КОМИНТЕРН И ЕГО РАЗВЕДОТДЕЛ В ПЕРИОД С 1925 ПО 1929 ГОД

Разведывательный отдел Коминтерна являлся одним из трех его крупных подразделений, которые закладывали основу для выработки детального курса по руководству международными коммунистическими партиями как в организационном, так и в политическом плане. Он существовал уже с начала 1925 года. Со временем возникла потребность в расширении этого отдела и превращении его в крупномасштабную организацию. И я активно включился в такую работу.

Задачи разведотдела

В обязанности разведывательного отдела входила регулярная подготовка разнообразной информации о международных коммунистических партиях; рассмотрение специфических партийных проблем, информирование о положении в рабочем движении в какой-либо стране и о политической и экономической ситуации в разных странах, а также подготовка в зависимости от обстоятельств специальных докладов по специфическим проблемам, имеющим важное международное значение. В качестве основных источников для подготовки такого рода сообщений служили материалы, направляемые в Коминтерн представителями партий, газеты, журналы и книги из разных стран, а также отдельная информация, получаемая от путешественников, партийных представителей и др.

Структура разведотдела

Заведующим разведотделом мог быть только член партии, обладающий многолетним опытом разведывательной деятельности. Такими были и Куусинен, и другие – все, кто какое-то время занимал этот пост. При заведующем разведотдела имелся секретариат, возглавляемый ответственным секретарем. В секретариате осуществлялась вся работа по контролю за разведдеятельностью в каждой стране, которые группировались по регионам – Европа, Британский Союз, Северная Америка, Южная Америка, Восточная Азия (сюда входили все страны и партии Юго-Западной части Тихого океана). В свою очередь каждый регион имел более узкую классификацию. Так, в Европе были выделены германоязычные страны и партии, романоязычные страны и партии (Франция, Италия, Испания), Скандинавские страны и партии, Балканские страны и партии. Регион Восточной Азии подразделялся на Китай, Японию, Корею, Голландскую восточную Индию. И кроме того, отдельное подразделение, ведавшее партиями других стран региона. В случае, если имелся только один информатор, он выполнял все обязанности. Деятельность крупных партий освещалась одним или несколькими сотрудниками. Однако были примеры, когда во многих случаях небольшие партии объединяли по языковому признаку и их дела вел один человек. Когда дело касалось важных международных проблем, из числа сотрудников отдела специально отбирались отдельные информаторы, работавшие затем непосредственно под руководством заведующего отделом или ответственного секретаря. Все сообщения передавались в секретариат. Важные доклады предварительно критически обсуждались на узких совещаниях в составе информаторов и работников секретариата, после чего представлялись заведующему отделом. Совершенно секретные и секретные сообщения проходили специальную обработку в секретариате. К такого рода материалам относились сообщения о повстанческих действиях, крупных забастовках или, например, партизанской войне в Китае.

В особых случаях на секретных совещаниях присутствовали представители Советской коммунистической партии (имеется в виду ВКП(б). – А.П.). В ряде случаев при рассмотрении военных проблем, связанных с партизанским движением, на совещаниях присутствовали представители Красной армии. Со временем число информаторов разведотдела возросло почти до 30 человек. В тех же случаях, когда проводились международные конференции или другие совещания международного характера, число сотрудников отдела значительно увеличивалось.

Непосредственная разведывательная деятельность сотрудников отдела

По прошествии определенного времени оказалось, что собранных ранее базовых данных недостаточно. Поэтому появилась настоятельная необходимость пополнять их за счет информации, получаемой непосредственно от сотрудников разведотдела, непрерывно работающих во всех странах. В организационном отделе штаб-квартиры Коминтерна долгое время существовала практика направлять во все партии специальных эмиссаров для оказания помощи в решении организационных проблем. Затем рамки такой работы расширялись, и в их задачи стали включать также и разведывательную деятельность. В соответствии с таким курсом я был направлен в 1927 году. в Скандинавские страны, где занимался разведдеятельностью компартий по проблемам экономики, политики и важных военных вопросов этих стран. Я начал работать в Дании. В соответствии с полученными указаниями, я выполнял функции активного руководителя наряду с руководством партии, присутствовал на различных собраниях и конференциях, а также посещал основные партийные организации в стране. Когда позволяло время, занимался разведработой по политическим и экономическим проблемам Дании. Свои наблюдения и добытые сведения обсуждал с партийными представителями и в свои донесения в Москву включал и их мнения. Из Дании я переехал в Швецию, где таким же образом занимался изучением разнообразных проблем. В 1928 году принимал участие в работе политического комитета II международного конгресса Коминтерна, после чего снова был направлен в Скандинавию. На этот раз главным образом из-за ситуации, сложившейся в компартии Норвегии. И в Норвегии я действовал теми же методами, как в Швеции и Дании. Однако партийные проблемы оказались там далеко не простыми, в результате чего разведдеятельность в политической и экономической областях осуществлялась не так, как замышлялось. В этот период перед возвращением домой пришло распоряжение посетить Англию, где предстояло изучить состояние рабочего движения, позиции коммунистической партии, политическую и экономическую ситуацию в стране в 1929 году и представить соответствующую информацию. Я получил указание никоим образом не вмешиваться во внутрипартийную борьбу. Это вполне совпадало с моим личным намерением и позволило уделить больше, чем в Скандинавии, внимания политической и экономической разведдеятельности.

Вернувшись в Москву, я, разумеется, передал в разведотдел свое очередное сообщение. Кроме того, я откровенно проанализировал и доложил все, что оказалось не совсем удачным в моих поездках по сбору развединформации и в исследованиях в странах, которые посетил. Кроме того, я высказал некоторые существенные предложения. В частности, предлагал, чтобы фундаментальная и всесторонняя разведывательная программа была отделена от внутренних распрей в борьбе за власть местных компартий. В случае же необходимости для решения чисто внутренних национальных и частных партийных проблем следует посылать специальных эмиссаров, способных если и не полностью, то хотя бы частично посвятить себя разведдеятельности в области экономики, внутренней администрации, внешней политики, а при необходимости и по военным проблемам в широком смысле. Такого рода разделение в работе, отмечал я, также абсолютно необходимо для сохранения секретности разведдеятельности. Еще определеннее, чем прежде, я предложил также, чтобы лица, ведущие разведдеятельность в других странах, исходя из соображений секретности, были полностью отделены от структуры Коминтерна. После этого в моей работе обозначались некоторые перемены, хотя не ясно, в какой мере это явилось следствием сделанных мной предложений. Тем не менее отчетливо проявились существенные изменения как в организации моей следующей поездки, а это была поездка в Китай, так и в сфере предписанных мне обязанностей. В то же время претерпели полное изменение мои личные отношения с тесно контактировавшими прежде со мной лицами, а также с Коминтерном.

Способы моей связи с орготделом Коминтерна в период моей разведдеятельности в Скандинавских странах и в Англии были простыми. Свою корреспонденцию в Москву я посылал через местные партии или пользовался услугами центрального берлинского отделения связи. Время от времени посылал телеграммы по тем же каналам связи. В большинстве случаев я сам ездил в Берлин, чтобы обеспечить отправку моих сообщений. Другими словами, я совершенно не располагал собственными средствами связи.

 

КАРДИНАЛЬНЫЕ ИЗМЕНЕНИЯ В РАЗВЕДДЕЯТЕЛЬНОСТИ В ПЕРИОД С 1929 ПО 1941 ГОД

Отделение от штаб - квартиры Коминтерна

В конце лета 1929 года, когда я возвратился из Скандинавии и Англии, мои официальные отношения с Коминтерном были прерваны. И работал я в своем номере в гостинице и в других помещениях. За исключением служебных, мои контакты с другими товарищами из Коминтерна были прекращены, и я встречался только с двумя-тремя ответственными лицами, которые имели непосредственное отношение к моей работе. В связи с моей поездкой в Китай состоялись совещания с рядом членов Коминтерна и других коммунистических организаций. С самого начала план моей поездки разрабатывался в соответствии с курсом, в основе которого лежали отделение разведработы от других видов деятельности и соблюдение секретности. В результате же проведенных совещаний курс на такого рода разделение стал прослеживаться еще более отчетливо, чем прежде. Среди лиц, принимавших участие в таких совещаниях, были не только представители Советской компартии и ее Центрального комитета, но и Красной армии, а также группа сотрудников четвертого управления – разведывательного органа Красной армии. С этой группой отрабатывалась, главным образом, техническая сторона моей будущей разведдеятельности. На одном совещании присутствовали два сотрудника Народного комиссариата иностранных дел Советского Союза, с которыми обсуждались политические аспекты моей разведработы. После этого два или три раза меня приглашали в так называемое четвертое управление. Там шла речь о технической стороне моей работы в Китае, а затем и в Японии. В результате отделения от Коминтерна отчетливо определились изменения в характере предписанных мне обязанностей. Мне запрещалось вступать в какие-либо отношения с коммунистическими партиями в Китае и Японии: я не мог вступать с ними в контакт, разумеется, по своему собственному усмотрению и не имел права даже помогать им.

Основная задача моей разведдеятельности состояла в анализе и оценке политической обстановки. Вторая задача заключалась в сборе информации по основным аспектам экономики страны, особенно экономики военного времени. Третьей задачей являлся сбор военной информации. Что касается информации по партийным проблемам, то мне предписывалось собирать только особо важную. Причем я не имел права получать ее по партийным каналам, а только из других источников. Полученную информацию периодически отправлял из Китая, в отношении же Японии такого рода разведдеятельностью совершенно не занимался.

Мои отношения с органами в Москве детально не были определены

Мне совершенно не было разъяснено, в каких отношениях я буду находиться с Москвой с организационной точки зрения. Поэтому мне не было ясно, к какому ведомству принадлежу. Разумеется, я не задавал никаких вопросов по этому поводу. Поэтому и по сей день не знаю, относился ли я к штаб-квартире Коминтерна, или был сотрудником так называемого четвертого управления, или был приписан к какой-либо другой организации, например, к Народному комиссариату иностранных дел Советского Союза или к Центральному комитету Советской коммунистической партии. Если же судить по характеру моих обязанностей и получаемых указаний, то можно сделать следующие выводы.

Вероятно , я находился в ведении Центрального комитета Советской коммунистической партии

Путем всесторонних размышлений я пришел к такому выводу. Мне ничего не известно о том, шла ли отсылаемая мной информация в Центральный комитет Советской коммунистической партии, или в его секретариат, или же в какой-либо разведывательный орган, специально созданный Центральным комитетом. Несомненно лишь то, что она использовалась высшими партийными кругами, следовательно, высшими кругами советского правительства. Ниже я попробую рассказать о характере проводимой мной разведдеятельности.

Если говорить о технической и организационной стороне дела, то моя информация посылалась в особый орган, известный в качестве четвертого управления. Из этого четвертого управления я получал технику, необходимую для выполнения своих обязанностей (например, радиоаппаратура, радисты и т. п.), и другую помощь. Время от времени четвертое управление поручало мне выполнение заданий военного характера. Однако главный акцент делался обычно на получение необходимой для партийного руководства политической информации. В связи с этим мои отношения с московскими инстанциями складывались следующим образом. Все посылаемые мною сообщения поступали в четвертое управление. Из этого управления они направлялись руководству Советской коммунистической партии, а разведданные, представлявшие интерес для Коминтерна, направлялись туда. Разумеется, с этой информацией могли знакомиться и другие организации, такие, как Советская армия, Народный комиссариат иностранных дел и др. Короче говоря, по характеру моих донесений я был связан с Коммунистической партией Советского Союза, а по технической части – с четвертым управлением.

Причины перемен в разведдеятельности

После 1929 года произошли перемены в характере моей разведдеятельности. Причины этого кроются в следующем. Во-первых, в связи с изменениями в международном положении центр тяжести сместился от Коминтерна к Советской коммунистической партии и к самому Советскому Союзу. Во-вторых, мои собственные способности в большей мере соответствовали не столько разведдеятельности в целях решения политических проблем партии, сколько деятельности в более широкой сфере экономики и политики, а также в известной мере в области военной разведки.

Короче говоря, я больше подходил для удовлетворения срочных запросов руководства Советской коммунистической партии, нуждающейся в обширной экономической, политической и военной информации, нежели запросов Коминтерна об информации о положении в местных партиях и рабочем движении.

Такого рода обстоятельства, а также то, что с 1925 года я стал членом Советской коммунистической партии, и определили мой перевод на работу в указанном выше широком диапазоне разведдеятельности. При получении такого указания я попросил себе одного технического помощника (радиста), одного сотрудника-японца и одного компетентного сотрудника-иностранца. И мне подобрали Клаузена, Мияги и Вукелича. В месте назначения я мог в случае необходимости вербовать и других людей.

 

ПОЛОЖЕНИЕ МОЕЙ РАЗВЕДГРУППЫ ОТНОСИТЕЛЬНО МОСКОВСКИХ ИНСТАНЦИЙ

Отношения между членами моей разведывательной группы и московскими инстанциями были различными. Почти не было ясности ни в их организационном, ни в их служебном положении. Поэтому очень трудно объяснить положение, которое занимал каждый из них в отдельности.

Мое положение

С 1925 года я был членом Советской коммунистической партии. И мое положение, естественно, представляется ясным. Будучи членом партии, я должен был подчиняться партийным директивам и инструкциям. Где и какую бы деятельность я ни проводил, я поступал в соответствии с партийными директивами и инструкциями. О моих отношениях с партией можно составить четкое представление хотя бы по тому факту, что даже в Японии я аккуратно вносил мои партвзносы. За свою деятельность и в Японии, и в Китае я нес ответственность перед Советской коммунистической партией и ее Центральным комитетом. Вместе с тем, будучи главой агентурной группы в Японии, я с технической стороны нес ответственность перед Красной армией, а именно – перед четвертым управлением. Это управление обеспечивало техническую сторону моей связи с Центральным комитетом. Кроме того, это управление решало технические проблемы, с которыми мне приходилось сталкиваться.

После того как я начал работать в Китае и Японии, мои отношения со штаб-квартирой Коминтерна носили исключительно косвенный характер. Для понимания характера этих отношений следует иметь в виду три обстоятельства. Во-первых, исключительную стабильность моих отношений с Коминтерном в прошлом, т. е. в период с 1925 по 1929 год. Во-вторых, дружеские отношения между мной и отдельными руководителями штаб-квартиры Коминтерна. И в-третьих, некоторая часть посылаемых мной информационных сообщений поступала из Центрального комитета в штаб-квартиру Коминтерна и, по-видимому, использовалась там. Однако после того как в 1929 году мои отношения со штаб-квартирой Коминтерна были прерваны, я не мог не принять во внимание, что не являюсь членом Коминтерна. В Коминтерне не было индивидуального членства, и Коминтерн не являлся партией. Он представляет собой объединение всех коммунистических партий в мире, а не всех членов этих партий.

Суть вышеизложенного такова.

Как руководитель агентурной группы в Японии, я был непосредственно и прежде всего связан с Центральным комитетом Советской коммунистической партии. По техническим аспектам своей работы и по некоторым другим вопросам разведдеятельности я принадлежал также к четвертому управлению Красной армии. И, как уже отмечалось выше, мои отношения с Коминтерном носили косвенный характер.

Положение Клаузена

Клаузен был сотрудником московской радиошколы, и на работу ко мне его направило четвертое управление Красной армии. Его отношения с московскими инстанциями обусловлены связью с радиошколой и четвертым управлением. Мне не известно точно, был ли он членом Советской коммунистической партии. Я знаю только то, что он был давним членом Германской коммунистической партии и направлен в Москву в радиошколу, которая находилась в ведении четвертого управления. Он был завербован четвертым управлением и послан в Китай. Клаузен не являлся членом Коминтерна, так как в Коминтерне не было индивидуального членства. Клаузен никогда не работал для штаб-квартиры Коминтерна. Единственное, что его связывало с Коминтерном, – это определенное идеологическое родство, вытекающее из его членства в Германской коммунистической партии.

Положение Вукелича

У Вукелича не было непосредственных отношений с московскими инстанциями. Другими словами, он никоим образом не был связан ни с Советской коммунистической партией, ни с Коминтерном, ни с четвертым управлением Красной армии. Все его контакты с Москвой носили косвенный характер. Тем не менее те, кто дали ему указание покинуть Францию и работать со мной, находились в Москве. Это означает, что указание об участии в работе моей разведгруппы в качестве ее члена он получил из Москвы. Однако я не знаю, какая московская организация отдала ему такой приказ. Думаю, что он был членом Французской коммунистической партии. Короче говоря, его положение можно определить следующим образом.

Из того факта, что Вукелич состоял членом Французской коммунистической партии, можно полагать, что он был связан с Коминтерном. Он был зарегистрирован и признан в качестве доверенного помощника одним из московских ведомств. При этом не имеет большого значения, какая это была организация – штаб-квартира Коминтерна, Центральный комитет Советской коммунистической партии или четвертое управление Красной армии.

Положение Мияги

Положение Мияги было таким же, как и Вукелича. Он тоже состоял членом Коммунистической партии (США) и также из Москвы получил указание об участии в моей разведдеятельности. Аналогичным образом он был привлечен к работе одной из важных московских организаций и назначен членом моей группы. В случае с ним также не имеет значения, был ли это Коминтерн, руководство Советской коммунистической партии или четвертое управление Красной армии.

Положение Одзаки [18]

Положение Одзаки по отношению к Центру во многом отличалось и от положения Вукелича, и от положения Мияги. Он не был послан на работу ко мне московской организацией. Он был назначен и утвержден Москвой по моей личной рекомендации в качестве полноправного члена моей группы. Однако с точки зрения оформления и утверждения Центром его положение было таким же, как у Вукелича и Мияги. Короче говоря, он был причастным к Коминтерну в широком смысле, зарегистрированным и назначенным либо Коминтерном, либо Центральным комитетом Советской коммунистической партии, либо одной из служб Красной армии.

Пояснение в отношении Бернхардта [19]

Мой первый радист Бернхардт работал со мной с 1933 по 1935 год. Его положение было таким же, как и Клаузена. Как и Клаузен, он состоял членом Германской коммунистической партии и обучался в московской радиошколе. Как и Клаузена, его направило ко мне четвертое управление Красной армии.

В общих чертах вышеизложенное представляется в следующем виде.

Все отмеченные выше лица являлись членами моей агентурной группы. Это люди, которые в зависимости от занимаемого положения находились в прямых или косвенных отношениях с одной или несколькими московскими организациями. Мое положение отличалось от их. Только я как руководитель группы и член Советской коммунистической партии нес прямую ответственность и поддерживал непосредственные отношения с Москвой. И только я полностью отвечал за нашу работу. Клаузен и Бернхардт были связаны с радиошколой и, следовательно, имели отношение к четвертому управлению Красной армии, поэтому их следует выделить отдельно. Отношения между другими членами группы и московскими инстанциями носили специфический характер.

Дополнительно хотелось бы дать следующее объяснение.

В силу отмеченных выше причин представляется затруднительным определить истинное положение Вукелича, Мияги и Одзаки. Из-за того, что в Коминтерне не признается индивидуального членства, нельзя составить ясного представления об отношениях между ними и Коминтерном. Исходя из функции Коминтерна как международной организации, а также из его практической деятельности, нельзя считать его членами отдельных лиц. Членами Коминтерна можно считать только тех людей, которые имеют непосредственное отношение к его органам. И нет никаких оснований считать других отдельных лиц в качестве его членов. Из-за того, что Коминтерн является организацией международного масштаба, его нередко ошибочно рассматривают в качестве партии международного масштаба. Однако, строго говоря, с научной точки зрения такой взгляд на Коминтерн является несостоятельным. Коминтерн скорее одна из международных организаций, в которой объединено множество партий. И как в других такого рода коллективных организациях, между ее структурными составляющими (например, компартиями) имеют место специфические отношения.

Об Анне Клаузен [20]

Анна Клаузен была женой Клаузена. Я познакомился с ней еще до ее замужества – с шанхайского периода. Будучи женой Клаузена, она только помогала ему в работе и в этом смысле имела отношение к моей группе. Однако она не являлась членом моей группы, ее помощь мужу заключалась в предоставлении их дома для выполняемой мужем работы. Вместо мужа она и в Шанхай ездила для выполнения важных задач в интересах группы. Мы рассчитывали только на ее личную помощь, которую она могла оказывать Клаузену, как всякая жена помогает своему мужу. Мы и не ожидали, что она станет членом нашей группы. Разумеется, мы тем более не мечтали, что она станет членом компартии. Она не проявляла никакого интереса к политическим делам и была к ним совершенно равнодушна.

О бывшей жене Вукелича Эдит [21]

Эта женщина также не была членом моей группы. Однако вначале она играла ту же роль по отношению к Вукеличу, как Анна Клаузен по отношению к своему мужу Клаузену. После того как разошлась с Вукеличем, она предоставляла свой дом для радиопередач, проводимых Клаузеном, и тем самым помогала нам. Этим и ограничивалась ее помощь нашей группе. Она не проявляла интереса к политике, и не было никакой надежды на то, что она станет на коммунистический путь.

О Мидзуно [22]

Мидзуно оказывал содействие моей группе в Китае, а в Японии он был известен как друг Одзаки и его помощник. Сам я встречался с ним только один раз в ресторане. В Японии он ни разу не передавал свою информацию непосредственно мне. Однако, по моему мнению, он оказывал помощь Одзаки.

О Каваи [23]

Каваи являлся моим помощником в моей разведгруппе в Китае и непосредственно со мной поддерживал отношения. В Японии Мияги и Одзаки после ряда консультаций со мной взяли его в нашу группу и привлекли к работе. Однако в конечном счете он почти не пригодился в нашей работе. Сам я никогда не получал непосредственно от него никаких материалов. Вся информация шла ко мне через Одзаки и Мияги. То, что им не были получены удовлетворительные результаты, обусловлено, по-видимому, трудностями, связанными с его личными обстоятельствами.

О Косиро [24]

Косиро не являлся членом моей группы. Однако был другом Мияги и косвенно помогал группе, чем и был полезен нам. Один или два раза я встречался с ним в ресторане, и он произвел на меня очень хорошее впечатление. С моего согласия Мияги стал поддерживать с ним очень тесные контакты.

О Гюнтере Штейне [25]

Штейн был самым активным образом связан с работой моей группы. С учетом его идеологических установок и личных качеств можно сказать, что это был подходящий человек для моей группы. Я сообщил в Москву о том, что пока он оставался в Японии, его неплохо бы привлечь в состав моей группы. Однако разрешения на это не последовало.

 

КОРОТКО О ХАРАКТЕРЕ РАЗВЕДГРУППЫ В ЯПОНИИ

По моему мнению, мою разведгруппу следует рассматривать в качестве особого органа, находящегося в подчинении Центрального комитета Советской коммунистической партии. В этом характерная особенность группы. Другой важной особенностью является то, что в техническом и организационном отношении она была связана с так называемым четвертым управлением Красной армии. Разведгруппа получала указания и от четвертого управления и выполняла для него ограниченный спектр заданий. Поэтому по определенным видам разведывательной информации группа поддерживала отношения с Красной армией. Однако нельзя не видеть, что эти отношения имели второстепенное значение в сравнении с отмеченной выше характерной особенностью разведгруппы. Непосредственных отношений с Коминтерном по разведывательным делам у группы не было. И я не знаю, в какой мере доходила до Коминтерна посылаемая мной информация и как она использовалась. С Коминтерном были только косвенные отношения. И они обусловлены только тем, что два-три члена моей группы являлись прежде членами компартий различных стран. То, что эти люди были приданы моей группе, обусловлено, по-видимому, посредничеством Коминтерна. Однако неизменным остается тот факт, что моя группа является, по существу, организацией Центрального комитета.

 

ДОПОЛНЕНИЕ К ВЫШЕИЗЛОЖЕННОМУ

Выше я изложил в общих чертах свое мнение о характере моей японской группы. Я уже отмечал, что нет прямых доказательств такого мнения. Однако в основе его лежит мой собственный опыт, и у меня нет сомнений на этот счет. Если же исходить из того, что нельзя принимать во внимание мнение, основанное на формуле «…в то-то верю» и «…в том-то убежден», то мы должны полагаться только на факты, которые я уже излагал. В таком случае определенно можно сказать только следующее. С ноября 1929 года мои разведгруппы и я сам в техническом и организационном отношении являлись непосредственной частью разведывательных органов Красной армии, а именно так называемого четвертого управления. И если взять за основу такую ограниченную точку зрения и исходить только из бесспорных фактов, то окончательный вывод должен быть таким: мои разведгруппы в Китае и Японии являлись особыми подразделениями четвертого управления.

 

КОМИНТЕРН И СОВЕТСКАЯ КОММУНИСТИЧЕСКАЯ ПАРТИЯ

Моя разведывательная группа в Японии являлась одной из организаций, подчиненных Советской коммунистической партии. Можно чистосердечно признать, что все члены группы работали во имя продвижения дела коммунизма, а отнюдь не из-за денег и личных интересов. При таких условиях очень важное значение в настоящем деле имеют отношения между Коминтерном и Советской коммунистической партией, а также их роль в международном коммунистическом движении.

 

ОТНОШЕНИЯ МЕЖДУ СОВЕТСКОЙ КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ПАРТИЕЙ И КОМИНТЕРНОМ В ФОРМАЛЬНОМ И ТЕОРЕТИЧЕСКОМ ПЛАНЕ

Коминтерн не является партией. Это международная организация национальных коммунистических партий. Он состоит из многих секций, представляющих отдельные партии, одной из которых является Советская коммунистическая партия. Замысел Коминтерна как международной организации состоит в деятельности в интересах мирового коммунизма и в объединении мира в единое коммунистическое общество. Короче говоря, в том, чтобы покончить с частной собственностью на средства производства, с классовой эксплуатацией и угнетением с расовой тиранией и объединить все государства на основе единого фундаментального плана. Другими словами, создать Советский Союз во всемирном масштабе. Эта унифицированная объединяющая программа указывает роль, которую разные народы и расы должны играть в процессе своего неуклонного движения в целях достижения мирового коммунизма. Следовательно, глобальная политика Коминтерна не является простым суммированием различных программ всех его секций, а представляет собой гораздо более значимую программу. Без такого рода синтеза, осуществляемого руководством Коминтерна, его секции не смогут создать ничего, кроме пестрой и неравновесной социальной и расовой мозаики. Если не будет международной программы, то не будет и решающего фактора для единения.

В этой связи необходимо обратить внимание на такое обстоятельство. Программа Коминтерна не есть нечто жестко фиксированное. В соответствии с процессом развития ситуации она также претерпевает изменения. И эти изменения сравнимы с эволюцией самой структуры коммунистического общества, которое непрерывно прогрессирует. Таким образом, нельзя не видеть, что природа Коминтерна меняется после значительных сдвигов в обстановке. В настоящее время, например, Коминтерн представляет собой организацию, целью которой является классовая борьба. Однако отчетливо прослеживаются факторы его перехода к организации, целью которой станет построение социализма в отдельных странах. В будущем Коминтерн станет главной экономической штаб-квартирой социалистических стран мира. А в дальнейшем – и главной штаб-квартирой строительства коммунистического общества.

На нынешнем этапе коммунистического движения непосредственной и главной целью Коминтерна является активное руководство каждой его секцией по борьбе за захват коммунистическими партиями политической власти в каждой стране. И по форме, и в теоретическом плане Коминтерн является мозгом – генеральным штабом. Его обязанность заключается в руководстве деятельностью секций, осуществляемом для достижения цели на данном этапе развития мирового коммунизма. В своей практической работе Коминтерн анализирует мировую политическую и экономическую ситуацию и на основе результатов анализа определяет необходимые и реально осуществимые цели. Затем каждой секции предоставляется сделать конкретный выбор. Так, например, на основе анализа мировой экономической ситуации в капиталистическом мире Коминтерн должен вынести суждение о том, успешной или нет будет всеобщая забастовка в той или иной стране. Далее, если, например, видно, что объективная ситуация не способствует насильственной революции, то обязанностью Коминтерна является прекращение восстания. Однако в том случае, когда обнаруживаются симптомы глубокого кризиса капитализма, он призван энергично призывать к восстанию. Коминтерн, активизируя политическую и экономическую борьбу в отдельной стране, оказывает помощь коммунистическому движению и партии этой страны, предоставляя прежде всего пропагандистские материалы и финансовые средства, а в случае необходимости направляя туда политических, пропагандистских и организационных советников. Такая помощь была исключительно важной и эффективной. Особенно в тех случаях, когда в качестве советников выступали люди, уже накопившие достаточный опыт аналогичной работы в других партиях. И, наконец, Коминтерн оказывает помощь своим секциям в создании в Москве специальных школ и тренировочных центров по подготовке партийных руководителей среднего и низшего звена.

С формальной стороны Советская коммунистическая партия является одной из секций Коминтерна и в этом смысле не отличается от других секций. Она ни в малейшей мере не отличается от других партий и в преклонении перед волей Коминтерна. Во взаимоотношениях между партиями не установлены прямые контакты, что в одинаковой мере относится и к Советской коммунистической партии. Все взаимосвязи между секциями осуществляются через международные органы, другими словами, через руководящие органы Коминтерна. За Советской коммунистической партией не признается и права оказания помощи любой партии мира. Всякая помощь и поддержка осуществляется исключительно Коминтерном. Правда, Коминтерн может обратиться к коммунистическим партиям, включая и Советскую коммунистическую партию, с просьбой о предоставлении косвенной помощи. В этом случае необходимо единодушное согласие всех членов – представителей партий в Коминтерне. Однако такого рода помощь не может быть предоставлена иначе как в виде помощи одной партии другой. Поскольку Красная армия и другие вооруженные силы не являются органами партии, они не могут быть использованы в подобных целях. Это потому, что Красная армия и другие вооруженные формирования относятся к государству, другими словами, Советскому Союзу, и не принадлежат Советской коммунистической партии. По просьбе Коминтерна партия направляет нуждающимся в помощи секциям продовольствие, финансовые средства, советников и помощников из членов своей партии, особенно прошедших специальную подготовку и получивших соответствующую квалификацию. Однако Красная армия никогда не будет серьезно вовлечена в борьбу партий за захват политической власти в своих странах. Оставив в стороне фундаментальный принцип коммунизма о том, что только рабочий класс может совершить коммунистическую революцию, Коминтерн является всемирной организацией, структурные элементы которой образуют партии. Это не всемирная организация со структурными элементами в виде стран с их армиями. Поэтому Коминтерн не может предоставлять непосредственную военную помощь. Конечно, в теоретическом плане имели место и исключения. Например, Внешняя Монголия стала базой при ведении боевых действий с русской белогвардейской контрреволюцией. Однако требования троцкистов о вооруженном вмешательстве Советского Союза в ход революции в других странах полностью противоречили курсу Коминтерна и реальной действительности.

Короче говоря, можно сказать следующее. Теоретически Советская коммунистическая партия находится под руководством Коминтерна. И в этом она ничем не отличается от других компартий. У нее нет также никаких прямых или особых отношений с другими секциями Коминтерна. Предоставление помощи другим партиям обязательно осуществляется через Коминтерн. Следует лишь обратить внимание на очень большую помощь Советской коммунистической партии Коммунистической партии Китая. Именно в китайскую компартию была направлена группа специальных военных советников. Что же касается других стран, например, Германии, Польши, Балканских стран, то помощь партиям каждой из этих стран ограничивалась посылкой туда небольшого числа членов Советской коммунистической партии, несравнимого с их общей численностью.

 

РАБОЧИЕ ОТНОШЕНИЯ МЕЖДУ РУКОВОДСТВОМ СОВЕТСКОЙ КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ И ШТАБ-КВАРТИРОЙ КОМИНТЕРНА

В последние годы между теорией по поводу взаимоотношений Коминтерна и Советской коммунистической партии и практическим применением этой теории выявилось значительное несоответствие, в связи с чем в настоящее время роль руководства партии гораздо выше, чем штаб-квартиры Коминтерна. Это руководство, т. е. Центральный комитет Советской коммунистической партии, стало определяющим фактором и в мировом коммунистическом движении, и в самом правительстве Советского Союза. То, что партия достигла такого влияния, стало совершенно очевидно в 1928 – 1929 гг. Это обстоятельство обусловлено следующими причинами.

1) Штаб-квартира Коминтерна находится в Москве, поэтому между руководством партии и Коминтерном легко могли быть установлены тесные связи. Если принять во внимание трудности поддержания связей с компартиями других стран, широко разбросанных в разных регионах, то легко понять возникновение такого рода тесных отношений в Москве.

2) Советская коммунистическая партия – это наиболее широко известная и крупная компартия в мире. Кроме того, это политическая партия, занимающая господствующее положение в Советском Союзе. Поэтому она располагает значительными финансовыми ресурсами. Следовательно, она в состоянии предоставлять Коминтерну большие средства. И в этом отношении другие компартии не идут с ней ни в какое сравнение. Кроме того, Советская коммунистическая партия, располагая мощной базой в лице советского государства, способна удовлетворять разнообразные потребности Коминтерна во всех областях – технической, организационной, административной, политической. Большим преимуществом Советской коммунистической партии является то, что она может свободно действовать на территории Советского Союза, не испытывая беспокойства в отношении вмешательства со стороны каких-либо военизированных организаций.

3) Советская коммунистическая партия включает в себя представителей от 150 национальностей и рас. В силу этого она в большей степени, чем любая другая компартия в мире, подходит для поддержания контактов с различными национальными и расовыми группами. И в этой связи необходимо отметить, что до тех пор, пока Советская коммунистическая партия будет продолжать сотрудничество с Коминтерном, она будет весьма активно участвовать в его деятельности, используя такой многообразный расовый фон.

4) Советская коммунистическая партия имеет давнюю историю, поэтому она располагает очень способными и опытными руководителями. Все они ветераны мирового рабочего движения, чей опыт восходит еще к дореволюционной России. Это руководители, имеющие большие заслуги и во время революции, и в строительстве Советского Союза, поэтому их голос очень весом. Их заявления на международных конференциях и совещаниях обладают таким весом, который несравним с декларациями и заявлениями руководителей делегаций других коммунистических партий. Я сам хорошо помню, когда одно только появление на такого рода совещаниях таких старых ленинцев, как Сталин, производило огромное впечатление на зарубежных делегатов.

В силу такого рода факторов Советская коммунистическая партия с самого начала деятельности Коминтерна занимала сильные позиции. И когда возникала дискуссия по какой-нибудь важной проблеме, мнение Советской коммунистической партии всегда признавалось окончательным. Тем более в тех случаях, когда суждение исходило от Ленина и Сталина. В минувшие 10 – 15 лет такого рода тенденция все больше и больше усиливалась. Из-за внутрипартийной борьбы и гонений у лидеров коммунистических партий стали проявляться колебания, в связи с чем произошли большие качественные перемены в партийном руководстве всех стран, а также изменение и сокращение опыта работы. В результате сложилась такая ситуация, когда руководство Советской коммунистической партии не могло не быть все более причастным к определению курса деятельности Коминтерна.

Можно выделить две причины, в силу которых Советская коммунистическая партия заняла господствующее положение в Коминтерне. Первая причина в том, что, несмотря на противодействие реакционных сил и разного рода трудности, были достигнуты большие успехи в построении социализма в Советском Союзе. Короче говоря, Советская коммунистическая партия успешно осуществила на основе указаний Коминтерна великое дело построения социалистического государства. Вторая причина кроется в изменении основного акцента в развитии международного положения. Короче говоря, он полностью переместился от политического, национального и революционного рабочего движения в сторону политики, проводимой Советским Союзом, выступающим в роли единственного социалистического государства в мировом обществе. Исключительно собственными усилиями Советский Союз занял положение мощной мировой державы, и это обстоятельство не могут не признавать все другие страны. Оба рассмотренных выше объективных фактора представляются исключительно важными для оценки и Коминтерна и места Советской коммунистической партии в Коминтерне.

5) Построение социализма в Советском Союзе.

Советская коммунистическая партия была единственной секцией Коминтерна, которая в качестве первого шага к установлению коммунистического общества возложила на себя миссию по созданию государственного социализма в своей стране на практике. В ходе нынешней германо-советской войны мы впервые в полной мере смогли увидеть, как Советская коммунистическая партия осуществила это предназначение, особенно в экономической области. Реально даже руководители Германии вынуждены были признать, что они недооценили экономическую мощь Советского Союза. Вопрос о возможности построения государственного социализма только в одной стране – это проблема, ставшая объектом теоретической борьбы между группой Ленина и группой Троцкого. И эта проблема была разрешена на практическом эксперименте этих нескольких лет. Установление государственного социализма в Советском Союзе это не только замечательные успехи одной коммунистической партии, но и факт огромной важности для мирового коммунистического движения. В результате таких успехов руководство Советской коммунистической партии усилило свое влияние на мировое рабочее движение. Именно по этой причине образ Коминтерна поблек. И сейчас рабочие всего мира гораздо лучше знают руководителей Советской коммунистической партии, а не руководство Коминтерна.

6) Смещение основного акцента в международной сфере.

Второй объективный фактор заключается в смещении основного акцента в международной сфере от руководства Коминтерна к руководству Советского Союза, выступающего в роли социалистического государства. В период с 1928 по 1929 г. отчетливо обозначился спад волны радикальных революций. Быстротечные и крупномасштабные революции на некоторое время исчезли из вида. В Китае шла большая война Китайской коммунистической партии против Чан Кайши, Нанкинского правительства и сил мирового империализма. Мировое революционное движение не могло не обращать внимания на проблемы обороны от контрреволюционных сил, особенно фашизма, национал-социализма и ультранационализма. Рабочее движение было отброшено на оборонительные рубежи. Стало неактуальным прежнее революционное наступление, проводившееся рабочим классом и угнетенными народами. И не только это. Значительно увеличилась опасность возникновения войны между мировыми державами, а также опасность сосредоточения их сил в империалистической войне против России. По этим причинам у рабочего движения возникла важная и неотложная проблема принять во что бы то ни стало соответствующие оборонительные меры.

В то же время возросла важность той роли, которую Советский Союз как государство и мировая сила играл в международных делах. С ростом его политического и экономического могущества и мировые державы не могли не считаться с существованием в мировой политической жизни этого социалистического государства. Это прояснилось, когда противостояние фашизму и национал-социализму стало краеугольным камнем внешней политики Советского Союза и Коминтерна и получило практическую реализацию в отношении Франции и Испании. По этой причине революционное рабочее движение охотно стало рассматривать Советский Союз опорой в своей борьбе за самозащиту и существование. Одновременно под влиянием объективной ситуации в мире лидерство Советского Союза становилось более влиятельным, чем международного рабочего движения, выдвигалось на передний план и все более важной становилась роль, которую играло руководство Советской коммунистической партии. Все большую и большую важность приобретал русский социализм, как основа международного, военного и политического положения Советского Союза. Рабочие полагали, что успехи России в борьбе с силами фашизма и национал-социализма обязательно приведут к возрастанию угрозы антисоветского наступления этих сил. Нападут или нет фашисты и национал-социалисты на Советский Союз, будет зависеть от того, в какой мере удастся Советскому Союзу как социалистическому государству создать экономическую мощь. Создание этой экономической мощи стало для Советского Союза и революционного рабочего движения действительно неотложной и крупной проблемой. И как никогда прежде, именно содействие развитию Советского Союза становилось ответственной миссией, возложенной на международное рабочее движение. Исходя из практических задач, широкое признание получила точка зрения, что троцкизм предан забвению и превратился в оторванную от жизни теорию, пригодную лишь для забавы интеллектуалов, и что именно построение в Советском Союзе общества социалистической структуры впервые гарантирует безопасность международного рабочего движения. Одновременно с этим возникло понимание необходимости защищать Россию от всякого рода направленных против нее атак. Идея о возможности участия Красной армии в пролетарских революциях в других странах является не более, чем больным воображением людей, незнакомых с сущностью международного рабочего движения. Исходя же из сущности международного рабочего движения, высшая миссия Советской коммунистической партии состоит не в посылке Красной армии за пределы своей страны, а в отражении уже просматриваемой империалистической агрессии, в скорейшем создании социалистической экономики, способной защитить Советский Союз, являющийся наиболее реальным капиталом рабочих всего мира.

 

РЕЗЮМЕ ВЫШЕИЗЛОЖЕННОГО

Таким образом, Советская коммунистическая партия, ставшая значительно превосходящей Коминтерн силой, в настоящее время выполняет функции фактического руководителя коммунистического рабочего движения, что отчетливо проявляется в рабочих отношениях между руководителями Советского Союза и Коминтерна. Прежде Коминтерн был весьма независимой организацией и лишь изредка советовался с партией по отдельным вопросам. Однако со временем ему все чаще требовались советы руководителей Советского Союза, и в настоящее время такие консультации стали почти повседневным делом. Руководство Коминтерна сейчас уже никак не может пренебрежительно игнорировать, как это было ранее, когда во главе Коминтерна стоял Зиновьев, Советскую коммунистическую партию при определении курса международного рабочего движения. В результате того, что Коминтерн признал преимущественное положение Советской коммунистической партии, между руководителями обеих сторон установилось единство. Отражением этого является то обстоятельство, что внешняя политика и лозунги в революционном движении все больше и больше стали входить в орбиту внешней политики и лозунгов Советского Союза. Именно такими были в действительности лозунги в отношении фашизма, империалистической войны, а также внутренней реакции в Испании, Италии и Германии. Я знаю многих из Коминтерна или подобных ему организаций, перешедших в органы Советского правительства или возвратившихся на хозяйственную работу в Советском Союзе. В последнее время много рабочих, которые, будучи эмигрантами из других стран, пошли на работу по строительству советской экономики. В прошлом же такого рода лица в большинстве стремились идти не на управленческую работу в Советском Союзе, а в Коминтерн или связанные с ним правительственные органы. Не могу утверждать, что это так, но, как мне представляется, среди небольшой части коммунистов проявилось одно новое и ошибочное с политической точки зрения мнение. Эти люди, в результате впечатляющих успехов советского социализма, по-видимому, недооценивают Коминтерн и его деятельность и считают, что он на самом деле отстал от своего времени. Однако появление такого ошибочного политического мнения с точки зрения коммунизма фактически указывает прежде всего на важность того обстоятельства, что строительство Советского Союза сильно продвинулось вперед, а объективно также на то, что в международном рабочем движении руководство Советской коммунистической партии занимает очень важные позиции.

В настоящее время Советская коммунистическая партия играет очень важную роль. Разумеется, такое положение не может быть постоянным и неизменным. И если одна или большее число коммунистических партий придут к власти и приступят к строительству социализма, то может произойти смещение акцентов в положении. Таким образом, нынешнее преимущественное господствующее положение Советской коммунистической партии следует рассматривать как временное явление. Однако в современной ситуации такое ее преимущественное положение вряд ли будет оспорено в последующие десять лет. Во всяком случае, прогресс в Советской коммунистической партии и в строительстве социализма в Советском Союзе оказали большое влияние на деятельность моей группы. И при оценке нашей деятельности нельзя не принимать во внимание отмеченные выше сдвиги в руководящих силах.

 

ПЕРЕМЕНЫ В МОЕМ ПОЛОЖЕНИИ И ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

Выше говорилось о смещении центра тяжести в революционном рабочем движении от руководства Коминтерна к руководству Советской коммунистической партии. Это обстоятельство отчетливо проявилось и в моей деятельности. Из структуры Коминтерна я перешел в Советскую коммунистическую партию, но это всего лишь частица такой перемены. Однако из такой перемены отнюдь не следует, что мы (а именно я и члены моей группы) прекратили революционную деятельность в интересах коммунизма. Мы просто переместили область нашей коммунистической деятельности из сферы партийной работы в Коминтерне в другую не менее важную сферу, а именно в сферу деятельности, нацеленной на процветание и прогресс Советского Союза. В понятие процветание Советского Союза включался ряд проблем: потребности экономического и политического строительства, внешней политики Советского Союза, а также его защита от политической и военной агрессии извне. Откровенно говоря, вместе с переменой направления моей деятельности я получил и новое задание – способствовать развитию внешней политики Советского Союза и укреплять его оборону от внешней агрессии. Такого рода деятельность представляется важным и общим средством выражения коммунистической идеи. И в этом смысле она ничем не отличается от деятельности Коминтерна в интересах отдельных коммунистических партий.

 

ОБЪЯСНЕНИЕ ТЕРМИНА «МОСКОВСКИЕ ИНСТАНЦИИ»

Когда на первоначальном этапе допросов спрашивали об организации, которая предоставляла мне полномочия и отдавала приказы, я преднамеренно употреблял общее и неопределенное выражение «московские инстанции». Я обдуманно не объяснял, указывает ли этот термин на какой-либо орган Коминтерна или на другую какую-либо важную организацию в Москве. В тех обстоятельствах невозможно было через переводчика объяснить полицейскому офицеру, как я изложил это в предыдущих разделах, всю сложность дела, а именно перемену сферы моей деятельности и сдвиги в коммунистическом руководстве. Во время подробного допроса, проведенного прокурором Ёсикава, я кое-как с трудом смог объяснить сложные подробности по поводу перемены моего высшего начальства в Москве. Я объяснил затем, что до 1929 года называемой мной «московской инстанцией» являлась организация Коминтерна. После 1929 г. в связи с изменением общей международной ситуации произошли кардинальные изменения и в руководящей мной системе. Если бы в самом начале следствия, проводимого полицейскими чинами, я попытался объяснить всю эту сложную ситуацию, это несомненно затянуло бы допросы и привело к неразберихе.

О своих встречах с такими влиятельными деятелями Коминтерна, как Пятницкий, Мануильский и Куусинен, после моего перехода из Коминтерна в другую московскую организацию я могу дать следующее объяснение. Эти люди были моими давними коллегами и старыми друзьями. Они поручились за меня и были моими учителями в области коммунистического движения. Они поручились также за меня, когда меня назначали на работу по линии Центрального комитета Советской коммунистической партии, и они же были поручителями при моем вступлении в партию. Эти люди обладали большим международным опытом в области революционного движения. Поэтому они давали мне советы по различным вопросам и после того, как я покинул Коминтерн (после моего ухода из Коминтерна я встречался только с этими лицами). Кроме того, они были не только известными деятелями Коминтерна, но и членами Центрального комитета Советской коммунистической партии.

Моя разносторонняя разведывательная деятельность в Китае и Японии носила своеобразный и совершенно новый характер, поэтому встречи с тремя этими старыми друзьями имели для меня особый смысл. Это относится прежде всего к моей деятельности в Японии. Ведь я был самым первым и единственным человеком, которому удалось успешно выполнить там такую обширную миссию. И как мне известно, впервые только мне удалось успешно справиться с такого рода испытанием. Четвертое управление Красной армии являлось единственным органом, имевшим право отдавать мне приказания, именно отсюда поступали ко мне указания и запросы. Мои встречи с работниками Коминтерна и другими лицами носили совершенно неофициальный характер, и я получал от них только дружеские советы, а не директивы или приказы.

 

КРАТКОЕ РЕЗЮМЕ

Как уже отмечалось выше, наша (моя и членов моей группы) деятельность в Японии свидетельствует о смещении центра тяжести в коммунистическом движении. Нашей работой мы непосредственным образом содействовали процветанию будущего Советского Союза (здесь нет необходимости судить о том, в какой мере мы способствовали этому). Косвенным образом мы способствовали мировой революции. По крайней мере, мы в это верили. И в этом смысле мы работали не только в интересах Советскою Союза, но и в интересах мировой коммунистической революции.

 

ПОДРОБНОСТИ МОЕГО ОТЪЕЗДА НА ДАЛЬНИЙ ВОСТОК

С изменением характера моей работы, короче говоря, с переходом от деятельности в интересах Коминтерна к широкой разведдеятельности в настоящее время в интересах Советской коммунистической партии и четвертого управления Красной армии произошли и другие перемены. Меня спросили, предпочитаю ли я вернуться в Европу и использовать там накопленный опыт, работая с новыми людьми, нуждающимися в моем опыте, или, если позволят обстоятельства, поехать на Дальний Восток. И я в качестве арены моей деятельности выбрал Дальний Восток. Московские инстанции остались очень довольны моим решением.

Почему я сделал отмеченный выше выбор? И почему этот выбор был одобрен? Если сказать коротко, то суть в следующем. До 1920-х годов арена деятельности, в которой были заинтересованы революционное рабочее движение и политика Советского Союза, ограничивалась Европой и частично Америкой. На Дальний Восток не обращалось большого внимания. Однако с началом революции в Китае Коминтерн и Советский Союз стали обращать свои взоры к этому новому региону. Тем не менее опытные и способные кадры в большей или меньшей мере проявляли интерес к Европе и Америке. И только немногие политические наблюдатели почувствовали, что революция в Китае и последовавшее затем продвижение Японии в Маньчжурию являются важными мировыми событиями, обладающими большой силой воздействия. Больше того, весьма мало было таких людей, кто решился бы посвятить Дальнему Востоку все свои силы. Я решил заняться этим делом по двум причинам. Во-первых, потому, что это отвечало моему темпераменту. И, во-вторых, потому, что у меня появился большой интерес к новой и очень сложной политической ситуации на Востоке. Вместе с небольшой группой других я исходил из следующих предположений:

– большие перемены в революционном рабочем движении и внешней политике Советского Союза неизбежно скажутся теперь на новой арене действий – Дальнем Востоке;

– проблема обеспечения собственной безопасности, стоящая перед Советским Союзом в связи с возможностью внешних осложнений и нападений извне, должна быть изучена и пересмотрена в соответствии с новой ролью, которую играет Дальний Восток;

– и, наконец, ситуация на Дальнем Востоке непременно и существенным образом скажется на великих державах в Европе и в Америке и может привести к коренным изменениям существующего баланса сил. Справедливость таких предположений отчетливо подтвердилась ходом событий нескольких последующих месяцев. Это, разумеется, в то время было только моим личным мнением, скорее предположением, однако я считал, что это – достаточное основание для перемещения сферы моей собственной деятельности в Восточную Азию. Таким образом, я осуществил одновременно две перемены. Во-первых, свою деятельность в Коминтерне заменил на деятельность в интересах Советского Союза. Это явилось весьма важным событием для меня лично (вместе с тем это свидетельство важного сдвига в коммунистическом движении). И, во-вторых, произошли большие перемены в арене моей деятельности: из Европы она переместилась на Дальний Восток. Получив предписание, я в январе или феврале 1929 г. выехал в Китай. Там я приступил к новой и разнообразной разведдеятельности.

 

ОРГАНИЗАЦИЯ КИТАЙСКОЙ ГРУППЫ

Я прибыл в Китай вместе с двумя соратниками – иностранцами, получившими приказ о переводе от четвертого управления Красной армии. Из находившихся в Китае лиц я рассчитывал только на Агнес Смедли, о которой слышал еще, когда находился в Европе. Я попросил ее помощи в организации моей группы в Шанхае и особенно в подборе сотрудников-китайцев. Стал насколько возможно чаще встречаться с ее знакомыми из числа китайцев. Прилагал большие усилия, чтобы подружиться с этой компанией, согласной вместе работать и сотрудничать с иностранцем в интересах левого движения. Я приметил одного очень знающего человека, которого взял на работу в качестве переводчика. Постепенно так с ним подружился, что стало возможным вести откровенные разговоры. После двух-трех месяцев общения, в общих чертах рассказал о своих целях и предложил работать вместе. Попросил его познакомить меня со своими знакомыми и друзьями, если среди них есть подходящие для нашей работы люди. Я называл этого китайца Ван, а затем и его жена стала вторым членом нашей группы. Когда я три месяца находился в Кантоне, Ван назвал мне имена своих местных знакомых. Из них я выделил одну женщину, которая родилась в Кантоне и отлично подходила для моей работы. Она была в хороших отношениях со Смедли, постепенно и с ней сблизился и смог успешно включить ее в число своих сотрудников. Ее муж, болевший тяжелой формой туберкулеза, впоследствии тоже присоединился к нашей группе. Из мужчин, с которыми я познакомился через эту женщину, один по имени Тян тоже стал моим помощником в Кантоне. Женщина из Кантона обеспечивала связь между нами. Вернувшись в Шанхай, я значительно расширил круг моих сотрудников, отбирая подходящих людей среди знакомых Вана и женщины из Кантона, ее звали Тюи. Таким образом и сформировался китайский состав моей группы в Китае. В этой группе все симпатизировали народно-революционному движению, были и такие, кто имел контакты с КПК, но не было ни одного члена этой партии. Следуя указаниям Центра, я уклонялся от установления прямых связей с КПК.

Что касается привлечения в мою разведгруппу сотрудников-иностранцев, то я использовал аналогичные методы. Подыскав прежде всего человека среди друзей Смедли, я просил ее познакомить меня с ним, постепенно сближался и ждал срока, когда можно было вести прямые переговоры. Таким образом вербовал сотрудников из числа иностранцев и довел их до трех человек. Эти трое не были в полном смысле членами группы, они скорее были помощниками и нашими сторонниками. Самым первым обретенным мною другом в Шанхае был Одзаки. Затем через него установил связи и с другими японцами. Сейчас не могу сказать точно, но думаю, что впервые встретился с Одзаки по рекомендации Смедли, но я уверен, что до этого неоднократно просил ее познакомить меня с подходящими японцами. Смедли беседовала со знакомыми китайцами по моей просьбе, и действительно мои пожелания доходили до соответствующих китайцев и японцев в Шанхае. Таким образом я, видимо, и встретился с Одзаки и думаю, что познакомила нас Смедли. Затем вместе со Смедли часто встречался с Одзаки в ее доме. Как уже говорил, мои воспоминания об этом довольно давнем деле не вполне надежны, но думаю, что первая встреча с Одзаки произошла именно так. Сейчас не помню точно, встретились мы впервые с Одзаки в ресторане или в доме Смедли. Более того, я совершенно не помню, предлагал ли мне Кито встретиться с Одзаки. Не могу я вспомнить также, при каких обстоятельствах подружился с Кито. Благодаря встрече с Одзаки стало возможным реализовать мои стремления познакомиться с нужными мне японцами.

 

КИТАЙЦЫ, КОТОРЫХ Я ИСПОЛЬЗОВАЛ ДЛЯ ПОЛУЧЕНИЯ ИНФОРМАЦИИ

Попробую рассказать только об очень небольшом числе китайцев, находившихся со мной в непосредственных контактах. В Шанхае я был прямо связан только с Ваном, и лишь в исключительных случаях имел дело с другими членами группы. Ван из самых различных источников добывал информацию и материалы, которые мы вместе анализировали. В случаях же, когда возникала необходимость получить особо достоверные пояснения и сообщения, мы вдвоем с Ваном непосредственно встречались и беседовали с человеком, передавшим информацию и материалы. Все указания и поручения по сбору информации шли через Вана, и, кроме исключительных случаев, я непосредственно не встречался для разъяснения своих указаний с отдельными агентами. Однако если агент приезжал в Шанхай из других мест, то я сам встречался с ним в присутствии Вана. С течением времени определилось, к каким проблемам каждый агент имеет особые склонности и способности, в связи с чем работа в Шанхае была в основном распределена так, чтобы использовать сильные стороны каждого человека. Агенты в Пекине, Ханькоу и Кантоне занимались самыми различными проблемами без такого распределения функций. Мы встречались поздно вечером и, если позволяла погода, использовали людные улицы. Встречались и в частных домах: в доме Вана, в домах иностранцев, куда я мог запросто заходить. Места встреч меняли, так как легко бросается в глаза, если встречи проходят в одном месте. По возможности мы избегали использовать для встреч мой дом. Работая в такой манере, зачастую перед тем, как начать ту или иную операцию, я вынужден был заранее договариваться и встречаться с Ваном. Однако это не было невозможным, поскольку в то время в Шанхае не было особого риска в подобных делах.

 

МЕТОДЫ ДОБЫВАНИЯ ИНФОРМАЦИИ ЯПОНЦАМИ – ЧЛЕНАМИ ГРУППЫ И СПОСОБЫ СВЯЗИ С НИМИ

Для встреч с японцами – членами группы я использовал рестораны, кафе, а также дом Смедли. Ходить по шанхайским улицам во время первого Шанхайского инцидента японцам было опасно, поэтому я ожидал их на мосту Гарден Бридж на границе японской Концессии и обеспечивал их безопасность, забирая в машину или лично сопровождая до места встречи. Чтобы избежать внимания со стороны японской полиции, я почти не появлялся в японской Концессии. Как самое большое исключение, я один или два раза встречался с Одзаки в кафе в Хункоу. Однако, что бы ни говорилось, самым удобным местом встреч был дом Смедли, поэтому я часто и направлялся туда и с Одзаки, и с Каваи. Поскольку встречи зачастую проходили поздно ночью, я часто использовал машину, чтобы их привезти и отвезти. Кроме того, стремясь не встречаться слишком часто, я старался проводить встречи с интервалом самое малое в две недели. После того как вместо Одзаки стал работать другой японец, перенеся места встреч на оживленные улицы иностранного сеттльмента, мы встречались, главным образом, в кафе на Нанкин-роуд или в ресторанах при крупных гостиницах. Поскольку китайцы враждебно относились к японцам, мы избегали заходить в китайские рестораны. Заранее определенные даты встреч строго соблюдались и потому обходились без использования телефона и почты. Я строго придерживался этого курса, даже если неожиданно возникало важное дело или я попадал в затруднительное положение, что было не раз. Когда я встречался с японцами, то всегда приходил один без сопровождающих иностранцев. Только один раз я познакомил одного японца с Паулем, так как необходимо было принять меры по обеспечению связи из-за моего отъезда из Шанхая. При встречах мы редко обменивались информацией в письменной форме, передавая ее только устно. Исключение составляли отчеты Каваи.

 

ВСТРЕЧИ С ЧЛЕНАМИ ГРУППЫ – ИНОСТРАНЦАМИ

Когда я встречался с членами группы – иностранцами, то большей частью приходил к ним домой, но часто использовался и мой дом. Встречи организовывались очень часто, договаривались о них обычно по телефону. Впоследствии для встреч стали использовать и дома знакомых членов группы. Иногда ужинали в ресторане или встречались в барах и танцевальных залах. Все предпочитали встречаться во французском сеттльменте, в японскую Концессию ходили редко. Собранные материалы и подготовленные отчеты мы хранили дома. После отправки доклада в Москву материалы я уничтожал или возвращал, но тем не менее у нас в руках всегда имелось много документов. В отличие от Японии, в Шанхае в то время для людей, занимавшихся работой, вроде нашей, было сравнительно безопасно. Наиболее ценные материалы мы просили сохранить своих друзей, но они не знали, какого рода были эти материалы. Мы только объясняли, что это секретные документы, и просили их сохранить.

 

ДОБЫВАНИЕ ИНФОРМАЦИИ МНОЮ ЛИЧНО

Я не мог быть удовлетворен информацией, представляемой членами группы, поэтому и сам лично насколько было можно собирал различные данные и материалы. Хотя в Шанхае и не было посольства, я сразу же вошел в местную немецкую колонию и ко мне стала поступать всевозможная информация. Центром этой колонии было немецкое генконсульство. Меня там все знали и часто приглашали. Тесно общался с немецкими торговцами, военными инструкторами, студентами, но самой важной для меня была группа немецких военных советников, прикомандированных к Нанкинскому правительству. Из этой группы выборочно общался с теми, кто был осведомлен не только о военных, но и о политических проблемах в Нанкине. Одним из них был старший советник, впоследствии ставший генконсулом, полковник фон Крибель. Военные советники часто приглашали меня в Нанкин или приезжали ко мне в Шанхай. Кроме того, я ездил вместе с ними в Тяньцзинь и Ханчжоу. От них же получал различную информацию о внутренних делах Нанкинского правительства, планах военщины, экономике и политических мероприятиях. Кроме того, во время Шанхайского инцидента в 1932 году они же дали мне достоверные сведения о планах боевых действий японской армии и фактической численности войск. Сблизившись с немецкими летчиками из Евроазиатской авиакомпании, я мог узнавать о положении в глубинных районах Китая.

Кроме того, несколько раз сам летал туда и всесторонне изучал обстановку в Китае. Таким образом, постоянно расширяя свои знания и читая литературу о Китае, я в результате стал знатоком Китая и мог, готовя сообщения, оперативно давать заключения по самым разным проблемам.

 

ЛЮДИ, СОСТОЯЩИЕ В МОЕЙ КИТАЙСКОЙ ГРУППЕ

Иностранцы

Алекс. Алекс прибыл в Китай вместе со мной по указанию четвертого управления Красной армии. Его задача состояла в обеспечении связи с этим управлением в техническом и организационном отношении и, кроме того, в освещении военных проблем. Однако примерно через полгода после приезда в Шанхай из-за пристального внимания полиции иностранного сеттльмента вместе с семьей он вынужден был вернуться в Европу. И хотя я был командирован в качестве его помощника по политическим вопросам, мы на взаимных началах работали самостоятельно. Поскольку он был старше меня по возрасту и имел прямую связь с Москвой, его нужно считать старшим и по службе. Через некоторое время после его отъезда из Шанхая я принял на себя технические, организационные и военные вопросы и стал руководителем группы по всем направлениям.

Себер Вейнгартен. Вейнгартен занимался радиообслуживанием моей группы, он оставался в Шанхае и после моего возвращения в Москву. Будучи выпускником Московской радиошколы, он стал работать вместе со мной по указанию Центра.

Агнес Смедли. Американка по национальности, она была корреспондентом немецкой газеты «Франкфуртер цайтунг». Я использовал ее как непосредственного члена группы, и ее стиль работы не вызывал возражений. После того как я вернулся в Москву, она осталась в Шанхае.

Джон. Прибыв в Шанхай по заданию четвертого управления Красной армии в 1931 году, он работал под моим руководством. Через некоторое время в качестве моего заместителя ему были поручены функции по связи, а также важные задачи по шифрованию и фотографированию. Он был поляком по национальности и до этого – членом Коммунистической партии Польши.

Пауль. Он был назначен четвертым управлением Красной армии моим преемником. В период моего пребывания в Шанхае он, будучи военным специалистом, занимался военными проблемами. После моего отъезда стал руководителем группы.

Миша или Мишин. Он был русским белоэмигрантом и привлечен к работе моим предшественником (шефом Клаузена, о котором я расскажу позже) в качестве радиотехника. Он работал со мной в Шанхае и Кантоне.

Иностранцы-помощники

Гамбург. Это – немецкая женщина. Она предоставляла нам свою квартиру, а кроме того, была связной и хранила материалы.

Джекоб. Молодой американец, репортер одной из газет. Он в основном собирал политическую информацию среди иностранцев.

Молодой сотрудник американского консульства. Он предоставлял экономическую и политическую информацию, но вот имени его сейчас уже не помню.

Клаузен. Он прибыл в Шанхай раньше меня и работал радистом у своего шефа, известного как Джимм, принадлежал к четвертому управлению РККА в Москве. В Шанхае я впервые встретился с ним как с радиотехником. Значительное время он работал под моим руководством в Кантоне, но не был в числе основных членов группы. Затем он был переведен в Маньчжурскую группу. Поскольку я знал его возможности, в 1935 году у Москвы попросил прислать его для работы в Японии.

Китайцы – члены группы в Китае

Ван. О Ване я уже рассказывал. Его настоящего имени я не знаю. Тем не менее он был важным членом моей группы.

Жена Вана. В Шанхае она действительно активно работала на нас. Затем я поручил ей самостоятельную работу в Нанкине, она устроилась в министерство иностранных дел Нанкинского правительства, откуда добывала материалы экономического и военного характера.

Тюи. Она вступила в мою группу в Кантоне. Затем и ее муж стал работать на меня, занимался проблемами Южного Китая и, кроме того, осуществлял связь между Кантоном и Шанхаем.

Чан. Он – кантонец и все время находился в Кантоне, но регулярно присылал информацию о военном и экономическом положении в Южном Китае.

Пай. Это знакомый Вана. Помогая Вану, был связным в Шанхае.

Ли. Он присоединился к нам через Вана и Пая. Затем я послал его в Нанкин, и он стал связным между Нанкином и Шанхаем.

Шин. Он постоянно находился в Нанкине и оттуда присылал сведения о политической обстановке. Потом я нашел хорошего связника в Ханькоу, но наши отношения ни с тем, ни с другим не сложились. Его ввел к нам Ван.

Все эти лица, конечно, основные члены группы, но у них было много знакомых, которые также предоставляли нам информацию. Однако их имена я уже не могу вспомнить.

Японцы – члены группы

Одзаки. Одзаки был моим самым главным соратником. Впервые я познакомился с ним через Смедли в Шанхае. Отношения между нами и с деловой, и с человеческой точек зрения были совершенно безупречными. Его информация была чрезвычайно надежной и наилучшей из той, которую я получал из японских кругов. С ним у меня быстро завязались дружеские отношения. Поэтому, как только я прибыл в Японию, прежде всего принял меры к тому, чтобы установить связь с ним. Он покинул Шанхай в 1932 году, и это была серьезная потеря для нашей группы. Он явно имел тесные связи с Китайской коммунистической партией, но я в то время почти не знал об этом, нет, фактически ничего не знал.

Каваи. Его привел ко мне и познакомил Одзаки. В это время Каваи был действительно активным и к тому же очень хотел работать. Он раза два ездил в Маньчжурию и добывал информацию для меня. Он всегда имел выходы к информации о положении в Северном Китае. Поскольку он не говорил на иностранных языках, то после отъезда Одзаки я стал испытывать трудности в контактах с ним. Помню, что в Шанхае он пригласил меня к своему знакомому Кавамура, но больше с Кавамура я не встречался и личных отношений между нами не возникло. Я никогда не встречался в Пекине ни с Каваи, ни со Смедли.

Мидзуно. С ним меня познакомил Одзаки. Однако я встречался с ним всего несколько раз. От него у меня осталось впечатление, что он скорее ученый, чем политический шпион. В Японии я один раз встречался с ним в ресторане.

Ямаками [31]Ямаками Масаёси (годы жизни неизвестны) – японский журналист, друг Одзаки, в Шанхае был корреспондентом агентства «Рэнго цусин». – Прим.перев.
. Когда Одзаки уезжал из Шанхая, он познакомил меня с ним в качестве своего преемника, но после одной или двух встреч наши отношения прекратились. Однако почему мы так быстро расстались, сейчас не могу вспомнить. Он познакомил меня с Фунакоси.

Фунакоси [32]Фунакоси Xucaо (годы жизни неизвестны) – японский журналист, друг Одзаки, в Шанхае был корреспондентом газет «Шанхай дейли ньюс», «Майнити симбун», затем «Иомиури симбун». По «делу Зорге» был арестован в Пекине 4 января 1942 г. и осужден к 10 годам тюремного заключения. Умер в тюрьме в феврале 1945 г. – Прим.перев.
. Я часто встречался с ним. Наши отношения продолжались до самого моего отъезда из Китая. Перед этим я познакомил его с моим преемником Паулем, и он затем работал с ним. Мои отношения с Фунакоси с самого начала не были такими тесными, как с Одзаки. Кроме того, он не давал столько информации, как Одзаки.

Пояснения относительно Кито. Он не был членом моей группы и не работал со мной – это я твердо заявляю. Я несколько раз слышал о нем от Смедли и Одзаки, но между нами совершенно не было личных отношений. Хотя я помню о других членах группы, о нем совершенно не помню. По моим предположениям, Смедли имела с Кито прямые или косвенные контакты, и не от нее ли, думается, он узнал о моем желании заполучить японца, которому можно было бы доверять. Если бы Фунакоси был членом моей группы, то мне не было бы нужды просить Смедли познакомить меня с Одзаки. Как я уже писал выше, я познакомился с Одзаки через Смедли и уверяю, что не было никого другого, кто мог бы меня с ним познакомить. И не только это. Если бы Кито был членом моей группы, я бы наверное не стремился познакомиться с Одзаки. Дело в том, что я хотел иметь только одного способного и знающего сотрудника из японцев и никак не собирался создавать большую группу в пять или шесть человек. Кроме того, мне было запрещено Москвой брать в партнеры известных людей, вроде Кито. Если бы я знал, что Одзаки имеет тесные связи с Коммунистической партией Китая, несомненно, я колебался бы, поддерживать ли с ним столь тесные взаимоотношения. И, может быть, оставил бы мысль о дальнейшем использовании Одзаки.

 

ОТНОШЕНИЯ С КПК

Из Москвы мне было дано указание не иметь прямых контактов с КПК, кроме того, мне и не ставилось задач, которые требовали бы этих контактов. Я собирал информацию о КПК и направлял ее в Москву, но эта информация поступала только время от времени и совершенно открытыми способами. Иногда такого рода информацию добывали Смедли и примыкавшие к нашей группе китайцы. С тех пор, как прекратились мои отношения с Коминтерном и я стал работать на Советскую коммунистическую партию и четвертое управление РККА, мне было запрещено поддерживать связи с другими компартиями – я это здесь снова утверждаю. Москва непрерывно обращала внимание на недопустимость контактов с другими компартиями, особенно в моей ситуации. Для сбора информации о КПК имелась специальная группа Коминтерна, а кроме того, о Китайской Красной армии иногда информировала еще одна группа. В мою компетенцию не входили доклады по подобным проблемам, и у нашей группы не было полномочий участвовать в функциях КПК. Исходя из моего опыта в Скандинавских странах и Англии, я считал, что разведработа должна быть отделена от партии в каждой стране, и это мнение я сообщил московским инстанциям. Я покинул Коминтерн, чтобы профессионально заниматься разведработой. И не было никаких причин именно в Шанхае игнорировать указания Москвы или мой собственный опыт. После того как я стал работать в Японии, я еще более строго, чем в Китае, придерживался этой точки зрения. Более того, я получил указание из Москвы не устанавливать связей с Японской коммунистической партией.

 

МОИ ОБЯЗАННОСТИ В КИТАЕ

Мои обязанности в Китае можно разделить на две группы. Первая – задачи, поставленные мне перед отъездом из Москвы; вторая – новые задачи, которые появились в связи с изменением обстановки на Дальнем Востоке, то, что я сам выдвигал и изучал.

Мои обязанности, определенные в Москве, состояли в следующем:

1) анализ деятельности постепенно усиливавшегося Нанкинского правительства в социально-политической области;

2) изучение военной мощи Нанкинского правительства;

3) анализ деятельности различных группировок в Китае в социально-политической области, а также их военной мощи;

4) изучение внутренней и социальной политики Нанкинского правительства;

5) изучение внешней политики Нанкинского правительства в отношении всех стран, особенно Японии и СССР;

6) изучение политики Америки, Англии и Японии в отношении Нанкинского правительства и других групп и течений в Китае;

7) изучение вооруженных сил других стран в Китае;

8) изучение проблем экстерриториальности и сеттльментов;

9) изучение проблем развития сельского хозяйства и промышленности Китая, положения рабочих и крестьян.

Все это – мои обязанности, определенные Москвой. Вместе с тем я сам, по молчаливому согласию московских инстанций, выдвинул следующие проблемы и следил за изменениями обстановки на Дальнем Востоке:

1) наблюдение за новой экономической активностью Германии (особенно в связи со все большим разрастанием группы немецких военных советников);

2) наблюдение за усилением позиции США в Китае (особенно в связи с новыми американскими капиталовложениями в Шанхае);

3) новая японская политика в Маньчжурии и ее влияние на Советский Союз:

4) пристальное наблюдение за намерениями Японии в ходе Шанхайского инцидента и дислокацией японских войск;

5) наблюдение за ухудшением отношений между Нанкинским правительством и Японией.

Новая политика Японии по отношению к Китаю глубоко заинтересовала меня, и я стал интересоваться японскими проблемами в целом. Находясь в Китае, я не мог глубоко изучить корни этих проблем, но тем не менее их проработка в Китае очень пригодилась потом во время работы в Японии. Центр в Москве одобрил данную сферу научных интересов и выразил удовлетворение по этому поводу.

 

ПОЯСНЕНИЯ ПО ПОВОДУ МОИХ ОБЯЗАННОСТЕЙ В КИТАЕ

Попробую дать пояснения относительно двух видов моей разведработы в Китае. Первый – предписанный Москвой, второй – проблемы для изучения, выбранные мной.

А. Обязанности, порученные Москвой.

Анализ деятельности Нанкинского правительства в социально-политической области. Имелось много проблем, о которых нам хотелось достоверно знать в ходе разведработы, в том числе – какие классы твердо поддерживают Нанкинское правительство, какова действительная природа изменений социальной базы правительства. В то время отношение народных масс – рабочих и крестьян – к Нанкинскому правительству было пассивным или отрицательным. В противоположность этому Шанхайские банкиры, финансовые круги Чжэцзяна, крупные землевладельцы, гангстеры, торговцы наркотиками и другие представители крупного бизнеса симпатизировали правительству. Мнение интеллигенции было различным, были и такие ее представители, которые становились чиновниками расширяющейся правительственной бюрократической системы. Я должен был, изучив все эти проблемы, информировать Москву. Сам собирал надежную информацию, беседуя, главным образом, с членами моей группы, поддерживая отношения с самыми различными людьми или действуя другими способами. В конце 1930 г. и примерно в июне – июле 1932 г. я направил в Москву подробные доклады и несколько раз дополнительные краткие сообщения.

Б. Военные силы Нанкинского правительства.

При выполнении этой задачи необходимо было собирать различную информацию о дивизиях, поддерживающих правительство, и мерах по реорганизации армии, проводимых немецкими военными советниками. Кроме того, мы должны были постоянно следить за перемещениями командного состава, изменениями в системе укреплений, вооружении войск, методах боевой подготовки. Постепенно мы собрали всю информацию об армии Чан Кайши, оснащенной самым современным оружием; о вооруженных силах, стоящих на стороне Нанкинского правительства; о войсках с сомнительной ориентацией. Кроме того, мы могли в целом точно установить состояние современного вооружения и ход реорганизации основных частей. Однако ситуация все время менялась, поэтому иногда было почти невозможно точно охватить обстановку. Я получал данную информацию главным образом от китайских членов группы, но должен был и сам собирать важные сведения и через немецких военных советников, и через импортеров оружия.

В. Анализ социально-политической деятельности группировок, находящихся в оппозиции Нанкинскому правительству.

Важнейшими объектами моего изучения были Кантонская, Гуансийская армии, группировка Фын Юйсяна и другие, с первыми двумя я смог досконально разобраться. И в этом случае основное внимание я уделял тем социальным корням, которые составляли базу этих группировок. Хотя и иностранные банки имели с ними отношения, но важнейшую роль скрытно играли китайцы – кантонские банкиры и богачи из Гуанси. Из материалов, полученных группой по этой проблеме, большую часть собрал я лично. И после моего отъезда из Южного Китая мои сотрудники довольно регулярно посылали мне дополнительные донесения.

Г. Внутренняя и социальная политика Нанкинского правительства.

Для того чтобы разобраться с этой проблемой, необходимо было изучить различные законы, принимавшиеся Нанкинским правительством официально в интересах рабочих и крестьян, как с теоретической точки зрения, так и с позиций их практического применения. Однако правительство не очень-то было заинтересовано в таком подходе, поэтому мне и докладывать почти нечего было. Мои китайские сотрудники собирали информацию, но что я сообщал, конкретно вспомнить не могу.

Д. Внешняя политика Нанкинского правительства.

Мне было предписано постоянно собирать информацию по внешней политике Нанкинского правительства. Наибольший интерес для меня представляла позиция Нанкинского правительства в отношении СССР, Японии, Англии и Америки. Совершенно ясно, что политика правительства была зависимой от Англии и Америки, но с практической точки зрения эта политика достигала цели. Нанкинское правительство считало, что, проводя политику зависимости от Англии и Америки, оно сможет усилить свои позиции по отношению к СССР, а позднее и Японии. Я получал материалы по этой проблеме от китайцев – членов группы, а также от сотрудников немецкого и американского консульств. Во время Шанхайского инцидента 1932 года я с большим интересом воочию наблюдал эту политику зависимости от Англии и Америки. Англия и Америка горячо поддерживали антияпонскую позицию Нанкинского правительства.

Е. Китайская политика Англии и Америки.

Я уже касался этой проблемы выше. Кроме того, моей задачей было следить за англо-американскими и японскими действиями в отношении античанкайшистских группировок. Англия рассматривала Гонконг как плацдарм для сближения с Кантонской и Гуансийской группировками, а Япония, используя всевозможные средства, стремилась привлечь на свою сторону влиятельные силы в Северном Китае, но пока еще не продвигалась в других направлениях.

Ж. Иностранная военная сила в Китае.

Мы должны были уделять самое пристальное внимание состоянию иностранных экспедиционных войск и флота, и особенно их передвижениям. Как только разразился Шанхайский инцидент, все страны сразу же резко увеличили здесь свои вооруженные силы, и моя работа в этом направлении стала чрезвычайно важной. В связи с этим я обязан был более детально, чем прежде, следить за дислокацией войск всех стран. Материалы большей частью я получал от немецких военных инструкторов.

З. Проблема экстерриториальности в Китае.

В то время эта проблема играла чрезвычайно важную роль во внешней политике. Для Нанкинского правительства это была внутриполитическая проблема, ставящая под угрозу престиж страны, почему по данной проблеме часто и проводились конференции представителей различных держав. Когда в Китай была направлена так называемая миссия во главе с судьей Фессенденом с тем, чтобы выработать компромиссные предложения об иностранных концессиях в Шанхае, проблема стала взрывоопасной. Миссия имела с собой некий конкретный план, но из американских и немецких источников я узнал его содержание значительно раньше. Америка очень доброжелательно относилась к Нанкинскому правительству, поэтому прилагала усилия для решения проблем экстерриториальности. Англия, как водится, чаще всего следовала за Америкой. Что касается Советского Союза, то интерес представляло лишь только то влияние, которое оказывала эта проблема на взаимоотношения стран, получивших право экстерриториальности, с Нанкинским правительством.

И. Развитие сельского хозяйства и промышленности в Китае.

Нанкинское правительство осуществляло много планов преодоления сельскохозяйственного кризиса, и моя задача заключалась в информировании об их результатах. Сельскохозяйственная политика правительства учитывала, главным образом, интересы зажиточных крестьян и крупных землевладельцев, но ни один из планов успеха не имел.

Я также сообщал о состоянии и развитии промышленности, особенно о планах создания военной промышленности. По моим сведениям, в Китае успешно развивалась текстильная промышленность, были построены два или три военных арсенала, реконструированы старые. Получив чертежи, статистические отчеты и другие достоверные документы об арсеналах в Нанкине и Ханькоу, смог обоснованно оценить их производственные мощности. Различные материалы получал и от китайских членов моей группы и от немцев. Я должен был также добывать сведения о китайских авиатрассах, методах подготовки летчиков и т. п. По этим вопросам получал важную информацию, общаясь с немецкими летчиками. Сельское хозяйство Китая изучал по собственной инициативе и впоследствии длительное время занимался его исследованием. К проблемам сельского хозяйства я имел особый интерес, поэтому смог собрать много полезных материалов.

 

ПРОБЛЕМЫ ИЗУЧЕНИЯ, ВЫБРАННЫЕ МНОЮ ЛИЧНО

Постараюсь также объяснить по порядку наиболее важные области работы, которые сам взял на себя в связи с новыми обстоятельствами, возникшими после того, как я приступил к выполнению своих задач в Китае.

А. Экономическая деятельность Германии и группа немецких военных советников постепенно набрали силу.

Приступив к выполнению своих задач в Китае, я был изумлен чрезвычайно активной деятельностью немцев. Поэтому решил поднять эту проблему и детально с ней разобраться. Московские инстанции одобрили мои расследования экономической деятельности Германии и рекомендовали сблизиться с немецкими военными советниками. В то время немцы не имели большого политического веса в Китае, но они старались увеличить его путем использования мощной экономической базы своей страны и своего влияния на военную политику Нанкинского правительства. В то время Германия почти не обращала внимания на Японию. Большинство немецких дипломатов считало, что, проводя решительную политику по отношению к Китаю, Германия сможет, естественно, сохранить свои позиции на Дальнем Востоке. Такое мнение было преобладающим и в начальный период японо-китайского конфликта. Прояпонская политика, провозглашенная некоторыми нацистскими руководителями, получила крайне незначительное число сторонников. Даже сегодня многие немцы предпочитают Китай Японии. Немецкие деловые круги возлагают большие надежды на будущее Китая, чем Японии. Другими словами, Германия не только традиционно занимала по отношению к Китаю позицию солидарности, но и рассчитывала на Китай в удовлетворении своих экономических потребностей. Поэтому многие немцы не оставляли надежды на китайско-германское сотрудничество. Германская экономическая и военная деятельность в Китае в то время и замышлялась для создания исходного пункта к заключению пакта о таком сотрудничестве. Нельзя сказать, что эти устремления Германии потерпели крах из-за нынешней японской политики в отношении Китая, но ясно, что их реализация пока невозможна. Кроме того, цель германской деятельности заключалась в том, чтобы контролировать организацию китайской армии. Конкретно Германия, осуществляя поставки военного имущества сухопутным войскам Китая и создав под конец сеть военных мастерских, стремилась внедриться в государственные предприятия. Одновременно Германия намеревалась превратить Китай в испытательный полигон немецкой авиационной промышленности. Таковы были общие цели находившихся в Китае немецких военных советников, предпринимателей, дипломатов. Нечего и говорить, что такая политика Германии в отношении Китая стала предметом серьезного беспокойства для СССР как с экономической, так и с политической точки зрения. Советский Союз досконально знал Чан Кайши, поэтому не считал возможными совместные действия Китая и Германии против Монголии и Туркестана, но тем не менее было необходимо внимательно следить за отношениями этих двух стран. Считаю, что добился больших успехов, выполняя самостоятельно взятую на себя задачу наблюдения и сбора информации по данной проблеме. Я всегда мог получать достоверную информацию от немцев. Говорю так потому, что я общался со многими немцами и поддерживал дружеские отношения с наиболее влиятельными военными советниками.

Б. Новая деятельность Америки в Китае.

Американская деятельность в Китае заключалась, главным образом, в инвестициях в Шанхае и капиталовложениях в радиосвязь и авиационные предприятия. Организационно она направлялась американскими бизнесменами и торговым атташе Шанхайского консульства. Кроме того, Америка проявляла активность и в области дипломатии в связи с проблемами экстерриториальности и перемирия в Шанхае. По всей видимости, Америка стремилась заменить Англию в качестве доминирующей силы на Дальнем Востоке. Тогда уже проявились такие признаки, и деятельность Англии на Дальнем Востоке начала быстро сокращаться. Советский Союз же полагал, что нужно во что бы ни стало установить дипломатические отношения с Америкой. Информацию по этой сложной проблеме я получал главным образом от Смедли и молодых сотрудников американского консульства, информация от Смедли поступала редко и нерегулярно.

В. Новая политика Японии в отношении Маньчжурии.

Положение Японии на Дальнем Востоке изменилось после Маньчжурского инцидента, вспыхнувшего осенью 1931 года. Захватив контроль над Маньчжурией, Япония стала стремиться играть все более активную роль в Восточной Азии. Были все основания предвидеть, что, как только Япония покорит Маньчжурию, она будет стремиться играть эту роль энергично и единолично. Прямое влияние Маньчжурского инцидента состояло в том, что Советский Союз оказался в непосредственном соприкосновении с Японией в обширном пограничном районе, который до этого в общем-то не принимался во внимание с точки зрения национальной безопасности. Другими словами, возникла новая, непростая для СССР ситуация. Маньчжурские дела были задачей Харбинской группы и не входили в мои обязанности, но я сам лично не мог не следить со всей тщательностью за новой обстановкой в Восточной Азии.

Г. Шанхайский инцидент.

Вспышка боевых действий в Шанхае в 1932 году свидетельствовала о том, что в японской внешней политике начал проводиться новый курс. Конечно, в то время нам было не вполне понятно, было ли это случайным единичным столкновением или это было выражением устремлений Японии завоевать Китай вслед за захватом Маньчжурии. Кроме того, было непонятно, двинется ли Япония на север, в Сибирь, или же на юг и вторгнется в Китай. В такой ситуации во время Шанхайского инцидента моя работа стала еще более важной. Я старался вскрыть подлинные цели Японии и в деталях изучить методы боевых действии японской армии в ходе боев в Шанхае.

Д. Японо-китайские столкновения.

В результате Маньчжурского и Шанхайского инцидентов вскрылась новая картина японо-китайских проблем. Отношения между двумя странами, разумеется, не только неизбежно ухудшились, но и совершенно изменился их прежний характер. Китай, как и Советский Союз, стал смотреть другими глазами на новые действия Японии, неизбежно испытывая по отношению к ней новые опасения. Нечего и говорить, что я уделял самое пристальное внимание этому вопросу.

Е. Японская проблема.

Я изучал эту проблему по частям, но вынужден признать, что японскую проблему необходимо рассматривать целиком. И еще будучи в Шанхае, приступил к изучению Японии и намеревался при этом стать знатоком японской истории и внешней политики.

 

ОБЯЗАННОСТИ ЯПОНСКИХ ЧЛЕНОВ ГРУППЫ

Нечего и говорить, что в изучении указанных проблем наибольшую помощь я получал от японских членов группы. Особенно много мне помогли Одзаки, Каваи и Фунакоси, когда я изучал проблемы, описанные выше в пунктах Б, В, Г и Д. Они были источниками важнейшей информации при моем анализе таких проблем, как новая политика Японии в Маньчжурии, влияние этой политики на Советский Союз, Шанхайский инцидент, японо-китайские столкновения, японская экспансия в целом. Сейчас я ни за что не смогу вспомнить, какую работу поручал каждому члену группы. Однако, говоря в общем, совершенно точно, что это были задачи, связанные с вышеуказанными пунктами Б, В, Г и Д. Если говорить обо всех этих проблемах, Одзаки был моим учителем, а область изучения была очень широкой. Он разъяснил мне маньчжурскую политику Японии в последние несколько лет и ее планы на будущее. Я попросил его подготовить доклад о планах Японии в отношении пограничного района в Северной Маньчжурии и Сибири и собрать материалы для ответа на вопрос, планирует ли Япония агрессию против Китая и Сибири. Посоветовавшись с ним, я дважды посылал Каваи в Маньчжурию и Северный Китай, чтобы разобраться с этими проблемами и заодно собрать военную информацию. Одзаки представил чрезвычайно полезную информацию о Шанхайском инциденте и связанной с ним японской политике. Я ставил перед ним следующие вопросы. Каковы действительные цели Японии в шанхайских боях? Каковы намерения Японии в отношении Шанхая и его восстановления? Что собирается делать Япония в отношении интересов Англии и Америки в Шанхае? И, наконец, просил его дать пояснения относительно военных целей Японии в Шанхае, вооруженных сил и боевых операций. Стремясь собрать информацию именно по этим проблемам, я сам под различными предлогами посещал районы города, где шли боевые действия. Это было возможно только потому, что Шанхай – совершенно уникальный город. Кроме того, шла различная информация об операциях японской армии от немецких военных инструкторов.

Беседуя с Одзаки, я многое узнал от него, как о прошлой политике Японии по отношению к Китаю, так и о прогнозах будущих действий Японии в свете Маньчжурского и Шанхайского инцидентов. Я уже забыл детали наших бесед с Одзаки по этим вопросам, но смог приобрести общие представления по истории и политике Японии. В частности, он скрупулезно разъяснил мне изменения во внутренней политике Японии до и после начала Маньчжурского инцидента и поделился своими обширными познаниями об ультранационалистическом движении Японии в 1931 – 1932 годах.

Каваи доставлял из Маньчжурии и Северного Китая различную информацию, сообщал об операциях японской армии в Маньчжурии, тактике китайских партизан, политических и экономических целях Японии в Маньчжурии и других проблемах. Думаю, что он предоставлял также различные материалы о японский политике в Северном Китае. Однако сейчас не могу точно вспомнить масштабы его деятельности по сбору сведений и материалов во время Шанхайского инцидента. Каваи передавал информацию через Одзаки. Поэтому фактически я не мог разобраться, что из полученной мной информации поступило именно от Каваи.

Теперь уже не помню, какого рода информацию я получал от Фунакоси. Думаю, что, поскольку Шанхайский инцидент закончился заключением соглашения о перемирии, добываемая им информация скорее всего ограничивалась только общими вопросами о политике Японии в отношении Китая и Маньчжурии.

Я очень редко встречался с Мидзуно, Кавамура и Ямаками, поэтому почти ничего не припоминаю, о чем с ними беседовал.

 

ДРУГИЕ ГРУППЫ В КИТАЕ

Группа Джимма , или Лемана

Самой первой, работавшей в Шанхае, была группа Джимма. Ее называли также группой Лемана, но я ничего не слышал об этом, пока не приехал в Шанхай. Джимм был командирован четвертым управлением РККА и прибыл в Шанхай немного раньше Алекса и меня. Его задача состояла в том, чтобы организовать радиосвязь между Шанхаем, другими районами Китая и Москвой. Кроме того, в качестве второстепенного задания он должен был направлять информацию в Москву, если бы появилась возможность ее получения. Таким образом, по сути его задачи были, главным образом, технического, подготовительного, экспериментального характера. Когда я прибыл в Шанхай, он уже завершил организацию радиосвязи на линии Шанхай – Москва и создавал ее между Шанхаем и другими районами Китая. Однако, кажется, организация связи с Кантоном шла не очень успешно. Джимм привлек к работе Клаузена, а затем в Шанхае и русского белоэмигранта Мишу (или Мишина). Позже Джимм передал мне и Алексу налаженную им в Шанхае радиостанцию и собрался к отъезду в Москву. Когда он покинул Шанхай – не помню, но помню, что по возвращении в Москву он стал начальником радиошколы. Я встречал его в Москве в этом качестве. До смерти Мишина я заботился о нем. Он работал для меня в Кантоне, а затем и в Шанхае. Клаузен был в нашей группе короткое время. В 1931 году по указанию Москвы я отправил его в Харбинскую группу. В результате группа Джимма (Лемана) умерла естественной смертью.

Харбинская группа

Еще одной группой, с которой я контактировал в ходе своей работы, была Харбинская группа. Она также была направлена четвертым управлением РККА. Ее задача состояла в сборе военной информации в Маньчжурии, но одновременно собиралась также и политическая информация. Харбинская группа служила для меня почтовым ящиком. Мои письма и документы, адресованные в Москву, я отправлял этой группе, а они переправляли их в Москву. Направляемые для меня из Москвы деньги тоже посылались через этот канал. Связь с Харбинской группой осуществлялась следующим образом. Прежде всего из Харбина в Шанхай приезжал кто-нибудь из Харбинской группы и согласовывал технику связи через «почтовый ящик». Затем выделенные для этого члены Харбинской и Шанхайской групп поочередно курсировали между двумя городами, выполняя роль почтальонов. Клаузен несколько раз выполнял для меня такую роль. Я и сам, став «почтальоном», возил документы в Харбин, думаю, что это было весной 1932 года.

С руководителем Харбинской группы Отт-Гломбергом я впервые встретился в Шанхае. В следующий раз я встретился с ним, когда он вызвал меня в Харбин, чтобы передать документы. В Харбине я также встречался с работавшим ранее в Шанхае Фролихом, называемым иногда также Тео. Я слышал о радиотехнике Артуре, но, пожалуй, не встречался с ним в Харбине. Тео и Гломберг покинули Харбин в 1932 году. Я встречал их в России в 1933 году, но это была случайная встреча, не связанная с работой. Мои связи с Харбинской группой строго ограничивались «почтовым ящиком», с точки зрения сути работы связей совершенно не было.

Группа Фролиха-Фельдмана в Шанхае

В 1931 году в Шанхае работала также группа Фролиха – Фельдмана. И она была командирована четвертым управлением РККА с задачей установить связи с Китайской Красной армией и собирать информацию о ней. Они имели собственные средства радиосвязи с Москвой, поэтому не использовали нашу радиостанцию. Возглавлял группу Фролих, второе имя было Тео, – генерал-майор сухопутных войск Красной армии. Фельдман был радиотехником и имел звание подполковника. В группе был еще один человек, но кем он был – не знаю. Они не смогли выполнить свою задачу и в 1931 году покинули Шанхай. У меня не было с ними связей по работе, были только случайные встречи. Шанхай, в конце концов, такой маленький город, что трудно было избежать случайных столкновений с людьми. Я не получал указаний из Москвы вступать с ними в контакт. У них были свои инструкции, и между нами не было формальных отношений.

Группа Коминтерна в Шанхае

Я познакомился с сотрудниками группы Коминтерна случайно в Шанхае в 1931 г. Она состояла из политической и организационной секций. Организационная секция состояла из Ноуленса, ставшего известным после его ареста, и еще двух-трех помощников. Позже в Шанхай прибыл Карл Лессе и занял место Ноуленса. Организационная секция имела разные задачи, но главным было обеспечение связи между Коминтерном, КПК и политической секцией их группы в Шанхае. Связь была трех видов: 1) курьеры, т. е. люди, курсирующие между Москвой и КПК; 2) отправка писем и документов; 3) радиосвязь. Помимо этого оргсекция осуществляла финансовые связи между Москвой, КПК и политсекцией Шанхайской группы; подбирала места встреч и дома для политсекции и КПК; оказывала разнообразную помощь в техническом и организационном отношениях в нелегальной работе в Китае; организовывала обмен секретными документами между Москвой и Китаем и, наконец, обеспечивала безопасность членов политсекции. Что касается последнего пункта, секция имела полномочия давать указания членам политической секции, ограничивать их передвижения и т. п.

Политическая секция состояла из Герхарда, которого я знал, когда был еще в Германии, и с которым вместе работал в мой коминтерновский период, и одного-двух помощников. С этими помощниками я не встречался. С Герхардом я случайно встретился в Шанхае и возобновил прошлое знакомство, но по работе мы совершенно не контактировали. Задача Герхарда, а точнее политической секции их группы, состояла в том, чтобы быть представителем Коминтерна и выразителем политического курса в отношении КПК, принятого Конгрессом Коминтерна. Политическая секция выполняла также обязанности посредника в обмене информацией между КПК и Коминтерном и готовила доклады по всем социальным вопросам рабочего движения в Китае. Затем эти доклады через организационную секцию отравлялись в Москву. Мне никогда не приходилось переправлять их донесения нашими радиосредствами и другими способами связи. С арестом Ноуленса положение Герхарда в Шанхае стало опасным, и в 1931 году он вернулся в Москву. Всего я встречался с Герхардом не более трех раз.

 

ИНЦИДЕНТ С НОУЛЕНСОМ

Я впервые узнал, что Ноуленс выполнял секретную миссию в Шанхае, только когда он был арестован. Его арест вызвал большую сенсацию среди иностранцев, проживавших в Шанхае. Арест произвела полиция Шанхайского иностранного сеттльмента по требованию Нанкинского правительства и передала его этому правительству. Нанкинское правительство арестовало руководителей КПК и из их показаний узнало о существовании и деятельности Ноуленса, а в довершение всего и о местах, где Ноуленс встречался с представителями партии. Ноуленс и его семья были арестованы у себя в доме, где были обнаружены и конфискованы в качестве важных улик весьма секретные документы. Ноуленс утверждал, что он швейцарец, но швейцарские власти упорно это отрицали. Он был приговорен к длительному сроку тюремного заключения, но вскоре, благодаря вмешательству Советского Союза, был выслан за границу.

 

ПОЯСНЕНИЯ О МОИХ ВЗАИМООТНОШЕНИЯХ С РАЗЛИЧНЫМИ ГРУППАМИ

Моя группа, за исключением чисто служебных связей с группами Джимма и Харбинской, не имела отношений с любыми другими группами. Поскольку я прибыл в Шанхай как преемник Джимма, у меня были, естественно, контакты с ним. Харбинская группа выполняла роль почтового ящика между Москвой и мной, но помимо этого никаких других связей не было. Иногда мы выпивали вместе с членами группы Тео – Фельдмана и беседовали о повседневных проблемах, но по работе отношений совершенно не было. Характер нашей работы был совершенно различным. Более того, указаниями из Москвы запрещалось смешивать наши служебные функции. Такими же были и мои отношения с Герхардом. Он был моим другом с 1921 года, когда мы присоединились к коммунистическому движению в Германии, и часто ходили друг к другу, когда оба были в Москве. Поэтому нет ничего удивительного в том, что в Шанхае мы возобновили наше знакомство. Как я уже говорил раньше, мы встречались очень редко. К тому же совершенно не были связаны по работе. С КПК я лично не вступал ни в какие близкие отношения, – это было запрещено Москвой. Мне и с Герхардом встречаться запрещалось Москвой. Но когда я позже доложил в Москву о моих связях с Герхардом, в Центре совершенно не обратили на это внимания. Итак, я утверждаю, что поскольку задачи, которые выполняли моя группа и группа Герхарда, были различными, они никогда не пересекались по работе.