Проснувшись в среду утром, Джейн заново ощутила боль разлуки с братом. В ответ на вопрос матери, хорошо ли она спала, Джейн медленно пошевелила губами, и ее «да» прозвучало очень невнятно.

— Где Ричард? — спросила она. — Он сегодня придет?

— Нет, милая, — ласково ответила Розмари, — ты сейчас все вспомнишь… Он уехал вместе с Арлоком. Они уже на пути в Америку. Ричард звонил из аэропорта, передавал тебе привет. И Арлок тоже. — Поскольку Джейн смотрела удивленно, Розмари добавила: — Помнишь, он прощался с тобой вчера вечером?

Джейн вспомнила.

— Уехал, уехал, — запричитала она, — я больше его не увижу. — Она отвернулась, чтобы скрыть слезы, и плакала тихо и горестно. Розмари гладила ее по волосам и пыталась утешить: тяжело и грустно расставаться навсегда. Она напомнила Джейн, как любил ее Ричард, как привязался к ней маленький Арлок.

— Я хочу умереть поскорее. Покончить со всем этим, — отвечала Джейн. — Скоро это будет?

— Думаю, долго не продлится. Может, то, что Ричарда и мальчика здесь нет, поможет тебе уйти. В глубине души ты, наверное, и не хочешь больше жить. Ричарду было нелегко расстаться с тобой. — Мать зажгла для Джейн сигарету. — Нам это тоже тяжело. Ты будешь всегда с нами, Джейн. Многое будет напоминать о тебе.

Девушка понемногу успокоилась. Лежала, глядя на кусок неба, видневшийся в окне. Утро было холодным и серым, как часто бывает в Англии летом. Облака слились в сплошное одеяло, и не верилось, что скоро через разрывы проглянет свет.

И снова хоспис протянул Джейн руку помощи. Вошла Джулия и спросила, не принести ли Джейн ее собачку Банти. Джейн уже не надеялась увидеть собачку и обрадовалась. Джулия принесла маленького терьера.

— Пустить его к вам на кровать? Если будет вертеться и мешать — скажите мне.

Нет, он не мешал. Банти прыгал по кровати, а Джейн счастливо улыбалась: в порыве любви собака лизала ей лицо, руки, терлась мордой. Джулия стояла рядом на случай, если собачьи ласки выйдут за рамки дозволенного.

Розмари вспоминала день, когда скоропостижно умерла ее мать. Войдя в комнату, Розмари увидела мать, лежавшую в постели со скрещенными на одеяле руками. Телефон, до которого было легко дотянуться, стоял рядом. Что мать не просто заснула, выдавал лишь цвет ее лица и отвисшая нижняя челюсть. Даже прикосновение к холодному телу не убедило Розмари в ее смерти. Ужасно, что они не успели попрощаться: Розмари была в отпуске и только вернулась. В отчаянии она стала стучать в дверь соседнего дома. Собака соседей, которая всегда была такой ласковой, в этот день яростно наскакивала на Розмари, и ее пришлось посадить на цепь. Может, она чувствовала несчастье? Многие считают, что животные предчувствуют смерть. Но у Банти не было никакого страха. И хотя смерть Джейн приближалась, собака весело прыгала по кровати, облизывая ей пальцы и ласкаясь.

В то же утро, чуть позже, Джейн попросила сделать ей еще один укол. Впервые за все время пребывания в хосписе помощи пришлось подождать. Лежа с закрытыми глазами, она ждала, потом спросила:

— Ты не можешь посмотреть, куда они все подевались? Мне правда нужен укол.

Розмари вышла из палаты. За столом дежурной сестры сидела Элизабет. При виде Розмари улыбка исчезла с ее лица.

— Какой ужас! Я совсем забыла. Сейчас прибегу! Как же я могла?

Она помчалась в комнату Джейн со шприцем в руке, многословно извиняясь на ходу. Укол она сделала быстрее, чем обычно, но мягко.

— Ну вот. Почувствовали?

— Совсем нет. Но мне как-то неудобно лежать.

— Потому что вы сползли вниз. Если ваша мама возьмется за другой конец простыни, мы подтянем вас выше, не беспокоя. — Так они и сделали и по команде «Раз, два, взяли» подтянули Джейн повыше.

— Больно было?

— Нет. Извините, что я вас побеспокоила, но мне правда был нужен этот укол. Вы, наверное, были заняты?

— Нет, — выпалила Элизабет. — Я просто забыла. Жутко глупо с моей стороны.

Такая откровенность обезоружила Джейн, и она улыбнулась в ответ. Розмари тоже умилило это умение честно признать свою вину. Она совсем не боялась того, что эта небрежность повторится. Вскоре укол начал действовать, Джейн успокоилась. После утреннего обхода доктор Меррей уделил внимание родителям Джейн. Он был спокоен, как обычно. Сегодня и Виктор был спокойнее. Как правило, он производил впечатление механизма, у которого пружина заведена так туго, что он может работать только на большой скорости. Сейчас это ощущение срочности его отпустило. Огромное внутреннее напряжение спало. Но он не мог расслабляться надолго. Розмари знала, что он не может сидеть сложа руки. Он был намерен продолжать драться и отстаивать право дочери на умиротворенную смерть. Из них двоих он был активным началом, она — пассивным.

Доктор Меррей принес новости о состоянии Джейн.

— Опухоль в брюшной полости все перекрыла, — сообщил он. — Наши попытки очистить ей кишечник не имели успеха. Это говорит о том, что там все заблокировано.

— Значит, — сказала Розмари, — ей не следует больше есть? Она делает над собой усилие, но считает это своей обязанностью.

— Это не нужно, — ответил доктор Меррей. — Некоторых больных мы кормим вплоть до самого конца, но только по их желанию.

— Она будет рада не есть.

— Иногда пациент ест только для того, чтобы сделать приятное своим близким. Старается этим отблагодарить.

— Джейн уже ненавидит пищу. Мне кажется, она понимает, что смерть близка. — Розмари было легко говорить с врачом откровенно.

— Возможно. Есть люди, умеющие включать в этот процесс один простой механизм, которым когда-то владели все люди, потом разучились, — это способность «отключиться». Может, и она решит, что настал момент. — Он помолчал, потом добавил: — Иногда врач должен «разрешить» пациенту умереть. Звучит нескромно, будто я играю роль Всевышнего, — он виновато улыбнулся, — но у пациента бывает чувство ответственности, желание подчиняться указаниям врача в ответ на заботу. Он продолжает жить, чтобы показать, что ценит внимание врача. Такого пациента нужно подводить к мысли, что это больше не нужно; иногда врач просто обязан толкнуть стрелку весов в сторону смерти. А это и есть — разрешить пациенту умереть. — Он снова помолчал. — Наверное, это дерзко с моей стороны так говорить.

— А разве не более дерзко отказываться от смерти? — спросила Розмари.

— Может, вы и правы.

Мир Джейн предельно сузился, он был ограничен постелью. Единственными ее сокровищами теперь были: любимая пепельница в виде керамической вазы, изготовленная матерью, ее шали и сумочка с косметикой. Однако личность ее не погибла, бесконечные уколы и боль не убили ее характер. Джейн не замкнулась в себе, она продолжала жить и с удовольствием общалась с людьми. Ее радовали новости, и она с интересом слушала их.

Однажды незнакомая девушка вызвалась посидеть около Джейн, чтобы ее родители могли позавтракать вместе. Когда Джулия ее привела, Розмари успела только подумать: как она молода, не старше семнадцати лет. О чем она сможет говорить со смертельно больным человеком?

Но девушка радостно улыбнулась, садясь у постели Джейн. Она стала говорить так живо и свободно, словно говорила со здоровой подругой, и Джейн отвечала тем же. Даже если она и завидовала энергии новой знакомой, то не подала виду.

Когда родители вернулись, она сказала:

— Мы хорошо поговорили.

В этот день Джейн сообщила Дороти и Джулии, что она вполне счастлива.

— Мир так прекрасен. Раньше я этого не замечала, а теперь знаю. Мне так повезло, что я попала к вам. Этот хоспис — лучшее место в мире. — Потом добавила, что для человека нет ничего важнее рождения и смерти. — Когда я родилась, я ничего не знала. Умирая, я знаю все.

Все вокруг меня — добро, а не зло. Хорошо умирать с таким настроением.

Повернув ее, сестры искали для девушки удобную позу.

— Как вы добры ко мне, — продолжала Джейн. — Вы так со мной возитесь. Я уже разговариваю, как пластинка, застрявшая на одном месте: одно и то же… Вам не надоело?

— Не надоело, Джейн, — ответила Джулия, — нам приятно это слышать и ухаживать за вами.

Дороти выразила свое согласие улыбкой.

— Вы хорошо следите за своими ногами, Джейн, хотя и не можете свободно ими двигать. Это видно, когда мы меняем вам позу.

— До болезни я много занималась йогой. Очень помогало, особенно против бессонницы. Знаете, что меня волнует? Хотелось бы знать, как происходит умирание? Немного страшно. Я думаю, никто этого не знает.

Джулия посмотрела на нее серьезно.

— Я могу объяснить. Вы просто заснете и уйдете от нас, даже не просыпаясь. — Она говорила тихо, но убежденно.

Джейн молчала, усваивая услышанное. Потом сказала:

— Это меня устраивает.

Джулия продолжала:

— Я наблюдала за многими умирающими, видимо, и с вами произойдет то же самое.

Джейн это удовлетворило. Освободившись от страха перед будущим, от обязанностей, которые ее угнетали, и от тягостных поражений, ей оставалось иметь дело только с настоящим. Оно было вполне управляемым, лимитированным и подчинялось ей. У Джейн не осталось мучительных сомнений.

В тот день — он был жарким и солнечным — после обеда друзья снова приехали из Лондона навестить Джейн. Привезли клубнику, дыню и манго — не зная, что она уже ничего не ест. Очень быстро они поняли, что это свидание — последнее. Кейт, вошедшая первой, сразу увидела, как ослабла ее подруга по сравнению с тем, что было три дня назад. Джейн уже плохо видела, но узнала Кейт по голосу. Та обняла и поцеловала ее. А Джейн попросила:

— Расскажи мне, как ты одета. На тебе всегда такие красивые вещи. А что сегодня?

— Знаешь, я специально не наряжалась. — Кейт все же попробовала описать свой наряд. — На мне индийская юбка, помнишь ее? Коричневая, с таким узором. А еще — белая блузка и деревянные бусы. Вот вроде бы и все. Ах да, я не надела туфли, которые подходят к этой юбке — слишком жарко, — и на мне босоножки.

— Теперь мне ясно, как ты выглядишь. Хороший день сегодня, правда? Я чувствую, как греет солнце.

Вспомнив, что Джейн всегда любила солнце, Кейт отметила, что не услышала в ее словах никакой зависти. Она и сама старалась говорить бодро и спокойно:

— Ты рада, что тебя сюда привезли?

Когда Джейн ответила кивком головы, добавила:

— Знаешь, ты хорошо выглядишь. Словно ты счастлива.

Немного помолчали. Понимая, как слаба Джейн, Кейт мало говорила, давая возможность высказаться подруге. Вдыхая запах прекрасных фрезий, привезенных Кейт, Джейн сказала:

— Все же как прекрасен мир. Нужно действительно наслаждаться им, использовать каждую минуту. — Потом она сказала, что передать Майклу.

Еще двое приятелей ждали своей очереди на залитой солнцем террасе. Со стороны все могло показаться картиной, обычной для выходного дня: группа молодых людей беседует под навесом, любуясь ландшафтом, простирающимся позади сада. Но каждому , выходящему от Джейн, было ясно, что она угасает. Тело стало хрупким, глаза почти ослепли, голос упал до шепота. Оставались только ее уравновешенность, чувство покоя, исходившее от нее. Казалось, оно не уменьшалось, а увеличивалось.

Разговаривая с друзьями — тихо, по нескольку слов, — Джейн пыталась убедить их, что смерть не страшна. Если бы ей удалось доказать, что и они смогут умереть спокойно, когда настанет их черед, она сочла бы, что оставляет им моральное наследство. И своим пониманием друзья Джейн помогли бы ей самой умереть легко.

Родители по очереди заглядывали в комнату, следя за тем, чтобы друзья не переутомляли больную. Было ясно, что после каждой встречи ей нужно отдыхать. Мать или отец сидели рядом, давая ей подремать, потом входил следующий посетитель. Линда, школьная подруга Джейн, вышла из ее комнаты рыдая.

— Не могу поверить, — повторяла она, — я не могу в это поверить… — После приезда Джейн из Греции Линда навещала ее несколько раз в больнице. Она следила за течением болезни и, казалось, понимала происходящее. А теперь не могла смириться с мыслью, что надежды больше нет.

Джейн заметила, как расстроена Линда.

— Не позволяйте ей ехать одной, — сказала она матери. — Ей нельзя быть одной.

Забота подруги растрогала Линду еще больше, и она разрыдалась снова.

К вечеру Джейн, казалось, стала совершенно спокойна. Боль разлуки с Ричардом, видимо, прошла — она или забыла о ней, или смирилась. Она распрощалась с братом, с любимыми друзьями и подругами. И пришла к выводу:

— Я готова. Я хочу умереть сегодня.

Джейн лежала лицом к окну, глядя на тихое сияние вечернего неба. Солнце уже село, но было очень светло.

Это был один из тех моментов, когда мир казался Розмари наполненным смысла. Если бы удалось разгадать его тайну — все встало бы на свои места. Она считала, что даже жизнь и смерть могут перестать быть тайной и смысл их станет понятен. Разгадка где-то близко. Все картины и звуки этого июньского вечера должны стать единым целым — все эти соловьи, поющие прекрасную песнь (а если разобраться, то это их боевой клич), серебряная луна в темном небе, ее умирающая дочь в постели — все это как бы узоры единой мозаики, нужно только ее сложить. Может быть, новая умиротворенность Джейн и есть признак того, что для нее эта тайна разгадана.

Позже родители нашли среди бумаг своей дочери стихи:

И вот теперь наконец она нашла покой.

Розмари пыталась описать дочери красоту вечера, свет, исходящий с неба, тени под живой изгородью. Потом уловила какое-то движение.

— Смотри, Джейн, там кролик. Пробрался сквозь изгородь. Щиплет травку у дороги…

— Кролик! — Джейн пришла в восторг. — Я хочу его видеть. Подними меня, мама.

— Но тебе будет больно, — колебалась мать.

— Мама, умоляю. Это последний кролик в моей жизни.

Розмари поняла: надо ей помочь, даже зная, что она плохо видит. Взяв дочь под мышки, она приподняла слабое тело в постели. Джейн напряженно смотрела в сторону изгороди, но ничего не увидела. Мир был расплывчатым пятном.

— Он убежал, доченька. Услышал мой голос. Но он был там, маленький, хорошенький кролик. Может, если тихо себя вести, он вернется.

Опустившись на подушки, Джейн лежала лицом к окну в ожидании зверька. Сумерки сгущались, темнело. Воздух, льющийся снаружи, приносил запах дневного солнца. Скоро совсем стемнело. Кролик так и не появился, но Джейн не сетовала. Она думала о кроликах, когда-то увиденных в жизни.

В комнату вошел Виктор, на лице его была тревога.

— Джейн, — начал он, — сейчас звонил Майкл, он хочет приехать и поговорить с тобой.

— Нет, — ответила она сразу. — Я слишком устала. Я не хочу его видеть.

— Но ведь ты говорила, что хочешь объясниться с друзьями. Ты должна его выслушать.

— Я устала, — огрызнулась Джейн. — И уже сказала Кейт, что ему передать.

— Джейн, — отец не мог смириться с ее отказом, — ты должна…

Розмари вмешалась в разговор:

— Ты же можешь поговорить с ним по телефону. Отдохнуть подольше, потом поговорить.

Джейн с минуту раздумывала.

— Я знаю, как разрешить спор, — сказал Виктор. — У нас есть «метод Зорза». Давай подбросим монетку.

Джейн как будто начала соглашаться.

— Ты прекрасно знаешь, что решение бывает обратным, даже когда мы помним, какой был уговор. Ладно. Если ты настаиваешь…

— Значит, если орел — ты с ним поговоришь.

— Какая разница, — проворчала Джейн, — ладно,орел.

Монетка упала орлом. Поколебавшись, Джейн начала сдаваться.

— Думаю, если курить все время, я выдержу этот разговор. Но я должна быть одна. Не хочу, чтобы кто-то слушал.

— Детка, тебя нельзя оставлять одну, — сказала Розмари. — Если ты уронишь сигарету, все заведение сгорит как свечка.

— Но я не могу, чтобы кто-то меня слушал или наблюдал за мной. Значит, разговор отменяется.

— А если я заткну уши и буду только следить за сигаретой. Согласна?

Джейн согласилась. Включили в ее комнате телефон. Виктор вышел, чтобы с другого телефона позвонить Майклу. Он долго не возвращался, и Розмари пошла на розыски. Она застала его в крайнем смущении. Он как-то нервно посмеивался.

— Пойдем со мной, — сказал он жене. — Я один не могу ей сказать.

Ничего не понимая, Розмари последовала за мужем.

— Джейн, — сказал отец, — пока я дозванивался, он уже уехал сюда.

Успокоившаяся было Джейн вдруг взорвалась:

— Что за мерзость? Как он только мог? Очень на него похоже. Какая все-таки свинья!

— Когда я позвонил, он уже был в пути, его не вернешь. Наверное, будет здесь около часа ночи.

— Я не хочу его видеть. — Джейн дымила сигаретой, зажженной для нее отцом, в глазах ее были слезы. — Я хотела умереть сегодня ночью. А теперь не смогу — из-за него.

— Джейн, — уговаривал отец, — если настал твой час, Майкл не сможет его предотвратить. Ты умрешь в свое время. А не хочешь его видеть — не надо.

— Как ты не понимаешь! Мне придется его принять, если он проделает весь этот путь. А я слишком устала, чтобы с ним говорить. — Лицо ее исказилось мукой.

Сигарета выпала из дрожащих пальцев, горячий пепел обжег ей руку.

— Ну вот, я еще и обожглась! Боже мой, как больно, — в тоне было обвинение. Слабые руки Джейн беспомощно потирали обожженное место. Мать судорожно пыталась втереть крем в кожу, успокаивая Джейн.

Она ведет себя, как избалованный ребенок, подумали родители, но тут же устыдились этой мысли. Они подготовились к торжественной, тихой кончине. Джейн хотела положить голову на подушку, закрыть глаза и забыться легким сном, как ей обещали. Теперь этот мир и покой были под угрозой. Все наши усилия превращаются в фарс, злобно подумал Виктор. Пришлось напомнить Джейн, что она всегда любила поговорить среди ночи. Она и сейчас может поспать, потом принять Майкла.

— Я не засну, — сказала она с вызовом. — Как можно спать после всего этого? Палец ужасно болит.

Терпение Розмари было готово иссякнуть, но она взяла себя в руки.

— Еще как заснешь, — стала она увещевать Джейн, словно маленькую девочку, капризную и упрямую. — Ты же каждую ночь засыпаешь. Тебе сделают укол, даже больше, если нужно.

— Тогда дайте мне еще сигарету.

— Нет! — вскричали в один голос родители. — Никаких сигарет.

В это время Элизабет успела сообщить доктору Меррею, что равномерное движение Джейн навстречу смерти внезапно прервалось. Он вошел к ней, дав родителям возможность выскользнуть из комнаты и прийти в себя. Они отправились на кухню заварить себе чай.

Когда врач, успокоив Джейн, присоединился к ним, Виктор спросил:

— Что же нам делать? Все разваливается на части.

Врач был невозмутим.

— Раз мы построили какую-то схему, мы будем ей следовать, — ответил он. — Бывают и непредвиденные случаи. Но ситуация выправит себя сама. Вы убедитесь, что по сути ничего не изменилось.

Розмари была расстроена меньше: она даже была рада, что бурные события и стрессы реальной жизни все еще действовали на ее дочь.

— Вы знаете, мне даже легче стало. Уж очень все выглядело красиво, прямо сцена из викторианского романа: луна, соловьи, умирает очаровательная девушка. А то, что происходит, — вот это настоящая Джейн!

— Понимаю вас, — врач сочувственно улыбнулся. — А что вы думали раньше? Что она теряет из-за всех этих наркотиков индивидуальность, превращается в зомби? Или считали, что это настоящая Джейн?

— Та же самая Джейн, совершенно определенно. Она стала спокойнее, это верно, ко нельзя сказать, что у нее изменился характер. И конечно, она не зомби. Просто сегодня вечером все пошло наперекос. И взбудоражило ее.

Розмари стала устраиваться на ночь рядом с Джейн, упрямо повторяющей, что она не сможет заснуть. Однако спала спокойно всю ночь. Ее не смог разбудить даже приход ночной медсестры, которая прошептала:

— Укольчик, Джейн.

Не слышала она и того, как под окном проехала машина и остановилась у входа. Это на такси приехал Майкл.

Позже Майкл рассказал, что решение навестить Джейн пришло к нему после разговора с Кейт. Услышав, что Джейн осталось жить совсем мало, он понял, что должен с ней увидеться.

— Может, мой внезапный приезд напомнит ей наши отношения, — сказал он. — Мы вечно мчались куда-то, чтобы увидеться: то на машине, то в поезде…

Юношу не остановило даже сомнение Виктора в том, следует ли ему приезжать. Он решил, что родителям нужна поддержка, и он ее окажет. Позже, вспоминая события той ночи, он говорил:

— Может, это и неприлично вмешиваться в семейные дела, но вот такими мы и были с Джейн… неорганизованными, я бы сказал. Упустили слишком много случаев, когда могли быть вместе. А последний случай я не мог упустить.

Он помнил эту поездку очень ясно. Впервые в жизни он ехал в последнем вагоне, где из торцевого окна можно видеть остающийся позади пейзаж. Он смотрел на бегущие огни, складывающиеся в световые пятна. Они вызывали ощущение нереальности происходящего и как бы подчеркивали, что отношения с Джейн подходят к концу.

Успею ли я? — думал Майкл. Сможет ли она меня увидеть? Захочет ли меня видеть? А может, в душе у нее еще горечь и злость, о которых говорила Кейт. Недовольство тем, что ни разу за эти несколько недель он не приехал один. Всегда с ним кто-то был. Сейчас уже поздно выяснять причины, почему он брал с собой Рут: все было слишком сложно.

Снова пришла на память та горькая ссора, из-за которой они расстались. Он прогнал эти мысли: настоящее было слишком тяжелым, чтобы бередить старые раны. Их раздоры начались еще до болезни Джейн; оба считали, что они квиты. Так он думал до разговора с Кейт. А из него выходило, что Джейн еще злится на него.

Выйдя из такси у входа, Майкл колебался, можно ли звонить в дверь: разбудишь весь дом. Однако оказалось, что медсестра специально ждала его.

— Мы слышали, как подъехало такси, — сказала она и добавила, что Джейн спит, но ее отец ждет Майкла, и провела его внутрь.

— Я не хотел вас беспокоить… — начал юноша неуверенно.

Виктор объяснил: единственное, что его беспокоит, — это нарушение ритма приближающегося конца Джейн. Конечно, нужно дать ей возможность привести в порядок свои отношения с людьми, но нельзя забывать, что она измотана и не в состоянии говорить с кем-то еще.

— Надо сказать, однако, что вы сняли с нас ответственность, сами приняв решение — ехать вам или не ехать, — закончил Виктор. Услышав это, Майкл почувствовал себя еще более виноватым.

Когда Майклу предложили провести эту ночь в гостевой комнате, он, поколебавшись, согласился.

В шесть утра Виктор постучал к нему и сообщил, что Джейн проснулась. Он должен пойти к ней немедленно: другого случая может не быть. Майкл вошел, но контакта с девушкой не получалось. Он заговорил с ней, но она не отвечала, глядя прямо перед собой, не узнавая его. Он взял ее руку в свою — она не ответила на пожатие. Теперь он убедился, что она умирает.

«Поздно», — билось в его мозгу. Слишком поздно. И все же был рад, что приехал. Он молча сидел у постели Джейн, пока Виктор не позвал его завтракать.

Дежурившая у постели Адела увидела, что больная стала приходить в себя.

— Джейн, вы хотите видеть Майкла? — спросила медсестра. — Он ждет уже несколько часов, такой терпеливый.

— Он был здесь? Я не помню…

— Он подходил к вам, но вы еще не проснулись.

— Да? — Сознание Джейн быстро прояснялось. — Хотелось бы его увидеть. Но не впускайте больше никого, ладно? Я должна поговорить с ним наедине, это для меня важно. — Она явно делала усилие, чтобы проснуться и говорить четко.

Гнев ее прошел. Увидев Майкла рядом с собой, Джейн забыла о своем раздражении против него. Наоборот: она сожалела, что причиняла ему зло, а ведь они любили друг друга. «Прости меня, прости меня», — повторяла Джейн.

Они снова стали близкими людьми, говорили мало и без слов понимали друг друга. Он взял ее руку в свою. Их споры были забыты; осталось единение душ.

Настал момент прощания.

— Скажи мне, я умираю? — вдруг спросила Джейн.

«Она еще сомневается», — подумал Майкл. Он смотрел в ее большие, все еще светящиеся глаза и не знал, что сказать.

— Да, — наконец проговорил он и выбежал из комнаты.

Адела стояла у двери, чтобы никто не вошел. Она знала, что ее помощь будет нужна, как только Майкл уйдет. Джейн будет расстроена, но захочет скрыть это от родителей. «Они заслуживают счастья», — говорила Джейн несколько дней назад. И вот теперь Адела спешила к ней.

— Я попросила у него прощения, — сказала Джейн.

Через некоторое время Джейн пришла в себя и смогла встретить родителей улыбкой. Виктор стал ее обслуживать, выражая свою любовь, как всегда, действием.

— Хочешь послушать музыку? — спросил он.

Джейн кивнула.

Отец вставил в магнитофон кассету с последним струнным квартетом Моцарта, самым умиротворенным из всей классики. Музыка звучала ясно, мягко и нежно, словно падали прозрачные капли дождя.

— Как это прекрасно, — голос Джейн звучал тоже нежно. — Вы делаете мою смерть такой красивой…

Она примирилась с миром и людьми, подумала Розмари. Словно живет вне времени: дремлет, потом спит, просыпается — совсем не заботясь о том, который час. Иногда спрашивает: «Как вы думаете, сколько я еще проживу?» — и вопрос звучит спокойно, без тени страха.

Мать объяснила ей:

— Вряд ли это имеет для тебя значение. Ты словно на другой волне, где не важно, какой сегодня день недели и который час. Если тебе скажут, что ты проживешь «еще шесть часов», ты можешь их проспать.

— Да, наверное, — сонно отвечала Джейн, снова впадая в дремоту.

Прошло время с тех пор, как Джейн просила в последний раз инъекцию, сигарету или глоток апельсинового сока. Казалось, у нее уже нет никаких желаний. Но вдруг память снова вернулась к Джейн, и она сказала:

— Мне хочется одну вещь… но, видимо, это невозможно. — Голос звучал так, словно его заглушили плотной тканью. — Вы помните, я всегда любила бархат? Перед смертью так хочется потрогать его еще раз.Можно?

— Ну конечно, — ответила Адела. — Когда я вернусь с обеда, я принесу вам лоскутик.

Джейн была довольна и обещанием, но Виктор ждать не хотел. Он вышел из комнаты и стал спрашивать всех, кто попадался на глаза, нет ли у кого-нибудь бархата. А может, кто-то живет рядом и может сбегать за кусочком? Или, может, рядом есть магазин тканей? Вскоре весь хоспис был занят поисками бархата: кто-то звонил по телефону, кто-то съездил в торговый центр, кто-то сбегал в дом, где живут медсестры. Джейн совершенно не почувствовала этого «водоворота», но очень скоро перед ней лежали три кусочка бархата — на выбор. Дороти протягивала их по одному, чтобы Джейн могла потрогать, и она улыбалась от удовольствия. Девушка выбрала самый мягкий образец — это был продолговатый лоскуток густо-розового панбархата. Медсестра положила его на плечо Джейн, чтобы та могла насладиться его мягким прикосновением. Там он и остался до конца ее дней.

Однажды Сью, собиравшая когда-то полевые цветы вместе с Розмари, принесла свежесрезанный бутон розы из своего сада и положила его на подушку рядом с Джейн.

— Так красиво смотрится рядом с твоими волосами, — сказала она. — Как раз твой цвет.

Бутон был густого темно-красного оттенка.

— Мне всегда хотелось носить в волосах розу — ответила девушка, — но не хватало нахальства …

Сью осторожно продела стебелек сквозь волосы Джейн, сначала убедившись, что нет колючек.

С этого дня у Джейн всегда была роза в волосах. Если сестры переворачивали Джейн, чтобы кровь не застаивалась, чтобы сделать укол или придать ей более удобную позу, они всегда возвращали розу на место. С лоскутком панбархата и розой обращались с величайшей осторожностью и даже нежностью, словно на свете не было ничего драгоценнее этих предметов.

Розмари подвинулась поближе, наклонилась над Джейн.

— Да, дочка. Папа скоро вернется.

—Полежи со мной рядом. — Это был не приказ, а смиренная просьба.

Розмари хотелось обнять дочь, прижать ее к себе, но она колебалась. Тело дочери было таким слабым, что казалось, может сломаться от одного прикосновения.

— Боюсь сделать тебе больно, — ответила она.

Но, выполняя желание дочери, она пристроилась рядом, полулежа. На узкой койке и не хватило бы места для двоих.

Мать осторожно обвила рукой неподвижное тело Джейн. Потом Джейн стала сама придвигаться, очень медленно и с трудом, поближе к матери. Она подняла бессильную руку движением неуклюжим, но исполненным бесконечной любви, и обняла Розмари.

— Я так люблю тебя, мам, — сказала она.

Этот миг запомнился матери на всю жизнь. Минута, когда исчезли навсегда все расхождения и ревность прошлого, все разочарования и страсти.

Между матерью и дочерью никогда не было таких противоречий, как между дочерью и отцом. Матери часто приходилось лавировать между ними, играть роль буфера, пытаясь объяснить что-то то одному, то другому ради обоюдного согласия. Но Джейн знала, что мать не переходит с одной стороны «фронта» на другую, и уважала ее за это. С тех пор как бури подросткового возраста улеглись, они с матерью всегда были близки.

Ближе к вечеру навестить Джейн перед уходом домой зашла Патриция.

— У меня смена кончилась, я и зашла… Может, вас уже не будет в субботу… Я хочу, конечно, чтобы вы были, но я знаю, вам хотелось бы избавиться от всего… — бормотала она, не умея выразить свои чувства. — Но мне так хотелось попрощаться с вами как следует.

Всю свою жизнь Джейн ценила теплые чувства со стороны семьи и друзей, несмотря на то что иногда и восставала против обязательств, которые налагает любовь. Но ее не переставало удивлять то, что ее полюбили люди, еще неделю назад совершенно ей чужие. Она не знала, как их благодарить, она раздавала подарки, чтобы выразить свою признательность. Она старалась изо всех сил довести до сознания каждого, как много это значит для нее — быть в таком «хорошем месте».

— Когда-то я думала, что все эти слова звучат банально, — говорила она. — Вообще-то все, что я говорю в последние месяцы, казалось мне раньше слащаво-сентиментальным.

Теперь в ней преобладали спокойствие и умиротворенность. Она не чувствовала вины из-за своей беспомощности и зависимости от других. Она всегда любила отдавать, но теперь наконец смирилась с тем, что может только брать. Все ее просьбы исполнялись беспрекословно — и в ответ она не жалела похвал для тех, кто был рядом, и делала это скромно. Может быть, впервые за всю жизнь ей не нужно было «держать марку», соответствовать тому, что от нее ждут, в смысле поведения или успехов на любом поприще. Поглощенная самым трудным делом — приближением к смерти, — она не терзалась сомнениями.

Розмари сказала доктору Меррею:

— Поскольку Джейн неверующая, я не знаю, как это назвать, но она ведет себя так, словно на нее снизошла благодать.

— Вы имеете полное право так говорить, — ответил врач.

Родителей больше не тошнило от сигаретного дыма. Ведь скоро его не будет совсем, и казалось невероятным, что такая мелочь их раздражала. Правда, возрастала беспомощность Джейн, ее курение делалось все более опасным. Кто-то всегда должен был следить за сигаретой, слабо зажатой между пальцами, держать наготове пепельницу и ловить пепел. Стоило сиделке отвлечься хотя бы на минуту, Джейн могла обжечь себе грудь или плечо. Однажды такое уже случилось.

Розмари как-то выразила опасение, что они спалят весь хоспис.

— У нас есть несгораемые простыни, — ответил доктор Меррей без всякой паники, — а если хотите, поставим ведро с песком у ее кровати.

У Виктора была другая забота, более серьезная, и об этом он беседовал с врачом наедине.

— Что такое предсмертный хрип? Он очень пугает? Я где-то читал, что этот страшный звук может длиться довольно долго. — Он боялся, что Джейн в полусознательном состоянии услышит свой предсмертный хрип и все поймет. Испугается.

— Его можно предотвратить, — ответил врач. — Этот хрип производит жидкость, идущая по задней стенке гортани с противным булькающим звуком. Соответствующий укол высушит гортань.

В пять часов вечера того дня, когда Джейн попрощалась с Майклом, доктор Меррей вошел в комнату Джейн. Теперь она просыпалась все реже и на более короткие сроки. Прошло много часов с тех пор, как она открыла глаза в последний раз. Она лежала спокойно, дышала легко и ритмично. Это был очень глубокий сон — может быть, и потеря сознания.

Врач сделал родителям знак последовать за ним на террасу.

Его явно расстрогала спящая Джейн.

— Она уходит? — спросила мать, хотя, казалось, сомнений не было.

— Как вы думаете, сколько ей осталось? — спросил Виктор, поколебавшись.

— Трудно сказать. Может, всего-навсего часа два.

Даже теперь, когда Джейн, казалось, ничего не слышала, медперсонал всегда говорил так, словно включал ее в каждый разговор. Они рассказывали ее отцу и матери, что больные и умирающие очень часто слышат отчетливо все, что говорится вокруг.

Теперь было легко сдержать обещание о том, что рядом с Джейн всегда кто-нибудь будет. Приезжали старые друзья, знавшие ее с детства и открывшие для всей семьи двери своего дома, когда Джейн вернулась из Греции. Они сидели рядом с ней подолгу. Иногда родители говорили с друзьями, иногда сидели молча. Не потому, что стеснялись говорить, а потому, что молчание казалось более естественным. Присутствие их очень помогало матери и отцу Джейн. Все вместе они как бы возрождали ночные бдения прошлых столетий, когда друзья и родственники молча сидели около постели умирающего и ждали. Это было напоминание о том, что смерть неминуема, что она — неотъемлемая часть жизненного цикла. Не отдельное событие, сразившее Джейн, а удел всего живущего на земле.

Доктор Меррей предупредил родителей, что, поскольку кишечник девушки забит, может начаться рвота. Хотя это и поможет ей умереть, но ощущения будут неприятными.

— Нужно следить за симптомами, — продолжал он, — чтобы принять меры, предотвращающие рвоту.

С тех пор родители всегда были готовы к такому приступу. Доктор Браун, в свое время принимавший Джейн в хоспис, снова вернулся к своим обязанностям.

— Она выглядит такой спокойной, — сказал он однажды, — мы должны сделать все, чтобы она осталась такой.

Слова эти, однако, расстроили Розмари. Они должны этого добиться, думала она, даже сомнений не может быть. А доктор Браун и не сомневался, он просто подтверждал всеобщее намерение.

В тот день Джейн спала все так же спокойно. Ночь с ней провел Виктор, а Розмари спала в гостевой комнате.

Внезапно она проснулась среди ночи и не размышляя пошла по коридору к комнате дочери. Было темно и тихо, в коридоре тускло горели лампочки на столе медсестер. Обе сестры, видимо, были в палатах.

В комнате Джейн горел слабый свет. Медсестра Нора и Виктор склонились над Джейн. Муж удивился, увидев жену.

— Как странно… Джейн только что проснулась. Может, ты расслышишь, что она просит?

Розмари наклонилась над дочерью, боясь, что у той начинается тошнота.

— Деточка, — спросила она, — что с тобой?

Ответ был невразумителен.

Розмари спросила настойчивее:

— Тебя тошнит, Джейн?

На сей раз все ясно услышали:

— Тошнит… больно.

Этого было достаточно: Нора стояла наготове со шприцем. И снова Джейн погрузилась в глубокий сон.

На следующее утро дыхание Джейн изменилось. Резкий вдох сопровождался тишиной, длившейся несколько секунд. Затем следовал долгий выдох. Хотя промежуток между ними продолжался всего несколько секунд, он казался бесконечным. Тишина была абсолютной, это казалось репетицией смерти.

Медсестры регулярно входили в комнату: делали уколы, поворачивали Джейн, влажной салфеткой протирали губы. Говорили с ней, хотя она была без сознания, ровными, спокойными голосами, объясняя, что они делают. Мучительно тянулись задержки дыхания. Но сонная артерия пульсировала очень сильно.

Когда Джейн перестала пить, из комнаты незаметно унесли кувшин с водой. Еще раньше перестали предлагать еду. Уборку в комнате не делали, пыль оседала на полу и мебели, но никто этого не замечал. Все внимание было сосредоточено на Джейн.

Тишину нарушали только приглушенные голоса сестер, которые неторопливо увлажняли рот, протирали тело приятно пахнущим лосьоном.

Днем дыхание девушки опять изменилось: стало резким и хриплым, воздух со страшным шумом входил в дыхательные пути и вырывался назад. Это было похоже на предсмертный хрип. Лицо покраснело от прилива крови, но выражение его было умиротворенным.

— У нее началось воспаление легких, — сказал доктор Браун, — это ее спасет.

Он хотел сказать, поможет ей быстрее умереть. Он прописал лекарства, очищающие легкие. Антибиотики, которые могли продлить ее жизнь, не вводились. Сонная артерия пульсировала все так же сильно. Доктор Браун наблюдал все с состраданием.

— Вот она, молодость, — наконец произнес он, — у Джейн слишком сильный организм.

Когда родители выходили из комнаты, Джулия спросила:

— Может, вы хотите остаться? Мы собираемся ее поворачивать, и, если вдруг жидкость в легких переместится, она может отойти моментально.

Медсестры подняли слабое, податливое тело и снова бережно положили в постель. Тяжелое, затрудненное дыхание продолжалось. Пульс на шее бился так же отчетливо.

— Может отойти в любую минуту, — сказала Джулия.

Был вечер пятницы. Прошли целые сутки, как доктор Меррей сказал, что ей осталось жить не более двух часов.

Дверь в комнату Джейн стала почему-то жутко скрипеть.

— Чертова дверь. Элизабет, у вас нет смазки? — прошептала Розмари.

Медсестра кивнула и вышла. Еще раз дверь устрашающе заскрипела, когда через несколько минут она вернулась со знакомым шприцем на подносе.

— Спасибо, Элизабет, — с этими словами Джулия протянула руку за шприцем.

— Нет, нет! — Ужас в голосе Элизабет заставил Джулию замереть на месте. — Это не для Джейн. Это для двери.

Как хотелось Розмари, чтобы дочь ее слышала все это. Нелепость положения, смех сквозь слезы ее дочь смогла бы оценить.

— Я надеюсь, вы не будете колоть пациентов тем же шприцем? — спросила Розмари.

— Да нет. Обычно мы их сразу выбрасываем. А это старый, — ответила Элизабет.

Пришел привратник Фрэнк, спросил разрешения посмотреть на Джейн. Постоял несколько минут, держа ее руку в своей. Потом повернулся к отцу и матери:

— Спасибо. — И молча вышел из комнаты.

Июньские вечера в Англии очень длинны, светло бывает почти до одиннадцати вечера. Была середина лета. Этой ночью современные жрецы должны были собраться в Стонхендже (Стонхендж — доисторическое сооружение из огромных каменных глыб, служило для ритуальных церемоний, расположено близ города Солсбери) для своих бдений и ждать часа, когда первые лучи солнца пробьются между древними камнями и осветят развалины древнего алтаря.

Пришла Сью, старая подруга, чтобы поддержать Розмари. Она сидела до поздней ночи, женщины тихо разговаривали, прислушиваясь к тяжелому дыханию Джейн. Вспоминали войну, детство Джейн. Было странно говорить о тех временах, когда дочери еще не было на свете. Последние пять месяцев было не до воспоминаний: шла борьба за спасение Джейн, душу матери терзал страх. А теперь, вспоминая ту давнюю жизнь, Розмари стало немного легче.

Около двух часов ночи она нажала кнопку звонка. Через минуту появилась Эмили, ночная сестра.

— У нее изменилось дыхание, — сказала Розмари, — вдруг… оно стало таким тихим, я его почти не слышу… Что это значит?

Джейн была похожа на беломраморную статую на средневековом надгробии: руки скрещены на груди, дыхание почти неуловимо.

Эмили, выпрямившись, спокойно улыбнулась:

— Еще немного побудет…

С началом нового дня дыхание Джейн почти не изменилось. Сонная артерия пульсировала спокойнее. Врачи и сестры удивлялись, как долго борется организм, но это была уже не борьба, а лишь ее отголоски. Не было ни намека на боль или страдание. Лицо Джейн было умиротворенным, руки и ноги — в позе полного покоя.

Днем вокруг губ девушки появилась белая кромка. Она начала медленно разрастаться, и вот уже рот побледнел, как и все лицо. Только волосы, брови и ресницы остались, как прежде, черными.

Джулия предложила родителям не оставлять Джейн. Завтрак им принесли к ней в комнату.

Последнюю розу в жизни Джейн сорвали у нее в саду, там, где на заброшенной клумбе под окном расцвел один цветок. Это была только что начавшая распускаться белая роза, без малейшего изъяна на лепестках и листьях. Розмари срезала ее хирургическими ножницами и увидела между лепестками каплю росы. Джейн сказала бы об этой розе: слишком хороша. Так красива, что даже не верится. Мать положила розу на подушку, около лица дочери.

Теперь уже признаки смерти стали явными. Тело Джейн час за часом становилось более вялым и хрупким. На нем появились глубокие борозды и белые пятна. Поворачивая ее, сестры смазывали пролежни.

Виктор был на террасе, когда дыхание Джейн снова изменилось: появился звук на высокой тонкой ноте, бесконечно печальный и далекий. Это было явное предупреждение. Розмари показалось, что точно такой же звук она уже слышала. Но звать Виктора не решилась.

Дыхание снова изменилось. Теперь оно стало мягким, с низким звуком, еле слышным. Розмари позвала мужа.

Родители встали около постели, и каждый взял дочь за руку. Вдохи и выдохи становились все легче и тише. Голова Джейн очень медленно поворачивалась, словно ей не хватало воздуха, глаза были чуть-чуть приоткрыты, виднелась лишь тоненькая полоска белка.

Потом все стихло. Пульс на шее исчез. Все кончилось.

И отец и мать видели изображения людей, погибших насильственно: жертвы убийств, аварий, войны. Их страшные облики запечатлелись у них в памяти: изуродованные тела, искаженные лица.

У тех, кто видел, как умирала Джейн, навсегда останется в памяти ее лицо, застывшее в полном покое. Кожа была еще теплой, когда мы ее поцеловали. Такая неспешная и кроткая смерть была естественным завершением жизни. Это был красивый уход. Он не оставил в душе страха.