крыс попытался заглянуть в глаза Ивана. — Вам очень нужно съездить в интернат.

Иван спрятал правую руку под стол, несколько раз сжал и разжал пальцы — рука слушалась как ни в чем не бывало.

— Так хотите? — настойчиво спросил Крыс.

— Либо вы говорите прямо, либо я пошлю вас на фиг и лягу, пожалуй, спать. Я от вас устал.

— Мне нужно, чтобы кто-то поехал в одном автобусе с новорожденным в интернат. Кто-то, кто, во-первых, не вызовет особых подозрений, во-вторых, будет иметь вескую и понятную причину для поездки и, в-третьих…

— Которого будет не жалко?

— Это в-четвертых. А в-третьих, вас предавшиеся, если что, убивать не будут. Попытаются захватить живьем и без повреждений. — Крыс азартно потер ладони. — Вы поедете в форме, это даст вам дополнительные гарантии и заодно несколько укрепит позиции Всеслава. Его вчера уже пытались бить.

— Вам почему-то кажется, что предавшиеся меня не тронут?

— Конечно! Это у нас могут быть какие-то иллюзии по поводу насилия в адрес инквизитора, а у них все прописано в договоре. Убил инквизитора — потерял все, ничего не приобретя. Вас не тронут. Я попрошу, чтобы кто-нибудь позвонил Тепе, сообщил о поездке, маршруте и пассажирах, а уж он раззвонит по всему городу… Выглядеть это будет так — вы собрались ехать, раз уж вчера у вас не получилось, а утром наш доктор отправит новорожденного на подвернувшейся попутке. И это не вы подсядете к ребенку, а ребенка с медсестрой подсадят к вам. Ну соглашайтесь, это же интересно!

— Наверное, — кивнул Иван. — Очень может быть. И я с удовольствием, как только вы мне объясните, что происходит. И ради чего я должен ни с того ни с сего… И вы, часом, не отправляли с таким же заданием моего предшественника? Покойного предшественника, замечу.

— Обязательно. Все расскажу — даю слово. Как только вы вернетесь назад.

— Если, — с нажим произнес Иван. — Если вернусь.

— Бросьте! Я же вам все объяснил. Никто вас не тронет. Абсолютно гарантированно. Я даже немного боюсь, что вы в своей форме отпугнете предавшихся, и операция сорвется…

Может, старика действительно пугала такая возможность, только было что-то фальшивое в этом страхе. Может, даже слишком откровенно фальшивое. Иван запутался, решил, что хуже все равно не будет… И ему очень хотелось остаться одному.

Включить настольную лампу и внимательно рассмотреть свою руку. И, может быть, еще раз попытаться перекреститься.

— Хорошо, — сказал Иван. — Я очень хочу съездить в интернат. Сможете помочь с транспортом?

— Пара пустяков. Всегда рад услужить брату Старшему Исследователю. — Крыс с сомнением посмотрел на свою руку. — Вот даже не знаю…

— Не подавайте, не ставьте ни себя, ни меня в двусмысленное положение, — посоветовал Иван. — Лучше подскажите, в магазине есть водка? Или коньяк?

— А вам бы лучше сегодня воздержаться. Завтра, когда вернетесь… Кстати, — уже от дверей комнаты спросил Крыс. — Ваши ребра не беспокоят?

— Нет, ваш доктор просто творит чудеса!

— Ну и славно. Коды от замков и сигнализации там лежат в правом верхнем ящике, в конверте. Отдыхайте. Завтра в десять за вами заедет Тепа на автобусе. Не провожайте. — Старик вышел.

На мониторе компьютера, стоявшего на столе, Иван увидел, как Крыс вышел из дома, пересек двор, открыл калитку, обернулся и все-таки не выдержал, показал средний палец видеокамере.

Имел полное право.

Иван сложил пальцы правой руки щепотью, подумал, но креститься не стал. Ему было страшно. Настолько страшно, что он сам себе в этом не признавался.

Принять душ, привести в порядок форму, почистить оружие. Проверить, есть ли на кухне что-нибудь съедобное.

В кране была горячая вода, в холодильнике нашлось что поесть. Даже утюг был, чтобы отгладить форму.

В душе Иван посмотрел на себя в зеркало, сняв повязку. Бинты он сматывал поначалу с опаской, но, убедившись, что боли действительно нет, успокоился. Ребра не болели. Абсолютно не болели. Иван несколько раз наклонился, присел, поднимая руки вверх. Вначале осторожно пощупал бок, потом, осмелев, двинул себя по ребрам кулаком.

Вот такие вот чудеса, сказал Иван, поежившись. Такие вот чудеса.