Мама так ничего и не узнала. Ахала, плакала от жалости, все спрашивала мужа, как же так, он не уследил, а Кирилл огрызался в ответ и говорил, что Андрей размазня. Андрей после того случая размазней себя считать не начал. Тем более что со временем, к удивлению, заметил, что отлучки отца по вечерам почти прекратились, и по выходным он скучал в кресле у телевизора.

Отец никогда не вспоминал тот инцидент, в присутствии гостей хлопал сына по плечу и ерошил волосы на макушке, но временами Андрей ловил на себе его странные взгляды. Он не мог понять, что эти взгляды означают — то ли приценивается, то ли прицеливается.

Но и это прошло и улеглось. Андрей закончил школу и поступил в институт, и институт закончил. У него появилось много новых друзей, а свободного времени стало совсем мало. Взрослая жизнь закрутила, и он лишь изредка общался с родителями и совсем редко проводил с ними время. Почти и не проводил. Еда на кухне не считается.

Однако жизнь не хотела давать ему больших передышек, и из-за картонки семейного благополучия внезапно показалась скверная физиономия реальности. Андрей понял, что они оба его водили за нос, каждый на свой манер, каждый со своей целью.

Это открытие Андрей сделал недавно, примерно месяц назад, когда зашел в отдел рекламы, чтобы показать их начальнице, Вике Коваленко, в какой папке на сервере лежит новый рекламный модуль. Пока он, нависнув над Викиным плечом, шарил мышкой по директориям, показывая путь к папке, девчонки-рекламщицы развлекали его болтовней. Непонятно, почему отложилась у него в голове информация об Ольке Турусовой. Видно, судьба.

Двадцатисемилетняя Олька тоже работала менеджером по продаже рекламных площадей, но занималась не обзвоном клиентской базы, а посещала всевозможные тематические выставки и тому подобные тусовки. Сегодня ее тоже не было в редакции, и в ее отсутствие девчонки с упоением предавались зависти, поскольку недавно Олька пришла на работу в новой шубе, а какова цена той шубы, Олька сказать отказалась и лишь загадочно щурила накрашенные глаза. Потом все-таки раскололась, поддавшись на приватные расспросы одной из них, но это все равно, что выступить публично.

Короче, мужу своему, таксисту, она, конечно, сказала, что это кролик. И что купила она его на распродаже. Ну, ты понимаешь… А так, сколько стоит, сказать не могу, подарок. Да, Машуль, подарок. А что такого? Мужчина должен на тебя тратиться, правда же?

— Умеют же некоторые устраиваться, — с досадой проговорила одна из рекламщиц, — мало того, что муж ее башляет на своей тачке, так еще и любовника богатого нашла.

— Да не переживай ты так, Ларис, может, гонит она про подарок, цену себе набивает. А на норку бабла у мужа выклянчила. Ты у своего супруга попроси, пусть тоже тебе норочку купит, — ехидно упокоила ее Карина.

А уже на следующий день Андрей убедился, что Олька не гонит. Он стал свидетелем того, как в своей шикарной новой шубе она усаживается в автомобиль, который поджидал ее за углом через квартал от редакции.

Он не мог с уверенность сказать, был ли это тот автомобиль, который часто стоял под окнами его дома, но сердце неприятно похолодело. Он успел заснять на мобильник процесс посадки, а потом и задницу машины, отъезжающей от тротуара. Посмотрел на экран, приблизив изображение. Рассмотрел номер. Тот самый. Папаша, значит, зажигает. «Какая же мразь», — неизвестно про кого подумал Андрей. Может, про Ольку.

На следующий день он имел с ней беседу. Он все продумал за ночь и успокоился. С утра Турусова была в редакции, он вызвал ее на площадку между этажами и показал фотку из мобильника. «Ну и что? — пожала плечами Олька. «Как хочешь, — сказал Андрей, пряча мобильник в карман. — Вот мужу твоему покажу, пусть порадуется. Он, конечно, в мехах не шарит, зато, я слышал, с теми, кто его обидел, обходится сурово. На такой службе, как у него, приходится быть суровым. Да, Ольгунь?»

Она очень испугалась. Андрею даже стало неловко, как это он женщину так напугал. Но зато выведал у нее, что хотел.

А заодно узнал, как Олька с его папашей познакомилась. Все просто. На какой-то выставке в «Крокусе». Кирилл Николаевич там тоже был по делам, поскольку работал на обувной фабрике то ли по снабжению директором, то ли по развитию, вот и подыскивал сырье подешевле. Нашел он его или нет, Олька не знала, а вот ее, Ольку, не пропустил. Или уж она его. Закрутилось у них с осени. Олька думала, что к весне все притухнет, но нет, пока все чики-поки. Вот, шубку ей презентовал недавно. К сожалению, они не могут видеться часто, все из-за Олькиного мужа. Кириллу проще, его жена просто ленивая и неряшливая корова, а вот Олькин муж совсем другое дело, с ним лучше не шутить.

Андрею жутко захотелось ее ударить, но вместо этого он спросил, кривя рот в недоброй улыбке:

— Ну и как фамилия твоего спонсора?

Олька возмутилась:

— Ты, вообще, как это себе представляешь, Киреев? За мной начинает ухаживать такой кадр, а я его фамилию буду спрашивать? Как будто я в чем-то его подозреваю. Может еще, паспорт нужно было посмотреть? Ну ты дурак. Это же неприлично, понимаешь? Неприлично. И потом.

Он запросто может обидеться и передумает развивать отношения. Догоняешь?

— Догнал, не тупень. Короче. На хату эту больше не ходи. Ни на той неделе, ни на следующей. Делать тебе там будет нечего. А впрочем, как хочешь. Хотя я думаю, ты сначала со своим людоедом разведись, потом лучше продолжишь. Убьет еще.

Зачем он пошел по этому адресу? Конечно, не ради того, что произошло там позднее, хотя руки чесались. Он просто захотел папаше посмотреть в лицо, когда тот откроет ему входную дверь, ожидая увидеть молоденькую пассию. Посмотреть на выражение его морды и высказать все, что о нем думает. И потребовать от него прекратить раз и навсегда его блудливый марафон. Он бы потребовал, чтобы тот проваливал на все четыре стороны, но вдруг маме от этого будет хуже?

Ничего-то не изменилось у них в семье, просто отец стал лучше шифроваться. Он научился неплохо скрывать свои зигзаги от сына, но мог ли он скрыть их от жены?

Андрей подумал, что мама, наверно, все знает. Мало того, что знает, так еще и покрывает этого борова, чтобы Андрей ничего не заподозрил.

Он вдруг припомнил ее мигрени, от которых она пряталась в спальне и сидела там подолгу, плотно задвинув занавески и не включая свет. Вспомнил, что курить она начала, хотя раньше не переносила дыма. Вспомнил, как замечал иногда нервозное дрожание кисти ее руки, когда она тянулась за солонкой или салфетницей на другой конец стола. Знает. Терпит. Молчит. Зачем?! Почему?!

Андрей догадался, что это, видимо, оттого, что она до сих пор мужа любит. Иначе зачем терпеть такое унижение и обиды? Если бы он, Андрей, был еще маленький, то логику понять было бы можно, но сейчас?.. Выходит, любит. Андрея это возмутило, но тут уж он ничего поделать не мог. Значит, нужно воздействовать на отца.

Он решил, что ультиматум предъявить отцу все-таки надо. Пусть выбирает одно из двух: будет ли он честно жить с мамой или уже катится к своим блондинкам, брюнеткам. Андрей не позволит больше позорить мать и издеваться над нею. Рассказывать ей он тоже ничего не будет, хватит с нее ее мигреней. Он все сделает сам, избавив ее от тяжкого права делать выбор и принимать решение.

Сказать, что Кирилл Николаевич был всего лишь удивлен, увидев вместо красотки Турусовой в дверях притона любви прищуренную физиономию своего взрослого сына, значит сильно разбавить краски. То был удар, но не такой, который валит с ног или вышибает из седла, а что вызывает тестостероновый взрыв и кидает в драку. И Кирилл Николаевич полез драться, взревев, как рассвирепевший ишак. Он сейчас навсегда отучит подросшего щенка лезть не в свои дела и путаться у отца под ногами.

Если бы он немножко больше знал о сыне, то непременно избрал бы путь переговоров. Однако он теперь знал о нем удручающе мало и сразу же потерпел неудачу. Вместо того, чтобы смачно вмазать по наглой физиономии, он с грохотом впечатал свой кулак в деревянный косяк входной двери. Косяк возмущенно крякнул. Ничьей физиономии в его окрестностях видно не было.

Андрей исполнил обычный уход от клинка, поднырнув под плечо нападающего, и, обойдя справа, очутился у него за спиной.

Оказанный родителем прием был несколько жестковат, однако отказываться от своих намерений Андрею не хотелось. Фазер скоро выпустит пар и утихомирится, и вот тогда с ним можно будет поговорить. И Андрей безбоязненно прошел в комнату.

Однако Кирилл Николаевич рассвирепел еще пуще. Он рванулся вслед за сыном и, напрыгивая на него с кулаками, принялся наносить направо и налево удары, каждый из которых вполне мог отправить Андрея в нокаут, если бы только достиг своей цели. Кирилл Николаевич корежил и таранил мебель, сила инерции мотала и била его о двери, шкафы и стены, с каждой очередной неудачей он приходил все в большее неистовство, но так и не смог ни разу хотя бы по касательной задеть нахального юнца, который просто достал его своими назойливыми попытками разбудить обкуренную совесть. А тот, словно голографический фантом, легко и непринужденно уворачивался от сжатых кулаков и растопыренных в бешенстве пальцев, и, кажется, знал заранее, куда будет направлен следующий удар, молниеносно перемещался, уклонялся, разворачивался, приседал…

Андрей не задел отца даже пальцем, напрасно новый мамин друг так нехорошо про него подумал. Хотя, пусть лучше так и считает, Андрею спокойнее будет. Их идиотский поединок закончился тем, что Кирилл Николаевич зашиб переносицей дверной косяк. Покачиваясь, он сполз на пол и ненадолго потерял сознание. Когда пришел в себя, то увидел Андрея, сидящего на корточках напротив. Андрей сказал:

— Зря ты так. Я вообще-то поговорить пришел. Но нет, так нет. Значит, в другой раз, — а затем добавил: — Маме про это не рассказывай. Скажи ей лучше, что тебя так отделала шпана.

Кирилл люто взглянул на него, но тут же застонал от боли. Андрей подумал, что болеть теперь у фазера будет много чего и долго.

Он помог отцу одеться и запереть квартиру, но из подъезда они вышли поврозь. Андрею не хотелось, чтобы кто-нибудь видел их вместе возле этого дома. Потом он ждал в подворотне пока папаша бакланил с каким-то пестрым типом. Оказалось, что этот тип и есть хозяин «любовного гнездышка на час». Потом Андрей поймал машину и загрузил Кирилла Николаевича на заднее сиденье.

Сначала они думали, что поедут домой, но по дороге папашу затошнило, и Андрей велел водителю ехать в ближайший травмпункт. Из травмпункта отца прямиком отправили в больницу, и Андрею пришлось туда специально приезжать, чтобы передать зубную щетку и старый мобильник. Новенький смартфон, которым Кирилл так гордился, в процессе корриды был разбит вдребезги и восстановлению не подлежал. Андрей пожалел его выбрасывать, он любил разбираться в кишках всяческой электроники.

А потом мама сказала, что они с отцом разводятся. «Жесть», — сказал он в ответ. И не знал, рад он или напротив.

Отец неисправим. Чувствовал ли Андрей на него обиду? Пожалуй, да. Что-то вроде обиды. Но больше — боль. Потому что отец не должен был с ними так поступать. Он так и подумал — с ними. С ним и мамой.

Андрей давно сделал свой выбор. Он не захотел принять подлый нейтралитет, ни за кого не заступаясь и никого не обвиняя. Это неправильно — не замечать, что один блудит, а другой по ночам плачет в подушку. Это предательство, разве не так? И он решил, что не будет предавать маму.

«Да пошел он, — подумал с горечью Андрей. — Мама хоть поживет спокойно. Конечно, если она его все еще любит, то поначалу ей будет тяжело. Значит, надо ей какое-нибудь хобби придумать или на соцсеть подсадить, новые впечатления, то, се. Отвлечется и забудет».

Но мама, кажется, решила вопрос по-своему. И как должен к этому отнестись ее взрослый сын?

Андрей размышлял, глядя пристально на Лапина. Вот этот буржуй, например. Должен ему Андрей доверять? Однозначно, не должен. Андрей его в первый раз в жизни видит, не считая фоток на сайте. Ну, накидал он понтов с курсом военной подготовки, ну и что? Это говорит о чем-то? Только о том, что у него есть бабло, и на свои прихоти он его не жалеет. Вотрется к нам в доверие, поморочит маме голову, потом она ему надоест, и все, привет вам, новые мигрени. Фигнево.

— Видите ли, Иван Викторович, — проговорил Андрей, несколько поколебавшись. — Мама вам, наверно, не говорила. Но я должен вас предупредить. Она больна.

— Я знаю, — ответил легкомысленно Лапин, — она рассказывала, что у нее аллергия. Но оказалось, что все не так страшно.

— Я неправильно выразился, Иван Викторович. Дело в том, что у нее нет обеих ног. По самые колени.

Лапин ошарашено смотрел на Андрея, тот не отводил правдивых глаз, в которых уже блеснули предательские слезинки.

— Да как же так?.. — пробормотал огорошенный Лапин. — Да нет, чепуха это, бред. Я же сам видел, как она отплясывала на нашем банкете… Что вы мне заливаете, молодой человек?

— Протезы, — проникновенно ответил Андрей. — И сильные обезболивающие средства. Про летчика Маресьева читали? Вот и она тоже, даже танцует иногда. А потом придет домой, в комнате своей закроется и плачет. После этого вашего банкета тоже плакала. Потому что обезболивающее со спиртным было нельзя.

Лапин смотрел на Надиного сына и торопливо соображал: стебется подросток или и вправду с Надей такая беда? И что теперь он должен делать? Зачем мальчишка вообще ему об этом сообщил?

— И зачем вы мне об этом сообщили? — спросил Андрея Иван, забыв, что они уже на «ты».

— Вы мне понравились, — кротко ответил Андрей. — Я не хочу, чтобы вы оказались в ложном положении, когда решите предложить маме руку и сердце. Она вам, конечно, сразу же расскажет о своем физическом недостатке, будьте уверены, расскажет, но вам-то каково будет узнать об этом так внезапно? А вы уже ей предложение сделали, что же теперь, обратно его забирать? Да и хоть бы просто захотите с ней. позагорать, к примеру. Поедете с ней на пляж, а спутница ваша, как была в плотных колготках и юбке, так и осталась, на солнцепеке. Вы с вопросами, она в слезы. Надо мне это? Нет, не надо мне, чтобы мама опять в слезы. Она свое уже выплакала.

Последнюю фразу он сказал другим тоном.

Лапин стоял, задумавшись. И вдруг поверил, что у его Нади такая беда. И что плачет она по ночам от боли. И что ей тяжело смотреть на свои культи, тяжело каждое утро стягивать на них грубые кожаные ремни, крепящие к натруженному телу жесткие, неудобные протезы.

Он протянул Андрею руку и сказал:

— Спасибо, что предупредил, Андрей. Так, действительно, лучше. У меня будет время подумать, что тут можно предпринять. Ну что, после тренировки поедем? Я тебя в машине подожду.

— Куда? — тупо спросил его Андрей.

— Как куда? К вам домой, куда же еще. Ты будешь знакомить меня с твоей мамой, тянуть я не намерен. Придумай какую-нибудь историю поромантичнее, лады? Чтобы она ничего про наши первичные противоречия не знала, ни к чему ей это.

— А как же протезы? — не отставал Андрей.

— Да ну что ты ко мне с этими протезами пристал? Съездим с ней на майские в Австрию, там хорошие ортопеды. Будут у нее ножки лучше прежних. Как понял, рядовой?

Андрей все понял. Андрей пожал протянутую руку.