Когда я открывала агентство, никаких роз на этой улице не было. Но потом бакалейщик, чей магазин находился в доме напротив, разорился и продал помещение Сизару Коффи, владельцу похоронного бюро. Господин Коффи в первый же месяц засадил весь газон перед своей конторой розовыми кустами. "Не хочу, чтобы моё заведение выглядело мрачно, — пояснил он во время нашей с ним единственной беседы полгода назад. — Смерть штука невесёлая, но зачем создавать вокруг неё ещё более унылую атмосферу? И поверьте, каков бы ни был ваш бизнес, клиента всегда привлекает красивое оформление". Я уж не стала говорить, что тем, кто отправляется в райские кущи, больше нет никакого дела до земных цветов. И разумеется, не стала говорить, что терпеть не могу розы. Зачем огорчать человека, который с таким энтузиазмом наводит вокруг своей конторы красоту? Мне следовало подумать, прежде чем покупать помещение под жильё и офис на улице с таким названием. Уж больно мне этот дом понравился. А то, что он на Улице Роз… Не беда, решила я, это же просто название. Старое название старой улицы, за двести лет неоднократно изменившей свой облик. Нет, просто так ничего не бывает. Не зря леди Оуэн, читавшая нам в академии курс "Философия имени", так верила в магическую силу собственных имён.

Вообще-то я люблю цветы. Все, кроме роз. У меня в офисе полтора десятка комнатных растений, и я с удовольствием за ними ухаживаю. Растения всегда действуют на меня успокаивающе. А Джоанна Рэй считает, что женщине просто необходимо возиться с землёй, и желательно без перчаток. "Когда погружаешь в неё пальцы, она заряжает тебя своей энергией и придаёт тебе сил". Думаю, она права. Когда-нибудь куплю себе земельный участок. Когда-нибудь…

Накануне я вернулась из недельной поездки в Дарт и в это утро специально пришла в офис пораньше, чтобы повозиться со своим маленьким садом. "Домашний садовник" — страшно дорогое электронное устройство для полива комнатных растений — работает исправно (правда, вместе с цветами поливает пол и подоконники), и всё равно, возвращаясь из длительных поездок, я застаю большинство цветов какими-то поникшими. Джонни говорит, что они по мне скучают. И как правило намекает, что сам он тоже начинает чахнуть, если не видит меня слишком долго. Это, конечно, шутка, но я такие шутки не люблю, поэтому сразу перевожу разговор на другую тему. Джонни Тревис отнюдь не навязчив, но его явный интерес ко мне слегка меня напрягает. С мужчинами я осторожна. Слишком много уже было случаев, когда хорошие дружеские отношения заканчивались весьма неприятной ситуацией, а иногда ещё и гневной тирадой о нечестной игре, хотя нечестная игра не в моих правилах. Терпеть не могу вводить людей в заблуждение, но иные люди сами любят заблуждаться, а потом винить в этом других. Ещё тошнотворней обвинения в мужененавистничестве. Мужчины не внушают мне отвращения, и всё же я предпочитаю видеть в них друзей и деловых партнёров, не более того. Самое смешное, что чаще всего мужчины пристают ко мне, когда принимают меня за парня. "Дорогая, ты хороша на любой вкус", — любит повторять моя бывшая, Эллен Хирт. Теперь она в Бингеме. Открыла школу боевых искусств и, кажется, процветает. Едва ли не все тамплиеры1, выходя в отставку, открывают школы боевых искусств. Это, конечно, не значит, что ничего другого мы не знаем и не умеем. Просто большая часть того, что мы знаем и умеем, не входит в систему общедоступного образования. Здесь, в Деламаре2, "боевых" школ пруд пруди, потому идею открыть ещё одну я отмела сразу, как только задумалась о собственном деле. К тому же в последнее время в крупных городах подобные школы стали открывать и урмиане. И молодёжь всё чаще и чаще предпочитает их боевые искусства нашим, рыцарским. Молодёжь всегда тянется к новому, что вполне естественно, и редко задумывается о том, всегда ли новое лучше старого. "Главное — не превратиться раньше времени в старую ворчунью", — поддела меня Эллен во время нашего последнего разговора. Да уж, в тридцать два года рановато. Но иногда я действительно чувствую себя старой. Возможно, это хранители времени мстят мне за бесцеремонное вторжение в их владения. Эллен вполне счастлива в Бингеме, где прошли её детство и юность. Она всегда по нему скучала. Я же сроду не испытывала ностальгии по своему Саммертауну. Мне больше нравится в столице. К тому же в крупном городе проще затеряться. Я не то чтобы прячусь, но с моим даром лучше не светиться. Я и в отставку-то раньше времени ушла из-за него. Храм ценит талантливых агентов, но не доверяет тем, чьи таланты не поддаются контролю. Однако боюсь я не столько Храма, сколько… Знать бы ещё, как это назвать. То, что иногда преследует меня. Точнее, не иногда, а тогда, когда я вмешиваюсь в ход событий, нарушая некую предопределённость. Я в общем-то стараюсь её не нарушать, но порой, занимаясь поисками, забываю об этом. Поиски, расследование — чертовски увлекательная игра, лучше секса. Впрочем, в последние годы я предпочитаю заменять его какой угодно игрой. Есть мнение, что отношения, которые начинаются с секса, никогда не переходят в настоящую любовь. Не знаю, как насчёт настоящей любви (внятного определения таковой ещё никто не дал), но два моих достаточно продолжительных и значимых для меня романа начались с секса. А закончились… Конец в обоих случаях был грустный, но если первый случай можно назвать испытанием, которое делает тебя сильнее, то после второй истории я так толком и не склеила осколки того, что когда-то было моим сердцем. Оно, конечно, работает, исправно гоняя кровь по моим жилам, но больше я его ничем грузить не хочу. Я знаю, почему Эллен ушла. И благодарна ей за то, что расстались мы мирно. До сих пор тягостно вспоминать разрыв с Алисией, все эти истерики и упрёки в бездушии. А ведь я её сразу предупредила, что не хочу серьёзных отношений. Со мной можно встречаться, но не надо предлагать что-то большее, поскольку самой мне нечего дать, а паразитировать на чьих-то чувствах я не хочу.

Клеродендрон поднял поникшие листья уже через десять минут после того, как я его полила.

— Не прикидывайся, Клер. Земля и так была влажная.

Он, естественно, ничего не ответил, но я знаю — звук моего голоса ему приятен. Цветы действительно любят, когда с ними разговаривают, я это чувствую. Мой дар предполагает чувствительность к разным видам тонкой материи. Время, наверное, самая тонкая из них… Может, унести клеродендрон к себе в квартиру? Она этажом выше, почти что над моей конторой… Нет, плохая идея. В своих жилых апартаментах я бываю реже, чем здесь, да и окна там на север выходят, а ему нужен солнечный свет.

"Привет, Терри, — раздался весёлый голос Джонни, едва я нажала на своём офисном коммуникаторе кнопку "Сообщения". — Игрушку твою починил, занесу во вторник. Вчера видел Сью. Она тут проездом и собиралась к тебе наведаться. Я соврал, что ты ещё не скоро вернёшься. Надеюсь, я поступил правильно?"

Ещё бы! Джонни просто молодец. Из него бы получился отличный секретарь, на что он и сам неоднократно намекал. В конце концов это не помешало бы ему, сидя здесь в моё отсутствие, возиться со всякой техникой, которую ему сдают в ремонт. Но боюсь, тогда бы тут вместо одной конторы были две, клиентов бы прибавилось, а вместе с тем прибавилось бы и разговоров об агентстве "Лилит". Мне это ни к чему. То есть мне, конечно, нужны клиенты, и агентство у меня легальное, но я предпочитаю не слишком бросаться в глаза. Сыскных агентств много, а те, кому нужно именно моё и только моё, рекламу ему не делают. Храм нынче ко многому относится терпимо — к атеизму, к нетрадиционной медицине и даже к нетрадиционной сексуальной ориентации. К чему он по-прежнему нетерпим, так это к нетрадиционным методам расследования — тем, которые предполагают выход за грань. Храм с самого момента своего возникновения предостерегает людей от вторжения в мир духов. Путешествие во времени — нечто иное, но Храм порицает и это. Любой выход за пределы нашей реальности — нарушение непреложных законов бытия. Человек не вправе вмешиваться в прошлое, как не вправе тревожить мёртвых и призывать потусторонние силы, чьё проникновение в мир людей чревато самыми непредсказуемыми последствиями. Большинство моих клиентов понятия не имеют, каким образом я оказываю им услуги, а те, кто знает или догадывается, не будут звонить об этом на каждом углу. Тогда ведь и их могут призвать к ответу.

"Здравствуй, дорогая. Давно не получала твоих сообщений. Я здорова (если тебя это интересует, прокомментировал бы телепат), надеюсь, ты тоже. Твой компас1 вечно вне зоны досягаемости (знала бы она, в каких "зонах" я иногда бываю). Не забывай о своём обещании. Береги себя".

Каждый раз, слыша мамин голос, я начинаю чувствовать себя последней негодяйкой в мире. От упрёков бывших ещё можно абстрагироваться, тем более что наши бывшие, живи они даже на соседней улице, — та часть нашего прошлого, которую сознание автоматически отодвигает всё дальше и дальше. Но матери-то бывшими не бывают, хоть нам иногда и кажется, что наше детство осталось на какой-то далёкой планете, затерявшейся в глубинах космоса.

О своём обещании приехать к маме на день рождения я не забыла и была намерена его выполнить, хотя ехать в Саммертаун совершенно не хотелось. Соберётся опять всё семейство, включая тётю Фэй, которая невзлюбила меня ещё тогда, когда я ходила пешком под стол, и братца Тео, который так и не простил меня за то, что мне удалось стать рыцарем Храма, а ему нет. Его не приняли в академию Тампль. Вообще-то мы с ним оба не особенно надеялись туда поступить, но, как ни странно, я прошла по конкурсу. Тео был уверен, что это нелепая ошибка и что долго я там не продержусь, однако я не только продержалась там до конца, но ещё и ухитрялась в течение всех пяти лет держаться в первой десятке, с каждым годом поднимаясь всё выше и выше. Я закончила академию первой по результатам выпускных испытаний и сразу получила направление на спецподготовку в отделение "Альфа". В двадцать три года меня уже посвятили в рыцари, и королева Амалия присвоила мне титул. Поскольку аристократов в нашем роду никогда не наблюдалось, я должна была сама придумать себе герб. Большинство новоиспечённых лордов и леди заказывают гербы известным художникам и неделями изучают эскизы. Я же просто принесла в Геральдическую канцелярию свой собственный рисунок — чёрная луна на тёмно-лиловом фоне, которую вот-вот заслонит силуэт летящего грифона. Такая эмблема сейчас красуется на дверях моего сыскного агентства. Пройдя спецподготовку, я восемь лет ловила преступников и предотвращала теракты как на территории Объединённого королевства, так и за её пределами. Я считалась одной из лучших среди одиночников — так называют агентов, работающих в одиночку. В напарниках я не нуждалась. Никто не должен был знать о моих методах работы. О моём даре. Знал бы Тео, почему я добилась таких успехов. А тётя Фэй… Она бы по своему обыкновению сжала губы в ниточку и многозначительно покачала головой — так мол и знала. Всегда говорила, что из Теодоры ничего путного не получится, и догадывалась, что все её успехи — дело нечистое. Тётя Фэй всегда воспринимала мои успехи как личное оскорбление. До сих пор не пойму, почему она меня так не любит и почему так любит Тео. Может, потому, что из нас двоих только он похож на её обожаемого покойного брата, нашего с Тео отца? Я не похожа ни на отца, ни на мать. Считается, что я пошла в мамину прапрабабку Мириам Хантер. Помню, когда мы с Тео были детьми, знакомые нашей семьи удивлялись — во-первых, почему мы, будучи близнецами, так не похожи, во-вторых, почему я не похожа ни на кого из своей родни. Мама тут же доставала старую фотографию черноволосой красавицы с высокомерным и недобрым взглядом изумрудно-зелёных глаз. Мириам Хантер, всегда носившая чёрное, пережившая двух своих мужей и всех детей. Мириам Хантер, якобы не любившая никого, кроме своих кошек. Все считали её ведьмой и даже подозревали в убийстве обоих мужей. Мама уверяла нас с Тео, что всё это сплетни. А вот я не уверена, что всё. Возможно, Мириам действительно была ведьмой, и я унаследовала не только её внешность. Вообще-то всё наше с ней внешнее сходство — цвет волос и глаз. И выражение лица — настаивала тётя Фэй. Она считала меня злой, и моё сходство с Мириам было для неё ещё одним доказательством моей врождённой порочности. Зато Тео она считала ангелом и гордилась его успехами, как своими. А успехов он добился немалых — надо же было реабилитироваться после неудачи с академией Тампль. Сколько помню моего дорогого братца, он вечно навязывал мне соревновательный стиль отношений, хотя лично я предпочла бы другой. У моей одноклассницы Люси Доун был брат Том, чуть постарше её. Они иногда ссорились и даже дрались, но при этом были по-настоящему дружны. Я им страшно завидовала. Особенно Тому — потому что он был братом Люси. К сожалению, самая их серьёзная ссора произошла из-за меня. Мы с Люси заканчивали девятый класс. В те времена я редко нравилась парням, но Том Доун вдруг решил за мной приударить. Он долго не догадывался, что я бываю у них дома, чтобы почаще видеться с его сестрой, а когда догадался, наехал на нас обеих. Люси, даже не подозревавшая о моих к ней чувствах, растерялась. Потом она целую неделю дулась на Тома и избегала меня. Ну с Томом-то у них всё наладилось, а вот со мной… Мы обе понимали, что общаться по-прежнему уже не сможем. Вскоре Доуны переехали в другой город. Я долго изводилась, а потом почувствовала облегчение. Хорошо, что они уехали. Когда отношения заходят в тупик, их лучше прекратить. С тех пор я поняла, что отношения с людьми надо строить на основе максимальной ясности, дабы потом не возникало недоразумений. Впрочем они всё равно иногда возникают.

Тео тоже был расстроен отъездом Люси. Он считал, что влюблён в неё, и так выразительно страдал, что тётя Фэй посоветовала маме отвести его к психологу. Я страдала молча, и мой угрюмый вид в очередной раз подтвердил мнение тёти Фэй о том, какой у меня скверный, злобный характер. Тео утешился гораздо раньше меня. Думаю, сейчас он даже не вспомнит, как выглядела Люси Доун.

После этой истории я уговорила маму отпустить меня к дедушке в Маграт. Саммертаун уже давно мне опротивел, а после отъезда Люси и вовсе казался самым унылым местом на свете. К тому же обо мне опять поползли разговоры. Думаю, это Том постарался. Я уже давно жила, стараясь не замечать хихиканья и косых взглядов, но не замечать этого становилось всё трудней и трудней. Задирать меня боялись — я всегда была очень сильной и с семи лет занималась айкидо, но ехидный шёпот за спиной тогда ещё действовал мне на нервы. В юности мы так ранимы. Да и не хотелось лишних неприятностей для мамы. Я и так была постоянным источником её огорчений. Глава местной общины пастор Нэвил то и дело донимал её вопросами, почему я так редко появляюсь в церкви, а на исповедь вообще не хожу. Однажды он задал этот вопрос лично мне — это было на похоронах нашей ближайшей знакомой, где я не могла не присутствовать. Я сказала ему, что на исповедь люди ходят, если у них действительно есть потребность исповедаться. "А разве тебе не в чем покаяться?" — мягко поинтересовался пастор. При этом смотрел на меня так, словно всё про меня знал. Теперь-то мне наплевать, что про меня знают или не знают в Саммертауне, а тогда…

Храм терпим ко всем религиозным направлениям, кроме проповедующих агрессию и всякого рода шовинизм. В моём родном городе Марионская церковь, и она вроде как ничего плохого не проповедует. А названа она так в честь благочестивой Марион, причисленной к лику святых за так называемый материнский подвиг. Сия дама провела свою жизнь, проповедуя слово Божие и лечась от бесплодия. У неё было где-то с десяток выкидышей. Последняя беременность увенчалась успехом, но Марион заплатила за этого ребёнка своей жизнью. Её предупреждали о такой возможности, но Марион сказала, что готова пожертвовать жизнью за радость хотя бы на мгновение почувствовать себя матерью, ибо предназначение женщины — рожать детей, и без этого её существование вообще не имеет смысла. Статуи Святой Марион украшали все церкви и едва ли не все общественные здания Саммертауна. Её называли героиней, а я всегда считала её дурой, хотя, конечно, в детстве никому этого не говорила. Что это за материнский подвиг? Хочешь стать матерью — усынови сироту. Это лучше, чем с лицемерной улыбкой выступать перед приютскими сиротами, читая им проповеди о смирении и благодарности за дарованную им Богом жизнь. Говорят, Марион курировала все детские дома Саммертауна и постоянно выступала перед их воспитанниками с лекциями о нравственности. Королевство Гринлендс, конечно, хорошо заботится о сиротах, но всё же я рада, что росла не в приюте, а со своей матерью. У нас с ней никогда не было общих интересов, но взаимопонимание было. Она всегда чувствовала, что я не такая, как все, и принимала меня такой, какая я есть. Она всегда за меня боялась. Наверное, потому и разрешила провести последний школьный год в Маграте. Выпихнула своего гадкого утёнка из гнезда, но не для того, чтобы поскорей от него отделаться, а чтобы уберечь. Школы в Маграте не хуже саммертаунских, а нравы посвободней. Там традиционная католическая церковь, и местная община не возмущается по поводу увлечения молодёжи языческой культурой. Мне понравилось в Маграте, ещё когда я в двенадцать лет ездила туда с мамой навестить дедушку Криса. Если точнее, он приходился нам с Тео двоюродным дедом, поскольку был братом маминого отца. Родных дедушек и бабушек мы с Тео не помнили — все они почему-то рано умерли.

Кристофер Уайт ещё в молодости поставил перед собой цель объездить все доступные человеку уголки вселенной. Соседи его недолюбливали, считали высокомерным. Короткие промежутки между путешествиями он проводил в своём холостяцком доме, не общаясь почти ни с кем, кроме своей постоянной прислуги. Когда нам с Тео было семь лет, он побывал у нас в гостях, оказавшись в нашем городе проездом. Тётя Фэй его сразу невзлюбила. Ещё бы! Когда она завела разговор о своём любимом братце, дедушка Крис сказал, что Стенли, конечно, был обаяшкой, но ужасным трусом и, похоже, свалил на тот свет до рождения своих отпрысков, чтобы избежать ответственности за них. Я думала, что мама обидится, но она лишь усмехнулась и свела всё к шутке. Позже я поняла: она всегда знала цену нашему отцу, хоть и не говорила об этом ни с нами, ни тем более с тётей Фэй. Мне дед понравился. Высокий и худощавый, он двигался легко, как юноша. Мама говорила, что в молодости он был очень красив, и я ей охотно верила. Он почти не улыбался, шутил довольно едко, но не производил на меня впечатление злого человека — в отличие от тёти Фэй, которая всегда тщательно подбирала выражения, строго соблюдала правила приличия, однако злости в ней было столько, что хватило бы на двух арахатских террористов. По-моему, от людей такого сорта её отличают лишь трусость и неспособность к активным действиям. На прощание дед сказал мне: "Ты шустрая девчонка. И всегда будешь такой. Твоему брату сроду за тобой не угнаться". Тео это слышал. Стоит ли говорить, что дед не вызвал у него ни малейшей симпатии. Через пять лет он наотрез отказался съездить со мной и мамой к дедушке Крису в Маграт, о чём лично я нисколько не жалела. Приятно было хотя бы пару недель пожить подальше от братца Тео и тёти Фэй. Помню, как она скривила свой тонкий рот, когда узнала, что дед завещал мне всё своё состояние. Непонятно только, почему она возмутилась, если сама завещала дом одному Тео. У родителей был брак с раздельным владением имуществом. Дом, в котором мы жили, принадлежал отцу и тёте Фэй. Мама, как вдова нашего отца, имела право жить в нём до самой смерти, но ни сдавать, ни продавать его не могла. Мы с Тео имели право жить там до совершеннолетия, ну а дальше уж как решит владелец. После смерти нашего отца единственной владелицей дома была тётя Фэй. Помню, составив завещание, она сказала маме: "Нэнси, дорогая, такой сын никогда не выставит тебя на улицу и даже не продаст этот дом без твоего согласия. Ты же знаешь, сын у тебя замечательный". Про дочь тётя Фэй не сказала ни слова, но она умела оскорблять меня и без слов. Возможно, она была уверена, что её ненаглядный Тео и меня сроду не выставит на улицу, но меня всё это совершенно не волновало. Никогда не планировала зависеть от милостей Тео.

Когда мы с мамой гостили у дедушки Криса, он был всё так же бодр, как и пять лет назад. Мы с ним много гуляли по городу. В Маграте как раз проходил фестиваль кельтской культуры. Я вдоволь насмотрелась на всякие театрализованные представления, на рыцарские турниры и даже сама приняла участие в турнире фехтовальщиков, победив в своей возрастной группе. Мы с Тео уже несколько лет занимались фехтованием и айкидо. Дед был горд моей победой. Он-то и подал мне идею поступить после школы в академию Тампль. "Девчонке обычно желают стать прекрасной дамой, — сказал он, когда мы возвращались домой с моей наградой — кубком в виде Грааля. — Но в тебе, Терри, больше от рыцаря. Это не значит, что ты некрасива, но ты не из тех, кто сидит на балконе в ожидании рыцаря, способного совершить ради неё подвиг. Ты сама способна совершать подвиги". И, немного помолчав, добавил: "Терри, всегда будь собой. Не бойся быть собой. Это очень важно". Я догадывалась, почему он это сказал. Кажется, он заметил, как я пялилась на полуобнажённую танцовщицу, когда мы смотрели балет-пантомиму по мотивам кельтских легенд. Да и наверняка заметил, что я совершенно не реагирую на заигрывания мальчишек. "А если ты… такой, что это не одобряет Господь?" — спросила я. — "Сперва убедись, что он действительно это не одобряет. Ведь что интересно… Никто из наших преподобных отцов напрямую с Богом не беседовал, однако некоторые из них постоянно вещают от его имени". Больше мы с ним на эту тему не разговаривали. В тот день, когда мы с мамой возвращались к себе в Саммертаун, дед отправлялся в своё очередное путешествие, которое длилось два года и оказалось для него роковым. В джунглях планеты Аста его укусила какая-то тварь. Её яд так и не удалось полностью вывести из организма, так что следующие три года его жизни этот яд постепенно его убивал. Врачи ничего не могли сделать.

Примерно через месяц после того, как семья Люси Доун покинула Саммертаун, мама получила электронное письмо из Маграта, правда, не от деда, а от его служанки — Марты Доннер. Она сообщила, что её хозяин совсем плох и не мешало бы кому-нибудь из родни его навестить. Мне эта идея понравилась. Я сказала маме, что, хоть дедушка Крис никогда и не был с нами особенно близок, не годится оставлять его умирать в одиночестве. Я не против к нему съездить и даже какое-то время у него пожить. К стыду своему должна признаться, что в тот момент думала не столько о дедушке, сколько о себе. Так хотелось уехать из Саммертауна. Я знала, что ухаживать за умирающим мне не придётся — насколько я поняла из письма, с этим прекрасно справлялись Марта и медсёстры из ближайшей больницы. Кристофер Уайт был достаточно состоятелен, чтобы позволить себе профессиональный уход на дому.

Принял он нас с мамой, надо сказать, не особенно приветливо. Есть люди, которые терпеть не могут, когда их видят в беспомощном состоянии. Лежачим больным он, к счастью, не был, но ходил уже еле-еле. Дед высох, как скелет, да и вообще как будто бы весь ссохся. Я с удивлением обнаружила, что смотрю на него сверху вниз. "Ну ты и вымахала, — ворчливо заметил он, позволив мне поцеловать его колючую впалую щеку. — Что, совсем семейка достала? Да и весь ваш городок ещё то болото…" А вечером сказал: "Знаешь что, если хочешь, оставайся тут на год. Школа в двух кварталах, развлечься есть где… Не бойся, Нэнси, у нас тут не опасней, чем в вашем Саммертауне. К тому же она самостоятельная девчонка". Да, он понял, что я не столько приехала к нему, сколько сбежала из того дома. И совершенно не обиделся. Кристофер Уайт не ждал от людей того, что они не могли ему дать. Он умел получать удовольствие от того, что у него есть. Ему нравилось, что я живу рядом — молодая поросль на древе его семьи, от которой уже почти ничего не осталось. Я была хоть и не прямым, но всё же его потомком. В моих жилах текла его кровь, действительно ЕГО — кровь одиночки, авантюриста и бродяги. Кровь того, кто не ждёт подвигов от других, а любит действовать сам. Я всегда с удовольствием вспоминаю наши с ним беседы. Когда дед чувствовал себя сносно и его не клонило в сон от лекарств, он рассказывал мне о своих поездках и с гордостью демонстрировал коллекцию диковинок из разных миров. "Я знал, что рано или поздно это меня убьёт, — говорил он. — Марта вон всё ворчала, что пора остановиться. Хватит мол мотаться по вселенной. На старости лет лучше сидеть возле дома на солнышке. Дольше проживёшь… Ладно, я и так пожил немало, а главное — интересно. Нас убивает то, что мы любим, или то, что мы ненавидим. Я рад, что меня убило первое".

Не могу сказать, что беседы эти были частыми, а к концу учебного года и вовсе прекратились, поскольку дед был уже совсем плох и большую часть суток проводил во сне — ему кололи какое-то сильное обезболивающее. Впрочем он и в период относительной бодрости старался не докучать мне своим обществом. Я никак не могла его убедить, что его общество мне не в тягость. Сейчас я понимаю, что, стараясь держать меня на расстоянии, он поступал мудро. В юности мы импульсивны и очень привязчивы, а я к тому же всю жизнь чувствовала себя одинокой. Он это знал и не хотел, чтобы я излишне привязалась к тому, кого мне вскоре предстоит потерять. "Нечего тебе всё время сидеть со стариком, девочка. Для этого есть сиделка. Да и вообще нечего торчать вечерами дома. Побольше гуляй, встречайся с ровесниками. Развлекайся. Юность — это не надолго".

Как бы я ни корила себя за эгоизм, я не могла не радоваться предоставленной мне свободе. В этом доме никто не спрашивал, где я пропадаю после школы, и даже как будто бы не замечали, что иногда я возвращаюсь домой под утро. Компанию я нашла быстро. Такую, от которой пришла бы в ужас не только тётя Фэй, но и мама. А началось всё со старого мотоцикла "Метеор", который дед вскоре после моего приезда распорядился отремонтировать. В молодости он дважды выигрывал на нём кубок округа. "Бери, катайся. Твоя мать говорила, что ты умеешь, но своего у тебя нет. Этот старый коняга ещё даст фору новым маркам…" Да, мотор у "Метеора" оказался как зверь. Однажды после школы ко мне подошли двое парней в чёрных кожаных куртках и предложили за мотоцикл кругленькую сумму. А когда я отказалась, принялись зубоскалить — и зачем это барышне такая машина? Ездила бы на трёхколёсном велике, с него не упадёшь и не ушибёшься. Слово за слово и вспыхнула ссора. В конце концов мне надоела наглость этой парочки, и я одному из них врезала. Так здорово, что он разозлился и полез давать сдачи. Нас растащили и помирили. Позже он говорил: когда девчонка так дерётся, забываешь все рыцарские чувства, впрочем Терри в них и не нуждается. Эти двое — их звали Мик Соммер и Джо Линг — оказались членами местной банды байкеров, обожавших устраивать гонки на Моби-драйв — горной дороге, по которой нормальные люди не ездили даже на вездеходных машинах. За тот год, что я провела в Маграте, двое ребят там разбились насмерть — включая Мика, с которым я подралась возле школы. Я много раз носилась по Моби-драйв, но Бог меня помиловал.

Парни довольно быстро смекнули, что в известном смысле они меня не интересуют, так что не приставали. У всех байкеров и так были красивые подружки, а я… Тогда, в шестнадцать, я была долговязая и нескладная, как щенок дога. Меня то и дело принимали за мальчишку, и меня это устраивало. Я даже нарочно одевалась так, чтобы как можно больше походить на парня. В общем-то так одевались все те немногие девчонки, что были среди байкеров. Меня уважали. Я была сильной, ловкой и такой же безрассудной, как и мои новые приятели. Временами мы совершали набеги на рынок подержанной техники, охрана которого оставляла желать лучшего. Однако оружие у сторожей всё же имелось, причём не парализаторы, а самое настоящее, поскольку большинство местных воров где-то добывали средство от временного паралича. Позже, учась в академии, я узнала, что это за средство. Ампулы аконина продавались на всех чёрных рынках Федерации, и в последние годы цена на них стремительно падала — выяснилось, что аконин снижает потенцию. Несколько наших набегов на рынок закончились ранениями. Я схлопотала пулю чуть пониже левой груди. К счастью, она прошла скользом и лишь немного задела ребро. "Повезло тебе, девочка, — сказал доктор Джонс, к которому меня привезли ребята. — На этот раз тебя пронесло, но запомни — судьбу нельзя испытывать до бесконечности". Это был мой первый боевой шрам, и я им гордилась. С тех пор я ещё много раз испытывала судьбу и, похоже, буду делать это до тех пор, пока у неё не лопнет терпение. Рана была такой лёгкой, что мне не пришлось пропускать школу, да и дома о ней ничего не узнали. Через месяц мы привезли к доктору Джонсу Нору и Джека. Это было после крупной разборки с бандой из Лохена. Нора получила цепью по голове, а Джек ножом под лопатку. Доктор Джонс занимался частной практикой, и байкеры время от времени наведывались к нему залечивать свои раны. Как правило по ночам, чтобы никто не знал об этих визитах. Об огнестрельных и ножевых ранах доктор должен был сообщать в полицию, особенно если дело касалось несовершеннолетних, но Тимоти Джонс нас не выдавал, хоть и знал, что рискует своей лицензией. Он лишь сокрушённо качал головой и для порядка взывал к нашему благоразумию. В молодости он был военным врачом и принимал участие в подавлении мятежа на планете Хаан. Повстанцы решили возродить диктатуру и вернуть к власти Аммиана Хварода — одного из самых безжалостных тиранов, каких только знала история человечества. Во время демократической революции, проведённой там при поддержке Федерации, ему удалось бежать. Вернувшись в Хаан через десять лет, он умудрился собрать сторонников и устроил в нескольких городах страшную бойню. Федеральные войска, явившиеся на помощь молодой республике, тоже действовали без пощады. О том, что тогда творилось в Хаане, до сих пор вспоминали с ужасом. Говорили, что большинство ужасов так и осталось под грифом "Секретно". Позже, став тамплиером, я убедилась, что это так. И что от народа скрывается гораздо больше, чем он думает. Доктор Джонс слишком много повидал во время той войны, чтобы удивляться нашим подвигам. Он лишь говорил, что не стоит рисковать своими жизнями впустую. "Так ли уж вам нужны эти машины, ребята?"

Угнанные машины мы перекрашивали в сарае Билли Гейма и продавали чандам. Эти бродяги где бы ни получали гражданство, жить по местным законам нигде не могли. То есть злостными нарушителями порядка они не были, но законы признавали только свои собственные, и одним из них являлась кровная месть. На окраине Саммертауна был небольшой посёлок чандов, и хотя хлопот властям они причиняли гораздо меньше, чем малолетние хулиганы, тётя Фэй неоднократно писала мэру письма с просьбой очистить город от этих "воинствующих анархистов". Ей каждый раз отвечали, что мэрии нужны факты, подтверждающие антиобщественное поведение чандов. "Безобразие! — возмущалась тётя. — Собирать факты — дело полиции, а не мирных граждан вроде меня!" Полиция же в дела чандов предпочитала не вмешиваться. Ей было достаточно того, что они никогда не устраивали и не провоцировали беспорядков. В Маграте посёлок чандов занимал всю восточную окраину города, и единственной проблемой для здешних властей была хея, которую чанды варили из местных трав и продавали всем желающим. Рецепт изготовления этой дури знали только они. Вот ей-то они и расплачивались с нами за машины. Иногда нам удавалось сбыть машину за деньги, которые тут же шли на выпивку, а добывали мы её через тех же чандов. Мы все были несовершеннолетними, и спиртное нам не продали бы ни в одной торговой точке Ателланы.

"Так ли уж вам нужны эти машины, ребята?" Да конечно они нам были не нужны. Просто мы были очень молоды и скучали в этом тихом провинциальном городке. Хотелось подвигов, настоящей жизни, в крови кипел адреналин, а от играющих гормонов порой и вовсе сносило крышу. "Послушай, Терри, — сказал мне Джо Линг после того, как я на пустом месте затеяла драку с Тимом Свенсоном, — заведи подружку, а то скоро ты станешь совершенно невыносимой". Легко сказать — заведи подружку. Не отбивать же девчонок у своих приятелей-байкеров, а в классе… Красивых девчонок там хватало, но почти все эти красотки косились на меня с насмешливым недоумением. Я не умела одеваться, не умела себя подать. Будучи отчаянно смелой в драках и набегах, в личных отношениях я была робкой и неуверенной в себе. Я вообще не умела завязывать отношения, особенно с теми, кто мне нравился. Я привыкла скрывать свои предпочтения — ведь марионские проповедники постоянно гневно обличали "нечестивцев, которые забыли о своей природе и строгом предназначении каждого пола". В глубине души я привыкла считать себя прокажённой, изгоем, не имеющим права жить среди нормальных людей и постоянно ждущим разоблачения. Я не могла избавиться от этого даже тут, в Маграте, где были официально разрешены гей-клубы. К тому же я считала себя неуклюжей уродиной. Мой брат всегда был красавцем. Он унаследовал от отца ладную фигуру, правильные черты лица и волнистые каштановые волосы. Я же непонятно в кого была худой и нескладной, а с моими непокорными чёрными вихрами не мог справиться ни один парикмахер, причёсывавший нас с Тео к причастию или ещё какому-нибудь большому празднику. Многие говорили, что на лицо мне в общем-то грех жаловаться, но тётя Фэй любила повторять, что мой дурной нрав накладывает на него отпечаток, лишая меня всякого обаяния. Тётя Фэй никогда не была для меня авторитетом, но ей всё же удалось сформировать у меня комплекс неполноценности, от которого я потом очень долго избавлялась. Возможно, не чувствуй я себя изгоем, старания тёти Фэй не увенчались бы успехом, но чувствовать себя одновременно прокажённой и уверенной в себе, увы, невозможно.

Тем не менее вскоре после той стычки с Тимом я действительно завела подружку. Шери Леди… Вообще-то её звали Шери Белафонте, но я звала её Шери Леди. В то время я подсела на один старинный попсовый ансамбль, и больше всего мне у них нравилась песня "Cherie Lady". Увлечение этим ансамблем я скрывала — мои приятели уважали только рок, и я знала, что песни "Modern Talking" они сочли бы слащавыми. Ещё начали бы меня дразнить, а я бы завелась — в те годы я была вспыльчива, как порох. Шери иногда говорила, что я её пугаю. Шери… Я так и не узнала, сколько ей лет. Я лишь знала, что у неё есть сын, который в то время учился в Деламарском университете. Хрупкая, как эльф, и красивая до умопомрачения, Шери выглядела примерно на тридцать. Она уверяла меня, что никогда не омолаживалась. Впрочем мне было всё равно. Это была моя Прекрасная Дама, которую я спасла, как настоящий рыцарь. В тот вечер, возвращаясь с какой-то выставки, она отпустила шофёра и решила пройтись до дома пешком. Преступность в Маграте невысокая, но бродить в одиночку по тёмным улицам — это всегда риск. Особенно если ты хрупкая женщина, не владеющая боевыми искусствами. Уж не знаю, чего от неё хотели эти двое, но ей повезло, что меня в тот вечер занесло в Уайт Стоун — самый престижный квартал города, где жили в основном богачи. И не знаю, на сколько бы меня хватило, если бы всё же не подоспела полиция. Да, я уже тогда владела разными приёмами борьбы, но недостаточно хорошо, чтобы справиться с двумя взрослыми мужиками. Это сейчас я бы разделалась с ними не напрягаясь. Мне тогда здорово досталось. Полиция погналась за преступниками, а Шери позвонила своему шофёру. Через десять минут мы уже были у неё дома — в роскошном особняке с изображением кельтского грифона над центральным входом. Дом окружали серебряные тополя. До сих пор помню, как их листья сверкали в окне под луной, когда Шери расстёгивала мою кожаную куртку. "Я изучала медицину и могу позаботиться о своём доблестном рыцаре…" Она сперва приняла меня за парня. Она раздевала меня, а меня всю трясло — от слабости и от её близости… От запаха её золотистых волос, её духов, её кожи. От боли, которая переполняла меня, превращая моё тело в тугую пружину. Я была подобна зверю, готовому к отчаянному броску, который скорее всего закончится для него смертью. Мне действительно казалось, что я сейчас умру. "Ого, — произнесла она, когда её маленькая рука, скользнув в мои плавки, дотронулась до лобка. — Да ты… Ты слишком напряжена…" И тут мой зверь ринулся в атаку. Я стиснула её в объятиях так, что она вскрикнула. Серебряные листья, зеркала, мебель из светлого дерева — всё это плавало перед глазами, когда я теряла из виду её узкое эльфийское лицо. Ковёр в её гостиной покраснел от моей крови — один из этих парней ранил меня в бок. Потом она спохватилась, испугалась, повела меня в ванную, но мы и там забыли обо всём на свете. Хорошо, что рана оказалась неглубокая… Когда мы с Шери были вместе, мы забывали обо всём. В глубине души она была такой же сумасшедшей, как и я. Её тяготило то спокойное благополучие, в котором давно утонула её жизнь, но она знала, что ей уже из всего этого не вырваться. Она снисходительно улыбалась, когда я уговаривала её бросить всё. "Мы можем уехать, — убеждала я Шери, — далеко-далеко…" — "Да, ты уедешь, — отвечала она. — Ты пойдёшь далеко. Твой дед прав. Тебе следует попробовать поступить в академию Тампль. Боевая подготовка у тебя уже хороша, но этого мало. Твоя школа не из лучших. Пожалуй, библиотека моего покойного мужа — это то, что для тебя важней, чем спальня его вдовы".

Шери считала себя натуралкой, но она научила меня тому, чего не найдёшь ни на одном сайте для геев и лесбиянок. О, она была весьма опытной особой. А главное — она заставила меня полюбить себя. Она убедила меня в том, что я красива. Я в это поверила, и с тех пор в это верили все — и мужчины, и женщины. И ещё она сказала мне, что я опасна. Помню, как, придя к ней однажды, увидела в её постели темнокудрого красавца. Мне захотелось убить их обоих. Как она побледнела и попятилась, встретившись со мной взглядом. Впрочем моя леди быстро овладела собой. "Терри, это же сюрприз, который я приготовила для тебя. Марк не будет третьим лишним, и знаешь… Надо всё-таки узнать, что такое мужчина. Шестнадцатилетняя девственница — это неприлично. К тому же тебе уже скоро семнадцать". Марк меня не разочаровал, но больше Шери таких сюрпризов не устраивала.

С тех пор, как я с ней познакомилась, я почти не ночевала дома. "Не волнуйтесь, я сегодня опять остаюсь у подруги", — говорила я иногда Марте. — "Ладно, — лукаво отвечала служанка. — Поди-ка у друга". Дед улыбался, слушая такие разговоры. Уж он-то знал, что я действительно ночую у подруги.

Со своими приятелями байкерами я виделась всё реже и реже. "Ладно, что ты хоть вообще иногда выбираешься из постели своей подружки", — смеялся Джо Линг. Я предпочитала не говорить ни ему, ни другим, что выбираюсь из её постели в основном для того, чтобы посидеть в её библиотеке. Думаю, только благодаря этой библиотеке я и подготовилась к экзаменам в академию Тампль. Братца Тео готовили репетиторы. О моём решении поступать в академию при Храме он узнал от мамы, и тётя Фэй тут же поставила перед Тео цель — непременно поступить в эту академию. По её мнению, если уж кто из нас двоих и был достоин звания рыцаря Храма, то определённо Тео. Она сразу наняла ему трёх репетиторов. И потом ни разу не упрекнула его за то, что так потратилась, а он не поступил. Зато очень много возмущалась по поводу необъективности приёмной комиссии академии. С тех пор, как я получила дворянский титул и награду из рук самой королевы, тётя Фэй старается не демонстрировать свою неприязнь ко мне, как она это делала раньше, — статус тамплиера высок. Но я знаю, что теперь она ненавидит меня гораздо больше, чем в те дни, когда я была гадким утёнком, стремящимся поскорее покинуть родное гнездо.

Дед ещё успел за меня порадоваться. Он даже ответил на моё письмо, в котором я сообщила о поступлении в академию и пообещала ненадолго приехать в Маграт до начала занятий. Я приехала как раз на его похороны. Шери к тому времени продала свой особняк среди серебряных тополей и исчезла в неизвестном направлении. Я послала ей по электронной почте массу писем и ни на одно не получила ответа. Думаю, она попросту сбежала от меня. Решила сразу вырвать меня из сердца, чтобы рана поскорей зажила. Не знаю, как скоро зажило у неё, а я первые два месяца пребывания на Гриффин-Роке ходила, как чумная, и, наверное, вылетела бы из академии, если бы не история с грифоном. Вообще-то вся моя жизнь сложилась бы иначе, если бы не эта история.

Гриффин-Рок — скалистый остров, частично покрытый лесами. Остров, целиком принадлежащий академии. Учебные и жилые корпуса, церковь, часовни, сады, спортивные сооружения, стадионы, масса площадей для тренировок и учебных боёв. Виртуальных тренажёров здесь немного — в академии Тампль предпочитают условия, приближенные к естественным. Благо, суровая природа острова как нельзя лучше подходит для подготовки бойцов. О чём сразу предупреждали всех новичков, так это о Сумеречной роще, которая одно время вообще считалась опасной зоной и была обнесена силовым щитом. Потом решили не тратить на него энергию — в роще уже лет сто как никто не пропадал, но всё же новеньких предупреждали, что лучше по этому лесу не гулять. Якобы там нет-нет да появляются странные звери, совершенно нетипичные не только для здешних широт, но и вообще для планеты Ариана. Появляются они редко, но совершенно неожиданно, и они очень опасны.

Возможно, я сама вызвала его — своими мыслями. Буквально за несколько секунд до его нападения я вспоминала, как первый раз входила в дом Шери, и особенно отчётливо — грифона над дверной аркой, показавшегося мне тогда чудесным знаком. Символом чего-то нового и очень важного в моей жизни. Так оно и было. Ведь это была моя первая любовная история, давшая выход моей страсти.

В этих дебрях всегда царил полумрак, и я не смогла как следует разглядеть напавшего на меня зверя, но я до сих пор ясно помню то, что успела увидеть: огромные львиные лапы, горящие тёмным огнём глаза и страшный изогнутый клюв, который, казалось, был нацелен прямо мне в голову. Голова моя не пострадала, а вот живот, бока и левое бедро… Когда меня нашли, старший врач на всякий случай распорядился вызвать священника и связаться с моей семьёй. Хорошо, что доктор Рэй самовольно отменила последнее распоряжение. Представляю, что бы было с мамой, если бы она получила сообщение "Ваша дочь больна. Приезжайте поскорей". Гриффин-Рок — маленькое государство, куда посторонним вход воспрещён. Кадеты иногда болеют, но родных к ним не вызывают. Родных тут вызовут, только если ты при смерти. Джоанна Рэй единственная поняла, что случилось. И сразу поняла, что я не умру. Джоанна всегда безошибочно определяет, выживет пациент или нет. "Ты не должна говорить, кто на тебя напал, — шепнула она, давая мне наркоз. — Говори, что это был медведь. Не говори о грифоне. Ни слова…" Как бы мне ни было плохо, я заставила себя сосредоточиться на её словах. Я чувствовала, что это важно. Чувствовала, что вольно или невольно шагнула за некую черту и обратной дороги для меня теперь нет. Так вольно или невольно я это сделала? Я знала, что туда не следовало ходить. Я как всегда искала приключений. Впрочем не одна я. В академии Тампль хватало отчаянных ребят и девчонок. Но судьба, явившаяся ко мне в облике дивного зверя, выбрала меня, и я поняла: вся моя предыдущая жизнь была лишь прелюдией к той, что начинается сейчас.

"Ни слова о грифоне" — прозвучало у меня голове, едва я очнулась от наркоза. А может, это Джоанна произнесла, заметив, что я просыпаюсь? Потом-то она сказала, что почти не отходила меня, пока я была без сознания. Боялась, что я в бреду проболтаюсь. От неё я узнала подлинную историю не только острова Гриффин-Рок, но и академии Тампль. Храм не всегда был таким лояльным, как сейчас. В Эпоху Возрождения Христианства, которое началось именно здесь, на Ариане, Храм проводил достаточно жёсткую политику по отношению к еретикам, а точнее к последователям оккультных учений, практикующим выход за грань. "От атеизма вреда нет, — говорил магистр Гедеон Фалкао. — Напротив, в спорах с отрицающими Бога мы находим новые доказательства его существования. Хуже, когда люди верят в сомнительные учения. В свою способность улучшать этот мир, бесцеремонно нарушая основные законы бытия". Именно Гедеон Фалкао заметил мой внезапный интерес к грифонам. Через месяц после моего выздоровления он подошёл ко мне в библиотеке, когда я сидела, обложившись старинными книгами по мифологии. Всегда любила и люблю бумажные книги. Я сказала магистру, что увлеклась геральдикой. Он улыбнулся, кивнул и пошёл прочь, оставив меня со смутным ощущением, что моя ложь прозвучала неубедительно. Джоанна после этого случая ещё раз предупредила меня, чтобы я была осторожней. Она сказала мне, что Храм недаром обосновался на этом острове. Когда-то Гриффин-Рок пользовался весьма дурной славой. С начала ЭВП1 здесь обосновались учёные и оккультисты, затеявшие фокусы с пространственно-временным континуумом, и Старая роща, получившая название Сумеречной, превратилась в аномальную зону. Магистрам Храма удалось залатать брешь в мироздании, но, по-видимому, не до конца. Они взяли эту территорию под свой контроль. Почти все еретики были арестованы и отправлены на принудительное лечение. Сейчас запрещено подвергать человека гипнозу без его согласия, но тогда законы были суровей. В только что освоенных мирах процветала преступность. Ведь среди первопроходцев хватало тех, кто бежал с Терры, спасаясь от правосудия. Что же до Гриффин-Рока, то поговаривали, будто еретики с Терры сыграли во всех этих аномалиях отнюдь не главную роль. Якобы они съехались сюда для встречи с некими загадочными адептами, обосновавшимися тут уже давно. Их называли Детьми Грифона. Желающий приобщиться к мудрости Великого Грифона отправлялся в священную рощу. Он знал, что рискует. Грифон всегда нападает на того, кто осмелился ступить на его территорию. Но одних он убивает, а других ранит, дабы наделить своей силой и мудростью. У каждого адепта на теле были шрамы от когтей грифона. Тот, кто выживал после нападения дивного зверя, обретал нечеловеческую силу и какие-нибудь необыкновенные способности. У меня тоже остался шрам. Если бы не искусство Джоанны, этих шрамов осталось бы гораздо больше. У Джоанны Рэй три специальности — реаниматолог, хирург-травматолог и пластический хирург. Причём как пластический хирург она владеет новейшими технологиями. Она могла бы убрать все мои шрамы, но один она всё же оставила — чуть пониже пупка. Он в виде полумесяца и едва заметен. Помню, как Джоанна в темноте находила его губами. И как мне было щекотно… Она заставила меня не думать о Шери. И научила владеть собой. Наша связь длилась все пять лет моей учёбы в академии. Мы не афишировали наши отношения, но все о них знали. Здесь осуждались лишь романы кадетов с наставниками, а доктор Рэй не была ни моим преподавателем, ни моим духовником, ни моим командиром. По сути она была и тем, и другим, и третьим, но это уже другой вопрос. Её не раздражали мои кратковременные интрижки с девчонками из кадетов, да их и было-то всего четыре за все пять лет учёбы. Кадеты академии Тампль — народ особый. Девушкам сюда поступить труднее, чем парням. Большинство девиц-кадетов из кожи лезли, чтобы доказать своё право бороться за звание рыцаря Храма, и не позволяли себе тратить время и силы на романы. Все мои двенадцать однокурсниц порой просто пугали меня своей целеустремлённостью. "Им трудней, чем тебе, — говорила Джоанна. — Они же не получили в дар от Великого Грифона нечеловеческую силу. Старайся её не демонстрировать. Это хорошо, что ты выигрываешь все состязания, но хотя бы делай вид, что тебе это нелегко. Думаю, незаурядная физическая сила — не единственный дар Великого Грифона. Самый важный из его даров обычно обнаруживается не сразу. Прислушивайся к себе и будь готова к новым чудесам".

Необычные способности нередко проявляются в критических ситуациях. Со мной так и было. Если бы не второй дар Великого Грифона, я бы погибла во время своего второго серьёзного задания. Я внедрилась в арахатскую общину на востоке Ариби — небольшого государства на планете Шабан. Мне предстояло выяснить, кто стоит за терактами в городах Шабана, и предотвратить новые, ликвидировав организаторов. Язык аджан, на котором говорили девяносто процентов арахатов, в академии изучали все, а, проходя спецподготовку, я освоила ещё два его арибских диалекта. Способности к языкам у меня были отличные. Меня раскрыли, когда я уже почти подобралась к нужной информации. Раненая, я всё же умудрилась угнать флайер, но минут через пять меня подбили. Хотя поломка оказалась роковой, мне не грозили ни взрыв в воздухе, ни стремительное падение. Зато грозила страшная участь в том случае, если я попаду в руки террористов живой. Всё к тому и шло. Несколько их машин пасли мою, плавно теряющую высоту. Самое странное, что в те минуты мною владела злость, а не страх. Умереть так рано, почти ничего не успев… И ещё на меня нахлынула острая жалость к маме. Что с ней будет, когда меня доставят в Саммертаун в гробу, который нельзя открывать? Если тамплиер гибнет на задании, обстоятельства его смерти попадают в категорию "Сверхсекретно". Я вдруг отчётливо представила маму сидящей возле моей постели в маленькой комнате с окнами на Фонарный переулок. Комната Тео выходила в сад — у него была лучшая комната в доме, но мне больше нравилась моя, с окнами, примыкающими друг другу в том месте, где две стены образовывали угол. По утрам я видела сквозь занавески узкую мощёную улицу, вдоль которой старинные чугунные фонари чередовались с яблонями и тополями. Осенью в туманные дни конец Фонарной улицы терялся в серебристой дымке, и мне казалось, что эта мощёная мостовая уводит в бесконечность. Или в некий параллельный мир, где всё намного лучше, чем здесь… Задыхаясь от жары в кабине падающего флайера, я мечтала оказаться там, в той маленькой комнате. И чтобы возле меня сидела мама — как тогда, когда я в восемь лет болела кошачьим гриппом и у меня два дня держалась температура. Боже, как я хотела оказаться там! Если бы я могла туда перенестись… Сперва я сама не поняла, почему сухое пекло и рёв мотора сменили прохлада и тишина. И куда делась пустыня, что ещё мгновение назад надвигалась на меня, дыша мне в лицо запахами раскалённого песка и смерти. Здесь слегка пахло озоном, а между синими занавесками сверкала в свете старинных фонарей мокрая от дождя мощёная мостовая. До меня донёсся голос тёти Фэй. Сейчас я была готова расцеловать даже её. Я была в безопасности. Я ушла от смерти, сумев перенестись в другое пространство. В то, о котором думала. Я сразу поняла, что это и есть второй дар грифона. А также поняла, что расслабляться некогда. Надо срочно покинуть это место, пока домочадцы меня тут не обнаружили. В Саммертауне был вечер, но я и в полутьме заметила, что почти вся моя бывшая комната завалена вещами. Кровать, стол, кресло и большое зеркало остались на прежних местах, остальное же всё было передвинуто, и половину комнаты занимали пластиковые коробки. Мама и тётя Фэй складывали в такие коробки вещи, которые вроде бы уже не нужны, но которые жалко выбрасывать — вдруг пригодятся. Привычка, сохранившаяся с тех времён, когда мы бились с нуждой, выплачивая долги моего покойного папаши. Голос тёти Фэй раздался совсем рядом, и я поняла, что медлить нельзя. Комната не заперта, её явно регулярно проветривают, а значит, сюда периодически заходят. Я спасла маму от шока, в который привела бы её моя смерть, но не хотелось доводить её до инфаркта своим неожиданным появлением в доме. Один мой вид чего стоил: одежда арахатского солдата — кожаные ботинки, песчаного цвета штаны и рубашка, такого же цвета тюрбан, вымазанное грязью и кровью лицо… Кровь была не только на лице. Меня ранили в плечо и в голень. К счастью, легко — потому что хотели не убить, а взять в плен. К подобным ранам я привыкла ещё в учебных походах. Я даже умела при помощи специального тренинга абстрагироваться от боли, если она не была невыносимой. Услышав шаги в коридоре, я выпрыгнула в окно, прячась в тени дома, добежала до ближайшего сквера, где уединилась в тёмной беседке и занялась перемещением своей задницы в другое пространство. На этот раз у меня получилось не сразу. Я поняла, что перемещение отнимает много энергии. Экстремальная ситуация помогает мобилизоваться, но после этого наступает упадок сил. Переместилась я обратно на Шабан, в степную область под названием Суара, где располагалось одно из наших разведывательных подразделений. Наврала командиру, что мне удалось бежать из Ариби, что я бросила флайер в пустыне, еле дотянув до маленького населённого пункта, а оттуда добралась до базы на попутках. Проверять эту информацию никто не стал. Все очень радовались моему спасению. Выяснилось, что раскрыли меня из-за предателя, успевшего завалить операции ещё на двух объектах, и в тех двух случаях агенты погибли. Разумеется, ведь в отличие от меня они не были адептами Великого Грифона. Мне дали небольшой отпуск на поправку здоровья, предложив выбрать любую клинику. Я решила пройти реабилитацию в медицинском центре Майена, где в то время работала Джоанна. В Майен меня доставили через портал. В случае необходимости рыцари Храма могут пользоваться им бесплатно. Тогда я впервые задумалась о том, что такое эти порталы — наука или магия? "Не знаю, — сказала Джоанна, выравнивая при помощи какого-то миниатюрного прибора кожу на моём плече. Шов должен был полностью исчезнуть через неделю. — Этот секрет никогда не станет достоянием широкой общественности. Наука сейчас ещё более далека от народа, чем в древности. Учёные — клан избранных, почти все исследования в области физики засекречены. Теперь у тебя есть свой собственный портал. Те немногие из адептов Грифона, что получили дар перехода, способны преодолевать не только пространство, но и время. Ты была очень неосторожна, представив картинку из своего детства. Ведь ты могла оказаться не только в том месте, но и в том самом времени, а столкновение со своим двойником опасно. Это, конечно, не то, что столкновение материи и антиматерии, но… Вроде бы, это опасно для физического состояния того из двойников, который вторгается в другое время. А ещё опасней вторгаться в прошлое и что-то там изменять. Надеюсь, ты это понимаешь?" — "Конечно". Я думала, мой ответ прозвучал достаточно уверенно, но Джоанну Рэй чёрта с два обманешь, а уж если она что-то заподозрила, лучше расколоться сразу. Я призналась, что недавно повела себя, как ребёнок, которому не терпится поиграть новой игрушкой. Этот внезапно обнаруженный дар не давал мне покоя, так что в ожидании флайера, который должен был доставить меня к порталу, я решила немного поэкспериментировать. По телевизору как раз шла передача "Глобальные катастрофы", где рассказывали о планете Далейра — о мире, где атмосферу давно уже вытеснил горячий отравляющий газ. Причина постигшей Далейру экологической катастрофы была неизвестна, и лучшие умы Федерации уже, похоже, устали ломать голову над этой загадкой. Я не ставила цель её разгадать. Мне просто стало любопытно, как этот мир выглядел лет пятьсот назад. Никогда не забуду то, что я там увидела. Сияющие под ярким солнцем скалы — красные, лиловые, синие — местами до черноты, чистые голубые озёра, над которыми клубился пар, равнина с застывшими серебряными фонтанами, а за ней роща удивительных деревьев. Дождя не было, но по их плотной листве то капала, то бежала тонкими струйками вода, со звоном ударявшаяся о гладкий, как стекло, грунт. Странные деревья-фонтаны росли прямо на вулканических породах. Травы тут не было, зато попадались растения, похожие на гигантские цветы, тоже источающие воду. Или сок? Что бы это ни было, местному зверьку этот напиток явно нравился. Зверёныш напоминал львёнка, хотя я сразу поняла, что, повзрослев, он станет крупнее льва. И я сразу поняла, что разум у него выше, чем у земного львёнка, — его взгляд показался мне не по-звериному осмысленным. Тогда я ещё не умела делать неполный переход, поэтому переместилась в тот мир и в то время полностью. Такое легкомыслие могло стоить мне жизни, но получилось так, что моё появление в том времени и в том месте спасло жизнь далейранскому львёнку. Похожая на варана тварь выскочила из-за ближайшего дерева-фонтана так стремительно, что я едва успела выхватить пистолет. Ящер погиб от моего выстрела буквально за секунду до того, как его пасть сомкнулась на шее детёныша. Я умудрилась попасть твари в глаз. Его шкуру пуля бы не пробила, а другого оружия у меня с собой не было. Я решила поскорей покинуть это обманчиво-райское место — мало ли кто ещё мог выскочить из рощи. К тому же я боялась, что, пробыв здесь долго, не смогу вернуться назад. Я сосредоточилась, представив себе свою по-спартански обставленную комнатушку на военной базе, и мгновение спустя уже была там — с головокружением и слабостью во всём теле. Ещё бы! Ведь я совсем недавно, будучи раненой, совершила целых два скачка в пространстве. Когда я покидала Далейру (если я действительно побывала там), мне показалось, что я слышу звонкий детский голос. Он как будто кого-то звал: "Арри, Арри!" Закончив свой рассказ, я кротко выслушала всё, что обрушила на меня разгневанная Джоанна. "Знаешь, сколько раз мне хотелось тебе как следует врезать?" Я не знала, но догадывалась. На Гриффин-Роке у нас бывали ещё те стычки. Иногда она еле сдерживалась. Кстати, ударь она меня, я бы ей не ответила — я её тогда просто боготворила. "Меня только одно останавливало. Я всегда знала, что ты неисправима. Тебя хоть по стенке размажь! Господи, и зачем только этот дар достался тебе?! Сунулась туда, толком нет зная, где и среди кого окажешься, да ещё и вмешалась в их жизнь…" — "Ты думаешь, жизнь того зверёныша могла изменить судьбу целого мира?" — "Этого не знает никто" — "Глупости, Джо! Тысячи зверей в разных мирах охотятся друг на друга, гибнут или спасаются…" — "Ты всё равно не должна вмешиваться, Терри. Не трогай прошлое. Нигде. Иначе однажды это прошлое ворвётся в твою жизнь, как ураган, выбивающий оконные рамы. И ладно, если только в твою жизнь…" — "Хорошо, я всё поняла". Джоанна явно не поверила. Она лишь вздохнула и погладила моё раненое плечо. А потом, почувствовав, как я напряглась, прижалась к нему губами… Наш спор закончился так же, как когда-то заканчивалось большинство наших ссор. Мы обе знали, что это не возобновление романа, но нам снова было хорошо. "У тебя сейчас кто-нибудь есть?" — спросила она. — "Нет" — "Я так и поняла…"

Джоанна познакомила меня со своим двадцатипятилетним бойфрендом Артуром, красивым, как кинозвезда, и весьма приятным в общении. Подойдя ко мне во время вечеринки перед моим отъездом из Майена, он сказал, что в жизни Джоанны я была человеком особым, которого ей не заменит никто. Она ему этого не говорила. Он понял это, глядя на нас. Этот красавчик был отнюдь не глуп. Да Джоанна и не выбрала бы в отцы своему ребёнку дурака. Не знаю, каковы теперь её отношения с Артуром, но дочка у них получилась замечательная. Лет пять назад Джоанна призналась мне в письме, что именно я навела её на мысль о ребёнке. Она знала, что меня всё равно придётся отпустить, а больше, чем меня, она уже никогда никого не полюбит. Разве что своего собственного ребёнка. А тянуть с ребёнком уже явно не стоило. Когда я заканчивала академию Тампль, Джоанне было тридцать восемь. Она уволилась оттуда вскоре после моего отъезда. Наверное, не хотела видеть это место, где больше не было меня. После истории с Делией Хоуп я тоже постаралась радикально изменить свою жизнь. Хотела избавиться от всего, что мне о ней напоминало, но воспоминания продолжают преследовать меня. Впрочем мой роман с Делией не был похож на роман с Джоанной. Совершенно. Любовники далеко не всегда расстаются по-хорошему, а мы с Джоанной расстались друзьями и надеюсь, будем ими всегда. Джоанна считает глупостью обижаться на тех, кто разбил тебе сердце. Однажды она сказала: "Сердце на то и есть, чтобы время от времени разбиваться, потом восстанавливаться и разбиваться вновь. Когда это прекращается, человек умирает, даже если продолжает ходить по земле. Мне бы не хотелось умереть раньше собственной смерти".

А вот со мной это случилось. Единственное, что иногда возвращает меня к жизни, — мой дар, обретённый пятнадцать лет назад. Сейчас я владею им хорошо, но до чего же непросто было поначалу. Сколько пришлось преодолеть соблазнов и со сколькими мечтами распрощаться. В том числе с наивной мечтой улучшить этот чёртов мир. Иногда, посещая прошлое человечества, я думаю, что мир стал лучше, но сколько раз, возвращаясь назад, я ловила себя на том, что это лишь иллюзия. Были даже случаи, когда мне хотелось остаться в каком-то времени навсегда, но я знала, что это невозможно. Мой дар позволяет мне посещать иные времена, но жить я могу только в своём.

"Стоило добиваться звания тамплиера и титула, чтобы уйти в отставку, едва перевалило за тридцать, — сказал год назад Тео. — Ты всю жизнь чего-то добиваешься, но, похоже, только ради того, чтобы получив желаемое, сразу же это бросить". — "Ничего себе "сразу", — возразила я. — Вообще-то я была спецагентом восемь лет, почти девять". — "И что тебе помешало быть им дальше? Я бы понял, если бы ты была нормальной женщиной, которая захотела создать семью, завести детей…" Я чувствовала, что моя отставка раздражает Тео не меньше, чем когда-то факт моего поступления в академию Тампль. Он до сих пор убеждает себя, что мне тогда просто повезло, а я этого не оценила. И до сих пор старается доказать себе, мне и всем остальным, что он способен добиться в жизни большего, чем я.

Потерпев фиаско с академией Тампль, Тео поступил на экономический факультет Реймского университета, с блеском его закончил и теперь работает в весьма процветающей фирме. Несколько лет назад он женился — очень удачно. Его жена Каролина — единственная дочь Карла Уиндема, владельца мебельной фабрики "Голден вуд". Мебель там изготовляется из натуральной древесины, которая сейчас дорожает не по дням, а по часам. В Рейме у Уиндема целых два прозвища — Папа Карло и Деревянный Король. Не скажу, чтобы второе ему подходило. Карл Уиндем — полноватый громкоголосый живчик с улыбчивым круглым лицом. А вот в его высокой, статной дочери действительно было что-то деревянное. Улыбалась она редко, причём так, словно делала окружающим огромное одолжение. При всей своей чуть ли не идеальной красоте и вполне женственных формах она казалась мне каким-то бесполым существом. Познакомившись с невестой брата за несколько дней до свадьбы, я едва сдержалась, чтобы не спросить Каролину, где её умудрились так заморозить — может, в той престижной закрытой школе для девочек, где она провела несколько лет? А на второй день свадьбы поссорилась из-за неё с Тео. То есть не из-за неё, конечно, просто на этот раз она стала поводом. А причина всех наших ссор с Тео — абсолютное несходство характеров плюс его нетерпимость ко всем, кто не придерживается его шкалы ценностей. Но вообще-то я тоже хороша. Кое в чём тётя Фэй права — иногда я бываю очень злой. В конце концов Тео просто неудачно пошутил, сказав, чтобы я не вздумала клеиться к его невесте. Я ответила, чтобы он не беспокоился за свою деревянную принцессу. Я предпочитаю живых людей, а тут папа Карло, делая себе ребёночка, явно забыл вдохнуть в него душу. Тео обиделся и сразу завёлся. Мы в очередной раз сказали всё, что друг о друге думаем, после чего, как всегда не сговариваясь, делали вид, будто никакого конфликта между нами не было. И как всегда обманули всех, кроме мамы. Её ничто так не расстраивает, как наши с Тео ссоры. Говорят, между близнецами существует какая-то там особая связь, которая прочнее любых других уз. Дабы ещё больше упрочить эти узы, родители решили дать нам с братом одинаковые имена — Теодор и Теодора. Они задолго до родов знали, что должны родиться мальчик и девочка. Вообще-то эта дурацкая идея насчёт имён пришла в голову отцу. До нашего рождения он не дожил, но, к сожалению, далеко не все идеи умирают вместе со своими создателями. Может, и не следует так говорить о своём отце, но, честное слово, он мог бы оставить нам в наследство что-нибудь получше, чем эти два имени и куча долгов, покрыть которые удалось лишь спустя восемь лет после его смерти. Можно было, конечно, продать родовое гнездо Холкомбов и купить дом поменьше, но тётя Фэй и слышать об этом не хотела. Украшенный аляповатой лепниной трёхэтажный особняк цвета мясных помоев достался ей и моему отцу от родителей, а тем от их родителей. Не думаю, что этот дом был ей по-настоящему дорог. Просто тот факт, что жена и дети брата живут в ЕЁ доме, льстил её вшивому самолюбию. Слава Богу, теперь у мамы есть свой собственный дом, куда более уютный и красивый. Я купила ей его на третий год службы. Агенты категории А зарабатывают хорошо, и большинство из них ближе к отставке становятся весьма состоятельными людьми. Я ушла в отставку слишком рано, но моих средств хватило бы на вполне благополучное существование, даже если бы я не работала. Агентство я открыла не только ради заработка. Мне нравится делать то, что я делаю. И как бы банально это ни звучало, помогая людям, видишь в своей жизни хоть какой-то смысл.

Тётя Фэй всё же добилась, чтобы мама выбрала дом поближе к этому грязно-розовому особняку, "где мы все так долго и счастливо жили", и не реже двух раз в неделю ходит к ней в гости. Тётя Фэй любит повторять, что семья дорогого Стенли стала её семьёй, и очень гордится тем, что посвятила этой семье всю свою жизнь. Лучше бы строила свою собственную жизнь, но это же труднее, чем паразитировать на чужой.

Помню, как она была шокирована, когда я в восемнадцать лет сменила фамилию, взяв себе мамину девичью. Твердила, что это неуважение к памяти отца. "Тётя, если бы я вышла замуж, мне бы всё равно пришлось менять фамилию, — сказала я. — Отцу уже всё равно, а мне фамилия Лайен нравится больше, чем Холкомб". — "То-то и оно — если бы вышла замуж, — язвительно промолвила тётя Фэй. — Тебе всё не нравится — и фамилия отца, и имя, которое он тебе дал!"

Вот тут она была не права. Мне не нравилось имя, которым хотела называть меня она. Когда мы с братом ещё лежали в колыбели, дражайшая тётушка решила, что имя, которое досталось нам в наследство от папаши, можно разделить между нами на два уменьшительных — Тео и Дора. Мама согласилась. Я терпела своё уменьшительное имя до семи лет. Ненавидела, но терпела. А потом мы с братом подсели на сериал "Фантастическая пятёрка". Пятеро юных шпионов — трое мальчиков и две девочки — раскрывали заговоры на разных планетах Звёздной империи. Больше всех из этой пятёрки мне нравилась Терри Слоун, которая не боялась ничего на свете и нередко отправлялась на задание, переодевшись в мальчишку. Я очень гордилась тем, что похожа на неё внешне — такая же рослая и темноволосая. А чтобы походить на Терри Слоун ещё больше, приобрела на свои карманные деньги, которые копила целую неделю, маскарадные контактные линзы. Носить их было неудобно, но иногда я их надевала, и тогда глаза у меня из зелёных превращались в карие — как у Терри. В один прекрасный день я пришла к маме и тёте Фэй со старинным "Словарём личных имён", где были перечислены все уменьшительные варианты имени Теодора. "Вот видите, меня можно называть Терри, — сказала я. — С этого дня я Терри. Пожалуйста, больше не называйте меня Дорой, я это имя терпеть не могу". — "Не выдумывай, Дора", — приторно улыбнулась тётя. — "Я не Дора! — разозлилась я. — Больше я на это дурацкое имя не отзываюсь. Я Терри. Терри! Запомните". Я действительно перестала отзываться на Дору, даже когда меня звали обедать или ужинать. После того, как я три раза не явилась к столу из-за того, что меня окликнули по-прежнему, мама смирилась и лично попросила всю нашу родню и знакомых называть меня Терри. Тётя Фэй с ней из-за этого чуть не поссорилась — я случайно подслушала их разговор. "Нэнси, дорогая, почему ты вечно позволяешь ей добиваться своего?" — возмущалась тётя. — "Можно подумать, она нуждается в моём позволении, — со вздохом сказала мама. — Брось, Фэй, это же такой пустяк. Мне и самой имя Терри больше нравится". — "А мне нет", — отрезала тётя. Она так и не согласилась называть меня Терри, правда, не называла и Дорой — знала, что я не откликнусь. С тех пор она обращается ко мне полным именем — Теодора. Не скажу, что я от него в восторге, но протеста оно у меня никогда не вызывало. "Оно вполне тебе подходит, — сказал мне Энтони Майлс, психолог, работавший со мной в академии. Там у каждого был свой личный психолог. — Тебя раздражало, когда тебя называли второй половиной этого имени. Возможно, в детстве ты подсознательно понимала, что, называя тебя Дорой, тётя хочет указать тебе на то место, которое ты, по её мнению, должна занимать, — второе после брата. Тео — первая половина имени, Дора — второе. Возможно, твоя тётя делала это тоже бессознательно… Кстати, кто из вас родился первым?" — "Я" — "Так я и думал, — улыбнулся Майлс. — Я помню твоего брата по вступительным экзаменам. Я сразу понял, что он не пройдёт, несмотря на отличную спортивную подготовку и высокий уровень интеллекта. Он спортсмен и интеллектуал, но не боец и не философ. Он не рыцарь. Ими не становятся, а рождаются". Слышал бы Тео…

Мамино сообщение напомнило мне, что пора заняться поисками подарка. Ещё не мешало бы купить что-нибудь племяннице. Шопинг — не моё хобби, но покупать подарки Дженнифер я люблю. Для меня это что-то вроде игры. Я как будто бы на время превращаюсь в ребёнка, покупая ей то, что сама в детстве мечтала получить в подарок и никогда не получала. По милости нашего покойного отца наша семья еле сводила концы с концами, хоть мы и жили в огромном доме. На первом и втором этажах вполне можно было разместить гостиницу, а ещё лучше бордель. Он бы просто идеально вписался в этот грязно-розовый особняк с его кричащей, аляповатой облицовкой. Тётя говорила, что это стиль необарокко, и сердилась, когда я нарочно коверкала это название, произнося необаракко или необарахло. Почти все наши знакомые советовали нам сдавать часть дома в аренду, но тётя Фэй твердила, что ни за что не потерпит в своём родовом гнезде каких-то чужих людей. Якобы это будет неуважением к предкам. А я думала о том, что если Стенли Холкомб, оставивший свою семью в бедственном положении, встретился на том свете со своими предками, они должны были хорошенько надрать ему задницу. Впрочем, возможно, они, как и тётя Фэй, считали, будто он пустился в финансовые авантюры исключительно ради благополучия семьи и даже в казино пропадал только ради этого. У Холкомбов это вообще фамильная черта — обвинять в своих бедах кого угодно, только не самих себя. Надеюсь, Дженнифер такой не будет. В этом году ей исполнится шесть. Замечательная девчушка. Пока не пойму, что она взяла у моего братца, но у своей матери она взяла лучшее, что у той есть, — красоту. Больше она на Каролину ничем не похожа. Такая живая, умненькая, и уже чувствуется, что будет остра на язык. Господи, хоть бы они не отдали её в ту школу, где училась Каролина!

Только я закончила наговаривать на мамин номер сообщение, как в дверь постучали.

— Входи, Джонни! — крикнула я. Всегда узнаю его по стуку.

Дверь открылась, только когда я повторила своё приглашение. После того, как однажды, открыв эту дверь, Джонни получил по физиономии сумочкой Алисии Вуд, запущенной, правда, в мою физиономию, он входит в мой кабинет, проявляя осмотрительность. Я стараюсь не смешивать работу с личной жизнью, но в конце моего романа с Алисией она доставала меня везде, периодически ставя в неловкое положение. Красавица и умница, один из лучших модельеров Арианы, при этом редкостная психопатка с садо-мазохистскими наклонностями. Вечно провоцировала меня на драку. Я дерусь только по необходимости, и уж чего мне точно не надо, так это рукопашных боёв с тем, кого я могу убить одним пальцем. Мне надоело отражать её наскоки, стараясь не причинить ей вреда, скручивать её и потом подолгу успокаивать. Когда наши отношения всё же закончились и Алисия уехала на Фаллену, я примерно неделю чувствовала себя, как переживший бурю матрос, который выбрался на берег и отдыхает, растянувшись на тёплом песке. За время нашей связи Алисия нашила мне кучу нарядов и обижалась, что я никуда их не надеваю, а я всё пыталась её убедить, что высокая мода — не мой стиль. После разрыва я хотела отнести их в благотворительный фонд при монастыре Святой Екатерины, но Джонни меня отговорил. Сказал, что монахини в лучшем случае примут всё это за костюмы к Хэллоуину. Лучше уж он отдаст эти вещи своей подружке. Она, конечно, миниатюрнее меня и на ней эти наряды будут болтаться, но так даже лучше — более стильно. Потом он хвастался, что его подруга стала в своём кругу чуть ли не иконой стиля и считается королевой молодёжных вечеринок сезона.

— С приездом, леди-босс!

— И давно ты назначил меня своим боссом?

— Давно, но пока лишь в мечтах. Остальное зависит от тебя. Вот, притащил твоего напарника…

Джонни нёс мой компьютер с трепетной гордостью ветеринара, которому удалось вылечить полудохлую зверушку. Осторожно поставив компьютер на стол, он с размаху плюхнулся в кресло. В прошлый раз его разделенные зигзагообразным пробором волосы имели серебристо-лиловый цвет. Сегодня пробора не было. Торчащие в разные стороны вихры радовали глаз всеми оттенками зелёного.

— Данделион, — пояснил он, так и не дождавшись моих вопросов. — В переводе с одного из старых языков — "одуванчик". Так причёска называется. Честно! Так и пишут во всех парикмахерских каталогах…

— Насколько мне известно, одуванчики жёлтые, а, когда отцветают, белые. Или тут имеется в виду цвет их листьев?

— Тут имеется в виду форма. Сходство с головкой отцветающего одуванчика. Ну как?

— Мило. Следующим этапом будет сходство с головкой облетевшего одуванчика?

— Ну уж нет! С тех пор, как меня в детстве побрили наголо из-за болезни Парсона, меня мутит от одного вида лысой головы.

Как бы ни называлась новая причёска Джонни, он больше походил на взъерошенного воробья, который дерётся по пять раз на дню. При этом Джонни Тревис — один из самых миролюбивых людей, каких я только знаю. Не уверена, что он вообще умеет драться. Зато любую технику и электронику умеет чинить так, что вещь становится лучше новой.

— Терри, почему бы тебе не сменить эту рухлядь на что-нибудь более приличное?

— С нынешними темпами "более приличное" уже через полгода переходит в категорию "рухлядь". Для офиса и такой сгодится.

— Твой компас тоже устарел…

— А мне он нравится.

— Ладно, дело хозяйское… — Джонни нажал на компьютере кнопку, и миниатюрный экран вырос до размеров метр на полтора. — Вот насколько увеличил! Если не нравится, можешь делать по-прежнему — 50 на 70. Знаешь, Терри, сейчас уже и гибкий экран — вчерашний день. Вот что надо покупать.

Он гордо продемонстрировал мне браслет на левой руке.

— Вот смотри. Нажимаешь здесь и…

Примерно в полутора метрах от пола зависло серебристое голографическое облако. Мгновение — и в нём замелькали объёмные картинки.

— Пока подключил только к местной сети. Пиратское подключение к межпланетной пока не получается, но я сделаю. Если всё по правилам, то дорого, а я в последнее время и так влез в долги.

— Поменьше траться на парикмахера.

— Да ты что! Это мне приятель сделал. Он и тебя обслужит бесплатно, если я попрошу…

— Нет уж, спасибо.

— Как хочешь. Кстати, в предбаннике клиентка. Пришла одновременно со мной. Я попросил её немного подождать — десяти ещё нет… Богатенькая стерва. Из тех, кто любит создавать другим проблемы.

— Ты уже успел с ней познакомиться?

— Иногда достаточно взглянуть на человека — и всё ясно.

Джонни закинул ногу на ногу, что обычно означало проснувшееся в нём желание порассуждать, а я, сохраняя безразличную мину, навострила уши. Джонни Тревис только кажется оболтусом. Этот парень разбирается в людях, хотя и не так хорошо, как в электронике. Меня тоже считают проницательной, но я-то знаю, как я умею ошибаться.

— Что состоятельная, сразу видно. Хорошо одета, даже слишком. Ну а что стерва… Не знаю. Видно и всё. Расстроена, но, по-моему, ещё больше раздражена. Надеюсь, тебе придётся всего лишь искать какое-нибудь бриллиантовое колье, которое её непутёвый сынок загнал, чтобы расплатиться за очередную порцию кайфа. Но чует моё сердце, что эта дамочка задаст тебе непростую работёнку.

— Тем лучше, — сказала я, уже чувствуя то приятное возбуждение, какое всегда овладевает мною в предвкушении очередного приключения.

Когда-то я придумала для этого название — тайминг1. И оно мне понравилось. Именно так я называю свои вылазки за грань — не только путешествия в прошлое, но и просто мгновенное перемещение в другое пространство. Тайминг всегда приключение — увлекательное, но требующее огромного напряжения, после которого нередко наваливается пустота. Если приключение было удачным, она отпускает меня довольно быстро, если ж нет, засасывает надолго. Иногда я выхожу в тайминг просто ради удовольствия побывать в ином временном слое. Досадно, что в прошлом невозможно что-то снять или сделать видеозапись. Даже когда я пыталась снять Париж начала двадцать первого века фотоаппаратом того времени, я видела на дисплее только пустоту. Я попросила сделать несколько кадров парня из местных, но, вернувшись в своё время, обнаружила, что видеокарта пуста. Во время путешествия в то же время, но в другой город — в Екатеринбург, я не только попросила кого-то из местных сделать десяток снимков, но и тут же отдала их в печать. Отличные получились фотографии. Дома я достала их, чтобы полюбоваться на старинные деревянные домики среди золотых осенних деревьев, и увидела вместо ярких картинок чёрные, глянцево поблескивающие листы плотной бумаги. Я могу попасть в прошлое и даже могу в него вмешаться, но невидимые простым глазом материи нет-нет да напоминают, что совместить несовместимое нельзя. Хорошо хоть, не исчезают зарисовки карандашом и фломастером, которые я иногда делаю во время путешествий в прошлое, но по ним трудно судить о местах, где я бываю. Художник я почти никакой, да я и не могу в путешествиях часто заниматься рисованием — от него устаёшь, а таймиг и так отнимает много сил.

Чем глубже слой, тем труднее в него проникнуть. Потом чувствуешь себя, как после боевого тренажёра. Ещё труднее удержаться от соблазна вмешаться в происходящее. В книге адепта Симона Чандлера, которую где-то раздобыла для меня Джоанна, говорится, что чем глубже временной слой, тем опасней такое вмешательство. А ещё там говорится, что любое вмешательство во время чревато проблемами для того, кто вмешивается, даже если это вмешательство не создаёт проблем другим и вообще не влияет на ход истории. Я стараюсь не вмешиваться, и обычно мне это удаётся. Обычно я выхожу в тайминг для сбора информации, которая помогает в расследовании. Иногда достаточно увидеть, что произошло, — и работа сделана. К примеру, приходишь в комнату, где совершена кража, после чего отправляешься туда уже иным способом — выйдя в тайминг. Иногда приходится долго искать ту временную точку, когда произошло ограбление, зато, оказавшись на месте преступления, видишь преступника, а уж зная его в лицо, найти его обычно нетрудно. Можно совершить переход в любой отрезок времени с момента кражи до настоящего времени и выяснить, куда вор дел украденное. Другое дело, что точно попасть в нужный отрезок времени непросто. Точных попаданий у меня единицы, и я считаю везением, если, желая оказаться в каком-то месте в 14.00, я оказываюсь там в 13.50 или в 14.10. Неполное перемещение позволяет мне оставаться невидимой и проводить расследование, что называется, прямо под носом у ничего не подозревающего преступника. Совершив полный переход, я могу тут же взять его с поличным, но я редко так делаю. Предпочитаю брать преступника, явившись на его территорию обычным путём. Разумеется, когда он оказывается в другом городе, в другой стране или на другой планете, приходится делать полный тайминг. Надо только выбрать место, где твоё неожиданное появление останется незамеченным. Бывают случаи, когда я даже не стараюсь задержать вора. По закону частный детектив обязан доставить преступника в полицию, а выяснение обстоятельств задержания — самый неприятный момент в моей работе. Приходится изворачиваться, чтобы никто не заинтересовался моими методами. Иногда я просто нахожу украденное и возвращаю клиенту, сказав, что преступник ускользнул. Клиент, получивший свою вещь обратно, обычно так рад, что на поимке вора даже не настаивает. Особенно если вещь очень дорогая и не значится в налоговых документах. Да и вообще, людей, которые нуждаются в услугах детектива, не нуждаясь при этом в лишних разговорах вокруг своего имени, достаточно.

С чем я не люблю связываться, так это с поисками людей. Когда речь идёт о человеческой жизни, соблазн вмешаться в происходящее, вернее, в уже произошедшее, слишком велик. В академии у нас целый семестр был спецсеминар на тему "Парадоксы научного прогресса". Помню, на двух занятиях обсуждалась возможность путешествия во времени. Некоторые говорили о том, как это хорошо — возвращаться в прошлое и исправлять свои ошибки. Преподаватель обязал нас всех прочитать повесть тогда молодого и подающего надежды автора Итана Кимбела "Беды прошлого и настоящего". Эта небольшая вещь принесла Кимбелу известность и покровительство знатной урмианки. Теперь Итан Кимбел популярный писатель и нажил приличное состояние, вот только почти все его книги, написанные после "Бед прошлого и настоящего", кажутся мне какими-то мёртворождёнными. Герой повести изобрёл машину времени и решил подкорректировать свою жизнь, исправив ошибки, допущенные по молодости да по глупости. Но любая поправка, которую он вносил в своё прошлое, давала толчок самым неожиданным переменам и в его жизни, и в жизни других, причём далеко не все перемены были к лучшему. Герой возвращался в прошлое снова и снова, исправляя то одно, то другое. На месте замытых пятен появлялись всё новые и новые. В конце концов герой едва не устроил катастрофу вселенского масштаба, испугался, вернулся к прежнему положению вещей, а машину времени уничтожил.

Я уже тогда знала, что вмешиваться в прошлое нельзя, и тем не менее, получив такую возможность, несколько раз это сделала.

К счастью, люди в Деламаре пропадают нечасто. Обычно это подростки, которые, поссорившись с родителями, убегают от них, готовые (как им кажется) начать самостоятельную жизнь. Чаще всего их находят в домах друзей, иногда в другом городе, но всегда в пределах Ателланы. В другой штат и уж тем более на другую планету несовершеннолетний может отправиться только в сопровождении взрослых. Совершеннолетних, которые желают изменить свою жизнь, не поставив в известность близких, найти труднее, но их мне тоже обычно удаётся разыскивать без особых проблем. Единственное, о чём я сразу предупреждаю клиента, который обращается с просьбой найти человека, так это о том, чтобы он не впутывал меня в личные разборки. Искать сбежавших мужей, жён, невест и женихов я отказываюсь.

Маленькие дети в нашем городе теряются крайне редко — закон запрещает оставлять их без присмотра, а нарушение этого закона карается приличным штрафом. Бывает, зазевавшаяся няня упускает резвое дитя из виду, но местный полисмен с собакой как правило тут же его находит — чаще в соседнем дворе или ближайшем парке. Случаи похищения детей ещё реже, а убийство ребёнка за последние три года произошло лишь одно. Вернее, произошло бы…

Мать пятилетнего Майки пришла ко мне на второй день после его исчезновения. Вся полиция города была поднята на ноги, но Линда Дженкинс почему-то считала, что от полиции нет никакого толку. Многие люди уверены, что хорошо оплачиваемый частный детектив сделает гораздо больше, чем служащий муниципалитета. Отказать я ей не могла — надо было её видеть.

Я почувствовала, что Майки мёртв, едва она показала мне его фотографию. А выйдя в тайминг, убедилась в этом. Неполное перемещение надёжно защищает от той среды, в которой оказываешься, совершив переход, будь то хоть эпицентр пожара или дно океана, а почему — это для меня загадка. Перемещаюсь я не в астрале, а целиком — вместе с душой, физическим телом и всеми тонкими телами, о количестве которых до сих пор спорят оккультисты и знатоки древних учений. Перемещаюсь-то я целиком, но при неполном переходе моя материя как бы не совпадает с материей того места, куда я попадаю вопреки всем известным физическим законам. При неполном перемещении я могу только наблюдать, меня же не видно и невозможно нащупать… Впрочем нет. Животные меня видят и нередко на меня реагируют, но их хозяева не придают этому никакого значения. Люди редко задумываются над странностями в поведении своих домашних питомцев, в поведении которых вообще-то гораздо меньше странностей и гораздо больше логики, чем в нашем.

Перейдя туда, где в данный момент находился маленький Майки, я оказалась среди мутной зелени и длинных, тёмных колеблющихся силуэтов. Это были подводные растения. А я была на дне моря. К счастью, неглубоко. Большая глубина внушает мне страх — моя единственная фобия, которую мне так и не удалось победить окончательно. Мальчика я увидела не сразу. Его тело застряло между двумя гнилыми корягами. Я так до сих пор и не знаю, что он пережил, перед тем, как был задушен. Вернее, что пережил бы, если бы был задушен. Если бы я не вмешалась в его судьбу. Тёмные пятна на его шее я разглядела даже в полумраке подводного мира. Он был полуобнажён и, скорее всего, изнасилован.

За годы службы я много чего повидала. Тот, кто видел жертв терактов и побывавших в плену у арахатов, надолго потеряет покой. Будущих тамплиеров учат быстро возвращать себе душевное равновесие или хотя бы подобие такового, а тех, кто на это не способен, отчисляют. Я никогда не была кандидатом на отчисление, и во время службы ни разу не вставал вопрос о моей дисквалификации, однако это не значит, что я стала бесчувственной, а ведь некоторые из нас, к сожалению, именно к этому и пришли. Я просто научилась загонять свои чувства так глубоко, что они не мешали мне действовать соответственно обстоятельствам. Так глубоко, что о них мало кто мог догадаться. Джоанна могла. Всегда. "Ты молодец, — сказала она, когда мы с ней встретились на четвёртый год моей службы. К тому времени у меня уже было несколько наград за успешно проведённые операции. — Тренинг тренингом, но хороший тамплиер вырабатывает свою собственную защиту. Ты создала хорошую броню, и всё же не думай, что она защитит тебя от всего на свете. Под ней ты всё та же девочка, которую я увидела десять лет назад. Девочка, истерзанная грифоном, которая ни за что не хотела показать, как ей больно, и даже нашла в себе мужество улыбнуться. Ты так хорошо скрывала свою боль, что поразила всех санитаров, но я-то видела, каково тебе. Нам никуда не спрятаться от боли, мы лишь можем загнать её поглубже. Тот, кто этого не умеет, никогда не становится настоящим тамплиером. Но тот, кто теряет чувствительность к боли, не станет им тоже". Она была права. Я так и не притерпелась к виду чужих страданий, а философское отношение к смерти, которое во мне воспитывали все пять лет учёбы в академии Тампль, забывалось, когда я видела чью-то жестокую и бессмысленную смерть. А убитый ребёнок каждый раз ассоциируется у меня с трещиной в мироздании, которая не затянется никогда.

Я выяснила, что мальчик пропал между 14.55 и 15.10, когда няня оставила его возле универсама с одной милой дамой, пообещавшей присмотреть за малышом. Отправившись в нужный временной отрезок, я обнаружила, что милой дамой оказался смазливый молодой ублюдок, переодетый в женское платье. Его женоподобная внешность в первое мгновение сбила с толку даже меня. За годы службы я на какой только маскарад ни насмотрелась и кем только сама ни прикидывалась. Мерзавец наплёл Майки, что должен отвезти его к маме, которая ждёт их на берегу, и повёл мальчика в ближайший переулок, где был припаркован неброский мини-джип. Я следовала за ними до западной окраины — при неполном переходе пространство можно преодолевать с любой скоростью. Джип остановился недалеко от старой гавани, в заброшенном рыбацком посёлке, который собирались снести, чтобы состоятельным горожанам было где строить дачи. Майки вёл себя спокойно и доверчиво, но когда подонок, заведя его в заброшенный дом, скинул женский парик, а вместе с ним и добрую маску, малыш испугался и заплакал. Надо было видеть, как заулыбался мерзавец при виде его слёз. Как он радовался, предвкушая, что сейчас сполна насладится страданиями и страхом своей жертвы. Полный тайминг дался мне с трудом. Пространство словно бы уплотнилось, отделяя меня от жертвы и преступника, не позволяя мне вписаться в материю недавнего прошлого. Наверное, только ярость и помогла мне совершить переход. Моё появление было столь неожиданным, что мерзавец даже не успел удивиться. Я отключила сперва его, потом (уже другим способом) перепуганного ребёнка и вместе с Майки переместилась к себе домой. Прежде чем уничтожить убийцу, я хотела выяснить, не замешан ли он в каких-нибудь нераскрытых преступлениях. В его кармане оказались водительские права на имя Джима Криспела. Благодаря Джонни я могу свободно гулять со своего компьютера по полицейским архивам Объединённого королевства. Данные о двадцатидвухлетнем Криспеле я нашла быстро. Пару лет назад он был задержан по подозрению в попытке похищения. К счастью, соседка заметила, как он уводит со двора шестилетнего Тони Коркорана. Уголовное дело не возбудили — Криспел не успел сделать ребёнку ничего плохого. К тому же он убедил полицию, что всего лишь хотел покачать мальчика на качелях. Дескать к ним-то он его и вёл, а вовсе не со двора. Нераскрытых преступлений в отношении детей последние пять лет в Гринлендсе не было, а к тем, что были раскрыты, Джимми Криспел не имел никакого отношения. Интерпол им интересоваться не мог, поскольку Криспел никогда не покидал пределов королевства. Всё-таки хорошо, что этот ублюдок попадал в полицию и на него там сразу завели досье.

Я вернулась в старую гавань и подожгла заброшенный дом, где лежал бесчувственный Джимми Криспел. Насильник и убийца, который не успел и уже никогда не успеет никого изнасиловать и убить. Потом позвонила в пожарную службу. Вечером в новостях передали, что неизвестная женщина, проезжавшая по шоссе Зиммен-Драйв, увидела дым, который поднимался над крышами старого рыбацкого посёлка, и тут же сообщила об этом. Пожарные приехали быстро, но ветхое деревянное строение уже почти сгорело. На месте пожара обнаружен труп — скорее всего, какой-то бродяга уснул в заброшенном доме, забыв потушить сигарету.

Мальчика я вернула родителям на следующий день. Нехорошо обманывать, тем более детей, но у меня не было другого выхода. В академии всех первокурсников проверяют на способность к гипнозу. Я вошла в те четыре процента учащихся академии, у кого данные способности обнаружили и тщательно развивали. Не скажу, что владею гипнозом очень хорошо, но моих возможностей вполне хватило на то, чтобы внушить Майки ту историю, которую он должен был рассказать полиции и родителям. Некая тётя пообещала отвести его к маме, а сама привела в какой-то незнакомый дом и очень долго никуда не отпускала, а потом оставила его одного. Он сначала спал, потом проголодался и вышел на улицу — дверь незнакомая тётя оставила незапертой. Он оказался на пустом берегу, долго бродил, очень устал и заснул возле перевёрнутой лодки, а утром его разбудила уже другая тётя — я. Вмешиваясь в прошлое, я всё обставляю так, чтобы у клиента была иллюзия нормального течения времени. Во всяком случае у клиента, который не знает о моём даре. Подписывая протокол, я заметила, что начальник участка смотрит на меня так, словно какая-то мысль не даёт ему покоя. В деле было много неувязок, и я молила Бога, чтобы комиссар и два детектива, занимавшиеся делом Майки, оказались не слишком въедливы и дотошны. Бог меня услышал или этим ребятам просто не хотелось вникать в детали, но обошлось без лишних вопросов. Главное, что преступление, совершённое на их территории, раскрыто. Ребёнок найден. Я знала: обещание комиссара продолжить поиски таинственной похитительницы — чистейшей воды брехня. А они знали: мне есть, что скрывать, и я не стану возмущаться, когда в новостях объявят: "Поиски пятилетнего Майкла Дженкинса успешно завершены. Королевская полиция благодарит частного детектива и рыцаря Ордена тамплиеров леди Теодору Лайен за оказанную помощь". Так и объявили. В тот же день. А вечером произошло то, чего я опасаюсь каждый раз, когда вмешиваюсь в судьбы людей. Я поднималась из конторы к своей квартире на третьем этаже и уже у самых дверей ощутила спиной холод. Не тот, что похож на дуновение прохладного ветра, ворвавшегося в дом с улицы. Этот холод ни с чем не сравнить. Как и тьму, которая идёт следом за ним. Кроме меня её никто не видит. Она опасна только для меня. Я ещё успела запереть за собой дверь и распахнуть окно в надежде глотнуть свежего воздуха, но в лицо мне пахнуло ароматом смерти. Этот проклятый запах роз… С некоторых пор он ассоциируется у меня со смертью. И предательством. Делия Хоуп… Взрывы в Мангейме. Отчаянные, изматывающие прыжки во времени… Всё зря. Пышные похороны с золотисто-чёрными флагами и охапками роз — белых, розовых, алых, пурпурных… И ещё бордовых — почти чёрных, как запекшаяся кровь. Они были всюду, даже под ногами. А потом были холод и тьма, засасывающая всё глубже и глубже. Почему я сопротивлялась? Ведь я же хотела умереть… Нет, я себя обманывала. Я всё равно хотела жить.

По иронии судьбы розовые кусты возле похоронного бюро как раз переживали период самого бурного цветения. Чёрт бы побрал этого бакалейщика, который, разорившись, продал здание Сизару Коффи. Грех желать зла ближнему, особенно если ты рыцарь Храма, но я предпочла бы, чтобы он тоже разорился. Только вот это навряд ли. Его контора "Путь в вечность" процветает и, похоже, будет процветать вечно, а окна моей гостиной теперь едва ли не упираются в яркую вывеску, на которой среди серебристо-белых облаков реют два ангела с идиотски-блаженными физиономиями. По вечерам они ещё и светятся. А улыбаются так призывно, что кажется, вот-вот начнут рассказывать о прелестях райской жизни, как ведущие программы "Курорты мира" об отдыхе на Самарских островах. Ну мне-то об этих прелестях лучше и не мечтать. За мной ангелы не прилетят. Возможно, за мной придут те мрачные фигуры, которые так часто преследуют меня в кошмарах, — один с головой сокола, другой с головой собаки. Хранители времени, как их себе представляли древние египтяне. Что я сделала не так? Что нарушила, когда вмешалась в судьбу пятилетнего Майкла Дженкинса и судьбу начинающего маньяка Джима Криспела? Некую причинно-следственную связь между событиями, которые теперь пойдут иначе и, возможно, изменят этот мир не в лучшую сторону? Господи, разве мир может стать хуже от того, что уничтожен очередной убийца? Или спасённый мальчик станет новым тираном, который прольёт кровь тысяч невинных? Неужели Майки Дженкинс должен был умереть в пятилетнем возрасте и именно такой смертью? Как бы то ни было, исправлять сделанное я не собиралась. Холод уже обволакивал меня, а тьма, надвинувшись на меня, превратилась в длинный тоннель. Я плыла по нему, как сквозь липкую, вязкую жидкость, и замерзала. Может, это и есть та самая тёмная материя, над которой до сих пор ломают голову физики? Управлять ею умеют лишь загадочные даркмейстеры. Разговоры об этих магах я слышу всю жизнь. Всё это считается небылицами — вроде городских легенд, но мне ли не знать, что правда нередко маскируется под легенду… Потом мне стало казаться, что я распадаюсь на части. Вскоре я перестала чувствовать своё тело и подумала, что тьма уже почти поглотила меня. Растворив в себе мою плоть, она пожирает остатки моей души. Ещё немного — и от меня ничего не останется…

Меня нашёл Джонни, который уже в третий раз явился, чтобы повозиться с моим компьютером, леча его от вируса "Монополия" и устанавливая новую программу. Техника — одно из моих слабых мест, но даже я понимала, что Джонни мог решить обе эти задачи за несколько часов. Постучав в дверь моей квартиры и не дождавшись ответа, он почуял неладное — словоохотливый газонокосильщик сказал ему, что минут десять назад видел меня в окне и из дома я не выходила. Джонни вышиб дверь и вызвал Службу спасения. Он даже поехал со мной в больницу, назвавшись моим двоюродным братом. Если честно, я бы от такого брата не отказалась, да вот только Джонни Тревис питает ко мне не совсем братские чувства. Точнее, совсем не братские. Он тогда уже знал о моих методах расследования. А в тот день узнал, чего мне это может стоить.

— Терри, — его голос вывел меня из задумчивости. — Позвать эту даму?

— Да… Нет, подожди. Я только вытру подоконник.

— Терри, не соглашайся искать людей. Ты можешь снова не удержаться и вмешаться, и однажды это может закончиться гораздо хуже, чем тогда…

— Джонни, не все пропавшие гибнут. А иногда удаётся предотвратить то, что может случиться, но ещё не случилось в нормальной системе координат. В таких случаях моя работа мало отличается от работы обычного детектива, который сумел просчитать опасность и предотвратить её.

— Мне вот интересно… — Джонни взъерошил свои и без того торчащие во все стороны волосы и поставил ногу в оранжево-зелёной кроссовке на спинку кресла для посетителей. — Ты можешь предотвратить трагедию, изменив прошлое, и можешь предотвратить её, использовав свой дар только для наблюдения и сбора информации, то есть по сути действуя почти как обычный детектив… Ты в обоих случаях вмешиваешься в чью-то судьбу, но достаётся тебе только за вмешательство в прошлое…

— Да. Потому что прошлое, случившееся, произошедшее — реальность, над которой смертные не властны. Я нарушаю некую предопределённость. Я вторгаюсь не на свою территорию и нарушаю законы бытия.

— Но ведь ты и не вмешиваясь в прошлое, можешь нарушить предопределённость…

— Думаю, то, что не случилось в нормальной системе координат, и не было предопределено. Свершившееся — доказательство предопределённости. Некоего замысла, который я разрушаю. Я нарушаю порядок, тем самым пробуждая хаос. И вызывая гнев неких высших сил.

— Неких сил? Разве рыцари Храма не верят в единого Бога?

— Учение Мартина Симмонса не навязывает единого для всех представления о Боге. Джонни, ты же знаешь, нынешний Орден тамплиеров не имеет почти ничего общего с тем, средневековым. Красивое древнее название — вот и всё сходство. Почти всё. Лично я верю, что в мире есть нечто, более могущественное, чем мы, и лучше об этом не забывать. Большего сейчас от тамплиеров и не требуют. Даже Священный Синод. Жизнь в академии Тампль пронизана ритуалом — думаю, для того, чтобы царящая там атмосфера настраивала на возвышенный лад, но ни психологи, ни исповедники не пристают к курсантам со всякими въедливыми вопросами о вере. Рыцарь Храма должен верить в высшую справедливость и никогда не забывать о ней.

— Высшая справедливость… Неужели она заключалась в том, чтобы Майкл Дженкинс был задушен маньяком в пятилетнем возрасте? В этом долбанном мире всё чертовски запутанно. Потому мне и нравится возиться с компьютерами. Машину можно запрограммировать.

— Компьютер тоже даёт сбои. Особенно, когда заражён вирусом.

— Да… Знаешь, Терри, ты что-то вроде вируса, который нарушает планы великого программиста. Когда-нибудь я изобрету страшный вирус и назову его твоим именем.

— Хватит болтать! Мне пора работать.

— Ещё один вопрос… Да подождёт она, эта фифа.

— Джонни, она может психануть и уйти. Моё агентство не единственное в городе…

— Никуда она не денется. По-моему, она знает, куда пришла, и другое агентство ей не нужно. Меня ещё вот что удивляет. Если эти гении судьбы, эти сущности… Не знаю, как их назвать. В общем, если они не хотят, чтобы люди вмешивались в прошлое, они могли бы тебе это не позволить. Однако они позволяют, а потом начинают тебя мучить.

— Возможно, они не всегда сразу замечают нарушение. Если зеркало треснуло, это не значит, что оно сразу сломается. Иногда не сразу и трещину заметишь. Хранители не всегда карают меня за вмешательство. Возможно, иногда я со своим вмешательством просто вписываюсь в их планы. Или хотя бы не мешаю. Не знаю… Может, я только отсрочила гибель Майки. Самое недозволенное для человека — воровать у повелителя мёртвых то, что уже стало его добычей. Возвращать сюда тех, кого владыки времени и судьбы уже вычеркнули из реальности.

— Странные они, однако, эти владыки… — усмехнулся Джонни. — Они могут разгневаться, когда ты вырываешь добычу из их когтей, но не трогают тебя, когда ты разыскиваешь вещь или животное, а ведь твои поиски могут привести к перетасовке каких-то жизней и смертей. Иногда причиной гибели человека или каких-то глобальных перемен в судьбах многих может стать пустяковая вещица.

— Да… Когда погибла Эми Танако, мы так и подумали. А оказалось, что её браслет тут ни при чём.

Три месяца назад ко мне обратилась миловидная девушка, которая предложила солидное вознаграждение за поиски рубинового браслета. Он не просто дорого стоил. Он был ей дорог как память о погибшем женихе. Эми считала, что браслет украл кто-то из знакомых, часто бывавших у неё дома, но вычислить вора не могла. Я, естественно, вычислила его с лёгкостью. Браслет вернулся к хозяйке, а спустя месяц стал причиной её гибели. Подонок, которому приглянулся браслет на руке Эми, напал на неё вечером в одном из городских парков. Он не хотел её убивать. Хотел просто оглушить, но не рассчитал. Я решилась на вмешательство в прошлое, поскольку чувствовала себя в какой-то степени виноватой. Будь я обычным сыщиком, я могла бы и не найти браслет, и тогда бы Эми Танако осталась жива. Прыгнув на несколько дней назад, я появилась в том самом парке в тот роковой вечер и обезвредила грабителя, прежде чем он нанёс Эми удар по голове. Подонок был тут же сдан полиции, девушка спасена, причём Эми с лёгкостью поверила, что я оказалась поблизости совершенно случайно. Я спасла Эми, но через неделю она утонула, купаясь с друзьями в лесном озере. Я позволила себе снова вмешаться в судьбу Эми Танако. Вернувшись к началу нашего знакомства, я не стала искать её рубиновый браслет. Притворилась, будто эта задача для меня невыполнима. Я надеялась, что сведя к минимуму своё участие в судьбе Эми, точнее сведя к нулю свою помощь, я что-то изменю к лучшему. Возможно, именно это сочетание — Эми, я и найдённый мною браслет — явились тем узелком, из-за которого запуталась и порвалась нить её жизни… Нет, Эми Танако всё равно утонула в том проклятом озере. Не знаю, что за чёрт в меня тогда вселился, но спасение Эми Танако стало моей навязчивой идеей. Я вмешалась в её судьбу третий раз и спасла её, когда она тонула. Эми и её друзья, конечно, удивились, что я опять оказалась в нужное время в нужном месте. Кто-то даже затеял дискуссию о соотношении случайного и закономерного — почти все друзья Эми были студентами, а этот народ любит пофилософствовать. Потом мы все вместе пошли в уютное кафе на берегу и веселились там всю ночь. Вернее, другие веселились, а я притворялась, будто мне весело, поскольку меня грызла непонятная тревога. Через две недели Эми Танако заболела. У неё оказался скоротечный рак. Очень тяжёлая, неизлечимая форма. Через полтора месяца Эми не стало. Внося коррективы в её прошлое, я потратила столько сил, а в результате продлила её жизнь на каких-то пару месяцев, и почти всё это украденное у судьбы время ушло у бедной Эми на тщетную борьбу с недугом. Честное слово, лучше бы я даже не пыталась ей помочь. Эми Танако была обречена.

— Послушай, Терри, — заговорил Джонни тем своим вкрадчивым тоном, который меня всегда настораживал. — Можно я тут побуду при твоём разговоре с клиенткой? Не знаю, почему, но эта дамочка меня сильно заинтриговала. Ну позволь мне хоть разик прикинуться твоим секретарём.

— Ладно, — сдалась я без боя. Сегодня у меня не было ни желания, ни сил с кем-либо спорить, тем более с Джонни. Он относится к той счастливой категории людей, которым трудно отказывать. — Зови. Только, пожалуйста, помалкивай, пока не спросят.