На следующий день в вестибюле хосписа Розмари встретила хорошо одетую женщину, видимо, общественницу, которая сообщила, что через несколько минут начнется богослужение.

— Кое-кто из родственников будет присутствовать вместе с больными, — добавила она. — А вы не хотите присоединиться?

— Нет, большое спасибо, — ответила Розмари вежливо.

Когда она рассказала дочери об этом, та скорчила гримасу.

— Как раз то мероприятие, которое я с удовольствием пропущу.

Медсестра Дороти, которая в этот момент умывала Джейн, спросила:

— Как, Джейн, разве вы не верите в бога?

— Нет, не верю. Я атеистка.

— Я тоже, — выпалила Дороти. — Как хорошо, что вы обо этом говорите откровенно. У нас тут был пациент, который чувствовал себя страшно виноватым. Так удивился, когда я ему сказала, что я — тоже неверующая. По-моему, это его успокоило.

— Зачем так сокрушаться? Я просто пришла к выводу, что бога нет, — сказала Джейн.

— И вам не важно, если об этом узнают?

— Я говорю об этом только хорошо знакомым людям. Многих шокирует атеизм, а другие считают его страшным злом.

Дороти улыбнулась:

— Мой муж говорит, что это наглость — хвастать тем, что ты безбожник. По-моему, тут нужно быть честным. И детей мы так воспитываем: пусть сами решают, когда вырастут.

—Мои родители поступили так же. — Джейн закрыла глаза, словно устала от разговора, но позже вернулась к этой теме, когда рядом сидела мать.

— Не могу поверить в какую-то форму загробной жизни, как ни стараюсь. Вот так же я когда-то старалась поверить в бога.

—Я лично верю в некую цикличность, — ответила Розмари. — Ничего не тратится зря, по крайней мере в материальном мире. Я думаю, что «духовная» часть человека тоже не разрушается, а нарождается снова, но в какой-то другой форме. В этом случае тоже ничего не пропадает.

— А я считаю, что вообще ничего нет.

—Просто пустота? — спросила Розмари. Она подумала, что трудно размышлять об абсолютной пустоте.

— Ничего нет, — голос Джейн был лишен всяких чувств.

— Я думаю, что когда веришь, как-то удобнее жить, — сказала мать. — Видимо, вера придает многим людям силу.

— Я тоже так думаю, — спокойно согласилась Джейн. — И завидую людям, у которых есть твердая вера. Это прекрасно — думать, что у тебя есть поддержка и что есть хороший, верный план жизни, которому нужно следовать.

— С другой стороны, — сказала Розмари, — гораздо легче переносить происходящее, — мне, например, — если считаешь, что это происходит само по себе, а не управляется откуда-то с небес. Не думаю, что тут замешан какой-то умысел: несчастья сваливаются на нас сами по себе, а не в наказание за то, что мы плохо себя вели или, скажем, редко или неискренне молились.

— Да, — согласилась Джейн, — разве не ужасно было бы сознавать, что есть всесильный бог, который так все устраивает, что только отдельным людям хорошо? Страшно подумать, что ты получил награду лишь потому, что постоянно вымаливал ее и вел себя «согласно протоколу». — Она улыбнулась. — Помнишь те дни, в начале моей болезни, когда мне было так плохо? Сколько людей говорили, что молятся за меня. Гораздо больше, чем я могла ожидать. — Она улыбнулась еще шире и даже позволила себе шутку: — Иногда мне казалось, что мне не делается лучше именно потому, что все эти люди за меня просят.

Розмари рассмеялась.

— Да, представляю, как бог говорит в ответ на все их молитвы: нет, ни в коем случае, только не ей. Какой мстительный, мелочный Всевышний.

— Конечно, нельзя ручаться, но я почти уверена, что там ничего нет, — повторила Джейн.

Виктор вошел как раз, когда она это произнесла, и подумал: «А не пошатнулся ли ее атеизм? Не считает ли дочь, что настало время как-то застраховаться?»

Он вспомнил, как в детстве Джейн свято верила, что религия будет смыслом ее жизни. Ей было лет десять тогда. Она читала об Иисусе все, что попадалось под руку. Дома таких книг было немного, и она приносила их из школы. Молилась искренне и подолгу, посещала кружок в местной протестантской церкви, где рассказывали о христианстве. Она слушала, задавала вопросы, и, судя по всему, ответы ее вполне удовлетворяли. Джейн захотела, чтобы ее крестили. И вдруг, всего за несколько дней до торжественного обряда, объявила, что она передумала. Родители убеждали, что она должна сдержать слово и хотя бы креститься — было слишком поздно отменять церемонию. Они не спрашивали, что случилось. «Кризис веры» казался невозможным в десятилетнем возрасте. Но главное было — научить ее выполнять обязательства. Джейн отчаянно сопротивлялась, но родители проявили твердость.

В то утро, когда ее должны были крестить, Джейн была молчалива и угрюма. Она проделала в церкви все, что требовалось, и вернулась домой. С тех пор она не посетила ни одной службы. Родители часто думали с чувством вины: не их ли настойчивость отвратила дочь от веры раз и навсегда?

Виктор колебался. Вдруг дочь сейчас решила вернуться к той, детской вере? Лично ему было безразлично, есть ли бог на небе: важно было помочь Джейн найти его, если она этого хотела. Отец решил не говорить с ней об этом напрямую. Лучше напомнить ей то, что было в детстве, может быть «пройти» это вместе с ней.

— Нам с тобой удалось разобраться в наших прежних разногласиях, — начал он, — однако был у нас спор, в котором я вел себя отвратительно.

— Ну вот, теперь ты будешь говорить о своей вине, — ответила дочь с ухмылкой, — для того, чтобы я почувствовала себя виноватой. Нарушаешь правила игры! Твои разговоры должны меня успокаивать.

— А тебя успокоит рассказ о том, что я сожалею о содеянном тогда, когда тебе было десять лет?

— Возможно…

Он напомнил дочери о драме, разыгравшейся по поводу ее крещения. Но больше всего внимания уделил тому, как искренне она верила в самом начале, какую радость находила в этой вере.

— Когда я был мальчиком, — продолжал отец, — я дал себе слово, что, если у меня будут дети, я буду обращаться с ними лучше, чем мои родители. Они меня не понимали. Я поклялся, что буду совсем не таким, как все взрослые.

— Клянутся все дети, пап.

— Как, и ты тоже?

— Конечно, много раз.

— Что же, мы так плохо с тобой обращались?

— Не выпытывай.

— Крещение — один из этих случаев?

— Я не помню, — быстро ответила Джейн. Ее тон и выражение лица подтвердили, что тема ей неприятна.

В другой раз Виктор попробовал подойти с другой стороны, вспоминая, как он примерно в том же возрасте перестал верить. Сначала он усомнился в существовании бога, а потом бросил ему вызов: «Если ты есть, ты меня накажешь за эти грешные мысли». Когда никакого наказания не последовало, он провозгласил себя атеистом. «Что было довольно детским поступком с моей стороны», — признал он.

Ну, это не единственный случай, ответила дочь, явно оживляясь. Ее бабушка, мать Розмари, умершая, когда Джейн было семнадцать лет, решила проверить, действительно ли существует этот всесильный и страшный бог. Она встала посреди огромного поля и сказала: «Черт тебя побери», сначала шепотом, потому что ей говорили, что бог все видит и слышит и накажет за любой грех. И вот стоит она и ждет, что ее поразит громом. Никакого грома. Еще раз сказала: «Черт тебя побери», на сей раз громче — на случай, если бог отвлекся на другие дела и не расслышал. Опять ничего. Это ее окончательно убедило, что никакого бога нет.

Это была лазейка, которой Виктор воспользовался.

— Однако бабушка производила впечатление верующей.

— Она священников не очень жаловала.

— Ну и хорошо. Она не настаивала на том, чтобы мы с твоей матерью венчались в церкви, вот мой еврейский бог и не обиделся.

— Да, у бабушки была как бы своя собственная вера, исключающая церковь и священников. Она верила в Библию, но скорее в ее заветы, чем в сюжет.

— Мне кажется, вера ее успокаивала. Это со многими происходит.

— Со мной было бы то же, если бы я могла верить.

Виктор вел разговор в том же русле.

— Но я не вижу особой разницы между твоим образом жизни, этикой и тем, чему в этом смысле учит христианство. В каком-то смысле ты очень религиозный человек, Джейн. Не так уж ты отличаешься от бабушки, которая вернулась к вере своей юности. И это делают многие.

— Нет, пап, это неправильно. Я не могу верить, у меня в сердце нет веры. Я вижу, ты пытаешься мне помочь, но я смогу обойтись и без этого.

В то же самое утро Розмари пришла на кухню медперсонала, где родственники могли питаться, и присела рядом с мужчиной в коричневом комбинезоне, допивавшим чашку кофе.

—Извините меня, — сказал он, — как спала ваша дочь?

—Спасибо, очень хорошо, — ответила Розмари, тронутая чуткостью незнакомца.

—Я видел, как ее привезли, — сказал он и взглянул на Розмари с грустью. — И потом всю ночь о ней думал.

— Вы здесь работаете?

— Да. Помогаю двигать вещи, носить больных.

Он, видимо, санитар, подумала Розмари, хотя говорил он скорее тоном компаньона, очень гордого за свою фирму. Мужчина продолжал:

— Я вот работаю тут и хорошо мне. Лучше, чем где-нибудь еще. Когда я ухожу с работы, я думаю что делал святое дело. По-настоящему помогал людям.

Это был Фрэнк, привратник хосписа. Он навещал больных каждый день. Остановится, бывало, поболтать с тем, кто этого хочет, предложит за чем-нибудь сбегать или сделать что-то еще, чтобы доставить больному радость. Позже и у Джейн бывали долгие разговоры с ним.

А в данный момент Джейн отказывалась от ванны. Не очень-то ее привлекала эта процедура.

— У нас есть специальное приспособление, оно переместит вас в ванну, а потом вынет из нее, когда мы вас помоем, — говорила Джулия. — Вам не нужно будет ни двигаться, ни что-то делать.

У Джейн было грустное лицо: когда-то она считала теплую ванну одним из самых больших удовольствий.

— Мне очень жаль… Я, право, этого не вынесу.

— Хорошо, не беспокойтесь. Я забегу к вам примерно через час. Может, вы успеете отдохнуть и согласитесь.

Но ответ снова был отрицательным:

— Извините, но я не смогу, честное слово.

— Ну что ж, мы устроим вам «мокрую простыню». Джейн вздохнула с облегчением.

Розмари вернулась в комнату Джейн, благодарная Джулии за понимание. Она рассказала, что в больнице, где раньше лежала Джейн, все было иначе.

— Нам часто было ясно: врачи не верят дочери, думают, что она преувеличивает свои боли.

— Не так легко понять страдания другого человека, — ответила Джулия.

—У Джейн всегда был яркий, здоровый цвет лица, — сказала Розмари, — не верилось, что она серьезно больна. Ведь боль не видна. Я твердила всем, что она страдает, а они думали, что я с ней слишком ношусь.

С кровати донесся слабый голос:

—Мам, будь справедлива, большинство медсестер были очень добры ко мне. Просто, когда мне очень хотелось с кем-то поговорить, им этого делать было абсолютно некогда, особенно ночью.

—Здесь такого не будет, — твердо заявила Джулия. — Я всегда помню одно высказывание: когда у пациента болит, ему надо верить.

Из Лондона приехала целая группа друзей Джейн. Это были Майкл, старая ее любовь, и подружка Кейт, с ярко-рыжими локонами и подвижным лицом (они приезжали чаще других). Вторая пара, Рут и Дик, познакомилась с Джейн только во время ее болезни. Возможно, Джейн слишком устанет, если примет всю компанию, сказали они, но им так хотелось приехать. Виктор предупредил, что Джейн не следует переутомлять. Не так долго ей осталось жить, хотя никто и не знает, сколько именно, скорее всего несколько недель.

Четверо друзей — все почти ровесники Джейн — пришли в ужас. Несколько недель? То, что они давно знали умом, не принимали их сердца. Они были готовы к самообману, они приехали, чтобы ее подбодрить, так же как делали в больницах, где она прежде лежала. Людей ведь кладут в больницу, чтобы вылечить. Тем более таких молодых. Близкая смерть Джейн наводила на мысль об их собственной.

— Она знает, что ей недолго осталось, — сказал Виктор, — и смирилась с этим. Но ей нужна ваша помощь. Не делайте вид, что ничего не происходит. Если она заговорит о близком конце, пусть говорит. Не переубеждайте ее.

Майкл вошел к Джейн первым. Он отказывался верить словам ее отца и был абсолютно уверен, что Джейн следует бороться. Снова, как и в прежние визиты, он старался заинтересовать ее жизнью здоровых людей. Он не замечал ее огромную слабость, равнодушие к разговору, игнорировал все сказанное ее отцом. Он не мог поверить в то, что Джейн так скоро умрет.

Майкл говорил о политике, рассказал о своем участии в забастовке на фабрике. Как члена лейбористской партии его попросили поддержать пикетчиков, однако обстановка так накалилась, что вызвали полицию. (Когда-то они вместе с Джейн участвовали в таких акциях.) Конечно, ей это интересно, думал Майкл. Он рассказал, что драка началась у самых фабричных ворот, полиция арестовала многих, его тоже задержали.

Джейн никак не реагировала на рассказ, но парень изо всех сил пытался привлечь ее внимание. Он рисовал подробную картину схватки пикетчиков с полицией и своего ареста. Делился своей тревогой по поводу предстоящего суда. Но Джейн, казалось, его не слышала. «Может, потому, что ее накачали наркотиками?» — думал Майкл.

Джейн с облегчением вздохнула, когда вошел отец и принес ей второй завтрак. Он сразу понял, что Майкл и его дочь — на разных «волнах». Он еще помнил, как они любили друг друга в университете: они были настолько поглощены друг другом, что не видели ничего вокруг. Он протянул Майклу тарелку:

— Поможешь покормить Джейн?

Юноша осторожно набирал еду чайной ложечкой и уговаривал ее проглотить. Но Джейн не хотела делать над собой усилие. Он снова попытался заинтересовать ее жизнью за стенами хосписа, вовлечь в нее. Сказал, что очень волнуется: привод в полицию может отразиться на его карьере. Джейн не отреагировала.

— Ну давай же, ешь, — уговаривал Майкл, — еще кусочек. Это поможет тебе выздороветь.

— Нет, — голос девушки был слаб, но непреклонен. — Больше не хочу.

Вмешательство Виктора тоже не помогло. Майкла пришлось удалить, но так, чтобы не обидеть. Виктор сказал:

— Джейн нужно отдохнуть, а потом к ней войдет Кейт.

Расстроенный своей неудачей — так и не удалось установить контакт, — Майкл вышел из палаты. Но он был уверен, что это временное поражение.

Кейт поняла сразу, как ослабела Джейн, но поздоровалась весело, пытаясь скрыть свой испуг. Медсестра принесла пюре из бананов с молоком, любимое блюдо больной, и Джейн их познакомила.

—Я так горжусь своими друзьями, Дороти, — сказала она.

—У вас есть все основания, — ответила медсестра, — там, в холле, еще целая толпа, и все ждут с вами встречи. А теперь принести вам мороженого или, наоборот, чего-нибудь тепленького выпить?

—Спасибо, ничего не надо. Я уже съела свою фасоль. — Ей не хотелось бананов и обижать Дороти не хотелось. Когда медсестра вышла, Джейн попросила Кейт поставить тарелку рядом: может, она одолеет пюре попозже.

—Как ты себя чувствуешь? Лучше? — тихо спросила Кейт.

— Не намного, — ответила Джейн. — Боли были жуткие, когда меня сюда привезли, теперь они немножко стихли. — И продолжала совершенно спокойно: — Не думаю, что мне осталось долго жить.

Кейт не успела ответить, а Джейн продолжала:

—Кто там еще приехал? С Майклом неинтересно, он говорит только о забастовке.

— Там еще Дик и Рут, но они просили передать, что если ты устала, то они не обидятся. Мы просто приехали узнать, как ты тут и хочешь ли нас видеть… — Кейт запнулась. Потом заговорила снова, стараясь, чтобы слова звучали буднично, обыкновенно…

—Хорошо здесь, правда? Такие все дружелюбные.

Но Джейн почти не слушала. Она включилась только на минуту:

— Ты сказала, что там Рут? Я хочу ее видеть, пусть она тоже войдет.

Рут была сравнительно недавней приятельницей Джейн и вошла робко, сомневаясь, не помешает ли. Пожимая руку больной, она заметила, как тонка эта рука, как хрупки пальцы по сравнению с ее собственными. «Знает ли Джейн о моих отношениях с Майклом?» — думала она. Они продвигались медленно, но верно. Рут не раз казалось, что Джейн с ее обостренной чувствительностью знала раньше самих Майкла и Рут, что они станут любовниками. Она смущенно подержала руку Джейн, потом отпустила.

— Рут, не отнимай руку, пожалуйста, расскажи мне, что происходит.

Во время разговора смущение Рут прошло. Она по очереди с Кейт кормила Джейн банановым пюре.

— Пичкаете меня, как младенца, — заметила Джейн смущенно. Сходство дополняла огромная салфетка, закрывающая ее грудь и плечи. Ей осторожно приподняли голову: как будто так ей не больно. Подруги кормили Джейн долго, а в конце Рут заметила, как все же мало съела Джейн.

— Знаете, чего мне хочется? Не еды, нет. Чтобы кто-то пошевелил мои ноги. Какие-то они странные стали.

Ноги ее оказались даже слабее рук. Кейт пыталась слегка оживить их массажем.

Джейн сказала, поколебавшись:

— Как я рада, что у меня такие хорошие подруги. Я знаю, это звучит сентиментально, но я правда так думаю.

Кейт растрогалась: сколько чувства смогла вложить ее подруга в несколько слов. Сказать больше у нее не было сил, но эта короткая фраза напомнила им дни, когда они были вместе, были счастливы, были близки. А теперь такая перемена с Джейн. Да, немножко сентиментально прозвучало, совсем не в стиле той, прежней Джейн, но сейчас она имела право так говорить.

Кейт старалась не расплакаться.

— Давайте закурим, — предложила она. Так и сделали. Рут и Кейт понимали, какими сильными и здоровыми они сейчас кажутся Джейн, но минуты шли, и больная сама помогла им забыть об этом. Она сохраняла такое спокойствие, что невольно успокаивала подруг.

— Врачи думают, что мне не так уж долго осталось жить, — сказала Джейн, помолчав.

Кейт видела, что самообладание это ненаигранно. Джейн именно такая, она принимает свою смерть спокойно. «А я?» — спросила она себя.

Рут внимательно следила за пеплом, падавшим с сигареты Джейн. Вспомнив о ней, Джейн с трудом подносила руку ко рту и медленно отводила назад. Потом совсем задремала. Подруги переглянулись: что делать? «Пусть спит», — жестом ответила Рут. Кейт осторожно вынула сигарету из беспомощных пальцев.

Но тут Джейн проснулась. Медленно поднесла руку ко рту, словно продолжая движение, начатое раньше. Удивилась, что пальцы пусты.

— Где моя сигарета?

У Рут разрывалось сердце. Она поднялась, чтобы попрощаться.

Джейн, даже если и заметила что-то, не подала виду. Она сказала просто:

— Я была рада с вами познакомиться, Рут. Хотелось бы повидать вас снова. Но если это не суждено, давайте прощаться сейчас…

Поцеловав ее, Рут выбежала из комнаты. Теперь она знала: Джейн чувствует, что происходит у них с Майклом. И одобряет.

Оставшись с больной, Кейт заставила себя успокоиться. Джейн предложила подруге выбрать на память одну из ее шалей — говорила об этом неторопливо, спокойно. Кейт не могла говорить в таком же обыденном тоне.

— Нет, нет, тебе незачем сейчас об этом думать, — протестовала она.

— Но тебе всегда нравилась эта шаль, — настаивала Джейн. — Ведь ты помнишь?

Кейт молчала, пораженная тем, что Джейн на пороге смерти делает подарки.

В этот момент в комнату заглянула Розмари и услышала эти слова.

— Я думаю, Кейт, она действительно хочет, чтобы ты взяла эту шаль. Для Джейн это очень важно — оставить что-то на память своим подругам.

— Ну что ж, в таком случае… — сказала Кейт, борясь со слезами, — я очень рада. Шаль такая красивая. Спасибо, Джейн.

Выйдя из хосписа, друзья Джейн зашли в ближайший кабачок на берегу реки. Слишком они были расстроенны, чтобы сразу ехать домой. День был серый, холодный и не способствовал поднятию духа. Они говорили о Джейн, о том, как ее спасти, защитить. Каждый чувствовал: что они ни делали для нее в прошлом — сообща ли, порознь ли, — этого было недостаточно, чтобы доказать ей свою любовь. А сейчас — поздно. Поздно что-либо делать для нее. Они совершенно бессильны.

Джейн тоже с грустью думала о друзьях. Особенно занимал ее мысли Майкл. С одной стороны, раздражало, что он говорил только о забастовке, когда они так недолго были наедине. С другой стороны, она волновалась, что его ждут неприятности.

— Майкл заладил про свою забастовку, — пробормотала она, обращаясь к матери, — как будто она меня волнует.

Слегка подремав, она продолжала:

— Мам, ты бы выяснила, что происходит у Майкла. Я волнуюсь. Мне все кажется, что его арестуют.

— Не волнуйся, милая. Его выпустили на поруки и можно не сомневаться: он не будет снова рисковать.

— Но ты не знаешь, как это бывает. У него в районе живут люди, которым не нравятся забастовщики. Они могут натворить дел.

— Каких дел? У них очень тихий квартал.

— Могут запустить кирпичом в окно, да мало ли что. У меня плохие предчувствия.

Джейн продолжала волноваться до тех пор, пока Ричард не сообщил, что звонил Майклу и у него все в порядке. Она знала брата: он выложит правду, не приукрашивая, какая бы она ни была.

Вечером семья отправилась в Дэри-коттедж, а Розмари осталась одна с дочерью на целые сутки. Когда все ушли, Розмари охватила тоска. Хоспис, обычно уютный, как родной дом, казался вымершим: родственники больных давно разошлись по домам, а сестры заняты пациентами. Розмари боялась, что ей не удастся скрыть плохое настроение от дочери, вызванное еще и тем, что Ричард собрался назад в Америку, а семья не считала это правильным.

Но ей не следовало волноваться. Джейн вполне дружески болтала с Сарой, еще одной медсестрой, которая старалась поудобнее устроить ее на ночь.

Сделав для больной все возможное, сестра обратилась к матери:

— У вас все в порядке? Может, дать еще одну подушку? Или выпить чего-нибудь горяченького? Если вам что-то захочется ночью — не стесняйтесь, берите на кухне. — Сара не предлагала, она скорее настаивала.

Из соседней палаты донеслись голоса:

— Ну как, мистер Дик, может, сегодня выпьем шерри, для разнообразия?

— Спасибо, сестрица. Я уж, как всегда, хлопну коньячку.

Это звучало как предложение выпить стаканчик на ночь у себя дома: на лекарственных столиках у сестер было для желающих и спиртное. Итак, прожит еще один день, и Джейн засыпает вполне спокойная и умиротворенная.