На улице было жарко. У Лукаша давно сложилось впечатление, что в Вашингтоне всегда жара.

Лукаш честно попытался вспомнить хоть какой-нибудь вашингтонский дождь, но не смог. Ясное дело, что это глюки памяти, дожди наверняка были за время пребывания Лукаша в столице Соединенных Штатов, в конце концов, океан рядом, не могло не быть дождей, но вот как-то не отложились в памяти. Всегда жарко, потно, липко, противно. Или просто противно.

– Тебе просто не нравится этот город, – сказал себе Лукаш, выходя из дома под упругие прутья солнечных лучей и надевая солнцезащитные очки. – И, между прочим, город тебе ничего плохого не сделал. Люди – да, люди в Вашингтоне разные. Вот ты сам, например. Какого хрена ты тут делаешь? И какого хрена здесь толкутся парни со всего света? Копаются в дерьме, что-то покупают, что-то продают… Вот взять бы всем понаехавшим договориться, оставить этот гадючник на самосъедение и разъехаться по домам. Дома нет проблем? Еще сколько.

Экономику колотит, денежки прыгают туда-сюда, то обесцениваясь, то снова поднимаясь, а тут еще и ближние соседи ведут себя как попало, пытаясь хоть что-то выгадать на изменившихся раскладах.

Сколько народу сорвалось с катушек, сообразив вдруг, что никто теперь не примчится на авианосцах защищать ракетами демократию? И сколько стран вдруг осознало, что никто за них не подпишется, если что, не станет стучать кулаком по столу, не введет экономических санкций… Хотя какие экономические санкции сейчас может ввести Америка и против кого?

Ни хрена Америка не покупает и не продает. Штаты теперь не продают, а распродают – почувствуйте разницу. Самая мощная экономика мира пришла в негодность всего за пару лет… И, как пообещал Петрович, это еще не предел. Все вроде бы держится, не сыплется пока… ну или почти не сыплется. Внешние приличия соблюдены, а то, что позолота слегка облупилась, так это временно… да и кому сейчас сдалась эта позолота? А стояла Америка и стоять будет… Без позолоты, исконная, посконная и домотканая.

«До первого урагана, – сказал Петрович. – Долбанет что-нибудь серьезное по всему побережью, и сразу станет понятно – справятся Штаты с последствиями, или придется мировому сообществу на полном серьезе гнать сюда медикаменты и одеяла».

А Петрович просто так трепаться не будет, Петрович талант имеет всякие гадости предсказывать. Тоже феномен, мать его так!

Кафе называлось «Кафе». Простенько и со вкусом.

Классическое американское заведение – пять столиков с диванчиками вдоль окон и стойка то ли бара, то ли столовки. По нынешним постным временам «Кафе» имело ряд достоинств. Во-первых, настоящее кофе для своих. Не та ерунда, которую в последнее время стали наливать в забегаловках по всей стране, и даже не та жидкость, что выдавалась за кофе в Америке до кризиса, а настоящий, без дураков. Во-вторых, тут могли и накормить по вполне божеской для иностранцев цене. Ну и, в-третьих, хозяйка.

– Здравствуй, Марта, – сказал Лукаш, остановившись на пороге.

– Привет, милый! – ответила Марта.

Она как раз принесла заказ Джонни, который оказался единственным посетителем.

– Привет, милый! – сказал Джонни и помахал рукой, точь-в-точь, как Марта.

– Рискуешь, между прочим, – сказал Лукаш, усаживаясь за стол напротив федерала. – Марта замечательно прикидывается, что у нее нет чувства юмора. Она тебе кофе уже принесла?

– Еще нет, – сказала Марта, подбоченясь. – Этот янки кофе еще не получил.

Марта смотрела на Джонни с высоты своего роста, и на лице у нее появилось многообещающе-хитрое выражение.

– Вот видишь, Джонни, ты еще не получил весь свой заказ, а пытаешься шутить и пародировать. Поверь, плевок в чашку – не самое страшное, что ты можешь сейчас схлопотать.

Джонни задумчиво посмотрел на свой сэндвич, потом перевел взгляд на лицо Марты.

– Кофе? – спросила Марта, вежливо улыбнувшись.

Как там в классическом американском анекдоте коммивояжер говорил о крокодиле? Нельзя сказать, что у него приятная улыбка, но она действительно делает его лицо открытым. Марта, естественно, крокодилом не была, но что-то хищное в ее лице имелось. И не только в лице. Пару раз ее заведение попытались грабить. Ключевое слово – попытались.

– Ну… – протянул Джонни. – Лукаш, как мне быть?

– Даже не знаю, – зловеще усмехнулся Лукаш. – Может, терпеть? Или не заказывать кофе… Лучший кофе во всей Зеленой Зоне.

– Я могу извиниться, – предложил Джонни.

Марта чуть шевельнула бровью и скрестила руки на своей немаленькой груди.

– Чаевые? – спросил Джонни.

Улыбка на лице Марты стала чуть человечнее.

– Ладно, Марта, – сказал Лукаш, сообразив, что Джонни как-то не расположен к шуткам и в пикировке участвует без азарта, по инерции. – Давай мы его простим на первый раз. Его только что допрашивали с пристрастием в ФБР, боюсь, что на пальцах ног у него теперь некомплект ногтей, плюс имеют место поврежденные почки и печень…

– Следы от электродов по всему телу, – печально продолжил Джонни. – И в горле першит от сыворотки правды. Така-ая дрянь…

– С каких это пор сыворотку перорально вводят? – ни к кому не обращаясь, спросила Марта и отправилась за стойку.

Взревела кофемолка.

– Хреново? – тихо спросил Лукаш у Джонни.

– Более чем, – сказал Джонни и вздохнул.

– Тебя забрали утром?

– Меня забрали ночью, – Джонни ослабил узел галстука, и Лукаш только теперь рассмотрел, что рубашка у федерала несвежая. – Даже уснуть не дали. Что там уснуть – в душ не попал.

– И все про нападение допрашивали?

– Вначале они меня, естественно, предупредили о неразглашении, – сказал Джонни. – Так что – ничего такого не было. Просто пообщались. Меня даже дважды угощали тем, что они именуют кофе.

Кофемолка смолкла.

Джонни принюхался – Марта начала варить кофе в джезвах на песке, как делала только для совсем уж своих.

– Да, – сказал Джонни и тронул пальцем свой сэндвич.

Похоже, что аппетита у него не было, а заказ он сделал, чтобы как-то оправдать свое присутствие в кафе. Лукаш мог и не торопиться с прибытием на рандеву. Джонни был просителем, посему должен был запастись терпением и покорностью.

– То есть ты не можешь мне ничего рассказывать… – с деланым разочарованием протянул Лукаш.

– И не только тебе. Никому. Не могу рассказывать про то, что они интересовались нападением, что расспрашивали о генерале, что им было любопытно узнать – а не был ли ты раньше знаком с покойничком… – Джонни невесело улыбнулся.

– И про то, сколько времени я находился наедине с покойным и его вещами?

– И про это тоже.

– А ты очень удачно был в отключке и ничего не слышал, не помнил… В общем, все свалил на несчастного русского журналиста? – Лукаш неодобрительно покачал головой.

– У меня были варианты? К тому же и несчастный русский журналист обо мне тоже молчать не стал, как я понял. – Джонни взял в руки свой сэндвич, откусил и принялся с трудом жевать. Как песок или кусок картона.

Лукашу даже показалось, что слышен шорох или скрип…

– По поводу акцента нападавших как бы арабов? – спросил Лукаш.

– По поводу акцента, – Джонни с трудом проглотил кусок и положил сэндвич на тарелку. – В общем, я пообещал аккуратно тебя порасспросить… незаметно. И тут же сигнализировать, если что.

– На приятелей стучать? – с осуждением покачал головой Лукаш.

– Стучать и закладывать, – подтвердил Джонни. – Ты кого-нибудь из нападавших узнал?

Мимо кафе, захлебываясь сиреной, промчалась полицейская машина.

– Пошел ты в задницу, – ласково посоветовал Лукаш.

Послышался звук еще одной сирены, но машина, видимо, проехала по соседней улице. «Что-то случилось, – подумал Лукаш рассеянно. – Хотя сейчас каждый день что-нибудь случается».

Лукаш хотел еще что-то добавить, но тут подошла Марта с двумя чашками кофе.

– Боже, как пахнет!.. – пробормотал Джонни.

– Лукаш, – строго сказала Марта, поставив чашки на стол. – Если ты все-таки решил взяться за ум и начал вербовать федералов, то делай это или где-то в другом месте или на английском. Мне ведь тоже интересно.

– Нужно было учить языки, милая Марта, – Лукаш втянул ноздрями аромат кофе и закрыл глаза. – Не латынь и древнегреческий, а что-нибудь актуальное. Хотя бы язык своих предков. Ты же из Германии? Ну, твой прадед – из Германии? Вдруг ты надумаешь вернуться на родину предков, а языка не знаешь. У них там с этим строго. Нет языка – нет эмиграции.

– Репатриации, – поправила его Марта и села на свободное место возле стола, бесцеремонно подвинув Лукаша бедром. – У нас это называется репатриация. Только кому я там нужна? Тем более что дед мой был из Бреслау, а это сейчас даже и не Германия. И не Бреслау. А, кроме того, на кой дьявол им мой немецкий? Им нужны деньги на счету или востребованная профессия. Физики, химики, черт с дьяволом, но никак не подержанная баба, сдуру получившая университетское филологическое образование, а потом, спохватившись, ставшая хозяйкой забегаловки… Бизнесвумен, которая даже официантку содержать не может? Найн, фрау, найн! И не нужно про тевтонскую жестокость! Кто-нибудь сейчас себя ведет по-другому? Нужны не японцы и немцы, а полезные немцы и японцы. Полезные русские, чехи и поляки… Полезные евреи, извините за выражение. А остальные пусть и дальше варятся в этом плавильном котле наций.

– Не скажи, Марта, – Лукаш взял чашку со стола и отхлебнул. – Можно выйти замуж. Этот номер еще проходит. Находишь себе по переписке какого-нибудь бюргера…

– Какого-нибудь слепого и тупого бюргера, – Марта встала и провела руками по своим бокам. – Разве что на мясо.

– А педики своих вывозят, – сказал Джонни. – Этот радужный интернационал очень активно набирает здесь мужей и жен. Своих не бросают. Даже натуралов некоторых привечают. Хотя, да. Бедных не берут.

– То-то и оно, – подтвердила Марта. – Да и какая я немка? Американка, с какого боку ни глянь… Вы тут вербуйтесь на здоровье, а я пойду мыть посуду. Я теперь и за посудомойку. Представляешь?

– Представляю, – сказал Лукаш. – А что случилось с Катериной?

– Катерина очень удачно вспомнила, что она все-таки чешка, да еще имеющая родственников где-то в Бр… в Брно, – Марта с видимым трудом произнесла название города. – Подала бумаги, кому-то там заплатила, с кем-то переспала для ускорения процесса… Она может себе такое позволить, с ее бюстом и задницей и в ее возрасте… Мужики всегда к ней липли. Я ее поначалу отговаривала…

– А почему отговаривала? – спросил Джонни.

– Как почему? – удивилась Марта. – То есть это хозяйка кафе знает про все эти фокусы с человеческими органами, а федерал – нет? Лукаш, твой приятель – либо дурак, либо неискренний мерзавец. По мне так лучше, чтобы дурак, если честно.

– Ты веришь в эти сплетни о похищении людей? – Лукаш наморщил нос. – Взрослая, умная женщина…

– А почему взрослая умная женщина не должна в это верить? У меня талия жиром заплыла, а не мозги, между прочим. Ты не замечал? – поинтересовалась с вызовом Марта. – Ты в курсе, сколько стоит человек, если его правильно разобрать на составные части? Полмиллиона, как минимум.

– В Штатах сейчас не так много проводится операций по пересадке, цены упали, наверное, в результате по всему миру…

– Упали. Только не потому, что американцы не имеют денег на операции, а потому, что теперь есть американцы на донорство, чистенькие, здоровенькие американцы, аккуратно записанные в базе данных страховых компаний и медицинских учреждений. Получил доступ к базе и выбирай, как на рынке. В мясном отделе. – Марта тряхнула головой. – Куча народу сейчас мечтает сбежать отсюда куда подальше. Границы – закрыты. Чиновники деньги, конечно, берут, но вот выдавать паспорта – не торопятся. А тут еще и визовый режим для американцев по всему миру. Никуда уже без визы не пустят. Остается что? Правильно, обращаться к нелегалам. К контрабандистам и всякой прочей нечисти… Ты обращаешься к такому типу, он обещает подумать и поискать варианты. На катере до Гаити, или пешком через мексиканскую границу, или на машине через канадскую… под двойным дном, в ящике, в бочке… на самолете… А потом этот тип через пару недель выходит на тебя и говорит, что все дело стоит пятьдесят тысяч евро, деньги, понятное дело, вперед, а если тебе нужна гарантия, то пошел ты в задницу, знаешь, сколько таких, как ты, в очереди стоят? И ты соглашаешься. А потом происходит одно из трех…

Марта показала три пальца: большой, указательный и средний.

– Три. В лучшем случае тебя просто кидают. Ты приходишь на место сбора, а там никого нет, и сам проводник исчезает из города. Ты материшься, бьешься головой о стену, ибо и квартиру ты уже продал, и машину, и как теперь будешь жить – непонятно… Но будешь жить. Во втором случае тебя и вправду повезут к границе, высадят недалеко от нее и скажут – вон она, свобода, иди… Приставят тебе на прощание ствол ко лбу, очистят твои карманы от того, на что ты собирался первое время жить в Канаде, Мексике или на Гаити, а потом уедут. Думаешь, кто-то пойдет на них жаловаться? Молиться будешь, что живым оставили, потому что эти парни тебе объяснят на прощание, ведь есть и третий вариант, – излагая два первых варианта, Марта загнула большой палец и указательный, остался торчащий средний. – Третий вариант, это когда за две недели после твоего обращения какой-нибудь урод проверит тебя по медицинской базе данных, выяснит, что ты здоров, твои данные, группу крови и все такое, свяжется с кем-то в Эмиратах или в Европе, или в России, или еще где… Там ведь знаете, какие очереди за органами для пересадки? Вот пока ты будешь распродавать свои пожитки и недвижимость, пройдет небольшой заочный аукцион по твоей распродаже. И ты, конечно, уедешь за границу, тут тебя не обманут, уедешь. И даже, в некотором роде, будешь жить долго и счастливо… Вот когда Катерина улетела, я несколько дней волновалась, пока она не позвонила из своего Бр… Бр… В общем, она доехала целиком, а не фрагментами.

– Какие ужасы ты рассказываешь, Марта, – неодобрительно произнес Лукаш. – Я просто в шоке…

Марта махнула рукой и ушла в подсобку.

Лукаш ей соврал. Рассказ Марты его не шокировал. Шок он испытал, когда ему разрешили осмотреть перехваченный в море траулер. Патрульный катер из международных сил принял на борт журналистов, чтобы познакомить мировую общественность с нелегкой службой миротворцев, а тут как раз подвернулся рыболовецкий траулер, попытавшийся удрать от патруля. Военные моряки церемониться не стали, положили пару снарядов по курсу беглеца, а когда тот замешкался, выключая команду «Стоп, машина», разнесли пулеметной очередью стекла в надстройке. Высадили досмотровую группу, а потом через полчаса пригласили на борт и журналистов.

В холодильниках, под ящиками с рыбой, стояли контейнеры с человеческими органами. Сердца, почки, печень, глаза, кожа, – большой ассортимент, широкий выбор. Капитан траулера успел подать по радио сигнал, заказчик ушел, так что можно было спокойно возвращаться на сушу. И материал у журналистов получился бы совершенно убойный, если бы командир патрульного катера, бразилец из Международного контингента, не взял, да и не приказал повесить всех захваченных на траулере.

«Вопросы?» – спросил он у Лукаша и еще двух журналистов, составивших ему компанию в этом рейде. И ни у кого не было никаких вопросов. Никто из журналистов даже не попытался что-то отснять незаметно, просто стояли у борта и смотрели, как бразильцы ловко развешивают экипаж на мачте траулера. Ни суда, ни приговора, ни каких-то речей – все быстро и деловито. Петля на шею, толчок, легкий хруст шейных позвонков у тех, кому повезло, и долгая мучительная агония у тех, кому повезло меньше. Это и вправду было похоже на танец, старые книги про пиратов не врали. Ноги дергались, повинуясь какому-то безумному ритму, потом напрягались, замирали и обвисали расслабленно. Ну и расслабленные мочевые пузыри вкупе с отключившимися сфинктерами, ясное дело… Человечек уже перестал дергаться, а из штанины все еще вытекает струйка мочи.

Один из матросов стал что-то кричать, вырываться, требовать правосудия, ему прострелили коленные чашечки и повесили последним.

Контейнеры с органами перегрузили на катер, а траулеру всадили несколько снарядов под ватерлинию.

– Тут большие глубины, – сказал Джон Смит, выбивая пепел из трубки за борт и глядя на тонущий корабль. – Покойники не всплывут.

– Их успеют съесть, прежде чем сгниют веревки, – добавил газетчик из Аргентины. – Никто и ничего не увидит.

– Никто ничего и не видел, – сказал Лукаш. – Нужно будет сочинить складную и внутренне непротиворечивую историю про то, откуда взялись контейнеры.

– Успеем, – буркнул Джон Смит. – Пираты заметили нас и ушли на быстроходном катере, подорвав траулер. Моряки еле-еле успели его обыскать и снять груз. Хотя, я думаю, никто и допытываться особо не станет.

Командир катера, пригласивший журналистов к себе в каюту, в общем, согласился, что расследования не будет, но за придуманную версию и желание сотрудничать гостей поблагодарил. У Лукаша в номере на стене висит вымпел с эмблемой военно-морского флота Бразилии, подаренный капитаном на прощание.

Лукаш допил кофе, подождал, пока свою порцию прикончит Джонни, и только после этого спросил:

– Зачем звал?

Джонни задумчиво покрутил пустую чашку в руках.

– В молчанку будешь играть – уйду, – пообещал Лукаш. – У меня полно дел. Еще я эстет, и твое многозначительное печальное молчание не вписывается в мое понимание прекрасного. Пошлю в жопу, а сам пойду отдыхать перед вечеринкой в «Мазафаке». Мне понадобится много сил – журналистский корпус будет обмывать мое счастливое спасение. Как бы не подохнуть на радостях.

– Мне нужны деньги, – тихо сказал Джонни, оглянувшись быстро на стойку.

Марты там не было, она и вправду ушла мыть посуду.

– Это ты сейчас просто воспроизвел основную мысль недавней речи нынешнего президента США по поводу бюджета. К тому же я от тебя это уже слышал раньше. Нужны деньги – пойди продайся. Китайцы, вон, говорят, вербуют все, что шевелится. Много не платят, но на кусок вискаря хватит. Чем плохо? Или, если совсем с ума сошел, вон, с арабами пообщайся. Если повезет – наткнешься на каких-нибудь террористов, они тебе дадут денег и пояс со взрывчаткой. Даже обрезание можно будет не производить… – Лукаш хотел и дальше перечислять варианты, чтобы просто отследить реакцию Джонни, но потом сообразил, что тот вообще не настроен на вербовку. В принципе. Не та реакция с самого начал разговора.

– Мне нужно много денег, – сказал Джонни.

– Много – это сколько?

– Двести тысяч евро.

– Оп-па… – очень искренне вырвалось у Лукаша. – А сто девяносто тебя не устроят?

– Двести тысяч евро, – повторил Джонни.

– Но у тебя же есть дом? – вспомнил Лукаш. – И не просто дом, а дом в Зеленой Зоне. Продай его, если припекло…

– Ты давно интересовался ценами на недвижимость в Вашингтоне?

– Нет, а что?

– За мой дом мне предложили двадцать тысяч евро, – произнес Джонни ровным голосом. – Понимаешь? Двадцать тысяч европейских денег сейчас стоит небольшой особнячок в столице США.

– Лихо, – пробормотал Лукаш.

Сейчас в его сумке лежит два с половиной дома. Цены, конечно, должны падать, но не на столько же…

– Мне предложили двадцать тысяч, но сегодня перезвонили и сказали, что недвижимость в этом районе их не интересует. Спасибо черножопым афроамериканцам, вчера славно поработали, скоро начнут выкупать жилье у белых и желтых вообще за мелочь. Или за возможность живьем выбраться из этого города. – Джонни потер ладонью лоб. – А деньги нужны сегодня вечером, как выяснилось.

– Зачем тебе деньги? Проигрался? Влез в долги?

– Не поверишь. Самому иногда кажется, что я участвую в идиотском скетч-шоу. Мне нужно стать индейцем.

– Смешно, – сказал Лукаш.

– А мне – нет.

– На хрена тебе быть индейцем?

– Возможность выезда в Канаду. Вместе с сестрой. Союз племени ирокезов официально признан ООН. Сейчас рассматривается возможность возвращения племенам их исконной территории в Штатах, а поскольку ирокезы живут по обе стороны границы с Канадой, то члены племени имеют право даже сейчас свободно перемещаться туда и обратно. Землю в Канаде получить не могут, а выехать и поселиться где-нибудь у ее северной границы – без проблем. Еще без гражданства и без права голоса, но это уже не важно. Настоящему индейцу достаточно свободы.

– И?

– Двести пятьдесят тысяч за то, что двое бледнолицых внезапно обретут своих давно потерянных родственников и предков. Система работает уже почти год, коренные американцы освобождены от налогов, их бизнес, сам понимаешь, тоже… Если сейчас провести перепись населения, то окажется, что поголовье коренных американцев сильно возросло.

– Ты говорил – двести тысяч.

– Ну да. Пятьдесят у меня уже есть. Нужно еще двести.

– А более дешевых племен у тебя на примете нет?

– Есть. В Нью-Мексико можно стать краснокожим всего за пятьдесят тысяч. Но граница с Мексикой на замке, а быть индейцем в племени из Нью-Мексико… Или команчем… – Джонни передернул плечами. – Нужно стать ирокезом.

И он не врал. Было видно, что колотит его совершенно по-взрослому. Похоже, что ему действительно важно… нет, не стать индейцем, а получить право официально выехать из США.

– Выехать обязательно легально? – спросил Лукаш. – А просто так тебя не выпустят? У тебя проблемы?

– А у кого-то в этой стране нет проблем? Вон даже у тебя есть проблемы…

Лукаш хотел сказать, что вот у него-то как раз проблем и нет, что у него все замечательно. Даже рана не болит, а так, свербит потихоньку, напоминая о своем существовании. Хотел соврать, но не успел – зазвонил его мобильник. И звонил Петрович.

– Давно не слышались, – сказал Лукаш в трубку.

– Ты в кафе? – спросил Петрович вроде как нейтральным тоном, но где-то там, на краю текста, четко слышалось напряжение.

– Как тебе и обещал, – сказал Лукаш. – Сидим вот с Джонни, пьем кофе, говорим за жизнь… Тебе, кстати, скальпы не нужны? Скоро к Джонни по этому поводу можно будет обратиться…

– Заткни вербальник хоть на минуту, – Петрович затейливо, но не слишком азартно выругался, давая Лукашу возможность осознать неуместность каких бы то ни было пререканий. – Куда потом собираешься?

– В отель, а что?

– Постарайся не приближаться к району вокзала.

– А что так?

– Двадцать пять минут назад там начал работать снайпер. Уже есть информация о восемнадцати трупах.

«Весело, – подумал Лукаш. – И с каждым часом все веселее и веселее».

– Ты бы вернулся в офис, – предложил Петрович. Не приказал, а именно предложил, неуверенно и даже как-то растерянно. – Можешь даже Джонни с собой прихватить.

Лукаш поскреб ногтем висок в задумчивости.

– Так как? – спросил Петрович.

– Я, наверное, все-таки в отель.

– Инфоблок с тобой?

– Естественно.

– Я тебе кое-что сброшу. Не сенсация, так – третья категория, но все-таки. В номере глянешь.

Категория три – это особо секретно и даже зашифрованно. Придется вводить коды и возиться с программами. Это что ж такое снайпер натворил? Ведь не человек же это Петровича, в самом деле.

Восемнадцать трупов, с некоторым опозданием дошло до Лукаша, и по спине пробежал озноб. Снайпер, это тебе не офисный стрелок, решивший свести счеты с начальством или коллегами. Этот не станет идти по офису, от одной ячейки к другой, матерясь и паля из дробовика или пистолета.

Кто-то сейчас сидит где-то на крыше или на высоком этаже и методично расстреливает некстати… или кстати подвернувшихся прохожих. За двадцать пять минут – восемнадцать убитых. Петрович ничего не сказал о раненых. И не сказал, что снайпер уже перестал стрелять. Сафари продолжается? То-то полицейские суетятся… И не только полицейские. Миротворцы наверняка тоже поставлены на уши.

– Марта! – позвал Лукаш. – Марта!

– Что? – Марта выглянула из двери подсобки. – Еще кофе?

– У тебя телевизор работает?

– Неделю назад работал, а что?

– Включи, пожалуйста, – попросил Лукаш.

Марта телевидения не любила, новости предпочитала получать от своих многочисленных родственников, приятелей и приятельниц по всем Соединенным Штатам, посему телевизор в кафе всегда был выключен, а пульт валялся где-то под стойкой.

– Где он? – пробормотала Марта. – Куда его засунули?.. Да, вот.

Марта включила телевизор, положила пульт на стойку и, бросив через плечо: «Сам возьмешь», снова ушла в подсобку.

– Что-то случилось? – спросил Джонни.

– Твоя сестра, кстати, где?

– Дома, где же еще?

– Точно? Выходить на улицу не собиралась?

– После вчерашнего? Она у меня не дура. Сейчас сидит дома в обнимку с дробовиком и шныряет по Сети. Так что случилось?

– Стреляют, – сказал Лукаш, сходил к стойке за пультом и вернулся к столу. – В районе Юнион Стейшн.

Телевизор у Марты был, естественно, старый, без выхода в Сеть и функции поиска информации.

Лукаш несколько раз переключал каналы, прежде чем наткнулся на прямой репортаж с места событий. Лицо корреспондента, стоявшего в кадре с микрофоном в руках, было знакомым, но имени Лукаш вспомнить не смог.

За спиной телевизионщика было здание вокзала. Улица забита машинами, некоторые стояли, печально уткнувшись одна в другую, а какой-то черный «Форд» лежал на боку возле столба.

– Стрельба прекратилась так же внезапно, как началась! – прокричал в микрофон тележурналист. – Очевидцы утверждают, что стреляли со стороны парка, но в это трудно поверить – пострадавшие есть в местах, от парка не просматривающихся. Мы попытались получить комментарий от представителя полиции, но…

За спиной журналиста рвануло. Вроде бы машина, но толком рассмотреть не удалось – полыхнуло, полетели какие-то клочья, камера дернулась, заваливаясь, и стала показывать небо, оператор, по-видимому, упал на спину от неожиданности или был отброшен взрывной волной. В кадр попало облако и полицейский вертолет.

Звук взрыва донесся до Лукаша и с улицы, задребезжало витринное стекло в кафе. Рвануло еще раз. И еще. И кажется, ближе, чем в первый раз.

– Твою мать, – пробормотал Лукаш и на всякий случай отодвинулся на самый край диванчика, подальше от оконных стекол. Ни хрена себе… И снова – бах-бах-бах, и стекла – др-др-др…

Микрофон тележурналиста продолжал работать, были слышны крики, потом снова что-то несколько раз взорвалось. Камера лежала неподвижно, оператор ее или уронил, или… Что-то мелькало, кто-то пробегал мимо камеры, клубы черного дыма затянули небо, почти полностью скрыв все еще висевший неподвижно вертолет.

Вверху кадра появилась надпись «Но коммент» – режиссер в студии решил хоть так оставить картинку в эфире, прерывать сейчас репортаж по техническим причинам из-за такой ерунды, как гибель или ранение членов съемочной группы, было верхом глупости и непрофессионализма. Шоу, мать его так, должно продолжаться.

Вертолет, наконец, из кадра убрался. Был слышан звук его двигателя, вопли сирен машин полицейских, пожарных и «Скорой помощи». Кричали люди, но взрывов больше не было.

Потом кто-то подошел к камере, прикрыл объектив рукой, и, наверное, выключил, картинка исчезла, оставив пустой экран. Не исключено, что какой-то смекалистый прохожий стал счастливым обладателем ненужной ему профессиональной видеокамеры. Через пару секунд включили студию, но это было уже неинтересно.

Лукаш выключил телевизор.

– Совсем с ума сошли, – сказала Марта, которая, оказывается, вернулась в зал и тоже смотрела репортаж. – Это возле Юнион Стейшн?

– Да.

– Там у меня живет подруга, – Марта достала из кармана фартука телефон. – Если что-то интересное – я скажу. Дебора? Черт, перестань визжать, говори по-человечески! Я знаю, что стреляли – ты цела? Твои тоже целы? Чего же ты кричишь? Спокойно расскажи, что там у вас творится…

Лукаш покрутил в руках свой мобильник – звонить некому. Еще никто ничего толком не знает… кроме самого снайпера, разумеется. Зарубки на прикладе он, скорее всего, не делает, но количество убитых все равно контролирует.

Вот если бы связаться, спросить – настрелялся уже супостат или еще планы имеет? Спросить, а отчего это восемнадцать трупов?

– Результат не круглый, мать твою, – пробормотал Лукаш, доставая из сумки инфоблок. – Что такое – восемнадцать человек? Почему не двадцать? Не двадцать пять?

Лукаш нес чушь, прекрасно сознавал это и даже не пытался остановиться. Это он так настраивается, прогревает мозги. Да и впустую, похоже. Не его это дело. И тема не его. Если бы грохнули кого-нибудь из бомонда, а так… Вон и Петрович просто предупредил без особого напряжения. Не ходите, дети, в Африку гулять.

Что такое снайпер нынче – чушь, мелочь, ерунда. Убил два десятка человек? Да хоть сотню. Это вам не волнения на межэтнической почве. Правда, еще вон и машина взорвалась… и, кажется, не одна. Заминировали?

Хотя машина могла взорваться и от пули того самого снайпера. Запасливый оказался мужик, набрал и бронебойных и зажигательных – развлекаться так развлекаться. Бывший морпех какой-нибудь. Тюлень. Обиделся. Если черный – мстит за аресты своих черных братьев, если азиат – наказывает всех за вчерашний погром. Нефиг делать.

Сеть уже шумела и клокотала. Очевидцы, естественно, успели выложить первые кадры. У Лукаша даже мелькнула мысль, что вот сейчас он наткнется на качественное, отрежиссированное видео, как при расстреле статуи Свободы, и станет понятно, что вся акция снайпера спланирована, что должна она что-то значить глобальное и злободневное, но на этот раз Сеть была заполнена обычными съемками с телефонов.

…Улица, машины останавливаются, такси резко принимает вправо, пытаясь уйти от столкновения, выскакивает на тротуар и влетает в витрину… Из магазина выбегает человек, бросается к машине, но вдруг падает, не сделав и трех шагов. На белой футболке растекается ярко-красное пятно. Владелец телефона продолжает снимать, но уже с другого ракурса, почти от самого асфальта. Видно, как натекает лужица крови, как бегут люди…

…Кто-то снимает девушку, та машет рукой и что-то говорит, потом вдруг ее глаза округляются, и она указывает пальцем за спину снимающего, тот резко поворачивается, не сразу ориентируется в обстановке, но потом захватывает в кадр светло-серый седан на перекрестке. Момент первого попадания пропущен – седан уже идет юзом, налетает колесами на бордюр и останавливается, развернувшись лобовым стеклом к оператору.

Пробитым лобовым стеклом.

Пуля вошла как раз напротив места водителя и, судя по всему, водителя достала. Распахнулись дверцы – три сразу, две задние и одна от пассажирского переднего сиденья. «Как-то очень синхронно, – успел подумать Лукаш, – открылись дверцы. Отрепетированно».

И трое молодых людей синхронно выпрыгнули из машины. Ребята как ребята, лет по двадцать восемь – тридцать. Не стали возиться с мертвым водителем, а сразу метнулись врассыпную. Попытались. Двигались они уверенно, ловко, только и снайпер оказался не пацаном.

Того, что выпрыгнул с переднего сиденья, пуля ударила в голову – красные клочья, алый пар, брызги. Обезглавленное тело упало на мостовую. Двое с заднего сиденья от машин отбежать успели – один на два шага, второй – на три. Первый получил пулю в основание черепа, из пробитого горла выплеснулась кровь. Второму одна пуля перебила ногу, а другая – ударила в спину. В сердце…

…группа людей, мужчины и женщины, бегут, обезумев от страха, а пули валят их на бегу, одного за другим. Пятерых – двух женщин и трех мужчин. И, кажется, никто не делил жертв по расовому признаку. Одна из женщин была азиатка, двое мужчин – темнокожие…

…полицейский что-то кричит, указывает рукой в подворотню, видимо, хочет, чтобы люди туда прятались. Коп стоит над телом другого копа, а потом валится на него, взмахнув руками. Он уже умер, но тело еще этого не осознало до конца, рука дергается, будто все еще указывая прохожим безопасное место…

…люди стоят вдоль застывших неподвижно машин, пытаются рассмотреть, что же именно происходит там, впереди. Они только слышали крики, видели бегущих, но так и не поняли, что на раскаленные улицы Вашингтона вышла смерть. И только когда взорвалась одна из машин, стоявшая возле автобуса, люди бросились в разные стороны. Загорелось еще несколько автомобилей – взрыв-взрыв-взрыв, ближе и ближе. Оператор побежал вместе со всеми…

– Не выходи на улицу! – кричит Джонни в мобильник. – И к окнам не подходи! Я скоро буду. Совсем скоро! Алло! Алло!

Джонни пытается снова вызвать сестру, но все в городе уже сошли с ума, бросились звонить родным и близким – не выходи на улицу, не подходи к окнам, господи, ты где? Ты ведь не у вокзала… ради бога, ответь, ради бога!..

Лукаш тряхнул головой, отгоняя наваждение. Джонни осторожно положил телефон на стол перед собой, подравнял, чтобы лежал мобильник параллельно краю.

– Телефон выключился, – объявила Марта, выходя в зал. – Эта корова только успела сказать, что снайперы везде, на всех крышах и во всех подворотнях. Дура, что возьмешь…

На всех крышах.

Чушь, конечно. Полная чушь. Один человек, один ствол… Лукаш еще раз запустил ролик с расстрелом пассажиров серой машины. Мутный какой-то ролик, с подвохом, нужно разобраться.

Один снайпер… Один очень непростой снайпер. Ладно, первый выстрел в водителя, через лобовое стекло. Машину занесло и развернуло. Она неизбежно должна была выскочить из прицела снайпера. Это только так кажется, что оптический прицел делает стрелка всемогущим. Четыре выстрела за полторы секунды – три трупа, ни одного промаха. Может быть… По движущимся мишеням. Менее вероятно… Парни бросились в стороны, наверняка вышли за пределы прицела… и продолжали двигаться до самой смерти. И это уже из области фантастики.

Когда подобный номер провернул Ли Харви Освальд в Далласе, многие не поверили, что он мог такое сотворить в одиночку. Слишком сложная серия выстрелов для одиночки. Но там-то он стрелял по Кеннеди, сидевшему в открытой машине и даже не пытавшемуся увернуться или спрятаться, а здесь…

Увидеть, откуда стреляли первый раз, по записи невозможно – просто разлетелась голова. А вот второй выстрел – пуля откуда-то сверху вошла под затылок и прочертила кровью из горла убитого четкий вектор. Последний парень бежал в другую сторону, от убитого его отделяло пять или шесть шагов. Но снайпер успел перенести огонь, пуля ударила в левую ногу как раз над коленной чашечкой, а вторая, без паузы, уже в сердце упавшему…

– Стоп-стоп-стоп, – сказал Лукаш и снова запустил ролик. Двое были почти на одной линии, еще можно поверить в мастерство стрелка, а вот третий… Если бы в верхнюю часть туловища – тогда еще как-то, но ведь нога… Черт! Нога под выстрел не попадала, прикрыта она была стоявшей с той стороны машиной. А когда раненый упал, то вообще оказался в мертвом пространстве. И тем не менее…

Можно было прямо здесь вскрыть послание Петровича в инфоблоке, не обращая внимания на вопиющее нарушение правил и конспирации. Но отчего-то Лукашу показалось, что он знает, о чем будет сообщение. Об этих вот парнях, расстрелянных на перекрестке двумя снайперами. Двумя, мать их, снайперами.

– Ты на машине? – спросил Лукаш Джонни.

– Нет, – ответил Джонни, не сводя взгляда со своего телефона.

– Как ты домой доберешься?

– На метро.

– А, ну да, – кивнул Лукаш и полез в сумку, пряча инфоблок. Не смог сразу засунуть, мешали деньги.

– Да, кстати… – Лукаш положил пачки на стол перед Джонни. – Это за генерала. Понимаю, что не двести тысяч, но все-таки…

Лукаш встал с диванчика и, не оглядываясь, вышел из кафе.