«Обещаю честью и верно служить…»

Более тысячи матросов, унтер-офицеров, многие офицеры «Славы» из Рогокюля выехали в Петроград, во 2-й флотский экипаж. Пройдет меньше трех недель, и они вольются в отряды балтийцев, ставшие ударной силой пролетарской революции. Антонов и Галлер через Ревель отправились в Гельсингфорс. В штабе флота и в Центробалте предстояло отчитаться по последнему бою линкора. «Слава» уже закончила свою жизнь, а командир и старший офицер еще были связаны с погибшим кораблем многими нитями: счета в банке, судовая касса, какие-то незакрытые интендантские ведомости по части Гельсингфорсского порта… Наконец, следовало подумать, где и как служить в дальнейшем. Что хочет Антонов, угрюмо молчавший весь путь до штабного «Кречета», Лев Михайлович не знал. Для себя же решил: будет просить направить на эсминцы. Немцы, надо думать, скоро пойдут на Ревель, попытаются разгромить основные силы Балтийского флота, войти в Финский залив и высадить десант в Финляндии. В такое время его место на кораблях…

В Гельсингфорсе, работая на «Кречете» над отчетом, Галлер узнал, что противник, понеся чувствительные потери в боях за Моонзунд, на время отказался от второго этапа операции «Альбион». Как позже выяснилось, планируемое Адмирал-штабом на 7 октября начало прорыва Центральной минно-артиллерийской позиции накануне отменили. Балтийский флот получил время, чтобы укрепить и перестроить систему обороны в устье Финского залива. Впрочем, офицеры штаба флота, как вскоре убедился Галлер, больше занимались противоборством с Центробалтом, чем подготовкой к грядущим боям с немцами.

Закончив отчет, Галлер погрузился в чтение газет — в Моонзунде было не до этого. Прислушивался и к разговорам штабных, то и дело информирующих друг друга о. событиях в Петрограде и в Гельсингфорсе.

А новости приходили удивительные. Во-первых, ІІ съезд моряков Балтийского флота, проходивший в конце сентября — начале октября 1917 года, заявил о неподчинении Временному правительству и готовности выступить против него по призыву ЦК большевиков. Похоже, что еще тогда наступил период ожесточенной конфронтации Балтийского флота и правительства Керенского. Во-вторых, съезд учредил комиссаров Центробалта, наделив их властью над командованием всех степеней — вплоть до комфлота. О том, что съезд провозгласил выборность командного состава, отменил все награды, постановил платить жалованье только за должности — без учета званий, Галлер уже знал. Рухнул сложившийся за два века порядок флотской службы…

Возможно, Галлер читал в газете «Рабочий путь» от 12 октября 1917 года статью «Лондон — Эзель — Петербург» Антона Слуцкого, разоблачающую заговор США, Антанты и Германии против близившейся социалистической революции в России. Наверное, не прошла мимо него и резолюция съезда Советов Северной области, напечатанная в следующем номере той же газеты. «В ненависти к революционному Петрограду русские контрреволюционеры объединены с английскими империалистами и находят фактическую помощь в лице кровавого германского кайзера», — говорилось в ней. Время требовало немедленных решений, и В. И. Ленин в статье «Кризис назрел», написанной 29 сентября — в первый день Моонзундского сражения, заявил, что пришел третий этап в развитии революции — канун социалистической революции. 1 октября в воззвании «К рабочим, крестьянам и солдатским депутатам» он выдвинул лозунг: «Долой правительство Керенского… Вся власть Советам рабочих и солдатских депутатов!» До начала пролетарской революции оставались считанные дни.

Дав отпор германскому флоту в Моонзундском сражении, балтийские моряки не позволили осуществиться замыслам контрреволюции, защитили Петроград — колыбель рождающейся революции.

Осознал значение Моонзундских боев Галлер гораздо позже. В середине октября 1917 года его волновал вопрос личный — где служить. В штабе флота просили подождать. И тут Галлера пригласили в Центробалт к заместителю П. Е. Дыбенко — Н. Ф. Измайлову. «Просит команда „Туркменца“ вас в командиры. Как, „добро“?» — спросил он. Лев Михайлович согласился не раздумывая. Приказ командующего флотом Балтийского моря, допускающий его к командованию эскадренным миноносцем «Туркменец-Ставропольский», не заставил ждать.

В архивном деле Минной дивизии по сей день хранятся рапорты от 19 октября 1917 года. В тот день капитан 2 ранга Галлер принял «Туркменец-Ставропольский» от капитана 2 ранга Чаплина. Того самого Чаплина, который служил вместе с ним на «Славе» в 1910–1911 годах и был ненавидим матросами за рукоприкладство. Лишь недавно начальник Минной дивизии назначил его командиром на место капитана 2 ранга Гриневальда. Но судовой комитет опротестовал приказ контрадмирала Ю. К. Старка. «Чаплин не лучше прежнего командира, сбежавшего с корабля под предлогом болезни» — таково было мнение команды. Почему же заочно избрали Галлера? «Туркменец-Ставропольский» входил в морские силы Рижского залива, возможно, матросы знали о Галлере со слов своих товарищей со «Славы». Быть может, кто-то помнил его и по недолгому пребыванию в Ревеле на строившемся «Автроиле». Так или иначе, но Лев Михайлович стал выборным командиром «Туркменца», как называли эсминец для краткости.

Спущенный на воду в Риге в 1905 году, эсминец этот успел находить не одну тысячу миль. Он был поменьше «новиков» почти в два раза — полное водоизмещение имел 700 тонн. Четыре его котла работали на угле, паровая поршневая машина обеспечивала ход лишь до 25 узлов. Но это первый корабль, которым он командует. Если прикажут, он, Галлер, поведет «Туркменца» в бой. Два 100-миллиметровых орудия, два торпедных аппарата — неплохое вооружение.

Кораблем новый командир занялся сразу же. Нужно было провести кое-какой ремонт, познакомиться с командой. За хлопотами он даже не заметил странное промедление штаба Минной дивизии, долго не издававшего приказ о вступлении в должность нового командира «Туркменца». Возможно, начальник дивизии тем самым выказывал неудовольствие непризнаваемым им выборным началом? Но все-таки 4 ноября приказ, подписанный Ю. К. Старком, появился на свет. Это произошло уже после бурных событий конца октября. Старк и другие настроенные контрреволюционно офицеры называли их «вторым переворотом». Потребовалось время, чтобы они поняли: 25 октября 1917 года в России свершилась пролетарская революция, возвестившая миру о создании первого в истории человечества рабоче-крестьянского государства.

До свержения Временного правительства и перехода власти к Советам Галлер, как и большинство офицеров в октябре, держался нейтрально: политикой, думал он, пусть занимаются Центробалт и комиссар Временного правительства, с марта 1917 года разместившийся в резиденции бывшего генерал-губернатора Великого княжества Финляндского. Дело офицеров и флагманов — поддерживать боевую готовность кораблей к отражению удара германского флота. Но, не принимая прямого участия в политической жизни флота, Галлер, конечно, знал в какой-то мере о происходящем.

24 октября после обеда представители судовых комитетов собрались на «Полярной звезде», бывшей царской яхте, стоявшей в военной гавани Гельсингфорса. В 16 часов началось заседание Центробалта совместно с приглашенными представителями судовых комитетов. П. Е. Дыбенко кратко остановился на значении открывающегося в Петрограде II съезда Советов, предложил послать для его поддержки миноносец. Он сообщил также «о полученной телеграмме…, о готовящемся покушении со стороны реакции на сердце революции — Петроградский Совет». То была телеграмма ВРК — Военно-революционного комитета, созданного при Петросовете 16 октября. В ней говорилось, что в ночь на 24 октября контрреволюция перешла в наступление: закрыты большевистские газеты «Рабочий путь» и «Солдат», в город вызваны юнкера и ударные батальоны, Петроградский Совет в опасности. После ее оглашения все присутствовавшие единогласно проголосовали за воззвание ко всем Советам, флотским комитетам, солдатам и матросам. Галлер прочитал это воззвание на следующий день. «По первому зову Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов наша мощь и наше оружие — вместе с вами, преданными революции, — говорилось в нем. — Призываем всех товарищей в эти минуты, когда предатели революции во главе с Временным правительством стягивают все контрреволюционные силы к Петрограду, быть истинными, стойкими и беззаветными баррикадными бойцами за права угнетенного класса и за передачу власти в руки самого народа, истекшего кровью. Балтийский флот не дрогнет ни перед какими силами реакции врагов революции».

Затем все собравшиеся на «Полярной звезде» отправились в город, в Мариинский дворец. В 19 ч 30 мин здесь началось объединенное заседание Областного комитета армии, флота и рабочих Финляндии. Вопрос стоял один — положение в Петрограде. И опять Дыбенко оглашает телеграмму ВРК, и вновь принято решение вести всеми силами борьбу за власть Советов. Через полчаса после начала заседания Дыбенко принесли новую телеграмму. То пришел от ВРК из Петрограда условный сигнал: «Центробалт, высылай устав». Это означало просьбу направить в Петроград на поддержку революции корабли и вооруженные отряды матросов.

По приказу Центробалта уже несколько дней с полным напряжением сил велся ремонт эсминцев «Забияка», «Страшный», «Меткий». По приказанию командира дивизиона Галлер послал на «Меткий» в помощь своих машинистов. Но лишь вечером 24 октября на Минной дивизии стало известно, в чем причина спешки: эсминцы идут в Петроград. Они вышли в ночь, причем «Страшный», на котором выявились неисправности, заменили «Деятельным». К ним присоединился «Самсон» с натянутым на рострах кумачовым плакатом «Вся власть Советам!». К полуночи двинулись из порта к вокзалу вооруженные роты матросов, 4500 моряков-балтийцев отправлял Центробалт в Петроград в распоряжение ВРК…

25 октября на кораблях узнали о низложении Временного правительства, о взятии власти II Всероссийским съездом Советов, собравшимся в Смольном. А 27 октября всем командам уже было известно о принятых съездом накануне Декретах о мире и земле, об образовании нового правительства — Совета Народных Комиссаров во главе с В. И. Лениным.

Уходили из Гельсингфорса в последующие дни октября по вызову Петрограда и другие корабли — эсминцы, крейсер «Олег», формировались и отправлялись матросские отряды, сражавшиеся против сил контрреволюции под Гатчиной, на улицах Москвы. Отряд матросов с линкоров «Петропавловск» и «Андрей Первозванный», которым командовал мичман С. Павлов, вел бои под Оренбургом с полками уральских казаков атамана Дутова. На кораблях увеличивался некомплект в командах, у Галлера на «Туркменце» осталось к декабрю чуть больше половины — около пятидесяти человек. Но эсминец удалось привести в порядок, бункера набили углем — хоть сейчас в море. Так и доложил Галлер начальнику дивизии Старку. Контр-адмирал доклад выслушал и отпустил, ничего не спросив. Льву Михайловичу показалось, что Старку совершенно неинтересно, что происходит с каким-то «Туркменцем». Да и вообще не интересует положение на кораблях. Командиры знали о конфликте адмиралов, объединенных в Совет флагманов, с Центробалтом, — конфликте, начавшемся после Октябрьской революции. Командующий флотом контр-адмирал А. В. Развозов лишь делал вид, что подчиняется новым военно-морским органам власти, возникшим в Петрограде после свержения Временного правительства. Он признавал лишь Морской главный штаб. Между тем работой Морского министерства уже руководила Верховная морская коллегия из трех человек, председателем которой был ненавистный большинству адмиралов народный комиссар П. Е. Дыбенко. Когда в Гельсингфорс прибыл контр-адмирал М. В. Иванов, утвержденный управляющим Морским министерством по предложению В. И. Ленина, Развозов заявил, что не признает его, и запретил Иванову поднять свой флаг на линкоре «Гражданин». Его бесило, что адмиральское звание М. В. Иванову присвоил Всероссийский съезд моряков. Надо сказать, Галлера удивили выдержка и миролюбие Советской власти. После того как Верховная морская коллегия упразднила должность командующего Балтийским флотом и Центробалт объявил о вступлении в управление флотом с 5 декабря, Развозова и его начальник штаба князя Черкасского отпустили в Петроград. Никаких дисциплинарных мер за попытку неподчинения новым органам управления флотом к ним принято не было. Теперь военно-оперативными вопросами ведал Военный отдел Центробалта, во главе которого стояли Н. Ф. Измайлов и произведенный 29 ноября Верховной морской коллегией в контр-адмиралы А. А. Ружек, бывший командир отряда заградителей. 5 декабря в 9 ч на «Кречете» был поднят флаг военно-оперативного отдела — флаг командующего флотом с буквами «Р. Р.» (Российская Республика), на остальных крейсерах — красные флаги, на палубах играли оркестры. Флот торжественно отмечал окончательный переход власти к Центробалту.

Галлеру хорошо запомнился тот день. День, когда в первый раз по-настоящему нужно было сделать выбор — с кем быть. Накануне союз офицеров, которым фактически руководил капитан 1 ранга Г. К. Граф, командир эсминца «Новик» и ярый монархист, призвал всех офицеров прибыть к 21 ч в Морское собрание. Собралось человек триста, страсти бушевали. Галлер слушал и не понимал ярости ораторов. Граф и иже с ним, выступавшие первыми и задававшие тон, утверждали, что упразднение должности командующего приведет флот к гибели, что в условиях коллегиального управления офицерство не сможет нести ответственности и сложит с себя обязанности. Слышались и другие голоса, солидаризовавшиеся с позицией М. В. Иванова и А. А. Ружека, призывавшие прекратить ненужную фронду и честно служить новой России. Но они были в меньшинстве. Прибывшим к концу собрания Измайлову и Ружеку выступить не дали. Большинство проголосовало за резолюцию с отказом от признания реформы системы управления флотом. Граф оповестил, что к двум часам дня резолюция будет размножена и офицеры на кораблях должны ее подписать. Но Измайлов и Ружек действовали оперативно. В два часа дня — Центробалт собрал офицеров в Мариинском дворце. К этому времени уже ходило по рукам открытое письмо Ружека к Графу. «Большинство офицеров не разбирается в текущем моменте, — писал Ружек. — …Дело в том, что теперь масса за одним человеком не идет… Недоверие, как результат бывших условий нашей общественной и государственной жизни, матросы питают не только к офицерам… Центробалт и Военный отдел так же болеют душой за состояние флота, как и мы, офицеры, и в заботе в сохранении его боевой мощи предприняли ряд шагов, вызвавших означенный приказ…»

Галлер, который находился в зале Мариинского дворца, не был согласен с резолюцией, не признающей приказа Высшей морской коллегии и Центробалта. Эта резолюция, вновь поставленная Графом на голосование, провозглашала противоборство офицеров с Центробалтом. Но Центробалт — это же 62 тысячи матросов, как только что сказал Измайлов здесь же, во дворце, в своем выступлении. Нельзя идти против народа, это Галлер знал твердо. 151 офицер голосовал против резолюции, предложенной Графом, и Галлер среди них. Большинство же было «за» — 362, 44 воздержались. В тот день он принял важное, поворотное в своей жизни решение. Как узнали на «Туркменце», что он «против своих»? Как-то узнали, Галлер почувствовал, матросы стали быстрее и четче исполнять его приказания, меньше стало хмурых, подозрительных взглядов. Не на всех кораблях, в том числе и в Минной дивизии, введение нового порядка управления флотом, названного Верховной морской коллегией «демократизацией», прошло мирно. Галлер узнал, что капитан 2 ранга Д. И. Дараган — командир «Автроила» и капитан 1 ранга К. В. Шевелев — начальник 13-го дивизиона миноносцев заявили, что «видят в командовании флотом… Центробалта полный крах флота и измену родине». Оба офицера по решению Центробалта были арестованы за отказ выполнять свои обязанности. Освободили их в январе 1918 года… Шевелев и Дараган заявили о своей позиции открыто. Начальник Минной дивизии Старк действовал иначе: 12 декабря он уехал в Петроград под предлогом отпуска по болезни, сдав дела капитану 2 ранга А. П. Екимову, командиру одного из дивизионов эсминцев. Затем он вновь появился в Гельсингфорсе и возглавил некую весьма подозрительную Народно-промышленную палату, которая попыталась устроить распродажу (и за бесценок!) кораблей Балтийского флота иностранным фирмам, будто бы на металлолом. Но это затея была пресечена Верховной морской коллегией и Центробалтом. Затем Ю. К. Старк оказался на Дальнем Востоке, и после контрреволюционного переворота во Владивостоке в мае 1921 года принял командование Сибирской военной флотилией. В октябре 1922 года, накануне вступления в город частей Народно-революционной армии ДРВ, Старк увел корабли флотилии в Корею, а затем перевел их в Шанхай и Манилу. Здесь он продал корабли иностранным фирмам. Свои дни Старк закончил в Париже…

Еще 21 ноября в Центробалт пришла телеграмма от Дыбенко с приказанием приостановить на флоте отпуска до 10 декабря. Галлеру, собиравшемуся в Петроград навестить наконец отца и сестер, пришлось отложить поездку. Запрет отпусков был связан с предстоящим открытием Учредительного собрания. Контрреволюция будто бы собиралась использовать его для выступлений против Советской власти в Петрограде. Но и после этой даты Галлеру не пришлось попасть в Петроград: все более тревожно становилось в Финляндии. Нападение белых на отряды красногвардейцев, на отдельные части армии и флота имели место и раньше. После нового года они усилились, явно направляемые из какого-то центра. С 6 января 1918 года «охранные отряды» белой гвардии завязали бои с красногвардейцами на севере Финляндии, в Выборге и Таммерфорсе. Нападениям белофиннов подверглись и береговые посты и батареи береговой обороны.

Приглашенный в Центробалт председатель финляндского сената Свинхувуд обещал прекратить эти нападения. Но белые не унимались. В стране началась гражданская война. 14 января финская Красная гвардия свергла буржуазное правительство Финляндии, его министры бежали в захваченную белыми Вазу (бывший Николайштадт) — порт на берегу Ботнического залива. А в Гельсингфорсе возникло революционное правительство — Совет народных уполномоченных. В помощь ему формировались отряды добровольцев — демобилизованных матросов и солдат. 25 января, после того как пришли вести о том, что войска белого правительства Свинхувуда — Маннергейма расстреливают захваченных в плен русских матросов и солдат с постов и батарей, Центробалт обратился с призывом к морякам-балтийцам «записаться в ряды добровольцев для защиты социальной революции, по 20 % личного состава с корабля» , Батальоны моряков-добровольцев ушли на фронт, и Галлер снова пытался решить головоломную задачу: как с оставшимися на «Туркменце» обеспечить людьми расчеты орудий и вахты в машинах и у котлов. Уменьшалась численность команд, все меньше оставалось офицеров — многие под различными предлогами оставляли корабли. Среди тысяч матросов, убывших в Петроград и на фронты гражданской войны, были лучшие, наиболее сознательные — большевики в сочувствующие им. Среди оставшихся падала дисциплина. От контрреволюционно настроенных офицеров Галлер не раз слышал, что все равно большевистское правительство в Петрограде недолговечно — «товарищи» долго не протянут. А потому не надо кораблям переходить в Кронштадт и Петроград, лучше переждать смутное время в Гельсингфорсе. Вот и судовые комитеты линкора «Гражданин», крейсеров «Аврора», «Диана» и «Россия» не без соответствующего влияния отказались было перейти в Кронштадт на зимовку. Почти две недели не выполнялось распоряжение Центробалта. Лишь под Новый год ушли эти корабли из Гельсингфорса. Перед уходом, однако, «исчезла» часть офицеров… Говорили, что в белой армии Маннергейма, бывшего царского генерала, появились и армейские, и флотские русские офицеры. Так это или нет, Галлер судить не мог, но «исчезновение» офицеров продолжалось. Бросили свою подводную лодку «Волк» — новейший корабль! — командир Мессер и механик Эйсмонт. Тоже, по слухам, ушли к Маннергейму. Встречаясь со знакомыми офицерами, Лев Михайлович не раз слышал: «Все пропало!» Собеседники приводили факты о развале дисциплины, падении боеспособности судов и соединений, сваре среди центробалтовцев…

Слухи о конфликтах в Центробалте, о разногласиях Центробалта с народным комиссаром Дыбенко к Галлеру доходили от бывших офицеров штаба флота, служивших в Военном отделе А. А. Ружека. Слухи эти имели основание. В Центробалте теперь нередко брали верх демагоги, обсуждались и критиковались директивы Верховной морской коллегии и Народного комиссариата по морским делам, а 15 января было даже принято решение об отзыве Дыбенко с поста наркома. Повод был весьма «весомый»: отказ выдать на некоторые корабли спирт и револьверы… Может быть, управление флотом при помощи Центробалта себя исчерпало? В тревожные эти дни Лев Михайлович старался не сходить с корабля. Он занимался судовыми делами. Вечерами, сидя в каюте, делал записи по итогам предыдущих кампаний флота на Балтике, иногда, ища успокоения, вынимая из чехла виолончель, брал в руки смычок…

У него рождались интересные мысли, формировались выводы по урокам из военных действий прошлых лет. Понадобится ли это кому-нибудь — он не знал, но остановить работу не желал. Решил жить и работать для флота, что бы вокруг ни происходило. Морская сила России нужна будет всегда… Ведь уже объявлен приказом по флоту от 30 января 1918 года декрет Совета Народных Комиссаров: «…флот, существующий на основании всеобщей воинской повинности царских законов, объявляется распущенным, и организуется социалистический рабоче-крестьянский красный флот». И первая подпись под декретом — В. Ульянов (Ленин).

На днях Галлер подписал «контракт… военного флота Российской Федеративной Республики». Он расписался под последним пунктом контракта. «Обещаю честью и верно служить в военном флоте…» — значилось в нем.

А события развивались стремительно.

10 февраля 1918 года Л. Д. Троцкий, член ЦК РСДРП и нарком иностранных дел, возглавивший советскую делегацию в Брест-Литовске, прервал мирные переговоры с Центральными державами. 18 февраля 1918 года германские войска начали наступление. На следующий день командиров эсминцев собрал начальник Минной дивизии А. П. Екимов. Проинформировав о высадке немцев с Даго и Эзеля на материк, о продвижении их к Ревелю и начавшемся в Эстляндии белогвардейском восстании, он потребовал быть готовыми выйти за ледоколами в море. А еще два дня спустя, 21 февраля, Галлер, как это было и на других кораблях, зачитал команде декрет — воззвание Совета Народных Комиссаров «Социалистическое отечество в опасности!», записанное судовыми радистами. Тут же приняли резолюцию: «Всем встать на защиту Родины и революции. Кто против — тому смерть и проклятие!» А 22 февраля появился приказ № 78 по Балтийскому флоту, подписанный Измайловым и Ружеком. Приказ объявлял о революционной мобилизации флота «для беспощадной борьбы с германскими империалистическими полчищами».

Положение и в самом деле быстро осложнялось, становилось угрожающим. Германцы продвигались к Ревелю, Нарве и Пскову. Из разведсводок, которые Галлер читал в штабе дивизии, явствовало, что противник стягивает флот в Данциг, Либаву и Виндаву. Поскольку к Ревелю кайзеровские войска подходили по суше, эхо могло означать подготовку к высадке десанта в Финляндии, как только позволит ледовая обстановка. Что же будет с флотом?

Начиная с 20 февраля Гельсингфорс принимал переходящие из Ревеля корабли. 25-го Ревель оставил последний отряд — пять крейсеров 1-й бригады. В город вошли немцы. Через двое суток крейсера, заградители и подводные лодки, ведомые ледоколами «Тармо» и «Ермак», вошли на Свеаборгский рейд. На борту флагманского крейсера был капитан 1 ранга Б. Б. Жерве, начальник Береговой обороны Финского залива, возглавлявший эвакуацию сил и средств флота. Будущий начальник советской Военно-морской академии честно выполнил свой долг.

Накануне противник занял Псков, отряд балтийцев под командованием Дыбенко сдерживал его части на подступах к Нарве.

В то время можно было лишь догадываться о планах Германии. В послевоенных воспоминаниях генерал Гофман писал: «…я стал на ту точку зрения, что правильнее было бы… отказаться от мира, пойти походом на Москву…» Германский посол Гельферих, сменивший Мирбаха, убитого в Москве эсером Блюмкиным, дополняет Гофмана: «…перед нами появился новый опасный враг: большевизм. В Финляндии и на Украине мы находились с ним в открытой борьбе».

Обстановка в Гельсингфорсе и на кораблях была тревожной. Что предпримет далее противник? Разведсводки сообщали о выходе из Данцига в Северную Балтику отряда контр-адмирала. Майера. В его составе были три линкора, крейсера… На транспортах, входивших в отряд, как стало вскоре известно, находилась балтийская дивизия генерала фон дер Гольца. Предположения делали разные, но все сходились на том, что следует ожидать высадки в Финляндии. Так думали командиры кораблей Минной дивизии, с которыми встречался Галлер, так думали те, кто стоял во главе Балтийского флота. Под руководством Военного отдела Центробалта началась работа по выполнению директивы Народного комиссариата по морским делам (НКМД) № 292 от 17 февраля о спасении Балтийского флота от захвата германцами, переданной по указанию В. И. Ленина. Кораблям флота предстоял путь из Гельсингфорса на восток, к Кронштадту — иного выхода не было. А ведь стояла зима. Никогда еще в это время корабли флота не ходили на восток сквозь льды Финского залива.

Февраль — начало марта полны событиями. В последних числах февраля немцы занимают Оландские острова. Но важнейшим, определяющим все происходящее было подписание 3 марта 1918 года мирного договора в Брест-Литовске. С какой болью читал Галлер его статьи… От России отторгалось практически все побережье Балтийского моря, за исключением малой части на востоке Финского залива — между Сестрорецком и Нарвой. Морские границы — как при Иване Грозном… Под «покровительство» Германии переходили острова Моонзундского архипелага. А статья VI договора гласила: «Эстляндия и Лифляндия также незамедлительно очищаются от русских войск и русской Красной гвардии». Что ж, Ревель уже оставлен нами, но вот дальше… Дальше шло непосредственно влиявшее на положение Балтийского флота: «Финляндия и Аландские острова также будут немедленно очищены от русских войск и русской Красной гвардии, а финские порты — от русского флота и русских военно-морских сил. Пока лед делает невозможным перевод военных судов в русские порты, на них должны быть оставлены лишь незначительные команды».

Галлер знал, что в переговорах в Брест-Литовске участвовал в качестве эксперта В. М. Альтфатер. Неужели Василий Михайлович не мог объяснить главе советской делегации, что договор ставит Балтийский флот под угрозу гибели? Или ничего нельзя было сделать? Ведь русские войска в 15 марта покинут Финляндию. Войска финляндской Социалистической Рабочей Республики, заключившей 1 марта 1918 года о Советской Россией договор «об укреплении дружбы и братства», отступают под натиском армии Маннергейма. В руках красных финнов остается лишь Южная Финляндия. Что если в Гельсингфорс войдут войска Маннергейма, достигшие чуть ли не ста тысяч? Или немцы… Наверняка они попытаются захватить вмерзшие в лед корабли. Тем более что численность их команд не превышает в среднем и трети штатной.

Трудное, тяжелое время. Обстановка резко меняется со дня на день. 4 марта Гельсингфорс объявлен на военном положении. Галлеру казалось, что все это сказывается и на верхних ступенях то и дело меняющейся системы управления флотом. Похоже, что в ее органах в Петрограде и Гельсингфорсе имеет место некая растерянность. Не это ли вызывает чехарду в высшем командовании здесь, в Гельсингфорсе? В самом деле, 3 марта Совет Народных Комиссаров вынес решение о роспуске Центробалта. Власть от него перешла к Совету комиссаров Балтийского флота — Совкомбалту. Было объявлено, что во главе его — главный комиссар Н. Ф. Измайлов. Военный отдел А. А. Ружека перешел в подчинение Совкомбалту, продолжал готовить флот к перебазированию. Но уже 13 марта на Минной дивизии узнали о приглашении вице-адмирала А. В. Развозова на должность начальника Военного отдела с правами начальника Морских сил Балтийского моря. Развозова, которого в начале декабря снял Центробалт! Впрочем, командовал он флотом лишь неделю. Уже 20 марта в штабе Минной дивизии зачитали приказ Наркомата по морским делам, подписанный Ф. Ф. Раскольниковым, С. Е. Саксом и И. И. Вахрамеевым, о его отстранении от должности и о демобилизации за нежелание считать для себя обязательными декреты Совета Народных Комиссаров и за отказ подчиниться Коллегии Морского комиссариата. На смену ему пришел А. М. Щастный, капитан 1 ранга, давно ведавший в штабе флота распорядительным отделом. Он уже именовался начальником Морских сил Балтийского моря — по «Временному положению об управлении Балтийским флотом», утвержденному СНЕК 29 марта. Галлер читал его в штабе флота, воссозданном в соответствии с этим же «Положением…», Щастного он видел не раз, даже встречался по каким-то служебным вопросам. Энергичен, неглуп, но, похоже, себе на уме.

Разработку плана перебазирования Балтийского флота из Гельсингфорса в Кронштадт и Петроград возглавил А. П. Зеленой. Он-то и привлек к работе над ним Л. М. Галлера, полагая, что на «Туркменце» сейчас обойдутся без него. Под главенством начальника оперативного отдела штаба М. А. Петрова, с которым вместе заканчивал Морской корпус, Лев Михайлович разрабатывал варианты маршрутов перехода, продумывал использование оставшихся ледоколов и меры, на случай если на захваченных белофиннами островах Гогланд, Соммерс Лавенсари и Нерва окажутся береговые батареи. Ведь не исключено, что они откроют огонь по кораблям. В те дни он резко выступил против представленного в Совкомбалт доклада командира «Ермака» В. Е. Гасабова. Из доклада следовало, что каждый корабль на переходе в Кронштадт нужно обеспечить двумя ледоколами. План Гасабова заранее обрекал на неудачу перебазирование флота.

Первой Гельсингфорс покидала 1-я бригада линкоров контр-адмирала С. В. Зарубаева. На корабли грузили имущество порта, винтовки и патроны, станки, мешки с мукой… Трюмы и жилые палубы забили грузами, чтобы ничего не оставить белофиннам или германцам. 12 марта линкоры «Петропавловск», «Гангут», «Севастополь» и «Полтава», крейсера «Рюрик», «Адмирал Макаров» и «Богатырь» дали ход. Их вели ледоколы «Ермак» и «Волынец». Через пять дней отряд самых лучших кораблей флота достиг Кронштадта.

Теперь пришла очередь второго отряда. В его состав включили линкоры 2-й бригады «Андрей Первозванный» и «Республика», крейсера «Баян» и «Олег», три подводных лодки. Но выход задерживался. «Ермак» не смог вернуться в Гельсингфорс — его обстреляла батарея с Лавенсари, а затем путь преградил белофинский ледокол «Тармо». Второй мощный ледокол, остававшийся в составе флота, «Волынец» захватили белогвардейские заговорщики и увели в Ревель. Пришлось для проводки второго отряда, вышедшего утром 5 апреля, использовать небольшие портовые ледоколы «Силач» и «Город Ревель». Головным выходил «Андрей Первозванный». На мостике его стоял Лев Михайлович Галлер, исполнявший обязанности командира линкора…

За два дня до этого, 3 апреля, в штаб флота поступило донесение из Гангэ: подходит вражеская эскадра. В 8 ч 30 мин город и порт занял десант. К этому времени были взорваны оставшиеся в гавани подводные лодки, команды отошли. Все понимали — скоро германцы появятся у Гельсингфорса, медлить с уходом второго отряда нельзя. В этот день главный комиссар флота Н. Ф. Измайлов и вызвал к себе Галлера. В его каюте находились Ружек, Зеленой и контр-адмирал Н. И. Паттон, начальник 2-й бригады линкоров. «На „Андрее“ нет командира, — сказал Измайлов. — Александр Павлович вас рекомендует. Николай Иванович Паттон не возражает. Мы решили назначить временно вас…» Так Лев Михайлович вновь оказался на «Андрее Первозванном», но уже командиром…

Накануне в последний раз видел он Жоржа Клодта. Барон сам пришел на «Туркменец», когда Галлер, сдав дела старшему офицеру, собирал в чемоданчик вещи. Клодт настойчиво советовал остаться, не уходить в Кронштадт; намекал на какие-то дела с «продажей» госпитальных судов. Лев Михайлович понял: затевается позорное для русского офицера дело — торговля флотом. И похоже, не только госпитальными судами. Вступать с Клодтом в спор, объяснять ему что-либо — бессмысленно. Так Галлер утвердился в своем выборе.

В марте — апреле, как сказано в лоции, сплошной лед обычно сохраняется на большей части Финского залива, простираясь на 200 миль к западу от Кронштадта. В середине залива постепенно образуется плавучий битый лед. При штормовых ветрах появляются торосы, достигающие нескольких метров высоты. Особенно крупные торосы бывают между островами Гогланд и Родшер. Толщина льда в этом районе от 10 до 60 сантиметров. Передвижение льда к востоку от меридиана Гельсингфорса обычно начинается во второй половине марта, распространяясь до острова Родшер. Вот в таких нелегких условиях повел за собой «Андрей Первозванный» на восток второй отряд. Обстановка осложнялась указанием штаба флота воздерживаться от ответного огня по батареям на захваченных белофиннами островах. Немцы могли обвинить в срыве мирного договора. Но ведь на Лавенсари четыре 6-дюймовых и четыре 10-дюймовых орудия! Корабли же во льдах идут со скоростью пешехода…

Снялись с якорей после полудня. А уже через час, лишь вытянулись на рейд уходящие корабли, снова отдали якоря — надвинулся туман. Такой, что с мостика «Андрея Первозванного» не было видно идущих впереди ледоколов. Наконец снова дали ход. Ни «Город Ревель», ни «Силач» преодолеть толстый лед не могли, вскоре это стало ясно находившимся на мостике линкора. Галлер подошел к Паттону, рассматривавшему в бинокль форты Свеаборга. Начбриг опустил бинокль, с грустью сказал: «Прощаюсь, Лев Михайлович, ведь жизнь здесь прошла». Но командиру линкора не до сантиментов. «Николай Иванович, прошу „добро“ идти без ледоколов. Думаю, „Андрей“ осилит. А „Силач“ — силы не имеет», — закончил он невольным каламбуром. «Действуйте, друг мой…» Паттон спустился к себе в каюту, а Галлер, подойдя к телеграфам, поставил их на «самый полный вперед».

«Андрей Первозванный», то делая рывок вперед, то отрабатывая машинами назад, чтобы потом разогнаться, ломал лед. В образовавшемся за ним канале зеленели сколом вставшие дыбом льдины. Галлер приказывал дать гудок, и протяжный звук его звал идущих в кильватер: «Следовать за мой». Иногда приходилось по нескольку раз бить форштевнем в льдину. Несмотря на свои 19 000 тонн водоизмещения, линкор с трудом преодолевал торосы. За шесть часов хода отряд смог пройти лишь около тринадцати миль — до маяка Грохара. Уже темнело, и, запросив разрешение Паттона, Галлер в 21 ч приказал передать на корабли отряда приказание стать на якорь.

Галлер поднес к глазам бинокль — кругом белели ледяные поля. Снег на них чист. Эдакая мирная картина… А ведь 4 апреля, сутки назад, здесь, у маяка Грохара, англичане взорвали семь своих подводных лодок, плавбазу и три парохода, базировавшихся на Гельсингфорс. Идти в Кронштадт они не пожелали, прорыв в порты нейтральной Швеции посчитали рискованным.

Лев Михайлович первый раз после выхода из Гельсингфорса спустился в кают-компанию, плотно поел. Надо бы поспать — в ночь перед выходом не удалось. Но решил обойти линкор, посмотреть, как моряки несут вахты. Знал — иначе все равно не заснет. Ведь на громадном корабле осталось всего-то двенадцать офицеров, из них пять — механики. Да и команду на «Андрее Первозванном» доукомплектовали, приняв на борт около четырехсот солдат из гарнизона Свеаборгской крепости. Галлер спустился в котельное отделение, потом во вторую машину и погреб первой башни. Вахта неслась исправно. «Гражданин командир, по вахте замечаний нет», — четко докладывали старшие вахт. Галлер осматривал помещение, проходил, ступая по тщательно протертой ребристой стали паел, к столику с журналом, проверял записи. Порядок! Да, порядок, который поддерживался больше самими матросами, чем требовательностью немногих оставшихся офицеров. Это было нечто новое, требующее осмысления…

Рано утром 6 апреля отряд продолжил движение. Лишь один корабль — подводную лодку «Рысь», получившую повреждения корпуса, пришлось отправить обратно в Гельсингфорс. И снова «Андрей Первозванный» вступил в противоборство со льдом: удар кованым форштевнем, еще и еще, пока не побежит по ледяному полю змеистая трещина. Затем линкор входил в нее, раздвигал лед громадным корпусом. Галлер следил за курсом, когда нужно — стопорил машины, разворачивал корабль, чтобы проложить путь в нужном направлении. Но вот «Андрей Первозванный» вошел в торосы, сначала замедлил движение, а потом и стал. На мостик поднялся Паттон, посмотрел вокруг. «Надо ждать „Ермака“, — подвел он итог. — Самим не выбраться…» Но Галлер продолжал бросать корабль в атаку на льдину. «Разобьем, — загадал он, — все будет хорошо. И дома, и с Надей — все кают-компанейские запреты ныне в прошлом…»

Часа три отряд стоял, ожидая, когда линкор преодолеет ледяной барьер. Преодолел… К 19 ч 7 апреля подошли к Родшеру. Здесь снова вошли в тяжелый лед. Уже темнело, и Паттон приказал прекратить движение. На корабли передали: «Беречь уголь». Напоминание своевременное — в поход выходили с минимальным запасом топлива. Около девяти вечера показались идущие с востока «Ермак» и крейсер «Рюрик». Они пришли на помощь второму отряду, несмотря на то что попали под обстрел шестидюймовых орудий белофинской батареи с острова Лавенсари.

Утром 8 апреля подошел «Ермак», обломал лед вокруг кораблей. Отряд двинулся вслед за ним на восток, огибая остров Гогланд с севера.

Не раз еще корабли, в том числе и линкор, оказывались затертыми во льдах. Но «Ермак» освобождал их снова прокладывал дорогу в ледяных полях… 10 апреля утром отряд вошел на Кронштадтский рейд. «Поздравляю, Лев Михайлович, вот мы и дома, — расчувствовавшийся Паттон жал руку. — Спасибо за службу. „Андрея“ вели умело, разумно. Смотрите-ка, вывели же Гельсингфорса все шесть линкоров, все крейсера!»

Что дома — это чувствовал и Галлер. Сюда, пожалуй немцам не дойти, а появятся — получат должный отпор Легче стало на душе, спокойнее. Теперь организовать на линкоре службу, отправить в казарму солдат, рабочих, что шли на корабле из Гельсингфорса, навести порядок. И в Петроград — что-то давно не было вестей от сестер и отца. От Нади. Хоть и разбил «Андрей» ту льдину…

Наконец Петроград, Эртелев переулок, 9. Он легко взбегает на третий этаж. Дверь с давно не чищенной медной табличкой «Инженер М. Ф. Галлер». Теперь дернуть за ручку звонка…

Долго сидели за овальным столом в гостиной Лев Михайлович, отец и сестры Антонина и Евгения, рассказывали друг другу обо всем, что было в минувшие полгода. Завтра все они пойдут на Смоленское лютеранское кладбище, где рядом с дедом похоронили умершую в марте мать. Сестры тихо плачут, и Лев Михайлович встает, обнимает, целует в мокрые глаза. Но мать — не единственная потеря. Уехали за границу двоюродные братья. До сих пор — ни одного письма. «И еще одна печаль, Левушка, — Женя протягивает конверт. — У нас была Надя, перед отъездом в Париж, к Дягилеву…» Лев Михайлович молча берет конверт, прячет в карман тужурки. Читать письмо на глазах сестер и отца он не в силах. Потом, у себя в комнате, достанет из конверта голубоватые листки и ощутит легкий знакомый запах духов. Быстрые, летящие строки. «Милый, не могу здесь. В этом ужасе. По ночам в дома врываются какие-то люди, говорят — анархисты. Уезжают в Париж Синягины. Ты их знаешь. Тоня (не сердись, я в эту зиму познакомилась с твоими милыми сестрами) учила немецкому их племянника, Коку. Я жду тебя в Париже. А когда все успокоится — вернемся в нашу квартиру на Николаевской. Жду…»

На следующий день Галлер побывает с сестрами на кладбище, положит еловые ветви на могилу матери — цветов нынче в Петрограде нет. Проводив отца и сестер, доедет в переполненном трамвае до Николаевской. Вот и дом № 68. На третьем этаже три ее окна, а этажом ниже жили Синягины. Он даже как-то побывал у них. Хозяин дома, известный всему Петербургу библиофил, показывал удивительнейшие, редчайшие книги, собрание гравюр. Впрочем, что ему Синягин. Увидит ли он когда-нибудь Надю?

Кончились два дня, данных Галлеру «на устройство личных дел», как значилось в документе за подписью начбрига Паттона. Он вернулся в Кронштадт. В штабе старшего морского начальника в Кронштадте С. В. Зарубаева, начальника 1-й бригады линкоров, сказали, что получено радио от наморси Щастного — из Гельсингфорса 12 апреля вышел последний эшелон. Галлер ждал своего «Туркменца», и он пришел в числе 167 кораблей всех классов и типов, составивших эшелоны третьего отряда. Дошел, не зря готовились к переходу! И вновь Галлер принял командование «Туркменией». Паттон лишь разводил руками: «Лев Михайлович, я отстаивал вашу кандидатуру. Но Щастный что-то вас не жалует…» Что ж, быть просителем Галлер не привык…

 

Защитим Петроград!

«Туркменец» стоит у стенки недалеко от Горного института. Палуба засыпана опилками, покрыта досками — для тепла. Но, несмотря на наступающую весну, в каютах и кубриках все равно холодно: с буксира-отопителя пара поступает мало. В Петрограде нет угля, в топку котла кочегары бросают добытую где-то угольную пыль, смешанную с опилками. Плохо и с питанием — более чем скромные нормы судовых пайков состоят из перловки, прозванной «шрапнелью», и ржавой селедки. Хлеба теперь полагается всего-то фунт. Правда, кое-что из продуктов хозяйственный баталер прихватил из Гельсингфорса. Совсем неплохо, если в котел с жидким супом можно иногда положить содержимое банки-другой мясных консервов…

Лев Михайлович вместе с механиком составил план ремонта, с тем чтобы эсминец в мае, как пройдет лед по Неве, был готов вступить в кампанию. Партийный коллектив после немалых споров одобрил его, и работы потихоньку идут. Галлер редко сходит с корабля, по вечерам много читает. Когда бывает дома, в Эртелевом переулке, каждый раз уносит два-три тома Льва Толстого. У него он находит многое, созвучное своим нынешним раздумьям. И как-то вписывает в толстую тетрадь: «Мы говорим: я потерял жену, мужа, отца, — когда они умерли. Но ведь часто и очень часто бывает, что мы теряем людей, которые не умирают. Мы теряем их, когда расходимся с ними; тогда они хуже, чем умерли для нас…» Вписывает это Лев Михайлович после долгих разговоров с зашедшими к нему на корабль командирами эсминцев «новиков» П. П. Михайловым со «Свободы», А. В. Бергом с «Гавриила». Гости, как он понял уже после их ухода, зашли на «Туркменец» не зря, что-то им было нужно. Но единомыслия установить не удалось. Галлер «товарищей» не проклинал, не согласился с утверждением, что «большевики продают Россию». И беседа вдруг оборвалась, командиры заторопились: «Дела, дела, Лев Михайлович!» Как можно обещать новой власти служить честно и вместе с тем за спиной предавать ее анафеме?! Или-или… Двоедушие всегда отвратительно. Разве можно с такими настроениями идти в бой?

Правда, бои вроде бы не предвидятся. С началом кампании Галлер не ведет свой эсминец в Кронштадт. Приказом начальника Морских сил Балтийского моря «Туркменец» включен в состав морских сил Невы и Ладожского озера, той их части, которой поставлена задача охранять среднюю и восточную часть Невы. «Туркменец» переходит в Шлиссельбург (Петрокрепость), где базируется отдельный дивизион миноносцев — «Финн», «Эмир Бухарский», «Гайдамак» и «Амурец».

Все лето «Туркменец» ходит по Ладоге, охраняя побережье. Ничего существенного не происходит, лишь изредка приходится останавливать рыбацкие шхуны и производить досмотр на контрабанду. У белофиннов, прочно укрепившихся в Финляндии, еще нет на Ладоге военных кораблей. Но есть, однако, сведения, что готовится переброска на озеро по железной дороге боевых моторных катеров, оставленных русским флотом в бывших военно-морских базах в Финском и Ботническом заливах. Льву Михайловичу даже нравится размеренная, какая-то провинциальная жизнь. В дозор «Туркменец» выходит один-два раза в неделю, остальное время стоит в Шлиссельбурге. Вместе с матросами Галлер ловит рыбу — отнюдь не лишнее дополнение к пайку, проводит занятия по математике и физике в организованной на дивизионе школе для военморов — так теперь именуются и командный состав, и рядовые. Ему приятно внимание и усердие учеников. Он чувствует, что становится ближе к своим матросам, лучше понимает их. Сплошная идиллия, а ведь как раз в это время на Минной дивизии, да и на Балтфлоте в целом, происходят тревожные события.

Незадолго до ухода «Туркменца» в Шлиссельбург, 11 мая, Галлер узнал, что Г. Н. Лисаневич, эсер, минный офицер с «Капитана Изылметьева», и Ф. У. Засимук, тоже эсер, машинист с «Инженер-механика Зверева», организовали во время заседания делегатов Минной дивизии принятие резолюции с требованием распустить орган Советской власти в Петрограде — Петроградскую коммуну, а всю власть «вручить морской диктатуре Балтийского флота». Народный комиссариат по морским делам и проходивший в это время в Кронштадте III съезд делегатов Балтийского флота потребовали немедленного удаления Засимука и Лисаневича из флотских рядов и расследования их деятельности. Но на заседаниях делегатов Минной дивизии 25 и 27 мая 1918 года их взяли под защиту. Более того, от имени военморов дивизии заседание потребовало созыва всероссийского учредительного собрания, перевыбора Советов — «как местных, так и Совета народных комиссаров». Тогда же было заявлено о непризнании большевика И. П. Флеровского главным комиссаром Балтийского флота. Между тем он был назначен на заседании Совнаркома, на котором председательствовал В. И. Ленин.

Странную позицию занял в те дни начальник Морских сил Балтморя Щастный. Он тянул с изданием приказа об удалении с флота Засимука и Лисаневича. Лишь после его ареста 27 мая удалось выяснить характер и содержание контрреволюционной деятельности, которую Щастный начал еще в Гельсингфорсе. Так, в марте 1918 года он способствовал попытке продать через некое общество ОСДЕМ на слом шведским и финляндским фирмам корабли русского флота. Два линкора, четыре крейсера (в том числе и «Аврора»), две канлодки, тридцать четыре эсминца и миноносца входили в перечень, составленный ОСДЕМ. И все это на сумму около восьми миллионов рублей при реальной стоимости около 53 миллионов! В Петрограде же, после перехода флота из Гельсингфорса, Щастный группировал вокруг себя преданных людей, искал популярности у команд кораблей. Уж не ему ли принадлежала отдающая бонапартизмом идея «морской диктатуры»? Не думал ли он, опираясь на несколько тысяч моряков стоявших в Петрограде линкоров, крейсеров и эсминцев, обладающих мощной артиллерией, взять власть в городе в свои руки? А там — кто знает… «Правда» 8–9 июня 1918 года писала, что Щастный «сознательно и явно подготовлял условия контрреволюционного переворота, стремясь… восстановить матросов флота и их организацию против постановлений и распоряжений, утвержденных Советом Народных Комиссаров и Всероссийским Центральным Исполнительным Комитетом».

Прибыв в Петроград, чтобы принять командование достраивавшимся эсминцем «Мечислав», Галлер узнал, что в числе обвиняемых «по делу контрреволюции и провокации в Минной дивизии» оказались и приходившие к нему на эсминец Михайлов и Берг. Теперь он был уверен, что его хотели вовлечь в некий заговор… Все это, однако, было уже в прошлом. Новое руководство Балтфлота — наморси С. В. Зарубаев и главный комиссар И. П. Флеровский — возрождало порядок и дисциплину, укрепляло боевую силу флота. Но тут же Галлеру стало известно, что еще с мая существует план уничтожения кораблей и береговых сооружений флота, на случай если Петроград захватят германцы. Его «Мечислав», как и другие корабли, должен быть взорван, как только придет условный сигнал.

В начале августа на «Свободе» состоялось совещание командиров и комиссаров Минной дивизии. С. Е. Сакс, член коллегии Наркомата по морским делам, разъяснил, что военное положение тревожное: более десяти германских дивизий сосредоточено в районе Нарвы и Пскова, три — пять — в Финляндии. И это не считая белофинских войск, стянутых к нашей границе в Карелии, и белоэстонских — у Нарвы. Не собираются ли немцы двинуться на Петроград? Не подтверждает ли это предположение неожиданный переезд посла Гельфериха из Москвы в Петроград? Тем более что благовидным предлогом для Германии может служить начавшаяся интервенция Антанты и США. В марте 1918 года войска интервентов высадились в Мурманске, в дальнейшем оккупировали районы Кольского полуострова, побережья Белого моря и в начале августа захватили Архангельск и Онегу. Сейчас противник начал наступление в направлении на Котлас и к югу вдоль Мурманской железной дороги. Сакс призвал к бдительности: решив захватить Петроград и Балтфлот, германцы могут начать активные действия. Не исключено и выступление контрреволюционеров в Петрограде.

На «Мечиславе» работы по достройке практически не велись, два десятка из приписанных к нему военморов взяли для пополнения команд эсминцев «Капитан 1 ранга Миклухо-Маклай» и «Азард». На «Азард» — один из немногих эсминцев, готовых к выходу в море, — попросился и Галлер; хотелось походить на «новике», почувствовать корабль, набраться опыта. На стоящем в Кронштадте «Азарде» и застал его приказ наморси о срочной постановке минного заграждения на подступах к Котлину…

8 августа в МГШ, размещавшемся на Васильевском острове рядом с Морским корпусом, собрались на важное совещание руководители Балтфлота и морского ведомства. Председательствовал начальник МГШ Е. А. Беренс, присутствовал В. М. Альтфатер — от коллегии Наркомата по морским делам, представители Главного управления кораблестроения, штаба Морских сил Балтийского моря. Повестка совещания была драматична: обсуждался план уничтожения флота и заграждения фарватеров, в случае если немцы займут Петроград. План обсудили и одобрили. Но ЦК партии большевиков не собирался сдавать город. В 0 ч 25 мин 9 августа наморси С. В. Зарубаев и главный комиссар И. П. Флоровский получили из Москвы предписание от исполняющего должность народного комиссара по морским делам В. А. Антонова-Овсеенко приготовиться к постановке минного заграждения перед Кронштадтом . В телеграмме указывалось, что сделать это считает необходимым Председатель Совнаркома В. И. Ленин. Начало исполнения, т. е. выход на постановку мин, надлежало согласовать с Я. М. Свердловым, председателем ВЦИК, прибывшим в Петроград и имевшим полномочия распоряжаться всеми вооруженными силами в его районе. В. И. Ленин считал заграждение подступов к Кронштадту настолько важным и срочным, что в 17 ч 15 мин 9 августа дал телеграмму непосредственно наморси С. В. Зарубаеву: «Экстренно. Срочно. Минное заграждение поставить немедленно без всяких промедлений». Через полчаса наморси отдал соответствующее приказание С. Н. Дмитриеву, начальнику Кронштадтской морской базы.

Эсминцы «Азард», «Капитан 1 ранга Миклухо-Маклай» и «Эмир Бухарский» начали выходить из гавани Кронштадта после полуночи, к двум часам вслед за ними последовали заградители «Нарова», «Урал», «Волга» и «Ловать». Образовав завесу, эсминцы прикрыли заградители, поставившие к утру более 900 мин в две линии. К концу постановки начало светать, но Галлер, то и дело осматривавший горизонт, не заметил ни силуэтов кораблей, ни дымов. А ведь могли появиться из Биорке, что совсем рядом, германские крейсера «Страсбург» и «Грауденц», эсминцы. Возможно, что тогда пришлось бы вступить в бой, защищая заградители. Не появились… Значит, подвел для себя итог Галлер, для начала скрытность соблюли. Вскоре, конечно, новое заграждение обнаружат, и немцы трижды подумают, прежде чем сунуться к Кронштадту. Он даже улыбнулся, раскуривая трубку, — легче стало на душе. Хорошо, когда есть настоящее дело! Изрядно надоел пессимизм командиров стоящих в Петрограде эсминцев. Только и разговоров, что о сдаче города. Разве нельзя защитить миллионный город?! Надо проситься на действующие корабли…

Не скоро военмору Галлеру вновь довелось выйти в море. Пришлось вернуться на «Мечислав». Уже в Петрограде узнал он о новых линиях минных заграждений, поставленных 14 августа, о приведении в боевую готовность береговой артиллерии Кронштадта, фортов Красная Горка и Серая Лошадь. В начале сентября приказом по флоту Балтийского моря был определен состав действующих кораблей. В списке значились линкоры «Полтава» и «Андрей Первозванный», четыре миноносца-угольщика 8-го дивизиона, тральщики и сторожевики. Им и предстояло встретить, если возникнет необходимость, германские корабли. А они со второй половины августа все чаще появлялись в восточной части Финского залива. Недалеко от Котлина показывались линкор «Виттельсбах», крейсера и эсминцы, там велось траление.

Наступать на Петроград на суше и на море германцы все же не решились. Их войска терпели неудачи на Западном фронте, да и близился конец навигации. Балтийский флот, находясь в готовности к защите Петрограда, занимался неотложными делами: ремонтировал корабли, укреплял свою организацию и дисциплину. Осенью отменили выборность комиссаров на плавающих кораблях, лучше стали вести политическую работу партийные коллективы. Но Галлер после небольшого пребывания на «Азарде» опять томился без настоящего, всепоглощающего дела. Он ходил по своему «Мечиславу», по трем еще не достроенным «новикам», в свое время прибуксированным из Риги и с лета 1917 года стоявшим на Адмиралтейском заводе, и все больше убеждался, что вряд ли в ближайшие годы они войдут в строй. Что делать командиру на эсминце, на котором числится полтора десятка военморов, не ведутся строительные работы, а уже установленные механизмы законсервированы? Думы о настоящем и будущем были невеселые. Вот сестры Антонина и Евгения вроде бы нашли себя в изменившейся жизни: Антонина по-прежнему преподает французский, Евгения работает в больнице на Фонтанке. Анна пока что дома, с больным и все более слабеющим отцом. А он? По уставу повседневных прав и обязанностей военморов, принятому III съездом моряков Балтфлота, как лицо командного состава из бывших офицеров, ограничен в своих правах: не может участвовать в выборах в Советы и обсуждении политических вопросов, выбирать комиссаров. Матросы, которым жизнь его видна как на ладони, смотрят хмуро, доверяют, пожалуй, куда меньше, чем раньше. Конечно, Галлер понимает причины. Тут и летнее дело с Щастным, и события на Минной дивизии. А главное — террор контрреволюционеров: убийство Володарского и Урицкого, покушение на Ленина… Не доверяют. Тех же матросов, что были с ним рядом в бою на «Славе», во время похода флота сквозь льды из Гельсингфорса в Кронштадт, оставалось на «Туркменце-Ставропольском» все меньше и меньше: ушли на сухопутный фронт в матросских отрядах, воюют сейчас на миноносцах, переведенных на Волгу и Каспий. Может быть, и ему следовало настоять, чтобы его оставили на «Туркменце», пойти на нем на Волгу? Бывший его эсминец сейчас воюет в Волжской военной флотилии. Но А. П. Зеленой, летом вернувшийся из Финляндии и принявший обязанности старшего морского начальника в Кронштадте, убеждал не уходить с Балтики, обещал дать в командование плавающий «новик»… Видно, не вышло почему-то, да и Зеленой вскоре принял командование учебными отрядами. Что же делать, как жить? Быть может, подумать о новой профессии?.. Вот Белли, старый знакомый, командуя тоже недостроенным эсминцем, не оставляя флота, поступил в какую-то «Практическую Восточную академию», изучает японский язык.

И все-таки Галлер приходит к выводу, что изменить давней цели — служению России на морях для него невозможно. Надо пережить, перетерпеть. Занять же себя временно есть чем: скоро начнет работу морская историческая комиссия при Морской академии. Он примет в ней посильное участие — опыт минувшей войны на море следует изучить и обобщить…

Галлеровский сплин если не исчезает вовсе, то идет на спад в ноябре 1918 года. В Германии свергнут кайзер, революция! Все приказы о подготовке к уничтожению флота отменены. С радостным волнением читал Галлер постановление ВЦИК от 13 ноября об аннулировании Брест-Литовского мира, подписанное В. И. Лениным и Я. М. Свердловым. «Все… обязательства, касающиеся уплаты контрибуции или уступки территорий областей, объявляются недействительными» , — говорилось в нем. Значит, в состав Советской России вновь вернется Прибалтика! И Галлер надеется, что флот появится на Балтике, придет в Ревель, Ригу, Либаву. Надежды его вроде бы не напрасны. Об этом же думают и в Москве. 12 ноября, даже на сутки ранее аннулирования условий Брест-Литовского мира, Реввоенсовет Республики предписывает «привести в боеспособное состояние ядро Балтийского флота…», проводить учебные стрельбы и «все необходимые операции для приведения нашего флота и его частей в боеспособное состояние».

Однако в те же дни становится известно, что германский флот в Балтийском море и Финском заливе спешно заменяет флот английский. Во второй половине ноября в Балтийском море появляется его эскадра. Можно не сомневаться во враждебных намерениях англичан, фактически уже воюющих с Советской Россией на Севере. Поэтому 19 ноября «Нарова» ставит мины к западу от Котлина. Наморси Зарубаев объявляет приказом состав действующего отряда (ДОТ) Морских сил Балтморя. В нем числятся линкоры «Петропавловск» и «Андрей Первозванный», четыре эсминца «новика», крейсер «Олег», семь подводных лодок, минный заградитель «Нарова», три тральщика, пять-шесть миноносцев-угольщиков. И это не считая эсминцев и сторожевиков, охраняющих Неву и Ладожское озеро.

Галлеру обидно, что ему все еще нет места на кораблях ДОТ. Тем более что флот начинает активные действия, помогая продвижению 7-й армии к Ревелю. 28 ноября «Олег» и миноносцы конвоируют транспорта с десантом в Нарвский залив, поддерживают огнем его высадку. На следующий день наши войска вступают в Нарву и продолжают продвижение на запад. В конце декабря освобождена большая часть Эстляндии. Но Ревель у неприятеля — у белоэстонцев и помогавших им белофиннов, нашим до города еще 30–35 верст. По имеющимся сведениям, 12 декабря там бросила якорь английская эскадра — четыре крейсера, шесть эсминцев а тральщики. Это большая сила. Но к оценке боевых возможностей англичан командующий Морскими Силами Республики В. М. Альтфатер по-видимому не подходит с должной серьезностью. И когда председатель Реввоенсовета Республики Л. Д. Троцкий требует провести операцию, чтобы «уничтожить базирующиеся на Ревель суда» , Альтфатер не ставит вопрос о невозможности выполнить этот приказ. Не возражает и наморси Зарубаев. Отряд эсминцев — «Спартак» (бывший «Капитан 1 ранга Миклухо-Маклай»), «Автроил» и «Азард» возглавляет Ф. Ф. Раскольников. Ему поручено выяснить, какие корабли стоят в гавани и на рейде Ревеля, и обстрелять их. В случае появления превосходящих сил неприятеля отряд эсминцев должен отходить к Гогланду, где держался «Олег», под его прикрытие. Затем крейсеру и эсминцам предписывалось идти к Шепелевскому маяку, близ которого находился «Андрей Первозванный».

Уже после трагического конца этой операции, в которой были потеряны «Спартак» и «Автроил», а их экипажи пленены («Азард» по ряду причин участия в ней не принял), Галлер с возможной тщательностью разобрал действия ее участников. Он хотел понять случившееся. Многое его поразило. Как, например, можно было идти к Ревелю, не разведав достоверно виков — бухт к востоку от Ревеля? Ведь было известно, что английские корабли действуют в Нарвском заливе, следовательно, могут находиться и в этих бухтах. Таким образом, опасность отсечения эсминцев от «Олега» не исключалась. Преимущество же английских крейсеров типа С, построенных в 1916–1918 годах (водоизмещение 4120 т, скорость 29 узлов, пять дальнобойных 130-миллиметровых орудий и восемь торпедных аппаратов), перед эсминцами и даже перед «Олегом» было несомненным. Наконец, как можно было поручить руководство отрядом Ф. Ф. Раскольникову! Известный деятель революции, член Реввоенсовета не имел не только опыта руководства боевыми действиями на море группы кораблей, но и командования одним кораблем. Правда, перед выходом, видимо реально оценив свои возможности как командира отряда, Раскольников просил Троцкого послать его в качестве комиссара, командование же поручить специалисту — офицеру с достаточным опытом. Но Троцкий ответил, что «не видит причины, почему бы не взять ему (Раскольникову. — С. З.) на себя командование всей операцией, взяв в помощь себе опытного специалиста». Не помог в этой ситуации и Е. А. Беренс, бывший в тот момент в Реввоенсовете Республики рядом с Троцким. А «опытного специалиста» Раскольников с собой почему-то не взял…

Потерю эсминцев, гибель товарищей из их команд тяжело переживали в Кронштадте и Петрограде. Позже стало известно и об измене части офицеров, перешедших на сторону белоэстонцев и оставшихся служить на эсминцах. Под новыми именами — «Вамбола» и «Ленник» захваченные корабли включили в состав белоэстонского флота… Особая комиссия Реввоенсовета Республики, прибывшая в Петроград для расследования случившегося, справедливо отметила, что план операции не отвечал данным, имеющимся в руках его составителей, был сильно ухудшен действиями начальника отряда Раскольникова.

24 января 1919 года А. П. Зеленой сменил С. В. Зарубаева в должности начальника Морских сил Балтморя. Уже в конце января он вызвал к себе Галлера на «Кречет», на котором продолжал находиться штаб наморси. Зеленой предложил принять командование крейсером «Баян»: «За зиму, Лев Михайлович, тщательно обследуйте состояние корабля, возможности быстрого ремонта и введения в строй. Обещаю вам — если „Баяну“ не суждено будет выйти в море с началом кампании, получите другой корабль. Согласны?»

Предложение было знаком доверия нового наморси. 3 февраля Галлер стал командиром «Баяна», стоявшего у причала Ново-Адмиралтейского завода. Он обошел крейсер, осмотрел покрытые густым слоем смазки замки орудий в башнях и казематах, на верхней палубе и надстройках, законсервированные машины и механизмы, пустые гулкие погреба. Все вроде бы в порядке, оставшиеся семьдесят военморов (из шестисот по полному штату!) старались поддерживать на корабле должную чистоту, следить за состоянием корпуса и помещений — на большее не было возможности. Как-никак, а водоизмещение крейсера почти восемь тысяч тонн. Да еще эти же военморы демонтировали 152-миллиметровые орудия. Реввоенсовет Балтфлота приказал передать все восемь орудий этого калибра Онежской флотилии Э. С. Панцержанского для вооружения плавбатарей. Галлер не мог не подумать, что «Баяну» не выйти в море весной. Орудий, взамен снятых, не получить — Обуховский завод не работает, запасы Артиллерийского управления исчерпаны, все, что имелось, пошло на вооружение судов речных флотилий. Потому и приходится снимать орудия с «Баяна». Но он — командир и должен содержать свой корабль в порядке, а в положенные сроки привести в готовность к выходу в море. Хоть и остались на нем лишь главный калибр, противоминная и зенитная артиллерия. Преодолевая неудовольствие военморов — командного состава и рядовых, он организовал занятия по изучению корабля, тренировал управляющих огнем в стрельбах на учебном приборе. Даже приказал расконсервировать орудия — одно 203-миллиметровое и одно 75-миллиметровое, ввел тренировки по заряжанию и наводке. Не забыл и учений по борьбе за живучесть: играл водяные и пожарные тревоги. Его не смущали снисходительные смешки за спиной и как-то услышанное: «Выслуживается!» Галлер не желал отбывать номер и получать жалованье ни за что.

Прежде всего — долг! Он подписал обещание служить в РККФ и будет выполнять все, что положено, пусть кому-то это и не нравится.

Так шли дни и недели тяжкой зимы девятнадцатого года. 7-я армия под давлением превосходящих сил белоэстонцев и прибывших им на помощь новых отрядов белофиннов оставила Нарву и закрепилась не правом берегу реки Нарова. Прочно стал лед, и выходы в море кораблей ДОТ прекратились. Ушли в Ревель и корабли англичан и белоэстонцев. Снова Морские силы Балтморя получили передышку — возможность готовиться к предстоящей кампании летом 1919 года. На сухопутных фронтах, однако, бои продолжались. В феврале белофинские войска перешли границы Петроградской губернии. Готовились к наступлению из Эстонии и Латвии белогвардейские армии генералов Юденича и Родзянко. По замыслу Антанты удар на Петроград и наступление войск Деникина на юге должны были отвлечь силы Красной Армии с Восточного фронта, помочь наступлению главных сил белых — армий адмирала Колчака. Вряд ли Галлер много думал о положении на фронтах Советской Республики в целом, хотя дела в Карелии, на северных и западных границах Петроградской губернии должны были его волновать. Ему хватало забот, связанных с кораблем, его сохранностью в безопасностью — диверсии не исключались. А ведь даже небольшой пожар, начавшийся в каком-нибудь отдаленном помещении, представлял грозную опасность. Возгорание нескоро заметили бы на почти безлюдном корабле.

Терзали и свои печали, личные. В конце января скончался отец. После рождества Михаил Федорович слег и уже не вставал, лежал в своем кабинете под ворохом пледов, пытался читать при мерцающем свете свечи. За два дня до его кончины Лев Михайлович был дома. Отец положил легкую руку ему на голову, погладил, как в детстве: «Левушка, хочу лежать рядом с мамой. Пожалуйста… И пусть будет пастор. Береги сестер… Кончится война — съезди в Польшу, найди могилу Вернера. Привези прах, захорони на Смоленском. А тебе, дай бог, честно служить России…» Сказал и замолчал, больше за вечер не вымолвил ни слова, точно на сказанное ушли все силы. Прощаясь, Лев Михайлович поцеловал его в высокий лоб. Сквозь поредевшие седые волосы розовела кожа. В передней молча обнял сестер — Аню, Антонину, Женю. С болью в который раз отметил: худеют, бледнеют. Наверное, все, что он приносит из своего отнюдь не обильного корабельного пайка, отдают отцу. Сами же довольствуются осьмушкой…

И опять засыпанное глубоким снегом Смоленское кладбище, гроб из неструганых досок. Рядом с деревянным крестом на могиле матери чернеет свежая яма. Подумал: теперь можно разом поставить кресты и отцу и матери. А то все было не собраться. Все дела, дела…

В конце марта Галлера вновь пригласили на «Кречет». А. В. Домбровский, начальник штаба Балтфлота, передал от имени Зеленого предложение принять командование «Андреем Первозванным». Льву Михайловичу изменила всегдашняя выдержка — покраснел лицом, сильнее застучало сердце. Господи, командовать одним из двух находящихся в строю линкоров, может ли такое быть?! Но через минуту, уже овладев собой, поблагодарил за честь, попросил передать наморси согласие. Потом была долгая беседа с А. В. Барановым, членом Реввоенсовета Балтфлота, бывшим гальванером с учебного судна «Аргунь». «Как к Советской власти относитесь? Намерены ли служить ей верно?» — спросил он. «Советская власть народом признана, она — народ, — ответил Галлер. — Вас ведь не удивляет, что с большевиками многие ученые, инженеры-интеллигенты, хотя многие, не знаю кого больше, против или нейтралитет держат. Офицеры флота тоже ведь интеллигенция. Военная. Не так-то много среди нас из титулованного дворянства. Отец мой покойный — генерал, военный инженер. Дед же врач, много лет в военном госпитале служил, получил титулярного советника — стал дворянином. Так вот, среди офицеров тоже многие честно служат новой России, Алексей Васильевич. Я — из них, и уверяю, не исключение. Кстати, служат честно и титулованные, вы же знаете… Мне кажется, дело не в происхождении, а в убеждениях…»

Похоже, Баранов не ожидал такого пространного ответа, но удовлетворен им был. Верно ведь говорит. И в самом деле, барон Косинский в Морской академии, барон Зальца начальник оперативного отдела в штабе наморси, барон Майдель в дивизии траления… Служат-то служат, но что дальше будет, еще посмотрим. Правда, о Галлере хорошо говорит большевик с дореволюционным стажем Николай Яковлевич Кроненберг, с марта комисcap Кронштадтской базы, служил с ним на «Славе». Но белая кость есть белая кость…

Конечно, в те дни 1919 года не было ни у Баранова, ни у кого-то другого статистических данных о том, сколько бывших офицеров служат в Красной Армии и Красном Флоте. Подсчет произвели много позже. Оказалось, что в Красной Армии в 1919 году в командном составе бывшие офицеры и генералы составляли 53 процента. На флоте, надо думать, этот процент был много выше: кораблями и соединениями, за редким исключением, командовали бывшие офицеры. Из них комплектовались и специалисты — артиллеристы и минеры, механики и связисты. Иначе было и невозможно; командный состав для кораблей и береговых крупнокалиберных батарей готовится годами. Больших знаний требует и работа в штабах, преподавание в Морской академии и морских училищах… За семь лет, с 1910 по 1917 год, Морской корпус выпустил всего-то около тысячи двухсот мичманов. Да еще около пятисот мичманов за годы войны подготовили Гардемаринские классы. Немало офицеров погибло в годы мировой войны. В Красном Флоте же на Балтике к концу 1919 года числилось более 20 тысяч военморов. Из них примерно около тысячи составляли бывшие офицеры и адмиралы, занимавшие большинство командных должностей на кораблях и в штабах.

Сложно было в то время служить в командном составе. Зачастую команда требовала от военморов-командиров разных степеней участия в погрузках угля, чистке котлов, прекращала деятельность кают-компаний, заставляла чистить картошку и мыть посуду. Это, как правило, не было сведением личных счетов или желанием наказать за что-то. Матросы полагали такой подход принципиально правильным. Все эти перегибы нужно было перетерпеть, сохраняя достоинство. Так и поступали те, кто желал служить Родине, обороняя ее морские рубежи. Но в Красном Флоте находились и такие бывшие офицеры, которые служили формально, пренебрегали своими обязанностями. В те дни наморси С. В. Зарубаев писал в МГШ Е. А. Беренсу: «..хуже с офицерством, я на офицерство зол — обнаглело, изленилось, гораздо больше приносит мне неприятностей, чем все остальные…»

Преодолев личные обиды, пройдя нелегкую проверку в горниле гражданской войны, лучшие из офицеров потом воссоздавали флот, готовили новые командные кадры. Среди них был и Лев Михайлович Галлер, назначенный 2 апреля 1919 года командиром линкора «Андрей Первозванный». Приказ по Морским силам Балтморя подписали наморси Зеленой и член Реввоенсовета Баранов.

Не раз обойдя свой корабль, вникнув с помощью специалистов в техническое состояние машин, котлов и механизмов, готовность артиллерии, Галлер понял, как велика ответственность и как трудна предстоящая ему работа. Его особенно беспокоило положение с котлами. Двадцать пять котлов системы «Бельвилль», дающих пар на две паровые машины тройного расширения, давно подлежали ремонту. Но из месяца в месяц ремонт откладывался, и сейчас большая часть котлов оказалась не в строю, а действующие были ненадежны. Старший механик Слятский и его помощник Федотов, отвечавшие за котельные отделения, доложили, что нынче в приличном состоянии лишь шесть котлов. В остальных нужно менять трубки, кое-где перекладывать поды, а огнеупорного кирпича нет. В Кронштадте все склады перевернули — ни кирпича, ни трубок. Итак, котлы. Практически котлы не в строю, а линкор в составе ДОТ… За машины Галлер не беспокоился, тут все было более или менее в порядке. В исправности находилась и артиллерия. Вот только стреляли в последний раз больше года назад, а военморы в значительной мере сменились, с осени появилось много новобранцев. В башнях главного калибра расчеты, которые он проверял, при подаче снарядов и зарядов, действовали неуверенно, явно боялись техники: шарахались от досылателей и замков. Значит, нужно тренировать и тренировать. Готовить придется и управляющих огнем. И серьезно. Потому что бой с английскими кораблями вполне вероятен. Впрочем, если понадобится, он сам возьмет управление огнем артиллерии главного и среднего — 305- и 203-миллиметрового калибров на себя. На «Андрее Первозванном» его новому командиру все знакомо, привычно.

Наверное, Галлер подумал, что он везучий человек, когда узнал, кто комиссаром на линкоре. Сколько слышал жалоб и сетований при командирских разговорах (с глазу на глаз, конечно) о въедливых и неразумных комиссарах, подозрительных до чертиков… Нелегко, тут надо признать, объяснять чуть ли не все свои действия на мостике человеку, обладающему правом не только их контролировать, но и отменить в любую минуту. А комиссар корабля — Николай Николаевич Зуев, тот самый, что был рядом в Моонзундском сражении, комиссар и председатель судового комитета «Славы»! Сколько помнил Галлер неторопливых бесед с ним в семнадцатом… И понимали друг друга, всегда находили общий язык. Рад был назначению Галлера и комиссар: с этим командиром ему хлопот, пожалуй, не будет, человек честный. Может быть, и не все понимает, как надо, но не с двойным дном. Доверять можно.

Ведь это так важно — доверять друг другу!

Вероятно, об одном и том же подумали командир и комиссар, когда в конце рабочего дня, после скудного ужина, сели в салоне. Улыбнулись, посмотрели друг на друга: «Стареем!», вспомнили вроде бы недавнее — Моонзунд, Гельсингфорс, переход сквозь льды в Кронштадт и Петроград. Нет, уже давнее, время идет, другое время. И комиссар говорит со значением, что и они тоже другие: «Теперь, Лев Михайлович, вы уже не гражданин, а товарищ командир. Ведь так?» Галлер подтверждает. Он и в самом деле чувствует себя частью нового флота. Да и альтернативы Советской России не видит. Но вопросы к Зуеву у него есть. Давно, с Моонзунда, не было возможности откровенно поговорить с партийцем. И Зуев объясняет причины волнений призывников-военморов в Петрограде осенью 1918 года. Рассказывает о тяжелом положении деревни, разоренной долгой войной, лишенной товаров, которые поступали из города. Народ устал, пользуясь этим, мужика обманывают левые эсеры — их разбили в Москве и Ярославле в восемнадцатом, но они продолжают бороться против Советской власти. «В ноябре 1918 года почему им удалось в Петрограде повести за собой мобилизованных на флот, вывести их из экипажа к Мариинскому театру, устроить митинг с призывами против Советской власти? — Зуев, не дожидаясь ответа собеседника, сам же поясняет; — Эсеры сыграли на нежелании воевать, на продразверстке — мол, большевики грабят мужика. А ты (Волнуясь, Зуев перешел на „ты“.) скажи — где хлеб-то взять, как иначе его добыть? Армию, флот, город кормить нужно».

Зуев встает, меряет шагами просторный командирский салон — успокаивается. Галлер отмечает: китель на комиссаре сидит ладно. Некоторые комиссары ходят до сих пор в матросской форме, чтобы прибавить себе авторитета у команды. Зуев не рядится под матроса — комиссар тоже командный состав…

Они какое-то время молчат. Потом Галлер решается сказать о том, что мучает его уже давно. Вернее, спросить. И он говорит, что читал историю Шлоссера — о французской революции. Кропоткина тоже. Знает оттуда о революционном терроре, гильотине якобинцев, которая, правда, в конце концов, отсекла головы и им. Но ведь история для того и пишется, чтобы опыт ее не пропал всуе. Один немецкий философ сказал: историки — пророки прошлого… Зуев смотрит уже хмуро, но Галлер решается. Знает ли комиссар о происшедшем летом восемнадцатого, когда он, Галлер, был с «Туркменцем» на Ладоге? Ему рассказали, как группу бывших флотских офицеров (кто-то из них и продолжал служить) арестовали, без следствия и суда погрузили на шаланду-грязнуху, из тех, что принимают грунт с землечерпалок. Потом баржу оттянули на Малый Кронштадтский рейд, ночью дно раскрыли… Среди утопленных был Плен — бывший командир линкора.

Зуев хмурится еще больше. «Не лез бы ты в эти дела, Лев Михайлович. Про выступление Ильича в Таврическом 12 марта читал? Ильич нас призвал все силы напрячь в борьбе за Советскую власть. Контрреволюция есть, и долго еще ее корчевать. Кстати, знай: в ночь на 4 апреля на „Петропавловске“ разбросали прокламации левых эсеров. В Балтике — английский флот, белые копят силы у Нарвы и Юрьева, белофинны тоже вот-вот выступят. Не о прошлом думай — о будущем. Мой совет: другим такие вопросы не задавай… Может, где-то и перегнули. Но ведь положение-то какое?» И Зуев напомнил о недавних, в марте — апреле, диверсиях в Петрограде: взрывы на Охтинском пороховом заводе, вывод из строя водопроводных станций — на Петроградской стороне при взрыве ранило полтора десятка рабочих, попытки подорвать железнодорожные мосты. Что в Петрограде действуют враги Советской власти — и белогвардейцы, и левые эсеры, сомнений нет. Значит, надо очистить Питер от врагов. К этому и призывает обращение Петроградского комитета РКП(б) в «Петроградской правде» за 1 апреля. Похоже, внутренняя контрреволюция в Петрограде готовится поддержать наступление белых, по данным ВЧК, есть на то основания…

Положение на подступах к Петрограду действительно осложнялось с каждым днем. Державший флаг на линкоре «Петропавловск» Степан Николаевич Дмитриев, начальник ДОТ, познакомил нового командира «Андрея Первозванного» с оперативными документами. Галлер начал со старой, еще январской сводки. По агентурным сведениям, в Балтике тогда была мощная эскадра британского флота: новейшие линейные крейсера «Лайон» и «Принцесс-Ройяль», шесть старых линкоров типа «Лондон» и «Марс», крейсера, миноносцы и тральщики. Галлер прикусывает ус, рука тянется за трубкой. Да, англичане Балтфлот принимают всерьез: кораблей привели не меньше, чем было у немцев в Моонзундской операции. Особое его беспокойство вызывает один из последних пунктов сводки — у англичан есть мониторы типа «Северн». Галлер знал, что эти корабли с малой осадкой имеют по два орудия калибром 381 миллиметр и с дальностью стрельбы 36 километров. Их появление скорее всего означало, что англичане намереваются попытаться подавить артиллерию форта Красная Горка и стоящих в Кронштадте линкоров, открыть тем самым путь белогвардейским полкам к Петрограду вдоль южного берега Невской губы. Может быть, силы англичан на море сейчас и стали меньше, но все равно превосходят те, что имеются реально у Балтфлота. Есть сведения о появлении в Данциге кораблей Франции и США. ДОТ придется нелегко. Впрочем, он отвечает за «Андрея Первозванного»… Галлер доложил Дмитриеву о состоянии корабля, попросил помощи со снабжением. Главная просьба — подать кораблю топливо. Уголь на исходе, выходить в море с мизерным запасом нельзя.

14 мая утром, когда на «Андрее Первозванном» закончили приемку угля, радисты, несшие вахту, записали радиограмму. Галлер и Зуев прочли: «Кронштадт. За нами идет эскадра с десантом и продовольствием. На фронтах сдаются без боя. Не губите жизней и народных денег. Приготовьтесь к сдаче. Друзья России». Белые запугивали военморов.

Днем раньше, 13 мая, в районе Нарвы перешел в наступление Северный корпус генерала А. П. Родзянко. В сводке штаба флота, полученной на «Андрее Первозванном», указывалось, что белым удалось прорвать оборону частей Красной Армии и начать продвижение. Одновременно сообщалось о начале боевых действий английского флота, кораблей белоэстонцев и белофиннов в восточной части Финского залива. 14 мая английские корабли обстреляли Шепелевский маяк.

В тот же день Галлер получил приказ начальника ДОТ совместно с «Петропавловском» и артиллерией фортов Кронштадтской крепости быть в готовности к открытию огня по противнику. Лев Михайлович вместе со старшим артиллеристом А. С. Соболевым проверил башни главного и среднего калибров, 76-миллиметровые зенитки. Все было в порядке, и он, приказав держать артиллерию в готовности № 2 (иметь у орудий половину расчетов), спустился в котельные отделения. Работа здесь шла: где глушили прогоревшие водогрейные трубки, где кончали подновление топок. Ремонтировали донки, паропроводы. Дел было еще много, но новых водогрейных трубок так и не получили, и старший механик Слятский сказал, что больше десяти котлов в ближайшие дни в строю не будет. И еще хорошо бы иметь время на испытания после ремонта… Галлер прикинул: дай бог развить восемь узлов. Впрочем, в бой близ Кронштадта можно идти и с таким запасом скорости… А идти придется: линкор «Петропавловск» из-за неисправности машин к выходу в море не готов. Остальные линкоры по техническому состоянию и неукомплектованности команд тем паче. Значит, у Балтфлота на сей день один линкор, готовый к бою на подступах к Кронштадту, — «Андрей Первозванный». Вечером Галлер и Зуев, обговорив все, что нужно сделать, чтобы быть в готовности к выходу в море и к бою, послали старшего машиниста Иматова в Питер — на Балтийский завод. «Алексей Игнатович, считай, тебе важнейшее партийное задание, — сказал комиссар. — Как партиец иди в заводскую ячейку, объясни положение. Делай, что хочешь, но без трубок не возвращайся…»

В часы, когда на «Андрее Первозванном» и других кораблях ДОТ напряженно готовились отразить флот интервентов, белые продолжали развивать наступление на Петроград. 6-я стрелковая дивизия отступала. Продвижение белых поддерживалось с моря: английские и белоэстонские корабли обстреливали побережье. Положение частей Красной Армии ухудшилось после высадки 15 мая белого десанта в Лужской губе. Десант прикрывали огнем английские эсминцы. На следующий день в Лужской губе был высажен еще один десант. Вечером 16 мая английские корабли начали обстрел побережья Копорского залива, подготавливая, видимо, дальнейшее-продвижение белых на северо-восток — к фортам Серая Лошадь и Красная Горка. Однако корабли интервентов были отогнаны огнем 12-дюймовых орудий Красной Горки. К этому времени белым удалось занять Гдов, а 17 мая — Ямбург (Кингисепп). 18 мая противник приближался к Гатчине, наступал в направлении Красной Горки, но встречал все более сильное сопротивление 7-й армии, получившей из Петрограда подкрепления. В эти же дни нарастала активность английского флота и действовавших вместе с ним канонерских лодок и эсминцев белоэстонцев. 17 мая противник вновь пытался высадить десант в Копорском заливе, но огонь Красной Горки заставил корабли отойти. Когда стемнело, белоэстонский десант все же высадился в Копорском заливе у деревни Систа-Палкино, перешел в наступление в северном направлении — на деревню Керново. Тут, однако, противник был встречен пехотным полком. Десант белоэстонцев разгромили и сбросили в море…

Наморси Зеленого, уже несколько дней не покидавшего штаб Балтфлота в Главном Адмиралтействе, торопили с выходом кораблей в море, чтобы отогнать от берегов Копорской губы крейсера и эсминцы англичан, эсминцы и канлодки белоэстонцев. С 15 мая в непосредственное оперативное подчинение наморси 7-я армия передала «крепость Кронштадт с укрепленным Красногорским районом, с фортами, со всем пехотным гарнизоном, артиллерией и специальными техническими войсковыми частями».

Оценив оперативную обстановку, Зеленой счел необходимым предпринять активные действия. Легких сил, по данным разведки, у англичан было больше: 12 легких крейсеров, 20 эсминцев, 12 подводных лодок. Значит, боевую устойчивость нашим силам должна придать артиллерия линкоров. Выйти из гавани мог лишь «Андрей Первозванный», кончавший ремонт необходимого минимума котлов. Зеленой знал: на Галлера можно положиться. И 16 мая наморси доложил командующему Морскими Силами Республики Е. А. Беренсу: «Линкор — „Андрей Первозванный“, эсминец „Гавриил“, тральщики и сторожевые суда готовы… Решил выслать означенные корабли в район Копорокой и Лужской губ с целью уничтожения судов, производящих десантную операцию…» В этом же донесении наморси указал, что линкор имеет в строю половину котлов (на самом деле даже меньше), а потому «может развить при настоящем плохом угле уже только не более восьми узлов».

Видимо, Е. А. Беренс помнил о печальном итоге декабрьского похода Ф. Ф. Раскольникова к Ревелю и потому проявил осторожность. На телеграмму Зеленого он наложил резолюцию: «Считаю операцию рискованной из-за малого хода „Андрея“, но если главком (главнокомандующий 7-й армией. — С. З.) и зам. предреввоенсовета считают возможным риск и обстановка на фронте того требует, то, конечно, можно рискнуть». Надо думать, наморси Зеленой не был удовлетворен сообщенной ему весьма неопределенной резолюцией Беренса и доложил свои соображения главкому 7-й армии. 17 мая наморси вновь докладывает Беренсу: «…главком согласился с планом, но предложил ограничиться лишь выходом к Шепелеву (Шепелевскому маяку. — С. 3.) и, если обстановка на месте позволит, провести рекогносцировку берега Копорской губы эскадренным миноносцем „Гавриил“ под проводкой тральщиков. Эту операцию предполагаю с рассветом начать исполнением» .

Приказ ДОТ на предстоящую операцию наморси Зеленой отдал еще 16 мая: кораблям нужно было время чтобы подготовиться к выходу. Отменить же никогда не поздно… Галлер пригласил к себе Зуева, вместе они прочитали приказ:

«Предлагаю по получении приказания выполнить операцию по нижеследующему плану:

План операции: а) рекогносцировка Копорской и Лужской губ; б) обстрел побережья в Копорской и Лужской губах; в) уничтожение десанта противника, производящегося в Лужской губе… Силы. Линкор „Андрей Первозванный“, эсминец „Гавриил“, 4 тральщика и 2 сторожевых судна». Специально было упомянуто и о топливе — положение на флоте с ним оставалось катастрофическим, учитывался каждый пуд. Поэтому в приказе значилось: «Снабжение всех судов топливом с расчетом на 12 час. 12-узлового хода».

В 5 ч 30 мин назначенные в операцию корабли начали выходить из гавани. «Андрей Первозванный» вышел на Большой Кронштадтский рейд под буксирами. Но следовать к Шепелевскому маяку, как было приказано, не смог. Начальник ДОТ С. Н. Дмитриев перешел с «Андрея» на «Гавриил». «Гавриил», тральщики и сторожевики двинулись на запад без линкора…

А было так. На баке и юте «Андрея» еще отдавали буксирные тросы, когда на мостик поднялся старший механик Слятский и доложил Галлеру и Зуеву, что в строю только пять котлов. По его словам получалось, что когда выходили из гавани, ввели восемь. Еще на двух вели работы, надеялись быстро закончить… Но три из первоначальных восьми отказали… Галлер взглянул стармеху в лицо; бледен, дергается щека. Надо успокоить: «Борис Сергеевич, идите руководить вводом котлов. Десять — необходимый минимум. Определите сроки, когда это будет. Через полчаса доложите…»

Комиссар Н. Н. Зуев проводил взглядом Слятского. Взорвался: «А по сводке-то в строю десять котлов! Пошлю-ка поглядеть в кочегарки, как они там работают!» В котельные отделения по его приказанию спустился помощник комиссара И. К. Иббо.

Ремонт котлов затягивался. Пришлось доложить начальнику ДОТ о задержке. И операция началась без линкора.

«Гавриил» вместе со сторожевиками «Гарпун» и «Невод» пошел к Шепелевскому маяку, а затем и в Копорский залив вслед за тральщиками «Запал», «Клюз», «Ударник» и № 24. Перед тем как отряд лег на курс в Копорский залив, по нему открыла огонь белофинская батарея форта Ино. Затем, когда советские корабли, двигаясь к югу, вышли за пределы дальности ее стрельбы, белофинны перенесли огонь на Красную Горку. Оперативная сводка штаба Балтфлота сообщала об этом так: «10 час 25 мин Красная Горка открыла огонь по форту Ино, сделав два залпа из 12-дм орудий, после чего там был замечен пожар». Белофинскую батарею, таким образом, подавили. Галлер, знакомясь со сводкой, заключил, что, будь у Шепелевского маяка «Андрей Первозванный», можно было бы нанести удар по форту Ино и его артиллерией. А главное, линкор смог бы прикрыть своим огнем «Гавриил», сторожевики и тральщики, атакованные четырьмя английскими эсминцами. «Гавриилу» пришлось вести неравный бой, пока тихоходные тральщики отходили под защиту фортов Серая Лошадь и Риф. Командир эсминца В. В. Севастьянов (Галлер помнил его еще по совместной службе на Минной дивизии в конце 1917 — начале 1918 года) маневрировал искусно, и «Гавриил» получил лишь незначительные повреждения от осколков в надводной части корпуса и в надстройках.

В часы, когда отряд во главе с «Гавриилом» действовал к западу от Шепелевского маяка, на «Андрее Первозванном» вводили в строй котлы. Не обошлось без ненужной драматизации и нервотрепки, чего так не любил Лев Михайлович. Обычно флегматичный эстонец Иоганнес Карлович Иббо, помощник комиссара, что называется «вышел из берегов». Он вообразил, что неисправность в котлах — результат саботажа Слятского и Федотова. Подойдя к механику Федотову, занимавшемуся вместе с котельными машинистами чеканкой трубок в коллекторе, выхватил револьвер: «Если через полчаса не дашь хоть двух котлов — застрелю!»

Через полчаса и в самом деле ввели два котла, через час — еще два. На девяти котлах смогли дать семь узлов. Линкор подходил к Шепелевскому маяку, когда встречным курсом к Кронштадту проследовали «Гавриил» и тральщики. Галлер облегченно вздохнул: обошлось! Задержка линкора не имела серьезных последствий. Но оставить случившееся без должной оценки не мог. Вечером, когда «Андрей Первозванный» стал на бочку на Большом Кронштадтском рейде, Лев Михайлович решил поговорить с Зуевым. Суть сказанного им комиссару сводилась к тому, что машины или орудия в исправности содержать, конечно, следует. И обстановка военная, тяжелая. Но криком, угрозой ничего не добьешься: ни у рядовых военморов, ни у их командиров. Спокойные и основанные на разумном подходе отношения — абсолютная необходимость. Котлы ввели бы в то же время и без истерики помощника комиссара, хотя он представляет это как свою победу. Он, Галлер, как командир хочет доверия к себе. Действия Иббо — проявление недоверия не только к механикам, но и к нему…

Надо сказать, что Н. Н. Зуев с Галлером, да и с другими бывшими офицерами, сумел установить правильные взаимоотношения. В своей работе он исходил из выступлений В. И. Ленина, не раз раскрывавшего ошибочность и вред огульного недоверия к командному составу старой армии, а также из принятой на VIII съезде РКП (б) Программы партии, в которой, вопреки «военной оппозиции», было записано: «Необходимо самое широкое использование и применение оперативного и технического опыта последней мировой войны. В связи с этим необходимо широкое привлечение к делу организации армии и ее оперативного руководства военных специалистов, прошедших школу старой армии». Бывший машинист «Славы», кроме того, прекрасно понимал, что флот — особая статья. Став командиром полка, унтер-офицер или солдат, если бог дал ему ума палату, вести полк в бой сможет. Вдобавок, если у него еще начальник штаба из офицеров. А на море дело другое. Полк сквозь землю не провалится, корабль и потонуть может. Корабль вести в море, даже не в бой — просто на выход в море, может только тот, кого учили годами, кто опыт имеет. То есть офицер. Управлять артиллерией и борьбой за живучесть корабля также. И так будет, пока на мостики и на командные посты не придут свои, красные офицеры. Их еще только начали готовить… С Иббо он поговорил, хотя переубедить Иоганнеса было непросто. Провел работу и с партийным коллективом, поспешившим отправить в Кронштадтское политическое отделение доклад, безоговорочно одобрявший действия помощника комиссара. И многие годы спустя Галлер тепло вспоминал совместную службу на «Андрее Первозванном» с Николаем Николаевичем Зуевым, настоящим большевиком, человеком умным и добрым…

С весны 1919 года крейсера, эсминцы и подводные лодки эскадры британского контр-адмирала Уолтера Коуэна, базировавшиеся на финляндский порт Биорке, действовали в Копорском заливе. Надводные корабли обстреливали побережье, подлодки поджидали корабли Красного Флота у кромки наших минных заграждений. 31 мая эсминцы «Азард» и «Петропавловск» выходили к Шепелевскому маяку. «Азард» прошел на запад, вел бой с английскими эсминцами, отходя под прикрытие линкора. В это время «Азард» атаковала подводная лодка. Торпеды, ею выпущенные, обнаружили, и командир эсминца Н. Н. Несвицкий произвел уклонение. «Петропавловск», маневрировавший на огневой позиции между двумя минными заграждениями, встретил восемь английских эсминцев огнем. Они пытались сблизиться с ним для торпедной атаки, но не выдержали сосредоточенного огня главного калибра и 130-миллиметровой артиллерии. Подойдя на дистанцию около 45 кабельтовых, эсминцы легли на обратный курс. «Азард» и «Гавриил» выходили в Копорский залив и в последующие дни, вступали в артиллерийскую дуэль с эсминцами, уклоняясь от атак подводных лодок и контратакуя их. 4 июня, когда «Азард» и «Гавриил», прикрываемые «Петропавловском», снова находились в Копорском заливе, «Азард» потопил новейшую английскую подводную лодку «Z-55» (вступила в строй в 1919 году). Ночью 10 июня «Азард» и «Гавриил» атаковали дивизион английских эсминцев, стоявших на якоре у финского берега близ мыса Стирсудден. Противник был застигнут врасплох. Открыв беспорядочную стрельбу, англичане стали сниматься с якоря и отходить в западном направлении. На одном из эсминцев вспыхнул пожар.

Положение на суше продолжало оставаться напряженным. Результаты успешного контрнаступления 7-й армии были сведены на нет новым наступлением белых вдоль шоссе Ямбург — Красное Село. С 5 по 6 июня противник продвинулся к Петрограду. Части белых вышли на линию реки Коваши и оказались на ближних подступах к фортам Серая Лошадь и Красная Горка. Пытались помочь наступлению на Петроград и белофинны. 5 июня в Кронштадте раздались взрывы крупнокалиберных снарядов — стрелял форт Ино. Галлер сразу же получил приказ вывести «Андрея Первозванного» на Большой рейд и на огонь с Ино «отвечать равным числом выстрелов». Но белофинны стрельбы не возобновили, и на следующий день Лев Михайлович ввел линкор в гавань. Однако на душе у него было неспокойно. Чувствовал: наступают тяжелые дни. 11 июня как-то загадочно возник пожар на форту Павел, используемом как склад мин. Почти до двух ночи следующих суток там взрывались мины.

Это случилось 11 июня, в день, когда адмирал Коуэн дал радиограмму с сигналом к восстанию белогвардейским заговорщикам в Кронштадте и на Красной Горке, принадлежащим к контрреволюционному «Национальному центру». Она была перехвачена и поступила в штаб Балтфлота.

Утром 13 июня «Андрей Первозванный» стоял в Военной гавани у Усть-Рогатки. В начале десятого Галлера вызвал на «Петропавловск» начальник ДОТ. В салоне у С. Н. Дмитриева находился Н. М. Разин, комиссар «Петропавловска», день назад принявший и обязанности комиссара ДОТ. Разговор был недолог: Галлеру сообщили, что на Красной Горке и Серой Лошади белогвардейское восстание, крепостные полки — 1-й и 2-й Кронштадтские с мятежниками. Фронт у фортов практически оголен. Около семи утра с Красной Горки передали по телефону на форт Риф ультиматум, требуя присоединиться к мятежу и угрожая открыть огонь в случае отказа. «Андрею Первозванному» надлежит быть в готовности к стрельбе главным и средним калибрами по Красной Горке и к выходу на рейд.

Галлер не успел еще выйти из салона, когда радисты принесли две радиограммы с мятежной Красной Горки. Одна из них была адресована в Биорке адмиралу Коуэну: «Красная Горка в Вашем распоряжении». Другая — гарнизону Кронштадта: «Присоединяйтесь к нам, иначе Кронштадт будет уничтожен» . У Галлера не было сомнений — впереди бой с Красной Горкой.

Вернувшись к себе, Лев Михайлович приказал немедленно готовить корабль к бою и походу. Около одиннадцати начальник ДОТ распорядился вывести линкор на Большой Кронштадтский рейд. Заканчивали обедать, когда подошли буксиры. Сыграли аврал. Галлер стоял на мостике, всматривался сквозь оптику бинокля в южный берег. Пока все спокойно. Но он не обманывался, ожидал начала огня Красной Горки. Прикинул: на форту две двухорудийные башни и четыре открытых орудия калибром 305 миллиметров. Итого, восемь пушек. Значит, могут вести огонь четырех- или даже восьмиорудийными залпами… Он вспомнил бой в Ирбенском проливе в октябре 1917 года, когда Церельская батарея стреляла по германским линкорам. Противник вел дуэль, непрерывно маневрируя, церельцы добились, кажется, лишь одного попадания. Но и огонь дредноутов по батарее не был эффективным. Выводы? Нужно вести обстрел Красной Горки на ходу. Правда, маневрировать придется на прямых курсах — диктует движение по фарватеру. Таким образом, управляющий огнем на Красной Горке будет знать курс «Андрея». Что же делать? И он решил: нужно сбивать пристрелку изменением скорости. А чтобы повысить мощь огня линкора, ввести в дело и 203-миллиметровый калибр. При стрельбе бортом это будет семь орудий. И плюс четыре 305-миллиметровых. Стрелять по форту будут одиннадцать орудий. Неплохо!

Предстоящие действия ДОТ определил приказ Реввоенсовета Балтфлота, полученный С. Н. Дмитриевым вскоре после инструктажа командира «Андрея Первозванного»: «Ввиду известной вам обстановки предлагается: 1. Привести в готовность все боевые суда вашего отряда („Андрей Первозванный“ в полную, „Петропавловск“ в двухчасовую, „Олег“ в часовую, миноносцы: дежурный в полную, а остальные в четырехчасовую готовность).

2. Суда расположить таким образом, чтобы: а) они могли вступить в кратчайший срок в бой с наступающим с моря неприятелем; б) могли производить обстрел обоих берегов (северного и южного берега залива. — С. З.), по возможности не выходя за меридиан Толбухина маяка.

3. В случае обстрела Кронштадта или судов флота с береговых батарей следует немедленно отвечать».

Содержание приказа соответствовало складывающейся обстановке. Появление у Кронштадта английских кораблей не исключалось. Видимо, «Национальный центр» должен был обеспечить захват всех фортов Кронштадтской крепости. Получив секретные карты и шифры с перешедшего 13 июня на сторону мятежников тральщика «Китобой», Коуэн мог попытаться двинуть свои корабли непосредственно к Кронштадту. Надо думать, Коуэн ожидал дальнейшего и, как он надеялся, благоприятного развития событий.

Одновременно с предъявлением Реввоенсоветом Балтфлота в полдень 13 июня ультиматума Красной Горке началась подготовка к подавлению мятежа силами 7-й армии и Балтфлота. Формировалась береговая группа войск, в основном из моряков, для наступления на Красную Горку со стороны Ораниенбаума. Предусматривалось, что оно будет проходить во взаимодействии с ДОТ и авиацией. Решение было правильным, так как уже после истечения двухчасового срока ультиматума Реввоенсовета мятежники предъявили Кронштадту новый ультиматум, требуя сдаться через 15 минут. Прошел этот срок, и в 14 ч 50 мин 305-миллиметровые орудия Красной Горки открыли огонь по Большому рейду и по городу.

Галлер, не покидавший мостика и после того, как в 14 ч отдали якорь на Большом Кронштадтском рейде, немедленно запросил «добро» на ответный огонь. К этому времени он вместе с артиллеристом А. С. Соболевым и его братом старшим штурманом Л. С. Соболевым, будущим известным советским писателем, рассчитал данные для стрельбы по Красной Горке с места стоянки. И вот разрешение начальника ДОТ получено, в 15 ч 15 мин пошли первые залпы… Одновременно он услышал гром выстрелов «Петропавловска». Дредноут стрелял из Военной гавани, в секторе обстрела у него оказалась лишь одна башня — четвертая. Вскоре дальномерщики доложили Галлеру, что залпы «Петропавловска» падают с недолетами, и он приказал дать об этом семафор начальнику ДОТ. Между тем артиллеристы мятежного форта пристрелялись по «Андрею Первозванному», снаряды ложились довольно близко от корабля, поднимали высокие всплески в саженях 50—100. Но огонь с Красной Горки вели редкий, с большими паузами.

После пяти вечера Красная Горка почему-то прекратила обстрел рейда. В 17 ч 40 мин дал последний залп главным калибром и «Андрей Первозванный». Лев Михайлович приказал оставить у орудий одну смену, разрешил команде обедать и спустился в кают-компанию. С едой покончили быстро: все уже знали, что скоро съемка с якоря и переход к маяку Толбухин. Галлер поднялся на мостик, закурил трубку. На баке пробили две с половиной склянки — 18 ч 30 мин. Как всегда, с удовольствием слушал он приятный перезвон — склянки отбивали и на «Петропавловске», отдававшем якорь поблизости. «Время!» — подумал он, взглянув на часы, и приказал играть аврал. Вскоре линкор снялся с якоря, медленно развернулся к западу. «Легли на створ Николаевских маяков», — доложил штурман Л. С. Соболев.

Путь до Толбухина прошли меньше чем за час. Все данные в приборы стрельбы были введены, в башнях и казематах напряженно ожидали открытия огня. Но Галлер не давал команду — не хотел начинать бой с Красной Горкой на сближении, на курсе к весту. Ведь если корабль получит в начавшейся дуэли повреждения, разворачиваться на курс к Кронштадту придется под сосредоточенным огнем форта. А до него каких-то 50–60 кабельтовых. На такой дистанции от мощных снарядов 305-миллиметровых орудий не спасет никакая броня… На траверзе Остовых вешек Галлер скомандовал на руль, и линкор начал поворот на обратный курс.

Видимо, на мятежном форту не открывали огня по «Андрею Первозванному», решив вначале установить его намерения. Может быть, линкор идет к Шепелевскому маяку, в Копорский залив? Но увидев, что линкор ворочает на обратный курс, привели в действие артиллерию. Корабль еще не закончил поворот, когда встали всплески от падения снарядов с недолетом. Галлер тут же приказал открыть огонь по форту главным и средним калибрами. В 20 ч 20 мин грянули залпы двух башен 305-миллиметровых орудий, двух башен 203-миллиметровых. Из казематов били три 203-миллиметровых орудия правого борта. «Стреляют хорошо, без пропусков!» — отметил Галлер. Опытный артиллерист, он чувствовал, что снаряды ложатся кучно. Вот на форту начался пожар… Но поначалу ослабевши было огонь с Красной Горки вскоре усилился. В 20 ч 45 мин снаряды стали ложиться в 10–15 саженях от борта, засыпая палубу осколками. «Пристрелялись», — заключил Галтер и поставил телеграфы на самый полный. Линкор прибавил узла четыре. И два снаряда с Красной Горки, которые наверняка бы попали в цель, теперь лишь подняли фонтаны за самой кормой линкора…

Лев Михайлович счел дальнейшую дуэль для «Андрея Первозванного» невыгодной. На такой дальности боя мятежники могли задействовать и имеющиеся на форту орудия других калибров — 280 и 254 миллиметра. Он повел линкор на Большой Кронштадтский рейд. В 21 ч 15 мин корабль отдал якорь на рейде, став так, чтобы не мешать стрельбе «Петропавловска» по Красной Горке. Пока сигнальщики передавали начальнику ДОТ семафор с вопросом «Повторить ли маневр?», Лев Михайлович собрал в кают-компании командный состав. Вместе с Зуевым они заслушали доклады о состоянии артиллерии и машинной части, расходе снарядов. Существенных неисправностей не было, и он от своего имени и от имени комиссара поблагодарил за отличную службу.

Потом вместе с Н. Н. Зуевым обошел кубрики. Военморы, несмотря на усталость, вспоминали прошедший бой. Кто-то посмеивался над молодым комендором, прятавшим голову в плечи при каждом залпе… Зуев остался в кубрике носового плутонга, а Лев Михайлович вновь поднялся на мостик. Его уже поджидал ответный семафор Дмитриева: «Идти и стать на якорь на меридиане Толбухина, на выстрелы отвечать». Чуть позже пришло дополнение, обрадовавшее Галлера: «В ваше распоряжение переходят „Гавриил“, „Гайдамак“ и „Всадник“». Это было совсем неплохо: не дело линкору ходить без охранения миноносцев. Английская подлодка может рискнуть пройти и к Шепелевскому, и даже к Толбухину…

В 23 ч 25 мин на «Андрее Первозванном» снова прозвучала боевая тревога. Снявшись с якоря, линкор двинулся к маяку Толбухина. Впереди шли эсминцы. После полуночи, в 0 ч 50 мин, 14 июня Галлер поставил линкор на якорь к югу от маяка. Котлы приказал иметь на поддержке, чтобы сразу же можно было дать пар к машинам. Рискованно, конечно, стоять на якоре так близко от Красной Горки, но что делать, если уголь на вес золота, да и есть на это прямой приказ. Дав указание старшему боцману Е. Л. Костюченко быть готовым расклепать якорь-цепь, если придется спешно сниматься под обстрелом, Лев Михайлович устроился в кресле на мостике. Лучше подремать здесь — в каюте ему все равно не заснуть. Но и тут сон не шел. Галлер проверил носовую башню главного калибра, башню № 3 среднего, посмотрел, как несут готовность на 120-миллиметровых орудиях противоминного дивизиона.

Галлер вернулся на мостик, совсем было задремал, но за плечо тронул сигнальщик: «Товарищ командир, на норд-весте дым!» Оставив для охранения «Гайдамака» и «Всадника», он приказал «Гавриилу» пройти до линии своего минного заграждения — для разведки. И почти сразу же с Красной Горки грянули залпы. Галлер немедленно приказал играть боевую тревогу и сниматься с якоря. Но снаряды вблизи не падали. Красная Горка била по Кронштадту. Скорее подавить ее огонь, помешать стрельбе! В 1 ч 41 мин «Андрей Первозванный» уже был на ходу, лег на курс 285°, в 1 ч 50 мин заработали его орудия. Дальномерщики доложили: «Накрытие!»

В течение всего дня Лев Михайлович не спускался с мостика. Линкор вел огонь по форту, эсминцы выходили в разведку, выясняя, кому принадлежат дымы, появившиеся на горизонте. Их обнаруживали на западе дальномерщики линкора, вознесенные в своем посту на 20-метровую высоту. Дымили миноносцы: то их было шесть больших, видно английских, то два малых. «Гавриил» обстреливал форт Серая Лошадь и селение Лебяжье, где находились части мятежников, а может быть, и белых из армии генерала Родзянко, на запад пролетел на разведку наш аэроплан. Галлер водил линкор то вестовыми, то остовыми курсами, изменял скорость, если форт начинал пристреливаться по кораблю. И внимательно следил, как падают снаряды орудий линкора, контролируя по возможности доклады из дальномерного поста.

Конечно, стреляла то по подходившему ближе к форту, то удалявшемуся линкору и Красная Горка. В 20 ч 27 мин четыре залпа легли вплотную по носу и по корме, многометровые всплески от снарядов окатили ют. Снаряды упали настолько близко, что газы при их разрыве попали в кормовую башню главного калибра. Отравленные газами, потеряли сознание плутонговый командир К. И. Славецкий, комендоры П. В. Васильев, В. К. Горсков и И. Ф. Якушин. Но обошлось: люди остались живы, хотя двоих на следующий день пришлось отправить в госпиталь. А Галлер самым полным вывел линкор из накрытий. Чудо — корабль двое суток под обстрелом, и ни одного попадания!

Периодический огонь по форту, открытый 14 июня в 1 ч 50 мин, «Андрей Первозванный» прекратил только в 23 ч 45 минут. Придя на Большой Кронштадтский рейд, Галлер запросил «добро» на вход в гавань. Нужно было принять уголь, провести ремонт рулевой машины, пополнить артиллерийские погреба. Несмотря на усталость — Лев Михайлович не спал уже вторые сутки, — он вместе с комиссаром пригласил старшего артиллериста А. С. Соболева. Расход снарядов оказался внушительным: главного калибра за два дня 170 — половина имеющегося, среднего — 408, т. е. шестая часть.

Утром на линкор приняли уголь. Рулевую машину привели в порядок еще ночью, и Галлер к полудню 15 июня доложил начальнику ДОТ о готовности к выходу. Но немедленной нужды в том не было: по Красной Горке с Большого Кронштадтского рейда вел огонь «Петропавловск», от Толбухина маяка — крейсер «Олег». Галлер получил приказ быть в двухчасовой готовности. 16 июня утром «Андрей Первозванный» вновь стоял на Большой рейде. К 17 ч 15 июня наши войска вышли на ближние подступы к Красной Горке. Два часа спустя, не выдержав непрерывного артобстрела, мятежный гарнизон фактически оставил форт. Разбежавшиеся мятежники бродили в лесу, при появлении наших войск сдавались в плен группами без сопротивления. Отступил и оборонявший форт полк белых — так называемый Ингерманландский, которым командовали английские и белофинские офицеры. В 23 ч 20 мин «Петропавловск» дал по форту последний залп. Через пятьдесят минут в Красную Горку вошли советские войска. После полудня 16 июня без боя был занят и форт Серая Лошадь. Наши войска развивали наступление вдоль побережья Котюрской и Лужской губ. Оперативная сводка штаба Балтфлота, которую Галлер читал в штабе ДОТ, сообщала, что белые отступают, теряя захваченное в мае — июне 1919 года.

Так в тесном взаимодействии сухопутных сил и флота, подавившего артиллерию фортов, в течение трех-четырех дней был ликвидирован контрреволюционный белогвардейский мятеж. В короткий срок оба форта были подготовлены к бою. Огонь могли вести семь из имеющихся восьми 305-миллиметровых орудий Красной Горки. Ничто не угрожало теперь Кронштадту с южного берега, вновь стал открыт выход кораблям Балтфлота в Финский залив, вновь был прегражден путь врагу к Петрограду по побережью Копорской и Невской губ. Операцию по разгрому гарнизонов и взятию фортов Красная Горка и Серая Лошадь спланировали и провели штабы 7-й армии и Балтфлота, руководимые военачальниками, имевшими опыт мировой войны, — И. И. Вацетисом, Д. Н. Надежным, А. П. Зеленым, А. К. Ремезовым, С. Н. Дмитриевым.

И поэтому выглядит странным хвастливый тон телеграммы, данной 16 июня В. И. Ленину уполномоченным Совета Обороны И. В. Сталиным: «Морские специалисты уверяют, что взятие Красной Горки с моря опрокидывает морскую науку. Быстрое взятие Горки объясняется самым грубым вмешательством со стороны моей и вообще штатских в оперативные дела, доходившие до отмены приказов по морю и суше и навязывания своих собственных.

Считаю своим долгом заявить, что я и впредь буду действовать таким образом, несмотря на все мое благоговение перед наукой».

Здесь и искажение реально происходившего и явное самолюбование — «взятие с моря», хотя операция была комбинированной, но без морского десанта, апология грубого вмешательства в оперативные дела со стороны непрофессионала и «навязывание своих собственных» приказов… Пройдет немногим более года, и на члена Военного совета Юго-Западного фронта И. В. Сталина ляжет тяжкая ответственность за невыполнение приказа главкома С. С. Каменева о передаче 12-й и 1-й Конной армий Западному фронту, за «навязывание своих собственных» приказов. И это послужит одной из главных причин неудачи Варшавской операции Красной Армии…

Потерпев неудачу в первом наступлении на Петроград, британские интервенты и Юденич немедленно приступили к подготовке нового комбинированного удара. На этот раз наступать намеревались большими силами и по суше, и со стороны моря. В Балтийское море вошло соединение английских крейсеров, 14 июля в Биорке прибыла авиаматка «Виндиктив» с 22 гидросамолетами и значительным числом колесных аэропланов. К 30 июля в Биорке находились семь английских торпедных катеров (водоизмещение 5 тонн, скорость 40 узлов, вооружение — одна торпеда, 3–4 пулемета) и полуфлотилия миноносцев.

Тем временем белые готовились прибрать к рукам корабли Красного Балтийского флота. В Биорке еще в последних числах июня появился контр-адмирал Пилкин — в 1917 году начальник бригады крейсеров, назначенный Колчаком командующим «будущего белого» Балтийского флота. Английский адмирал принял его на крейсере «Дельфи» и заявил, что признает его «полномочия как командующего флотом» и обещает «передать ему сдавшиеся военные корабли в Кронштадт, сохраняя за собой главнокомандование союзными флотами». Об этом сообщал из Лондона «российский поверенный в делах» Набоков в Омск колчаковскому «генмору» (т. е. морскому генштабу, существовавшему при «верховном правителе»). Видимо, не сомневались в успехе похода на Петроград деятели «белого движения»…

В штабе Балтфлота, в штабе ДОТ и на кораблях не сразу стало известно об усилении противника на море. Но что англичане и белые вновь угрожают Петрограду и Кронштадту, Галлер, как и все военморы и жители флотской столицы, почувствовал по начавшимся воздушным налетам. С конца июля Галлеру не раз приходилось подниматься на мостик «Андрея Первозванного», чтобы управлять отражением воздушных атак англичан. Пилоты не выдерживали зенитного огня, не осмеливались приближаться к боевым кораблям, зато сбрасывали бомбы на жилые кварталы Кронштадта, даже на Летний сад. Гибли дети и женщины.

В первой половине августа, продолжая воздушные налеты на Кронштадт, англичане в строгой тайне готовили комбинированный удар торпедных катеров и авиации по главным силам Балтфлота — линкорам. Они надеялись, что после вывода из строя линкоров «Петропавловск» и «Андрей Первозванный», броненосного крейсера «Рюрик», крейсеров «Аврора» и «Диана», учебного судна «Память Азова» — плавбазы подводных лодок, Красный Флот не сможет поддержать приморский фланг 7-й армии и не окажет сильного сопротивления английской эскадре на морских подступах к Кронштадту и Петрограду. Наличие у англичан торпедных катеров оставалось неизвестным командованию Балтфлота даже после торпедирования 18 июня 1919 года крейсера «Олег», стоявшего на якоре у маяка Толбухина. Английский катер был обнаружен после взрыва торпеды — на отходе, по нему вели огонь с охранявших «Олега» эсминцев «Гайдамак» и «Всадник». Но катер посчитали рубкой подводной лодки. Командир «Олега» докладывал: «…увидел кабельтовых в 20–25 на курсовом угле 30° с левого борта… рубку и перископ подводной лодки, уходящей на норд-вест». Почему-то командование флота должным образом не оценило и не отреагировало и на выход в атаку 30 июля английского катера по тральщику «Невод», который находился в дозоре у маяка Толбухина. Ему удалось уклониться от выпущенной катером торпеды. В. А. Белли вспоминал, что, по рассказам Галлера, примерно в начале августа на совещании у С. Н. Дмитриева командир «Петропавловска» С. П. Ставицкий предложил закрыть вход в гавань боном. Его поддержал Галлер, напомнив, что в июне прошлого 1918 года итальянские торпедные катера потопили австро-венгерский линкор. Однако командование Кронштадтской крепости так и не собралось поставить боны…

И. С. Исаков в своих воспоминаниях «Кронштадтская побудка» утверждает: «К лету 1919 г. советские моряки ничего не подозревали о существовании так называемых „торпедных катеров“». Однако с этим согласиться трудно, памятуя о рассказанном Л. М. Галлером и торпедной атаке на «Невод». Да и сомнительно, чтобы к августу 1919 года на Балтийском флоте не знали о действиях английских торпедных катеров в 1917 году в Северном море и итальянских в 1918 году в Адриатическом. Таким образом, непринятие мер по заграждению входа в гавань Кронштадта явилось результатом халатности, которая чуть было не привела к тяжелейшим последствиям.

В ночь на 18 августа в 3 ч 45 мин Галлера разбудила аэропланная тревога. Он выбежал из каюты на мостик, принял доклады о готовности к бою зенитной артиллерии и всего корабля в целом, посмотрел в небо. Ночь выдалась лунная, но высокая облачность часто скрывала ночное светило. Где-то в небе гудели моторы, в просветах облаков мелькали тени английских самолетов, изредка слышались взрывы бомб у Пароходного завода, в Средней гавани. К частым налетам английских самолетов летом 1919 года в Кронштадте уже привыкли. Но в этот раз вдруг сквозь хлопки выстрелов зенитных автоматов, так называемых «помпомов», более гулкие и редкие выстрелы зенитных пушек прорвался откуда-то поблизости, с воды, рев моторов. Лев Михайлович не понял вначале, в чем дело: подбитый гидросамолет?! Но тут же скомандовал: «По воде не стрелять!» Напротив стояли заградители с минами на борту. Со стороны рейда, от ворот гавани, тоже были слышны выстрелы. Как выяснилось позже, это вел огонь по мчавшимся к гавани семи торпедным катерам дежуривший на Малом рейде эсминец «Гавриил». Его меткие залпы пустили ко дну один катер на подходе к воротам гавани и два на выходе из нее. Прорвавшиеся в гавань катера выпустили торпеды…

Галлер вдруг ощутил, как вздрогнул корпус, в носу, по левому борту, блеснуло пламя взрыва, фонтан воды, вставший чуть впереди мостика, обрушился на бак. «Торпедировали!» — мелькнула мысль. И он сразу же скомандовал: «Аварийные партии в нос!» Удары колокола оповестили о водяной тревоге. А в воротах гавани что-то пылало — горели подбитые «Гавриилом» катера.

Улетели самолеты, около 7 ч дали отбой тревоги. «Андрей Первозванный» несколько осел носом, но крен был незначителен, и вода более не поступала. Галлер приказал старшему офицеру и стармеху осмотреть повреждения борта. Вскоре, обобщив все доклады о повреждениях, Лев Михайлович принялся за донесение начальнику ДОТ. Он указал, что пробоина незначительная — выбиты со своих мест две броневые плиты, затоплены четыре отделения — таранное, канатный ящик, помещение трюмных, провизионка с ледником. Корабль сел носом на два фута. Есть жертвы: один военмор убит и два контужены. Галлер сам отнес донесение С. Н. Дмитриеву на «Петропавловск». «Что, бог миловал?» — спросил начальник ДОТ. «Бог миловал, Степан Николаевич. Попади мина чуть подальше в корму — как раз бы в погреб носовой башни. Тогда бы я вам не докладывал…»

И в самом деле, «Андрею Первозванному» повезло. Когда к концу дня стали в док, увидели: пробоина между 4 и 13 шпангоутами. Заводские вместе с помогавшими военморами за неделю заделали борт, закрепили броню. А англичане желанного успеха не добились: потопили лишь учебное судно «Память Азова», военное значение которого было невелико. К счастью, в момент атаки у его борта не было подводных лодок. Не удалось интервентам и взорвать батопорт Николаевского дока, чтобы лишить возможности ремонтировать большие корабли. Противник же потерял шесть катеров из семи, поврежденные пришлось затопить. Да и секрет нового боевого средства — русский флот с торпедными катерами встретился впервые — был теперь раскрыт. Красный Флот продолжал действовать. 31 августа подводная лодка «Пантера» пустила ко дну в Копорском заливе английский эсминец «Витториа».

Но Галлер понимал, что успокаиваться нельзя. Летнее наступление белых на Петроград отбито. Однако, судя по разведсводкам, британский флот не собирается уходить из Финского залива, а Юденич спешно приводит в порядок свои полки. Белые намереваются вновь вскоре ринуться на Петроград, чтобы помочь армиям Деникина, рвущимся к Москве. 21 сентября белые захватили Курск… Правительства Англии, Франции и США явно не оставляли планов уничтожения Республики Советов. Под их давлением тянули с началом мирных переговоров с РСФСР буржуазные правительства Эстонии, Латвии, Литвы и Финляндии. «Можно ожидать нового наступления на Кронштадтскую крепость с моря, на южные форты и Петроград — по суше. Мы должны быть готовы к бою», — сказал Лев Михайлович, выступая перед командой «Андрея Первозванного».

Начавшееся 28 сентября 1919 года второе наступление Северо-Западной армии генерала Юденича и белоэстонских частей, поддерживаемое с моря британскими кораблями, не застало Балтфлот врасплох. Но опять начались неудачи на сухопутном фронте. Части 7-й армии отступали, вновь нависла угроза над твердынями Кронштадтской крепости на южном берегу залива — фортом Краснофлотский (Красная Горка), и фортом Передовой (Серая Лошадь). Реввоенсовет флота спешно формировал береговые экспедиционные отряды и отправлял их на защиту южных фортов. В эти отряды вошли и многие военморы с «Андрея Первозванного».

Галлер ждал приказа на выход, но наморси Зеленой пока держал корабли в гаванях Кронштадта — с топливом с началом наступления Деникина стало совсем плохо. Было решено, что корабли получат приказ выйти к маякам Толбухин и Шепелевский, когда британский флот предпримет попытку прорыва к Котлину или возникнет непосредственная угроза южным фортам. Случилось так, что «Андрей Первозванный» из Средней гавани так и не вышел. По полкам белых, прорвавшимся на ближние подступы к Петрограду, начиная с 20 октября били орудия линкора «Севастополь», стоявшего на позиции у Гуттуевского острова. Его артиллерия поддержала успешное наступление 7-й армии, начавшееся с рубежа Пулковских высот 21 октября. Перелом был достигнут благодаря принятым экстренным мерам для защиты Петрограда. Под руководством прибывшего председателя Реввоенсовета Республики Л. Д. Троцкого в городе провели мобилизацию коммунистов, сформировали новые части. На фронт были отправлены коммунистические батальоны и рабочие полки, курсантские подразделения…

Радость с начавшимся разгромом белых войск омрачила гибель трех эсминцев «новиков» — «Гавриила», «Свободы» и «Константина», подорвавшихся на минном поле. Эти три корабля и «Азард» должны были поставить мины в Копорском заливе, чтобы помешать английскому флоту обстреливать советские войска на приморском фланге. В числе погибших были и командир дивизиона «новиков» Л. Н. Ростовцев — Лев Михайлович хорошо знал этого храброго офицера. Командир «Гавриила» В. В. Севастьянов — тоже знакомый… И опять у Галлера недоумение: зачем спешили, нарушая все каноны военно-морского искусства? Разве можно было посылать корабли, не обеспечив предварительного траления или не послав впереди тральщики? Неужели не могли предусмотреть это те, кому следовало оценивать оперативную обстановку: Зеленой, Дмитриев, наконец, сам Ростовцев? Как будто все забыли о гибели германских эсминцев на минном заграждении в устье Финского залива в 1916 году…

Не получил «Андрей Первозванный» приказа на выход в море и когда 27 октября английский монитор «Эребус» обстреливал форты Краснофлотский и Передовой из своих 381-миллиметровых орудий. Огонь по фортам вели также крейсера и эсминцы противника. Артиллеристы береговых батарей вступили в единоборство с кораблями врага и заставили их отойти. Не выдержали огня орудий фортов и атак экспедиционных отрядов моряков-кронштадтцев и части белых на суше. 3 ноября началось отступление белых на Красногорском участке фронта. Наступали и полки 7-й армии. 14 ноября был освобожден Ямбург, а к концу ноября последние остатки армии Юденича отступили в Эстонию.

Близилась зима, скоро лед скует залив. Лев Михайлович листал атлас: Москве уже не угрожает Деникин. С 11 октября войска Южного фронта перешли в контрнаступление, освобождены Орел и Курск. Похоже, белых вскоре погонят к Крыму и Азовскому морю. С 19 ноября наступают Южный и Юго-Восточный фронты. Можно не сомневаться, что теперь правительства Эстонии, Латвии и Литвы пойдут на мирные переговоры с Советской Россией. Быть может, идет к концу и война на Балтике? Лев Михайлович прикидывает: вот уже пять с половиной лет Балтийский флот в боях. Изношены корабли, есть немалые потери… Но и британцы, поднявшие меч на Советскую Россию, с конца 1918 года потеряли в Финском заливе легкий крейсер, два эсминца, подводную лодку, два тральщика, несколько торпедных катеров. Понят ли урок, попытается ли английский флот вновь начать боевые действия весной 1920 года? Об этом Галлер может лишь гадать.

Мирный договор с Эстонией будет подписан 2 февраля 1920 года. А до этого, с началом ледостава, на командира «Андрея Первозванного» нахлынули обычные заботы. Его линкор, как сообщил С. Н. Дмитриев, остается в составе ДОТ и на кампанию 1920 года. Значит, надо организовать ремонт механизмов и оружия, начинать учебно-боевую подготовку военморов — рядовых и командного состава. И это при том, что план зимней обороны Кронштадта предусматривает готовность части артиллерии линкора к ведению огня: враг может неожиданным ударом захватить форты, в первую очередь те, что цепью протянулись от северного, теперь финского, берега к острову Котлин, пройти по льду к Кронштадту. Да, мирные дни еще не пришли. И все-таки Лев Михайлович уверен, что худшие времена позади. Республика Советов крепнет.

Впервые за несколько месяцев он берет у начальника ДОТ разрешение на поездку в Петроград. И вот опять Эртелев переулок… Лев Михайлович обнимает сестер, выслушивает их поздравления: сегодня, 30 ноября, ему тридцать шесть. Он раскрывает чемоданчик; в нем мешочки с крупой и мукой, головка сахара, соль, бутылка с конопляным маслом — паек военмора, благословенные дары тех голодных лет. Сестры ведут его на кухню — там теплее, и он рассказывает о событиях лета и осени уходящего года, о восстании Красной Горки и налете британских катеров, еще много о чем. А потом настает его черед спрашивать. Лев Михайлович выслушивает рассказы об общих знакомых, о том, как тянутся к книге рабочие Александровского завода Николаевской железной дороги: в его библиотеке работает Антонина, о том, какие самоотверженные люди — врачи в больнице Жени… Он все ждет чего-то, Антонина замечает его рассеянность. И говорит тихонько: «Левушка, никаких писем, никаких вестей. Но ты же знаешь — война, все связи оборваны…» Лев Михайлович все, конечно, понимает. Понимает, что напрасно ждет вестей из Парижа. И все-таки его не оставляет надежда: а вдруг?! Вдруг перед ним на столе окажутся листки, и он сразу же узнает Надин почерк…

 

Начальник штаба

В начале апреля 1920 года командир «Андрея Первозванного» военмор Л. М. Галлер доложил начальнику действующего отряда С. Н. Дмитриеву о завершении основных ремонтных работ и готовности линкора к кампании. Высказал и просьбу — выделить его линкору десять 120-миллиметровых орудий взамен снятых в прошлом году для вооружения кораблей речных флотилий. А снять можно с линкора «Республика» (бывший «Император Павел I»), с осени восемнадцатого года находящегося на хранении в порту. Ведь атаки быстроходных торпедных катеров вполне возможны. Да и нападение вражеских миноносцев отражать без значительной части артиллерии противоминного калибра затруднительно. Попросил Галлер и о пополнении команды — некомплект составлял около двухсот человек, о выделении лимита угля на выход для учебных артиллерийских стрельб.

Степан Николаевич внимательно выслушал и доклад, и просьбы, обещал помочь. Но разговор закончил предложением должности начальника штаба ДОТ. «У вашего „Андрея“ перспектив особых нет, — сказал Дмитриев. — Посудите сами, надо вводить в строй „Гангут“, „Полтаву“, ремонтировать „Петропавловск“ и „Севастополь“. До „Андрея“ ли? А ваше назначение Зеленой поддержит, я уже с ним говорил».

Галлер согласился. Он и сам понимал, что «Андрей Первозванный» будет находиться в составе ДОТ, а следовательно, и плавать лишь до заключения мира с Финляндией. Судостроительные заводы в Петрограде обезлюдели, работают в четверть силы. Да и с топливом для промышленности перебои. Конечно, все внимание надо уделить новым кораблям — линкорам-дредноутам, эсминцам «новикам», подводным лодкам. Да еще тральщикам, которым с наступлением мира предстоит расчистить фарватеры через минные поля в Финском заливе. «Андрей» же требует основательного ремонта… Привлекало новое место службы и тем, что в должности начальника штаба действующего отряда можно основательно освоить новые линкоры, ходить на кораблях в море — и в бой, и для выполнения учебных задач. А линкоры типа «Севастополь» в то время средоточие самой новой, самой передовой военно-морской техники.

17 апреля 1920 года военмор Галлер вступил в обязанности начальника штаба действующего отряда. Работы оказалось выше головы. ДОТ тех дней практически чуть ли не весь Балтийский флот. В его состав входили линкоры «Петропавловск», «Севастополь» и «Андрей Первозванный», девять эсминцев «новиков», свыше десятка эсминцев-угольщиков, подводные лодки, канлодка, сторожевые суда. До начала летней кампании оставалось две-три недели, а на многих кораблях еще не закончили ремонт механической части, не хватало топлива. На значительной части эсминцев артиллеристы не имели опыта стрельб, да и состояние орудий требовалось как следует проверить. Был молод, не имел достаточного опыта и командный состав — в основном бывшие мичманы, выпускники военных лет из Морского училища и Гардемаринских классов. Лишь командиры кораблей, старшие помощники и помощники, старшие специалисты линкоров имели хорошую подготовку.

Лев Михайлович работал до глубокой ночи, для сна оставалось лишь несколько часов. Вначале он ознакомился с состоянием дел на кораблях. Пришлось доложить начальнику действующего отряда, что на большинстве из них забывают о необходимости регулярного обучения военморов специальности, не проводят тренировки и учения. В таком состоянии корабли в море не выпустишь. С. Н. Дмитриев был рад энергии нового начштаба. Поддержал планы Галлера по развертыванию усиленной учебно-боевой подготовки и комиссар действующего отряда П. Марин. И на кораблях началась систематическая учеба — занятия, учения, тренировки. Было, однако, и немало недовольных. Снова Лев Михайлович слышал шепоток кое-кого из бывших офицеров: «Выслуживается…» Но он продолжал свою линию, приказами подгоняя ленивцев и просто недобросовестных командиров.

Сошел лед, но вывести корабли на учебные артиллерийские и торпедные стрельбы, даже на отработку одиночного плавания не удалось. Военная обстановка оставалась напряженной: белополяки вторглись на Украину, 25 апреля захватили Киев. Может быть, поэтому переговоры с Финляндией о заключении мирного договора шли трудно, ее делегация выдвигала абсурдные требования. Например, право свободного плавания финских судов по Неве в Ладожское озеро. Командующий Морскими Силами Республики А. В. Немитц 17 мая телеграммой предписал А. П. Зеленому «избегать передвижения на море боевых судов, которые могут быть поняты финнами как подготовка к боевым операциям». Пришлось эсминцам и подводным лодкам вести боевую подготовку в Ладожском озере, а линкорам оставаться в гаванях Кронштадта. Впрочем, от этого работы у Льва Михайловича не убавилось — так или иначе, а боевую готовность надлежало поддерживать.

Переход Красной Армии в успешное контрнаступление на польском фронте, быстрое продвижение в глубь Польши, к Варшаве, напугали британское правительство. 4 августа премьер-министр Ллойд Джордж пригласил к себе советского представителя Л. Б. Красина и потребовал немедленно приостановить наступление. Он пригрозил, что в противном случае через три дня британский флот выйдет в море и возобновит блокаду Советской России. Возможность появления английских кораблей на Балтике не исключалась…

Надо думать, что сведения о готовых к выходу в море линкорах, эсминцах и подводных лодках, чем наверняка располагали в Гельсингфорсе, так же как и успешное наступление армий М. Н. Тухачевского, склонили в конце концов финскую делегацию к разумному компромиссу. 16 августа 1920 года коморси А. В. Немитц телеграфировал из Москвы в штаб Балтфлота: «15.08 в 12.15 перемирие с Финляндией вступило в силу. 1. Приступить срочным порядком к минному тралению прибрежного фарватера… 2. Работу вести усиленным темпом…»

Эта телеграмма, возвещавшая о наступлении долгожданного мира на Балтике, была адресована уже новому командующему флотом Балтийского моря Ф. Ф. Раскольникову. Через несколько дней в салоне флагмана на «Петропавловске» Лев Михайлович прощался с А. П. Зеленым, уезжавшим в Москву в распоряжение Главнокомандующего Вооруженными Силами Республики. Расставаться было грустно — бывший адмирал и бывший капитан 2 ранга, с первых дней Октября верно и самоотверженно служившие Советской России, понимали и ценили друг друга. Вместе служили на «Андрее Первозванном», вместе готовили флот к Ледовому походу, вместе были в Кронштадте, в грозном 1919-м… Да и разве может забыть офицер своего командира корабля? Галлер всю жизнь помнил Александра Павловича Зеленого, отличного моряка, прекрасного человека, настоящего российского интеллигента. Прощаясь, Зеленой крепко пожал руку: «Успеха вам, Лев Михайлович, всегда семь футов под килем. Уверен: еще поведете в море эскадру, покажете наш флаг и за проливами. А я устал что-то и чувствую себя паршиво. Так что рад сдать командование флотом. Пора и честь знать…» Лев Михайлович посмотрел на него — действительно, осунулся Александр Павлович, под глазами мешки… А ведь всего-то сорок восемь, еще не стар. Но за плечами мировая война, а после ухода флота в Кронштадт тяжкие дни драматичной борьбы с немцами и финнами за сохранение оставшихся в Гельсингфорсе кораблей, за саму жизнь их команд. И гибель Б. А. Жемчужина, комиссара его штаба, расстрелянного белофиннами… Потом гражданская война, командование флотом, борьба с британскими интервентами, когда не было самого необходимого — топлива, продовольствия. Даром все это не проходит, каждый год в такие времена, быть может, идет за три…

Больше Льву Михайловичу не довелось встретиться с Зеленым. В начале сентября 1922 года он прочитал некролог о его кончине после длительной болезни. Незадолго до этого А. П. Зеленому исполнилось пятьдесят. Позже узнал: несмотря на тяжелые приступы грудной жабы (так в то время называли сердечную недостаточность), Александр Павлович Зеленой продолжал трудиться над планом восстановления и строительства нового флота. Умер легко, на службе — «в присутствии», как он шутливо называл штаб. «Хорошая смерть, — подумал тогда Галлер. — Быть может, такова награда за честно прожитую жизнь? Вот так бы…»

Военная страда на Балтике завершилась. 12 июля был подписан мирный договор РСФСР с Литвой, 11 августа — с Латвией, ожидалось скорое окончание переговоров и заключение мирного договора с Финляндией. Тральщики расчищали путь торговым судам к Петрограду. Ф. Ф. Раскольников на совещании руководящего состава флота Балтийского моря сказал, что пора вводить в строй все корабли, что действующий отряд свою задачу выполнил.

Ремонт кораблей шел медленно, несмотря на то что 23 октября 1920 года Совет Труда и Обороны (СТО) принял постановление об ускорении «работ по восстановлению Балтфлота». В нем указывалось: «Доклад президиума Петроградского Совдепа и т. Раскольникова о принятых ими мерах и установленном ими способе работы назначить через две недели…» Руководство флота беспокоило и морально-политическое состояние личного состава, низкая дисциплина, недостаточная боеспособность кораблей и частей. Обо всем этом Раскольников доложил в ЦК партии специальной телеграммой, несмотря на несогласие с ее содержанием Г. Е. Зиновьева, секретаря Петроградского губкома. Довести начатую работу по поднятию боеспособности флота ему, однако, не довелось. В январе 1921 года, вступив в конфликт с Г. Е. Зиновьевым, Ф. Ф. Раскольников попросил освободить его от обязанностей командующего флотом Балтийского моря. Потом убыл в Москву за новым назначением и В. А. Кукель. Во временное исполнение должности начальника штаба вступил в конце января 1921 года Л. М. Галлер, с 29 октября 1920 года командовавший Минной дивизией. Практически некоторое время он исполнял и обязанности командующего.

В нелегкое время принял дела Галлер. С декабря 1920 года фактически прервался подвоз в Петроград донецкого угля. Из-за катастрофического состояния железнодорожного транспорта срывались поставки продовольствия. «Петроградская правда» в январе и феврале 1921 года не раз сообщала о снижении норм выдачи продуктов по карточкам. В эти месяцы из-за отсутствия топлива, электроэнергии и сырья закрылись многие заводы в фабрики. С большим трудом удавалось частично продолжать работу на крупнейших оборонных заводах — Обуховском, Балтийском, Невском судостроительном и некоторых других. То на одном, то на другом предприятии начинались волнения рабочих (по терминологии тех дней — «волынка»), требовавших улучшения продовольственного снабжения, восстановления рыночной торговли и снятия на дорогах к Петрограду заградительных отрядов, не только не пропускавших крестьян в город, но и изымавших продукты у рабочих, возвращавшихся из деревни. На ряде заводов выступили представители меньшевиков, призывая к перевыборам Советов. На Васильевском острове 24 февраля толпа разоружила охрану гауптвахты Петроградской морской базы, освободила находившихся там арестованных. В то же время прекратил работу Балтийский завод.

На следующий день, 25 февраля, губком РКП(б) образовал Чрезвычайный комитет обороны Петрограда во главе с М. М. Лашевичем. Его приказом Петроград объявлялся на военном положении, в каждом районе города образовывались «революционные тройки», взявшие на себя всю полноту власти.

Находясь в штабе флота, помешавшемся в Адмиралтействе, Галлер с тревогой наблюдал за обстановкой в Петрограде. Он вызвал начальника Минной дивизии Г. Г. Виноградского и приказал обязать командный состав находиться на своих кораблях безотлучно. Сам прошел на «Полтаву» и «Гангут», проверил, как охраняются громадные линкоры, экипажи которых не насчитывали и четверти положенных по штату людей. Хотел побывать в Кронштадте, но член РВС Э. Г. Батис и начальник политотдела Балтфлота Н. Н. Кузьмин решили, что сами поедут в Кронштадт с председателем ВЦИК М. И. Калининым.

М. И. Калинин приехал в Петроград 26 февраля. Вечером он выступил на заседании Петросовета. Там же выступили Н. Н. Кузьмин, заверивший, что «Балтфлот не подведет». В последние дни февраля — начале марта был принят ряд экстренных мер, чтобы разрядить обстановку в Петрограде. 28 февраля Петросовет принял решение о немедленной мобилизации всех привлеченных к работам на заводах по трудовой повинности. 1 марта постановлением Петроградского Совета Труда и Обороны (СТО) сняли заградотряды по всей территории губернии. По карточкам выдавали продукты. В результате принятых мер положение в Петрограде стабилизировалось. В Кронштадте, однако, как вскоре выяснилось, обстановка ухудшилась — уже выходила из-под контроля партийных органов и командования.

Вечером 28 февраля Галлеру в штаб доставили телеграмму, полученную из Кронштадта в адрес Минной дивизии. «Общее собрание линкоров „Петропавловск“ и „Севастополь“, — значилось в ней, — просит все морские части, находящиеся в Петрограде… выделить своих представителей беспартийных в Кронштадт на линкор „Петропавловск“ на собрание моряков Кронбазы не позже к двум часам дня 1 марта с. г.» В сопроводительной записке Г. Г. Виноградский запрашивал: посылать ли делегатов. Галлер немедленно позвонил ему и приказал — никого и никуда не посылать. Вскоре выяснилось, что подобные телеграммы пришли практически на все корабли, стоявшие в Петрограде. В Кронштадте с утра того же дня находились Э. Г. Батис и Н. Н. Кузьмин, и Лев Михайлович, вызвав их на связь, сообщил о происходящем.

На следующий день, 1 марта, вернулся из Кронштадта Калинин, пытавшийся вместе с Кузьминым и Батисом выступлениями на митинге на Якорной площади разъяснить положение в стране и повести за собой многотысячную толпу. Попытка, однако, не удалась. Митинг принял резолюцию с требованиями упразднения комиссаров, организации свободной торговли и перевыборов Советов под лозунгом «Советы без коммунистов». Созданный мятежниками 2 марта временный революционный комитет приказал арестовать Кузьмина, Батиса и многих других коммунистов Кронштадта.

3 марта «Петроградская правда» опубликовала сообщение Совнаркома РСФСР о белогвардейском мятеже в Кронштадте, а «Известия ВЦИК» — постановление СТО РСФСР с объявлением Петрограда и Петроградской губернии на осадном положении. Днем раньше, 2 марта, из Москвы в штаб флота поступил приказ Реввоенсовета Республики о передаче власти на Балтфлоте революционной тройке — И. К. Кожанову, А. А. Костину, Г. П. Галкину. Начальником политотдела флота был назначен П. И. Курков. Лев Михайлович остался врид начальника штаба Морских сил Балтморя.

В ночь на 3 марта Галлер доложил И. К. Кожанову и П. И. Куркову оперативную обстановку на флоте. Он пояснил, что ключевую роль в блокаде мятежного Кронштадта играют форты Краснофлотский и Передовой; они не допустят ни выхода кораблей из гавани, ни подхода с моря тех, кто захотел бы оказать помощь мятежникам. Впрочем, еще месяц-полтора лед будет крепок, а навигация невозможной, так как все ледоколы стоят в Петрограде. Войскам для подавления мятежа придется двигаться с южного и северного берегов Невской губы по льду. Это трудная задача. С давних времен Кронштадтская крепость готовилась к обороне от наступления противника по льду. И можно не сомневаться, что изменник А. Р. Козловский, командующий артиллерией Кронкрепости и бывший генерал, задействует все 140 орудий мятежных фортов. В Кронштадте также имеются десять противоаэропланных батарей. Но главная опасность — 305-миллиметровая артиллерия линкоров «Петропавловск», «Севастополь» и «Андрей Первозванный». Последний, однако, скорее всего использован не будет, так как с осени сдан на хранение в порт. К счастью, еще два линкора — «Полтава» и «Гангут» в Петрограде, здесь же все эсминцы и подводные лодки. Галлер доложил также о численности полков и других частей в Кронштадте, присоединившихся к мятежу. По данным на середину февраля, в Кронштадте на кораблях и в береговых частях было всего 1455 командиров и 25 432 рядовых…

Кожанов и стоявший рядом с ним у карты Невской губы Курков задумались: велики силы мятежников! Галлер, не услышав вопросов, продолжал доклад. Он сказал, что следует немедленно подготовить к обстрелу Кронштадта 305-миллиметровые орудия Краснофлотского, его же 254-миллиметровые батареи — к ведению огня по форту Риф, что на Котлине, по островным фортам. На Краснофлотском мало 305-миллиметровых снарядов, следует пополнить его погреба за счёт «Гангута» и «Полтавы». Использовать же орудия этих линкоров нецелесообразно: во-первых, в угле обстрела только кормовые башни; во-вторых, уже несколько лет эти орудия бездействуют. Их техническое состояние требует проверки, да и артиллеристов на линкорах мало. Итак, реальные сейчас силы флота для подавления мятежа — артиллерия Краснофлотского и аэропланы.

Предложения начштаба И. К. Кожанов принял.

С 3 марта началась выгрузка снарядов и зарядов с «Гангута» и «Полтавы» и перевозка их по железной дороге в Ораниенбаум. Оттуда по узкоколейке снаряды и заряды отправляли на Краснофлотский. Галлер держал эту работу под контролем. Когда погреба линкоров опустели, их команды перевели в Дерябинские казармы, охрану кораблей взяли на себя караулы красных курсантов. Необходимости в этом Галлер не видел, но такое решение приняли в ВЧК.

Галлер хотел сам проверить положение дел на Краснофлотском, но И. К. Кожанов предложил ему оставаться в Петрограде, помогать армейскому командованию, если возникнет необходимость. И в самом деле, 5 марта врид начальника штаба Галлер докладывал о силах мятежников, системе обороны Кронштадта и боевых возможностях артиллерии форта Краснофлотский прибывшим из Москвы председателю Реввоенсовета Республики Л. Д. Троцкому, главкому С. С. Каменеву и командующему Западным фронтом М. Н. Тухачевскому. В этот же день Галлер узнал о назначении Тухачевского командующим вновь образуемой 7-й армией, предназначенной для подавления мятежа, об оперативном подчинении ему Балтфлота.

Начиная с 6 марта орудия Краснофлотского повели обстрел гаваней Кронштадта, где стояли линкоры, форта Риф, островных фортов. И. К. Кожанов находился на форту Краснофлотский и лично убедился в эффективности огня. А Лев Михайлович по-прежнему оставался в Петрограде. Он каждый день бывал на кораблях, требовал продолжения ремонта и подготовки к кампании, проверял порядок и организацию службы. Но видел, что головы у командиров кораблей и дивизионов, у начальников дивизий заняты совсем другим: на кораблях и в частях флота в Петрограде ВЧК производила аресты, с кораблей списывали в экипаж военморов, и их немедленно воинскими эшелонами отправляли на Черное море и Каспий. Потом уточнили — более трех тысяч вывезли из Петрограда к 8 марта… Все это делалось помимо штаба флота, и Лев Михайлович спросил нового начальника Побалта П. И. Куркова: что же происходит. «Очищаем флот, Питер от ненадежных, — сердито ответил Курков. — Пусть поостынут вдали от Балтики. То-то будет еще нам работы, когда Кронштадт возьмем…» Галлер почувствовал, что вопрос Куркову неприятен. В самом деле, ему, бывшему матросу-машинисту, начинавшему службу в Кронштадте в 1912 году, большевику с семнадцатого и председателю судового комитета «Авроры», комиссару Действующего отряда в 1919 году, больно было видеть позор революционной Балтики. Подумать только, балтийцы — опора партии и Советской власти лишились ныне доверия! «Гангут» и «Полтаву» охраняют армейцы-курсанты, два других дредноута изменили революции…

Первое наступление на мятежный Кронштадт, начатое 8 марта, окончилось неудачей. Командарм-7 М. Н. Тухачевский немедленно организовал подготовку к новому наступлению, стягивал подкрепления. В Петроград для участия в штурме прибыла группа делегатов начавшегося в Москве X съезда РКП (б). А Кожанов вновь отправился на Краснофлотский, чтобы проверить готовность к мощному артиллерийскому удару по мятежникам. 16 марта дружно ударили залпы батарей. В ночь на 17 марта, когда южная и северная группы войск 7-й армии вышли на лед и двинулись к Кронштадту, 305-миллиметровые «чемоданы» Краснофлотского обрушились на район стоянки линкоров, мятежные форты Риф, Милютин, Константин, Петр и Александр. Особую опасность представляли сильно укрепленные форты Константин и Милютин. Но после нескольких попаданий 305-миллиметровых снарядов они фактически прекратили сопротивление. К исходу 17 марта все главные пункты обороны мятежников в Кронштадте были заняты частями Красной Армии. Всю ночь по ледовой дороге к мысу Стирсудден — в Финляндию тянулись беглецы. Позже выяснилось, что их оказалось около восьми тысяч. А в Кронштадте с утра 18 марта уже наводил порядок назначенный комендантом П. Е. Дыбенко.

Л. М. Галлер приехал в Кронштадт 19 марта, сразу же вместе с флагманским артиллеристом штаба В. И. Ивановым пошел на линкоры. Целы! Правда, на «Петропавловске» пробита верхняя палуба. Все поправимо, существенных повреждений нет, корабли можно быстро ввести в строй. Но необходимо сменить оставшийся и командный состав, и «некомандный». Уже 20-го на линкоры прибыли новые командиры, рекомендованные Кожанову Галлером: на «Севастополь» — Н. А. Бологов, командир эсминца «Самсон», на «Петропавловск» — А. В. Макаров, командир дивизиона эсминцев. Из петроградского экипажа прислали военморов, а участникам мятежа предстояло пройти суровую проверку у работников ВЧК — «фильтрацию», как тогда это называлось.

Какова была судьба этих 15–18 тысяч военморов, в большинстве своем крестьянских парней, призванных па флот в последние два-три года? Что стало с ними, с их командирами, бывшими офицерами дореволюционного флота? В. Т. Шаламов, основываясь на рассказах политических заключенных тех лет, пишет, что пленные мятежники, получившие при расчете в строю нечетный номер, были расстреляны, а «четные» отправлены в так называемый ИТЛ — исправительно-трудовой лагерь в Холмогорах…

С 15 апреля 1921 года Л. М. Галлер утвержден начальником штаба флота Балтийского моря. Вместе с комфлотом Кожановым и штабными специалистами он разместился на «Кречете», перешедшем с Невы в Кронштадт. И это правильно, потому что нужно быстрее залечивать раны, выходить из шока, в который мятеж поверг флот. Прежде всего нужно протралить фарватеры к западу от маяка Толбухина, чтобы открыть путь торговым судам в Петроград. Лев Михайлович вместе с флагманским минером дотошно проверял готовность тральщиков, торопил гидрографов из управления безопасности кораблевождения с подготовкой к установке навигационных ограждений — буев и вех. Он даже вышел в море на головном тральщике, чтобы убедиться в тщательности работы по очистке фарватеров.

На запад, к устью залива, еще плыли льдины, но солнце грело, свежий ветерок холодил лицо. Галлер осматривал в бинокль горизонт. Впрочем, какой там горизонт — чужие теперь берега совсем рядом. Вот мыс Стирсудден, форт Ипо, когда-то петербургские дачные места Куоккала, Териоки… И в таких условиях, на пятачке, надо организовать учебно-боевую подготовку, проводить рейдовые сборы, учения и маневры! И Галлер уже думает, что нужно быстрее протралить воды Копорской и Лужской губ, выяснить возможность маневренного базирования там кораблей. Лев Михайлович сердито хмурится, еще раз осматривает в оптику принадлежащий теперь Финляндии остров Сескар. Работы предстоит много, да, очень много работы!

29 апреля траление закончилось, путь судам в Петроградский порт был открыт. Лев Михайлович предложил И. К. Кожанову провести на Неве парад тральщиков. «Надо бы поднять настроение у военморов, показать петроградцам, что жив Балтфлот!» — убеждал он начальника Морских сил Балтийского моря — так именуется он с 15 апреля. И вот 2 мая на Неве выстроились украшенные флагами расцвечивания тральщики. Наморси вместе с членом РВС и начштаба обходит на катере корабли, поздравляет с началом летней кампании, вручает отличившимся награды — серебряные часы. Праздник, но Иван Константинович грустен. «На днях простимся, начштаба, — говорит он. — Поеду в Москву к Немитцу за новым назначением. Какой из меня комфлот? Командовал стрелковой дивизией, хотя и называвшейся морской, даже Гардемаринские классы не успел закончить». Лев Михайлович сочувствует, ему нравится этот спокойный, уверенный в себе человек, нравится его постоянный интерес ко всему флотскому, его живой ум. «Вы еще так молоды, Иван Константинович! Вам ли горевать? Будете учиться, и наше поколение еще уступит вам место на мостике флота», — успокаивает он Кожанова. И точно знает будущее: Кожанов окончит Военно-морскую академию, пройдет стажировку на Балтике в должности начштаба флота, а потом, с лета 1931 года, возглавит Морские силы Черного моря. До октября тридцать седьмого…

6 мая 1921 года в должность начальника Морских сил Балтийского моря вступил М. В. Викторов. Он моложе Льва Михайловича на десять лет — Морской корпус окончил в 1913 году, в годы мировой войны учился в Минном и Штурманском классах, был старшим штурманом па линкоре «Гражданин», бывшем «Цесаревиче», командовал эсминцем «Всадник». Уходя с «Андрея Первозванного» в начальники штаба действующего отряда, Галлер именно ему сдал командование линкором. А в дни мятежа Викторов уже был командиром линкора «Гангут». В первые дни мятежа Галлер вместе с ним обходил корабль. И вот Викторов наморси…

В первый же день, после утреннего доклада, Викторов внимательно смотрит на Галлера, спрашивает: «Лев Михайлович, я человек прямой и вопрос задаю прямо: вы не обижены, оказавшись у меня начштаба? Поверьте, я в том неповинен…» «Михаил Владимирович, рад вашему назначению и желаю успеха. Служу флоту и России, и буду служить там, где сочтут меня полезным. Постараюсь помогать вам всем, чем возможно…» Так они объяснились и до 1924 года, когда Викторов ушел командовать Морскими силами Черного моря, прекрасно работали вместе, понимали друг друга с полуслова. Викторов вскоре убедился, что ему повезло: Галлер отличный начштаба, во всех флотских вопросах эрудит и лишен каких-либо амбиций. Служба для него — все. В Петроград к сестрам отбывает раз в месяц, да и то после неоднократных напоминаний о необходимости отдохнуть.

Тяжел был 1921 год для балтийцев. Регулярно выходили в море лишь тральщики, очищая от мин фарватеры, ликвидируя старые минные заграждения на подходах к острову Котлин, губам Лужской и Копорской. На остальных же кораблях, составлявших мощь флота, — линкорах и крейсерах, эсминцах и подводных лодках, недвижно стоявших в Петрограде и Кронштадте, прежде всего требовалось решить кадровые вопросы. Все военморы — командный состав, краснофлотцы и старшины проходили «фильтрацию». Первоначально планомерный и спокойный ее ход был неожиданно прерван. 20–22 августа 1921 года ВЧК провела в Петрограде и Кронштадте внезапные массовые аресты бывших офицеров и военных чиновников, служивших в Красном Флоте. Из общей численности в 977 человек было арестовано более половины. В декабре 1921 года более двухсот заключенных выпустили из тюрем и «раскассировали под наблюдение ВЧК» по городам страны, в числе которых были и Иркутск, и Самарканд. Но основная масса продолжала находиться в тюрьмах. Так, только в Новгороде в «исправдоме» сидели 350 человек… К концу 1922 года были пересмотрены дела 283 заключенных. Они вышли на свободу, но служить на кораблях в Морских Силах Республики разрешили только 103 бывшим офицерам. В тюрьме после декабря 1922 года осталось 60 человек, по делу которых ВЧК продолжала следствие…

По результатам работы «фильтрационной» комиссии в Кронштадте были отправлены в ВЧК в Петроград 63 военмора. Хранящийся в архиве акт свидетельствует об изъятии у арестованных казенных часов, ключей от кают и от ящиков хронометров, призм Белля, с помощью которых контролируется соблюдение заданной дистанции при совместном плавании… Среди 63-х командиры дивизионов кораблей и командиры эсминцев, штурманы, инженер-механики и завхозы, как теперь именовались на кораблях ревизоры. Узнав об этих арестах, Галлер зашел в каюту к члену РВС и начальнику политотдела Балтфлота П. И. Куркову: «Петр Иванович, вы знаете, конечно, арестованы Ралль и командир 1-го дивизиона эсминцев Шельтинга — честнейшие люди, многие командиры… Корабли не смогут выйти в море. За многих могу поручиться лично. Нужно добиться освобождения…»

Курков пригласил сесть, нахмурился. «Лев Михайлович, успокойся, ручаться погоди. Держу на контроле: разберутся в ЧК, кто чист — освободят. Ты же помнишь, в конце 19-го, когда Юденич наступал, адмиралы Бахирев и Развозов в заговоре участвовали? Участвовали. И кто-то из них морским министром быть собирался, кто-то Балтфлотом командовать. Командиры линкоров, командный состав в Кронштадте во время мятежа изменили? Изменили… Вот и проверить нужно. А про Ралля, про Шельтингу и еще многих и сам знаю: напрасно их взяли. И добьюсь, что они к нам вернутся…»

Лев Михайлович знал, таким комиссарам-политработникам, как Курков, Зуев, следует доверять, слово они держат, говорят всегда начистоту. Курков сделает все, что может.

Курков действительно слов на ветер не бросал: и в самом деле большинство военморов, арестованных 3 августа, из ЧК на флот вернулись. Но не так-то легко было им восстановить в себе прежнюю уверенность, прежнюю требовательность к подчиненным. Некоторых со временем приходилось переводить служить на берег — в училища, академию…

Понимали невозможность держать командный состав из «бывших» под постоянной угрозой ареста и Викторов, и Курков, и второй член РВС Ф. С. Аверичкин. После необоснованного ареста чекистами в декабре 1921 года в Петрограде представителя РВС Балтфлота Викторов и Курков направили протесты Мессингу — представителю ВЧК при Петроградском военном округе. Реввоенсовет в подобных действиях, писали они, «усматривает ненормально-болезненное явление». Твердая позиция Реввоенсовета позволила в какой-то мере покончить с тревожным настроением командного состава. И Галлер не ослаблял, да даже повышал требовательность штаба к кораблям и штабам соединений. «Больше работы — меньше дурных мыслей» — так говаривал в свое время ему отец.

После массовых арестов осенью 1921 года нелегко было командованию Морских сил Балтийского моря налаживать систему управления, организацию боевой подготовки и учебу кадров. Вдобавок летом 1921 года из Морских Сил Республики были выведены береговая оборона, морская авиация, командные учебные заведения. Это был явный знак недоверия к флоту. Но Л. М. Галлер был уверен, что это дело временное — жизнь все поставит на свои места.

Пока же начальник штаба Галлер разрабатывал новую схему организации Морских сил Балтийского моря. Он пришел к выводу, что при резко уменьшившемся корабельном составе нет нужды в делении на дивизии. В разработанном им проекте эсминцы и подводные лодки объединялись в отдельные дивизионы, тральщики составляли отряд траления. Причем в состав дивизионов входили лишь эсминцы «новики», лодки типа «Барс» — самые новые и лучшие по боевым качествам корабли. Эсминцы-угольщики старых типов Галлер планировал передать учебному отряду и отряду пограничной охраны Ладожского озера. Свои предложения Галлер подверг тщательной проверке и обсуждению с командирами соединений. Начальник Минной дивизии Георгий Георгиевич Виноградский и начальник дивизии подводных лодок Яков Константинович Зубарев целиком его поддержали. Летом 21-го года, однако, предложения эти наморси Викторовым приняты не были, реорганизацию флота провели лишь следующим летом. Но предложения начштаба по организации боевой подготовки флота, разработанные им планы по оперативной части и организационно-мобилизационным мероприятиям на случай войны возражений не встретили. И Лев Михайлович развернул работу практически с нуля, чтобы не торопясь, самым тщательным образом подготовить флот к кампании 1922 года. Трудился не считаясь со временем, редко покидая штабной корабль «Кречет».

Викторов и Галлер чувствовали: в Москве обозначился серьезный поворот к пониманию необходимости восстановления военно-морской мощи страны. Начало было положено еще X съездом РКП (б). Завершая работу после подавления кронштадтского мятежа, съезд постановил: «…в соответствии с общим положением и материальными ресурсами Советской Республики, принять меры к возрождению и укреплению Красного военного флота». Конечно, это постановление нужно было еще наполнить жизнью, привести в действие. В столице этим предметно занимались помощник главкома всеми вооруженными силами по морским делам (помглавкомор) Э. С. Панцержанский и его заместитель начальник Морского штаба А. В. Домбровский. Льва Михайловича радовало, что именно они заняли командные посты на флоте: оба с немалым боевым опытом мировой войны, участники гражданской — Панцержанский блестяще командовал Онежской флотилией, Домбровский — дивизионом эсминцев, был в 1919 году начальником штаба Морских сил Балтморя. Но усилия командования не могли бы быть реализованы без действенной поддержки политорганов и партийных организаций флота. Трудно переоценить здесь роль комиссара Морских сил В. И. Зофа, члена партии с 1913 года. Член Реввоенсовета Морских сил Балтийского моря в 1919–1930 годах, не будучи моряком, неплохо разбирался в нуждах флота. И главное, умел выбирать высоко профессионально подготовленных консультантов, доверял советам военных специалистов.

По инициативе В. И. Зофа в начале апреля 1922 года в Москве прошло Первое Всероссийское совещание моряков-коммунистов. Л. М. Галлер знал, что Зоф в своем докладе на совещании сказал об ошибочности изъятия из состава флота береговой обороны, командных учебных заведений и авиации после кронштадтских событий, выразил надежду, что скоро с этими ошибками будет покончено. Действительно, училища и академию флоту вернули скоро, в августе, авиацию — годом спустя, но береговую оборону только в 1925 году. С января 1922 года Кронштадтская крепость, вся система фортов острова Котлин и южного берега Финского залива, была передана Петроградскому военному округу. Большой заслугой В. И. Зофа была неустанная забота о повышении авторитета Морских Сил Республики, пропаганда значения флота среди населения страны. На это он нацеливал и весь партийно-политический аппарат, начавший работать действеннее и целеустремленнее после выполнения решения X съезда РКП (б) о возвращении флоту моряков-коммунистов, занятых в советских учреждениях и народном хозяйстве. Балтфлот получил в 1921–1922 годах 697 партийцев.

Надо сказать, что Л. М. Галлер умел находить способных людей, всегда знал, на кого можно опираться. Начиная свою деятельность по воссозданию флота, он прежде всего подобрал людей для своего штаба. Отлично зная офицерский состав на Балтике, рекомендовал Викторову командиров кораблей и дивизионов, начальников штабов в командиров соединений. Пожалуй, он ни в ком не ошибся. И сам все годы, что был начальником штаба Морских сил Балтийского моря, опирался на Виноградского и Зубарева. Как и весь прочий командный плавсостав флота в те годы, они были бывшими офицерами. Г. Г. Виноградский окончил Морской корпус в 1909 году, с 1917 года командовал эсминцем. Я. К. Зубарев окончил корпус на год раньше Галлера, успел в 1912 году окончить Морскую академию, в 1916 году — класс подводного плавания, командовал с 1917 года подводной лодкой. Это были прекрасные специалисты, подлинные военные интеллигенты. В октябре 1917-го они сделали выбор раз и навсегда, решив служить Советской Республике. И делали это честно и безупречно. С их помощью выдвигались кандидатуры для назначения командирами кораблей и дивизионов, дивизионными и отрядными специалистами. А в штабе флота зимой 1921/22 года опорой Галлеру были начальник оперативного отдела Ю. Ф. Ралль, затем Н. А. Бологое и вскоре сменивший его А. В. Макаров, флагманский артиллерист В. И. Иванов — сослуживец по «Славе», начальник строевого отдела В. Н. Селянин и другие, также из бывших офицеров — отличные специалисты, все с большим или меньшим опытом войны на Балтике.

Вот с этими-то работниками штаба Л. М. Галлер и развернул подготовку к новому учебному году, начавшемуся с осени 1921-го, а затем и к летней кампании. М. В. Викторов согласился с предложенной Галлером общей концепцией становления Балтфлота к осени следующего года по этапам: первый — зимняя учеба с упором на изучение специальности, отработку боевой и повседневной организации кораблей при стоянке у стенки; с началом навигации второй этап — подготовка одиночного корабля на рейде и на выходе в море с выполнением стволиковых и калибровых артиллерийских стрельб, стрельб торпедами… И, наконец, на третьем этапе — совместное плавание в составе отряда кораблей в Финском заливе и за его пределами. Завершался год по плану Л. М. Галлера маневрами, на которых Балтфлот должен был продемонстрировать боевую выучку и способность защитить с моря Петроград.

Планы — это только планы, а нужно было запустить маховик нормальной, целенаправленной жизни флота, когда каждый день и каждый час строго регламентированы и проходят с пользой. И Галлер, проверяя корабли сам и посылая своих штабных командиров, держал руку на пульсе флотской жизни. Но лишь в самом конце 1921 года, после того как флот несколько оправился после осенних арестов командного состава, наметился какой-то позитивный сдвиг: начались регулярные занятия по тактической подготовке, наладились занятия по специальности.

С зимы 1921/22 года в Морских силах Балтийского моря постепенно начали осуществляться организационные изменения, предложенные ранее Галлером. В марте передали из Минной дивизии в учебный отряд, который принял Н. А. Болотов как командир и как комиссар (он был членом партии), 3-й дивизион из 700-тонных миноносцев постройки 1905 года, канонерские лодки «Храбрый» и «Хивинец». В Финско-ладожский отряд пограничной охраны вошли 400-тонные миноносцы, спущенные на воду в 1905 году. Минная дивизия теперь состояла всего-то из двух дивизионов, насчитывающих восемь эсминцев-«новиков». Дивизия подводных лодок имела девять субмарин, все типа «Барс». Эти две дивизии с 1 июня 1922 года стали отдельными дивизионами эсминцев и подводных лодок. Ими соответственно командовали Виноградский и Зубарев. Вместе с линкором «Марат» отдельные дивизионы составили практический отряд Морских сил Балтийского моря, т. е. отряд плавающих кораблей. Приказ об этих преобразованиях, подписанный Викторовым и Курковым, объявлял также о реорганизации дивизии траления в отряд траления и расформировании охраны водного района. После расформирования еще ряда мелких частей Морские силы Балтморя выглядели компактно и четко. И Галлер сказал своему штабу, что сейчас все стало яснее и понятнее.

В последнюю декаду июля 1922 года командование Морских сил — Викторов и Галлер вместе или по очереди выходили в море на только что закончившем ремонт «Марате». Линкор (им командовал В. В. Вонлярлярский) маневрировал, отражая учебные атаки эсминцев и подводных лодок, отрабатывал вместе с приданными силами бой на минно-артиллерийской позиции на подступах к Кронштадту или изображал «синих», идущих с запада для подавления наших фортов и обеспечения высадки десанта на побережье в районах Лужской и Копорской губ.

Виноградский и Зубарев с начала кампании переходили с одного своего корабля на другой, обучая командиров. То же делал у себя начальник отряда траления Николай Константинович Никонов, бывший старший минный офицер «Авроры» и флагманский минер бригады крейсеров в 1917 году. Ему было труднее учить своих командиров тральщиков: большинство не имело военно-морского образования, в прошлом были кондукторами или унтер-офицерами старого флота. Хорошим помощником Никонову был флаг-капитан отряда И. С. Георгиади. Благодаря его высокому профессионализму обеспечивалась точность траления и обвехования границ опасных еще в минном отношении районов.

Впервые флот начал много плавать и днем, и ночью. И хотя ночи стояли пока белые, петербургские, не обошлось и без происшествий: по вине командира эсминца «Изяслав» И. С. Исакова произошло столкновение его корабля с эсминцем «Амурец» в неогражденной части Морского канала. Командир его Н. Н. Савинов тоже мог действовать поосторожнее. Готовя проект приказа с разбором происшествия и наказанием виновных (оба эсминца пришлось ставить в док), Галлер определил Исакову выговор, а Савинову поставил на вид.

К середине сентября Морские силы Балтийского моря провели положенные артиллерийские и торпедные стрельбы, отработали одиночное и совместное плавание.

Замысел маневров и набросок их плана Лев Михайлович, никому не передоверяя, разработал сам. Интересно, что позже, в течение многих лет, в основу маневров брались разработки Галлера, сделанные в 1922 году.

Суть замысла Галлер разъяснил своему штабу так: к Ревелю подходит британская эскадра. В ее составе линейные крейсера, эсминцы и транспорта с войсками. На подходах к Лужской губе обнаружены британские мониторы, охраняемые эсминцами. Все это свидетельствует о намерении «противника» блокировать наш флот в Кронштадте, подавить форты и высадить десант для захвата юго-восточного берега Финского залива и продвижения к Петрограду. Морские силы Балтийского моря должны обнаружить подход «противника», ослабить его атаками подводных лодок, задержать продвижение к Кронштадту, поставив минные заграждения. И наконец, дать бой на минно-артиллерийской позиции, приблизительно на меридиане Шепелевского маяка. Совместными действиями «красных» — огнем линкоров, артиллерийскими и торпедными ударами эсминцев во взаимодействии с фортами Краснофлотский и Передовой враг должен быть принужден к отходу. Флот также должен помочь частям Петроградского военного округа в разгроме десанта, если таковому удастся высадиться в Лужской губе. Итак, основа решения задачи обороны Петрограда с моря — бой на минно-артиллерийской позиции.

В штабе закипела работа. Разрабатывали схему движения и маневрирования для «синих» — их изображало учебное судно «Океан», недавно введенное в строй после ремонта; планировали развертывание «красных» подлодок и «красного» действующего отряда (линкор и эсминцы), командовать которым должен был Г. Г. Виноградский.

Понятно, что концепция маневров основывалась и на наличном составе флота, и на принятых тогда теоретических посылках, т. е. на том, что, вслед за умершим в 1919 году Н. Л. Кладо, начальник Морской академии Б. Б. Жерве именовал морской доктриной. Впрочем, о сути доктрины и путях развития Красного Флота существовали разные точки зрения. Б. Б. Жерве, читавший в академии морскую стратегию, М. А. Петров, в свое время окончивший Морской корпус вместе с Галлером, служивший по оперативной части в штабе Балтфлота в годы мировой и гражданской войн и с 1919 года также преподававший в академии, полагали, что Красный Флот не может выполнять свои задачи, не имея мощных линейных сил, обеспечивающих их крейсеров и эсминцев. Но высказывались и иные мнения: Республике не по средствам нынче большие корабли, нужно оставить в строю и в дальнейшем развивать лишь легкие силы, от торпедных катеров до эсминцев, подводные лодки, минное оружие… Споры по этим кардинально важным вопросам: восстановлению кораблей и их модернизации, принципам составления кораблестроительной программы — еще были впереди. Однако с начала 1922 года «Морской сборник», воодушевленный решением IX съезда Советов о необходимости для Республики военно-морского флота, уже публиковал материалы проходившей в Морской академии дискуссии под рубрикой: «Какой РСФСР нужен флот». Началом ее послужило оглашение начальником Морского штаба А. В. Домбровским письма Э. С. Панцержанского, в котором была изложена позиция командования Морских Сил Республики на роль военного флота. Панцержанский утверждал необходимость флота для обороны морских границ, его самостоятельного значения («нельзя считать флот придатком армии»). Он предлагал отремонтировать и привести в порядок еще не устаревшие корабли, достроить те, что стоят на заводах в высокой степени готовности. Прочие же продать на слом за границу или внутри страны, а вырученные средства использовать на ремонт и достройку кораблей. Шла речь в письме и о реорганизации тыловых органов — оставить лишь действительно необходимые, остальные сократить; о развертывании подготовки новых кадров — командных в училищах и академии, «некомандных» в школах учебных отрядов.

Галлер слушал некоторые выступления в академии. Он полагал дискуссию полезной: впервые после установления Советской власти широко обсуждалось, каким быть флоту. Но видел и ее излишнюю теоретическую условность; этим особенно отличались выступления Б. Б. Жерве и М. А. Петрова, а также и некоторых других участников дискуссии. Так, преподаватель академии А. А. Тошаков даже ставил вопрос о том, что Балтийский флот должен встретить силы врага в Бельтах и Зунде, не допустить прохода сил Антанты в Балтийское море. Выступать на дискуссии Лев Михайлович не стал, несмотря на уговоры Жерве и Петрова, — весьма признателен, но, как человек больше практический, должен заниматься боевой подготовкой команд и техническим состоянием имеющихся кораблей.

Лев Михайлович с самого начала занял позицию реалистическую: использовать те силы, что есть, восстанавливать все корабли, которые по своим тактико-техническим элементам еще не устарели, могут быть использованы для активной обороны морских рубежей. Он исходил из понимания слабости флота на Балтике, не говоря уже о практическом его отсутствии как реальной боевой силы на других театрах. Вот поэтому Галлер и планировал предстоящие маневры как бой на минно-артиллерийской позиции против превосходящих корабельных сил противника. Вести его должны были наши линкоры, крейсера, эсминцы и подводные лодки в районе к востоку от острова Сескар во взаимодействии с Кронштадтской крепостью.

План маневров был рассмотрен Реввоенсоветом Морских сил Балтийского моря, согласован с Петроградским военным округом и утвержден Э. С. Панцержанским, который 24 сентября, накануне маневров, прибыл в Кронштадт. В тот же день вышли на позиции подводные лодки «Волк», «Змея», «Рысь», «Леопард» и «Ерш», проследовал на запад отряд, обозначающий «синих», — учебное судно «Океан» и минный заградитель «Волхов». Утром 25 сентября «синие» начнут движение от острова Гогланд к советским берегам… И в то же утро вышел с Большого Кронштадтского рейда отряд «красных». Вперед ушли эсминцы Виноградского, чтобы от маяка Шепелевский развернуться завесой для поиска «противника». Вслед за концевым эсминцем «Гарибальди» (бывший «Лейтенант Ильин») двинулся и «Марат». Лев Михайлович стоял на ходовом мостике вместе с Панцержанским и Викторовым. В предшествующие маневрам дни он почти не спал, устал предельно. Но зато теперь был доволен! снялись с якоря вовремя и организованно, на запад, как планировалось, пролетели два «гидро» на воздушную разведку, подводные лодки уже донесли по радио о занятии позиций. Да и вообще хорошо в море! Хорошо и видеть результат, пусть самый малый, первый, долгой в нелегкой работы. Ведь пришлось практически своими силами готовить корабли к кампании, спешно обучать начавших поступать в мае учеников из военморов-комсомольцев.

Трое суток длились маневры. «Марат» вел артиллерийский «бой» с линейными крейсерами «синих», эсминцы дружно атаковали врага, бомбовые удары с воздуха наносили «гидро», выходили в атаки подводные лодки… За все время ни одной неисправности, которая вывела бы корабли или их оружие из строя. Успешно прошли артиллерийские и торпедные стрельбы. Продемонстрировали также умелое взаимодействие линкор и эсминцы с фортами Кронштадтской крепости в «бою» с кораблями «синих» и при высадке и отражении десанта «синих» же на побережье Лужской губы. Правда, из-за того что Петроградский военный округ согласился участвовать в маневрах лишь условно, десант обозначили свозом с «Океана» на шлюпках двух рот машинной школы. Что ж, сделали все, что могли…

Э. С. Панцержанский был доволен: флот показал, что на Балтике у РСФСР есть реальная морская сила. Произвели маневры впечатление и на прибывшего на «Марат» командующего Петроградским военным округом В. М. Гиттиса. Бывший полковник, проведший всю мировую войну на фронте, в гражданскую войну командовавший армиями и Кавказским фронтом, живо интересовался боевыми возможностями флота при взаимодействии с Красной Армией на приморском фланге. Галлер не жалел времени, чтобы убедить Гиттиса в его важности. «Упустил, Лев Михайлович, — признался он. — На будущий год спланируем высадку десанта, выделю минимум полк, проиграем и отражение десанта. Обещаю, штаб округа установит с вашим штабом самую тесную связь…»

Итак, успех. Но следует непременно отметить, что достижения Морских сил Балтийского моря в кампанию 1922 года во многом определили взаимопонимание М. В. Викторова и Л. М. Галлера с членами Реввоенсовета П. И. Курковым и Ф. С. Аверичкиным. Они поддерживали наморси и начштаба во всех их начинаниях, помогали силами политработников и партийных организаций налаживать крепкую воинскую дисциплину. Курков и Аверичкин высоко оцепили самоотверженную работу командования флота. Еще 20 декабря 1921 года они писали в Москву В. И. Зофу, комиссару Морских Сил Республики, что Викторов и Галлер — «специалисты, добросовестно относящиеся к делу и работающие не за страх, а за совесть, а таких специалистов в Балтийском флоте не очень много…». Там же о Галлере: «…работает нач. штаба фактически с начала кронштадтских событий и за все время прекрасно относится к делу и выполняет всю штабную работу (особенно в связи с недостающими сведущими специалистами во флоте)».

После того как в течение нескольких дней был закончен и отправлен в Москву, в Морской штаб, отчет по маневрам, Лев Михайлович наконец-то выбирается в Петроград. Катер «Марата» с высокой и тонкой, надраенной до блеска медной трубой доставляет его из Кронштадта в Неву, швартуется к пристани у Сенатской площади. Стоит чудный день, сухой и теплый, как это иногда бывает в Петрограде золотой осенью. С деревьев уже опадают желто-красные листья, они шуршат под ногами, когда Галлер проходит к Невскому Александровским садом. Как всегда, Галлер привычно окидывает взором Адмиралтейство, мощенную булыжником Дворцовую с величавой колонной. На Невском оживленно, по случаю выходного прогуливается принарядившаяся публика. В совсем еще недавно забитые досками окна магазинов нынче вставлены стекла, на витринах — давно забытое. Какие-то колбасы, окорока, свежая аппетитная зелень… Он заходит в кофейню, выпивает чашечку кофе (настоящего, ароматного и крепкого!) с вкуснейшим пирожным и даже берет коробку с собой — для сестер. И откуда все появилось, как из-под земли?!

Правильная политика — нэп… Лев Михайлович не раз беседовал на баке у фитиля с военморами. Большинство их из крестьян, безусловно довольны заменой продразверстки продналогом. Лев Михайлович вспоминает давние беседы с Белли о том, как успокоить российское крестьянство. Вот большевики и дали ему все, что нужно, — землю, теперь установили твердый налог. Дали перспективу. Зачем же мужику бунтовать? И кончились крестьянские восстания, экономика страны сразу начала набирать силу. Теперь можно залечивать раны мировой и гражданской войн. Только сегодня он прочел сводку по Петроградскому торговому порту; в этом году уже триста с лишним иностранных пароходов загрузились у нас и ушли на запад. От торговли страна богатеет…

Лев Михайлович сворачивает на Литейный. Вот и Эртелев переулок. Сестры, потеряв терпение, выглядывают из окна. Заждались, бедные… За обедом бесконечные расспросы о его делах и здоровье, рассказы о своем житье-бытье, о знакомых. Лев Михайлович улыбается в усы — все заняты, все «при деле». Потом Женя играет любимого всеми в семье Скрябина…

Гулко бьют напольные часы — внушительное сооружение, приобретенное когда-то отцом. Восемь вечера, пора собираться: в 21.00 катер будет ждать его у Сенатской площади. Лев Михайлович целует сестер («стареют…»), пытается противиться намерениям снабдить его теплым бельем и какими-то особыми сухариками, свертком с вкуснейшим пирогом — «кухеном», таким же, как пекла когда-то мать. Но все бесполезно, и, сдавшись, держа в руке саквояж, он спускается вниз по, черной лестнице (парадная закрыта уже который год), выходит на улицу, где его уже поджидает вполне приличный извозчик: еще одна примета восстановления нормальной жизни.

Часа через два Галлер на «Кречете» принимает доклад оперативного дежурного по штабу Морских сил, отдает необходимые распоряжения и спускается из рубки к себе в каюту. Он снимает тужурку, накидывает на плечи вытершуюся меховую безрукавку, которая сопровождает его по кораблям начиная с мичманских времен, достает виолончель. Услышав знакомые звуки галлеровского инструмента, оперативный улыбается: начштаба любят и уважают, хотя иногда посмеиваются над невинным чудачеством. Надо же, говорят, всю жизнь таскает по каютам виолончель… А Лев Михайлович, поиграв, садится за стол, придвигает поближе англо-русский словарь и открывает «Большой флот. 1914–1916» адмирала Джеллико. Эту книгу о мировой войне на море ему прислал Е. А. Беренс, командированный по каким-то делам в Лондон. Опыт войны Галлер изучает постоянно, не пропуская ни одной работы, выходящей за рубежом…

 

Возрождение

В октябре 1922 года съезд РКСМ постановил: «принять шефство над Красным Флотом Республики». По всей стране комсомол проводил митинги и собрания, пропагандируя флот, привлекая к нему внимание трудящихся и особенно молодежи. И вскоре, уже в конце года, в учебные отряды и училища Красного Флота пришли тысячи полных энтузиазма добровольцев-комсомольцев.

Галлер внимательно присматривался к этому совершенно для него новому по самой своей сути добровольному пополнению. Военморы-комсомольцы не походили ни на довоенных новобранцев, ни на мобилизованных в годы мировой войны. Это были преданные Советской власти, сознательные грамотные люди, стремящиеся как можно быстрее и лучше овладеть флотскими специальностями. Они резко отличались и от призывников 1918 года, часть которых поддалась эсеровской агитации и даже выступила против «большевиков-комиссаров», а в марте 1921 года оказалась в рядах кронштадтских мятежников. О лучшем пополнении для флота, чем комсомольцы, нельзя было и мечтать. В этом Галлер был убежден, в этом убеждал и некоторых командиров из бывших офицеров, которым молодежь казалась излишне «настырной».

«Важно понять, что нужно не только приказывать, но и объяснять команде, разумеется когда позволяет обстановка, цель работ или занятий, похода или боевого упражнения. Нужно больше быть с людьми в часы отдыха, не увиливать от собраний…» — учил Лев Михайлович командный состав. Он всеми силами боролся против пренебрежительного, высокомерного отношения некоторых командиров к команде, к комиссарам, уровень образования, культуры которых в те годы часто был невысок.

Морские силы вступили в новый этап своего развития. И начштаба военмор Галлер работал, чтобы закрепить успехи кампании 1922 года, пойти дальше в поднятии мощи Красного Флота, его восстановлении. Он уделял много внимания учебному отряду, чем мог помогал Н. А. Бологову — его начальнику и комиссару, требуя так поставить дело, чтобы к началу кампании на корабли пришло пополнение специалистов-военморов. Не раз проверял начштаба ход ремонта на учебном судне «Комсомолец» (бывший «Океан»), лишь в ноябре, после похода с новым пополнением в район Кильской бухты, завершившем кампанию. Планируя мероприятия на 1923 год, он обстоятельно беседовал с начальниками отдельных дивизионов Г. Г. Виноградским и Я. К. Зубаревым, командирами кораблей. Корабли их дивизионов с 1923 года получили новые названия. Эсминцы «новики», на которых зимой часто бывал начштаба, отныне носили имена основоположников марксизма или, как тогда говорили, вождей.

Несколько раз побывал Галлер и на подлодках, зимовавших на Неве. Он приходил неожиданно, вместе с выбегавшим по звонку вахтенного дежурным по лодке спускался по вертикальному трапу в центральный пост, проходил корабль от носа до кормы, проверяя порядок и чистоту. Каждый раз его поражало отсутствие отсеков — не мог привыкнуть. Удивительно странный проект создал все же Иван Григорьевич Бубнов! Всем хороши лодки типа «Барс», но безотсечные, в случае повреждения прочного корпуса никаких шансов на спасение… Нет, при новом проектировании следует разделить прочный корпус на несколько герметичных отсеков, позаботиться о способах и устройствах для спасения команды.

С лодки Галлер уходил обычно уже с Зубаревым — начдива вызывали сразу же со стоящей рядом плавбазы «Смольный», на которой размещались команды дивизиона. Вместе они шли на плавбазу, чтобы согреться стаканом крепкого чая в каюте. Каждый раз Галлер и Зубарев обсуждали последние книжки по тактике подводных лодок — переводные, изданные у нас. Позже, в начале тридцатых годов, Галлер говорил В. А. Белли, что Зубарев — «подводная энциклопедия», беседы с ним дают очень много. «Я, Владимир Александрович, возможно, обладаю малым воображением: все должен постичь досконально собственным опытом. На линкорах, крейсерах и эсминцах ходил, поэтому все знаю. На подлодках — раза два, уже начальством. А так корабль, его возможности не познаешь. Вот Зубарев и был моим лучшим советчиком по своей части…»

Так, в хлопотах, в трудах, прошла зима. Успешно провели в январе Неделю Красного Флота по всей стране. Воздушный флот Балтийского моря получил первые 4 гидросамолета эскадрильи «Красный Балтиец», построенные на собранные военморами деньги. В феврале закончили ремонт «Авроры», и наморси Викторов уже послал в Москву ходатайство Э. С. Панцержанскому и В. И. Зофу о дальнем заграничном походе крейсера и минного заградителя «Волхов» вокруг Скандинавии в Мурманск. Рождались в штабе проекты новых уставов, наставлений и правил использования оружия и техники (Галлер сам разрабатывал их планы, писал многие разделы), в Петрограде открылось Военно-морское инженерное училище. Галлер чувствовал: флотская жизнь становилась все более интенсивной, все меньше случалось событий неожиданных, нарушающих ее ритм. Ему казалось, что все наконец-то входит в спокойное деловое русло. Он думал: впереди года три-четыре на восстановление и достройку кораблей, проектирование новых, затем развертывание кораблестроения, создание образцов вооружения. Скоро страна будет иметь на это средства. Лев Михайлович теперь все чаще думал о дальней перспективе, о будущем флота. Просматривая новые выпуски «Джен», английского справочника по военным флотам, читая изданную за рубежом военно-морскую литературу и «Морской сборник», в котором всезнающий Е. Е. Шведе из номера в номер помещал регулярные обзоры по всем флотам мира, Галлер все больше склонялся к мысли о необходимости для Красного Флота авиаматок. Ведь англичане строили авиаматки «Игл» и «Гермес», не отставали японцы и североамериканцы. Понимают: есть резон. Почему бы и нам не построить авианосцы, используя, например, недостроенные крейсера типа «Светлана» или линейные крейсера типа «Бородино»? Наконец, можно с минимумом затрат превратить в авианосец линкор «Полтава», вот уже пять лет ждущий основательного ремонта. Снять с него кормовые башни, переконструировать палубу для посадки и взлета аэропланов…

Лев Михайлович как-то поставил вопрос об авиаматках перед М. В. Викторовым. Михаил Владимирович поддержал, загорелся, направил вскоре предложение в Москву Панцержанскому. Но из Морского штаба сообщили, что средств на такие работы нет. А потом на «Полтаве» был пожар, корабль серьезно пострадал. Достроенная «Светлана» стала крейсером «Профинтерн» (позже — «Красный Крым»), а еще из двух ржавевших на Неве корпусов таких же крейсеров построили танкеры. Но эти корабли так или иначе, а служили Родине — в военном флоте или гражданском. По-другому поступили с недостроенными линейными крейсерами типа «Бородино». И много лет спустя с болью вспоминал Лев Михайлович, как проданные на металлолом «Бородино», «Кинбурн» и «Наварин» в 1923 году отбуксировали в Германию. Туда же продали крейсера «Адмирал Макаров», «Громобой» и «Россия». Линкоры «Андрей Первозванный», «Республика» и «Гражданин», оставшиеся крейсера, исключая «Аврору», и 12 миноносцев разбирались на металлолом…

1923 год прошел спокойно. Маневры, проведенные осенью, показали, что Морские силы Балтийского моря окрепли, подняли свою боевую выучку. «Аврора», которой командовал отличный моряк Л. А. Поленов, совершила несколько походов, в том числе с выходом из Финского залива в Балтику — до параллели острова Готланд. Правда, из-за ограничений по топливу отменили поход учебных кораблей вокруг Скандинавии. Значит, надо совершить его в следующем, 1924 году.

Итак, год прошел для флота хорошо, но Галлеру казалось, что страна стоит на пороге каких-то перемен. Говорили, что В. И. Ленин болеет, по слухам, непосредственного участия в государственной деятельности не принимает. Правда, газеты печатали его новые небольшие статьи. Многое в них отвечало мыслям и мироощущению Льва Михайловича. Например, по части опасности бюрократизма и борьбы с ним. Одно из проявлений, не самое важное, но заметное, — какая-то безудержная анкетная кампания. Ладно на флоте, в армии. Тут как-то можно объяснить. Но зачем анкета из 55 пунктов для поступления на работу в Публичку? Галлер был поражен, когда сестра Антонина показала ему анкету, выданную ей кадровиком библиотеки. На листах ее внизу жирным шрифтом грозно значилось: «Писать четко, ясно и точно отвечать на все вопросы». Каких только не было здесь вопросов! «Чем занимались и в качестве кого: а) до 1905 года; б) с 1905 до марта 1917 года; в) о марта 1917 года до Октябрьской революции; последняя должность; г) после Октябрьской революции до поступления в отдел (Публ. библ. — С. З.)…» Много, много всяческих вопросов, слишком много. Совсем ненужных, почему-то пугающих людей, в том числе и бедную Тоню. Впрочем, куда несноснее проявлялся и набирал силы бюрократизм в хозяйственной деятельности, во взаимоотношениях с различными учреждениями. Льву Михайловичу даже казалось, что бумаг теперь приходится писать больше, чем до революции…

С августа 1923 года действовал новый состав Реввоенсовета СССР, в который вошел М. В. Фрунзе. О Фрунзе очень тепло говорил Галлеру Э. С. Панцержанский, знавший его по совместной работе в 1920–1921 годах. Фрунзе тогда командовал войсками Украины и Крыма, а Панцержанский был его помощником по морской части и начальником Морских сил Черного и Азойского морей. И Галлер, прочитав приказ о составе Реввоенсовета СССР, подумал, что включение в него М. В, Фрунзе на пользу: будет через кого решать кардинальные проблемы флота.

1924 год начался с тяжелой утраты. Приказ Реввоенсовета СССР № 39 от 22 января 1924 года известил Красную Армию и Красный Флот о скоропостижной кончине вождя — Владимира Ильича Ленина. Галлер ощутил смерть Ленина и как личную потерю. В. А. Белли вспоминал, что Лев Михайлович говорил именно так, сам удивляясь этому, в сущности, инстинктивному чувству. Ведь он никогда не встречался с Лениным. И все же понял тогда, что от штурвала государства отошел рулевой, которого трудно заменить. Ушел, лишь начав гигантское дело построения новой России. Этот разговор был, вспоминал Белли, в 1927 или 1928 году, когда Троцкий уже потерял все свои посты. И Галлер, изменив обычной сдержанности, сказал ему, что боялся, как бы Ленина не заменил Троцкий. В Троцкого веры у Галлера не было: наркомвоенмор, который ни разу не попытался выйти в поход на боевом корабле, вникнуть по-настоящему в жизнь флота, продавший на слом недостроенные линейные крейсера! Правда, он не раз говорил и писал о значении флота, но очень обще, неконкретно. Его статья «Перспективы и задачи военного строительства», напечатанная в 1923 году в «Морском сборнике», была тому примером — общие слова. А когда было Троцкому заниматься армией и флотом, если конец 1923 года прошел в дискуссии в связи с его письмом к партии, содержащим критику перерождающегося партийного аппарата? Сущность этой дискуссии, значение поднятых Троцким вопросов Галлер осознал много позже.

Председателем Совнаркома стал А. И. Рыков, ранее заместитель Ленина на этом посту. Галлер, как и Викторов, именно его воспринял как преемника Владимира Ильича. Рыков им импонировал: и по образованию, и по внешнему виду российский интеллигент, деловой человек, выводящий экономику страны на путь развития. С его именем и именем М. В. Фрунзе, которого Президиум ЦИК СССР 21 марта 1924 года назначил заместителем наркома по военным и морским делам и заместителем председателя Реввоенсовета СССР, Галлер связывал разработку первой пятилетней программы модернизации кораблей, развитие морской авиации и восстановление фортов Кронштадтской крепости.

Перемены в Москве не могли не занимать Галлера, но главным, разумеется, оставалась работа в штабе, которая все прибавлялась. Кампании 1924 года предстояло стать знаменательной во многом. Нужно было продолжить траление мин, отправить в дальний поход — в Мурманск и Архангельск крейсер «Аврора» и учебное судно «Комсомолец». И конечно, провести успешно кампанию: подготовить соединения к осенним маневрам, более сложным и напряженным, чем предыдущие.

Кампанию начинали 15 мая празднично — торжеством на Неве. Ниже моста Лейтенанта Шмидта ошвартовались поднявшие флаги расцвечивания эсминцы «Сталин» и «Зиновьев». Выше по реке, до Дворцового моста, стали на бочки подлодки. Под звуки оркестра «Зиновьев», принявший на борт делегацию губернского союза металлистов — шефов «Марата», направился к линкору, стоявшему на Большом Кронштадтском рейде. Еще более почетная миссия выпала «Сталину»: на эсминец прибыли представители ЦИК СССР А. С. Енукидзе и П. Г. Смидович, комиссар Морских сил В. И. Зоф. Их встречал член Реввоенсовета Балтфлота П. И. Курков.

Еще накануне на Большом Кронштадтском рейде заняли свои места линкор «Марат», крейсер «Аврора», эсминцы, канонерские лодки и тральщики, подводные лодки. Лев Михайлович стоял на мостике «Марата» рядом с Викторовым и заранее прибывшим из Москвы Э. С. Панцержанским. О многом успели они втроем переговорить за два дня. Панцержанский рассказывал об обстановке в столице, в наркомате, в своем штабе на Воздвиженке. Он был откровенен, не скрыл, что скорее всего в ближайшее время расстанется со своим постом. Причины он видел и в том, что не состоит в партии, а это, вероятно, не позволяет ввести его в Реввоенсовет СССР, и еще больше в том, что не терпит, когда к флоту относятся как к кавалерии — тоже, мол, род войск. Потихоньку отнимают и то, что есть: сокращают Морской штаб, например. Он, Панцержанский, протестует, но побеждает редко… Будь его воля, ушел бы на один из флотов. Командуя флотом, делаешь нечто реальное. В столице приходится слишком много заниматься дипломатией.

Галлер смотрел на красивое, живое лицо Панцержанского и думал: как было бы хорошо, если бы все уладилось и тот остался на посту — настоящий флагман, умен, интеллигентен, прост, хорошо говорит, прекрасно пишет. Кто его сменит? Какой это будет моряк и человек?

Со стороны Ленинграда показался эсминец — шел «Сталин» с членами ЦИК. Катер «Орлик» с Панцержанским и Викторовым направился к эсминцу, потом, взяв па борт почетных гостей, — к «Авроре». В тот день крейсеру было вручено шефское Знамя ЦИК…

Утром 16 мая эскадра вышла в море. С этого дня началась повседневная работа: рейдовые сборы в Лужской губе, походы, стрельбы, строгие проверки штаба на кораблях, учения. Летняя кампания в 1924 году проходила напряженно. Галлеру пришлось предметно заниматься подготовкой похода «Авроры» и «Комсомольца» в Мурманск и Архангельск, торопить с окончанием ремонта линкора «Парижская коммуна» — выход на испытания задерживался, а надо было успеть подготовить корабль к маневрам. К тому же в июне был переведен на Черное море М. В. Викторов, на смену ему пришел А. К. Векман. Понятно, что начштаба Галлер должен был ввести его во флотские дела. Новый наморси окончил Морской корпус двумя годами раньше Галлера, в мировую войну служил на крейсере «Адмирал Макаров» старшим артиллеристом, потом был начальником Охраны водного района (ОВР) Ботнического залива. В гражданскую Векман воевал на Волжской флотилии, после Раскольникова командовал флотилией на Каспии. На посту начальника Морских сил Черного моря в 1922 году был награжден орденом Красного Знамени. Векман и Галлер быстро поняли друг друга, работали дружно.

С середины мая флот базировался на Лужскую губу, отрабатывал стоянку на незащищенном рейде. Отсюда корабли выходили на стрельбы и маневрирование, отсюда флот в сильном тумане совершил в конце июня поход до устья Финского залива. Затем были два похода в июле: первый до Гогланда, второй до меридиана Дагерорта — маяка на эстонском острове Хийумаа. В походах эскадра отрабатывала эволюции и двухстороннее маневрирование. Галлер с полным основанием доложил наморси Векману, что линкор «Марат» и бригада эсминцев Г. Г. Виноградского, образованная с начала июля из отдельного дивизиона, готовы к действиям в открытом море. Его вывод подтвердило первое после мировой и гражданской войн четырехдневное плавание «Марата» и эсминцев в Южную Балтику в начале сентября — к берегам Польши. Несмотря на штормовую волну, основательно трепавшую эсминцы Виноградского, график похода был выдержан точно. Выполнили свою задачу и подводные лодки Зубарева, развернутые в Балтике. Они своевременно обнаружили отряд и вышли в учебные атаки на корабли. А еще через месяц свою боевую готовность флот продемонстрировал на маневрах, начавшихся 3 октября 1924 года. В них принимала участие и вступившая в строй «Парижская коммуна». «Красные» — линкоры, эсминцы и канлодки, подводные лодки, минные заградители и тральщики вели активные действия против «синего» флота в море, обороняли сескарскую позицию и подступы к Кронштадту и Ленинграду. Эсминцы «Энгельс» и «Урицкий» выпустили по шесть торпед, не потеряв ни одной. Виноградский атаковал линкоры дивизионом своих эсминцев, атаковали надводные корабли подлодки-«барсы» № 4 («Красноармеец»), № 5 («Комиссар»), № 8 («Краснофлотец») и № 9 («Рабочий»). С минных заградителей высаживали в Лужской губе десант — армейский полк…

Маневры, по оценке Панцержанского и Зофа, прошли успешно, удался и смотр флота на Большом Кронштадтском рейде. Но Галлер, как всегда, больше вел счет недостаткам: минный заградитель «9 января» чуть не столкнулся с подлодкой «Рабочий», подлодка «Красноармеец» не смогла быстро погрузиться и была «уничтожена» крейсером «синих»; по вине радистов дозорного эсминца «Троцкий» (с 1928 года — «Войков») не прошло радио об обнаружении линкоров «противника»… Обо всем этом он строго и доказательно говорил на разборе после маневров. Потом, в салоне с глазу на глаз, Векман сказал ему как бы шутя: «Напрасно, Лев Михайлович, все грехи наши выдаете при начальстве. Потом бы разобрались…» Галлер лишь упрямо склонил голову: «Простите, Александр Карлович, иначе не умею…» Он и в самом деле не умел служить как бы в двух измерениях, оставляя за некой чертой то, что может не понравиться начальству. Понимал, что это отнюдь не облегчает жизнь, но поделать с собой ничего не мог.

Поход красной эскадры в Южную Балтику политические деятели и буржуазная пресса Европы восприняли чуть ли не панически. Газеты в Польше, Германии и Швеции писали о «красной опасности» с моря, о том, что эскадре Векмана и Галлера на Балтике никто не может противостоять. Читать об этом Галлеру было приятно, но он все же завидовал Н. А. Болотову, водившему «Аврору» и «Комсомолец» вокруг Скандинавии. Как бы он хотел ощутить океанский простор, вдохнуть его соленый воздух! Но разве может начштаба позволить себе такое путешествие. Дела, дела… Приближалась зима, под руководством Галлера штаб отрабатывал план зимней обороны Котлина и фортов. Артиллерия береговой обороны и кораблей, распределенная по ответственным секторам, остановит противника, если тот попытается взять штурмом твердыню Красного Флота. За зиму надо было подготовить флот к предстоящей кампании, двинуть вперед ремонт и достройку кораблей.

В общем, дел у начштаба с окончанием одного учебного года и началом следующего стало еще больше. Но Льва Михайловича это только радовало. Флот, работа на его благо были содержанием его жизни. Здесь сознательно не употребляется обычное прилагательное — «основным». Галлер принадлежал флоту весь, без остатка. Он по-прежнему редко бывал в Ленинграде, не больше одного-двух дней в месяц. Да и визиты эти были непродолжительны: поговорит с сестрами, пройдет по лавкам букинистов на Литейном — его знали и оставляли интересную морскую книгу. Зимой ходил с сестрами в филармонию или в театр. А потом, к ночи, вернувшись в Кронштадт на борт штабного корабля, в тишину раз и навсегда установленный порядок своей каюты, просматривал газеты и журналы, раскрывал новые книги.

Нельзя сказать, что его не волновали, не интересовали события внутриполитической жизни. Но он всегда рассматривал их в преломлении к сегодняшним или будущим нуждам флота, служению которому себя отдавал.

Читая осенью 1924 года в газетах материалы развернувшейся дискуссии по статье Троцкого «Уроки Октября», Галлер видел, что наркомвоенмор вновь, как во время дискуссии осенью 1923 года, остается в явном меньшинстве. «Морской сборник» № 12 за 1924 год поместил большую статью Л. Б. Каменева «Ленинизм или троцкизм», в которой резко осуждался и сам Троцкий и его теоретические посылки. И, не вникая глубоко в суть дискуссии, Галлер сознавал, что исходное положение Троцкого о наитеснейшей связи судьбы Советской России с мировым революционным движением лишает страну перспективы в ближайшем будущем. Лев Михайлович полагал, что лишь дальнейшее движение истории покажет ход революционного процесса в Европе и в остальном мире. Сейчас же следует восстанавливать и всесторонне развивать экономику, поднимать культуру народа, укреплять вооруженные силы. По воспоминаниям В. А. Белли, и он, и Галлер в то время были, что называется, государственниками. Во имя блага Родины, ее величия, думали они, должно произойти единение всех патриотов. Они надеялись, что и круги русской эмиграции, объединившиеся вокруг издававшейся с марта 1922 года в Берлине газеты «Накануне», так называемые «сменовеховцы», признают новую Россию, пойдут на позитивное сотрудничество с партией большевиков и Советской властью. Надежды эти были подкреплены статьей А. В. Луначарского в еженедельнике «Культура и жизнь» о смене вех интеллигенцией. «…Важно сознавать, — писал нарком просвещения, — что самое ядро этих наших новых союзников состоит из наших недавних врагов, открытых, активных, беспощадных… Что же это за люди? Это патриоты. Да, это активные патриоты. Это люди, которые… горячо интересуются русской государственностью и судьбами русского народа…» Итак, единение интеллигенции внутри страны и той ее части, что волна эмиграции вынесла за пределы России, единение во имя блага ее. Бывших офицеров, служивших в Красном Флоте, в том числе и себя, Галлер и Белли также относили к интеллигенции — военной. Их единение с народом, с Советской властью берет начало с первых дней Октября. Решение Объединенного пленума ЦК и ЦКК РКП (б) в январе 1925 года о снятии Троцкого с постов председателя Реввоенсовета СССР и наркомвоенмора, назначении на них М. В. Фрунзе Галлер расценил положительно. В вооруженных силах страны, как он понимал, заканчивалась одна эпоха и начиналась другая. Шесть лет Троцкий стоял во главе Красной Армии и Красного Флота, нес непосредственную ответственность за оборону государства. Деятельность его на постах председателя Реввоенсовета и наркомвоенмора носила в основном военно-политический характер. «Чисто военные» вопросы решал, опираясь на свой штаб, главком «всех вооруженных сил» С. С. Каменев. Теперь с этим своеобразным разделением власти в военном ведомстве было покончено: пост главкома в конце 1924 года упразднили. С. С. Каменев вступил в исполнение обязанностей главного инспектора РККА, а с марта 1925 года — начальника штаба РККА. Каково же будет отношение нового наркомвоенмора к флоту? Как будут работать вместе М. В. Фрунзе и В. И. Зоф, сменивший в декабре 1924 года Э. С. Панцержанского? Галлер думал, что, может быть, назначение Зофа командующим Морскими Силами пойдет на пользу флоту. В. И. Зофа и К. А. Еремеева, бывшего члена Реввоенсовета Морских сил Балтийского моря, члена РСДРП с 1898 года, ввели в Реввоенсовет СССР. Значит, представители флота теперь есть в высшем оборонном органе государственной власти, и они смогут там отстаивать его интересы. Панцержанский же принял командование Морскими силами Черного моря, будет возрождать флот на юге, займется, как сам хотел, практическим делом. Быть может, он и доволен… А по части военно-морской — профессиональной правильности решений М. В. Фрунзе всегда может получить совет от Штаба Рабоче-Крестьянского Красного Флота и его начальника С. П. Блинова, опытного военмора, бывшего офицера, прошедшего и мировую, и гражданскую войны. И между прочим, однокашника по Морскому корпусу… Вскоре Галлер убедился, что М. В. Фрунзе намерен серьезно заниматься всем, что касается флота. Уже в феврале он побывал в Ленинграде и Кронштадте. «Летом постараюсь побывать у вас, выйти в море на кораблях — посмотрю, на что Балтфлот способен…» — сказал наркомвоенмор Векману и Куркову.

В апреле 1925 года в Ленинград прибыл коморси В. И. Зоф. Он заслушал на заседании Реввоенсовета доклады А. К. Векмана о готовности флота к началу летней кампании, Л. М. Галлера — о ходе боевой подготовки в зимний период, ремонте и достройке кораблей на заводах Ленинграда. В своем докладе Галлер от имени Реввоенсовета поставил перед новым коморси вопрос о ремонте и переоборудовании линкора «Полтава» в авиаматку. Он обосновал это предложение, проанализировав строительство авиаматок в капиталистических странах и малые возможности авиации, базирующейся на сухопутные аэродромы, по прикрытию кораблей в море от ударов противника с воздуха.

В. И. Зоф, однако, не поддержал предложения о переоборудовании «Полтавы»: «С финансами положение трудное, давайте подождем». Затем он пояснил свою позицию по единоначалию: «Комиссары в береговых частях, в которых вводится единоначалие, не должны вмешиваться в функции командиров. Комиссар как представитель партии ответствен за морально-политическое состояние личного состава, руководит всей партийно-политической работой, но не выполняет контрольных функций по отношению к командирам. Но на кораблях мы на это пойти не можем. Там пока что все остается по-старому…»

На следующий день начальник Политуправления РККА А. С. Бубнов и В. И. Зоф выступили на 8-й партконференции Балтфлота. И здесь Зоф сказал, что в ближайшее время единоначалие на кораблях вводиться не будет. Как известно, повсеместно оно было введено на кораблях лишь в 1933 году.

Некоторое время спустя Г. Г. Виноградский в разговоре с Галлером обронил: «Что, Лев Михайлович, не доверяют нам? Единоначалие-то только на берегу. Корабельным доверия нет…» Галлер знал, что политуправление тщательно следит за становлением краскомов — командиров-выпускников из командного и инженерного училищ, куда, как правило, принимали тех, у кого в анкете на вопрос «сословие или происхождение до революции» ответ был «из рабочих» или «из крестьян». Первый выпуск Училище командного состава флота дало в 1922 году, краскомов было еще мало. Понятно, что они служили на должностях вахтенных начальников, командиров плутонгов… Лев Михайлович тепло встречал выпускников-краскомов, заботился, чтобы их хорошо принимали на кораблях, помогали быстрому становлению как профессионалов. Ему нравился энтузиазм краскомов, стремление все знать и уметь. И он помогал молодежи «схватить» корабельной практики. Адмирал В. А. Алафузов в 1962 году писал Адмиралу флота Советского Союза Н. Г. Кузнецову: «Лев Михайлович был очень доступен, и попасть к нему мог кто угодно… Будучи слушателем… училища, вместе с тремя своими товарищами просился… на „Комсомолец“, который в 1922 году первым из кораблей Балтийского флота уходил „в дальнее“, по понятию 1922 года, плавание в южную часть Балтийского моря. На нашу просьбу командир „Комсомольца“ ответил, что может взять нас только с разрешения начальника штаба флота. Мои товарищи делегировали меня в штаб флота, помещавшийся на „Кречете“. Я пошел туда не без трепета, но был очень удивлен, когда после обращения к дежурному по штабу без проволочек был направлен к начальнику штаба флота — Льву Михайловичу. Он меня узнал. Надо сказать, что после нашей практики вместе со всем курсом четверо…, в том числе и я, остались по собственному желанию на поход „Марата“ (первый в 1922 году) за счет своего отпуска. Когда я со своими тремя товарищами занимался на мостике „Марата“ прокладкой, Галлер заметил нас и с нами беседовал… Он узнал (Алафузова. — С. З.)… и сразу же дал мне и моим товарищам направление на „Комсомолец“, лично его подписал». Об этом же вспоминает и Н. Г. Кузнецов: «Доступность Галлера была всем известна. Еще будучи курсантом, я и мои товарищи иногда вместо отпуска оставались на кораблях и участвовали в учениях флота. Когда в сентябре 1924 года мы оказались в Кронштадте, Лев Михайлович легко принял нас и указал корабли, на которых мы сможем получить больше пользы».

Кампании 1925 года, полагал Галлер, надлежало двинуть вперед подготовку молодых командных кадров: для первого выпуска краскомов она была уже третьей. На основе ее опыта можно будет выдвигать краскомов на должности помощников командиров и старших специалистов эсминцев и канлодок, командиров дивизионов на линкорах и крейсерах.

Но кампания еще лишь начиналась. 3 мая отряд кораблей вышел из Кронштадта на запад. Галлер вместе с Векманом шел на «Марате». Он с удовлетворением отмечал, как четко наладил службу на линкоре Ю. Ф. Ралль, давний его знакомый, как спокойно, без суеты управлял он кораблем. А ведь мог и сгинуть осенью 1921 года… В кильватер «Марату» следовала «Парижская коммуна». Охраняемые эсминцами линкоры к вечеру прошли меридиан Гельсингфорса и лишь ночью к западу от Ревеля повернули на обратный курс. В течение дня, до возвращения в Кронштадт, на отряд выходили в учебные атаки подводные лодки, гидросамолеты. Так с первых дней кампании без всякой раскачки началась организованная штабом флота интенсивная боевая учеба.

В Кронштадте у Галлера взял интервью корреспондент журнала «Красный флот». «Первый в 1925 году поход оставил… чувство полного удовлетворения, — сказал начштаба. — Он показал, что зимнее время проведено не даром». В те же дни финская газета писала: «В морских кругах считают достойным внимания, что русский флот так рано готов к плаванию и уже начал летнюю кампанию… Знаменательно, что весь флот был в море…». Да, Красный Флот на Балтике стал силой! Это поняли в столицах Европы. Не желанием ли продемонстрировать противостояние ей были многочисленные визиты летом 1925 года иностранных кораблей в порты Финляндии? В них побывали эскадры и отряды кораблей военных флотов Англии, Италии, Германии, Голландии.

Возросшую мощь Балтфлота показал так называемый «большой поход» — под этим наименованием вошел он в историю Советского ВМФ.

19 июня в Ленинград прибыли М. В. Фрунзе и коморси В. И. Зоф. На эсминце «Зиновьев» (с конца 1928 года — «Артем») пришли они в Лужскую губу. Здесь стояли на рейде корабли флота. Векман, Галлер и Курков встречали высшее командование на юте «Марата». Утром 20 июня после подъема флага линкоры и эсминцы снялись с якоря, поход начался.

С командой «По местам стоять, с якоря сниматься» Фрунзе вместе с Векманом и Зофом поднялся на ходовой мостик линкора. Здесь их встретил Галлер, доложивший, что все идет по плану. И в самом деле, над кораблями прошли гидросамолеты, чтобы вести разведку по курсу эскадры, над Лужской губой барражировали истребители, тральщики уже ушли далеко от места стоянки, проверяя фарватер.

Пока линкор снимался с якоря и занимали свое место в строю корабли, нарком, не желая мешать, не задавал никаких вопросов. Но вот отряд лег на курс. Впереди линкоров и по бортам шли эсминцы, строго удерживаясь на положенных курсовых углах и дистанциях. Увидев, что напряжение на мостике спало, Фрунзе сказал: «Товарищ Векман командует своей эскадрой, товарищ Ралль — линкором, а товарищ Галлер, по-моему, сейчас не занят», — и нарком попросил Льва Михайловича провести его по кораблю. Они осмотрели центральный пост, много времени провели во второй башне главного калибра. Фрунзе показали, как заряжаются орудия, как будет вести огонь башня, если прекратится подача электроэнергии. Они спустились в кочегарку, затем прошли в машинное отделение. И всюду Фрунзе беседовал с людьми. Он обладал искусством общения: военморы говорили с ним свободно, не стесняясь, откровенно. Все остальное время похода, лишь немного отдыхая, Фрунзе продолжал осмотр корабля, интересуясь и его устройством, и организацией использования артиллерии различных калибров.

Отряд прошел в Южную Балтику, миновал, оставив к югу, остров Борнхольм, проливом Фемарн-бельт проследовал в Кильскую бухту. Здесь, в нейтральных водах, близ датского острова Лангеланд, корабли стали на якорь. С ходового мостика Фрунзе смотрел, как эсминцы выполняли маневр постановки на якорь все вдруг. «Здорово!» — сказал он. Нарком был восхищен отличной морской выучкой балтийцев.

Стемнело, на кораблях зажглись якорные огни. Галлер, поработав с донесениями с кораблей, установив очередность подхода к кораблям танкера с мазутом и водолея, поднялся на мостик. Он вспомнил, как в 1911 году вот так же, как сейчас, стоял на мостике «Славы» и смотрел на Кильскую бухту, заполненную мощным германским флотом. Ныне у Германии флот совсем несилен, шведский, пожалуй, помощнее. А первенство на Балтике у Красного Флота: два линкора-дредноута, третий, «Гангут», тоже вскоре войдет в строй. На Балтике им никто противостоять не может. Но у немцев судостроение высокого класса. Изменится политическая обстановка в Европе, и Германия за несколько лет восстановит свою мощь на море. Надо скорее приступать к новому военному кораблестроению и в Советской России. Ведь год-два, и все недостроенные корабли вступят в строй, закончат капитальный ремонт «новики», что стоят у причалов ленинградских заводов. Резерв пополнения флота будет исчерпан.

О новом кораблестроении говорили на мостике «Марата» уже на обратном пути, после того как Фрунзе во время якорной стоянки выступил на «Марате» и «Парижской коммуне» с докладами о международном положении. Нарком хотел в непринужденной беседе с командованием флота прояснить для себя нужды Морских Сил, поспорить о том, какой флот нужен стране. И Векман, и Галлер говорили о необходимости комплексного развития флота. В разумных пропорциях в нем должны быть крупные надводные корабли и легкие силы — минные, или, как сейчас говорят, торпедные катера, подводные лодки. Флоту безусловно нужна авиация — разведчики, истребители и бомбовозы. И специальные корабли — носители самолетов — авиаматки. Галлер добавил, что за рубежом проводят опыты с воздушными торпедоносцами, дело интересное и перспективное. Сказал Лев Михайлович и о том, что рано сбрасывать со счетов крупные артиллерийские корабли-линкоры. Пока что они основа всех флотов мира. И наших линкоров остерегаются на Балтике; в случае войны без их мощи флоту не подавить береговые батареи врага, а значит, и не пробиться к устью Финского залива, без поддержки их 305-миллиметрового калибра не помочь Красной Армии на приморском фланге… Михаил Васильевич слушал внимательно, переспрашивал, уточнял, что-то заносил в записную книжку, вынимая ее из большого накладного кармана френча.

Отряд подошел к устью Финского залива, пройдя вдоль побережья Германии и Польши, Литвы, Латвии и Эстонии. После ночной стоянки у острова Оденсхольм (Осмуссар) отряд двинулся к Кронштадту. На рассвете 27 июня, оставив за кормой 1732 мили, корабли стали на якорь на Большом Кронштадтском рейде. Фрунзе обошел выстроенную на юте команду «Марата», простился, высоко оценив достигнутое балтийцами за семидневный поход. Вскоре после похода М. В. Фрунзе писал: «…мы строим и построим сильный Балтийский флот. Ядро его у нас уже есть. Наша походная эскадра — неплохое начало. Республика позаботится, чтобы это начало увенчалось еще лучшим концом».

Галлер многого ждал от наркома Фрунзе. Он считал, что страна имеет теперь мыслящего военного лидера, понимающего нужды армии и флота, видящего перспективы их развития. Но случилось непоправимое: 31 октября 1925 года председатель Реввоенсовета СССР и нарком-военмор М. В. Фрунзе скончался после сделанной ему операции. Это случилось уже после того, как в августе линкоры и эсминцы совершили на больших скоростях тысячемильный поход по Балтийскому морю от Кронштадта до Данцигской бухты; после того, как в конце сентября были успешно проведены маневры и флот еще раз вышел за пределы Финского залива. Надводные корабли, подводные лодки балтийцев (четыре лодки ходили в Кильскую бухту!) учились плавать и вести боевые действия в отрыве от баз, высоко подняли свою боеготовность.

О смерти Фрунзе Лев Михайлович узнал в Ленинграде, в Военно-морской академии. С 6 октября 1925 года по 15 апреля 1926 года он занимался на Курсах усовершенствования высшего командного состава (КУВНАС) при академии. Странно было каждый день после занятий приходить домой, обедать с сестрами в гостиной, вести неторопливую беседу, зная, что до утра ты свободен и никаких неожиданных дел возникнуть не может. Вечером, если не шел на концерт в филармонию, Лев Михайлович отправлялся на прогулку. Проходил на Васильевский остров по Дворцовому мосту, от Академии художеств, любовался уже плохо видной в сумерках перспективой невских набережных… Однажды он дошел до Никольской церкви, постоял у памятника экипажу броненосца, погибшего в сражении при Цусиме. Потом зашел в храм. Лев Михайлович задумался, внимая красивому речитативу священника. И вдруг он увидел олеандр: тот самый, что «Слава» доставила из Италии в подарок царице. Господи, сколько смертоносных бурь пронеслось над Россией, над бывшей ее столицей, а прекрасный цветок жил. Он подумал: где-то там, далеко, Надя. От нее нет писем. Значит, все — забыла, как-то устроила свою жизнь. Пусть будет счастлива, только этого он ей желает. И так же хороша, как эта вечная азалия… Скорей бы снова на флот, в водоворот дел, не дающих времени на грустные мысли о личном, запрятанном глубоко…

В эти полгода учебы Лев Михайлович много читал. Ему хотелось понять, как будет развиваться страна. С интересом познакомился с докладом А. И. Рыкова на XIV партконференции. Ему нравилось в докладе уважение к хозяйственному мужику, утверждение, что «нет никакой надобности ставить административные препоны развитию производительных сил деревни», что «вместо административного зажима должно действовать хозяйственное соревнование», а также намерение «всемерно укреплять массовую кооперацию». Это была линия нэпа, линия Ленина, так понимал Лев Михайлович, и она несла успех. Правда, и А. И. Рыкову, и Н. И. Бухарину приходилось отстаивать крестьянство от других деятелей партии, защищать его от желающих прижать деревню налогами, силой отнять хлеб. Это было бы ужасно — Лев Михайлович прекрасно помнил голодные годы гражданской и продразверстки, гибель сотен тысяч людей в Поволжье… И он был целиком согласен с выступлением Бухарина на той же партконференции. «Это не ставка на кулака, — говорил Бухарин, — а ликвидация такой системы, которая была раньше в городах, когда все магазины были в наших руках, когда на каждом из них было написано: „Пролетарии всех стран, соединяйтесь!“, но когда в этих магазинах ничего не было, ничего нельзя было купить и нечего было кушать».

Да, страна восстанавливала хозяйство, богатела, продавая сельскохозяйственное сырье, как и до мировой войны, получала возможность покупать в Европе и Америке машины для обновления и развития индустрии. С восторгом воспринял Галлер и решения состоявшегося в декабре 1925 года XIV съезда партии об ускорении индустриализации страны. Страна построит новые современные заводы, у нее будет вдоволь стали и станков. Значит, будет и мощный флот! Лев Михайлович считал, что программа индустриализации делает реальной и осуществление программы военного кораблестроения.

Это было замечательно. И он как должное воспринял перемены в партийном руководстве в Ленинграде: Зиновьев, возглавлявший с 1918 года петроградских, а потом ленинградских коммунистов, был снят со своих постов. Что ж, правильно снят; газеты писали, что он против индустриализации. Первым секретарем Ленинградского обкома партии стал С. М. Киров.

Еще в 1923 году в аттестации Л. М. Галлера было записано: «Корректен, исполнителен, работоспособен. Прекрасный командир. Пользуется авторитетом. Заслуживает повышения и самостоятельной работы. Политически вполне надежен. Выдвинут на должность наморси и представлен к награде». Еще более высокую оценку давала ему аттестация 1924 года, подписанная Бекманом и Курковым: «Энергичный, инициативный, хороший администратор. Прекрасно ориентируется в обстановке. Скромен, дисциплинирован. Работает, не считаясь со временем, на совесть. Пользуется исключительным авторитетом и уважением у начальников и подчиненных. Вежлив и ровен, активен в общественной работе. Аттестуется на наморси». Однако после окончания академических курсов Галлер не стал командовать флотом, был вновь назначен начальником штаба Морских сил Балтморя. Это было в апреле 1926 года, в те же дни, когда на смену А. К. Векману пришел М. В. Викторов. Лев Михайлович обижен не был. Главное, он снова на флоте.

Тот 1926 год позже Галлер вспоминал, как время спокойное. Обстановка на флоте была деловая. Он сразу же втянулся в работу — ее было выше головы, многое за месяцы его отсутствия казалось ему упущенным, сделанным «не так», как следовало бы.

15 мая отпраздновали День Красного Флота, а в конце месяца корабли перешли в Лужскую губу. Началась боевая учеба. Это было то, что так любил Лев Михайлович. Он выходил в море на «Марате» и «Парижской коммуне», добиваясь умелого взаимодействия бригад линкоров и эсминцев между собой, с бригадой тральщиков, с авиацией и Кронштадтской крепостью, с 1925 года вновь наконец-то перешедшей в прямое подчинение флоту. Потом пошли различные учения, состязательные стрельбы. И все подлежало контролю и всестороннему анализу, нелицеприятному разбору с участниками.

Следил Л. М. Галлер и за ходовыми испытаниями линкора «Октябрьская революция», бывшего «Гангута», начавшимися в конце июня. 23 июля Викторов и Галлер поставили свои подписи под приказом о вступлении линкора в кампанию. В августе же флоту учинил строгую проверку инспектор РККА и член Реввоенсовета СССР С. С. Каменев. 10 августа линкоры и эсминцы вышли в поход в Балтийское море. Еще ранее развернулись на позициях подводные лодки. На «Марате» вместе с командованием флота находился С. С. Каменев. Инспекция проверила и другие соединения, Кронштадтскую крепость и учебный отряд. Заключение сделала положительное. Викторов и Киреев не скрывали радости: Балтийский флот не подкачал!

Конечно, доволен был и Лев Михайлович. Только сколько огрехов значилось в его знаменитой книжечке, куда убористым почерком заносилось все, все… Поэтому, пока командование позволяло себе чуть-чуть почивать на лаврах, пока на кораблях отдыхали после похода, Галлер и его штаб трудились над очередным «планом мероприятий по устранению недостатков». Такова уж доля штабных, ничего не поделаешь — так было, так будет. И специалисты штаба работали на совесть, зная, что Лев Михайлович все помнит, никого не обидит и каждый получит желанный отдых в Ленинграде, где уже заждались мужей и отцов.

23 августа на флоте узнали о назначении начальником Морских Сил РККА Р. А. Муклевича. В. И. Зоф возглавил правление Совторгфлота, сменив, так сказать, меч на орало. Уже 10 сентября новый наморси поднял свой флаг на «Марате», и флот вышел в большой поход. Снова уклонение от атак развернутых в Балтике подводных лодок, снова двухстороннее маневрирование с ведением артиллерийского боя и торпедными атаками эсминцев, отражение кораблями ударов бомбовозов. Галлеру понравился Муклевич: не рубит сплеча, деловит, вдумчив. Хорошо, что досконально знает авиацию — почти два года был помощником начальника Военно-воздушных сил РККА. Быть может, ему удастся двинуть вперед авиационное дело на флоте, усилить морскую авиацию, а то и вернуться к вопросу о строительстве авиаматок? Флот же ему близок, потому что Ромуальд Адамович Муклевич, член партии с 1906 года, был призван в него еще в 1912 году, тогда и окончил школу мотористов, служил унтер-офицером в Кронштадте, скромен. Вот и, оценивая флот по результатам похода, оговорился, что полноценных и всесторонних суждений об увиденном еще иметь не может, но первые впечатления у него самые благоприятные.

За походами кораблей Морских сил в Балтике внимательно следили в Европе. Немецкий журнал «Марине Рундшау» в конце 1926 года писал: «…прогресс Красного Флота очень значителен».

На этом и закончилась кампания для Балтийского флота, так как лимиты на топливо Москва неожиданно сократила. Но хотя кампанию из-за суровой зимы начали позднее, а закончили раньше, потеряв таким образом два с лишним месяца, все положенное Морские силы выполнили. Можно было начинать подводить итоги проделанной работы, готовиться к зиме 1926/27 года.

Конец двадцать шестого Льву Михайловичу запомнился радостным событием: за подписью А. И. Рыкова вышло постановление Совета Труда и Обороны по программе военного кораблестроения. Пусть число кораблей, которые надлежало построить, в ней невелико. Но это была первая такая программа при Советской власти. Программа предусматривала строительство и достройку (восстановление) кораблей в две очереди. В первую (1926–1930 годы) строились 6 подводных лодок, 8 сторожевых кораблей, 6 торпедных катеров. В это же время достраивались и восстанавливались два крейсера типа «Светлана», три эсминца «новика». Во вторую очередь (1927–1932 годы) надлежало построить еще 6 подводных лодок, 10 сторожевых кораблей, 30 торпедных катеров, восстановить линкор «Фрунзе» (бывший «Полтава») и один эсминец «новик» .

Лев Михайлович оценил постановление как переломный момент в истории отечественного флота. В Морских Силах начинался качественно новый этап. Но Галлер прекрасно понимал предстоящие трудности. Новые корабли не строили почти десятилетие, нужно найти, собрать конструкторов, способных проектировать на современном мировом уровне, нужно было обеспечить корабли современным оружием. Наконец, промышленности предстояло превратить замыслы и разработки конструкторов-инженеров в реальность — задача, казавшаяся подчас неразрешимой.

Со всеми этими проблемами Галлер вскоре столкнулся вплотную. С начала 1927 года и до 1940 года председателем постоянной комиссии по приемке кораблей от промышленности был А. К. Векман. Он сразу же привлек к ее работе Галлера. Лев Михайлович, пока до 1937 года служил на Балтике, да и позже, так или иначе неизменно участвовал в апробации проектов, в какой-то мере и в приемке головных кораблей всех типов. В этой работе он всегда принимал самое деятельное участие, полагая ее наиважнейшей.

5 марта 1927 года Галлер присутствовал при закладке на Балтийском заводе первых подводных лодок — «Декабрист», «Народоволец» и «Красногвардеец». Проектирование их началось в 1925 году, после соответствующего решения Совнаркома, принятого годом раньше. Лев Михайлович в свое время знакомился с тактико-техническим заданием на подводные лодки 1-й серии, в разработке которого принимали участие подводники Морских сил Балтморя: начальник дивизиона Я. К. Зубарев, его заместитель А. Н. Бахтин, инженер-механик дивизиона Н. А. Петров.

Лев Михайлович испытывал радостное волнение — наконец-то флот через некоторое время получит новые корабли, ведь строительство этих лодок лишь начало. Такие же чувства, наверное, испытывали прибывшие на торжество первый секретарь Ленинградского обкома С. М. Киров, Р. А. Муклевич, М. В. Викторов и Г. П. Киреев. Но еще больше значил этот день для Б. М. Малинина, А. Н. Щеглова, Э. Э. Крюгера и С. А. Базилевского, других инженеров из конструкторского бюро, в кратчайший срок разработавших закладочные чертежи первых советских подлодок. Главная их работа, однако, еще была впереди.

Закладка трех подлодок была только началом. От А. К. Векмана Галлер знал, что под руководством В. А. Никитина идет спешная работа над проектом сторожевого корабля типа «Ураган». В августе Галлер будет присутствовать при закладке и этих первенцев советского надводного кораблестроения, а в течение 1927 года ему не раз придется заниматься ходом достройки крейсера «Профинтерн» (бывшая «Светлана»), эсминцев «Карл Либкнехт» и «Рыков» (позднее — «Куйбышев»).

Церемония закладки, торжественное начало летней кампании в первых числах мая — все это были праздники. Но начштаба, разумеется, жил буднями флота. Уже в конце марта преемник М. В. Фрунзе наркомвоенмор К. Е. Ворошилов провел смотр флота, потом повторил его 16 мая, после чего эскадра из трех линкоров и бригады эсминцев ушла в поход. Снова стрельбы, учения… Начштаба Галлер работал, как всегда, много и целеустремленно. И его штабные не замечали в своем начальнике никаких перемен. Однако на душе у Льва Михайловича было беспокойно. В начале июля ожидался первый выпуск «красных академиков», заканчивавших четырехлетний курс обучения. Лев Михайлович многих знал ранее, с другими познакомился, когда был на КУВНАС и во время стажировки «академиков» на кораблях. «Красных академиков» — выходцев из рабочих и крестьян — предназначали для занятия постов высшего командного состава — для замены тех, кто пришел в Красный Флот из флота дореволюционного. Командование Красного Флота не смущало, что никто из них не имел до академии нормального военно-морского образования, не командовал кораблями. Зато все были коммунистами, все прошли суровую школу гражданской войны. Считалось, что выпускники пройдут годичную стажировку, за время которой подготовятся к занятию руководящих должностей в Морских Силах. И Галлер думал: не подходит ли время, когда ему предложат перейти на берег — преподавать, ведать каким-нибудь флотским учреждением. Сама мысль об этом была для него ужасна. Он не желал расставаться с действующим флотом, он не мог себе представить, что будет лишен повседневной связи с корабельными соединениями, что не сможет выходить в море то на одном, то на другом корабле.

Для Галлера не было тайной, что Викторов и Киреев предложили Муклевичу назначить на должность начштаба И. М. Лудри, бывшего унтер-офицера старого флота, в гражданскую комиссара Кронштадтской базы и Онежской флотилии, а после ее окончания — комиссара и начальника Морских сил Каспийского моря.

Льву Михайловичу казалось, что подготовкой к этому была и аттестация, с которой ему дали ознакомиться в конце 1926 года. Наряду с лестными словами было в ней в его адрес и неожиданное: «…недостатком является малое внимание оперативному руководству…» И хотя в конце стояло «подлежит продвижению на должность командующего», выводы по аттестации его насторожили. Но вопросов о своем будущем Галлер ни Викторову, ни Кирееву не задавал. Ни о чем не спросил он и Муклевича, прибывшего в июне вместе с наркомом Ворошиловым. Поход, во время которого высшее командование находилось на линкоре «Октябрьская революция», и осенние маневры прошли успешно. И уже в конце кампании, поздней осенью, Льва Михайловича вызвал в Москву наморси Муклевич. Беседа не была длинной. Муклевич предложил Галлеру дать согласие на командование дивизией линкоров. «На выходах в море у вас кроме линкоров будут два дивизиона эсминцев, — сказал он. — А затем, когда построим, в состав дивизии войдет дивизион сторожевиков. Таким образом, вы, Лев Михайлович, будете фактически командующим эскадрой, как когда-то Эссен. Начштаба мы найдем. А вот лучше вас командовать эскадрой не сможет никто. Соглашайтесь!»

Приказом Реввоенсовета СССР № 217 от 17 ноября 1927 года военмор Л. М. Галлер был назначен командиром дивизии линкоров Морских сил Балтийского моря.

 

Все дредноуты страны

На улице Чехова, как стал называться Эртелев переулок, у подъезда дома Льва Михайловича окружили мальчишки. Кто восхищенно считал нашивки на рукаве кителя, кто просто глазел на высокого подтянутого моряка. Один отважился, спросил: «Дяденька, правда, что вы начальник всех дредноутов?» Об этом Лев Михайлович рассказал за обедом сестрам и дорогому гостю — Владимиру Александровичу Белли, вернувшемуся в Ленинград после работы в Китае и службы в Москве в штабе коморси. С того дня Тоня, провожая брата в передней, снимая пушинку с идеально сидящего синего кителя, спрашивала: «Когда нас снова навестит начальник всех дредноутов?»

В дивизию линкоров Морских сил Балтийского моря и в самом деле входили все линкоры-дредноуты Советского Союза. Правда, существовали еще два дредноута типа «Севастополь», ранее входившие в состав российского флота. Но надежды вернуть уведенные белыми в 1920 году и ржавеющие с тех пор во французской Бизерте корабли Черноморского флота уже не оставалось. Переговоры по дипломатическим каналам не дали результатов, хотя и длились не один год. Значит, линкору «Воля» (бывший «Император Александр III») не суждено возвратиться в родной Севастополь. Восстановление же линкора «Фрунзе» все еще не было начато.

Три линкора — «Марат», «Парижская коммуна» и «Октябрьская революция» в конце 20 — начале 30-х годов составляли основу боевой мощи флота на Балтике. На каждом по 12 305-миллиметровых орудий — по три в четырех башнях, по 16 120-миллиметровых противоминного калибра, размещенных в бронированных казематах. Противоминный калибр разделялся на восемь плутонгов. Противоаэропланная артиллерия состояла из шести 75-миллиметровых и одного 47-миллиметрового орудия. В погребах линкоров хранилось внушительное число снарядов, по сто на каждое орудие главного калибра, по триста на ствол противоминного. Артиллерия линкоров могла вести бой побашенно и побатарейно или управляться централизованно, с командных пунктов. Подача снарядов из погребов, заряжание орудий и наводка башен обеспечивались работой сотен электромоторов. Громада линкора, полным водоизмещением более 26 000 тонн, могла двигаться со скоростью 22–23 узла благодаря 10 турбинам общей мощностью 42 000 лошадиных сил. Пар к ним поступал от 25 котлов, сосредоточенных в четырех котельных отделениях. Топливом служил уголь, его максимальный запас составлял 1500 тонн. При форсировании котлов на полную мощность в топки через форсунки подавалась нефть из цистерн, рассчитанных на запас в 700 тонн. Турбины, расположенные в трех машинных отделениях, вращали четыре гребных вала… Чтобы работали котлы и машины, турбодинамо вырабатывали электроэнергию, стреляли орудия, поддерживалась радиосвязь, были в строю штурманские приборы и велось наблюдение за воздухом и морем, более тысячи двухсот краснофлотцев, старшин и командиров проверяли исправность механизмов и оружия, ремонтировали то, что было необходимо, несли круглосуточные вахты и дежурства во время походов, стоянок на якоре или у стенки.

Вот такие корабли входили в дивизию Л. М. Галлера. На фок-мачте одного из них — «Парижской коммуне» поднял он свой флаг с двумя красными звездами на белом фоне и Военно-морском флагом в крыже, флаг старшего флагмана. Когда дивизия выходила в море, фарватер проверяли тральщики, неуклюжие гидросамолеты-разведчики искали противника впереди по курсу, истребители барражировали над линкорами, готовые отравить неприятельские бомбовозы. А в ближнем охранении линкоров — впереди, по бортам и за кормой шли эсминцы «новики». Все эти корабли и самолеты подчинялись старшему флагману: он вел эскадру. Лишь подводные лодки и минные заградители обычно не входили в его подчинение.

Зимой, до того как сошел лед в Финском заливе, Лев Михайлович Галлер все свое внимание направил на качественный ремонт механизмов и оружия линкоров. По графику, висевшему на переборке в его салоне, было видно, как много предстоит сделать. Но день за днем клетки на нем закрашивались цветными карандашами, показывая успешный ход ремонтных работ. Особо занимался Галлер «Маратом», на котором с конца 1927 года началась модернизация. По плану шла и командирская учеба. Комдив сам разрабатывал групповые упражнения, сам и проводил их, добиваясь твердых знаний и единства тактического мышления командиров и старших специалистов линкоров, своего штаба. Затем, уже с марта, начались военные игры. Галлер стремился «проиграть» типовые варианты боевых действий своей дивизии — боя с линкорами и крейсерами противника, отражения атак эсминцев, торпедных катеров, подводных лодок и авиации. Особое внимание уделял взаимодействию линкоров с артиллерией фортов, с самолетами и легкими силами, в том числе и с торпедными катерами — бою на минно-артиллерийской позиции против превосходящих сил «противника». Штаб и командиры кораблей немало поработали, чтобы попытаться решить непростые задачи противовоздушной, противокатерной и противоминной обороны громадных кораблей на переходе морем и в бою. В спорах рождались предложения, уточнялись Действующие на соединении тактические инструкции. Но все предстояло еще проверить на учениях во время приближающейся кампании.

В середине июня 1928 года линкоры уже выполняли совместные стрельбы главным калибром. Галлер управлял дивизией с «Октябрьской революции», тактическим фоном было отражение ночных и дневных атак эсминцев, уклонение от подлодок, взаимодействие с авиацией. В отчете штабу Морских сил, который подписал комдив, указывалось, что поход дал практику в совместном маневрировании, позволил проверить ряд тактических приемов, а «механизмы кораблей работали безукоризненно». Но вместе с тем и признавалось, что дневная атака эсминцев была удачна, так как «противника» по условиям видимости обнаружили слишком поздно — в 20–25 кабельтовых. И снова рейд, снова совещания командиров линкоров и их старших специалистов, штаба дивизии, вновь на основе полученного опыта вносятся изменения в действующие инструкции и наставления. Так было и после похода к Дагерорту в июле, и после, как тогда говорили, «большого похода» в Южную Балтику в августе 1928 года… Обычная круговерть флотской службы.

Учебный год, как всегда, закончился маневрами Краснознаменных Морских сил Балтийского моря, которые завершились в начале сентября. Когда в восточной части Финского залива стал лед и из Кронштадта в Ленинград стали добираться по ледовой дороге на Ораниенбаум, а оттуда поездом, когда стало рано темнеть и палубы кораблей поверх опилок покрылись деревянными щитами — для сбережения тепла, Лев Михайлович решил наконец-то как следует проштудировать накопившиеся за лето журналы, да и частично газеты. В месяцы, заполненные походами, стрельбами и учениями, было иногда и не до чтения. Он просматривал газеты и журналы, привычно подчеркивал то, что казалось главным, просто обращало внимание, вынуждало к раздумьям. Многое Льва Михайловича уже давно беспокоило. Когда в начале 1928 года «Правда» сообщила, что ранее исключенные из ВКП(б) Л. Д. Троцкий, Г. Е. Зиновьев, Л. Б. Каменев, X. Г. Раковский выведены из состава ЦИК СССР и РСФСР, он подумал, что в Москве установилось единомыслие. Ничего более не желал Лев Михайлович: надо работать, созидать новую могучую Россию, улучшать жизнь народа и поднимать его культуру. И проводить индустриализацию, открывающую возможность построить сильный флот. Ему были близки высказывания А. И. Рыкова о необходимости поднять культуру земледелия и за этот счет увеличить хлебные ресурсы. Подумать только, урожайность в Европе чуть ли не в три раза превышает нашу! Значит, крестьянин должен спокойно трудиться, и ему в этом надо помогать. Но, судя по газетам, зимой началось принудительное изъятие зерна у крестьян. А. И. Рыков, выступая в марте на пленуме Моссовета, говорил, что крестьянин испуган, в деревне распространяются слухи о возвращении к «военному коммунизму». И как не испугаться — появились заградотряды, заем распространяется зачастую принудительно, есть также попытки принудительного товарообмена. Лев Михайлович с удовлетворением прочитал сказанное Рыковым: «Нэп, как система отношений с деревней на основе товарного обращения, остается полностью и целиком, а те излишества, злоупотребление, головотяпство и глупости, которые допускаются местными работниками и которые помогают распространению злостных сплетен о ликвидации новой экономической политики, необычайно вредны и опасны. С ними необходима систематическая и жестокая борьба. Нужно, чтобы все крестьянство знало, что товарооборот в отношениях между городом и деревней остается, как остается и революционная законность во внутренней жизни деревни».

Вообще-то деревни Галлер не знал: наезды на дачу, которую снимали родители, а потом и сестры в Мартышкино, что близ Ораниенбаума, помочь тут не могли. Деревню, ее думы и надежды Галлер познавал через команду — так было до революции и во время ее, так было и при Советской власти. Из неторопливой вечерней беседы с краснофлотцами на баке или от приборщика каюты можно узнать многое. Вот так Галлеру становились известны беды деревни, похоже, мало защищенной от местного произвола. Иногда он пытался успокаивать своих собеседников, приводя слова Рыкова о том, что процесс коллективизации — укрупнения в сельском хозяйстве будет длительным, что он не может осуществляться какими бы то ни было принудительными мерами. Напоминал краснофлотцам и о докладе Н. И. Бухарина на собрании актива Ленинградской партийной организации, четко заявившего: «Нэп никакой отмене не подлежит; перегибы должны быть прекращены во что бы то ни стало», сползания к продразверстке — тоже. Слушали Льва Михайловича внимательно, уважительно. Но верили ли? Именно в те месяцы, как свидетельствуют архивные документы, по данным ОГПУ, многие краснофлотцы из крестьян говорили, что деревню давят налогами, а колхозы барщиной, что если завел три коровы — значит, кулак; что забирают хлеб, а если сдал положенное, набавляют еще.

Свою позицию по отношению к деревне А. И. Рыков подтвердил и в июле 1928 года в докладе на собрании актива Московской партийной организации. Льву Михайловичу казалось, что все, что говорит предсовнаркома, соответствует политике первого предсовнаркома — Ленина. Ведь Рыков сказал, что «союз рабочего с крестьянином, как это многократно подчеркивал Ленин, должен строиться на хозяйственной основе», а «за всяким шагом по пути администрирования или судебного нажима, серьезно нарушающего товарооборот, встает картина военного коммунизма со всеми теми недостатками и лишениями, которые тогда переживались». Лев Михайлович уловил в сказанном боль: может быть, не все в правительстве так думают? Ему же была близка мысль Рыкова о том, что, обеспечивая развитие города и деревни на социалистических началах, нужно добиваться, чтобы люди жили лучше и лучше. И именно на этой основе широкие массы должны «привязаться к Советской власти».

Видимо, предсовнаркома решил употребить власть, пытаясь остановить опасный процесс усиления давления на крестьянство. Он сделал все, что мог: 21 июля в газете «Красный Балтийский флот» было напечатано Постановление СНК СССР, подписанное Рыковым. Оно предписывало немедленно прекратить принудительное изъятие хлеба, обход дворов крестьян, внесудебные аресты, запретительные меры в отношении базаров, принуждение крестьян продавать хлеб на них по государственным ценам. Одновременно постановление объявляло о повышении закупочных цен на зерно и намерении улучшить снабжение деревни товарами. Только через годы Лев Михайлович оценил в должной мере мужественный поступок А. И. Рыкова.

В сентябре 1928 года, однако, в газетах появились материалы с совсем иными суждениями. В обращении ЦК ВКП(б) «Ко всем членам Московской организации ВКП(б)» у Галлера вызвали тревогу слова об обострении классовой борьбы в стране, и «особенно в деревне», о том, что в партии есть «чуждые элементы», «не понимающие основ нашей классовой политики» и «пытающиеся… никого не обидеть в деревне, жить в мире с кулаками, вообще сохранять популярность среди „всех слоев в деревне“. Имена Рыкова и Бухарина в обращении не упоминались. Но не в их ли адрес было сказано, что „недооценка моментов классовой борьбы представляет собой открыто оппортунистический уклон…“?

Не радовали Галлера и корреспонденции с более чем сорокадневного процесса по „контрреволюционному заговору в Шахтинском районе Донбасса“, начавшегося 18 мая 1928 года в Москве. Многое Галлеру было непонятно: почему председатель суда А. Я. Вышинский не допустил на процесс адвоката от германского профсоюза металлистов для защиты немцев-инженеров и техников, почему отказали в экспертизе специалистов по сути обвинения. Удивило и заявление прокурора Н. В. Крыленко: „Не станет же сам обвиняемый на себя наговаривать“. Где же презумпция невиновности? Наконец, подсудимые не раз отказывались от признанного ранее и странным образом через день-два все подтверждали вновь. Только один из инженеров — Л. Г. Рабинович, старый человек (68 лет!) отказался признать свою вину. Большинство, однако, признались во вредительстве. В дни процесса газеты предостерегали от „спецеедства“, но Лев Михайлович почувствовал рост подозрительности к инженерам. Поэтому в предостережение… А что, если это трансформируется в подозрительность к ученым, инженерам вообще, наконец, к флотским специалистам?

Последующие месяцы зимы и весны 1929 года, к сожалению, лишь подтвердили опасения Льва Михайловича. Сталин в речи на пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) 8 апреля говорил об обострении классовой борьбы, „которое происходит в последнее время и которое создает перелом в развитии“, о том, что этого перелома не видит „группа Бухарина“. Особенно взволновали его слова Сталина о „шахтинцах“: „Шахтинцы“ сидят теперь во всех отраслях нашей промышленности. (…) Вредительство буржуазной интеллигенции есть одна из самых опасных форм сопротивления против развивающегося социализма. Вредительство тем более опасно, что оно связано с международным капиталом». Во всех отраслях! После этого не могла не распространяться «ловля ведьм». Так и случилось. «Красный Балтийский флот» сообщал о кочегарах-вредителях на электростанции Кронштадтского порта, о вредительстве на пароходах, ходивших на линии Кронштадт — Ораниенбаум… Было же ясно, что аварии или неполадки происходят потому, что изношено оборудование или мала квалификация работающих. Вредителей обнаруживали и на судостроительных заводах…

Постановление Совнаркома от 21 июля 1928 года было забыто, газеты сообщали о массовой коллективизации, число колхозов в 1928 году выросло вдвое, бурный рост числа их продолжался в 1929 году, приближаясь к сорока тысячам. Было понятно, что добровольность при этом нарушается. Флотская газета изредка печатала взволнованные письма краснофлотцев из крестьян о таких нарушениях, о неправильном раскулачивании, насильственном изъятии хлеба. Авторов писем в газете тут же клеймили «подкулачниками», на кораблях проводили собрания по их «разоблачению». Был «разоблачен» в командир эсминца «Володарский» П. П. Чувахин, будто бы пытавшийся помешать хлебозаготовкам, когда был в отпуску в родной деревне. От нового военкома и начальника политотдела своей дивизии М. В. Кузьмина, недавно окончившего Военно-политическую академию имени Н. Г. Толмачева, Галлер знал, что Чувахин на самом деле лишь протестовал против насильственного изъятия зерна у середняков. Делу дали ход местные власти, приславшие документ, в котором Чувахин характеризовался как «правый уклонист»… А с продовольственным положением между тем становилось все хуже. Сестры рассказывали Льву Михайловичу о перебоях с хлебом, о введении «заборных книжек». В. М. Молотов, секретарь ЦК ВКП(б), выступая на I Московской областной партконференции, объяснял «противоречиями роста» «хвосты» за хлебом у лавок и недостаток мяса, сетовал, что у нас будто бы потребляют в 3–7 раз меньше овощей, чем за границей.

Так текла жизнь страны за пределами брони боевых рубок линкоров, стальных переборок уютных кают и продуваемых соленым ветром ходовых мостиков, Галлер наблюдал ее течение как-то со стороны. Вроде бы происходящее в Москве, в стране непосредственно не сказывалось на флоте. Дивизия как обычно проводила боевую учебу, Галлер добивался успешного выполнения артиллерийских стрельб линкорами на больших ходах, учил свою эскадру — линкоры и два приданных дивизиона эсминцев отражать атаки торпедных катеров, появившихся в составе Морских сил. Куда больше, чем явная борьба в высших партийно-правительственных сферах (получалось, что Сталину противостоят Бухарин, Томский и Рыков), Галлера беспокоило грядущее усиление флота Германии, приступившей к строительству броненосцев; соседней Финляндии, которая строила два броненосца-монитора, подводные лодки и торпедные катера. Было ли это неким политическим инфантилизмом? Нет, пожалуй. За мощь страны на Балтике он чувствовал свою ответственность, здесь от него что-то зависело, особенно боевая готовность дивизии линкоров. И то не всегда, к сожалению. 17 августа 12 человек получили тяжелые ранения, четыре — легкие в башне главного калибра на линкоре «Октябрьская революция», когда случился затяжной выстрел. Нарушая инструкцию, преждевременно открыли орудийный замок, вырвались пламя, газы… Учили ведь, как поступать при затяжном выстреле, да, видно, недоучили.

Несмотря на это происшествие, к маневрам дивизия линкоров подошла, выполнив все положенные боевые упражнения, сплаванная. И в маневрах, состоявшихся во второй половине сентября, показала себя хорошо. В те дни на «Октябрьской революции» рядом с Галлером был Ф. Ф. Раскольников. В последний раз Льву Михайловичу довелось с ним встретиться. Уже давно Федор Федорович не связан с флотом — стал дипломатом, в 1929 году возглавлял в Москве издательство, писал. Галлер с удовольствием читал его воспоминания о годах революции, об Энзелийской операции на Каспии, книгу об Афганистане. Когда встретились, похвалил. Но Раскольников отмахнулся: главная книга еще впереди, а вот вы на Балтике — молодцы! Правда, «молодцы» подкачали: во время ночной торпедной атаки на линкоры столкнулись выключившие ходовые огни эсминцы «Войков» и «Володарский» — трое погибло, двенадцать ранены. Допустил ошибку недавно и спешно назначенный командир «Володарского»…

Начало нового учебного года командование флота решило ознаменовать конференцией начальствующего состава. В родном тогда почти каждому военному моряку-командиру зале Революции в Военно-морском училище имени М. В. Фрунзе собрались командиры соединений, штабов и кораблей, преподаватели и командование Военно-морской академии, Командирских классов и военно-морских училищ. Занимая свое место в президиуме, не знал Галлер, что многих из тех, кто в зале, потом долго не увидит, с некоторыми расстанется навсегда: до волны арестов на флоте оставалось несколько месяцев. А совещание было и деловым, и интересным. О необходимости готовить себя к проведению операций разнородных сил говорил профессор Военно-морской академии Б. Б. Жерве; командир дивизиона торпедных катеров В. Ф. Чернышев произнес пылкий панегирик своим корабликам; командир эсминца «Рыков» В. Е. Эмме предлагал быстрее приступить к строительству новых эсминцев… Выступил и Галлер. Он говорил, что командный состав не должен успокаиваться на достигнутом, что уровень знаний неизбежно будет падать, отставать, если командиры сочтут, Что все изучили. Флоты морских держав стремительно развиваются, растет мощь морской авиации, входят в строй авианосцы. Быть может, у нас еще нет возможности начать строить большой флот. Но необходимы полноценные конструкторские бюро для создания проектов будущих эсминцев и лидеров, крейсеров, линкоров и авианосцев. Оперативно-технические задания на них должно разрабатывать в тесной связи с начальствующим составом Морских Сил. Главный путь и здесь, и в продвижении к новому в тактике и искусстве операций совместная, коллективная работа…

После совещания член Реввоенсовета Г. П. Киреев пригласил к себе Галлера. «Лев Михайлович, только что звонил Муклевич. Вызывают вас в Москву. Зачем — узнаете на месте. Выезжайте…»

На следующее утро Галлер выехал из Кронштадта в Ленинград. Неожиданный вызов взволновал его. Может быть, предстоит новое назначение? Лишь бы не на берег… И Лев Михайлович решил, что будет просить послать на любой флот, только бы не «думным боярином», как называл язвительный Белли чиновных флотских береговиков высокого ранга. Смятение его духа заметила Тоня. Собирая чемоданчик в дорогу, ничего не спросила, и, пытаясь отвлечь, рассказывала городские новости: про выставку замечательного художника Павла Филонова, которую никак не открывают в Русском музее, о новом интереснейшем романе Артема Веселого «Россия, кровью умытая» и группе «Перевал» Воронского («Левушка, как ты мог не прочитать! Я же тебе говорила!»). Лев Михайлович слушал, согласно кивал, но мысли его были далеко…

Как был Галлер счастлив, когда наморси Муклевич известил, что Реввоенсовет СССР поручает ему перевести из Балтики в Черное море линкор «Парижская коммуна» и крейсер «Профинтерн»! Его кандидатуру, пояснил Муклевич, выдвинул Г. П. Киреев. Конечно, приятно доверие, но и как замечательно выйти в океан, пройти морскими дорогами, хоженными в довоенные еще годы на «Герцоге Эдинбургском», на «Славе»! Но пока океану предшествовала проза: работа в штабе РККФ по согласованию графика приема топлива с транспортов во время перехода, инструктаж в Наркомате иностранных дел. И наконец, еще одна встреча с Муклевичем, где Галлеру было сказано, что по переходу отряда он получит секретную инструкцию, но главное должен знать уже сейчас: его соединение будет именоваться практическим отрядом Балтийского моря. О том, что отряд идет в Севастополь, проинформируют только флагмана, комиссара отряда и комиссаров кораблей. Официально корабли идут в Средиземное море для боевой подготовки в зимнее время, с тем чтобы затем вернуться в Кронштадт или перейти в Мурманск. На самом деле цель перебазирования — усилить Морские силы Черного моря, так как турецкий линейный крейсер «Явуз», в прошлом германский «Гебен», в 1929 году заканчивает модернизацию. Корабля, способного ему противостоять, у нас на Черном море нет…

Вернувшись в Кронштадт, Галлер немедленно приступил к подготовке «Парижской коммуны» и «Профинтерна» к походу. Впервые за годы Советской власти кораблям такого класса предстояло пройти в Средиземное море. Отряд должен был пересечь в период зимних штормов Северное море, Бискайский залив и, обогнув Пиренейский полуостров, пройти через Гибралтарский пролив. Готовы ли, смогут линкор и крейсер выдержать неистовые штормы Бискайи? Ответа на этот вопрос никто дать не мог: ни линкоры типа «Севастополь», ни крейсера типа «Светлана» еще никогда не выходили за пределы Балтийского моря. «Профинтерн», вступивший в строй только в июле 1928 года, был новым кораблем. Но Галлера это не успокаивало: новый — значит, еще недостаточно испытанный.

«Парижская коммуна» стояла в доке, линкор, находившийся в строю уже 15 лет, тщательно готовили к плаванию…

Приказом Реввоенсовета Морских сил Балтморя от 15 ноября 1929 года был объявлен следующий состав командования и штаба отряда: командир Л. М. Галлер, флагштурман Н. А. Сакеллари, помощник флагштурмана Б. П. Новицкий, флагмех К. Г. Дмитриев, флагсвязист В. М. Гаврилов. Кроме того, по просьбе Льва Михайловича в штаб отряда вошли «для особых поручений» преподаватели Военно-морской академии Е. Е. Шведе и П. Ю. Орас. Знатоки театра и международного морского права, они могли пригодиться. В поход шел и член Реввоенсовета, начальник политуправления флота Г. П. Киреев.

21 ноября в Кронштадт прибыл начальник Военно-Морских Сил РККА Р. А. Муклевич. «Парижская коммуна» и «Профинтерн» уже стояли на Большом Кронштадтском рейде, готовые к походу. Наморси провел смотр кораблей, выступил с короткой речью перед командой линкора: «Предстоящий поход тяжел и будет полон лишений, но на Кронштадтском рейде нет ни одного моряка из остающихся, которые бы не позавидовала вам». И вот Галлер в салоне флагмана получает последние напутствия. Муклевич вручает ему секретную инструкцию. Она гласит, что поставленная задача имеет «важное политическое и военное значение» и «до стоянки в Неаполе никто, кроме Вас и комиссаров кораблей, не должен знать, что отряд направляется в Черное море». Сообщить личному составу о следовании в Севастополь инструкция разрешала лишь после выхода из Неаполя. И наконец, последнее указание: «Газетным репортерам интервью не давать».

В 16 ч 25 мин 22 ноября 1929 года отряд в сопровождении эсминцев вышел в море. Галлер стоял на мостике линкора, вслушиваясь в привычные слова команд К. И. Самойлова, командира «Парижской коммуны». В Москве предлагали, чтобы командовал линкором в походе А. К. Сивков. Самойлов-де имеет братьев за границей — во Франции, кажется. Беспартийный, характер вулканический, выживал с корабля своего старпома — краскома Г. И. Левченко. Да и вообще… Но Лев Михайлович отстоял и его, и командира «Профинтерна» Аполлона Александровича Кузнецова, тоже из бывших офицеров. «И я ведь из бывших, Ромуальд Адамович, — сказал он тогда. — В море главное профессиональный опыт. И Самойлов, и Кузнецов моряки настоящие, не подведут. Поверьте мне — оба патриоты, все будет в порядке. Я ручаюсь…» «Ну, если вы ручаетесь, то даю согласие», — улыбнулся Муклевич. И вот Самойлов командует линкором, а на идущем за ним «Профинтерне» на мостике стоит Кузнецов. Есть на кого положиться…

У Гогланда простились с эсминцами, ложившимися на обратный курс к Кронштадту. Комбриг семафором пожелал счастливого плавания. Дальше пошли одни. Погода стояла для балтийской зимы приличная — ветер около четырех баллов. До Кильской бухты к полуночи 24 ноября дошли хорошо, тут и стали на якорь в международных водах. К кораблям пришвартовались уже ожидавшие отряд танкер «Железнодорожник» и угольщик «Металлист». Нефть и уголь приняли быстро и организованно, Галлер был доволен: по подсчетам флагмеха, отряду хватит топлива более чем на две тысячи миль плавания. Но запасы будут еще пополнены у берегов Франции. Галлер приказал капитану танкера немедленно сниматься и следовать к мысу Барфлер — к северному берегу Франции, там точка очередного рандеву для приемки нефти.

Утром 26 ноября отряд направился к Большому Бельту. Шли 15-узловым ходом, и штурмана, разделив силы, работали в хорошем темпе: Сакеллари вел прокладку, Новицкий брал пеленга на береговые ориентиры — маяки и знаки, на обозначенные на карте внушительные ветряные мельницы. Штурмана линкора Я. Я. Шмидт и С. Ф. Белоусов помогали. Вскоре надвинулся туман, пеленговать штурманам приходилось в его разрывах, когда вдруг открывались берега. Но вот благополучно прошли Бельт, остался позади пролив Каттегат. Лев Михайлович после штурманов и сам взял пеленг на маяк Скаген — что поделаешь, командирская привычка проверять. Сакеллари и Новицкий поймут — это не недоверие… Далее отряд шел проливом Скагеррак и в Северном море по счислению. Но после полудня 27 ноября флагмех доложил Галлеру о «вскипании» воды в котлах. Это случилось из-за того, что машинные команды кораблей не имели опыта эксплуатации механизмов в водах с океанской соленостью. Лев Михайлович приказал стать на якорь. «Пусть механики поработают, поищут неисправности в спокойной обстановке, — решил он. — Зато потом пойдем без приключений…»

Галлер прошел к себе в каюту. Дышали теплом калориферы, создавая уют, неярко светили бра на переборках, настольная лампа под зеленым стеклом на письменном столе. Лев Михайлович подошел к развернутой генеральной карте, на которой младший штурман линкора периодически отмечал пройденный путь. Отряд стал на якорь в районе, в котором в свое время разыгралась первая фаза знаменитого Ютландского боя, самою крупного морского сражения минувшей мировой войны. Здесь маневрировали эскадры британцев и германцев, здесь Гранд-флит лорда Джеллико прозевал прорыв Флота открытого моря адмирала Шеера к берегам Германии — к Гельголанду и Вильгельмсгафену.

Галлер помнил соотношение сил по крупным кораблям: у англичан было 28 линкоров и 9 линейных крейсеров, у немцев соответственно 22 и 5. И сражение, в сущности, закончилось вничью… Какова же будет будущая война на море? Как развивать флот? Лев Михайлович бросил взгляд на книжную полку на переборке с «Морскими сборниками» за последние два года. Он внимательно читал все печатающиеся в них дискуссионные статьи «о малом флоте» и «малой войне». Однокашник по Морскому корпусу Михаил Александрович Петров, автор чуть ли не двух десятков книг по морской стратегии и тактике, истории флота, предлагал включиться в дискуссию. Лев Михайлович только посмеивался: «Вам, профессорам Военно-морской академии, сам бог велел дискутировать. А мы практики, libera nos a malo. — избави нас, господи, от излишней писанины. И так хватает».

Не нравилась Льву Михайловичу эта дискуссия, ему казалось: была в ней оторванность от реального. «Малый флот», «малая война»… Война, во-первых, «малой» быть ее может — для нас она всегда будет большая. А флот будет малый, если не построим кораблей побольше. Ясно, что начинать строить надо с того, что сейчас по силам промышленности и по кошельку, — с подводных лодок, торпедных катеров, тральщиков, сторожевиков и эсминцев. Не забывать об авиации. Потом, когда индустриализация даст свои плоды, придет время строить и большие корабли, океанские — с большим радиусом действия. Вот К. И. Душенов трактует «малую войну» как «искусство выполнения коротких ударов по противнику, не отрываясь в основном от своих баз». А если возможно будет «оторваться», а действия подводных лодок на коммуникациях врага это что — короткий удар? Статьи М. А. Петрова и Б. Б. Жерве излишне теоретичны, но они исходят все же из опыта прошлой войны на море, в первую очередь английского и немецкого. Петров, по мнению Галлера, был прав, ратуя за активные операции, причем вовсе не отрицая оборонительного боя на минно-артиллерийской позиции, в чем его безосновательно упрекал Душенов. Последний утверждал, что «отыскание и уничтожение в море противника „не наши лозунги“», что «зерна пораженчества, в худшем понимании этого слова, скрыты именно в этих сверхактивных лозунгах, несоизмеримых с действительностью». Конечно, в реальной обстановке флагман определит меру активности флота, исходя из соотношения сил. Льву Михайловичу не нравился переход дискуссии профессионалов к политическим обвинениям. Душенов начал, А. П. Александров, коллега Белли по кафедре морской стратегии, продолжил в этом же духе, да еще как! Изничтожая Жерве, назвал его трактовку теории морской Войны «реакционной», «вредной» и «империалистической». Это же запрещенные в честной полемике удары! В Морских Силах были люди, которые искали вредителей — «шахтинцев», чтобы найти ответственных за неполадки, за аварии… Проповедника такой теории, по всей видимости, надлежало карать. Уже с конца 1929 года Военно-морскую академию вместо Жерве возглавил Душенов, а его кафедру морской стратегии — Александров… Кара же на Жерве, Петрова и других ревнителем «реакционной теории» обрушилась спустя еще несколько месяцев.

Лев Михайлович не раз слушал доклады Жерве и Петрова, во многом с ними был не согласен, особенно с Жерве. Недооценивал Жерве роль морской авиации и подводных лодок. Но к чему мы придем, если так будем дискутировать? Такая дискуссия вредна для дела. И разумно ли ее вести, когда, как оказывается, все предрешено, истина изначально у Александрова, а остальные чуть ли не «шахтинцы».

Все это он говорил перед походом зашедшему проститься Мише Петрову и Белли. Настроение у «академиков» было хуже некуда. И Лев Михайлович, желая их развеселить, шутил, вспомнил историю с Вадимом Ивановым, командиром «Марата», который, торжественно встречая афганского короля на юте линкора, назвал его «товарищ падишах», а переводчик, ничтоже сумняшеся, так и перевел. Кто-то, кажется Каганович, потом допытывался у члена Реввоенсовета Куркова: не нарочно ли это сделано бывшим царским офицером и потомственным дворянином? Но у начальства хватило чувства юмора, пронесло… Потом друзья провожали Галлера до причала, где стоял ожидавший комдива катер. И Лев Михайлович, пожимая друзьям руки, сказал: «Слушайте, не бейтесь лбом в стену, экономьте силы. Как-то все еще пойдет. А наше дело — флот, ему нужны честные, порядочные люди…»

…С якоря снялись рано утром 28 ноября, легли на курс к Английскому каналу. Налетали шквалы с дождем, видимость была малая — кабельтовых 10–20. Галлер, стоя на ходовом мостике, скорее вслушивался, чем всматривался, пытаясь понять обстановку впереди по курсу. Он приказал брать глубины лотом Томсона, чтобы нащупать подходы к Доггер-банке. Вместе с Сакеллари и Новицким, наносившими точки измерений глубин на карту, пытался установить, где идет отряд. Но ясной картины не получалось. На мгновение открылся плавучий маяк Ауттер-габбард, и мгла снова сгустилась. Исчезал из видимости временами даже «Профинтерн», шедший в трех кабельтовых. А определение места по крюйс-пеленгу по маяку Ауттер-габбард получилось недостаточно точное, увидеть плавучий маяк Галлопер не удалось. Лев Михайлович подошел к карте, прикинул — впереди банка…

Б. П. Новицкий вспоминает: «Предположив, что нас сносит приливное течение, взяли курс 193° с расчетом к полудню выйти на плавучий маяк Сандетти. Но нашел сплошной туман, и в 11 ч 20 мин командир отряда предложил стать на якорь. Помню, я даже рассердился, считая, что можно спокойно идти еще минут сорок. Но предложение перешло в приказ…»

Галлер отдал приказ стать на якорь, хотя и не сомневался в высокой штурманской культуре Сакеллари и Новицкого. Однако соблюдение осторожности необходимо. В 11 ч 50 мин, минут через пять после отдачи якоря, туман точно прорвало. «…И мы увидели в 37 кабельтовых, почти на вест, плавучий маяк Сандетти. Прямо по курсу в 2 милях находилась банка Сандетти!» — продолжает Б. П. Новицкий. Еще десять минут хода прежним курсом, и отряд оказался бы на банке. «Вот что значит морской опыт, чутье и осторожность командира отряда Л. М. Галлера», — так заканчивает рассказ об этом эпизоде флагштурман. Но только ли чутье, опыт и осторожность?

В. А. Белли, вспоминая о Льве Михайловиче, подчеркивал, что присущая ему (в том числе и в кораблевождении) осторожность была вовсе не интуитивна, а всегда основывалась на точном расчете. Вот и рассказывая в свое время об этом случае, Галлер объяснил, что прикинул радиус вероятной ошибки в месте отряда, исходя из «отличного» норматива при прокладке по счислению. И у него получилось, что при этом допустимом «отлично» отряд может оказаться на мели. Тогда и приказал стать на якорь…

В точку рандеву с транспортами снабжения у мыса Барфлер отряд пришел в 4 ч 30 ноября. Здесь корабли приняли нефть с танкеров «Железнодорожник» и «Совнефть», уголь с транспорта «Пролетарий». Принимать уголь было непросто: сильная зыбь то вздымала, то опускала стоявший у борта линкора транспорт, мешала погрузке. Но 2 декабря корабли закончили прием топлива и котельной воды. Теперь вновь в путь!

Как только корабли вышли в Бискайский залив из-за прикрывавшего стоянку мыса, началась сильнейшая качка. «Парижская коммуна» не всходила на волну, а как бы прорезала ее толщу. Высота набегавших волн была намного больше фальшборта, сооруженного на баке линкора прошедшей зимой, чтобы уменьшить заливание палубы и зарывание в воду носа. Для балтийской волны этот фальшборт, быть может, и был хорош, но сейчас встречная океанская свободно врывалась на бак. Крен линкора достигал 29 градусов, он качался точно ванька-встанька с амплитудой в семь-восемь секунд. Лев Михайлович встречал каждую волну так, будто сам грудью принимает ее удар. Он прикинул: носом, окруженным фальшбортом, корабль черпал около ста тонн воды, которая потом уходила за борт через двери волнолома у первой башни. Выдержат ли эту тяжесть, эти удары волн пиллерсы, поддерживающие палубу бака? Тяжело приходилось и «Профинтерну». Кузнецов доносил, что кладет на борт до 34 градусов. Однако благодаря высокому полубаку, крейсер заливало меньше линкора, было видно, как он взбирается носом на волну. Пока все шло как надо, и Лев Михайлович уже подумывал, что Бискайский залив в конце концов останется за кормой. Но поздно вечером 3 декабря Кузнецов доложил семафором о поступлении воды в котельное отделение. Вскоре уточнил: разошелся заклепочный шов обшивки, на ходу повреждения не устранить. Медлить было нельзя, и Галлер приказал ложиться на курс к Бресту. Он решил стать на якорь близ острова Уиссан и устранить повреждения. Пришлось, однако, просить разрешение у морского префекта Бреста вице-адмирала Пиро зайти на рейд: и у Уиссана гуляли гигантские волны, качка не позволяла, провести необходимые работы.

В 12 ч 30 мин 4 декабря линкор и крейсер вошли на Брестский рейд, прогремел 21 залп Салюта наций кораблей отряда и ответные залпы береговой батареи… Приказав Самойлову и Кузнецову немедленно провести тщательный осмотр корпуса и механизмов, после чего сразу же приступить к ремонту, Галлер отправился с визитом к морскому префекту. Французы блюли этикет: на причале советских моряков встретил офицер штаба, ожидал автомобиль. Любезен был и вице-адмирал, предложивший помощь для исправления повреждений. Но Галлер, извинившись за плохой французский, отказался, попросив лишь снабдить корабли топливом и водой.

Воду с небольших барж-водолеев получили в тот же день, но топливо не принимали: к вечеру 4 декабря сила ветра начала нарастать, достигала 10 баллов. Галлер приказал «Профинтерну» стоять с прогретыми машинами. Вскоре Кузнецов доложил, что якоря держат плохо, и крейсер, чтобы остаться на месте, работает малым ходом вперед. К утру 5 декабря ветер спал до 6 баллов. На «Профинтерне» спешно начали работы по устранению повреждений. К утру следующего дня откачали воду, поставили новые заклепки на стальные листы обшивки.

Улучшение погоды, однако, оказалось недолгим. И когда. Галлер провожал на юте линкора прибывшего с ответным визитом вице-адмирала Пиро, волнение вновь стало усиливаться. Вместе с французами на берег ушел и Гельфанд, секретарь посольства СССР во Франции, прибывший из Парижа. Он передал Кирееву и Галлеру, что в Москве недовольны промедлением. Командиру отряда приказано немедленно продолжать поход.

Прогремели 15 выстрелов полагающегося морскому префекту салюта, и Галлер поднялся на ходовой мостик. Море точно кипело: один за другим набегали с моря пенные валы. Погрузка угля опять не состоялась, так как подать баржи с углем на внешний рейд было невозможно. Приходилось ждать хоть какого-то улучшения погоды.

Несмотря на сильную волну, утром 6 декабря буксиры подвели две угольные баржи к линкору и баржу с нефтью к крейсеру. Погрузку топлива успели завершить до того, как погода снова ухудшилась. Ночью ветер достиг 10 баллов, корабли стояли с прогретыми машинами, готовые немедленно дать ход. В каюту к Льву Михайловичу зашел Г. П. Киреев, постоял, постучал пальцем по стеклу барометра — давление падало… Потом сказал: «Нужно выходить, командир. Говорю это как член Реввоенсовета… — И усмехнувшись, закончил; — Промедление смерти подобно». В полдень 7 декабря отряд вышел с рейда Бреста. И опять корабли вступили в единоборство со штормом. На вторые сутки амплитуда качки достигла на линкоре 38°, на крейсере — 40°. Были разбиты и унесены волнами шлюпки, точно бритвой срезаны козырьки вентиляционных шахт — «грибы», как их называют на флоте. Через их отверстия в помещения шла вода. Пришлось на удаление воды из батарейной палубы бросить свободных от вахты. Еще более опасная обстановка складывалась в котельных отделениях. Здесь вода плескалась на паелах площадок перед котлами, водоотливные средства с трудом справлялись с откачкой. Но еще одна беда была впереди. На третий день борьбы со штормом волны разрушили на линкоре носовую часть фальшборта, сорвали половину волнолома на баке. «Парижская коммуна» стала еще больше зарываться носом во встречную волну.

К стоявшему на ходовом мостике Галлеру подошел Самойлов: «Лев Михайлович, худо. Пиллерсы в буфетной палубе гнутся, в палубе вода. Люки пропускают воду, вентиляция не в строю…» Галлер молча кивнул — понял!

Лев Михайлович попросил подняться на мостик Киреева, вызвал стармеха И. П. Корзова, доложившего, что в кочегарку ежечасно поступает больше полусотни тонн, воды, что вода проникает в носовую башню через мамеринец и порванный в клочья брезент орудийных амбразур. Вода затопила трюмы кочегарок, ее откачивают, но она у паровых магистралей — опасно… «Григорий Петрович, — повернулся Галлер к члену Реввоенсовета, — в таких штормах и мне бывать не довелось. Представьте, над казематом орудия номер три оказалась фертоинговая скоба. Волна с бака притащила, а в ней — 25 пудов». Потом Галлер привел Киреева в штурманскую рубку: «Посмотрите, Григорий Петрович, синоптическую карту…» Штурман Белоусов доложил, что в Бискайе бедствуют сотни судов, эфир заполнен сигналами SOS, скорость отряда не превышает четырех узлов…

Галлер посмотрел Кирееву в глаза, сказал твердо: «Как командир отряда, несущий ответственность за жизнь команд и корабли, принимаю решение повернуть к французскому берегу. Сейчас запишу приказание в вахтенный журнал…» Киреев не возражал.

К югу от полуострова Бретань, между портами Лориан и Сен-Назер, есть островок Бель-Иль, тот самый, на котором, если верить Дюма, бывали его герои-мушкетеры. В 5–6 милях от острова каменная гряда, здесь у бухты Киберон погиб в 20-х годах линкор «Франс». Но это единственное место, рекомендуемое лоцией для укрытия от штормовых вестовых и зюйд-вестовых ветров. Сюда и повел отряд Галлер. Б. П. Новицкий вспоминает: «Ворочаем на курс 41°. Две-три минуты корабль лежит на курсе, затем корма резко бежит под ветер, нет никакой возможности ее остановить. Командир… Самойлов попытался с ходу (12 узлов) вывернуться влево на ост. Но корабль ворочает лениво, доходит до курсов 190–160° и не идет дальше. Несколько раз его кладет так, что не только казематы, борт и ватервейс, но и палуба на 1–2 метра уходит в воду. Кренометр в штурманской рубке стучит в стенки своего ящика. Размахи были порядка 38–42°».

Но поворот все же выполнить необходимо. «Константин Иванович, больше десяти градусов руль не кладите», — приказал Галлер. Но и это мало помогло. «Я стоял на левом крыле ходового мостика, — вспоминает Новицкий, — командир отряда на правом. Вдруг он, обняв пеллорус гирокомпаса, повис буквально надо мной: корабль лег совсем на борт и не встает. Это длилось какие-то секунды, но мне они показались вечностью!»

Линкор и крейсер легли на курс 90°, размахи качки уменьшились до 20–22°. Галлер приказал идти этим курсом к берегу: следовало уточнить свое место. В 10 ч 15 мин 9 декабря старшина сигнальщиков В. В. Токарев увидел огонь маяка Шассирон. Отряд был у входа в Ла-Рошель, но зайти в этот порт корабли не могли из-за большой осадки. И командир отряда приказал идти к Бресту. Вечером 10 декабря отряд стал на якорь на Брестском рейде.

Тяжелое и опасное плавание закончилось. Только теперь, получив возможность прочитать французские и английские газеты, Галлер понял, с какими исключительными по силе штормами пришлось встретиться отряду. Первый шторм, 5–6 декабря, они выдержали, стоя на якорях в Бресте и имея прогретые машины. В это время в море и Английском канале сила ветра достигала 10–12 баллов. Второй сильнейший шторм застиг отряд, вышедший из Бреста 7 декабря, где-то посередине Бискайского залива. Шторм, писали английские газеты, достиг кульминации в ночь с 7 на 8 декабря. В это время ветер набрал ураганную силу, что в этом районе бывает редко, во всяком случае, не наблюдалось с 1922 года. Гигантские волны привели к гибели нескольких английских, французских и итальянских пароходов, многие суда были выброшены на берег, десятки получили тяжелые повреждения.

Кораблям отряда требовалось провести необходимые ремонтные работы, причем нужна была помощь мастерских порта. Лев Михайлович направился с визитом на берег, передал соответствующую просьбу морскому префекту. Однако контр-адмирал Бергело, замещавший отсутствующего вице-адмирала Пиро, не торопился с ответом и не проявлял особого радушия. Рабочие для ремонта прибыли лишь 14 декабря, когда линкор ввели на внутренний защищенный рейд, сход на берег был разрешен только командному составу. Понятно, что никто не воспользовался этим разрешением.

В те дни в Бресте Галлеру пришлось отстаивать и честь Красного Флота, когда пришедший в Брест французский линкор не поприветствовал советского флагмана положенным орудийным салютом. П. Ю. Орас вспоминает, что Галлер немедленно отправил по этому поводу протест морскому префекту. «На свой берег они могут нас не пускать, но флаг уважать должны!» — сказал он. И «француз», принося извинения, несколько часов спустя отсалютовал как положено, а «Парижская коммуна» ответила…

Основные ремонтные работы закончили к 23 декабря: на линкоре с помощью рабочих-французов сняли остатки фальшборта и установили новый волнолом, заменили несколько пиллерсов, на крейсере отремонтировали электропривод рулевого устройства. 26 декабря отряд вышел из Бреста, и через двое суток Бискайя была уже за кормой. 30 декабря корабли прошли Гибралтарский пролив. Погода стояла отличная, пригревало южное солнце, и Лев Михайлович отдыхал впервые за месяц походной жизни. Хорошо в Средиземном!

Утром 1 января корабли стали на якорь в нейтральных водах близ бухты Кальяри, началась приемка топлива с черноморского транспорта «Плеханов». Старпомы тут же организовали мытье бортов и надстроек, подкраску. Вскоре итальянские власти проявили любезность, пригласив советские корабли перейти на рейд Кальяри. 6 января линкор и крейсер отдали якоря всего лишь в двух милях от военного порта. Лев Михайлович сразу же отправился с визитом к итальянскому военно-морскому командованию и мэру города, потом принимал ответные визиты на борту «Парижской коммуны». Итальянское командование охотно разрешило и сход советских моряков на берег. Впервые за полтора месяца сотни краснофлотцев ступили ногой на твердую землю.

9 января отряд уже подходил к Неаполю, гремели залпы Салюта наций, потом салюта командующего военно-морским округом. И здесь команды не один раз побывали на берегу. За все время пребывания в Неаполе, как и в Кальяри, ни одного нарушения дисциплины. А на командира отряда обрушился шквал визитов. Лев Михайлович побывал у начальника штаба командующего Южно-Тирренским морским округом капитана Миральи, у командира армейского корпуса генерала Таранто и командира дивизии генерала Бонстрокки, у заместителя командира милиции генерала Лонго, заместителя верховного комиссара провинции Неаполь и мэра города. Потом два дня принимал ответные визиты. Представители итальянских властей лестно отзывались о русских моряках: посещают музеи, побывали в Помпее, нет пьяных, нет скандалов, любезны и подтянуты! Еще об одном событии тех дней долго вспоминал Лев Михайлович — встрече с Максимом Горьким. 13 января Алексей Максимович побывал на кораблях отряда. Всего лишь полчаса был Галлер с ним в узком кругу: пили чай в салоне флагмана. Киреев за хозяина, присутствовали Самойлов и комиссар линкора Кежуц. Но и этого времени хватило, чтобы понять: писатель внимательно следит за происходящим в СССР, многое знает о культурной жизни в Ленинграде. Например, спросил: бывают ли командиры на выставках художников и на каких, как относятся к новым течениям — Филонов, Малевичу, что читают…

На 10 ч 14 января Галлер назначил выход в море. В кубриках и кают-компаниях гадали — куда пойдет отряд? Ходили слухи: в Мурманск, до весны… За два часа до выхода Киреев и Галлер собрали на линкоре командиров и комиссаров, штаб отряда. Галлер объявил: по приказу Реввоенсовета СССР корабли идут в Севастополь. Командам сообщить об этом с выходом в море. В пути возможны провокационные действия британского флота — сохранять бдительность. И вот отряд втягивается в Мессианский пролив.

Все время, что отряд шел к Эгейскому морю, его сопровождали английские корабли. Они скрылись на горизонте у мыса Матапан, после того как установили движение советских кораблей к Дарданеллам. 16 января Галлер подписал радиограмму в Стамбул в адрес председателя международной Проливной комиссии, сообщая о предстоящем движении в Черное море. В ночь на 17 января корабли прошли Дарданеллы, вошли в Мраморное море. Утром проходили Сан-Стефано, небольшой городок на европейском берегу. Лев Михайлович тронул за плечо Киреева: «Смотрите, Григорий Петрович, видите городок? Чуть больше полсотни лет тому назад здесь, казалось, навсегда открыли проливы для России и закрыли для ее врагов. А дружественная Болгария должна была стоять рядом на страже наших интересов. Не вышло. Бисмарк предал Россию, Англия и Франция лишили нас плодов победы…» «Это все Миликовские штуки в тебе играют», — отозвался Киреев. Галлер нахмурился: «Не скажите… Сколько русской солдатской крови пролили. Оказалось — напрасно. Правда, болгар освободили…»

В 9 ч 20 мин 17 января отряд вошел в Босфор, грянул орудийный Салют наций. На мачте линкора заполоскали на ветру флаги сигнала по международному своду: «Привет турецкой нации, правительству, флоту». В 11 ч 34 мин Босфор остался за кормой, вот оно, Черное море! Лев Михайлович вызвал флаг-связиста, вписал в журнал радиограмму в Севастополь: «…прибываем 18 января. Командир практического отряда Балтийского моря Галлер». Потрогал усы, весело глянул на Самойлова: «Дошли, Константин Иванович! Распорядитесь-ка дать пресную воду в бани и души, подвахтенным мыться и стирать. И на „Профинтерн“ передать о сем же. Черноморцы славятся чистотой и порядком, как бы балтийцам не подкачать!»

Еще кренила корабли отряда зимняя черноморская волна, сыпала снежная крупа, но Крым становился все ближе и ближе. Около полудня 18 января сквозь мглу проступили берега Крыма. У мыса Айя отряд встретили эсминцы и гидросамолеты, с кораблей балтийцев и черноморцев грянуло «ура». Пройдя за 57 дней 6270 миль в нелегких условиях зимней непогоды, линкор и крейсер стали на бочки в Севастопольской бухте.

Еще в Севастополе, в дни передачи кораблей Морским силам Черного моря, Галлер прочитал приказ по Военно-Морским Силам РККА № 13 от 18 января 1930 года, подписанный Р. А. Муклевичем: «…сегодня я имел возможность с большим удовлетворением доложить Реввоенсовету СССР о том, что личный состав линейного корабля „Парижская коммуна“ и крейсера „Профинтерн“, проявив в условиях длительного и тяжелого плавания высокие политико-моральные и физические качества и преодолев все трудности, стоявшие на пути, в полной мере оправдал возлагавшиеся на него надежды и успешно выполнил поставленную ему задачу…» Пополнение советского флота на Черном море линкором и крейсером имело большое значение, в полной мере оцененное уже в годы Великой Отечественной войны. Немалый вклад в победу над врагом внесли эти корабли, действуя в составе эскадры, которой командовал замечательный флагман Л. А. Владимирский.

 

Командующий флотом

Снова Галлер в Ленинграде. Сестры расспрашивают о плавании на линкоре, рассматривают фотографии, на которых корабль преодолевает штормовую волну, и ужасаются мощи морской стихии. Они любуются золотыми часами с дарственной надписью — наградой брату от Реввоенсовета СССР. Какой замечательный моряк Левушка, их надежда и опора! Но Лев Михайлович просит отложить расспросы: нужно спешить в штаб, чтобы доложить наморси Викторову о походе.

Михаил Владимирович Викторов принимает Галлера немедленно, и они долго говорят о прошедшем походе, о том, как идет строительство и проектирование новых кораблей. Будущее флота волнует обоих. «На подлодках „барсах“ ходить в море уже опасно: одна неисправность за другой, — говорит наморси. — Хорошо, что к концу года поступит первая новая лодка — „Декабрист“, вслед за ней пойдут и другие. Да, скоро будет приказ — дивизион строящихся сторожевиков войдет в вашу дивизию…» Викторов неожиданно умолкает, хмурится. Лев Михайлович понимает, что его одолевают невеселые думы. В чем дело? Наморси всегда так уверен в себе…

Галлер вновь вступает в должность командира дивизии. Он проверяет ход модернизации «Марата» и требует от завода ускорить работы. Надев комбинезон, обходит строящийся «Ураган» — головной сторожевик. Лев Михайлович вошел в рабочий ритм, дел много, но все-таки нет-нет да вспоминает наморси. Быть может, дурное настроение Викторова из-за слухов о замене его В. М. Орловым, ныне начальником Морских сил Черного моря?

Что такие слухи были (а дыма без огня, как известно, не бывает), свидетельствуют архивные документы. В январе 1930 года Г. П. Киреев получил донесение от ОГПУ о негативной реакции командиров из бывших офицеров на замену Б. Б. Жерве и некоторых лиц начальствующего состава («…У Душенова мало опыта»), о разговорах среди «бывших», что их не посылают на учебу в Военно-морскую академию, не продвигают по службе («Собираются нас заменять»). О наморси Викторове в донесении указывалось, что из-за слухов о замене его Орловым «заметно упал духом». «Вечерами раскладывает пасьянс, что за ним наблюдается тогда, когда он собирается с мыслями по разработке каких-либо серьезных вопросов». И кроме того, «высказывает мнение о несогласии с политической линией нашего правительства (в лице Сталина) по вопросам индустриализации страны, указывая, что он не правый уклонист, но чувствует в проведении 5-летнего плана перегиб палки». Несогласие «с линией» — это уже весьма серьезно… В то время, однако, тучи над М. В. Викторовым хотя и сгустились, но гром не грянул. Не сыграло ли тут роль то, что донесение прежде всего попало к члену Военного совета Г. П. Кирееву?

Григорий Петрович Киреев делал многое, чтобы сохранить, защитить нужные флоту опытные кадры начальствующего состава, помочь в работе, дать почувствовать, что бывшие офицеры пользуются полным доверием. Надо думать, именно Киреев способствовал принятию в начале октября 1930 года кандидатами в члены ВКП(б) В. М. Викторова и Л. М. Галлера. Льва Михайловича принимали в кандидаты партии на линкоре «Октябрьская революция», коммунисты проголосовали дружно, а до этого сказали много добрых слов о начдиве…

В то время Киреева заботило усиление флотов других стран на Балтике новыми кораблями и промедление с пополнением отечественных Морских Сил. 19 апреля 1930 года он пишет об этом секретное письмо С. М. Кирову, предлагает принять решительные меры по укреплению нашего флота на Балтике, ускорить строительство военных кораблей на ленинградских заводах, решить вопрос о восстановлении линкора «Фрунзе» и начале проектирования новых боевых кораблей.

Предстоящее вступление в строй и последующее освоение новых подводных лодок, сторожевиков и торпедных катеров было невозможно без создания деловой обстановки на флоте, без мобилизации на решение этой задачи всего личного состава. Это не мог не понимать Г. П. Киреев. Это понимал, конечно, Л. М. Галлер. Но получилось так, что конец 1930 года был отмечен разгромом значительной части командных кадров. С 15 октября началась волна арестов на кораблях, в штабе флота, в Военно-морской академии и училищах, других учреждениях. Не смог, очевидно, Киреев выстоять против напора ОГПУ…

А ведь в первых числах февраля того же года более пятисот человек начальствующего состава флота собрались в Кронштадте, чтобы выразить протест «против подлой клеветы белогвардейцев», оповестивших в зарубежной прессе о массовых арестах командиров в Красной Армии и Красном Флоте. С сообщением о провокации выступил тогда Л. А. Поленов, командир крейсера «Аврора». Многие говорили в тот день о преданности Советской власти и партии большевиков. Говорили искренне и горячо. Но какое до этого было дело тем, кто плел сеть для мнимых участников несуществующего «заговора», так славно продолжающего «шахтинский» процесс!

Теперь мы знаем, что арестованным предъявляли обвинения в деятельности, связанной с мифической «промпартией». Процесс главных ее «участников» проходил в Москве с 25 ноября по 7 декабря 1930 года.

Во второй половине октября, перед самым завершением кампании 1930 года, Галлер узнал об аресте друзей — Владимира Александровича Белли и Михаила Александровича Петрова, других видных деятелей военно-морской науки и ведущих преподавателей Военно-морской академии, в том числе Л. Г. Гончарова, Д. П. Белоброва, Н. В. Новикова, Ю. А. Добротворского, Г. В. Генриксона… В дальнейшем, в конце 1930 — начале 1931 года были арестованы многие флотские командиры. Вот имена части из них: Г. Г. Виноградский, К. Н. Белокопытов (командир артиллерийской бригады береговой обороны), Б. В. Биллевич (помощник командира линкора «Октябрьская революция»), П. П. Самохвалов (командир учебного корабля «Ленинградсовет»), С. М. Жонголович (командир подводной лодки «Пролетарий»), Н. К. Никонов (командир бригады траления и заграждения), Н. А. Мамонтов (командир дивизиона тральщиков), Б. С. Сластников (командир подводной лодки «Коммунист»), Г. И. Трахтенберг (начальник штаба бригады эсминцев), М. К. Шенявский (командир эсминца «Карл Либкнехт»), В. Е. Эмме (командир эсминца «Рыков»), А. П. Седобров и Г. П. Круссер (сотрудники научно-исследовательского артиллерийского полигона), командиры из штаба флота — Л. А. Поленов, С. А. Плотников, В. Н. Федотов, В. А. Хвощинский. Наконец, начальник штаба А. А. Тошаков…

Этот список, составленный по «Справочнику начальствующего состава ВМС РККА» 1934 года, далеко не полный. В отчете по боевой подготовке Балтийского флота за 1931 год подведен итог только по плавсоставу: «В начале текущего года… за контрреволюционную вредительскую работу было взято ряд командиров флота — бывших старых офицеров, причем большое число пало на плавающий состав: так, командиров соединений было взято 3 чел. (соединений было четыре. — С. З.), начальников штабов соединений — 2, командиров дивизионов — 3 чел., командиров кораблей — 7 человек…» «В результате арестов и перемещений: из 8 командиров соединений (видимо, и плавающих, и береговых. — С. З.) вновь назначено 5, из 8 командиров дивизионов 5, из двух командиров линкоров 1, из двух командиров кораблей 1 ранга 2, из 20 командиров кораблей 2 ранга 17 (из них на эсминцах из 12–10), из 9 командиров подводных лодок 5».

Кончилась кампания, наступила зима, корабли не плавали. А случись весь этот ужас летом, не раз думал Галлер, пришлось бы флот ставить на прикол. Теперь к началу кампании 1931 года придется заново готовить командиров. Об этом говорили друг с другом Галлер и Викторов как-то вечером, засидевшись в салоне на «Октябрьской революции». «А что, Лев Михайлович, не близится ли и наш черед?» — спросил тихонько наморси и забарабанил пальцами по столу. Галлер нахмурился: «Сие от нас не зависит. Пытался поговорить с Киреевым, через него как-то за посаженных вступиться — и слушать не хочет. Ходит чернее тучи. Не может, видно. Только и остается что через сестер передачи отправлять на Шпалерную. Моя сестра старшая — Анна Михайловна носит, благо, не работает, стара…» Он встал, подошел к иллюминатору, за которым несся снег январской вьюги. Что-то будет дальше?

Весной освободили осужденного на десять лет и уже назначенного на этап Б. Б. Жерве — он остался преподавать в Москве; затем Л. Г. Гончарова и Ю. А. Добротворского — эти вернулись в академию. Но больше никого не освободили, а передачи для Белли, которые носила Анна Михайловна, не принимали — значит, вывезли на Ленинграда. Жерве поместил в «Морском сборнике» покаянную статью о своих ошибках, A. П. Александров тоже напечатал статью, только не покаянную, а «против реакционных теорий на военно-морском научном фронте», в которой объявил «теорию владения морем» вредительской. Теперь этот «теоретик», подумал Галлер, может резвиться беспрепятственно.

А ведь немногим более двух лет назад, в мае 1928 года, именно М. А. Петрову было доверено выступить на расширенном заседании РВС СССР с докладом «О значении Морских Сил в системе вооруженных сил страны». Присутствовали все командующие военными округами и флотами, первым докладчиком был начальник штаба РККА М. Н. Тухачевский. Как гордился Михаил Александрович Петров принятым тогда решением Реввоенсовета! В нем говорилось, что при развитии ВМС необходимо «стремиться к сочетанию надводного и подводного флотов, береговой и минно-позиционной обороны и морской авиации…». Кто теперь ответит Александрову — нет в академии Жерве, нет Миши Петрова. Он, правда, освобожден, но отстаивать истину не будет уже никогда.

Между тем жизнь продолжалась, надо было работать. И Галлер нагружал себя, как мог, — по максимуму, лишь бы не думать о происшедшем. Следовало прикинуть возможности артиллерийского боя с финскими броненосцами, постройка которых шла к концу, пересмотреть наставления по обороне дивизии на переходе морем: ведь возросли скорости авиации и торпедных катеров, проработать организацию стрельбы линкоров с самолетом-корректировщиком по берегу. И наконец, продумать планы наставлений по боевому использованию сторожевиков приданного линкорам дивизиона. Проводил, как всегда, и занятия, и игры с командирами и штабом. Впрочем, командиры линкоров «Марат» В. И. Иванов и «Октябрьская революция» Н. Н. Несвицкий дело знали. Николая Николаевича Несвицкого, всегда молчаливого, угрюмого, Галлер помнил еще с гражданской, когда тот командовал «Азардом», и по совместным занятиям на КУВНАС. На линкор Несвицкий пришел после командования черноморским крейсером «Червонка Украина», сменив В. И. Иванова, переведенного на модернизирующийся «Марат».

Главной своей задачей на зиму 1931 года, однако, Лев Михайлович считал обеспечение модернизационных работ на «Марате». Не раз бывал он на Балтийском заводе, добиваясь ускорения ремонта, строгого выполнения согласованного с флотом графика. Бывало, что на заводе встречался с С. М. Кировым, Первый секретарь обкома не только почти каждую неделю звонил директору, чтобы узнать о ходе ремонта, но и приезжал посмотреть на месте, как идет дело. Сергей Миронович интересовался мнением Галлера о боевых возможностях линкоров, спрашивал, как они будут вести бой, если к Кронштадту двинется эскадра англичан или французов — такая возможность в то время не исключалась. Галлеру нравился его живой интерес к флоту, желание помочь. По рассказам: Б. П. Новицкого, не раз они вели разговор и о будущем строительстве новых эсминцев и крейсеров, подводных лодок и боевых катеров. Говорили и об авианосцах. «Погодите, Лев Михайлович, — улыбался Киров, — будут, будут вам новые корабли, дайте срок. Какие — определим Реввоенсовет СССР…»

Прошла зима. Галлер вышел в море на «Марате», закончившем модернизацию. Теперь котлы линкора работали на мазуте — ушли в прошлое выматывающие людей авралы по погрузке угля. Над башнеподобной мачтой вознесся командно-дальномерный пост с двумя восьмиметровыми оптическими дальномерами. В этом посту в бою должен был находиться управляющий огнем главного калибра. Увеличилась и дальность огня 305-миллиметровых орудий — вырос возможный угол их возвышения. Для защиты от бомб и снарядов толще стала броня пaлубы. «В общем, после модернизации линкор стал сильнее, защищеннее», — подвел итог Галлер. Он еще послужит флоту! Теперь, с осени, наступает очередь модернизации «Октябрьской революции». И нужно учесть опыт переделок на «Марате», опыт плавания в Севастополь «Парижской коммуны» — линкор должен стать и мореходнее.

В конце сентября 1931 года произошло еще одно радостное для флота событие: Галлер принял в состав своего соединения первый сторожевой корабль «Ураган». Ему нравился этот сторожевик водоизмещением 610 тонн, вооруженный двумя 102-миллиметровыми орудиями, тремя зенитными автоматами и трехтрубным торпедным аппаратом. Мог он и мины поставить, и атаковать подводную лодку глубинными бомбами. Лев Михайлович поблагодарил за хороший корабль главного конструктора В. А. Никитина, конструктора турбозубчатого агрегата Б. С. Фрумкина, Н. В. Алякринского — начальника НИИВК (Научно-исследовательского института военного кораблестроения), с которым у него установились дружеские отношения. Теперь, построив первый при Советской власти надводный корабль, получив немалый опыт, корабелы могли приступать к работе над новыми проектами — лидеров эсминцев и эсминцев, крейсеров.

Лев Михайлович стал частым гостем в ленинградских конструкторских бюро, начавших проектирование новых кораблей. Строительство их должно было начаться во второй пятилетке. Конструкторы с вниманием выслушивали предложения Галлера по находившимся в работе проектам. Но чувствовалось, что обстановка в бюро сложная. Многие конструкторы были арестованы по делу «Промпартии», по обвинению во «вредительстве», оставшиеся дискутировали… Нужно было решить принципиальный вопрос: продолжать ли традиции разработчиков проекта когда-то лучших в мире эсминцев типа «Новик» или ориентироваться на опыт итальянского кораблестроения, как предлагали некоторые, основываясь на настоятельных рекомендациях из Москвы. Лев Михайлович полагал итальянские корабли слишком «легкими» — недостаточно прочными, считал, что они хороши для Средиземного моря. Нам же необходимы надводные корабли, которые сумеют выдержать штормы Баренцева моря и Тихого океана. Опыт недавнего плавания в Бискайе он не забывал.

Споры среди кораблестроителей разрешились уже во второй половине 30-х годов. И способом не лучшим. Но всеми этими делами по кораблестроению Галлеру пришлось в какой-то мере заняться позже, с осени 1932 года. Весной же этого года, в марте, на него нахлынул поток других дел — Л. М. Галлер вступил во временное исполнение должности начальника Морских сил Балтийского моря. В. М. Викторов получил новое и очень почетное назначение — начальником Морских сил Дальнего Востока, будущего Тихоокеанского флота.

Весной 1932 года Красный Флот на Балтике представлял собой внушительную силу. В его состав входила бригада линкоров «Марат» и «Октябрьская революция», бригада эсминцев (12 «новиков»), бригада подводных лодок (9 подлодок типа «Барс», 3 — типа «Декабрист», «Л-55», бывшая английская), бригада заграждения и траления (тральщики и минные заградители), отряд учебных кораблей и отряд торпедных катеров. Береговая оборона флота включала форты и подвижные батареи, объединенные в две артиллерийские бригады. В авиацию флота входили две авиабригады — бомбардировочно-разведывательная и истребительная. За исключением трех подводных лодок типа «Декабрист» и сторожевика «Ураган», все корабли были старые, с которыми Галлер имел дело еще будучи начальником штаба флота. Но на стапелях ленинградских заводов строились и должны были поднять флаг до конца первой пятилетки пять сторожевых кораблей, в 1933 году ожидалось поступление подводных лодок типа «Щука», подводных минных заградителей типа «Ленинец». И это было лишь начало: промышленность приступала к массовому строительству подводных лодок. Береговая оборона готовилась получить подвижные крупнокалиберные батареи — на механической тяге и железнодорожные. Ожидала пополнения новыми самолетами и авиация флота. Таким образом, Морские силы Балтморя вступали в этап перевооружения на новую технику и ее освоения. Галлер понимал, что задача состоит и в том, чтобы выработать новые тактические приемы, создать для поступающих от промышленности кораблей и их соединений оперативно-тактические документы и проверить их действенность в море в условиях, приближенных к боевым. И он без промедления начал разворачивать направленную на это работу штаба. Ко времени вступления в командование флотом у Л. М. Галлера в целом сложились взгляды на задачи Морских Сил, на способы ведения морского боя. Красный Флот на Балтике должен был надежно прикрывать морские подступы к Ленинграду, быть готовым отразить превосходящие силы противника, воспрепятствовать высадке десанта на берега Лужской и Копорской губ. Решение этих главных задач осложнялось военно-географическими условиями. Единственная база флота в Кронштадте просматривалась с территории Финляндии. Цепь принадлежащих Финляндии островов в Финском заливе, начиная с самого восточного — Сескара, протянулась в двух-трех десятках миль от советских берегов. Только высочайшая боевая готовность, четкая организация всех разнородных сил флота могли сделать оборону с моря несокрушимой. Поэтому Галлер считал, что флот должен постоянно отрабатывать бой на минно-артиллерийской позиции. Казалось бы, здесь нет ничего нового: русский флот готовился к такому бою до мировой войны и во время ее. Начиная с маневров 1922 года подготовкой к нему занимались и Морские силы Балтийского моря. Но к 1932 году развитие флотов внесло свои коррективы. Теперь следовало строить бой на минно-артиллерийской позиции по-новому — как операцию, всесторонне используя подводные лодки, торпедные катера и, конечно, авиацию. Да и следовало учесть возросшие дальности огня артиллерии главных калибров линкоров и фортов.

Не менее трудной задачей были для флота действия на коммуникациях противника в Балтийском море. В случае войны с морскими державами — Англией и Францией или поддержки их мощными флотами антисоветской коалиции из стран, пограничных с СССР, возможность и целесообразность прорыва советской надводной эскадры в Балтику казались Галлеру сомнительными. Эскадра из линкоров и эсминцев, лишенная постоянного прикрытия с воздуха, могла стать легкой добычей противника или, во всяком случае, понести тяжелые потери. Следовательно, действия на коммуникациях за пределами Финского залива должны вести подводные лодки и авиация (бомбардировочная и торпедоносная), если флот получит самолеты с большим радиусом действия. Надводным силам и авиации надлежало отрабатывать обеспечение прорыва лодок к устью Финского залива и возвращения их в базу.

Галлер также полагал необходимым серьезно готовиться к десантным операциям. Он хорошо помнил высадку десанта на побережье Нарвского залива во время наступления наших войск на Ревель в начале 1919 года. Десант тогда помог продвижению Красной Армии. О десантах, их организации и необходимых средствах в свое время он не раз беседовал с Г. В. Генриксоном, бывшим флотским генералом, много лет читавшим соответствующий курс в Военно-морской академии. Но здесь вставал целый ряд проблем. Флот не имел десантных судов специальной постройки. И Галлер решил, что будет добиваться строительства хотя бы таких, как черноморские «эльпидифоры», которые хорошо себя показали в десантах на берега турецкого Лазистана во время мировой войны. Наконец, следовало наладить четкое взаимопонимание по поддержке огнем корабельной артиллерии действий частей Красной Армии на приморском фланге.

О задачах флота и путях их реализации в ходе боевой подготовки Галлер, вскоре после принятия дел наморси, говорил на совещании своего штаба, пригласив на него и нового члена Реввоенсовета Александра Сергеевича Гришина. Он сменил Г. П. Киреева, отозванного в начале 1931 года в Москву. Галлер поставил задачи штабу. Они были нелегкими, требовали большой — и обязательно творческой! — работы. Лев Михайлович видел по лицам штабных — сомневаются, справятся ли в установленные им жесткие сроки. Но ничего изменять не стал. Будет трудно, поможет сам. А время не терпит.

Галлер и в самом деле не считал зазорным брать на себя разработку или руководство разработкой необходимых документов, в данном случае оперативных. Так он поступал, командуя кораблем и соединением, будучи начальником штаба. И вскоре начальник штаба Морских сил П. Г. Стасевич, штабные командиры Б. П. Новицкий, В. А. Петровский, Д. Г. Речистер и другие поняли, что новый наморси абсолютно доступен и всегда готов помочь и словом и делом. Но и усвоили, что предельная вежливость и форма приказания («Я вас попрошу, голубчик…») вовсе не означает отсутствия требовательности, спроса за порученное. Галлер все и всегда помнил, был пунктуален («Пунктуален и дотошен, как немец-аптекарь», — обиженно говорили получившие вежливый разнос провинившиеся).

В начале осени на обновленном «Марате», сопровождаемом эсминцами, вышли в традиционный учебно-боевой поход в Балтику нарком К. Е. Ворошилов и С. М. Киров. Сергей Миронович был в таком походе впервые. Он искренне восхищался налаженностью флотской боевой и повседневной организации, четким взаимодействием эсминцев с охраняемым ими линкором. Киров, конечно, обошел корабль — боевые посты и служебные помещения, но больше всего его интересовали люди. С ним, как и с Фрунзе, краснофлотцы говорили удивительно легко, свободно, с полным доверием. Сергей Миронович привлекал к себе какой-то особой благожелательностью, искренней заинтересованностью, тем, что ему рассказывают, чем делятся. Вечером в каюту к нему приходили краснофлотцы, чтобы побеседовать. Так, собравшаяся у него в каюте команда электриков услышала рассказ об обороне Астрахани в гражданскую войну, освобождении от белых форта Александровский на Каспии…

В. А. Белли, со слов Галлера, вспоминал о разговоре, состоявшемся между ним и Кировым. Как-то, когда они стояли рядом на крыле мостика, Киров вдруг сказал: «Все наладится, Лев Михайлович. Надеюсь, что довольно скоро многие ваши друзья вернутся. Случаются и ошибки…» Это было так неожиданно для Галлера, что он даже не успел ничего спросить. Но тогда в нем пробудились надежды: есть в стране у государственного руля деятели, желающие единения общества во имя блага страны! Если еще и верны слухи о том, что новый коморси В. М. Орлов добивается пересмотра дел арестованных, то, быть может, он увидит и Белли…

Прошел начавшийся поздней осенью поход под флагом наркомвоенмора К. Е. Ворошилова в Балтийское море, успешно завершились маневры, показавшие возросшую мощь надводных и подводных сил. И поход, и маневры положительно оценил присутствовавший на них командующий Военно-Морскими Силами В. М. Орлов. На начальника Морских сил Балтийского моря (приставка «врид» исчезла в июле) нахлынули обычные заботы, связанные с началом нового учебного года в боевой подготовке, с ремонтом… Он делал все, что положено, присутствовал вместе с С. М. Кировым и А. С. Гришиным на закладке головного лидера эсминцев «Ленинград» — прекрасный корабль придет на флот! Но мысль о том, будут ли освобождены Белли и другие, не оставляла его, мучила. В самом деле, его в октябре перевели из кандидатов в члены ВКП(б), а честные люди в концлагере…

В середине ноября в кабинет Галлера в штабе флота зашел А. С. Гришин. Вид его был радостен. Он и в самом деле принес замечательную весть: арестованный в 1930–1931 годах командный состав флота «выпускают»! В. А. Белли освободили в начале нового, 1933 года. Однако освободили далеко не всех. Не вернулся, например, Генриксон. Освобожденных, как правило, на корабли не назначали, направляли в академию, на Командирские классы и в училища, в различные береговые учреждения флота. Долгое время положение продолживших службу в ВМС было странным: числились «исполняющими обязанности» (хотя Белли, например, об этом не знал), не носили на рукавах кителей положенных нашивок.

Немало услышали Галлер и сестры от Владимира Александровича, когда он впервые после двухлетнего перерыва появился в квартире на улице Чехова. «Прежде всего — морское братство, — говорил Белли, чуть улыбаясь. — Все было замечательно. Пироги Анны Михайловны скрашивали пребывание в узилище на Шпалерной, в лагере и того лучше — комендантом оказался знакомый матрос с Минной дивизии, помнил меня с Куйваста, с 15-го года. А освобождением, кажется, мы обязаны Владимиру Митрофановичу Орлову — он хлопотал…»

Заботы, круг вопросов, которыми занимается командующий флотом… Нелегко очертить их границы. Отвечая за флот — отвечаешь за все. Стасевич как начальник штаба флота был энергичен, деловит, но ему, конечно, не хватало знаний, опыта: в мировую войну радист, в 1921 году окончил курсы разведки, учился в академии. В конце 1933 года его сменил И. С. Исаков. Иван Степанович стал Галлеру хорошим помощником: Балтику знает отлично, инициативен, предан штабной работе, культурен. Разве что немного склонен работать «на публику» — любит, чтобы о нем говорили, восхищались эрудицией, знаниями… Но это недостаток несмертельный.

И все же дел у Галлера было предостаточно. По хранящимся в архиве приказам по флоту видно, как часто проверял он соединения. Вот приказ по проверке бригады линкоров, которой с 1933 года командовал Г. И. Левченко, такие же приказы по проверкам бригады эсминцев 3. А. Закупнева, подводных лодок, береговой обороны, авиации, учебных отрядов. Спокойный, выдержанный тон: нет грозных разносов и суровых наказаний, зато есть деловые и разумные указания по устранению выявленных недостатков. По документам можно судить и о другой повседневной работе Галлера. Так, он предметно занимается вопросами базирования, ремонтом кораблей, строительством аэродромов и разного рода складов, железнодорожных путей для трехорудийной батареи невиданного еще на Балтике калибра — 356 миллиметров.

Особо беспокоило его базирование кораблей. Было понятно, что гавани Кронштадта не смогут вместить флот, на пополнение которого в ближайшие годы придут десятки новых кораблей. Да и сосредоточение всего флота в одном месте представляло понятную опасность. И Лев Михайлович вместе с Гришиным ставит перед С. М. Кировым и коморси В. М. Орловым вопрос о строительстве военно-морской базы Ручьи в Лужской губе. На это нужны миллионы, но иного выхода нет. Пока в Москве решают вопрос о строительстве, Галлер не медлит: направляет флотских инженеров-строителей для изысканий на местности и составления подробных предложений.

Вплотную занимается Галлер кораблестроением. Его беспокоит невыполнение по срокам работ на Северной верфи, где строится лидер «Ленинград», на заводе имени Марти — промедление с перестройкой бывшей царской яхты «Штандарт» в минный заградитель «Марти», очень нужный флоту. Галлер собирает под своей эгидой совещание директоров и главных инженеров всех заводов, участвующих в поставках оборудования и монтажных работах на лидере и минзаге, выслушивает их взаимные претензии, выявляет тех, кто не выполняет свои обязательства, добивается составления совместно утверждаемого графика. Потом такой график появляется в кабинете в штабе флота, и Галлер еженедельно отмечает продвижение работ на кораблях. Куда лучше идет дело со строительством подводных лодок и сторожевиков. К концу 1933 года в строй вступают средние торпедные подводные лодки «Щука», «Окунь» и «Ерш», подводные минные заградители «Ленинец», «Сталинец» и «Фрунзевец», дивизион сторожевиков насчитывает уже четыре корабля.

Новых кораблей на флоте могло быть и больше. Но с вводом в действие Беломорско-Балтийского канала начинается переброска кораблей для будущей Северной военной флотилии. Для этого формируется экспедиция особого назначения — ЭОН-1, которую возглавляет комбриг эсминцев 3. А. Закупнев. Начальником штаба ЭОН назначается И. С. Исаков. 18 мая 1933 года корабли покидают Кронштадт, идут по Неве к Ладожскому озеру. В составе отряда эсминцы «Урицкий» и «Куйбышев» (бывший «Рыков»), сторожевики «Ураган» и «Смерч», подводные лодки «Д-1» («Декабрист») и «Д-2» («Народоволец»). Лев Михайлович шел с отрядом на «Урицком» по Неве, Ладожскому озеру и реке Свирь. У входа в Онежское озеро, у деревни Вознесенье, когда основные трудности перехода были позади, Галлер простился с будущими североморцами и вернулся в Кронштадт. Отряд дошел дальше, к Белому морю, по только что построенному Беломорско-Балтийскому каналу. Лев Михайлович, конечно, знает, чьими руками он построен. Быть может, свой каторжный срок отбывают там и многие флотские.

…Думать об этом ужасно. Лучше не думать, потому что можно сойти с ума. Изменить ничего нельзя… Но неужели этот канал, действительно нужный, хотя корабли на Север можно было бы перебросить и вокруг Скандинавии, не могли построить свободные люди? Ведь не каторжники же перед японской войной в кратчайший срок построили железнодорожную магистраль через Сибирь — до Владивостока…

В сентябре того же года он проводил ЭОН-2: И. С. Исаков повел к Белому морю эсминец «Карл Либкнехт», сторожевик «Гроза» и подводную лодку «Д-3» («Красногвардеец»). Успешно завершил переход и этот отряд. Вернувшийся Исаков рассказывал Галлеру о просторах Баренцева моря, о замечательной базе Северной военной флотилии в Екатерининской гавани, которую создает назначенный командующим Закупнев. Мечта Ф. Ф. Раскольникова о восстановлении военно-морской силы на Севере становилась явью.

В том же 1933 году Льва Михайловича дважды вызывают в Москву. Без учета мнения командующего флотом на Балтике, награжденного к 15-й годовщине РККА орденом Красного Знамени, В. М. Орлов не хочет решать принципиальных вопросов развития ВМС. В первый приезд в столицу Галлер участвует в заседании, на котором обсуждается проект программы военно-морского судостроения на вторую пятилетку — на 1933–1938 годы. Она обширна и предусматривает строительство крейсеров (главный калибр артиллерии 180 миллиметров), лидеров, эсминцев, сторожевых кораблей, тральщиков и речных мониторов, подводных лодок и боевых катеров — торпедных и противолодочных. Выступая на заседании, Галлер приветствовал переход к строительству Большого флота. Но высказал и предложения. Он настаивал на необходимости построить для Балтики больше тральщиков: в случае войны минная опасность будет велика, просил включить в план разработку проекта перестройки в авианосец линкора «Фрунзе» или проектирование нового авианосца, высказал удивление, что не планируется строительство десантных кораблей. Наконец, Галлер напомнил, что флот должен получить корабли обеспечения — плавбазы подводных лодок и торпедных катеров, транспорта снабжения, а также заводы и мастерские (часть плавучие) для ремонта кораблей. Иначе не обеспечить их боевую готовность.

11 июля 1933 года Галлер снова в Москве — присутствует на заседании Совета Труда и Обороны, принявшем третью при Советской власти программу военно-морского судостроения. Лев Михайлович был восхищен: за пять лет только Балтийский флот должен получить 64 подводных лодки. Однако число запланированных тральщиков осталось прежним, десантные корабли в план не включили. «Нет средств, нет мощностей у заводов», — объяснил Галлеру коморси Орлов.

Итак, ВМС страны набирают мощь, растут. Во второй пятилетке начато строительство 5 крейсеров, 4 лидеров, 50 эсминцев, 137 подводных лодок, 27 тральщиков… Очень ко времени начинает пополняться флот: в Германии пришли к власти фашисты. Всем, пожалуй, ясно, что Гитлер — это война. Национал-социалисты и их фюрер не раз заявляли, что СССР — первейший враг. Лев Михайлович листает справочник — германский флот к 1934 году имеет мало новых первоклассных кораблей. Всего-то три легких крейсера, несколько эсминцев и подводных лодок. В его составе также два старых линкора додредноутного типа. Но через год-два должны вступить в строй три «панцершиффе» — нечто среднее между линкором и тяжелым крейсером с шестью орудиями калибра 280 миллиметров. Это уже большая сила. Да и надо думать, вскоре Гитлер заложит новые мощные корабли. Первоклассная судостроительная промышленность позволит довольно быстро построить все, что будет ей заказано. Боевую и оперативную подготовку флота теперь нужно строить с учетом возможности нападения германских фашистов.

На 1934 год у Галлера большие планы. В первую очередь они связаны с освоением подводных лодок новых типов — «щук» и «ленинцев». По его заданию штаб под руководством И. С. Исакова трудится над разработкой операции, в которой надводные силы и авиация флота будут обеспечивать прорыв лодок из Финского залива в Балтийское море. Ее элементы предстоит отрабатывать в будущую кампанию. В наступающем году предстоят и большие хозяйственные заботы. Совет Труда и Обороны на своем заседании 2 июня 1933 года принял решение о начале строительства в 1934 году базы в Лужской губе. Галлеру также известно, что предстоит визит флота в Польшу — первый после долгого перерыва заграничный поход. Участвовать в нем будут «Марат» и эсминцы.

Пожалуй, этот предстоящий визит больше беспокоил А. С. Гришина, члена Реввоенсовета, чем Льва Михайловича. «Ведь на берег буржуазной страны в Гдыне сойдут сотни краснофлотцев, десятки командиров. А в Польше осело немало белогвардейцев, возможны провокации. Да и среди наших выявляем таких, кто скрывает социально чуждое происхождение…» — делится он своей тревогой. Галлер успокаивает члена РВС: все будет хорошо! Ведь накал политических страстей в стране спадает, командам надо доверять. Лев Михайлович напоминает о директиве, полученной в апреле 1933 года от наркомвоенмора, ссылается на выступление И. В. Сталина на Всесоюзном съезде колхозников-ударников: колхозы победили, все позади! Гришин усмехается, однако не возражает. Чувствуется, что он думает иначе. Быть может, понял страшную сущность речи Сталина на объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) 11 января 1933 года? Ведь Сталин сказал: «Мы виноваты в том, что не разглядели новой обстановки и не уяснили себе новую тактику классового врага, действующего тихой сапой». Значит, ничего не кончено, нужно продолжать искать скрывающегося врага, и конца этому нет и не будет… А может быть, Гришин, матрос-подводник с 1911 года, прошедший мировую и гражданскую войны, но не утерявший связи со своей деревней Сивково в Калужской губернии, лучше знает, что делают всякого рода власти с крестьянством, чем петербуржец Галлер? На директиву наркома Галлер ссылается, однако, правильно. На ее основании 16 апреля 1933 года Галлер и Гришин направили командирам всех соединений флота свою директиву за № 35. В ней указывалось, что нарком приказал «по договоренности с ОГПУ впредь аресты начальствующего состава от командира взвода и выше могут быть произведены лишь с разрешения наркомвоенмора… При необходимости по требованию соответствующих органов… ареста, немедленно доносить Революционному Военному Совету МСБМ…».

Галлер надеялся, что директива К. Е. Ворошилова поможет предотвратить необоснованные аресты, что отныне он и Гришин смогут, в случае необходимости, защитить людей — прежде всего тех, кто стоит у телеграфов на ходовых мостиках кораблей. Начальствующий состав, особенно командиры кораблей, должен работать спокойно, это аксиома. Лев Михайлович хорошо знал (и не только по личным делам) всех командиров кораблей, дивизионов и соединений, начальников штабов и штабных, никогда не упускал случая поговорить с командирами. И всегда был готов их защищать. Ведь многих из них Галлер выдвинул еще в годы, когда служил начальником штаба флота. Он наблюдал за их командирским ростом, направлял учиться на Командирские классы и в академию, продвигал по служебной лестнице. Галлера радовали успехи подопечных. Пожалуй, он испытывал к ним отеческие чувства — молодые командиры годились ему в сыновья. Ведь Галлеру уже за пятьдесят. Он гордился, например, что не ошибся, направив осенью 1924 года на Подводные классы Александра Пышнова — младшего брата Бориса Пышнова, бывшего на «Славе» в 1917 году и служащего ныне в ЭПРОН. Он еще в 1923 году заметил молодого командира тральщика «Стрела», бравшего не раз призы на шлюпочных гонках, и помог переводу минным специалистом на лодку «Товарищ» (ею командовал отличный моряк А. А. Ждан-Пушкин). В 1925 году А. А. Пышнов пришел штурманом на подводную лодку «Красноармеец», а в 1930 стал командиром лодки «Товарищ». В августе 1930 года «Товарищ» и «Красноармеец» под началом комбрига А. А. Иконникова ходили в Копенгаген — то был первый заграничный поход балтийских подводников при Советской власти. А в конце 1931 года Александр Пышнов принял командование новой подводной лодкой «Л-3» («Фрунзевец»). Все о нем отзываются как о талантливом командире-подводнике, а Лев Михайлович знает еще и о его интеллигентности, обширных знаниях в военно-морской истории. И Льву Михайловичу хочется верить, что будет Александр Александрович Пышнов флагманом, будет достойным продолжателем известной в российском флоте династии Пышновых, ведущей начало от плотников-корабелов Таганрогской верфи царя Петра. Отец Пышнова — А. М. Пышнов в мировую войну командовал тяжелым крейсером «Рюрик», за храбрость был награжден Золотым оружием, а после революции честно служил в Красном Флоте. Братья отца, тоже морские офицеры, погибли в бою: один в русско-японскую, второй в мировую, командуя эсминцем на Черном море.

Сколько таких «крестников» было у Галлера, скольким он оказал помощь и поддержку в трудную минуту! Сколько людей хранило о нем благодарную память… Адмирал Л. А. Коршунов, долгие годы возглавлявший один из НИИ ВМФ, вспоминает, как в 1927 году, будучи командиром машинной группы на «Октябрьской революции», не раз приглашался Галлером на вечерний чаи в салон флагмана. В такие вечера Лев Михайлович и сам рассказывал о флотской службе, умело и тактично расспрашивал о службе молодежь.

…«Марат» в сопровождении эсминцев «Володарский» и «Калинин» выходит из Кронштадта для визита в польский порт Гдыня ранним утром 1 сентября 1934 года. Галлер с мостика осматривает линкор, эсминцы. Корабли выглядят хорошо — отлично покрасили. Чистейшие парусиновые обвесы обтянуты так, что не вздуваются на встречном ветру. Рядом с ним на мостике А. С. Гришин и комбриг линкоров Г. И. Левченко, у телеграфов — командир «Марата» А. Ф. Леер. Минный унтер-офицер до революции, член партии с 1919 года, он служил на эсминцах, был старпомом линкора. Опыта управления кораблем, на взгляд Галлера, у Леера еще маловато. И наморси внимательно следит за его действиями.

Корабли ложатся на курс, и Галлер вслушивается в разговор между А. С. Гришиным и комбригом линкоров Г. И. Левченко, начальником своего походного штаба. Они рассуждают о цели визита и сходятся, что Москва хочет попугать правящего Польшей президента Пилсудского: смотрите, паны, какой у нас на Балтике флот! Полезете на СССР — получите удар и с моря. Лев Михайлович вмешивается в разговор: «А если цель не устрашение?» И он напоминает, что, несмотря на заключенный в январе 1934 года договор о ненападении. между Польшей и Германией, несмотря на поддержку Польшей Германии в Лиге Наций, всем ясно, кто самый страшный враг поляков. Гитлеру куда легче отнять у Польши Силезию и Познань, чем Эльзас и Лотарингию у Франции. Гитлер пришел к власти с лозунгом реванша. Возможно, Польше скоро придется искать союзников против Германии. Не изменится ли отношение в Варшаве к СССР? И тут полякам стоит подумать, кто защитит их с моря. Их флот слаб и никогда не сравнится с германским. Пусть посмотрят на «Марат» — корабля такой мощи у немцев еще нет.

Но доводы Галлера не кажутся Гришину и Левченко основательными. Они убеждены, что панская Польша Пилсудского — враг, и иной быть не может. Но так или иначе, а показать флоту свой флаг в Польше полезно. С этим согласны все…

В 23 ч 40 мин того же дня отряд стал на якорь в нейтральных водах у северной оконечности эстонского острова Хийумаа. Здесь приняли мазут с подошедшего танкера и на рассвете двинулись в Южную Балтику. Немного штормило, но на следующий день корабли точно в назначенный час встретились в условленной точке с польскими эсминцами «Вихер» и «Бужа», обменялись положенными 17 выстрелами артиллерийского салюта. 3 сентября в 9 ч 45 мин отряд подошел к Гдыне. Прогремел 21 залп орудий «Марата» — Салют наций, потом еще 13 — флагу командующего польским флотом. В 10 ч 24 мин линкор и эсминцы ошвартовались у стенки напротив Морского вокзала. Потом для Галлера и Гришина началась полоса визитов и ответных приемов. Обменивались визитами и кают-компании советских и польских кораблей, а полтораста краснофлотцев отправились в кинотеатры польского флота, сто младших командиров — в клуб флотских подофицеров. Гришин волновался: ему доложили, что советских моряков угощают вволю водкой и пивом, закуску же подают весьма экономно. Лев Михайлович его успокаивал: «Не нервничайте, народ у нас сознательный…» И в самом деле, на борт к ужину вернулись все, несмотря на сдобренное спиртным гостеприимство. После этого 30 человек начсостава кораблей отправились в офицерское собрание. Когда в 23 ч Галлер, Гришин и несколько командиров штаба выезжали поездом в Варшаву, все советские моряки были уже на кораблях. Первый день визита показал высокую дисциплину команд.

На вокзале в Варшаве начальника Морских сил Балтийского моря встречал почетный караул, оркестр играл «Интернационал». День ушел на визиты к заместителям военного министра и министра иностранных дел, начальнику Морского управления, президенту Варшавы, начальнику Главного штаба. Но все-таки Лев Михайлович смог бегло познакомиться с Варшавой. «Красивый город!» — восхищенно говорил он потом. Переночевали; в гостинице, утром поездом же выехали в Гдыню. Тем временем советские моряки осматривали Гдыню, большая группа (более трехсот человек) выехала в Познань. Польские рабочие встретили гостей из Советского Союза лозунгами — «Долой фашизм», «Да здравствует Тельман», «Да здравствует мировая пролетарская революция» и пением «Интернационала». Это была политическая демонстрация братьев по классу, и полиция разгоняла дубинками толпу встречавших.

В последующие дни польские моряки и гражданское население осматривали «Марат», наши краснофлотцы и командиры — польские эсминцы. Осмотрел польские подводные лодки и эсминцы и Л. М. Галлер, сделал вывод: построенные во Франции корабли хороши, и coдержат поляки их тоже отменно, порядок чувствуется. Команда дисциплинирована и подтянута. Через пять лет, в сентябре 1939 года, Галлер прочтет о бое эсминца «Вихер» с многократно превосходящими силами немцев и отдаст дань памяти его отважному экипажу, который предпочел гибель спуску флага.

Все-таки Гришин в своих опасениях в чем-то был нрав: из Гдыни «Марат» вышел без одного из комендоров 4-й башни. Краснофлотцы вспоминали, что видели его подвыпившим с какой-то женщиной… Нарком Ворошилов за случившееся «поставил на вид» и Галлеру, и Гришину. Но скоро все это позабылось за волной нахлынувших дел. Лев Михайлович проверял, как разворачивается строительство в Ручьях, добивался у В. М. Орлова разрешения на исключение из состава флота трех лодок «барсов» — «Б-1» («Коммунар»), «Б-5» («Батрак») и «Б-6» («Пролетарий»), перевода в учебные остальных пяти лодок этого типа. Просил также перевооружить на новые орудия флотскую бригаду ПВО. Он побывал и на заводах, на которых краснели суриком корпуса строящихся подводных лодок.

Не один час провел Лев Михайлович в конструкторском бюро, где велась работа над проектом эсминцев типа «Гневный» (проект № 7). В следующем году предстояло заложить первые эсминцы в Ленинграде и Николаеве. Конструкторское бюро, в котором ведущая роль принадлежала В. А. Никитину, уже имело опыт проектирования сторожевых кораблей типа «Ураган» и лидеров типа «Ленинград». Казалось бы, в работе над проектом эсминца нужно исходить из проекта лидера. Но существовала и другая концепция. Ее сторонники полагали, что при установленном для проекта № 7 водоизмещении в 1450 тонн и мощном вооружении добиться требуемой скорости — 40 узлов возможно только на основе итальянского опыта. В свое время, участвуя в утверждении тактико-технического задания на новый эсминец, Галлер напоминал, что англичане не гонятся за 40-узловым ходом, подобно итальянцам. Такой ход корабль будет развивать редко. Не нужно забывать о мореходности, о прочности корпуса, о живучести. Это по крайней мере не менее важно, чем скорость. Понят он, однако, не был. Кто-то «в верхах» решил, что скорость должна быть 40 узлов. И вот, чтобы выиграть в весе и объемах, вместо эшелонного расположения энергетической установки, принятого на «новиках» и лидере «Ленинград», выбрано линейное, обеспечивающее меньшую живучесть. Кроме того, говоря языком кораблестроителей, в целях экономии нагрузки масс по корпусу заменили продольную систему набора на смешанную: в оконечностях поперечную, там, где машины и котлы — продольную. Выиграли в весе, зато проиграли в прочности… Лев Михайлович знал, что при проектировании «Гневного» конструкторам было велено исходить из теоретического чертежа эсминца итальянской фирмы «Ансальдо». Все это позволило, при водоизмещении на 800 тонн меньшем, чем у лидера «Ленинград», разместить на проекте № 7 четыре 130-миллиметровых орудия. На «Ленинграде» было пять… Так доложил Льву Михайловичу В. А. Никитин. Вроде бы все хорошо, все соответствует утвержденному в Москве заданию. Но Галлеру показалось, что Никитин и его коллеги не удовлетворены сделанным. Было у них какое-то беспокойство, какая-то неуверенность… Но, провожая, Никитин лишь сказал: «Боюсь, Лев Михайлович, перегруз будет, ни одного килограмма на „семерке“ запаса нет. Перегруз скажется на остойчивости. А тогда придется разметать твердый балласт…» Галлер ничего ему не ответил, не упрекнул в просчете. Ну что было делать Никитину, другим его конструкторам? Отказаться принимать к руководству то, что велено, ссылаясь на опыт отечественной кораблестроительной школы? Стоять до конца на своем? Но какой бы был этот конец… Обернулся бы «вредительством», пожалуй. И проектом занялись бы люди «чего изволите», сделали бы все куда хуже. «Можно ли плыть против течения, — подумал Галлер уже не первый раз, — не ведая куда снесет? Нет, уже отлично ведая», — поправил он тут же себя. Видимо, нельзя. Обстоятельства диктуют поведение. Необходим маневр: прямая атака бессмысленна. Но чести, нравственных принципов терять нельзя. К подобным размышлениям он вернется в будущем не раз…

Еще 7 ноября, после военного парада, Галлер и Белли, отведав знаменитый пирог Анны Михайловны, говорили о том, что вроде бы воцаряется порядок, обстановка на флоте и в городе спокойная. Можно работать. Настроение у них было благостное. В камине, затопленном по случаю приезда в Ленинград Льва Михайловича, потрескивали березовые поленья, на столе коньяк и даже лимон, где-то добытый сестрами к празднику. Да и в самом деле 1934 год кончался благополучно. Так думали они, себя, впрочем, обманывая относительно спокойной обстановки. Ведь в тридцать третьем из Кронштадта выселили несколько тысяч человек (куда делись эти кронштадтцы?), многих арестовали как «социально чуждых элементов». «Изымали» таковых и среди личного состава флота. Это были люди, скрывавшие, что их родственники раскулачены… Но нельзя же жить только этим, должна же быть надежда на лучшее, ведь есть еще работа, служба. Если только горевать — ложись и помирай. Так хотелось, чтобы год закончился спокойно!

Не получилось. Как удар грома 1 декабря 1934 года прозвучала страшная весть: в Смольном убит Киров. Галлер запретил сход с кораблей на берег, приказал штабу флота находиться на местах. Понимал: непредсказуемо то, что может произойти в ближайшие дни. Рано утром 2 декабря специальным поездом в Ленинград прибыли Сталин, Молотов, Ворошилов, Жданов, Вышинский, Ежов, Ягода… Газеты писали, что убийца террорист из троцкистско-зиновьевскои группы, публиковали сообщения о митингах трудящихся, на которых принимались резолюции с требованием беспощадного уничтожения белогвардейцев, троцкистов и других врагов-террористов. 2 декабря «Правда» призвала охранять жизнь вождей, как знамя на поле битвы; 4 декабря опубликовала постановление ЦИК СССР от 1 декабря о борьбе с террором. В нем говорилось, что следствие отныне будет проводиться ускоренным порядком, а приговоры исполняться немедленно, ибо просьб о помиловании ЦИК принимать не будет…

Год кончался плохо: снова начались аресты. Они продолжались и в наступившем новом году. В январе прошел ряд судебных процессов над «врагами народа». Немало горького выпало в тот плохо начавшийся год и на долю Галлера, с 11 января именовавшегося командующим Краснознаменным Балтийским флотом — КБФ. 27 июля 1935 года погибла подводная лодка «Б-3» («Большевик»). Случилось несчастье во время учений, когда лодка подныривала под идущий «Марат». Да не погрузилась почему-то на нужную глубину и была протаранена линкором. Никто не спасся… На мостике «Марата» в тот час находился начштаба И. С. Исаков. Вел он себя благородно: при расследовании чрезвычайного происшествия правительственной комиссией всю вину взял на себя. Вины, конечно, ни у кого из бывших на мостике «Марата» не было, с командира же «Б-3» не спросишь… Исаков был снят с должности, назначен преподавателем в Военно-морскую академию. На его место пришел А. К. Сивков…

Лев Михайлович тяжело переживал случившееся. В тот выход на линкоре его не было, но он винил себя: не добился вовремя исключения «барсов» из числа действующих кораблей. Эти старые лодки ненадежны, их конечно же можно использовать только у стенки, для тренировок будущих подводников. К. X. Звейнек вспоминает: Галлер сидел в кабинете в штабе флота, обхватив голову руками, вдруг его затрясло, вырвались глухие рыдания. Комиссии сказал: за случившееся несет вину…

«Б-3» подняли через две недели, экипаж хоронили в Кронштадте. На похороны приехал из столицы Владимир Митрофанович Орлов, выступил на кладбище — говорил хорошо, доходило до сердца. Потом, сидя у Галлера в штабе, просил его не казнить себя: так делу не поможешь. Сказал грустно: «Сил нам, Лев Михайлович, нужно много, так что крепитесь. Вон какой флот для России строим! А Исакова через год, дорогой командующий, глядишь, и вернем…» Лев Михайлович провожал Орлова на вокзале, тепло простились, медленно поплыл вагон. Коморси махнул рукой… Надежный человек во главе флота, подумал тогда Галлер. Умеет слушать: все можно объяснить. И дипломат — знает, как добиться нужного флоту, умеет убедить кого следует и в ЦК, и в ВСНХ, и в Совнаркоме… А подводные лодки он, как командующий, возьмет под самый жесткий контроль. Подводные корабли поступают на флот один другим, нужна высокая организация их изучения экипажами, четкая последовательность в боевой подготовке. И никакой спешки!

В 1935 году Галлер провел утвержденную командующим ВМС РККА реорганизацию подводных сил КБФ. Осенью флот имел в своем составе уже три бригады и учебный дивизион. Повседневное руководство ими осуществлял отдел подводного плавания штаба КБФ. 1-я бригада (командир Е. К. Самборский) включала подводные лодки типа П, Л и Щ, предназначалась для действий в Балтийском море. 2-я бригада (командир II. А. Штейнгаузен) имела в своем составе подводные лодки типа Щ и готовилась действовать в основном в Финском заливе. Этот же район должна была осваивать 3-я бригада лодок типа М — «малюток», как их стали называть на флоте. В 1936 году в составе этой бригады было уже 16 лодок. 3-й бригадой командовал А. А. Пышнов. Ему, как и другим комбригам, с введением в РККА в сентябре 1935 года персональных воинских званий, присвоили капитана 1 ранга. Поздравляя его, Лев Михайлович пошутил: «Быть вам вскоре, Александр Александрович, красным адмиралом!» В то время, однако, адмиральские и генеральские звания еще не ввели. Галлер тогда же получил звание флагмана флота 2 ранга, соответствующее адмиралу — одну широкую и три средние узкие золотые нашивки на рукав. Такое же звание получил командующий Черноморским флотом И. К. Кожанов. Высшее в то время на флоте воинское звание флагмана флота 1 ранга было присвоено командующему ВМС РККА В. М. Орлову и командующему ТОФ М. В. Викторову.

К концу года Галлеру удалось добиться создания на КБФ еще одного соединения — Охраны водного района (ОВР), включившего тральщики разных типов, сторожевые и противолодочные катера, принявшего на себя охрану рейдов.

Командир и штаб ОВР взяли под контроль режим плавания и стоянки кораблей и судов в прибрежном районе, стали обеспечивать вход и выход в базы надводных кораблей и подводных лодок, контролировать отсутствие мин на фарватерах и в полигонах боевой подготовки кораблей. ОВР были необходимы тральщики, а их у КБФ оставалось всего два, построенных в 1910 и 1916 годах. Правда, на заводах Ленинграда строились восемь тральщиков: четыре для КБФ, четыре для ТОФ. Галлер добился у Орлова разрешения включить все восемь в состав своего флота. Готовил штаб по указанию командующего и реорганизацию береговой обороны: намечалось создание двух укрепленных районов. В новый, 1936 год КБФ вступал более сильным, более организованным, ожидая скорого пополнения подводными лодками и торпедными катерами. Несмотря на чрезвычайные происшествия на КБФ в прошлые месяцы, результаты боевой подготовки, боевую готовность его Реввоенсовет РККА оценил высоко. В декабре 1935 года флагман флота 2 ранга Л. М. Галлер был награжден орденом Красной Звезды.

О составе, ожидаемом росте, возможностях и задачах, которые сможет решать КБФ в случае войны, Лев Михайлович докладывал в конце года командарму 1 ранга Б. М. Шапошникову, назначенному командующим Ленинградским военным округом. С Борисом Михайловичем Галлер познакомился еще в 1925 году — тогда он в первый раз принял командование ЛВО. Они понравились друг другу: много общего было у командующего округом и начштаба Морских сил. Возраст, срок начала военной службы, можно сказать, одинаковы. Оба прошли, не отлынивая, нелегкую воинскую школу до первой мировой войны: один в полку, другой на линкорах, оба воевали, после революции служили в Красной Армии и Красном Флоте. И еще, это главное, их сближала преданность делу, увлеченность, поиск нового. Планы взаимодействия войск округа и флота Галлер отрабатывал с начштаба округа, но Шапошников и сам часто принимал участие в работе — предлагал свое, спорил, доказывал… Потом выяснилось, что общее у них и в любви к книге, к военной истории. Лев Михайлович показал свою библиотеку: изданные при Петре I морские книги, фолианты описаний путешествий по океанам (многое перешло к нему от дядюшки-географа), «Морские сборники», начиная с самого первого… Было что показать и Шапошникову. А потом, встречаясь, говорили о роли штабов, их организации и методах работы, сравнивали системы проведения маневров и учений в армии и на флоте. Б. М. Шапошников писал «Мозг армии» — три тома этой интереснейшей работы вышли в 1927 и в 1929 годах. Со временем они встали на книжную полку в кабинете Льва Михайловича. А тогда Шапошников давал ему читать отдельные фрагменты, не говоря, что это будет книга… В. А. Белля вспоминал что на первом томе «Мозга армии» была дарственная надпись автора: «Уважаемому Льву Михайловичу — с признательностью».

И вот спустя почти десятилетие воинская служба свела их вновь. Весь 1936 год они дружно и творчески работали вместе. Растущие силы КБФ позволили внести много нового в планируемые операции по взаимодействию войск и флота на приморском фланге. Все это начало отражение в разработке их штабами оперативных документов, которые использовались в дальнейшем и в боевой подготовке, и во время войны с Финляндией в 1939–1940 годах. Со стороны КБФ этой работой непосредственно руководил начальник штаба флагман 2 ранга А. К. Сивков. Галлер, однако, и сам принимал в ней деятельное участие.

Хорошо работалось Льву Михайловичу в последний год командования КБФ. Глубочайшее удовлетворенно доставляло претворение в жизнь планов укрепления на Балтике флота. В самом деле, в 1936 году в строй вошел минный заградитель «Марти», способный принять около 400 мин, подводные лодки типа П, Щ и М, на верфях нарастал темп строительства эсминцев проекта № 7 и крейсера «Киров». Продолжала получать новые катера типа Г-5 бригада торпедных катеров. В ее составе имелся и дивизион торпедных катеров, управляемых по радио — с самолета или корабля. Но комфлот не ослаблял внимания и к кораблям, построенным или заложенным еще до революции. Важнейшим элементом боевой мощи КБФ оставались линкоры «Марат» и «Октябрьская революция». На «Октябрине», как любовно называли линкор на флоте, в 1934 году была закончена модернизация. И на этом линкоре появился командно-дальномерный пост, что коренным образом улучшило управление огнем артиллерии главного калибра, в башнях установили новые дальномеры. Кроме того, усилилась зенитная артиллерия линкора, 25 ранее имевшихся котлов заменили на 12, работающих на мазуте. Возросли дальность плавания и мореходность корабля. А эсминцы «новики», прошедшие капитальный ремонт, получавшие новую зенитную артиллерию, оставались его любовью. Бригадой вновь командовал Г. Г. Виноградский — лучшего комбрига, считал Галлер, и быть не может. У каждого моряка есть корабли, которым отдано сердце; Галлер с давних лет восхищался «новиками», кораблями надежными, прочными, был уверен, что они не подведут, если грянет военная гроза. И оказался прав.

Как-то при очередной встрече Б. М. Шапошников сказал Галлеру, что недавно был в Москве, докладывал Сталину и Ворошилову по нуждам своего округа. «Товарищ Сталин спросил меня о вас, поинтересовался, дружно ли мы работаем. Разумеется, я отозвался весьма лестно. В чем дело — не знаю…» — Шапошников развел руками. «Что ж, вопрос обычный — где-то, может быть, и не сработались округ и флот», — ответил Галлер.

Но вопрос, видимо, был задан не напрасно. В конце 1936 года Л. М. Галлер простился со своим флотом. Он получил новое назначение — заместителем командующего ВМС РККА. Тем самым Лев Михайлович Галлер становился правой рукой коморси флагмана флота 1 ранга В. М. Орлова. Именно он и предложил наркому Ворошилову назначить Галлера своим заместителем.

В последний раз собрал Лев Михайлович свой штаб и командиров соединений. Вот они его помощники, те, кто трудились, не жалея сил, не считаясь со временем, на благо Краснознаменного Балтийского, на благо страны: начштаба А. К. Сивков, с сегодняшнего дня командующий флотом; член Военного совета А. С. Гришин и его заместитель С. З. Рабинович; комбриг эсминцев Г. Г. Виноградский, великолепный моряк; скоро его бригада пополнится новейшими кораблями; патриот торпедных катеров комбриг Г. П. Нествед; комбриги-подводники Е. К. Самборский, П. А. Штейнгаузен и А. А. Пышнов; бравые летчики — командующий ВВС флота Горбунов и командир авиабригады И. В. Шарапов; строители новой базы флота в Ручьях — П. В. Бойков, М. Я. Гмира и В. И. Пуговкин; начальник отдела инженерных войск И. С. Панов; А. Б. Елисеев, хозяин Береговой обороны, тут же командир «Марата» В. И. Иванов — чуть ли не двадцать лет их служба шла бок о бок; помощник командующего флотом Г. П. Галкин и начальник Ленинградского военного порта Н. Н. Зуев. Немного запоздав — добирались из Ленинграда, в приемную комфлота входят начальник НИИ военного кораблестроения Н. В. Алякринский и представитель управления кораблестроения ВМС Н. Е. Ростовцев. Кажется, все; кого-то задержала служба… Пора произнести слова благодарности и прощания, но волнение сдавливает горло. Лев Михайлович минуту молчит, привычно разглаживает усы, начинает… Он говорит, что оставляет флот сплоченным и сильным, готовым ответить ударом на удар врага, стремительно наращивающим свою мощь; что залог высокой боевой готовности — стабильность кадров флота, в первую очередь командиров соединений и штабов, командиров кораблей. «Я старался не спешить с переменами и передвижениями с места на место. Нужно пробыть на мостике не менее пяти лет, прежде чем получится настоящий командир. — Лев Михайлович оборачивается к Сивкову и Гришину, подчеркивает: — Я в этом убежден». Он делает паузу, приминает в трубке табак и говорит, что особенно обязан, очень многим обязан присутствующим здесь старым матросам-балтийцам: своему первому комиссару Зуеву, а также Галкину, Бойкову, Гришину. С первыми тремя судьба впервые свела его в годы революции и гражданской войны, мятежа в Кронштадте, в годы начала восстановления флота. «Вы многое помогли мне понять, во многом помогли…» Лев Михайлович вдруг смущается патетики и кончает. Он обнимает соратников, жмет руки, просит писать в Москву, звонить, заходить к нему в Управление ВМС.

Вечером Галлер прощается с сестрами, просит их подумать о переезде в Москву. Да, да, Ленинград есть Ленинград — родной город. Но что делать, ведь надо быть вместе. Утром следующего дня он уже представлялся В. М. Орлову.