К октябрю заметно похолодало. Деревья в жёлтой и красной листве, в палисадниках доцветают золотые шары, на огородах и в садах последние хлопоты, горькие осенние запахи, ворохи палой листвы.

Андрей шёл, подбивая носком ботинка листья. Что ж, всё он просчитал и подготовил. В цеху договорился, что в понедельник не выйдет и отработает в следующее воскресенье. Здесь чисто. Даже не спросили зачем ему понедельник, вернее, решили всё за него…

— В загул идёшь, Андрюха?

— А в понедельник головка бо-бо.

— Понедельник — день тяжёлый.

— Без опохмелки никак не обойдёшься.

…Он и не спорил. А теперь к Эркину. Предупредить и на вокзал. А сумку он ещё вчера собрал.

У «Беженского Корабля» к нему подбежала Алиса.

— Андрюха, привет! А я гуляю!

— Привет, племяшка, — Андрей слегка дёрнул её за торчащую из-под беретика косичку. — Двоек много огребла?

— А вот и фигушки тебе, я меня пятёрки одни, — вывернулась из-под его руки Алиса. — Я до обеда гуляю.

— Ну, гуляй, — милостиво разрешил Андрей.

И уже у подъезда с ходу в него врезался выскочивший из подъезда Дим.

— Аг-га! — сгрёб его в охапку Андрей. — Ну как, купил папка серебряную пулю?

К его удивлению, Дим не смутился и не покраснел. Бесстрашно и ясно глядя в глаза Андрею, Дим выпалил:

— Не, мы сестрёнку ещё одну купили, теперь денег ни на что не хватает!

И резво улепетнул от опешившего Андрея.

Поднимаясь по лестнице, Андрей восхищённо покрутил головой. Ну пацан, ну хват! Это что ж из него потом вырастет, если сейчас такой? А вот чего это Эркин в пивную не пошёл, сегодня же пятница. Случилось чего? Вчера, вроде, всё нормально было.

И в квартиру вошёл уже настороже.

— Эркин, это я. Ты где? — позвал он, ставя сумку у вешалки и расстёгивая куртку.

— На кухне, — откликнулся Эркин.

Андрей вытащил из нижнего ящика свои шлёпанцы и переобулся. Судя по тону, ничего страшного или срочного не случилось.

Эркин стоял у плиты, сосредоточенно, как всё, что делал, готовя обед.

— Привет, — вошёл в кухню Андрей. — А ты чего в пивную не пошёл?

— У Жени работа срочная, — ответил Эркин. — Раньше десяти не освободится, а, может, и на ночь придётся остаться.

— По-нят-но, — раздельно ответил Андрей. — Так что ты сегодня на хозяйстве, — и повторил: — Понятно.

— А что? — Эркин оторвался от кастрюли и внимательно посмотрел на него. — Случилось что? Андрей?

— Ничего, — мотнул головой Андрей. — Я в Царьград еду.

Эркин с заметным усилием отвёл глаза, зачем-то покрутил кастрюлю с супом и наконец вытолкнул:

— Надолго?

— В понедельник вернусь, — очень спокойно ответил Андрей. — На понедельник я в цеху отпросился, ну, отгул взял, в следующее воскресенье отработаю. Завтра, правда, школу пропущу, но я тогда твои тетради посмотрю.

— Хорошо, — глухо ответил Эркин.

— Брат, — тихо сказал Андрей, и повернулся к нему. — Я вернусь. Что бы ни было, мой дом здесь. Моя семья здесь. Ты, Алиска, Женя… Я вернусь. Веришь мне?

— Верю, — кивнул Эркин.

Они обнялись, Андрей ткнулся лбом в его плечо, и оба тут же разжали объятия.

— Ну вот, — повеселел Андрей. — Ты вот что ещё. Если спрашивать кто будет, скажи, что загулял, и всё. Ну, чтоб лишнего шухера не было.

— Ладно, — кивнул Эркин.

Андрей смущённо замялся.

— Ну, чего ещё? — улыбнулся Эркин.

— Ты… ты Жене скажешь?

— А как же, — Эркин с лёгкой насмешкой смотрел на него. — Она же беспокоиться будет.

— Слушай, скажи ей… ну, что я загулял, ладно? — попросил Андрей. — А вернусь, всё сам расскажу. Честно.

— Ладно, — с гораздо меньшим, чем раньше, энтузиазмом согласился Эркин. — Да, слушай, у тебя же и вторник вылетает. «Зяблик» по вторникам.

— Нет, я в понедельник на автобусе приеду.

— А есть такой рейс? — засомневался Эркин.

— Ну, так такси возьму. Не боись, братик, всё будет нормально.

Андрей посмотрел на часы.

— Всё, я пошёл.

— Обедать не будешь?

— Переживу. Да и перехватил я уже. Ну… — Андрей перевёл дыхание. — Присядем на дорожку.

Эркин кивнул.

Они сели к столу, прошло несколько секунд, и Андрей вскочил на ноги.

— Всё. Счастливо, брат!

— Удачи, — встал и Эркин. — И… возвращайся.

— Всенепременно!

Андрей крепко хлопнул его по плечу и пошёл в прихожую. Эркин выключил газ под кастрюлей с супом и вышел следом.

Андрей быстро переобулся, снял с вешалки и надел куртку, взял сумку. И, уже стоя в открытых дверях, обернулся.

— Я вернусь. Слышишь, брат? Обязательно вернусь.

— Мы будем ждать, — твёрдо ответил Эркин.

И дверь за Андреем захлопнулась.

Эркин перевёл дыхание и побрёл обратно на кухню.

Спускаясь по лестнице, Андрей подумал, что как же это точно сказано: долгие проводы — лишние слёзы.

На улице к нему подбежала Алиса.

— Андрюха, ты куда?

— На кудыкину гору, племяшка. Там берёзовой каши навалом, — засмеялся Андрей. — Кто дойдёт, тому сразу двойную пайку отвалят. Айда со мной.

— Фигушки! — увернулась она от его руки, так и норовившей дёрнуть за косичку. — Сам иди.

— А я и иду. До встречи, племяшка. Вернусь, добычей поделюсь, — смеялся Андрей, уходя от дома.

— До встречи! — крикнула ему в спину Алиса, возвращаясь к игре.

И мысль о том, куда это так намылился Андрюха, что даже обедать не остался, тревожила её недолго.

Широко шагая, Андрей шёл прямо к вокзалу. Сейчас на поезд и до Ижорска. Маршрут он просчитал, срывов быть не должно. В Царьграде он будет завтра без десяти восемь вечера, а в Комитет приём до девяти. Он успеет. Как раз, в первую субботу месяца принимает председатель. Приём по личным вопросам. То, что и нужно, вопрос-то, ну, уж очень личный.

До отправления ещё пятнадцать минут, но поезд уже стоял у перрона, а народ плотно набивался в вагоны. Завтра суббота, базарный день, а выгоду грех упускать. Андрей забежал в кассу, ругая себя, что лопухнулся и не побеспокоился заранее, отстоял очередь и бегом обратно на перрон. Все ехали не в первый раз и знали, на какой станции какой вагон удобнее. Самым полупустым оказался предпоследний, где Андрей и приткнулся, закинув сумку на полку над окном. И только сел, как паровоз зафыркал, загудел и, раскачивая, задёргал вагоны. Продолжалось это несколько минут. Потом прозвучал второй гудок, и толчки стали сильнее. И наконец, свисток, слившийся с ударом станционного колокола, и перрон за окном медленно сдвинулся и поплыл назад.

— Ну, в добрый час, — перекрестилась сидевшая напротив Андрея женщина.

Андрей посмотрел на часы: семь минут «кукушка» примерялась. Если она так на каждой остановке будет телепаться, то точно опоздает. Хорошо, что запас есть: на Царьград, кроме основного, ещё транзит идёт без десяти полночь, так что хоть на час «кукушка» опоздай, он успевает.

В разрывы между облаками иногда проглядывало солнце, и деревья под его светом вспыхивали золотом осенней листвы. Убранные побуревшие поля, ярко-зелёная не по сезону трава на лугах, деревни, городка… Поезд идёт медленно, раскачиваясь, вздрагивая и словно вздыхая от усталости.

Нудьгу трёхчасового переезда Андрей помнил с весны и потому взял с собой книгу. Толстый и пухлый от затрёпанности роман про войну. И время занять, и мозги не перетрудятся, роман же, не монография и не учебник, и Ланька-битблиотекарша хвалила. Выпендрёжная, конечно, девчонка. Все Светланы — Светка, а она — Ланька. Хотя лань из неё… тёлка тёлкой. Ну, это ему по фигу. А в книгах Ланька разбирается, это есть, не самоучка, библиотечный техникум в Ижорске кончала. Читал Андрей, как и в окно смотрел, рассеянно, но время всё-таки пошло незаметно.

Проводив Андрея, Эркин довёл до конца процедуру готовки и вышел на лоджию позвать Алису. Чёрт, как оно всё сразу. И Жени нет, и Андрей уехал.

— Алиса, — позвал он, сразу углядев красный берет с белым помпоном. — Иди домой.

— Ага, ага! — откликнулась Алиса. — Всем до завтра, я домой.

Эркин посмотрел, как она бежит к подъезду, и вернулся на кухню.

Он успел поставить на стол тарелки, когда звякнул звонок, вышел в прихожую и впустил Алису.

— А мы обедать будем, — тараторила Алиса. — А я его три раза осалила… а меня ни разу!

— Так и ни разу? — засмеялся Эркин.

— Ну-у, почти ни разу, — вздохнула алиса. — Эрик, а мы обедать будем?

— Да, иди мой руки.

— А мама? Не будем ждать?

Теперь вздохнул Эркин.

— Она поздно придёт.

Алиса внимательно смотрела на него, и он повторил:

— Иди, вымой руки и будем обедать.

Пока Алиса копошилась в ванной, Эркин уже полностью накрыл на стол, нарезал огурец, уже солёный, свежие теперь только во «Флоре» и дорогие.

Алиса вошла в кухню и от порога продемонстрировала Эркину руки.

— Вот, я вымыла.

Эркин кивнул, снял и повесил на крючок фартук.

— Давай обедать.

За едой Алиса угомонилась. И потому, что устала, и потому, что Эрик баловства за едой не любит. Суп, котлеты — Женя сделала их заранее, и Эркин только разогревал — с картошкой и яблочный компот. Чинно выгребая ложечкой из чашки яблочную мякоть, Алиса поинтересовалась:

— Ты сейчас уроки делать будешь?

— Да, — улыбнулся Эркин.

— Я читать буду. У тебя. Можно?

— Хорошо, — согласился Эркин и встал собирая посуду.

Пока он мыл и расставлял посуду, протирал и накрывал скатертью стол, Алиса ему помогала и рассказывала о школьных и дворовых новостях.

Убрав в кухне, Эркин пошёл в м аленькую комнату и сел за стол. Разложил учебники, тетради. Завтра что? Химия, английский, обществоведение, биология и шауни. Допоздна работы. И писать, и читать, и по шауни узоры рисовать и надписывать.

Почти неслышно вошла Алиса и устроилась с книжкой на диване.

— Эрик, я тебе не мешаю?

— Нет, — ответил он, не оборачиваясь, и, помолчав, добавил: — Свет себе включи.

— Ага, — щёлкнула выключателем торшера Алиса.

Верхний свет Эркин не включил и штор не задёрнул, но уже темнеет. Ничего, допишет английский и задёрнет, а небо за окном ещё синее. Интересно, Женю когда отпустят? Сегодня она к его обеду пришла в столовую…

…Увидев Женю, он остановился и растерянно заморгал.

— Женя? У тебя тоже обед?

— Нет. Здравствуйте, — Женя улыбнулась проходившим мимо них Медведеву и остальным из бригады. — Нет, Эркин, у меня работа… срочная и, может, на ночь при1тся остаться. Вы без меня сегодня управляйтесь. Хорошо?

— Женя… — он попытался втиснуться в её скороговорку, но она продолжала:

— На обед я всё приготовила, как знала, ты только разогрей и компот свари, Алису из школы заберёшь, и пусть о обеда гуляет, и вымой её вечером, хорошо, Эркин, ладно?

Женя поправила ему воротник рубашки, быстро, словно украдкой, погладила по поечу и убежала…

…Эркин перечитал упражнение и отложил тетрадь. Теперь текст. Прочитать, ответить на вопросы в конце и подготовить устный перевод. Несложно, но много… странных, скажем так, слов. Джинни говорила, что это уже староанглийский поучается. Ну, ладно, раз надо — сделаем. Оливер Твист. Странное имя. Ну, так что там с ни м приключилось? Почитаем.

И Эркин стал вгрызаться в неподатливый текст.

Время шло незаметно. Только шелест страниц, иногда шум ветра, хихикает или вздыхает над книгой Алиса и Эркин, не оглядываясь и даже не отрываясь от своего, улыбается её вздохам.

Закончив с английским, взялся за химию, а дочитав параграф, поднял голову и увидел в окне отражение комнаты, лампы на столе и торшера, себя и даже Алису. Он встал, потянулся, расправляя плечи и спину, подошёл к окну задёрнуть торы.

— Я помогу, — вскочила Алиса. — Эрик, а ты уже всё?

— Нет, — вздохнул Эркин, расправляя штору. — Мне ещё… три предмета.

— Как у тебя уроков много, — посочувствовала Алиса.

— Устала? — улыбнулся Эркин.

— Ну-у… — замялась Алиса.

— Тогда иди поиграй.

— А ты? А ты? Эрик, ну, не хочешь играть, так давай… давай потянемся.

— Ладно, — согласился Эркин.

Он тоже устал от сидения.

Они перешли в большую комнату. Эркин сразу расправил шторы, а Алиса включила свет.

— Беги, переоденься.

— А чего, Эрик? Я здесь.

Она решительно расстегнула пуговки на груди и потянула через голову платье. Эркин вздохнул, но не стал спорить. Он уже носил дома свой домашний костюм и ограничился тем, что снял рубашку и разулся.

Тянулись немного и, разумеется, не полным комплексом. Разогнав наваливаюшееся оцепенение, Эркин натянул рубашку, нашарил ступнями шлёпанцы.

— Эрик, а теперь что?

— Я буду учить уроки.

— А я?

— Эркин посмотрел на часы.

— Поиграй до ужина.

— Ладно, — согласилась Алиса. — А к ужину мама придёт, да?

Эркин вздохнул.

— Не знаю. У неё большая работа сегодня.

Они вернулись в маленькую комнату. Эркин снова сел к столу, а Алиса забрала свою книжку и ушла.

Эркин очень надеялся, что женя придёт к ужину. После ужина предстоит мытьё Алисы. Сказать Жене: «Нет, не буду», — он не смог, оставить Алису в ванной без присмотра тоже нельзя. Значит… значит, несмотря ни на что он это сделает. Раз надо сделать.

К удивлению Андрея, «кукушка» почти не опоздала, ну, совсем на чуть-чуть, на полчаса с небольшим. Вывалившаяся из вагонов толпа неожиданно быстро рассосалась, видно, все знали, куда идти. Да и родственники или знакомцы у всех. Андрей поправил ремень сумки на плече и пошёл к кассе.

Зал ожидания был пуст, только в углу прямо на куче мешков и ящиков спали двое. Андрей склонился к окошку кассы.

— Не помешаю?

Кудрявая пухлая блондинка, такая яркая, что естественным цветом это быть никак не могло, оторвалась от журнала и нехотя улыбнулась.

— Чего тебе?

— Один до Царьграда.

Она отвернулась, и Андрей услышал щелчки, будто нажимали клавиши на пишущей машинке.

— На экспресс-транзит?

— Да.

— Есть только в мягком. Тридцать восемь рублей сорок копеек.

В её голосе прозвучало сомнение и, не дожидаясь его ответа, она продолжила:

— Или на прямом в понедельник, там плацкарта в общий, четырнадцать семьдесят.

— Нет уж, — комично вздохнул Андрей. — Давайте на транзит.

Теперь на него поглядели с гораздо большим интересом. Видно, такое слышали нечасто.

Ну вот, билет на руках — уже спокойнее. Теперь чем бы занять время до срока? Сейчас… Андрей сверил свои часы с вокзальными. Ну, можно считать, что уже девять, так что у него почти три часа. Можно со вкусом спокойно поесть и… и всё, больше никаких развлечений не предвидится. Слышал и не раз, что вокзальные рестораны как раз такое место, чтоб время до поезда скоротать. Вот и проверим.

Ресторанный зал был щедро украшен лепниной, позолотой, бархатными шторами и неожиданно полон. Похоже, многие здесь сидели, ожидая несуществующего поезда. У входа к Андрею подошёл пожилой мужчина в странном пиджаке с открытой грудью, вежливо склонил голову.

— Добрый вечер, — ответно улыбнулся Андрей.

— Поесть, погулять или поезда дождаться? — с необидной насмешкой уточнило мужчина.

— Поесть я всегда готов, — в тон ответил Андрей. — Поезда тоже дождаться надо, а погулять уж как получится. У меня два с лишним часа. Успею?

— Вполне. Сюда пожалуйста.

И ему указали на столик в левой половине зала. Андрей прошёл к маленькому столу на четырёх человек и сел так, чтобы видеть зал и маленькую эстраду с оркестром и пятачком для танцующих перед ней. На столе вазочка с хризантемами, массивная хрустальная пепельница и меню. Книжкой с глянцево блестящей обложкой. На обложке летящий по мосту над равниной поезд. Андрей ещё раз оглядел зал и открыл книжку. Та-ак… цены соответственно билету, но ничего. Шиковать не будем, а побаловать себя можно. Ассорти рыбное, ассорти мясное… возьмём рыбное… салат ижорский… тоже… жульен… фиг его знает, что за хрень, всю ночь животом маяться неохота…. Первое побоку, щи он сегодня уже ел…

— В затруднении, юноша?

Андрей вскинул глаза. Осанистый, даже вальяжный — сразу вдруг выскочило когда-то слышанное слово — немолодой мужчина в дорогом костюме стоял у его стола, положив руку на спинку стула напротив.

— Свободно?

— Да, пожалуйста, — Андрей достаточно приветливо улыбнулся. — Садитесь.

Мужчина сел и с небрежной уверенностью протянул руку к меню. Андрей, решив подождать и не лезть сразу в драку, отдал с улыбкой книжку.

— Пожалуйста.

— Благодарствуйте, юноша.

Неспешные, необидно свысока рассуждения вслух. Барин — вдруг понял Андрей, не лендлорд, а именно барин. В каждом слове, каждом жесте уверенность, что иначе и быть не может, снисходит, но не высокомерен, естественен, но не прост. Интересный тип. Такой ещё не встречался, хотя всяких повидал. Андрей решил — из чистого интереса — подыграть и посмотреть, что получится.

Очень естественно «барин» представился Степаном Медардовичем, с небрежной неопределённостью упомянув о каких-то своих делах в Ижорске. Андрей привычно назвался только именем. Степана Медардовича это устроило. И только они закончили обсуждение меню — обоим оказалось на один поезд — как подошёл официант. Но заказывал каждый отдельно. Они же не друзья и даже не приятели, угощать друг друга не собираются, а кто заказывает, тот и платит, сам за себя и сам по себе.

За ужином продолжался тот же приятно необременительный разговор. Собеседником Степан Медардович оказался интересным, знал и видел многое, говорил обо всём с той же необидно насмешливой снисходительностью и расспрашивал с живым, но неназойливым интересом. Услышав о репатриации Андрея, и удивился, и посочувствовал.

— Удивительно, как вам удалось так сохранить язык. Я уже сталкивался с репатриантами, большинство говорит с акцентом, даже смешивая языки.

Андрей улыбнулся.

— Старался держаться своих. Ну, и следил за собой, конечно.

— Да, вы правы, Андрей, держаться своих — только в этом спасение.

Андрей с улыбкой кивнул: приятно, когда с тобой соглашаются.

Еда вкусная, выпивка — Андрей заказал сто граммов водки, чтобы не выделяться, а то все столы уставлены бутылками и графинчиками — в меру, оркестр играет громко, но не шумно, и певица даже симпатичная. Словом, жизнь прекрасна. О себе Андрей честно сказал, что репатриант — а то бы возник вопрос, почему в армии не был, на малолетку-то он уже никак не смотрится — и живёт в Загорье, рабочий, не уточняя где именно, а едет в Царьград.

— Столицу посмотреть, ну, и себя показать, — улыбался Андрей.

— Конечно, — кивнул с улыбкой Степан Медардович. — В Царьграде есть на что посмотреть.

Андрей понял непрозвучавшее: «А есть что показать?» — и невольно рассмеялся. Что ж, всё правильно, а на правду только дурак обижается. Кто он для столицы, для… ладно, не будем об этом. Пока не будем.

За ужином и разговором время пролетело незаметно. Они расплатились и вышли из зала. Андрей надел куртку и повесил на плечо сумку, Степану Медардовичу швейцар подал шляпу и элегантное пальто, а появившийся как из-под земли носильщик подхватил тёмно-коричневый кожаный чемодан.

На перроне по-ночному пусто и тихо. Большой — Андрей такого ещё не видел — поезд плавно втягивался под крышу перронного навеса. Гнусавя и подсвистывая, заговорил вокзальный репродуктор. Не слушая его, Андрей быстро пошёл вдоль поезда, отыскивая свой вагон. Ага, номер пять, вот он. К его удивлению, не спешивший Степан Медардович тоже уже подходил к этому вагону, и проводник, стоя в дверях, приветливо улыбался ему.

— Доброго здоровья вам, позвольте помочь.

— И тебе здравствовать, Арсений, спасибо.

Степан Медардович вошёл в вагон, проводник принял у носильщика его чемодан и удивлённо посмотрел на Андрея.

— А тебе чего?

Андрей молча, сдерживая себя, показал билет. Проводник медлил, и андрей очень спокойно, угрожая этим спокойствием спросил:

— И в чём проблема?

— Проходи-те, — наконец выдохнул проводник, отступая вглубь тамбура.

Андрей вошёл в вагон, и сразу же поезд дрогнул и двинулся, набирая ход.

На полу ковёр, на окнах белоснежные, топорщащиеся от крахмала занавески, все двери закрыты. Ну да, время позднее, все спят, здесь не какая-нибудь шушера-мушера, а господа, вроде Степана Медардовича, их беспокоить ни-ни. Вот и четвёртое купе, места семь и восемь. У него — Андрей посмотрел зажатый в пальцах билет — восьмое, и он спокойно взялся за дверь. Она не открывалась, а откатывалась вбок, и он не сразу с ней справился.

Двухместное купе было пустым. Два пухлых дивана, застеленных белым, как и занавески, бельём, а одеяло даже в пододеяльнике, на маленьком, но со скатертью столике вазочка с цветами, пачка дорогого печенья, пакетики с сахаром… всё для чаепития. Ну, ладно. Андрей огляделся ещё раз, опустил сумку на пол и снял куртку. Ух ты, не только крючки, но и плечики к ним предусмотрены, для верхнего, для пиджака и брюк отдельно. Андрей невольно нахмурился. Этого он не предусмотрел и во что переодеться не взял, потому и поехал в джинсовом, чтоб не бояться помять во сне. Ну… ладно, пока он один, то и это без проблем.

В купе заглянул проводник.

— Билет, пожалуйста.

Андрей протянул ему билет, чтобы тот убрал его в свою сумку-планшет.

— Чаю принести?

— Андрей улыбнулся. Ни тебе пожалуйста, ни извольте, но ссора с проводником никак не входила в его планы, и потому ответил он нейтрально-дружелюбно.

— Спасибо, хорошо.

— Сейчас будет.

Проводник ушёл, и Андрей стал устраиваться. Выложил из сумки свёрток с бритвенным прибором, вот чёрт, сменку-то он взял, всё-таки на три дня поехал, а вот чтоб переодеться-переобуться не захватил. Но под диваном, куда он заглянул в поисках ящика для багажа, обнаружились тонкие, похоже, что разовые шлёпанцы с фирменным знаком. — похожим на рельсы с крыльями, ну, ты смотри, как здоровско. Андрей быстро расшнуровал ботинки и сбросил их. Шлёпанцы казались безукоризненно чистыми, и он снял и носки, засунул их в ботинки, а те поставил на место шлёпанцев. Нашлось и место для сумки. Проводник принёс ему стакан тёмно-янтарного дымящегося чая в серебряно-блестящем подстаканнике с такой же эмблемой.

— На здоровье вам, — уже уверенно пожелал проводник.

— Спасибо, — Андрей кивком показал на второй диван. — А сюда когда подсядут?

— Не могу знать. Но до Демировска можете спать спокойно. Если понадобится что, вот, вызовите меня.

Андрей выслушал объяснения, какая кнопка для чего предназначена, и, поблагодарив за пожелание спокойной ночи, наконец остался один. Дверной замок не показался ему особо надёжным, хоть он и нашёл блокировку, но вряд ли поездные воры так уж внаглую будут шуровать.

Закончив обследование двери, Андрей сел к столу и распечатал пачку печенья. Есть особо не хотелось, но раз положено и за всё заплачено…

Время неумолимо двигалось к ночи. Эркин сделал уроки, они с Алисой поужинали, а Жени всё не было, и Эркин понял, что судьбы не избежать.

— Всё, Алиса, пора.

Алиса, заворожено следившая, как он моет и расставляет посуду, послушно вылезла из-за стола.

— Иди, переодевайся и в ванную.

— Ага, — согласилась Алиса.

Эркин расправил полотенце на сушке и пошёл в ванную. И почти сразу прибежала Алиса уже в трусиках и маечке.

— Вот, Эрик, я готова.

— Ну, давай, — вздохнул Эркин, — раздевайся.

Он открыл краны и сделал, на его взгляд, подходящую воду, заткнул пробкой сток. Чтобы не забрызгать костюм, снял и отложил рубашку, оставшись в штанах.

— Какая пена: Уточка или ёлочка?

— Уточка-уточка, — суетилась голая Алиса. — Две головки влей, хорошо? Чтоб пены побольше.

На флаконе написано: «Для волос и тела», — так что подойдёт.

— Готово.

Пены, в самом деле, получилось много, как бы Алиса не захлебнулась в ней, и, когда Алиса попросила его помочь ей забраться, Эркин не стал спорить, а взял её за подмышки, поднял и поставил в ванну. Алиса счастливо взвизгнула и замотала головой, рассыпая по плечам белые тонкие волосы.

Как мыла Алису Женя, Эркин ни разу не видел и поэтому, ещё1 раз вздохнув, взялся за дело по своему разумению.

Как мылись в питомнике до первой сортировки, он помнил плохо, а потом… обычно мелюзгу мыли старшие. Намыливали, растирали по телу мочалками и окатывали водой или загоняли под душ. Мыли его, потом и сам мыл. Так что… надо просто не обращать внимания, что Алиса белокожая, и мыть не как в работе, а как свою.

Алиса стояла в ванне, и пена доходила ей почти до груди. Эркин кувшином зачерпнул из-под пены воды.

— Глаза закрой.

И облил её сверху, затем набрал пены ей на голову, растеребил, втёр пену в волосы и снова окатил. Алиса восторженно визжала и прыгала на месте, расплёскивая воду и пену.

— Эрик, глаза можно открыть?

Он посмотрел на её лицо и засмеялся: на лбу Алисы торчали, как рожки, клочья пены.

— Сейчас.

Мокрой ладонью он протёр ей лицо.

— Теперь открывай.

Алиса заморгала слипшимися от воды ресницами, отвела с лица мокрые волосы.

— Ой, как здоровско!

— Ага, — согласился Эркин и показал ей губку в форме рыбы. — Твоя?

— Ага!

Эркин уже спокойно набрал на губку пены и стал мыть Алису. Она послушно поворачивалась к нему то одним, то другим боком, поднимала и опускала руки. Наконец Эркин ещё раз окатил её из кувшина.

— Всё, вылезай.

— Эрик, ну, я ещё поплескаюсь, ну, столько пены, — попросила Алиса и, видя, что он колеблется, выпалила главный довод: — Мама мне всегда позволяет.

Эркин вздохнул.

— Ну, ладно. Только давай, я тебе волосы закручу.

Он не раз видел, как это делала себе Женя, но тонкие волосы Алисы никак не закручивались, рассыпаясь и выскальзывая из узла.

— Ладно, — сдался Эркин. — Я тебе потом опять промою.

— Ага, — не стала спорить Алиса. — Эрик ты теперь вон ту утку дай, а?

Памятная ещё по Джексонвиллю помятая и облезлая целлулоидная утка, с которой Алиса всегда купалась, хранилась в шкафчике. Эркин достал её и дал Алисе. И присел на бортик ванны, глядя на неё. Алиса сидела почти по горло в воде, по которой плавали куски пены, и упоённо гоняла между ними утку, приговаривая о льдинах и островах.

— А плавучие острова разве бывают? — спросил Эркин.

— Да ну, Эрик, когда для игры надо, то всё бывает, — сразу ответила Алиса и вдруг ахнула: — Эрик, а ты тоже залезай, будем вместе играть. Вот здоровско!

Эркин, улыбаясь, покачал головой.

— Эрик, ну, почему?! Она ж большая, ты влезешь. И ты всё равно уже мокрый.

Эркин посмотрел на себя, рассмеялся и встал.

— Нет, Алиса, — попробовал воду рукой. — Давай вылезай. Я тебя вытру.

— Ну-у, — затянула Алиса. — Ну, Эрик, ну, ещё немножечко.

И под это нытьё она встал. Эркин сделал слабый тёплый душ и обмыл её от остатков пены, взял за подмышки и вынул из ванны. Закутать Алису в махровую простыню, вытереть, протереть ей ещё раз голову — всё это было уже совсем просто и нетрудно.

— Одевайся, — протянул он ей её махровый халат. — А я здесь уберу.

Алиса, сопя, затянула пояс и накинула на голову капюшон.

— Эрик, — позвала она.

— Ну? — Эркин уже выдернул пробку и смывал из душа со стенок ванны клочья пены.

— Наклонись ко мне, — попросила Алиса.

— Эркин, не выключая, положил душ на дно ванны и наклонился над ней.

— Ну?

Алиса вдруг обхватила его за шею.

— Отнеси меня, ну, пожалуйста.

— Ты что? — удивился Эркин. — Сама не дойдёшь?

— Ну, Эрик, ну… — Алиса хлюпнула носом.

— Нет, — выпрямился Эркин, разрывая кольцо её рук. — Иди, переодевайся и ложись.

— Эрик, а мама меня расчёсывает.

— Я приду, — пообещал Эркин.

Алиса вздохнула, переступила с коврика в свои шлёпанцы и ушла, а Эркин стал наводить порядок в ванной. Из опасения, что Алиса передумает и вернётся, он не стал раздеваться, и намокшие штаны липли к животу и ногам.

Убрав ванную, он поглядел на себя в зеркало. Да, пожалуй, стоит переодеться. Где его совсем старые джинсы? Кажется, в кладовке.

Как только он вышел из ванной, его окликнула Алиса.

— Эрик, ты где?

— Я сейчас.

В кладовке он переоделся и вернулся в ванную. Повесил сушиться штаны и натянул рубашку. Так, ещё полотенце взять, а то наверняка голову Алисе придётся вытирать, и её расчёску, ага, вот эта, с птичками.

Алиса в пижамке сидела в кровати со Спотти и книжкой, показывая тому картинки.

— Эрик, а я Спотти читать учу.

Что ответить на подобное, Эркин не знал и потому спросил о более важном.

— Волосы высохли?

— Ну-у… — протянула Алиса.

Эркин подобрал с пола её халат и положил на стул.

— Эрик, он сам упал, — заторопилась Алиса. — Я его повесила, а он раз — и свалился, а я уже вставать не стала.

Эркин пощупал её волосы и стал вытирать ей голову. Как это делает Женя, он пару раз уже видел и потому действовал вполне уверенно. Вытер Алисе голову, положил полотенце на халат, переставил второй стул к кровати и сел.

— Давай, Алиса.

Алиса села на кровати спиной к нему, и Эркин аккуратно разобрал и расчесал её ещё чуть сырые волосы. Но это уже не страшно.

— Эрик, и косичку заплети, ладно?

— Нет, в коме они не высохнут. Всё, Алиса, — он ещё раз огладил ей волосы расчёской и встал. — Ложись и спи.

Алиса вздохнула и протянула ему Спотти и книжку.

— Ладно, Эрик, возьми, я спать буду, ты его тоже спать положи, а книжку в шкаф, ладно, а то мне вставать нельзя.

Эркин положил Спотти на «игровой» стол рядом с кроватками, в которых спали Линда и Мисс Рози — Андрей сделал, как и остальную кукольную мебель — а книгу поставил в шкаф, оглянулся. Алиса уже лежала под одеялом, зажмурившись и явно засыпая. Он подошёл и коснулся губами её щёчки, поправил ей одеяло.

— Спи, маленькая. Спокойной ночи.

— Ага-а, — выдохнула Алиса. — Спокойной ночи, Эрик.

Эркин забрал её халат и полотенце и, выходя, выключил свет.

Ну вот, он смог, справился. Теперь самому вымыться и… Жени всё ещё нет. Неужели до утра работать заставят? Женя сказала, чтоб он не ходил её встречать, ведь неизвестно, когда отпустят. Ладно. Эркин разделся, встал в душ и залёрнул за собой занавеси. Но мылся быстро и без смакования. То ли устал, то ли… хотя от чего ему уставать? Не контейнеры ворочал.

Ещё раз осмотрев ванную и кухню, Эркин погасил всюду свет и пошёл в спальню. В темноте, не включая ни люстру, ни ночника, разделся, убрал ковёр и лёг. Спальню он запирать не стал: Женя может прийти в любую минуту. И тогда… мысли путались, и неумолимо наплывало, накатывало на него прошлое…

…Надзиратели в душевую не заходят. Это они, мальцы и малявки, только-только отобранные в спальники, узнали и запомнили сразу. Почему — непонятно, но раз так, значит, так. Он берёт из одной корзины мочалку, из другой кусок коричневого мыла и встаёт перед дверью.

— Два… четыре… шесть… — отсчитывает, отвешивая подзатыльники, надзиратель. — …десять, — и открывает дверь. — Живей, поганцы.

В просторной душевой шум воды и голосов. Из всех рожков бьют тугие, обжигающие кожу струи, даже не поймёшь: горячие или холодные.

— Эй, краснорожий, — чья-то рука ловко хватает его за волосы на макушке. — Иди сюда.

Мулат гораздо выше и старше, сопротивляться глупо — побьёт, а на скользком от мыльной пены полу драться очень тяжело.

— Давай, намыливайся.

Трёт его мулат сильно, но не щиплет и не царапает, и он выдыхает:

— Спасибо.

И тут же получает затрещину.

— Заткнись.

Его вталкивают под струю и рывком за волосы запрокидывают ему голову, так что он захлёбывается под льющейся на лицо водой.

— Помогать запрещено, понял, малец, я из-за тебя под ток не лягу.

Он начинает отбиваться, молча, сжав губы, чтобы не захлебнуться, и его отпускают со словами:

— Краснорожий, а понятливый. Вали, малец.

Он перебегает под соседний пустой рожок, отфыркивается и отплёвывается от воды, мочалку он отобрал, а мыло? Вон на полу чей-то обмылок, и нырком, между ног старших, уворачиваясь от пинков, он хватает его и бежит к выходу. За дверью его осматривает надзиратель. Если заметит где пену или непромытые волосы, то вобьёт обратно, или если мочалки или мыла нет, тоже погонит за ними в душевую. Но у него всё благополучно, и его подзатыльником отправляют на сушку…

…Эркин со вздохом перекатывает по подушке голову. Всё это было, было давно, очень давно. А он помнит…

…Розовое тело в чуть зеленоватой воде. Беляшка немолода, это жена надзирателя, и он должен её вымыть. Вообще-то он уже знает, как надо это делать, но вот никогда не знаешь, что беляшке в голову взбредёт, так что работаем осторожно. Пока она, вроде, довольна. Он наливает немного душистого мыла на губку, мнёт её в руках, чтобы вспухла пена, и осторожно водит губкой по телу женщины, лаская не руками, а губкой.

— Жалко, если тебя сделают джи, — смеётся беляшка. — У тебя хорошие руки, краснорожий.

— Спасибо, миледи.

Она насмешливо смотрит на него.

— А почему ты не улыбаешься?

Он испуганно растягивает губы в улыбке, и она звучно щёлкает его по лбу.

— То-то! Это нельзя делать серьёзно. Понял, краснорожий?

— Да, миледи, — весело отвечает он.

— Тогда благодари.

Она поднимает к его лицу руку, и он целует её, ощущая горький вкус мыла. Странно, пахнет хорошо, а на вкус — гадость…

…Эркин, не открывая глаз, облизал губы. Было и это. Ему было всё равно, кем его сделают, элом или джи. Он ничего не мог изменить в решениях беляков, не пытался угадать и потому не подлаживался. Не нарывался, конечно, он не дурак и не хотел умереть, но… нет, нафиг, нет. Он рывком сел и потряс головой. Чёрт, вот лезет эта пакость в голову и всё и тут. Жени ещё нет, а время уже за полночь перевалило. Проверяя себя, Эркин взял с тумбочки часы и посмотрел на светящиеся стрелки. Да, полвторого. Надо спать, а то будет на уроках носом клевать всем на потеху, а ему и за себя, и за Андрея слушать.

Эркин лёг уже набок, подсунул угол одеяла под щёку, как это делают Женя и Алиса. Когда вот так, то уже никакая гадость снится не будет. Надо спать. Всё в порядке, прошлого нет, он в безопасности…

…Выпив чаю, Андрей решил укладываться спать. Уже догадываясь, что убирать посуду — дело проводника, а не его, Андрей взял полотенце и пошёл в уборную.

Туалет в мягком вагоне оказался таким же, как и в плацкартном, разве только мыло лежит хорошее, туалетная бумага получше и бумажные полотенца есть тоже в рулоне.

Умывшись, Андрей посмотрел на себя в зеркало и провёл ладлнью по щеке. Щетина ощутима, но не видна, и бритьё можноотложить до утра.

Как он и предполагал, стакан из-под чая уже убрали. Всё, закрыть дверь и завалиться. До семи — проверяя себя он посмотрел на лежащий на столе листок расписания — правильно, Демировск в семь ноль три, стоянка три минуты, можно спать спокойно. Андрей достал и сунул — на всякий случай — под подушку кошелёк, снял и повеси рубашку и джинсы, оставшись в трусах и майке, откинул одеяло и лёг. А, чёрт, свет забыл! Щёлкнул выключателем и прислушался.

Перестук колёс под полом, неясный шум за окном. Диван мягко пружинит, приятно покачивая, а не тряся. Ну что, Колобок, не лежится тебе на подоконнике? А не к лисе ли на нос ты катишься? Да нет, к лису, матёрому да хитрому, что не таких ты на один зуб брал. Без десяти восемь вечера приедем, приём до девяти, адрес известен, взять такси, чтобы не плутать лишнего? Посмотрим по обстоятельствам. Доберёшься, войдёшь в кабинет и… я от лагеря ушёл, я от Найфа ушёл, я от Империи ушёл, а от тебя… да нет, сам к тебе качусь, вот тут Колобка ам — и съели. Эх, Колобок, румяный бок, выжить ты выжил, а ума не нажил. Ладно, дело сделано, раз шагнул — так и иди, боишься — не делай, делаешь — не бойся, не делаешь — сам в гроб ложись и крышкой прикройся. Спи, Андрей фёдорович, больше тебе пока делать нечего.

Он лежал, улыбаясь, но улыбка была злой и напряжённой.

Поезд шёл ровно, без остановок, и редкие гудки не будили пассажиров мягкого вагона. Постепенно расслабился и Андрей, лицо его стало мягким и по-детски безмятежным.

И так он разоспался, что проснулся только когда из-за двери донеслось звонкое:

— Бутерброды, молоко, кефир, яички варёные…

Андрей зевнул, потянулся и замер, не услышав, а ощутив рядом чьё-то дыхание. И уже осторожно открыл глаза и повернулся набок. На соседнем диване сладко спали, повернувшись лицом к стене. Из-под одеяла виднелись тёмные с сильной проседью коротко стриженые волосы. Значит, в Демировске подсели, а он и не чухнулся. Хреново. Но поправимо. Андрей под одеялом Бесшумно перебрался в конец дивана и сдёрнул с вешалки свою рубашку. Ноги у него меньше пострадали. Надев рубашку, он уже спокойно откинул одеяло и натянул джинсы, нашарил ступнями шлёпанцы и встал. Достал из-под подушки и сунул в карман джинсов кошелёк. Всё, кажется, не разбудил.

Андрей неслышно откатил дверь и выглянул в коридор. Полная женщина в белых халате и шапочке катила перед собой двухъярусный столик на колёсиках, певуче приговаривая:

— А вот булочки, бутерброды, молоко, кефирчик кому.

Увидев Андрея, она улыбнулась:

— С добрым утром, чего на завтрак желаете? А то и заказать можно.

Андрей взял молока, бутерброд с колбасой и булочку с изюмом. Всё ж таки деньгами особо сорить не стоит, кто знает, что и как там в Царьграде будет. Молоко было в высоком картонном стакане, запечатанном бумажной крышкой, а булочка и бутерброд на тоже картонных тарелочках с гофрированными краями. И за всё полтинник. Терпимо. Андрей поставил покупки на столик со своей стороны, расправил аккуратно одеяло и, захватив полотенце и бритвенный набор, вышел из купе.

По дороге в туалет разминулся с проводником.

— Доброе утро.

— Доброе утро, — ответно улыбнулся Андрей.

— Спать больше не будете? Постель можно убрать?

— Пожалуйста, — согласился Андрей.

И когда он, уже умытый, выбритый, в заправленной в джинсы рубашке, вернулся в купе, его диван был уже убран, а постель… куда-то же её спрятали ил и проводник к себе унёс? Но… ладно. Андрей повесил полотенце и положил бритвенный прибор в закрытый шкафчик — вчера проводник показал — и сел к столу. Отодвинул со своей стороны шторку. За окном стремительно летел назад золотой белоствольный лес. Солнца нет, но светло. Андрей посмотрел на часы. Почти восемь. Что ж, неплохого храпака даванул. Он сорвал со стакана бумажную крышечку, отпил. Молоко в меру холодное, сладковатое. Вот и отлично.

Из-за двери донеслось:

— Газеты, журналы…

Андрей встал и выглянул в коридор.

— Газетку не желаете? — весело обратился к нему молодой, едва ли старше него, вихрастый парень в форменной куртке.

— А свежие?

— Только со станка, горяченькие ещё.

Андрей охотно рассмеялся и купил «Столичный досуг». Теперь он завтракал со всеми удобствами.

Завозился, вздыхая и ворочаясь, сосед. Андрей вежливо продолжал читать газету и опустил её, только услышав:

— Ну, доброго утра всем.

— И вам доброго утра, — улыбнулся Андрей и снова укрылся за газетой, давая попутчику возможность спокойно одеться и привести себя в порядок.

Но попутчик ещё покряхтел и, заявив, что утро доброе, но раннее, снова заснул.

Андрей, не спеша, со вкусом позавтракал, сбросил стаканчик и тарелки в ящик под столиком и спокойно дочитал газету.

В отличие от плацкартного вагона мягкий вставать не спешил. Андрей снова взял расписание. Следующая остановка — Лугино, в двенадцать тринадцать и двадцать минут стоим, как раз выйти ноги размять, а пока… смотри в окно, любуйся на Россию. Книга в сумке, да неохота за ней лезть, к тому же… не стоит при чужом человеке, как бы тот крепко ни спал, вещи ворошить и показывать где у тебя что лежит. Сам себя береги — не забывай, ты смотри себе в окно, смотри. Тогда он ехал весной, а сейчас осень. У них, в Загорье, уже листопад вовсю, а здесь смотри-ка — листва жёлтая, а держится. Золотая осень? Похоже, она самая.

Иногда лес расступался, открывая равнину, усеянную маленькими городками, пологими холмами, с извивами рек и дорог. И лес уже похоже не сплошняком, а полосой вдоль дороги, ну да, Ижорье они уже давно покинули, пошла центральная, срединная Россия, Исконная Русь. Со свистом пролетел мимо какой-то городок, может, и побольше Загорья, а они сквозь него… здоровско всё-таки вот так сидеть и смотреть, мимо глаз пропускать.

Снова закряхтел сосед. Андрей посмотрел на висящую на плечиках тёмно-синюю, похоже, морскую форму и подумал, что не стоит сидеть вот так. Мало ли чего человек смущается. Может — он мысленно усмехнулся — ему протез пристегнуть надо. Ну, решил — делай. Он взял сигареты и вышел в коридор, хотя на столе была пепельница. Другого-то предлога у него нет.

В коридоре он с трудом разминулся с весьма осанистой дамой в фиолетовом халате с жёлтыми драконами и пунцовыми цветами. Дама окатила его испытывающе заинтересованным взглядом. Андрей вежливо улыбнулся ей, про себя охарактеризовав слышанным от Эркина. Было у них как-то на перегоне… У костров шныряли девки-дешёвки, цветных они игнорировали, да и те от них предусмотрительно шарахались. А к их костру одна подкатилась, Эркин как раз у стада был. Фредди шлюху шуганул, а тут и Эркин подошёл, и та сразу умоталась. А у них зашёл разговор о шлюхах, стервах и дурах. Это по Фредди. У Эркина классификация оказалась куда побогаче и поинтереснее. Они животики надорвали, Фредди чуть шляпу в костёр не уронил.

В тамбуре ощутимо тянуло холодом по ногам, будто он опять… босиком на снегу. Андрей быстро выкурил сигарету, выкинул окурок в щель под колёса и вернулся в вагон. Да, похоже, все проснулись. Дамы в халатах, мужчины в… да, правильно, пижамах, и все такие сытые да холёные, точно говорят, что кому война — это тётка зла, а таким война — так и мать родна. Бегал проводник, разнося чай и убирая постели. Андрей прошёл к своему купе, на секунду запнулся: стучать или нет, и вошёл, не постучав.

Сосед, в синем мундире без погон и с орденскими колодками на полгруди, сидел за столом, аппетитно прихлёбывая чай и читая газету. Увидев входящего Андрея, поинтересовался:

— Не возражаешь?

— Пожалуйста, — пожал плечами Андрей, проходя и садясь на своё место.

За окном всё та же равнина, каждое мгновение другая, но неизменная.

— И далеко едешь?

Андрей вздрогнул и оторвался от окна.

— До Царьграда.

Сосед удовлетворённо кивнул.

— По делу или так, прошвырнуться?

Уверенность, с которой его расспрашивали, не понравилась Андрею, но он позволил себе только чуть прищуриться и отвечал спокойно и простодушно.

— Столицу посмотреть охота.

— Ну, и погулять заодно? — сосед подмигнул ему, по-свойски щёлкнув себя по кадыку.

— А где и гульнуть, как не в столице, — подыграл Андрей.

Сосед — Андрей про себя назвал его Моряком — не представился, и Андрей предпочёл остаться безымянным. Моряк пустился в рассказы о чудесах и развесёлых местах Царьграда. Андрей охотно ахал, восторгался и расспрашивал. Он чувствовал, что трёп не простой, а его ведут. Интересно, куда, а главное — зачем. Ну, когда дойдём до конца, будем знать больше, чем в начале. На правой руке Моряка между большим и указательным пальцами татуировка — якорь. Как у Кольки… нет, другой якорь. И что-то когда-то он этих якорях слышал. Становится совсем интересно.

Дверь Андрей, когда входил, не задвинул до конца, и были видны проходившие по коридору люди. Замелькали костюмы и платья. Значит, утро закончилось — сообразил Андрей. Ну-ну, так что дальше? А разговор уже добрался до казино и игорных домов.

— Бывал когда-нибудь?

— Откуда? — хмыкнул Андрей.

Весёлая злость, желание разыграть этого каталу, что посчитал его за лоха-малолетку, студента-желторотика, подталкивала, и он в открытую полез в западню.

— Играть-то играл, конечно. А вот так, в казино, ни разу.

Он ждал предложения сыграть, но, видимо, его сочли ещё недостаточно разогретым, и Моряк стал рассказывать о казино и его порядках.

Мимо купе прошёл вертлявый худой парень в кожаной куртке, шаря по сторонам ищущим взглядом. Андрей заметил, что Моряк и Вертлявый перемигнулись, и понял: значит, не один, бригада. Поездные каталы, ему ещё в спецприёмнике об этом рассказывали, втроём работают, да, значит, здесь бригада и будут полную игру собирать, три на три, чтобы не так заметно, и чтоб времени до Царьграда хватило. Ну, ладно, у него школа покруче, а играть — только в «очко». «Двадцать одно» им по вкусу будет: и азартно, и передёрнуть не проблема, а со своей колодой и вовсе no problem, ухватятся. Так, расклады… Моряк его держит, пока вся кодла не соберётся. В себе и своём мастерстве Андрей был уверен. Пока что это только забавляло его. Игралось в охотку, легко. И чем в окно пялиться, да перебирать варианты будущего разговора с профессором, лучше уж так… позабавимся, повеселимся, ох, и обломаю я вас, мне — на веселье, вам — на память.

Женя пришла утром, когда Эркин и Алиса уже встали, привели себя и комнаты в порядок, позавтракали и собирались на занятия. Услышав, как поворачивается ключ в замке, Алиса пулей вылетела в прихожую.

— Мама! Эрик, мама пришла!

Пытаясь помочь открыть дверь, она едва не спустила «собачку», хорошо Эркин вовремя подошёл, и Женя, войдя в квартиру, сразу попала в их объятия.

— Ну, как вы тут без меня? — целовала их Женя.

— Хорошо! — выпалила Алиса и тут же добавила: — А с тобой лучше!

— Женя, ты как:

— Всё хорошо, Эркин. Вы поели?

— Да, Женя…

Но Женя уже захлопотала, раздеваясь, проверяя, как они собрались, всё ли взяли, переплетая Алисе косичку, поправляя Эркину воротник рубашки, и среди этого…

— А Андрей? Уже ушёл? Или у себя?

Эркин сглотнул вдруг вставший поперёк горла комок.

— Он… он уехал. Погулять, — и заторопился, поясняя: — Он сказал, что вернётся, Женя, в понедельник, ты не беспокойся.

Женя остановилась, положив руки на его плечи и внимательно глядя ему в глаза. И уже не он, а она успокаивала.

— Конечно, он вернётся. Он… куда он поехал, Эркин?

Эркин виновато отвёл глаза. Но Женя догадалась.

— В Царьград, да? — и поцеловала Эркина в щёку. — Но ведь это хорошо, Эркин. И конечно же, он вернётся.

Она ещё раз поцеловала его.

— Ну же, Эркин, улыбнись. Всё будет хорошо.

— Сопротивляться Жене Эркин не мог. Он улыбнулся, взял свой портфель и сумку Алисы с вещами Алисы.

— Да, Женя. Нам пора идти. Алиса, идём.

— Ага-ага, — уцепилась за его другую руку Алиса. — Мама, мы пошли. Ты без нас не скучай.

— Не буду, — рассмеялась Женя. — Идите, идите.

— Женя, ты ляг, отдохни.

— Спасибо, милый. Идите, а то опоздаете.

И когда за ними захлопнулась дверь, перевела дыхание. Значит, Андрей всё-таки поехал. Помирится с отцом и… и вернётся. Конечно, Андрей вернётся, Эркин зря беспокоится.

И решив так, уже больше не думала об этом. Эркин оставил в спальне кровать застеленной, но без покрывала и угол одеяла с её стороны откинут, а шторы на окне задёрнуты. Так что, часок она отдохнёт, а потом займётся обедом.

И, вытягиваясь под приятно прохладным пухлым одеялом, Женя ещё раз сказала самой себе: «Всё будет хорошо. Просто иначе быть не может», — и успокоенно заснула.

В конце концов всё утряслось, но несколько неожиданным для Андрея образом. «Катал» было, как он и высчитал, трое. Моряк, Вертлявый и Очкарик, благообразный, в костюме-тройке при галстуке, этакая крыска канцелярская, а лохами — он сам, бородатый купец из какой-то глухомани, сам сказал: «наше дело торговое», ну, как из учебника по истории выскочил, и… Степан Медардович — Барин. И расположились всей компанией в купе-люкс у него. Купе одноместное, но просторное, места всем хватило.

Андрей озирался с таким непосредственным интересом, что вызвал у Степана Медардовича даже не снисходительную, а покровительственную улыбку, а «катал» откровенно насмешил. И его смущённое:

— Я только в «двадцать одно» умею, — не оттолкнуло партнёров.

Степан Медардович вызвал проводника и попросил принести карты.

— И всё остальное там, Арсений, что нужно.

— Сделаем, Степан Медардович, не извольте беспокоиться.

Ну, колоду, понятно, чтобы всё по-честному, а остальное? Что это? И как это «каталы» на чужую колоду согласны?

Но всё быстро разъяснилось. Остальным оказался сервировочный столик с выпивкой и закуской, а колода… краплёной. И «каталы» проводника знают. И крап на колоде — тоже. Ну, рвань, портяночники, с крапом работают, да таких в лагере бы, да что там, уже в спецприюте бы сделала в момент. И это пренебрежение, наглая уверенность в своём превосходстве разозлили его уже всерьёз. Он этих гадов сделает, провезёт фейсом по тейблу, нет, по шиту их, мордами навтыкает, ну… и сам себя остановил: не спеши. До Царьграда времени навалом. Да и Купца с Барином посмотреть надо. Человек себя в игре до донышка раскрывает. И ты не забудь, что без стрёмника, с голой спиной сидишь. А вот выпить и закусить можно.

Начал игру Моряк. Стасовал, дал Вертлявому срезать. Всё, как положено. Андрей выложил десятку, как и остальные, но Купец шлёпнул полусотенную. Круто берёт. Ну, посмотрим, на сколько его хватит.

Степан Медардович играть любил. Знал себя, что в азарте теряет контроль, и ничего не мог с собой поделать. Игра в их роду наследственная страсть, а спорить с врождённым — глупо, и единственное, что он себе позволяет, так это небольшие меры предосторожности. Например, получив гонорар за публикацию, консультацию или экспертизу, половину сразу отправить переводом Лизаньке. А сколько он привезёт домой из своей половины, ну, так на то воля божья. Компания, как обычно в поезде, подобралась разношёрстная, но интересная. И игра под стать. «Двадцать одно» — игра, можно сказать, простонародная, но достаточно азартная, чтобы приятно отдохнуть. Выигрыш, проигрыш — это всё пустяки, главное — сама игра, дрожь не в руках, а в сердце, когда берёшь карты и медлишь сдвинуть, посмотреть, что легло. Метать жребий, испытывать судьбу — Бога гневить. Так что это не игра, а поединок, его поединок с Богом. Вот его противник, а люди, сидящие рядом и напротив, только люди. Смешной мальчик из небогатой приличной семьи, трогательный своей провинциальной наивностью. Основательный, тяжеловесный тугодум, воистину бессмертна кондовая Русь, неистребим русский купчина, безудержный и в скупости, и в разгуле. Морской офицер, фронтовик, груб, никакого лоска, забубённая голова, играет, как под обстрелом на палубе стоит, офицер пулям не кланяется, и ставку повышает, не поглядев в карты, а в этом самый смак, самая сладость игры. Молодец! И удача наградой за молодечество. Бледный невзрачный чиновник, нервничает, поправляет очки, каждую купюру тщательно расправляет и медленно нерешительно кладёт на стол. Видно, что хочет остановиться и не может. Ну, пусть и ему — коллеге по азарту — повезёт…

Что от Купца толку не будет, Андрей понял быстро. Ни хрена, кроме жадности и азарта, нет. Поманили его грошовым выигрышем, и всё, наобум пошёл. Какая там стратегия, тактика рядом не пробегала. Думать то ли не умеет, то ли ленится, ни разу, видно, жизнь на кону не держал. Разденут его… ну и хрен с ним, дураков учить надо. А Барин-то чего? Не дурак ведь, и карты видит, хорошо просчитывает, по-честному с ним и не справиться, неужели не видит, что троица свою игру ведёт? В наглую ведь. Неужто Барин купился, поверил, что незнакомы, просто попутчики. Жаль, вдвоём бы, конечно, легче, а так одному придётся. Ну, что ж, каждый сам за себя, только бог за всех, а его и нету.

Очкарик сгрёб банк и стал тасовать колоду. Вертлявый вздохнул и выложил рублёвую замызганную бумажку.

— Это ещё что?! — рявкнул Купец.

— Нету, — развёл руками Вертлявый. — Одолжи, а? Отыграюсь, отдам. Ну, под крест, а? — и потащил из-за ворота серебряный крестик.

— И не проси, — мотнул бородой Купец.

— Парень, а: — Вертлявый теперь смотрел на Андрея. — Ну, подо что хочешь, а?

У Андрея на языке вертелось: «Петухом спой, тогда дам», — но сдержал себя: ещё не время, и кинул на стол две десятки.

— И за него.

Пожалуйста-пожалуйста, — суетливо кивал Очкарик.

Под выпивку и закуску и разговоры про Царьград и войну, про женщин и лошадей — Купец ещё и на бегах играет — время летело незаметно. Остановки в Лугино никто и не заметил. Что заглянувший в купе проводник потом привёл официанта обновить выпивку и закуски — тоже.

Работала тройка в наглую, но достаточно умело, давая понемногу выиграть и лохам. Чтоб не остыли — понял Андрей. И чтоб раньше времени из игры не выпали, а то собирай тогда новую компанию. Его самого всерьёз не принимали и на большую ставку не подкручивали, он не для добычи, а для массы и маскировки взят. Тридцать ему, сорок от него, двадцать ему, пятьдесят от него. Качели, на качелях катают. Ну, ладно, к-каталы…

— Следующая остановка Воложин, — объявил заглянувший проводник. — Прибываем в шестнадцать пятьдесят.

— Спасибо, Арсений, — рассеянно кивнул Степан Медардович, разглядывая свои карты.

— Эх! — Купец кинул на стол сотенную. — Хоть час, да мой! Ну, кто на меня?

«Каталы» чуть ли не в открытую переглянулись.

— Куда спешить? — взял карты Моряк.

— Дело у меня в Воложине, — Купец жадно, как воду в жару, плеснул себе в рот водки. — Давай, не тяни кота, фронтовик, сколько успеем.

— Успеем, — пообещал Моряк, сдавая карты.

Значит, до Воложина будут раздевать Купца, а у него передышка. Отлично. Андрей незаметно скосил глаза на руку Вертлявого. Ногти грязные, а часы золотые. На свои смотреть не хотел: вдруг ненароком кто номер заметит. Так, до Воложина ещё почти два часа. После Воложина… Скопин, восемнадцать двадцать семь. А там уже Царьград. Купец свалит, останутся вчетвером, к Скопину их надо сделать, чтобы в Царьград чистым приехать. Замётано.

— Берёшь карту, парень?

— А чего ж нет? — весело ответил андрей. — Гулять так гулять.

— Ну-ну, — хмыкнул моряк.

А Вертлявый пропел:

— Цвет зелёный, майский цвет, полюбил я с ранних лет.

Андрей охотно рассмеялся вместе со всеми. Он хоть и не малолетка, но самый молодой в компании. Лопух зелёный. Ладно, его это устраивает. Ну, поехали. Хорошо, он деньги на десятки поменял и раньше времени из игры не вылетит. Да и подкормят его сейчас. И Барина тоже. Им Купца сделать надо, а сразу всех троих раздевать не хотят. Выигрыш по кругу пускают, чтоб не так в глаза кидался. «Ну, каталы, давайте. Полколоды я уже просчитал и запомнил. Сейчас на Купце остальное вычислю».

Купец разошёлся по-настоящему. Сопя и сверкая глазами, рыча и беспрерывно вливая в себя вперемешку водку и коньяк, он, не считая, кидал деньги. Андрей играл сосредоточенно и внимательно. Его уже определили в «лопухи» и не следят. Сколько у него в запасе? Успевает. Так, стоп… это… правильно, десятка пик, дальше должен быть туз, Очкарику скинули, Вертлявому… там очков пятнадцать, не больше, Барину сейчас… перебор? Нет, Купцу перебор делают. Есть! Вся колода на глазах. Подождём, спешить некуда.

В субботу на уроки приходят все, независимо от рабочей смены. Не было ещё такого, чтобы кто-то субботние уроки пропустил. И когда Эркин вошёл в класс и сел на своё место рядом с Артёмом, все ждали, что следом войдёт Андрей. А того нет и нет.

— Мороз, а Андрюха где? — не выдержал Трофимов.

— Загулял, — кратко ответил Эркин, выкладывая на стол учебники.

— Фью-ю-ю! — присвистнул Аржанов. — Нашёл время.

В самом деле, не святки или масленица, и первая неделя, а зарплата у всех во вторую и четвёртую. Но лицо Эркина исключало любые вопросы, а что Морозы брат за брата стоят, тоже знали, и это удержало от замечаний. Да и звонок зазвенел.

Работал Эркин сосредоточенно и более напряжённо, чем обычно. Ведь если он что напутает или упустит, то Андрею узнать будет не у кого. Химия давалась туго. Что с чем смешать и что получится — это он запоминал быстро, а вот почему именно так получается, а не по-другому? Непонятно. И это не те беляцкие штуки, которые он всегда запоминал, даже не пытаясь понять, нет, здесь он сам пришёл, пришёл учиться.

С химии не один Эркин, все выходили в прилипших к спинам рубашках. С английским было проще. Хоть все слова понятны. И училка симпатичная. То-то за ней этот индей и ухлёстывает. Окрутит она его как делать нечего. А тебя завидки, что ль, берут?

— Это чтоб и дома учили?! — притворно ужаснулся Андреев.

И все дружно заржали. Засмеялся и Эркин, хотя думал совсем о другом. Что ему до Джинни и кутойса, там всё и без него или кого другого уладится. А тут… он ничем не может помочь Андрею. Ни посоветовать, ни прикрыть, ничего… он примет любое решение брата, но Андрей обещал вернуться. А если Бурлаков запретит? Пойдёт ли Андрей против… против отца? Пойдёт. А вот справится ли?

Снова звонок, и Эркин тряхнул головой, отбрасывая всё ненужное, мешающее се5йчас. Он на уроке и должен думать только об этом.

Тим в своём углу даже не обратил внимания на отсутствие Андрея. Он мучительно хотел спать. Уже две недели он работал на такси. Конечно, заработок выше, и ещё чаевые, и возможность в любой удобный момент завернуть домой, но и уставал он больше. Полная смена за рулём, а потом привести машину в порядок и готовность… конечно, ему бы помогли, и дело не в деньгах, а просто он должен доверять машине, а для этого нужно самому руки приложить. А дома… дома дети. Дим, Катя и Машенька. Зине сейчас не до старших, малышкой занимается. Он никогда не догадывался, даже не задумывался, сколько может быть хлопот из-за младенца. Зина целыми днями то кормит, то стирает, то гладит, то… ещё что-нибудь. Вчера он как раз домой приехал, а Машеньку купали. Он сунулся помочь, но Зина сказала, что не нужно, и он просто стоял и смотрел, а потом, когда Машеньку уже вытерли и запеленали, ему дали её подержать. И Машенька — он чем угодно поклянётся — смотрела на него и улыбалась ему.

— Она меня знает, — сказал он вслух.

— А как же не знать, — сразу откликнулась Зина. — Она у нас умница. Сестра тут приходила, патронажная наша, Варенька, так всё глазки у Машеньки хвалила, что умненькие. А в кого ей глупенькой быть. У нас дураков в семье не было, чтоб на двойки учились. Папка наш вон на одни пятёрки учится, не ловит ворон на уроках.

Он посмотрел на покрасневшего набычившегося Дима.

— Что случилось?

Дим молчал, и тут зачастила Катя.

— Он нечаянно, он в окошко посмотрел, машина ехала, он исправит всё м аяит получит, и одни пятёрки будут…

— Заступница! — рассмеялась Зина, беря у него Машеньку. — А теперь мы спатушки ляжем…

…Тим с силой потёр лицо ладонями и стал заново читать текст. Но всё равно в ушах вдруг зазвучал голос Чолли: «Ребёнок на руках — это прочувствовать надо». Он думал, что знает, ведь сколько он Дима той зимой на руках таскал, а Машеньку подержал и понял, нет, именно почувствовал. У хозяев, где до Грина был, рабыни рожали редко, и не касался он этого никогда, а уж хозяйские дети и вовсе… домашним он был мало, а дворовому работяге ни до чего, пожрать бы, поспать лишнего, а уж если удастся курева где стянуть, то большего счастья и не бывает, хотя нет, самое большое счастье — выпивка, но это уж вовсе недостижимо. Тьфу, чёрт, опять эта гадость в голове. О чём думал? А, ребёнок на руках, да, его ребёнок, говорят: «Плоть и кровь, кровиночка», — да, его кровь, он любит и Дима, и Катю, всё для них сделает, но их держал — сердце так не рвалось, а его кровь… Так что, правы беляки, когда про голос крови треплют?

— Тим, пожалуйста, внимательнее, — ворвался голос Джинни.

Тим почувствовал, как к щекам горячо прилила кровь.

— Прошу прощения, мэм, — выдохнул он и тут же поправился: — Мисс Джинни, что я должен делать?

Как ни занят был своим Эркин, но он невольно обернулся посмотреть, что это с Тимом. Никогда же такого не было, чтоб Тим на уроках зевал. И тут же сам получил:

— Мороз, не отвлекайся.

По имени его звали только Женя и Андрей, а остальные — Морозом, да ещё детвора из их дома дядей Эриком, у Алисы переняли. Эркин уже понял, что остальные считают его фамилию простым переводом на русский с индейского, потому не обижался и, разумеется, никого не поправлял. Раз им так удобнее, то пускай. Ничего обидного в его фамилии нет. Но у Джинни иногда вместо Мороз проскакивало похожее на давнишнее Мэроуз, и тогда по спине тянуло неприятным холодком.

Джинни старалась и видела, что её ученики тоже стараются изо всех сил, но подровнять класс никак не могла. Уровень Тима настолько выше, что ему только отдельные задания, Мороз и Артём ближе всех к нему, но тоже разрыв очень большой, а остальные… и тексты, и упражнения всем разные. Пожалуй, наравне с Тимом, ну, почти наравне только Андрей может работать, но его сегодня нет. Она ещё раз оглядела класс. Что-то сегодня и Мороз, и Тим какие-то рассеянные. Надо будет на втором уроке их расшевелить. Дать сочинение… нет, устроить дискуссию, а дома они пусть напишут на эту тему сочинение. Только вот какую тему подобрать? Чтобы и интересно, и чтобы не задеть. Просто удивительно, насколько эти взрослые люди обидчивы.

В Воложине Купец, проигравшись вчистую, сошёл, и они остались впятером. Поезд, казалось, даже не останавливался, а только дрогнул. Андрей не спеша собрал лежавшие на столе карты в стопку, подровнял ладонью. «Каталы» переглянулись.

— Никак сдавать собрался? — удивился Очкарик.

— Больно зелен ты банк держать, — заржал Вертлявый. — Ты ж лопух, до лоха не дорос.

— Не груби незнакомому, — ласково посоветовал ему Андрей.

Степан Медардович покачал головой, но промолчал. Что мальчик, говоря по-современному «завёлся» и хочет взять игру на себя, понятно и по-человечески извинительно, но… в самом деле держать банк в «двадцать одно» требует силы и выдержки, которые даются только опытом, а откуда у мальчика опыт?

Андрей, успев за предыдущие коны незаметно для остальных размять пальцы и кисти, развернул колоду веером, сложил, тягучей лентой перебросил с ладони на ладонь, проверяя руки и крап, и стал тасовать.

Степан Медардович смотрел на руки Андрея, большие костистые кисти, ставшие вдруг такими ловкими, потом поднял глаза на его лицо и не узнал. Хищный, по-волчьи жестокий оскал вместо улыбки, повзрослевшее на добрый десяток лет лицо, и даже светлые волосы вдруг блеснули сединой.

— Ну, — Андрей оглядел троицу, протянул колоду Степану Медардовичу, — срежьте, прошу вас, благодарю, а теперь с вами. Играйте.

— Я выхожу, — глухо сказал Моряк.

Вертлявый и Очкарик кивнули.

— К-куда?! — Андрей прибавил в голосе не громкости, а угрозы. — Что старшим велено, сполнять надо.

— А ты что, крутой? — не выдержал Очкарик.

— А ты, — Андрей твёрдо посмотрел ему в глаза, отчего тот заморгал и заёрзал. — Ты, шестёрка место своё забыл? Так напомнить недолго. По банку, я велю. Хрусты на стол.

Помедлив, Моряк достал и кармана и положил на стол деньги. За ним Вертлявый и Очкарик. Вместе набрался банк, и Андрей сдал им по две карты, последнему себе. Степана Медардовича он проигнорировал, но этого будто никто и не заметил.

Вертлявый быстро посмотрел свои карты, вдруг ахнул и заёрзал, метнул глазом на моряка и Очкарика. Андрей кивнул.

— Верно. Каждый за себя, — и разрешил: — Валяй.

Вертлявый полез в карман и шлёпнул на стол мятую полусотню. Моряк задышал, засопел, но промолчал.

— Ещё, — вдруг сказал Очкарик, кладя на стол десятку.

Андрей сбросил ему карту, тот удовлетворённо улыбнулся. Андрей насмешливо посмотрел на Моряка. И тот сдался, положил к общей куче десятку и протянул руку.

— Дай.

— Держи, — дал ему карту Андрей.

— Себе, — потребовал Вертлявый.

— Мне хватит, — Андрей улыбнулся. — Открывайте.

— Как знаешь, — пожал плечами Моряк.

Степан Медардович подался вперёд. Но… но так не бывает! Трижды двадцать и… двадцать одно!

— Ты…! — выдохнул Моряк. — Ты…

— И кто я? — поинтересовался Андрей, подгребая к себе денежную кучу.

— Болдох зелёны ноги?

Андрей насмешливо хмыкнул.

— Куму доклад готовишь? — и, тасуя колоду, тоном приятного воспоминания: — Один знакомый покойник тоже любил спрашивать, — и опять жёстко: — Хрусты на стол, сявки, я играю.

К удивлению Степана Медардовича, все трое покорно выложили на стол деньги. Быстрая сдача, требование денег, ещё по одной карте всем, и… три перебора и двадцать одно!

Дёрнулся и что-то пискнул Очкарик.

— Очки сними, — посоветовал Андрей, собирая карты и деньги. — Раз мешают.

Тот покраснел и уже покорно выполнял все приказы Андрея.

И ещё кон, и ещё, и неизменные двадцать одно у Андрея. Уже все трое жадно, не закусывая пили водку. Андрей покосился на столик, и Вертлявый сорвался с места, налил и угодливо подал Андрею стакан. Тот милостиво кивнул, выпил, как и остальные, залпом и не закусывая, и велел начинать новый кон. Но и теперь Вертлявого не пощадил, дал ему всего пятнадцать, Очкарику и Моряку по восемнадцати и себе двадцать одно.

— Если у тебя дело к кому… — начал Моряк.

— Об мелочёвку не мараюсь.

— Мокрушник, что ли?

— Моя масть выше, — хохотнул Андрей. — Играйте, ну. Ты, клади сотенную, Слепыш, ну! И ты, фронтовик деланный, — Моряк засопел, и Андрей безжалостно добил: — Колодки на базаре купил, так не выпендривайся.

После ещё двух конов, выигранных Андреем так же безжалостно, не выдержал Вертлявый.

— Да что ж ты так дёргаешь?

— Тебе, петушок, клюв заткнуть или как? — холодно поинтересовался Андрей.

Вертлявый побелел, икнул, дёрнулся и замер. На ладони Андрея лежал нож, холодно блестя заточенным лезвием.

— Рассмотрел? То-то, — неуловимым движением кисти Андрей убрал нож в рукав и взял карты. — До Скопина ещё кон пройдём. Хрусты на стол, живо.

— На дорогу оставь, — попросил Моряк.

— Пешком дойдёшь, злая рота. Деньги, ну! Теперь ты. Выгребай заначку. Я и сам из тебя достать могу. Бо-бо будет.

Он заставил их выложить всё, до рублёвой мелочи. Знал, что впустую тратит приберегаемый для Бурлакова запал, и не мог остановиться. Да, он — блатарь, битый, ломаный, всего повидал, что, профессор, не по нутру тебе, получи блатаря.

Рассчитал он точно. Кон закончился очередным неизбежным проигрышем троицы, а поезд плавно замедлял ход. Они покорно ждали его разрешения уйти.

— Валите, сявки, пока я добрый.

Выходя из купе, Моряк оглянулся.

— Кликуху хоть назови.

Андрей прищурился.

— Сам догадайся.

Они ушли. В коридоре неразборчивый разговор, топот ног. Андрей встал и подошёл к двери, откатил её и встал в проёме, чтобы видеть коридор, дверь в тамбур и перрон за окном. Постоял так, пока поезд не отошёл от ярко освещённого перрона, на котором стояла троица, и там, похоже, шла уже своя разборка. И только тогда Андрей вернулся к столу, плотно прикрыв за собой дверь. На столе карты и ворох денег. Андрей стал собирать, разглаживать и складывать купюры по номиналу. И Степан Медардович завороженно следил за его движениями, и как опять меняется его лицо, оставаясь взрослым, но теряя хищность и жёсткость.

— Меня когда-то учили, — Степан Медардович вздрогнул, но Андрей сделал вид, что не заметил этого, и продолжил: — С сильным не дерись, с богатым не судись, а с шулером не садись.

— Как вы поняли, — Степан Медардович сам не ожидал, что сможет говорить так спокойно, — что они шулеры?

— Это видно, — Андрей усмехнулся. — Поездные всегда втроём работают, да и по мелочам. Очки, а стёкла простые, не линзы, форма морская, а якорь на руке не морской, а у этого… у него на губе татуировка, точка под носом, — искоса посмотрел на Степана Медардовича и удержался, сказал по-другому. — Тоже знак. Ну, а как я колоду увидел… она же краплёная. Вот, смотрите, — он собрал карты и протянул их Степану Медардовичу. — На рубашках. Где точки, где чёрточки, и цвет по-нужному, по мастям подобран.

И пока тот рассматривал карты, Андрей закончил разбор денег. Отделил проигрыш Степана Медардовича, свой — сколько своих вложил в игру, а оставшиеся поделил пополам.

— Но ведь колоду принёс Арсений.

— Проводник с каталами всегда в доле, — как о само собой разумеющемся ответил Андрей. — Он же и наводку даёт, кто с деньгами в каком купе едет, — и усмехнувшись: — Только недоказуемо это. А колоду вы себе оставьте, на память. Ну вот, держите, Степан Медардович, это ваши деньги.

— Но…

— Это ваш проигрыш, а это… — Андрей улыбнулся широкой простодушной улыбкой. — Это компенсация. За моральный ущерб.

Он подвинул пачки Степану Медардовичу, убрал свои в карманы и встал. Встал и Степан Медардович.

— Спасибо, Андрей, я ваш должник.

— Нет, — резко ответил Андрей. — Счётов между нами нет.

— Хорошо, — не стал спорить Степан Медардович. — Но при следующей встрече…

— Ладно, — согласился Андрей. — До встречи, — и улыбнулся. — Тогда сыграем по-новому. И по-честному.

— Отлично, — улыбнулся Степан Медардович. — Честная игра — высшее удовольствие.

Они обменялись рукопожатием, Степан Медардович вручил Андрею свою визитную карточку, слова прощания, и Андрей ушёл.

Войдя в своё купе, Андрей устало сел на свой диван и откинулся на спинку. Надо же, как всё повернулось. Хорошо, что когда стали собирать игру, он задержался, переобуваясь, и Моряк ушёл без него, а ему удалось заложить нож в рукав. Удачно прошло. И деньги, две с лишним тысячи, хорошо он катал почистил, деньги лишними не бывают, мало ли что и как обернётся. Он прикрыл глаза и как провалился в чёрную пустоту забытья: так вымотала его игра.

Учебный день благополучно катился к концу. Обычно после шестого урока Эркин ходил помочь Алисе собрать вещи, и она дожидалась его, играя на улице, но сегодня шёл дождь, и Эркин отвёл её в библиотеку.

— Посиди здесь, хорошо?

— Ладно, — согласилась Алиса.

Агаша, дежурившая сегодня в читальном зале, дала Алисе пачку цветных детских журналов, и Эркин спокойно ушёл. Сумку Алисы он отдал на вешалку и побежал в класс шауни.

Тим уже сидел в своём углу: Дима и Катю по субботам забирала с занятий кто-нибудь из соседок, ему же ещё за покупками надо. Эркин сел на своё место, достал букварь, прописи, тетрадь. Маленький Филин сразу спросил:

— А брат твой где?

— Загулял, — ответил Эркин по-русски.

Все пятеро переглянулись.

— Что, «огненная вода» и бледнолицых с ног валит? — насмешливо спросил Одинокий Волк на шауни. — Голова слабая?

Эркин не так понял, как догадался о смысле, развернулся к насмешнику, но ответить не успел, так как вошёл Громовой Камень, и они все встали, приветствуя учителя.

С первой же большой зарплаты в сентябре Громовой камень купил себе костюм, самый дешёвый из приличных, не «тройку», но зато хватило на галстук и две рубашки. Трат предстояло, конечно, ещё много, но всё же он ходил теперь на работу не в форме, а, как и положено учителю, в костюме. И, глядя на него, подтягивались остальные. Васе пятеро стали носить рубашки и вообще больше следить за собой. Он с удовольствием оглядел своих учеников. Странно, конечно, что нет младшего Мороза, но будем надеяться — ничего страшного.

— Я вас вижу.

— Мы видим тебя, кутойс.

Но только Громовой Камень проверил у них домашнее задание, как в дверь постучали. Все удивлённо повернулись на стук.

— Войдите, — сказал Громовой Камень по-русски.

Дверь приоткрылась, и щели возникла мордашка Алисы.

— Алиса?! — ахнул Эркин. — Что случилось?

Алиса вошла и чинно поздоровалась на шауни.

— Я вас вижу, — стрельнула глазами по сторонам и улыбнулась Громовому Камню и спросила, старательно выговаривая сложные придыхания. — Можно, я с Эриком буду сидеть?

Громовой Камень улыбнулся: сложная фраза и ни одной ошибки. Ну, как откажешь?

— Можно.

Алиса важно села рядом с Эркином, положила руки на стол и изобразила такую примерную ученицу, что Громовой Камень рассмеялся. Улыбнулся и Эркин.

Чем занять Алису он не знали даже не думал об этом. Но Алиса сидела тихо, внимательно наблюдая за уроком. Вообще-то всё было, как и в её классе, так же читали, писали, разговаривали на двух языках. А вон те трое и ещё двое, да, настоящие индейцы, с длинными волосами, но без перьев, и одеты как в книжке. Из-за Эркина Алиса украдкой следила за ними. Интересно и немного страшно. Но с Эриком она ничего не боится, он такой большой и сильный, сильнее всех. А они не страшные, не очень страшные.

Её взгляд тревожил и немного… подхлёстывал остальных. Все чувствовали себя напряжённо, неловко. Пожалуй, только Эркин сидел спокойно, привычный к тому, что Алиса рядом, хотя и ощущал общее напряжение. А Тима вообще ничто не могло вывести из равновесия.

Когда прозвенел звонок и Громовой Камень разрешил выйти на перемену, Эркин посмотрел на окно.

— Дождь кончился. Пойди погуляй.

— Ну-у, ну, Эрик…

— Иди, — твёрдо сказал Эркин.

Алиса вздохнула и посмотрела Громового камня. Тот улыбнулся ей, но гна поняла, что надо уйти. И в самом деле, дождя уже нет, а просто так сидеть на уроке скучно. Она вежливо попрощалась на шауни и пошла к двери. Эркин встал и вышел следом.

Вдвоём они спустились в вестибюль, и Эркин помог ей справиться с ботиками, проверил, как она застегнула курточку и поправил шапочку.

— Если замёрзнешь, подожди меня здесь, ладно?

— Ладно, — вздохнула Алиса. — Эрик, а почему мне с тобой нельзя? Я тебе мешаю?

Эркин улыбнулся своей «настоящей» улыбкой.

— Мне нет.

И Алиса улыбнулась в ответ.

Когда он возвращался в класс, все пятеро индейцев курили в коридоре. Одинокий Волк насмешливо скривил губы.

— Как дела, нянька?

Спросил он по-русски, и Эркин, твёрдо помня услышанное когда-то от Жени, что отвечать надо на том языке, на котором спросили, ответил по-русски.

— Дурак. Это моя дочь.

— Видно кто-то сильно бледнолицый постарался и на тебя скинул.

Это было сказано уже на смеси русского и шауни, но Эркин понял. Такого он не то что в лагере или здесь, да в Джексонвилле, в Цветном квартале ему тогда не заикнулись, не намекнули. Он быстро шагнул вперёд.

— Н-ну! — угрожающе выдохнул Эркин.

— Идите в класс, — остановил его голос Громового Камня.

Звонка ещё не было, но курильщики тут же загасили сигареты и подчинились приказу.

Эркин и Одинокий Волк остались стоять: каждый не хотел первым повернуться спиной. Громовой Камень закрыл за вошедшими дверь и подошёл к ним.

— В чём дело?

Не подчиниться было нельзя и на второй вопрос Громового камня:

— Кто прав?

Одинокий Волк опустил голову и ответил:

— Он.

Громовой Камень кивнул.

— Уг. Идите в класс.

На этот раз они подчинились.

Обычно на втором уроке беседовали, рассказывали и переводили легенды, разные истории, и тут, конечно, Тиму и Эркин с Андреем приходилось непросто из-за множества новых слов, но сегодня громовой Камень заставил их снова писать прописи. Нудная, требующая внимания работа. Работали, не поднимая голов и уже ни о чём постороннем не думая.

И когда прозвенел звонок, их ещё задержали, объясняя домашнее задание. Едва Громовой Камень закончил, Тим вскочил, и на ходу закладывая книги и тетради в сумку, попрощался и вышел. А остальные чего-то медлили.

— Перо Орла, — вдруг сказал Громовой Камень, — рядом с вами живут семинолы, так?

— Да, кутойс, — недоумевающе кивнул перо Орла.

— И ты знаешь их язык?

— Да, кутойс.

— Как на я зыке семинолов сказать, — по-русски: — Сирота, остаться сиротой?

— Не знаю, кутойс.

Двукрылый кивнул, а маленький Филин смущённо покраснел и сказал:

— Мы с семинолами в одном стойбище живём, и ещё сиу, две семьи. У них тоже… нет такого слова.

Громовой камень перевёл взгляд на Медвежонка. Тот кивнул.

— Да, кутойс, я знаю апачи и кри, у них нет такого слова.

Одинокий Волк стал даже не красного, а тёмно-багрового, почти бурого цвета, а Громовой Камень безжалостно добивал его.

— Ни в одном нашем языке нет такого слова. Могут погибнуть родители, другие родственники, но сирот нет.

Он посмотрел на Эркина, проверяя, всё ли тот понял: разговор шёл на шауни, только «сирота» по-русски. Эркин кивнул, показывая, что понял. И сказанное, и оставшееся непроизнесённым.

— А теперь идите.

— Ты остаёшься, я ухожу, — попрощались они положенной фразой и ушли.

В вестибюль они спустились молча, и индейцы сразу ушли — они своих кожаных курток-рубашек не снимали — спрятав книги и тетради от дождя за пазуху, а Эркин забрал с вешалки свою непромокаемую куртку и сумку с вещами Алисы. Та так увлеклась игрой в щелбаны с внуком гардеробщицы, что её пришлось чуть ли не выковыривать из-за стойки.

— Алиса, пошли.

— Ну, Эрик, мне ещё чуть-чуть до сотни осталось.

— Тебе или ему? — улыбнулся Эркин. — Запомни счёт, потом доиграете.

— Понял? — строго спросила Алиса у белобрысого мальчишки. — В понедельник доиграем.

Гардеробщица уже принимала плащи и пальто у пришедших в кино на дневной сеанс, и ей было не до детей. Эркин проверил, как Алиса одета, ещё раз поправил ей шапочку, и они вышли.

Дождя не было, но в воздухе стояла водяная пыль, и опавшая листва не шуршала, а чмокала и чавкала под ногами. Серое низкое небо и кружащиеся, опадающие на землю листья. Как ни крутится, а всё равно упадёт Ярко-жёлтый листок зацепился за меховой воротник курточки Алисы. Эркин отцепил его и дал Алисе.

— Какой красивый! — обрадовалась Алиса. — Давай маме отнесём.

— Давай, — согласился Эркин.

— И ещё наберём.

— Хорошо.

Они шли не спеша, и Алиса довила кружащиеся в воздухе листья. Не с земли же подбирать, они там мокрые и затоптанные, а эти можно высушить, им Нина Викторовна говорила, как это правильно сделать, и будет красивый букет.

Эркин охотно с этим согласился и предложил сделать крюк и пройти через берёзовую рощу. Сами листья и букеты его мало интересовали, но вот чем позже они придут, тем больше времени у Жени для отдыха.