— Что там у вас, Белый?

Влас Котапов, сидевший неподалеку от вахтенного радиометриста, изредка бросал косые взгляды на экран станции. Вечная его привычка. Ему казалось, что другие могут пропустить что-то очень важное. Себя же он считал умельцем «на море все замечать». И, пожалуй, это была правда. Кто-кто, а Котапов, как шутил замполит, «имел кошачьи глаза».

— Сигналы от скалы, товарищ капитан-лейтенант! — воскликнул матрос.

— Молодец!..

Влас сделал в журнале запись и устало откинулся на стул-вертушку. Его взгляд упал на стол, откуда смотрел выпученными глазами черный кот-сувенир, подаренный ему дочуркой в день рождения, за неделю до выхода в море.

— Папка, Васька глазастый, как и ты, — сказала семилетняя Марина. — Корми его рыбкой.

Влас посмотрел в зеркало. Да, Марина права — глазастый он.

Этой осенью дочь пойдет в школу. Портфель ей Влас купил, книжки тоже, а форму еще не сшили. «Вот вернусь с моря и схожу в ателье».

Белый уже далеко не новичок, читает экран, как книгу, он еще ни разу не подвел капитан-лейтенанта. Власу он давно приглянулся. Пришел на корабль прошлой осенью. Роста невысокого, с рябоватым лицом. «Меня мамка в жите нашла, потому я и рябенький», — с улыбкой сказал он Котапову.

— А родом откуда? — спросил тогда Влас.

— С Дона. Хлебопашец... А вас я давно знаю. — И он по-мальчишечьи ущипнул себя за нос.

— Что? — Брови у Власа прыгнули.

— Говорю, знаю вас. Вы с Кубани, из станицы Шкуринской, да? В учебном отряде про вас слышал. И что наградили вас, знаю. А правда, что лодка была атомной?

— Может и правда, — сдержанно ответил Котапов.

Белого познакомили тогда с кораблем, показали ему койку в кубрике. А на побывку к сыну приехал отец, попросился на корабль. Котапов пришел к Склярову: мол, как быть?

— Приглашайте... — быстро проговорил командир.

— Есть!..

— Погодите, — задержал его капитан второго ранга, — как вы сказали: Лука Белый? Не герой ли с «Бойкого»?

— Весьма возможно.

— Так это же здорово! Приглашайте...

В тот вечер в кубрике было необычайно тихо. Лука Белый рассказывал экипажу о том, как они конвоировали транспорты в осажденную Одессу, как доставляли в горящий Севастополь боеприпасы.

Размышления Котапова прервал доклад Белого:

— Лодка!..

На темно-голубом экране ярко светилась жирная точка-цель. Какое-то время она была неподвижной, а затем стала перемещаться и вдруг совсем исчезла. «Похоже на перископ», — подумал Влас, но ждал, что скажет Белый.

— Вижу перископ, — доложил матрос — Отражение от металлического предмета. А где на скале металл? Факт, перископ.

Выслушав вахтенного, Скляров задумался. Перископ? Неужели лодка могла тут всплыть? На что рассчитывал ее командир? Да и как она могла оказаться в этом районе? А может, этот сигнал — лишь отражение от скалы, и когда корабль взял мористее, расстояние увеличилось, точка исчезла? Командир вызвал к себе начальника радиотехнической службы.

— Может ошибка? — Капитан второго ранга вскинул усталые глаза на Котапова.

— Нисколько. — Котапов сдвинул дужкой брови. — Я этот самый перископ из тысячи других сигналов угадаю. Точка жирная, как клякса...

Скляров тяжело прошелся по мостику. В ночной тишине мигал маяк, он словно напоминал: «Будь осторожен!» Да, подумал командир, лодка могла поднять здесь перископ. Но набраться смелости проникнуть сюда!..

Штурман рассчитал курс до места, где был замечен перископ. Наступил момент, требовавший особой бдительности и четкости в работе боевых постов; именно поэтому на мостик поднялся замполит, который только что беседовал с акустиками и был в курсе событий.

— Может, нам изменить курс, Федор Васильевич?

Леденев скосил на него глаза:

— Надо рискнуть. Только где теперь лодка? Уйти могла, но вряд ли далеко. Тут особо не разгонишься.

Все ближе скалы, Радиометристы каждые тридцать секунд докладывали обстановку. Скляров и сам не спускал глаз с индикатора кругового обзора.

— Штурман! — окликнул командир. — Не вздумайте ориентироваться по маяку. Сколько глубина?.. Вахтенный, малый ход!

На экране радиолокационной станции появилось отражение металлической башни маяка... Скляров напомнил рулевому:

— Ветер дует справа и может снести корабль на скалу...

Наконец корабль вошел в район, где был замечен перископ. Скляров настороженно вглядывался в темно-серую воду. Ему было ясно, что если в первые сутки маневров подводные лодки «синих» не рискнули форсировать противолодочную оборону «красных», значит, они изменили план боевых действий. Теперь их можно ожидать в любом месте. А штаб флота упорно молчит. Не переставая размышлять о замысле лодок «противника», Скляров был глубоко убежден, что в действиях «синих» произошли какие-то изменения. Он не исключал возможности, что, боясь быть обнаруженными морскими воздушными разведчиками или кораблями противолодочной обороны, лодки на какое-то время рассредоточились, притаились на больших глубинах и теперь ждут удобного момента. Возможно, некоторые субмарины ведут разведку.

Скляров склонился над штурманской картой, где тонкой кривой линией был изображен курс. Зигзаги галсов... Их уже сотни. Они пересекаются, накладываются друг на друга. А Лысенков все чертил новые линии, нанося на карту путь корабля.

— Хитрят подводники, товарищ командир, — сказал штурман.

— Это и мучит меня, — вздохнул Скляров.

Он почувствовал, как кто-то тронул его за плечо. Это был Грачев. Скляров взял листок, пробежал короткий текст:

«Лодки противника ожидаются в другом районе. Действуйте самостоятельно. Журавлев».

— Чуяло мое сердце, что будет именно так. Теперь наши руки развязаны, — произнес Скляров, испытывая двойственное чувство облегчения и нарастающей тревоги.

Леденев сдержанно обронил:

— Доложить бы о перископе?

— Не стоит. А вдруг никакого перископа не было? Раз приказано действовать самостоятельно, берем ответственность на себя.

Лебедев пожал плечами, круто повернулся и пошел.

Корабль заметно скатился вправо. Скляров окликнул вахтенного офицера. Капитан-лейтенант Кесарев вынырнул откуда-то из темноты.

— Ушли от заданного курса, — сухо заметил Скляров. — Мне бы не хотелось напоминать вам, что вахтенный офицер обязан строго следить за курсом. Что, разве неясно?

Кесарев доложил, что при развороте ветер отнес корабль в сторону, к тому же вошли в район течения — и рулевой не успел выровнять курс.

— Товарищ командир, — прервал их разговор радиометрист, несший вахту на станции наблюдения, — вижу цель!

Скляров метнулся к нему. На экране светилась тонкая, как острие ножа, зеленоватая точка. Она ширилась, становилась ярче. «Лодка?» — недоумевал Скляров, хотя понимал, что «противник» не мог так демаскировать себя. Одно дело всплыть под перископ, а другое — совсем всплыть. Нет, это не лодка.

— Рыболовецкое судно, — высказал догадку Кесарев.

Но радиометрист уточнил свой доклад:

— Траулер, товарищ командир.

Это шла на промысел «Горбуша». Капитаном на ней Серов, бывший подводник, о котором Скляров не раз слышал в рыбном порту. Адмирал Журавлев, знавший Серова еще по военным годам, однажды сказал: «С осколком в груди плавает...» Глядя в темноту ночи, Скляров спросил Кесарева:

— Вы, кажется, тоже с ним знакомы?

В голосе командира не было иронии, и Кесарев тихо ответил:

— Да, знаю...

— А дочь его?

— Веру, да? — Кесарев перевел взгляд в сторону, чтобы Скляров не видел в эту минуту его глаза. — Я давно знаком с ней. Она очень милая...

Скляров как бы между прочим заметил, что лет пять назад он был у нее на свадьбе. Ему понравился муж Веры Борис Алмазов, добротный моряк и отменный штурман. Плавает под началом Серова.

— Я уверен, что из него выйдет отличный капитан, — Скляров взглянул на Кесарева. — Да, Вера добрая, она любит своего Бориса. Всегда встречает его на причале.

«Я-то лучше знаю, как она любит его», — усмехнулся в душе Кесарев.

На трапе послышались чьи-то тяжелые шаги, и вот уже Скляров увидел замполита. Леденев сказал, что у акустиков пока тихо. На вахте Олег Морозов, у которого, как говорили в бригаде, «нюх на лодки». Леденев видел, что Скляров не расположен расспрашивать, как там на других постах, и все же сказал:

— Люди не смыкают глаз.

— В этом районе сложная гидрология моря, — заметил командир. — Акустики у Котапова молодые, вот и боится, как бы маху не дали.

...Корабль медленно шел близ скалистого берега, зорко следя за морем и вслушиваясь в голоса глубин. Скляров все еще не мог успокоиться. Одно дело, когда ты выполняешь приказ, зная, что делать, и другое — когда тебе предложено действовать самостоятельно. Тут уж надейся только на себя, на свой экипаж, да так рассчитывай свои действия, чтобы не вкралась ошибка. Командир по-прежнему настороженно всматривался в кипящее море. Чернота все окутала вокруг. Скляров взял микрофон и запросил Морозова:

— Что слышно, мичман?

— Чисто, товарищ командир. Шумы от рыбы. Идет косяками.

Скляров выключил микрофон.

— Худо дело, комиссар, — сказал он Леденеву. — Все не так, как в прошлом походе. Ну, чего молчишь?

Леденев, который никогда не спешил с выводами, сдержанно заметил:

— О чем жалеешь, Павел Сергеевич? Ты поразмысли, все взвесь. В том походе, думаешь, выиграл ты бой? Нет, проиграл!

— Но ведь мы ее атаковали, а не она нас, — засмеялся Скляров.

— Я не о том. — Леденев откатил ворот реглана, потому что ветер дул ему в лицо и слезил глаза. — Командир лодки допустил тактический просчет. Он выбросил помехи в тот момент, когда «Бодрый» находился у мыса. А грунт там каменистый, тебе и акустику хорошо известный. Я не знаю, почему он не стал форсировать противолодочный рубеж, но тогда бы тебе пришлось круто...

Скляров возразил: нет, у командира лодки был другой замысел, потому-то он и изменил курс. «Бодрый» искал лодку на глубине у фарватера, а она ушла мористее. И Скляров атаковал первым. Победа его была не случайной, а вполне закономерной, и риск его тоже был обоснованным. Командир учел все — и навигационную обстановку, и возможности своего корабля, и даже психологию командира «вражеской» лодки.

— Ты понимаешь? — объяснял Скляров своему замполиту. — Ведь наш «противник» не решился вести с «Бодрым» поединок, а спрятался у скал. Тут мы его и накрыли. Кстати, помнишь, еще Фрунзе говорил: нападение действует на психологию противника тем, что уже одним этим обнаруживается воля более сильная. Подчас инициативный, хотя более слабый противник путает все расчеты врага, -расстраивает его планы и одерживает победу. Думаю, не станешь возражать?

Корабль развернулся и теперь шел вдоль острова. В этот момент радиометристы обнаружили самолет «противника».

— Наверняка нас ищет...

Скляров взглянул на экран дублирующей станции кругового обзора. На индикаторе медленно перемещалась светящаяся точка. Это был самолет «синих». Когда радиометрист выдал параметры цели, стало ясно, что ракетоносец шел на «Бодрый». До самолета еще далеко, но надо успеть первыми выпустить по нему ракету.

— Боевая тревога!..

На корабле все ожило. Люди устремились на свои посты, и каждый, как заранее отрегулированный механизм, работал четко и быстро. А ведь за эти напряженные дни они очень устали. А поди ты: прошли считанные секунды — и на мостик поступил доклад командира артиллерийской боевой части Денисенко о готовности к бою.

В данном случае воздушным «противником» был беспилотный самолет, управляемый по радио. Скляров неотрывно смотрел на индикатор. Сюда же прибыл Котапов и отсюда руководил вахтой. В самолет «синих» уверенно вцепились радиометристы.

«Видно, это лодка вызвала самолет», — неожиданно подумал Скляров.

Кормовые ракетные установки медленно вращались, послушно подчиняясь воле приборов. Все зависит от операторов центрального поста управления огнем. Сейчас там вычислительные машины произведут необходимые операции и передадут точные исходные данные на ракетные установки.

— Центральный автомат к стрельбе готов!

Скляров не спускал глаз с экрана. Кажется, уже пора открывать огонь, но умные приборы не торопятся. Скляров волнуется. Он расстегнул ворот реглана и взял радиомикрофон:

— Денисенко? Слушай приказ... Если вдруг ракета пройдет мимо цели, вторую посылать не смей. Так что мозгуй!..

— Есть! Поразим первой, товарищ командир!

Скляров и сам не допускал, чтобы у Денисенко случилась осечка: на всех учениях его ракеты точно поражали цели. Плавает он на «Бодром» пять лет. Пришел на корабль лейтенантом, вместе с Грачевым. Артиллерийскую боевую часть вывел в отличные, и в прошлом году министр досрочно присвоил ему звание капитан-лейтенанта.

— Пуск!..

На юте корабля вспыхнул яркий хвост огня, и ракета устремилась в темное небо.

Скляров нагнулся к индикатору. На нем две точки — цель и ракета. Ракета стремительно идет навстречу самолету. Расстояние между ними сокращается. Но что это? Ракетоносец резко отвернул вправо, потом еще, еще. Он пытается уйти от ракеты, но она преследует его. Два зеленых следа на экране станции столкнулись. Взрыв! На индикаторе появились новые светящиеся точки — это падают в море железные обломки.

Скляров похвалил ракетчиков.

«Надо доложить в штаб», — решил он.

Старший лейтенант Грачев быстро подготовил аппаратуру. Скляров, взяв радиотелефон, услышал в трубке чей-то ясный, без атмосферных помех, голос:

— Вас слушают!

— Я «Алмаз», прошу к микрофону «Первого».

«Первый» — это адмирал Журавлев, и Скляров ни на секунду не сомневался, что адмирал поспешит на связь. И когда услышал его голос, повеселел.

— Слушаю. Я — «Первый».

— Я — «Алмаз». Докладываю: только что уничтожили воздушный ракетоносец «синих». Поражен первой ракетой. Лодки пока не обнаружены. Прием.

— Падение обломков наблюдал, — отозвался адмирал. — Спасибо, передайте личному составу корабля мою благодарность. А вам объявляю выговор. Как поняли? Я — «Первый», прием.

Услышав это, Скляров растерялся. За что выговор? Нет, нет, адмирал что-то напутал или, быть может, пошутил? Стоящий рядом старпом слышал их разговор и теперь недоуменно смотрел то на командира, то на трубку радиотелефона, которую Скляров крепко зажал в руке. На панели вспыхнула красная лампочка, и снова в динамике послышался голос «Первого»:

— «Алмаз», я — «Первый» Как поняли? Прием.

Скляров стоял неподвижно, лицо его покрылось бледными пятнами. Он не знал, что хочет от него адмирал, а выговор, который только что получил, все еще держал его в оцепенении. Наконец он поднес трубку ко рту и негромко запросил:

— Я — «Алмаз». Вас не понял. Прием.

«Первый» вновь повторил, что объявляет ему, Склярову, выговор.

— Вам ясно, за что? — слышалось из трубки радиотелефона. — Почему вышли на связь? Я вам не разрешал.

Скляров, с трудом сдерживая волнение, ответил:

— Я — «Алмаз». Вас понял. Больше для вас ничего не имею. Продолжаю поиск. Прием.

— Я — «Первый». Действуйте строго по плану.

Скляров тяжело вздохнул. И дернуло же его с этим самолетом! Еще подумал адмирал, что он решил похвастаться. Об этом он сказал замполиту, когда тот поднялся на ходовой мостик.

— Ну, скажи, разве мне слава нужна? — Скляров сел в кресло, прикрепленное к палубе. — Да, маху я дал... Ну, ладно, выговор так выговор. Но где искать лодки?.. Сколько их, где они притаились. А может, давно ушли в другой район? Ну, что скажешь, комиссар?

— Я повторяю твои же слова — дал маху, — Леденев устало провел ладонью по лицу. — Торопишься ты, Павел Сергеевич. Ну, сбил самолет, так что сразу звонить в колокола? Ты извини, но это... — Он на секунду умолк, взглянул на Склярова из-под серых, выцветших бровей. — Это бахвальство. Скляров нахмурился.

— Мне и самому все это неприятно... Но ведь не бахвалился я, просто поспешил доложить... Ты же сам знаешь, не бахвал я, гимны в свою честь не пою. Что, может, не так?

Леденев, однако, сказал о другом — о лодках «противника». Их надо упорно искать, а не терзать себя вопросами, где они и почему не дают о себе знать. Лодка в море что игла в стоге сена, не сразу отыщешь.

— Америку открыл! — усмехнулся Скляров.

Но Леденева, казалось, эти слова не удивили, и, как всегда не торопясь, раздумчиво он сказал:

— Я имею в виду терпение, Павел Сергеевич. Сколько раз говорил тебе — не торопись, а ты как тот бегун... Сам знаешь, когда человек торопится, он мало думает, не анализирует события, а прикидывает все в уме, да на глазок...

В таких случаях Скляров обычно не возражал, ибо замполит находил для него такие слова, против которых не попрешь. А тут не сдержался, сердито фыркнул:

— Я-то почему пригласил адмирала на связь? Думаешь, меня этот сбитый самолет воодушевил? Как бы не так! Хотелось узнать про эти самые подводные лодки, но вышла осечка. Ясное дело, глупость сделал, промашку дал, хотя меня этот выговор ничуть не обидел...

— И все же, Павел Сергеевич, в деле не торопись, нам, военным, положено думать... Ну, я пойду к акустикам.

Провожая взглядом коренастую фигуру Леденева, Скляров усмехнулся в душе:

«Тертый калач!..»