«Бодрый» тихо качался у причала, стальные швартовые концы, натягиваясь, жалобно скрипели. Скляров поднялся на полубак, взглянул на море. В серой водянистой мгле оно было черным, каким-то угнетающим, бурлило, колыхалось крупными волнами. Боцман, завидев на полубаке командира, поспешил к нему. Коренастый, крепкий, как молодой дубок, он зачем-то взялся за околыш фуражки, кашлянул в надежде, что Скляров обернется, но тот все еще неподвижно стоял у самого борта.

— Товарищ командир, разрешите доложить? — подал робкий голос боцман.

Скляров обернулся:

— А, боцман... — Он кивнул в сторону шкафута. — Что там у вас?

— Минеры да торпедисты возились, товарищ командир, ветошь, вода...

Скляров не без упрека сказал боцману о том, что «все надо видеть», распорядился произвести приборку, получить на этой неделе краску, каюту ему покрасить.

— Стены пожелтели, а ты и не видишь, Федор Сергеевич, — ласково добавил Скляров. Боцман, однако, не преминул сказать, что когда красили все каюты, он, Скляров, был в отпуске, а когда вернулся в апреле, то не разрешил.

— В море ведь сразу ушли, — засмеялся Скляров. — Ох, боцман, ты как тот цыган... Что, краска небось есть?

— А как же, запас имеется, — улыбнулся тот.

— Тогда я пойду в штаб, а вы приступайте к покраске, — сказал Скляров.

— А если снова в море?

— Ничего, я поживу в другой каюте...

Близкий гудок заставил Склярова оглянуться. Рядом с островом проходил рыболовецкий сейнер, на его борту сияло: «Горбуша». Скляров невольно подумал о капитане Серове, опять уходит на промысел; значит, не уехал в отпуск. Серов как-то в беседе с ним сказал: «Кто в море не бывал — тот горя не видал, а мне, видно, и помирать тут придется». Скляров уважал старого капитана, у которого за плечами годы тяжелой морской службы; но если об этом заходила речь, Серов никогда не жаловался на свою судьбу, он лишь улыбался и неизменно твердил полюбившуюся ему фразу: «Кто живет морем, у того душа мягкая».

Скляров взял в руки мегафон и окликнул вахтенного сигнальщика. Матрос мигом отозвался.

— Передайте на «Горбушу» семафор: «Капитану Серову богатого улова. Жду в гости. Скляров». Записали?

— Так точно...

Не успел Скляров сойти на причал, как с «Горбуши» поступил ответ: «Командиру «Бодрого». Спасибо за пожелание. Жду вас на борту судна. Серов».

«Ну и старина, хитер-то», — улыбнулся Скляров.

Весь день он пробыл в штабе и только к вечеру пришел домой. Зина уже выписалась из роддома. Она успела окрепнуть, набраться сил, бледность на щеках исчезла, они снова стали румяными.

Она помогла ему снять шинель.

— Устал, да? — ласково спросила она. — Пока малыш спит, я приготовлю ужин.

Скляров, пока жены не было, соскучился по домашнему уюту. Квартира снова как бы ожила. Везде прибрано, все на своих местах, и уже нет того гнетущего ощущения, которое он испытывал дома, когда жена находилась в больнице.

«Женские руки, словно руки волшебника», — почему-то подумал Скляров. Он прошел в свой кабинет. Все здесь указывало на то, что хозяин имеет отношение к морю. На книжном шкафу блестел искусно сделанный минерами по случаю дня рождения командира корабля маяк. А вот маленький макет «Бодрого», подаренный лейтенантом Грачевым, когда Скляров был старпомом еще у Серебрякова. На стене в рамке висел портрет адмирала Нахимова, который нарисовал Ромашов в бытность курсантом военно-морского училища. «Паша, никто не знает, как сложится у нас служба на морях, но я хотел бы видеть в тебе черты флотоводца!» — сказал тогда Ромашов. А перламутровую, розового цвета ракушку, что стоит рядом с семейной фотографией, ему подарил капитан «Горбуши» Серов. «Пусть всегда в твоем доме шумит море...»

Море... Оно входит в человека, как входит непрошеным гостем любовь — тревожная и сладкая, а потом бередит душу подобно ране, не успевшей затянуться.

Море, часто думал Скляров, — это соль на губах. И тревожные дороги юности, вот как у комбрига Серебрякова или капитана «Горбуши» Серова: воевал он в годы тревожные на Севере, отслужил свой срок, но от моря не ушел.

Море, не раз говорил морякам Скляров, это испытание на совесть, на выдержку и характер; оно плетет нашу судьбу.

«Вот и моя судьба связана с морем, — подумал Скляров, — и никуда от него не уйдешь и не бросишь, потому что море — это и есть жизнь. Даже камни ощущают его теплоту, а уж человек и подавно».

— Ты о чем задумался? — спросила жена.

— О корабле... — Скляров взял газету, развернул ее, но читать не стал. — Понимаешь, с Кесаревым у меня конфликт. По вине его матроса «Бодрый» не выполнил задачу. Я хотел было списать его с корабля, а у него беда — жена вдруг уехала.

— Наташа? — искренне удивилась Зина. — А я дважды ходила к ней, хотела платье раскроить, а на дверях — замок. Ну, и что теперь?

Скляров молчал. Все эти дни, когда «Бодрый» находился в море, ничто его так не волновало, как учение; однако срыв с постановкой мин настолько ошарашил его, что он все еще никак не мог прийти в себя, собраться с мыслями. А тут еще эта семейная драма у Кесарева.

— И сам не знаю, что делать, — вздохнул Скляров. — Просил замполита поговорить с Кесаревым по душам. Надо же узнать, в чем тут дело. Наташа не такая, чтобы без причины уезжать. Нет, не такая. Видно, Кесарев чем-то обидел ее...

Жена ушла на кухню, а он снова развернул газету. Но тут зазвонил телефон. Он взял трубку. Звонили с корабля.

— Тревога, товарищ командир. «Бодрому» тревога, — докладывал старпом.

Он мигом оделся, подошел к жене, ласково тронул ее за плечо.

— Сама ужинай. Я ухожу и, видно, надолго...

Она никогда в таких случаях не задавала вопросов и теперь коротко молвила:

— Семь футов тебе под килем, Паша... И нас с сынком не забывай...

Ночь прошла незаметно. Наскоро позавтракав, Скляров поднялся на ходовой мостик. «Бодрый» по-прежнему шел в кильватер неизвестному судну. Старпом Комаров доложил, что «иностранец» курса не менял и рыбу пока не ловит.

— Что, спят там, зыбь укачала? — усмехнулся капитан 2 ранга.

«Иностранец» странно вел себя у наших берегов. Видимо, его визит имел какую-то необычную цель, о которой, возможно, догадывались в штабе флота. Это Скляров понял, когда на корабль перед съемкой со швартовов прибыл адмирал. Напутствуя командира «Бодрого», он говорил, что за судном надо идти по пятам, ни на минуту не спускать с него глаз. Провокациям не поддаваться, докладывать обо всем замеченном. А если судно вознамерится форсировать Черные скалы, то преградить ему курс. Скляров не испытывал особого удовлетворения походом — такие экстренные выходы нарушали четко отлаженную учебно-боевую жизнь экипажа. Но относился к ним он с особой ответственностью.

«Бодрый» шел курсом зюйд. Море серо-зеленое, свинцовое. Небо будто придвинулось, дохнуло ледяным холодом. Ветер тяжелый, сырой. Но вот сквозь тучи проклюнулось солнце, и стальной кольчугой заискрилась вода. В этот момент «иностранец» стал менять курс, о чем Склярову доложил вахтенный офицер Грачев.

«И чего судно петляет? — подумал капитан 2 ранга и поднес к глазам бинокль. Корабль находился от судна в нескольких кабельтовых, и хотя на море стояла дымка, можно было видеть, как на палубе «иностранца» суетились люди. Судя по всему, они к чему-то готовились. И курс изменили не случайно. «Может быть, ждут подводную лодку?» — подумал Скляров. Он тут же запросил радиолокационный пост. В трубке послышался слегка охрипший голос Власа Котапова.

— Говорит командир! — резко бросил в микрофон Скляров. — Включите еще одну станцию. Что? Людей не хватает, все на вахте? Тогда сами заступайте.

— Есть, — отозвался Котапов.

Подошел замполит Леденев.

— А я только хотел пригласить тебя на мостик, — сказал ему Скляров. — Обстановка осложняется. Прошу на несколько минут в кают-компанию собрать свободных от вахт коммунистов.

Когда люди были в сборе, Скляров оставил за себя старпома, наказав не упустить «иностранца», а сам поспешил в кают-компанию. Увидев его в дверях, Леденев подал команду встать.

— Садитесь, товарищи. — Скляров подошел к столу и окинул взглядом присутствующих. Неожиданно он увидел Котапова: — А вы что здесь, Влас Лукич?

— Вахта открыта, товарищ командир, — доложил Котапов.

— Кто заступил?

— Мичман Крылов...

— А Грачев знает об этом?

— Он меня и выручил.

— Садитесь.

Скляров обычно немногословен. Тем более краток он был сейчас — иностранное судно снова начало маневрировать.

Когда выходили в море, командир еще не знал того, о чем сообщали в радиограмме. Теперь все стало ясно. «Иностранец» — это не простое судно, занимающееся рыбной ловлей в нейтральных водах. Это — разведывательный корабль, оснащенный самой совершенной техникой, которая дает возможность вести не только визуальное наблюдение за побережьем, но и выявлять с максимальной точностью места расположения наших береговых ракетных установок. Есть сведения, что на этом судне установлена новая разведывательная аппаратура с применением лазера.

— Как видите, — говорил Скляров, — не за треской да окунем пришло сюда судно.

— Сколько будем ходить за «иностранцем»? — подал голос механик. — Боюсь, топлива не хватит.

— Топливо нам даст танкер, если задержимся в море, — сказал Скляров. — Еще вопросы?..

В это время вахтенный акустик доложил старпому, что слышит шумы подводной лодки. Не успел Комаров взглянуть на карту, чтобы на глазок прикинуть место, где обнаружили субмарину, как шумы исчезли. Но появились новые — с высоким тоном эхо. И тут же послышался голос акустика: контакт потерян! Старпом сердито запросил пост:

— Кто на вахте, Морозов? Ах, матрос Данилов. Что, лодка скрылась? А может, то был косяк окуней?..

— Никак нет, то была лодка...

Комаров велел мичману Морозову прослушать море, а сам поспешил к переговорной трубе, чтобы о лодке доложить Склярову, но тут же раздумал. «Он сейчас будет здесь», — решил старпом. Комаров чувствовал себя вольготно на ходовом мостике в отсутствие командира; ему льстило то, что он вел корабль, он отдавал приказы, а люди, послушные его воле, мигом выполняли их. В такие минуты особо остро он чувствовал свою власть над морем и даже мысленно, как мальчишка, иной раз говорил: «Ты, море, не дери глотку, я все равно тебя не боюсь!»

— Может быть, увеличим сектор поиска? — предложил старпому вахтенный офицер Грачев.

— Я тоже об этом подумал, — согласился Комаров. — Передайте акустикам мое распоряжение..

«Скорее бы пришел командир», — неожиданно подумал старпом. Случай с субмариной насторожил его, хотелось как можно скорее поговорить о нем со Скляровым. А тот все еще был в кают-компании. Он долго стоял задумавшись, пока налетел снежный заряд, и все вокруг побелело. «Иностранец» будто таял во мгле, серо-белой, плотной. Комаров вел корабль осторожно, на малом ходу. Но когда сигнальщики доложили, что судно изменило курс в сторону Черных скал, Комаров сердито бросил: «Ишь куда метит!» — и окликнул вахтенного офицера:

— Грачев, курс сто десять. Всем постам усилить наблюдение!..

Потом старпом запросил у акустика подводную обстановку. Он ожидал, что услышит голос матроса, но ему ответил мичман Морозов:

— Прослушиваю косяки рыбы.

«Все равно лодка от нас не уйдет», — подумал Комаров.

Корабль острым носом резал холмистые пласты воды. Старпом и вся служба мостика неотступно следили за судном. Но ничего подозрительного. Больше «иностранец» свой курс не менял. В динамике заклокотал басовитый голос Морозова, который сообщал, что минуту назад он слышал странные шумы.

— Лодка?

— Возможно, товарищ капитан третьего ранга.

Комаров велел Грачеву сделать пометку в вахтенном журнале, а в душе выругался: «Что за чепуха? То есть шумы, то нет...» Его сомнения рассеял новый доклад акустика: нет, это не лодка, это она выбросила прибор, который создает шумы. А лодка наверняка находится где-то у судна.

— Ну, это уж слишком, — выругался старпом.

Грачев предложил увеличить ход до полного. Комаров, однако, возразил:

— Пока не надо. Кстати, вы не подумали о том, что лодка и судно работают вместе?

— Нет.

— А мне кажется, Петр Васильевич, что вместе.

Старпом подошел к станции кругового обзора. Мичман Крылов сидел неподвижно, пристально всматриваясь в голубой экран, на котором ярко горела точка — судно. Неожиданно рядом с ней появилась новая, она будто выросла из воды, и вахтенному радиометристу не стоило большого труда мигом определить, что это за цель.

— Подводная лодка! — доложил мичман. — Дистанция сто пять кабельтовых.

Лодка, вероятно, долгое время шла параллельным с судном курсом и теперь, когда видимость резко ухудшилась, всплыла. Судно уменьшило ход. Все стало ясно.

— Грачев, боевая тревога! — приказал старпом. — Курс сто пятнадцать!..

Он вскинул к глазам бинокль, но судна не было видно. Сыпал густой мокрый снег, казалось, что корабль шел в сплошном молочном тумане. Не видно и лодки. В это время на мостик поднялся Скляров.

— Товарищ командир, — доложил старпом, — неподалеку от «иностранца» всплыла подводная лодка. Мы еще у острова обнаружили ее.

— Так, так, и что же?

Скляров подошел к вахтенному радиометристу. На экране точки — корабли почти не двигались. На какое-то время они замерли, потом маленькая точка — подводная лодка — тут же исчезла, прежде чем «Бодрый» успел обойти «иностранца». Лодка погрузилась, а судно легло в дрейф. Скляров приказал тоже застопорить ход. Он приказал старпому подготовить донесение в штаб, а сам поспешил в рубку штурмана, чтобы сверить свой курс.

 

Скляров чувствовал себя на мостике, как охотник, идущий по следу зверя. Ему всегда нравилось что-то загадочное, скрытое от его глаз и ума, но он старался действовать так, чтобы тайна стала для него ясной и понятной, и тогда он, исходя из конкретной обстановки, принимал необходимое решение. Теперь же, когда появилась чужая лодка, он ничуть не сомневался в том, что она работает в паре с «иностранцем». Жаль, что все это происходит в нейтральных водах, а то бы сейчас дали им копоти.

«У кого нет таланта морехода, кто не умеет анализировать обстановку, тот не способен быть командиром, тому нельзя доверять боевой корабль...» — эти слова комбрига Серебрякова пришли Склярову на память, и он ясно ощутил в них не столько истину, сколько желание комбрига видеть его, Склярова, настоящим командиром «Бодрого». Этого, однако, не понять тем, кто свое командирское мышление сводит лишь к выработке надлежащего курса, курса, который не привел бы к опасной ситуации. Скляров, наоборот, часто менял курс корабля, чтобы не дать «иностранцу» широкого маневра, если даже судно и находится в территориальных водах. А наши, советские воды, не за горой, стоит пройти на север миль десять — пятнадцать, и перед тобой откроется полуостров.

— Акустики, что у вас? — запросил Скляров.

— Пока тихо... — отозвались из рубки.

Не успел Скляров взглянуть в бинокль, как из радиорубки поступило сообщение: только что в эфире работала чья-то радиостанция; судя по всему она где-то рядом.

— Текст приняли?.. Так, хорошо. — Скляров повеселел.

Текст был загадочным. Командир трижды прочел его:

«Луна взойдет в полночь».

Сигнал передан с лодки, это ясно. Но почему она всплыла неподалеку от «иностранца»? Ведь явно демаскировала себя. И что означает перехваченный текст? Скляров мучительно размышлял. «Нет, я не Шерлок Холмс». И все же текст необычный, и он обязан о нем доложить в штаб, а судну не дать проникнуть в район Черных скал.

Когда Грачев доложил, что радиограмму передали и получена квитанция, Скляров остался доволен.

«Иностранец», долго лежавший в дрейфе, наконец двинулся с места. «Бодрый» тоже дал ход, и уже через час оба корабля были в районе Черных скал. Скалы эти тянулись на несколько миль и если их обходить, чтобы войти в бухту, потребуется не час и не два. Поэтому все наши корабли шли напрямик. На выходе из Черных скал главная база флота была видна как на ладони, и район недаром привлекал внимание иностранных разведывательных судов. Обычно они выбрасывали тралы и ловили рыбу. Но тот, кто наблюдал за ними, без труда понимал, что делалось это в целях маскировки.

— Наверное, и сейчас судно поставит трал, — сказал Скляров.

— Вряд ли, — заметил старпом. — В этом районе рыбьих косяков раньше не замечалось.

«Эх, старпом, тут ты дал промашку, — размышлял Скляров. — У тебя есть чутье морехода, и будь моя власть, сегодня назначил бы тебя командиром корабля. Но тебе еще надо накапливать знания. Тактически мыслить. Чутье морехода не только в том, как безопасно провести корабль, но и в том оно, чутье, как выиграть поединок с достойным противником. Видишь, море зыбкое, ветер, временами сыплет снег — что и говорить, не на курортном пляже мы. А ты гляди в оба, анализируй, сопоставляй, что к чему. Ты вот сказал, что сеть они не станут выбрасывать, а я тебе скажу — станут. Маскировка!.. Худая маскировка, липа стопроцентная, а все же маскировочка. Да, да, я уверен — сейчас за борт судна полетит сеть. Я уверен, что это будет, хотя не чувствую себя в данную минуту сильным и умным. Не чувствую. Но я должен быть умнее и сильнее своего противника. У командира есть одно мудрое правило — он думает прежде о своем корабле, а уж потом о себе. Да, Роберт Баянович, это аксиома — храбрые всегда думают о себе в последнюю очередь. Я тоже хочу быть храбрым. Вы поняли, Роберт Баянович? Я знаю, вы человек скромный, но вы думаете о том, когда вам дадут такой корабль, как «Бодрый». Я вас не осуждаю — думайте, голубчик, и соображайте, как сейчас нам действовать. Вам же на пользу пригодится!..»

На палубе появились люди, и вот уже они спустили на воду трал.

— А я вам что говорил? — улыбнулся Скляров, глядя на старпома.

Комаров промолчал.

«Бодрый» снова застопорил ход. «Иностранец» тащил трал, и когда очутился в двух кабельтовых от советского корабля, Скляров приказал вахтенному офицеру поднять сигнал:

«Курс ведет к опасности».

Тогда судно развернулось курсом на норд.

Под вечер судно легло в дрейф.

— Что-то хитрят, — сказал Скляров. — Капитан там, видно, опытный.

Вскоре с берега поступила радиограмма. Ее текст заставил задуматься. Адмирал Журавлев приказывал в ноль часов быть у входа к Черным скалам.

— А если «иностранец» снимется с якоря? — спросил старпом.

— Сам не знаю, что делать. — Скляров усмехнулся, блеснув белыми ровными зубами.

...К ночи утих ветер. Ясно светила луна. Скляров стоял на мостике, то и дело поглядывал в бинокль в сторону судна. На его палубе никого не было. В десять часов вечера, когда Скляров готовил корабль к съемке с якоря, неожиданно с берега поступил новый приказ:

«Оставайтесь на месте до утра. Журавлев».

На рассвете «иностранец» вновь взял курс к Черным скалам. Скляров вызвал с берега вертолет, приказав летчику тщательно осмотреть судно и, если что заметит, дать знать.

Уже совсем рассвело. Небо было хмурым. Накрапывал дождь. Палуба корабля блестела, будто смазанная маслом. «Бодрый» по пятам следовал за «иностранцем», и Скляров то и дело поднимал к глазам бинокль. Вскоре вертолет развернулся и повис над судном. По радио летчик докладывал, что на палубе наблюдается оживление. На корме какие-то круглые предметы. Пока хорошо разглядеть не удалось.

— Спускаюсь ниже, — хрипел в телефонах голос летчика.

И вдруг машину резко тряхнуло, и тотчас в динамике заклокотал тревожный голос летчика:

— Что-то с мотором. Теряю управление. Тряска...

Голос его оборвался.

Скляров схватил микрофон и запросил летчика. Он приказывал ему уходить от судна. Но летчик почему-то не отзывался. Вертолет терял высоту, казалось, он рухнет в воду. Но вот вертолет завис, какую-то секунду оставался на месте, потом взмыл вверх. Как раненная в крыло птица, он натужно набирал высоту, все дальше уходя от «иностранца». Но почему молчал летчик? Может, на судне что-то применили против вертолета? Но что? Возможно, лазер, хотя мощность луча небольшая, иначе вертолет рухнул бы в воду. Своими догадками Скляров поделился с рядом стоявшим старпомом.

— Вы уверены, что это лазер? — Комаров взглянул на командира.

— Предполагаю. — Скляров поднес к глазам бинокль.

Наконец летчик дал о себе знать: вышла из строя радиостанция, пришлось перейти на аварийную. Скляров включил микрофон:

— Продолжайте выполнять задание. Увеличьте высоту.

— Вас понял, иду на цель...

Когда вертолет улетел на аэродром, Скляров подозвал к себе Грачева и попросил соединить его со штабом флота. На берегу, в штабе, трубку поднял сам. Журавлев, чего Скляров никак не ожидал. Он несколько растерялся, но тут же взял себя в руки и доложил о том, что произошло. Адмирал, не перебивая, выслушал его, а потом коротко бросил:

— Это весьма интересно. Вертолет вернулся на аэродром?

— Да, все хорошо...

— Ну, что? — спросил Леденев, когда командир положил радиомикрофон.

— Приказано ходить по пятам за судном.

Прошли еще сутки. На рассвете «иностранец» взял курс на зюйд. «Бодрый» получил разрешение следовать в базу.

— Кажется, и на этот раз «иностранец» ушел ни с чем, — сказал Скляров замполиту. — И все-таки не дает мне покоя загадочный текст: «Луна взойдет в полночь».

— Наверняка это шифр...

«Бодрый» теперь шел курсом к Черным скалам. Стояло холодное мглистое утро. Вершины скал окутал белый редкий туман; издали казалось, будто на них набросили марлевые косынки. Однако к ночи подул ветер, полил дождь. Крупные струи глухо дробились о железную палубу и надстройки. Склярову подумалось, что корабль войдет в бухту лишь на рассвете. Невольно пришли неотвязные думы о жене и сыне. Как они там?.. Он зябко поежился. Мысли его перескочили на другое: «Луна взойдет в полночь». Что за сигнал и кому он предназначался? Кругом все черно — и небо, и вода. Пытливо прощупывали темноту острые сферы локаторов, до предела напряжены «уши» корабля — его акустические системы. И люди, и корабль — тетива лука, натянутая до предела. До Черных скал осталось пятьдесят миль. Через час «Бодрый» будет в районе, где ночь простояло судно. Приход «иностранца» к Черным скалам, случай с вертолетом, контакт с подводной лодкой — это не могло не насторожить. И Склярову казалось, что на этом все не кончилось, что надо ждать «сюрприза». К тому же по поступившим сведениям от самолета-разведчика стало известно, что судно, хотя и ушло от наших берегов, но в сорока милях от Черных скал бросило якорь. В тот район обычно наши корабли не ходили.

Склярову пришел на память один случай в бытность его лейтенантом; он тогда служил на корабле, которым командовал Серебряков. Корабль пятые сутки находился в море. На рассвете вахтенный сигнальщик обнаружил плавающий предмет. А через несколько секунд он доложил: «Прямо по курсу — бутылка!»

— Вот вам и сюрприз, Василий Максимович, — весело сказал тогда старпом Серебрякову. — И в этой бутылке непременно есть завещание какого-то морского скитальца...

— Бутылка — не плавающая мина, можно курс и не менять, — возразил Серебряков.

Лейтенант Скляров, стоявший тогда вахтенным офицером, заметил, что бутылка, перемещаясь на воде, почему-то не меняла своего положения. Он доложил об этом командиру.

— А ведь верно, — согласился Серебряков. — Право руля!..

Корабль прошел метрах в двадцати от бутылки. Теперь и командиру она показалась подозрительной. Застопорили ход и спустили шлюпку. Старшим командир назначил Склярова, предупредив его быть осторожным. К бутылке подошли так близко, что Скляров перегнулся через транцевую доску и протянул руку. Он дотронулся до горлышка бутылки и мигом оторвал руку, будто его ужалили.

— Там мина, товарищ командир, — доложил Скляров, поднявшись на палубу.

Капитан 2 ранга удивленно вскинул глаза:

— Что?

— Мина, — повторил Скляров. — На свинцовый рог надета бутылка. Дно у нее обрезано. Маскировка! В сорок четвертом тут, на Севере, был один поучительный эпизод. Наш сторожевой корабль в море заметил корзину. С виду самая обыкновенная. Но под той корзинкой лодка прятала свой перископ. Ну, и всадила в корабль торпеду... — Он сделал паузу. — Будем взрывать?..

Над морем взметнулся белый столб воды. В ту послевоенную ночь иностранное судно тоже бродило у наших берегов...

Дождь перестал лить, но Скляров не сходил с мостика. Вскоре из рубки гидроакустиков донесся голос вахтенного: слышит шум малой интенсивности. Характер действия источника периодический. Это примерно в десяти кабельтовых от корабля по правому борту.

— Глубина?

— Метров двадцать пять. Предмет не двигается. «Вот он, сюрприз!» — вздохнул Скляров.

Корабль застопорил ход, и командир приказал включить системы наблюдения. Мощные лучи прорезали черную толщу воды. В наблюдательном отсеке вспыхнул телевизионный экран. Несколько мгновений он светился ровно, потом на нем появились контуры предмета необычной формы, напоминающие сплюснутый шар, казалось, две большие ракушки были сложены вместе. От него в глубину опускалась гибкая линия.

— Вижу неизвестный предмет, — доложил оператор. — Похоже, что стоит на якоре.

Скляров включил на мостике дублирующее телевизионное устройство и пристально вгляделся в экран. Что-то таинственно-загадочное было заключено в сплюснутом шаре; с виду казалось, что это якорная мина, но Склярова смутила глубина, на которой выставлен предмет, и поэтому он был уверен, что обнаружено какое-то особое устройство.

— Ну и ну, — только и молвил он.

Старпом тоже склонился над экраном. Обычно Комаров быстро высказывал свою точку зрения по какому-либо вопросу, а тут долго молчал. Наконец сказал:

— Похоже, что «рогатая смерть» на якоре.

На корабле включили одну из систем и обнаружили, что предмет дает незначительное тепловое и радиоактивное излучение. Скляров приказал вахтенному офицеру держать корабль на месте.

Поступил доклад из поста наблюдения:

— Температура предмета выше температуры воды!

Значит, там есть источник питания. Скляров вошел в рубку штурмана и, склонившись к столу, на клочке бумаги стал писать донесение в штаб флота. Он сообщил координаты обнаруженного странного предмета, указал наличие источника шума периодического действия.

«Прошу срочного решения. Командир «Бодрого».

«Вот так всегда в море, — подумал Скляров. — Не знаешь, что там на глубине. Как слепой на дороге, так и я... Легко бить противника, если видишь его, и легко оказаться битым, если ты его не видишь. Он где-то притаился на глубине, не дышит и выжидает. Прозеваешь лодку — и она всадит торпеду в железное брюхо корабля. Конечно, сейчас не страшно — нет войны. Но именно сейчас надо научиться «засекать» субмарину: в бою учиться поздно. Как это сказал Серебряков? Первый же серьезный промах многому научит офицера, но учиться на ошибках — непозволительная роскошь для военного моряка... Да, прав комбриг — командир, как и минер, ошибается раз в жизни...»

Вскоре с берега пришел ответ:

«Выставить буй. Продолжайте следовать прежним курсом».

* * *

Корабль все дальше уходил от того места, где на тонком стальном тросе повис загадочный предмет. Буй качался в лучах прожектора, все уменьшаясь. Послышался далекий гул вертолетов, и было видно, как три «стрекозы» зависли там, где час назад «Бодрый» замедлял свой ход.

— А ну-ка, дайте сюда карту. — Скляров разложил ее на столе. — Вот Черные скалы, вот место обнаружения лодки и вот место предмета.

— Не больше сорока миль, — подсказал штурман.

— Так оно и есть. — Скляров весело ему подмигнул. — Кажется, теперь мне ясно... Помните: «Луна взойдет в полночь»? Наш вертолет появился над судном в тот момент, когда оно вызвало на связь лодку. И лазер они применили не случайно.

Вернулись в бухту поздно вечером. Скляров удивился, когда в лучах прожектора заискрилась черная «Волга».

На пирс подали сходню. Комбриг торопливо поднялся на корабль. Скляров начал было рапортовать ему, но тот резко махнул рукой:-

— Потом. А сейчас — в штаб флота. Прошу со мной, в машину. — И, довольно усмехнувшись, добавил: — А луна в полночь все же взошла...