Эркин шёл домой по пустынным тёмным улицам. Обычно вечер пятницы — гулевой, но сегодня холодный ветер и мелкий колючий снег разогнали гуляк. Да и припозднился он сегодня, а ему ещё уроки на завтра делать, но нельзя было не выставить бригаде по кружке: в отпуск уходит! Первый в его жизни отпуск, хотя… нет, зимой на Рождество он же уже гулял, просто не знал тогда, что это так называется. Здорово было! И в этот раз будет здорово. Интересно, а почему, то здорово, то здорово? А ещё здоровско. Ладно, это неважно. А вот в следующее воскресенье свадьба, и Андрей сказал, что Бурлаков приедет. Ну, что ж, раз это нужно, чтобы Андрей остался здесь и не уезжал, то, конечно, он не станет спорить, всё вытерпит, и ни хрена ему не станется. Он же сам говорил, что за Женю, за Андрея на всё пойдёт. И на это тоже. Раз надо, чтобы он Бурлакова отцом назвал, хоть и зря Андрей это придумал, ну, да ладно, язык не отвалится, назовёт.

Пьяным он себя не чувствовал, хоть и выпил сегодня и пива, и водки, но сразу заел, а на холоде и трезветь начал. Под ногами хрустит смёрзшийся наст. В самом деле, в один день зима пришла, а только октябрь в середине. Но все говорят, что так и положено, что на Покров снег уже прочно, аж до весны ложится, а Покров — это четырнадцатого, в воскресенье. Зима — это хорошо. Когда сыт и тепло одет. Эркин улыбнулся, с удовольствием оглядывая пустую улицу. Зачем-то он пошёл домой кружным путём, по Цветочной, через рощу и овраг.

Берёзовая роща была светлой от белых стволов и проглянувшей луны, да и дорогу он знал хорошо, и вон уже окна «Корабля» светятся.

Ступеньки обледенели, и Эркин, недолго думая, заскользил по ним, как по горке, едва не оступился в воду, но на другой склон поднялся вполне благополучно. Подходя к дому, он привычно нашёл взглядом свои окна. Кухня, комната Алисы и спальня. Его ждут. Как всегда.

Он весело поздоровался с разметавшим площадку перед домом Конычем.

— Никак гуляешь, Мороз?

— В отпуск иду, — улыбнулся Эркин. — Отвальную бригаде ставил. По обычаю.

— Обычай соблюдать надо, — кивнул Коныч. — Не нами заведено, не нам и ломать.

— Ага, — охотно согласился Эркин, открывая дверь своего подъезда.

На площадке между первым и вторым этажами, куда с холодами перебрались из беседки любители трёпа под курево, пусто. И в коридоре пусто. Так поздно разве? В замочную скважину он попал сразу, но вошёл в квартиру уже не столь уверенно.

— Эрик! — радостно ткнулась ему в ноги Алиса. — Эрик пришёл. Мама! Эрик вернулся!

Из кухни выглянула улыбающаяся Женя.

— Ну, молодец, мой руки и будем ужинать.

— Мм, — согласился Эркин, целуя её в щёку. — Иду, Женя.

В ванной он тщательно вымыл руки, прополоскал рот. Нет, не такой он уж пьяный. Жалко, Андрей во вторую, сейчас бы вместе за уроки сели.

На кухне тепло и светло, подпрыгивает крышка на кипящем чайнике, на столе уже всё готово, будто Женя точно знала, когда он придёт. Эркин сел на своё место, пододвинул тарелку и с удовольствием вдохнул запах.

— Как вкусно.

— Ты же ещё не ел, — удивилась Алиса, усаживаясь на свой стул. — А говоришь.

— Я по запаху чувствую, — засмеялся Эркин.

Засмеялась и Женя.

После ужина Эркин ушёл в дальнюю комнату и сел за учебники. Андрей сделал свои уроки утром, и его портфель, уже собранный, стоял у стола. Значит, с работы он придёт сюда ночевать, а то бы взял его с собой. Ну, и отлично. Эркин раскрыл учебник химии и начал читать параграф.

Время текло неощутимо. Почему-то за уроками или чтением он терял своё чутьё спальника на время. Только, когда за ним пришла Женя, чтобы он поцеловал на ночь Алису, он понял, что уже поздно. А он только химию сделал, а английский еле-еле начать успел.

Он поцеловал Алису и, как всегда, немного постоял над ней, потом вышел, бесшумно прикрыв за собой дверь.

— Женя, — заглянул он на кухню, где Женя колдовала над завтрашним обедом.

— Да, милый обернулась она к нему.

— Я буду ещё долго заниматься, ты ложись, не жди меня.

— Хорошо, — не стала спорить Женя.

Но по её улыбке Эркин понял, что она всё равно сделает по-своему. Он виновато вздохнул и ушёл. Английский, обществоведение, биология… шелест страниц, ровные строчки. Он читал и писал, уже не удивляясь, будто всегда это умел, а может, и в самом деле, привык. Привычка — великое дело. Правда, думать о своём за чтением и письмом, как за другой работой, он не мог, ну, так всему остальному когда ещё выучился, а этому недавно, так что… привыкнет.

— Всё, шабаш, — хлопнул Андрея по плечу Василий.

— Ага, — выдохнул Андрей. — Щас я её, стерву, воткну и готово.

Вытирая руки ветошью, Василий молча смотрел, как он заканчивает работу, и, когда Андрей выпрямился, довольно усмехнулся.

— Не попался, молодец.

Андрей понял, что прошёл ещё одну проверку, и самодовольно ухмыльнулся.

Обычно во вторую смену в бытовке не задерживались. Пришли, переоделись и нет никого. А уж в пятницу-то…

— Андрюха, в «Холостяжник»?

— Нет, к брату. Бывайте.

— Бывай.

На улице редкие фонари, ясное звёздное небо — к морозу — и хруст снежной корки под ногами. Но, когда сыт и одежда тёплая, то и мороз в радость. Андрей сбил на затылок ушанку и шумно выдохнул, по-детски залюбовавшись заклубившимся паром. Здорово всё-таки. Всё у него тип-топ, лучше не бывает и не надо…

…До дома он добрался только во вторник, после работы. И уже взялся за ручку двери, как его окликнул комендант.

— Хорошо погулял, Мороз?

— Лучше всех, начальник, — весело ответил он. — А чего?

— Да тебя с субботы почта ждёт.

Вот тут он удивился. Своего адреса он никому не давал, от профессора так быстро ничего не могло дойти, да и не знал его адреса профессор в субботу. Что за чертовщина?! Но спорить, разумеется, не стал, молча прошёл за комендантом в его контору и забрал из ячейки со своим номером конверт. Небрежно, даже не поглядев, сунул в карман.

— Спасибо, начальник. Ещё что было?

— Ступай, отдыхай, — усмехнулся комендант.

Он попрощался и пошёл к себе. Через силу не достал конверт ещё на лестнице. Но выдержал характер. Открыл дверь, вошёл в прихожую, включил свет, захлопнул дверь и стал раздеваться. Ушанку и куртку на вешалку, сапоги вниз. Пошёл на кухню, поставил чайник и уже тогда вернулся в прихожую, достал из кармана куртки конверт. Повертел в руках, разглядывая. Адрес его, почерк незнакомый, не девчонок — это точно, да и не станут они ему писать, не с чего. Штемпель… Аровск? Это где? Ладно, потом посмотрим по карте. Он достал нож и аккуратно, кончиком лезвия, вскрыл конверт. Открытка? Пустая? Да, ни слова на обороте. Обычная видовая открытка, пейзаж, такие обычно для туристов делают, видел в киосках ещё там, да и здесь, ну да. И тиснённая золотом надпись по-английски. «Привет из Алабамы». (или дать по-английски: Hello from Alabama) Это как понимать? Письмо из Аровска, а привет из Алабамы?! Он разорвал конверт и придирчиво осмотрел изнанку. Пусто. Да что же это такое? И вдруг сообразил. И от кого открытка, и почему из Алабамы. А сообразив, хохотал так, что, не устояв на ногах, сел на пол. А отсмеявшись, пошёл на кухню к уже клокотавшему чайнику. Дальше всё было просто. Он пил чай с цареградскими рожками — Женя утром сунула ему в портфель с книгами сборную коробочку — и рассматривал открытку. Ну, Фредди, ну, ловкач! Значит, сделал. И сделал чисто. И, наверняка, не сам через границу ехал, кто-то привёз и бросил в ящик, «в тёмную» сработал. Наверняка так оно и было. Ну, и подыграем. Допив чай, он сжёг в пепельнице открытку и конверт, пепел размял и спустил в унитаз, пепельницу вымыл и, наскоро выкурив две сигареты, оставил окурки в пепельнице, чтобы пахло табачным дымом, а не бумажным…

… «Корабль» встречал редкими из-за позднего времени светящимися окнами. Андрей нашёл взглядом свои. Да свет в спальне и в дальней комнате. Значит, Эркин учит уроки, а Женя его ждёт. Чего это братик так засиделся? Вроде ничего особо сложного не задавали.

Вошёл он бесшумно, но Женя услышала и вышла из спальни.

— Андрюша? Добрый вечер, я сейчас чай поставлю.

— Да не беспокойся, Женя. Добрый вечер.

Андрей снял и повесил куртку, засунул шарф в рукав. Услышав их голоса, пришёл Эркин.

— О, здорово!

— Здорово, братик. Женя, а к чаю ещё чего-нибудь не найдётся?

— Конечно, найдётся, — засмеялась Женя. — Я же знаю, что ты всегда голодный.

— Это я ещё расту, — очень серьёзно ответил Андрей, проходя на кухню.

Уминая яичницу с колбасой и луком, Андрей сообщил, что на работе у него полный порядок, а вот послезавтра, в воскресенье, стоит съездить в Сосняки, прикупить кое-чего к празднику, ну, чего здесь не найдёшь.

— Конечно, езжайте, — одобрила Женя.

— Женя, а ты? — чуть не поперхнулся чаем Эркин.

— А мы с Алисой тоже по магазинам пройдёмся. Так будет лучше, Эркин.

Эркин вздохнул и кивнул. Спорить с Женей он никогда не мог. Андрей доел яичницу и сделал себе трёхслойный бутерброд, сразу чтоб и с сыром, и с колбасой, а масло не в счёт, оно в бутерброд по определению входит. Его объяснение никаких возражений у сотрапезников не вызвало. Эркин отсмеялся, допил чай и встал.

— Женя, мне ещё шауни учить, я пойду.

— Конечно, Эркин, — улыбнулась женя.

И он сразу улыбнулся в ответ.

Когда Андрей вошёл в комнату, Эркин сидел за столом над книгой. Андрей подошёл к нему и встал сзади, легко опёршись ладонями на его плечи.

— Устал? — не поднимая головы, спросил Эркин.

— Есть малость, — усмехнулся Андрей. — Меня сегодня в самостоятельную на целый узел поставили.

— Здоровско! — искренне восхитился Эркин.

— Ты учи, — оттолкнулся от его плеч Андрей. — Я почитаю пока.

Книг заметно прибавилось, но до профессорских полок, конечно, далеко, чего уж говорить о совсем смутных воспоминаниях набитых книгами шкафах по всем стенам и до потолка. Андрей взял памятный по перегону томик Шекспира и лёг на диван, включил торшер. Читать по-английски ему было всё-таки чуть-чуть, но сложнее, чем по-русски, особенно стихи. Особенно эти. Потому что смотрит он на строчки, а слышит хриплый голос Старика. Тот читал им, малолеткам лагерным, Шекспира. Чтобы английский не только от охранюг и слышали. А вот купила Женя Алиске книгу, тоже стихи, Чуковского. Он взял посмотреть, так открыл и закрыл сразу, отнёс к Алисе и в шкаф поставил. Потому что Милочку услышал.«…неужели в самом деле все сгорели карусели…» И Аню. Не может он Чуковского читать. А Шекспира ничего… да и от Эркина он их все ещё там слышал. А Фредди судил. С того суда все и стали звать Фредди его вырвавшимся; «Грамотный и не сволочь». Андрей улыбнулся воспоминанию и перевернул страницу.

Наконец Эркин выдохнул, будто сбрасывая тяжесть и закрыл книгу.

— Уф, всё!

Встал и потянулся, выгибаясь на арку. Андрей опустил книгу на грудь и молча с улыбкой смотрел, как разминается Эркин.

— Знаешь, я в Царьграде книги искал на шауни. Нету.

Эркин выпрямился.

— Но где-то же они есть. Надо у кутойса спросить.

— Спросим, — кивнул Андрей и тоже встал, положив книгу на диван. — Слушай, ты как-то говорил, — он перешёл на английский, — что вот, вы на пару тянулись, как это?

Эркин растерянно улыбнулся.

— Тебе хочется?

— Ну да. — энергично кивнул Андрей.

— Ну, давай, — неуверенно согласился Эркин. — Только… Тесно здесь, пошли в большую.

— Давай, — не стал спорить андрей.

Они перешли в большую комнату, Эркин снял и бросил на стулья рубашку и джинсы, оставшись в трусах. Андрей тоже разделся.

— Так, становись. Вот, ступня к ступне, а руки давай сюда. Выгибайся, я держу, сильнее, — негромко командовал по-английски Эркин. — Голову запрокинь, чтоб спина натянулась. И выпрямляйся. Хорош. Теперь я. Держись. Так. Руку перехвати. Во-во, пошёл.

Они старались не шуметь, но Женя услышала и пришла посмотреть. Стоя в дверях, она молча любовалась ими.

Эркин, почувствовав её взгляд, оглянулся и едва не уронил Андрея. Андрей, заметив переглядку, закатил глаза и подчёркнуто обвис на руках Эркина. Женя засмеялась, и сразу облегчённо засмеялся Эркин. Андрей удовлетворённо выпрямился.

— Ну как, Женя, смотримся?

— Очень, — искренне ответила Женя.

— То-то! — победно провозгласил Андрей.

Эркин рассмеялся и мягким тычком оттолкнул его от себя.

— Всё, а то в школу проспим.

— Да ты чего?! — ужаснулся Андрей.

Они ещё немного посмеялись и решили, что время и в самом деле позднее.

— Ну, я баиньки. Эркин, ты в душ?

— Идите оба, — распорядилась женя. — А то ты, Андрюша, опять зачитаешься.

— Есть такое, — тряхнул шевелюрой Андрей. — У кого запой, а у меня зачит.

Вымылись они быстро, вдвоём навели порядок в ванной и разошлись.

Когда Эркин вошёл в спальню, Женя уже лежала и даже свет был погашен. Привычно щёлкнув задвижкой, Эркин пересёк в два шага спальню, сбросив халат на пуф, и нырнул под одеяло. Руки Жени сразу обняли его за шею и плечи и притянули к себе. Эркин счастливо вздохнул, зарываясь лицом в её волосы.

— Спи, милый, всё хорошо, да?

— Лучше не бывает, — убеждённо ответил Эркин.

Женя наощупь нашла его голову, взъерошила и пригладила волосы, пропуская между пальцами пряди. Эркин ещё раз вздохнул, мягко погладил Женю по спине.

— Спим?

— Да, милый.

Эркин потёрся лицом о её волосы и уже во сне лёг так, чтобы ей было удобно обнимать его.

Страда закончилась, кладовка и подпол набиты банками, кадушками и мешками. Картошки, правда, маловато, с новогодья прикупать придётся, ну, да это не так уж страшно. Дед помог соседу заколоть боровка и плату взял мясом. Со своим же не подсуетились вовремя, на Рождество покупать придётся.

Артём, отдуваясь, пил чай с мёдом. Мелюзга уже из-за стола вылезла, так что сидели втроём, ведя неспешный хозяйский разговор. Говорил, в основном, дед, а бабка и Артём поддакивали.

— Ну, — дед отёр концом висевшего на шее полотенца пот на лбу, — год, слава богу, прошёл.

— Да уж, — бабка суетливо подлила Артёму чаю, — не сглазить бы ненароком, теперь лишь бы здоровье было.

— Здоровье первей всего, — важно кивнул дед.

Кивнул и Артём. Допив свой чай, он перевернул чашку вверх дном на блюдце и встал, перекрестившись на икону.

— Пойду уроки делать.

— С богом, — напутствовал его дед.

В горнице Лилька и Санька уже сидели за столом со своими учебниками, а сбоку пристроился Ларька со «Светлячком». Артём подошёл к комоду, отобрал нужные на завтра книги и тетради и сел на своё место. Строго посмотрел на мелюзгу, чтоб не вздумали лезть и мешать, и раскрыл учебник английского.

Учиться он не то, чтоб не любил, а… ну, без души это для него. Надо иметь аттестат, ну, раз надо, он и пыхтит. А рваться из жил, чтобы первым быть, зачем? Да и без пользы ему эта учёба. Ну, читать-писать — понятно, а считать он и раньше умел. И английский ему нафиг не нужен. Химия, физика, биология… напридумывали беляки, а ему теперь отдуваться. И на какого чёрта Мороз себе ещё индейский повесил…

Но все эти соображения Артём благоразумно держал при себе. Да и не настолько учёба была ему тяжела или противна, чтоб трепыхаться. Да и дедово: «Савельцевы никогда последними не были» задевало. В самом же деле, не глупее же он остальных. Все пашут изо всех сил, так что и ему надо, чтоб не хуже остальных.

Санька рисовал на промокашке чёртика, а Лилька смотрела, как у него получается, и тихо упоённо хихикала. Не отрываясь от книги, Артём легко дотянулся до них и отвесил по лёгкому подзатыльнику.

— Дело! — сразу отозвался из кухни дед. — Не баловать обое! А то я добавлю.

Санька молча потёр затылок, Лилька не всерьёз хныкнула, и они вернулись к урокам. Злорадной ухмылки Ларьки никто не заметил.

Закончив с английским, Артём взялся за физику. Лилька и Санька закончили свои уроки, но дед их из-за стола не отпустил.

— Другое читайте. Или рисуйте там. Но чтоб тихо было.

Рисовать, читать, картинки смотреть… нудьга, конечно, но лучше, чем деду с бабкой помогать. Лилька увидела, что бабка садится за прялку, и уткнулась в книжку. Но не помогло.

— Чем впустую пялиться, иди прясть учись.

— Ну, Тём…

— Я же вижу, что не листаешь.

Лилька вздохнула и полезла из-за стола. Санька стал как раз войну рисовать, и Ларька к нему пересел, а ей…

— Давай-давай, — подбодрил её дед. — Иди знай, что в жизни понадобится. Всё надо уметь.

— И свет хороший, — поддержала бабка. — Вот я, бывалоча, так керосин дорог, так при лучине училась. А тебе на посиделки когда идти, так уметь надо, чтоб не срамиться.

— Всё, и не тараторьте, — повёл на них бородой дед, берясь за Санькины ботинки.

Устные предметы шли у Артёма быстрее: два раза, ну, три, прочитал и запомнил. И всё. А если не задумываться, то как само в память укладывается.

Дочитав до последней из нужных страниц, Артём собрал и переложил на комод книги и тетради.

— Санька свои убери. И Лилькины.

— Я рисую ещё.

— Убери и рисуй, — легонько щёлкнул его по макушке Артём.

Санька потёр макушку и встал. Артём сел рядом с дедом и взял второй ботинок. Обувь на Саньке так и горела, а для валенок ещё сыро, и новое покупать, так не напасёшься.

— И какой футбол по слякоти, — ворчал дед.

— А у школы асфальт, — Санька сунул Ларьке законченный рисунок. — Мы там играем. Деда, а если резиной? Ну, как валенки.

— И верёвкой подвязать, — кивнул дед. — Ежели я её прошью, она ж воду держать не будет.

— А чего с ней делают? — спросил Артём.

— Клеят. Клей нужен. Особый.

Артём кивнул, протыкая кожу.

— На той неделе я во вторую. И в воскресенье работаю.

— Угу, — кивнул дед. — За воскресенье двойную платят?

— А как же.

— Тогда давай.

Артём улыбнулся. Будто это он сам смены выбирает, график-то управляющий составляет, на квартал вперёд. Но деду он ничего не сказал: пусть думает, что по его слову всё делается. Деду приятно, а ему нетрудно.

После Санькиных ботинок дед придирчиво осмотрел Лилькины.

— Сгодятся пока.

— В школе велели сменку приносить, — сказала Лилька.

— Ну, так что, взять нечего? — дед сердито повёл бородой. — Раз велели, значит, надо. Санька, слышал?

— Я что, девчонка, сменку таскать?! — возмутился Санька.

— Цыц, я сказал. Надо, значит, надо!

Санька покосился на Артёма и кивнул.

— Ладно.

Такие перепалки бывали часто, и последнее слово всегда оставалось за дедом. Как и положено.

Утро пасмурное, но ни дождя, ни снега с неба не сыплется, и ветра совсем нет. Как всегда по субботам они шли втроём: Эркин, Андрей и Алиса.

— Эрик, так уже зима или ещё осень?

— Предзимье, — ответил за Эркина Андрей.

Выпавший в начале недели снег стаял, и Андрей оделся, как и Эркин резиновые сапоги с тёплыми вкладышами и осенняя куртка с подстёжкой. Кожаные обновки он решил до серьёзного снега не трогать. О завтрашней поездке не говорили: по покупкам всё решили, так что нечего впустую болтать.

Алиса подпрыгивала на ходу, повисая на руке Эркина, крутилась, выглядывая знакомых, и, увидев впереди Дима и Катю, радостно завопила:

— Димка-а-а!

Дим, Катя и Тим обернулись. И, как обычно, после минутной суеты и обмена приветствиями дети пошли впереди, а взрослые сзади.

— Ну, как малышка? — весело спросил Андрей.

Тим невольно расплылся в блаженной улыбке.

— Она меня узнаёт уже!

Андрей и Эркин дружно восхитились. И Тим не смог удержаться от рассказа.

Потом заговорили о погоде, что по приметам бабы Фимы, да и другие, кто здесь давно, подтверждают, выходит похолодание, а если, как тоже все говорят, снег на сухое ляжет, то уже прочно, до весны.

Так, под разговор, дошли до Культурного Центра, разделись, отправили детей на занятия и поднялись в своё класс.

По субботам всегда в классе тесно и шумно. Кто что сделал, чего у кого списать… Эркин сел рядом с Артёмом, достал из портфеля учебник и тетрадь.

— Задачи сделал?

— А то! — залихватски ответил Артём. — А ты?

Эркин кивнул.

— Сделал, — и, хмыкнув, тихо по-английски: — Бывало и хуже.

— Бывало, — так же тихо и тоже по-английски согласился Артём.

Зазвенел звонок и вошла Леонида Георгиевна, а за ней дежурные на этой неделе Трофимов и Карпов несли ящики с пузырьками, пробирками и прочим.

— Оу! — обрадовался Павлов, и его чёрная лоснящаяся физиономия расплылась в улыбке.

— Точно, лабораторка, — радостно поддержал его Андрей.

Обрадовались и остальные. Руками все любили работать, как-то это лучше получается.

— Вот, Леонида Георгиевна, — Аржанов встал и положил на учительский стол стопку стёкол размером с треть стола. — Я сделал и края загладил.

— Большое спасибо, разложи по столам, хорошо?

— Это, — догадался Эркин, — чтобы пролитое стол не разъело, так?

— Да, Мороз, правильно.

Эркин самодовольно улыбнулся, а Артём уважительно посмотрел на него.

Леонида Георгиевна строго оглядела класс.

— Откройте тетрадь для лабораторных работ. Сегодняшняя дата. Работа номер три. Тема…

Леонида Георгиевна повернулась к доске написать тему, но тут открылась дверь, и в класс вошёл Мирон Трофимович. Все недоумевающе встали.

— Здравствуйте, — кивнул Мирон Трофимович. — Садитесь, — и посмотрел на дверь.

И все повернулись туда же. В дверях стояла… с первого взгляда и не поймёшь какого возраста — женщина. Вся в чёрном, голова окутана чёрным платком, и лицо бледное до голубоватой белизны.

— Смелее, — улыбнулся ей Мирон Трофимович. — Входите.

Она потупилась и вошла, колыхнув длинной чёрной юбкой, из-под которой виднелись только носки чёрных резиновых сапожек. Мирон Трофимович повернулся к классу.

— Это Манефа Леснова, будет учиться в вашем классе. Прошу любить и жаловать.

Андрей расплылся в улыбке и чуть шевельнулся, показывая, что стул рядом с ним свободен. Мирон Трофимович строго посмотрел на него, а потом оглядел класс. Свободных мест два. Рядом с младшим Морозом и в дальнем углу рядом с Черновым. Остальные столы заняты. Пересаживать… лишняя сумятица… нет, пусть выбирает сама… И повернулся к ней.

— Садитесь.

Она помедлила и подошла к столу Андрея. Видимо, Тим ей показался страшнее. Мирон Трофимович кивнул.

— Хорошо. Леонида Георгиевна, извините, что помешал.

— Ничего, — улыбнулась та. — Мы нагоним.

Все встали, провожая директора, и снова сели, когда за ним закрылась дверь. Леонида Георгиевна написала на доске тему и стала диктовать задание. Андрей писал быстро, искоса рассматривая неожиданную соседку. Руки тоже белые, пальцы тонкие, не расплющены ни дойкой, ни другой тяжёлой работой, кожа гладкая, не морщит после стирок в холодной воде. И белизна… знакомая, тюремная белизна. Совсем интересно. Но задание уже записано, пора работать. Набор у каждого свой, да и Леонида Георгиевна подошла к новенькой и тихо заговорила с ней. Андрей ещё успел подумать о чудном имени и углубился в работу.

Работа, как всегда у Леониды Георгиевны рассчитана точно даже не до минуты, а по секундам, и чтобы нагнать упущенное в начале урока и уложиться до звонка, пришлось вкалывать, не отвлекаясь. И что там у Манефы получалось или не получалось, Андрей не знал.

Прозвенел звонок.

— Соберите реактивы. Тетради мне на стол, пожалуйста.

Встала положить свою тетрадь и Манефа, но тут же вернулась на место и села, потупившись. Подступиться к ней с вопросами никто не решился. Все вышли в коридор, а она осталась сидеть и сидела, не шевелясь, глядя на свои лежащие на столе руки и беззвучно шевеля губами.

Докурив сигарету, Андрей вернулся в класс и сел на своё место.

— Давай знакомиться, соседка, — весело сказал он. — Я Андрей Мороз, честь имею, а тебя, я слышал, Манефой зовут, так?

Она не ответила, только чуть-чуть, еле заметно кивнула. Звонок на урок не дал Андрею продолжить.

Писала Манефа медленно, явно не успевая за всеми, какими-то странными буквами. Андрей слегка подвинул свою тетрадь так, чтобы ей было удобнее списывать. И получил еле слышное:

— Спасибо.

Андрей склонился над тетрадью, пряча самодовольную ухмылку: главное — начать, а дальше само пойдёт. И когда прозвенел звонок на перемену, она сама искоса быстро посмотрела на него и повторила:

— Спасибо.

— Не за что, — тихо и весело ответил Андрей, убирая учебник и тетрадь.

И на этой перемене она осталась сидеть за столом, но быстро исподлобья поглядывала на входящих и выходящих одноклассников. Заметили это только Эркин и Артём: сами так умели, но, правда, получше.

На английском Андрей быстро понял, что языка Манефа совсем не знает. Они-то все говорили с детства, а учились только читать и писать, а она и слов не знает, не понимает ничего. Джинни, видимо, предупредили, не лезет к ней с вопросами и замечаниями, улыбается ей, но толку-то… И Андрей шёпотом предложил:

— Помочь?

Она молча замотала головой. Андрей пожал плечами, но повторять предложение не стал. В конце концов это её проблемы. Остальные тоже занимались каждый своим.

Оглядываться назад Манефа не рисковала, смотреть на учительницу было страшно: такая та молодая и нарядная, и не боится ничего, стоит перед парнями и мужиками, коленки из-под юбки видны, а не боится, учительница, ей никто не скажет… Манефа покосилась на соседа. Ишь как в рот ей смотрит, им, кобелям, одно надо, а у училки и грудь в обтяжку, и… она тихонько вздохнула и потупилась.

Следующие уроки настроения ей не улучшили, хотя говорили уже по-русски, и учительница была почти старая и не такая красивая, а последним вообще был учитель, седой и строгий, а глаза добрые. Но она всё равно мало что понимала и даже не слушала толком. А этот… Андрей — ловкий, об чём его ни спросят, всё знает.

Прошлую субботу Андрей пропустил, и, хоть все тетради Эркина и заданные на дом параграфы прочитал, но отвлекаться нельзя, о необычной соседке он и думать забыл. Понадобится ей, так сама заговорит, а у него и без неё полно хлопот.

Последний звонок, и все дружно срываются с мест. Всё, по домам! В вестибюле уже шумят дети. Тим прощается с Димом и Катей, благодарит соседку по башне, что отводит их домой, Эркин помогает Алисе одеться — сегодня погода хорошая, пусть погуляет в, пока он на шауни — у каждого своих забот полно. На Манефу если и смотрели, то мельком, и когда и куда она ушла, никто и не заметил.

К удивлению Эркина, Артём вниз со всеми не пошёл.

— Ты чего, малец? — спросил он мимоходом.

И услышал в ответ неопределённое:

— Дело у меня тут ещё.

Эркин кивнул и тут же забыл об этом.

Убедившись, что все ушли вниз, Артём быстро пробежал по коридору к другой лестнице, поднялся на третий этаж, снова по коридору и по запасной лестнице спустился к комнатам за сценой и уже оттуда вошёл в зал.

Здесь было тихо и пусто. Артём огляделся и подошёл к роялю. Во вторник, когда он пришёл на обычные занятия, его остановила в вестибюле эта… Алевтина Алексеевна и сказала, чтобы он пришёл в субботу после уроков в зал, и она его послушает. А сказать «нет» он не смог, привычка к послушанию, тем более белой леди, не позволила.

Артём снова огляделся и, убедившись, что никого нет, бросил сумку на пол, открыл клавиатуру и осторожно коснулся клавиши, соседней… Мороз говорил как-то, что шесть лет гитары не держал, а руки всё помнили. А у него самого как? Артём несколько раз растопырил и сжал пальцы в кулак, и рискнул взять аккорд. Верно, помнят, сами по себе помнят. А вот это? Сесть он не решился и играл, стоя, согнувшись пополам.

Алевтина Алексеевна не любила, когда без её ведома кто-то садился к роялю, и начиналось неумелое бренчание и подбор по слуху, и, подходя к залу и услышав осторожные спотыкающиеся звуки, нахмурилась, но, уже взявшись за ручку двери, остановилась, вслушиваясь. Там не подбирали, а… вспоминали. Да, играть умеют, вернее, умели и теперь восстанавливают. Как и она сама, когда… нет, не будем вспоминать то, что мешает жить. Играют мягко, но почему не упражнение, а пьеса? Мелодия интересная, игривая, даже фривольная… Не слышала раньше. Кто же это?

Алевтина Алексеевна осторожно открыла дверь и вошла. И еле сдержалась. У рояля стоял Артём Савельцев. Ей говорили, что он хорошо поёт, а церкви хору подтягивает чисто-чистенько и у берёз… Она потому и настояла, чтобы он пришёл на прослушивание, самородок можно обработать только в молодости, даже в детстве, потом голос закостенеет и останется для вечеринок и обихода, а… он играет, значит, его уже учили?

Артём так увлёкся — «О, моя любовь» вышла полностью и «Моя сексуальная штучка» тоже, а вот «Пушистый котёнок» застревает, тут мяукнуть надо, чёрт, не вытягиваются пальцы, у него, правда, этот пассаж и раньше плохо получался, на этом месте уже всегда лапают и играть мешают, и не слушают ни хрена, как ни сфальшивишь, так всё сойдёт, а если так попробовать и с левой зайти — что ничего не замечал и вдруг ощутил рядом чьё-то дыхание. Он поднял глаза и, ойкнув, отскочил от рояля, пряча руки за спину.

Алевтина Алексеевна улыбнулась.

— Ну и чего ты испугался? У тебя очень хорошо получается.

— Спасибо, мэм, — автоматически бормотнул Артём по-английски.

— Ты учился играть? — спросила Алевтина Алексеевна. — Или сам подбирал? По слуху?

Артём замялся, не зная, как лучше соврать. Правду говорить он вовсе не хотел. Но, к его облегчению, Алевтина Алексеевна не стала расспрашивать, а села к роялю.

— Ну-ка, повтори, — и дала ему тон.

Артём подавил вздох и запел.

Алевтина Алексеевна сразу услышала чистоту и верность голоса, спокойно проверила диапазон, чувство ритма и всё остальное. Очень приятно, и, похоже, азы уже пройдены, голосом мальчик владеет.

— А теперь спой, что ты играл. Без слов, только мелодию.

Сказала и удивилась его радости. Ведь обычно петь без слов не любят, не понимают цели этого, для всех, ну, для большинства слова в песне важнее мелодии, неужели мальчик настолько музыкален?

Петь без слов — это хорошо, даже здорово, а то в «сексуальной штучке» такие слова, что если она знает по-английски, то влепят ему за приставание к белой на всю катушку. А без слов — попробуй, придерись. И Артём запел уже свободно, играя голосом.

Как обычно Эркин провозился с Алисой и вошёл в класс шауни последним, перед самым звонком. Все уже были на месте. И Двукрылый здесь, глаз ему здорово подбили. Эркин сел рядом с Андреем, достал тетради, букварь, прописи. Вошёл, прихрамывая сильнее обычного Громовой Камень, и все они встали по уже прочно усвоенной школьной привычке.

— Мы видим тебя, кутойс.

— Я вижу вас, — заставил себя улыбнуться Громовой Камень, проходя к столу. — Садитесь.

Ну вот, все в сборе. И младший Мороз пришёл. И Двукрылый. А сильно ему досталось. Жаль, но от «огненной воды» это не помогает.

— Задание все сделали?

Урок как урок. И если бы не боль в раненой ноге… чёрт, как сырость, так крутит, хоть ором кричи. Но он привычным усилием загнал боль внутрь, подальше. Поправить произношение у Андрея, Чернов ошибся в числе, но сам тут же исправил, а Перо Орла решил неправильно, кто поправит? Мороз? Двукрылый?

Эркин учился, как и работал, сосредоточенно и внимательно, но заметил что кутойсу не по себе. Болеет, что ли? Через боль говорит. Остальные будто не видят. Хотя чужую боль замечать — надзирателя накликать.

Заметил и Андрей. И тоже не подал виду.

Урок закончился, и все встали. Размяться, покурить, да мало ли счем можно на перемене заняться. Громовой Камень остался сидеть, но такое и раньше случалось. Оставшись один, он закрыл глаза и так сидел, перемогая боль, пока не зазвенел звонок.

— Садитесь, продолжим.

Второй урок — беседа. Сегодня Медвежонок рассказывал, как в его стойбище мальчишки доказывают свою… взрослость, ну, что уже могут получить имя. Остальные учились переводить этот рассказ на русский, а для Морозов и Чернова — это ещё и информация сама по себе, и лексика.

— Это называется инициацией, да? — спросил вдруг по-русски Андрей, когда всё было переведено, выяснено и уточнено.

Ответить Громовой Камень не успел.

— Ты сам-то хоть что умеешь? — насмешливо спросил Одинокий Волк, почему-то обидевшись на незнакомое слово.

— Я много чего умею, — многозначительно ответил андрей.

Эркин круто развернулся лицом к Одинокому Волку, открыл рот, но над его ухом свистнул, разрезая воздух, нож. Одинокий Волк опустил глаза. Нож Андрей воткнулся в стол рядом с его запястьем, пригвоздив рукав к столешнице. Молча одобрительно кивнул Тим, оценив силу и быстроту броска. В классе стало очень тихо. И в этой тишине Громовой Камень встал и подошёл к Одинокому Волку, неожиданно легко выдернул нож и повернулся к Андрею, держа нож на раскрытой ладони.

— Хороший нож, — медленно сказал он по-русски. — Хороший удар, всё хорошо. Но ты забыл главное, — и перешёл на щауни. — Оружие нужно, когда не умеют пользоваться словами.

Андрей медленно кивнул.

— Я понял, кутойс, — ответил он на шауни.

Громовой Камень движением ладони повернул нож рукояткой вперёд и мягко стряхнул его в ладонь Андрея.

— Возьми и без крайней нужды не доставай.

— Крайняя нужда? — переспросил Эркин.

Громовой Камень перевёл свои слова на русский. Эркин кивнул и шевельнул губами, повторяя про себя новые слова. Андрей убрал нож и встретился глазами с Одиноким Волком. Секунды три они молча смотрели друг на друга и одновременно отвернулись.

Громовой Камень вернулся к учительскому столу и сел. До звонка ещё десять минут, поработаем над лексикой. Перекрёстным переводом. Обычно эта работа шла со смехом, вышучиванием ошибок, и класс становился единым, но сегодня работали сосредоточенно и серьёзно. Правда — усмехнулся про себя Громовой Камень — и ошибок гораздо меньше. Что и правильно: раз слово — оружие, то цена и шутки, и ошибки совсем другая. Но где же Андрей так ножу выучился? Не видел такого у русских, хорошо ножи мечут горные племена, лесные предпочитают томагавки. Интересно. И заточка явно другая, и балансировка, и рукоятка точно под определённую ладонь сделана. Но спрашивать не стоит. Такие расспросы добром никогда не кончаются. И у горных всё равно по-другому, и мало их, очень мало, они не то, что с равнины, на Равнину редко когда спускаются, никак не мог Андрей настолько с ними законтачить. И нож у него, хоть и с особенностями, но русский…

Звонок прекратил урок и его размышления. Все встали, прощаясь. Первым, как всегда, ушёл Тим, на ходу укладывая и застёгивая сумку. За ним ушли индейцы, а Андрей промешкал, укладывая книги в портфель.

— Я вот спросить хотел, — заговорил он по-русски.

— Спрашивай, — тоже по-русски ответил Громовой Камень.

Эркин о становился в дверях, ожидая Андрея и готовясь вмешаться, если тот опять заиграется.

— Я в Царьград ездил, на прошлой субботе, книжные развалы там смотрел, на шауни нет книг. Где-то же их можно купить? Где, кутойс?

Эркин незаметно перевёл дыхание, Громовой Камень вздохнул.

— В Царьграде есть наше представительство. При нём магазин. Ну, и в Эртиле, конечно.

Андрей кивнул.

— Понятно. Ну, Эртиль далеко, а в Царьграде посмотрим. Спасибо, кутойс.

Громовой Камень улыбнулся.

— До Эртиля надо ещё чтобы через границу пропустили.

— А?! — Андрей энергично кивнул. — Да, вспомнил. Значит, в Царьграде, — и на шауни: — Спасибо, кутойс. Ты остаёшься, мы уходим, — попрощался он за себя и за Эркина.

Когда за ними закрылась дверь, Громовой Камень собрал свои тетради и встал. Ну, надо же какой… взрывной парень. Мороз намного выдержаннее. Хотя и про него… рассказывают. Ну, обошлось и ладно. А вот Одинокий Волк нарвётся обязательно. В прошлую субботу к Морозу прицепился, сегодня к Андрею. Не уймётся, пока со скальпом не распрощается.

Набегавшаяся раскрасневшаяся Алиса ждала их в вестибюле. Эркин забрал из гардероба свою куртку и её сумку, оделся.

— Алиса, готова?

— Ага, — она уцепилась за его руку. — Андрюха, а ты чего, идём, да?

— Нет, племяшка, — улыбнулся Андрей. — Я к себе пойду. Эркин, завтра на вокзале?

— Идёт, — кивнул Эркин. — Кто первым придёт, билеты купит.

— Дело. Как тогда, да? Ну, заметано, я пошёл.

Алиса взглядом проводила его до дверей и снизу вверх посмотрела на Эркина.

— Эрик, а чего это он, а?

Эркин неопределённо пожал плечами. В конце концов, Андрей уже сам всё соображает и в няньках не нуждается.

— Пошли домой, Алиса, мама уже ждёт.

— Ага, — согласилась Алиса.

На улице заметно похолодало, но снега не было. Листва давно облетела, и улицы стали пустынными и прозрачными.

— Эрик, а давай через рощу пойдём, — попросила Алиса.

— Давай, — не стал спорить Эркин.

Алиса шла рядом с ним, изредка поддевая носком сапожка смёрзшиеся подушки листвы, и была чего-то такой тихой… Эркин сверху вниз посмотрел на неё.

— Алиса, что-то случилось?

Она совсем по-взрослому вздохнула и помотала головой.

— Не-а.

— Что? — повторил Эркин. — Я же вижу.

Алиса снова вздохнула.

— Эрик, ты… ты обижаешься на меня? Да?

— Что?! — изумился Эркин. — Из-за чего я обижаться на тебя буду?

— Ну, что я тебя не папой, а по имени зову. Тебе это обидно, да?

— Да нет, — растерянно пожал плечами Эркин. — Почему это обидно?

— Не знаю, — честно ответила Алиса. — Меня вот спрашивают. И… и дразнят, что ты чужой мне. Это же неправда? — закончила она неуверенным вопросом.

— Да, — медленно кивнул Эркин. — Ты мне не чужая.

— Ну вот! — обрадовалась Алиса. — Я всегда знала, что ты родной! Ты же поэтому тогда пришёл. Я помню, раненый. Ты же нас поэтому нашёл. Ну, в самый первый раз.

— Да, — уже твёрдо ответил Эркин. — Поэтому.

Алиса потянулась к нему, и он, бросив сумку и портфель на землю, взял ей на руки. Алиса, обхватив его за шею, прижалась к нему так, что он через одежду чувствовал, как стучит её сердце.

— Эрик, ты же всё равно Эрик, да?

— Да, — понял он её невнятицу. — Только так.

Не отпуская её, он присел, подобрал сумку и портфель и выпрямился.

— Да, Алиса, а теперь идём домой.

Он шёл по тропе, неся Алису. Она уже успокоилась и весело оглядывала мир с высоты его роста.

Эркин не спешил, но роща всё равно кончилась слишком быстро. На краю оврага Эркин остановился и поставил Алису на землю.

— Дальше сама.

— Ага, — согласилась она со вздохом.

Они спустились к ручью по побелевшим от инея и тонкого льда ступенькам, перешли ручей и поднялись наверх. Было ещё совсем светло, и потому все окна «Беженского Корабля» оставались тёмными. Алиса пошарила по ним взглядом.

— Эрик, а мама дома? Ты не видишь?

Эркин пожал плечами.

— Дома, наверное.

Действительно, где ещё может быть Женя.

На лестнице Алиса побежала вперёд, и, когда Эркин подошёл к их квартире, дверь была уже открыта и Женя раздевала Алису.

— Вот и молодцы, вот и умники. Мойте руки и за стол, у меня всё готово, Эркин…

— Андрей к себе пошёл, — понял недосказанное Эркин. — Мы завтра на вокзале встретимся.

— Ну и хорошо.

За обедом Алиса доложила о всех своих подвигах и победах, Эркин ограничился тем, что у него и Андрея тоже всё в порядке, одни пятёрки. Об инциденте на уроке шауни, как и о разговоре с Алисой об именах, он решил Жене не рассказывать. Пока та впрямую не спросит. Женя видела, что Эркин о чём-то не договаривает, но расспрашивать — может, он при Алисе не хочет, мало ли что — не стала.

После обеда Алиса отправилась спать, а Женя быстро, как всё делала, мыла и расставляла на сушке посуду. Эркин, сидя за столом, молча любовался ею.

— Эркин.

— Да, — он вздрогнул и будто очнулся. — Что, Женя?

Женя, улыбаясь, стояла перед ним.

— Устал?

— Нет, — удивлённо ответил он. — Мне не с чего уставать, что ты, Женя.

Она ласково покачала головой.

— Я же вижу. Пойди, отдохни.

— Слушаюсь, мэм.

Эркин тяжело, словно поднимая на себе неимоверную тяжесть, встал, шатнулся. Женя подалась к нему, чтобы удержать, подхватить, но вдруг оказалась у него на руках.

— Ах ты…! — задохнулась она сразу от возмущения и смеха.

— Провокатор, я знаю, — очень серьёзно закончил за неё Эркин, выходя из кухни с Женей на руках. — В спальне тебе будет удобней меня придушивать, правильно? — и сам ответил: — Правильно. Пятёрка мне. За правильное решение.

— Да-а? — Женя, болтая ногами, плотнее обхватила его за шею. — А пятёрка чего?

— Всего, — тихо рассмеялся Эркин и уточнил. — Чего захочешь.

— Тебе пятёрка того, что я захочу, — задумалась Женя.

— Ага, — согласился Эркин, разворачиваясь в дверях спальни, чтобы ненароком не задеть косяк. — Вот так. Сейчас я закрою дверь, и ты мне скажешь.

— А если не скажу?

— Сам догадаюсь.

Эркин положил Женю на кровать и, целуя, стал раздевать. Женя так смеялась, что не раздевала его, а только теребила на нём одежду. Раздев Женю, Эркин выпрямился и улыбнулся своей «настоящей» улыбкой.

— Я угадал?

— Ещё одно правильное решение, — смеялась Женя, — ещё одна пятёрка? Да?

— Ага, — готовно согласился Эркин, стаскивая с себя рубашку.

— Какой ты красивый, Эркин, — мечтательно вздохнула, любуясь им, женя.

Эркин понимающе кивнул и, шагнув в сторону, встал в зеркальный коридор.

— Женя, тебе видно? Подвинься тогда.

— Ага-ага, — Женя подсунула себе под спину подушку. — Вот так. Мне отлично видно.

Эркин негромко запел и, плавно изгибаясь, стал раздеваться. Женя, любуясь им, захлопала в ладоши, отбивая ритм.

Придя домой, Андрей поставил у вешалки портфель, быстро разделся и пошёл на кухню. Конечно, хорошо прийти к готовому обеду и прочим семейным радостям, но быть единственным полновластным хозяином ещё лучше. Что хочу, то и ворочу. Дверь закрыл, на два оборота ключ повернул, и хрен меня кто возьмёт, не подсмотрит, не подслушает.

Андрей сразу поставил чайник на огонь и уже спокойно принялся готовить себе обед. Удобная всё-таки штука — полуфабрикаты, консервы и прочая дребедень. Сварить картошку — не проблема, вот она, холодная, в мундире, почистим и в кипяток её, ну, и луку туда, и прочего, а потом бухнуть туда же банку рыбных консервов, и суп получается — пальчики оближешь. А на второе… мяса поджарим. И кашу, что с — неважно с какого — осталась, на той же сковородке прогреем. По-профессорски. И конфеты на сладкое у него всегда в запасе есть. А на закуску капусты квашеной возьмём. Вот так. И готов потрясный обед из четырёх блюд. А чтоб слюной не изойти, пока готовишь, сделаем себе чаю и будем потихоньку прихлёбывать. Когда чай несладкий, аппетит не отбивается. Хотя — Андрей усмехнулся — его аппетит ничем не отбить.

Приготовив обед, Андрей пошёл за газетой. Читать и есть — два удовольствия сразу, незачем себе в этом отказывать.

Ел он без спешки и оглядки: дверь закрыта, сзади никто не подойдёт, да и он уже не малолетка, не всякий рискнёт сунуться.

«Загорская искра» и обед закончились одновременно. Андрей отложил газету и встал убрать со стола. Посвистывая, он вымыл и расставил на сушке тарелки, чашку, ложки и вилки, кастрюлю и сковородку, вытер руки кухонным полотенцем, повесил его и аккуратно расправил. Вот так, чтоб не хуже, чем у братика. Эркин — хозяйственный, основательный, так что и ему не след распускаться, надо фамильную — он весело хмыкнул — честь блюсти. А газету в пачку, разовая штука — газета, прочитал и на обёртку, то и дело книга. Хотя и там встречаются… однодневки.

Мебель в комнату он так ещё и не купил. Хотелось то так сделать, то по-другому, что стояло в магазине казалось не тем, а делать самому — некогда, да и не такой уж он в этом мастер, тут краснодеревщиком надо быть, а он… строгала, нахватался верхушек.

Обычно, когда выпадало такое «пустое» время, он заваливался с книгой на постель. Курить он больше в постели не рисковал — о жутком случае, как в Ровеньках целый дом сгорел из-за такого курильщика, и газета писала, и говорили много. Андрей поправил подушку, чтобы затылком в стену не упираться и раскрыл книгу.

Но прочитав пару страниц, отложил. Темнеет уже, а вставать и свет включать да шторы задёргивать — неохота. Вот так лежать и смотреть, как синеет, наливается темнотой комната, растворяются в темноте углы, теряются за окном, сливаясь с небом, верхушки берёз. Сумерки, сумерничать…

…- Будем сумерничать?

— У нас просто нет керосина, Серёжа. Вот и сумерничаем…

Эркин говорил, что профессор ему фотки показывал. И там мамина была. Так что надо будет попросить, может быть и даст переснять. А комнату всё-таки будет делать кабинетом. Полки по стене во всю стену, стол хороший, полки он сам сделает, а стол купит, и кровать, нет, диван или тахту. А это слово откуда выскочило? А оттуда же, из прошлого. Он и с профессором тогда на этом прокололся, на словах. Теперь-то что, назад не отыграешь. Но он своё возьмёт, сведёт их, столкнёт лбами всю четвёрку. И выйдет всё по его. Они ему все нужны, и метаться между ними он не хочет и не будет. Свёл же Фредди с Эркином, и как всё ладненько вышло. А уж профессору с Фредди и Джонатаном делить точно нечего. Так что всё будет преотлично.

Что он в мыслях называет отца профессором, Андрей не то, что не замечал, а… не беспокоился об этом. Отец остался в той, домашней, дотюремной жизни. Нынешний похож на тогдашнего, да только он сам другой, на того он снизу вверх смотрел, а с этим они вровень, а кое в чём он профессору и фору даст.

Андрей тряхнул головой и поднялся. Завтра по будильнику вставать, да и то ли устал, то ли ещё чего. Сейчас перекусит по-быстрому и завалится. Сна, как и еды, много не бывает.

Поужинав чаем с бутербродами, Андрей наскоро проверил, чего и сколько у него в запасе, не надо ли уже подкупать, и пошёл в ванную. Мелкая ежедневная постирушка привычна и не в тягость, а для большой стирки есть прачечная, хорошая, Женя наводку дала. Когда много смен, то и проблем нет. А полудюжина у него уже есть! Четыре здесь и две у Эркина, надо будет до дюжины довести. Интересно, почему всё по десяткам считают, а простыни и ложки дюжинами? И спросить не у кого, этого наверняка и профессор не знает.

Убрав и развесив всё по местам, Андрей пошёл в комнату, выключая по дороге свет. Не спеша, но и не мешкая, разобрал постель, завёл будильник, выключил свет и лёг.

Ну вот, завтра в Сосняки, там купить всяких деликатесов, заглянуть в магазины: книжный, мебельный, да, и в джинсовый за поясом. И подарок… Здесь не купил, хотелось чего-то особенного, а там Эркина отвлекать придётся. И главное- позвонить. В Царьград и Колумбию. Чёрт, тарифов он не знает, сколько же взять: Тысячу? Тогда уж точно на всё хватит.

За этими мыслями Андрей и сам не заметил, как заснул.

* * *

Деревья вдоль дороги сплошь жёлтые и красные, зелёных листьев почти не осталось, а трава яркая, как летом, и небо чистое. Не погода, а подарок. Чак гнал машину, опустив стекло, чтобы продувало осенним прохладным ветром, и курил, наслаждаясь пахучим дымом дорогой сигареты. А что, может себе позволить! Не прежнее время. Сейчас были бы деньги и голова на плечах, чтобы знать край, и можешь себе позволить, если не всё, то очень многое и куда больше, чем раньше. Всё у него прекрасно и ва-аще! Он лихо вписал машину в поворот, искоса посмотрел на карту и, проверяя себя, на часы. Всё точно. На ленч ему по маршруту полчаса, а он ещё шестнадцать минут выгадал. По хорошей дороге и умеючи… всё можно!

Из-за деревьев мелькнула сверкающая новой кровлей крыша, и повёл машину к стоянке.

Машин было немного, и левая терраса, где сидели цветные, пуста, хотя… внутри все, наверное: осень всё-таки, прохладно. Чак вышел из машины, снисходительно кивнул подбежавшим к нему мальчишкам с ведром и тряпками — да, пусть помоют — и без особой спешки, независимо вскинув голову, пошёл к террасе, поднялся по выложенным шероховатой плиткой ступеням.

Терраса пуста, столы без скатертей и даже стулья не отодвинуты, а так и стоят на передних ножках, прислонившись спинками к столам. Чак пересёк террасу и открыл дверь. А вот здесь всё, как и положено: людно, весело и шумно. У стойки не протолкаться, гремит музыка из автомата в углу, суетятся Пегги и Гвен, весело отругиваясь от шлёпающих их по крутым задикам шофёров, блестит потная коричневая лысина бармена Тедди.

— Ленч? — бросила на бегу Чаку Пегги.

— Точно, — подшлёпнул он её. — И побыстрее.

— Успеешь! — увернулась она.

Чак подошёл к стойке и втиснулся между молодым мулатом в новеньком ярко-красном пиджаке и седым негром в старой рабской куртке. Те покосились на него и подвинулись, давая место. Тедди кивнул ему с привычной улыбкой.

— Привет, парень, как обычно?

— Привет, Тедди, а как же ещё.

Тедди поставил перед ним стакан с пузырящейся содовой, отпустил подходящее замечание насчёт погоды и, что сегодня баранина у них особенно хороша.

— Давай, — кивнул Чак, припадая губами к стакану.

Не так уж сегодня жарко и пыльно, но спиртного ему нельзя: за рулём, а содовая — это не обычное дешёвое пойло для цветных, а рангом повыше.

Чей-то взгляд ощутимо лёг ему на затылок. Чак проглотил сразу ставшую безвкусной воду и небрежно обернулся, быстро оглядел зал, готовясь поймать прячущееся движение. Но от него и не думали прятаться.

В углу, откуда просматривался весь зал, дверь и через окно стоянка, удобно расположился со стаканом виски с содовой Гэб.

— Давай, Тедди, — повторил зачем-то Чак и, оттолкнувшись от стойки, пошёл к Гэбу.

Коротко кивнув ему, Чак сел за стол, не напротив, а сбоку, чтобы прикрыть спину и заставить противника поворачиваться для удара.

— Привет, — равнодушно сказал Гэб.

— Привет, — так же ответил Чак.

Гэб покосился на его стакан и понимающе хмыкнул.

— За рулём?

Чак кивнул.

— А ты?

Гэб самодовольно ухмыльнулся.

— Когда деньги есть, самому баранку крутить незачем.

Теперь изобразил понимание Чак.

— Ссуду, значит, проедаешь. Ну-ну.

— Лучше на беляка ишачить, как ты?

Подошла Пегги с подносом, и Чак промолчал. И пока она расставляла тарелки, быстро думал. Гэб — жадина и вот так шиковать без выгоды не будет. Значит, что? Только одно. Либо подсадка, либо слежка. И, когда Пегги, пожелав приятного аппетита, упорхнула, спросил с небрежной насмешкой.

— На полицию работаешь?

— Стану мараться! — рявкнул Гэб. И всё-таки не утерпел, похвастался: — В частном агентстве, понял?

— Один хрен, — ответил Чак, разрезая отбивную.

Гэб, к его удивлению, не стал заводиться, а спокойно отпил из своего стакана, вернее, поднёс к губам, наклонил и дёрнул кадыком, будто глотает, а содержимое стакана, как заметил Чак, не уменьшилось. Совсем интересно. Раньше Гэб такого не умел. Заглатывал всё сразу, и ещё пайковый кусок в глотке стоит, а он уже по чужим мискам шарит. Смотри, как выучился. Грин тогда так и бросил тупаря, не стал доламывать, а новый хозяин, значит, довёл… до нужной кондиции.

— Много пороли, пока блефу научился?

— Шофёришь? — ответил вопросом Гэб.

— И автомехаником, — уточнил Чак. — А ты топтуном или подсадкой?

Гэб покосился на него, оглядел зал и миролюбиво — с чего бы это? — ответил:

— Как для дела нужно, так и работаю.

— Такой ты трудяга? — удивился Чак. — С чего это у тебя?

— Получаю сдельно, — исчерпывающе ответил Гэб.

Чак понимающе кивнул.

— А ты? — снова изобразив глоток, спросил Гэб.

— Я на окладе. Ну, и сверхурочные, премию на конец года обещали.

— Ну, раз обещали, то жди, — насмешливо ответил Гэб.

Ни ругать, ни, тем более, хвалить хозяев Чак не хотел и пренебрежительно промолчал, занятый едой. Из-за стены смутно донёсся шум: похоже в «белом» зале драка, но никто и головы не повернул. У белых свои дела, а у нас свои. Чак доел баранину и овощи и сыто откинулся на спинку стула.

— Всем доволен, значит?

— Живу, как хочу, — кивнул Гэб.

У Чака вертелся на языке вопрос о руках, работают ли у Гэба руки, но удержался. А то самому придётся на такой же отвечать. А этого совсем не хочется. Он посмотрел на Гэба, натолкнулся на внимательный настороженный взгляд и понял: у Гэба всё так же. Как и у него. А значит, и говорить не о чем. Чак молча допил свой стакан и встал.

— Ну, бывай.

— Бывай, — кивнул Гэб.

Чак подошёл к стойке, расплатился за ленч и вышел.

Гэб в окно видел, как он прошёл к машине, заплатил мальчишкам-мойщикам, сел, уехал… всё! Гэб перевёл дыхание и отхлебнул всерьёз. Пронесло. Сволочь Чак редкостная, хуже любого беляка, вот кого бы пришил с радостью и в полное удовольствие, так ведь этот дьявол всегда быстрее всех на стрельбе был. Машина у него ши4карная, на кого же Чак работает? Номера колумбийские, а там… чего и кого там только нет. Хуже Колумбии только Атланта. Там Он… Несмотря ни на что, Гэб и про себя не рисковал называть ненавистное запретное имя. Мало ли что доктор наболтал. Беляк — он всегда беляк, и верить ему себе дороже. А Чак… Просто шофёр отбивные на ленч не жрёт и рубашек таких не носит. Значит… так платят за стрельбу, ну, и за всякое прочее, значит у Чака всё восстановилось, везёт сволочам, а ты… ладно, пока обходилось и дальше обойдётся. Та-ак, ну вот и дичь, пришлёпал паскуда, никуда не делся, эту заезжаловку никто не минует.

Гэб прищурился, будто задремал от выпитого, зорко рассматривая в щёлку между веками подошедшего к стойке высокого негра в «разовом» костюме. Такие, с виду дорогие «белые», но дешёвые и расползающиеся под первым дождём и просто от недельной носки, обычно покупают те, кто хотел наскоро пофрантить или не хотел засвечивать свою обычную одежду. В левом ухе поблескивает маленькое колечко под золото — новомодный прикол. Дурак: шмотки сменил, а примету оставил. Ну, подождём и посмотрим, может, кое-что и увидим.

Чак гнал машину по шоссе, хотя в график укладывался и спешить было некуда и незачем. Частное агентство… та же полиция, только без формы. Ну, и хрен с ним, и с деньгами его. Но если Гэб теперь так и будет там сидеть, то придётся другой привал искать. Жаль, хорошая едальня. Была. С кем другим из их десятка он бы, может, и поладил. Но не с Гэбом, сволочь тот, гнусняк, всегда устраивался лучше всех, все вкалывали, а он жрал первым.

Чак выплюнул в окно окурок и резким выдохом перевёл дыхание. Ладно, восстановилось у Гэба вряд ли, а то бы был с оружием, сам он именно поэтому ни ножа, ни пистолета не носил, хотя достать — не проблема, и полиция к нему ни разу не привязывалась, даже с весны больше не допрашивала. Видно, нашли того лагерника. Или шлёпнули на месте. Лучше бы шлёпнули. Страшнее лагерника ничего нет, хуже зверей, хуже… беляков, хорошо, что их всех кончили. Вообще, чем меньше беляков, тем лучше, а уж когда они сами друг дружку мочат…

Чак уже спокойно закурил и сверился с картой. Всё в порядке, впереди всё равно полицейский пост, и скорость лучше сбросить заранее.

* * *

Как всегда, Эркин проснулся до звонка будильника. Осторожно высвободился из объятий Жени и вылез из-под одеяла.

Шторы задёрнуты, и в спальне темно, но он всё здесь знает. Где, что и как. Эркин натянул трусы, джинсы и, захватив халат, вышел из спальни. На кухне он сразу поставил на огонь чайник и пошёл в ванную.

Эркин был уверен, что шума не наделал и никого не разбудил, но, вернувшись на кухню, удивлённо заморгал, увидев Женю, уверенно сооружавшую завтрак.

— Женя!.. — потрясённо выдохнул он.

— Я сама проснулась, — улыбнулась ему Женя. — Садись, поешь.

— Угу, — Эркин судорожно проглотил уже запиханный рот кусок яичницы. — Спасибо, Женя.

— Ешь спокойно, ты успеешь.

Эркин благодарно улыбнулся ей. Что надо купить, они уже обсуждали, обсудили и решили, а потому сейчас об этом речи не зашло. Что Эркин что-то забудет или перепутает… ну, об этом и подумать нельзя.

— Подденешь джемпер?

— Нет, Женя, куртка тёплая, и я в джинсе поеду.

— Сегодня покров, может и снег пойти.

— Ну, — улыбнулся Эркин, — первый снег куртка выдержит, — и встал из-за стола. — Всё будет в порядке, Женя, не беспокойся.

Снег уже несколько раз выпадал и стаивал, и большинство ходило пока по-осеннему — в резиновых сапогах и непромокаемых куртках, а выделяться Эркин никогда не любил и по возможности избегал.

Женя вышла проводить его в прихожую и молча с улыбкой смотрела, как он одевается, проверяет деньги в бумажнике…

Эркин вскинул на плечо армейский рюкзак и выпрямился.

— Я пойду, женя, да?

Она подошла, обняла его, поцеловала в щёку. Эркин благодарно коснулся губами её виска.

— До свиданья. К вечеру я вернусь.

— До свиданья, — она снова поцеловала его.

И, когда за Эркином закрылась дверь, вздохнула. Ну, затеял Андрей, ну… Конечно, хорошо, что он помирился с отцом и остался с ними в Загорье, и праздник — хорошо, тем более, что у них отпуск, но звать на их, действительно, семейный праздник Бурлакова… нет, формально, Андрей прав. Они с Эркином — братья, и всё же… И что за намёки на ещё каких-то гостей? Женя снова вздохнула. Ох, Андрей, морда хитрая, глаза блестят…

…- Готовь побольше, Женя, вдруг ещё кто придёт…

Ну, что ты с ним поделаешь? И Эркина накрутил. Эркин ведь точно знает, но молчит. Значит, слово дал. Ну, мальчишки, и всё тут!

— Алиса, утро уже! — крикнула она в дверь детской, проходя на кухню.

— Ну, ма-ам, — сонно отозвалась Алиса и вдруг ошарашенно села на кровати. — А что, не воскресенье сегодня?!

— Воскресенье, — засмеялась Женя.

Алиса слезла с кровати и босиком зашлёпала на кухню.

— А чего ты раньше меня встала? — подозрительно спросила она. — И Эрик где?

— В Сосняки поехал.

— А Андрюха?

— Алиса! Сколько раз повторять, чтобы не бегала так!

— Где Андрюха? — упрямо повторила Алиса.

— Тоже в Сосняки поехал.

Алиса задумалась, насупив брови и внимательно глядя на мать, потомвздохнула и сочувственно сказала:

— Мам, ты не расстраивайся, они чего-нибудь вкусненького привезут.

Женя засмеялась.

— Иди, одевайся, умывайся, и вообще утро делаем, поняла?

— Ага, — согласилась Алиса и, выходя из кухни, сама себе сказала: — Тянуться без Эрика не будем.

И Женя кивнула, соглашаясь.

На улице было ясно и холодно, под ногами похрустывал ночной ледок. Небо только посинело — поздно как солнце встаёт теперь — горят редкие фонари, и улицы пусты: все ещё спят. На пустой привокзальной площади у автобуса ждал Андрей, одетый тоже по-осеннему, с чёрной кожаной сумкой на плечевом ремне.

— Крепко спишь, братик, — встретил он Эркина.

— Главное — проснуться вовремя, — ответно улыбнулся Эркин и посмотрел на часы.

Андрей кивнул.

— Ещё десять минут. Похоже, одни поедем.

— И чем это тебе мешает? — хмыкнул Эркин.

— Чтоб рейс не отменили, — помрачнел Андрей.

— А что? — сразу стал серьёзным Эркин. — Бывает такое?

Андрей неопределённо пожал плечами, и они стали молча ждать. Было тихо, и в безветрие холод даже радовал. Андрей сбил на затылок свою вязаную шапку, а потом и вовсе её снял и засунул в карман.

— Смотри, мозги застудишь, — предостерёг его Эркин.

Но ответил за Андрея подошедший к автобусу водитель.

— Не бойсь, ему студить нечего. Здорово, Мороз.

— Здорово, — рассмеялся Эркин.

— Ну, — изобразил негодование Андрей. — Ну, спасибо, Семёнов.

— Кушай на здоровье, — ответил Семёнов, влезая в кабину со своей стороны.

Мягко чмокнув, открылись двери.

Эркин и Андрей вошли в салон и сели, как и тогда, примерно в серёдке, Эркин у окна, а Андрей рядом, у прохода. Следом за ними вошли ещё пятеро. Закутанные в платки уже по-зимнему две женщины и трое мужчин в таких же, как у Эркина и Андрея, осенних куртках, только коричневых. Их лица показались Эркину знакомыми, но он уже полгорода в лицо знает. Обменялись молчаливыми, но улыбчивыми кивками, расселись. Торопливо подбежал — вернее, он думал, что бежит — худой старик в армейской зимней куртке и вытертой ушанке, влез в автобус и сел спереди. Вышел из кабины в салон Семёнов проверить у пассажиров билеты.

— Всё, отправляемся, — вернулся он к себе в кабину.

Эркин уже привычно устроился поудобнее и повернулся к окну. Улицы Загорья, бурые поля, голые деревья, тусклое серо-голубое, будто так толком и не рассвело, низкое небо. Неприглядно, а смотреть почему-то приятно. Но он не задумывался над этим, а просто смотрел. Сквозной, но всё равно сумрачный лес, убегающая вбок размытая дорога, пустынный луг… Почему ему это нравится? В декабре Алабама такая же, да нет, совсем это не Алабама, там было всё чужое, и он был чужим, а здесь… да, он и в ту поездку об этом думал, так что, у него всё-таки есть Родина, родное место, родная земля?

Въезжая на очередной холм, автобус натужно ревел мотором, и Андрей невольно сдвигал брови и напрягался, подаваясь вперёд, будто этим мог помочь преодолеть подъём. Эркин покосился на него и снова отвернулся к окну. Но Андрей заметил и откинулся на спинку сиденья. Улыбнулся.

— Всё в порядке, брат.

— Я знаю, — серьёзно кивнул Эркин.

Андрей глубоко вздохнул и озорно улыбнулся.

— Слушай, может, к нам перейдёшь, тоже на шофёра выучишься, будем вдвоём ездить, а?

Эркин медленно покачал головой.

— Спасибо, брат, но… нет.

Андрей понимающе кивнул.

— Не хочешь надолго уезжать, я понимаю.

Эркин улыбнулся.

— Да.

Они говорили тихо, по-камерному, хотя автобус полупустой и рядом с ними никто не сидит.

— А я поезжу, — упрямо сказал Андрей. — Хочу Россию посмотреть, понимаешь?

— Понимаю, — кивнул Эркин. — Только… накочевался я. Вот если всем вместе…

— И так можно, — сразу подхватил Андрей. — Называется, тур, ну, по разным местам, купим путёвку и в отпуск, а?

— Давай, — согласился Эркин.

О путёвках он читал в газете, так что…

— Это ещё… экскурсия? Так тоже называется, да? — решил он уточнить.

— Ну да, — тряхнул шевелюрой Андрей.

— Опять ты оброс, — улыбнулся Эркин.

— К воскресенью подстригусь, — согласился Андрей. — Скиссорс хорошо стриг, помнишь его?

— Помню, — ответил невольно по-английски Эркин. — Убили его.

Андрей, помрачнев, кивнул.

— Жаль, хороший был мужик, — теперь он тоже говорил по-английски. — Слушай, как… всё-таки было?

— Бои были, — вздохнул Эркин. — Мы завал сделали, а свора лезла. Ну, от пуль мы за завалом прятались, а близко подойдут, в ножи брали.

Андрей кивнул.

— Понятно. А меня прижали, лопухнулся я, в тупик загнали, а там… — Андрей заставил себя остановиться. — Там меня и шандарахнуло.

Они впервые заговорили об этом, и обоим хотелось о многом умолчать, но и вовсе, чтоб ни слова, будто и не было, тоже уже невмоготу.

— Кто ещё погиб?

— Проныра.

— Чёрт, — Андрей досадливо стукнул кулаком по колену. — А ещё?

Эркин называл имена и прозвища, Андрей кивал, переспрашивал о ком-то, уточнял.

— А потом?

— Потом русские пришли, — Эркин улыбнулся. — Всё-таки успели. Нет, что в тюрьму меня со всеми упекли, это понятно, им тоже разобраться надо было. А вот с гада этого меня сняли, не дали додавить, об этом жалею. Но и я дурак, душить стал. Мне б его сразу заломать, а я…

— Не жалей, — посочувствовал Андрей. — Всех не замочишь, да и вся жизнь впереди, может, и встретитесь.

— Да нет, мы здесь, а он там, — возразил Эркин.

— Кто знает, как оно ещё повернётся, — философски заметил Андрей.

Эркин тихо рассмеялся горловым смехом.

— Разве что так.

За разговором незаметно доехали до Ровенек. Автобус сразу заполнился, стало шумно и даже, вроде, теплее. Кто с товаром, кто за покупками, а кому и то, и другое, так что разговор о ценах стал общим. Эркин не вмешивался, но слушал с интересом. Конечно, за картошкой или, скажем, селёдкой ему в Торжище на ярмарку ездить не с руки, но знать, сколько он на этом теряет, тоже надо. Выяснилось, что немного, чуть больше цены билета до Торжища и обратно, он же не воз покупает, а мешок. Андрей, поглядев на его сосредоточенно удовлетворённое лицо, улыбнулся.

— За морем телушку полушка, да рубль перевоз. Так, брат?

— Полушка — это полкопейки? — уточнил Эркин и кивнул. — Тогда точно.

Как и тогда, в Торжище автобус почти опустел, до Сосняков ехали немногие: уж больно там всё дорого. Посветлело, но небо по-прежнему серое и низкое, поля и луга пустынны, облетевший, просвечивающий насквозь березняк и сумрачный тёмный ельник. В Шаврове сели двое: похоже, муж с женой, и тоже за покупками. Андрей продолжал следить за дорогой, Эркин смотрел в окно. Оказывается, он помнил дорогу! Вон — ещё в тот раз приметил — изба с высокой двускатной крышей и резным коньком, а вон колодец у самой дороги. И этот мостик он помнит. Надо же, никогда раньше он дороги не запоминал. Разве только на выпасе и перегоне прошлым летом, а раньше… нет.

Показался аэродром, и снова Андрей, наваливаясь на его плечо, жадно рассматривал светлые, огромные даже на расстоянии машины.

Как и в тот раз, они от автовокзала пошли по Торговой улице, выглядывая нужные магазины.

— Ну и народу здесь, — покрутил головой Эркин.

— Это ты Царьграда не видел, — рассмеялся Андрей.

Улыбнулся и Эркин.

— Ещё посмотрю.

— А как же, — согласился Андрей.

Купить предстояло многое, и ещё всякие дела намечены.

— Начнём с винного?

— А чего жнет. Вон они, «Российские вина», айда?

Эркин кивнул. Конечно, вино можно купить и у них, но здесь и выбор побольше, и получше, и ещё одно… чего он в Загорье покупать не хотел. На всякий случай, чтоб разговоров лишних не пошло.

В просторном, отделанном дубом магазине было нелюдно. Продавец, окинувший их вначале недоверчиво насмешливым взглядом, выслушав заказ, улыбнулся.

— Званый ужин?

— Точно, — улыбнулся Андрей. — Хороших людей и угостить хорошо надо.

Пока Андрей обсуждал с продавцом меню ужина и вина к нему, Эркин отошёл к витринам. Ага, вот и оно. Набор из бутылки коньяка и шести рюмок. Он так и думал. Был же набор, что он на Новый год купил, шампанское, два бокала и роза, Женя её до сих пор на комоде держит, значит, и другие должны быть. Но вот хороший ли коньяк в наборе? Надо выяснить.

Эркин вернулся к продавцу.

— Вот, брат, — повернулся к нему Андрей. — Смотри. К мясу, рыбе, а под сладкое будем брать? А водки здесь нет.

— Водка не вино, понятно, — кивнул Эркин. — Под сладкое одной бутылки хватит, я думаю.

— Сколько дам за столом будет? — вмешался продавец.

— Дам? — переспросил Эркин и улыбнулся. — Одна.

— Тогда хватит. Вот это берите.

Андрей полез за деньгами. Эркин без спора дал ему расплатиться и, пока Андрей убирал бутылки в рюкзак, спросил у продавца:

— Тот коньяк, ну, в наборе, хороший?

Продавец внимательно посмотрел на него.

— Можно и перекомпоновать.

Эркин кивнул.

— Нужен коньяк. Одна бутылка, но самый хороший. И всё к нему.

Ещё один внимательный взгляд.

— Всё есть, но дорого будет.

— Это не проблема, — отмахнулся Эркин.

Андрей упаковал бутылки с вином и молча смотрел, как Эркину пакуют коробку: бутылку, шесть рюмок, две больших плитки горького шоколада, большая пачка сухих бисквитов…

— Лимон?

— Нет, спасибо, а кофе есть?

— Кофе у Шмица лучший, это налево и через два дома.

— Спасибо.

Набор оказался чуть ли не дороже всего вина.

— А водку у Смирнова берите, если хорошая нужна, — посоветовал им на прощание продавец.

— Спасибо, отец, — весело ответил Андрей. — Так и сделаем.

На улице Эркин спросил:

— Слушай, а что это такое — удельное? Ну, он говорил, что удельные вина лучшие. Они же виноградные, ну, из винограда. При чём здесь удел?

— Не знаю, — пожал плечами Андрей. — Про князей удельных знаю, а вина…

— Про князей и я знаю, — отмахнулся Эркин. — Целый параграф в учебнике есть.

— У профессора спросим, — решил Андрей. — Слушай, а не жирно его таким коньяком поить?

— Я брал не для него, — нехотя ответил Эркин.

Андрей на секунду замер и расплылся в широченной блаженной до глупости улыбке.

— Веришь, что приедут, да?! Ты и про кофе для этого спрашивал?

Эркин кивнул.

У Шмица торговали только кофе. Маленький магазин казался тёмным от густого, пропитавшего стены и прилавок, горьковатого запаха и множества банок и баночек с тёмными, коричневыми и чёрными зёрнами и порошками. Продавщица — седая женщина в ослепительно-белых чепце и фартуке поверх коричневого под цвет кофе с молоком платья, ну, совсем как в книге сказок Андерсена — выслушав Эркина, что ему нужен хороший кофе, который пьют с коньяком, расцвела и засыпала их рассказами о провинциях Южного материка, о сортах, там выращиваемых, способах сбора и сушки, особенностях доставки, хранения и жарки, что для каждого сорта свои, а потому и вкус, и запах различаются. А в подтверждение своих слов выложила массу коробочек с образцами, предлагая понюхать и убедиться. Говорила она со странным акцентом, но понятно. После долгих разговоров и обсуждений Эркин купил холщовый пакетик зёрен со смешным названием «африканер», маленькую мельницу-бочонок и бесплатно получил длинное подробное наставление о помоле и варке.

На улице Андрей, отдуваясь, спросил:

— Теперь за чашками пойдём?

— Я кофейных не видел, — озабоченно ответил Эркин. — Думаю, и наши сойдут. Теперь за водкой, чтоб с этим уже всё.

Они так и решали, что сразу закупят спиртное, как самое дорогое и громоздкое, а что бутылки тяжёлые, так и они не слабаки.

У Смирнова после столь же долгого и обстоятельного обсуждения они купили бутылку можжевеловой и бутылку двойной чистой.

— С этим всё, — решительно сказал на улице Эркин.

— Да, под завязку, — согласился Андрей. — Теперь…

— Теперь в джинсовый.

Андрей чуть смущённо кивнул.

Но пока дошли до джинсового, заглянули ещё по дороге в парфюмерный, где Эркин, уже ни с кем не советуясь и ничего не объясняя, купил небольшой, но очень дорогой флакон.

— Жене, — кратко сказал он уже на улице.

— Понятное дело, — горячо поддержал его Андрей. — Духи всегда хорошо.

А про себя чуть не выругался: он-то сам думал купить Жене духи, с таким подарком никогда не прогадаешь, а теперь надо что-то другое придумывать. Ну, вот чего бы им подарить?

Но всё это вылетело у него из головы, потому что в створе боковой улицы показался серый дом явно недавней постройки. Главпочтамт, телеграф, телефон.

— О! То, что надо, пошли, брат.

Эркин внимательно посмотрел на него и, ни о чём не спрашивая, пошёл следом.

В просторном зале междугороднего телефона Андрей сразу подошёл к стойке и обаятельно улыбнулся.

— Здравствуйте. А в Колумбию можно позвонить?

Видимо, просьба не показалась необычной, потому что женщина с пёстрыми от плохо закрашенной седины кудряшками в синем форменном жакете ответила с вежливым равнодушием:

— Десять рублей вызов и пять минута.

— Три минуты, пожалуйста, — после секундной паузы ответил Андрей и полез за деньгами.

— Номер? — по-прежнему равнодушно спросила женщина.

Номер Андрей знал наизусть, но всё же достал из кармашка в бумажнике визитку, что дал тогда Фредди, и назвал номер. Женщина заполнила и отдала ему квитанцию, взяла деньги.

— Ждите. Соединение в течение часа.

— Спасибо, — всё же улыбнулся ей Андрей и повернулся к Эркину. — Ждём?

— А куда деваться? — ответил вопросом Эркин.

Они перешли к стоящим у стены обтянутым тёмно-синей — как и форма — кожей скамьям-диванам и сели, сложив сумку и мешки на сиденье. Народу немного, свободные места есть, так что никому они не мешают.

В зале было тихо. Люди, большей частью явно незнакомые друг с другом, занимались каждый своим, а если кто и говорил с соседом, то вполголоса. Только голос дежурной, усиленный микрофоном, нарушал тишину.

— Царьград, пять-ноль-ноль-два-восемь-семь, пятая кабина… Корчев, три-семнадцать, седьмая… Лосево, обрыв на линии, пройдите за деньгами… Царьград, одиннадцать-семь-шесть-ноль-три, третья кабина… Очажки, семнадцать, двенадцатая кабина…

И тогда кто-то из ожидающих вскакивал и бежал к стойке или к одной из узких деревянных дверей, что сплошным рядом закрывали стену напротив скамей. В каждой двери узкая полоса стекла почти во всю высоту и крупный белый номер наверху. Свет включался, когда входили, и тогда сквозь стекло был виден разговаривающий.

В углу у входа располагался маленький прилавок, пёстрый от газет и журналов. Эркин подошёл к нему. Андрей молча бездумно следил, как он о чём-то разговаривает с молоденькой продавщицей в синем обтягивающем грудь мундирчике, расплачивается и идёт обратно.

— Держи, — Эркин положил ему на колени глянцево блестящий журнал. — Займись и не психуй.

— «Автомир», — прочитал заголовок Андрей и вскинул на Эркина глаза. — Ну, брат, ну…

— Я же знаю, что тебе нужно, — негромко засмеялся Эркин, усаживаясь рядом.

— А себе что взял?

— Вот, «Всеобщее обозрение», мне всё интересно. А это Жене, видишь?

Андрей кивнул. Конечно, Жене про моды, молодец Эркин.

— А Алиске?

Эркин вздохнул.

— У них из детских только «Светлячок», а этот номер я уже купил.

«Модный журнал» Эркин аккуратно убрал в свой рюкзак, и теперь они сидели и читали, как многие в этом зале.

И наконец:

— Колумбия, семь-три-семь-один-шесть, десятая кабина…

Голос дежурной звучал как-то неуверенно, но Андрей уже сорвался с места, небрежно бросив журнал на диван.

Пока Эркин собирал их вещи и шёл к кабине, он слышал, как Андрей кричит в трубку:

— Алло… Джонни… Джонатана Бредли, пожалуйста…

Андрей не сразу понял, что вежливый до безучастности женский голос в трубке не слышит его и говорит своё:

— …«Октава» благодарит вас и готова к сотрудничеству, оставьте ваше сообщение, и мы свяжемся с вами, говорите после третьего гудка, спасибо… — в трубке трижды пискнуло и наступила тишина.

Андрей ещё дважды попросил позвать Джонатана Бредли, шмякнул трубку на рычаг и повернулся к Эркину.

— Вот дура, заладила своё и ни хрена не слушает.

— Сегодня же воскресенье, — сказал Эркин. — Может, она дежурная и не знает ничего, ну, велели ей так отвечать.

Андрей озадаченно посмотрел на него.

— Слушай, а точно, совсем из головы вылетело.

— А другого номера нет? — спросил Эркин.

Андрей достал визитку Фредди, перечитал её и покачал головой.

— Нет. Ладно, тогда так, — и, высунувшись из кабины, звонко крикнул дежурной: — Повторите вызов, я доплачу.

— Слышу, — недовольно ответила она. — И нечего кричать. Повторяю… Ждите.

На этот раз соединили быстро. Андрей терпеливо переждал вступительный текст и после третьего гудка заговорил по-английски с изысканно язвительной вежливостью.

— Будьте так любезны, мисс, передать мистеру Бредли, что звонил Эндрю, и что я буду звонить ему по этому номеру… в среду вечером. Вы поняли?

В трубке молчали, и Эркин — он стоял вплотную и всё слышал — посоветовал:

— Ты всё-таки сейчас скажи. А то вдруг не дозвонишься или ещё что. До среды-то…

— Точно, брат, — кивнул, не отрываясь от трубки, Андрей и снова обратился к молчанию. — И ещё передайте, мисс, что мы, я и брат, ждём обоих в воскресенье. У брата годовщина свадьбы, и мы празднуем по-семейному, в узком кругу. Передайте точно, мисс, мы очень ждём, — и помолчав, сорвавшись с изысканного на простецкий тон: — А в среду я всё равно позвоню, гадом буду. До свидания, мисс.

Ему не ответили и, немного подождав, Андрей повесил трубку.

— Вот вредина, — по-детски пожаловался он Эркину. Так и не ответила. Где они такую грымзу нашли?

— Плюнь, — утешил Эркин. — По голосу, так старуха, на хрен она тебе сдалась.

Расплатившись за разговор с Колумбией, Андрей заказал вызов в Царьград.

— Ну, если и его нету… — пробурчал он угрожающе.

— То, что ты тогда ему сделаешь? — поинтересовался Эркин. — Да, а чего ты сказал, что будешь в среду звонить?

— В среду Томка дежурит, она мне по служебному телефону всё сделает.

— А у вас и на ту сторону линия есть? — удивился Эркин.

— Томка сделает, — убеждённо повторил Андрей.